СОЖАЛЕНИЯ

Проснувшись, Тимара обнаружила, что Рапскаль забросил на неё руку и ногу. Он проснулся одновременно с ней и попытался её обнять.

— Нет, — сказала она без раздражения и отодвинулась от него.

Он скорчил обиженную гримасу, но отпустил её. Опасения охладили её страсть. Было ли причиной то, что она нарушила установленные отцом правила, или страх беременности? Серый рассвет вторгся в комнату, и в его свете все виделось совершенно с другой точки зрения. Она даже слишком хорошо помнила все то, что делала накануне ночью: чего она не могла понять, так это того, почему она это делала. Она не забыла, какой себе казалась: прекрасной и желанной — и как это дало ей странное ощущение власти. Но как это чувство могло полностью лишить её здравого смысла?

В комнате царило уютное тепло, даже для её обнаженного тела, однако ей неуютно было разгуливать голой. Её поношенная туника сегодня казалась ей ещё менее привлекательной, чем когда бы то ни было. Ощущая себя шпионкой и воровкой, она прошла к гардеробу и выбрала одно из сложенных одеяний Старших. В развернутом виде оно оказалось сине-серебряным, с переливами между этими двумя цветами. Она надела его через голову и просунула руки в рукава. Одеяние было рассчитано на кого-то крупнее её самой, и это было хорошо хотя бы с одной точки зрения: для её сложенных крыльев в нем оказалось достаточно места. Она подвернула манжеты рукавов и поддернула подол. С надеждой заглянув в гардероб, она обнаружила там ряд крючков с поясами и шарфами. Взяв один, она подпоясалась, чтобы длинный подол не мешал ходить. Когда она повела плечами, ткань легко приспособилась к её подросшим крыльям.

— Обувь тут тоже есть, — напомнил ей Рапскаль.

Тимара оглянулась через плечо. Он приподнялся на локте, без всякого стеснения наблюдая за тем, как она одевается. Его восхищенный взгляд заставил её отвернуться. У неё загорелись щеки. От смущения или от гордости из-за того, что ему нравится на неё смотреть? Она и сама не знала. Наклонившись, она нашла обувь. Выбрав пару синих полусапожек, она натянула её на ноги, гадая, придется ли она ей впору. Чешуйчатый материал подладился, отыскав её пятку и приняв форму ноги. Когда она разгладила его на щиколотках и нижней части голени, сапожки обхватили её ноги и надежно на них сели. Одежда, которая была впору её изменившемуся телу, теплая чистая одежда! Столь простая вещь — и столь чудесная.

— Подбери и мне что-нибудь, — попросил Рапскаль.

— Женскую одежду?

Он пожал обнаженными плечами:

— Когда я был в камне грез, то видел, что все Старшие носили такие же одеяния. И мужчины, и женщины. Иногда одеяния были короче, и тогда под них надевали брюки. Моя одежда превратилась в лохмотья, и мне совершенно все равно, кто раньше так одевался.

Сложенные одеяния лежали стопками на полках. Перебирая пальцами кипу ткани, она остановилась на золотом с коричневым.

— Померь вот это, — предложила она, извлекая его из гардероба.

— Не красное? — спросил он.

Она покачала головой.

— Ну, ладно, — согласился он и совершенно её смутил, встав с кровати и направившись к ней.

Она попыталась отвести взгляд от болтающихся гениталий, но не смогла с собой справиться, пока не услышала его довольный смешок.

— Прикройся! — сурово велела она, бросая ему одеяние.

— Ты уверена, что хочешь именно этого?

— Да! — решительно заявила она, хотя сама не была уверена в том, что говорит правду.

При виде его обнаженного тела Тимара ощутила теплую волну. Она сама не знала, хочет ли справиться с собственной реакцией или дать себе волю. Она смотрела, как Рапскаль надевает через голову одеяние и засовывает руки в рукава. Эти одежды Старших были ровными и длинными, с расчетом на то, чтобы доходить до щиколоток. Внизу одеяние оказалось достаточно широким, чтобы в нем можно было сделать широкий шаг, а верх плотно обтянул ему плечи и грудь. Когда наряд был надет, в нем не оказалось ничего явно женского. Рапскаль выбрал себе в качестве пояса ярко-красный кушак, и обул зеленые сапожки. Цвета бушевали, и Тимара неожиданно для себя улыбнулась. Это было так типично для Рапскаля — вот так вырядиться! Он поспешил полюбоваться собой в зеркале, сказав:

— До чего приятно так хорошо одеться, правда? Если бы сейчас мы ещё и поели, то я бы сказал, что больше мне желать нечего.

Как только он упомянул о голоде, аппетит Тимары проснулся с яростным рычаньем. У неё в сумке ничего не осталось: она считала, что они отправляются в город только на день.

— А у тебя нет еды? — с надеждой спросила она.

— Ни крошки! — жизнерадостно ответил он. — Может, ещё немного осмотримся, прежде чем возвращаться? — Он склонил голову к плечу, и взгляд у него стал отсутствующим. — Хеби проснулась рано. Она уже отправилась охотиться. Так что она скорее всего съест добычу и поспит, и только потом за нами вернется. Если только обратно нас не отнесет Синтара?

— Ни за что, — призналась она.

Тимара знала это, даже не спрашивая. Она попыталась повторить то, что только что сделал он, и потянулась к своему дракону, но ощутила только её присутствие, без информации о том, где она и что делает. Ну, это же Синтара! Если бы ей захотелось, чтобы Тимара что-то про неё знала, она бы ей сказала. В качестве сомнительного вознаграждения она ощутила от драконицы подтверждение этой мысли. И все.

Рапскаль пожал плечами.

— Ну вот. Нет ни дракона, чтобы полететь, ни еды, чтобы утолить голод… Тогда почему бы нам не осмотреть это здание до конца? Пошли.

Он протянул ей руку, и, не задумываясь, Тимара приняла её. Его рука оказалась теплой и сухой, мелкие чешуйки были чуть скользкими. По Рапскалю не заметно было, чтобы её прикосновение отвлекло его внимание. Он просто вывел её из комнаты в коридор.

Первая из дверей, которую они проверили, оказалась запертой и не поддалась, несмотря на то, что Рапскаль попробовал её и дергать, и лягать ногами. В коридоре с дюжиной дверей им удалось найти только ещё две открытых. Обе комнаты были совершенно такими же, как та, в которой они ночевали. В одной сохранились только крупные предметы мебели, словно владелец сложил свои вещи и уехал. В другой в гардеробе оказался схожий запас одеяний и обуви — и, вдобавок, обнаружились рейтузы. Тимара решила, что здесь должен был жить мужчина-Старший, но, выбирая себе рейтузы, поймала себя на том, что её это нисколько не волнует.

Одежда была распихана по полкам кое-как, а все горизонтальные поверхности в комнате были заставлены мелкими предметами. На горсти странных камней были выдавлены изображения цветов и деревьев.

Рапскаль подошел посмотреть на них, пожал плечами и сказал:

— Думаю, это деньги. Они нам бесполезны. Но смотри: он оставил мне гребень и какие-то странные щеточки. Два колье… погоди, нет: одно сломано. Тут был какой-то старый шнурок, он полностью истлел. Пустые баночки — наверное, для мази, или чернил, или ещё чего-то. Но что бы там ни было, это усохло до пыли. А вот неплохой ножичек, только ножны сгнили. А это что?

— Понятия не имею. — Незнакомые предметы были сделаны из металла, скреплены друг с другом и имели защелки, чтобы можно было добавить дополнительные звенья. — Пояс?

Рапскаль взвесил на руке массивные металлические вещи.

— Я бы такой не надел! Может, это что-то для дракона?

— Может быть, — с сомнением согласилась Тимара. У неё громко забурчало в животе. — Мне нужна еда, — заявила она и услышала, что в её голосе звучит раздражение.

— Мне тоже. Давай соберем то, что мы нашли, и спустимся к реке. Может, найдем какие-нибудь съедобные растения, которые можно было бы пожевать, или рыбу, или ещё что-то.

— Это вряд ли, — ответила она, но ничего лучшего предложить не смогла.

Сделав из ещё одного одеяния Старшего мешок для остальной их добычи, Тимара снова почувствовала себя воровкой. Она задержалась ещё, чтобы натянуть рейтузы, и Рапскаль тоже выбрал себе пару и надел. Все остальные хранители тоже были бы счастливы получить какую-нибудь новую одежду, и она подозревала, что их особенно порадовали бы такие яркие и прочные вещи. Она благоразумно собрала и всю свою поношенную одежду, сложив её в мешок. Все хранители приучились ничего не выбрасывать. Их запасы стали настолько скудными, что ценилась любая вещь, которой можно было бы найти хоть какое-то новое применение.

В драконьих ваннах не оказалось ни драконов, ни воды. Помещение осталось теплым и по-прежнему было мягко освещено. Тут было уютно. Тимаре страшно не хотелось снова выходить на улицу, однако поделать ничего нельзя было. Они взвалили на плечи свою ношу и вышли в зимний день. Небо было ясным и голубым, воздух тронул её лицо холодом. Однако все её тело осталось в тепле. Наслаждаясь светом, они какое-то время шли молча. Сапожки Старших были не похожи ни на какую другую обувь. Она посмотрела на них, пытаясь решить, не следовало ли ей натянуть поверх них свои старые ботинки. Ногам её было тепло, а ощущение у неё было почти такое, словно шла босиком. Ей хотелось надеяться, что она не приведет эту обувь в негодность.

— Как приятно иметь теплую одежду, — заметил Рапскаль, а потом задумчиво добавил: — Город ощущается по-другому, правда? Проснувшимся.

— Точно, — согласилась она.

Больше ничего она добавлять не стала, потому что не могла точно сказать, что именно изменилось. Не будь она настолько голодна, то захотела бы ещё осмотреться. Однако сейчас она могла думать только о еде, а рассчитывать найти её можно было только на берегу реки.

— Теперь, когда Синтара может летать, для тебя все изменится, — снова заговорил Рапскаль.

Она удивленно посмотрела на него, а потом проследила за направлением его взгляда. Синие крылья вдали, у холмов за городом. Её драконица! Летает и охотится. Она замолчала, обдумывая его слова, но Рапскаль не унимался.

— Теперь она сможет сама себя прокормить и из-за этого будет расти. Хеби так быстро стала расти, когда, наконец, смогла охотиться, сколько пожелает, и есть, сколько захочется. И, по-моему, дело ещё и в нагрузке. А теперь они ещё знают, как добраться до той горячей воды! Да уж! Она станет совершенно другим драконом. И у тебя будет гораздо больше времени на то, чтобы делать то, что тебе вздумается.

Тимара попыталась освоиться с этой мыслью.

— Все не так уж сильно изменится, — предположила она. — Я по-прежнему буду охотиться, чтобы помогать прокормиться другим драконам и хранителям.

— Но Синтаре ты будешь нужна уже не так сильно, — напомнил он.

Она покосилась на него. Как столь небрежное замечание может показаться таким жестоким?

— Наверное, — мрачно согласилась она.

Внезапно Тимаре показалось, что она упустила свой шанс. Она была нужна драконице — и за все эти долгие месяцы так и не сумела расположить её к себе. Вместо этого они ссорились и раздражались, игнорировали, ставили на место, а потом и вовсе оскорбляли друг друга. И вот теперь Синтара за одну ночь освоила полет и больше в ней не нуждается. Они так и не сблизились, эта драконица и её хранительница, как это произошло с некоторыми другими. А теперь этого уже никогда не случится.

— Смотри! Вон Хеби. Она на кого-то пикирует. Теперь она убьет добычу, съест её и, наверное, поспит немного, прежде чем лететь за нами.

Тимара посмотрела на ринувшийся вниз далекий красный силуэт, а потом оглянулась назад, ища взглядом синие крылья Синтары, но ничего не увидела, так что, возможно, та уже тоже нашла добычу и ест. А у неё со своей драконицей настолько слабая связь, что она этого не может определить.

Они вышли к берегу реки. Тут бывало опасно. В своем новом воплощении река подошла вплотную к городу, затопив старые причалы. Ниже по течению строения и целые улицы подмывало и уносило водой. Мелководья здесь не было, и поэтому Тимара опасалась стоять слишком близко к краю: невозможно было определить, насколько берег надежен. Она следовала за Рапскалем, а тот уверенно шёл вперед, словно бывал здесь уже не раз. Они добрались до того места, где из воды выступали старые сваи. Здесь мощеная набережная города уже рухнула в ледяную воду, создав крутой каменистый берег.

— Жди меня здесь, — велел ей Рапскаль. Присев на корточки, Тимара стала наблюдать за ним. Он спустился вниз и стал осторожно передвигаться от одного камня к другому, изредка приостанавливаясь, чтобы что-то взять с края у воды и сложить в присобранный кушак. Один раз он оглянулся на неё. — Попробуй найти плавника и развести огонь, — посоветовал он.

Она со стоном выпрямилась, сомневаясь, чтобы ей удалось что-то найти. Однако к тому моменту, когда он прыжками вернулся на берег, она уже сложила в кучу одно приличное бревнышко и охапку веток и сучьев. У Рапскаля на шее висели приспособления для разведения огня, и он с радостью продемонстрировал свое умение. Пока он разжигал костер, она копалась в его добыче. Он набрал несколько пресноводных блюдечек, ленты водорослей и какие-то двустворчатые раковины, которых она не знала.

— Ты уверен, что это можно есть? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Я уже их ел. И пока жив.

Они пропаривали раковины на раскаленных булыжниках рядом с огнем и съедали, как только они открывались. Вкусными их назвать было нельзя, но это была еда, а сейчас Тимару интересовало только это. Трапеза получилась не слишком обильной, но голод чуть притупила. Потом они сидели рядышком у костра и смотрели на реку. Благодаря одеянию Старших, ей было тепло, а отражающееся от воды солнце слепило глаза. Не замечая, что делает, она прислонилась к плечу Рапскаля. Неожиданно он спросил:

— О чем ты думаешь так тихо?

И тут у неё невольно вырвалось:

— А что если я беременна?

Он уверенно заявил:

— В первый раз девушки не беременеют. Это все знают.

— Девушки ещё как беременеют в первый раз, и только парни говорят глупости насчет того, что в первый раз этого не бывает. И потом, как насчет второго, третьего и четвертого раза прошлой ночью?

Несмотря на серьезность её вопроса, улыбка так и грозила расплыться по её лицу.

— Ну… — Казалось, он серьезно обдумывает её слова. — Если ты беременна, то пятый и шестой разы уже не повредят. А если нет, то, наверное, ты сейчас просто не созрела и в пятый и шестой раз ребёнка тоже не сделаешь.

Он повернулся к ней, и его взгляд был одновременно веселым и призывным.

Тимара покачала головой. Как ему удается одновременно быть таким притягательным и таким невыносимым?

— Можешь говорить что хочешь и как угодно шутить, — недовольно сказала она. — Не тебе приходится гадать, не изменилась ли вся твоя жизнь из-за нескольких минут прошлой ночи. Не изменился ли весь твой мир.

Когда он успел её обнять? Нежно притянув её к себе, он зарылся подбородком в волосы у неё на макушке.

— Нет, — ответил он таким серьезным тоном, какого она ещё никогда от него не слышала. — Мне не приходится гадать. Я твердо знаю, что прошлой ночью весь мой мир изменился.

И он запечатлел поцелуй у неё на лбу.