Семь дочерей демона
Собрались путники быстро. Большую часть накопившегося добра навьючили на примкнувшую к беглецам третью лошадь, поднялись в седла и поскакали вдоль ручья в северном направлении. Впрочем, недолго. Примерно через километр чародей сдвинулся с берега в ручей, пряча в песчаном русле следы копыт, а спустя некоторое время неожиданно повернул лошадей направо, в овражек с галечным дном. Путники промчались по нему до самого верха и двинулись по бескрайней зеленой равнине в сторону восхода.
– Мы куда, Еундрей? – опасливо поинтересовался паренек.
– Если скифы попытаются нас догнать, – ответил колдун, – то будут искать на севере и поблизости от ручья. Кто в здравом рассудке в степь от воды повернет? Посему поедем туда, где искать не станут. Не так много в обозе свободных воинов, чтобы облаву среди этих просторов устраивать.
– А как же мы сами без воды-то, Еундрей?
– Не бойся, я найду, – пообещал чародей. – И называй меня Андреем, в конце-то концов!
Однако пришелец из будущего возложил слишком много надежд на свое умение обозревать землю с огромной высоты – к вечеру он не смог углядеть окрест ни единого водоема, лужи или хотя бы влажного пятна с болотными растениями. Степь, насколько хватал глаз, лежала унылая и однообразная. Только к середине второго дня чародею удалось углядеть небольшой родничок, окруженный сочной зеленой осокой. Через час и лошади, и люди напились вдосталь и дальше двинулись уже по руслу ручья. Рисковать еще раз Андрею расхотелось.
Вечером ручеек слился с несколькими другими и обратился в узкую извилистую протоку. На третий день стал вполне приличной рекой, незаметно раздаваясь с каждым километром, вбирая все новые ручьи и протоки. Направление эта река держала строго на север, словно собиралась в гости к вернувшимся домой беглым рабам.
А затем…
– Вот проклятье! – повел носом Андрей. – Впереди кровь. Затхлая, много. И брошенное мясо. Вороны каркают. Целые стаи. И прочего мелкого зверья собралось изрядно.
Ченосик напрягся, сделал суровое лицо, взял в руку трофейный скифский топорик. Андрей тоже погладил рукоять медного ножа, хотя и понимал, что никакой опасности нет. Запах указывал место, где смерть уже собрала свою жатву и ушла дальше, по другим столь же важным делам.
Вскоре маленький караван выехал на затоптанную, местами изрытую поляну. С нее потрусили в степь лисы, прыснули в стороны крысы и мыши. Недовольно каркая, поднялись в воздух вороны. Зверье и птицы уже насытились и не собирались защищать свою добычу от новых гостей.
На пологом склоне возле реки остались лежать с полсотни людей в штанах и жилетах степняков, уже почти превратившихся в скелеты.
– Скифы? – спросил Ченосик.
Андрей промолчал.
– Неужели наших догнали? – все же высказал самое правильное предположение паренек. – Но как же так? Каким образом?
– Наверное, кто-то из обозников выжил и смог поднять тревогу, – пожал плечами колдун. – Скифов было слишком много, всех не затоптали. Кто-то сумел спрятаться, кто-то оказался легко ранен. Возможно, кому-то из верховых удалось просто ускакать с пути взбесившегося табуна. Если про бунт и побег узнали в ближних кочевьях, то могли быстро послать воинов на перехват. Слишком простой путь домой, слишком много добычи… Беглецам нужно было путать след и уходить налегке.
– Как мы?
– Как мы, – кивнул колдун, не зная, как теперь поступить. Оставить тела гнить непогребенными ему не позволяла совесть. Похоронить всех он не мог чисто физически. У путников не имелось ничего, похожего на лопату. Зверей, способных вырыть котлован нужного размера, Андрей не знал даже теоретически. Кремировать? Даже не смешно! В степи каждая хворостинка на счету. Травы же для погребального костра не накосишься.
– Удачно получилось, что я с тобой возвертаюсь, Еундрей, а не с ними, – сделал неожиданный вывод паренек. – Поехали отсюда скорее, а?
Андрей согласно кивнул и с облегчением пустил скакунов быстрым шагом.
К полудню следующего дня их речушка впала в более полноводную реку, несущую свои воды в западном направлении.
– Глубокая, – оценил препятствие колдун. – Нужно искать брод.
– Да ерунда, Еундрей, переплывем!
– Мы-то переплывем. А вот припасы вряд ли, – покачал головой Андрей. – Продукты все сушеные, кошма войлочная. Намокнут – стухнут или заплесневеют. Одежда кожаная тоже форму потеряет. Зачем нам такая головная боль?
– Для вещей плотик свяжем!
– Вяжи! – согласился чародей.
– А из чего? – Вдоль берега рос только кустарник да тощие осинки.
– Да из чего хочешь! – разрешил Андрей.
– Э-э-э-э… а как ты брод найдешь? – подумав, ответил вопросом Ченосик. – Река-то, вона, за сто шагов шириной, да незнакомая!
– Искать нужно, мой мальчик, искать. Само ничто и никогда не получается. – Колдун спешился, избавил лошадей от ноши, разделся сам. Кивнул пареньку: – А ты хворост пособирай для вечернего костра.
Андрей пошел вдоль берега, высматривая в русле просветы, подсказывающие, что дно подступает близко к поверхности. Там, где появлялась надежда на удачу, – входил в воду, прощупывая путь. Но глубже, чем по грудь, не забирался. Лошади здешние невысокие, на такой глубине спину обязательно захлестнет.
Пройдя примерно с километр вниз по течению, несколько раз слазив в воду и изрядно продрогнув, колдун плюнул и вернулся к лошадям. Плюхнулся на землю возле охапки хвороста.
– Завтра вверх по реке схожу, – махнул он рукой. – Если ничего не нащупаю, то твоя взяла. Попытаемся соорудить что-нибудь плавучее.
– Коли хвороста на охапку есть, так чего из него поплавки не сделать? – кивнул паренек, крутя в руках коричневый булыжник.
– Чего там у тебя?
– На вот, кремень нашел… – Ченосик прищурился, примерился другим камнем, ударил. Что-то заныл себе под нос, ударил еще раз, потом снова. Подобрал с песка отколовшуюся пластинку длиной с палец, запел громче, спустился к реке, глянул на свое отражение и… стал быстро и ловко брить с головы путанные запыленные волосы.
У Андрея от неожиданности отвисла челюсть. Умом он, конечно, понимал, что твердость кремня заметно выше, чем у стали, а стеклянный скол будет явно острее бритвы. Но одно дело – теория, и совсем другое – столь наглядное и прикладное ее подтверждение.
Колдун встал рядом с товарищем, критически глянул на свое отражение.
Если у лесовика прическа была просто спутана, то его имела одно-единственное определение: колтун.
– Ченосик, ты меня потом побрить сможешь?
– Ага, – кивнул паренек, ополоснул голову из реки; дождался, пока вода успокоится, и продолжил свое занятие.
– Это у вас обычай такой? – спросил его Андрей.
– Ага… – Ченосик высунул язык от старания. – И жучки не заводятся.
– Тьфу, зря спросил! – поморщился студент-медик. – Сразу голова зачесалась.
– Ништо! Побреем, сразу все пройдет. И свежесть сразу приятная появляется!
Лесовик оказался прав. Избавившись от волос, Андрей сразу почувствовал себя бодрее и… как-то чище, здоровее. Правда, макушка слегка чесалась.
Путники развели костер, поставили на камушки котелок с водой. В свете огня Ченосик разложил свою жилетку, все тем же осколком кремня решительно отсек нижнюю треть, сильными решительными взмахами нарезал на получившемся куске полоски бахромы. Поднялся, отправился в прибрежный кустарник, вернулся со стеблями желтого и сухого, немного подгнившего прошлогоднего репейника. Хорошенько поломал, несколько раз протянул между камнями, еще потер меж ладоней, протянул. Поковырял ногтями, рывком отделил тонкую серую нитку, несколько раз ободрал ногтями и вернулся к жилетке. Расстегнул сумку Иритыша, достал шило и иглу, уселся ближе к огню и в его свете принялся методично дырявить кожу. Отрезанную полоску паренек подшивал на грудь, через спину и опять на грудь, примерно наполовину закрывая ею прорези для рук. В итоге вместо уродливого «пальто» без рукавов прямо на глазах чародея создавалась опрятная, скромно украшенная жилетка.
– Чего раньше не переделал? – спросил Андрей.
– Так камня хорошего не попадалось, Еундрей, – пожал плечами Ченосик.
– Взял бы скифский нож.
– Дрянь ножи, плохо режут, – отмахнулся лесовик. – Ими токмо друг в друга тыкать хорошо, глубоко в людей входят. Да и то недолго. Тупятся.
– Да, я уже слышал, – признался колдун. Заглянул в котелок, только-только начинающий пузыриться, подсунул под него несколько веточек. Спустился к реке, пару раз ополоснул зябнущую голову, оглянулся на спутника:
– Может, ты и расчески делать умеешь? Гребни для волос, в смысле. Из того, что вокруг растет или под ногами валяется?
– Тут кость широкая нужна, – протаскивая иглу через наколотые дырки, пробормотал Ченосик. – Череп бычий, волчий али медвежий. Ну, или щепа липовая. А тебе зачем, Еундрей? – поднял он голову. – Чесать-то уже нечего!
– Под мышками остались, – ответил студент.
– А-а… – ухмыльнулся юный лесовик. – Так возьми скифский. Иритыш им, вестимо, бороду вычесывал. Для твоей нужды должно хватить.
– У нас есть расческа?! Что же ты молчал! – Андрей подскочил, сунулся в открытую поясную сумку, поворошил содержимое и достал желтый бронзовый гребешок в три пальца шириной, с частыми-частыми зубцами и чеканкой в виде плетущейся листвы на рукояти. – То, что надо! Ченосик, ты девственник?
– Еундрей, ты меня пугаешь! Что ты хочешь сделать со мной этою штукой?
– Я хочу тобой пожертвовать, лесовик! Дабы разведать ближайший удобный брод.
Спустя полчаса они сидели на берегу реки. Паренек вертел в руках кусочек коры с выцарапанным на ней корявым многозубцем и послушно повторял вслух заговор, что шептал ему на ухо чародей:
– Из-за гор высоких, из-за боров густых, из-под черных камней текла вода быстрая, текла вода чистая, через перекаты да омуты, через плесы да излучины. Текла вода быстрая, текла вода чистая, да и смыла гребень частый у красы первой. Унесла за горы высокие, за бора густые, да под черные камни! Я, добрый молодец Ченосик, черный камень перевернул, гребень частый поднял. Ищу ныне красу первую, обликом статную, лицом белую, косами длинную. Приходи ко мне за гребнем частым, краса первая из омута глубокого! Я тебя, красу, радостью привечу, ласкою встречу, спать тепло уложу, гребнем твоим награжу. Плыви, слово мое, по реке быстрой, донеси весточку важную до красы первой…
Андрей ударил паренька под локоть, и кора упала в воду, радостно устремившись на закат.
– Что теперь? – шепотом спросил паренек.
– Теперь баиньки, – так же шепотом ответил Андрей. – Вдруг они прямо сразу сбегаться начнут?
– И что будет?
– Да говорю же, хорошо все будет, – повысил голос колдун. – Выберешь из всех явившихся ту, что понравится, и отдашь гребень ей. Она спросит, чем тебя отблагодарить, ты спроси, где тут брод. Она ответит, и все, свободен!
– Чего же ты тогда сам сего не сделаешь?
– Я, дружище, дал обет любви и верности, – погладил его по плечам Андрей. – Мне нельзя.
– Чего?
– Того самого! – покрутил пальцем у виска студент-медик. – Ты думаешь, одинокие девки так просто разойдутся, когда парня симпатичного найдут? Гребешок заберут и ручкою помашут? Ты, главное, никого из них ругать не вздумай. Разозлятся, сожрут. И не хвали особо, потом не отвяжешься. Просто добрыми словами обходись. Стоп! – насторожился Андрей. – Вот и первый плеск. Ну, увидимся. Удачи, дружище!
Колдун похлопал паренька по плечу и скользнул за слабо тлеющее кострище, шустро закатался в кошму, затих, следя за происходящим в щелочку меж войлочными полотнищами.
Между тем воды расступились, и на берег вышла русалка. Широкобедрая, длинноногая, пышногрудая и длинноволосая, на голову выше Ченосика. И само собой – совершенно обнаженная. Подступила, подняла подбородок паренька пальцами, заглянула в глаза:
– Это ты нашел мой гребень, добрый молодец?
Тут бы юный лесовик и сдался, но рядом вдруг оказалась заметно более стройная девушка, чуть ниже паренька и с чудесными шелковистыми волосами слабого синеватого оттенка. Положила ладонь ему на плечо и нежным голосом проворковала:
– Это мой гребень…
– Нет мой! – выпустила река еще одну юную красавицу.
– Мой, мой! – Число русалок, наседающих на Ченосика, достигло пяти, и все они активно напирали на растерявшегося бедолагу. – Чей он, добрый молодец?! Чей он, говори!
– Твой! – выдохнул паренек, протягивая расческу самой первой, крупной русалке.
– А мы чем тебе не по нраву? А мы чем нехороши?! – накинулись на лесовика остальные девушки. – Некрасивы? Неудачны? Вонючи?
– Вы сказочно хороши! – поспешил оправдаться Ченосик. – Диво дивное, чудо чудное! Будь у меня больше гребешков, каждой бы подарил!
– А ты поищи, поищи, поищи… – Бледные руки русалок заскользили по растерявшемуся пареньку, по его лицу, шее, по жилетке и под нею, да так настойчиво, что безрукавка полетела на траву, а следом туда же сползли и штаны. Шаловливые пальчики бесстыжих речных девок попадали уже в такие места, что у Ченосика округлились глаза, а дыхание стало частым и мелким. – Разве мы не хороши? Разве нашим волосам гребни не нужны? Разве тебе не хочется радость нам доставить и от нас наслаждение получить?
Андрей затаил дыхание. Согласиться с русалкой в такой миг – это все равно, что «да» перед алтарем сказать. Она станет твоей навеки. И тебя самого таким же сочтет. Просить можно все, что угодно, – но только не ее саму! Ченосик же, похоже, под ласками множества девичьих рук совершенно потерял память. Все указания чародея вылетели у него из головы.
Паренька спасла его избранница. Налюбовавшись подарком, она решительно раздвинула подруг и села на уже опрокинутого и распластанного лесовика. Тот лишь жалобно застонал, поджал нижнюю губу, приподнял голову. Русалка слабо покачивалась, Ченосик слабо выдыхал, прочие речные девки, вытянувшись рядом, гладили его тело, лицо, играли с губами.
– Чего ты желаешь за гребень мой в благодарность получить, добрый молодец? – наклонившись вперед, томно спросила русалка.
Паренек мелкими порциями набрал воздух и выдохнул:
– Скажи, где брод через реку?
– Пустое! – отмахнулась могучая девица. – Прямо тут отмель посередь русла тянется. Отсель до нее неглубоко можно добрести, а полста шагов выше по мелководью на ту сторону выйти. Ты сказывай, чего на самом деле, всей душой желаешь!
– Гребень… Тебе подарить…
Русалки гнусненько захихикали, что-то вытворяя, и юный лесовик мотнул головой, мелко застонал, попытался выгнуться – но его могучая избранница этого не позволила.
– Ради чего? – опять спросила она.
– Ради брода…
– Ты подумай, добрый молодец. Ты теряешь. Ты многое теряешь… – Русалки заставили Ченосика сделать еще одну попытку выгнуться. Паренек задрожал и тут же обмяк.
«Молодец, вспомнил, – похвалил юного лесовика колдун. – Теперь не пропадет».
Он широко зевнул и забрался глубже под кошму.
Ночь длинна. Хоть кому-нибудь в ней надобно и поспать.