Глава 39
Они отплывали на двух перегруженных белых гондолах, едва не черпая бортами воду. И снова живые лежали вповалку под саваном, предназначенном для мертвых. Первую гондолу вел Джеймс. На корме второй стоял Сыма Цзян – с веслом в руках и в плаще кондотьера. Плащ оказался чрезмерно велик, зато позволил бывшему советнику Кхайдухана надежно укрыть под капюшоном лицо с глазамищелочками. Что было весьма кстати: китаецгондольер, да на погребальной венецианской лодке – это всетаки слишком броская экзотика.
С гондолой Сыма Цзян управлялся почти так же ловко, как брави. Многоопытному мудрецу, видимо, довелось немало поплавать по речушкам Поднебесной на легких китайских джонках, так что и к белой кособокой посудине он приноровился довольно быстро.
Ждать, когда плавучие катафалки скроются из виду, Бурцев и Гаврила не стали. Воевода и сотник уходили в сторону восходящего солнца. К венецианскому порту уходили. Пробирались вдоль канала. Шли меж жавшихся друг к другу домов по узким, заваленным отбросами проходам, прыгали через кучи мусора и зловонные лужи. Понятно теперь, почему венецианцы предпочитают обувь на высоких платформах.
Шум раздался спереди. Стук тех самых высоких башмаковколодок. И бряцанье железа. И тихая настороженная речь. И почти сразу – шаги сзади... Два отряда двигались навстречу друг другу. Два немаленьких отряда. Джеймс был прав: гвардейцы дожа всетаки вернулись. Гвардейцы начинали прочесывать улицы.
Бурцев и Гаврила переглянулись. Бежать? Поздно! Да и некуда им бежать. Справа – глухая каменная стена. Высокая – не перелезть. Слева – нависший над каналом особняк – тот самый, под балконом которого распевал серенады влюбленный лютнист. Двухэтажный домишко принадлежал какомунибудь местному богатею. Большой, просторный – есть, наверное, где укрыться. Да только не про их честь то укрытие. Тяжелые двери с вычурной резьбой, маленьким смотровым окошком и крылатым львом над верхним косяком – заперты. На узких – головы не просунуть – окнахбойницах нижнего этажа – массивные ставни.
А шаги и голоса все ближе. Венецианская стража вотвот вывернет изза угла. А то и с двух сторон сразу. Не сговариваясь, они стали спина к спине. Гаврила перехватил поудобнее короткое трофейное копье. Бурцев вынул из ножен палашчиавону. Левой рукой нащупал за пазухой рукоять «вальтера». В «железном пальце» оставался последний «шум смерти» Шумок. Заключительный аккорд...
Скрипнуло. Негромко, но очень уж неожиданно – над самым ухом. Два бойца, приготовившихся уже подороже продавать свои жизни, отскочили в сторону. И воззрились в удивлении на приоткрытую дверь особняка. Изящная женская ручка призывно махала из узкой щели.
– Синьорэ! Куа прэго![141]
Размышлять было некогда. Раз дверь открывается, значит, это комунибудь нужно. И вряд ли в данный момент нужно больше, чем им самим. Бурцев впихнул Гаврилу в полумрак чужого дома первым. Следом ввалился сам. Закрыл дверь. Задвинул здоровенный засов. Прислонился спиной к тяжелой створке.
Их спасительница стояла напротив. Невысокая чернявая смуглокожая женщина. Молодая – ненамного старше Аделаидки. В руках – подсвечник. Зажженная свеча – толстая и оплывшая – давала достаточно света. Хозяйка рассматривала гостей. Гости глазели на хозяйку. Да, было на что. Блестящие карие глазки – обворожительные, но чуть припухшие и покрасневшие будто бы от слез. Нос горбинкой. Пышные, будто вымытые модным шампунем из телерекламы, волосы. Высокая объемистая грудь, выпирающая из застенков тесного платья.
Округлые плечи и длинная шея были прикрыты платочком. На платке – очень милая вышивка: золотой крылатый лев, напоминавший рисунок с печати дожа. Тонкие ухоженные руки с длинными пальцами... Один из пальчиков прижат к губам. Безмолвный жест, понятный на всех языках мира: молчать!
Они и молчали. С минуту, наверное, провели в полной тишине, прислушиваясь, как за дверью стихают шаги. Стихли...
– Красивая, – нарушил молчание хриплый шепот Гаврилы.
Даже в темноте было видно, как горят глаза новгородца. Бурцев возражать сотнику не стал. Да, красивая – чего уж тут.
Темноокая красавица тоже чтото прошептала. Бурцев развел руками – не понимаю, мол, улыбнулся виноватой улыбкой. Венецианка знаком велела следовать на ней. Пошла впереди, освещая путь трепещущим пламенем свечи.
Их вели по первому этажу, забитому неразличимым в потемках хламом. Потом по узкой скрипучей лестнице – на второй. Поднялись... Несколько шагов прямо по коридору. Поворот направо. Остановились перед небольшой дверью. Незнакомка открыла.
Спальня...
Хозяйка указывала на кровать. Кровать была добротной, широкой – троих выдержит. Да хоть четверых! Резные львы на спинках выжидающе смотрели на вошедших. Небольшое зеркало в массивной золотой оправе отразило побледневшие лица гостей.
То есть как это? Вот так вот сразу? И с двумя одновременно?! Гаврила озадаченно крякнул. Отступил обратно к двери.
– Чего это она, Василий? – в голосе неустрашимого новгородского богатыря слышался испуг. – У нас, на Руси, так не принято...
Бурцев тоже недоуменно воззрился на развратную венецианку.
– Эээ... Синьора. Синьорина... Мы это... Руссо туристо... Облико морале...
Ну, как ей еще объяснить?! Итальянцев в роду Бурцева, похоже, не имелось: спасительная генетическая память на этот раз молчала. «Итальяно» он попрежнему не понимал.
– О! Руссо! – удивилась брюнетка с крылатым львом на плечах. – Руссишь?
– Я! Руссишь! – обрадовался Бурцев. – Шпрехен зи дойч?
– Я! Я! – закивала итальянка.
– Дас ист гуд!– выдохнул Бурцев с облегчением. – Дас ист зер гуд!
Кажется, они все же нашли с этой дамочкой общий язык. Бурцев заговорил понемецки, тщательно подбирая слова и стараясь не обидеть ненароком венецианку:
– Мы вам очень признательны за спасение, синьора. Но ваше предложение... Видите ли, у меня есть жена, а мой друг...
Женщина удивленно пожала плечиком:
– У меня тоже есть муж, – но какое это имеет значение.
– А? – не понял Бурцев. – Э?
– Или, может, вы подумали, что я... что вы... что мы...
Они с Гаврилой переглянулись. Ну, да, вообщето они подумали...
Слабая улыбка скользнула по устам венецианки.
– О, нет, не так быстро, синьоры, не так быстро... Я просто пыталась объяснить, что свое оружие вы пока можете спрятать здесь – под кроватью. Моя спальня – надежное место.
Бурцев медленно и основательно краснел и чувствовал это всем своим кожным покровом. «Не так быстро, синьоры...» Да уж, конфузс!
Копье и чиавону хозяйка сунула под защиту кроватных львов.
– Теперь прошу сюда. – Их выставили из спальни. Провели в соседнюю комнату. Всучили целый ворох разноцветного тряпья.
– Тут вещи моего мужа и коекакое платье слуг. Примерьте.
– О, не стоит так беспокоиться! – заартачился было Бурцев.
– Стоитстоит! – безапелляционно заявила очаровательная брюнетка. – Вы ведь промокли до нитки. Вам нужно переодеться.
Эх, нужното нужно, кто ж спорит, но это...
С кислыми минами Бурцев и Гаврила перебирали одежду. Необъятные рубахи, камзолы и – тьфу ты пропасть! – злополучные узкие штаныколготы – яркие, пестрые, отчегото так любимые итальянскими щеголями.
– Я вас оставляю, синьоры. – Дамочка удалилась, притворив дверь.
Бурцев вздохнул:
– Ладно, Алексич, переодеваемся. Считай, что это приказ.
Мда... Новгородский богатырь Гаврила Алексич в венецианских колготках выглядел весьма колоритно. Впрочем, на свой счет Бурцев тоже не обольщался. Хорошо, что зеркало имелось только в спальне хозяйки дома. Чтобы посмотреть сейчас на собственное отражение, Бурцеву потребовалась бы изрядная толика мужества. Впрочем, ухмылочка Гаврилы была похлеще любого зеркала.
– Ну, воевода! – пробасил сотник.
– Сам такой, – огрызнулся Бурцев.
Брюнетка, однако, оглядела их новый наряд с одобрением, зацокала язычком, даже хлопнула в ладоши:
– Вот теперь вы похожи на людей! На достойных граждан Венецианской республики, а не на какихнибудь бродягчужестранцев.
Что ж, хоть какаято польза от дурацких колготок! Бурцев немного расслабился.
– Как вас зовут, синьора?
– Называйте меня Дездемона.
Ну и ну!
– Простите, а мужа вашего, случайно, не Отелло кличут?
– О, нет! Джузеппе. Он у меня купец. Знатный венецианский купец.
Брошено это было с таким презрением, что Бурцев невольно посочувствовал бедняге Джузеппе. Эта пара явно не могла похвастаться гармонией супружеских отношений.
А по щеке хозяйки уже скользнула слезинка. Женщина смахнула предательскую влагу. Улыбнулась. Той жалкой беспомощной улыбкой, которой улыбаются, когда безумно хочется плакать.
Бурцев нахмурился. А брюнеточкуто нашу, никак, кто обидел. Гаврила тоже задышал сипло, сердито.
– А вас, синьоры... Как зовут вас?
– Вася, – пробормотал Бурцев. – Василий.
Ткнул локтем новгородца, засмотревшегося на венецианку. Шепнул порусски:
– Назовись!
– Гаврила, – пробасил Алексич.
– Базилио и Габриэло, значит? Очень мило...