ЭЛЬФОВАЯ КОРА

Я шёл коридорами Ивового Леса. Шепот Скилла: «Забудь, забудь, этого не было, они не умерли и не исчезли, их никогда не было», — холодным ветром задувал мне в лицо. После разговора с остальными он лишил меня воли настолько, что я не мог сосредоточиться ни на чем, кроме самых простых действий. Отчаянно хотелось завернуться в одеяло у теплого огня и может ещё выпить кружку подогретого сидра, чтобы легче заснуть. Сопротивляться этому желанию — все равно что пытаться освободить свои рукава от цепких призрачных пальцев.

Двери моего кабинета слегка покосились, тонкое дерево вокруг защелки было разбито. Я поморщился. Дверь не запиралась, она была просто прикрыта, значит ломали её не по необходимости, а лишь в порыве бесчеловечного веселья в пылу битвы.

Внутри я впервые осмотрелся. Одинокий тусклый луч зимнего солнца указующим перстом пробивался сквозь неплотно задернутые шторы. Словно разящий клинок, он падал на мой разбитый стол. Я прошел мимо покосившихся, навалившихся одна на другую стоек для свитков. Меч Верити, так долго провисевший над камином, исчез. Ну конечно. Даже самый невежественный вояка способен оценить качество этого оружия. Я почувствовал боль и попытался как можно скорее отстраниться от этой утраты. Меч Верити — не мой ребёнок. Просто вещь. Достаточно, что я храню воспоминание о человеке и том дне, когда он вручил мне меч. Фигурка, изображавшая нас с Ночным Волком и Шутом, нетронутой стояла на своем месте на каминной полке. Подарок Шута, перед тем, как он отправился в Клеррес, тот подарок, который заставил его «предать» меня. Невыносимо было видеть его понимающую полуулыбку.

Я не стал смотреть, что ещё было разбито или похищено, вернулся к столу, полностью вытащил ящик и достал коробку, надежно спрятанную в глубине. В одном из отделений лежал закрытый пробкой горшочек с эльфовой корой. Вытащив горшочек, я уже собрался спрятать коробку обратно, но вместо этого сунул под мышку, бросив ящик на пол.

По пути обратно в общий зал мне по-прежнему не удавалось сосредоточиться ни на одной мысли. «Забудь, забудь, забудь.», — бормотала песенка. Собравшись с силами, я выставил против неё стену Скилла и тут же ощутил волну паники. Пчелка была похищена, и я понятия не имел, где её искать. Меня захлестнуло стремление сделать все, что угодно, сделать хоть что-то. Но лучшее, что я мог сделать прямо сейчас, это использовать лекарство, зажатое в руке, и мне стало стыдно. Ведь я почти поддался шепоту, призывающему забыть, забыть. Словно хватаясь за острие клинка, я собрал всю злость и страх и уцепился за них. Почувствуй боль и разожги ярость. А паника Пчелке ничем не поможет…

В зале над каминным огнем кипел чайник, вода бурлила. Персиверанс уныло сидел перед камином, его щеки порозовели, но сжатые губы были белыми от боли. Заварочный чайник и чашки уже стояли на подносе, вместе с ними кто-то прислал с кухни небольшие кексы. «Приятное дополнение», — подумал я безжалостно. Сначала заставить их вспомнить полный ужасов вечер, а потом: «Ах, возьмите пожалуйста кексик, перекусите». Чейд забрал коробку с травами из моих рук, открыл и поморщился, глядя на содержимое. Я не стал извиняться за то, что не удосужился запастись новым сбором. Чейд открыл горшочек и высыпал немного коры себе в ладонь.

— Выглядит старой, — он посмотрел на меня, с видом недовольного учителя.

— Не самая свежая, — подтвердил я, — но работать будет.

— Да, будет.

Он положил щедрую порцию в чайник и протянул его мне. Я снял кипящую воду с огня и залил заварку, тут же поднялся знакомый запах чая из эльфовой коры, и всколыхнул сотни воспоминаний о том, как часто я пил его раньше. Когда-то любая попытка применить Скилл вызывала у меня такую жуткую головную боль, что перед глазами начинали плясать огни, а любой звук вызывал почти агонию. Только после того, как группа Скилла предприняла необдуманную попытку вылечить меня, я смог использовать Скилл почти без боли, но так и не узнал, что стало причиной предшествующих припадков. Было ли это избиение, которому подверг меня мастер Скилла Гален, или магический блок, который он оставил в моем сознании, одурманивший меня и заставивший поверить, что я не имею способностей к Скиллу и ничего не значу в этом мире. До этого лечения чай из эльфовой коры был моим единственным спасением после серьезных упражнений в Скилле.

— Пусть настоится, — посоветовал Чейд, и сознание вернулось к настоящему. Я поставил чайник на поднос, почти в то же мгновение вернулся Фитц Виджилант.

— Я отправил человека и велел взять с собой ещё одну лошадь. Так и не смог точно объяснить ему, как добраться до Висельного холма, но думаю, что любой в Дубах-на-Воде сможет указать ему дорогу.

— Отлично, — сказал Чейд, а я кивнул и положил в чашку горсть ивовой коры с щепоткой валерианы. Чейд с любопытством посмотрел на меня, и я указал глазами на мальчишку. Чейд понимающе кивнул, потянулся и добавил в чашку ещё валерианы.

— Эта трава тоже выглядит высохшей, — упрекнул он меня. — Тебе надо почаще обновлять запасы.

Наливая кипяток в чашку, я молча кивнул. Как обычно, старик не станет извиняться за то, что сказал раньше, это был его способ вернуть все на свои места. Что ж, меня это устраивало. Поставив чашку на пол рядом с Персиверансом, я сказал:

— Пусть немного настоится, а потом выпей все. Это не слишком приятно, но придется потерпеть.

— Это эльфовая кора? — спросил он с тревогой.

— Нет, это ивовая кора против твоей лихорадки и валериана, чтобы немного ослабить боль. Как твое плечо?

— Дергает, — признался он. — Спина и шея.

— Чай поможет.

Он посмотрел на меня.

— Тот, другой чай, навредит моей маме? Когда она вспомнит?

— Думаю, ей будет тяжело. Но без него она останется одна, до конца своих дней. Она не будет помнить, что твой отец умер, но и не вспомнит, что у неё есть сын.

— У неё есть моя тётя и её дети. Они живут в Ивах.

— Парень, — вмешался в наш разговор Фитц Виджилант, — я выпью первым, посмотрим, что чай сделает со мной, а потом ты сможешь решить, давать его твоей матери или нет.

Персиверанс внимательно посмотрел на него.

— Спасибо, сир, — сказал он с сомнением.

Лант взглянул на отца:

— Он уже заварился?

— Давай проверим, — тихо ответил Чейд. Налив немного в чашку, он пригляделся, понюхал, а потом долил до краев и протянул Ланту.

— Пей медленно и дай нам знать, если почувствуешь какие-то изменения или начнешь вспоминать тот день.

Лант сел и посмотрел на чашку с чаем. Мы внимательно следили за ним, когда он поднял чашку и сделал глоток.

— Слишком горячий и горький, — поморщился он, но почти сразу глотнул снова и поднял глаза.

— Вы не могли бы не таращиться? — сказал он мне и добавил, — Все так тихо.

Мы с Чейдом переглянулись и сделали вид, что отворачиваемся, однако я украдкой следил за Лантом. Он глубоко вдохнул, будто собирался с силами, а потом выпил все до последней капли. Тут же его лицо перекосилось от боли, и он застыл, вцепившись в чашку и закрыв глаза. Лоб прорезали морщины, и Лант со стоном скорчился:

— О, всемилостивейшая Эда! О нет. О, нет, нет, нет!

Чейд подошел к нему, положил руки на плечи и с нежностью, которую я редко видел в нем, наклонился, мягко уговаривая:

— Дай себе вспомнить. Только так ты сможешь ей помочь. Вспоминай все.

Лант закрыл лицо руками, и я вдруг увидел, как же он молод. Не больше двадцати. И воспитывали его гораздо мягче, чем меня. Драка с головорезами, нанятыми его мачехой, скорее всего стала для него первой в жизни встречей с реальным насилием. Он никогда не поднимал весла на боевой галере, не говоря уже о том, чтобы вонзить топор в живого человека. Чейд говорил мне, что он не способен убить. А я доверил ему жизнь Пчелки. И жизнь Шун.

— Расскажи мне, что произошло, — тихо сказал Чейд.

Я присел на край стола и замер.

Напряженным голосом Лант начал говорить:

— Мы вернулись сюда после того, как Баджерлок вместе с бродягой ушел через Скилл-колонну. Мы с Шун… — его голос дрогнул на её имени, — и Пчелка. Мы не понимали ничего из того, что произошло в Дубах-на-Воде, ни зачем он убил собаку, а потом купил её щенков, ни того, почему он сначала зарезал попрошайку, а потом с помощью магии перенес его в Баккип. Мы, то есть Шун и я, довольно сильно злились из-за этого. Сначала он сказал, что я недостаточно компетентен, чтобы учить Пчелку, а потом сбежал, поручив мне заботиться о ней. И леди Шун он тоже оскорбил!

Лант вдруг превратился в мальчишку, который жаловался Чейду на обидчика. Старик вопросительно посмотрел на меня, я ответил ему хмурым взглядом и предложил:

— Расскажи про следующий день.

Под моим взглядом Лант выпрямился.

— Да. Ну, как вы можете представить, слуги и стюард Ревел были очень удивлены, когда хозяин не вернулся домой. Мы с Шун сообщили, что нам поручено пару дней присмотреть за Ивовым Лесом. Несмотря на усталость, мы не ложились в ту ночь, и Шун разработала план развлечений для Зимнего Праздника. Мы засиделись почти до утра и прилегли лишь ненадолго, так что на следующий день встали поздно. Мне стыдно говорить об этом, но я опоздал на встречу со своими учениками в классной комнате. Пчелка была там, усталая, но в целом — в порядке. А Шун в то утро, когда мы расстались, сказала, что поговорит со слугами об украшениях в доме и встретится с музыкантами, которые пришли узнать — не наймут ли их для праздника.

Вдруг он посмотрел на Чейда:

— Ты недавно сказал, что моя сестра была похищена, — пару секунд я наблюдал, как к нему приходит осознание. — Шун моя сестра? По настоящему? По крови?

— Вы оба мои дети. Оба Фаллстары, — заверил его Чейд.

Мог ли Чейд не заметить отчаяния, исказившего черты лица Ланта? Я задумался о том, что же произошло между ними тем вечером, когда они так долго не ложились? И решил, что не хочу об этом знать.

— Продолжай, — напомнил ему Чейд. Писарь прикрыл рукой рот, а когда убрал, я увидел что губы его тряслись. Он попытался собраться с духом, сел прямее и вздрогнул из-за своей раны. Чейд посмотрел на меня:

— Валериана и ивовая кора.

Я взял кружку Ланта, и продолжая слушать, приготовил нужный чай.

— Я только рассадил своих учеников, когда послышался шум. Я не испугался, просто удивился. Подумал, что это какая-то перебранка с битьем посуды, между слугами. Велел ученикам оставаться на своих местах и продолжать занятия, а сам вышел в коридор. Я скоро понял, что шум раздается от главного входа, а не из кухни. Услышав громкий голос Ревела, поспешил в сторону беспорядков и увидел Ревела и двух мальчишек. Они пытались удержать дверь закрытой, но кто-то ломился внутрь и кричал. Я подумал, что наверное за дверью пьяные работники, а потом кто-то просунул через щель в двери клинок и поранил руку одному из парней. Я закричал Ревелу, чтобы он держал дверь, пока я не приведу помощь. Побежал искать меч, крича слугам, чтобы они предупредили Шун и вооружились. Я взял старый меч, который был здесь, над камином, и побежал назад, — он облизал губы и замолчал. Взгляд стал отстраненным, Лант глубоко задышал.

— Фитц, — тихо сказал Чейд. — Может добавить в чай ещё эльфовой коры?

Прежде чем я успел пошевелиться, Персиверанс вскочил на ноги. Он поднес Ланту чайник, забрал его чашку и добавил в неё настой эльфовой коры, однако Лант даже не шевельнулся. Чейд тихо сказал, наклонившись к нему:

— Сын, возьми кружку, выпей.

Я почувствовал странный укол. Это что, ревность?..

Лант послушно выпил чай, на этот раз выражение его лица почти не изменилось, когда он отставил чашку.

— Я никогда не был бойцом, вы это знаете, вы оба это знаете! — его признание скорее звучало как обвинение. А потом его голос дрогнул. — Просто не боец. Дружеская потасовка на учебных клинках в солнечный день, с приятелем, с которым потом сравниваешь синяки, это одно. Но когда я вернулся обратно ко входу, дверь уже поддалась. Я увидел, как Ревел покачнулся, схватившись за живот, один из ребят лежал на полу, в луже собственной крови. Второй парень пытался сдержать их своим ножом. Человек за дверью рассмеялся и отрубил ему голову. А потом в холле остался только я, сначала против одного из них, потом против трех, а потом кажется было уже шестеро. Я пытался драться. Правда пытался. Я звал на помощь и пытался сопротивляться, но это не было честным поединком один на один. Не было никаких правил. Я дрался с одним, а тут наступал второй. Сам я выстоял, но холл широкий, захватчики просто обходили нас, и я слышал, как они бегут по коридору за моей спиной. Я слышал крики и треск ломающихся дверей. А человек напротив меня вдруг рассмеялся, — он неожиданно потупился.

Я рискнул сделать предположение:

— Человек за твоей спиной оглушил тебя? Ты лишился чувств?

— Нет, никто меня не трогал. Я просто бросил свой меч. А двое, с которыми я сражался, стояли напротив и смеялись надо мной. Один грубо толкнул меня, когда проходил мимо, а мне было все равно. И я вышел на улицу и встал напротив особняка. И до сих пор не понимаю — почему.

Внушение Скиллом? — легко коснулась меня мысль Чейда.

Я кивнул, неспособный ни на что большее. Чтобы связаться с ним Скиллом, мне пришлось бы опустить защитные стены и впустить этот туман: «Забудь, забудь, забудь.» Я не могу позволить себе забыть.

— Не беспокойся о том, чего ты не знаешь, — мягко предложил я. — Очевидно, что здесь поработала магия. Ты не мог противостоять ей. Просто расскажи, что знаешь.

— Да, — безвольно сказал он. Но голова его отрицательно покачивалась.

— Хочешь ещё эльфовой коры? — спросил Чейд.

— Нет, я помню, что случилось в тот день и в последующие. Я не понимаю этого, но помню. Мне просто стыдно говорить об этом вслух.

— Лант, и Фитц, и я пережили свою долю поражений. Нас жгли, травили, били. И да, нас атаковали Скиллом, делали из нас дураков, заставляли делать вещи, которых мы стыдимся. Не важно, что ты сделал или не сделал, мы не станем думать о тебе хуже. Твои руки были связаны, пусть и не было веревки, которую ты мог бы увидеть. Если мы собираемся спасти твою сестру и маленькую Пчелку, тебе придется отставить твою гордость и просто рассказать все, что знаешь.

Голос Чейда звучал мягко и успокаивающе. Это был голос отца. Кто-то циничный внутри поинтересовался — а был ли он когда-нибудь таким всепрощающим со мной, но я заткнул его.

Ланту понадобилось какое-то время. Он покачался на своем стуле, откашлялся, собираясь с силами. А когда наконец-то заговорил, его голос был выше и суше.

— Я стоял снаружи, на снегу, вместе с остальными. Люди выходили из особняка и останавливались рядом со мной. Там было несколько верховых, но мне не казалось, что они удерживают меня. Я боялся их, но больше всего я боялся сделать что-то ещё, кроме как стоять там, вместе с остальными, на снегу. Нет, не боялся и не то чтобы не хотел. Скорее, просто мне казалось — то, что я делаю, это все, на что я способен. Все были там, и одинаково топтались на месте. Многие дрожали и плакали, но никто ни с кем не разговаривал. Никто не сопротивлялся. Даже раненые, они просто стояли и истекали кровью, — он замолчал, мыслями снова возвращаясь в прошлое.

В дверь постучал Булен.

— Сир, мне жаль вас разочаровывать. Я был в коттеджах, где живут конюшие. Никто из них ничего не помнит о парне по имени Персиверанс и никто не признает себя его родственником.

Я почувствовал себя глупо и взглянул на мальчика. Его глаза потемнели от горя, когда он тихо проговорил:

— Это третий дом, там защитный амулет над дверью, на удачу. И мой дед сделал дверной молоток из подковы. Мою мать зовут Дилиджент.

Булен покивал. Я решил изменить указания:

— Вообще не упоминай её сына. Скажи, что мы хотим видеть её, чтобы узнать, сможет ли она взять на себя дополнительную работу по кухне.

— Ой, это ей понравится, — тихо сказал Персиверанс. — Она все просила папу построить ей печку на заднем дворе, чтобы она могла печь в любое время.

— Хорошо, сир. А ещё стюард Диксон говорит, что гвардейцы едят все, что видят. Поскольку наши кладовые не слишком хорошо укомплектованы в этом году…

До нападения наши кладовые были переполнены.

— Скажи ему, чтобы послал человека с повозкой в Ивы и заказал все, что потребуется. В следующий ярмарочный день он может съездить в Дубы-над-Водой. С торговцами я разберусь позже, мы у них на хорошем счету.

— Очень хорошо, сир. — Булен обеспокоенно взглянул на Фитца Виджиланта. Он недолго работал на него, но между молодыми людьми уже образовалась привязанность. — Я могу что-то принести для писаря Ланта?

Лант даже не посмотрел в его сторону. Чейд отрицательно покачал головой, и парень испарился.

— Лант? — мягко сказал старик.

Фитц Виджилант глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ, он словно камень на гору закатывал.

— Мы все были там. Они вывели Шун и её служанку. Помню, я отметил, что Шун сопротивлялась — это бросалось в глаза, потому что больше никто не сопротивлялся. Она пиналась и кричала на человека, который её тащил. Вдруг вытащила откуда-то нож и ударила его в руку, и даже почти вырвалась. Он поймал её за плечо и ударил так сильно, что она упала. Ему ещё пришлось побороться за нож в её руке. А потом он просто толкнул её к нам и ушел прочь. Она осмотрелась, увидела меня и побежала. Она кричала мне: «Сделай что-нибудь. Почему никто ничего не делает?». Она обняла меня, а я просто стоял. Потом спросила: «Что с тобой не так?», а я вообще не думал, что что-то не так. Я сказал, что мы просто должны стоять с остальными. Что я этого хочу, а она спросила: «Если они этого хотят, то почему плачут?», — он остановился и сглотнул. — Тогда я понял, а ведь правда. Все стонали и плакали, неосознанно. И я понял, что тоже плачу.

Только Шун сопротивлялась. Почему? Помогли тренировки Чейда, сделав её смелее остальных? Я не выбирал слуг по их умению сражаться, но точно знал, что мои конюшие не раз участвовали в потасовках. И все же никто не сопротивлялся. Кроме Шун. Я посмотрел на Чейда, но он не поднял глаз, и мне пришлось оставить этот вопрос на потом.

— Верховые стражники стали кричать на нас: «Сидеть, сидеть». Некоторые кричали на калсидийском, кто-то на нашем языке. Я не сел, потому что сильно замёрз, и мне не хотелось садиться на снег. Я чувствовал, что пока стою вместе с остальными на подъездной дорожке, я делаю то, что должен делать. Один из них начал угрожать, он искал кого-то, бледного мальчика, и сказал, что убьет нас, если мы его не выдадим. Но я не знал никого похожего, и, судя по всему, никто не знал. Там был Оук, тот, которого ты нанял прислуживать. Он был блондином, но уж точно не мальчиком. И все же кто-то сказал одному из налетчиков, что это единственный человек со светлыми волосами, работающий в Ивовом Лесу. Он стоял недалеко от меня. Человек, который задавал вопросы, подъехал к Оуку на лошади, посмотрел на него и указал пальцем: «Это он?», — прокричал он тому, другому, одетому во все белое. Белый был похож на преуспевающего торговца, но с мальчишеским лицом. Он покачал головой, и человек на лошади вдруг очень разозлился. «Не этот!», — закричал он, потом наклонился и распорол Оуку глотку своим мечом. Тот рухнул на снег, кровь хлестала из раны, он поднял руку к шее, словно мог удержать её. Но не смог. Умирая, он смотрел прямо на меня. Когда на улице так холодно, от крови идет пар. Я не знал этого. И я просто смотрел.

Лант немного помолчал, потом продолжил:

— А Шун нет. Она кричала, осыпала всадника проклятиями и говорила, что убьет его. Она побежала к нему, и не знаю почему, я поймал её за локоть и попытался удержать на месте. Она сопротивлялась. Тут человек на лошади подъехал и с силой пнул меня по голове, так что я отпустил её. А потом он наклонился и проткнул меня своим клинком. И засмеялся, когда я упал прямо на тело Оука. Его кровь все ещё была теплой. Я это помню.

Оук. Молодой парень, нанятый прислуживать за обедом. Смешливый молодой человек, пока ещё необученный прислуживать в доме, но всегда с улыбкой на лице. Он так гордился своей новой ливреей… Оук, безжизненное тело, проливающее красное на белый снег. Он пришел к нам из Ив. Задаются ли его родители вопросом, почему он до сих пор не приехал навестить их?

У двери раздался какой-то шум. Это вернулся Олух с блюдом маленьких кексов с изюмом. Он с улыбкой предложил их нам и удивился, когда я, Чейд и Лант отрицательно покачали головами. Персиверанс взял один кекс, но просто держал его в руке. Олух улыбнулся мальчику и присел у очага, устроив тарелку на коленях. Он выбирал себе кексик, устроив из этого целое представление. То, как просто он наслаждался сладостями, больно резануло меня по сердцу. Почему не моя маленькая девочка, не моя маленькая Пчелка сидит там, беззаботно радуясь целой тарелке маленьких кексов, предназначенных ей одной?..

Лант замолчал, сдвинув брови. Он посмотрел на Чейда, будто пытаясь понять — что старик думает про его рассказ. Лицо Чейда было непроницаемым.

— Продолжай, — сказал он тихим и словно бы одеревеневшим голосом.

— После этого я ничего не помню. До тех пор, пока не очнулся поздно ночью. Я был на подъездной дорожке один. Тело Оука исчезло, и вокруг было совсем темно, не считая света, который шёл от конюшен. Они горели, но никто не обращал внимания на огонь. Я тогда ни о чем этом не думал. Я не заметил, что тело Оука пропало или что конюшни горят. Я поднялся, очень кружилась голова, а боль в руке и в плече была ужасной. А ещё я ужасно замёрз, меня всего трясло. Я потащился внутрь и добрался до своей комнаты. Там был Булен, он сказал, что рад меня видеть. А я ответил, что ранен, и он перевязал меня и помог лечь в постель. Сказал, что Старая Рози, бабушка пастуха, сейчас в поместье по лекарским делам. Она пришла и позаботилась о моем плече.

— Булен не поехал в Ивы за настоящим врачом? Или в Дубы-над-Водой? — кажется Чейда ужаснула мысль, что о боевой ране сына заботилась чья-то бабушка.

Лант нахмурился.

— Никто не хотел покидать поместье и никто не хотел, чтобы чужаки приходили к нам. Мы все были в этом согласны. Как все были согласны, что кто-то напился и по неосторожности сжег конюшни. Но на самом деле это никого не волновало. Я не мог вспомнить, как был ранен. Кто-то сказал, что была пьяная потасовка, кто-то — что это повреждения из-за пожара на конюшнях, но никто не был уверен, что именно произошло. И нам было все равно, правда. Это не было чем-то таким, о чем бы стоило беспокоиться. — вдруг он пронзительно, с мольбой посмотрел на Чейда, — Что они со мной сделали? Как они это сделали?

— Мы думаем, они применили сильное внушение Скиллом. А потом сделали так, чтобы вы усиливали это внушение друг для друга. Вы все должны были отказываться вспоминать, не думать об этом, избегать пришлых людей, не пытаться выбраться из поместья. Это был идеальный способ скрыть все, что здесь произошло.

— Это я виноват? Я был слаб, и поэтому они смогли сделать это со мной? — в его вопросе прозвучало отчаяние.

— Нет, — уверенно ответил Чейд, — Это не твоя вина. Человек с сильным талантом к Скиллу может подчинить своей воле другого и заставить его поверить во что угодно. Это было самым сильным оружием короля Верити против красных кораблей, во время войны.

Чуть мягче он добавил:

— Я никогда не думал, что увижу такое использование Скилла за пределами Бакка. Для этого нужна большая сила и собственно сам Скилл. Кто настолько хорошо знаком с этой магией? И у кого такой талант к ней?

— Я так могу. — объявил Олух. — Теперь я знаю, как это сделать. Сделать музыку, чтобы забывать, и заставить всех петь эту песенку, снова и снова. Кажется, это не трудно. Я просто никогда раньше не думал о том, как это сделать. Я могу сделать, если хотите?

Не думаю, что когда-либо слышал что-то, столь же пугающее. Теперь мы с Олухом стали друзьями, но в прошлом у нас бывали размолвки. По большей части у него было доброе сердце, но когда он расстроен… Он показал мне, что способен сделать меня неуклюжим и неловким настолько, что я постоянно обдирал кожу на коленях и бился головой о притолоки. Сила его магии намного превосходила мою. Если он когда-нибудь решит, что я должен что-то забыть, замечу ли я, что он это сделал? Я поднял глаза и встретился взглядом с Чейдом. Судя по выражению его лица, он размышлял о том же.

— Не говорил, что сделаю это, — напомнил нам Олух. — Просто сказал, что умею.

— Мне кажется, забирать чьи-то воспоминания неправильно и плохо, — сказал я. — Как будто забираешь чьи-то монетки или сладости.

Олух пощупал языком верхнюю губу, как делал всегда, когда размышлял.

— Ага, — рассудительно ответил он. — Наверное плохо.

Чейд поднял чайник и задумчиво взвесил его на руке.

— Олух, ты сможешь сделать песенку, которая поможет людям вспомнить? Не такую, которая заставит, а ту, которая скажет им, что они смогут вспомнить, если захотят.

— Пока не делай этого! — вмешался я. — Подумай об этом и скажи — возможно ли это? Но может быть мы все равно не станем этого делать.

— Думаешь, нам хватит эльфовой коры на весь Ивовый Лес? Даже если курьер привезет мой запас? Фитц, каждую минуту, каждый час Пчелка и Шун могут подвергаться ужасной опасности. Как минимум, они уезжают все дальше и дальше от нас. А если думать о худшем, нет, я отказываюсь думать об этом. Мы должны узнать, что случилось после того, как Лант потерял сознание. Ты же понимаешь, что их следы уже исчезли, если учесть ветер и выпавший снег. И если налетчики смогли заставить людей в Ивовом Лесу забыть, что произошло, смогут ли они заставить людей забыть, что они проезжали мимо? Раз мы не получали сведений о чужаках в этой части Бакка, я полагаю, что, скорее всего, они могут. Так что единственная наша надежда — выяснить, кто они такие и что они собирались делать. Они проделали длинный путь, и судя по всему, разработали тщательно продуманный план, чтобы достичь чего-то. Чего?

— Кого, — поправил его Лант. — Они искали бледного мальчика.

— Нежданный Сын, — тихо сказал я. — Из Белых Пророчеств. Чейд, Шут говорил мне, что его пытали из-за этого. Служители ищут следующего Белого Пророка и думают, что Шут знает, где найти его.

Стук заставил меня посмотреть на дверь. Внутрь протиснулся Булен:

— Сир, я привел её.

— Пожалуйста, пригласи её войти, — сказал я.

Когда Булен открыл дверь, и женщина вошла, Персиверанс поднялся на ноги. Он смотрел на неё щенячьими глазами, я видел, как задрожало его лицо, но потом он стиснул зубы.

Возможно я встречал её, когда впервые прибыл в Ивовый Лес, но сомневаюсь, что с тех пор наши пути часто пересекались. Это была типичная уроженка Бакка, с темными вьющимися волосами, забранными в кружевную сетку на затылке, и мягкими карими глазами. Для своего возраста она была довольно изящна, а её одежда очень опрятна. Она сделала книксен и вежливо, но настойчиво спросила про место на кухне. Я позволил Чейду ответить.

— Этот парень, он работал на конюшне, говорит, что по слухам вы отличная кухарка.

Дилиджент вежливо улыбнулась Персиверансу, но никак не показала, что узнает его. Чейд продолжил:

— Я так понимаю, вы живете в коттеджах, которые использовались работниками конюшен. Мы разбираемся с пожаром, который случился накануне Зимнего Праздника. В огне погибли люди, и мы пытаемся как можно точнее узнать, с чего все началось. Вы знали кого-нибудь из тех, кто работал в конюшне?

Этот прямой вопрос вызвал странную реакцию, как будто кто-то сорвал черную повязку с её глаз. На краткий миг мне показалось, что она нас не видит, что её вообще нет в этой комнате. Потом она словно очнулась и покачала головой:

— Нет, сир, не думаю.

— Понятно. Где мои манеры, позвать вас сюда, в такой холодный день и не предложить вам ничего, чтобы согреться!.. Пожалуйста, присядьте. Здесь есть кексы. Могу я предложить вам чашечку чая? Он особенный, из самого баккипского замка.

— Ох, спасибо, сир. Вы так добры.

Булен принес ей стул, она осторожно уселась и поправила юбки, разравнивая складки. Пока Чейд готовил чай, она предложила:

— Знаете, вы можете спросить Хаторн, она живет в последнем доме. Её парень работает в конюшнях, может они что-то знают.

Чейд сам подал ей чай:

— Возможно слишком крепко. Скажите, если вам нужен мед, чтобы подсластить.

Она улыбнулась и приняла симпатичную фарфоровую чашку.

— Спасибо, — она сделала глоток. Удивленная горечью, поджала губы, но потом снова улыбнулась и вежливо сказала. — Чуть крепковато для меня.

— Это что-то вроде тоника, — ответил Чейд. — Я ценю бодрость, которую он дает мне, особенно холодными зимними вечерами, — и он послал ей самую очаровательную свою улыбку.

— В самом деле? Мне бы это пригодилось, в мои-то годы! — она улыбнулась в ответ и сделала ещё один вежливый глоток. Она хотела опустить чашку на блюдце, и вдруг её лицо изменилось, фарфор задребезжал. Чейд успел подхватить чашку с блюдцем, выскользнувшие из её ослабевших рук. Она вскинула руки ко рту, а потом уткнулась в ладони, задрожав. Из груди её вырвался то ли крик, то ли стон, скорее животный, чем человеческий.

Персиверанс пронесся через комнату, опустился перед ней на колени и обнял её здоровой рукой. Он не стал говорить, что все будет в порядке, он вообще ничего не говорил, просто прижался щекой к её щеке. Она переживала первый приступ своего горя, и все в комнате сохраняли молчание. Спустя какое-то время она подняла голову и обняла сына:

— Я отослала тебя прочь. Как ты сможешь меня простить? Ты — это все, что у меня осталось, а я прогнала тебя…

— Теперь я здесь. Ох, ма, слава Эде, ты узнаешь меня! — он взглянул на меня, — Спасибо, сир, моя мама вернулась ко мне. Спасибо вам.

— Что со мной случилось? — простонала она дрожащим голосом.

— Злая магия, — успокоил её мальчик-конюший. — Та же магия, которая повлияла на всех. Она заставила вас забыть, что произошло здесь накануне Зимнего Праздника. Всех вас, кроме меня, — он насупился. — А почему меня нет?

Мы с Чейдом переглянулись, ответа у нас не было. Олух заговорил тихим голосом:

— Потому что тебя не было с остальными, когда им сказали петь забывательную песенку. И ты вообще не слышишь песен. Вообще никаких, — он грустно посмотрел на мальчишку.

Ошарашенный Булен прошагал через комнату. Я почти забыл, что он все ещё здесь. Не говоря ни слова, он взял чашку с блюдца, которое Чейд продолжал держать в руке. Он залпом выпил чай, застыл словно статуя, а потом, не дожидаясь приглашения, рухнул на ближайший стул. Некоторое время он просто сидел, потом поднял побледневшее лицо.

— Я был там, — сказал он, посмотрев на Ланта. — Я видел, как они бьют тебя после того, как проткнули тебя, и я просто стоял. Я видел, как тот же всадник повалил леди Шун на землю, он обзывал её грязными словами и сказал, что если она посмеет подняться, то он… — Булен остановился, судя по всему, ему стало нехорошо. — Он угрожал ей. Потом они согнали нас в плотную группу, словно мы были стадом овец. И пришли ещё люди, те, которые жили в коттеджах. Большинство детей где-то прятались, но они тоже пришли, все вместе. И солдаты начали кричать про бледного мальчика.

Булен помолчал, вспоминая.

— Потом из особняка вышла женщина, я её раньше не видел. Она была очень тепло одета, вся в белом. Сначала она выбранила старика, который всеми командовал. Он был в бешенстве, и похоже, его не особо волновало, что она говорит. Она злилась, что погибли люди. Придется позаботиться о телах, и все это будет сложнее скрыть. Она сказала, что он все сделал неправильно, и что она планировала все не так. А он сказал, чтобы она оставила ему военные решения и что она понятия не имеет, как проходил захват территории. И что когда они закончат, они могут поджечь конюшню и таким образом избавиться от тел. Думаю, она была им недовольна. Но когда она повернулась к нам, то улыбалась. Она не кричала, а говорила таким добрым голосом, что я готов был сделать что угодно, чтобы порадовать её. Она искала мальчика или молодого мужчину, который недавно пришел к нам. Она клялась, что они пришли сюда не для того, чтобы навредить ему, а лишь для того, чтобы вернуть его туда, где ему место. Кто-то, кажется Тавия, закричал, что они убили единственного мужчину, который пришел недавно. Но женщина начала прохаживаться среди нас, заглядывая каждому в лицо. Мне кажется, с ней кто-то был… — голос Булена затих, а лицо стало отрешенным. У меня возникло ощущение, что он наткнулся на барьер, который не может преодолеть. Под всем этим скрывалось что-то ещё.

— Ты! — вдруг сказал Булен, указывая пальцем на Персиверанса. — Это ты был на гнедой лошади, а леди Пчелка была на серой, ведь правда? Все изменилось в этот миг. Женщина все уговаривала и уговаривала нас вспомнить мальчика, который недавно к нам присоединился, а потом один из солдат закричал и поднял руку, и мы все обернулись. Вы скакали на лошадях во всю мочь, а потом трое солдат вывели своих лошадей и понеслись за вами. И жестокий старик вместе с ними. А один из них поднял свой лук и выстрелил на скаку. Я видел, как он сделал это, направляя лошадь коленями.

— Он достал меня, — тихо сказал Персиверанс, поднимая здоровую руку к перевязанному плечу. Мать вздохнула и плотнее прижала сына к себе.

— Какое-то время, пока они преследовали вас, нас охраняло всего несколько солдат. И я помню, что мы начали разговаривать друг с другом, спрашивали — что происходит и как такое могло случиться? Мы словно пробудились ото сна наяву, — его взгляд был рассеянным. — Но потом мы все успокоились. Там ещё были другие люди, моложе и, ну, более мягкие, в белых одеждах. Они ходили среди нас, говорили нам, чтобы мы успокоились, успокоились. Они сами выглядели встревоженными, но пытались успокоить нас. Но все равно, на мгновение я кажется понял, как плохо все вокруг. Я встал на колени около Ланта, потому что там была Шун, плакала над ним. И я сказал ей, что он не умер. Потом вернулась круглолицая женщина, и с ней была Пчелка. Но Пчелка выглядела странно, будто спала с открытыми глазами. Женщина кричала всем, что они нашли его, нашли Нежданного Сына. Теперь я вспоминаю, что подумал — они имели ввиду конюшего. Но с ней была Пчелка, Пчелка и… и ещё кто-то. Кто-то…

И снова он запнулся, добравшись до чего-то, что было спрятано в глубине его памяти. От его слов в моей груди разливался холод. Они схватили Пчелку. И говорили о Нежданном Сыне, ребёнке из Белых Пророчеств. Мальчике, благодаря которому изменится судьба мира. Когда-то Шут верил, что это обо мне, а теперь он думал, что это про его сына, которому он дал жизнь, не зная об этом. Что бы он не подразумевал под этими странными словами. Я не мог понять — причем тут моя дочь? Потребность сделать что-то, хоть что-то, росла во мне, превращаясь в неконтролируемый шторм. Я не смогу, просто не смогу ждать и собирать информацию, мне надо что-то сделать!..

Булен снова заговорил:

— Они завернули её в белые одежды и усадили на свои сани, словно она была принцессой. Но потом вернулись солдаты и окружили нас. И я больше не мог думать ни о чем, казалось, единственное, что я могу делать — это стоять на месте в толпе людей и ждать — чем все закончится.

Я спросил:

— Думаешь они верили, что Пчелка и есть тот мальчик, которого они искали? Нежданный Сын?

Булен сомневался:

— Так они себя вели, сир. Они прекратили поиски, когда поймали её.

— Я все это помню, — проговорила Дилиджент, пока я все ещё пытался представить Пчелку мальчиком. — Я была дома, чинила выходной жакет Таллермена и думала о том, как мы повеселимся на Зимнем Празднике. Он так хорошо танцевал! — Она всхлипнула, но продолжила. — Я переживала, что Персиверанс перерос свою праздничную рубашку, и думала, смогу ли её переделать, чтобы использовать ещё один раз. А потом, не знаю почему, мне захотелось пойти к особняку. Тут же, в чем была, я вышла из дома и пошла туда. Все, кто были в коттеджах, тоже шли в ту сторону. Будто на праздник, но никто не смеялся и не разговаривал. Мы просто все хотели пойти туда. Я прошла мимо конюшен, они горели, но это не показалось мне ужасным или неправильным. Я не остановилась и не стала никого звать… — голос дрогнул, и я понял, что она задаётся вопросом, не были ли её муж и свёкр всё ещё живы в тот момент, могла ли она тогда перемолвиться с ними последним словом?..

— Все уже были мертвы, мам, — тихо сказал Персиверанс, и женщина резко всхлипнула. Она прижалась к сыну, словно он был её последней соломинкой в бушующем море. Горе душило её.

Во время этой паузы заговорил Булен:

— Да, пришел народ из коттеджей и дети. Дети пришли по своей воле, но солдаты издевались над ними. Я видел как один человек схватил маленькую девочку с кухни… — кровь отхлынула от его лица.

Какое-то время никто не произносил ни слова.

— Они были как дикари, — наконец вымолвила Дилиджент, — а мы были как овцы. Я смотрела, как горят конюшни, мы слышали, как кричат лошади, запертые внутри. Несколько животных должно быть вырвались, они убежали. Я просто смотрела на пламя, и меня совсем не волновало — где мой муж или сын. Это просто происходило.

— Они забрали леди Шун? — голос Чейда звучал ниже от переполнявшего его страха. Совсем на него непохоже было прерывать столь подробный отчет о событиях, но я понимал, что он просто не в силах пережить незнание. Он должен был узнать, и я не винил его.

— Да, забрали, — уверенно сказал Булен. — Это произошло позже, вечером. Они усадили Пчелку в сани, кажется женщина уговаривала солдат отправляться как можно скорее. Но солдаты грабили и пировали тем, что притащили с кухни и… насиловали молодых женщин. Женщины были… безвольны. Как будто им было все равно, или они не понимали, и один из мужчин жаловался, что это не… не доставляет удовольствия. Добрая женщина наконец велела им заканчивать, но обозленный солдат схватил Шун и потащил её в сторону от остальных. Она сопротивлялась, а все остальные — нет. Он бросил её на снег и он, он начал, он собирался… он собирался изнасиловать её.

Лант утробно застонал, закрывая лицо руками. Чейд был бледен как мел, но молчал.

— Она сражалась, но безо всякой надежды на спасение. А я, я просто смотрел, как это происходит. Как вы бы смотрели на падающий снег или на то, как ветер играет кронами деревьев. Мне так стыдно говорить об этом… Никто из жителей Ивового Леса не вмешивался, даже пальцем не пошевелил, чтобы остановить его. Но вдруг прибежала Пчелка и набросилась на этого человека. Он отшвырнул её, но Пчелка кричала, что умрет, если они навредят Шун. И тогда целая толпа белых людей набросилась на солдата и оттащила его от леди Шун.

— Значит он не надругался над ней? — Чейду едва хватило воздуха, чтобы задать этот вопрос.

Булен посмотрел на него, залился багровым румянцем и потупился от стыда.

— Тогда? Нет. Но до этого или когда её схватили… не могу знать, — он поднял глаза и встретил взгляд Чейда с искренней болью. — Думаю, скорее всего, да.

Лант зарыдал.

Чейд резко выпрямился, незнакомым мне голосом сказал:

— Минутку, — и поспешно вышел из комнаты.

— Парень, — тихо сказал Булен, — прости, что не поверил тебе.

Прежде чем Персиверанс успел заговорить, его мать громко запричитала:

— Ты все, что у меня осталось, а я прогнала тебя от дверей! Что бы сказал твой отец? Ох, сынок, сынок, что же нам теперь делать? Чем мы будем зарабатывать на хлеб? — она крепко обхватила Персиверанса и заплакала, уткнувшись ему в плечо. Мальчик побледнел. Он посмотрел на меня и заговорил ей в макушку:

— Я присягнул на верность Баджерлоку, мама. Я заработаю нам на жизнь. Только он не Баджерлок, дед был прав. Он и правда Фитц Чивэл Видящий и он принял меня в услужение. Я позабочусь о тебе.

— Правда? — это заговорил Булен. — Он и правда Фитц Чивэл… Видящий, наделенный Уитом? — с его языка чуть не сорвалось слово «бастард».

— Да, — гордо сказал Персиверанс, прежде чем я успел придумать подходящую ложь.

— Да, — повторил Лант. — Но я думал, это навсегда останется втайне, — он смотрел на меня с ужасом.

— В этом году в Оленьем Замке был интересный Зимний Праздник, — сказал я, и его глаза округлились.

— Значит все знают?

— Не все. Но теперь они узнают.

Многолетняя паутина лжи вдруг порвалась. Сколько правды я смогу вынести?..

До того, как кто-либо из нас успел что-то сказать, в комнату вернулся Чейд. Он был похож на оживший труп. Под стать внешнему виду был и голос, глухой и скрипучий.

— Похоже они начали с конюшен, а потом перебили птиц. Теперь мы должны поговорить со всеми, кто пережил начало атаки. — он откашлялся. — В конце концов, мы поговорим со всеми, кто пережил это, но начать следует с самого начала.