5
К вечеру мы-таки добрались до дна, вычерпали все. К самому концу работы на тропинке появилась тощая морщинистая особа в роскошной шубе. Шла она в сопровождении ефрейтора. На этот раз ефрейтор был вовсе не барином, но холопом.
— Смотри, — предупредил артиллерист, — будет Салтычиха сутки давать — не рыпайся. Она женщина слабая, но под трибунал живо упечет.
Ефрейтор окинул яму и сад одним взглядом и сладким голосом доложил:
— Все они сделали, я целый день…
— Только всю дорожку загадили и снегом закидали, — вставил наш конвойный.
Ефрейтор исподтишка бросил на конвойного ненавидящий взгляд.
— Какую дорожку? — ласково поинтересовалась тощая особа.
— А вот пойдемте, пойдемте, я вам все покажу! — размашистым шагом он двинулся по дорожке. Особа засеменила за ним.
Смеркалось. Начало подмораживать, и конвойный с трудом отбивал сапогом комья примерзшего снега.
— Вот тут, и снегом загребли, думали, я не замечу. А я все вижу.
— Кто? — вдруг визгнула старуха.
— А вот эти двое, дружки… Притаились… Думают, их не заметят… А мы все видим…
— По пять суток ареста каждому, — прошипела старуха, задыхаясь от бешенства, — а вы, Фёдор… А вы, Фёдор…
Лицо ее перекосило. Не договорив, она запахнула шубу и быстро пошла к чудесному городку. (Начальник гауптвахты капитан Мартьянов в таких случаях обычно показывал два растопыренных пальца и вопрошал: «Сколько?» — «Двое суток дополнительного ареста, товарищ капитан!» — «Нет, служивый, это не два, это римская цифра “пять”.»)
Лицо ефрейтора искривилось, он повернулся к нашему конвойному, который, видимо, не понял, что нечаянно насолил всемогущему Фёдору.
— Уводи свою сволочь! Я тебе, гад, припомню!
Конвойный недоуменно уставился на ефрейтора: так я ж как
лучше старался!
— Иди, иди, я с тобой посчитаюсь!
Мы нестройно застучали подковами мимо чудесного городка, который с наступлением темноты стал еще краше. Какие-то дети резвились в бассейне, отделенные от мороза прозрачной зеленоватой стенкой. Высокая женщина в строгом синем платье и белом переднике наблюдала за ними.