ВОСПОМИНАНИЯ О Ю. Н. РЕРИХЕ

Сборник

По материалам конференции в Новосибирске, посвященной 90-летию со дня рождения Юрия Николаевича Рериха

Новосибирск

Сибирское Рериховское Общество 1994

ПРИВЕТСТВЕННОЕ СЛОВО

Бывают семьи как гнезда света. Каждый из членов такой семьи вызывает в свою очередь изумление и восхищение. И изучая их по отдельности, мы неизменно соприкасаемся со всеми членами семьи. Благая семейная взаимосвязь Рерихов так, очевидна, что обойти ее — значит во многом не понять возникновение того, о ком мы говорим. Если в обычных семьях часто бывает противостояние между родителями и детьми, то в светоносных семьях царит взаимность понимания и чувств. И путь жизни, и цель жизни у них одни; и неповторимая по своим индивидуальным особенностям деятельность каждого не вызывает противодействия, так как преследует одну и ту же цель. И каждый член семьи приносит на общий семейный алтарь свой дар на общее благо, на духовное возрождение человечества.

Таковой была семья Рерихов. Образец той ячейки, из которой будет формироваться община будущего. Из малого составляется большое, но надо, чтобы это малое было самого высокого качества, тогда и большое будет на уровне высот будущего века Света и Добра, века Общины Мира.

Сегодня у нас праздник. Сегодня у нас радостная встреча с Юрием Николаевичем Рерихом. Многие, в свое время встречавшиеся с ним, свидетельствуют, что после этого они стали другими. Будем надеяться на это и мы.

Думая о ком-то, мы незримо знакомимся. Это вполне реально, хотя и не очевидно. Но Живая Этика учит нас отличать очевидность от действительности и жить в мире реального. Только так может преобразиться наша жизнь из быта в бытие. И если быт может лишить нас радости, то принятое нами в сознание бытие — это и естьрадость.

«У нереального нет бытия; реальное не перестает быть; эту конечную истину постигли прозревшие в суть вещей», — говорит мудрейшая книга жизни Бхагавад-Гита. — Поистине не было времени, когда бы я, или ты, или эти владыки земли не были; воистину не перестанем мы быть и в будущем».

Та высокая, светлая индивидуальность, которая проявилась в личности Юрия Николаевича и через нее озарила наш предрассветный мрак лучами знания и излучениями сердца, всегда есть, на каком бы плане, в какой бы сфере ни пребывала. Такое понимание помогает нам объединяться с нею. Высокая цель конференций не только в том, чтобы ознакомиться с жизнью и деятельностью великого человека, получить о нем как можно больше информации, но и в том, чтобы объединиться с ним. Объединиться, примкнуть к нему сердцем и духом. Знание дает сближение на уровне интеллекта, постижение —на уровне сердечной любви. Она возникает в процессе познавания и понимания того, что было сделано для блага людей, и признательности за этот подвиг. Сообщения, которые делаются на таких встречах, помогают этому.

Если, как сказано, «темные работают на разъединение», то светлые духи объединяют. Сегодня нас объединил Юрий Николаевич Рерих.

Мы приветствуем единомышленников, наших духовных соплеменников, и радуемся встрече с ними. Привет сердца вам, дорогие собратья!

И. В. Орловская

СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ Ю. Н. РЕРИХА В ДОКУМЕНТАХ МЕЖДУНАРОДНОГО ЦЕНТРА РЕРИХОВ

Среди наследия, хранящегося в фондах Международного Центра Рерихов (МЦР) в Москве, значительное место занимает архив. Это собрание документов о жизни и деятельности всех четырех членов семьи Рерихов, фотографии, переписка их между собой и с другими лицами, труды и т.д.

Работа по описанию этих материалов ведется с мая 1991 года. Среди уже разобранных большой раздел составляют документы, относящиеся к жизни и деятельности старшего сына Рерихов — Юрия Николаевича, в период с 1907 по 1960 год. Значительная часть их — это переписка Юрия Николаевича с родителями и братом, а также с учеными-востоковедами из разных стран, позволяющая проследить становление ученого, роль в этом Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов, целенаправленность и упорство самого Юрия Николаевича в достижении намеченных им целей.

В семье Рерихов придавали большое значение воспитанию детей, с раннего возраста приучая их к труду, самостоятельности, инициативе.

Из письма Елены Ивановны Рерих Валентине Леонидовне дудко:

«Вы спрашиваете, каковы мои сыновья? Могу сказать — с самого детства они были моей радостью и гордостью. Оба необыкновенно даровиты, талантливы, но каждый идет своим путем. Никогда не навязываю им моего пути. Они идут к той же цели в своем понимании и мы сходимся на конечном предуказанном пути. Оба в силу даровитости — трудные. Оба большие труженики...

В детстве я очень следила за их наклонностями, вкусами и чтением. Никогда не давала им читать пошлейшие рассказы для детского возраста. Любимым чтением их были книги, популярно изложенные лучшими профессорами по всем отраслям знания... Старший проявлял любовь к истории и к оловянным солдатикам.Он имел их тысячами. Стратегия — его конек, кровь прадедов сказывается в нем».

С 1912 по 1917 год Юрий Николаевич учился в Петербурге, в частной гимназии Мая. В Международном Центре Рерихов хранятся письменные работы по истории «Покорение Новгорода» (1912) и «Борьба королей с феодалами во Франции» (1916). Работы, написанные Юрием Николаевичем в столь раннем возрасте (в первом случае ему было десять лет, а во втором — четырнадцать) свидетельствуют, что уже тогда его отличали глубокий подход к описываемым историческим событиям и всестороннее освещение темы.

В качестве примера можно привести фрагмент из сочинения на тему «Покорение Новгорода».

«Очередной порядок Руси прошел, кончился и удельный, осталось только два представителя управления: вечевой порядок Новгорода и Московский порядок с его стремлением к абсолютной власти... Московское княжество быстро шло по пути объединения. Положение. Новгорода становилось все более и более затруднительным: на западе росла Литва, на востоке — Москва, он очутился между двумя сильными княжествами, к одному из которых он должен будет присоединиться... Ссорясь с Москвой, Новгород переходил на сторону Литвы, а ссорясь с Литвой, переходил к Москве. Верховная партия в Великом Новгороде тянула к Литве, ей был дорог Новгородский вечевой порядок, в котором она занимала первенствующее положение, а низшая тяготела к Москве и не дорожила Новгородской свободой и боялась подпасть в религиозном отношении под власть Киевского митрополита-латинянца…»

В 1918 году шестнадцатилетний Юрий уезжает с родителями за границу.

В 1920 году, получив диплом об окончании второго курса индо-иранского отделения Школы восточных языков Лондонского университета, Ю.Н.Рерих вместе с родителями переезжает в США и поступает в Гарвардский университет на отделение индийской филологии. Оканчивает его, в 1922 году со степенью бакалавра. Переписка этих лет с родителями и братом очень обширна и показывает, что его научные интересы, лежавшие в области изучения языков, культуры , истории народов Азии, остававшиеся практически неизменными всю жизнь, сформировались очень рано. Уже в 18 лет Юрий начинает готовиться к экспедиции в Центральную Азию, усиленно изучать восточные языки.

Из писем Юрия Николаевича Рериха Елене Ивановне Рерих (1920-1921 гг.):

«Мне было очень приятно повидать Pearson'a. Говорили с ним о необитаемых островах и об ужасах современной цивилизации. Как бы мне хотелось уехать с экспедицией куда-нибудь в Центральную Азию. Здесь, хотя я и веду очень замкнутый образ жизни, все-таки есть признаки развращенности нашего века.Да и народы тут не понимают стремления к пустынным островам. Для них Fifth Avenue является целью, а особняк на ней — раем. Мне такая психология не подходит. Начал писать новое сочинение о прежних перевоплощениях Будды...»

«Сегодня была очень интересная лекция проф. Rostovzeff'a о Средне-Азиатских влияниях на искусство юга России. Показывал снимки на экране, причем показал снимки нескольких папиных рисунков погребений и указал, что это было сделано by... great artist Roerich, who is now in that country.

...Много работал для экзаменов. Последнее время у меня появилась уверенность, что выдержу. Будущий понедельник — первое представление. У нас сейчас настоящая зима, снег и холод. Очень напоминает Россию. Из лекций Ростовцева еще раз убедился, что Средняя Азия — это Египет будущего, в смысле археологических открытий. Меня очень заинтересовали татары и монголы, особенно их былины и песни кочевий. Если мне когда-нибудь придется писать об этом мире степей и каких-то тайных взаимодействий культур, обязательно помещу в книге папин «Dream of the Orient», ибо чем больше читаю, тем, больше убеждаюсь, что это лучшее картинное изображение того, что сказано в уйгурском сказании. (Далее в письме идет подробное рассуждение об уйгурском и токарском языках. — И. О.). Привел это весьма длинное рассуждение из области Средне-Азиатской истории, чтобы вы имели представление о характере моей работы...»

«Усиленно изучаю китайский язык с Dr. Chao. За уроки не плачу, ибо он просил меня давать ему уроки русского и персидского языка. В этом году у меня больше времени, ибо на лекции можно не ходить. Курс истории религий очень легок, ибо я хорошо знаком с верованиями древнего Египта и Ассирии».

«Только что звонил доктор Blake и сообщил мне текст Епифания (Венский Corpus), который вполне подтверждает мое открытие в области скифских племен юга России и Туркестана. Сейчас нахожусь в приподнятом настроении и решительно не знаю, куда деваться. Жаль, что сейчас ночь, а то бы бросился в библиотеку доставать трактат Епифания о «двенадцати камнях». Моя теория подтверждает теорию профессора Ростовцева о иранском происхождении княжеского рода скифов (Еколото) на юге России. Постановка вопроса обширна и позволяет объяснить многое в скифском народном искусстве. Выясняется громадное значение Средней Азии в истории юга России. Беда только, что нужно готовиться к экзаменам, а так тянет погрузиться в научную работу над кочевниками туркестанских степей».

Из письма Юрия Николаевича Рериха в Парижский университет (1921 г.):

«Я начал мои занятия, касающиеся Центральной Азии, в Лондоне, где я изучал персидский язык и санскрит... Сначала я приступил к изучению работ персидских авторов по истории Центральной Азии. Кроме того, я собирал в библиотеке Британского музея материалы по истории исследований в Центральной Азии. С этой зимы я изучаю санскрит и пали в Гарвардском университете, где я надеюсь достичь успехов в филологии Индии. В Гарварде я начал изучать классический китайский язык. В настоящее время я, в частности, интересуюсь проблемой тохар. Моя интуиция дает возможность рассматривать проблему с исторической точки зрения, основываясь на археологических находках, касающихся китайского Туркестана. Я думаю представить эту работу как тезисы докторской работы в Парижском университете».

Уже в годы учебы Юрий Николаевич Рерих становится заметной величиной в научном мире. Из писем Юрия Николаевича Рериха Елене Ивановне Рерих (1920-1921 гг.):

«Сегодня получил письмо от Шклявера, в котором он сообщил мне очень приятную новость. Оказывается, я начинаю мое продвижение в научном мире! Дело в том, что Шклявер встретил в Париже Prof. Воуег, директора Ecole des Langues Orientales при Сорбонне, который, узнав, что Шклявер был в Лондонском университете, спросил, не знал ли он Mr.Roerich в School of Oriental Studies. Оказывается, ему говорили профессора School of Oriental Studies обо мне. Это все же что-нибудь да значит, когда один университет передает другому сведения о студенте».

«Получил письмо от Шклявера. Он пишет, что мне открыты в Париже следующие возможности:

1. в один год получить докторскую степень или два Diplomes (College de France и Ecole des Hautes Etudes)

2. получить стипендию.

Мой план теперь следующий: подождать здесь приезда Sulvain Levy, получить степень магистра Harvard'a и стипендию на два года занятий (один год я могу пробыть в Париже, а другой в Индии или в Китае). Как ваше мнение?»

Елена Ивановна Рерих была всегда в курсе всех учебных и других дел своего сына, который делился с ней заботами и тревогами. Спокойный и уравновешенный тон ее писем помогал Юрию правильно отнестись к встречающимся на его пути трудностям.

Из писем, написанных Еленой Ивановной Рерих после отказа Юрия Николаевича от командировки во Францию (1921 г.):

«Ни папа, ни я никогда не встанем на твоем пути. Не огорчайся, мой родной, своим отказом от командировки. Я твердо верю, что все делается к лучшему. Затем, сильно сомневаюсь, чтобы во Франции или в Германии, где такое переполнение русскими студентами, ты бы встретил то же отношение, что и здесь. Подумай, после 4-х месяцев пребывания тебе уже предлагают командировку. Дальше отношение еще улучшится, и будут большие возможности. Затем, ты сам говорил, что на будущий сезон в Harvard приезжает французский профессор, и мне думается, познакомившись с ним здесь и зарекомендовав себя, все будет значительно облегчено... Опять повторяю, все, что происходит с нами, не зря, и я уверена, что придет время и мы скажем, как хорошо, что ты не взял командировки. Не расстраивай себя, мой Юханчик, перед тобой еще столько возможностей' и твои большие достижения уже намечены. Ты к ним придешь, когда это будет нужно. Твоя забота о преимуществе аттестатов Европы мне не очень нравится. Оставь это. Верь себе, а не аттестатам».

«Работай и набирайся знаний, ибо в этом большое счастье. Имея знания, ты никогда не будешь одинок».

«Милый мой Юханчик, я уверена, что у тебя все пройдет благополучно. Бороться всем приходится. В этом жизнь и совершенствование. И нет человека, у которого все шло бы гладко. Я думаю, что со временем ты даже полюбишь преодолевать препятствия, ведь все большие люди, преодолевая препятствия и даже терпя поражения, приобретали новые силы, новые способности».

«Всем в жизни приходилось испытывать неудачи и лучше, когда они приходят в молодые годы. Все делается к лучшему».

После окончания Гарвардского университета Юрий Николаевич год работает на средне-азиатском и монголо-тибетском отделениях Парижского университета, совмещая это с занятиями на военном и юридическо-экономическом отделениях. В 1923 году он получает ученую степень магистра индийской словесности.

С 1924 года Юрий Николаевич начинает исследовательскую работу на Востоке (Сикким, Кашмир и др. районы Индии), продолжая свои занятия санскритом и тибетским языком.

В 1925-1928 годах он участвует в Центрально-Азиатской экспедиции Николая Константиновича Рериха (Ладак, Синьцзян, Монголия, Китай и Тибет).

Из письма Юрия Николаевича Рериха Святославу Николаевичу Рериху (1927 г.):

«Давно собирался написать тебе, но ход событий и ускоренный темп всей нашей жизни полностью захватывал все имеющееся свободное время. Сейчас сижу ночью накануне отправления экспедиции в далекий путь. Очень тронуты были твоими памятками и заботливым отношением в деле снаряжения экспедиции. Истекший год был довольно труден для всех нас, работы было много и мало времени оставалось для чисто научной работы. Урга — это город со многими накоплениями, город, много пострадавший за последнее десятилетие. Последние дни идет ужасная спешка. Грузимся на машины, ибо часть пути сделаем на автомобилях».

В результате экспедиции появились труды Ю. Н. Рериха, список которых есть в фонде МЦР. Это «Тибетские картины» (1925), «Владения Архатов» (1929), «Современная тибетская фонетика» (1928), «Звериный стиль у древних кочевников» (1930), «Каталог тибетской коллекции» (1930), «Путешествие в сокровенную Азию» (1931), «На тропах Центральной Азии» (1933).

Растет авторитет Юрия Николаевича как ученого, обладающего энциклопедичностью знаний, как тибетолога широкого диапазона, занимающегося не только лингвистикой и филологией, но и философией, археологией, искусствоведением.

С 1930 года Юрий Николаевич — директор Института Гималайских исследований «Урусвати» в Индии. Среди документов, хранящихся в Международном Центре Рерихов, находится переписка Ю, Н. Рериха с учреждениями и частными лицами Индии, Америки, Франции, Латвии по поводу издательской деятельности, с приложением рекламных проспектов книг, издаваемых «Урусвати».

С 1949 года Ю. Н. Рерих работает в Индо-Тибетском исследовательском институте, заведует курсами китайского и тибетского языков. В фонде МЦР имеется переписка с ученым секретарем этого института.

Из письма Елены Ивановны Рерих Владимиру Константиновичу Рериху (1951):

«Юрий много работает и говорит по-тибетски лучше многих самих тибетцев, продвинулся и в знании монгольского и не забывает свой санскрит. Практика ему здесь неплохая. Он пользуется большим авторитетом среди населения за свою ученость и замечательную мудрость».

Из писем Елены Ивановны Рерих Святослву Николаевичу Рериху (1952-1953 гг.):

«Несмотря на непогоду, люди все же наезжают в наши края. Юханчик имеет постоянных посетителей. Приезжают новые профессора-индусы и иностранцы. Приезжают знакомиться с профессором санскрита и тибетского языка, и знатоком Йоги. Юрий интересуется ими, ибо каждый может принести что-нибудь новое».

«Уважение к Юханчику продолжает расти. Он окружен учениками. На днях приезжают два буддиста из Японии специально повидать его. Студент из Калькутты в восторге от своих занятий и достигнутых успехов с Юханчиком. Годы Университета не дали ему того, что он приобрел за несколько уроков и бесед с Юрием. Репутация Юрия как необыкновенного, и талантливого, и знатока Востока твердо установилась и в Европе среди тамошних ученых. Постоянно получает запросы и приглашения от европейских ученых».

«Юханчик становится центром знания и главным авторитетом по тибетологии и всему, связанному с этим. Все время получает письма от профессоров из Европы, желающих познакомиться с ним для разъяснения многих трудных понятий и т. д. Так, сюда едет проф[ессор] Стейн из Парижа, приехал уже англ[ичанин] Снеллгров и хочет приехать проф[ессор] Хоффман из Мюнхена. Магнит знания действует. Юханчик доволен своими учениками, последними. Очень серьезной японкой из Калькутты и одним индусом, тоже из Калькутты».

В это время в Индии и за рубежом публикуется много работ Юрия Николаевича. Оценку некоторых из них приводят в своих письмах Елена Ивановна и Николай Константинович.

Из письма Николая Константиновича Рериха Святославу Николаевичу Рериху (1941г.):

«От Сунита Чаттерджи Юрий получил восторженное письмо по поводу его Гессариады (имеется в виду работа Ю. Н. Рериха «Сказание о Кессаре, правителе Линга»). Помимо того, что она будет напечатана в трудах Азиатского общества, он просит разрешения прочитать ее как доклад на собрании Общества. Таким образом, труд не пропадет».

Из письма Елены Ивановны Рерих Святославу Николаевичу Рериху (1946 г.):

«Статья Юрика произвела большое впечатление, и она будет напечатана в особом юбилейном сборнике. Главная радость, что большой труд Юрия «История буддизма или Синяя тибетская книга» предположена ими к изданию. Самые главные официальные члены высказались за напечатанье ее, и на ближайшем заседании будут обсуждаться все условия издания. Так хотелось, чтобы именно в Индии был напечатан этот прекрасный труд».

Работа Юрия Николаевича Рериха «Blue Annals» («Голубая летопись»), в 2-х томах, была издана в Калькутте в 1950-1954 гг. Несмотря на свою огромную занятость научной деятельностью, Юрий Николаевич всегда находил время помогать своим родным не только советами, но и практическими делами. Елена Ивановна называла его самым «родственным» из Рерихов, и «эта привязанность в нем» ее очень трогала.

Из письма Юрия Николаевича Рериха Святославу Николаевичу Рериху (1948 г.):

«Родной Светик, начинаю думать, что нужно что-то предпринять, чтобы пополнить нашу казну. Ближайшая и в настоящее время единственная возможность — выставка. Быть может, небольшая. Напиши свои соображения. Если трудно, я могу приехать в Бомбей помочь открыть ящики с картинами».

Из письма Юрия Николаевича Рериха Елене Ивановне Рерих (1953 г.):

«Говорили о твоих тетрадях. Д-р Бхатнагар тут же вызвал своего секретаря и велел изготовить в спешном порядке 12 тетрадей с хорошей бумагой в линию, в полутвердом переплете, который не страдает от сырости. Уже получил 6, завтра получу еще 6. Все изготовлено в правительственной мастерской».

В августе 1957 года Ю. Н. Рерих переезжает в Советский Союз. В 1958 году он пишет брату: «У нас все хорошо. Оканчивается учебный год. В июле предстоит поездка в Монголию. Затем ухожу в отпуск на 2 месяца. Еще не решили куда ехать. 18-го выставка открылась в Риге. В августе-сентябре поедет в Ленинград. Собираюсь туда на открытие».

Это последний по хронологии документ о Ю. Н. Рерихе среди разобранных материалов. Кроме того, в фонде МЦР имеются фотографии Юрия Николаевича. Их пока не так много, в основном они относятся к детским годам, пребыванию Ю. Н. Рериха в Калимпонге, Маньчжурской экспедиции Н. К. Рериха в 1934-1935 гг., в которой участвовал Ю. Н. Рерих, и к московскому периоду его жизни.

Обработка наследия семьи Рерихов продолжается.

В своей работе сотрудники МЦР руководствуются распоряжением Святослава Николаевича Рериха, где указано, что «Совет Международного Центра Рерихов является действительным и законным поверенным Святослава Николаевича Рериха в осуществлении авторского права на издания, переиздания, комментирования и использование любыми другими способами наследия семьи Рерихов, включая символы рериховского культурного движения, письма и другие архивные материалы».

К. А. Молчанова

ВОСПОМИНАНИЯ О ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ РЕРИХЕ

Не в словах, но в безмолвном общении я получила ответ на вопрос жизни «быть или не быть». Я не могла продолжать больше жить без живого воплощенного идеала, хотя рядом и был наставник, который незаметно направлял по пути к Знанию. Но такова была особенность моего сознания...

Работала я уже с тринадцати лет. Закончила курсы машинописи, потому вечернюю среднюю школу. Мечтала стать певицей. Неоднократно поступала в музыкальное училище. Когда же, наконец, была принята, проучилась всего лишь два года, продолжая работать. Добровольно ушла в самодеятельность. Закончила позднее также курсы стенографии и курсы английского языка.

Мне было уже двадцать семь лет, когда летом 1959 года мы с дочерью Павла Федоровича Беликова, Леной, поехали из Таллинна через Москву в Крым, впервые в жизни так далеко от дома. В Москве тогда у нас никаких знакомых не было, и ночевали мы у какой-то старушки, адрес которой дал швейцар из гостиницы ВДНХ. Лена, очень спокойная и неразговорчивая девушка, только что окончила среднюю школу. Павел Федорович дал нам с собой письмо и книгу, чтобы в Москве был повод зайти к Юрию Николаевичу. Позвонить Юрию Николаевичу ни одна из нас не решалась. Хотя встреча нужна была мне, я настояла, чтобы это сделала Лена как дочь Павла Федоровича. Она представилась, забыв упомянуть обо мне.

Итак, когда мы, опоздав на полчаса, позвонили у двери, Юрий Николаевич с поклоном открыл ее сам, тихо и едва заметно взглянув на меня, пожал нам руки и стремительной походкой мгновенно провел в свой кабинет. Статный, но небольшого роста, он четкими движениями сходу усадил нас подле края письменного стола и сел тут же поодаль.

В те дни в Третьяковской галерее проходила вторая, организованная Юрием Николаевичем выставка картин Н. К. Рериха, — в залах, смежных с выставкой Андрея Рублева Мы уже побывали там, поэтому речь зашла о картинах. Синева Гималаев проникала в рублевский зал сквозь открытую дверь, завораживала и притягивала своей необычностью и чистотой. Входивший в зал оказывался внутри пространства, заполненного частичками синевы.

Юрий Николаевич поинтересовался, что понравилось мне больше всею. Конечно, поразила картина «Бэда-проповедник». Не ожидала я увидеть живописный образ поэмы Я.П.Полонского, от которой в детстве получила потрясение. Но Юрию Николаевичу почему-то ответила, что больше всего понравилась картина «Ковер-самолет», что поражаюсь также чистоте красок на картинах Николая Константиновича. Юрий Николаевич выразил удовольствие от того, что Рерих и Рублев выставлены рядом, что они созвучны, что оба художника не смешивали краски. Чистота так роднит их!.. А вот здесь, в кабинете, над входной дверью картина «Гесэр-Хан». Она пламенеет. «И какие необъятные просторы!» — говорит Юрий Николаевич. Отвечаю по-своему: «Какая даль!» И он сразу же подхватывает четко: «Даль! Да, даль!» Смущаюсь этому, сажусь на место и вижу не глаза Юрия Николаевича, а глаза Спаса, необъятно открытые, приявшие в себя своим теплом все, что есть я. Сердце мгновенно наполнилось блаженством. В забвении всего окружающего и Юрия Николаевича я видела — переживала только яркий Свет. Сколько длилось такое состояние, не знаю. Только вдруг голос внутри сказал: «Нельзя так долго сидеть и столько времени отнимать у такого занятого человека!» И я очнулась. Посмотрела на Лену. Она сидела, нагнув голову, и не шевелилась. Когда я снова повернулась к Юрию Николаевичу, те же глаза Спаса смотрели на меня, но совершенно иначе — настолько строго, что сердце вздрогнуло от этой суровости. И все же я опять впала в забвение... И вот снова появилось беспокойство: «Нельзя так много отнимать драгоценного времени!» Я вскочила с места. Сразу же поднялись и Юрий Николаевич, и Лена. Но тут же снова забылась, и, сколько мы простояли так, не знаю. Но очнулась только тогда, когда внутренний голос опять забеспокоился: «Нельзя больше. Надо идти». Юрий Николаевич стоял,склонив голову... Я быстро пошла вперед. В прихожей обернулась у входной двери. Так же, как и при встрече, Юрий Николаевич тихо, с низким поклоном пожал нам руки.

Вернувшись из отпуска, я все возможное время старалась вникнуть в книги Учения Жизни и, главным образом, печатала их: сначала «Общину», потом «Аум» и затем «Братство» — в такой последовательности, в какой давал Павел Федорович. И жила под знаком непременной встречи с Юрием Николаевичем в следующем году, и еще — в непреходящем состоянии Благодати. Но в тот момент, когда в начале мая 1960 года я села в поезд «Таллинн — Москва», все прекратилось. Я почувствовала себя совершенно одинокой в океане неизвестности. Со мной было опять письмо Юрию Николаевичу от Павла Федоровича, а в Москве — ни пристанища, ни вообще каких-либо знакомых, кроме Юрия Николаевича. Устроилась где-то на краю Москвы в ,общем номере гостиницы «Алтай». Сразу же позвонила на квартиру Юрия Николаевича. Женский голос ответил, что он в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина готовит выставку картин Святослава Николаевича. Туда и отправилась... В вестибюле прямо на меня шел Юрий Николаевич. Остановила его, представилась гонцом из Таллинна и вновь почувствовала вину — опять начинаю отнимать у Юрия Николаевича драгоценное время. Однако не отступила. Он сказал, что на днях у него будут друзья из Риги, и я могу присоединиться. Все же я попросила уделить время и мне одной. Так на следующий день я пришла к Юрию Николаевичу днем. Его еще не было дома. Дверь открыла Людмила Михайловна. Она провела в кабинет, и мы поговорили, как старые знакомые, о том о сем. Пришел Юрий Николаевич. Очень утомленный. Я не почувствовала себя посторонней, мешающей, ненужной. Он был такой же предупредительный, внимательный, но чем-то отягощен. Мы посидели молча, но ничего подобного, как в прошлом году, уже не могло повториться. Неожиданно Юрий Николаевич сказала «Дхаммапада» напечатана в типографии, но меня продолжают пытать, зачем издавать буддийские религиозные книги. Не успею на одном совещании объяснить, доказать, приглашают на другое. И там се то же самое. Но как же понимать другие народы, дружить, если не знать их культуру?» Юрий Николаевич прочитал письмо и рукопись Павла Федоровича. Поговорили о нем, и Юрий Николаевич сказал: «Передайте Павлу Федоровичу, чтобы непременно продолжал писать. Когда-нибудь все пригодится». Павел Федорович прислал со мной также сувениры для Юрия Николаевича и Святослава Николаевича — по записной книжечке в кожаных переплетах с эстонским орнаментом. Тогда мне казалось это бессмысленным. Но когда позднее увидела книжечку в руках Святослава Николаевича, поняла, как и таким великим людям ценны знаки внимания. И пожалела, что сама не была находчивой.

Через день я снова у Юрия Николаевича. Пришла пораньше,чтобы получить пригласительный билет на выставку картин художника Святослава Рериха. Юрий Николаевич спросил, сколько билетов мне нужно. «Один». — «Почему один? Все хотят помногу». — «Я одна. Пригласить некого». — «Как некого? И знакомых нет?» — «Нет». — «Совсем нет?» — «Совсем нет». Он продолжал настаивать: «Неужели нет?» Тогда я подумала, что приглашу, может быть, девушку из Сталинграда, с которой мы разговариваем в гостинице. И попросила два билета. «А где же Вы остановились?» — «В гостинице «Алтай». — «Где это?» — «Рядом с гостиницами «Заря», «Восход», «Восток»» — «Заря, Восход, Алтай! Да, да, Алтай — это Заря, Восход!»

Гости собирались и в столовой, и в кабинете. Юрий Николаевич представлял: «Кира Алексеевна из Таллинна». Я всех видела впервые, кроме Гунты Рудзите. Она, оказывается, даже остановилась там! Когда сели за овальный стол, нас оказалось много. В крохотной столовой стало тесно. Пили чай с пирожками и еще чем-то. Я ни к чему не притрагивалась. Юрий Николаевич сидел напротив. Неожиданно взял в руки блюдо с пирожками и предложил мне. Вместо того, чтобы взять пирожок и поблагодарить такого чудесного душевного хозяина, от неловкости я схватила блюдо и поставила на стол. Есть ничего не могла. Чувствовалось ласковое, приветливое отношение Юрия Николаевича ко всем. Среди гостей были Б. А. Смирнов-Русецкий и В. Т. Черноволенко. Они стали приглашать всех к себе в гости, но на один и тот же вечер. И оказалось, что все решили идти к Виктору Тихоновичу. Там было очень заманчиво: исполнение музыки, которую Виктор Тихонович сам же сочиняет, а играет в особом состоянии. И картины пишет в таком же состоянии. Борис Алексеевич, как я поняла, просто художник, но он был так внешне похож на Юрия Николаевича! «А куда Вы решили идти?»— спросил Юрий Николаевич. — «К Борису Алексеевичу!» Не знаю, какое значение имел ответ, но такое внимание было дорого. В прихожей Юрий Николаевич ухаживал за гостями, подавал верхнюю одежду, помогая одеться. И расставаясь, просил Бориса Алексеевича непременно проводить меня до того автобуса, который идет уже прямо к гостинице.

И вот открытие персональной выставки художника Святослава Рериха, самой первой в Советском Союзе, — 11 мая 1960 года, в 16.00, в Музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. На подиуме готического портала (это музейный экспонат!) среди множества официальных лиц — Святослав Николаевич и Девика Рани. Но я и моя спутница стоим очень далеко в тесной толпе. Едва что-либо видно. Пораженная экзотичностью и красотой Девики Рани и стройной строгой внешностью Святослава Николаевича, девушка исчезает: она пробралась вперед. Я осталась на месте. Тесно, как в трамвае в часы пик. Наконец, художник со свитой проходит сквозь толпу в противоположном направлении, где надлежит перерезать ленту у начала экспозиции. Очарованные люди ринулись вслед. Стою растерянная на месте. И вдруг осознаю, что передо мной Юрий Николаевич. «Идемте, я проведу Вас в конец экспозиции, где еще никого не будет». Рядом с Юрием Николаевичем академик Павловский в военной форме.

Мы быстро проходим в последний и, как оказалось, самый большой зал выставки. Остаюсь одна среди пейзажей и людей южной Индии. Вижу красную раскаленную землю, муссонные облака, двигающихся людей и животных, буйные порывы весеннего ветра. Чувствую пряный запах цветущих деревьев и головокружение. Я в знойной Индии!.. Толпа хлынула и в этот зал. Стало тесно и не видно картин. Святослав Николаевич ходит от картины к картине, плотно сжатый людьми. Тесно, душно. Вокруг праздничный гул. Вдруг... снова передо мной Юрий Николаевич! «Ну как?.. Вы уже познакомились с моим Братом?»

— «Что Вы! Я даже не предполагала, что это можно сделать!»

— «Напрасно! Он был бы рад. Всегда рад каждой такой встрече». Я в смятении. «Хорошо, приходите тогда завтра, я познакомлю Вас дома!» Это было так же неожиданно, так же необъяснимо, как и появление Юрия Николаевича прямо передо мной в такой тесноте уже второй раз.

Какое счастье: я снова у Юрия Николаевича! Пришла с «Дхаммападой», которую купила себе и Павлу Федоровичу в магазине «Академкнига» на улице Горького. Юрий Николаевич удивился, что книга в продаже. Попросила автограф. Гостят троюродные сестры Татьяна Степановна и Людмила Степановна Митусовы. Входят Святослав Николаевич и Девика Рани. Они очень приветливы, душевно внимательны. Никакой отчужденности, которая раньше рисовалась моему воображению.Юpий Николаевич счастлив: он светится радостью, нежностью, сдержан в общении. Никогда не видела, чтобы Юрий Никлаевич притянул кого-то к себе и обнял или положил руку на плечо. Святослав Николаевич — наоборот, щедрый на ласки. Все шутят, ведут себя так естественно, и просто, что я чувствую себе среди близких людей, но смущаюсь оттого, что не соответствую такой высоте. Временами Девика Рани обращается к Юрию Николаевичу не на английском языке, а на хинди или бенгали, и даже по-немецки (я узнала, что она училась в Германии на киностудии У. Ф. А. ). Голос Юрия Николаевича, приятного чистого тембра, высоких и теплых вибраций, всегда звучит ровно. Отчетливая, изысканно безупречная дикция. Идеальная русская речь. Она лилась настолько естественно и плавно, что переход на другой язык был незаметен. В этом Человеке не было ничего, чтб не соответствовало бы его внутреннему содержанию. Стройность внешнего облика сочеталась с полной душевной гармонией. Это было воплощение совершенного человека. Это был живой идеал — идеал единения, умения любить и понимать любого. Общаясь с Юрием Николаевичем, я убедилась, что будущее человечества небезнадежно, если высокая нравственность среди людей реальна. Ради такой красоты жить можно и нужно стремиться к самосовершенствованию. У нас есть будущее, истинно, — Светлое Будущее! Общее Благо возможно.

Во время той встречи Юрий Николаевич пригласил меня опять в гости, уже вместе с Павлом Федоровичем, который звонил ему и скоро приедет на выставку.

На неделе ездила в Троице-Сергиеву Лавру и в Абрамцево. В Лавре у меня случился обморок. Когда пришла в назначенный день к Юрию Николаевичу, в разговоре с домашними обмолвилась о происшедшем. За столом говорили и о Лавре, где побывали все. Юрий Николаевич неожиданно спросил, почему мне стало там плохо. И Святослав Николаевич тоже поинтересовался, объяснив, что у них была знакомая, у которой в церкви обморок случался всегда на одной и той же молитве. Мне стало стыдно, потому что дурно было от истощения — экономила деньги, чтобы хватило на весь отпуск. Павел Федорович был необычайно вдохновлен, много говорил и даже жестикулировал. Таким я его еще никогда не видела — ни прежде, ни потом. Юрий Николаевич пригласил нас придти снова 21 мая. Будет и Святослав Николаевич. Встречу назначили на 19.00.

21-го мая I960 года я приехала к Юрию Николаевичу минут за пять до назначенного времени. Позвонила. Дверь открыла Людмила Михайловна и, не предлагая войти, сказала, что Юрий Николаевич ушел, чем повергла меня в крайнее изумление. Говорю, что Юрий Николаевич не мог уйти, потому что он пригласил нас с Павлом Федоровичем к семи часам вечера. Сейчас и будет 19.00! Тогда она, наконец, сказала: «Юрий Николаевич умер». «Как? Этого не может быть!» «Да... умер в пять часов вечера. «Скорая помощь» уже констатировала это». Слышу голос Павла Федоровича. Что-то напевает, поднимаясь на четвертый этаж по лестнице, не на лифте, чтобы быть пунктуальным. Мы так и стоим в дверях по обе стороны порога. Павел Федорович радостно здоровается и смолкает. Людмила Михайловна повторяет: «Юрия Николаевича нет больше с нами. Он умер». Молчим. Наконец, она предлагает войти. Мы проходим прямо к Юрию Николаевичу в его крохотную спальню. Он всю жизнь предпочитал походную кровать. И видим его на раскладушке... Мы стояли в глубоком потрясении... Вышли в кабинет. Людмила Михайловна рассказала, что днем у Юрия Николаевича уже было плохое самочувствие, когда он пришел с работы. Его подташнивало. Прилег. Узнав об этом, они с сестрой подумали, — не пищевое ли это отравление, потому что в Индии у него когда-то было отравление подсолнечным маслом. И вызвали врача знакомого гомеопата Мухина. Он побыл недолго и уехал. Лучше не стало. Вызвали «скорую помощь», но было уже поздно...

Вскоре после нас приехали Святослав Николаевич и Девика Рани. Святослав Николаевич мгновенно прошел в спальню, потом Девика Рани. Затем она позвонила в Индийское посольство. Посол Кришна Менон приехал немедленно, с супругой. Становилось ясно, что скоро снова вызовут «красный крест», Юрия Николаевича навсегда унесут из дома. Могут забыть про кольцо. Сказала об этом Павлу Федоровичу, и мы снова в удобный момент вошли в спальню. Павел Федорович снял кольцо и передал Святославу Николаевичу. С того момента Святослав Николаевич всегда носил это кольцо сам. В доме набралось множество разных людей. Мы с Девикой Рани сидели около двери к Юрию Николаевичу. Она расспрашивала подробности моей жизни и предложила остаться ночевать здесь с сестрами Богдановыми. (На следующий день они предложили вообще перебраться сюда из гостиницы).

Святослав Николаевич стал отрешенно строгим и уехал в этот скорбный вечер вскоре после того, как увезли Юрия Николаевича. Мы с Павлом Федоровичем проводили его до автомашины у подъезда и вернулись наверх. Долго разговаривали с оставшимися, обсуждая будущее квартиры, ее ценностей — научной библиотеки, картин, архива. Вокруг началось брожение умов и главное, что якобы Святослав Николаевич все увезет обратно в Индию. Павел Федорович сразу же сказал, что научную библиотеку следовало бы оставить здесь и сделать доступной ученым.

23 мая 1960 года в 15.30 в Институте Востоковедения состоялась гражданская панихида, откуда все поехали на автомашинах и автобусах в крематорий. В 17.30 мы навсегда прощались с Юрием Николаевичем, под Реквием Моцарта... «Лакримоза»... Лицо Юрия Николаевича казалось живым и безмятежным. Я стояла впереди, у, самого барьера, отделявшего его от живых, и безутешно рыдала. Святослав Николаевич, в наглухо застегнутом под ворот черном костюме, был исполнен внутреннего величия, так же Девика Рани, в вишнево-черном муаровом сари, со скорбным лицом. Она подходила и окуривала Юрия Николаевича индийским фимиамом сандаловых палочек... Вернувшись, мы молча сидели в столовой и слушали пластинку с музыкой Вагнера к опере, «Тристан и Изольда» — Вступление и Смерть Изольды, — которую поставил сам Святослав Николаевич и удалился в кабинет.

Через несколько дней Ираида Михайловна и я ездили за урной с прахом Юрия Николаевича. Урна была поставлена в его спальне, и там Святослав Николаевич разделил прах на две части: половину оставил, половину взял с собой в Индию.Святослав Николаевич начал переговоры в Министерстве Культуры СССР и Академии Наук СССР о судьбе научного и художественного наследия Рерихов, находящегося на квартире Брата, сразу же после похорон Юрия Николаевича. Одно из совещаний с представителями этих учреждений проходило на квартире Юрия Николаевича. Я вела протокол, который отдала Святославу Николаевичу. Он решил, что научная библиотека Юрия Николаевича должна быть передана Институту Востоковедения для создания Мемориального кабинета Юрия Николаевича. Однако библиотека оставалась собственностью Святослава Николаевича. Картины же и архив он тоже оставил в Москве для создания Мемориального музея-квартиры Ю. Н. Рериха.

Наблюдение за сохранностью библиотеки в Институте поручалось мне. Я должна была работать ответственным хранителем книг. Сначала Святослав Николаевич хотел поселить меня на квартире Юрия Николаевича вместе с оставшимися там сестрами Богдановыми, не имевшими опыта самостоятельной жизни. Но они уклонились от такого попечительства. Приходили разные люди и влияли на них. И тогда Святослав Николаевич включил в свои условия передачи наследства предоставление мне отдельного жилья.

Так как совместное постановление Министерства Культуры СССР и АН СССР затягивалось и не могло состояться до отъезда Святослава Николаевича, он оставил им письменное изложение своих условий передачи наследства.

После того совещания на квартире Юрия Николаевича аспирантка Юрия Николаевича из Ленинграда, М. И. Воробьева-Десятовская, и я приступили к составлению описи научной библиотеки. Выставка картин Святослава Николаевича закрылась в Москве 3 июня и должна была переехать в Ленинград на три недели. Святослав Николаевич дал нам деньги на поездку вместе с ними в Ленинград, где я жила у Маргариты Иосифовны и каждый день бывала в гостинице и на выставке вместе со Святославом Николаевичем и Девикой Рани. 25 июня мы все вернулись в Москву. Закончили опись библиотеки до отъезда Святослава Николаевича в Индию 13 июля 1960 г. Опись передали Святославу Николаевичу. В Институте Востоковедения мне предложили написать заявление о приеме на работу, автобиографию и заполнить анкету. Поехала в Таллинн за трудовой книжкой. Когда вернулась через неделю, книги уже упаковывались без меня, а в Институте сказали, что не надо было приезжать, а надо было ждать вызова!... Жила я теперь уже не на квартире Юрия Николаевича, время от времени ходила по чиновникам, то в Институт Востоковедения, то в Министерство Культуры СССР, — безрезультатно. М. И. Воробьева-Десятовская сообщила, что Святослав Николаевич интересовался ходом событий через нее, хотел знать, что же происходит, был настроен решительно и готов поднять вопрос обо мне снова. Но она же советовала мне не идти против явно неблагоприятных обстоятельств. Так в конце сентября я вернулась в Таллинн и только тогда смогла написать наконец обо всем Святославу Николаевичу. Он ответил ,что крайне удивлен случившимся...

Таллинн, август 1992 г.

И. Р. Рудзите

ПРИМЕР ЖИЗНИ ЮРИЯ НИКОЛАЕВИЧА РЕРИХА КАК АГНИ ЙОГА

Когда все собрались в последний раз в маленькой столовой, Юрий Николаевич ни за что не захотел сесть на почетное место. Как вспоминали потом мой отец и сестра Гунта, слушали только что подаренную Юрию Николаевичу пластинку с записями героической вагнеровской оперы «Парсифаль». На другой стороне пластинки был «Траурный марш», почему-то поставили и его. А в карих глазах Юрия Николаевича появился синий блеск печали. Почему-то одна из сотрудниц подарила ему альбом о Братском кладбище в Риге, на фотографиях которого изображена статуя Матери, у ног ее покоятся солдаты всех войн. Почему-то Юрий Николаевич говорил о дальней поездке в ближайшем будущем, и все думали, что в Бурятию...

Елена Ивановна Рерих перед своим уходом сказала Юрию Николаевичу: «Когда появится новая звезда, тогда время ехать».

Картина Николая Константиновича «Звезда Героя» посвящена Юрию Николаевичу, человеку, готовому пойти на очередной жертвенный подвиг, и появление кометы было ему знаком того, что наступил срок для нового подвига. Тогда, перед приездом Юрия Николаевича на Родину, в Индии видели новую звезду. Об этом, в частности, в то время читал в латвийской газете «Циня» мой отец, Рихард Яковлевич Рудзитис.

По словам Богдановых, Еленой Ивановной было сказано, что Юрий Николаевич едет в Россию на три года. Очевидно, он знал срок своего ухода. Выполнив свою миссию, он ушел 21 мая 1960 года. Еще одно большое сердце приняло чашу яда эгоизма человеческого.

Мой отец с августа 1957 г. по май 1960 г. встречался с Юрием Николаевичем Рерихом около двадцати раз, был обмен письмами, которые хранятся в архиве Гунты Рудзите в Риге, ксерокопии имеются у меня.

Обычно отец брал в Москву нас с сестрой. Гунтой (теперь председателем Рижского Рериховского общества). По причине болезни я не участвовала в первых и последних встречах, но мы с сестрой иногда встречались с Юрием Николаевичем и без отца.

После каждой встречи мы втроем вспоминали, и отец записывал содержание разговоров, что составило дневник отца, который начал печатать латвийский журнал «Свет Огня» в ноябрьских номерах 1980 и 1981 годов.

Сегодня на основе своих воспоминаний и наблюдений я хотела начать разговор об образе Юрия Николаевича Рериха, как жизненном примере человека, которого можно было бы охарактеризовать как Агни Йога.

Пришло время назвать Юрия Николаевича по праву новым определением — Агни Йогом — именно потому, что многие, читая книги Агни Йоги, все же мало представляют, что это реально значит.

Вокруг нас расплодилось столько лжейогов, лжеучителей, лжепророков! Около Учения Живой Этики, около Рериховских обществ появилось столько праведников, считающих себя почти Адептами, но с характерным для них признаком — ни малейшей сердечности в глазах. Или еще хуже — на моем пути встречалось бесконечное число медиумов с разными «сверхспособностями»: «видением» тонкого мира, «слышанием» голосов, диктующих всевозможные «новые учения», или владением так называемым «автоматическим писанием», «ясновидением» и даже «умением летать на другие планеты»!

Юрий Николаевич ничего из названных выше способностей не имел (а мой отец его очень хорошо знал и поддерживал с ним очень близкие отношения как один из самых близких друзей семьи Рерихов).

По своему образу жизни, нормам поведения, в общем, Юрий Николаевич ничем особенно не выделялся среди окружающих. Как сказано в книге «Агни Йога»: «Если Агни Йога должна быть введена в жизнь, то носители ее не должны отличаться от внешней жизни. Агни Йог входит в жизнь незамеченным...» (Агни Йога, 187). Единственно, Юрий Николаевич соблюдал некоторую аскезу: был неженатым, не курил, не пил, питался довольно скромно, обыкновенно вегетарианской пищей, спал на простой раскладушке и т.д. По поводу курения вспоминается случай: на выставке картин Николая Константиновича какой-то молодой человек поинтересовался, как они смогли работать на такой высоте, на что Юрий Николаевич ответил, что для этого нужна некоторая подготовка, например, нельзя курить, пить. Услышав это, юноша опустил глаза.

В Москве, когда в последний год Юрий Николаевич почувствовал усталость, и у него, и у Богдановых снизился гемоглобин в крови, Юрий Николаевич вставал очень рано и до рассвета прогуливался по ближайшему скверу. Раньше в Кулу он каждое утро совершал прогулки верхом.

Одевался Юрий Николаевич чисто, аккуратно, но обыкновенно: европейский костюм, светлые рубашки, галстук. Привез из Индии и одевал, путешествуя, походный костюм, состоящий из кителя и брюк-галифе песочного цвета с коричневыми кожаными пуговицами.

Я видела Юрия Николаевича неоднократно; что меня больше всего поразило? Во-первых, то, что ни одна фотография, даже фильм, который снял его ученик А. Н. Зелинский, не смогли отразить подлинную огненность глаз, движений, мимики и рук. Все его существо излучало особую энергию, неисчерпаемую внутреннюю силу, вместе с особым обаянием и чуткостью.

В начале рассказа о нем хотелось поделиться несколькими фрагментами из моих мемуаров, касающимися описания его внешности.

«В дверях противоположной комнаты появляется среднего роста крепко сложенный человек. Светлое, с выступающими скулами овальное лицо, коротко стриженая седая бородка. Взлет черных крылатых бровей, несколько секунд как бы пронизывающий меня насквозь проницательный взгляд. А уже через полминуты его большие миндалевидные карие глаза озаряются обаятельной улыбкой, и на его щеках появляются выразительные глубокие ямочки. Он идет нам навстречу, обнимает отца и тепло обеими руками сжимает мои и Гунтины ладони, здоровается он со мной так, как будто и мы давным-давно самые близкие друзья. С тех пор я никогда больше не чувствовала, на себе его испытывающего взгляда».

«Юрий Николаевич сидел в своем кресле у письменного стола, спокойно положив руки на подлокотники, временами скрещивая пальцы, и только по постоянно меняющемуся выражению его лица, по тому, как временами то высоко взлетали, то спокойно опускались его густые дугообразные брови, как в больших карих глазах временами то играло лукавое веселье, то появлялась затаенная грусть, то вспыхивало неожиданное сияние, я понимала, какое богатство души скрыто в этом, казалось бы, внешне таком скромном человеке».

«Когда говорили о самом сокровенном, самом близком, его глаза становились какими-то бездонными, уходящими в беспредельность тысячелетий, напоминающими таинственные огромные черные зрачки статуй египетских саркофагов».

Когда Юрий Николаевич вернулся на Родину, он включился в работу с большим напряжением. В течение трех лет, пока он жил в России, он сделал невероятно много для пробуждения подлинной духовной культуры. Надо сказать, что это были невероятно трудные годы «хрущевщины», прошло всего три года после смерти Сталина, и вся деятельность великого ученого проходила под позорным надзором КГБ. Не буду перечислять всего того, что он сделал, укажу лишь немногое из того, чем он делился с нами в разговорах и письмах.

Теперь трудно представить, какие невероятные преграды, особенно со стороны художников, ему надо было преодолеть, прежде чем после семи с лишним месяцев открылась первая выставка картин Николая Рериха в Москве, за которой последовали выставки в Ленинграде, Риге, Киеве, Тбилиси и др., а в 1960г. состоялась выставка брата — Святослава Николаевича. Он добился того, что начали публиковать литературное наследие Николая Константиновича, издавались репродукции, альбомы, монографии, был снят фильм, вышли передачи на радио, по телевидению. Сам он прочел огромное количество лекций об отце, о его живописи, литературных трудах, философии и экспедициях. Своими лекциями он начал вносить ясность в вопросы о восточных йогах, и очень много читал лекций по вопросам восточной литературы, философии и религии, начал издавать серию книг буддийской классической литературы, чему в большой мере препятствовали атеистически настроенные коллеги. Готовил для издания свои работы, обучал в Институте Востоковедения новых исследователей-аспирантов.

Юрий Николаевич побеждал препятствие за препятствием, созидая по мере сил и возможностей. Вот еще одна веха Агни Йога. «Около Агни Йога всегда найдете построения. Самая трудность созидания будет ступенью одоления несовершенства» (Агни Йога, 403).

Ученый работал напряженно, но гармонично, без суеты, бережно используя свое и чужое время. Ему была очень непонятна большая трата времени на частые бессмысленные собрания в душных и накуренных помещениях, на что он в последнее время жаловался.

В книге «Сердце» читаем: «Агни Йог ко всем бережлив не по скупости, но зная ценность энергии, проливаемой сверху.Так он бережет как свою, так и окружающую энергию» (Сердце, 37).

Жизнь Юрия Николаевича — путь жертвенности, путь труда на Общее Благо. Мало кто знал о духовном одиночестве Юрия Николаевича, сильной утомляемости от большого города, беспрерывных трудностях и препятствиях, бытовых неудобствах. Иногда сестрички, так звали Богдановых, спускались в магазин за продуктами и не могли выстоять огромные очереди, возвращались с пустыми руками. Приходилось заменять их самому ученому.

Все приходили к нему за помощью, за советом, за энергией, за радостью. «Агни Йог не только является магнитным центром, но он следует как оздоровитель местности... Агни Йог принимает на себя токи пространственные» (Мир Огненный, ч.1, 286).

Мало кто понимал, как часто Юрий Николаевич страдал от дисгармонии людей. «...Каждый может отяготить его, но помочь могут лишь немногие» (Мир Огненный, ч.1, 286).

И все же почти никто не видел в нем признаков усталости, и каждый получал большой заряд энергии. «Конечно, высший Агни Йог творит, не уставая духом» (Беспредельность, 263).

И все же — что являлось источником, казалось, неисчерпаемой силы и непрестанного обновления этого человека?

Юрий Николаевич действительно был «восточным» человеком и никогда не говорил о сокровенном или говорил так просто, как будто незаметно, что можно было услышать это, а можно было и пропустить. По словам ученого, «восточные люди очень боятся произнести сокровенное. Лучше даже солгут, чем предадут».

Из дневниковых записей Николая Константиновича и Юрия Николаевича мы знали о встречах с Махатмами и о посещении Рерихами Гималайских Ашрамов.

Наша знакомая Г. (Голубкина) рассказывала, что однажды, когда Юрий Николаевич выходил из выставочного зала, к нему подошла женщина и задала вопрос: «Существует ли Шамбала?» На что Юрий Николаевич, посмотрев женщине в глаза, после некоторого молчания ответил: «Да, я сам там был».

На следующий день после закрытия первой выставки Николая Константиновича, к Юрию Николаевичу, кроме нас, пришли еще и другие друзья из Риги — Г. Ф. Лукин и Бр.Якобсон. Заговорили о личностях, по духовным качествам близких Белому Братству, и Гаральд Феликсович спросил в этом отношении насчет Р. Вагнера и получил исчерпывающий ответ: «Да, Вагнер смог бы подойти близко, но тяжелые стороны его жизни его отдаляли. Вагнер — человек тяжелого характера. Бетховен по своим огням мог быть кандидатом ближе, чем все другие. В искусстве человек не всегда соответствует своему внутреннему облику. Надо оценивать по внутреннему облику. У Лермонтова зачатки уже ближе. Пушкин — большой талант, но Лермонтов по внутреннему облику выше, чем Пушкин, если сравнивать у обоих одноименные стихотворения «Пророк». В русской литературе в это время больше всех как человек выдвигается Чаадаев. Герцен как-то говорил, что Чаадаева не заметить в толпе было просто невозможным, даже по его глазам... У Рафаэля тоже свои слабости».

«Главное — внутренний облик» — еще и еще раз повторял Юрий Николаевич. «Подвижники — те, у кого все стороны характера уже соответствуют их Credo». И я поняла, что это самое можно сказать и об Агни Йоге.

Что составило Credo этого человека? —Это внутреннее видение и слышание всей жизни, это особая восприимчивость качеств его сердца, что в большой мере соответствует параграфу 774 из книги «Беспредельность»: «Каждое утонченное ощущение дает соприкасание с пространственным огнем. Потому только высший Агни Йог передает человечеству высшую восприимчивость. Вся эволюция зиждется на утончении».

Его сердце было настолько развито, что он видел и чувствовал в кажущихся обычных явлениях знаки, на которые ориентировался, которые определяли его выбор в решающие моменты. «Много знаков дается человечеству, нужно лишь не забывать их. Каждый из нас помнит эти вехи, разбросанные в разных годах жизни. Когда Скрижали явлены, тогда нужно лишь читать их и в мужестве следовать к Свету» (Мир Огненный, ч.1, 648).

«Но только огненное сердце поймет скрытое значение тонких знаков. Пусть сотрудники поймут, что каждый знак имеет назначение. Сколько Высоких Существ посылают моления и надеются, что будут поняты» (Мир Огненный, ч.2, 178).

Например, в письме от 8 декабря 1959г. он пишет Рихарду Яковлевичу: «Будущий год вообще обещает быть значительным. За последнее время было много разных знаков». О многих знаках он рассказывал и в беседах с нами. Многократно удачу и Помощь в своих делах он предвидел, когда, по его словам, он отметил «хорошие знамения» в различных знаках Шамбалы, например, у кого-то знак в медальоне на груди, или как-то увидел напечатанные в это время книги о Шамбале...

«Так во всем можно видеть движения под знаками. Понятие символа не что другое, как напоминание о знаке. Успех целых народов происходит под символом.

Считаю, можно среди самых опасных переходов дойти под Высшим Знаком» (Аум, 126).

Эти знамения, в разной форме и разного содержания, которыми руководствовался Юрий Николаевич, часто означали присоединение к проводу Космического Огня, проводу Космического Магнита — Разума.

«Прикасание к проводу Космического Огня дает устремление духу, и жизненные действия напрягаются этим жизненным огнем. Поэтому Огненный Агни Йог чует все космические пертурбации и напрягает все нити пространственные» (Беспредельность, 864).

Юрий Николаевич оценивал людей по внутреннему огню, который он просто называл энтузиазмом, другими словами — по способности бескорыстно отдать себя работе на Общее Благо. Когда многие обращались к нему с вопросом «Что делать?», он отвечал просто: «Надо поднимать энтузиазм и героизм. Надо во всем и всегда поддерживать энтузиазм, если он направлен на Общее Благо».

Что еще поражало в нем при наших встречах? Это энциклопедичность знаний, широта взглядов, интерес ко всему. Каждая встреча была настолько воспитательна, что дневник отца, который фиксировал в основном лишь то, о чем мы говорили, составил около 150 страниц.

Широта знаний, развитость мышления, неоспоримо — одни из главнейших качеств Агни Йога.

«Так знание есть путь огненный. Разве не вдохновительно знать, как близок путь к Миру Огненному?» (Мир Огненный, ч.З, 497).

Думаю, что необходимо коснуться одной стороны жизни семьи Рерихов, по поводу которой я часто встречала непонимание и кривотолки, — это отношение Юрия Николаевича и всей семьи Рерихов к религии и, в частности, к православию. Вся семья Рерихов была глубоко православна. Об этом мне лично говорили «сестрички», что, в частности, Юрий Николаевич всю жизнь носил крест и соблюдал обряды, когда посещал церковь,— крестился, ставил свечи. Он многократно ездил в Троице-Сергиеву Лавру, и я помню, как он с радостью делился с нами о том, какое неизгладимое впечатление это у него оставляло:

«Храм Святой Троицы великолепный, хор звучал мощно, было много молодежи и солдат».

В тот же раз он с теплотой рассказал, что картина отца «Святой Сергий трижды спасет Россию» из пражской коллекций была передана в Третьяковскую галерею, где хранится в залах запасников. Местные сотрудники, когда идут в этот зал, говорят:«Пойдем к Сергию». Некоторые крестятся, а другие молятся на коленях.

Историческое открытие первой выставки Н. К. Рериха было назначено на воскресенье, 12 апреля 1958 года в 16 часов, в день православной Пасхи. Мы с сестрой пришли к Юрию Николаевичу с цветами и подарком уже утром, одни, без отца. Так получилось, что мы одни с Юрием Николаевичем и сестричками Богдановыми обедали с куличом, пасхой и крашеными яйцами, и помню, как Юрий Николаевич, оценивая потерю внутреннего содержания обрядов, с горечью отметил, что в России от Пасхи остались лишь яйца да куличи. Когда на такси ехали с Юрием Николаевичем на выставку, я была свидетелем его необычно быстрой реакции на окружающее, когда он несколько раз обращал наше внимание на толпы людей, стоявших у переполненных церквей в переулках, чего, в отличие от него, не заметила.

Действительно, у Юрия Николаевича была удивительная внутренняя подвижность, можно сказать, он имел «орлиный глаз», — в сочетании с большим спокойствием и гармонией. И так как у меня лично это качество не развито, потому-то меня это многократно в общении с ним так поражало! Так, однажды , на переполненной людьми выставке Николая Константиновича в Ленинграде мы с отцом должны были найти Юрия Николаевича. Рихард Яковлевич плохо чувствовал себя и сидел в стороне, и я несколько раз прошла через всю выставку и, не найдя Юрия Николаевича, уже собиралась идти обратно к отцу, как совсем неожиданно чьи-то теплые руки сердечно обняли меня за плечи сзади и повернули к себе. Это был Юрий Николаевич. Он не знал, что мы здесь и что его ищем, но он легко мог воспринимать наши мысли и мысли других.

Помню, что однажды он почувствовал, что к нему поднимались на квартиру люди, но не позвонив, вернулись, и в недоумении он спрашивал нас, кто это. Оказалось, что двое из Риги (чета Калнс) поднялись к нему, но в последний момент постеснялись его тревожить и вернулись обратно. Он прекрасно чувствовал излучения людей, и помню, как просил отца его не беспокоить, если человек известен как медиум, психист или явно с личными претензиями к нему и пр.

Я заметила, что у всех людей, которые общались с ним, в том числе и у меня, в его присутствии растворялись любые волнения, напряженность, застенчивость и пр., и человек начинал чувствовать себя особенно хорошо, как будто наравне с ним. Это поистине признак великого человека, вмещающего всех людей независимо от их возраста, образования, уровня культуры, национальности, религиозной принадлежности.

Несмотря на свой высокий интеллектуальный уровень, он не выставлял свои знания напоказ. Все получали от него духовную теплоту и внутреннюю радость.

«Дух, насыщенный устремлением огня, дает притяжение всем жизненным импульсам. Как каждая энергия достигает своего тождественного элемента, так дух Высшего Агни Йога достигает сердца устремленных к Истине. Так каждая энергия сердца творит людей. Рычаг сердца дает все напряженные устремления. Потому люди тянутся к огненному сердцу Агни Йога. Так мощь сердца утверждает устремление явления Агни Йога. Так творчество сердца может создать ручательство Света. Утверждаю!» (Беспредельность, 638). Сказано как будто о Юрии Николаевиче!

Юрий Николаевич был исключительно великодушным человеком. Он никого не осуждал, а внимательно оценивал. Так, когда Гаральд Феликсович яро стал нападать на личность Наполеона, ученый остановил его, говоря, что Кутузов хорошо отзывался о Бонапарте и какому-то офицеру выразил упрек: «Кто вам дал право его осуждать?» Отец добавил, что когда он был в Париже, в Пантеоне Наполеона, он чувствовал, что все французы его очень уважают.

В другой раз моя сестра Гунта пожаловалась на экскурсовода, который рассказывал нелепые вещи о картинах Николая Константиновича, на что Юрий Николаевич лишь улыбнулся и в ответ упомянул анекдот из царских времен, когда на выставке какой-то генерал совсем не понял и уничтожающе отозвался о какой-то картине Николая Константиновича, но когда узнал, что Рерих является директором школы Императорского общества поощрения художеств, извинился и полностью изменил свое мнение. В первых беседах я не участвовала из-за болезни, но послала Юрию Николаевичу длинное письмо, на которое он ответил мне потом, как будто незаметно и постепенно, в течение многих бесед.

Буквально в каждой встрече, в каждой беседе Юрий Николаевич касался Алтая, и очень больно, что люди до сих пор не оценивают всего значения Алтая и не понимают то глубокое основание, ради которого вся семья Рерихов после возвращения на Родину хотела поселиться именно в Горном Алтае.

Юрий Николаевич хотел, чтобы Алтаю были выделены лучшие картины для специального Музея Рериха. Это, к сожалению, до сих пор не сделано, и алтайские музеи оригинальных картин до сих пор не имеют.

Юрий Николаевич сам уже тогда хотел переехать работать в Сибирское отделение Академии Наук.

В конце выступления хотелось бы привести несколько мыслей Юрия Николаевича,которые показались мне очень актуальными:

«Многие мечтают о свободе. Внутренний человек всегда свободен. Главное — внутренний человек».

«Для меня тайн не существует. Я ни в чем не скрываюсь. Самое лучшее — действовать совершенно открыто».

«Не печальтесь о работе, ее для всех будет достаточно. Новые люди появятся, когда будут соответствующие обстоятельства». «Все повернулось. Пути обратно нет».

«Будут большие сдвиги, по-моему, большие энергии спускаются на Землю»,

«Восток говорит о рождении Новой Эры, которая, может быть, начнется катаклизмами, а сектанты говорят о конце мира».

Когда Юрий Николаевич открыл первую выставку своего великого Отца, мы с сестрой написали в книге отзывов над всеми надписями:«С новой Эрой, друзья!»

И действительно, Юрий Николаевич вернулся на Родину с миссией открыть России врата в будущее, врата в Новую Эру, и нам казалось, что в воздухе наконец-то загудели колокола, возвестившие о начале воскресения России.

Г. Р. Рудзите

ВСТРЕЧИ С ЮРИЕМ НИКОЛАЕВИЧЕМ РЕРИХОМ

С Юрием Николаевичем я познакомилась 15-ти лет на чердаке нашего дома в Межапарке в г. Риге и... полюбила его на всю жизнь. Там лежали тщательно уложенные ящики с архивом бывшего Латвийского Общества Рериха. Наверху одного — две толстые тетради в коленкоровом переплете, написанные детской рукой. Одна из них — сочинения по русскому, другая — списки монет маленького нумизмата. На первой странице: «Ученик... класса Ю. Рерих». Покрыт ящик был журналом «Индиа Магазин», где на одной странице я нашла и фото Юрия в тибетской одежде вместе с отцом, совсем еще юного, застенчивого, но с прямым смелым взглядом.

Эти же глаза смотрели на меня поздним вечером 27 августа 1957 года, когда мы с моим отцом Рихардом Яковлевичем Рудзитисом пришли к Юрию Николаевичу на дом, в еще не достроенном квартале на Ленинском проспекте в Москве. На его лице чередовались черты матери и отца, а глаза, по сути серые, всегда казались черными, такой в них горел огонь.

Началось самое чудесное время и в моей жизни, и в жизни моего отца. Около двадцати встреч, письма, книги, вести, переданные через друзей. Три года, свет которых освещает всю жизнь. Когда Светоч угас, он погасил и моего отца, его не стало через полгода после ухода Юрия Николаевича.

Впервые я познала наяву, реально, в жизни Елену Ивановну и Николая Константиновича, — их воспитание, их мысли. Эмоциональный, даже пылкий по природе, Юрий Николаевич все умел сохранить в себе. И в беседе, и в книге его слова обдуманны, сдержанны. Правда, один раз его глаза воспламенились огнем — при встрече с глазами Учителя на сокровенном портрете, и весь он загорелся, как пламя.

Общался Юрий Николаевич без лишних слов, движений. Он твердил, что рука должна быть протянута с определенной целью. Но был замечательным собеседником, создававшим зримые образы перед глазами слушавшего. О трудностях чаще говорил с юмором. Он нам передал много удивительного из жизни родителей и брата.

Юрий Николаевич терпеливо и охотно отвечал на многочисленные вопросы моего отца. Старался коснуться и тех проблем, которые были задеты в разговоре с недавно побывавшими друзьями.

Отличался он удивительной интеллигентностью и культурой, был не просто полиглотом; но общался на большинстве языков, которые знал, «без акцента». Работал не спеша, в особом ритме, распределяя силы на весь день.

Юрий Николаевич не терпел боязливости, показухи, мещанства, неисполнения обещаний. Обычно терпеливый, мягкий, он мог стать суровым. И я на себе испытала всю гамму его чувств, хотя он нас баловал неимоверно. Он не поучал, чаще он старался передать свои мысли ненавязчиво, как бы невзначай, даже примером в разговоре с другим.

Для меня было приятным открытием то, что он, в отличие от большинства читающих Живую Этику, не бросался цитатами из Учения. Незнающий даже мог подумать, что он к ней непричастен, — он, самолично получающий прямые Указания! Юрий Николаевич передавал суть мыслей Живой Этики в своем мышлении, в своих поступках. Уловивший однажды мой удивленный взгляд, он при первой возможности тихо пояснил: «Мы, восточные, не говорим о сокровенном, дорогом для нас».

Он ненавидел ложь, иногда удивительно откровенно отвечал на весьма сокровенные вопросы. Например, на вопрос одной женщины на выставке: «Видели ли вы Учителя, были ли вы в Шамбале?», ответил: «Да». Но если надо было охранить сокровенное, то ничто в его лице — ни один мускул — не выдавало тайны.

Строго избегал Юрий Николаевич людей с астральными наклонностями («видениями», «голосами», «автоматическим письмом») астральных «гуру», а также их друзей и знакомых.

С первого момента приезда в Москву Юрий Рерих весь был сосредоточен на том, чтобы понять, познать советскую действительность, весьма трудную для каждого живого свободного ума. Он же приехал, чтобы передать Родине наследие родителей. Довершить то, что они не смогли, находясь вдали.

Таким же преданным Великому Делу родителей он был всю жизнь. Прекрасный художник в молодости, всесторонне одаренный, он изучает то, что нужнее всего для экспедиции — восточные языки, культуру. На вопрос моего отца, был ли он женат, он ответил: «Я же не мог... подвергать семью всем опасностям путешественника и воителя».

Приехал Юрий Николаевич по приглашению руководства страны, Никиты Сергеевича Хрущева. Но по воле его был помещен «поближе», в Москве, а не в Ленинграде — милом Петербурге — где прошли молодые годы Юрия Николаевича и где был известный Институт Востоковедения. На каждом шагу он сталкивался с чужой, непонимающей, но всесильной волей. Наследие отца, даже имя его было встречено с недоброжелательностью и страхом. Сколько энергии и находчивости потребовала первая выставка вновь привезенных 400 картин Н. Рериха,в конце концов разрешенная лишь в Малом зале на Кузнецком Мосту. Как все охали о геройстве К. Юона, который наконец взялся написать предисловие к каталогу, — «все-таки Юон сотворил предсмертный подвиг». Небольшие размеры помещения дали экспозиции особую силу напряженности света красок. А длинные очереди притягивали особое внимание. Выставка обошла все крупные музеи Союза. И... залегла в запасниках Русского музея.

Много было боли. Лучшие картины Николая Константиновича должны были быть переданы Алтаю. Но отбор картин прошел за спиной Юрия Николаевича. Весьма возмущенный, он все-таки облегченно вздохнул, что 60 отобранных картин не были из худших.

Картины отца — наследственная часть Юрия Николаевича — были даром, преподнесенным лишь с одним условием, чтобы они находились в постоянной экспозиции. Начало казалось обнадеживающим. Шел спор о месте Мемориального музея Н. Рериха. То думали о дворцах Подмосковья в Архангельском, то о постройке нового здания где-то в центре Москвы. Наконец остановились на бывшем доме Общества Поощрения Художеств в Ленинграде. Осенью 1959 г. Юрий Николаевич все сам осмотрел и дал согласие. А пока, временно, картины были помещены в Русском музее (после пылкого спора между Третьяковкой и Русским музеем). В последний момент, после разговора с директором Русского музея, Юрий Николаевич изменил список и часть лучших картин, сколько позволила площадь стен в квартире, оставил у себя. Временно. Он боялся, что не все картины будут выставлены. Стены квартиры Юрий Николаевич обил серым нейтральным полотном и каждый свободный сантиметр между книжными полками покрыл картинами. «Гессэр-хан», «Св. Сергий Строитель», Гималайские пейзажи, «Держательница Мира». Пока, конечно, пока они здесь. Они все — дар Николая Рериха Родине. Но лишь при одном условии. Чтобы служили людям. Как сами Рерихи — в вечном труде. Но картины до сих пор ждут, чтобы их подняли из запасников Русского музея.

Юрий Николаевич привез, кроме своих трудов, тяжелый трехтомник — манускрипт отца «Моя жизнь», 999 очерков, начатый Н. Рерихом уже в 1937 годул Первая часть манускрипта должна была быть издана еще до войны Латвийским Обществом Рериха, но осенью 1940 года Общество было ликвидировано советскими властями и имущество конфисковано. (Там же предполагалось издать и Дневники путешествия 1925-1928 гг. Н. К. Рериха и Ю. Н. Рериха). «Моя Жизнь» Н. Рериха, оказалось, никому не была нужна. С великим трудом несколько очерков в сокращённом виде напечатал журнал «Октябрь» 1958, №10. После не раз они печатались отрывками, искромсанные, то в книгах, то в газетах и в журналах, но в полном виде, в редакции автора — никогда.

Третье желание Николая Константиновича было видеть обновленным буддийский храм в Петербурге, у колыбели создания которого он стоял. Это отчасти исполнилось.

Росли горы папок на письменном столе Юрия Николаевича. Росло напряжение, тревога. Множество ненужных дел, собрания в накуренных помещениях. Упреки, выпады со стороны истинных советских представителей в адрес «буржуазного ученого». Никому не нужным оказался и труд Ю. Н. Рериха «Средняя Азия», который он сам весьма ценил. Весной 1960 года Юрий Николаевич мечтал о побеге и отдыхе в степях родной Монголии, просто в палатках. Решил перейти работать в Бурятию, в Улан-Удэ — летом прочесть там ряд лекций и тогда же договориться о переезде. Не успел. Ушел. Ушел, не попрощавшись. А может быть, не совсем так. За неделю перед уходом он совершил последнюю трапезу с самыми близкими друзьями. Посадил моего отца на свое место. Просил всех сблизиться, сотрудничать.

20 июля 1992 г.

Л. В. Митрохин

ЮРИЙ РЕРИХ, ВЕЛИКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ГИМАЛАЕВ

Ю. Н. Рерих родился в 1902 году. В семнадцать лет начал всерьез заниматься персидским и санскритом в Лондонском университете. В 1920 году продблжил учебу в США, в Гарвардском университете, и окончил его в 1922 году. Завершается его образование в Париже. В Сорбонне, тогдашнем крупнейшем центре европейского востоковедения, Юрий Рерих получил в 1923 году звание магистра. В 1923 году Юрий Николаевич становится неразлучным и незаменимым сотрудником и помощником отца, совершив с последним грандиозную Центрально-Азиатскую экспедицию в 1923-1928 гг. Он прожил в Индии около тридцати лет. Возглавлял основанный отцом Институт Гималайских исследований «Урусвати», преподавал в Университете в Калимпонге.

Известный индийский государственный и общественный деятель К. П. Ш. Менон называл Юрия Рериха энциклопедистом, подчеркивая, что Индия, и в особенности Гималаи оказали на него огромное влияние. «Никто так глубоко не исследовал Гималаи и не изучал языки и религии, обычаи и нравы гималайских народов, как доктор Юрий Рерих, — отмечал К. П. Ш. Менон. — Эти исследования представляют величайший интерес, ибо Гималаи, которые раньше были бездействующей границей между Индией и Китаем, пробудились к жизни».

Возвратившись в СССР, Юрий Рерих занимался исследовательской работой, продолжая дело, начатое в Индии, способствуя дальнейшему развитию востоковедения в Москве. После внезапной смерти Ю. Н. Рериха 21 мая 1960 г. Совет Министров СССР решил воздвигнуть в память о нем монумент на его могиле на Ново-Девичьем кладбище, сооруженный по проекту его брата, известного художника Святослава Рериха. Память о Юрии Николаевиче Рерихе по сей день жива как у нас в стране, так и в других странах.

Мы обратились к нескольким видным советским и зарубежным востоковедам с просьбой поделиться своими воспоминаниями о встречах с Ю. Н. Рерихом.

Профессор Рам Рахул:

«Величайший среди тибетологов»

...Я беседую с крупным индийским специалистом по центрально-азиатским цивилизациям, многие годы возглавлявшим Департамент центрально-азиатских исследований Университета Джавахарлала Неру в Дели, профессором Рам Рахулом. Он возглавлял также Сиккимский научно-исследовательский институт тибетологии, который находится в Гангтоке, столице северного штата Индии Сикким.

«Этот институт, — рассказывал профессор, — в значительной степени обязан своим существованием Ю. Н. Рериху, его смело можно назвать детищем моего друга Джорджа (Юрия). Я горжусь тем, что могу называть себя его близким другом».

Рам Рахул вспоминал, что первая встреча с семьей Рерихов состоялась в 1946 году, хотя о существовании созданного ими научно-исследовательского гималайского института в долине Кулу он узнал значительно раньше, еще в 1943 году, будучи студентом, когда стал заниматься ламаизмом и Тибетом в целом. Во время путешествий в Гималаях ему не раз приходилось слышать: «А здесь останавливались русские!» Однако более подробно о Рерихах ему говорил известный ученый-тибетолог Гьяган Терчин. Гьяган Терчин знал Рерихов, был с ними связан научными интересами. Вторым человеком, говорившим Рам Рахулу с глубоким уважением о Рерихах, был его учитель, известный итальянский востоковед, покойный профессор Туччи, удостоенный в преклонном возрасте звания лауреата Международной премии им. Джавахардала Неру,-

«Когда речь зашла о продолжении моего образования и необходимости, как мне тогда казалось, отправиться в Европу, вспоминал Рам Рахул, — профессор Туччи сказал: «Зачем вам куда-то ехать, у вас в Индии имеется лучший институт тибетских исследований». Так я оказался в Институте Гималайских исследований «Урусвати» в Кулу. По-разному интерпретируется это слово санскритского происхождения. «Урусвати» можно перевести как «Утренняя звезда». Но я склонен считать, что Рерихи вкладывали в это название иной смысл: «Урусвати», от санскритского слова «ypyc» — «русский», по-моему, несло в себе национальную принадлежность этого уникального научного центра, ибо за долгие годы общения с Юрием, его матерью, братом Святославом я усвоил для себя раз и навсегда, что Россия занимала все их помыслы, все их чувства. После смерти Рериха-старшего Юрий с матерью уехал в горное место Кандхала, а затем в Калимпонг (Западная Бенгалия), который в то время был весьма важным местом изучения Тибета. Здесь собрались светила гималайских исследований. Сюда переехал из Массури Рахул Санкритьяяна, который тесно дружил с Юрием и очень любил его. Здесь же жил ученый-востоковед Принц Питер. В Калимпонге жил еще один интересный человек — Mapкo Поллис, автор книги «Пики и Ламы».

«Я всегда восхищался его работоспособностью, — продолжал свой рассказ профессор Рам Рахул,— преданностью делу, которое он избрал. Он был великим ориенталистом, именно ориенталистом, востоковедом в самом широком плане, обладавшим гигантским арсеналом знаний. Но случилось так, что он стал величайшим в мире тибетологом. Как ориенталист, он сочетал в себе первоклассных филолога, санскритолога, историка, археолога, этнографа, что являло в нем совершенного ученого-ориенталиста. И как ориенталист, он избрал свою базовую область: центрально-азиатский буддизм, что вело его к глубокому изучению и развитию тибетологии. В то же время он был великим монголоведом. А после приезда в Москву он все свои силы и знания посвятил подготовке советских востоковедов. Среди его учеников были доктор Ш. Бира — крупнейший монгольский ученый, Г. Бонгард-Левин, видный советский ориенталист... Он столько работал, что сгорел на работе!

Юрий великолепно знал рукописные материалы по Тибету, разбросанные по различным центрам, монастырям. Его книги, в особенности «Голубые анналы», дают представление о широте его знаний».

«На мой взгляд, — подчеркнул Рам Рахул, — изучение буддизма русскими учеными придало буддологии совершенно новый облик. В этом большая заслуга и Юрия Рериха, великолепного продолжателя традиций русской востоковедной профессуры, их последовательного носителя. Даже внешне, по-моему, он нес в себе что-то необыкновенно академическое, глубокое, что не могло не внушать уважения и глубокой симпатии.

Юрий Рерих получил прекрасное образование. Жан Бако, великий француз-тибетолог, был его учителем в Сорбонне. Санскритом Юрий занимался в Оксфорде. Рассказывают, что вице-канцлер этого университета пригласил как-то в Индийский департамент Университета государственного секретаря по делам Индии, который попросил представить ему лучшего студента по санскриту. Им оказался Юрий Рерих! Можно представить удивление высокого чиновника: на кафедре санскритологии Британской империи — русский! Колониальные власти ненавидели Джорджа, изображая из него русского шпиона.

Но совсем иным было отношение к Юрию Рериху со стороны индийцев. Он часто ездил в Калькутту, был почетным членом Азиатского общества. Был другом первого индийского генерального директора Археологических исследований Индии доктора Н. П. Чакраварти, автора книги о Средней Азии и Индии. Кстати говоря, политический, чиновник в Сиккиме Хариш Даял, первый индиец в ранге чиновника «Индиан Сивил Сервис», высоко ценил Юрия Рериха как выдающегося ученого. Его жена, Лила Даял, сама блестящая специалистка по Тибету, всерьез увлеклась под влиянием Ю. Н. Рериха научной работой».

С неменьшим уважением к Рериху относился покойный Далай-Лама, духовный глава буддистов. Они встретились лично в 1950-м году после первого побега Далай-Ламы из Лхассы. «Тогда-то, — вспоминал Рам Рахул, — Далай-Лама и узнал о Юрии Рерихе, хотя, возможно, он слышал о нем и раньше. Далай-Лама сам говорил мне позднее, во время наших встреч в 1950-1956 гг., что никто не знает Тибета так, как Джордж Рерих. Далай-Лама встречался с Юрием и повторял неоднократно, что ему доставляло радость говорить с Рерихом, ибо уровень его знания тибетского языка мог быть украшением в любом тибетском высокопоставленном доме».

Тесные узы установились у Рерихов с центром буддологии в Калькутте «Махабодхи Сэсайети», а также с Калькуттским Азиатским обществом. Юрий Николаевич дружил с Шибдасом Чоудхури, куратором библиотеки Азиатского общества. Особым другом Юрия в Калькутте был профессор Сунити Кумар Чаттерджи, впоследствии «национальный профессор», связанный с семьей Рерихов с двадцатых годов нашего столетия. Особым другом был профессор А. Л. Алтекар. Он работал в «Вишвабхарати», именно он создал центр тибетских исследований в Шантиникетане. Неменьшая симпатия связывала Юрия и с Т. Д. Денсапа, «отцом сиккимской исторической традиции», вместе с которым Рам Рахул и Юрий Рерих обсуждали проект института тибетологии в Сиккиме.

«Великая семья Рерихов сделала очень много для Индии, — заключил мой собеседник. — Главная их заслуга состоит в том, что они представили миру величие Индии и всем своим творчеством, всей деятельностью своей стремились показать неоспоримую истину: народ, породивший Будду, великие духовные и материальные ценности, образцы неповторимого искусства, не может и не должен оставаться в колониальном рабстве! В этом великая историческая заслуга Рерихов, их вклад в освобождение Индии; в отличие от колониальной концепции о цивилизаторской роли Рерихи показали красоту и неповторимость непокоренной страны и ее народа. Они боролись за свободу Индии пером и кистью, книгами и выставками, широким общением и подвижничеством. И Индия этого никогда не забудет!»

...Большой интерес в плане широких советско-индийских контактов в области ориенталистики представляет переписка Ю. Н. Рериха, с Рахулом Санкритьяяна.

...В 1943 году, когда в Советском Союзе на полях сражений Великой Отечественной войны шли ожесточенные бои, молодой индийский ученый прилагал отчаянные усилия, чтобы выехать из Индии в Россию. И хотя Великобритания в тот период являлась союзницей Советского Союза в войне против гитлеровской Германии, паспорт выдавать индийцу колониальные власти не торопились: он был известен своими глубокими симпатиями к СССР. Звали ученого Пандит Рахул Санкритьяяна. Об этом мы узнаем из документов политического отдела Департамента внутренних дел колониального правительства Индии.

Но не только это смущало людей из колониальной охранки. Рахул Санкритьяяна, известный санскритолог и тибетолог, в 1937 году работал в Ленинграде совместно с выдающимся советским востоковедом академиком Щербатским. Среди документов находим копию перехваченного письма Р. Санкритьяяна от 14 июля 1943 г., адресованного в Ленинград Е. Н. Козеровской, в котором читаем, в частности, следующие строки: «Я не хочу оставаться простым наблюдателем в этой великой борьбе против фашистского варварства. Именно в этой борьбе решается судьба человечества. По крайней мере, мое перо и речь в чем-то пригодились бы там. Но прежде чем отправиться в СССР, мне необходим паспорт, я пытаюсь его получить, но для этого понадобится время». Пламенный ученый-антифашист оказался прав, колониальные власти в Индии жестоко преследовали симпатизирующих Советскому Союзу.

Рахул Санкритьяяна вместе с Юрием Рерихом работал в Институте в Кулу. Рахула и Юрия связывали как научные, так и другие устремления. Известно, например, что Юрий Рерих также стремился в годы войны в Россию, чтобы принять личное участие в боях против немецких захватчиков. Рахул неоднократно ездил в Тибет, где искал древние индийские манускрипты и многое там нашел. Научное содружество Рахула и Юрия, их глубокие научные интересы и поиски положили начало тем великолепным традициям, которые вошли в наши дни в повседневную практику в совместных творческих делах советских и индийских востоковедов. Позднее нам удалось получить от проживающей в Дарджилинге вдовы Рахула Санкритьяяна копии нескольких сохранившихся в ее семейном архиве писем Ю. Н. Рериха индийскому ученому на русском и английском языках.

Первое письмо на русском языке датировано 27 января 1956 года и послано из Калимпонга. В нем, в частности, говорилось о том, что Ю. Н. Рерих заканчивал перевод рукописи из собрания Рахула Санкритьяяна в Патне. «Прошу спешно сообщить мне, — писал Ю. Н. Рерих, — в каком именно монастыре Вы нашли эту рукопись. Нартханг или Сакья?» Далее Ю. Н. Рерих консультировался относительно точности перевода текстов, приводя ряд наиболее сомнительных выдержек из рукописи.

В другом письме из Калимпонга, также на русском языке, датированном 13 февраля 1956 г. Ю. Н. Рерих благодарил Р. Санкритьяяна за письмо от 2 февраля и добавлял: «Очень рад узнать, что Вы собираетесь посетить Калимпонг. Буду весьма благодарен, если скорейше сообщите свои мысли относительно следующих слов и названий (ниже следовал перечень слов: «название небольших вихар в Наланде», «название вихары в Наланде» и т. п.).

В письме на английском языке от 17 августа 1956(?) г. (к сожалению, весьма поврежденном из-за небрежного хранения) Ю. Н. Рерих сообщал о своей переписке с профессором Алтекаром, а также жаловался, что, в связи с плохой каталогизацией рукописей в Патне, ему не удалось обнаружить нужную для исследования рукопись. В этом же письме сообщалось о завершении работы над вторым томом «Голубых анналов», а также публикации в Лейдене монографии Ю. Н. Рериха о диалекте Амдо.

Последнее из присланных мне писем (на английском языке) датировано: «Москва, 8 октября 1959 г.». В нем говорится: «Мой дорогой друг, я был счастлив получить Ваше письмо от 22 сентября из Калькутты. Я поздравляю Вас с новым назначением. Мне ничего не известно о переводе «Прамана Вартика». «Библиотека Буддика» будет продолжена, и мы будем иметь возможность опубликовать наш перевод в этой серии (речь идет об издававшейся в Ленинграде уникальной серии буддийских рукописей — Л. М. ). Мой словарь продвигается. Я постараюсь направить Вам гранки. Моя «Тибетская грамматика» выйдет в феврале-марте будущего года. Видели ли Вы мою монографию по диалекту Амдо, опубликованную Туччи в Риме? Пожалуйста, напишите д-ру Алтекару о моей книге — она давно должна была выйти.

Мы заняты подготовкой к Международному конгрессу востоковедов в будущем году. Я несколько недель был в Монголии. Обязательно напишите мне о тибетских исследованиях в Индии. Открылся ли Институт в Гангтоке? Здесь интерес к индо-тибетским исследованиям весьма значительный. В прошлом году у меня было шесть студентов, а в этом гиду — шестнадцать. Как Ваше здоровье, как семья? Где сейчас Ананда Каусальяян?Передайте ему привет. Я был бы рад получить его соображения. Искренне Ваш, Ю. Рерих.»

Переписка Ю. Н. Рериха с Рахулом Санкритьяяна — еще одно свидетельство тесного сотрудничества русских и индийских исследователей Востока.

Татьяна Елизаренкова:

«Жаль, что это продолжалось только три года!»

С Татьяной Яковлевной Елизаренковой я познакомился совсем недавно. После прихода на работу в Институт Востоковедения Академии наук СССР я стал при каждой возможности захаживать в Научный Кабинет Ю. Н. Рериха, что расположился на ул.Рождественка, 12. Юрий Цыганков, заведующий Кабинетом, которого я знаю уже многие годы, был неизменно любезен и гостеприимен. Здесь всегда уютно, и особенно приятно чувствовать свою причастность к этому ухоженному, великолепно обставленному помещению, хранящему личную библиотеку Юрия Николаевича Рериха. Он собирал ее долгие годы, находясь еще в Индии, а с возвращением в СССР в 1957 году перевез коллекцию в Москву. Книги и материалы, рукописи и ксилографы на русском, английском, санскрите, тибетском, китайском и других восточных языках, расставленные в шкафах и на полках, составившие одну из уникальнейших востоковедных коллекций в нашей стране, — пробуждали какое-то особое благоговение...

Как-то просматривая каталог Кабинета, я спросил у Ю. Цыганкова, не хотел бы он, чтобы я написал о Кабинете Ю.Н. Рериха и о людях, которые проводят в нем исследования, кропотливо разрабатывая огромное наследие крупнейшего советского востоковеда^[1]. Человек скромный и тихий по характеру, привыкший в течение долгих лет работы в хранилище и читальном зале говорить если не полушепотом, то очень тихо, Ю. Цыганков ответил мне:

«Здесь все идет своим чередом, изо дня в день работают большие знатоки своего дела, люди поистине уникальных специальностей и подготовки... Закончена работа над десятитомным «Англо-русско-тибетским словарем, с санскритскими параллелями»; ее осуществили Вилена Дылыкова и Юрий Парфионович, что само по себе, по-моему, можно назвать научным подвигом. Есть и другие прекрасные ученые... Написать о них — значит привлечь внимание, — нужно ли это, ведь сразу же в Кабинет потянутся любопытствующие...»

Я стал убеждать его в обратном, — что преступно не рассказывать о научных подвигах, о делах, достойных описания в книгах, и т.д. и т.п. И Цыганков сдается...

«Ну что же, может быть, ты и прав, ведь этим людям действительно повезло — они были учениками самого Юрия Николаевича, прошедшие свое востоковедное «крещение» под десницей этого могучего мастера. Начните хотя бы с Татьяны Яковлевны Елизаренковой».

И вот, после долгих колебаний, я прошу уделить мне время одну из коллег и учениц Ю. Н. Рериха, на что Т. Я. Елизаренкова отвечает любезным согласием.

«Одна из регулярных даней памяти нашего учителя — ежегодные «Рериховские чтения», —рассказывает Татьяна Яковлевна;— Уже сложился довольно широкий круг ученых-докладчиков,— это те, кто изучает древние культуры — историю кушайов, буддийские находки, восточное языкознание... И все это в круге тех проблем, которые интересовали Юрия Николаевича Рериха». «Ю.Н.Рерих, — продолжает она, — принадлежал к семье больших русских патриотов,— все русское и прежде всего русская культура были для них чрезвычайно важны. Юрия Николаевича глубоко интересовала, например, роль русских в мировой культуре. Все это шло из семьи, где детей с детства приучали к полезному творческому труду. Юрий Николаевич рассказывал нам, что в самом раннем детстве их приобщали к земле—на огороде за каждым была закреплена грядка. И Юрий Николаевич трудился с юных лет до самой смерти, когда, возвратившись в Советский Союз, получил разрешение Н. С. Хрущёва открыть сектор истории религии, философии и культуры Индии. Хрущев его, судя по всему, очень любил. (К сожалению, в наши дни такого сектора не существует…) Юрий Николаевич своей работой в СССР выполнял миссию отца. Отец хотел, чтобы сын вместе с картинами вернулся на Родину и чтобы его искусство знали в СССР...

Приняли его в Москве очень хорошо, создали необходимые материальные блага, которые он, правда, не очень ценил. Но он чрезвычайно гордился, что ему доверили сектор в Институте востоковедения АН СССР.

Мне вспоминается 4 февраля 1958 года. Кто-то рассказал мне:

«Ты знаешь, недавно в Союз возвратился Юрий Рерих, поехали к нему домой». Поехать к Рериху без приглашения я не решилась, но вскоре по воле судьбы я познакомилась с ним. В Москве тогда жил удивительный человек — Гунапала Пиясена Малаласекера, известный буддолог и буддийский деятель; он приехал в нашу страну в качестве посла Цейлона. Посол очень близко знал Юрия Николаевича еще до его приезда в Советский Союз и относился к нему с большой симпатией. Н.С.Хрущев, кстати говоря, питал большую симпатию к Малаласекере. Мне довелось слышать оброненную им не очень, правда, тактичную фразу, когда он приехал в посольство Цейлона на приём: «Мой приезд — это скорее дань уважения послу, с которым не жалко проводить время».

Малаласекера как-то сказал Хрущеву: «I am a University man» («Я — университетский работник»). Он хотел читать студентам лекции, и ему разрешили вести в МГУ курс по буддизму. Кроме того, он преподавал пали — язык буддийского канона, а также вел занятия по сингальскому языку. Я занималась у него и в той и в другой группе.

Именно эти два человека чрезвычайно способствовали возрождению «буддийских штудий» в нашей стране, где традиции буддологии, некогда самой передовой в мире, были, к сожалению, прерваны. У нас существовала знаменитая буддийская академическая школа. Имена Минаева, Васильева, Обермиллера, Щербатского, Ольденбурга известны во всем мире, их труды издавались на многих иностранных языках. Щербатской умер во время войны, а вот поколению учеников Щербатского удалось сделать немногое, их физически не оказалось — почти всех пересажали! Так наступил перерыв традиции... С довоенного времени до конца пятидесятых — ни одного человека!..

Юрий Николаевич мечтал возродить отечественную буддологию, вернуть ее былую славу. Обстоятельства сложились так, что Малаласекера и Юрий Николаевич одновременно оказались в Москве. Малаласекера читал лекции и вел занятия. Юрий Николаевич взял на себя организационные вопросы; он был чрезвычайно активным, конкретным, а не абстрактным ученым, великолепным организатором, деловым, подтянутым, жившим для дела, не понимающим, например, как это можно нарушать дисциплину.

Он учился в разных странах мира: в Оксфорде, Сорбонне, Гарварде, у знаменитого ученого Чарльза Рокуэлла Ланмана, а кроме того, получил ортодоксальное образование в Индии, где провел 25 лет своей жизни. Вернувшись на Родину, Рерих считал, что необходимо возродить прежде всего «Библиотеку Буддику» — эта знаменитая серия с разгромом петербургской буддологии также прекратила свое существование. И Юрий Николаевич начал биться, чтобы серию возобновить.

Вскоре он также начал преподавать: прежде всего буддийский гибридный санскрит (язык буддистских текстов); была также создана группа ведийского языка (Вертоградова Виктория Викторовна); он преподавал также непальский язык, его ученики:Яковлев Геннадий Иванович, Бира.

Кстати, он очень любил монголов... Вспоминается случай: прихожу в Институт, в комнате сидят одни монголы, беседуют на своем языке, а председательствует Ю. Н. Рерих.

К нему сразу же потянулись люди, с ним старались провести как можно больше времени, интуитивно почувствовав, что судьба свела их с необыкновенным человеком. Все с увлечением слушали его рассказы. Он знал, что советскую буддологию не поднять ни одному востоковеду, кроме него. Он обладал для этого всем необходимым: необыкновенные способности, исключительная организованность, неповторимая судьба. Он много рассказывал нам о своей жизни на Востоке, полной всяческих приключений и случаев. Так, правитель гималайского княжества Сикким встретил его довольно настороженно. Из разговоров с ним можно было заключить, что стоило подумать, оставаться в Сиккиме или уезжать. Чтобы рассеять сомнения, решили, видимо, его испытать: чогьял (так в Сиккиме называли князя) сказал Ю. Н. Рериху, что во дворе дворца идут приготовления к стрельбе из лука, не хочет ли он присутствовать при этом? Когда спустились во двор, чогьял представил его своей жене и сказал, что она — непревзойденный стрелок, стреляет очень метко, и не доверится ли он ее мастерству? Рерих согласился. На голову ему положили яблоко. Женщина прицелилась, и через мгновение стрела пронзила яблоко, сбив его с головы Юрия Николаевича. После этого испытания ему разрешили заниматься исследованием страны. Такой ценой пришлось добыть доброе к себе отношение и полное доверие!

В Москве, как мы уже говорили, Ю. Н. Рерих занялся восстановлением «Библиотеки Буддики». В это время востоковедом Топоровым был сделан перевод с пали знаменитого трактата «Дхаммапада». Это один из текстов, который входит в состав буддистского канона — буддистские максимы — выдающееся литературно-философское произведение. Переводу была предпослана большая вводная статья Ю. Н. Рерих был редактором этой книги и стремился, чтобы книга вышла как продолжение «Библиотеки Буддики». Ему удалось это сделать в те времена, потому что он был Рерих и потому, что к нему хорошо относился Хрущев.

На титуле красовалось: «Bibliotheka Buddhika». И вдруг тираж арестован из-за вводной статьи. Если читать это введение сегодня, то обнаружить там нечто «крамольное» не удастся, но тогда было иное время, а потому даже изложение основных положений учения буддизма, объективная научная статья, могла вызвать неожиданную реакцию.

Ю. Н. Рерих тотчас же развивает бурную деятельность. Он каким-то образом заполучил шесть экземпляров книги со склада, один из них был вручен Сарвапалли Радхакришнану (Посол Республики Индия, в дальнейшем Вице-президент и Президент страны), другие — еще кому-то, и через неделю Бободжану Гафуровичу Гафурову, директору Института востоковедения АН СССР по дипломатическим каналам, из-за границы пришли поздравления по случаю выхода в свет «Дхаммапады». Вскоре Малаласекера устроил прием в своем посольстве в честь возобновления «Библиотеки Буддики» с приглашением прессы Москвы и других стран. В посольство Цейлона был приглашен Б. Г. Гафуров. А спустя некоторое время у Гафурова лежали на столе газеты из разных стран мира с фотографиями этого приема и соответствующими поздравлениями по поводу публикации книги.

Книга все-таки вышла в мир. Но Ростислав Александрович Ульяновский (он был тогда заместителем директора Института) вызвал к себе Ю. Н. Рериха и задал ему такой вопрос: «Зачем Вы сюда приехали?»

...Ю. Н.Рерих скоропостижно скончался через несколько дней. Умер он от разрыва сердца. Рерих был потрясен, он считал свой приезд миссией, служением по заданию отца.Он считал, что служит русской науке, способствует ее подъему...

Его безвременная смерть потрясла многих. Всего за три года жизни в СССР он успел сделать многое, очень многое и очень многое дать: не поддается описанию его вклад в преподавание восточных дисциплин, огромна его научная и общественная деятельность.

Но он не был подготовлен к нашей тогдашней действительности. Была, например, создана комиссия во главе с академиком Францевым по поводу «Дхаммапады» и идеологической направленности «невыдержанной» статьи. Юрий Николаевич не мог понять, что же происходит... Конечно, он мог обратиться за помощью к Хрущеву, который к нему, несомненно, благоволил. Он очень любил цейлонского посла, ученикам которого было разрешено ходить в посольство, В День республики Цейлона Хрущев встретил в посольстве Ю. Н. Рериха. Он спросил: «Ну как Вы живете, Юрий Николаевич? Как здоровье супруги?» Хрущеву и в голову не приходило, что супруги у Юрия Николаевича никогда не было! Тем не менее, ему, как я уже говорила, импонировали оба: как цейлонский посол-ученый, так и Ю. Н. Рерих, востоковед-будцолог. «Если Вам что-то будет нужно, — сказал он, прощаясь с Ю. Н. Рерихом,— то звоните, не стесняйтесь...»

Юрий Николаевич, конечно, не звонил, он считал, что сам справится со своими делами.

А дела были большие и важные. Огромные силы были отданы пропаганде художественного наследия отца — Николая Константиновича Рериха. Велась научная деятельность в различных областях, прежде всего в востоковедении. Он.отдавал явное предпочтение Востоку, западная культура была для него пустой, нравственные ценности он видел именно на Востоке.

В 1959 году я собиралась поехать в Англию, по линии научного туризма, на две недели, что потом и осуществилось. Усердно готовилась, чтобы английский язык был в лучшей форме.

Ю. Н. Рерих смотрел на мои старания и улыбался. Я спросила:

«Юрий Николаевич, а не бывает ли Вам иногда скучно без Англии, Франции, США..?» «Нет»,— отвечал он. «А я вот радуюсь, что поеду». — «Для меня же это камни, пустота, меня туда не тянет, хотя Вас я понимаю».

То был человек замечательный, необычный, сердечный. Те, кто знал его в эти три года, были счастливыми людьми.

Малаласекера очень переживал случившееся, он вскоре уехал из Москвы представителем Цейлона в ООН. Во время нашей встречи он как-то сказал: «Профессор Рерих умер,он так торопился, что не успел мне об этом сообщить заранее».

О Ю. Н. Рерихе можно говорить и говорить бесконечно. Хотя это было тридцать лет назад, все это осталось в памяти. Он вел себя в коллективе совершенно великолепно. Мы никогда не знали, например, кому из нас он отдает предпочтение. Он был равно внимателен ко всем. Если с вами что-то случалось, вы чувствовали себя в центре внимания. Между прочим, люди, которые не видели в жизни ничего, кроме науки, были ему чуждыми.

Рериху меня представил Малаласекера. Я была его ученицей, старательно зубрила языки, к этому времени написала очерк языка пали. К своим студентам посол-учитель относился, как к своим родным детям.

— Хотите посмотреть спектакль в Большом театре? У меня билеты в ложу...

Нет, спасибо, я не хочу.

Или перед отъездом в Лондон:

— У Вас же нет денег, Вы не сможете купить там нужных Вам книг! Я Вам одолжу доллары?

— Нет, спасибо, я обойдусь.

Он очень в меня верил, поняв, что я посвящу науке всю свою жизнь. Однажды он подвел меня к Ю. Н. Рериху и сказал:

«She is my favourite student. She is working very hard». («Она моя любимая студентка, она очень много работает»).

Рерих подошел ко мне не сразу. Но как-то при случае спросил:

«Чем Вы занимаетесь?»

Я ответила, что занимаюсь глаголом в «Ригведе», и с тех пор началась наша дружба, общение с ним, обогащавшее меня безгранично. Все, кто с ним работали,— это люди, отмеченные его индивидуальностью. Я повторюсь и скажу, что он был человек необыкновенный, в этом было легко убедиться при работе с ним. Мы оказались вместе в комиссии по переводу Смирновым «Махабхараты». Знание санскрита в переводе такого труда не уведет далеко, нужно было хорошо знать философскую систему индуизма, а Смирнов к тому же обладал еще и своей особой системой.

Работала нас целая группа ученых, получилось так, что потом почти все, за редким исключением, уехали из СССР. Пятигорский, например, любимый ученик Ю. Н. Рериха, уехал в Лондонскую школу востоковедения и африканских исследований Первая секретарша Семека занималась монастырями Цейлона, уехала. Любоцкая, вторая секретарша Рериха, занималась древними юридическими трактатами, тоже уехала. (Я была не того склада, меня интересовала прежде всего наука, и я считаю, что мне повезло — у меня были великолепные учителя, и я училась у них не покладая рук).

...И вот комиссия по редактированию переводов Смирнова во главе с Ю. Н. Рерихом. Мы сразу же почувствовали уровень его знаний, его абсолютный демократизм, уважение, с которым он относился к каждому, как будто рядом сидели не начинающие ученые, а его коллеги из Парижа, Лондона или Нью-Йорка. Он корректно спрашивал каждого: «Что Вы думаете по этому поводу?»

Работали мы без перерывов, до предела напряженно. К концу третьего часа у всех голова шла кругом; и только один человек был всегда на высоте, свежий и подтянутый, Ю. Н. Рерих.

Я осознавала, как все это было важно, сколько он давал нам от себя. Вспоминаю, как мы долго бились над одним моментом, и вдруг я предлагаю самый правильный, как мне кажется, вариант перевода. Редакция перевода принимается, и я — на седьмом небе. Мне хорошо, я горда. Но потом у меня зарождаются сомнения: а ведь это не я, это был он, он своей мыслью вел меня. Во второй раз — снова прорыв, взлет мыслей, и снова я понимаю — это не я! На эту тему мы никогда с ним не говорили, хотя понимали друг друга без слов.

Он был невероятно аккуратен, я бы сказала, патологически аккуратен. Мы часто ловили себя на том, что никто из нас толком не знал этого человека. Мы делали для себя в нем постоянные открытия. Он же не торопился раскрываться: его недоверие к нам таяло постепенно. Это был человек совершенно иного уровня. То был поистине айсберг, видимое было чуть-чуть на поверхности, а все главное — внутри.

Был эпизод, который нас всех удивил. Все мы должны были сдавать экзамен по военному делу. Человеку, так далекому от этого, как я, экзамен был настолько чуждым, что я решила не тратить на подготовку к нему своего времени. Мы, естественно, делились своими впечатлениями в присутствии Ю. Н. Рериха, описывая детали своих ответов на занятиях. Он слышал наши шутки и реплики типа: «Господи, и кому все это нужно!»

И вот наступил день экзамена. Ю. Н. Рерих пришел раньше всех и первым пошел отвечать. И буквально поверг в ступор экзаменатора, продемонстрировав такие знания военного дела, о которых никто и не подозревал! Мы тогда не знали, что Ю. Н. Рерих ведал военной организацией в Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха и прекрасно знал оружие. Это было для нас огромным открытием.

Я всегда занималась языкознанием, закончила филологический факультет МГУ, а индологией стала заниматься не сразу. Учась в аспирантуре МГУ, прошла курс хинди, а диссертация была по санскриту. Кончала уже в МГИМО. Потом преподавала хинди в МГУ, а потом — урду у великолепного знатока этого языка Николая Кузьмича Дородницына. Санскрит — у профессора Петерсона Михаила Николаевича. Позднее я посвятила ему свою «Антологию гимнов Ригведы». Потом училась у Малаласекера.

Затем стала интересоваться древней культурой Индии, переключилась на ведийский язык и увлеклась историей индо-ведийских языков.

В Институте Востоковедения АН СССР уже тридцать лет, перешла сюда в 1958 году. До 1972 года сохранялись курсы в Институте восточных языков.

Хорошо может рассказать о днях учебы у Ю. Н. Рериха Вертоградова, работающая в Отделе Древнего Востока. Это широкий специалист по среднеиндийским языкам — по пракритам, специалист по надписям в Кара-Тепе (бывшая Кушанская империя). Занимается также древнеиндийским искусством. Ей принадлежат великолепные переводы древнеиндийской любовной лирики в соавторстве с Алихановой, которая читает курс по древнеиндийской литературе, по поэтическим трактатам.

...С Рерихом в нашей жизни очень многое началось, жаль, что это продолжалось только три года! Он принес огромную помощь нашей науке. Он радовался, что приехал на Родину, он чувствовал свое призвание и предназначение, и каждый день был посвящен активной плодотворной деятельности. Таков этот сын своей семьи.

...«Агни-Йога» никогда не была на виду. Он был абсолютно лоялен. Он занимался наукой, но не простой наукой, а русской наукой.

Когда Юрий Николаевич умер, Святослав Николаевич находился в Москве. Один приехал, а второй умер. И тогда «Агни-Йога» появилась на памятнике на Ново-Девичьем кладбище в Москве. Святослав Николаевич очень долгое время плохо относился к нашему институту...»

Академик АН МНР Ш. Бира:

«Он был моим Гуру»

Монголия занимает в научной и художественно-творческой биографии великого русского художника Николая Рериха и членов всей его необыкновенной семьи особое место. Академик Рерих, воспевший разбуженный, проснувшийся от вековой спячки Восток, создает целый цикл великолепных полотен, так и вошедший в историю мирового искусства как «монгольский». Далеко не, случайным был его дар правительству Монголии собственной картины «Красный всадник». Монголия, где Рерихи провели около года, стала важнейшим звеном в цепи восточных исследований всей Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха 1925 —1928 гг. Именно в Улан-Баторе Н. К. Рерих вместе со своей женой, крупным знатоком истории буддизма и специалистом в области сравнительного религиеведения, Еленой Ивановной Рерих, создает свой значительный философский трактат «Община». Но, пожалуй, больше всего сил и энергии изучению истории, культуры, языка Монголии отдал Юрий Николаевич Рерих. Его по праву можно назвать одним из крупнейших монголоведов современности. Об этом воспоминания академика Академии наук МНР, профессора Ш.Бира.

С Шегдарыном Бирой, академиком Академии Наук Монгольской народной республики, я познакомился также в Институте востоковедения. Этот видный монгольский ученый, генеральный секретарь Международной ассоциации монголоведения, один из руководителей исторической науки в своей стране, был здесь занят в одном из совместных с советскими учеными проектов. Он очень популярен в кругах советских ориенталистов: в заполненных в присутственный день учеными коридорах ИВАНа (так сокращенно принято называть Институт Востоковедения АН СССР) его постоянно окликали, останавливали, чтобы дружески пожать руку. Как потом выяснилось из беседы с профессором Ш. Бирой, в этом не было ничего удивительного — судьба связывает его с главным союзным востоковедным центром вот уже более 30 лет. И практически с первых же шагов научной карьеры его наставником, учителем и заботливым старшим другом стал Юрий Николаевич Рерих.

...Мы сидим за оказавшимся свободным одним из столов научного Кабинета Ю. Н. Рериха и шепотом, чтобы не мешать работающим там исследователям, ведем беседу о человеке, который стал для Биры не просто научным руководителем, назначенным дирекцией, чтобы прививать практические навыки начинающему исследователю, а подлинным Гуру, или «Учителем жизни».

«Я, в то время аспирант Института Востоковедения АН СССР, был учеником Юрия Николаевича с 1957 по май 1960 г., — рассказывает профессор Бира. — Был он моим руководителем при разработке проблем монгольской тибетоязычной исторической литературы. Собственно, сама тема была подсказана также им, и с тех пор вот уже тридцать лет я работаю в этом определенном Рерихом научном направлении. Под руководством Юрия Рериха я изучил тибетский язык и санскрит. С Рерихом тогда работал другой советский тибетолог, Черемисов, автор бурятско-русского словаря. Был он большим другом Юрия Николаевича. Именно Черемисову я сдавал экзамен по тибетскому языку в ту памятную пятницу, когда пришла недобрая весть о безвременной кончине великого ученого-монголоведа».

В октябре 1957 г. Бира, в то время начинающий аспирант, приехал в Советский Союз из Улан-Батора, чтобы работать над монголо-тибетскими источниками, но оказалось, что найти для него специалиста в качестве научного руководителя не просто. Помог случай: в беседе с ним работавший тогда в отделе аспирантуры востоковед Баранов сказал: «Только что в Союз возвратился из Индии Юрий Николаевич Рерих. Поезжайте к нему, вот вам адрес: Ленинский проспект, 32. Вдруг он согласится...»

Вира тотчас же, не откладывая, поехал к Рериху, постучался по указанному адресу. Дверь ему открыл сам Ю. Н. Рерих:

среднего роста интеллигентный человек, с бородкой, очень любезно произнесший по-русски: «Заходите!» И тотчас же перешел на монгольский. «Мне стало сразу легко, спокойно на душе, — вспоминает Бира. — Беседа захватила меня и я не заметил, как пролетело больше двух часов. Все потрясало меня в кабинете Ю. Н. Рериха, прежде всего книги, тысячи книг, различные произведения тибетского и монгольского искусства, и конечно же, неповторимые картины Николая Константиновича Рериха, отца Юрия Николаевича, создавшего, как известно, целый «монгольский цикл» картин. Но больше всего впечатлял сам сидевший передо мной человек, поражавший своими знаниями, утонченной манерой обращения, тем, что он совершенно свободно владел моим родным языком... Я подробно рассказал ему о себе, о своих интересах, о том, что мне уже тридцать лет (я родился в Улан-Баторе в 1927 году), что я окончил в своем родном городе школу, а затем приехал в 1946 году в Советский Союз на учебу в Институт международных отношений при МИД СССР, что являюсь специалистом по англоязычным странам, а кроме того, владею французским языком. Рассказал Юрию Николаевичу и о том, что теперь решил отдать себя научной работе, в связи с чем и поступил в аспирантуру Института Востоковедения...»

Встреча с Ю. Н. Рерихом навсегда определила судьбу молодого монгольского ученого, он полностью посвящает себя изучению истории и культуры Монголии, а также смежных стран — Тибета, Индии и других центрально-азиатских государств. Все это сопровождалось интенсивными занятиями восточными языками. Рерих считал, что изучать средневековую культуру Востока без знания санскрита и тибетского просто немыслимо. Он определял тибетский язык как «латынь» Востока, а санскрит — как священный язык буддизма.

Собственно, под его руководством студенты и изучали эти два языка. Тибетский язык был особенно распространенным среди буддийских лам, на этом языке написано очень большое количество книг.

«Вы знаете, — говорил Ш. Бира, — Юрию Николаевичу Рериху, как мне кажется, доставляло особое удовольствие работать с молодым ученым-монголом. За двадцать лет до нашей встречи он записывал в своих путевых заметках (они позднее увидели свет в виде книги «По тропам Срединной Азии»): «За последние годы большие перемены произошли в духовной жизни монголов. В Улан-Баторе издается ежедневная газета на монгольском языке, а недавно на прилавках появились учебники для средних школ. За всем этим стоит неустанная деятельность ученого секретаря Монгольского научного комитета (в декабре 1930 г. преобразован в Комитет наук МНР, с 1961 г. — Академия Наук МНР, — Л.M.) доктора Ц. Ж. Жамцарано... Приятно отметить это разбуженное стремление к знанию у народа, нация, соединяющая в себе отвагу потомственных наездников со стремлением овладеть сокровищами культуры, имеет большое будущее». В какой-то степени я, по всей вероятности, был олицетворением этого «разбуженного устремления». Импонировало ему и другое: мое желание к изучению забытого средневекового культурного наследия. Рерих отмечал, что в прошлом великие учителя буддизма в Монголии и Тибете посвятили доктринам Калачакры, или «колеса времени», и доктринам буддизма целые тома. Среди этих имен им были отмечены Атиша и Бромтон, Балдан-Эшей и Джебдзун-Таранатха. Он приветствовал возрождение мощного фольклора, иногда в виде пророчеств, песен, намтаров или легенд, илам-йигов или напутствий. Он мечтал о всестороннем исследовании учения Калачакры и связанной с ним литературы, а также их влияния на массы буддистов Центральной Азии».

«Мы в Монголии познавали Индию через Тибет, — продолжает свой рассказ профессор Бира. — На всю духовную жизнь и историю Монголии индо-тибетская культура оказала огромное влияние. Именно из этих стран в Монголию пришел буддизм, пропитавший все сферы нашей цивилизации... И все это было крайне поверхностно изучено. И уже тогда, тридцать с лишним лет назад, мы взялись с Ю. Н. Рерихом за ликвидацию «белых пятен» и трудились в буквальном смысле в «духе перестройки», хотя, разумеется, в то время такого термина не существовало в природе. Но дух обновления, разбуженный XX съездом КПСС, уже тогда витал, вселяя большую веру в каждого из нас. Уже тогда мы, например, не считали, что буддистские монастыри — это центры религиозного мракобесия. Отнюдь, как считал Ю. Н. Рерих, то были исторически сложившиеся центры просвещения и средневековой культуры. Он мечтал соединить центры буддологии и тибетологии в Улан-Баторе и Улан-Удэ, учитывая их как традиционно сложившиеся родственные центры восточной культуры».

....Так, начиная почти с первого дня знакомства монгольского аспиранта с Ю. Н. Рерихом, строго по расписанию, в кабинете на Ленинском проспекте, стала регулярно заниматься «тибетская группа». Их было пятеро — бурят Бадараев (позднее научный сотрудник Института общественных наук бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР, его уже нет в живых), Богословский (позднее сотрудник Института Дальнего Востока АН СССР), F. И. Яковлев (Центр индийских исследований Института Востоковедения АН СССР), Туркин (китаист) и Шегдарын Бира из МНР.

«Но для меня было сделано исключение, — говорит профессор Бира, — я занимался у Ю. Н. Рериха ежедневно, то есть еще и в воскресенье, в субботу и четверг. Каждое занятие длилось два часа. С одной стороны, Ю. Н. Рерих хотел сделать из меня тибетолога, а с другой, ему хотелось большего непосредственного общения с монголами, чтобы, как он считал, поддерживать на должном уровне свои знания современного монгольского языка. Он прекрасно знал, кстати говоря, изысканный классический монгольский! Буддистские трактаты, которые мы с ним изучали, он объяснял мне по-монгольски, а не по-русски. Он знал литературный язык, знал переводы с тибетского на монгольский буддологических терминов. Благодаря ему я научился комментировать буддистские трактаты на переводном монгольском языке, очень специфическом, носившем чрезвычайно сильное влияние тибетского и санскрита. Естественно, что без знания этих двух последних языков было бы практически невозможно понять те же буддистские трактаты на монгольском языке!»

«Мы занимались, — продолжал Ш. Бира, — монгольским, как правило, в конце урока, минут за 10-15 до его завершения, при этом переходили на свободный разговор-диалог. Речь шла о самых обыденных делах, о научной жизни в Монголии, об Улан-Баторе, и т.п. Интерес к разговорному монгольскому был, как потом выяснилось, не случайным; у этого в высшей степени организованного человека все было посвящено какой-то большой цели. В нашем конкретном случае это объяснялось тем, что Юрий Николаевич Рерих готовился к новой поездке в Монголию.

Он приехал в Монголию в августе 1958 года. То был второй его визит в мою страну; тридцать один год спустя после посещения Монголии в 1926-1927 годах, во время знаменитой Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха. Он с интересом осматривал Улан-Батор и его окрестности. Его очень хорошо приняли в монгольском правительстве. Пожалуй, наибольший интерес для него представило посещение Ганданского монастыря в Улан-Баторе, где он общался с ламами, присутствовал на службе и тогда же рекомендовал создать при Гандане высшую религиозную школу. Позднее его рекомендации очень пригодились: школа успешно работает и в наши дни».

«Я сопровождал его во время поездки, — рассказывает профессор Бира. — Мы тогда искали знаменитую картину Н. К. Рериха «Красный всадник», подаренную им монгольскому народу и врученную премьеру МНР Церендоржу. Но обнаружить тогда картину не удалось. Лишь позднее она была найдена, и впервые о ней написала в журнале «Вокруг света» советская журналистка Ломакина (в это время я уже работал директором Института Востоковедения АН МНР).

Еще раз Ю. Н. Рерих приезжал в Монголию на I Конгресс монголоведов в 1959 году. Это была основополагающая, очень важная встреча ученых, положившая отсчет регулярным международным форумам монголоведов. Позднее была создана Международная ассоциация монголоведения, но традиция и преемственность идет от самого Юрия Николаевича Рериха. Он выступил тогда с докладом «Тибетские заменители в монгольском языке» и был единственным из всех иностранцев, кто говорил на монгольском языке. Это производило огромное впечатление».

«Между прочим, — продолжал мой собеседник, — недавно в Монголии появились воспоминания о Ю. Н. Рерихе некоторых монголов. Его первым учителем монгольского языка был Сотов, в то время (20-е годы) совсем молодой ученый. Он давал Рериху уроки в 1926-1927 гг. Его поражала преданность Ю. Н. Рериха науке, упорство и настойчивость, с которыми он изучал полюбившийся ему язык монголов. Поистине, я не знал более работоспособного человека, чем Ю. Н. Рерих; он работал всегда. Когда бы я ни приходил, я постоянно и неизменно заставал его за рабочим столом. Это был для нас, его учеников, живой пример как нужно работать, как посвящать свою жизнь науке без остатка, постоянно обогащая свой кругозор, пополняя свои знания ежедневно и ежечасно. Потрясала его высочайшая образованность, обширнейшие знания — казалось, что он знает все! Своеобразен был его метод преподавания: в дополнение к занятиям отдавал нам в порядке закрепления списки книг по предмету, причем они могли быть на самых различных языках. Он не спрашивал, знаю ли я или мои коллеги тот или иной язык, это само собой подразумевалось: если ты специалист в какой-то области, ты преодолеешь любой языковой барьер, чтобы понять и усвоить все новое в интересующей тебя области знаний! Так, однажды он дал мне книгу на итальянском языке одного известного востоковеда «Тибет и Китай». Я несколько замялся и стал что-то лепетать, что вызвало следующую реакцию Ю. Н. Рериха: «Как, разве вы не знаете итальянского?»

Ю. Н. Рерих щедро делился с нами своей библиотекой, книгами и материалами по тибетологии, монголоведению и даже заставлял студентов читать книги.

Мне думается, что он никогда не считал себя верующим буддистом, но последователем буддизма как предмета высокой науки— несомненно. Он беспредельно любил этот предмет, хотя у него имелись свои совершенно трезвые оценки буддизма. При этом его интересовали и марксистско-ленинские интерпретации в этой области, однако он решительно выступал против любых поверхностных суждений, против вульгаризации науки».

«Помнится, — вспоминает профессор Бира, — что отдельные сотрудники не одобряли тему моей диссертации: что, мол, серьезного могли написать средневековые буддистские ламы? Я пришел к Ю. Н. Рериху и сказал: некоторые не одобряют тему моей научной работы. Он спокойно выслушал меня и ответил:

«А вы их не слушайте. Вряд ли они выступают в данном случае как ученые, вы стоите на правильном пути, время покажет, кто прав, а кто заблуждается. Нам нужно сделать важную работу, а потому думайте о другом: как разработать поистине научную концепцию». Он всерьез сожалел, что в Советском Союзе утрачена классическая традиция изучения буддизма. Он не раз говорил, что все это нужно скорее воссоздать, что у нас крайне мало ученых в этой области, что наши знания в ней крайне скудны.

Юрий Николаевич принадлежал к той, все еще, к сожалению, не слишком многочисленной группе людей, которые действительно понимают Азию, ее характер, упования ее народов, тонкости их души. Он прекрасно знал восточные языки, ибо считал, что без знания языков не уловить нюансов той или иной человеческой индивидуальности. Но и это еще не все: у меня выработалось глубокое убеждение, что он не был книжным учителем, он знал жизнь Востока очень широко и глубоко. У нас порой бытует превратное представление — уход в науку должен вести к подчинению жизни науке. Для Рериха наука означала еще большее познание жизни, сочетание глубочайшей жизненной подготовленности с глубочайшим знанием практики жизни!

Другая черта, отличавшая этого прекрасного человека — чувство неразрывной связи прошлого с настоящим. Он уже тогда ставил на первое место общечеловеческие ценности, он уже тогда об этом мечтал, а мы, к сожалению, к этому слишком мало прислушивались.Хотя он прожил в СССР всего лишь три года, он оставил большой и яркий след в советском востоковедении, и не только в Москве, но и в других центрах науки. Особенно много сделали его ученики в Бурятии, в Улан-Удэ.

Но, как видите, дело не ограничилось только вашей страной, Рерих много сделал для востоковедения и, в особенности, для тибетологии и монголоведения в самой Монголии.

Мне кажется, что если бы не его советы и помощь, то не увидели бы света и мои собственные работы».

Член-корреспондент АН СССР Г. М. Бонгард-Левин:

«Наша буддология стала возрождаться с приездом Ю. Н. Рериха»

«Разгром буддологической школы в 1930-е годы в СССР неминуемо вел к утрате многого из культурного наследия народов буддийского ареала, а это, в свою очередь, повлияло и на наш авторитет в буддийском мире, — отмечает ученик Ю. Н. Рериха Г. М. Бонгард-Левин. — К счастью, с середины 50-х годов, особенно после приезда в СССР Ю. Н. Рериха, наша буддология стала возрождаться...

Юрий Николаевич, вернувшись в СССР, всего за два с половиной года сумел поднять буддологические и тибетологические исследования в нашей стране на качественно новый уровень.

Возглавляемая Юрием Николаевичем московская школа играла заметную роль в развитии нашей буддологии, восстанавливались добрые традиции и в других городах, где стали работать его ученики. Казалось, отечественная буддология обретает свое новое рождение...

Но 21 мая 1960 года Юрия Николаевича не стало: острый инфаркт миокарда. Тогда его смерть воспринималась нами очень личностно, как потеря любимого учителя. Теперь мы понимаем всю невосполнимость этой утраты для отечественной науки.

Думаю, что в кончине Юрия Николаевича есть и вина тех, кто его окружал, особенно тех, кто своим волевым решением определял пути развития отечественной буддологии, тибетологии, индологии. Почти все понимали масштабность личности Рериха как ученого и патриота России, тем не менее отношение к нему было неоднозначным. Его упрекали в религиозности, в непонимании марксистского учения... Слышал я и совершенно нелепые, чудовищные обвинения в его адрес. После выхода перевода «Дхаммапады», одного из основополагающих сочинений раннего буддизма, переводчик текста В. Н. Топоров и Ю.Н.Рерих — ответственный редактор — были обвинены в апологетике буддизма, в распространении «чуждой концепции» историчности Будды. Снова закрыли «Библиотеку Буддику», а на собраниях начались, как мы привыкли говорить, проработки... Тяжело об этом говорить, но уберечь Юрия Николаевича мы не смогли.

Б. А. Смирнов-Русецкий

ВСТРЕЧИ С ЮРИЕМ НИКОЛАЕВИЧЕМ РЕРИХОМ

Мне выпало редкое счастье встретиться с Николаем Константиновичем Рерихом и его женой Еленой Ивановной в их приезд в Москву в 1926 году. Тогда же я познакомился с Юрием Николаевичем. Это знакомство было продолжено в 1957 году, когда он вернулся на Родину и работал в Институте Востоковедения Академии Наук СССР.

Юрий Николаевич был горячим патриотом: еще в годы Великой Отечественной войны он подавал заявление Советскому правительству с просьбой зачислить его в ряды Советской Армии. Решение вернуться на Родину созрело давно и было поддержано Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной. Его задачей было продолжение той духовной миссии, которую Николай Константинович не успел довершить. В Учении Живой Этики, предназначенном прежде всего для России, было сказано: «В Новую Россию — Моя первая весть». В условиях сталинского режима распространение идей Учения было фактически исключено, как показал печальный опыт деятельности «Амаравеллы», когда трое из членов группы были репрессированы.

После смерти Сталина, с приходом к власти Хрущева условия во многом изменились; за короткое время жизни в Россия (с августа 1957г. до 21 мая 1960г.) Юрий Николаевич сделал необычайно много, и семена, посеянные им, дали необычайные всходы.

Не менее важной задачей Юрий Николаевич считал возвращение на Родину творческого наследия Николая Константиновича, приобщение его искусства к духовной жизни страны. В этой работе я принимал посильное участие, о ней сохранил в памяти многие подробности, и именно этот аспект деятельности Юрия Николаевича будет основной темой моих воспоминаний.

Первая встреча с Юрием Николаевичем произошла в июне 1926 года, в гостинице «Большая Московская», где останавливалась семья Рерихов. Запомнился его юный облик с темпами глазами и русой бородкой; уже тогда было заметно его сходство с отцом, а с годами оно еще увеличилось.

Мы обменялись несколькими фразами, но встреча была кратковременной, и Юрий Николаевич в дальнейшем скромно оставался в стороне и в последующих встречах с Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной не участвовал.

Его внешний облик очень хорошо передает снимок, сделанный весной 1926 года в Урумчи, где он стоит вместе с отцом и консулом СССР в Урумчи А. Е. Быстровым.

Прошло тридцать лет. Я почти ничего не знал о семье Николая Константиновича; приезд Юрия Николаевича в СССР в августе 1957 года был для меня полной неожиданностью

И все же наша встреча состоялась и произошла она через десять дней после его приезда. Мы с женой пришли в летний театр «Эрмитаж» посмотреть вечер цейлонского танца.

После окончания представления нам захотелось поближе взглянуть на танцоров и мы подошли к крайней ложе у сцены.

Я невольно взглянул на сидящих в первом ряду: между двух женщин сидел пожилой мужчина, с седеющей бородой, необычайно похожий на Николая Константиновича. Он обернулся на мой напряженный взгляд и внимательно посмотрел на меня. Я почувствовал, что он меня узнал.

Мы встретились на одной из дорожек сада. Юрий Николаевич действительно узнал меня и познакомил с сестрами Богдановыми, приехавшими вместе с ним.

«Я работаю в Институте Востоковедения Академии Hayк — сказал он. — Мы остановились в гостинице «Ленинградская». Приходите к нам. А скоро мы должны получить квартиру на Ленинском проспекте». Он дал мне адрес гостиницы и своей будущей квартиры. Он задал еще несколько вопросов о моей жизни и моих друзьях-художниках, с которыми был знаком.

В то время я работал в Институте Металлургии Академии Наук СССР, на Ленинском проспекте, довольно близко от того дома, где впоследствии поселился Юрий Николаевич.

...Вот и новый, большой дом, на углу Ленинского и Университетского проспектов, внутренний сад, через который проходишь, чтобы дойти до подъезда, где жил Юрий Николаевич. На мой звонок открыла Людмила Михайловна — старшая из сестер Богдановых. Юрий Николаевич вышел из своего кабинета и пошел мне навстречу. В этой первой встрече, в дружеском объятии сразу же сгладилось то огромное расстояние в пространстве и во времени, что разделяло нас...

Он был похож на отца — тот же овал лица, те же твердые, довольно широкие скулы, те же очертания головы и борода.Но глаза, карие с зеленоватым отливом, больше напоминали мать. Во всем облике Юрия Николаевича светились доброта, ясность, великая простота общения и затаившаяся в глубине глаз мудрость. И еще запомнилось сразу это удивительное чувство русской сердечности и гостеприимства.

В эти дни он был полон глубокой радости, связанной с возвращением на Родину. Он осматривал Кремль, побывал в Загорске, жадно приобщался ко всему русскому.

Захотелось сразу так много узнать о том, что произошло за эти долгие годы, о жизни в Кулу, о путешествиях,о событиях в Америке.

Юрий Николаевич не любил рассказывать о себе. Но о жизни в Кулу я постепенно узнавал из его рассказов, отчасти из беглых упоминаний Людмилы и Раи (Богдановых), а главное, из жизни самого Юрия Николаевича, сохранившего и в Москве тот же уклад. В Кулу они вставали очень рано— в шесть часов. Принимали ванну, готовились к завтраку и в восемь часов сходились к столу. Из рассказов Юрия Николаевича я понял, что они отрицательно относились к хатха-йоге, и кроме краткой пранаямы, не делали никаких упражнений. Зато Юрий Николаевич каждое утро ездил верхом. Еще с молодых лет он любил верховую езду, а экспедиции в Центральной Азии создали особую привязанность к лошадям, ибо долгие месяцы приходилось проводить в седле. Живя в Москве, Юрий Николаевич скучал по верховой езде, но увы, этой радости он был лишен.

После завтрака каждый шел на свое «рабочее место» — Николай Константинович в мастерскую, Елена Ивановна — в рабочий кабинет, а Юрий Николаевич в Институт «Урусвати» или в свой рабочий кабинет.

Так начинался рабочий день и длился до обеда. После обеда и короткого отдыха работа возобновлялась и продолжалась до ужина.

И только после ужина семья собиралась в гостиной и обычно слушала музыку. Вся жизнь каждого члена семьи строго была. подчинена дисциплине; но дисциплина не была навязана извне, она проистекала из любви к труду, из сознания благодетельного значения ритма в жизни и работе.

Духовный ритм творческого труда творил чудеса. Количество картин Николая Константиновича неизмеримо велико; с трудом верится, что один человек мог создать столько произведений, написать столько книг, вести такую обширную переписку.

Юрий Николаевич замечал: «Николай Константинович работал как будто не спеша, даже медлительно; а успевал сделать так много благодаря строгому ритму работы; он способен был соединить одновременно несколько работ, и выполнял их так безошибочно, что потом было нечего исправлять».

Действительно, когда он диктовал свои «Листы дневника», он строго укладывал текст каждой темы именно в страницу, проявляя высокое литературное мастерство. Мне довелось просматривать вместе с Юрием Николаевичем (отбирая для публикации) 650 страниц «Дневника», и лишь очень изредка я встречал небольшие поправки, сделанные рукой автора.

Рая и Людмила Богдановы отмечали, что Николай Константинович отличался необыкновенным спокойствием и всегда ласково и сердечно с ними обращался.

Спокойствие, тишина и углубленность их уединенной жизни в Гималаях, постоянная творческая работа, изучение духовной жизни, философии и религий Индии — все это звучало в рассказах Юрия Николаевича; и в его жизни, в тишине его кабинета, который с трех сторон был окружен полками с книгами — древними и современными, — незримо присутствовал аромат восточной мудрости и глубокая сосредоточенность ученого, погруженного в постоянную творческую работу.

Он был зачислен в Институт Востоковедения, но в Институте, видимо, еще не знали, каков должен быть круг его работ, ведь впервые в Институте должен был работать ученый с мировым именем, приехавший из-за границы.

Проходил месяц, другой, и Юрий Николаевич жаловался мне:

«Я получаю деньги, а работу все еще не дают». Так продолжалось около четырех-пяти месяцев со времени его приезда.В этот период началась деятельность Юрий Николаевича, направленная на организацию выставки картин Н. К.. Рериха.

Эпопея с организацией первой выставки проходила на моих глазах и с моим участием. В этом действии особенно ярко проявились все ценные качества Юрия Николаевича: терпение и настойчивость, мягкость и деликатность, в обращении с людьми и непреклонность в достижении поставленной цели. В этой работе он умел заинтересовать и увлечь людей, проявлял необычайную широту в оценке перспектив будущего.

Николай Константинович перед уходом поделил свои картины и этюды поровну между обоими сыновьями. Юрий Николаевич взял с собой на Родину все картины и этюды, принадлежавшие ему. Общее их число, вместе с этюдами (последних было около 500) составляло примерно 560 работ. ( Картины шли из Индии на пароходе, вместе с Юрием Николаевичем и сестрами Богдановыми, но по прибытии задержались несколько в Одессе, и лишь в октябре были доставлены в Москву и переданы на хранение в Третьяковскую галерею.

Юрий Николаевич обратился к министру культуры Н.А.Михайлову с просьбой об организации выставки. Михайлов предложил устроить выставку в залах Академии художеств, однако академики тормозили это решение, и оно не было реализовано.

Вторично обратился Юрий Николаевич к Михайлову, и был предложен маленький, плохо освещенный зал на улице Горького 25, который явно не подходил для выставки. После третьего раза был предложен зал на Кузнецком мосту 20, тоже очень небольшой по размерам, но все же более подходящий.

Вместе с Юрием Николаевичем мы отправились в. Третьяковскую галерею, чтобы отобрать картины на эту первую выставку. В качестве консультантов для отбора присутствовали художник П. И. Крылов и сотрудник Третьяковской галереи Е. В. Журавлева.

Так как выставочный зал был сравнительно невелик, то пришлось ограничивать количество картин. Было отобрано 33 крупных картины, в том числе: «Ждущая», «Гималаи», «Ладак», «Нанда-Деви», «Лхаса», «Сантана», «Огни на Ганге», «Горное озеро», «Бэда-проповедник», «Гесэр-хан», «Помни!», а из русских тем: «Борис и Глеб», «Поход Игоря», «Настасья Микулична». Кроме того были отобраны более ранние произведения, находящиеся в Третьяковской галерее и Русском музее — «Гонец», «Город строят», «Заморские гости», «Святой остров» и другие. Всего на выставке было представлено 36 картин и 95 этюдов.

Большую трудность представило составление каталога. Многие картины не имели названия (позже была найдена система обозначения годов и названий картин, составленная Николаем Константиновичем) и были условно названы «Гималаи». Лишь двадцать лет спустя В. В. Соколовскому благодаря длительной, упорной работе удалось составить возможно полный каталог картин, этюдов, эскизов и рисунков Николая Константиновича, изданный в 1979 г. в Новосибирске.

Но труднее всего обстояло дело со вступительной статьей к каталогу. Предложили ее написать М. В. Алпатову, но он отказался. По просьбе Юрия Николаевича я составил черновой текст статьи на пяти страницах. С этим текстом Юрий Николаевич поехал к К. Ф. Юону, давнему другу Николая Константиновича. Константин Федорович тяжело болел воспалением легких (он вскоре скончался), но все же охотно выполнил просьбу Юрия Николаевича и быстро написал статью, которая красиво заканчивалась словами: «Архаика, наука и искусство были составными элементами его произведений. Народные легенды; и предания, связь мифологии с геологией, с сейсмическими и космическими силами природы глубоко волновали его художественное воображение... Эмоциональное искусство Рериха почти непередаваемо словами — оно для глаз и для души».

На выставке, после знакомых картин: «Поморяне. Утро», «Небесный бой», «Пантелеймон-целитель» и других, при входе в большой зал открывалась величественная панорама Гималаев в картине «Помни!». Как неожидан был этот переход! Как потрясал он всех, приходящих на выставку! Открывался новый, неведомый мир величайшей горной страны, мир легенд и чаяний Востока, мир, овеянный глубокой мудростью и красотой.

Выставка сразу же привлекла внимание зрителей. Длинная очередь стояла на улице.

Очень часто Юрий Николаевич бывал на выставке. Это была первая радость на Родине, первое торжество приобщения людей к творчеству Николая Константиновича.

Вскоре после первой выставки картин Н. К. Рериха была организована вторая, более обширная выставка в Третьяковской галерее. Она также пользовалась неизменным успехом, как и все последующие выставки Рериха.

После этих выставок встал вопрос о дальнейшей судьбе картин Николая Константиновича, привезенных на Родину. Юрий Николаевич передал большую часть в дар государству, оставив себе около ста этюдов и некоторые картины: «Гесэр-хан», «Бум-Эрдени», «Тень Учителя», «Труды Сергия», «Будда в подводном царстве», а также цикл «Монголия»: «Страж пустыни», «Юрты. Монголия», «Костры в степи», «Всадник» и другие. В благодарность за этот щедрый дар Министерство культуры подарило ему автомашину «Волга» и обещало дачу, которую при жизни он так и не получил. После тишины и уединения Гималаев Юрий Николаевич очень тяготился необходимостью пользоваться общественным транспортом и машина была ему крайне необходима.

По завещанию Николая Константиновича большая часть картин должна была быть передана в музеи Сибири. Кроме того, Юрий Николаевич вел переговоры с директором Русского музея В. А. Пушкаревым, который обещал ему выделить отдельный зал для постоянной экспозиции картин Рериха.

Однако получилось так, что Юрия Николаевича не известили, и за его спиной произвели дележ картин между Русским музеем (который забрал себе львиную долю) и Новосибирской картинной галереей, куда было передано шестьдесят картин и этюдов. Все это очень огорчило Юрия Николаевича, так как он считал, что большая часть картин отца должна находиться в Сибири и на Алтае.

Интерес к творчеству Рериха возрастал, и естественно, что к Юрию Николаевичу стали обращаться с просьбами прочесть лекции о живописи его отца.

Впервые он был приглашен профессором А. А. Федоровым-Давыдовым прочесть лекцию на кафедре икусствознания МГУ. Я поехал вместе с ним. Первоначально предполагалось, что лекция будет прочитана лишь для сотрудников кафедры; но стали приходить студенты, узнавшие о приезде Юрия Николаевича, и пришлось выбрать более обширную аудиторию. В большой аудитории собралось свыше ста пятидесяти человек, преимущественно студентов. Они слушали лекцию буквально затаив дыхание.

После этого мне пришлось не однажды слушать лекции Юрия Николаевича об отце. Трудно воспроизвести их содержание, они ни разу не были записаны; но одна общая черта всегда сохранялась: Юрий Николаевич говорил об отце, как о постороннем человеке, никогда не подчеркивая своей близости с ним, даже никогда не употреблял слово «отец». Это было проявлением великой скромности Юрия Николаевича. В первой своей лекции он рассказал о Николае Константиновиче преимущественно как о художнике; остановился на раннем периоде его творчества, но больше внимания уделил индийскому периоду и особенно его мастерству в изображении Гималаев. Он рассказывал о Трансгималайской экспедиции и о более поздних путешествиях по великой горной стране. Для русского зрителя зачастую было чуждо величие горной природы, и некоторые искусствоведы считали, что в творчестве Рериха в индийский период много искусственного, декоративного, далекого от реальности.

Юрий Николаевич, сопровождавший отца во всех экспедициях, наблюдавший природу Гималаев и Тибета в самых разнообразных условиях, подчеркивал именно реализм и правдивость искусства Рериха, его умение увидеть главное, характерное, и отобразить несравненное величие Гималаев.

Позже, когда я показывал Юрию Николаевичу некоторые из своих работ, его любимым выражением было: «Здесь есть правда».

В своих лекциях о Рерихе он именно утверждал правду его искусства, не касаясь личной жизни художника и мало останавливаясь на сюжетной стороне тематических картин.

Иногда он цитировал отдельные абзацы из статей Николая Константиновича или из книги «Алтай — Гималаи» (тогда еще не опубликованной), но чаще он рассказывал обо всем своими словами — просто, доходчиво, и убедительно. Очень яркое впечатление оставило его выступление в московской организации туризма. Юрий Николаевич с большим увлечением рассказывал о Трансгималайской экспедиции, о трудностях трагической зимовки в горах, о перевалах, которые преодолела экспедиция. Рассказ сопровождался показом слайдов картин Н. К. Рериха. Небольшой зал был переполнен, люди громоздились на подоконниках, стояли в дверях; в этой тесноте, в пестроте человеческих обликов было особое радостное оживление, чувство соприкосновения с чем-то дорогим, сказочным и заветным.

Помню выступление Юрия Николаевича в Московском Доме ученых. Оно проходило в Белом зале (небольшом по размерам, где вмещалось около ста человек) и продолжалось более часа. Зал был переполнен. Но очень большому числу ученых не удалось войти. После окончания Юрия Николаевича попросили повторить лекцию. Он самоотверженно это сделал, несмотря на духоту и утомление.

Постепенно интерес к творчеству Николая Константиновича возрастал. Росла также известность Юрия Николаевича. Он бывал на дипломатических приемах, в Доме литераторов и познакомился со многими писателями, в том числе с Л. М. Леоновым, Ф. И.Панферовым и другими.

По предложению Панферова Юрий Николаевич решил напечатать в журнале «Октябрь» первую публикацию «Листов дневника» Н. К. Рериха.(Он привез из Индии два машинописных экземпляра «Листов дневника».) Это не были дневниковые записи в прямом смысле слова, а скорее, воспоминания о многих близких друзьях по искусству, об отдельных событиях, а также небольшие философские эссе. Каждая тема была мастерски изложена так, что вмещалась в размер одного машинописного листа.

Юрий Николаевич, еще мало знакомый с требованиями советских журналов, пригласил меня помочь в этой работе. Мы вместе просматривали этот огромный материал, содержавший более 650 страниц.

Было отобрано около 120 «Листов», и часть из них была впервые опубликована в журнале «Октябрь» (№ 10 за 1959 год) со вступительной статьей доктора искусствоведения Н. Соколовой.

В этот же период с Юрием Николаевичем познакомилась искусствовед В. П. Князева (сотрудник Русского музея), которая начала работу над первой монографией о Н. К. Рерихе, вышедшей в 1963 году.

...Каждую среду после работы я приходил к Юрию Николаевичу. У меня на глазах изменялся внешний облик квартиры. Первые месяцы она была полупустой. После того как прошли первые выставки и большая часть картин была подарена государству, кабинет был украшен картинами, которые Юрий Николаевич оставил себе: над дверью в спальне прямо против рабочего стола висела картина «Труды Сергия», а на противоположной — «Гесэр-хан», обе они были особенно дороги Юрию Николаевичу. Кроме них, стены кабинета были украшены картинами «Тень Учителя», «Бум-Эрдени»; «Будда в подводном царстве» и другими.

Книжные полки были первой заботой Юрия Николаевича. Они окружили кабинет с трех сторон и вскоре начали заполняться прибывшими из Индии редкими манускриптами на санскрите, пали, тибетском, и других языках, а также обширной литературой по проблемам востоковедения (позже, после ухода Юрия Николаевича, она была передана, по распоряжению Святослава Николаевича, в Институт Востоковедения, в Кабинет имени Ю. Н. Рериха).

Кабинет был также украшен бронзовой скульптурой Кришны с флейтой в руках и тибетскими танками. Вся квартира во всех мелочах напоминала о родителях Юрия Николаевича: картины и этюды Николая Константиновича, портреты Елены Ивановны и родных, семейные реликвии — вся атмосфера квартиры носила печать высокой духовной культуры семьи.

Юрию Николаевичу очень хотелось иметь мебель, когда-то находившуюся в квартире Николая Константиновича на Мойке. Часть этой мебели сохранилась в квартире двоюродного брата Елены Ивановны, Степана Степановича Митусова, а после его смерти в 1941 г. — у его дочерей Людмилы и Татьяны. Они передали Юрию Николаевичу старинное кресло Николая Константиновича и стулья его кабинета.

В этом кресле Юрий Николаевич обычно и сидел за огромным рабочим столом.

Каждую среду после работы я приходил к Юрию Николаевичу. Гостеприимный хозяин радушно встречал в передней; он всегда считал своим долгом раздевать и одевать гостей, несмотря на наши протесты.

Он садился за стол, обычно заваленный книгами, и начиналась неторопливая, проникновенная и ласковая беседа. Как досадно, что ни одна из них не была записана! Они затрагивали очень широкий круг тем. Юрий Николаевич понемногу, отвечая на мои настоятельные вопросы, рассказывал о жизни в Кулу, об отдельных эпизодах экспедиций, о разнообразных встречах.

В первый год его пребывания в Москве я был одним из немногих гостей.

Довольно часто навещал его врач-гомеопат С. А. Мухин, который переписывался с ним еще в период пребывания Юрия Николаевича в Индии. Позже у Юрия Николаевича образовался обширный круг знакомств, куда входили некоторые советские писатели и ученые, — биограф Н. К. Рериха П. Ф. Беликов (из Таллинна), семья академика Н. Д. Зелинского (сын Зелинского, Андрей Николаевич, был аспирантом Института Востоковедения, и Юрий Николаевич его консультировал). Бывал также у него посол Цейлона в СССР Малаласекера, с которым он вел долгие философские разговоры по вопросам буддизма.

Однако обычно я сидел один в кабинете Юрия Николаевича, и лишь в последний год его жизни его навещал вместе со мной мой друг, художник В. Т. Черноволенко.

Вспоминая разные эпизоды семейной жизни, Юрий Николаевич любил отметить какие-либо юмористические черты события. Например, когда Николай Константинович получил приглашение в Лондон от Королевской Оперы, для оформления оперы «Князь Игорь», то Святослав Николаевич был оформлен как помощник декоратора, а Юрий Николаевич — как... акробат-наездник. Ему действительно пришлось выполнять роль наездника во время действия оперы. Но норовистая лошадь неожиданно понесла, и он проскакал через сцену в своем обычном (а не оперном) костюме и несколько раньше по времени. Но публика приняла это как должное. Были также смешные эпизоды из жизни в Кулу. Велико было гостеприимство Рерихов, но им часто злоупотребляли. И тогда на долю Юрия Николаевича выпадала неблагодарная задача — выпроваживать непрошенных гостей.

...Как-то Юрий Николаевич рассказывал о последних днях Николая Константиновича.

«Отец был очень слаб, мы по очереди дежурили около его постели. Это было время, когда происходили кровопролитные столкновения между индуистами и мусульманами, спровоцированные англичанами. Иногда в долине слышались выстрелы. Как-то ночью, когда я дежурил, он заметил, что около меня ружье, и спросил, что происходит. Чтобы его не беспокоить, я сказал — в сад приходят медведи, нужно быть готовым их отогнать. Окрестные жители очень уважали отца, и в эти беспокойные дни не было ни одного вторжения к нам».

«Как же скончался Никчлай Константинович?» — спросил я. «Он тихо перешел в мир иной во время сна»,— ответил Юрий Николаевич. — «Эта утрата была очень тяжела для Вас, для всей семьи?» — «Да, — ответил он.— Елена Ивановна не хотела больше жить в Кулу, и мы переехали в Калимпонг (Сикким), где она провела последние годы жизни. Ее уход так тяжело поразил меня, что долгое время я не Мог оправиться».

Юрию Николаевичу, как старшему сыну, полагалось зажигать погребальный костер, на котором, по восточному обычаю, были преданы огню тела отца и матери. Чувствовалось, что даже спустя несколько лет ему были тяжки эти воспоминания, образы любимых отца и матери неизменно жили в его сердце...

Рассказы о жизни в Индии, о путешествиях по Центральной Азии чередовались с рассказами о Западе. Юрий Николаевич довольно длительное время жил и учился в Англии, во Франции, а позже — в Соединенных Штатах. Он имел возможность широко сопоставлять Запад и Восток, а также Советский Союз с Западом.

Особенно велико было влияние революции в России на большинство стран Азии. Всюду во время экспедиций Рериха по Центральной Азии, а также в Китае, они рождали неизменный интерес и симпатии к Советскому Союзу.

Глубокий патриотизм Юрия Николаевича отнюдь не был обусловлен тем, что он родился и провел в России юные годы. Именно благодаря странствиям по Западу и Востоку он убедился, что только в Советском Союзе идет процесс создания нового общественного строя, и все лучшие перспективы жизни на нашей планете тесно связаны с победами «Новой Страны» — так называла Елена Ивановна Советский Союз.

Подробно рассказывал он о некоторых эпизодах жизни в Америке, о создании Музея Рериха в Нью-Йорке и о предательстве Хорша, в результате которого широкая программа развития американского искусства, намеченная Николаем Константиновичем, не была осуществлена.

Воспользовавшись отсутствием Рериха, который в это время был в экспедиции в Центральной Азии, Хорш в одну ночь вывез все имуществе Музея Рериха — не только картины, но даже личные вещи Николая Константиновича и Юрия Николаевича.

За этим последовал длительный судебный процесс, который был решен в пользу Хорша, благодаря активной помощи министра земледелия (и вице-президента) Уоллеса.

Во время пребывания в Индии Юрий Николаевич неоднократно встречался и с Далай-Ламой, и Панчен-Ламой, бежавшим из Тибета. Он рассказывал, что Далай-Лама, молодой человек довольно легкомысленного нрава, любил смотреть фильмы легкого опереточного жанра. Серьезного общения и философских разговоров о буддизме с ним не было. Панчен-Лама, тоже молодой, был серьезным, вдумчивым, углубленным в духовные проблемы, способным понять и оценить современное положение Азии.

Юрий Николаевич бывал в Адьяре и общался неоднократно с членами теософического общества. Он отмечал, что там соблюдали строгий внешний этикет, особые одежды и знаки, которые указывали на достигнутую степень посвящения — но все это имело чисто внешний характер.

На первых этапах своего развития Общество носило прогрессивный характер, поддерживало освободительное движение в Индии, боролось за равенство в правах индийцев и англичан. Но во второй половине века в нем усилилось западное влияние, оно окаменело в своих внешних формах и медленно умирало. Такое же впечатление о теософском обществе в более поздний период вынесла Л. В. Шапошникова (книга «Годы и дни Мадраса»).

Однажды мы провели целый день под Москвой, в Барвихе и Раздорах. После того как Юрий Николаевич приобрел машину, он неоднократно выезжал за город.

Сохранились снимки, сделанные мной и моей покойной женой, Лидией Васильевной. Мы расположились на высоком месте, в сосновом лесу: расстелили скатерть и импровизированный «Обед на траве» прошел в веселой, шутливой беседе, в полной отрешенности от всяких дел и забот. Светлый и ясный облик Юрия Николаевича, в летнем костюме и галстуке (несмотря на жаркую погоду) сохранился на снимках на фоне леса.

Потом мы вдвоем прогуливались по лесу, вспоминая Ленинград и юношеские годы. Тишина, уединение, чудесный шелест сосен — все располагало к тихой, душевной беседе...

Позже Юрий Николаевич рассказывал о поездках с Андреем Николаевичем Зелинским в Переяславль-Залесский, а также в Мозженку, где у них была дача.

Высокая духовная культура семьи сказывалась и на отношении Юрия Николаевича к искусству. Мне довелось побывать вместе с ним и Раей в Художественном театре на «Анне Карениной». Юрий Николаевич отметил определенное несоблюдение стиля той эпохи; чувствовалось, что Художественный театр утратил представление о той жизни, которая звучала в произведениях Л. Н. Толстого. Конечно, этого не могло бы случиться при жизни К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, которые были хорошо знакомы со светским обществом конца девятнадцатого века.

Не менее тонкие суждения высказывал Юрий Николаевич и в области музыки. Мы были однажды с ним и сестрами Богдановыми на концерте в Большом зале консерватории. Исполняли фортепианный концерт, Третью симфонию и «Поэму экстаза» Скрябина. Не помню, кто именно дирижировал, но исполнение нам не особенно понравилось. После этого не раз были беседы о музыке. Юрию Николаевичу приходилось слушать выступления крупнейших дирижеров и пианистов эпохи: Зилоти и Кусевицкого, Рахманинова, Вейнгартнера, Клемперера, Караяна и многих других. Его требования к исполнителям были достаточно высоки.

Еще с юных лет, когда они жили в Петербурге, возникла любовь к музыке, воспитанная в семье, и позже, во время пребывания в Париже, Лондоне и США, были широкие возможности приобщиться к музыкальной культуре Запада.

Как и отец, Юрий Николаевич любил произведения Вагнера, Скрябина, Мусоргского, Римского-Корсакова, Стравинского. Во время жизни в Индии семья вечерами собиралась, чтобы послушать музыку в записи.

3. Г. Фосдик вспоминает: «Они очень любили Скрябина «Поэму экстаза» и «Поэму Огня» («Прометей»), «Снегурочку», «Садко» и «Сказание о граде Китеже» Римского-Корсакова, «Бориса Годунова» Мусоргского, «Весну священную» Стравинского, «Тристана и Изольду», «Лоэнгрина», «Парсифаля» Вагнера, особенно последнюю оперу. Все эти пластинки путешествовали с ними и вечерами на стоянках экспедиции неслись звуки музыки».

Юрий Николаевич не раз вспоминал ни с чем не сравнимое величие закатов и восходов и звездные ночи в безмолвных пустынных нагорьях Монголии и Тибета. Как хотелось ему подчас вновь пройти верхом маршрутами дальних экспедиций!

Неоднократно приходилось беседовать с Юрием Николаевичем о живописи. Он был тонким, эрудированным знатоком искусства Востока. Известна его работа о «Зверином стиле». В области современного искусства он наиболее высоко ценил творчество Николая Константиновича, а также любил Врубеля, Нестерова, в меньшей степени Петрова-Водкина, Сарьяна, Юона и других художников этой эпохи.

Произведения экспрессионистов, абстракционистов и другие формы современного западного искусства были ему чужды.

Я регулярно показывал свои новые работы Юрию Николаевичу. Ему нравились работы из цикла «Новгород», а также этюды из циклов «Валдай» и «Север». Отмечая некоторые работы, особенно ему полюбившиеся, он говорил: «Здесь есть правда».Я замечал, что в моем творчестве ему нравилось больше всего то, что было по стилю и образам ближе к Николаю Константиновичу.

Известность Юрия Николаевича все более росла, и увеличивалось его общение с людьми.

Образовался большой круг аспирантов, с которыми Юрий Николаевич вел занятия не только в Институте Востоковедения, но и на дому. Он общался с биографом Н. К. Рериха П. Ф. Беликовым, который неоднократно приезжал к нему из Таллинна; с Р. Я. Рудзитисом (Рига), также писавшим о Н. К. Рерихе;при его участии подготовлялась В, П. Князевой первая монография о творчестве Н. К. Рериха, вышедшая в 1963 году.

Кроме большой загруженности делами института, вечерами Юрия Николаевича беспокоили различные посетители, которые добивались знакомства с ним.

По-прежнему он вставал в шесть часов, а ложиться приходилось зачастую очень поздно, так как бесцеремонные посетители засиживались до часу ночи.

Уехав из Индии, он фактически лишился возможности жить на свежем воздухе и черпать силы в общении с природой. За три года он ни разу не пользовался отпуском, очень редко выезжал за город; дача была ему давно обещана, но он не торопился ее получить. Весной 1960 года мы ездили с ним на станцию «Здравица» по Белорусской железной дороге. Там строили небольшой поселок научных работников, и он мог бы выбрать себе дачу. Но местность ему не понравилась, бетонные коробки дач тоже были малопривлекательными. Так дача и не была выбрана...

В эту пору светлую радость внесла поездка в Улан-Удэ на научную конференцию. Там он впервые за два года ездил верхом и вернулся как-то посвежевший, набравшийся новых сил и полный впечатлений от общения с учеными Бурят-Монголии.

В начале весны были получены сведения о приезде с выставкой по приглашению Министерства Культуры Святослава Николаевича Рериха. Задолго до его приезда начались разговоры о нем, о его творчестве, о его жене Девике Рани, внучатой племяннице Р. Тагора и известной индийской киноактрисе. Чувствовалось, что Юрий Николаевич с большим нетерпением ждал брата; ему хотелось поделиться с ним всеми впечатлениями, полученными на Родине за два с лишним года, узнать новости из Индии.

Открытие выставки происходило в очень торжественной обстановке. В «итальянском дворике» стояла огромная толпа приглашенных, выступала министр культуры Е. А. Фурцева, с ответной речью выступил Святослав Николаевич. Не буду описывать подробностей открытия. Отмечу лишь, что у Юрия Николаевича был какой-то грустный отчужденный вид, который так не вязался с рбщей атмосферой радости.

Через несколько дней мы собрались на квартире Юрия Николаевича. Были сестры Митусовы, Виктор Тихонович Черноволенко с женой и, конечно, Святослав Николаевич с Девикой Рани. Шла оживленная, хотя и не очень серьезная беседа, в основном об открывшейся выставке. Святослав Николаевич рассказывал отдельные эпизоды из жизни в Индии. И опять у Юрия Николаевича был грустный отчужденный вид. Казалось, что он был чем-то глубоко оскорблен или получил какое-то важное печальное известие и не мог принять участия в общей радости.

Сохранились снимки всех, сидящих за круглым столом, и на них бросается в глаза печальный, задумчивый вид Юрия Николаевича. В последующие дни я не встречался с Юрием Николаевичем. По-видимому, он был сильно занят, по работе, у них часто бывали Митусовы, Святослав Николаевич много часов проводил на выставке и, кроме того, еще выступал в специальной аудитории музея им. А. С. Пушкина.

Двадцатого мая Юрий Николаевич был в гостях у Святослава Николаевича в гостинице «Украина». Ужинали вместе, он вернулся домой довольно поздно.

На следующий день он почувствовал себя плохо. По словам сестер Богдановых, это было связано с желудком. В Индии он болел дизентерией и был очень чувствителен в отношении пищи. «Может быть, в гостинице он съел что-то неподходящее», — думали сестры.

В этот день — день его ухода — я забежал ненадолго около четырнадцати часов. Людмила сказала, что Юрий Николаевич плохо себя чувствует и лежит; мне не хотело.сь его беспокоить и, пробыв недолго, я уехал домой. И вдруг, в 18 часов, телефонный звонок. Соседка Юрия Николаевича, которая их часто навещала, сообщила, что Юрий Николаевич скончался.

Это было так неожиданно, так невероятно, что трудно было поверить... Мы немедленно поехали туда. Там собрались многие:

мы встретили жену посла Индии Менона, сестер Митусовых, В. Т. Черноволенко с женой, П. П. Фатеева. Трудно передать нашу скорбь и растерянность от этих неожиданных событий. Тело Юрия Николаевича было увезено в институт Склифосовского на вскрытие.

Из позднейших рассказов сестер удалось восстановить всю картину происходившего в этот день. Когда Юрий Николаевич заболел, сестры вызвали гомеопата Мухина, который считался домашним врачом. Но Мухин приехал только около 15 часов, осмотрел больного, сказал, что нет оснований беспокоиться,оставил какие-то лекарства и... уехал на дачу. Состояние Юрия Николаевича ухудшилось. Сестры вызвали «скорую помощь». Врач «скорой помощи» предлагал сделать укол (вероятно, от сердца), но Юрий Николаевич отказался. Через некоторое время у него парализовало язык, он мог только писать. Сестры вторично вызвали «скорую помощь», одновременно звонили Святославу Николаевичу. Приехала «скорая помощь» около 17.30, но Юрий Николаевич уже скончался, пульса не было. Почти одновременно приехал Святослав Николаевич, все попытки реанимации были безрезультатны. Официальный диагноз после вскрытия —сердечная недостаточности. Так неожиданно оборвалась жизнь дорогого нам всем человека.

Торжественно и как-то особо прочувствованно протекала Гражданская панихида. Прекрасные речи, полные глубокого содержания, произнесли посол Индии Менон и посол Цейлона Малаласекера Выступавшие сотрудники и аспиранты Института Востоковедения отмечали не только огромные научные заслуги Юрия Николаевича, но и его сердечность, отзывчивость, необычайную доброту. Общение с ним оставило у всех глубокий след, и уход его вызвал подлинную скорбь. 4 сентября 1983

А. А. Арендт

О ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ РЕРИХЕ

Моя родственница, О. А. Б.^[2], откуда-то знала, что в СССР собирается вернуться семья Рериха, и мы очень ждали этого. Ждали, потому что имели некоторое представление о деятельности этой семьи в деле изучения Востока, и это было нам очень созвучно, особенно идея синтеза восточной и западной философии.

Знали дату ухода Николая Константиновича, знали, что остальные члены семьи все же должны приехать. Наше ожидание очень накалилось и обострилось, когда из Прибалтики стали появляться такие замечательные книги. Мы с огромным интересом читали их. Но смысл их не сразу доходил. Было удивительно читать о таких вещах, которые до сих пор считались эзотеризмом, то есть скрытой частью Учения, и передавались устно. Там говорилось о Великих Космических законах и каждый мог прочесть и, при некотором напряжении, правда, понять. Каждому читающему открывался доступ к расширению сознания, чего мы все так жаждали...

Совершенно нелепые события 48-го года прервали возможность чтения этих книг... Но все преходящее проходит.Прошло и это.

В 55-ом году ушла Е.И^[3]., в 54-ом году ушла О. А. Б. (31 января). В конце 54-го года друзья стали возвращаться.

Позднее, в 57-ом году вернулся из Индии Юрий Николаевич, востоковед, и две сестры Богдановы, его сопровождавшие, — Людмила и Ираида. Я стремилась познакомиться с ними, но в силу робости своего характера я не могла идти напролом и ждала удобного случая, а он все не появлялся.

ЗНАКОМСТВО

Наконец-то на Кузнецком мосту открылась выставка Н. К.^[4] На всякий случай я взяла с собой на вернисаж билеты Общества защиты животных, членом которого я являлась. На вернисаже я увидела Юрия Николаевича впервые. В первый момент поразило внешнее сходство с Валерием Брюсовым, которого я знала в свои юные годы в Коктебеле, но что-то невыразимо необъяснимое и огромное во взгляде глубоких карих глаз поразило. Выражение их, которое не берусь описать, как магнитом притянуло меня, и я подошла к нему.

Когда вернисаж был закончен, вернее его официальная часть, люди ходили из зала в зал, в числе их был и Ю. Н.^[5]; он объяснял картины своего отца, отвечал на вопросы. В числе окружавших Юрия Николаевича была и я. Дождавшись небольшой паузы, я обратилась к нему со следующими словами (конечно, от волнения я ничего путного сказать не могла, помню только, что спросила): «Нельзя ли Вас записать в Общество защиты животных? Так как в этом вопросе царит неимоверный хаос». (Я имела в виду отношение к вопросам морали и жестокости, которое так наглядно можно проследить на материале отношения к ниже стоящим существам). Юрий Николаевич сначала удивленно посмотрел, потом с большой теплотой сказал: «Конечно, можно». Мы сели за столик, где впоследствии лежала книга отзывов. Я сказала Юрию Николаевичу, что решилась подойти к нему, так как знаю произведения Николая Константиновича, в числе которых есть рассказ «Зверье», поэтому подумала, что и он относится к животным так же.

Потом сказала, что знакома с работами его матери, Елены Ивановны. Юрий Николаевич посмотрел на меня испытующе.

Далее, у Юрия Николаевича не оказалось в кармане нужной суммы, он дал мне монетку, сказав: «Это аванс, сейчас приду», вернулся очень быстро с портфелем и уплатил вступительный и годовой взносы. Я вручила ему книжечку, он сердечно поблагодарил.

Этим закончилась наша первая встреча. (К сожалению, их было не много).

Я шла домой окрыленная, мне казалось, что мною достигнуто очень многое... Но опять потянулись долгие дни, в течение которых мне стало казаться, что все пути к дальнейшему общению отрезаны и надо начинать все сначала.

За этот период времени я видела несколько раз Юрия Николаевича на его выступлениях о жизни и творчестве Николая Константиновича Рериха. Это был замечательный период. Мы каким-то образом узнавали, где и когда читает Юрий Николаевич, и мчались туда. Содержание этих бесед было не буквально одинаковым, они отличались друг от друга хотя бы ответами на разные вопросы слушателей.

Одна из первых бесед была на улице Герцена, в старом университете. Юрий Николаевич всегда был веселый, оживленный, окруженный народом; мне казалось, что он не узнает меня, хотя он уже здоровался со мной. Да и неудивительно, потому что я всегда, когда это было возможно, старалась попадать в его поле зрения. После окончания беседы в университете, проходя мимо трибуны, я случайно услыхала, что Ватагин, сидящий рядом с Юрием Николаевичем, приглашает его посетить его мастерскую, и они обменялись телефонами. Будучи хорошо знакома с Василием Алексеевичем Ватагиным, я поняла, что тут может осуществиться моя мечта о встрече с Юрием Николаевичем. Я попросила Василия Алексеевича Ватагина пригласить и нас, когда Юрий Николаевич будет у него. «Да придет ли он? Ведь Юрий Николаевич так занят», — сказал В. А.^[6]

- «Вы позволите мне взяться за организацию встречи, если Вы действительно хотите, чтобы Юрий Николаевич посетил Вашу мастерскую?» «Конечно, хочу, и, конечно, организуйте встречу Вы сами, тем более, что Вы знаете, как я не люблю звонить по телефону (у Ватагина была удивительная особенность «телефононенавистничества»), а другого пути я не вижу...»

И вот у меня начался период телефонных звонков к Юрию Николаевичу. Этот период перезвонов продолжался довольно-таки долго. Каждый раз я звонила «по поручению Ватагина». Кроме официальных назначений срока прихода или отсрочек этого срока, говорилось что-нибудь еще — значительное, интересное. Подходя к телефону, я всегда испытывала удивительное волнение, радостно собранное состояние и после разговора невероятный подъем, точно говорила по прямому проводу с Высшими Планами или Силами через Юрия Николаевича. Это было небывалое ощущение легкости, глубины и соприкосновения с чем-то большим и имеющим связь с Беспредельным. Особенно помню момент, когда однажды я решилась спросить: «А могла бы я когда-нибудь приехать к Вам?». «А почему бы нет?» — услыхала я глубоко взволновавший меня ответ...

Как-то я спросила, имеет ли он понятие, с кем постоянно перезванивается? Он сказал: «Да! Да!» Потом задумался и сказал:

«Впрочем, я предполагаю нескольких. Приходите завтра в иностранную библиотеку. Будет вечер, посвященный Тагору».

Я пришла. Юрий Николаевич был уже там с И. М.6 Когда я шла на свое место, чтобы сесть, Юрий Николаевич отвесил мне очень почтительный поклон, и я почувствовала, что он не ассоциирует мой облик с телефонным голосом... Ничего. Через очень короткий промежуток времени все выяснится, так как день посещения Ватагина уже назначен.

В этот период телефонных перезвонов у нас была Татьяна Александровна К. Она встречалась часто с Юрием Николаевичем. Я спросила ее, не говорил ли он что-нибудь о моих звонках к нему. Оказалось, что Т. А.^[7] уже сама спросила Юрия Николаевича об этом, и он ответил, что «да, иногда мне звонят и говорят подземными голосами». Я очень смеяляеь, представив себе извне свое смущение, волнение и весь комплекс переживаний...

У ВАТАГИНА

Мы с Анатолием Ивановичем ^[8] пришли пораньше, чтобы не пропустить ни одной минуты возможности быть в обществе Ю. Н. Мы находились в радостном нетерпении. Юрий Николаевич с Раей пришли в точно назначенное время. Поздоровались. Когда он здоровался со мной, то шутливым тоном сказал: «Ну, я так и думал, что Вы — это Вы...»

Смотрели работы, те, что выставлены в мастерской В. А. «У Вас хорошо представлен Восток». Видно было, что Юрий Николаевич доволен, радостен, чувствуя себя в своей среде. Разговор был непринужденный.

В. А. сидел рядом с Юрием Николаевичем, в своей неизменной таджикской тюбетейке — черной, бархатной, с белым орнаментом — и так странно было видеть двух русских людей с такими типично азиатскими лицами. «Какая Монголия!» — вырвалось невольно у меня восклицание, когда я глядела на их лица.

«Да, — сказал Юрий Николаевич. — И это совсем не случайно, и эта тюбетейка, на голове В. А. тоже не случайна, все это доказывает, что Азия была совсем недавно, а это всегда отражается во вкусах, в одежде, в бороде, усах, не говоря о типичных чертах лица... Когда я бывал в Монголии, за мной всегда ходили по пятам люди, спрашивая: «Ты наш? Кто ты?», и когда я говорил, что я русский, не верили мне...»

В разговоре Юрий Николаевич сказал с жаром: «Надо во что бы то ни стало узаконить Учение Живой Этики. Не все ли равно, как оно будет называться вначале».

Рассматривая живописные танки и скульптурные изображения — предметы буддийского искусства, — Юрий Николаевич объяснял их содержание. Он внимательно рассматривал огромную фигуру бронзовой статуи, «Будды», как В. А. назвал ее. Юрий Николаевич расспрашивал, как она попала к В. А. Последний рассказал, что купил ее у антиквара, так же как и китайский старинный резной сундук, где В. А. хранит свои рисунки, У «Будды» была отломана нога и В. А. реставрировал ее из дерева. Антиквар приобрел эту фигуру у кого-то, кто привез огромную партию «Будд» из Монголии. (Эти скульптуры у нас расплавлялись на бронзу). «Надо бы ее куда-нибудь пристроить, — сказал В. А. — Ведь мой земной путь подходит к концу...»

«О, я смогу очень хорошо устроить эту фигуру, если Вы, Василий Алексеевич, решились с ней расстаться. В самое ближайшее время решится вопрос о восстановлении Буддийского храма в Ленинграде, некогда построенного по инициативе моего отца. Мне обещали, что его восстановят в самое ближайшее время. Вот мы его туда и водрузим».

Потом Юрий Николаевич пояснил, что это фигура не Будды, а Майтрейи. Будду обычно изображают сидящим в позе Падмасаны или, как ее иначе называют, позе Лотоса. Выражение лица обычно спокойное, созерцательное. Он достиг понимания Высших миров, или Брахмана, и его улыбка и полузакрытые глаза должны выражать блаженство постижения и слияния своего «я» с Высшим Космическим Я. Он достиг... Выполнил свой долг на земле и может спокойно сидеть в позе Лотоса — самой совершенной Асане, посылая свою любовь и помощь всему живущему...

Совсем другое Учитель Майтрейя. Он должен прийти на помощь страждущему человечеству и выправить его эволюционный путь. Весь Восток ждет Его Прихода... Поэтому-то Майтрейю изображают всегда с опущенными ногами. Он уже подымается. Иногда опущена одна нога. Иногда Его изображают уже стоящим, иногда даже идущим. Лицо серьезно, строго. Ему предстоит много работы. Грядущую ступень называют «Век Майтрейи». Это новая эволюционная ступень, несущая Новый Мир, новую идею — обновление, сознания...

Потом разговор зашел об индийской символике. Вишну Многорукий. У него так много работы, созидательной работы... Его антипод — Шиву. Он работает по уничтожению сделанного Вишну. И если бы Шиву своей пляской не тормозил дело созидания, то Вишну мог бы слишком забежать вперед и этим наделать много бед. «Во всем нужна постепенность». В каждом деле, даже самом маленьком.

Шиву часто изображают пляшущим на теле младенца Вишну, окруженным пламенным кругом. Это значит, что в мире наступил период «пляски Шиву», т.е. его победа. Бог разрушения. В это время в мире царят войны, болезни, землетрясения и тому подобные бедствия. Интересно, что в индийской религии Шиву также является положительным Божеством, несмотря на то, что он — антипод Вишну, Божества созидания, так как разрушение также нужно для эволюции. Брама — верховное Божество, объединяющее и то и другое...

Василий Алексеевич рассказал, что будучи в Индии, видел необычайное по красоте зрелище на празднике Бога Шиву. Ночью, при свете факелов, толпа обнаженных индусов с громки ми песнопеньями священных гимнов и соответствующей музыкой — ударами в гонги и медные литавры — сопровождала громадных бронзовых «идолов», которых вынесли из храма и носили вокруг него на огромных носилках. (Слово «идолы» как-то немного диссонировало с объяснением содержания индийской скульптуры, перед тем так любовно рассказанным Ю. Н.). В. А. невольно поддался реву толпы и «поклонился» «идолам», за что, как он считал, и был наказан, заболев тропической малярией, что не дало ему возможности продолжать свое путешествие по Индии. Ю. Н. возразил, что это вряд ли было причиной болезни В. А.

Мне во время этого рассказа вспомнился Рамакришна, прошедший через все существующие религии и через все существующие обряды, и нашел их едиными в своем содержании и сути, и отличающимися только по форме...

Потом, открыв китайский сундучок, мы приступили к осмотру рисунков. Индийская серия очень понравилась Ю. Н. «Вы прекрасно понимаете Индию, а вот теперь, когда художники попадают в Индию, непременно рисуют автомобили. Это же не характерно для Индии. Для Индии характерна ее духовность, но в душу Индии почти никто не пытается заглянуть».

В. А. подарил Юрию Николаевичу один или два индийских рисунка. Ю. Н. сказал: «Ис лие анек денелау». — Мы попросили перевести. — «За все это большая благодарность». Рисунки понравились. На одном был изображен слон, и Ю. Н. рассказал, что как-то в Индии он просто залюбовался партией работающих слонов, которые перетаскивали хоботами громадные тяжелые, бревна с того места, где они были навалены, на другое место, где они их складывали в аккуратные штабеля, и после выравнивали их хоботами, с математической точностью.

Ю. Н. обратил внимание, что один из слонов каждый раз, проходя мимо него, подталкивает его хоботом в плечо или в руку. Сначала Ю. Н. думал, что это случайно, даже посторонился, но потом понял, что это не случайно. Ю. Н. обернулся лицом к слону, и тогда слом поднял переднюю ногу, и этот жест повторялся каждый раз, когда этот слон шел за следующим бревном, налегке. Он подталкивал Ю. Н. и, когда тот как-то реагировал на это, — поднимал ногу, согнув ее в колене. Ю. Н. сначала не понимал этого жеста и даже спросил у погонщика слонов, что означает этот жест, и тот объяснил, что слон почувствовал большую симпатию к Ю. Н. и приглашал его прокатиться на своей спине... «Не знаю, чем я заслужил любовь этого слона», — закончил свой рассказ Ю. Н.

Ю. Н. стал прощаться и тут я подала ему письмо со словами:

«Вот Вам письмо». Ю. Н. с удивлением: «От кого?» — «От меня. Я знала, что Вы придете ненадолго и я ничего членораздельно не смогу объяснить, поэтому и написала это письмо». Ю. Н. разорвал конверт, бегло прочитал. Это все было уже на ходу. Там было написано, что Анатолий Иванович хочет лепить бюст Н.К. и Е. И. и что для этого нужно, чтобы Ю. Н. попозировал для поиска родственного сходства. «Это, конечно, можно». Далее было написано, что я лично знала многих художников-куинджистов, которые учились с Н. К. Юрий Николаевич на это мало прореагировал, но все же прочел список вслух. Особенно выделил фамилию Химона и тепло улыбнулся, как видно, у него были какие-то о нем воспоминания.

Мое письмо заканчивалось тем, что я очень интересуюсь Учением Живой Этики и хочу изучать его и мечтаю о служении в этом направлении. Прочтя это место, Ю. Н. с такой теплотой, с такой сияющей радостью подарил мне свой взгляд, что я, конечно, никогда не забуду этого. «Мы будем встречаться», — сказал Ю. Н., уже спускаясь по лестнице.

В. А. очень жалел, что забыл предложить гостям конфеты, специально купленные для этой цели...

Потом начался опять период телефонных перезвонов, с той же самой гаммой переживаний. Разница была в том, что я уже наверняка знала, что Ю. Н. знает точно, кто ему звонит. И я приглашала Ю. Н. уже не к Ватагину, а к нам.

Главный рубикон был пройден и контакты установлены, но это не устраняло моих волнений и трепета при переговорах.

У НАС

Однажды по телефону я сказала, что мы уже скоро поедем в Крым. «В таком случае откладывать больше не будем. Я приеду к Вам завтра в 12 часов». Далее последовал вопрос о том, как к нам проехать. Я сказала: «Стадион «Динамо». — «Что это такое?» — «Ну, тогда Савеловский вокзал». Тоже не знал. «Петровский парк». Все это было не знакомо Ю. Н. «Тогда Ленинградское шоссе». «Вот это я знаю, так и объясню своему шоферу...»

В назначенное время мы встретили Ю. Н. и Раю во дворе. Они появились в точно назначенный час, и я повела их в мастерскую, которую накануне Лиля и Таня убрали, как могли. Мастерская получилась нарядной, значительной. На окно была повешена кружевная занавеска, развешены две тибетские танки. Старинное бронзовое блюдо. На столе была расставлена коллекция наших буддийских статуэток, лежали книги Учения.

Ю. Н. бегло, но с большим вниманием осмотрел мастерскую. Ему понравился портрет Волошина работы Анатолия Ивановича. Он нашел его очень удачным.

Эдгар По произвел также очень хорошее впечатление. Ю. Н. рассказал, что читал лекцию в Балтиморе об Э. По и его представлял публике родной племянник Эдгара По. «Разве у него есть племянник?» — удивилась я. «Представьте себе, есть...»

У Анатолия Ивановича было все готово, чтобы сделать набросок головы Ю. Н., у которого был один час свободного времени. На подиуме стоял стул, покрытый какой-то тканью, куда мы попросили сесть Ю. Н. «Похоже на трон, а я не люблю всяческих тронов».

Мы его успокоили, сказав, что это совсем не «трон» и что надо так сидеть при позировании, а он обещал. «Ну, раз обещал...»

Я сказала, что смогу, если он хочет, почитать стихи Волошина, на что он охотно согласился. Я прочитала ему стихи о России. Ю. Н. внимательно слушал, не прерывая, А. И. ^[9] лепил. Ю. Н. сидел спиной ко мне и Раечке, которая сидела со мной рядом. Я, к сожалению, не могла следить за выражением лица Ю. Н., но как-то интуитивно чувствовала, что он доволен и с интересом слушает... Прошло 45 минут, и А. И. с сожалением отпустил его. Ю. Н. сказал, что в следующий раз он посидит подольше.

«Вот за стихи Вам большое, огромное спасибо. Ведь я не знал их. Единственные, стихи, которые я знал и помнил, это «Святая Русь», они ходили в списках еще при нас. Но какие замечательные стихи, — какой огромный поэт, — восхищался Ю. Н. — Сначала мне показалось, что он несколько перекликается с Клюевым... А Вы не знаете, читал ли Волошин книги Учения, которые были здесь с 26-го года?»

«Точно не могу Вам сказать, но предполагаю, что «Листы Сада Мории» и «Озарение» он читал, так как среди друзей Волошина эти книги фигурировали, и ему друзья привозили всегда много редкой литературы. Если Вы захотите когда-нибудь поближе ознакомиться с жизнью и творчеством М. В.^[10], то приезжайте к нам в Коктебель...» — «Спасибо. Я, конечно, хочу приехать, но не раньше июля, тем более, что в Крыму я никогда не был, и с удовольствием воспользуюсь Вашим приглашением... В ближайшее время еду в Монголию». — «Кстати, взгляните, как мы «издаем» книги Учения». Ю. Н. взял от руки переписанные и переплетенные книги, перелистал: «Насколько это «издание» драгоценнее и лучше массовых тиражей книг, которыми даже никто не интересуется, иногда в силу их неограниченной доступности...»

Ю. Н. подошел к столу, где были скульптуры, глиняные и гипсовые оттиски, похвалил, сказал, что отливы очень хороши. Я тотчас же хотела ему подарить, но он отказался наотрез:

«Зачем Вы будете себя лишать этого, мне ведь Вы как-то прислали целый пакет...»

У ЮРИЯ НИКОЛАЕВИЧА

После проведенного лета в Крыму, осенью, я отправилась в Прибалтику.

Не буду описывать радостные встречи с милыми друзьями, очень радушно меня принимавшими, опишу лишь случай, происшедший со мной на обратном пути, из Таллинна в Ленинград. Об этом я в свое время написала подробное письмо друзьям в Ригу. Если найду черновик этого письма, то приложу сюда, теперь же постараюсь написать об этом покороче, что вспомню.

Когда я была в запаснике Рижского музея изобразительных искусств, на меня большое впечатление произвела картина Н. К. «Бхагаван». Это Рамакришна, несущий дары в мир. Фигура изображена на фоне горного пейзажа. Все очень красиво, значительно. Я запечатлела эту вещь в себе и очень часто мысленно возвращалась к ней, представляя ее во всех деталях. И вот на Таллиннской автостанции в ожидании ленинградского автобуса я опять мысленно вернулась к этой вещи... Каково же было мое изумление, когда, подняв глаза, я увидела совершенно неожиданно эту вещь воочию. Это было настолько ошеломительно, что я просто остолбенела. Вещь была перед моими глазами. Она была в связанной веревками стопке еще каких-то картин и была отчетливо видна, так как была прислонена к перилам и находилась прямо перед глазами, сантиметрах в семидесяти от меня.

Удивительно было, что именно она оказалась тут. Я готова была принять это за какое-то видение, если бы не видела реально все детали, например, деревянную раму, другие подрамники, тонкую бечевку, связывающую эту кипу подрамников крестообразно.

Потом я увидела хозяйку этого багажа. Это была немолодая женщина, приблизительно моего возраста, латвийского типа. Мы сели в автобус. Несколько раз я пыталась с ней заговорить, но она была немногословна. Никак не хотела удовлетворить моего любопытства. Когда я спросила, везет ли она копию с картины Н. К., она уклончиво ответила, что никогда никаких копий не делает.

Всю дорогу меня жгла мысль, что моя любимая вещь Н. К. едет с нами. В Нарве эта дама позвала меня с собой обедать. Я замешкалась и не знала, в какую сторону она пошла. Вскоре мы прибыли в Ленинград, и она исчезла в тумане ленинградских улиц...

Перед этим, я пыталась назначить ей встречу в Ленинграде, в Эрмитаже. Но она отклонила и это. Таким образом, это происшествие осталось для меня неразгаданной тайной.

Моими первыми словами у Ю. Н. дома в Москве были: «Где Бхагаван?». — «Не знаю, был до сих пор в Рижском музее». Я все подробно рассказала Ю. Н. Меня волновало, что, может быть, эта вещь похищена, и я высказала Ю. Н. опасение на этот счет. «Не думаю, — как-то загадочно улыбнулся Ю. Н. — Но впрочем надо запросить рижан, все ли на месте», «Вы говорите, что эта вещь произвела на Вас особенно сильное впечатление?». — «О! Да!....» — «В таких случаях это иногда так делается....» Я очень была смущена этим ответом, решила больше не допытываться, а написать в Ригу.

Через несколько дней в Москву приехал Рихард Яковлевич. Он сказал, что в Музее все спокойно и «Бхагаван» на месте, как и был, а что это, вероятно, я видела какую-нибудь копию, что таких фальшивок очень много. Им в музей часто предлагают авантюристы подобные фальшивки под видом подлинников. Этот разговор с Р. Я. ^[11] я передала Ю. Н. по телефону. «Вы, конечно, другого мнения об этом?» — спросил Ю. Н. Я опять почувствовала себя стоящей перед какой-то волнующей тайной...

Но вернемся ко времени моего первого посещения Ю. Н.

В назначенное время я была уже подготовлена и мне не пришлось заранее ехать на Ленинский проспект, как это сделал Сергей Юлианович (чтобы не опоздать из-за поисков дома). Мне же С. Ю. начертил план, и я поехала по уже «проторенной» дороге.

Я явилась вовремя. Ю. Н. повел меня в столовую. Там был накрыт стол, и мы сразу стали пить чай, то есть Ю. Н., Рая, я и Людмила, с которой Ю. Н. меня познакомил.

После вышеизложенного разговора о «Бхагаване», я сказала, что уже пришло время заплатить членские взносы Обществу защиты животных, и тут же записала обеих сестер. Я задала вопрос о животных, то есть имеет ли человек моральное право уничтожать только что родившихся котят и щенят, как это делается постоянно, и раньше делалось, и делается теперь. Ю. Н. глубоко задумался... Пауза... «Какой тяжелый вопрос Вы мне задали». Ю. Н. стал неузнаваемо грустным. Мне стало жаль, что я задала этот, сразу неразрешимый даже для Ю. Н., вопрос. Чтобы прервать эти тягостные минуты, я стала рассказывать, не дожидаясь ответа, что в Обществе защиты животных стали организовываться питомники для беспризорных собак, кошек, что их будут кормить и стараться «трудоустроить». Ю. Н. повеселел. «Вот это другое дело!». Я решила спросить о «тяжелом» вопросе в другой раз. Потом я спросила, как следует понимать Ахимсу (ненасилие)? На это Ю. Н. ответил, что в Индии прежде всего смотрят на мотив насилия или ненасилия. Например, если человек задумался, переходя дорогу, на него наезжает автобус, и кто-то его сталкивает с опасной дороги, желая спасти. Это тоже насилие, но в данном случае — необходимое для спасения. Значит, мотив нарушения Ахимсы был положительным. И человек, нарушивший Ахимсу, будет оправдан.

Потом я высказала несколько слов своего восхищения Учением Живой Этики. Смысл был таков, что из каждого параграфа, если его достаточно развить, получатся целые тома, и как меня поражает, что в Учении Живой Этики есть ответы на самые глубинные вопросы и какое невероятное знание вложено в них. Ю. Н. подтвердил это кивком головы.

Потом я сказала, что у меня есть маленькая внучка, и спросила, с чего надо начать воспитание детей. «А сколько ей лет?» — «Всего полгода» — «Такая маленькая!.. Воспитание надо всегда начинать с гуманизма...»

Потом разговор перешел к Кришнамурти. Это было поручение А. Н. ^[12], и мне хотелось его выполнить как можно тщательнее, т.е. выяснить все досконально.

Я сказала, что до знакомства с Учением Живой Этики считала себя кришнамуртисткой и все, что могла, прочитывала; в двадцатых и тридцатых годах это была единственная духовная пища, просачивавшаяся к нам. Потом и этот источник замолк. После длительного перерыва его беседы опять стали поступать к нам. Насколько книга «У ног Учителя» была замечательна, настолько многие последующие вещи просто не укладываются в голове.

«Вы говорите о «Проблемах»?». — «Да». — «Я тоже читал это. Больше того, я сам лично знаком с Кришнамурти и говорил с ним».

Вкратце Ю. Н. рассказал о том, что Кришнамурти был провозглашен грядущим Мировым Учителем и после смерти миссис Безант должен был стать во главе Теософского Общества, взяв на себя духовное водительство землян... В Бенаресе был созван съезд теософов под председательством Кришнамурти, где при стечении огромного количества людей он отрекся от навязанной ему роли Мирового Учителя, то есть помазанника, и вышел из Теософского Общества, а «Орден Звезды» распустил. Он сказал: «Я не то, за что вы меня принимаете». И это, конечно, так. С этой точки зрения понятен такой протест и отрицание тех аксиом, к которым мы привыкли чуть ли не с детства: Эволюция, Учитель и ученик (Гуру и чела), передача знания от более подготовленного Эго к менее подготовленному. Еще целый ряд положений, которые сейчас не припоминаются. Например, путь отрицания, граничащий с нигилизмом. «Не то» да «не это», как это угнетает! Когда читаешь «Проблемы», то почва как бы ускользает из-под ног. — «Это становится понятным (то есть путь отрицания Кришнамурти), раз он отказался от всего того, что ему внушалось с детских лет, и стал выпутываться и стараться встать на самостоятельный путь. Конфликт с миссис Безант наступил еще при жизни ее. После его проповедей в Европе, завершившихся отречением от всего пройденного пути, он удалился вглубь Индии и долго о нем ничего не было слышно. Потом он переехал в Австралию и в настоящее время находится в этой стране (1959 год). Вокруг него группа людей, поддерживающих его. Они издают его книги. Делают «бизнес».

«Но ведь это все очень индийское, а мы привыкли очень положительно относиться ко всему индийскому!» — «Это не совсем так, так как у Кришнамурти отрицаются основы, тогда как основные положения Индии идут из глубочайших корней древнего индуизма, они всегда преемственны, а тут скорее самостоятельный путь, индивидуальный. Он сам отрицает возможность какого бы то ни было водительства, в том числе и своего...» — «Как же понять, что у Кришнамурти есть все же последователи? (Правда, он когда-то давно говорил, что если их будет всего три, то это хорошо. Мне уже тогда показалось это странным и поставило под сомнение последовательность его учения). Но я знаю некоторых, это очень хорошие люди, умные люди, глубокие и светлые». — «Если эти люди черпают свет из этого учения, особенно молодежь, это очень хорошо. Свет всегда хорош, пусть продолжают, раз это им дает что-то. Не надо никого разубеждать. Свет хорош из любого источника, для тех, кто может его черпать». Мне в эту минуту, показалось, что я самая последовательная кришнамуртистка, раз я отошла от него. Это же логический вывод, вытекающий из его же слов. Мне стало даже как-то весело, как будто какой-то гордиев узел был наконец разрублен... Ю.Н. тоже улыбнулся, уловив мою мысль.

«Ю. Н.! Почему меня так привлекает все индийское, так тянет, что хоть берись за изучение хинди или другого какого-нибудь языка Индии. Я даже купила словарь и грамматику хинди...»

«Что Вас привлекает Индия, мне понятно. Но зачем Вам изучать язык? Ни в коем случае не делайте этого. Это будет такая потеря времени! Вы же сами недавно сказали, что в Учении Живой Этики «есть все». Вы совершенно правы, вот и изучайте этот «океан знаний».

«Да. Меня особенно радует, что вековечный краеугольный вопрос европейской философии о субъекте и объекте как-то совершенно не существует в философии Востока».

«Да, — сказал Ю. Н. — Это так просто и логично решает Восток. Материя и дух одно». — «Это две стороны одной медали?» — «Вот тут материя, а тут дух», — сказал Ю.Н., взяв в руки столовый нож и указал на конец ручки и лезвия. Я вспомнила слова Учения. «Материя есть кристаллизованный дух... А дух есть разреженная материя».

Чай был допит. Ю. Н. как радушный хозяин предлагал еще, особенно настаивал на пирожках с грибами. «Попробуйте непременно, я знаю, что они Вам понравятся». Действительно, пирожки таяли во рту и мне показались необычайными...

Я встала, мне хотелось еще что-то сказать, что-то спросить, и я, уже стоя, стала рассказывать, что вчера у меня было впечатление из «тонких впечатлений». Но, сказав это, подумала» что Ю. Н. может подумать, что я говорю о «тонком мире», а это было не так. Я рассказала, что, садясь в трамвай, я увидела выходившего из трамвая необыкновенного индуса в тюрбане с бородой и очень выразительными глазами. «Настоящий саниази, то есть садху», — запуталась я. «Сикх», — поправил меня Ю. Н.

Мы стали прощаться. Ю. Н. сердечно поблагодарил меня за выполненное поручение (рукопись П. Ф. Беликова, привезенную мной). После, когда Ю. Н. уже не стало, Людмила мне рассказала, что Ю. Н. меня назвал: «Великолепный связист».

Не помню, как зашел разговор во время моего первого посещения Ю. Н. о русских художниках-эмигрантах за границей.

Ю. Н, рассказал о сильно нашумевшей выставке Бориса Григорьева в Лондоне.

Что это была за выставка?! Под сильно издевательским названием «Рассея». Она собирала толпы людей, стояли огромные очереди. Там были выставлены картины и рисунки, карикатурно-зло изображавшие русских людей. Отвратительные рожи, пьяницы, соответствующие сцены у кабаков, воры, грабители, — словом, совершенные подонки человеческого общества. «При том огромном интересе к России, который возник у иностранцев после революции, это было просто ужасно кощунственно... Это было самое настоящее предательство. Эта выставка создавала совсем неверное представление о России. Ничего героического. Разве можно так предавать Родину, ведь это Мать!»

Тогда же, во время моего первого посещения Ю. Н. (их было всего два), я задала несколько вопросов из книг Учения Живой Этики. В числе этих вопросов был о «Крыльях Аллаи». Он ответил: «Там говорится об этом в Космическом смысле». Я поняла, что Крылья Аллаи — это сознание, связанное с Космическими законами. После, вспоминая все встречи, я жалела, что не продолжила эту тему и не спросила Ю. Н. о значении этого слова, то есть «Аллая». Много позже, находясь в Коктебеле, я «совершенно случайно» узнала о значении этого слова.

В Коктебеле снимали кинокартину «Алые паруса» и установили там, на месте съемок, декорации: старую мельницу, корчму и т.д. Мне очень хотелось посмотреть все это, но для меня было далеко идти туда, и меня взялся отвезти знакомый знакомых на своей машине. Он оказался человеком очень разговорчивым и все время мне что-то рассказывал интересное, и в разговоре совсем неожиданно, ни_с того ни с сего сказал, что в Алма-Ате (или в Ашхабаде) есть улица под названием улица Аллаи, что означает «Райская улица», так как слово Аллая означает Рай... Меня пробил легкий холодок. «Почему Вы мне это сказали?» — «Не знаю, просто так», — ответил он и через секунду продолжал свои интересные рассказы.

ВТОРОЕ ПОСЕЩЕНИЕ ЮРИЯ НИКОЛАЕВИЧА

Открылась вторая выставка Н. К. в Третьяковской галерее. Мы все были на вернисаже. Ю. Н. был все время окружен народом. Моему сыну Юре удалось проникнуть туда с фотоаппаратом и сделать несколько снимков с Ю. Н., в том числе и с Меноном, который пишет что-то в книгу отзывов...

Говорили речи. Посол Цейлона сказал прочувствованную, глубокую речь (она у меня есть и я постараюсь приложить ее сюда). В его словах чувствовалась громадная любовь к Н. К., Ю. Н. и всей семье Рерихов. Недаром говорили, что этот посол настолько подружился с Ю. Н. на пароходе, что согласился взять на себя роль посла исключительно из-за того, чтобы иметь возможность встреч и общения с Юрием Николаевичем. До этого он никак не соглашался брать на себя роль посла в СССР.

Мне очень хотелось подойти на вернисаже к Ю. Н. Но как подойти? Надо иметь какой-то предлог, чтобы оторвать Ю. Н. от людей, окружающих его. Не буду торопиться. У меня столько возможностей впереди. Ведь мы в одном городе и уже хорошо знакомы. Ю. Н. приглашал, и я смогу в любое время договориться о встрече.Ведь наше общение должно продолжаться. «Мы будем встречаться», — вспомнились мне слова Ю. Н. И я не подошла. Уговорила себя, тем более что у Ю. Н. был утомленный вид...

Когда фото были напечатаны, я позвонила Ю. Н. Он сказал, что хотел бы посмотреть, я договорилась с сыном, что он после работы отнесет фото к Ю. Н. на квартиру, тем более это было удобно, так как ПИН (работа сына) находится совсем недалеко от квартиры Ю. Н.

Юра пришел домой довольно поздно. У него было такое счастливое и радостное лицо! Он все время улыбался, чувствовалось, что он мыслью уносится туда, где провел несколько счастливых часов.

«Войдя в комнату, он сказал: «Меня там, оказывается, ждали и приняли очень хорошо, как своего близкого человека, а ведь я у них был впервые. Меня приглашали приходить еще, и я непременно пойду туда с Леной. Мы договорились об этом с Ю.Н.».

Юра рассказывал целый вечер о своем посещении Ю. Н. Из этого рассказа у меня в памяти осталось немного. Ю. Н. с сожалением говорил, что на востоковедческое отделение попадает совершенно случайные люди, тогда как туда должны идти люди по глубокому призванию. Когда речь зашла об Индии, Ю. Н. сказал, что это совершенно особая страна и к ней надо подходить с особыми мерами и что она не всем раскрывается...

Ю. Н. высказал свое желание познакомиться с Иваном Антоновичем Ефремовым, так как последний прислал ему книгу «Туманность Андромеды», которая заинтересовала Ю. Н., но пока он не знает, как осуществить знакомство... Юра сказал, что сделать это очень просто, так как «моя мать очень хорошо знакома с Ефремовым и, наверное, с удовольствием возьмется Вас познакомить с Иваном Антоновичем», что я, конечно, осуществила опять путем телефонных переговоров. Ю. Н. назначил время, И. А.^[13] заехал за мной на такси, и мы поехали...

На этот раз я была больше слушательницей. Разговаривали они. Боюсь, что не смогу хоть сколько-нибудь связно воспроизвести этот разговор.

Ю. Н. рассказывал о своем скандинавском происхождении. «Может быть, мы с Вами окажемся родственниками, ведь я тоже скандинавского происхождения», — удалось вставить мне. Ю. Н. говорил о своем предке, полководце, Кутузове (по матери), и что его должны были назвать не Юрием, а Мстиславом (кажется), но родственники возражали, и по семейной традиции его готовили в кадетский корпус, как старшего сына. «Неужели Вы были бы военным?» — спросила я. «Отчего же нет? Конечно, я был бы военным... Первое время, конечно», — добавил Ю. Н. Заговорили о Блаватской. Ефремов сказал, что не может доверять этой женщине, что она слишком «по-женски» пишет и там много просто подтасовок... Ю. Н. очень строго в упор посмотрел на И. А.

«Книги Е. П. Б. ^[14] очень серьезны, даже слишком серьезны для того, чтобы все могли их понимать. А что касается подтасовок, то их там нет совсем». — «Да?!» — удивился Ефремов.

Потом заговорили о тиграх-оборотнях. Ефремов сказал, что это явная выдумка, но Ю. Н. возразил совершенно серьезным тоном, что это вовсе не выдумка и что в некоторых индийских племенах могут установить такую связь через астрал и другие планы. «Мёнтал?» — спросил Ефремов.

«Ментал», — невольно поправила я. «Конечно, правильно сказать ментал», — сказал Ю. Н... «Если такое животное убивают на охоте, его, так сказать, «напарник», то есть человек, завязавший с ним такую связь (оккультную), умирает также. При помощи этого животного человек может видеть обстановку в джунглях и окружение этого зверя...» Иван Антонович все удивлялся.

Мне вспомнилось несчастье, происшедшее с женой нашего товарища скульптора. Явная и типичная одержимость. Я рассказала подробно Ю. Н. все симптомы и как она в минуты просветления ясно чувствует присутствие «чужой воли», как она непрерывно слышит запах водки, будучи совершенно непьющей, как она говорит всякую околесицу... Ю. Н. подтвердил, что это типичное одержание. «Но как избавить ее от этого?» «Это очень трудно, — сказал Ю. Н., —иногда помогает переезд в другую местность. Основное — это не давать для одержателя повода общения с внешним миром, т.е. не говорить, не спорить, не реагировать ни на что, чтобы одержателю стало бессмысленно его положение. Еще есть один самый радикальный способ... Это волевой приказ». — «А здесь, в условиях Москвы, кто-нибудь может это применить?»

«Нет» —покачал головой Ю.Н.

Тем не менее нашей знакомой на другой же день стало лучше и вскоре она стала совершенно здоровой...

Перешли в столовую. Традиционный чай. Много говорили о Монголии, где оба были, а Ю. Н. — совсем недавно. Говорили о Чингиз-хане и о теперешней положительной оценке его жизни... Об архитектурных памятниках, которые теперь в Монголии так беспощадно разрушаются. Один из прекрасных памятников был уже полуразрушен, когда французский ученый-востоковед приехал специально посмотреть этот памятник мирового значения. Он как раз в это время разрушался, и француз был ошарашен этим. Это было в Улан-Баторе, причем монголы были сконфужены не тем, что разрушили памятник, а тем, что не успели этого сделать до конца к приезду ученого...

Заговорили о Святославе Николаевиче и его скором приезде в Москву со своей женой Девикой Рани. «Если Вы с ней познакомитесь, то так ее и называйте —Девика Рани». — «А правда, что она француженка по происхождению, но совершенно «обиндилась», живя там с детства?» — спросила я, вспомнив эту версию, которую слышала от своих знакомых индусов.

«Нет. Это совершенно не верно. Она чистокровная бенгалка и даже родственница Тагора». — «А они остановятся у Вас?» — «Нет, им нужен комфорт, а что я могу им дать? Они будут жить в гостинице».

Мы стали собираться. Ю. Н. предложил довезти нас на своей машине до стоянки такси. Сам же он, как всегда, торопился куда-то.

Через окно автомобиля был виден новый Университет. «Ведь это должна была быть гостиница для иностранцев», — сказала я. — «Вот как? А я и не знал этого...» Ю. Н. старался впитать то, что происходило без него на его Родине, и очень внимательно всегда вслушивался... Мы, к сожалению, очень быстро подъехали к остановке такси.

ОТДЕЛЬНЫЕ ЭПИЗОДЫ

Как-то Анатолий Иванович пришел из книжного магазина с книжкой «Путешествие в Тибет». А. И. улыбался. «Представь себе, мы с Ю. Н. покупали одновременно одну и ту же книгу. Он меня узнал, и мы очень сердечно поздоровались. Он тебе передал привет. Я стоял сначала у прилавка «Искусство». Рядом со мной стоял кто-то и почему-то заговорил со мной о Ю. Н., спросив меня что-то о нем. «Да вот же он сам», — сказал я, увидев Ю. Н. рядом. Теперь в следующий раз я непременно поеду к нему с тобой. Ю. Н. сказал, что книги по Тибету бывают редко и мало...»

Третьяковка. Лекция о творчестве Н. К. Уже в гардеробе Ю. Н. подошел ко мне. «Ну, как Вы живете?» — «Да у меня все больны гриппом», — сказала я, перечисляя всех членов моей семьи. — «Что так?.. Что такое? — говорил Ю. Н. сочувственно. — Когда у Вас все наладится, приходите к нам. Мой брат скоро будет... Вот и приходите».— «Мы с А. И. очень мечтаем об этом».

На этой лекции, кроме положительных качеств Н. К. как живописца, отмечалось и что-то отрицательное, не помню что, но было как-то тяжело это слушать. Не могла этого вынести и наша знакомая Е. Ф. Тер-Арутюнова. Она взяла слово и очень горячо стала защищать творчество Н. К. Я видела, как Ю. Н. был доволен горячностью и искренностью Е. Тер-Арутюновой.

Мы мечтали с А. И., что когда приедет С. Н.^[15], мы будем ходить в Музей изобразительных искусств, поможем в развеске картин С. Н. и будем общаться с обоими братьями. Но как раз в это время у А. И. впервые в жизни был сильный приступ стенокардии и врачи его уложили в постель именно на этот период (2 недели). Незадолго до этого А. И. был в Таллинне и привез от П. Ф. Беликова рукопись — очередную главу его труда о Н. К. для корректуры Ю. Н. и мы хотели, наконец, вместе попасть к Ю. Н.

Тотчас же по приезде А. И. я сообщила Ю. Н. об этом по телефону, и сказала, что мы приедем и привезем рукопись. «Зачем Вам беспокоиться, ехать в такую даль, когда я мог бы прислать кого-нибудь за рукописью». — «Ю. Н.! Кроме рукописи, нам еще хочется повидаться с Вами и поговорить». — «А! Это другое дело. В таком случае непременно привезите рукопись сами. Я буду очень рад видеть Вас обоих у себя. Позвоните денька через два, я буду знать, когда смогу принять Вас. Я очень загружен своими делами и делами Святослава. Но Вас хочу видеть...»

Через два дня А. И. заболел стенокардией и две недели пролежал. Затем я видела Ю. Н. издали на вернисаже выставки С. Н. Он был как-то в стороне, имел очень утомленный вид...

Еще раз видела его на выставке С. Н. Опять он мне показался утомленным и грустным. Я двинулась в направлении к нему, но он быстро куда-то исчез и немного спустя промелькнул уже в пальто. Ничего. Увидимся. Поговорим. Ведь наша дружба только началась...

КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ

Потом страшная весть...

Я ходила на собеседования об искусстве в Музей имени Пушкина. Там С. Н. отвечал на вопросы зрителей. Было очень интересно, и я старалась не пропускать... Но в этот день я почему-то не пошла. Прибежала из Музея Лиля. «С Ю. Н. очень плохо... Он умер». «Что такое?» — не поняла я и тут же позвонила Б. А. Смирнову-Русецкому. Его не было, дома, а Л. В.^[16] мне сказала, что Ю. Н. болен своей обычной болезнью и что угрожающего ничего нет. На минуту у меня отлегло от сердца. Через час я позвонила вторично. Б. А. ^[17] был уже дома и подтвердил эту страшную весть...

Собираемся в Армянском переулке. Зал переполнен. Тело Ю. Н. на сцене, в гробу. Это актовый зал. Говорят речи. Рядом П. Ф.^[18], Рая и Людмила. Все хорошие слова, но только слова. Они не выражают сути. Девика Рани окутывает дымком ароматных индийских курений лицо Ю. Н. На автобусах едей в крематорий. Помню высокого стройного С. Н. Он стоит перед телом Ю. Н., обнявшись с Д. Рани. По его лицу катится крупная слеза. Оба, не отрываясь, смотрят в лицо Ю. Н. Оно спокойно, серьезно, мудро и очень монгольское.

В последнюю минуту Юре удалось щелкнуть аппаратом, запечатлеть это лицо... Ко мне подошла милая Бируте. «Ну что Вы так глубоко берете? У нас остался Святослав, а эти братья взаимозаменимы...»

«Ведь мы не умрем,.. а только изменимся...»

Я подошла к Святославу. «Как понять это?» — думала я. «Его отозвали на более нужную сейчас работу»,— ответил С. Н. на мой безмолвный вопрос. Подошел Менон, поцеловал С. Н.

И еще помню там, в крематории, спокойное лицо цейлонского посла. Никакого даже намека на «надгробные рыдания». Оно мудро и радостно и как бы сияет счастьем. В то же время какое-то отсутствующее. Сказал же Вивекананда: «Безразлично, живы мы или умерли...» Нам бы, маловерам, так.

Вот и все. Дальше начинаются сны.

1959

Приложение

РЕЧЬ ЦЕЙЛОНСКОГО ПОСЛА МАЛАЛАСЕКЕРА НА ВЕРНИСАЖЕ Н. К. РЕРИХА

Порою на Земле появляются люди, которые не принадлежат определенной нации или народу, а всему миру, всему человечеству.

К этим людям принадлежит и Николай Константинович Рерих, творения которого нам дано увидеть сегодня. Подобно многогранному алмазу, чьи грани сверкают одинаковым блеском, он был человеком многих талантов и преуспел в каждом из них. О Леонардо да Винчи говорили, что он был одновременно художником слова, глубоким мыслителем и ученым. Он служил искусству, пламенно интересуясь живописью, музыкой и театром.

Он также был неутомимым деятелем во имя человечества. Немногие были счастливы получить общее признание еще при жизни. Рерих был одним из них.

Восторженные отзывы о его творчестве наполнили бы сотни страниц. Его жизнь была соткана из многих необычайных элементов, которые с трудом поддаются описанию. Некоторые зовут его пророком, другие мистиком. Быть может, сам он предпочел бы быть названным посланцем доброй воли от Запада на Восток. Это во многих отношениях соответствовало бы истине, ибо, с одной стороны, в нем нашла воплощение вся утонченность и культура Европы, с другой стороны, он был по своему темпераменту и взглядам человеком Востока. Достаточно посмотреть на его облик, чтобы признать в нем мудреца Востока. Благодаря этому, всюду ему были открыты пути в Азии — в Индию, в Тибет, в Ладак, в Сикким, в Бхутан, в Центральную Азию, благодаря его исключительному мужеству и решимости не склониться перед трудностями и опасностями.

Он нарисал много книг по разным вопросам. Они содержат описания его находок, сделанных во время его долгих странствований по всему свету — по Европе, Америке и Азии.

Он впитал в себя особенности различных народов, совершил паломничество в отдаленные места, везде и всюду неся свою мудрость, сея семена красоты, многие из которых дали прекрасные всходы. В них мы видим, как его ум воспринимал дивно чудесные пейзажи, новые лики людей и разнообразные обычаи. Его книги представляют собой кладезь знания истории, философии, археологии, религии и несут на себе отпечаток человека, обладавшего исключительно самобытной и сильной личностью. Его стиль характерен для такого человека. Описания часто вдаются в предельно кратких фразах, состоящих из одного, двух или трех слов, подлежащих без сказуемых, но они всегда ярки и возвышенны. Его гений особенно проявил себя в живописи.

Совершенно невозможно приписать его работы к одной определенной школе, ибо они принадлежат только себе. Они имеют исключительно глубокое духовное качество. Многие из его полотен отмечены той особой горней красотой, которая присуща Леонардо, Рембрандту, Дюреру, Блейку, Родену и Берн-Джонсу.

Его картины символичны и часто предельно просты, но полны духовного настроения, которое доступно немногим. Но мыслитель в Рерихе никогда не заслонял живописца, и поэтому его картины так прекрасны своим колоритом и тематикой, своим особым ритмом и гаммой тонов. Он удовлетворяет как идеалиста; так и материалиста, являясь творцом прекрасных творений, несущих свое особое слово.

Он был одновременно пророком и зачинателем нового, мечтавшим объединить все человечество в одно единое Братство через красоту, ибо для него правда была красотой и красота — правдой. И сегодня, когда мы здесь собрались почтить его память и любоваться его творениями, я хотел бы принести мое почитание ему, как предтече взаимопонимания между народами и всеобщего мира.

Н. В. Жукова

ТРИ НАКАЗА УЧИТЕЛЯ

Из переписки Ю. Н. Рериха и Р. Я. Рудзитиса и воспоминаний И. Р. Рудзите и Л. Р. Цесюлевича, г.Барнаул

В начале; 1960 года, незадолго до ухода, Юрий Николаевич Рерих сказал: «Моя задача выполнена». (Из воспоминаний Л.Р.Цесюлевича)

Только сегодня, спустя 30 с лишним лет, можем мы попытаться понять все величие и сложность миссии Ю. Н. Рериха.

Единственный из семьи Рерихов, он вернулся на Родину, выполняя волю Николая Константиновича и Елены Ивановны, чей жизненный путь завершился в Индии. Но Новая Страна, как называли Рерихи Россию, ждала предуказанного. Сроки настали и обстоятельства сложились. В 1958 году Юрий Николаевич писал об отце: «Даже в Индии, стране, которая тепло и бережно отнеслась к таланту русского художника, он мечтал вернуться домой. Всегда помня об этом его страстном желании, полностью разделяя его, я во время пребывания Советской правительственной делегации в Индии обратился к Никите Сергеевичу Хрущеву с просьбой помочь мне вернуться на Родину с выставкой картин отца». (Ю. Н. Рерих. На Родине, // Советская женщина. 1958. №9. С. 48).

В августе 1957 года Юрий Николаевич Рерих приезжает в Москву. Оглядываясь назад, мы видим, что тогда, в конце 50-х годов, именно Юрий Николаевич заложил те зерна, которые ныне дали свои всходы... О Рерихах в то время в России ничего не знали, мало того, при господствующей идеологии упоминать о философском, духовном направлении их творчества было просто опасно.

Донести до сердец людей весть Красоты, используя «международный язык искусства», открыть имя Николая Константиновича как великого художника — с этого и начал Юрий Николаевич. Помимо напряженной работы в Институте Востоковедения АН СССР, задача Юрия Николаевича заключалась в следующем:

1) Открыть на Родине имя Н. К. Рериха — как художника, ученого и гуманиста.

2) Передать в дар нашей стране 400 полотен отца, 999 очерков Николая Константиновича «Моя жизнь» (до сих пор полностью не опубликованных), материалы научно-исследовательского института «Урусвати».

3) Провести выставку картин Н. К. Рериха и организовать мемориальный Музей его памяти.

Используя переписку Ю. Н. Рериха и Р. Я. Рудзитиса (1898-1960) одного из ближайших сотрудников семьи Рерихов, председателя Латвийского Рериховского Общества с 1936 по 1960 «годы, поэта, переводчика, деятеля культуры, — предоставленную его дочерью Илзе Рихардовной Рудзите (членом союза художников, г.Барнаул), рассмотрим эти вопросы.

Но прежде о письмах. В Риге, в архиве Гунты Рихардовны Рудзите (старшей дочери Рихарда Яковлевича, ныне председателя Латвийского общества Рериха) хранятся подлинники писем Ю. Н. Рериха к Р. Я. Рудзитису; в Барнауле, в архиве Илзе Рихардовны — копии их. Переписка включает 6 писем Юрия Николаевича и 10 писем Рихарда Яковлевича, написанных в 1958-60 годах. Полностью эти письма будут опубликованы в «Рериховском вестнике» (г.Санкт-Петербург) в этом году.

Письма носят деловой характер; основные темы, затронутые в них, (которые мы сможем лишь перечислить), следующие: организация первой выставки картин Н. К. Рериха в Москве и других городах, подготовка выставки картин Святослава Рериха в Москве и Ленинграде — она состоялась в 1960 году. (Письма Юрия Николаевича Рихарду Яковлевичу от 16.03.59, от 8.12.59). Сообщения о готовящихся публикациях, статьях, монографиях, посвященных творчеству Николая Константиновича, альбомах, каталогах, открытках и репродукциях с его картин. (Письма Юрия Николаевича Рихарду Яковлевичу от 13.05.58, от 6.12.58, от 16.03.59, от 4.02.59, от 8.12.59). Рихард Яковлевич следит за прессой и посылает Юрию Николаевичу газетные вырезки, сам пишет статьи о творчестве Николая Константиновича, следит за ходом выставки и откликами людей. (Рихард Яковлевич — Юрию Николаевичу от 4.04.58, от 10.04.58, от 30.04.58, от 31.01.59).

Юрий Николаевич сообщает о своих многочисленных выступлениях с беседами, лекциями в музеях, институтах, по радио, телевидению, где он рассказывает о художественной, научной деятельности Николая Константиновича, о его Центрально-Азиатской экспедиции.

Юрий Николаевич-Рихарду Яковлевичу, от 13.05.58 «...Несколько раз говорил по радио; и очень много раз по музеям и институтам». От 24.12.58. «...Был в Киеве. Встретил очень теплый прием со стороны художественной общественности. Многие «болеют Рерихом». Провел три беседы. Была хорошая тел. передача, в которой показали 51 картину». От 16.03.59. «...Работы много и видимо она будет нарастать. В апреле буду в Ленинграде читать лекции в ЛГУ. Снова зовут в Киев. А осенью четыре международных съезда.»

От 8.12.59. «...Будущий год вообще обещает быть значительным. За последнее время было много знаков. Было несколько моих выступлений о творчестве Н. К. В начале года выйдет альманах, посвященный горам, в котором пойдут 5 репродукций картин Н. К., статья Н. К. «Гималаи» и моя статья...»

Первая выставка картин Николая Константиновича Рериха открылась 12 апреля 1958 года, в день Пасхи. Через семь месяцев после возвращения на Родину Юрия Николаевича. Он очень сожалел о долгих проволочках... Как все друзья ждали эту выставку! Рудзитис пишет: «Приближается долгожданная Мечта. Исторический День...» (Рихард Яковлевич-Юрию Николаевичу от 4.04.58.).

Юрий Николаевич писал в заметке «На Родине»: «В августе 1957 года я поселился в Москве. А весной следующего года в залах Союза художников открылась выставка картин Николая Рериха. Хотелось, чтобы его творчество было представлено как можно полнее. Это оказалось не так легко» Картины, которые я привез из Индии, относились к последним годам жизни художника. Пришлось собирать ранние работы отца по различным музеям и у частных владельцев. Особенно хотелось мне найти давно потерянную картину «За морями земли великие». Она отыскалась совершенно случайно. Кинорежиссер Я. Миримов, снимавший фильм о жизни отца в Ленинграде, на Печоре и в других местах, где некогда жил художник, нашел ее в экспозиции Новгородского музея. (Как вспоминает Л. Р. Цесюлевич, первый фильм о Н. К. Рерихе был снят по сценарию Ю. Н. Рериха — Прим.) В дни, когда в московских выставочных залах экспонировались картины, я смотрел на людей разных возрастов, профессий, заполнивших выставку, слушал их интересные суждения и испытывал за своего отца огромную радость».

Из письма Юрия Николаевича — Рихарду Яковлевичу от 13.05.58. «...Выставка все еще открыта, как говорят, «народ не отпускает». Действительно, все слои общества отдали должное ей. Как говорят, «грандиозный успех».

Рихард Яковлевич пишет Юрию Николаевичу 16 апреля 1958 года: «...Уехал с очарованною душою. Волна небывалая чего-то самого прекрасного, чудного, самого дорогого больше не умолкнет в сердце. Истинно, есть еще сказки на земле. Истинно, красота пробудит к подвигу зажженные сознания. Сколько искр и пламен восхищения выльется в пространство. И какой голод у молодежи по истинной красоте и крыльям духа. Когда-нибудь вы прочтете книгу записей гостей. Это истинный гимн великому подвигу красоты. В сердце чувствую, что будет сдвиг небывалый. Потому и 12 апреля считаем историческим днем. Долгожданная Мечта наконец-то осуществилась. Лучшие сердца теперь соберутся, объединятся вокруг костра подвига прекрасного. Они в своем сердце принесут священную клятву идти путем претворения идеалов Прекрасного в жизнь.

Это величайший Дар, который мы унесем, как самое сокровенное в глубине сердца!»

Рихард Яковлевич — Юрию Николаевичу, от 16.04.58 «...Второй Дар — это встреча с Вами. Сказали, что уже в прошлом году, с тех пор, как расстался с Вами, в сердце остался огонь несказанных чувств. Что-то самое несравнимое привлекало. Сердце почувствовало что-то самое Родное. Как будто какой-то магнит — тоска из отживших веков. Тут и Е. И. и Н. К. Вековечная Индия. Гималайское сияние. Заветный Тибет. Самые сокровенные струны в чаше. Преклоняюсь сердцем. Спасибо за доверие и дружбу. Жду всем сердцем новую эру неимоверного пламенного сотрудничества».

Рихард Яковлевич — Юрию Николаевичу от 18.10.58. «...Знаю, как Вы теперь напряжены, как много у Вас труда и задач. Но думаю, что в настоящее время сможем помочь скорее — сами удесятеряя свой труд и ни на мгновение не упуская из виду, по закону соизмеримости, Камертон Учения. ...Знайте, что у Вас всех есть где-то лучшие друзья, сердца которых постоянно и с любовью стремятся к Вам в желании чем-то услужить и помочь».

Выставка прошла с огромным успехом, люди стояли по 4-5 часов в очереди, заранее записывались на выставку. «Это искусство — огонь сердца», «Звезда брошена в сердце России», «Это — родник орошающий, да, Красота спасет мир!» — такие записи оставляли люди в книге отзывов. (Т. Калугина. Пути восхождения. М., Правда, 1984. С. 59).

День открытия Выставки был днем начала Новой эры в России. Юрий Николаевич был первым, кто возвестил ее — и погиб, как герой, сражаясь с тьмой. (Из воспоминаний И. Р. Рудзите).

Николай Рерих — как величайший художник, Подвижник Культуры вернулся на родину. Появились публикации стали издаваться его труды, альбомы, монографии. В последние годы опубликовано и философское наследие семьи. Рерихов — книги Учения Живой Этики (Агни Йоги). Но третья задача, стоявшая перед Юрием Николаевичем, — организация Музея Рериха, еще ждет своего завершения. Насколько этот вопрос был важен, ясно из переписки Юрия Николаевича с Рихардом Яковлевичем. Почти в каждом письме (в 5 письмах из 6) Юрий Николаевич упоминает о Музее.

От 13.05.58. «...Говорил о Музее (Москва или Ленинград) с отделом-филиалом в Сибири, на Алтае».

От 6.12.58. «...Сейчас идут очень ответственные переговоры о Музее, как в Ленинграде, так и в Сибири. Знаю, что дойдем, и эту уверенность хотелось бы передать и Вам».

От 24.12.58. «...Выставка в Киеве продлится до начала января. Затем поедет в Тбилиси, после чего предстоит организация мемориального Музея — Ленинград и Сибирь (Алтай)».

От 4.02.59. «Выставка сейчас пошла в Тбилиси. Затем вернется в Москву и затем предстоит отбор вещей на Ленинград и Сибирь (Новосибирск)».

От 16.03.59. «...Выставка закрылась в Тбилиси, где прошла с большим успехом. Теперь картины пойдут в Москву, где предстоит сортировка вещей на Ленинград и Сибирь. Возможно, что несколько вещей останутся в Третьяковке (конечно, при условии экспозиции). Последнее решение Министерства: автономная экспозиция при Русском Музее и Музей в Новосибирске... Начинаю получать письма из разных музеев с требованием картин».

От 8.12.59 «...О намерениях Вашего музея пустить некоторые картины в обмен еще не слыхал, но побеседую по линии Министерства. Делать это они во всяком случае не имеют права, так как передача картин в Музей не оформлена юридически. Об этом мне здесь говорили, и если находящиеся у них на складе картины им не нужны, их возьмет Музей им. Н. К.»

Юрий Николаевич мечтал создать Музей Рериха — спустя тридцать с лишним лет после его ухода Музея практически еще нет.

Время настало исполнить Указ.

Теперь приведем некоторые фрагменты из интервью с алтайским художником Леопольдом Романовичем Цесюлевичем, встречавшимся с Юрием Николаевичем в 1957-1960 годах.

Грани облика Юрия Николаевича Рериха

Записано в Барнауле в июле 1992 г.

Елена Ивановна сказала Юрию Николаевичу, что он поедет в Россию на три года. Он знал свой срок, но не торопился, не суетился, работал спокойно и методично. Человек жил вечностью.

Очень красивый человек. Взгляд духа... Памятка Ю. Н. Рериха — это те советы, которые с его слов записала Бируте Валушите (Литва).

Е. П. Блаватская говорила, что служить Истине и общественному мнению невозможно. Юрий Николаевич был свободен от общественного мнения. Рерихи прошли бескорыстным и бесстрашным путем. Они совершенно не считались ни со своим здоровьем, ни с репутацией, ни с общественным мнением. Для них существовало только Служение.

Юрий Николаевич был очень прост и естественен в жизни. Не было ничего нарочитого, подчеркнутого — ни в пище, ни во внешнем облике. Агни-Йога говорит о пути без насилия, пути естественном. Если человек от чего-то отказывается — делать должен это с радостью, иначе жертва напрасна. Отказ — в сознании, без насилия — радостен.

Юрий Николаевич все замечал: и внешнее, и внутреннее. Понимал прекрасно политику, экономику, знал всю жизнь. Замечал даже малые вещи, не разрешал в своем присутствии никого унижать.

Он делал других счастливыми и свободными... Зажечь других можно, если сам горишь. Он очень много не договаривал, в глазах была грусть, что люди не понимают... Ушел из жизни почти одиноким. Те, кто изучали Живую Этику, редко могли быть ему единомышленниками — они чаще всего были книжниками и проповедниками, других поучали. Юрий Николаевич всех спрашивал, нет ли еще каких-то людей. Он искал духовных людей, может быть, скромных и неизвестных».

Глаза у Юрия Николаевича — удивительной красоты, за ними видишь Мать! Как она была прекрасна! Взгляд проницательный. Голос был почти будничный, очень красивого тембра. Однажды я слышал, как Юрий Николаевич читал свое выступление на открытии выставки Николая Константиновича в Ленинграде, в Эрмитаже. Я впервые услышал его с трибуны и был удивлен — ровная, одинаковая речь, без каких-либо особых интонаций, эмоциональных всплесков — очень спокойная. Речь как бы «не духовного» человека, без повышения голоса, многозначительных пауз и т.д., к чему я уже привык и что считал нормой «духовной» речи. Какая была у Юрия Николаевича суть, такая и речь — простая и естественная. Она осталась в памяти до последнего слова. Его облик запомнился навсегда.

Юрий Николаевич был простой, жизнерадостный, веселый, не был чужд шутке, юмору. Говорил с друзьями нежно, тихо, ласково.

Но были моменты, когда в его голосе звучал металл — это был голос Тамерлана. Столяр вставлял замок в дверь в квартире Юрия Николаевича и, не доделав, решил уйти. Юрий Николаевич в это время разговаривал по телефону спокойно и ровно, но когда сказал столяру: «Еще раз проверьте...» — это был голос командующего войсками, заставлял слушаться беспрекословно. Солдаты бы любили такого командира...

Юрий Николаевич был удивительно деликатен и чуток. Он был категорически против мелких замечаний, наставлений, нотаций. Был убежден, что воспитать человека невозможно, каким родился, таким и будет. «Не религия сделала людей нравственными, не коммунизм сделает их безнравственными»,— говорил он. Когда рижане (члены Рериховского Общества) вспоминали приход большевиков в Латвию и разгром Рериховского Общества, Юрий Николаевич говорил: «Не Родина виновата, а несовершенства людей. Народы должны забыть прошлые обиды и в единении светло строить будущее.»

Юрий Николаевич был свободным человеком. Свободным в духе от догм, предписаний. Говорил языком современным. Учение не цитировал, а жил этим, воплотив его в себе.

Живя в Москве, Юрий Николаевич очень уставал. В последние годы вставал очень рано, около 5 утра, и прогуливался с сестрами Богдановыми — чтобы добыть немного Праны.

Это был человек, которого хотелось любить. Весь его облик вызывал к себе или любовь, или ненависть. У него не было поблажек к человеческим слабостям, нечестности. В его присутствии мог хорошо себя чувствовать только тот, кто чист душою.

Он все видел, все замечал, но главное — понимал суть человека. Юрий Николаевич не смотрел на идеологию, на внешние признаки, читает ли человек книги Учения, например, или нет, главное — чем человек живет! Была у него и принципиальность, но все это было тонко, без чего-то показного. В Ригу на открытие выставки он так и не приехал, так как не было приглашения от Министерства культуры, он понимал, что если приедет как сын Н. К. Рериха, то должен быть приглашен официально. Он ничего не делал кое-как. Признак человека, идущего путем Братства —нет ничего формального, все существенно, если не получается сделать качественно, то лучше не делать.

Юрий Николаевич совершенно не был проповедником, не торопился отвечать на вопросы или отвечал — как принято на Востоке — быстро, как бы между слов. И одни слышали и воспринимали (кто готов), другие же — не слышали, пропускали. О Сокровенном на Востоке не говорят..

У него было удивительное сочетание мгновенной реакции, подвижности, «орлиного глаза» и в то же время — спокойствия и равновесия.

Облик Юрия Николаевича настолько многогранен, что трудно охватить все целиком. Духом можно почувствовать этот образ: красота, сияние глаз, чудесная поощряющая улыбка (он никогда никого не осуждал) и бесстрашие, неодолимая твердость, неотступность.

Те,кто встречался с ним— любили его, он навсегда остался в памяти. Достигнувший Духа благоухает, несет жизнь и несет счастье. Встреча с таким человеком делает счастливым. Его спокойствие давало уверенность во благом будущем. В нем был синтез, он объединял все стороны человека на земном плане.

В начале 60-го года, как вспоминал Р. Я. Рудзитис, у Юрия Николаевича проскальзывало выражение, что План выполнен.

Он сделал все, что мог, в ужасных условиях: провел выставки, был снят фильм, вышли альбомы, публикации о Н. К. Было решение об издании трудов Н. К. Рериха, были найдены сотрудники (Р. Я. Рудзитдс,П.Ф. Беликов). Юрий Николаевич выполнил свою задачу. 3а жизнь не боролся, он не был нужен здесь. Почти никто не обращался с духовными вопросами. Среди людей — одиночество.

В Институте востоковедения, где работал Юрий Николаевич, вначале у него не было даже отдельного кабинета, письменный стол стоял под лестницей.

Когда Юрия Николаевича спросили, будет ли продолжение Учения, он ответил: «Учение дано на многие сотни лет вперед. До тех пор, пока человечество не претворит все — продолжения не будет».

Юрий Николаевич шел под знаменем Духа! Только тот, кто сам горит, может зажечь других.

Принесем же признательность и радость наших сердец Великому Облику, объединившему нас сегодня!

Н. С. Юшкова, А. П. Юшков

ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ РЕРИХ. ПОДВИГ ЖИЗНИ.

Посвящаются вдохновенному ученому-мыслителю, человеку исключительной духовной гармонии...

«Истинно чудесно, поистине прекрасно среди водоворота нашей жизни, среди волн неразрешенных социальных проблем видеть перед собою сияющие Светочи всех веков. Прекрасно изучать жизнеописания этих великих Искателей и Подвижников и находить в них укрепление нашего мужества, неисчерпаемой энергии и терпимости». 1

«Служение проявляется в подвиге, и он возможен в каждом состоянии человечества». 2

На примере преданных учеников можно видеть, насколько они преисполнялись ведущей идеей послужить Тому, Кто позвал их на путь Жизни. Если существование лишено подвига, то, в строгом смысле, такое существование нельзя именовать Жизнью.

«Те, кто знают, ради чего они трудятся и страдают, уже будут определенными героями. Не убоятся они опасностей, хотя и будут знать их истинные размеры... Герои знают, что их жизнь может прерваться каждое мгновение, но это знание не ослабляет напряжения». 3

Юрий Николаевич Рерих очень любил слово «подвиг». Это непереводимое, многозначительное русское слово! Как это ни странно, но ни один европейский язык не имеет слова хотя бы приблизительного значения. Подвиг означает движение, терпение, знание. В основе этого слова — самоотверженность. Как распространенный недостаток, Юрий Николаевич отмечал, что еще «подвиг соединен с грубостью. Не уселась в сознании связь Подвига с культурой. Подвижник тот, у кого все стороны личности соответствуют его credo». Юрий Николаевич говорил:

«Надо путем науки, искусства, морали воздействовать на окружающее я поднимать энтузиазм и героизм. Надо во всем и всегда поддерживать энтузиазм, если он направлен на Общее Благо. Западные философы говорят высокие слова, но живут обыденной жизнью, и оттого Запад не преуспевает. Напротив, Восток сразу применяет в жизни. Вряд ли западным путем можно освободиться от своих ошибок. Запад советует раскаяние, но это цепь. Восток же не думает об ошибках, но сразу, всем существом, старается жить так, как надо». «Убедить личным примером»,говорил Юрий Николаевич.И сам он являл редкостный пример такой цельности. Вот что вспоминает ближайший сотрудник семьи Рерихов Павел Федорович Беликов:

«В общении с людьми, Юрий Николаевич был очень скромный человек и не выставлял своих знаний напоказ. Знания его тонули в той душевной теплоте, в той деликатности, с которой он обращался к людям. Его деликатность была не чем иным, как оружием против грубости мира. Он не считал, что подобное изживается только подобным. Если чего и опасался Юрий Николаевич, так это того, как бы незаслуженно не обидеть человека». 4

Если мы проследим жизненный путь Юрия Николаевича, то увидим, как глубоко понималась им неразрывная связь культуры и подвига. Слово «культура» содержит в себе древний корень «ур», что означает «свет», «огонь». Потому Культура есть почитание Света, а подвиг действенное служение этому Свету.

Юрий Николаевич принял это служение во всей полноте: он стал выдающимся ученым-востоковедом — индолог, монголовед, тибетолог, знаток многих языков и наряду с этим человек замечательных нравственных качеств. Он считал главной задачей жизни — самоусовершенствование и всегда работал над самим собой прежде всего. Святослав Рерих вспоминает о своем брате. «Он всегда старался все сделать как можно лучше, как можно правильнее».

Именно следование высоким духовно-нравственным принципам позволило Юрию Николаевичу углубить и расширить научные изыскания. Широко знакомясь с культурами разных стран, Юрий Николаевич проникал во внутренний строй изучаемых им народов и находил между ними теснейшие взаимосвязи, одной из любимых тем Юрия Николаевича была проблема культурных связей между Россией и Индией. Глубокие духовные основы связывали эти народы. Так, в одной из глав сборника изречении Будды — «Дхаммападе», вышедшего под редакцией и при ближайшем участии Юрия Николаевича, сказано: «Если бы кто-нибудь в битве тысячекратно победил тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то именно этот другой — величайший победитель в битве». Так и у христианского подвижника IV века, св. Иоанна Кассиана, находим:

«Не внешнего врага надобно нам бояться. Враг наш заключен в нас самих. Почему и ведется в нас непрестанная внутренняя война. Одержи мы в ней победу, и все внешние брани сделаются ничтожными». 5

«Юрий Николаевич Рерих утверждал, что в потенциале русского народа лежат глубокие эстетические основы»,6 глубоко верил в его высокое предназначение. Павлу Федоровичу Беликову запомнились его слова, сказанные им о судьбах России:

«Ни одна капля крови, пролитая в революцию или в последнюю войну, не должна быть напрасно пролитой кровью. За это мы все в ответе».

Около тридцати лет прожил Юрий Николаевич в Индии, но все эти годы он, как и его отец, продолжал оставаться истинным патриотом своей отчизны и с честью пронес через Центральную и Южную Азию знамя русской культуры. Когда летом 1941 года Германия вероломно напала на Советский Союз, он немедленно дал в Лондон телеграмму послу СССР Майскому с просьбой зачислить его добровольцем в ряды Красной Армии. Несмотря на серьезное знание военного дела (в Париже Юрий Николаевич окончил специальную Офицерскую школу, во время азиатских экспедиций он организовывал военную охрану), судьба распорядилась иначе. Юрию Николаевичу было суждено совершить подвиг не на полях сражений, но в нашей жизни, в трудах каждого дня. И тем более образ его является для нас примером, достойным подражания.

В Учении Живой Этики сказано: «Предпочтителен подвиг, выросший сознательно. Мы не очень верим подвигам случайным. Со страху можно совершить подвиг мужества... Самоусовершенствование является труднейшим подвигом... Разве далек подвиг?»

В духовных традициях как России, так и Индии — каждый праведник — это воин, совершающий подвиги. Николай Константинович Рерих говорил: «Битва за лучшее будущее не только на полях сражений». Не случайно Николай Константинович дарит Юрию ко дню рождения картину «Гэсэр-хан», созданную в 1941 году и ставшую мудрым напутствием на духовный подвиг. Вот что вспоминает по этому поводу Павел Федорович Беликов:

«Мне сразу открылась близость данного сюжета натуре Юрия Николаевича. Как и Гэсэр, он был по складу своего характера воин. Смотреть далеко вперед и быть готовым вступить в бои за лучшее будущее человечества — таким качеством наделил своего героя Гэсэра монгольский народ. Это качество в полной мере было свойственно и Юрию Николаевичу Рериху».

Вся его деятельность была устремлена в будущее, он жил будущим. Он говорил: «Мы живем в самое интересное время. Я — оптимист», «надо перекинуть мост в будущее, не надо оглядываться назад. Если ты совершил ошибку, подумай; как надо было поступить, и в следующий раз так не поступай. Не надо думать о причиненных тебе обидах. Лишь бы можно, было сотрудничать. Будущее светло, надо все ему принести».

«Неведомые! С вами говорю.

Встречая вместе новую Зарю,

Поем ей гимн на разных языках.

К Истоку подходя издалека,

Объединяемся вокруг мечты одной —

В сиянье Красоты

облечь наш мир земной!»7

«Стремление всего живущего к совершенствованию, то есть к замене несовершенных и примитивных форм жизни на более совершенные, есть, в сущности, стремление к красоте. Мироздание развивается красотою, и совершенствование жизни своей конечной целью имеет красоту. Совершенства вне красоты не может быть... Красота как могучая сила действует облагораживающим, возвышающим и умиротворяющим образом на все живущее. Красота покоряет все сердца... Красота вызывает в каждом человеке высокие эмоции и светлые порывы». 8

Эта внутренняя красота была тем магнитом, который притягивал всех, общавшихся с Юрием Николаевичем. Так, Николай Тихонов вспоминает: «Юрия Николаевича Рериха я знал очень мало..., но несколько встреч с ним запомнились, и в этих встречах я полностью ощутил его необыкновенное воздействие на окружающих... Какая-то молодость мыслей, какая-то свежесть идей, какое-то веяние мира, влекущие человека на новые высоты просвещения и знания, нам неведомого, говорили о чем-то возвышенном, очень человечном и нужном... В обычной комнатной обстановке, он, при всей своей скромности, был необычным».9

Как все явления жизни имеют видимую и невидимую стороны, так каждое понятие — многогранно. Служение и подвиг понимаются людьми различно, и в каждом случае это будет иметь свой особый смысл. Как нам представляется, к жизненному пути Юрия Николаевича наиболее подходит следующее определение служения:

«Служение — несение света в своей ауре. Никакие дела, слова, условия не сделают служителя света таковым, если аура не светоносна. Миссия в том, чтобы излучениями своими вносить свет в жизнь. Такой подвиг называется молчаливым. Если светоносец только прошел среди людей, не промолвив ни слова, он уже пользу принес». 10

Так, Андрей Николаевич Зелинский вспоминает: «Юрий Николаевич был поистине человеком большого пламенного сердца, которому было чуждо равнодушие к жизни и людям. Общение с ним не только обогащало научно, но и будило в каждом лучшие стороны его натуры».

Юрий Николаевич верил в будущее науки, но рассматривал ее в тесном сотрудничестве с культурой и искусством. Павел Федорович Беликов писал:

«Будучи историком культуры, изучая историю религий, Юрий Николаевич придерживался научного мировоззрения, отличительной чертой которого было самое широкое допущение всего нового. Отрицание и узость, где бы они ни проявлялись, — в науке или в религии,—были ему абсолютно несвойственны».

«Теперь единственный путь современного человека—это знание, говорил Юрий Николаевич. — Все дело теперь за наукой. Наука должна дать ответ на тонкие явления».

Юрий Николаевич, как и его отец, знал, что «наиболее идеальное является и наиболее практичным» 12, он вновь внес понимание подлинной связи науки и духовности. Всей своей жизнью он воплощал завет Гераклита: «Многознание уму не научает». Ведь ум растет у человека из сердца.

В Учении Живой Этики сказано: «Трудно усвоить людям, что мысль имеет то же воздействие, как и поступок...» 1Э «Вообще нужно привыкнуть, что мысль властвует над судьбою человека». 14 Этот закон простейшим образом выражен в хорошо известном изречении:

«Посеешь Мысль — пожнешь поступок, посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу».

Примером целеустремленного воплощения этих великих принципов была сама жизнь Юрия Николаевича Рериха. Он считал, что прежде чем добиваться чего-то, необходимо четко представить себе, чего именно ты хочешь. И тогда, как сказано в Учении: «В удаче и в неудаче человек неуклонно стремится к избранной цели. Вне ее нет продвижения. Из такого убеждения складывается подвиг... Каждый, улучшающий качество труда своего, уже совершает подвиг». 15

Осенью 1957 года свершилась заветная мечта Юрия Николаевича — он возвратился на Родину. За два с половиной года напряженной работы он успел сделать очень многое. Можно только догадываться о невероятных трудностях, которые ему приходилось преодолевать, но Дух его постоянно пребывал на недосягаемых высотах и черпал оттуда свои силы.

«Небо с землёю...

растаяли тихо границы...

Все Красотою одною победной полно;

Сон наяву,

ароматный, сияющий, снится...

Вечное счастье

лететь в Беспредельность дано!» 16

За три дня до ухода Юрия Николаевича, Павел Федорович Беликов был у него, беседовали, говорили о планах на будущее. Он вспоминает: «Помню, как я подошел к репродукции с картины Николая Константиновича «Ангел Последний», и Юрий Николаевич поведал мне историю возникновения этого сюжета. На картине изображен «последний суд» и объятая пламенем Земля. Я спросил: «Неужели из-за последних достижений в науке наша планета не заслуживает лучшей доли, нежели быть расколотой пополам атомным взрывом?» — «Нет, этого не должно случиться! Здравый смысл восторжествует, и опасность будет отведена!» — послышался категорический ответ Юрия Николаевича.17

Эту непоколебимую веру в светлое Будущее передал нам Юрий Николаевич. Вспоминаются строки из любимого им русского поэта — Алексея Константиновича Толстого:

Други, вы слышите ль крик оглушительный:

«Сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли

Вымыслы ваши в наш век положительный?

Много ли вас остается, мечтатели?

Сдайтеся натиску нового времени,

Мир отрезвился, прошли увлечения —

Где ж устоять вам, отжившему племени,

Против течения?»

Други, не верьте! Все та же единая

Сила нас манит к себе неизвестная,

Та же пленяет нас песнь соловьиная, Те же нас радуют звезды небесные!

Правда все та же! Средь мрака ненастного

Верьте чудесной звезде вдохновения,

Дружно гребите, во имя прекрасного,

Против течения!..

Други, гребите! Напрасно хулители

Мнят оскорбить нас своею гордынею —

На берег вскоре мы, волн победители,

Выйдем торжественно с нашей святынею!

Верх над конечным возьмет бесконечное,

Верою в наше святое значение

Мы же возбудим движение встречное

Против течения!» 18

Павел Федорович Беликов вспоминает: «Мне навсегда запомнились слова Святослава Николаевича, сказанные им по случаю скоропостижной кончины брата: «Он ушел из жизни, полный творческих сил и неосуществленных планов. Когда-то такой же неожиданной для нас была и смерть отца. Но потом мы поняли, что быть может, так и следует оставлять жизнь, т.е. уходить из нее на подъеме своих возможностей; уходить, так сказать, на гребне волны. Подхваченные другими, все начатые дела будут продолжены».19

«Елена Ивановна пророчески напутствовала Юрия Николаевича. Перед своим уходом она сказала: «Когда покажется новая звезда, тогда время поездки». Перед отъездом из Индии Юрия Николаевича, действительно, видели новую звезду. А по приезде в Россию он прочитал сообщение в газете, что ученые зарегистрировали появление новой звезды».20

«Звезда Исканий — ты пылала,

Вела и трепетно звала,

Таинственные покрывала

Искателям приподняла...

И были новью осиянны

Для смелых душ твои дары:

Здесь на Земле — чужие страны

И в Небе —

дальние миры!» 21

Елена Ивановна Рерих писала: «Вы полюбили книги Учения и тем приняли Зов. Но приношение подвига требует, кроме принятия Зова, и великой работы над собою... Истинно, велик подвиг внесения Учения в жизнь каждого дня, в давании радости и просвещения окружающим и встречающимся нам. Разве не велик подвиг — работа по самоусовершенствованию для благого воздействия на окружающих и в светлой готовности применить силы свои там, где явится возможность...»22, «там, где понятие героя является чем-то смешным и даже неприличным, там разложение. По этому признаку можно судить о дряхлости нации... Пришло время, когда мы все должны стать героями и творить героев». 2Э

«Над нами те ж, как древле, небеса,

И так же льют нам благ свои потоки,

И в наши, дни творятся чудеса,

И в наши дни являются пророки...»24

ЛИТЕРАТУРА

1. Н. К. Рерих. Держава Света.— Нью-Йорк: изд-во «Алатас», 1931. — С.174.

2. Надземное.—Л., 1991, п. 126. ,3. Надземное.—Л., 1991, п. 130.

4. Т. Калугина. Пути восхождения.— М., 1984.— С.60 (Б-ка «Огонек»; № 44).

5. Добротолюбие, т.2.— М., 1913.— С.28.

6. Рудзите-Цесюлевич И. Р., Цесюлевич Л. Р. Деятельность и взгляды Ю. Н. Рериха по материалам встреч и переписки с ним Р. Я. Рудзйтиса, сотрудника Рерихов. // Рериховские чтения 1983 г.: Сб. статей.— Новосибирск, 1983.— С.350.

7. Н. Д. Спирина. Капли: Сборник стихов.— Новосибирск, 1990, С. 19.

8. А. Клизовский. Основы миропонимания Новой Эпохи. Т. 2.— Рига, 1991.— С. 121

9. Ю. Н. Рерих. По тропам срединной Азии. — Хабаровск, 1982.С.286-287.

10. Из записей Б. Н. Абрамова (архив Н. Д. Спириной).

11. Т.Калугина. Пути восхождения.— М., 1984.—- С.37.

12. Н. К. Рерих. Пути благословения.— Рига, 1924.— С.88.

13. Листы Сада М. Т. 2.— Рига, 1925.— С.207.

14. Братство.— Рига, 1937, п.335.

15. Надземное.— Л., 1991, n.L74.

16. Н. Д. Спирина. Перед Восходом: Стихи разных лет.-Новосибирск, 1992.— С.46.

17. Т.Калугина. Пути восхождения.— М., 1984.— С.40.

18. А. К. Толстой. Избранное.— М., 1986— С.60-61.

19. Т. Калугина. Пути восхождения.— М., 1984.—. С.42.

20. Из бесед Ю. Н. Рериха с Р. Я. Рудзитисом от 28.08.57 г. (архив И. Р. Рудзите).

21. Н. Д. Спирина. Перед Восходом: Стихи разных лет.— Новосибирск, 1992.— С.87.

22. Е. И. Рерих. Письма. Т. 1.— Рига, 1940.— С.363.

23. Е.И.Рерих. Письма. Т. 1.— Рига, 1940.— С.195.

24. В. Бенедиктов. И ныне. // Как слово наше отзовется. М., 1986.— С.420.

Н.Е. Гребенникова

ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ РЕРИХ

По тексту радиопередач, состоявшихся по Новосибирскому радио 16 и 23 августа 1992 г.

Сегодня, 16 августа, мы в Новосибирске впервые так широко отмечаем памятный день Юрия Николаевича Рериха — 90-летие со дня его рождения. Краткой была его жизнь — всего 57 лет, но каждый ее день, как и дни всех членов этой замечательной семьи, был насыщен напряженным подвижническим трудом на Общее Благо. Вместе с тем, о Юрии Николаевиче как-то меньше всего было известно до сих пор. Он находился несколько в тени. Его предстоит еще открыть — и как ученого и как человека. По словам директора института тибетологии в Гангтоке Нирмала Сингха, «Юрий Николаевич Рерих как человек был даже еще более велик, чем Юрий Николаевич Рерих как ученый». Вот этим двум граням единого облика мы и посвятим две наши передачи.

Юрий Николаевич был ученым-востоковедом. Область его интересов была связана с Азией. Монголия, Тибет, Индия, их история, культура, язык особенно вызывали его пристальный интерес. Причем этот интерес проявился у него очень рано, еще в гимназические годы,и поддерживался Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной. Не случайно одну из первых своих работ « По тропам Срединной Азии» Юрий Николаевич впоследствии посвятил своим родителям, которые, по его словам, «подвигнули его на стезю науки и с детства вдохнули в его душу жажду новых открытий и исканий». Рано начинается знакомство с литературой по истории Азии, изучение языков. Все это проходило под руководством крупнейших русских ученых-востоковедов — монголиста А. Д. Руднева, египтолога Б. А. Тураева, которые были близки Н. К. Рериху. Позднее Юрий Николаевич продолжил свое образование в университетах Лондона,Парижа,США.

К 1923 году, когда началась знаменитая Центрально-Азиатская экспедиция, в котоpoй Юрий Николаевич принял участие, он завершил свое образование. Несмотря на молодость — а ему был 21 год — он был уже сложившимся ученым, со своим кругом научных интересов, с обширными и глубокими познаниями. В невероятно трудных походных условиях пишется первая научная работа Юрия Николаевича «Тибетская живопись», еще в 1925 году, до окончания экспедиции, опубликованная в Париже. Интереснейшие этнографические и лингвистические наблюдения, сделанные Юрием Николаевичем во время экспедиции, отражены в книге «По тропам Срединной Азии».

Очень важную роль в экспедиции сыграло знание Юрием Николаевичем более десятка азиатских языков и наречий, которыми он владел, как говорят, «без акцента», то есть, как местный житель. Это обеспечивало Рерихам возможность непосредственного общения с местными жителями и, что особенно важно,— с ламами, священнослужителями тибетских монастырей, которые допускали их в самые сокровенные хранилища с древнейшими уникальнейшими манускриптами, несущими накопленные за много веков и неизвестные европейцам знания.

Кроме того, на Юрия Николаевича возлагались обязанности начальника охраны каравана, так как по пути следования экспедиции она неоднократно подвергалась нападениям местных разбойников. В этом, между прочим, отразилась склонность Юрия Николаевича к военному делу. Как известно, в Париже он окончил Военную Академию и впоследствии часто носил френч, был очень подтянут, любил лошадей и был прекрасным наездником. Отпечаток сурового воинского аскетизма лежал и на особенностях быта Юрия Николаевича, крайне неприхотливого и простого.

Экспедиция завершилась в 1928 году, и семья поселилась в долине Кулу, живописнейшем месте Гималаев. Вот как описывает его один из посетителей:

«...Как чист, прозрачен и душист воздух в священной долине! Там ветер, несущий аромат со снежных вершин, смолы хвойных деревьев, некоторые из них в 200 и больше футов вышиной, и запах чистой воды целебных источников. Весной цветут вишни, а позже бродят сердитые медведи, любящие полакомиться ими. Около дома жимолость, посаженная Еленой Ивановной, и много роз, а на склоне горы в лесу целебные травы. Внизу мастерская Николая Константиновича, в которой много полотен Гималайских гор, с такими прозрачно-тонкими и бархатистыми оттенками красок. Смотришь и не насмотришься на них, так питают они сердце гармонией композиции и вдохновенным устремлением к прекрасным и далеким высотам духа. У входа в дом, в застекленной веранде, много цветов в вазонах — кактусы, алоэ. В доме

комната Елены Ивановны, кажущаяся вся наполненной синим цветом.. Там висит лампочка, которую она зажигала, когда записывала искры мудрости и света. Как хорошо пахнет в доме деревом и душистыми цветами! Тихо, только ветер шевелит ветви деревьев, да водопад шумит вдали. Выше дома - Гималайский Институт Исследований...

Какое-то непривычное сердечное напряжение в этих горах, видимо, почва полна электричества, и магнитные токи необычайно сильны».

Директором Гималайского Института Исследований был назначен Юрий Николаевич. Об этом периоде жизни и деятельности рассказывает сотрудница архивного отдела Международного Центра Рерихов Нина Георгиевна Михайлова:

«В мае 1990-го года в Москву из Индии пришел бесценный груз, в котором было документальное наследие семьи Рерихов. В настоящее время группа архивистов Международного Центра Рерихов занимается научной обработкой этих материалов. Я не буду говорить обо всем бесценном богатстве этого наследия, остановлюсь лишь только на материалах, которые касаются жизни и деятельности Ю. Н. Рериха.

Среди этих документов, которые мы в настоящее время просмотрели и обработали, есть очень интересные и говорящие нам о Юрии Николаевиче, может быть, значительно больше, чем мы знали до сих пор. Во-первых, когда читаешь его письма (хотя я никогда не слышала, как он говорит, не слышала его голоса, не знаю манеры его разговора), то как бы слышишь этот голос, видишь его, говорящего и делающего, потому что письма так выразительны и стиль такой живой,что сразу все очень хорошо представляешь себе. Материалов много, за разные периоды. Я бы остановилась на малоизвестном нам отрезке времени: это период 1929-30 годов, когда Юрий Николаевич, Николай Константинович и Святослав Николаевич после блестящего завершения Центрально-Азиатской экспедиции отправились в Европу, а затем в Америку. Я бы сказала, что раньше мы несколько внешне, формально представляли себе эту поездку, а об их непосредственной, конкретной деятельности там знали мало. А вот из писем Юрия Николаевича Елене Ивановне, которая в это время оставалась в Кулу, очень подробных, очень детальных, желающих дать матери полную картину того, что с ними происходит, мы узнаем об этой их деятельности. Становится известно, что в этот период Юрий Николаевич заканчивает одну из своих книг о Центрально-Азиатской экспедиции, пишет статьи, совершает целое лекционное турне по университетским городам США, где читает лекции о культуре Востока, проводит массу интервью и ведет бесконечные переговоры, в плане подготовки научной деятельности института «Урусвати», директором которого он был. Он договаривается с различными фондами, с отдельными лицами, которые могли бы субсидировать, финансировать различного рода научную деятельность этого института: и археологическую, и экспедиционную; заключает какие-то договоры, разговаривает об издании тех или иных работ. Одновременно, наряду с этим, ведется большая работа по открытию Музея Рериха. К этому времени было построено знаменитое многоэтажное здание в Нью-Йорке и готовилась его, как бы мы сейчас сказали, презентация. Для этого Юрий Николаевич занимается подготовкой выставки тибетских материалов и тибетской библиотеки, буквально делает все сам, вплоть до того, что приклеивает, прибивает, раскладывает образцы всевозможные, во всем этом участвует активно и живо. При этом он явно тоскует от этой суматохи, от жизни большого города. Он стремится уехать в горы, уехать в Кулу, все время сетует в письмах, что нет возможности научно работать и очень хочет уехать назад в институт «Урусвати», чтобы там отдаться наконец своей научной работе, говорит о том, что статьи, которые он здесь пишет, носят популярный характер и в общем-то они не дают того удовлетворения от научной работы, которое можно получить, работая по-настоящему. Очень тоскует по непосредственному общению с матерью, хотя пишет ей регулярно, при этом говорит в письмах, что в письмах не так все можно сказать и не так написать, хочется непосредственного отзвука и понимания собеседника, с тем, чтобы можно было проверять на нем, на собеседнике, правильность своих мыслей, своих исследований. Он это привык делать еще с раннего возраста, когда они учились в Гарварде и он писал матери о всех своих намерениях, о своих задумках, о том, какова будет его научная работа, что он будет делать дальше. В этих письмах Юрий Николаевич предстает не только сухим ученым, человеком, думающим только об этом, — он очень заботливый сын, очень заботливый человек. Елена Ивановна в одном из писем когда-то писала, что самый семейный человек у них — это Юрий. И правда, он не забывает ни одного члена семьи, чтобы не передать ему персональный привет в письмах, не спросить об их заботах, об их занятиях, спрашивает о том, как растет их сад, какие книги по садоводству выслать. Одним словом, весь круг забот дома его интересует постоянно, всегда, и он постоянно об этом спрашивает, пишет, интересуется. Видно, что он в курсе всех дел оставшейся в Кулу части семьи. Вот, пожалуй, таким он предстает из того небольшого количества писем, которые нам удалось просмотреть в последнее время».

О научной деятельности Юрия Николаевича Рериха нам, непосвященным, судить очень трудно. Поэтому предоставим слово для рассказа о ней ученым. Своими размышлениями делится Андрей Николаевич Зелинский — бывший ученик Юрия Николаевича:

«Получилось так, что Юрий Николаевич свою научную деятельность фактически начал с цикла обобщающих работ. Оhu сравнительно коротки, но настолько насыщены содержанием, в них так глубоко поставлены проблемы, что они воспринимаются, как некий итог его творчества, хотя написаны, когда ему было 30 с небольшим. Вы спросите, а что же он потом делал? Видите-ли, настоящий ученый хочет знание из больших глубин достать. Для того, чтобы в эти глубины нырнуть, ему нужны средства. А эти средства, как правило, от нас закрыты... китайской стеной языкового барьера. Для того, чтобы эту китайскую стену преодолеть, ему надо было углубиться в изучение языков, хотя европейские языки он знал. И древние языки еще с гимназии знал прекрасно, но ему надо было углубиться в знание восточных, и особенно тибетских языков: разных наречий и стилей записи, потому что там есть определенные системы записей, которые даже для знающего тибетский язык непонятны, потому что есть какие-то определенные кодовые записи, например, для религиозных доктрин. Не говоря уже о том, что сами доктрины очень закрыты».

Именно в 30-е годы начинается работа Юрия Николаевича над уникальным в Истории востоковедения тибетско-русско-английским словарем с санскритскими параллелями. Нужно отметить, что до него подобную задачу перед собой не ставил ни один ученый. Работа над словарем продолжалась около 30 лет и не была закончена. Уже позднее группа ученых московского Института востоковедения, которую возглавлял Юрий Михайлович Парфионович, завершила эту работу, и лишь в 80-е годы словарь был издан. Андрей Николаевич Зелинский продолжает свой рассказ-размышление:

«Есть еще одна важная вещь, когда говорим о том, что человек сделал. Вы знаете, дело в том, что если человек оставил огромные словари, переводы, работы, по филологии, это вызывает уважение, восхищение, но это еще не определяет главного: ради чего он это делал, во-первых, и потом: что эти словари и переводы могут дать нам сейчас. Нам важно знать, для чего это делал человек, и оставил ли этот человек ту идею, ради которой он это делал. Оставил ли он следы своих внутренних замыслов, своего осмысления исторической реальности прошлого и настоящего. Если он их оставил, значит он нам какие-то просеки проложил. Так вот, Юрий Николаевич, несомненно, эти просеки проложил».

Еще одна область научной деятельности Ю. Н. Рериха — переводы; причем переводы уникальных, сложнейших религиозно-философских текстов буддийского канона, с восточных — то есть тибетского, санскрита — на европейские языки. В частности, специалисты особенно выделяют его перевод на английский язык «Голубых анналов». Вот что говорит об этом Вилена Санджеевна Дылыкова, ученый-тибетолог, сотрудница Института востоковедения:

«Уже одно то, что он перевел «Голубые анналы» (это история Тибета, но история религиозная, буддийская), и то, что он перевел всю 10-ю главу, посвященную Калачакре (а Калачакра — это колесо времени, это самое сокровенное Учение Востока, это алмазная сокровищница тибетского Учения), то, что Юрий Николаевич смог передать ее содержание на английскрм языке, свидетельствует о том, что он был сам посвященным буддистом, ученым. Какие еще могут быть доказательства, раз он понимал то, что переводил? Это говорит о его высокой духовной продвинутости.

Юрий Николаевич — выдающийся тибетолог. Даже если бы он перевел с тибетского на английский язык только «Голубые анналы», он вошел бы в историю отечественной и зарубежной тибетологии как выдающийся тибетолог. Больше он мог бы ничего не писать.

Он был поэтом в душе. Его переводы окрашены такой поэзией, такой лиричностью, что их надо читать и читать. Мы потеряли прекрасного переводчика, который прекрасно знал русский язык и сумел передать его пленительную поэзию и легкость.

Он также переводил эпос о Гэсэре на английский язык. Это превосходная статья. Этот эпос написан на разговорном языке, очень трудном для перевода, Причем он взял перевод Александры Давид-Ниль, потом взял Ешке и еще некоторые труды, после чего свел все версии в одну статью. Статья написана превосходным поэтическим языком. Это такая поэзия!»

Кстати, Гэсэр-хан, воинственный хан, некогда правивший на северо-востоке Тибета, — любимый герой Юрия Николаевича. В квартире его висела картина Николая Константиновича Рериха,посвященная Гэсэр-хану. Много сил уделил Ю. Н. Рерих изучению центрально-азиатского эпоса о Гэсэр-хане. Во время одной из поездок в Восточный Тибет ему удалось найти уникальный экземпляр тибетской версии «Гэсэриады». По мнению Юрия Николаевича, этот эпос относится к 6-7 векам н.э., а его истоки, возможно, к еще более раннему времени.

В своей книге «По тропам Срединной Азии» Юрий Николаевич вспоминает:

«Вечером на стоянке можно услышать древнюю балладу о Гэсэре. По преданию, он должен снова появиться в этой стране, чтобы основать царство справедливости. Трудно забыть этих сидящих на корточках людей, жадно внимающих рассказам о героических подвигах Гэсэр-хана и его семи соратников. Обычно скучное выражение лица кочевника меняется, его глаза загораются каким-то внутренним огнем».

В молчании пустыни рассказывается священная история о победе Света:

Когда наш мир едва начинался,

Когда исполненная блаженства

Гора Сумеру была холмом,

Когда огненно-красное солнце было звездой,

От Небесного Отца

Великий, могучий,

Десяти стран света владыка Гэсэр-богдо

На золотую землю спустился,

Владыкой мира стал.

Темные, тяжкие страдания.

Уничтожить спустился,

Народ возродить.

Владыка Гэсэр-богдо

Мудрого скакуна вещего,

Гнедого оседлал,

Драгоценное оружие — Свою булатную саблю взял.

Скакун Вещий-гнедой

По синим облакам ступает,

Не по травянистой земле шагает,

Не по пустынной земле идет...

Дьявола с демонами подавив,

Туман-мглу расчистив,

Спасительный могучий Гэсэр

Снова вверх взглянул,

Отца-неба солнце вышло,

Вселенная-земля ясной стала.

Гэсэр-хан в срок обещает открыть золотые поля людям, которые сумеют достойно встретить грядущее время Майтрейи век Общего Блага, век мировой Общины. По всей Азии ожидается наступление новой эры. Легенда о Гэсэре— не просто героическое сказание, это воплощение мечты о лучшем будущем в образе славного прошлого. Юрий Николаевич вспоминает:

«Во время пребывания в Центральной Азии наша экспедиция убедилась, что в многотомном эпосе скоро появится новая глава о Гэсэре, сокрушающем царство зла».

И сейчас поется немало песен о будущих подвигах Гэсэра. Если бы на Западе знали, что значит в Азии слово Гэсэр-хан! Через все молчаливые пространства Азии несется голос о Будущем.

В 1957 году Юрий Николаевич вернулся на Родину, осуществив тем самым заветное желание Н. К. и Е. И. Рерихов, мечтавших о возвращении в Россию. Начинается московский период жизни Ю. Н., который охватывает 3 неполных года. Конечно, это очень короткий срок. Но как много он успел сделать!

Благодаря поддержке Юрия Николаевича со стороны Н. С. Хрущева в Институте востоковедения был открыт для него сектор истории религии Индии, что по тем атеистическим временам было неслыханным. Вокруг возглавившего этот сектор Юрия Николаевича стали собираться люди. Все чувствовали его глубочайшие познания, ум, эрудицию, особенно в области религиеведения и философии, где он был незаменим. Весь отдел Индии боготворил его, многие обращались к нему за консультациями. Особенно восторженно относилась к Юрию Николаевичу творческая молодежь, новое поколение. Она старалась вобрать в себя его знания, его метод научного познания.

По словам тех, кто видел Юрия Николаевича в первые месяцы пребывания в Москве, он обладал отличным здоровьем. У него был цветущий вид, замечательный румянец на щеках, сияющие лучистые глаза, подтянутая спортивная фигура. Он легко без одышки взбегал на третий этаж. Было впечатление, по словам Андрея Николаевича Зелинского, что он «только что вернулся прямо с Гималаев, откуда он, как цветок, выросший на вершинах, попал в иную среду, еще не успев увянуть».

Другой его ученик, Геннадий Иванович Яковлев, отмечает всегда ровное и хорошее настроение Юрия Николаевича. Он не помнит ни одного случая упадка настроения или переживаний, волнений, удрученности, и отмечает сильную волю и огромную самодисциплину.

Юрий Николаевич был чрезвычайно пунктуален. На встречу или на занятия всегда приходил минута в минуту. Не было случая, чтобы он когда-либо опоздал. Он очень бережно относился и к своему и к чужому времени. У него был свой четкий распорядок дня. Вставал он очень рано — в 5 утра, прогуливался по парку, работал. Ложился спать в 11 вечера. Говорил, что не признает никаких отклонений.

Работал очень много, но при этом не был суетлив или раздражителен. Его внешняя манера была очень сдержанная — без лишних движений, жестов, — спокойная и доброжелательная к окружающим.

Татьяна Яковлевна Елизаренкова, ныне крупнейший в нашей стране ученый-санскритолог, рассказывает о работе сектора, который возглавлял Юрий Николаевич:

«Все, связанное с ним, было необычно. То войдешь в комнату — в секторе идет заседание, но только на монгольском языке. Сидят буряты,сидят монголы, наши монголисты, ведет Юрий Николаевич. Монгольский язык он очень любил.

То вдруг приходят какие-то люди и показывают ему ковер индийской работы и расспрашивают об узоре, о качестве ковра. То есть к нему приходили совершенно разные люди с совершенно разными вопросами. Он принимал всех одинаково ровно, одинаково благожелательно. И никто никогда не мог узнать, к кому он как относится. Это было абсолютно непонятно по его лицу. О его отношении невозможно было судить.

Сектор Рериха был как-то вне института. Это была и школа молодых востоковедов — ведь в буддологии был разгром. Юрий Николаевич это восстановил, причем делал это совершенно сознательно. Понимал, что надо серию «Библиотека Буддика» восстановить, учить людей надо. Причем изо дня в день он вел занятия по языкам, на которых созданы буддийские тексты. А институт жил своей жизнью...»

Геннадий Иванович Яковлев занимался у Юрия Николаевича в группе аспирантов, изучавших тибетский язык. Он рассказывал, как проходили занятия, и отмечал, что это не были просто схоластические занятия языком. Юрий Николаевич во время занятий предлагал для чтения различные тексты из хроник, из буддийских источников. И поскольку многое в них было непонятно, он тут же комментировал по ходу чтения, свободно владея этим материалом. Если Юрий Николаевич видел, что человек готов воспринять больше, то он постепенно чуть приоткрывал ему завесу сокровенного восточного знания.

Татьяна Яковлевна Елизаренкова очень рано поняла, по ее словам, что «для него главным были не науки, это было совершенно очевидно, а что-то другое... Юрий Николаевич говорил о двух путях. Один он определял, это — путь науки. Второй он не определял, это, говорил он, не путь науки, а другой. Вот этот-то другой путь его и интересовал. И эти два пути, говорил он, несовместимы, и языком науки не описать второго пути. И приводил примеры из жизни восточных народов. Никаких иных пояснений не было».

И вот главная, на наш взгляд, мысль, высказанная Татьяной Яковлевной: «Все мы стали немножко другими после периода общения с Юрием Николаевичем. Я уже не говорю о том, что мы стали востоковедами — не узкими специалистами, не лингвистами, не философами, не литературоведами, какими нас готовили в вузах, а — востоковедами. И, кроме того, все мы стали немножко другими людьми. Это, наверное, главное».

Рассказ Татьяны Яковлевны наталкивает на размышления. Во-первых, совершенно понятно, что у Юрия Николаевича существовал свой, оригинальный метод научного познания, основанный на широком синтетическом знании истории и культуры изучаемого региона, включающем и сокровенные духовные понятия и доктрины, без чего понять все происходящее было невозможно.

Во-вторых, ясно, что за этот короткий отрезок времени в три неполных года он сумел заложить основы новой научной школы в нашей стране.

И, наконец, становится ясно, что задача, с которой Юрий Николаевич приехал на Родину, была гораздо шире чисто научной сферы и заключалась в том, чтобы дать импульс новому сознанию соотечественников, подвести их к тем новым идеям и путям, которые он почерпнул в источнике великой восточной мудрости.

До сих пор речь шла о Юрии Николаевиче как об ученом. Сейчас хотелось бы коснуться другой стороны его жизни и деятельности. Интересы Юрия Николаевича не ограничивались только узко научной сферой. Его миссия была значительно шире и заключалась в том, чтобы вернуть Родине принадлежащее ей все духовное богатство семьи Рерихов: картины, книги, — и тем самым дать импульс к формированию нового сознания соотечественников, заложить фундамент будущих достижений. Думается, сейчас эта мысль особенно нуждается в нашем осознании.

Сразу по приезде в Москву Юрий Николаевич начинает работу по организации выставок картин Николая Константиновича и Святослава Николаевича Рерихов. Через семь месяцев его усиленной работы состоялась первая выставка картин Николая

Константиновича, сначала в .Москве, а затем, в других городах.Через два года, в 1960 году с большими трудностями удалось организовать выставку картин Святослава Николаевича.

Юрий Николаевич добился того, что начали публиковать литературное наследие Николая Константиновича, начали издавать репродукции,альбомы. Появилась первая монография о нем, написанная Павлом Федоровичем Беликовым и Валентиной Павловной Князевой. Юрий Николаевич тщательно просматривал материал этой книги в процессе ее написания.

Кроме того, Юрий Николаевич прочел огромное количество лекций об экспедиции Рерихов, о живописи и литературных трудах Николая Константиновича, о восточной философии,религии, литературе. Эти вопросы он впервые по-настоящему затронул и дал их истинное понимание.

Наконец, Юрий Николаевич вел переговоры об открытии Мемориального музея Николая Константиновича Рериха в Ленинграде, в бывшем Обществе Поощрения Художеств. А позднее намечалось открытие его филиала на Алтае или в Сибири. В 1959 году Юрий Николаевич даже планировал отбор вещей для Музея уже конкретно в Новосибирске, что для нас имеет особое значение.Ведь Алтай и Сибирь вызывали пристальный интерес всей семьи Рерихов. Известно также, что у Юрия Николаевича даже были планы поехать работать в Сибирское отделение Академии наук, и он возлагал большие надежды на этот край, которому предназначено великое будущее.

Все выступления Юрия Николаевича, сам его необычайно обаятельный облик служили притягательным магнитом для многих людей. И во время лекций, и на организованных им выставках происходили незабываемые встречи, беседы, которые запечатлелись в памяти людей , особенно тех, которые называли себя рериховцами. Каким запомнился Юрий Николаевич? Многократно встречался с ним Рихард Яковлевич Рудзитис, много лет бывший председателем Латвийского рериховского общества в Риге и находившийся в интенсивной переписке с Е. И. Рерих. Вместе с Рихардом Яковлевичем на встречи ходили две его тогда совсем юные дочери Гунта и Илзе. Вот как описывает Юрия Николаевича Илзе Рихардовна Рудзите, художница, младшая дочь Рихарда Яковлевича:

В дверях противоположной комнаты появляется среднего роста, крепко сложенный человек. Светлое с выступающими скулами овальное лицо, коротко стриженная седая бородка. Взлет черных крылатых бровей, несколько секунд как бы пронизывающий меня насквозь проницательный взгляд. А уже через полминуты большие миндалевидные карие глаза озаряются обаятельной. улыбкой... »

Этот рассказ дополняет Гунта Рихардовна:

«Ведь Юрий Николаевич был истинно сын своих родителей. Когда я его впервые увидела, то наблюдала, как у него в лице сменялись черты матери и отца. Когда я узнала его поглубже, увидела, что он и по сути весь бесконечно предан идеям отца и матери.

Как-то после нескольких встреч я задумалась: какие у него глаза? Черные, миндалеобразные, как у восточного человека:материнские глаза. В другой раз я посмотрела: у него же серые глаза, почти отцовские, но в них и столько материнского, и столько жизни и огня в этих глазах. Они казались черными, огненными, полными энергии. Это на самом деле было так. Я у нескольких человек спрашивала, какие у него глаза. «Черные, темно-коричневые», — говорили. Очень выразительные, они освещали и грели, но и осуждали иногда очень строго».

В облике Юрия Николаевича не было ничего внешнего, броского. Одевался он обычно. Вел себя очень сдержанно, спокойно. Всех, кто с ним встречался, пленяла невероятная простота и доступность, это единодушно отмечают все. Несмотря на огромное превосходство в знаниях, научном авторитете, он никогда не давал собеседнику почувствовать это превосходство.

РассказываетМария Филлиповна Дроздова-Черноволенко, жена художника и композитора Виктора Тихоновича Черноволенко. Оба они не раз встречались с Юрием Николаевичем в московский период его жизни:

«Юрию Николаевичу была присуща поразительная скромность в отношениях с теми людьми, которые окружали его, приходили на встречи, с ним общались... Всегда меня поражало одно. Это его скромность и манера не показывать себя выше других. Это совершенно другой уровень поведения, для нас абсолютно непривычный. Он знал, где, когнда и по какому поводу говорить. Важна каждая его фраза. Как-то у нас была беседа, в которой он сообщил, что должен был выступить по приглашению в одном обществе. Потом, после того как прошло выступление, мы спросили его: ну как? Он говорит:«Вы знаете, очень много говорили, но такое впечатление, что ни о чем». Это тоже характеризует его как человека.

Человек с огромными знаниями, он никому ничего не вещал. Он был удивительно скромный, поразительный по глубине собеседник. Никогда он не давал почувствовать, что он все знает. Всегда он с глубоким уважением относился к собеседнику любого уровня. Это у него было удивительное человеческое качество.

Когда Юрий Николаевич выступал с лекциями, он не любил садиться за стол, удаляться от аудитории. Он стоял вот так, — у неео была манера — руки вот так сложит. И вот все мы стоим с открытыми ртами, слушаем, и он стоит среди всех. И создавалась удивительная атмосфера от того, что он среди зрителей, не сидит.

В «Избранном» есть очень интересный материал, переведенный с санскрита на тибетский. Он утрачен был в санскрите, а с тибетского на английский Юрий Николаевич, перевёл. Это полемика одного пандита-ученого с другим. Видимо, у них была дискуссия, говоря современным языком (это начало XII века). Называется она «Переписка сиддхи». Эти ранние ученые, как они удивительно уважительно относятся друг к другу, без каких-то окриков пытаются доказывать. «Многочтимый пандит, Вы утверждаете то-то, а я считаю, что так-то, так-то и так-то». Меня поражает эта почтительная форма доказательств своего мнения без навязывания. У Юрия Николаевича это было всегда. Это удивительно — никакой категоричности. Все воспринимается как само собой разумеющееся. Принял ты это — хорошо, не принял — не потому, что ты глупее, а просто потому, что ты до этого не дорос. А говорить, что ты неправ и все, — этого у Юрия Николаевича никогда не было. Это удивительный по отношению к собеседнику человек»..

Все, кто общался с Юрием Николаевичем, ощутили на себе его поразительную заботливость и внимание. Он входил во все мелочи жизни человека и всегда выражал сочувствие и стремился тактично и незаметно помочь ему. Вот какой интересный пример приводитВидена Санджеевна Дылыкова:

«Знаете, мне очень повезло, что мы с семьей познакомились с послом Цейлона. Он был у нас на квартире с женой, и они относились ко мне, как к маленькой девочке. И они меня как-то очень полюбили и пригласили в посольство вместе с родителями. Интересно, как все выходили нарядные, выкликались машины послов. И вот выходили мы, просто советские послы, простые люди, и нам нужно было идти пешком. Это было ужасно неудобно. И вот Юрий Николаевич, он был таким тонким человеком, понял, что мы испытываем неловкость... Юрий Николаевич приглашал нас в свою машину, когда заканчивался прием. Он просто подходил к маме и папе и приглашал: «Давайте вместе поедем, я отвезу д6 метро, которое вам удобно, там вас высажу». Так Юрий Николаевич был нашим шофером».

Вилена Санджеевна отмечает, что Юрий Николаевич «настолько тонко понимал все извилины человеческой души, что делал все, чтобы упростить и снять с людей какие-либо неудобства». Илзе Рудзите дополняет это наблюдение: «Я заметила, — пишет она, — что у всех людей, которые общались с ним, в том числе и у меня, в его присутствии растворялись любые волнения, напряженность, застенчивость, и человек начинал чувствовать себя особенно хорошо, как будто наравне с ним. Это поистине признак великого человека, вмещающего всех людей, независимо от их возраста, образования, уровня культуры...»

Интересное наблюдение делаетВилена Санджеевна Дылыкова:

«Он был очень скромным человеком, очень тихим, хотя говорил на всех языках. Знаете, для него не было языковых барьеров, как для нас. Он себя чувствовал очень свободно, очень раскованно. Во всех посольствах он был своим человеком, но при этом вел себя удивительно скромно. Он как бы присутствовал и как бы отсутствовал... Он избегал суеты. Это человек, который совершенно не выносил суету. Он был настолько совершенен в своем личном продвижении, он был настолько подготовлен всей своей жизнью к этому этапу жизни, что эту суету просто не замечал. Она для него отсутствовала, вернее, он в ней отсутствовал. Суета была, и мы в ней все пребывали, а вот он в ней отсутствовал».

Конечно, деятельность Юрия Николаевича, его взгляды, мировоззрение, непривычные для того времени, часто встречали настороженность и непонимание, а порой и противодействие и грубый окрик. Все это травмировало Юрия Николаевича, который отличался чрезвычайной деликатностью и вежливостью и того же ждал от других. Однако он проявлял большое терпение и мужество, стремясь понять происходящее вокруг него, разобраться в новой обстановке и найти наиболее оптимальное и гармоничное решение.

Юрий Николаевич был чрезвычайно неприхотлив в отношении условий работы. Первое время, когда у него еще не было своего кабинета в институте, он занимался под лестницей или в актовом зале — ничто не могло ему служить помехой в работе.

Столь же аскетичен был и его домашний быт. Его спальню часто сравнивают со спальней солдата: постелью ему служил матрац на низеньких ножках, покрытый серым грубошерстным одеялом. Рядом — небольшой столик, на котором всегда стояли свежие цветы. Около окна — книжный шкаф. На стенах — старинные русские иконы и тибетские танки, портреты Елены Ивановны, Николая Константиновича, Святослава .Николаевича. А в углу, прямо у изголовья, стояла большая бронзовая статуя Будды, которой Юрий Николаевич очень дорожил.

Большую помощь Юрию Николаевичу оказывали сестры Людмила и Ираида Богдановы, с которыми он приехал из Индии. Все заботы о быте и домашнем хозяйстве ложились на их плечи. Особенно нужно сказать о старшей сестре — Людмиле, очень скромной, но удивительной женщине. Она была несколько в тени, но без нее и Юрию Николаевичу было бы трудно. Она была опорой невидимой и неслышимой.

РассказываетГунта Рихардовна Рудзите:

«Юрий Николаевич маленькими этюдами Гималаев особенно дорожил. Они время от времени делали экспозицию дома и вспоминали путешествие. Ведь там было много встреч, о которых мы не знаем. Юрий Николаевич мне однажды сказал:

«Мы, восточные, о дорогом для себя не говорим». Когда он говорил, он не бросался цитатами из Живой Этики. Подруга моей мамы, которая неоднократно виделась с Юрием Николаевичем и переписывалась с ним, говорила: «Юрий. Николаевич непричастен к Живой Этике».

Большую радость вызвал приезд Юрия Николаевича среди рериховцев. Многие стремились с ним встретиться, задать волновавшие вопросы, просто увидеть старшего сына Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерихов. И радость от этих встреч была взаимной. Именно здесь Юрий Николаевич мог коснуться самого сокровенного, самого главного.

На все вопросы он отвечал терпеливо и охотно. Все, кто с ним встречался, получали не только знания, совет, помощь, но и большую духовную радость, и уходили с новым зарядом энергии, окрыленные.

Юрии Николаевич никогда не поучал, не вещал истину, не провозглашал, но порой незаметно, как бы невзначай, говорил о самом важном, самом нужном для собеседника.

Вот что рассказывает об этом Гунта Рихардовна Рудзите:

«Он старался воспитывать. Он учил, что самое опасное — это мелкая боязнь. От этого и другое происходит. Но он не прямо так поучал: «Не надо бояться и все», нет, он с кем-то разговаривал, и вдруг так, между прочим, рассказывал о вреде малого страха. И так незаметно. Я слушала между делом, не очень внимательно, но эти слова были адресованы мне , я их все замечала. Но если бы он меня поучал, тогда у меня возникло бы внутреннее сопротивление, упрямство. Но он старался как можно меньше тыкать пальцем, говорить никак не поучительным тоном, но передать все-таки суть какого-то явления. Это трудно рассказывать — малейшие моменты, их много».

Юрий Николаевич, при всей своей открытости и благожелательности, очень отрицательно относился к людям с какими-то астральными явлениями — различными «видениями», слышаниями голосов и другими феноменальными наклонностями. Он решительно отказывался от какого бы то ни было общения с ними.

Когда кто-то обращался к Юрию Николаевичу с вопросом «Что делать?», он отвечал просто:

«Надо поднимать энтузиазм и героизм. Надо во всем поддерживать энтузиазм, если он направлен на общее благо».

Сам он был истинным подвижником, подлинным служителем общего блага. Путь его — путь жертвенного служения, лишенный всякого личного оттенка. В книге «Озарение» говорится:

«Только отказавшиеся сознательно, от личного и перенесшие сознание в понятие эволюции Мира могут в Нашем понимании называться подвижниками».

Все, кто соприкасался с Юрием Николаевичем, интуитивно чувствовали значительность явления, которое они наблюдали. Нередко одна встреча с Юрием Николаевичем, одна беседа с ним коренным образом меняли взгляды и представления людей, а подчас и самую их жизнь. Так, одна женщина, которой лишь один раз довелось беседовать с Юрием Николаевичем на выставке, потом говорила: «То, чем я была до встречи, это одна жизнь, а после — другая. Он изменил всю мою жизнь».

В чем же причина такого воздействия Юрия Николаевича на окружающих? В чем загадка его личности? Думается, что такое воздействие вызвано особой убедительностью его слов. И эту убедительность придавало словам не только и не столько знание и эрудиция Юрия Николаевича, но то, что он был тем редким человеком, который не только знал, каким должен быть совершенный человек, но осуществил его в себе. Он в себе, в самой своей сущности собрал редчайший синтез замечательных человеческих качеств.

При внешней невероятной, потрясавшей всех простоте, в нем ощущалась бездонная, беспредельная глубина духовного Космоса. И каждый получал доступ к этим глубинам в той мере, в какой сам мог в них проникнуть. Многие интуитивно чувствовали его внутреннее величие. И лишь немногие могли его объяснить.

Говорит Гунта Рихардовна Рудзите:

«У него был неимоверный внутренний свет. Могу сказать также, что у него был свой, недоступный нам, мир, в котором он жил. Он видел и слышал малейшую мысль нашу и даже то, что мы не говорили. Он был удивительно внимательный к каждому, и нежный, и заботливый. И все же у него был еще мир, великий мир, которого мы касались через его ауру, через его свет, мысли и слова, но все-таки он был для нас недоступный.

Образ у всех остался, но как его передать? Это невозможно описать. Где-то в глубине души у всех остался образ — живой, прекрасный, но передать это труднее, потому что ни один фотоснимок его не передает».

Большим потрясением для всех была внезапная смерть Юрия Николаевича. Андрей Николаевич Зелинский сравнил его с птицей, сраженной на лету. Он ушел, полный планов, энергии и сил. И неосуществленное им предстоит претворить еще в жизнь.

Об этом говоритНаталья Дмитриевна Спирина:

«Померк свет над столицей, и одним служителем Общего Блага стало вдруг меньше».

Так было Сказано об уходе Юрия Николаевича Рериха. Многогранен свет, который нес людям Юрий Николаевич. Свет знаний уникальных и свет добра многообразного. Люди перерождались после встречи с ним. Свет потенциальный, заложенный в них изначала, вспыхивал и разгорался от соприкасания со Светочем великого напряжения. Высокие качества, которые Юрий Николаевич проявлял в общении с людьми, пробуждали в них отклик: его забота и внимание к их нуждам; сочувствие и понимание всего, происходящего с ними и в них;слова о высоком, сказанные по сознанию собеседника; его контакт с Высшим, который не прерывался ни на мгновение — все создавало вокруг него интенсивное поле положительных энергий, которое воздействовало не только на людей, но и очищало окружающее пространство, загрязненное низкими, темными мыслями и эмоциями. Пространство и человек взаимосвязаны и взаимозависимы. И подобные очистители — подлинные благодетели человечества, разрядители энергий зла. Но велика их жертва. Они берут на себя несовершенства окружающего мира и трансмутируют огнем своего сердца. Это благодетельное напряжение неописуемо велико, но и следствия благие не могут быть исчислены нашими мерами. Их длительность, их распространение, их результаты могут сказаться через большие сроки.

Конференция, посвященная Юрию Николаевичу Рериху, которая проходила в нашем городе — не есть ли и она отблеск того светоносного дара людям, который он пронес через всю свою многотрудную жизнь, как чашу нерасплесканную?»

Ю. Н. Рерих

КУЛЬТУРНАЯ ОБЩНОСТЬ АЗИИ

Пятое и шестое столетия до нашей эры были замечательной эпохой в истории человеческой мысли — эпохой, давшей в Индии Гаутаму Будду, в Греции (около 535-475 гг. до н.э.) Гераклита из Эфес, сформулировавшего одно из лучших определений диалектики, и бессмертного философа древнего Китая Лао-цзы (V век до н.э.). ^[20] Исключительность эпохи составили имена этих трех исполинов, в учениях которых явно прослеживается определенное родство мысли.

Буддизм в своем распространении на Азиатском континенте обладал двойственной притягательной силой — огромным воздействием его философской мысли и доступностью учения для всех людей. Буддизм, если он правильно интерпретируется, обнаруживает удивительное родство с современной мыслью. В сфере чисто философской мысли — утверждение единства сознания и материи, или .энергии и материи, выраженное в формуле «нама-рупа». В сфере социально-этической — служение человечеству в целом и духовный подъем масс.

Эта направленность буддизма как учения для всех людей, усиленная возвышенной философией, в течение многих столетий вдохновляла философию, искусство и литературу стран Азии. Являясь прогрессивным учением, буддизм повсюду благоприятствовал новому развитию творчества и принес народам Азии самые лучшие достижения индийской мысли. Куда бы Будда ни направлялся, он прежде всего обращался к народу, стремясь вступать в контакт с простыми людьми, стоящими вне косной социальной системы.

Буддизм, таким образом, стал могущественным социальным движением освобождения. Общеизвестно, что Будда и его ученики проповедовали свое учение на простом языке, только на общедоступных наречиях, на которых говорил народ. Так установился распространенный обычай, рассчитанный на то, чтобы сделать учение доступным широким массам народа. Именно эта направленность учения к народу и была одной из главных причин, способствовавших широкому распространению буддизма как в соседних странах, так и среди иностранных завоевателей, которые вторглись с северо-запада и для которых Индия стала их родиной.

Буддизм, таким образом, помог стране, в которой он возник, ассимилировать завоевателя, и, следоваельно, решить проблему, которую было бы не так просто решить в обществе, где господствует косная кастовая система.

Политические факторы

Принятие этими чужеземными пришельцами: иранцами, греками и турками Центральной Азии буддизма сделало возможным быстрое распространение его через Центральную Азию на Дальний Восток. Учение, которое переступило расовые и географические границы Индии, не могло не быть притягательной силой и не могло не оказывать огромного влияния на соседние страны. Исторически сложилось так, что распространение буддизма в Индии совпало с двумя политическими событиями первостепенного значения в истории Древнего мира — образованием Империи Маурьев и образованием Кушанской империи, в которую входили обширные районы Центральной Азии.

Эти события в политической жизни древней Индии способствовали распространению миссии Будды за пределами Индии на Запад, к Средиземноморскому бассейну, и на Восток, к Тихому Океану. Это взаимодействие культурных и политических событий достойно символизируется знаменитой Колонной Ашоки, которая с 1947 года стала официальной эмблемой независимой Индии.

Буддизм распространялся тремя мощными волнами: через Центральную Азию в Китай и со временем в Японию, морским путем в юго-восточную Азию и через гималайский горный барьер. В истории был период, когда вся Центрально-Азиатская зона, от Каспийского моря до Тихого Океана, была преимущественно буддийской. Последние раскопки советских ученых на территории древнего Хорезма в Узбекистане и Казахстане в Средней Азии СССР обнаружили многочисленные следы буддийского прошлого — замечательные фрески, лепные изображения и развалины храмов или вихар.

Находки в Китае

И как бы перекликаясь с этими археологическими открытиями, поступают сообщения об имеющем важное значение открытии большого ансамбля буддийских пещерных храмов в юго-восточном Гансю в западном Китае. Эти храмы, украшенные изумительными фресками, как утверждают, превосходят по своему высокому мастерству знаменитые Дунь-Хуанские пещерные храмы в западном Гансю на самом краю Такламаканской пустыни.

В своем победоносном шествии буддизм не только преодолевал пустыни, ему также было ведомо, как преодолеть море. Могущество индийского торгового флота в раннем периоде Средневековья способствовало распространим буддизма морским путем в юго-восточную Азию и Индонезию начала эпохи Средних веков, Суварнадвипу, которая считалась крупным центром буддийского учения. Здесь также общечеловеческая направленность буддизма способствовала тому, что индийская культура распространялась и создавала те культурные связи, которые действенны и сильны до сих пор, несмотря на изменившиеся условия.

Начиная с седьмого столетия н.э. новая волна влияния буддизма распространялась на север через гималайский горный барьер. В этом случае влияние активизировалось вторжением мусульман в северную Индию: это вторжение мусульман привело к тому, что буддисты вынуждены были спасаться бегством в пограничную страну или за ее пределы. Эта последняя волна была достаточно мощной, и к девятому и десятому столетиям н. э весь Тибет принял буддизм. И его движущая сила не иссякла, когда тибетский буддизм распространился в Монголии в XVI веке, вместо более раннего проникновения через уйгуров, и вызвал к жизни замечательное явление — литературный ренессанс в XVII-XVIII столетиях. Это был период, когда кристаллизовалась классическая форма монгольского языка, впитавшего в себя многие особенности санскрита и тибетского языка.

Путешествие Сюан-Цзана

Не будет преувеличением сказать, что на протяжении первого тысячелетия н.э. буддизм смог создать культурную общность, что благоприятствовало свободному потоку идей и привело к небывалому развитию искуссва и литературы, что и дало Индии право занять исключительное место в истории культуры Азии. Эта общность мировоззрения сделала возможным в седьмом веке н.э. путешествие в Индию знаменитого китайского буддийского ученого и паломника Сюан-Цзана. И куда бы он ни направлялся в своих длительных переходах, будь то пустыни Центральной Азии, или оазисы Таримского бассейна, или заходил в юрты кочевников центрально-азиатских турков — повсюду он находил понимание и желание помочь ему в его поисках. Такое исключительное достижение стало возможным благодаря буддизму.

В нашем мире раздоров и столкновений мудро помнить о великом объединяющем воздействии, которое проявляется в учении Гаутамы Будды. Во время пробуждения трудящихся масс, стремящихся добиться улучшений в области культуры и условиях социальной жизни, уместно вспомнить Гаутаму Будду, первого известного «ганапати», или вождя трудящихся масс, чье пламенное послание было адресовано народным массам, который стремился возвысить их и устранить социальные и духовные преграды, вселяя в них неустрашимую жажду стремления к свободе мысли, утверждая знание и осуждая слепую веру

Во многих зарубежных странах, в особенности в России и Франции, исследования в области буаддизма стали традиционной областью индологии. Большинство русских индологов предшествующего поколения - Минаев, Ольденбург и именно маха-пандит Ф. Щербатской - были учеными, изучавшими буддизм. В советский период Обермиллер, ученик Щербатского, очень плодотворно работает в области буддийской философии. Более тесные культурные контакты между Индией и Советским Союзом несомненно будут способствовать возрождению этого традиционного интереса русской индологии.

Во Франции сохраняется превосходство в области исследовании буддизма на протяжении XIX и начала XX столетия, а за последнее время были опубликованы работы очень высокого порядка.

В Индии наблюдаются признаки нового возрождения интереса к буддизму и буддийской культуре, и основание нескольких исследовательских институтов, предназначенных для исследований буддизма, вселяет надежду на новое возрождение буддологии.

Основа культурной общности, заложенная буддизмом, дает возможность современной Индии играть выдающуюся роль в благородной борьбе за мир и взаимопонимание между народами, наследие, которому индийский народ остается верным.

ПИСЬМА Ю.Н.РЕРИХА К Р.Я.РУДЗИТИСУ

(материалы предоставлены И.Р.Рудзите)

13.05.58

Дорогой Рихард Яковлевич.

Хочу кратко рассказать Вам о наших делах. Выставка все еще открыта, как говорят, «народ не отпускает». Действительно, все слои общества отдали должное ей. Как говорят: «грандиозный успех». Подготовляется монография с цветными репродукциями, будет выпущена серия открыток и подготовлен фильм. Имел беседу с писателем Н.И.Панферовым. Подготовлен номер «Октября» со статьями о Николае Константиновиче и его творчестве. Как говорил Панферов — «нужно воссоздать образ Великого Труженика, человека громаднейшей души». «Искусство его— неореализм». «Молодежь должна учиться». «Пусть будут последователями Репина, Сурикова и Рериха». «Пусть подражают». Несколько раз говорил по радио; и очень много раз по музеям и институтам, И вот хочется поделиться с Вами и со всеми Вашими нашей радостью. Говорил о музее (Москва или Ленинград) с отделом-филиалом в Сибири, на Алтае, Часто говорим о Вас.

Привет душевный всем от всех нас. Всего Вам Светлого!

Ю.Р.

6.12.58

Дорогой Рихард Яковлевич.

Очень обрадовало нас нежданное посещение Гунты Рихардовны, которая и расскажет Вам о всех наших делах, о нашем житьи-бытьи. Тема «Космичности в творчестве Н. К. » была особенно близка Е. Ив. и она всегда говорила, что именно Вы это могли сделать, хотя бы для будущего. О большой монографии уже думаем, и Вс.Ник.Иванов писал мне, что очень думает об этом. На днях выходит альбом произведений в изд. «Изогиз». Спрос на него очень большой. Сейчас идут очень ответственные переговоры о Музее, как в Ленинграде) так и в Сибири. Знаю, что дойдем, и эту уверенность хотелось бы передать и Вам. Часто вспоминаем всех наших друзей; и всем шлем наши самые сердечные пожелания. Да будет всем светло в наступающем году.

Духом с Вами.

Ю. Рерих.

Москва, 24 Дек. 1958.

Дорогой Рихард Яковлевич.

Спасибо Вам за Ваши письма. Очень нас всех порадовал неожиданный приезд Гунты Рихардовны в наши края. После ее отъезда обнаружили приумноженные грампластинки и долго не могли объяснить это явление. Ваша присылка как будто объясняет это. Спасибо Вам! Особенно за «Заклятие Огня» — любимая вещь Елены Ивановны. От Гунты Рихардовны Вы знаете о всех наших делах. Был в Киеве. Встретил очень теплый прием со стороны художественной общественности. Многие «болеют Рерихом». Провел три беседы. Была хорошая тел. передача, в которой показали 51 картину. Выставка в Киеве продлится до начала января. Затем пойдет в Тбилиси, после чего предстоит организация Мемориального музея — Ленинград и Сибирь (Алтай).

К концу года всегда много работы, особенно заседаний. Но во всем идет поступательное движение. Советую прочесть книгу Мелюхитина «Проблема конечного и бесконечного». Госполитиздат 1958. Шлю Вам и всем Вашим мысли крепости в наступающем году.

Всего Вам Светлого.

Ю.Р.

Альбом репродукций еще не вышел. Вышел журнал «Вокруг Света» №12 — с тремя репродукциями.

4.11.59.

Дорогой Р. Як.

Радовались приезду Е. Я. и Вашему письму. Весь переписанный материал для книги получили. Спасибо Вам большое! Остается подобрать статьи. Несколько задержал грипп, т.е. те мои друзья, которые мне помогали с материалом, заболели. Будем ожидать Вашу статью. Пишите так, как звучит она внутри Вас. Выставка сейчас пошла в Тбилиси. Затем вернется в Москву и тогда предстоит отбор вещей на Ленинград и Сибирь (Ново-Си-бирск). Вышли еще открытки и ожидается альбом, который несколько задержался. О Зн.(амени) М. (ира) известный Вам Conlan написал статью, которую думаю пустить в нашу прессу. И к этой проблеме прудем. Ожидается и сборник по истории движения Знамени Мира. Как видите действуем по мере сил и, возможностей. Летом брат мой будет в Кулу организовывать Дом-Музей. Всего Светлого Вам и всему дому Вашему. Духом с Вами.

Ю. Р.

Статьи Н. К. собираются издавать с репродукциями. Спасибо сердечное всем потрудившимся с рукописью.

16.III.59.

Дорогой Рихард Яковлевич.

Хочу кратко сообщить Вам наши новости. Выставка закрылась в Тбилиси, где прошла с большим успехом. Теперь картины пойдут в Москву, где предстоит сортировка вещей на Ленинград и Сибирь. Возможно, что несколько вещей останутся в Третьяковке (конечно, при условии экспозиции). Последнее решение Министерства: автономная экспозиция при Русском Музее и Музей в Новосибирске. Начинаю получать письма из разных музеев с требованием картин. Переписанная рукопись передана в издательство. Скоро предстоит совещание по этому вопросу. Альбом репродукций еще не вышел, но ожидают. Если у Вас сохранились экземпляры сборника «Мысль», хотелось бы иметь. Специально можно не посылать, ибо вероятно будут оказии. Предстоит большая выставка работ моего брата в Дели. Затем и Москва. Надеюсь, у Вас все благополучно. За последнее время было несколько хороших встреч. Работы много и видимо она будет нарастать. В Апреле буду в Ленинграде, читать лекции в ЛГУ. Снова зовут в Киев. А осенью четыре международных съезда. Шлю Вам и всему Вашему дому пожелания самого светлого. Привет Гаральду Феликсовичу. Рад, что у него все устроилось. Сестры мои приветствуют Гунту Рихардовну и всех друзей.

Духом с Вами.

Ю. Р.

Был у меня Б. Н. Абрамов, который также вернулся на Родину. Книгу «7 лет в Индии» читал еще в рукописи, но книгу не имею. Автор обещал послать мне экземпляр, но видимо забыл это сделать. Бывает.

8/XII.59.

Дорогой Рихард Яковлевич.

Спасибо за письмо от 30/XI и за память. Рад был узнать, что у Вас все благополучно. О намерениях Вашего музея пустить некоторые картины в обмен еще не слыхал, но побеседую по линии Министерства. Делать это они во всяком случае не имеют права, так как передача картин в Музей не оформлена юридически. Об этом мне здесь говорили, и если находящиеся у них на складе картины им не нужны, их возьмет Музей им. Н. К. Пусть Иг.А. посмотрит за этим. Вышел первый каталог с цветными репродукциями. Посылаю Вам несколько экземпляров через Е.Я. Скоро должен выйти номер «Сов.Союз», с цветными репродукциями. Как идите, работа идет и все движется вперед. Скоро выйдут несколько новых книг на Будд. темы под моей редакцией перевод Дхаммапады и «Гирлянда Джатак». Пошлю Вам. Решена и выставка моего брата в Апреле - Мае будущего года. Будущий год вообще обещает быть значительным. За последнее время было много знаков. Было несколько моих выступлений о творчестве Н.К. В начале года выйдет альманах, посвященный горам, в котором пойдут 5 репродукций картин Н.К., статья Н.К. «Гималаи» и моя статья. Тираж - 120000. Крепко жму руку. Большой привет вашим дочкам.

Духом с Вами.

Ю.Р.

Л. Р. Цесюлевич

ВОСПОМИНАНИЯ О ЮРИИ НИКОЛАЕВИЧЕ РЕРИХЕ

По материалам телеинтервью 16 июля 1992 г. в Барнауле

— Леопольд Романович, расскажите нам, пожалуйста, о Ваших встречах с Юрием Николаевичем Рерихом.

— Встреч было не много, но впечатлений очень много, а размышлений еще больше. Если мы хотим понять облик Юрия Николаевича Рериха, то должны знать, что это не так просто сделать. Это не просто знание каких-то фактов биографии, каких-то моментов его жизни, деятельности, выступлений и т.д. Мы сами должны как бы подняться сознанием до того уровня, на котором жил он. Это можно сравнить с альпинизмом. Например, мы можем читать о горных вершинах массу книг, можем слушать, как другие рассказывают об этом. Но если мы сами не дышали горным воздухом, не стояли на вершине, не видели перед собой этой прелести, которая есть, мы не сможем это понять в полной мере. Вот так он жил миром Духа.

Он осуществил то, о чем говорил его отец, Николай Константинович: «Идти под знаменем духа», — он этим дышал. Встреча с ним, контакт с ним были счастьем, это было нечто удивительное, незабываемое, но как это объяснить, как это понять... Надо самому подняться до того уровня, когда человек внутри счастлив, счастлив от того, что он живет не на уровне интеллекта, или эмоций, или каких-то методологических знаний, систем и т. д., в которых можно запутаться и потеряться, а когда он перед единым, цельным, вечным и прекрасным. Контакт с ним был незабываем и прекрасен. Я могу сказать, что более прекрасного человека на Земле я не встретил.

Что я могу рассказать конкретно о встречах с ним? Встреча состоялась в 1957-м году, когда Юрий Николаевич только что приехал в Советский Союз. Известно, что он добивался визы и после первой поездки Хрущева в Индию он, наконец, осуществил свою мечту вернуться. Мы с Илзе Рихардовной были в Москве,потом приехали Гунта Рихардовна и Рихард Яковлевич Рудзитис, который раньше не видел Юрия Николаевича, но переписывался с ним. И вот, Гунта Рихардовна, Рихард Яковлевич и я пришли к Юрию Николаевичу. Мы теперь много рассуждаем о духовном взгляде, о восточном взгляде и т.д. И вот — самая первая встреча в квартире на Ленинских горах. Мы заходим, и впускает нас женщина, для нас пока незнакомая. И вдруг я чувствую, что меня кто-то видит, притом видит полностью, насквозь, все, что со мной было, все, что будет и какой я есть на самом деле. Надо сказать, чувство не очень приятное. Я всполошился, посмотрел и совсем не понял, кто на меня смотрит. Я только видел человека небольшого роста, видел глаза, и глаза, которые все во мне видели. Но это был только миг. Это мгновение, кратчайшее мгновение. Тут же взгляд изменился, он подошел, мы поздоровались, познакомились. И только тогда я понял, что это действительно был Юрий Николаевич. А по своей наивности я почему-то представлял, что великий человек должен быть великого роста.

И вот, если мы говорим о земном Учителе, то мне кажется, что земным Учителем может быть только тот, кто видит все прошлое и все будущее человека, который к нему подходит. Конечно, Юрий Николаевич обладал этим, но эти свойства совершенно не были заметны постороннему глазу, то есть можно было этого взгляда и не заметить, а потом встреча проходила как обычно, как интеллектуальная, светская встреча: разговоры, беседы.

Он очень посоветовал мне поехать на Алтай. Для меня что Алтай, что Саяны, что Урал — все это было одно и то же, я жил в Риге, учился в Академии художеств. Он поинтересовался, где я учусь. Я ответил. Он сказал: «Вот окончите и поезжайте на Алтай». Я улыбнулся, несколько, может быть, скептически. Он сидел за столом, пил чай. И повторил: «Нет, нет, я Вам серьезно советую, при случае не откажитесь поехать». Вот буквально его слова.

Вот это то, что вмещает и свободу выбора и все-таки указ: при случае не откажитесь поехать. Он сам хотел там жить, он интересовался Академгородком и сказал, что если бы там была кафедра востоковедения, он обязательно приехал бы сюда. Тогда, в конце 50-х годов, намечалось, построить научный городок между Барнаулом и Бийском, но это не состоялось.

Он очень хотел жить именно на Алтае. Много рассказывал о том, как они были на Алтае, как с крестьянами общались. К сожалению, эти пленки, которые он снимал на Алтае, пропали во время наводнения в Монголии, не сохранились ни фотографии, ни кинопленки. А поэтому нужно очень много рассказать.

Он был человеком, который вмещал в себе как бы все грани отношения к жизни. Разговаривая с ним, никогда не испытывал чувства, что перед тобой человек великих знаний, который был там, где никто не был, прошел такими тропами, где только можно мечтать пройти. Не было совершенно чувства, что я студент, молодой человек, малосведущий, а вот это человек, который стоит на сто голов выше тебя. Нет. Это был очень близкий человек. С другой стороны, когда касались других вопросов, например, какие сейчас работают Ашрамы, какие есть серьезные проблемы духовного плана, он говорил скороговоркой, и интересно, что потом, когда мы с Гунтой Рихардовной сверяли то, что мы помнили и записали, оказалось, что один уловил что-то одно, другой другое... Это метод восточный, когда говорится без подчеркивания, и если сознание готово, оно воспринимает, если сознание не готово, оно не воспринимает.

Он нам говорил, во время других встреч, что надо стараться рассматривать предмет, проблему, явление жизни по возможности с разных точек зрения, тогда мы приближаемся больше к Истине. С научной точки зрения, и национальной, и исторической, социологической, психологической и т.д.

И все-таки сам он был выше этих точек зрения. Он был человеком, который не только обладал синтезом, так сказать, интеллектуального плана, скажем, как мыслитель, как эрудит, как полиглот и т.д., но совершенно свободно жил в этой стихии высокого разума, когда этот разум находится на уровне духовности, и мне кажется, что Юрия Николаевича как ученого надо рассматривать с тем подходом к науке, каким подход был во времена Ренессанса. Например, у Джордано Бруно, у Галилея, потом у наших ученых российских, у Ломоносова. Если мы послушаем оды Ломоносова, мы можем почувствовать, что для него наука была светлым познанием материи. Но, познавая материю, ее прекрасные законы и этот физический мир, который основывается на них, он был за то, чтобы точно познавать законы, чтобы не было никакой партизанщины, никакого обреченного пути в науке, никакого форсирования знаний , никаких кратких курсов. Знания должны быть совершенно точные, фундаментальные, определенные, основанные на опыте, на знании, притом на первоисточниках.Вот через точные знания и точность познавания реальности материи, какая она есть, он подходит к этапу восторга Божественности и вечной Беспредельности мироздания.

Юрий Николаевич не был кабинетным ученым, который пользуется трудами других и только пожинает плоды и, как это часто у нас бывает, и звания. Как мы знаем, когда он приехал в Союз, ему предложили присвоить степень доктора без защиты и кандидатской, и докторской диссертаций, потому что то, что он сделал, этого было уже достаточно вполне, но не в этих званиях дело. Дело в том, что таких ученых действительно мало...

Работал он много, совершенно не признавая никакой спешки, никакой халтуры. Если ему давали книгу или рукопись на рецензию, то он все читал, как положено, от начала и до конца. Читал быстро, и очень основательно работал, не жалея себя, не жалея здоровья, времени, он делал все на высшем уровне.

Он никогда не торопился сделать быстрее. Для него главное:

не количество, а качество, самое высшее качество. У него на столе, когда он ушел из жизни, остались рукописи, которые он просматривал. Как мы знаем, «Дхаммападу» он успел просмотреть, она вышла под его редакцией, одна из лучших книг в этой серии. Также он работал и в Институте Востоковедения.

Он был очень чутким, и эта чуткость, на мой взгляд, стоит выше таких способностей, как телепатия, передача и восприятие мыслей и т.д. Все эти способности, которые несомненно были, не выставлялись напоказ, но были направлены на то, чтобы помочь тем людям, которые с ним находились рядом.

Он был чужд той мысли, чтобы идеи Живой Этики, теософии проповедовать, зачитывать доклады, чтобы распространять эти идеи широко, в массы. Он считал, что важнее помочь духовно человеку, который с тобой рядом, с которым ты живешь. Ты, рядом находящийся, должен в себе самом открыть духовное начало, чтобы помочь ближнему, — и стать духовно счастливым.

На это были направлены и те его свойства, о которых я уже сказал. Помню такой случай. Я был студентом 2-го курса Академии художеств, не привык в светском обществе много общаться, сижу, заложил ноги за ножки стула, потом опомнился, что неприлично так сидеть и не успел убрать ноги, глянул, как же он сидит, а он уже успел свои ноги поставить точно так, как я поставил. Хотя ничего не говорил. Понимаете, он поймал мысль, что человек чувствует себя неудобно. Этого он не мог допустить, что человек чувствует себя в его присутствии неудобно, ущемленно. Нет, он должен чувствовать себя равным.

Прежде чем человек подымется нравственно, он должен верить в себя, он должен быть свободным. Юрий Николаевич был свободным человеком. Над ним не довлело ничто: ни учение, ни теория, ничего, потому что для него это учение было как плот, чтобы пересечь поток, потом этот плот можно оставить и идти дальше.

Он жил этим, и он был выше буквы. Вспомню такой эпизод. Была одна очень добрая женщина из Риги, она помогала убирать квартиру Богдановых, которым в большом городе трудно было жить, особенно стоять в очередях наших российских, они от этого были в ужасе, не могли этого видеть совершенно, они плакали, приходили домой и плакали: их в очереди отругали.Юрий Николаевич шел, стоял в этих очередях и потом нам рассказывал, как его тычут в спину: «Эй ты, старик, двигайся»,— его женщина какая-то подгоняла. В этих условиях он хотел, чтобы именно духовность, духовная работа воплощалась реально. Ни теориями, ни докладами, а реально — в самой жизни. Если ты рядом с ним находишься, ты должен иметь реальные результаты. Надо сказать, что результат действительно был.

Взгляд его глаз был изумительный. Посмотрит, а глаза улыбаются, красивые темно-карие глаза с поволокой, темные ресницы, красивые брови, белый лоб. Глядя на него можно было представить его мать Елену Ивановну. И как он глянет на тебя, то глянет одновременно с очень красивой, поощряющей улыбкой,— эта улыбка неподражаема. Эта улыбка от того, что человек на самом деле живет в мире, где полное спокойствие, уверенность в будущем, где нет мелочевки, нет передряг наших, наших проблем, в которых мы иногда тонем, торопимся, а здесь именно Красота, Любовь, Истина. Надо сказать, что действительно контакт с ним поднимал человека. Можно много об этом говорить.

— Леопольд Романович, к Юрию Николаевичу приезжало много людей, спрашивали, как работать, как заниматься Учением. Какие советы он давал им на этом пути?

— Приезжало, кстати, не очень много. Задавал вопросы Рихард Яковлевич Рудзитис. Конкретный вопрос о духовном совершенствовании задавала Бируте Валушите из Литвы, из Каунаса. Что же он отвечал? Очень часто он отвечал так, как принято отвечать на Востоке, — улыбкой, своим личным воздействием. Мы знаем, например, что Елена Ивановна своего двоюродного брата Митусова просто однажды обняла, и после этого он почувствовал, что он духовно загорелся.

Духовный путь у каждого человека совершенно индивидуален. Он об этом не говорил, но его облик об этом говорил, то есть если мы поворачиваемся к правильному пути, выбор можно сделать в одно мгновенье. В одно мгновенье человек обращается к духовному пути. Идти по нему, может быть, придется очень долго, но выбор — в один момент. И в этот момент происходит зажжение духа. Это может быть встреча с духовным учителем; это счастье, если такое произошло, потому что от одного светильника можно зажечь массу светильников. Это происходит иногда без слов, просто ты в его присутствии был, ты почувствовал...

Например, такой случай был с Фосдик Зинаидой Григорьевной. В Нью-Йорке открывалась первая выставка Николая Рериха.

Там была Елена Ивановна и Николай Константинович Рерихи. Она посмотрела на них и увидела: какие прекрасные люди! И, сразу к ним потянулась. Она была пианистка, вообще ничего общего не имела с философскими исканиями, вдруг она загорелась, и все, этой встречи было достаточно. Понимаете, возжжение духа! Но это происходит с каждым человеком совершенно по-своему, у всех по-разному.

Если идет духовное руководство, оно идет индивидуально, не повторяясь. Руководить может только духовный человек или духовный учитель. И когда шла речь о самосовершенствовании, Юрий Николаевич, конечно, давал определенные советы. Их записала Бируте Валушите. Они не совсем точно записаны, он повторял это нам немножко в другой форме, но эти советы содержали как бы подготовительный этап, то есть интеллектуальный, строительство колонн и вертикалей мыслей. Если мы каждое утро, каждое мгновенье вспоминаем какую-то истину, за которую мы должны держаться, то мы строим как бы колонну, а хаос, который все сносит, он образует неконкретные, волнообразные формы, но колонны должны стоять, укрепляться. И второе, что он советовал, что тоже подчеркивалось — оставлять каждый день время для молчания духа. Но какое это должно быть молчание? Это не просто так называемая внешняя медитация, когда человек скорее попадает под астральные или какие-то другие влияния.

Понимаете, надо иметь то мужество, которое было у Рерихов. Ведь если подумать: Николай Рерих — всемирно известный, гениальный художник, которому ничего не стоило жить в любой столице, писать свои прекрасные картины, жить совершенно обеспеченно, и ведь все они бросили и ушли на тропы, где их арестовывали, в них стреляли. Стреляли в Юрия Николаевича. Юрий Николаевич сам рассказывал, что он в Монголии сидел в палатке за столом при свечах и работал. И вдруг появляется у него. мысль: «Наклони голову». А он человек очень четко мыслящий, он никогда не поддается эмоциональным воздействиям, импульсам, он все подвергает сознательной проверке. И еще мысль: «Нагни голову». А потом как бы его с силой толкнули к столу, и в это время прозвучал выстрел, и пуля пролетела сквозь палатку. Он быстро потушил свечу, но больше ничего не было. Вышли смотреть, искать кто стрелял, но никого не нашли. Понимаете, мысленное воздействие его охранило.

Рерихи двинулись по этому пути, понимаете, что это значит? Что для них ни собственная жизнь ничего не значила, ни авторитет, ни общественное мнение. Многие считали Николая Константиновича коммунистом, другие, в нашей стране, считали его шпионом империализма, это не буду рассказывать, это слишком длинная история. Им важно было стоять перед Вечностью, перед Истиной, а то, как о них будут думать в мире, осудят ли их самые лучшие друзья или нет, им было не важно.

Нужно особенное бесстрашие — загореться духом. Личность должна исчезнуть, должно исчезнуть все, что касается личности, Юрий Николаевич этому не учил на словах, но сама биография и сам облик его говорили об этом. Ведь он знал, ему Елена Ивановна сказала, и он знал из других источников, что возвращается в Россию на три года, не больше; что он уйдет из этой жизни, но ведь совершенно не торопился. Он имел силу улыбаться, смотреть с прекрасной улыбкой в глазах, совершенно спокойно работать над книгами, над трудами, без суеты. Это и есть восточный метод, ведь по сути не слова учат. А мы все хотим облегчить, все облечь в слова, в формулы, заучить и делать, но у нас не получается, дух не загорается.

Дух загорается от удара, когда камень о камень ударит, вылетает искра. Так вот, древние библейские отшельники камнем били себя в грудь, то есть пытались разжечь в себе то, что стоит выше личного.

И вся жизнь Юрия Николаевича — в этом горении. Вдумайтесь, какая жертва. Приехал он сюда, в эти жуткие климатические условия, в этот смог московский, в эти заседания. Он, кстати, жаловался, что курят на заседаниях академики, что ему трудно выдержать. Он же болел, у него малокровие появилось. И в конце концов он умер, и есть разные гипотезы, не буду об этом говорить, от чего он умер. Может и насильственной смертью, понимаете? То есть в жертву он принес себя. В жертву кому? Нам. И вот в последних встречах с Рихардом Яковлевичем проскальзывала у него такая мысль, что задание выполнено. Какое задание? Вернуть имя отца России, провести выставку, издать хотя бы часть трудов отца и дать представление современной молодежи, что есть духовность, что есть духовный человек. Это громаднейшее знание и полный набор всех этических свойств: бесстрашие, радость, доверие, и кроме этого, то неуловимое, о чем, кстати, он не говорил.

Он не говорил, но его облик этому учил: бесстрашие встать перед собственным духом, перед Мирозданием, зажечься духом. Это и есть, как я понимаю, путь Живой Этики. Надо действительно жить духом, не читать про дух, не говорить и не докладывать о духе, и не пытаться вывести формулу духа, потому что не получится, потому что, где начинается дух, начинается Беспредельность, Вечность, микромир, Беспредельность микромира, и там теряются наши три измерения. Тогда время было не очень спокойное, некоторые еще сидели в лагерях за имя Рериха. Он говорил так: «Собираться не надо, встречаться надо. Единение очень нужно». Это буквально его слова.Он считал, как и его мать Елена Ивановна, что духовное строительство происходит с глазу на глаз, в духовной беседе.

— Леопольд Романович, сейчас некоторые лекторы, проповедники, говорят что Живая Этика уже устарела, что появляются новье учения. Что говорил Юрий Николаевич об учении Живой Этики?

— Юрий Николаевич говорил совершенно недвусмысленно, что Агни-Йога дана для будущих столетий, по меньшей мере, для нескольких будущих столетий. Нового послания для человечества, нового учения не будет. Человечество обязано воплотить в жизнь, каждый сам в себе, то, что уже дано. И дано несравненно больше, ведь много вообще неопубликованного.

Разные попытки новых учений или новых каких-то толкований, комментариев, продолжений это может быть и неплохо, может это кому-то помогает, но это не Живая Этика, это не послание Махатм. Это он сказал совершенно ясно, и дано столько, что дай Бог, чтобы человечество в несколько столетий могло это усвоить. Ведь впервые слова Учителя записаны открытым текстом, записаны на русском языке, на котором мы читаем, и никогда, по сути дела, так не было, потому что учение Христа, учение Будды, учение Сократа записывали ученики. Так что все подобные рассуждения являются умалением и ничего общего с истиной не имеют, это Юрий Никрлаевич подчеркивал совершенно твердо.

Мы говорили, что Юрий Николаевич обладал удивительной чуткостью к человеку, но я наблюдал, как он может быть твердым, тверже любого. И так же твердо он сказал: «Никаких новых учений, слишком много дано человечеству, пока все это не будет осуществлено, нового не появится».

Ю. Н. Рерих

ПАМЯТКА ДРУГУ И ЧЛЕНУ ОБЩЕСТВА

Записала Бируте Валушите в Москве в 1958-59 гг.

Надо забыть все прошлое, не надо думать о причиненных тебе обидах, лишь бы можно было сотрудничать. Также и народ должен забыть о своих прошлых обидах. Будущее светло, надо все принести ему.

Надо перекинуть мост в будущее, не надо оглядываться назад. Если ты совершил ошибку, подумай, как надо было поступить, и в следующий раз так и поступай. Не надо жалеть прошлого. Изменяются отношения, изменяется и аура.

Каждый день для развития мышления надо брать какой-либо вопрос и рассматривать его со всех сторон и сопоставлять с другими вопросами. Советовать это и другим.

Надо изучать психическую энергию, йаблюдая за ее выявлениями, записывать.

Надо следить, чтобы каждое действие, даже малейшее, было сознательно. Если я беру книгу или протягиваю руку, надо чтобы это происходило сознательно.

Надо построить свой внутренний устав или правила поведения, чтобы знать, чем руководствоваться.

ЖИВАЯ ЭТИКА — норма поведения, приложенная в жизни.

Выбери себе несколько раз в день время для молчания духа, в безмолвии откроем сердце УКАЗУ ВЛАДЫКИ. Иногда своими желаниями мы заграждаем голос УЧИТЕЛЯ.

Если случайно является новая мысль, новое настроение, переживание, надо записывать, потом конкретно явится ответ в жизни. Особенно внимательным надо быть к повторным мыслям.

Вечером надо подумать, что сегодня сделал по УЧЕНИЮ. Не то, что уже по твоей натуре согласно с УЧЕНИЕМ, но то, что ты по учению совершил наперекор своей натуре.

Самое главное — выдержка во всем. Мы многое хорошее начинаем, но не кончаем.

Когда человек начинает заниматься УЧЕНИЕМ, происходит будто сгущение теней. У каждого выявляются сильнее его плохие качества. Также, когда вспахивают землю, появляются сорняки. Происходит переоценка. Потому надо знать свой путь и обрести терпение.

Самая сердечная беседа — это с глазу на глаз. Так любят беседовать на Востоке. Не надо читать вместе, но отдельно, потом делиться.

Требовать, приказывать другому не надо, но высказывать так, чтобы другой понял. Найти такую форму, которую другой принял бы.

Убедить личным примером.

Важно подобрать слова, чтобы не увеличить самость другого, а то вместо помощи можно ухудшить дело.

Кто руководит, должен иметь чуткость, чтобы видеть, хватит ли у другого огня и сил для дальнейшего развития. Каждый приходящий приносит свою ношу — карму. Прежде чем приобщить, надо узнать, кто он.

Что же делать? Принимая во внимание теперешние условия, возможности, стараться говорить на понятном языке.

Надо путем науки, искусства, морали воздействовать на окружающее и поднимать энтузиазм и героизм. Надо во всем и всегда поддерживать энтузиазм, если он направлен на общее благо.

Западные философы говорят высокие слова, но живут обыденной жизнью. А оттого Запад не преуспевает. Напротив, Восток сразу применяет в жизни.

Вряд ли западным путем можно освободиться от своих ошибок. Запад советует раскаяние, но это — не цель. Восток же не думает об ошибках, но сразу, всем существом, старается жить так, как надо.

Библиография

1930

Звериный стиль у кочевников Северного Тибета.— Prague, Seminareum Kondakovianum, 26.— С. 27-41. V илл. (KYIKA, 3). [Титул, лист и текст на русск. и англ. яз.].

1958

Монголо-тибетские отношения в XIII и XIV вв. // Филология

и история монгольских народов (Памяти акад. Б'. Я. Владимирцова).— М.: ИВЛ. — С. 333-346.

На Родине. // Советская женщина.— № 9.— С. 46. Основные проблемы тибетского языкознания. //Советское востоковедение.— № 4.— С. 102-112.

1959

Голубев В.В. //Проблемы востоковедения.— № 3.С. 214-215. (Совместно с Б. Н. Вампиловым).

Монголо-тибетские отношения в XVI и начале XVII вв. // Уч. зап. Института востоковедения АН СССР. Т. XXIV (Монгольский сборник).— М. — С. 188-199.

I960

Грамота царя Петра I к Лубсан-тайджи и ее составитель. //Проблемы востоковедения.— № 4.— С. 140-150. (Совместно с Н. П. Шастиной).

Первый международный съезд монголоведов-филологов. //Там же:— № 1.— С. 237-240.

Пусть востоковедение служит делу мира. //Современный Восток.— № 7.— С. 8-9.

Сказание о Раме в Тибете.— М.: ИВЛ. — 9с. (XXV Международный конгресс востоковедов. Доклады делегации СССР) [то же на англ. яз.].

Тибет. // Малая советская энциклопедия. Т. 9.— С. 302—303.

Тибетско-санскритско-русско-английский словарь (Макет).— М.: ГИС. — 42 С. — (АН СССР, Институт народов Азии).

Экспедиция академика Н.К.Рериха в Центральную Азию (1925-1928). // Вопросы географии. Сб. 50: Историческая география.- М.: Географизд.— С. 256-261.

Будда. // Философская энциклопедия. Т. I.— С. 196.

Буддизм.— Там же.— С. 196-197.

Кочевые племена Тибета. // Страны и народы Востока. Вып.П.— М.:ИВЛ,— С. 7-12.

Листки воспоминаний. // Приключения в горах: Литературно-художественный альманах.— М. — С. 54-64.

Монгольские заимствования в тибетском языке. // Олон улсын монгол хэл бичгийн эрдэмтний анхдугаар их хурал. 2.—Улан-Батор.— С. 278-286. (Текст параллельно на монгольском языке).

Тангутский титул Джа Гамбу кереитского. //Краткие сообщения Института народов Азии АН СССР. — № 4.— С. 41-44.

Тибетский язык.— М.: ИВЛ. — 154 с., портр. (АН СССР, Институт народов Азии. Языки зарубежного Востока и Африки.) Рец,.: В. А. Богословский. // Народы Азии и Африки.— 1961.— № 4.— С. 242-243.

Тохарская проблема. // Народы Азии и Африки.— 1965.— № 6.— С. 119.

1962

Упоминание о Бунчуке в «Ригведе» (I, 32). // Древний мир.— М.— С. 440-441.

Отв. ред.: В.А.Богословский. Очерк истории тибетского народа. (Становление классового общества).— М.: ИВЛ.

Послесловие к «Тибетской исторической литературе» А. И. Вострикова.— М.: ИВЛ. Отв. ред.: А. И. Востриков. Тибетская историческая литература.— М.: ИВЛ.

1967

Избранные труды.— М.: Наука.— 573 с. (На англ. яз.).

1974

Пути к сердцу Азии. // Дальневосточные путешествия и приключения. Вып.5.— Хабаровск.— С. 408-495. 1982

По тропам Срединной Азии. /Пер. с англ. Н.Н.Зелинского.— Хабаровск: Кн. изд.— 303 с.

1983

Тибетско-русско-английский словарь с санскритскими параллелями. В 10-ти вып. //Под ред. Ю. Парфионовича и В. Дылыковой— М.: Наука, 1983.— 1987.

1990

К изучению Калачакры. Паралокасиддхи. /Пер. с англ. и коммент. Н. Н. Шабанова.— Харьков.— 117 с. 1992

Автобиография. // Рериховский вестник: Публикации-сообщения-исследования. Вып.5.— Извара-С-П. —М. — С. 5.

Беседа с Наставником о Дверях Премудрости.—Там же.— С. 29-30.

Тибетская живопись: Главы из книги.—Там же.— С. 31-36.

Искусство Тибета.— Там же.- С. 37-42.

Вершина современной науки.— Там же.— С. 43-47.

Обряд разбивания камня.— Там же.— С. 49-57.

Переписка Ю. Н. Рериха и Р. Я. Рудзитиса.— Там же.— С. 58-64.

Фрагменты биографии Ю. Н. Рериха в документах, письмах и фотографиях.— Там же.— С. 6-28

Звериный стиль у кочевников Северного Тибета.— М.: МЦР. — 40 с.— (Малая Рериховская библиотека.)

Литература о жизни и трудах Ю. Н. Рериха.

Андреев А. Хроника. Материалы о Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха в востоковедных архивах Лондона. // Рериховский вестник. Вып 5.— Извара-С-П.— М., 1992.— С. 77-78.

Беликов П. Ф. «Величайший победитель в битве...»: Памяти востоковеда Ю. Н. Рериха. 1902-1960. Беседа с П. Ф. Беликовым, //Огонек.— 1982.— N- 9.— С. 20-22.

Беликов П. Ф. Светлой памяти Юрия Николаевича Рериха. // Рериховский вестник. Выл,5.— Извара-С-П. —М., 1992.— С.З.

Библиография основных трудов Ю. Н. Рериха за 1923-1962 гг. //Народы Азии и Африки.— 1962.— № 4.—С. 247-252.

Беликов П. Ф., Шапошникова Л. В. Институт «Урусвати». (Научная деятельность Н. К. Рериха и Ю. Н. Рериха в Индии). // Страны и народы Востока. Вып. 19. Индия — страна и народ. Кн.4.— М„ 1977.— С. 250-27k

Богословский В. А. Рерих Ю.Н. // Советская Иисторическая Энциклопедия. Т. 12.—М., 1969.— С. 16.

Бонгард-Левин Г. М. Мудрость Веков. //Лит.Россия.— 1982. — 12 ноября.

Величко Е. М. Щедрость сердца. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.: МЦР, 1994.— С. 49-55.

Воробьева-Десятовская М. И. Мемориальный кабинет Ю. Н. Рериха. — Там же.— С. 64-65.

Востоковеды о встречах с Ю. Н. Рерихом. // Рериховский вестник. Вып.5.— Извара-С-П. —М., 1992.— С. 67-77.

Елизаренкова Т. Я. Человек и Ученый. // Ю. Н. Рерих:

Материалы юбилейной конференции.— М.: МЦР, 1994.— С. 14-19.

Жукова Н. В. Три наказа Учителя. — Там же.— С. 86-91. Зелинский А. Н. Открытие памятника Ю. Н. Рериху в Москве 17.08.1965. // Страны и народы Востока. Вып.5.— М., 1967.— С.258-263. . .

Зелинский А. Н: Памяти Ю. Н. Рериха. //Известия Всесоюзного Географического Общества.— 1963.— Т. 95, вып.З.— С. 213-221, портр.С. 213-221, портр.

Зелинский А. Н. Юрий Николаевич Рерих. // Н. К. Рерих. Жизнь и творчество.— М., 1978.— С. 248-256.

Ключников С. Ю. Философское наследие Рерихов и евразийство. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.:МЦР, 1994.— С. 69-74.

Кнунянц И. Л. Юрий Рерих. //Моск.комсомолец.— 1972.— 18 авг.

Комиссаров С. А. Ю. Н. Рерих и проблема тибетского «звериного стиля». //Рериховские чтения 1984 год: К 110-летию Н. К. Рериха и 80-летию С.Н.Рериха: Материалы конференции.— Новосибирск, 1985.—С. 268-271.

Ларичев В. Е. Слово о Юрии Николаевиче Рерихе. // Рерих Ю. Н. По тропам Срединной Азии.— Хабаровск, 1982.

Ларичев В. Е. Ю. Н. Рерих — путешественник, исследователь-востоковед, гражданин. // Рериховские чтения 1982 год.— Препринт.— Новосибирск,. 1983.

Литвинчук Г. Г. О натальной карте Ю. Н. Рериха. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.:МЦР, 1994.— С. 91-92.

Ломакина И. И. «Великий Всадник»..—Там же.— С. 80-85.

Лукин Г. Воспоминания о Юрии Николаевиче Рерихе. // Рериховский вестник. Вып.5.— Извара-С-П. —М., 1992.— С. 64-67.

Маточкин Е. П. Тибет в творчестве и исследованиях Рерихов. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.:МЦР, 1994.— С. 74-80.

Митусова .Л. С. Ю.Н.Рерих на Родине.— Там же.— С. . 19-20.

Молчанова К. А. Идеал, человека.— Там же.— С. 36-42.

Найдакова В. Ц. Рерихи об Учении Калачакры.—Там же.— С.66-68.

Орловская И. В. Страницы жизни. (По документам Международного Центра Рерихов).— Там же.— С. 7-14.

Памяти Юрия Николаевича Рериха. // Страны и народы Востока. Вып.2.— М., 1961.— С. 3-5.

Пубаев Р. Е. Ю. Н. Рерих и тибетская хронология. // Рериховские чтения 1982 год.— Препринт.— Новосибирск, 1983.

Рерих Ю. Н. // Востоковедение: Сб. статей. Вып. 3.—М., 1958.— С. 220.

Рерих Ю. Н. (1902-1960). //Проблемы востоковедения.— I960.— № З.— С. 338-339.

Рерих Ю. Н. //Народы Азии и Африки,— 1962.— № 4.— С. 247-252.

Рерих Ю. Н. // Азиатский музей. /ЛО Института востоковедения АН СССР. — М., 1972.— С. 140, 144, 175, 248.

Рудзите Г. Р. Истинный Свет. Из воспоминаний о Ю. Н. Рерихе.. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.:МЦР, 1994.— С. 21-26.

Рудзите-Цесюлевич И. Р., Цесюлевич Л. Р. Деятельность и взгляды Ю. Н. Рериха по материалам встреч и переписки с ним Р. Я. Рудзитиса, сотрудника Рерихов. // Рериховские чтения 1982 год.— Препринт.— Новосибирск, 1983.

Рудзите И. Р. Жизнь Ю.Н.Рериха — путь труда на Общее Благо. // Ю.Н.Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.: МЦР, 1994.— С. 42-49.

Рыбаков Б. Сын России. К 70-летию со дня рождения Ю. Н. Рериха. //Правда.— 1972.— 19 авг., портр.

Синельников А. Ученый вернулся на родину. //Огонек.— I960.— № 15.— С. 17, портр.

Смирнов-Русецкий Б. А. Встречи с Ю. Н. Рерихом. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.: МЦР, 1994. — С.26-35.

Тамазишвили А. О. Деятельность Ю. Н. Рериха в Институте Востоковедения.— Там же.— С. 55-63.

Тихонов Н. Ю. Н. Рерих: Вместо послесловия. // Ю. Н. Рерих. По тропам Срединной Азии.— Хабаровск, 1982.

Хаданов П. И. Юрий Николаевич Рерих (1902-1960). Некролог. // Труды БКНИИ СО, вып.З. Сер.востоковедения.— 1960.— С. 266—267, портр. (Список основных научных трудов проф. Ю. Н. Рериха. С.267.)

М. П. Хомонов, Эпосоведческие взгляды Ю. Н. Рериха. // Рериховские чтения 1984 год: К 110-летию Н. К. Рериха и 80-летию С. Н. Рериха: Материалы конференции.— Новосибирск, 1985.— С. 67-70.

Худяков Ю. С. Вклад Ю. Н. Рериха в изучение искусства народов Центральной Азии. // Рериховские чтения 1982 год.— Препринт.— Новосибирск, 1983.

Худяков Ю. С. Ю. Н, Рерих о военном искусстве и завоеваниях монголов. // Рериховские чтения 1984 год: К 110-летию Н. К.Рериха и 80-летию С.Н.Рериха: Материалы конференции.— Новосибирск, 1985.—С. 293-298.

Чуков В. С. По маршруту Центрально-Ааиатской экспедиции. // Ю. Н. Рерих: Материалы юбилейной конференции.— М.:

МЦР, 1994.— С. 93-94.

Шапошникова Л. В. Слово о Юрии Николаевиче Рерихе.— Там же.— С. 3-6.