Тайна Иоанна Грозного

Самое обидное для человека – это когда стараешься, тратишь все силы без остатка, выкладываешься на полную катушку, а потом оказывается, что все зря. Острейшее чувство незаслуженной обиды Зверев испытал в Александровской слободе, когда после долгой гонки, после недосыпа, усталости, бережения каждой минуты вдруг выяснилось, что государя-то во дворце и нет. Отъехал с семьей в Троице-Сергиеву лавру, паломник истовый. Молиться ему больше негде!

Целых две недели дожидался князь возвращения Иоанна Васильевича из путешествия по святым местам. Первую неделю просто ходил из угла в угол. Вторую – пил пиво и вино с Даниилом Адашевым, приехавшим с отчетом о походе, целовальными грамотами, подарками из Юрьева и плененным епископом Германом, владыкой Дерптского епископства. Бывшим владыкой бывшей страны.

Так вместе Даниил и Зверев и отправились к государю, когда тот, наконец, вернулся и Алексей шепнул брату, что настал удачный момент похвастаться победой.

Иоанн выглядел усталым и задумчивым, хотя после паломничества должен был светиться одухотворенностью и счастьем. То и дело подходил к окну, подставлял лицо влажному ветру, крутил на пальце обручальное кольцо.

– Скажи только слово, государь, и я все сделаю, – не выдержал Зверев.

– О чем ты, Андрей Васильевич? – не понял царь.

– О супруге твоей, Анастасии. Все знают, по Божьему промыслу стала она твоей супругой, половинкой твоего сердца, любовью твоей единственной. Пять лет тому наведена была на твою семью порча смертная. Тебя я, как помнишь, от нее отчитал. С Анастасией обряда полноценного не получилось. Кто же меня к царице подпустит? Дозволь заговор от колдовства, князем Старицким и слугами его наведенного, сотворить, и она исцелится. – О том, что одним из соучастников смертоносного чародейства был Алексей Адашев, князь при Данииле благоразумно промолчал.

– Ох, княже, как же тебя земля носит? – покачал головой Иоанн Васильевич. – Завсегда ты в час такой попадаешь, когда душа вот-вот сдаться готова. Господь посылает нам испытания, дабы крепость веры нашей проверить. Диявол же по его попущению соблазны творит, чтобы сердце наше смутить и душу от света и Бога к мраку и безверию направить. Нет, Андрей Васильевич, и в сей час не сдамся я на посулы твои. Да, больна драгоценная моя Настенька. Но своей и ее души я тебе, кудесник бесовской, не отдам. На молитвы и милость Господа полагаться станем. Коли спасаться, так токмо Его благоволением, и никак иначе.

– Я всего лишь хотел помочь, государь. Я желаю добра.

– Когда диявол сокровища земные в обмен на душу предлагает, сие тоже добром кажется. Покуда из мира земного в царствие вечности не попадешь. – Иоанн покосился на Зверева черным недобрым взглядом, перекрестился. – Но Господь, хоть и всесилен, диявола не истребляет. Вестимо, нужен ему зачем-то. Видать, как раз для испытания веры в людях православных – как ты раз за разом мою веру пробуешь посулами чародейскими. На все воля Господня, и карать тебя за сие испытание я не стану. Прошел я его, бес, и на сем закончим. К делам мирским вернемся. Даниил Федорович, какое поручение я тебе давал? Ради чего рать поместную собрать дозволил? Отчего же ты, воевода, самовольно в епископство Дерптское вторгся и все его захватил?

– Прости, государь, но ради успеха ратного и для сбережения людей русских…

– Оставь, боярин, – отмахнулся Иоанн. – Нечто не догадываюсь я, как все случилось? Вот он, бесовский слуга, рядом стоит. Тоже, мыслю, про славу и успех сказывал. Клялся, что добра желает, хорошее дело пытается сотворить. Так было? Так, по глазам вижу! Я вот, видишь, испытание соблазном ныне прошел. А ты, боярин, не смог. Но ты не бойся, Даниил Федорович, карать тебя за сие никто не станет. Не отдавать же обратно землю, коли уж покорил ее и люди тамошние крест на верность мне поцеловали? Посему повелел я молебен благодарственный во всех храмах прочитать, за победу славную над схизматиками, ты же награду достойную за сие получишь. Диявол хитер, его не обманешь. Коли награду в юдоли земной смертному пообещал, грешник ее обязательно получит. Вот токмо какова плата опосля окажется, про то лишь после смерти узнаем.

– Прости, государь, – спохватился Зверев, сунул руку за пазуху, выхватил трофейный свиток и протянул правителю.

– Что сие значит? – Иоанн развернул грамоту, пробежал глазами. – О-о… Приказ об исполчении ордена. Стало быть, по мысли твоей, в ответ на сие и я рати встреч магистру Фюрстенбергу отправить должен. И тут уж война случится точно… Что же с тобой, Андрей Васильевич? Отчего тебе столь страстно желается войну меж Русью и орденом начать?

– Орден умер, государь, – развернул плечи Зверев. – Нет его более, одна скорлупа, да гниль внутри. Даниил Федорович свидетель, не способны более драться с врагом потомки славных крестоносцев. Трусы и педерасты^[26] там одни, а не люди. Безо всякого труда Россия ныне всю Ливонию занять сможет. Ни крови не прольется, ни расходов на припасы военные не понадобится. Один решительный удар – и твоя страна, государь, прирастет новыми владениями. Ты сможешь твердою ногою встать при море, получить новые торговые пути, свободный выход в Балтику.

– Истину ли глаголешь, бес? – приподнял брови Иоанн. – Давай-ка мы с тобой на то глянем. Даниил Федорович, подсоби…

Открыв доверху набитый грамотами шкаф, правитель всея Руси развернул одну с верхней левой полки, другую, третью…

– Ну, вот и она, подержи, боярин, сделай милость…

Адашев разложил желтый шуршащий пергамент на сундуке, прижал закручивающиеся края. Иоанн отступил, кивнул князю:

– Ну, Андрей Васильевич, подскажи, сделай милость. Коли ты купец ярославский али тверской и тебе надобно, допустим, из Вологды полотно льняное тыщу пудов и клинки шпажные тем же весом в королевство французское продать, а в ответ князю Сакульскому в Великие Луки кагор церковный для причастия пятьсот бочек доставить. Как ты сие осуществлять станешь?

Зверев склонился над пергаментом. Рисунок на нем был забавный и непривычный: отдельно торчащие пики, разбросанные тут и там пышные дубы, башенки, словно из сказки о спящей царевне, выглядывающие из норок песцовые мордашки. Но в целом достаточно внятно проглядывали очертания русских земель. Несколько рек и самые крупные города были даже надписаны.

– Ну, видимо, так… – Вынув косарь, Андрей кончиком клинка повел по синим линиям. – Загружу ладью в Вологде. Две тысячи пудов – это как раз ладья средняя получается… – Он немного подумал и уточнил на случай, если в вопросе имелся подвох: – Сами ладьи из Ярославля и Твери по Шексне через волок на Сухону перебросить можно. Волок там есть, я знаю. Далее по Сухоне до Великого Устюга, на Северную Двину, по ней до Холмогор. Был я там несколько лет тому. Огромный порт, сотня причалов. По Белому морю портов изрядно выстроено, Соловецкий монастырь все подходы к ним обороняет. В общем, море там открытое, плыви куда хочешь. Даже и до Франции.

– Да-да, я слушаю, – согласно покивал Иоанн.

– Из Франции с вином доплыву до Невы, по ней вверх, далее по Волхову, через Ильмень на Ловать, по ней до Великих Лук – и все, товар на месте.

– Да что ты молвишь, княже! – притворно всплеснул руками Иоанн. – И что же порты ливонские? Какая от них тебе польза?

– Е-п-р-с-т… – судорожно сглотнул Зверев, склоняясь обратно к карте и водя пальцами вдоль синих петель.

До него впервые в жизни дошла великая истина. Границы исконной Руси определялись отнюдь не местами расселения племен, наследием княжеских родов или историей завоеваний. Они определялись поймами рек! Три водостока. Первый – со средней Руси к Ильменю, дальше через Волхов и Неву в Балтику. Устье Невы новгородцы испокон веков держали мертвой хваткой и за всю свою историю ни разу никому не отдали. Помнится, Александр Невский даже имя получил именно за изгнание шведов с берегов Невы. Победа над орденом запомнилась событием второстепенным. Реки северной Руси стекались к Белому морю, которое удерживалось новгородцами не менее крепко. Нога чужеземца если и ступала на эти берега – то только на пути к скорым похоронам. Воды рек южной Руси собирались к Нижнему Новгороду, прикрывающему выход русских ладей в Волгу. Исключений Андрей увидел всего два. Река Великая несла воды в Балтийское море через Псков – но эти земли были порубежными, граница с врагом. Да еще Смоленск на утекающем к османам Днепре тоже являлся крепостью, охраняющей путь в русские земли. И, увы, не раз переходил из рук в руки.

Получалось, покорив Казань и Астрахань, правитель всея Руси не просто одолел извечных татарских разбойников. Он взял под контроль устье Волги, выход в море, тем самым включив в единое целое всю пойму этой великой реки. Многократно увеличившаяся в размерах страна была надежно связана от края и до края водными путями. Ни добавить, ни отнять – общий организм. А вот Ливония… Реки в нее не текут, попасть можно только посуху. На дорогах же в России, как известно, распутица по полгода. Осенью – дожди, весной половодье и снеготаянье. Да и какой дурак товары в телегах возить станет?

Груз одной ладьи – это триста подвод как минимум. На одних лошадях и возничих разоришься. Мелкую копеечную торговлю, когда сам и купец, и хозяин, и извозчик, с колес вести еще можно. Но крупную, с иными странами – не получится.

Нет, торный путь в ливонские порты, конечно, имелся. Из Новгорода – морем. Но с точки зрения торгового маршрута – пользы от них для России было не больше, нежели от причалов на Марианских островах. Для торговли, как понял теперь Зверев, просматривая карту и русла нанесенных на нее рек, – для торговли России остро требовался выход к устью Дона. Дон – это Черное и Средиземное моря. Дон – это возможность сдвинуть границы к югу. После того, как он станет одной из дорог – на его берегах, на его притоках, по всей пойме начнут селиться люди и строиться города. И уже ни одна сила не сможет превратить эту южную Русь обратно в Дикое иоле.

– Ливонский орден не способен на сопротивление, государь, – промямлил посрамленный Зверев. – Зачем тебе отказываться от земель, кои могут приносить доход, платить подати, которые станут буфером меж ляхами и русским порубежьем?

– И которые придется от Польши защищать, – закончил за него царь. – Ладно рати, они все верховые, они и посуху пройдут. А припасы крепостям, оружие гарнизонам, прочие грузы для воинов как доставлять? Морем? Так сие в мирные годы возможно. Коли война случится, воды морские опасными для судов станут. Это не реки, их за своей спиной от чужака не защитишь.

– Уж лучше защищать чужие земли, нежели сражаться на своей, – угрюмо парировал Зверев.

– Это верно, – неожиданно согласился Иоанн, свернул карту и спрятал обратно в шкаф.

– Просьба у меня, государь, – перешагнув через гордость, произнес Андрей. – Дай мне служилых людей хоть малую толику. Хочу я ныне на Крым с войной пойти. Пора уничтожать эту заразу. Выкорчевывать татарское гнездо с корнем.

– В уме ли ты, Андрей Васильевич?! – даже отступил Иоанн. – Нечто неведомо тебе, что крымский хан не сам по себе в степях южных обитает, Дикое поле разоряет, нам пакости творит? Девлет-Гирей крымский суть вассал Османской империи, раб султана. С ним сражаться – это с империей войну начинать. Османы же силой всех превосходят, мир в страхе держат, границы свои во все стороны раздвигают. И конца этой силище не видно.

– Тем более, государь. Кто-то должен положить конец этому наступлению!

– Уж не ты ли это в одиночку сделаешь? – усмехнулся Иоанн.

– Придется мне, государь, коли больше некому! – без тени усмешки ответил князь Сакульский.

– Прости, Иоанн Васильевич, – пояснил из угла светелки боярин Адашев. – Ныне весть пришла. Татары крымские отца Андрея Васильевича убили. Посему он крымцам и всем прочим османам отомстить поклялся.

– Нот оно что… – понизил тон правитель. – Прости, княже, о том не ведал.

– Ты дашь мне служилых людей, государь? – повторил вопрос Зверев.

– Империя Османская велика, и сила у нее немерена, – покачал головой Иоанн.

– Я знаю, государь. Ты дашь мне ратников?

– Погибнешь без пользы!

– Коли хоть сколько истреблю, и то в радость.

– Ох, княже… – покачал головой Иоанн. – Ладно, позволю себе вольность одну, открою тебе тайну, что лишь самым доверенным слугам моим известна. Ты думаешь, отчего я при себе князя Старицкого и присных его близко к сердцу держу, дарами балую? Нечто не они свергнуть меня уж пытались и смуту затевали. Есть за ними одно доброе качество. С королем польским и литовским Сигизмундом они дружбу водят, со знатью тамошней донельзя близки. Верят им за рубежами нашими западными, верят полностью. И ныне план хитрый меж нашими царствами возник, план опасный, но исполнимый. Мы, страны христианские, Русь, королевства Польское и Литовское, и властитель Священной Римской империи король Фердинанд решили супротив богомерзкой магометанской Османской империи заключить общий договор. Мыслю, года два или три понадобится, дабы каждый хлопоты свои разрешил и рати для общего дела освободил.

После чего мы, княже, общими силами атакуем османов разом со всех сторон и сражаться станем, пока полностью ее не одолеем. После чего земли балканские вернутся под руку императора, а Крым войдет во владения польской короны.

– Почему это польской? – не понял Андрей. – Почему не русской?

– Потому, Андрей Васильевич, что Польша числом жителей своих мое царство чуть не втрое превышает и армию выставляет тоже втрое большую, – терпеливо объяснил Иоанн. – По делам и награда. Им больше, нам менее. Нам земли вдоль моря Азовского отойдут, а от Изюмского шляха рубежи установятся по Северному Донцу.

«Весь Дон достанется России, – тут же щелкнуло в голове Андрея. – Есть ради чего поторговаться и войну начинать. Однако Иоанн-то не токмо внешне возмужал. Он ныне в делах последователен и целеустремлен».

Но вслух Зверев сказал совсем другое:

– Ты зря пытаешься опереться на изменников и лжецов, государь. Натура уродов таковых неистребима. Они умеют только изменять. Их пособничеством тебе никогда не удастся заключить добрых союзов и победить врагов. Они способны только разорять, но никак не строить.

– Это ты словами добрыми вред изрядный причиняешь, князь! – У государя на щеках заиграли желваки. – Мне для союза с королями христианскими отношения добрые необходимы! Ты же Русь в войну с орденом христианским втравить пытаешься и меня с оными рассорить!

От земель сих жалких прибытка мне никакого, но вот союз противоосманский из-за них рухнуть может! А ты, Даниил Федорович? Хоть теперь ты постиг, как добрые слова, от смутителей души происходящие, вред приносят? Сказывал же я: не воевать! Бунтарей успокоить посылаю!

– Боярин Адашев хоть какую-то победу принес, государь, – защитил друга Зверев. – От князя Старицкого тебе подобного никогда не дождаться! Ты дашь мне людей, государь? Я стану драться по-настоящему и клянусь: принесу тебе на блюде голову османского султана!

– Нечто ты не слышал, меня, Андрей Васильевич? – удивился Иоанн. – Будет война с османами, будет! Но не сейчас. Потерпи, придет час мести.

– Все это сказки и прожектерство, государь. Кровь же требует отмщения! Я ухожу воевать с османами немедля! Могу ли я получить от тебя помощь, государь, или мне придется сражаться одному?

– Твою бы горячность, княже, да на пользу общую оборотить, – покачал головой Иоанн. – Пойми же, Андрей Васильевич, в страданиях душа мужает. Господь посылает нам испытания, дабы мы прошли чрез них и честь свою не уронили. Прояви терпение, как я проявляю. Не сдавайся искушению, как я не сдался. Перенеси удар сей с достоинством, и Господь вознаградит тебя на земле или на небе. Утрата твоя велика, но долг служения Отчизне выше личных горестей! Ныне Русь затевать ссору с османами не должна. Рано.

– Прости, государь. Сила души твоей велика. Я же слаб и устоять перед искусом не способен. Я слаб, и я ухожу сражаться.

Андрей отвесил Иоанну четкий поклон, быстро вышел из комнаты и побежал вниз по лестнице.

– Глупец, – укорил он сам себя. – Разве можно было ожидать, что царь решится на войну с Османской империей? Бред горячечный. – И тут же оправдался: – Но попытаться стоило. Кто, кроме самого Иоанна, знает о царских замыслах? А не вышло – так хоть уверен теперь, что упущенных возможностей у меня нет.