на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Орловская операция

Ждали приказа на марш. Он поступил 19 июня. Технику на гусеничном ходу погрузили в эшелоны, а колесные машины отправились своим ходом. Марш прошел без происшествий. Армия была включена в состав Западного фронта. Сосредоточились в районе г. Старый Оскол на угрожаемом участке возможного прорыва немцев.

Началась великая Курская битва. Мы в боях не участвовали. 9 июля приказ о совершении марша под г. Болхов. Это уже Брянский фронт. Наступление немцев на Курской дуге провалилось. 12 июля под Болховом полк с ходу вступил в бой. У немцев была подготовленная оборона. Огневые средства противника артиллерия полностью подавить не смогла. Танки пошли в атаку. Несмотря на ожесточенное сопротивление немцев, их оборона была прорвана. Танкисты вместе с мотострелками бригады форсировали реку Орс. Продвижение давалось тяжело. Появились первые потери. Первые раненые. Вот тут-то мне пригодился опыт стажировки под Сталинградом. Главное, вовремя оказать помощь раненым. 13 июля был ранен в голову старший врач капитан медицинской службы Гиляшев. Я его отвез в медсанбат. По дороге он меня инструктировал, что нужно делать и как. У меня тогда невольно возникла мысль: было бы куда лучше, если бы подобное наставление было сделано, когда мы были на формировке. Вернувшись в полк, доложил о ранении капитана медицинской службы Гиляшева. Командир полка сказал, обращаясь ко мне: ты старший в санчасти, вот и исполняй обязанности старшего врача. Так я оказался в роли главного полкового лекаря. Вскоре у меня состоялась беседа с начальником медсанслужбы бригады майором медицинской службы Скляренко, который сказал, что в ближайшее время врача не пришлют, поэтому надо справиться с обязанностями старшего врача. Рассказал, что и как надо делать. Потолковали мы с Боженко, мы обращались друг другу по имени, и решили, как нам действовать:

1. Полковой медпункт в полном объеме развернуть мы не сможем, это нереально.

2. Разворачиваем походный медпункт. В нем Боженко, две медицинские сестры и санитар.

3. Я, старшина Голубев, санитар рядовой Беседа и ротные санинструкторы оказываем помощь на месте ранений и эвакуируем тяжелораненых.

4. Оповещать всех, где расположены медпункт полка, медсанчасть бригады и медсанбат.

5. Главное, эвакуация раненых так, чтобы не позднее 1,5–2 часов раненые были доставлены или в медсанроту, или в медсанбат.

6. Всем раненым, кто может самостоятельно добраться до медпункта, Боженко оказывает помощь, выписывает карточку раненого и отправляет в тыл. Почему мы взяли за основу 1,5–2 часа. При полостных ранениях, это ранения в грудь, живот, голову, если квалифицированная помощь не будет оказана через 2 часа после ранения, то человек, как правило, погибает. Этого правила мы придерживались во время всей Орловской операции. За это впоследствии меня называли «медицинским извозчиком». До боя за село Дулебино потери были небольшие. Бой же за село Дулебино принес нам большие потери. Полк вместе с батальоном мотострелков сосредоточился на хуторе Дулебинский, это километрах в трех от села Дулебино. На хуторе в одном из блиндажей мы организовали медпункт. Выставили дощечку с красным крестом. Хутор непрерывно обстреливался вражеской артиллерией и минометами. Здесь проявилась неразбериха и нерешительность командования. То давалась команда «по машинам», и мотострелки садились на танки десантом. Через 10–15 минут — «отставить». На танках мотострелки беззащитны от минометного огня. Через некоторое время опять команда «по машинам». «Приготовиться к атаке» — и через 15–20 минут «отставить». Минометный огонь в полном смысле слова накрывал хутор. При очередной команде «по машинам», в танк, на котором налепились мотострелки, попала мина. Сразу потери 12 человек. Мы не успевали перевязывать. Боженко с медсестрой перевязывали, а я организовывал эвакуацию. В автомашине, которая привезла боеприпасы, погиб шофер. Сколько набилось в машину раненых, не считал. Сам сел за руль. Мотор работал. Отвез в медсанбат, примерно за 3 км. Наконец-то команда «в атаку». Это после того, как пробыли под обстрелом около трех часов. За эти три часа потерь среди танкистов не было. Среди мотострелков потери были большие. Мы оказывали помощь, не разбирая, свои это или чужие. Недалеко от нашего медпункта разорвалась мина, и осколком автоматчику почти оторвало ногу. Я прибежал на крик. Сильное кровотечение, наложил жгут. Нога держалась на сухожилиях. Отрезал. Это моя первая ампутация. Хотя ампутацию-то сделала мина. На своей санитарке отправил в медсанбат. Наши санитарные машины стояли метров за 500 в лощине. Наконец-то в атаку пошли танки полка. Подбит один, загорелся второй, остановился третий. Я с Голубевым то к одному горящему танку, то к другому, перевязывали, оттаскивали от танка раненых. Помогли экипажу вытащить через передний люк раненого механика, оттащили от танка метров на 15–20. В танке взорвалась боеукладка (боекомплект). Танк развалило, а башня весом около 9 тонн пролетела метров на десять. Это единственный случай, когда на моих глазах разрывало танк. Лейтенанта Писарева — командира танка, обгоревшего, с несколькими ранами спасти не удалось, умер на руках. Атака захлебнулась. Отошли на исходное положение. Полк в этой атаке потерял семь танков. Немцы на звонницу церкви затащили пушку и из нее прямой наводкой поражали наши танки. Раненых, обожженных было много. Машинами не успевали эвакуировать. На одном из танков оторвало снарядом часть ствола. Его нужно было отправить в тыл, т. е. в СПАМ (сборный пункт аварийных машин). Несмотря на сопротивление командира взвода ремонтников, я на танк посадил, положил 13 человек раненых, сам сел на шаровую установку (место, где отверстие для лобового пулемета) — и в медсанбат. Там даже был переполох. Танк на скорости идет прямо на медсанбат. Этот эпизод послужил причиной того, что на итоговом совещании медработников меня назвали медицинским извозчиком, конечно, не как положительный пример. Вместо квалифицированной помощи — эвакуация. Но я считал, что это был наиболее правильный выход. Вернемся к бою за Дулебино. Через пару часов атаку повторили, но перед этим артиллеристы разрушили колокольню и подавили огневые точки, выявленные в период предыдущей атаки. Подошли самоходно-артиллерийские установки (САУ-152). Их огонь тяжелыми 152-мм снарядами окончательно разрушил систему огня противника. Вновь атака. Она была успешной. Село заняли. Немцы, отступая, продолжали сопротивляться. В бою за село Дулебино отличился экипаж танка: командир лейтенант Гусев, механик-водитель Крохмалев А.П., наводчик сержант Логунов Н., радист Седов Г.М. Они уничтожили два орудия, подбили бронетранспортер и сожгли две автомашины. Их танк подбили. Все они получили ранения. После лечения в госпиталях все они вернулись в полк. В этом бою были ранены лейтенанты командиры танков Марков, Барабанов, Ходжаян, сержанты Балакирев, Седов, Бессалов, рядовой Сердюков (из Барнаула) и др.

Когда стемнело, все медики, а с нами и танкисты с подбитых танков, пошли и прочесали, на всякий случай, поле боя. Оказалось, не зря. Нашли, оказали помощь двум танкистам из танкосамоходного полка. На другой день не менее ожесточенные бои разгорелись за село Озерки и совхоз им. Калинина. Потери среди танкистов были небольшие. Противник непрерывно атаковал днем. Под вечер фашисты поджигали села и уходили на заранее подготовленные для обороны позиции. Так выбивали немцев с каждого села. Если ночью за передним краем зарево пожаров, значит, немцы покидают село. Орловщина горела. Когда мы входили в села, оставленные фашистами, в них оставались лишь печные трубы. Фашисты угоняли людей. Кого не смогли угнать — расстреливали. И все же в селах сохранялась жизнь. После того как мы освобождали села, жители, кто уцелел, словно из-под земли появлялись. Прятались кто где мог. Немало времени и средств приходилось тратить на оказание медицинской помощи оставшимся в живых людям в освобожденных селах.

В начале августа получили приказ сдать позиции подошедшей пехоте и перебазироваться в другой район. Совершили марш километров 50 и сосредоточились недалеко от села Ильинское. Вступили в бой. Противник, как и в предыдущих боях, оказывал упорное сопротивление. Общая задача была прежняя: перерезать железную дорогу Орел — Брянск, не допустить планомерного отхода войск противника. После того как немцы вынуждены были оставить Орел, они стремились не допустить окончательного разгрома своих сил. На путь нашего наступления подбрасывали все новые и новые силы. Только в селе Ильинском у немцев было 40 танков. Появились и части эсэсовцев. Вновь приходилось прогрызать оборону противника. Особенно тяжелый бой был под селом Берилово. Было проведено три танковых атаки. Даже занимали первую и вторую траншеи. Немцы контратаками заставляли нас отходить на исходные позиции. Было много раненых у танкистов и у мотострелков бригады. Оказывали помощь, как и в предыдущих боях, непосредственно на поле боя. Жаль, что фамилии многих геройски сражавшихся с врагом в памяти стерлись. Но об одном случае помощи раненому в бою под селом Берилово расскажу позднее. На следующий день, после удачного артиллерийского огня по позициям немцев, стремительная атака танков с десантом увенчалась успехом. Удача улыбнулась танкистам и роте противотанковых ружей. Подбили 6 танков и 5 бронетранспортеров, а сколько противник поверял солдат, никто не считал. Пленных взяли 57 человек. Правда, за людей мы их не считали, после тех зверств, которые они учиняли на Орловщине. На реке Нугрь у села Зуевское столкнулись с очередной полосой обороны противника. В первой половине 7 августа атаку предприняли мотострелки бригады без танков. В полку ждали с часу на час подхода отремонтированных ранее подбитых танков. Во второй половине дня очередная атака уже с танками. Немцы отчаянно сопротивлялись. После того как танкисты и мотострелки заняли первую и вторую траншеи, немцы крупными силами на бронетранспортерах контратаковали. Танкисты и пэтээровцы стали подбивать один бронетранспортер за другим. Всего было подбито девять бронетранспортеров. Оставшись без броневого прикрытия, немцы откатились назад. В этом бою понесла потери рота противотанковых ружей. Тяжело был ранен командир роты, старший лейтенант Александров, выбыли из строя из-за ранений командиры взводов и немало рядовых. В этом бою отличилась санинструктор роты рядовая Шпер С.И. Она не только оказывала помощь раненым, но и вытащила с поля боя тяжело раненного командира роты. И откуда брались силы у этой хрупкой девушки? Под натиском наших сил враг был вынужден отходить. 8 августа прорвана оборона противника и на реке Орлица. С ходу было освобождено большое село Мощеное. Враг так поспешно отступил, что не успел поджечь дома в селе. После освобождения села полк приводил себя в порядок, заправлялся горючим, боеприпасами, и наконец-то хозяйственники попотчевали нас горячей пищей. Что случилось под с. Мощеное, я расскажу позже. До выполнения поставленной задачи оставалось совсем немного пройти. Бои не утихали. Буквально приходилось отвоевывать каждое село, каждую позицию. Об одной из них я расскажу особо. Теперь остановлюсь на эпизодах, которые наиболее всего врезались в память в период Орловской операции.

Эпизод первый. Танковая армия в Орловской операции выполняла не свойственную ей роль. Мы прогрызали оборону противника. В бою за село Берилово наши атаки не увенчались успехом. В конце дня мы отошли на исходные позиции. У танкистов был неписаный закон — идти на выручку друг к другу. Замечали, если подбили соседнюю машину, выпрыгнул ли экипаж. После боя уясняли по каждому экипажу, кто погиб, кто ранен. Из экипажа лейтенанта Маркова никого не было. Танкисты же видели, что из подбитого танка экипаж выскакивал. Вывод: возможно, среди них есть раненые. Ко мне обратились танкисты с вопросом, что делать, и с предложением сходить в тыл к немцам и все уяснить. Танк лейтенанта Маркова был подбит за 2-й траншеей немцев. Сам я ничего решить не мог. Целой гурьбой пошли в штаб полка. Я доложил начальнику штаба капитану Ходоричу о сути просьбы танкистов. Он пригласил командира танка, который видел, что экипаж покидал танк. Точно уяснили место подбитого танка. Начальник штаба некоторое время сомневался. Говорил: «Узнать, что с экипажем, узнаем, а скольких из-за этого можем потерять людей». Решающую роль сыграла его душа танкиста. Разрешил. Местность мы знали. На этой местности провели две неудачные атаки. Тем не менее распланировали все до мелочей. Пошли я, командир танка младший лейтенант, к сожалению, не смогу я вспомнить его фамилию, и два разведчика из полкового взвода разведки с опытом ведения разведки. Первую траншею немцев прошли удачно. Немцы были в блиндажах, а по траншее патрулировал часовой. В момент, когда он прошел мимо нас (мы около траншеи затаились), перебрались через траншею. Вторая траншея вообще не была противником занята. Немцы еще вели себя беспечно до нахальства. Нашли танк и разошлись по сторонам. Обнаружили рядом с танком трех погибших. Забрали документы у них. Разведчик просигналил «ко мне». Он в воронке, метрах в 10–15 от танка, нашел раненого лейтенанта Маркова, который был без сознания. Я на быструю руку перевязал. Раненого на плащ-палатку — и назад. 2-ю траншею прошли спокойно.

Перебраться через первую спокойно не удалось. Так же дождались, когда отойдет часовой. Начали перетаскивать раненого через траншею. В это время лейтенант Марков застонал. Через траншею его все же перетащили. Немец-часовой, наверно, почувствовал что-то неладное и дал очередь из автомата. Сержант-разведчик дал нам с младшим лейтенантом команду: «Тащите! Мы прикроем!». Было уже не до маскировки. Мы старались из всех сил как можно дальше удалиться от траншеи немцев. Немцы всполошились. Началась стрельба, к счастью, беспорядочная. Нам повезло в том, что немцы с запозданием стали пускать осветительные ракеты. Это нас спасло. Наши открыли огонь на флангах от нас, чтобы сбить немцев с панталыку. Это удалось. Этот вариант был предусмотрен майором Ходоричем. На нейтральной полосе нас уже поджидали. Забрали у нас лейтенанта Маркова. Разведчики тоже вернулись. Один был легко ранен. Пока мы не вернулись, весь полк был на ногах, и мотострелки, которые действовали с нами, Боженко занялся раненым и его эвакуацией. Я подробно доложил командиру полка, который был очень недоволен нашей вылазкой. Моральное состояние, после этого хождения в тыл к немцам, было настолько высоким, что никакими политзанятиями, беседами достичь такого результата было бы невозможно. Каждый внутри себя уяснил, что в трудную минуту никто брошен не будет. Начальник штаба капитан Ходорыч, разрешая вылазку, как раз на это и надеялся. И, конечно, авторитет медиков неизмеримо возрос. Под Киевом, на станции Ворзель, мы получали пополнение танков с экипажами. Какая была радость, когда в числе прибывших был и лейтенант Марков.

При выписке из госпиталей раненых танкистов нашей армии направляли в г. Нижний Тагил, где располагался учебно-запасной танковый полк нашей армии. Поэтому даже тяжелораненые танкисты при выписке из госпиталей после излечения попадали к нам, в 4-ю танковую армию.

Эпизод второй. В селе, недалеко от села Малая Чернь, остановилась наша санчасть. Несколько домов были сожжены, торчали только печные трубы. Бросилось в глаза то, что у большого пятистенного дома на дереве был повешен человек. На улице жителей почти не было. Расспросили. Оказалось, дом принадлежал старосте села. Служил немцам. Зверствовал над сельчанами, вот они его и повесили. К нам подошел старик с просьбой помочь похоронить его семью. Мы сразу откликнулись. На вопрос: «Где ваши?» показал на колодец. Колодец старый, заброшенный. Чтобы спуститься туда, нужна веревка или трос. Танкисты полка сосредоточились примерно на километр впереди. У нас веревки не было. Водитель нашей машины побежал к танкистам и вернулся с веревкой и двумя танкистами. Спустился в колодец и вытащили четыре трупа. Две взрослые женщины, мать и дочь, девочка-подросток и маленькая, примерно 3–4 лет, девочка с белокурыми курчавенькими волосиками. Произошло следующее. Фашисты начали насиловать девочку, ей 14–15 лет. Мать и бабашка вступились. Разъяренные фашисты застрелили двух женщин и девушку, а маленькая девочка сильно плакала. Они и ее застрелили. Подожгли дом. Дед был в подвале. Поэтому спасся. Похоронили у сгоревшего дома. На похороны собралось много сельчан. Кто принес доски, кто гвозди и др. Похоронили в двух гробах. В полку этот случай обсуждали. Конечно, ненависть к фашистам удесятерилась. Фашист и зверь — синонимы, их надо уничтожать. Таков был итог всех обсуждений. Заместитель по политчасти майор Коваленко мне говорил, что мы очень правильно поступили, похоронив погибших. Да, это был яркий пример того, как ведут себя фашисты на нашей земле.

Эпизод третий. Полк сосредоточился для очередной атаки. Я уже говорил, что мы буквально прогрызали оборону противника. Немцы упорно сопротивлялись днем, а ночью поджигали и отступали на заранее подготовленные позиции. В занятых у немцев траншеях были наши мотострелки. Батальон из нашей бригады. Танкисты располагались метрах за 800 сзади от пехоты. Я пошел в траншею на передний край. Добирался по ходам сообщения, по отсечным траншеям. Шел с целью подобрать блиндаж, где бы мог разместиться медпункт при наступлении. Меня всегда сопровождал ординарец — Коля Петров, 18-летний паренек. Его мне дали из роты автоматчиков. По штату мне ординарец положен не был. Попали под бомбежку. Немецкие «Ю-87» пикировали с таким жутким воем, что очень сильно давило на психику. Кроме бомб, сбрасывали пустые бочки, обрезки рельс и др. Все это создавало неимоверный шум. Одна из тяжелых бомб разорвалась недалеко. Меня засыпало. Я очнулся, когда Коля приводил меня в чувство. Оказалось, он находился метрах в 15 от меня. Его тоже засыпало, но немного. Он откопался и откопал меня. Я был без сознания. Я очнулся тогда, когда он колдовал надо мной. Взвалил меня на плечи и отнес в ближайшую санчасть. Меня там осмотрели. На затылке слева ранка. Обработали. Вкололи морфий. Я спал. Коля будил меня для того, чтоб я поел. Ребята с батальонного медпункта (нашей бригады) почему-то не сообщили в полк. Несколько дней я у них спал. Морфий делал свое дело. Из полка кто-то видел, как меня засыпало, и сообщили в штаб. Писари постарались и отправили извещение на Родину о том, что погиб смертью храбрых. В народе такие извещения окрестили похоронками. Пришли мы в полк. Там великое удивление, ведь они меня похоронили. Потом был смех. Заместитель по политчасти сказал: «Ничего. Будешь жить долго». Ссадина на затылке заросла. Шрам-рубец остался. Через много лет потребовалось сделать рентген черепа. Обнаружилось, что был перелом левой теменной кости. Это оказалось мое первое ранение.

В 1985 году на встрече ветеранов 4-й танковой армии в честь 40-летия Победы мы с Колей Петровым встретились. Радость и слезы. Воспоминания. Он после демобилизации обосновался в Средней Азии. Мы долго переписывались. Развал СССР прекратил нашу переписку.

Эпизод четвертый. После освобождения одного из больших сел, кажется Мощеное, полк сосредоточился на окраине села, на скошенном пшеничном поле. Хлеб был собран в копны. Танки и наши санмашины замаскировали снопами пшеницы. На первый взгляд все нормально. То же поле и те же копны. Немецкие самолеты внесли свои коррективы. После первой бомбежки от взрывных волн все снопы разлетелись, и наши танки стали голенькими, т. е. открытыми мишенями. Бомбежка длилась с 8 утра до пяти вечера с перерывом с 12 до часу дня. Как потом выяснилось, мы испытали на себе 1,5 тысячи самолето-вылетов. Одна волна самолетов уходила, другая заходила. Пережить бомбежку самое безопасное — это в танке. Я тоже забрался в танк, но после следующей серии бомб выскочил из танка и скорее в щель. В щели уже было трое. Практически мы были друг на друге. В одном из перерывов — одни самолеты отбомбились, другая волна была на подходе — перебрался в кювет у грунтовой дороги. Ощущение жуткое. Бомбу видно, как она летит, и кажется, что это твоя. В танке выдержать бомбежку трудно, потому что закрытое пространство, осколки бомб, ударяя о броню, создают в танке искры от окалины. Они как шмели, танк качает, как на волнах. Танкисты часто прячутся под танк. Это было серьезной ошибкой. Осколки, пробивая катки или попадая между катков, поражают сразу людей или, ударяясь о днище, поражают рикошетом. Санитарные машины тоже были взрывами освобождены от маскировки. Недалеко от специализированной нашей санитарки разорвалась бомба. Машина разлетелась, как карточный домик. Но удивительно, в машине лежал на носилках тяжелораненый. Его не эвакуировали потому, что медсанбат передислоцировался, и мы пока не знали, где он. Раненый вместе с носилками был выброшен. Но не получил ни одной дополнительной царапины. Бывают чудеса. В санитарке было почти все наше медимущество. Все погибло. Когда узнали, где медсанбат, пришлось ехать и выколачивать все необходимое. Медицинские снабженцы, как и все снабженцы, когда что-то выдают, то впечатление такое, что ты залазишь к ним в карман. Тут нужна напористость и нахрапистость. На удивление, ни один танк не был выведен из строя. Вообще-то прямое попадание бомбы в танк явление чересчур редкое. Я такого случая в полку не помню. Среди танкистов было несколько раненых, и все. Ранения под танками. Впоследствии на это явление (ранения под танками) мы обращали внимание на медицинских занятиях.

Эпизод пятый. Недалеко от станции Хотинец мы были вынуждены задержаться. Приказ же гласил, как можно быстрее перерезать железную дорогу Орел — Брянск. Немцы на небольшой высоте укрепились. Закопали танк и установили орудия. Попытка сбить противника с ходу успеха не имела. Танки отвели на расстояние, недосягаемое для прямого выстрела немецких танков и орудий. Вперед выдвинулись рота автоматчиков, рота ПТР и мотострелки. Атака не удалась. Потери были большие. Сообщения поступали о большом количестве раненых. Эвакуировано же было немного. Я пошел в роты разобраться и организовать эвакуацию раненых. Раненых действительно было много. Находились в нескольких бывших немецких блиндажах.

Легкораненые не уходили самостоятельно потому, что не знали расположения медпунктов. Оказалось, что офицеры этой информацией располагали, но не довели до всего личного состава. Санинструкторы и медсестры тоже оказались не на высоте. Легкораненых отправил. Они добирались самостоятельно. Для тяжелораненых вызвал машину. Остановилась она не так далеко. Боженко, Кузнецов и Беседа с помощью автоматчиков стали переносить раненых к машине. Машине потребовалось сделать не один рейс. Командовали ротами раненые офицеры. Я их тоже отправил с другими ранеными. Получилось так, что роты остались без офицеров. Командовали сержанты. Командиры рот просто не докладывали о своих ранениях. Телефонный звонок сверху. Требовали к телефону кого-либо из офицеров. Звонил начальник штаба бригады подполковник Щербак. Так как строевых офицеров не было, телефонист позвал меня. Для меня и сейчас не понятно, как получилось, что начальник штаба бригады через голову командования полка связался непосредственно с передним краем. Возможно, потому, что с нами вместе были и мотострелки. В резком тоне, с угрозами требовал опрокинуть немцев. Я пытался доложить, что я доктор. Мало смыслю. Ругань и опять угрозы, и положил трубку. Так как угрозы частенько исполнялись, мне стало не по себе. Доложил в штаб полка. Заместитель начальника штаба старший лейтенант Меркулов ответил: «Ты получил приказ, вот и выполняй». Надо было что-то делать. Собрал в землянку младших командиров, старых солдат, личный состав больше десятка человек. Сколько, точно не считал, и объяснил суть дела. Откровенно сказал, как выполнить этот приказ, я не знаю, давайте думать вместе. Такая постановка вопроса для присутствующих была неожиданна. Через пару минут молчания начались высказывания. Предложения встречали возражения, даже споры, перепалки. Я пока помалкивал. Наконец пришли к наиболее выгодному варианту. Ночью, перед рассветом, снять без шума часовых и опять же тихо с флангов добраться до немцев. Все получилось. Я уже говорил, что немцы продолжали быть самоуверенными и беспечными. Ночью положено спать. Завязалась драка уже на позиции немцев. У немцев паника, и они побежали. Наши солдаты сразу же развернули в сторону немцев пушки и башню танка. Наши потери были небольшие. Несколько раненых. Заняли позиции для обороны. Я доложил в штаб полка и просил как можно скорее прислать помощь. Немцы могли вот-вот перейти в контратаку. Возглавить подразделения пришел заместитель начальника штаба Меркулов. По его поведению я понял, что он не среагировал на мой доклад о получении приказа Щербака и получил хорошую взбучку. Доклады об этом бое пошли по инстанции. С большим удивлением узнавали, что бой выигран под командованием доктора. Так я невольно стал известен старшим начальникам. Для себя сделал вывод: надо не пренебрегать советами младших. Это осталось на всю жизнь. С утра наши части пошли вперед. Немцы всякими путями старались задержать наше движение вперед. Но полк с десантом мотострелков выбил немцев со станции Шахово. Поставленная задача была выполнена. Железная дорога перерезана. Бросилось в глаза то, что железнодорожные рельсы через каждые 25–30 метров были взорваны. Еще не полностью выветрился запах взрывчатки. Боевых эпизодов было множество. Обо всех не расскажешь и все не опишешь. Орловская операция подходила к концу. Освобождено от врага много населенных пунктов. От многих деревень остались головешки после пожаров и печные трубы, как памятники. Если на немецкой стороне зарево, то это говорило о том, что немцы жгут селения и отступают. Освобожден г. Орел. Первая благодарность Верховного Главнокомандующего и первый салют освободителям Орла и Белгорода. В их числе и мы — наша 4-я танковая армия. У нас в полку осталось мало сил и средств. Не только у нас. В других частях такая же картина. 4-я танковая армия была выведена на переформирование. Нашему полку было отведено место дислокации на опушке брянского леса, около трех километров от села Песочное и в семи километрах от г. Карачева. О Карачеве надо сказать несколько слов. Ни одного дома не разрушенного не было. Руины. В Карачеве действовали специальные подразделения подрывников и поджигателей. Карачевский метод они использовали на протяжении оставшихся лет войны.

Итак, в Орловской операции полк был без врача, но медработники со своей задачей вполне справились. Об этом заявил командир полка на совещании офицерского состава, когда давал характеристику подразделениям и службам полка в период прошедших боев. Авторитет медработников полка был высокий. Лейтенант медицинской службы Боженко, старшина Голубев, санитар рядовой Беседа, медсестра Шпер были награждены. Первые трое — медалями «За отвагу», а Шпер — медалью «За боевые заслуги». Награжден медалью «За отвагу» и я. Позже я получал награды не раз, но медаль «За отвагу» самая ценная. Итоги боев подводились на всех уровнях. На счету подразделений полка много уничтоженных танков, бронетранспортеров, орудий, дотов и живой силы противника.

Итоги работы медицинских служб частей и подразделений подводил начальник медицинской службы корпуса. В целом была дана высокая оценка. Однако в выступлении командира медсанбата в мой адрес было высказано несколько нелестных слов. Он назвал меня «медицинским извозчиком».

Раненые с полка поступали без достаточной медицинской обработки ран, просто с первичными перевязками. В мою защиту высказался начальник медсанслужбы бригады майор медицинской службы Скляренко. Он говорил, что лейтенанта медицинской службы Козубенко надо не упрекать, а благодарить за то, что первая медицинская помощь оказывалась непосредственно на поле боя и раненые в короткие сроки доставлялись в медсанроту бригады и в медсанбат. Конечно, с санитарно обработанными ранеными справляться было легче, но в полку два фельдшера без врача. Эту мысль поддержал и начальник медсанслужбы корпуса в своем заключении.

Но гладко все не бывает. Врачи бригады при осмотре на форму-20 — это на вшивость — обнаружили у ряда танкистов вши, и мне серьезно попало. В боях за этим просто никто не смотрел, да и я не думал об этом. Организовали помывку личного состава, прожарку белья и обмундирования. Недостатки устранили.

Полным ходом шло обустройство санчасти. В палатке развернули амбулаторию, вырыли и оборудовали землянку для личного состава и землянку для медсестер. Вновь беготня за получением медимущества. Это было на мне, а амбулатория на Боженко. Началась повседневная медико-санитарная служба. Общее санитарное состояние жилых палаток. Много внимания забирал пищеблок, занятия по медподготовке, да и амбулаторный прием. У некоторых были открытые раны. Шла интенсивная подготовка к предстоящим боям. Занятия шли по планам боевой подготовки. Медработники проводили занятия по оказанию самопомощи и взаимопомощи при ранениях, как пользоваться индивидуальными перевязочными пакетами (ИПП). По вечерам старожилы делились опытом. Каким образом надо покидать подбитый или подожженный танк, а главное, как себя вести в бою. Эти беседы поощрялись и даже направлялись командованием.

В один из дней мне доложили, что в полку начальник медицинской службы армии полковник медицинской службы Васильев. Навести марафет не успели. Минут через десять группа офицеров во главе с полковником медицинской службы пришла в санчасть. Как положено, отдал рапорт. Тот поздоровался и сказал: «Так вот ты какой, вояка, расскажи о бое у Хотынца, хочу послушать». Я сказал, что там воевал не я, а солдаты. Я присутствовал. «Скромность, это хорошо. Показывай санчасть», — сказал полковник. Он осмотрел амбулатории, там ему представился Боженко, посмотрел землянку. Остался доволен. Спросил, а где живут медсестры. Я показал на землянку. Она была несколько в стороне. Полковник заглянул туда. Там было грязно, не убрано. Остался недоволен. Обращаясь ко мне, сказал: «Почему допустили до такого безобразия?» Я вздумал обратиться к нему с просьбой, чтоб двух медсестер убрали из санчасти. В боях я их не видел, да и сейчас редко вижу. Полковник, обращаясь к начальнику медсанслужбы корпуса, сказал, чтобы разобрались, так как положение явно ненормально. Начальник ответил, что разберется, и тут же доложил, что в полку израсходовано более двух комплектов индивидуальных перевязочных пакетов. Полковник обратился ко мне. В чем причина? Я доложил, что ранения танкистов, как правило, множественные, обширные ожоги. Одного пакета не хватает на перевязку. Поэтому танкисты имеют, как правило, два пакета. Санинструктору таскать большое количество пакетов невозможно. Полковник Васильев выслушал и сказал, что доводы лейтенанта имеют под собой почву. Начальство уехало. Для меня начались нервозные денечки. Командир полка сразу же после убытия полковника набросился на меня. Его матерщине мог бы позавидовать и флотский боцман. Когда сказал, что выгонит из полка, я додумался ответить, что дальше фронта не пошлют. Ругань продолжалась еще интенсивнее. Это все слышали, не только кто был рядом, но и танкисты. Причина ругани была в том, что одна из медсестер была пассией командира полка. Неприязнь командира полка усилилась. Мне сочувствовали. Благо, что его — подполковника Артемьева — скоро отозвали из полка. Танкисты, и особенно офицеры, не любили его из-за высокомерия, грубости, да и трусливости. Отъезд его из полка восприняли с облегчением. В полк прибыл новый командир полка подполковник Сергеев. Считаю нужным остановиться на особенностях нашего полка.

1. Полк был молодежным. Тех, кому под тридцать или за тридцать, считали стариками.

2. В боях водку не пили, и это уже было традицией, потому что в прошлом кто глотнул аквавиту, как правило, не выпрыгивал из подбитого или подожженного танка. На формировке наверстывали.

3. Награды в период боев носили на внутренней стороне карманов гимнастерки.

4. У каждого не менее 2 ИПП. Взаимопомощь была, как правило.

5. Стремление после выписки из госпиталей вернуться в полк. Очень часто и с недолеченными ранами.

6. Дружба, сплоченность в полку была очень высокой. Полк был семьей. Беды и горести делили вместе.

Заслуга создания такой обстановки принадлежала начальнику штаба майору Ходоричу и заместителю командира полка подполковнику Григорьеву. Если первый отличался геройством, требовательностью и заботой, то второй доброжелательностью, вниманием к любому солдату. Не случайно не командира полка, а его звали батей.

Чистоплотность в отношении к боеприпасам. Прежде чем загрузить боеприпасы, их тщательно чистили. В башню вместо 54 снарядов загружали до 70–72. В танке тесновато, но запас снарядов танкистов делал не так зависимыми от подвоза боеприпасов. Эти и другие особенности были присущи другим частям, но наш полк был единой сплоченной семьей.

Вскоре меня вызвали в медсанотдел армии. Там я встретил выпускника нашей роты. Пока ждал приема, пообщались. Вспомнили училище. Он также сказал, что после поездки по частям полковник высказал похвалу нашему училищу. Мол, хороших специалистов готовит училище. Меня проинструктировали и дали предписание убыть в Москву, на Главном медицинском складе получить имущество (два больших тюка с какой-то вакциной). Я и старшина Голубев отправились в Москву. В Москве зашел на Шаболовку. В резерве никого из знакомых не было. Врачи — девчата, тоже разъехались по местам службы. Получив тюки с медикаментами, перечень был у нас в накладной, отправились назад поездом через Брянск. Доставили тюки в село Жилкины Дворики. Там размещался штаб армии и службы. Вернулись в полк. Через несколько дней нас, группу офицеров и солдат, вызвали в политотдел корпуса для вручения партбилетов. Полковник Потапов, он был начальником политотдела корпуса, после вручения партбилетов побеседовал со мной. Спросил, не желаю ли я стать политработником. Я ответил, что не знаю. В общем, проявил нерешительность. Он сказал, идите и хорошенько подумайте. Что думать. Я ведь не знал, что там нужно делать, тогда как в санчасти я чувствовал себя на «ногах». Шла повседневная жизнь, учеба, работа в санчасти, присутствие на занятиях. На одном из занятий по боевой подготовке — обкатка танками. На таких занятиях присутствие медиков обязательно. Суть занятия. Ровик, в нем сидит солдат. Танк идет на тебя. Нужно пропустить танк над собой, вскочить и бросить на трансмиссию (задняя часть танка) деревянную болванку, выполняющую роль бутылки с зажигательной смесью. Выдерживали не все. До подхода танка выскакивали с ровика. И вдруг обращение ко мне: «Доктор, в ровик». Неожиданно. Вскочил в окоп. Танк идет, чувство такое, что тебя сейчас раздавит. Психологическая нагрузка, конечно, большая. Выдержал. Бросил болванку. Попал. Командир полка, обращаясь к офицерам, сказал, что доктор сумел, пожалуйста, в ровик, товарищи офицеры. Вместо учебы солдат получилось занятие на выдержку офицеров.

В конце октября в штаб бригады вызвали всех офицеров. В бригаду приехал командующий армией генерал Боданов. Прославленный генерал. Получил орден Суворова под номером один. Построили по частям в две шеренги. В метрах в 25 от офицеров шеренга солдат 11 человек. Танкисты были на левом фланге. Командующий стал обходить строй. Указал пальцем на одного из офицеров, тот представился, и дал команду развернуть отделение к бою. Офицер не справился, возможно, растерялся. Указал на другого офицера — то же самое. Поравнялся с танкистами полка — и пальцем на меня. Я даже представиться не успел, как последовала команда «Выполняйте!». Я развернул отделение. На вопрос, кто такой, я представился: старший фельдшер танкового полка, исполняю обязанности старшего врача. Перед строем началась ругань в адрес заместителя командира бригады по строевой. Мол, чем вы занимаетесь, доктор развернул отделение, а офицеры стрелковых батальонов не смогли. Повернулся и уехал. И опять мое имя прозвучало у верхних начальников.

Прошел месяц. Постепенно раненые танкисты выздоравливали в госпиталях и возвращались в полк, частенько не долечившись. Как узнавали, где располагается полк, так делали все, чтобы поскорее оказаться в полку. Не случайно говорили, что раненые выиграли войну. Статистика говорит, что 70 % раненых возвращались в строй. Комсорг полка капитан Можаев переведен в другую часть с повышением. Собрали комсомольское собрание. Некомсомольцев в полку из молодежи были единицы. На собрание пригласили коммунистов. Практически собрался весь полк. Майор Ходорич подвел итоги деятельности полка в Орловской операции. Это был первый вопрос. Второй вопрос — выборы бюро ВЛКСМ полка. И здесь для меня неожиданность. Наперебой стали выкрикивать: «Доктора в комсорги!» Многим из присутствовавших на собрании я лично оказывал помощь при ранениях и эвакуировал в тыл. Было понятно и мое хождение в тыл противника за раненым. В общем, я стал ответственным секретарем комсомольской организации полка, т. е. комсоргом полка. Начальник штаба полка майор Ходорич сразу после окончания собрания мне сказал, что пока нет врача, я полностью отвечаю за санчасть. Пару недель я был и там и там. Прибыл старший врач полка, капитан медицинской службы Иванов. Я из благоустроенной землянки санчасти перебрался в землянку партийно-политического аппарата. Землянка оставила не совсем благоприятное впечатление. Но зато агитатор полка капитан Порамошкин И.С. встретил тепло. Он-стал моим наставником и близким другом. Личный состав в полку менялся, но меня до конца дней пребывания в полку звали «комсомольским доктором».

Что и как делать, какие обязанности комсорга, мне никто не говорил. На второй день после собрания заместитель командира полка по политчасти майор Коваленко повел в политотдел бригады. Познакомил с некоторыми работниками политотдела. Начальник политотдела подполковник Антоненко нас не принял, и мы вернулись в полк. Несколько слов о начальнике политотдела. Высокий, сухопарый вечно чем-то недовольный человек. В нашем полку ни разу не был. В период боев был глубоко в тылу бригады. Примером для подражания не был. Я суть партполитработы познавал на своем опыте и советах капитана Порамошкина, потому что никаких теоретических знаний и практических навыков у меня не было. Учился и военному делу. Продолжал изучать танк. На стрельбище подполковник Григорьев разрешил отстрелять упражнение из пушки и пулемета. Упражнение выполнил только на тройку. Внутренне был недоволен. Весь ход жизни полка и общение с личным составом стали вырисовывать цели и задачи партполитработы.

1. Воспитание патриотизма. Любовь к Родине и ненависть к ее врагам.

2. Руководящая роль партии. Коммунисты — пример в борьбе за честь и независимость Родины. Тов. Сталин — это знамя, это вождь, это Верховный Главнокомандующий.

3. Воспитание на героической истории комсомола.

4. Боевые традиции Вооруженных сил и конкретно полка. Гордость за полк.

5. Вера в наших командиров.

6. Войсковое товарищество, дружба, взаимопомощь.

7. Подготовка к вступлению комсомольцев в партию, в основе ее вера в идеалы коммунизма и др.

Отдельно ни один из этих пунктов не выделялся. Было единство цели.

Какие же формы и методы для выполнения задач политической работы использовались:

1. Личное общение, беседы.

2. Политинформации и политзанятия.

3. Собрания и совещания.

4. Подбор и работа с активом и др. формы.

Главный вывод, который я сделал, это быть с людьми, не прятаться за их спины. Реагировать на их запросы и нужды. Получил солдат письмо из дома, что что-то не так. Совет или письмо от имени командира в военкомат, в советские органы и т. д. О письмах надо вести речь отдельно.

Не могу не рассказать о встрече с эстрадной певицей Клавдией Шульженко. Артисты нас посещали. Так называемые «поездки на фронт». Но этот «фронт» находился минимум за 200–300 км от фронта. Посещали части, которые выведены на отдых или переформирование. Певица приехала в полк в сопровождении представителя политотдела корпуса под вечер. Было уже темно. В ее честь устроили ужин. В большой землянке накрыли столы и собрались почти все офицеры полка. Расселись. Рядом с певицей посадили подполковника Григорьева. Еще не начался ужин, как она заявила: «Вы что, не нашли помоложе офицера посадить со мной рядом?» Оцепенение. Григорьева любили. Без команды — спонтанно — офицеры встали и ушли. С ней остались заместитель командира по политчасти и офицер из корпуса. Рано утром, не дав концерта, она уехала. Заместитель командира полка по политчасти получил приличную нахлобучку за плохую встречу артистки. Несмотря на приятный голос, манеру исполнения, душевное содержание слов песен, для меня, и не только для меня, она осталась вздорной, невоспитанной, неприятной женщиной. Офицеры возмущались, но это было мимолетно. Учеба продолжалась. Как говорится, «в воздухе пахло приказом». Об этом говорили многие моменты. Такие, как вызов командиров и начальников штабов на совещания в верхи, доклады командиров о состоянии боеспособности частей, политзанятия о деятельности Советской Армии на фронтах, получение и изучение памяток о танке «Т-34-85», проведение партийных и комсомольских собраний о состоянии боеготовности, боеспособности и многое другое.

Фронт неудержимо шел на запад. Получили приказ о погрузке в эшелоны. Начальник 2-го эшелона подполковник Григорьев, первого — майор Ходорич. Мне и капитану Порамошкину приказано быть во 2-м эшелоне. Погрузка прошла спокойно. Узкому кругу офицеров было известно, что двигаемся на Киев в распоряжение 1-го Украинского фронта. Двигались быстро. Недолгая задержка. была недалеко от г. Шостка. Выгрузились в Дарнице. Переправа через Днепр по понтонному мосту. Двигались повзводно, мимо памятника Богдану Хмельницкому в сторону Святошино. Крещатик был разрушен. Горы земли и кирпича. Не было и ста метров прямой дороги. Целый дорожный лабиринт. Место расположения полка было отведено в г. Ирпень. Расположились около лесного склада. Обустройство и учеба. Ожидание прибытия танков. Сообщили, что прибывает эшелон танков для полка, примерно за час. Командование, партийно-политический аппарат и хозяйственники убыли на станцию. Прибыл эшелон танков с экипажами. Была большая радость в том, что в числе экипажа одного из танков был лейтенант Марков. Его чуть ли не качали. Другие экипажи не понимали причину радости, да и сам Марков был в оцепенении. Он не знал, как его спасали. Он же был тогда без сознания. Рассказали, как за ним, раненым, ходили в тыл противника. На прибывших танкистов рассказ произвел большое впечатление. Была высказана мысль, что в этом полку раненых не бросают. Знакомство с вновь прибывшими. Большинство командиров и членов экипажей были с 1925 года рождения. Почти все были комсомольцы. Началось переформирование экипажей. В каждом экипаже хоть один человек был из полковых танкистов-старожилов. Было и недовольство. Убедили, что так будет лучше. Экипажи уже были из пяти человек. Командир танка, командир орудия — он же наводчик, заряжающий, стрелок-радист и механик водитель. За счет тех танкистов, которые остались без танков, создавался полковой резерв. Занимаясь учетом комсомольцев, созданием комсомольских организаций в ротах, я знакомился с людьми. Подбирал комсомольский актив. Временно, до комсомольских собраний, назначал комсоргов рот. Началось сколачивание экипажей. Учебные занятия. В связи с тем, что танки прибыли с 85-мм пушкой, наводчиков оставили на местах, так как они еще в учебно-запасном полку изучали эту систему и проводили стрельбы. На занятиях с танкистами выявился один момент. Крышка люка была не цельная на весь люк, как в «Т-34», а из двух половинок. В одной из них был установлен для обозрения прибор в виде перископа. На занятиях отрабатывались приемы, как занимать свои места танкистам в танке и как покидать танк. Команды «по машинам» и «отбой». Засекалось время. Для выполнения этих команд были нормативы по времени. На тренировках танкисты не укладывались в нормативы. Выяснилось, что ручка так называемого перископа при выскакивании из танка ударялась в грудь. Задержка — и результат невыполнение норматива. В бою это гибель. Снимать перископы не разрешалось. Конструкторы думали, что будет лучше и танкисту не высовывать голову из люка для ориентировки. Оказалось, пользы мало, а вреда много. В боях танкисты просто это приспособление выбрасывали. Все командиры рот, да и часть командиров взводов были назначены из ветеранов полка.


В полку | По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии | Проскуровско-черновицкая операция