Загадки копий

Из МВД я позвонил в Галиси Чхартишвили и Гверцадзе и коротко сообщил им о событиях. Затем, хотя рабочий день давно кончился, решил закончить оформление всех документов. Работы было много. Для передышки позвонил в больницу справиться о здоровье Джомардидзе. Там сообщили, что все по-прежнему — раненый находится в критическом состоянии. Затем я попробовал разыскать по телефону Джансуга, но это мне не удалось. Пришлось снова взяться за авторучку. Наконец, закончив работу, откинулся на стуле. Ломило шею, затекла спина. Нет, канцелярская работа не для меня.

Вошел Парулава. Достав из портфеля уже знакомую мне металлическую коробочку, присел за стол.

— Батоно Георгий, экспертиза показала: это копия. Как вы просили, взял перстень под расписку.

— Понятно. Что с Тбилиси?

Джансуг машинально раскрыл коробочку, стал смотреть на камень.

— С Тбилиси… Даже не знаю, как сказать. Представляете, «Перстень Саломеи» никуда не пропадал!

Глядя на усталое лицо Джансуга, я попытался понять смысл сказанного.

— То есть как не пропадал? Есть же официальная справка Музея искусств Грузии.

— Эта справка устарела. Три года назад в Музей искусств Грузии обратилась восьмидесятисемилетняя Нателла Арсентьевна Дадиани, вдова Галактиона Дадиани — прямого потомка князей Дадиани. По ее заявлению, «Перстень Саломеи», начиная с 1921 года, хранился в их семье как фамильная реликвия. Опасаясь за сохранность реликвии, ни Галактион Дадиани, ни его жена никому об этом перстне не говорили. Умирая, Галактион Дадиани попросил жену, если она сочтет нужным, сообщить о местопребывании «Перстня Саломеи» государству. Нателла Арсентьевна сделала это три года назад, согласовав этот вопрос с сыном. И она, и сын считали, что «Перстень Саломеи» должен принадлежать народу. Нателла Арсентьевна умерла, а ее сын, Вахтанг Галактионович, попросил оставить перстень у него, как память о родителях. Таким образом, у «Перстня Саломеи» сейчас два владельца: Вахтанг Галактионович Дадиани и Музей искусств Грузии. Справку же в каталоге музей, по понятным причинам, решил пока не менять.

— И где живет этот Дадиани?

— В Тбилиси. Улица Базалетская, три. Пятьдесят пять лет, жена, взрослый сын.

— Как отзываются о нем тбилисцы?

— По их словам, с ним все нормально. Заслуженный врач республики, работает заведующим отделением детской больницы. В поле зрения ОБХСС не попадал.

— Может, этот Дадиани кому-то передавал перстень? Скажем, на время? Они спрашивали?

— Спрашивали. По словам Дадиани, «Перстень Саломеи» ни разу не выходил из его квартиры. Перстень хранится в специальном сейфе. Ключи от сейфа есть только у самого Дадиани и у ответственного сотрудника музея. Причем Дадиани, по его словам, довольно часто смотрит на перстень. Последний раз сейф открывали сегодня, после нашего сигнала, в присутствии работников милиции и эксперта.

— И что, все в порядке?

— В абсолютном. Перстень на месте. Его подлинность была удостоверена владельцем и экспертом.

Вопросы у меня иссякли. Я молчал, обескураженный.

Если «Перстень Саломеи» не выходил из квартиры Дадиани, получается, что Гогунава не имел никакого отношения к подлиннику! И Челидзе тоже не имел. Выходит, Челидзе руками Джомардидзе убил Гогунаву, чтобы завладеть копией? Не слишком ли много копий? Первая у Гогунавы. Вторая у Пэлтона. Третья изготовленная Лолуашвили для Чкония. Четвертая — найденная таможенниками в тайнике на «Георгии Гулиа», пятая — изъятая у Челидзе из шкатулки. Пять копий и все изготовлены без подлинника? Ерунда какая-то. Допустим, третья копия, изготовленная Лолуашвили для Чкония, и есть одна из тех, которые мы нашли сегодня. Значит, всего было четыре. Все равно многовато. Копии множились, а подлинник все это время лежал в квартире Дадиани? Лолуашвили, по его словам, работал по подлиннику. Не верить этому мастеру нет никаких оснований. Не мог же он делать копию, используя как образец копию же.

Не выдержав, я набрал номер Лолуашвили. Услышав отзыв старика, сказал:

— Батоно Элико, добрый вечер. Вас беспокоит майор милиции Квишиладзе, помните такого?

— Конечно, батоно. Слушаю вас.

— Батоно Элико, прежде чем ответить, прошу вас хорошо подумать. Вы уверены, что, изготовляя копию «Перстня Саломеи», использовали подлинник?

— Прошу прощения, батоно. Я что-то не понял. Повторите!

— Я спрашиваю: при изготовлении копии вы точно знали, что образцом вам служит подлинный «Перстень Саломеи»?

— Извините, батоно. А что же мне еще могло служить образцом?

— Допустим, другая копия?

— Вы шутите?

— Батоно Элико, я говорю совершенно серьезно. Я могу быть уверен, что у вас на руках действительно какое-то время был подлинник перстня?

— Конечно. Ведь я уже говорил об этом. У меня был подлинник, который мне дал Малхаз Гогунава.

— Подождите. Почему вы уверены, что это был подлинник?

— Извините, батоно… Я хоть и любитель, но все же разбираюсь в бриллиантах. Есть же тысяча признаков.

— Какие? Объясните, пожалуйста.

— Как вам объяснить? Особая твердость, высокая сохранность полировки, острота ребер грани, высокая экспрессия преломления, оптическая анизотропия. Мало ли что еще. Все это я наблюдал не один день. Я несколько недель корпел над копией. Было время убедиться, подлинник это или что-то другое.

— Значит, вы подтверждаете, что «Перстень Саломеи» был у вас на руках совсем недавно и довольно долгое время?

— Подтверждаю.

— И готовы показать это как свидетель?

— Конечно.

— Спасибо, батоно Элико. Но это еще не все. Что, если через полчаса я заеду к вам ненадолго? Нужно вам кое-что показать.

— Ради бога. Буду рад помочь.

Закончив разговор, я посмотрел на Джансуга:

— Странная получается история. В том, что у Гогунавы был подлинник, сомневаться было бы глупо. Но что тогда делать с утверждением Дадиани, что «Перстень Саломеи» не покидал его квартиры?

— Не знаю, батоно Георгий.

Я положил на стол найденный в доме Челидзе ключ.

— Похож на самоделку… Откуда? — поинтересовался Парулава.

— Найден в тайнике в доме Челидзе. Сталь легированная, а по форме — из прошлого века.

— Думаете, имеет отношение к сейфу Дадиани?

— Не знаю. Вот что, Джансуг: бери-ка фото Челидзе и поезжай с ним в Галиси. Надо установить, что в Галиси был именно он.

— Хорошо, батоно Георгий. А вы?

— Сейчас к Лолуашвили. Ну а потом… Потом у меня путь один — в Тбилиси. Кто там занимается нашим делом?

— Манучар Окруашвили из УБХСС.

— Повезло, серьезный человек. Я его знаю. Вместе на курсах повышения квалификации были.

…Привезенные мной копии Лолуашвили изучал долго. Сначала он просто рассматривал перстни через сильную лупу. Потом включил стоящий на столе прибор, насколько я понял, спектроскоп. Припав к окуляру, несколько раз поцокал языком и весь ушел в изучение перстней. Пришлось мне просидеть в ожидании около часа. Наконец, выключив прибор, Лолуашвили вернул мне обе копии. Вздохнул:

— Прекрасная работа. Главное, очень разная.

— Разве это не ваша работа?

— Нет. Свою работу я сразу бы узнал. Эти копии делал не я.

— Вы не могли бы предположить кто?

— Сложно. Впрочем… — Лолуашвили взял перстень, найденный на теплоходе. — Вот эта копия сделана из сфалерита. Сфалерит — вещь довольно редкая. Помню, в позапрошлом году прошел слух: в Тбилиси можно недорого достать сфалерит. Я хотел заняться этим, но руки не дошли.

— Вы хотите сказать, эту копию изготовили в Тбилиси?

— Да. Причем сделана она изумительно точно.

— Изумительно точно? Как это понять?

— А так, что это — действительно копия. В ней повторены даже мельчайшие дефекты подлинника.

— Вы не вспомните поточней, когда в Тбилиси появился сфалерит.

— Зимой или ранней весной. У нас уже было тепло.

— А вторая копия?

— Вторая… — Лолуашвили бросил взгляд на другой перстень, но в руки не взял. — Я бы не называл ее копией. Это имитация. Ее делали, не имея под рукой подлинника. Наверное, по фотографии.

— А где могли изготовить эту копию?

— Ну… если учесть, что она из церуссита, — ее могли изготовить за границей. Или у нас, в Батуми.

— Странный перепад. Заграница и Батуми.

— Батоно Георгий, ничего странного. У нас ведь порт загранплавания. Церуссит распространен за границей, но попадает и к нам. Свою копию, кстати, я тоже делал из церуссита. Но это действительно была копия…