1

Если бы Травицкий знал, что сестра покойного архиерея, ведавшего местной епархией, окажется такой упрямой старухой, он бы, пожалуй, отказался от встречи с ее внуком, кандидатом физико-математических наук Ярославом Куравлевым. Даже когда Травицкий сообщил ей, что он магистр богословия и преподает в местной духовной семинарии, это не смягчило ее.

— Пока вы не скажете, зачем вам мой внук, я не пущу вас к нему, — твердо стоит она на своем. — Он не совсем здоров. Врачи предписали ему полный покой, и я должна знать, о чем будет разговор.

— Это мне трудно объяснить…

У Травицкого уже не остается никаких сомнений — она не пустит его к внуку. Но тут появляется сам Куравлев.

— Вы так громко разговаривали, что я все слышал, — обращается он к Травицкому. — Раздевайтесь, пожалуйста.

— Но ведь тебе нельзя, Слава… — пытается протестовать бабушка.

— Нет, лучше уж я с ним поговорю, — перебивает ее Куравлев, — буду знать, зачем к нам пожаловал магистр богословия.

— Ну, как знаешь…

Травицкий снимает пальто и идет вслед за Куравлевым.

— Садитесь, — кивает Куравлев на кресло в углу одной из комнат просторного архиерейского дома, — и рассказывайте, что вас ко мне привело.

— Я читал вашу статью в «Журнале Московской патриархии». В ней говорилось о возможности экспериментального, так сказать, общения со всевышним…

— Да, но ведь я опубликовал ее почти год назад.

— Дело, видите ли, в том, что нашу семинарию посетил недавно подмосковный священник отец Никанор…

— Пожалуйста, покороче.

— Извините, но я и так лишь о самом главном… Из случайно услышанного мною разговора этого священника с его племянником-семинаристом я узнал, что похожий эксперимент замышляется еще какими-то физиками. Возможно ли это, однако?

— А какой эксперимент? — заметно оживляется Куравлев. — Физический или математический?

— Кажется, физический, ибо с помощью какой-то аппаратуры.

— А они не шарлатаны, эти физики?

— Отец Никанор уверяет, что они порядочные люди, искренне верящие в бога. Вот и хотелось бы знать ваше мнение, осуществимы ли их замыслы?

— Не знаю.

— Но ведь вы писали…

— Да, я писал, но о математическом эксперименте. Вернее, о математической модели всевышнего. Для людей, далеких от современной науки, наверное, это звучит кощунственно…

— Простите, пожалуйста, что я перебиваю вас, но я смыслю кое-что в современной науке. До духовной академии учился в университете. Слежу и теперь за развитием естественных наук.

— Боюсь, что вам все равно меня не понять.

— Почему же…

— Для вас ведь математика всего лишь наука о количестве, — почти с нескрываемой досадой перебивает его Куравлев. — А на самом деле ни одно значительное исследование современной математики просто невозможно выразить через понятие количества. Математика потому и покорила физику, что давно уже стала неколичественной и неметрической. С ее помощью я берусь доказать все, что угодно. В том числе и существование всевышнего…

— А без математики?…

— Едва ли… Одними логическими рассуждениями сделать это вообще немыслимо. Тут мы упремся в такие парадоксы, которые ничего от могущества всевышнего не оставят.

— Даже так?

— Ну вот возьмите хотя бы такое: может ли всевышний создать камень, который сам не сумеет поднять?

— Этот парадокс мне известен, — улыбается Травицкий. — К счастью, наши семинаристы не задают нам пока таких вопросов. А то что же получается: если всевышний не сможет создать такого камня, значит, он не всемогущ? А если создаст, по не сможет поднять, то тоже ведь не всесилен?

— А между прочим, этот парадокс лишь один из многих, связанных с математическим понятием бесконечности.

— Я имею некоторое представление и об этом, — не без самодовольства замечает Травицкий. — И такие понятия математической бесконечности, как деление нуля на нуль и бесконечности на бесконечность, не кажутся мне нелепыми. Ну, а вы не потеряли еще охоты поставить свой эксперимент?

— Надеюсь его поставить, — убежденно заявляет Куравлев.

Но в это время слышится строгий голос бабушки:

— Ярослав!

— Ну, я не буду вас больше беспокоить, — поспешно поднимается со своего кресла Травицкий. — Извините, ради бога…

Магистр богословия Стефан Травицкий действительно учился когда-то в университете и покинул его, усомнившись в возможности постичь абсолютную истину. А знакомство молодого Травицкого с богословами соблазнило его возможностью «богопознания». Вот он и оказался в духовной академии. Немалую роль в этом сыграл и дядя его, доктор богословия.

Познать бога оказалось, однако, еще труднее, чем проникнуть в тайны природы. О том свидетельствовали не только католические, но и православные богословы. Один из них признался даже: «Бог столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженною свечою».

Стефан Травинский и прежде не верил, тем более не верит теперь в того примитивного бога, о котором повествуют Библия и другие священные книги. Для него не существует ни иудейского Яхве-Иеговы, ни исламского Аллаха, ни христианской троицы. В этих вопросах он вполне разделяет точку зрения атеистов, считающих, что люди создали богов по образу своему и подобию.

В откровенных беседах со своим дядей, правоверным православным богословом, он признался, что верит лишь в высшую нематериальную силу, будто бы сотворившую мир, давшую ему определенное устройство и управляющую им. Но сам дядя не был уверен в искренности и этой его веры. В глубине души он считал своего племянника приспособленцем, специализирующемся на модернизации обветшалых религиозных догматов.

В богословских статьях, которые он теперь все чаще посылал в «Журнал Московской патриархии», Травицкий стал сначала осторожно, а затем все более уверенно высказывать свои идеи. Вдохновляли его на это эксперименты ватиканских коллег, смело осуществляющих «адджорнаменто» — осовременивание католической церкви.

Магистр Травицкий внимательно читал все, что сообщалось о ватиканских соборах и его сессиях. Ему особенно запомнилось выступление индийского епископа Соуза, заявившего, что церковь всегда опаздывала, когда речь шла о проблемах науки. В самом деле — сколько же можно плестись за наукой, за ее новыми открытиями, чтобы потом истолковывать их в религиозном духе. Не пора ли переходить в контратаку и самим открывать или хотя бы предсказывать новые явления природы? А еще бы лучше — поставить какой-нибудь эксперимент. Такой, например, как «общение со всевышним», предложенный Куравлевым.

Сообщение отца Никанора о каких-то физиках, уже поставивших или собирающихся ставить почти такой же эксперимент, тоже может пригодиться. Подобная идея могла возникнуть, скорее всего, у авантюристов, но весьма возможно, что они и не мошенники вовсе, а люди, свихнувшиеся на религиозной почве. В противном случае они обратились бы за помощью не к подмосковному священнику, а в синод или к самому патриарху.

Нужно бы найти поскорее этих людей и поговорить с ними. А потом, если только они окажутся достаточно вменяемыми и действительно сведущими в науках, связать их с Куравлевым и помочь всем необходимым для их эксперимента. И независимо от его исхода сообщить об этом не только в «Журнал Московской патриархии», но и в заграничную католическую прессу.

Магистр так вдохновлен этой идеей, что готов действовать немедленно. Надо бы сразу к главе епархии, но лучше сначала к ректору семинарии, к отцу Арсению, хотя его не так-то просто вдохновить на такое дело. Он типичный традиционалист, отвергающий не только аллегорическое толкование Библии, но и частичную ее модернизацию.

При всем своем традиционализме отец Арсений, однако же, не глуп и понимает, что без этого теперь нельзя, не та ныне паства. Должен, значит, уразуметь, как важно подкрепить библейские тексты научным экспериментом.

— Как упустить такой случай, отец Арсений? — спрашивает его Травицкий, изложив свой план розыска экспериментаторов. — Представляете, как укрепится вера, если удастся принять какой-нибудь знак всевышнего?

— Да, заманчиво, конечно, — без особого энтузиазма соглашается с ним ректор, а сам думает: «Гордыня в нем это… Жажда славы… Разве ж бог и без того не подает нам вести о себе любым творением своим, кои зрим вокруг…»

Отец Арсений далеко не молод. Он окончил духовную академию еще в ту пору, когда всех этих новых веяний не было и в помине. А теперь, вслед за папами римскими да кардиналами католическими и наши православные богословы стали почитывать научные книги и даже сочинения Маркса. Отсюда и сомнения во всевышнем и потребность в доказательстве его существования. Американский богослов Чарльз Генри заявил даже, будто наука управляет центром человеческой культуры, а религия влачит существование перемещенного беженца…

Надо было бы сказать этому честолюбивому богослову все, что он о нем думает, предостеречь его от соблазна, а он опасается, что будет это расценено магистром как дремучее его невежество.

— Решить этого сам я не властен, — молвит наконец ректор после долгого раздумья. — Надобно посоветоваться с главой епархии.

В тот же день он отправляется к викарному епископу — помощнику епархиального архиерея. А несколько дней спустя приходит указание — откомандировать Травицкого в распоряжение епархии.

Архиерей, прежде чем начать разговор с магистром, пристально всматривается в его лицо.

— Так вы, значит, полагаете, что экспериментаторы, о коих поведал вам подмосковный священник, не шарлатаны? — спрашивает он Травицкого и, не ожидая ответа, продолжает: — Допустим, что это так. А что же далее?

— Они, видимо, без средств, и им надо бы…

— Согласен, им надобно помочь. А как? Привезти сюда? Но как же быть с синодом? Без его ведома сие негоже… Ну, а если доложить, могут и не нам это поручить. Там у них под боком духовная академия с докторами богословия. Я бы и сам на их месте именно так и распорядился. Однако ж жаль упускать такое… У нас в семинарии тоже есть люди мыслящие, образованные — вы, Дионисий Десницын, внук его Андрей. Конечно, средств может не хватить. Неизвестно ведь, во сколько все это обойдется.

У Травицкого есть свои соображения на этот счет, но архиерей не дает ему их высказать. Сделав знак магистру, чтобы тот помолчал, он некоторое время прохаживается по своему просторному кабинету.

— Вот что давайте предпримем, — решает он наконец. — Найдем сначала этих экспериментаторов, а там видно будет. А пока об этом никому ни слова. У вас есть где остановиться в Москве?

— Сестра у меня там.

— Вот и поедете в столицу к родной сестре в гости.