1

Ничто в мире не вечно, уверенность – иллюзия. Такое открытие сделал Симон Штроде однажды в мартовскую субботу. Это длилось всего мгновение, но с тех пор жизнь его изменилась навсегда.

В одну секунду все, что было для него любимо и дорого, у него отняли, причем без предупреждения.

Между тем та роковая суббота начиналась как всякая другая. После завтрака он немного позанимался, готовясь к сочинению по английскому, назначенному на понедельник, полазил в чате новой компьютерной игры и стал слушать музыку, пока мама не кликнула его к обеду. Все шло как всегда, но вечер этого дня превратил его в худший день в жизни Симона.

Теперь, лежа в городской клинике Фаленберга и разглядывая тени на потолке палаты, он пришел к еще одному выводу. Эта мысль вертелась у него в голове, словно черная птица, никак не желавшая улетать. «Почему я выжил?»

2

Около половины второго они наконец-то выехали. Отец Симона перед тем должен был захватить подарочную корзину для тети Тилии и, как всегда, недооценил транспортный поток в центре города. Обычно Ларс Штроде пользовался общественным транспортом, что экономило массу времени, но корзина была слишком громоздкая и тяжелая, чтобы тащить ее через весь город.

Когда они с большим опозданием выехали к тете Тилии на празднование ее дня рождения, перевязанная красным бантом корзина торчала в багажнике «Форда-Комби» неуклюжим монстром. Сквозь шуршащий целлофан Симон мог разглядеть винные бутылки, коробка шоколадных конфет, деликатесы из итальянского магазина, постоянным клиентом которого был его отец, и болтающуюся сбоку бляху с надписью «50».

«Тилии неделю можно не ходить в магазин за продуктами», – подумал Симон. Однако он сомневался, что тетю обрадует такой подарок на пятидесятилетие. Такое дарят только действительно пожилым людям и лишь тогда, когда ничего другого не приходит в голову. Никогда еще его отец не был так бездарен по части выбора подарка. Мама высказалась по этому поводу: все-таки Тилия приходилась ей сестрой.

Обычно Симон уклонялся от семейных торжеств как только мог, но для Тилии он делал исключение. Во-первых, потому что действительно ее любил, а во-вторых, потому что тетя пекла замечательные пироги. За это он готов был стерпеть настырные попытки общения вроде «Как ты сильно вырос!», «Как у тебя дела в школе?» или «У тебя уже появилась подружка?», пропуская их мимо ушей. К тому же они встретятся с братом Майком. Симон заранее радовался этой встрече.

Два года назад Майк переехал в Фаленберг, и Симон скучал по нему. Иметь взрослого брата, старше тебя на шесть лет, – это по-настоящему прикольно! Майк ходил с Симоном на футбол и брал его с собой в кино – Симону иногда удавалось даже проскользнуть с ним за компанию на «фильмы для взрослых». Главное, наличие брата вынуждало школьных товарищей Симона относиться к нему с уважением. Ведь он был… не таким, как они.

Стоило Майку уехать, как проблемы с одноклассниками возобновились. То, что они обзывали Симона «хиляком», «недоделком» и «жертвой», было еще самое безобидное. Хуже всего были стычки с Ронни, грубым амбалом из класса Симона; будучи второгодником, Ронни был на год старше одноклассников. От него Симон старался держаться подальше. Казалось, для Ронни нет на свете ничего приятнее, чем унижать его.

Симон прекрасно успевал, был одним из первых учеников в классе, однако на физкультуре из-за субтильного телосложения оставался «лузером». Для типов вроде Ронни он представлял идеальную жертву.

Однажды Ронни и двое его корешей набросились на Симона в школьном туалете. Они сорвали с его плеч рюкзак, прижали Симона к полу и вытряхнули содержимое рюкзака ему на спину. Затем Ронни схватил завтрак Симона, обмакнул бутерброд в писсуар и заставил мальчика его съесть. Разумеется, Симон сопротивлялся, но здоровяк Ронни оседлал его сверху и стащил с него брюки до лодыжек. Симон закричал, но никто не пришел ему на помощь. Хулиганы отстали только тогда, когда Симона вырвало, – на кафель пола вывалился мокрый кусок проглоченного хлеба. Гогоча, мальчишки убежали, а он так и остался лежать на полу – со спущенными брюками, посреди разбросанных книжек и тетрадей.

Симон не решился рассказать об инциденте ни родителям, ни учителям. Так было бы еще хуже – в этом он не сомневался. Он просто замкнулся в мире книг и компьютерных игр, а своих мучителей избегал, едва завидев их. Даже Майку он ничего не рассказал. Симону не хотелось, чтобы брат думал, будто он не может обойтись без него. Симон мечтал, чтобы старший брат им гордился. Кроме прочего, в тот день не приходилось рассчитывать на встречу с Майком.

Он нетерпеливо ерзал в кресле, играя в «Crissy Road» раунд за раундом. Это стоило ему кучу нервов. С большим трудом ему удалось провести курицу через довольно длинный участок улицы. Эта тупица была слишком медлительна и скоро снова угодила под колеса. Игра казалась ему глуповатой, однако отвлекала во время долгой поездки.

Чем дольше они ехали, тем чаще Симон бросал взгляд на часы своего мобильника. Ему казалось, что в дороге они уже целую вечность. На автобане они попадали в одну пробку за другой, а когда свернули на Фаленберг, по радио сообщили об аварии с грузовиком. Диктор советовал водителям объезжать автобан, где скопилась пробка в 15 километров длиной.

Ларс Штроде предложил свернуть на проселочную дорогу, и Симон подумал: «Только этих чертовых грузовиков нам не хватало! Так мы никогда не доберемся». Сейчас, когда воспоминание об этой минуте преследовало его во сне снова и снова, он мечтал о том, как хорошо было бы не сворачивать со скоростной трассы. Останься они стоять в той гигантской пробке, сколько бы это ни продолжалось, – они все равно бы доехали.

Разумеется, от таких мыслей не было никакого проку, Симон это понимал. Прошлое не исправишь. Но все же… Иногда мечты – единственное, что нам остается.

3

Вскоре они оказались в тех местах, где Симону раньше бывать не приходилось. Время от времени он бросал взгляд в окно, за которым чередовались поля зерновых и участки леса. Тут и там попадались небольшие поселки – всего лишь пара домов, маленькая гостиница и церковь. Изредка мелькали супермаркет или автозаправка.

Аккумулятор телефона почти сел. Мальчик вздохнул. Устаревшую модель давно следовало заменить. Он дождаться не мог, когда ему на шестнадцатилетие подарят новый смартфон.

Поскольку им оставался еще довольно большой отрезок пути, Симон надеялся, что аккумулятор продержится еще какое-то время. Ситуация вдруг выправилась, курица выдержала испытание, и Симон заработал почти 400 очков. Возможно, он сумеет побить собственный рекорд и заработать 500 очков!

В этот самый момент родители, Ларс и Мария Шредер, неожиданно вскрикнули в один голос, будто увидев нечто ужасное. Нечто, что Симон не мог видеть, поскольку все случилось в мгновение ока. Взвизгнули тормоза. Машину развернуло. Все вокруг завертелось. На какие-то доли секунды Симон увидел обрыв рядом с проселочной дорогой. Машина, скатившись по склону, перевернулась, потом еще раз, еще и еще. Низ стал верхом, верх – низом, затем все наоборот… К этому прибавился оглушительный грохот и скрежет, будто великан колотил по автомобилю кулаком.

Симона вертело в салоне, словно белье в барабане стиральной машины. В панике он вцепился в спинку переднего сиденья, но тут же снова выпустил ее, а вокруг скрежетал металл и с хрустом разлеталось битое стекло. Хотя все это продлилось лишь секунды, ему показалось, что падению не будет конца. Ремень безопасности болезненно прижал его к сиденью.

Вокруг летали предметы. Подарочная корзина, винные бутылки, коробка шоколадных конфет, консервы, палка салями, жакет, шариковая ручка, солнечные очки… Что-то ударило Симона в щеку, маленькое и твердое, и в этот безумный момент он подумал о своем телефоне. Затем последовал удар, внезапный и сильный, и мальчик потерял сознание.

4

Он понятия не имел, сколько пробыл без чувств. Несколько секунд, или несколько минут, или дольше. Когда мальчик очнулся, голова раскалывалась от дикой боли. Хотя он полностью пришел в себя, соображал с трудом. Симон не мог открыть глаза из-за опухших век. Вообще, все его тело раздулось, как воздушный шар. Кроме того, страшно давило в ушах. Казалось, будто он слышит бесконечный вой сирены сквозь толстый слой воды.

Не хватало воздуха, ремень безопасности врезался в грудь, как проволока, болезненно придавив правую сторону шеи, не позволяя и шевельнуться. Голова все еще кружилась, так как кровь застоялась в мозгу. Когда он, сглотнув, заставил себя сконцентрироваться на одной точке, чтобы побороть головокружение, глаза зафиксировали нечто странное: его руки свисали вперед и касались потолка салона. Между руками лежала пачка карамелек, которые мама передала ему во время поездки.

Вроде он должен лежать на коврике для ног, недоумевал Симон. Прошло какое-то время, прежде чем он осознал, что висит вниз головой. Пахло бензином. Симона охватила паника.

«Выбраться! Срочно выбраться наружу!»

5

«Потом я снова потерял сознание. Не знаю, надолго ли». Как всегда во время рассказа о несчастном случае, Симон чувствовал стеснение в груди. Будто он все еще висел вниз головой в салоне перевернутого автомобиля и ему не хватало воздуха. «Следующее, что помню, – я лежу на лесной дороге. Сирена все еще воет. Вой не прекращается. Не помню, как выбрался из машины. Я полз на четвереньках по асфальту, и все тело горело от боли. Позади трещало пламя. Я не мог повернуться, у меня бы это просто не получилось. Мои мама и папа… они… они… думаю, они остались в машине!»

Он сглотнул, не в силах продолжать. Каждый раз происходило одно и то же. Он каждую ночь видел это во сне, и эти сны не прекращались. Но хуже всего было, когда приходилось рассказывать о катастрофе. При каждой беседе в этом месте доктор Форстнер делал паузу. За это Симон был ему благодарен. Он попытался успокоиться и взять себя в руки, взглянул в окно и инстинктивно почесал шрамы на правом запястье. Они почти зажили и давно перестали зудеть, но это вошло у него в привычку. Осознав, что чешет их, мальчик усилием воли убрал руку.

Приемный кабинет находился на третьем этаже стационара детской и юношеской психиатрической клиники. В этот жаркий и душный августовский день Симон бросил взгляд на больничный парк. Между корпусами виднелись деревья, клумбы с цветами, кустарник – все как в обычном городском парке. Только этот парк был больничный. В последние пять месяцев Симон часто в нем гулял. Недалеко отсюда проходила трасса на Фаленберг – место, которому суждено было изменить жизнь Симона навсегда.

Некоторое время он бездумно созерцал вертолет, паривший над лесом, как гигантская стрекоза, – будто пилот пытался что-то разглядеть внизу. Солнце отражалось в стеклах кабины. И в какой-то миг Симону показалось, что он прочитал на зеленой лаковой поверхности надпись «ПОЛИЦИЯ». Он спросил себя, а прилетал ли на место аварии спасательный вертолет, но так и не смог вспомнить. Он вообще многого не помнил. Например, как выбрался из машины.

– Эти провалы в памяти, – он взглянул на доктора Форстнера, – вы говорили, они из-за пережитого шока, правда?

Доктор Форстнер кивнул. Это был стройный темноволосый мужчина с добрыми, внимательными глазами, пристально наблюдавшими за Симоном. Симону он нравился прежде всего потому, что ничем не походил на психиатра. В фильмах в роли психиатра обычно выступал пожилой мужчина в белом халате, в очках с толстыми стеклами и с взлохмаченной, как у Эйнштейна, головой. Но доктор Форстнер был не таким: он представлялся мальчику другом, готовым к пониманию и сочувствию. Он выглядел моложе своих лет и чем-то напоминал Симону Майка. «Только вот Майку ни за что не усидеть долго в кресле», – подумал он. Да и по характеру психиатр и старший брат Симона в корне отличались друг от друга.

– Да, дело в шоке, – подтвердил доктор Форстнер, – и в сотрясении мозга, которое ты получил. Эти провалы в памяти объясняются ретроградной амнезией. Не беспокойся на этот счет. Ты хорошенько отдохнешь и выздоровеешь.

– Наверное. – Симон вздохнул. – Но что делать с моими кошмарами? Кончатся они когда-нибудь?

– Разумеется. Не сразу и не навсегда, но они будут случаться реже. Кроме того, не забывай, о чем я тебе говорил: кошмары имеют и свою положительную сторону, у них есть цель. Они «чистильщики» в твоей голове – они, можно сказать, занимаются гигиеной души, и тебе это помогает преодолеть то, что ты пережил. Запасись терпением, хотя иногда тебе будет непросто.

Симон снова посмотрел в окно. Вертолет уменьшился в размерах и завис над лесом уже в другой точке.

– А что с этой дверью? – спросил он о самой бессмысленной части своих кошмаров.

Доктор Форстнер наклонился к нему:

– Ты все еще видишь ее во сне?

– Да, она всегда появляется под конец сна. Она стоит посреди дороги в лесу и никак не хочет открываться. Это признак безумия или как?

– Нет, вовсе нет, – с улыбкой успокоил его доктор Форстнер. – Не все, что мы видим во сне, подлежит толкованию. Даже если снятся реальные события, как в твоем случае. Конечно, твоя дверь может быть символом утраченных воспоминаний, но, возможно, это всего-навсего дверь, стоящая на лесной дороге.

– Вы вправду так думаете?

Доктор Форстнер кивнул ему и указал на иллюстрированный календарь, висевший на другом конце комнаты над его письменным столом. В этом месяце там были изображены два остроухих слона на длинных, как у аистов, ногах и с диковинными башенками на спинах.

– Вероятно, Сальвадору Дали снились такие слоны, – сказал психиатр, с улыбкой потирая руки. – А также пылающие жирафы, выдвижные ящики в человеческом теле или расплавленные циферблаты часов. Эти сны сделали его знаменитым. Но никому в голову не приходит объявить его сумасшедшим, разве что вызывающе эксцентричным. Кто запрещает тебе видеть во сне дверь в лесу и почему это непременно должно быть признаком ненормальности?

Когда кто-то сравнивал Симона с этим сумасбродным художником, мальчик пытался выдавить из себя улыбку. Прежде он знал только одну картину Дали – с расплывшимися часами. О ней говорили на занятиях по изобразительному искусству. Даже узнав, что это полотно – яркий пример стиля сюрреализм, Симон считал, что надо быть все же чуточку спятившим, чтобы создавать произведения подобного рода. Но мальчик, понимая, что доктор Форстнер действует из самых лучших побуждений, решил оставить комментарий при себе.

– Может, ты сам когда-нибудь попробуешь заниматься живописью? – предположил доктор Форстнер.

В ответ Симон лишь усмехнулся:

– Лучше не надо. – Он вспомнил своего арт-терапевта, всегда с интересом рассматривавшего его рисунки, но не умевшего скрывать досаду по поводу отсутствия у автора таланта. – Тогда у доктора Грюнберга появится еще больше седых волос.

Доктор Форстнер засмеялся.

– Юмор к тебе возвращается, это хорошо! – Доктор взглянул на часы. – Смотри-ка, наша встреча подходит к концу, не стоит томить ожиданием твою тетю, потому нам остается только пожелать друг другу всего хорошего на будущее.

Они коротко, но крепко обнялись. Симон никогда не думал, что ему будет так нелегко выписываться из больницы. Будто прочитав его мысли, доктор Форстнер напомнил, что в случае необходимости Симон всегда может прийти на амбулаторный прием. Сам доктор Форстнер три ближайших недели будет в отпуске, но доктор Грюнберг всегда к услугам Симона, если потребуется помощь или ему просто захочется с кем-то поговорить.

Нет уж, решил Симон, лучше дождаться возвращения доктора Форстнера. С доктором Грюнбергом общение было куда менее приятным. Психотерапевт всегда смотрел на него так, будто не доверял ему. Отчего Симон в глубине души чувствовал себя психически ненормальным.

– А что касается самых жутких кошмаров, – добавил доктор Форстнер, когда они выходили из кабинета, – чем меньше ты будешь придавать им значения, тем скорее они прекратятся. Позволь бригаде уборщиков навести порядок в твоей голове. Дай им немного времени, и все твои кошмары исчезнут.

Симону очень хотелось в это верить.

6

Ему потребовалось не больше пяти минут, чтобы собрать больничные пожитки. С момента катастрофы у Симона было при себе только самое необходимое: зубная щетка и паста, гель для душа, пара джинсов, пара футболок, нижнее белье – и все. Он сложил вещи в спортивную сумку, которую принесла ему Тилия, сунул туда же книгу под названием «Не переживай об этом, любимая» – также подарок тетушки – и застегнул молнию.

Прежде чем покинуть комнату, пять месяцев служившую ему домом, Симон еще раз взглянул на Леннарда. Как обычно, его сосед по палате сидел на своей кровати, смотрел в пустоту, очень громко слушая музыку через огромные наушники. Вероятно, чтобы заглушить голоса в голове.

Леннарду было восемнадцать, но со своими длинными дредами и подстриженной бородкой он выглядел лет на двадцать с лишним. Около двух лет назад он бросил учиться на пекаря, чтобы присоединиться к группе бродячих рок-музыкантов и играть на ударных. Однако стать музыкантом ему так и не довелось. Вместо музыки Леннард начал эксперименты с наркотиками, что обернулось легкой формой шизофрении. Так он стал членом «Почетного клуба чокнутых», по его собственному выражению. Он видел то, чего в реальности не было, и слышал хор голосов, которые, кроме него, не слышал никто.

«Это не какие-то чужие голоса, а голоса моих умерших родственников», – утверждал он. Его дядя, бабушка и дедушка, его отец, погибший от несчастного случая на стройке, – все они постоянно говорили с ним. Леннард создал теорию, что после смерти человек не попадает на небо или куда-то там еще, а продолжает жить в головах людей, которым был особенно дорог. В каком-то роде Симон был с ним согласен, хотя его временами и раздражало, когда посреди ночи сосед начинал дискутировать с мертвыми.

Симон провел ладонью перед лицом Леннарда, чтобы заставить его обратить на себя внимание. Прошло несколько секунд, прежде чем тот его заметил.

– Значит, сваливаешь? – сказал Леннард громко и снял наушники. – Они тебя наконец выписывают?

– Да, теперь палата принадлежит тебе одному.

– Не говори глупостей, дружище, – сказал Леннард, с улыбкой заговорщика потирая виски. – Я никогда не бываю один, ты же знаешь. Иногда их болтовня раздражает, но в целом это приятное чувство. Там, внутри, всегда есть кто-нибудь, хотя на самом деле никого нет. Быть фриком – это что-то.

– Да, в этом что-то есть, – согласился Симон, размышляя обо всех странных вещах, с которыми столкнулся в больнице.

Хотя у него остались Майк и Тилия, его не отпускало чувство внутренней пустоты и одиночества. Он не мог осознать, что у него больше нет ни дома, ни родителей, и, в отличие от Леннарда, он не слышал ничьих голосов. Где бы сейчас ни находились мама с папой, они были не с ним.

– Ну, не смотри так печально. – Леннард дружески ткнул его кулаком в плечо. – Думай о себе всегда, что ты особенный. У тебя есть почетное членство в нашем клубе. – Его улыбка стала шире, и он протянул Симону руку. – Что ж, старик, дай пять!

Симон ответил на улыбку Леннарда, и они обнялись. Леннард пожелал ему всего хорошего – от лица всех обитателей его головы. Затем снова надел наушники и погрузился в вымышленный мир, которому Симон завидовал.

Симон, взяв сумку, вышел из палаты. В конце коридора он заметил Тилию. Она стояла у входа и беседовала с сестрой Марион. Эта сестра была одной из самых полных женщин, каких Симон когда-либо видел. Рядом с ней тетя казалась былинкой. Такая же худощавая и высокая, как и отец Симона, с такими же угловатыми чертами лица. Увидев племянника, она приветливо улыбнулась и окликнула его по имени.

Пути назад не было. В этот момент Симон полностью осознал, что теперь его ждет совершенно новая жизнь. Ему хотелось вернуться назад, к Леннарду, и побеседовать с ним о рок-музыке или о последних новостях из мира мертвецов. Мысль о том, что ему предстоит, выйдя из-под защиты клиники, шагнуть в неизвестное будущее, тревожила его. Нет, не совсем так. Не тревожила. Она вызывала у него смертельный, заячий страх.

7

– Тебе обязательно надо больше кушать, – заметила Тилия, когда они покидали клинику. – А не то останутся кожа да кости. Неужели в больнице так отвратительно кормили?

Разумеется, кормили не очень вкусно. Но не успел Симон ответить, как Тилия уже продолжила свой монолог. Как она рада, что с ним снова все в порядке. Что она приготовила для него гостевую комнату. Что его брат вечером придет к ужину и т. д.

Из нее извергался поток слов, и Симон заметил: она тоже пытается скрыть, что ей неловко. Как и все эти пять месяцев. При каждом посещении Тилия, казалось, боялась сделать или сказать не то. Сегодня, в день его выписки, она чувствовала себя совсем не в своей тарелке. Женщина вела себя так, как обычно ведут себя люди, забирающие домой близкого человека из психиатрической клиники. Во время групповой терапии с доктором Форстнером Симон часто слышал об этом от других пациентов – от тех, кто дольше его состоял в «Почетном клубе чокнутых».

Перелом руки или аппендицит всегда найдут понимание и сочувствие, поскольку такое каждый может себе представить. Но если кто-то решился на суицид, тут дело обстоит иначе. Трудно или даже невозможно объяснить другому, насколько невыносимы могут быть депрессия или кошмары. Как будто рассказываешь о головной боли тому, кто ни разу ее не испытывал.

Тилия вела себя в точности так же, как родственники практически всех подростков, с которыми Симон лежал в клинике. Она старательно делала вид, будто ничего не произошло, будто речь идет о чем-то совершенно незначительном, – так пытаются прикрыть пятно на скатерти, ставя на него вазу с цветами. Можно утверждать, что скатерть снова чистая, однако каждый знает, что пятно никуда не делось, что оно под вазой.

– Дома я приготовлю тебе что-нибудь из настоящей еды, – пообещала она, широко улыбнувшись Симону, когда они покидали больницу. – Ты любишь лимонный пирог?

– Еще как! – улыбнулся Симон в ответ на улыбку тети, хотя не испытывал особого желания скалить зубы.

Мальчик оглянулся на здание больницы. Оно уже почти скрылось за ветвями разросшихся каштанов. Симон услышал, как звякнули ключи Тилии. От этого звука, несмотря на летнюю жару, он вдруг покрылся гусиной кожей.

Когда они дошли до «Фиесты» Тилии, сердце мальчика забилось сильнее. Колени сделались ватными, и он вынужден был опереться о машину. Тилия, казалось, ничего не заметила. Она, положив сумку в багажник, устроилась на сиденье водителя.

Симон опасливо открыл дверцу. Во рту у него пересохло. На лбу выступил холодный пот.

– Что-то не так? – обеспокоенно спросила Тилия. Симон отрицательно покачал головой.

– Нет, я только подумал, не забыли ли мы чего, – солгал он и сел в машину.

Впервые после катастрофы он сидел в машине. И это было ужасно. Ему стоило больших усилий заставить себя захлопнуть дверцу. Салон автомобиля перегрелся от жары, и в нос ударил неприятный запах, от которого у Симона перехватило дыхание, особенно когда он пристегнулся ремнем безопасности. Снова это ощущение стальной ленты на теле, которое он переживал в своих снах, а теперь – в реальности.

Они тронулись, Тилия включила кондиционер. Прохладный воздух приятно охлаждал кожу, однако распространял типичный автомобильный запах. Точно так же пахло в машине родителей в тот день. Желудок Симона болезненно сжался. Пока они ехали к выходу мимо больничных корпусов, Тилия рассказала ему о Майке; она называла брата полным именем – Михаэль, как родители. Но для Симона он всегда останется Майком. Майк – это Майк, брат и сам себя так называл.

С каждой минутой пути Симону становилось все хуже. Он с трудом воспринимал слова Тилии. Она рассказывала что-то связанное с автомобильной фирмой, где работали они с Майком. Симон с трудом улавливал смысл ее рассказа. Он постоянно сглатывал слюну и представлял, что находится сейчас не в душном салоне автомобиля, а где-нибудь на улице. Снаружи. На этой мысли он сконцентрировался изо всех своих сил.

«Снаружи, на свободе. Под чистым синим небом. Свободным. Я на воле и свободен. Я…» Его рука судорожно вцепилась в ручку дверцы, а сердце почти остановилось. Панический страх поднялся в нем, как чудовище из бездонного, темного моря. «Наружу, наружу, – думал он снова. – Я на воле и свободен, на воле и свободен, на воле и свободен!» Но чудовище это не укротило. Оно вплотную приблизилось к поверхности воды.

Тилия снова что-то сказала, но Симон не расслышал тетю. Ее голос доносился откуда-то издалека. Симон оглянулся, хотел переспросить, что она сказала… Но окаменел от ужаса. Это не тетя сидит рядом с ним! На водительском сиденье сидел отец, и он узнал его только по одежде. Лицо было до неузнаваемости изувечено ожогами. Его словно окатили темно-бордовым воском, под которым вздулись отвратительные волдыри. Одни лишь глаза остались прежними. Папины глаза в зеркале заднего вида – последнее, что видел Симон перед аварией. Теперь он узнал, во что превратилось лицо отца после катастрофы.

Это было ужасно. «Я схожу с ума, – подумал он, – я совершенно спятил, я реально спятил!» Симон зажмурился, надеясь, что призрак исчезнет. Но когда снова взглянул на водительское сиденье, жуткое существо по-прежнему оставалось рядом.

– Тебе нехорошо, милый?

Это был не голос отца, а чей-то утробный и низкий голос. Хриплый, звучавший глухо, будто из могилы.

– Ты вспотел, Симон. Мне снова включить кондиционер?

Затем глаза существа изменились. Они росли, расширялись и превратились в две адские глазницы. Они сначала потемнели, а потом сделались совсем черными. Вскоре в них не осталось ничего человеческого. Они блестели, как маслянистые лужицы, и Симон видел в них бесконечную злобу. Это не папа! Как только он мог поверить, что это отец?!

«Я пришел за тобой! – выкрикнуло чудовище с горящими глазами, не раскрывая безгубого рта. Его голос звучал в голове Симона. – Да, мой мальчик, ты тоже скоро умрешь!»

Симон, едва сдерживая крик, на ходу распахнул дверцу. Тормоза взвизгнули на асфальте, машина резко остановилась. Когда от сильного толчка его дернуло с сиденья, Симон ощутил ненавистно-надежное давление ремня безопасности, отшвырнувшее его назад. И снова голос, на сей раз вполне реальный. К нему обращалась Тилия. Чудовище пропало.

– Симон, ради всего святого, что с тобой?

У мальчика перехватило дыхание. Сердце стучало, готовое вот-вот выскочить из груди. Что-то внутри рычало, как насмерть перепуганный зверь.

«Наружу! Наружу! Наружу! Выйти!»

– Я… я должен выйти!

Симон отчаянно пытался отстегнуть ремень безопасности, но не мог. Трясущиеся руки не повиновались.

– Прошу тебя! – кричал он. – Высади меня!

Наконец замок ремня безопасности щелкнул, высвободив Симона. Он выскочил из машины на полоску зелени между проезжей частью и дорожкой для велосипедистов. И тут же, упав на колени, устремил взор в безоблачное небо и стал глубоко дышать. «Небо, – подумал он, – такое синее и бескрайнее».

Тилия тоже вышла из машины и подбежала к нему. Присев, она обняла мальчика.

– Я… это все я… – всхлипнула она. – Но ведь я не знала…

Симон, взглянув на нее, покачал головой:

– Ты ни в чем не виновата. Это все страх… панический страх… Он всегда находит на меня, когда не ждешь. Я тоже не знал.

Какое-то время оба молча сидели на узкой полоске травы. Симон отрешенно уставился на «Фиесту» Тилии, перегородившую проезжую часть. Аварийка продолжала мигать. Скопившиеся сзади автомобили сигналили. Выходной день, плотное движение. Кто-то из сидевших за рулем стал выговаривать Тилии, другой показал ей неприличный жест.

Симона охватила досада, что все злятся на тетю из-за него, но о том, чтобы вернуться в машину, и речи быть не могло. Ни за что на свете.

8

Отрезок пути от Фаленберга до Кессингена был довольно длинным, пешком не одолеешь, да еще в такой жаркий и душный полдень. Они решили воспользоваться рейсовым автобусом, после того как Тилия вернулась и оставила машину на стоянке возле клиники.

Остановка находилась недалеко, но, едва они к ней подошли, чувство тревоги снова охватило мальчика. Он вспомнил, что доктор Форстнер рассказывал ему о страхе перед страхом. Это единственный враг, которого ему предстоит одолеть. Симон собрал все свое мужество и вошел в автобус. Сработало. Никакой панической атаки. Салон автобуса был гораздо просторнее тесного автомобиля.

Симон так и простоял около задней двери всю поездку, вцепившись в поручень, в любую секунду готовый нажать на красную кнопку сигнала водителю. Он сосредоточил внимание на маркировке «стоп» на кнопке. Эти четыре крупные буквы успокаивали его. Если станет невмоготу, он в любой момент нажмет на кнопку, и водитель выпустит его наружу. Он повторял это про себя, хотя понимал, что водитель откроет двери лишь на ближайшей остановке. Сила аутогенной тренировки, как называл это доктор Форстнер. Если что-то себе постоянно повторяешь, в конце концов поверишь в это.

Симон сказал себе, что эта сила обезопасит его от преследовавших его чудовищ.

9

Дом Тилии стоял в восточной части городка Кессинген недалеко от берега реки Фале. Бывший крестьянский дом с острой крышей был вполне симпатичным строением в форме буквы «L», в задней его части располагалась маленькая однокомнатная квартирка. Сюда два года назад перебрался Майк. Прежде дом принадлежал дедушке и бабушке Симона. Тетя Тилия и его отец выросли здесь. В некотором смысле он вернулся сейчас к своим корням, подумал Симон.

Между тем он чувствовал себя здесь чужим. Гостевая комната, приготовленная для него тетей, была маленькой и загроможденной мебелью. Расписанный в крестьянском стиле шкаф относился, вероятно, к прошлому столетию, а за стоящим у окна столом отец Симона, скорее всего, делал когда-то уроки. Тилия все почистила и вытерла пыль, но отдававший лимоном запах моющего средства так и не смог перебить дух комнаты – смесь запахов лаванды и нафталина, связанных в памяти Симона с образом бабушки.

Он заскучал по своей уютной комнате в их квартире в Штутгарте, а еще больше – по родителям. Он постоянно думал о том, что его прежняя жизнь безвозвратно утрачена. Это причиняло ему почти физическую боль. Теперь он хорошо понимал, что подразумевают люди под словами «у него разрывалось сердце».

– Нравится тебе здесь? – спросила Тилия, ставя сумку Симона на кровать.

– Здесь мило, – ответил Симон, подумав о том, что «мило» – эвфемизм для слова «дерьмово». Но, боясь показаться неблагодарным, добавил: – Большое спасибо, что взяли меня к себе жить.

Тетя серьезно кивнула:

– Это само собой разумеется. Надеюсь, тебе здесь будет уютно.

Симон снова огляделся. Он был чужим в чужом окружении.

– А что стало с нашей квартирой? – спросил он.

– Ну… – Тилия быстро взглянула на него и отвела глаза в сторону. – Мы, то есть Михаэль и я, решили, что лучше всего ее продать. Полученные деньги положили на общий счет для вас с Михаэлем. Если ты когда-нибудь захочешь получить высшее образование или будешь нуждаться в поддержке…

– Что?! – Симон не поверил своим ушам. – Вы продали квартиру?! Не спросив меня?

Тилия снова отвела взгляд:

– Мы… мы подумали, что тебя этим лучше не загружать. Ты плохо себя чувствовал. Мы боялись, что новость сильно тебя взволнует.

Какой вежливый намек, что мнение члена «Почетного клуба чокнутых» в расчет не принимается! Симон чувствовал, как дрожит от охватившей его ярости.

– А что стало с нашими вещами? С мебелью, папиными книгами…

– Михаэль отвез все в общину, которую отец поддерживал. Я уверена, что Ларс одобрил бы его действия.

– И вы отдали все, что там…

Симон умолк, сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Он должен успокоиться. Если он сейчас сорвется, начнутся новые проблемы, а их у него и так хватает. Однако ему было немыслимо больно от того, что его мнения никто не спросил и теперь от его прежнего дома ничего не осталось. Исчезли все вещи, привязывающие его к жизни, потому что только вещи надежны, они порядочнее и вернее людей. CD-диск навсегда останется CD-диском, а книга – книгой, они не меняются. А вот люди меняются часто, с этим он уже сталкивался. Именно поэтому ему важно было видеть вокруг привычные вещи. Он никогда бы не согласился с ними разлучиться. С некоторыми уж точно нет.

Только в одном он был солидарен с тетушкой: папа не возражал бы, чтобы его вещи передали на благотворительность. Он несколько лет помогал организации, которая поддерживала больных раком. И самого Симона что-то связывало с этой организацией, но он не мог вспомнить, что именно, как ни пытался. Снова один из этих проклятых провалов в памяти. Создавалось ощущение, будто его мозг весь продырявлен, как кусок швейцарского сыра. Но отчего это происходило? Действительно ли шок был тому причиной?

Он поймал себя на мысли, что снова потирает свои шрамы, и поспешно сунул руки в карманы.

– Твои вещи мы, разумеется, оставили, – поспешила заверить его Тилия. – Михаэль упаковал все в картонные коробки. Они стоят в подвале. Гостевая комната, к сожалению, слишком мала.

И, словно по волшебству, тотчас снизу донесся голос:

– Эй, вы, где вы там прячетесь?

И тут же на лестнице послышались быстрые шаги. В синей рабочей спецовке в комнату вошел Майк. Он только что вернулся с работы. С их последней встречи на Новый год у Тилии Майк мало изменился. Загорелое лицо, темные, коротко подстриженные волосы. Но с бритвой брат по-прежнему конфликтовал.

Увидев Симона, Майк улыбнулся во весь рот:

– Хелло, малыш!

От радости сердце Симона запрыгало.

– Майк! – прошептал он. – Бог ты мой, Майк!

– Рад снова видеть тебя, братишка. Честно признаться, я боялся, что ты сердишься на меня.

– Сержусь? За что?

– За то, что я не навещал тебя в больнице.

– Ерунда, – возразил Симон. – Может быть, скучал по тебе, но не сердился. Я всегда знал, что ты не выносишь больниц. Но ты мог бы хоть раз послать эсэмэс.

Майк, высвободившись из объятий брата, посмотрел на Симона.

– Да, нужно было послать. Но я не знал, что тебе… что мы тебе… Даже не знаю, как это объяснить… – Он беспомощно пожал плечами.

– Я понимаю, – ответил Симон. По крайней мере, его брат был честен и не искал отговорок. – Главное, ты хотя бы не считаешь меня треплом.

– Хоть ты и мог приврать, – улыбнулся Майк.

– Так же, как и ты. – Симон улыбнулся в ответ, а затем снова посерьезнел. – Майк, пообещай, что мы никогда не расстанемся.

– Я всегда рядом, малыш. Честное слово! Не забывай об этом никогда.

Во взгляде Майка что-то проскользнуло. Но Симону теперь это было безразлично. Они снова были вместе, все остальное не в счет. Если Майк будет рядом, кошмары точно исчезнут. Именно на это он надеялся.

10

Чуть позже он, усевшись за кухонным столом, слушал брата. Он заметил, что Майк старается избегать всех серьезных тем, а также не затрагивает ничего, что произошло уже после смерти родителей.

Даже в этом смысле Майк ничуть не изменился. Все, что творилось в его душе, он предпочитал не выставлять напоказ, а разбирался со всеми своими проблемами сам. Казалось, он стеснялся показывать чувства, потому что это могло быть воспринято другими как проявление слабости. Майк всегда хотел быть таким, как его идолы на постерах: Брюс Уиллис, Вин Дизель, Шварценеггер и Дуэйн «Рок» Джонсон – прикольные типы, лишенные недостатков. Поэтому братья уклонялись от серьезных тем, а обсуждали с воодушевлением, к примеру, красный «Форд-Мустанг» с двигателем 1969 года выпуска, который Майк реставрировал для одного из заказчиков.

– Настоящее сокровище! Скоро снова будет как с конвейера. Завтра получит новую лакировку. Два компонента в одном – унилак! Только для элитных авто.

Майк всегда был помешан на автомобилях. Симон же не умел долго поддерживать беседу на автомобильную тему – в особенности теперь, когда у него развилась настоящая фобия, не позволяющая ему находиться внутри машины, – но он любил выражение глаз Майка, когда тот говорил о любимом предмете. Майк мог быть таким страстным и темпераментным – в этом Симон ему завидовал, несмотря на искреннее восхищение. Старший брат был его полной противоположностью.

Тилия, стоя у плиты, помешивала мясо в большой кастрюле. Знакомый аромат жаркого с приправами и паприкой наполнял кухню. Этот запах напомнил Симону об отце. Говяжий гуляш с домашними клецками и овощами в масле по бабушкиному рецепту был любимым папиным блюдом. «Вкус родного дома», – сказал он однажды Симону.

При этой мысли мальчик слегка поежился, хотя в доме было жарко. Симон в который раз вспомнил взиравшее на него с водительского сиденья Тилии чудище. О галлюцинации, притворявшейся папой, пока лицо не расплылось в монструозную харю. С нечеловеческими глазами. С полным ненависти взглядом. Произносящего злобные, полные ненависти слова: «Ты тоже должен был умереть!»

Симону снова захотелось почесать шрамы, но он сумел побороть себя. Между тем он был благодарен Тилии за то, что она промолчала об инциденте в машине. Это было бы ему крайне неприятно. Но больше всего Симона занимал вопрос, почему он вообще увидел это чудовище. Удалось ли ему хоть чуть-чуть заглянуть за таинственную дверь из своих снов? Видел ли он что-то реальное, о чем сейчас не мог вспомнить? Он надеялся, что однажды сумеет вспомнить.

Тилия поставила на стол кастрюлю с дымящимися клецками.

– Михаэль, ты уже рассказал Симону главную новость?

– Новость? – переспросил Симон.

Майк вздохнул и посмотрел на скатерть.

– В общем… так сказать… у меня теперь кое-кто есть! – улыбнулся он Симону.

– У тебя новая подружка?

– Ее зовут Мелина.

– Ага, – произнес Симон, спрашивая себя, в чем же заключается главная новость. У Майка всегда была какая-нибудь подруга.

– Малыш, теперь у меня все по-серьезному. Мы уже почти полгода вместе.

В глазах Майка снова искрилось восхищение. Как и тогда, когда он рассказывал о двигателе. Может, даже немножко сильнее. Наверняка на сей раз это было что-то по-настоящему серьезное.

– Пора бы уже. – Тилия, взяв тарелку Майка, стала накладывать ему еду. – Я имею в виду, что ты, Михаэль, наконец-то стал серьезнее. У прошлых твоих девочек я еле успевала запоминать имена – так быстро они менялись.

– Ты преувеличиваешь, – возразил Майк и снова повернулся к брату. – Мелина тебе точно понравится, малыш. Это настоящая женщина-мечта!

Симон не вполне понимал, что брат под этим подразумевает. У него никогда не было настоящей подружки, а если он останется таким же робким, как сейчас, то и не будет. Он ответил улыбкой на улыбку – как обычно поступал в подобных ситуациях. Улыбка скрывает неуверенность, а это он усвоил рано.

Тут Тилия поставила большую тарелку и перед ним:

– Кушайте, мальчики. Захотите добавки, полýчите. Симон смотрел на гуляш, на соус, на клецки, на горох, картофель, соцветия цветной капусты… Все перемешано. Тилия готовила превосходно, он был голоден, однако сейчас не смог бы проглотить ни кусочка такой еды. Тилия заметила его взгляд и обеспокоенно спросила:

– Что-то не в порядке? Я что-то не так сделала? Или ты не любишь гуляш?

Симон уткнулся в тарелку:

– Все хорошо, только…

Мешанина на тарелке его раздражала. И выглядела неаппетитно. Мама раньше пыталась ему объяснить, что в желудке все равно все перемешается, однако на тарелке он предпочитал порядок. Все должно быть на своем месте – иначе он не мог есть.

– О, – выдохнул Майк, – извини, я совсем забыл! – Он встал и обратился к Тилии: – Не беспокойся, мы сейчас сами все сделаем.

Майк подошел к буфету, достал из него три маленьких тарелки и поставил перед Симоном. Затем аккуратно все разложил: на одну тарелку гуляш, на вторую – клецки, на третью – овощи.

– Спасибо, Майк, – с улыбкой поблагодарил Симон. Он не знал, что сказать Тилии, поэтому подвинул к себе тарелку с овощами и смущенно пожал плечами. Майк улыбнулся:

– Мой упрямый младший братишка! С ним всегда так было. Не бери в голову, тетушка. Симон нуждается в своем, особом порядке: все должно быть как всегда. Это радует его. Не правда ли, малыш?

Симон почувствовал, как у него кровь прилила к щекам. Наверняка он сейчас был таким же красным, как кусок перца на тарелке. Тилия, присев, вздохнула с облегчением:

– Вижу, что мне еще предстоит изучить твои привычки, Симон. Но я сделаю все, чтобы тебе помочь. Вдвоем мы приведем твою новую жизнь в порядок!

– Да ведь это уже получается! – Майк похлопал Симона по плечу. – Симон – славный мальчишка! Когда-нибудь он составит конкуренцию самому Эйнштейну, могу поспорить. И он сам должен понять, что перемен бояться не стоит.

«Легко тебе говорить, – подумал Симон. – Если бы жизнь была похожа на математику! Тогда можно было бы все заранее рассчитать и всюду царил бы полный порядок». Но прежде чем он успел что-либо произнести, запищал мобильник брата.

– Ах, уже поздно! Прости, Тилия, мне нужно бежать! Спасибо за великолепную еду! Ты была на высоте, как всегда. – Он взъерошил Симону волосы и подмигнул ему: – Здорово, что ты снова с нами, малыш! Спи хорошо и не забывай: то, что видишь во сне в первую ночь на новом месте, обязательно сбывается. Пусть тебе приснится что-нибудь чудесное, хорошо?

– О,кей, я постараюсь!

– А если тебе ничего не приходит в голову, увидь во сне, что твой старший брат выиграл в лотерею.

– Тогда пусть это буду я сам! Куплю тебе масляный двигатель!

– Мечта! – ответил Майк, рассмеявшись.

В дверях он остановился и обернулся:

– Эй, малыш, а это ты помнишь? – Он начал вращать глазами, поднес к лицу руку, слегка согнутую в локте, и сымитировал пуканье.

Симон и Тилия расхохотались. Майк поклонился, как актер перед публикой. Затем сделал пируэт а-ля цирковой слон и, помахав рукой на прощание, скрылся за дверью.

Симон посмотрел брату вслед. Как ему хотелось быть таким, как Майк! Привлекательным, остроумным и всегда имевшим в запасе что-то интересное. Но он был пленником своей черепной коробки, запертым в ней вместе со своими страхами и навязчивыми состояниями, под охраной главного надзирателя, которого врачи называли легким аутическим расстройством. Тогда он был еще маленьким, но хорошо понял, что чем-то отличается от других. И, каким бы легким ни было это расстройство, оно основательно осложняло ему жизнь, ежедневно напоминая о себе.

Эта непохожесть на остальных каменной стеной стояла между ним и нормальной жизнью. Она превращала его в жертву Ронни и ему подобных, и сейчас именно она не позволяла Симону вернуться к нормальной жизни. Он готов был отдать все что угодно, чтобы стать таким, как все. Насколько легче стала бы его жизнь!

11

Когда Симон вошел в комнату Тилии, по местному телевидению передавали новости. Тетя уютно устроилась перед телевизором на кушетке со стаканом чая со льдом. Она обмахивалась тележурналом, пытаясь прогнать духоту. День был жаркий и безветренный, даже к вечеру термометр не опустился ниже 26 градусов.

– Возьми себе тоже стакан на кухне, – сказала она, указав журналом на графин с чаем, в котором плавились кубики льда.

В это время закончился репортаж о демонстрации в Берлине, и на экране появилась фотография светловолосой девушки. Она была красивая, у нее были лучистые голубые глаза. На снимке она улыбалась фотографу. Однако подпись под фото вмиг разрушила радостное настроение: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

– О боже, это же Леони! – Тилия вдруг отбросила в сторону журнал и усилила громкость телевизора.

«Полицейская инспекция Фаленберга просит вашей помощи, – произнес диктор. – Вчера в Фаленберге пропала шестнадцатилетняя Леони Вильке. Около 19:00 отец подвез ее к кинотеатру, где она должна была встретиться с друзьями. Но на встречу она не пришла. Свидетели видели, как Леони выходила из машины отца. Дальше ее след теряется». Картинка сменилась: теперь на экране было множество полицейских машин. Показали также и вертолет.

Симон невольно вспомнил вертолет, который наблюдал из окна кабинета доктора Форстнера. Только тогда он не знал, кого ищут в лесу.

«Несмотря на продолжительные активные поиски, Леони до сих пор не найдена, – продолжал диктор. – Попытки найти Леони по ее мобильному телефону тоже пока безуспешны. “О причинах ее исчезновения ничего не известно, – сообщил инспектор полиции. – Но в восточной части Фаленбергского леса нашли ее пустую сумочку, из чего можно сделать вывод, что Леони могла стать жертвой преступления”». Фото Леони снова появилось на экране, на этот раз под ним вспыхнул телефонный номер.

«Леони Вильке ростом 1 м 62 см, стройная, волосы светлые, гладкие, длиной до плеч. Одета была в черные джинсы, черную футболку, красную кожаную куртку и красные спортивные туфли. Кто может что-либо сообщить о пропавшей девушке, просим обращаться в полицию». На этом сообщение завершилось. Выпуск новостей закончился прогнозом погоды. Она по-прежнему обещала быть солнечной и жаркой.

– Надеюсь, с ней не произошло ничего из того, о чем говорят… – произнесла Тилия, не отрывая взгляда от экрана.

Она не рискнула произнести вслух слово, вертевшееся у нее на языке. Отвратительное слово, означавшее много страданий. Джессика тоже никогда не могла его произнести вслух. Это была девочка, с которой Симон познакомился в клинике. Она столкнулась именно с тем, что тетя Тилия предполагала в случае с Леони. Для Джессики произошедшее тоже было непроизносимым, прежде всего потому, что неизвестный преступник так и не был пойман. Он напал на нее на лестнице, когда она возвращалась домой из художественной школы. Никто не мог ничего сообщить, а неизвестный преступник будто испарился.

С этого момента Джессика перестала доверять мужчинам. Когда Симон впервые с ней заговорил, она грубо бросила, чтобы он оставил ее в покое. «Ты тоже волк в овечьей шкуре, ты один из них!» – сказала она. Таково было ее обычное представление о мужчинах. На занятиях по групповой терапии она часто употребляла это выражение, и наверняка не только на занятиях.

– Ты знаешь эту Леони? – спросил Симон тетю.

Тилия выключила телевизор.

– Нет, близко не знаю. Однажды она проходила производственную практику в нашей фирме. Это было пару лет назад. Она милая девочка. Надеюсь, с ней ничего плохого не случилось.

Симон бросил взгляд из окна, где заходящее солнце окрасило верхушки крон в красный цвет. Где-то там находилась девочка примерно его возраста. Одна. Перепуганная. Возможно, даже мертвая.

12

Симон вертелся в кровати без сна. В тесной гостевой комнате было слишком жарко и душно. Он вспотел, хотя на нем были всего лишь легкие шорты. Несмотря на то что было уже за полночь и окно было открыто, воздух в комнате почти не охладился. Снаружи было не намного прохладнее, но там хотя бы не воняло средством от моли. Там все дышало влажностью ночи и лесной хвоей.

Во дворе было темно, и Симон с трудом различил красный мотороллер у входа в квартиру Майка. Подняв голову, Симон увидел над собой усеянное крупными звездами небо. Иногда, когда он проводил летние каникулы у бабушки с дедушкой, папа показывал ему звезды. «Здесь, в деревне, они видны куда лучше, чем в городе, – объяснил он Симону. – Здесь гораздо меньше источников света. Понимаешь, о чем я?» – «Об уличном освещении и автомобильных фарах», – прошептал мальчик в темноту ночи и улыбнулся. Сейчас было все как тогда. Только отца рядом больше не было.

Он окинул взглядом небосвод, пытаясь вспомнить форму и название созвездий, которые показывал ему отец. На востоке он различил Лебедя. Самая яркая его звезда называется Денеб, вспомнил Симон. Этот рисунок обозначают еще как Северный крест. Справа виднелась Лира. Она имела форму параллелограмма, ярче всех в котором светила Вега. Под ней располагалось созвездие Орла. Здесь тоже находится одна из самых ярких звезд – Альтаир. «А теперь проведи мысленно линию между Альтаиром, Денебом и Вегой, – услышал он в памяти голос отца. – Что ты видишь?» – «Треугольник».

Симон грустно опустил глаза. Почему эти воспоминания так болезненны? Совсем как свет звезд: ты его видишь спустя тысячелетия, хотя звезда, может, уже давно погасла. Он был так погружен в свои мысли, что не сразу заметил старый «Мерседес», пересекший двор. Лишь когда Симона ослепили фары, он отступил от окна на шаг. Мотор смолк, и Симон услышал, как обе дверцы тихо открылись, а потом захлопнулись. Симон осторожно выглянул во двор. Ему было любопытно, как выглядит «женщина мечты» его брата.

В темноте он мало что смог различить, но Мелина показалось Симону красавицей. Во всяком случае, она была высокой стройной блондинкой – такие девушки всегда нравились Майку. Ее каблучки процокали по плитам двора, когда она побежала к мотороллеру.

– Ты его уже починил? – спросила она вполголоса.

– Ясное дело! Проблема была в подаче бензина. – Майк подошел к девушке и обнял ее.

– Ты просто сокровище!

Она поцеловала Майка в губы. Симон отступил от окна. Он почувствовал себя шпионом; ему бы самому не понравилось, если бы кто-нибудь за ним так следил. Он зевнул и хотел было снова лечь спать, но тут услышал, как Мелина спросила:

– Твой младший брат уже здесь?

– Да, сегодня приехал.

Теперь Симон стоял у окна и слушал. Когда речь шла о нем, не грех было и подслушать.

– Ну и как он? – спросила Мелина.

– Симон в порядке. Я позабочусь, чтобы с ним ничего не случилось.

– Но ведь он лечился в психиатрической клинике…

– Тилия говорит, что его врач очень им доволен. Конечно, малышу тяжело, потому что сейчас вокруг столько нового, а со всякого рода переменами он никогда не дружил. В детстве он сердился, когда родители переставляли мебель. И за столом все должны были сидеть в определенном порядке. Все непривычное ввергало его в панику. Ничего удивительного, что сейчас ему нелегко и приходится бороться с собой. Случившееся – большой удар для всех нас, а для него в особенности. Симон всегда цеплялся за родителей. Но ничего, он со всем справится.

«Я не цеплялся за них! – раздраженно подумал Симон. – Я их любил. Больше, чем ты, Майк. А что касается мебели, старый порядок был практичнее, и в нем было больше симметрии. Но вас такое ведь никогда не интересовало».

– Ты ему уже сообщил? – настороженно спросила Мелина.

– Нет. Сегодня он первый день здесь. Это было бы для него слишком. А ты? Ты ему наконец-то сказала?

Майк произнес это таким тоном, что слово «ему» прозвучало как ругательство.

– Да, я с ним поговорила. – Мелина вздохнула. – Он, разумеется, дико разозлился. Надеюсь, он скоро смирится, что я живу своей собственной жизнью и что я с тобой.

– Но ведь он против или что?

Мелина снова вздохнула.

– Ему придется смириться.

Повисла пауза. Симон не отваживался пошевелиться и даже дышать старался беззвучно. Ни в коем случае эти двое не должны заметить, что сверху их разговор подслушивают. Наконец Майк сказал:

– Пойдем в дом.

Шаги по плитам, хлопок входной двери. Симон упал на кровать. Уставившись в потолок, он размышлял над тем, что сейчас услышал. Он знал, что его брату всегда было тяжело принять его непохожесть на других. Однако Майк был одним из немногих, с кем Симон мог говорить откровенно. И сейчас его очень беспокоило, что подразумевал старший брат. Что означала эта фраза: «Это было бы для него слишком»? Что недоговаривает Майк?

13

«Тебе ни за что не спастись! Никогда!» Этот глухой, злобный голос позади. Симон пополз еще быстрее. Все тело свело судорогой. Все болело и ныло. Носом шла кровь, а во рту ощущался отвратительный привкус ржавых гвоздей. Непрекращающийся рев сирены мучительно завывал в голове, болезненно участившийся пульс болью отдавался в висках. Казалось, мозг раздувается и раздувается – и вскоре череп лопнет.

Еще сложнее было овладеть собой. Едва он попытался подняться и идти прямо, как все вокруг начинало вращаться вокруг него. Он терял равновесие, шатался, точно пьяный, и снова падал.

«Я до тебя доберусь!»

Снова этот злобный голос. Симон заторопился еще больше. Ему надо прочь отсюда. Ободранные ладони и колени саднят. Они горели огнем, когда он в панике полз по асфальту. Прочь отсюда! Прочь отсюда! Прочь отсюда! Потому что позади бушевал настоящий пожар. Он чувствовал его спиной, ощущал жар и треск, словно за ним бросился вдогонку сам ад.

Он увидел яркую вспышку пламени, поглотившую синий «Форд» и все вокруг. В ноздри ударила отвратительная вонь горелой резины, раскаленного металла, бензина и еще чего-то, о чем Симон предпочитал не задумываться. И это Нечто, преследующее его.

«Ты не сбежишь, Симон!» Он не осмеливался обернуться. Ему надо прочь. Прочь, прочь, прочь! Как можно дальше. Заднее стекло лопнуло, брызнули осколки. Трещал огонь. Воздух, с воем исторгавшийся из еще одной лопнувшей шины, напоминал крик. Наконец завывание сирены прекратилось. Внезапно наступившая тишина показалась мальчику еще более зловещей, чем адские вопли. Позади Симон услышал шаги. Шаги приближались.

Симон продолжал двигаться, стремясь отползти как можно дальше от того, что его преследовало. Подальше от горящей машины, похожей на факел, воткнутый между стволами. По обе стороны от него был лес. Огромные ели, чьи гигантские ветви заслоняли свет. В темном подлеске Симону показалось, что он заметил горящие глаза. Они смотрели на него. Он услышал другие голоса. Тихие, угрожающие, шепчущие.

«Смотрите-ка, это он! Симон! Симо-о-он!» И злобное хихиканье. «Иди сюда, Симон! Иди к нам! Да, иди к нам, потому что ты один из нас!» Он снова хотел встать и умчаться прочь, но ноги опять не повиновались ему, и он растянулся во весь рост. С огромным трудом он ползком продвигался дальше. Она снова была здесь – эта дверь поперек лесной дорожки. «Я знаю эту дверь! – думал он. – Я должен в нее войти! Это важно». Он схватился за дверную ручку и надавил вниз изо всей силы. Дверь не поддалась.

«Считай, ты попался!» Злой голос позади него подобрался к Симону опасно близко. В отчаянии Симон тряс ручку, колотил в дверь снова и снова. Никто не открывал. За дверью он различил какие-то голоса. Голос женщины. Она была взволнована и заикалась. Симон не мог разобрать, что она бормочет. Потом чудище с утробным криком приблизилось к нему чуть ли не вплотную. От его шагов дрожала земля. «Останься здесь, Симон! Останься! Ты ведь тоже должен был погибнуть!»

Мальчик в панике замолотил в дверь кулаками, призывая на помощь… И проснулся. Он понял, что лежит на полу у кровати. Перед ним в темноте стоял ночной столик, в дверцу которого он во сне молотил кулаками. Дверца распахнулась, ящик за ней был пуст. Он, кряхтя, уселся, прислонившись к кровати. Мальчик был весь в холодном поту.

Снова этот сон. Снова дверь. Но на этот раз все было даже хуже, чем прежде. На этот раз за ним гнались. Этот монстр с утробным голосом. Наверное, тот самый, которого он уже видел в машине Тилии. Он даже не отваживался оглядеться вокруг, потому что, чем бы это ни было, оно лишало его рассудка. В этом Симон был твердо убежден, даже понимая, что это всего лишь сон.

Нужно было вспомнить, что ему говорил доктор Форстнер о психогигиене. «Пусть эти чистильщики в твоей голове закончат работу. Дай им немного времени, все твои ночные кошмары исчезнут сами собой». Оставалось лишь надеяться, что все так и будет. Как он уповал на то, что Майк ошибся насчет сбывающихся снов. То, что он увидел сегодня во сне, ни в коем случае не должно сбыться!

14

Казалось, Тилия не слышала, как Симон кричал ночью. По крайней мере, она об этом не заговорила, когда он утром пришел в кухню. Стоя у окна, она смотрела на освещенный солнцем сад и маленькими глотками пила кофе. Крохотное, висящее над раковиной радио передавало последние известия. Все еще не нашли никаких следов исчезнувшей девочки. Никто не знал, что случилось с Леони.

– Что ты хочешь на завтрак? – спросила Тилия. Она убавила звук радио и приоткрыла дверцу холодильника. – Посмотрим-ка, что у нас есть. Мармелад, мед, немного колбасы и сыра… Или сварить тебе яйцо?

Симон отрицательно покачал головой:

– У тебя есть хлопья?

– Боюсь, что нет.

– Жаль.

– Овсянка на замену пойдет?

– У тебя найдется молоко и какао-порошок?

– Только молоко.

Симон кивнул:

– Ладно, сойдет.

Он достал из холодильника пакет апельсинового сока и налил себе. Затем сел и задумался, глядя на стакан. Все эти изменения – как ему с ними справиться? Майк был вчера прав, сказав о нем: он должен стараться побороть себя. Но Симон не был таким уверенным и целеустремленным, как брат. Он давно уже должен был с собой справиться. Но куда там ему! Ведь он проклятый фрик, изгой, не способный выскочить из своей кожи. Пытаться себя переделать – чистый идиотизм. Он такой, как есть. Тут уж ничего не изменишь. У Симона не было склонности к повседневной рутине и к привычкам, которые вселяли бы в него уверенность. И служили бы ему прибежищем… В клинике ему удавалось с этим как-то справляться, но там он находился ограниченное время. А теперь…

Его обычный завтрак состоял из большой чашки хлопьев, которые он обильно посыпал какао-порошком и заливал молоком. От молока с какао он может набрать вес, как говорила мама. С тех пор Симон предпочитал продукты, которые она покупала, в точности те, даже тех же брендов. Он хотел, чтобы и сейчас все было, как тогда, то есть как всегда. Сестер в клинике это не приводило в восторг. «Такой сладкий завтрак может навредить здоровью, когда-нибудь он это еще на себе почувствует!» – говорили они.

Как ему недоставало мамы! Каким маленьким и беззащитным он себя ощущал! Вот это и порождало ненависть к себе.

– Думаю, нам надо составить список твоих любимых продуктов, – предложила Тилия и села с ним за кухонный стол. – И еще мне надо с тобой кое о чем поговорить.

Тон, каким это было сказано, насторожил Симона.

– О чем ты хочешь со мной поговорить?

Тилия ласково взяла Симона за руку. Ее взгляд стал серьезен.

– Ты должен понять, что для меня все случившееся тоже очень тяжело, – заговорила она и закусила нижнюю губу; в какой-то момент ему показалось, что тетя борется со слезами. – Как твоя крестная я пообещала всегда быть с тобой, и я готова… Только вот… У меня ведь никогда не было детей, как ты знаешь. В какой-то мере я боюсь ответственности, боюсь что-то сделать не так. Я не хочу причинить тебе никакого вреда, понимаешь, Симон?

– Не волнуйся. – Он пожал ее руку, как это делал отец, когда хотел донести до Симона нечто важное. – Ты все всегда делаешь правильно! Я это давно понял.

– Да-да, я знаю, – сказала она с улыбкой. – У тебя сильный характер. И все же я думаю, здесь неподходящее окружение для тебя. Тебе нужен размеренный распорядок дня, общение со сверстниками. Ничего этого я не могу тебе предложить. Сейчас я в отпуске, но скоро должна буду вернуться на работу… Иногда я возвращаюсь поздно, и мой образ жизни никак не назовешь размеренным.

Симон выпустил ее руку:

– Что ты хочешь сказать?

Тилия снова улыбнулась, но на этот раз довольно вымученно.

– Через две недели начинается новый учебный год, – напомнила она. – И я думаю… думаю, что в интернате тебе было бы лучше.

Симон сжался, будто в него угодила молния.

– В интернате?

– Да, при гимназии Фаленберга есть интернат. Все отзываются о нем очень хорошо. Мы с твоим отцом тоже в нем учились.

– Но ведь вы там не жили?

– Нет, мы жили с родителями… – Тете явно трудно было закончить фразу, и она старательно избегала смотреть Симону в глаза. – Пойми, я желаю тебе только добра. Фаленберг всего лишь в паре километров отсюда.

– Если я тебе мешаю, я мог бы жить у Майка, – предложил Симон. Он изо всех сил старался, чтобы его голос предательски не дрожал. – Майк был бы не против.

Тилия вздохнула и пристально посмотрела на него: – Симон, я уже обсуждала это с Михаэлем.

Он снова вздрогнул как от удара током:

– Значит, и Майк согласен с тем, чтобы я переехал в интернат?

Она кивнула:

– Пойми, у твоего брата своя жизнь. А тебе предстоит жить своей собственной. Разумеется, мы тебя будем поддерживать как можем, но ты должен дать нам такую возможность.

От охватившего его ужаса Симон уставился в пространство, словно оглушенный. Вот, значит, какое решение тетя с братом приняли за его спиной! Ведь такого фрика, как он, не стоит лишний раз волновать! И сейчас ведь речь шла уже не о его барахле из родительской квартиры. Речь шла о его будущем. Этого мальчик не мог осмыслить.

– У тебя сегодня после обеда назначена вступительная беседа, – добавила Тилия. – Надеюсь, ты пойдешь со мной.

– Уже сегодня?

Симон вцепился обеими руками в край стола. Ему казалось, что пол под ногами ходит ходуном. Будто вращение Земли ускорилось. Авария, клиника, встреча с Тилией и братом, а теперь вот интернат… Жизнь его уподобилась бурному потоку. И зацепиться было не за что. И вдобавок Майк был согласен!

– Пожалуйста, пойми, – сказала Тилия, – да, все произошло слишком быстро. Но решение о поступлении новых учеников принимается во время каникул, тут уж ничего не изменишь. Ты хотя бы убедишься, что там хорошо.

– А разве я могу принять другое решение?

Симон сформулировал свой вопрос так, потому что заранее знал ответ. Но надежда умирает последней. Так часто говорила мама.

– Там тебе точно понравится, – убеждала племянника Тилия, и ее голос звучал почти доверительно. – Вот увидишь, что так для тебя будет лучше.

Внезапно у Симона возникло ощущение, будто чья-то рука сдавливает ему горло. И снова мучительно захотелось почесать шрамы. До крови расчесать их. Чтобы почувствовать, что он на самом деле существует и что все происходящее не галлюцинация. Он ни секунды больше не задержится на этой кухне.

– Мне надо на воздух, – пробормотал он и, поднявшись, направился к двери.

– Симон! – крикнула Тилия ему вслед.

Он обернулся. В ее глазах стояли слезы.

– Беседа в три часа, – сказала она. – Ты обещаешь вернуться вовремя?

Секунду или две он колебался, потом согласно кивнул. А что ему еще оставалось? Мальчик выбежал из дома. По пути к двери в его голове снова зазвучал голос. Все тот же злой голос из его ночных кошмаров: «Ах ты, бедняжка! Никто тебя не любит. Никто не хочет тебя терпеть. Даже твой расчудесный братец. Все хотят от тебя отделаться. Потому что ты тоже должен был умереть!»

Симону хотелось завопить, но нужно было сдерживать себя.

15

В подвале клиники детской и подростковой психиатрии было маленькое помещение, где висел большой мешок с песком. На него можно было выплескивать свои эмоции. Симон награждал мешок ударами и пинками, мог при этом кричать, пока ему хватало дыхания. До тех пор, пока без сил не падал на пол. Такой мешок пригодился бы ему сейчас. Симон изо всех сил колотил бы его, выпуская наружу злость и отчаяние. Кричал бы во весь голос: «Вы меня не получите!» или «Хочу обратно в свою прежнюю жизнь!» Возможно, даже рычал бы, как зверь. Или все вместе.

Благодаря хорошей звукоизоляции происходившее в подвале никому не мешало. И даже услышь кто-то его крик, проблем не возникло бы. В конце концов, это помещение принадлежало «Почетному клубу чокнутых». Единственной целью посещавших его было бить и кричать.

Стоя перед домом Тилии, Симон вынужден был подавить в себе желание закричать. Он глубоко дышал, лицо исказила судорога. Ему потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы в ярости ничего не пнуть ногой и не размолотить. Устройство для чистки обуви в форме ежа около входной двери. Садового гномика на краю грядки. Гном идиотски ухмылялся – он был просто идеальной мишенью.

Ах, этот проклятый гном! Хотелось пнуть его прямо в лицо, чтобы стереть эту дурацкую улыбку, превратить его в груду осколков! Но тогда Тилия сочтет племянника настоящим сумасшедшим. Может, стоит обежать вокруг дома? Выпустить пар? Или просто пробежаться? Но куда? Он совсем не знал местности. Вдруг он увидел велосипед. Тот стоял под навесом среди садовой утвари, где Майк держал и свой «Мерседес». Судя по слою пыли и паутины, брат давно не пользовался своим маунтинбайком. При этом цепи были смазаны, и тормоза в порядке. Наверняка Майк не будет против, если он воспользуется его железным конем.

Сначала Симон сделал пробный круг по двору, затем выехал на улицу. Убедившись, что велосипед полностью исправен, он двинулся в сторону главной улицы. Это было недалеко от велосипедной дорожки, проходившей вдоль скоростной трассы на Фаленберг. И тут Симон понял, куда поехать. Надавив на педали, он поехал быстрее, а потом еще быстрее. Под рукой не было мешка с песком, желание кричать приходилось сдерживать, однако быстрая езда все же помогала выплеснуть эмоции.

Солнце жарко светило в безоблачном небе. Симон вспотел так, будто на него вылили ведро воды, но это было ему безразлично. Доехав до окраины Фаленберга, он повернул в сторону кладбища. Он почти выбился из сил.

16

Чуть позднее Симон остановил велосипед перед железными коваными воротами. Он почувствовал, что перегрузил мышцы ног. Они болели, но это была приятная боль. Правильное осознание себя предполагает также осознанное ощущение своего тела, говорил его специалист по телесной терапии. «Mens sana in corpore sana» – «В здоровом теле здоровый дух». После кошмара минувшей ночи Симон сильно сомневался, так ли уж здоров его дух. Но отгонял эту мысль.

Несмотря на одеревеневшие ноги, он выволок велосипед на лесную дорогу. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы маунтинбайк у него стащили, ведь он не его, а Майка. Медленно пошел Симон вдоль ряда могил. В каком-то смысле ему показалось абсурдным, что он должен искать могилы своих родителей. Но ведь его не было на похоронах. Тогда он такого просто не выдержал бы.

Когда гробы с телами его мамы и папы опускали в землю, он находился в тесном подвальном закутке для терапии. Как безумный он колотил и колотил по мешку с песком, да так, что его шрамы, едва затянувшиеся, снова стали кровоточить. Но Симон сначала этого даже не заметил. Он обратил внимание на них лишь тогда, когда на кожаной поверхности боксерской груши отпечатались кровавые пятна.

В тот день он пребывал в таком же отчаянии, как и сегодня, когда Тилия заговорила об интернате. Жизнь, или судьба, – как ее ни назови – разом отняла у него все самое дорогое. А теперь его, Симона, сироту, прогоняли – теперь, когда ему только предстояло научиться стоять на собственных ногах.

Он не спеша шагал вдоль рядов могил и читал имена на надгробиях. Новые захоронения находились в западной части кладбища. Какое же надгробие выбрали Тилия и Майк? Он прошел мимо гигантской мраморной скульптуры ангела, расправившего огромные крылья над могилами, словно в знак защиты. На голове ангела сидела ворона, злобно глядевшая на Симона. Судя по всему, в это время дня он был на кладбище единственным живым существом.

Собираясь перейти к другому ряду могил, он вдруг заметил на земле нечто, заставившее его остановиться. И прищуриться, чтобы убедиться, что не ошибся. Но нет, это действительно были вытянутые ноги! Кто-то лежал на одном из надгробий в паре десятков метров от него! Внезапно сердце Симона забилось сильнее. Он нервно облизал пересохшие от волнения губы. Оттуда, где он стоял, Симон мог видеть лишь длинные худые ноги, обтянутые черными джинсами и обутые в кроссовки с улыбающимися черепами. Он осторожно продвинулся на несколько шагов вперед.

Это была девочка-подросток. Она лежала на спине в тени большой ивы, вытянувшись на надгробии. Девочка не шевелилась, глаза ее были закрыты, руки сложены на груди. Футболка и растрепавшиеся крашеные волосы чернотой не уступали джинсам, потому лицо незнакомки казалось таким же бледным, как белая мраморная плита. Она выглядела как мертвая. Даже муха, ползающая по ее руке, казалось, ей не мешала.

Теперь Симон находился всего в нескольких метрах от нее. Его сердце билось так громко, что он едва слышал свои шаги по дорожке. Девочка по-прежнему не шевелилась. Или она его не слышит, или… А если она на самом деле умерла? Симон потряс головой. Нет, это было просто невозможно! Никто бы не оставил труп на надгробной плите. И уж точно не в такой позе.

– Эй, привет!

Симон приблизился еще на один шаг.

– С тобой все в порядке?

Девочка резко села. Симон от неожиданности отскочил назад.

– Вот черт! – воскликнула она, взглянув на Симона с упреком. – Ты до смерти меня перепугал!

– Послушай, я подумал, тут труп. Я решил…

Она засмеялась, а Симон почувствовал себя глупо.

– Когда-нибудь я точно буду трупом, – сказала она, поднимаясь. – И ты тоже. Смерти никому не избежать. Перед ней мы все равны. Ей абсолютно все равно, кем ты был. Я думаю, это уравновешивает все несправедливости жизни.

– Может, и так, – ответил Симон, – но справедливость приходит слишком поздно.

Она пожала плечами:

– Как обычно, разве нет? А ты что здесь делаешь?

– Ищу могилу.

Девочка посмотрела на него и улыбнулась:

– И как, подобрал подходящее местечко?

– Нет, я ищу могилу родителей.

Улыбка мигом сползла у нее с лица.

– О, прости! Кажется, я снова дала маху. – Она сделала извиняющийся жест. – Мне очень жаль. Похоже, тактичности у меня ни грамма.

Симон махнул рукой:

– Ладно, забей. А что здесь делаешь ты?

– Разве непонятно? – Она погладила мраморную плиту. – Ложусь вот на пробу.

Девочка встала. Она оказалась на голову ниже Симона, и, возможно… возможно, она была даже красива – если смыть с нее черную раскраску готов, полностью скрывавшую черты.

– Ложишься на пробу? – повторил он. – Тебе смерть кажется прикольной?

– Нет, вовсе нет, – ответила она, пристально глядя на него. – Напротив, я ее боюсь до чертиков, если честно. Но, когда начинаешь понимать, каково это – умереть, быть мертвым, – начинаешь больше ценить жизнь.

– Так вот в чем дело, – кивнул Симон. – Впрочем, я…

– Ой, вот дерьмо! – Она вгляделась во что-то позади Симона.

Симон обернулся и заметил мужчину, который шел к ним, пробираясь среди могил.

– Сюда идет Франкенштейн! – вздохнула девочка. – Мне лучше исчезнуть. Увидимся!

Она убежала, прежде чем Симон успел что-то ответить. Затем он услышал хруст хвои и посмотрел на мужчину. Описание, данное девушкой, подходило ему как нельзя лучше. Грубо сбитый парень со стрижкой ежиком и сумрачным взглядом действительно напоминал чудовище Франкенштейна. На нем была рабочая зеленая куртка с гербом Фаленберга на груди. Ниже Симон прочитал слова: «Кладбищенская команда».

– Эй, мальчик? Что ты здесь делаешь?

– Ищу могилу своих родителей. – Это было в целом правдой.

Франкенштейн остановился около Симона, но смотрел поверх его. Роста он был примерно с Симона. Мальчик обратил внимание на огромные кисти рук. «Он и без лопаты обойдется, такими лапищами запросто можно вырыть могилу», – подумал он.

– Ага, – пробурчал Франкенштейн. – А с кем это ты сейчас тут разговаривал?

– Ни с кем, – ответил Симон, сам не зная, зачем солгал незнакомцу. Почему-то не хотел, чтобы у девочки были неприятности. – Не могли бы вы мне помочь?

Мужчина посмотрел на него и согласно кивнул:

– Конечно. Как звали твоих родителей?

– Штроде. Ларс и Мария Штроде.

Мужчина удивленно поднял брови:

– Так, значит, ты младший сын Ларса, племянник Тилии?

– Ну да. Вы знали моего отца?

– Разумеется, мы долгое время жили по соседству. Я знал твоего отца, когда он еще пешком под стол ходил. К сожалению, потом мы потеряли друг друга из виду, так как я переехал в другое место. Эта авария действительно чудовищна – настоящая катастрофа! Очень сочувствую тебе, мальчик. Кстати, меня зовут Генрих Пратт. Может, твой отец когда-нибудь говорил обо мне?

Симон такого не помнил и ответил пожатием плеч.

– Пойдем со мной, – сказал Пратт, трогаясь вперед. Он подвел Симона к ухоженной могиле. Светлый камень блестел на солнце.

– Это здесь, – сказал Пратт. – Извини, милый, наверное, тебе хочется побыть одному?

Симон кивнул. Пратт коротко похлопал его по плечу как бы в утешение.

– Всего хорошего тебе, мальчик.

Мужчина отступил и быстро скрылся между рядами могил. Симон читал закрашенные золотом имена и даты жизни своих родителей. Ощущение пустоты внутри росло.

«Странно, – сказал он сам себе, – почему я сейчас ничего не чувствую?»

Он надеялся, что его горе прорвется наружу и он наконец сможет заплакать. Но он не чувствовал… ничего. Он снова прочел надпись на могиле, и теперь ему уже казалось, что он видит перед собой не могилу родителей, а чью-то чужую. Как будто его родители вовсе и не здесь похоронены. Как будто они до сих пор где-то живут.

17

Если дал кому-то обещание, сдержи его во что бы то ни стало. В противном случае лучше ничего не обещать. Этому Симон научился у дедушки и придерживался этого правила, что сегодня давалось ему особенно тяжело.

После своей велосипедной вылазки он вернулся хоть и в поту, но вовремя, успел принять душ и переодеться. Потом они с Тилией отправились на вступительную беседу. Ехали они молча. Симон не знал, о чем говорить. Все главное уже было сказано. Тилия тоже мало что говорила, но ее молчание было красноречивее любых слов.

Раньше, когда Симон был маленьким, ему было трудно считывать мимику других людей. Радовались люди, печалились или сердились – все лица казались Симону одинаковыми. Даже его собственное. «Это типично для людей, страдающих аутизмом, – объяснил ему врач. – Но над этим можно работать, чтобы восполнить дефицит», – именно это слово употребил доктор. И Симон начал упорно работать. Чтобы не чувствовать себя изолированным, надо уметь найти подход к другим. Для этого необходимо хотя бы научиться правильно их понимать, а не только слушать, что они говорят. Люди часто думают одно, а говорят совершенно другое. То есть нужно научиться понимать другую часть языка, состоящую из мимики и жестов.

Симон изучал все, что смог найти, о языке тела и невербальном общении. Смотрел много видео на эту тему и наблюдал за окружающими. Постепенно он научился понимать, что выражают мимика, осанка и жесты людей. Часто это сильно отличалось от того, что они выражали словами. Так он понял, что Тилия тоже пребывает в сомнениях. С одной стороны, она убеждена, что интернат – лучшее решение для него, с другой стороны, ее мучит совесть. Она сознает, что Симон чувствует себя отверженным, но, несмотря на это, понимает необходимость подобного шага.

Дорога от остановки до гимназии была недолгой. Школа представляла собой большое, непропорциональное здание из красного кирпича в виде буквы Т, стоящее посреди зеленых насаждений. Когда они подошли к главному входу, Симон заметил футбольное поле по другую сторону здания. Рядом находились теннисный корт и покрытая песком площадка для пляжного волейбола. Во время каникул спортивные сооружения пустовали. Только два газонокосильщика с тихим стрекотом выполняли свою работу.

Чем ближе Симон подходил к школе, тем сильнее стучало его сердце. Все вокруг казалось ему призрачным. Он вспомнил фильм, который смотрел однажды вместе с Майком. Там шла речь о старом имении, в котором исчезали люди. Никто не знал, что с ними случилось, и в конце фильма это так и не прояснилось. Группа студентов решила во что бы то ни стало разгадать тайну дома. Но студенты тоже пропадали один за другим, а что с ними произошло, предоставляли дофантазировать зрителям.

Симону такой ход показался забавным. Ему даже какое-то время снился этот фильм. В том кошмаре пропавшие оказывались либо съеденными, либо погибшими другой, не менее ужасной смертью. Когда он вспомнил о фильме при виде мрачного школьного здания, внутри снова зазвучал темный, зловещий голос: «Привет, Симон. Входи-ка сюда. Я тебя сожру и переварю. Никому не уйти от своей судьбы. А ты давно уже должен быть мертв. Мертв!»

– Не делай такое лицо, – произнесла Тилия, вырвав его из мрачных мыслей. – Тебе здесь понравится, я в этом абсолютно уверена! Погляди на меня: я тоже это пережила.

Она улыбнулась племяннику. Улыбка была задумана как ободряющая, но Симон чувствовал сомнения Тилии. Она вовсе не была уверена, что ему здесь понравится. Когда Тилия вошла в здание, Симону потребовалось совершить над собой усилие, чтобы последовать за ней. Пока они шагали по каменным плитам актового зала к секретариату, их шаги гулко раздавались в пустых стенах. Для Симона они звучали как одно и то же бесконечно повторяющееся слово: «Мертв! Мертв! МЕРТВ!»

18

Тилия передала секретарше заполненную анкету. По всей вероятности, это был формуляр для поступающих на учебу. Симон вспомнил слова Тилии: «Посмотри, как тебе там покажется» и «Тебе там точно понравится». Еще утром он понял, что его поступление в интернат – вопрос решенный, но не знал, как он может этому противостоять. Тилия все для него организовала, возможно, еще задолго до того, как он покинул клинику. Он снова почесал запястье. Все всё знали – все, кроме него. И теперь ему не оставалось выбора. Куда ему было идти?

Секретарша передала формуляр с суровым взглядом. Симон отметил для себя, что она то и дело отсутствующе поглядывает в окно. Вероятно, ее заставили работать в каникулы, в то время как ее коллеги наслаждались прекрасной солнечной погодой.

– Все в порядке, вторая дверь направо, – сказала секретарша и положила формуляр в стопку к другим.

«Значит, я буду не единственным новичком», – с облегчением подумал Симон. Эта мысль хоть немного, но все же успокаивала. Другие новички, скорее всего, будут на выходные уходить домой, а на каникулы уезжать к родителям. Для него же интернат станет отныне домом.

Здание ему не понравилось. Оно было слишком большим и слишком мрачным. К тому же, несмотря на теплую погоду, в нем было холодно, как в церкви. На высоких стенах не висело ни единой картины, способной хоть как-то скрасить невеселую атмосферу. Лишь несколько школьных групповых снимков и таблицы по истории. Даже психиатрическая клиника выглядела дружелюбнее.

«Эти холодные кирпичные стены меня сожрут и переварят, – думал он, следуя за Тилией по коридору. – Возможно, не в буквальном смысле, но моя жизнь изменится в любом случае. Отныне и навсегда».

19

В кабинете директора их приветствовал его заместитель. – Меня зовут Рихард Хеннинг, – представился он, подавая руку Тилии. – Директор Грасс сейчас наслаждается заслуженным отпуском.

Симон представлял себе руководителя подобной школы – как и его заместителя – несколько другим. Он видел в этой должности седовласого мужчину лет пятидесяти, в костюме, с галстуком, восседающего за столом красного дерева. Это подходило к мрачному кирпичному зданию.

Сидевший напротив Хеннинг носил джинсы и футболку поло с логотипом школы. Ему было около тридцати. Высокий, белокурый, мускулистый, сильно загорелый, он походил на атлета-чемпиона. Со своими водянисто-голубыми глазами и белозубой улыбкой он напоминал актера, рекламирующего зубную пасту. Или даже стриптизера в клубе среднего уровня.

Хеннинг принадлежал к тем типам, которые очаровывают женщин безо всяких усилий со своей стороны. Симон заметил это по реакции Тилии! Он никогда не думал, что его тетушка способна краснеть – а именно это произошло, когда она отвечала Хеннингу на рукопожатие. Хеннинг потряс также руку Симона. Мальчику показалось, что он прикоснулся к улитке.

– С прибытием к нам на борт, Симон! Пожалуйста, садитесь.

Учитель указал на два стула перед письменным столом, который был вовсе не красного дерева, однако стильный и чисто прибранный.

– Твоя тетя рассказала мне много хорошего о тебе, и я рад наконец-то познакомиться с тобой лично. – Заместитель директора уселся на не менее стильный вертящийся стул за письменным столом. – Поверь, тебе здесь точно понравится!

«Это я уже слышал», – подумал Симон, но оставил комментарий при себе. Ему бросилась в глаза раскрытая газета, лежащая рядом с компьютером Хеннинга. На первой странице были региональные новости. Крупный заголовок занимал почти все ширину полосы:

Ниже было напечатано чуть более мелким шрифтом:

Симон спросил себя, знал ли Хеннинг Леони. Наверняка знал, подумал он. Даже если она ходила в другую школу, Фаленберг не такой уж большой город, здесь пересекаешься со всеми. Хеннинг описал ему школу. Он говорил с таким воодушевлением, будто его сейчас снимали для рекламного ролика. Но Хеннинг не пытался продать «Перлодент» или «Ультра-уайт»^[1], а рассказывал всего лишь об интернате, лучшей школе в регионе, получившей уже несколько наград. Интернат был основан в конце XIX века, пояснил он, и из его стен вышло много известных личностей.

– Смотри, может быть, именно твой портрет появится следующим на нашей Стене почета, – сказал он смеясь. – Это уже не от нас зависит.

Познания Симона в мимике в данном случае отчего-то не срабатывали. Напрасно он пытался дать оценку Хеннингу. Преподаватель выглядел слишком закрытым. Он относился к типу учителей, которые из кожи вон лезут, лишь бы стать «своим парнем» среди учеников. С такими Симону сталкиваться уже приходилось.

– Как я смотрю, ты примерный ученик. – Хеннинг указал на школьные табели Симона. – По всем предметам только высшие отметки, кроме физкультуры. Но мы поможем это исправить. Есть ли какой-то вид спорта, который тебе нравится больше других?

Симон покачал головой. Спорт был его проклятием, поскольку сам он был хилым и неспортивным. Хотя мальчик ездил на велосипеде, а раньше сопровождал Майка на футбол, но велосипед служил средством передвижения, а на футболе он присутствовал лишь в качестве зрителя. Когда же ему приходилось участвовать в общих занятиях физкультурой, Ронни и его компания всячески высмеивали и унижали его. Это не мотивировало его на занятия спортом. О стычках в раздевалке не стоило и вспоминать.

Есть ли здесь свой Ронни? Наверняка. Такие Ронни есть всюду.

– Как у тебя с греблей? – спросил Хеннинг.

– Никогда не пробовал.

– Твой отец состоял в команде гребцов во время учебы, – добавила Тилия, и Симон вспомнил фотографию, которую отец когда-то показывал ему. Фото находилось в альбоме, которого, вероятно, уже и след простыл. Сам Симон ни за что бы не позволил такого. Но кто спрашивает мнение фрика…

– Хочешь попробовать как-нибудь? – спросил Хеннинг.

– Не знаю, – ответил Симон. Он все еще думал о своем отце. «Это огромное удовольствие!» – прозвучал голос отца в памяти. – Может быть.

Хеннинг удовлетворенно кивнул:

– Хорошо, лиха беда начало. Команда у нас действительно сильная. Мы уже завоевали несколько кубков. Чаще всего мы тренируемся здесь, на реке Фале, но прогресса ради иногда пробуем силы и на Дунае. Ты можешь прийти на пробную тренировку. Лодочная станция Кессингена отсюда недалеко. Да и от вашего дома совсем близко. Сейчас, летом, я тренируюсь там почти каждый вечер. Хочешь, я как-нибудь зайду за тобой?

– Здорово, ты не находишь? – Вот и тетушка включилась в представление. Словно восхищенная домохозяйка, тестирующая пасту Хеннинга. Она смотрела на племянника так, словно ждала от него восторженного восклицания.

– Я подумаю, – сказал он вяло.

– Хорошо, – согласился Хеннинг. – Теперь мне нужно обсудить с твоей тетей еще пару организационных вопросов. Если хочешь, можешь пока посмотреть фотографии в актовом зале. И нашу Стену почета. Ты удивишься, сколько людей с этих фотографий ты знаешь. Там есть даже игрок Национальной лиги.

Что за милый способ выставить за дверь, мелькнула мысль у Симона. Значит, Хеннинг хочет что-то обсудить с Тилией с глазу на глаз. Вероятно, речь пойдет о «нарушениях», о которых упоминал доктор Форстнер. О том, какие сложности могут возникнуть у него в учебе. Что-то в этом роде.

Симон ненавидел, когда взрослые вели себя так. С одной стороны, они стараются выставить себя твоими лучшими друзьями, будто они тебе ровня. Но, стоит коснуться чего-то серьезного, они тут же дают тебе понять, что ты играешь в низшей лиге. В то же время он не видел смысла оставаться здесь. То, что эти двое собираются сказать друг другу, они найдут способ сказать без него. Рано или поздно.

Он встал и хотел уже выйти из кабинета, как Хеннинг его окликнул.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он, открывая стенной шкаф. Затем окинул Симона взглядом и достал куртку и футболку поло. И то и другое было запаковано в прозрачный целлофан, но Симон тут же увидел, что это такая же футболка, как у самого Хеннинга.

– Еще раз добро пожаловать! – Хеннинг передал ему одежду. – Теперь ты один из нас.

Симон невольно вздрогнул. Эти же слова шептали зловещие голоса в его голове. Горячие глаза, злобно глядящие на него из темноты.

«Один из нас». Он подумал о том, что недавно сказал ему Майк. Что некоторые кошмары могут оказаться правдой.

«Один из нас. Ты один из нас. Симон, иди к нам!»

20

С тяжелым сердцем Симон опустился на ступени перед входом. Он поднял голову, подставив лицо солнечным лучам, и бездумно смотрел в небо. Прямо над ним, делая широкий круг, пролетала стая голубей. Равномерное хлопанье крыльями напоминало тихую мелодию. При других обстоятельствах это был бы прекрасный летний день. Небо было синим и безоблачным, листва деревьев чуть шелестела от ветерка, птицы щебетали в кронах, а над клумбами жужжали пчелы и шмели. Настоящая идиллия. Но… это был парк интерната. Этому месту было суждено стать его домом, потому что другого места на свете для него не было.

«Временная конечная станция моей жизни», – подумал он.

– Эй, кто это у нас тут? – услышал он голос.

Симон обернулся. Это была девочка, которую он недавно встретил на кладбище. Она шла со стороны спортивных сооружений и пила кока-колу из бутылки. Кола была такой же темной, как ее одежда. Только кожа оставалась белоснежной.

– Снова ты, – сказал он. Он не смог скрыть радость, сквозившую в его голосе. – И что? Куда ты на этот раз сбежишь?

Она склонила голову набок и подняла одну бровь:

– А зачем сбегать?

– Сегодня ты сбежала от Франкенштейна, а кто еще за тобой гонится? Дракула?

Она пожала плечами:

– Не удивлюсь, если в этом склепе действительно водятся вампиры. Но, судя по арестантской робе, ты сам не против оказаться здесь, разве не так?

Она сделала движение головой в сторону подарков Хеннинга, которые Симон положил рядом с собой. Он вздохнул:

– «Не против» не совсем правильное слово. Я должен. Скорее так. Моя тетя думает, так для меня лучше. Мой старший брат живет своей жизнью.

– Добро пожаловать в «Клуб отверженных!» – сказала девочка и махнула на деревья в парке. – Пойдем-ка в тень. У меня нет никакого желания получить на солнце рак кожи.

«Клуб отверженных», – подумал Симон. – Звучит почти так же, как «Почетный клуб чокнутых». Теперь я, видимо, состою в обоих».

– О,кей, – согласился он, встал и пошел вслед за девочкой.

Ветровку и футболку Симон так и оставил лежать на земле. Возможно, его «арестантская роба» пригодится кому-то другому.

Когда они оказались в тени деревьев, девочка протянула ему бутылку с колой.

– Хочешь пить?

– Нет, спасибо, от этого бывает разрыв сердца.

Она засмеялась:

– Кто тебе это сказал?

– Мама.

– Ты действительно веришь всему, что говорят взрослые?

– Не всему, но мои родители обычно оказывались правы. Между прочим, меня зовут Симон. А тебя?

– Каро.

– Почему ты не уехала на каникулы домой?

– Потому что у меня больше нет дома.

– Твои родители тоже умерли?

– Вроде того. – Каро подняла голову и взглянула на густую листву, почти полностью заслонявшую небо. – Не мои родители умерли, а я.

– Как так?

Она отхлебнула колы:

– Они обращаются со мной, как будто меня больше нет. Мать бросила нас, когда мне было четыре года. Она перебралась в коммуну художников, поехала с ними сначала в Берлин, а потом в Штаты. К моему седьмому дню рождения она прислала мне собственноручно нарисованную открытку из Сан-Франциско. Какой-то дикий орнамент. Больше я о ней не слышала.

– А твой отец?

Фыркнув, Каро придавила ногой камешек на дороге.

– Для типов вроде него придумано выражение «не от мира сего». Если он не писал книгу, то ездил по миру, проводя встречи с читателями. Он никогда по-настоящему мной не интересовался. Персонажи его книг всегда были для него важнее. А еще говорят, это прикольно – быть дочерью знаменитого писателя!

– Ты говоришь о нем в прошедшем времени. Вы поддерживаете контакт?

Каро отвела взгляд:

– Могу сказать одно, Шерлок: с того момента, как я здесь, он меня ни разу не навестил.

Она допила бутылку и поставила ее на край урны. «Так поступают в больших городах, чтобы бездомным легче было ее заметить», – подумал Симон. Он упрекал себя за вопрос, который мог показаться Каро бестактным. Ему не хотелось, чтобы она считала его любопытным.

– Поэтому каникулы для меня – тихий ужас, – призналась она. – Ничего, чему я могла бы радоваться. Ты скоро сам заметишь, какая жуткая скука здесь. Особенно осенью и зимой, когда все закрыто. Так еще можно сходить в кино, если есть бабло.

– Мы могли бы иногда встречаться, – предложил Симон. – Моя тетя живет в Кессингене, это недалеко.

Она посмотрела на него пристально, словно пытаясь понять, можно ли ему доверять. Симон знал этот взгляд. Он предполагал, что в жизни Каро тоже встречала поганцев, подобных Ронни, только под другими именами. Возможно, они даже были девочками.

– Ты разбираешься в математике?

– Да.

– Хорошо?

– Более или менее. Это мой любимый предмет.

– Классно. Тогда ты сможешь мне помочь. Я в математике вообще не смыслю. Должно быть, тот, кто придумал геометрию, меня ненавидел.

– Конечно, помогу! Геометрия не такая уж сложная. Симон достал свой телефон, держа его так, чтобы Каро не могла видеть экран. Она не должна знать, что до нее он внес в список всего четыре контакта: Майк, тетя и родители.

– Какой у тебя номер? Я пришлю тебе свой эсэмэской.

– Ничего не выйдет, – сказала она. – У меня нет телефона.

Он ошарашенно взглянул на девочку:

– Как так нет?! Вправду нет?

– Нет.

– Почему?

Каро сделала круговой жест рукой:

– Ты думаешь, мне хочется, чтобы за каждым моим шагом следили? Всяким тайным службам и концернам до зарезу хочется знать, куда я хожу и с кем общаюсь.

Симон улыбнулся:

– Тебе кто-нибудь уже говорил, что у тебя паранойя?

– Разумеется. Каждый день повторяют. – Она тоже улыбнулась. – Теперь и ты будешь бояться меня?

– Нет.

– Хорошо. Тогда скажи мне свой адрес, и я буду за тобой заходить.

– Фале, девятнадцать.

– О,кей. И если ты приврал про свой математический гений… Мне срочно нужен кто-нибудь, кто мне объяснил бы то, чего я не понимаю. Иначе меня оставят на второй год.

В этот момент Симон услышал, что Тилия зовет его. Она стояла у входа в школу, держа его новую фирменную футболку и куртку под мышкой. Тетя обеспокоенно оглядывалась вокруг.

– Твоя тетя? – спросила Каро.

– Да, мне нужно бежать.

Каро кивнула на его телефон:

– Вообще-то крепко подумай, нужен ли он тебе. «Гуглу», Агентству национальной безопасности и бог знает кому еще отлично известно, что мы здесь с тобой стоим и чешем языками. Это я так, к слову.

Симон покачал головой:

– Поверь, никого мы с тобой не интересуем. Мало ли кто с кем болтает и зачем…

– Может, и к лучшему, что никого не интересуем. Есть свои преимущества в этом, – ответила Каро. – Но я все-таки игнорирую сотовые. Даже ради тебя не купила бы.

И на секунду уставившись ему прямо в глаза, удалилась. Глядя ей вслед, Симон положил телефон в карман. Едва Каро скрылась за зданием, он направился к тете Тилии. Хоть одно светлое пятно за этот день.

21

Если в каждом моменте искать нечто положительное, то чувством вины тети Тилии можно воспользоваться, подумал Симон. Поскольку они пропустили автобус на Кессинген, а следующий шел только через час, тетя пригласила Симона зайти поесть. Для нее путь любви явно лежал через желудок. Когда она хотела выказать кому-то свою привязанность, то начинала его кормить.

– Ты можешь сам выбрать заведение. Итальянское, греческое, китайское… Какое тебе хочется, – сказала она с улыбкой.

Симон не стал долго раздумывать:

– Лучше всего шотландское.

Улыбка Тилии тотчас сползла с лица. Но, конечно, она готова была сдержать обещание. Мало того, она была готова есть чуть ли не насекомых во фритюре – лишь бы Симон не устраивал истерик из-за того, что она сплавила его в интернат.

Чуть позже они сидели в «Макдоналдсе» недалеко от автобусной остановки. Тилия, наморщив нос, изучила меню и выбрала себе салат и минеральную воду. Когда Симон начал выставлять на стол выбранные им блюда, она широко раскрыла глаза.

– Боже мой, мальчик! Ты так голоден?

– Я всегда так ем, – ответил он, пожав плечами, и сел напротив нее.

Затем он аккуратно разложил на подносе свои сокровища. Слева положил друг на друга три чизбургера. В центре расположил маленькую упаковку «чикен вингс» и затем подвинул ее так, чтобы она коснулась бортика подноса. Затем аккуратно разместил баночку с соусом карри. Справа лег пакетик с картофелем фри. Отверстием к нему. Наконец, Симон поставил ванильный шейк на правый край, причем таким образом, чтобы стаканчик касался края подноса, а соломинка торчала строго вертикально.

Даже место, на котором он сидел, было выбрано правильно. Раньше напротив него сидела мама, как теперь Тилия. Так бывало каждый раз, когда они ходили за покупками. Мария Штроде тоже не одобряла пристрастие сына к фастфуду, однако потакала его прихоти. Из раза в раз. Она знала, какую радость это ему доставляло. Потому что она любила сына. В то же время эта еда служила как бы волшебной машиной времени, перемещавшей Симона в счастливое прошлое. Поэтому вкус пищи казался ему просто фантастическим.

На десерт Симон заказал мороженое для себя и чашечку кофе для Тилии. Ожидая у стойки, он обратил внимание на двух серьезных девочек, спрашивающих начальника филиала. У них был такой вид, словно они на что-то поспорили. Потом он заметил рулоны бумаги, торчавшие из рюкзака одной из девочек. Наконец появился мужчина с трехдневной щетиной и улыбчивым выражением на лице «не-знаю-чего-вы-от-меня-хотите-но-мы-обязательно-что-нибудь-придумаем».

– Итак, меня зовут Пауль, чем я могу вам помочь?

На какой-то момент Симон отвлекся, потому что подошла кассирша, передала ему заказ и пожелала приятного аппетита. Когда он обернулся к Паулю и девочкам, они уже шли мимо него к выходу.

– Повесьте лучше здесь, – сказал начальник филиала. – Тут точно все увидят.

Девочки поблагодарили, Пауль передал им клейкую ленту. Они достали один из плакатов и прикрепили его на стекло входной двери.

– Буду держать кулачки за вашу подругу, чтобы она вернулась домой живой и здоровой, – сказал управляющий, в то время как одна из девочек разразилась слезами.

Он предложил обеим бесплатный напиток, но те отказались и ушли. Симон подошел к двери и рассмотрел плакат. Это была большая фотография пропавшей девочки. Леони на гриль-пикнике. Счастливый вечер с друзьями. Страшно довольная – это было написано на ее смеющемся лице. Наверное, она и в самых страшных мыслях не могла представить, что однажды этот ее снимок появится на плакате с пугающим словом «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

Симону снова вспомнилась Джессика из клиники. Ее лицо, когда она отказалась от поездки в зоопарк Фаленберга. «Нет, – прошептала она с испугом. – Я никогда и никуда отсюда не выйду! Там, снаружи, целая стая волков. Волки в овечьих шкурах».

22

Когда они вернулись, Симону захотелось увидеться с братом. Им нужно было поговорить. Об интернате. О том, как он себя чувствует. Может быть, даже о его кошмарах. Раньше они обо всем говорили, и больше всего ему было необходимо это чувство «раньше». Нечто, чему можно доверять посреди угрожающе нового, враждебного, способного сломать мира. Скала посреди бешеного потока, за которую можно уцепиться. Разговор по душам – вот что поможет ему, Симон был в этом уверен. Так же, как помог до этого поход в «Макдоналдс».

Он почувствовал облегчение, увидев под навесом старый «Мерседес» брата. Мотор еще тарахтел, остывая. Вероятно, Майк только что вернулся с работы. Но облегчение тотчас пропало, так как у входа в квартиру Майка стоял красный мотороллер Мелины. Симон остался стоять у зарешеченного кухонного окна. Запах разогретого жира и жареного мяса ударил ему в нос. Он услышал скворчанье на сковородке, звон раскладываемых приборов и голос Мелины:

– Прожарить сильно или средне, дорогой?

Симон отвернулся. Разочарованно побрел в свою комнату, которая и не была по-настоящему его комнатой – и никогда такой не станет. Это гостевая комната, для транзитников, думал он. Он сел на кровать и физически почувствовал, как одиночество опускается на него подобно тяжелому темному покрывалу. Майку теперь не до него. Вероятно, он все равно обрадовался бы при виде Симона, но это было не то, в чем Симон сейчас так нуждался.

У Майка теперь своя жизнь, Симон должен это принять. Как и то, что Мелина стала частью этой жизни. Хотя она даже не знает, что Майк любит «непрожаренные стейки по-английски», как он их называет. Полусырые. «Попадись хороший ветеринар, он бы этого бычка оживил». Мама всегда смеялась над этой его шуткой. Симон почувствовал жжение в глазах и готов был расплакаться. Но слезы не приходили. Отчего-то он не мог плакать.

– Хотя бы я не один, – сказал он себе тихо, вспоминая прошедший день. – Теперь я принадлежу к «Клубу отверженных», и нас по меньшей мере двое!

Он подумал о Каро, и с этой мыслью ему наконец удалось заснуть.

23

В эту ночь кошмар снова настиг его, и на сей раз он выглядел еще страшнее, чем обычно. В то время как в реальном мире Симон ворочался с боку на бок, слегка похрапывая, в мире сна он снова на четвереньках полз по асфальту. Позади него, как и тогда, трещали языки огня, и снова воняло бензином, горелой резиной и плавящимся металлом. Снова видел он в лесу светящиеся злые глаза и слышал зловещий шепот: «Симон. Симо-о-он! Иди сюда, Симон! Ты один из нас!» Но ужаснее всего было существо, преследовавшее его. Настолько жуткое и свирепое, что у Симона не хватало смелости обернуться. «Тебе от нас не уйти!»

Чудовище почти настигло беглеца. Почва дрожала под тяжелыми шагами монстра, до Симона доносился его злобный смех. Утробный и звериный. И когда все попытки убежать от чудовища казались безнадежными, снова на его пути появлялась эта таинственная дверь. Самая обычная дверь, какие встречаются в любом жилище, – незаметная, в светлой деревянной раме, с простой ручкой и деревянной створкой. Только почему-то в снах Симона она нелепо торчала поперек лесной дороги. Но в каждом сне Симон точно знал, что должен добраться до этой двери. Если он сможет ее распахнуть, он спасен.

Он не знал, откуда у него эта мысль, но не сомневался, что так и есть. Его кошмары имели свою подспудную логику. Симону надо было торопиться. Он снова попытался подняться на ноги и бежать, но в который раз пошатнулся и упал. Охваченный паникой, он встал на четвереньки и пополз дальше. Ему надо прочь, прочь, прочь отсюда! Подальше от горящей машины, подальше от монстра, чье смрадное дыхание он уже ощущал затылком.

«Прочь! Я поймаю тебя, Симон!» Но с этого момента кошмарные события развивались по-другому. Что-то изменилось. На этот раз на двери что-то висело. Что-то большое, заметное. Это было фото Леони. Плакат, недавно вывешенный ее подругами на реальную дверь – в надежде, что кто-нибудь расскажет, что с ней.

Когда Симон почти достиг двери, фото вдруг изменилось. Веселая и беспечная улыбка Леони вдруг преобразилась в гримасу. В ее глазах, только что улыбавшихся фотографу, застыл ужас. «Поторопись, Симон! – словно кричала она. – Прочь отсюда! Загляни за дверь!» Симон никогда не слышал голоса Леони, но в этом сне он походил на голос Джессики. Нет, это была сама Джессика! Симону и раньше бросалось в глаза сходство двух девушек. «Берегись волков! – кричала она. – Не доверяй им ни в коем случае!»

Наконец Симон добрался до двери. Он потянулся к ручке, как делал каждый раз, схватил ее и надавил изо всех сил. Дверь поддалась. Еще чуть-чуть, и он увидит, что же находится за ней! По другую сторону двери он снова услышал взволнованный женский голос. Женщина что-то произнесла и заплакала, и тут рев чудовища ее заглушил. «Монстр совсем близко!»

Он снова потянул ручку. Ему надо встать и заглянуть внутрь, по другую сторону. Он должен знать, что за этой дверью. Он…

…проснулся. Что-то его разбудило. Шум под окном. Во сне Симон принял этот звук за рев чудовища-преследователя. Но это был всего лишь мотоцикл Мелины, проезжавшей через двор. Симон проснулся весь в поту. Он тяжело дышал, будто и на самом деле только что убегал от погони и пытался открыть таинственную дверь.

– Доктор Форстнер ошибся, – сказал он себе. – Эта дверь важна. Я это точно знаю!

Но что же находится за ней? И почему это так важно?

24

Когда на следующее утро Симон спустился по лестнице в кухню, он нашел квартиру пустой. На столе его ждала большая упаковка хлопьев, пакет молока (той самой марки, которую он любил, – с улыбающейся коровой на упаковке), банка какао-порошка и записка от Тилии:

«Доброе утро, засоня! (Смайлик.) Мне надо в бюро – коллега заболела. По дороге домой еще что-нибудь куплю. Твой список у меня с собой. (Смайлик.) Наслаждайся прекрасным днем! Надеюсь, завтрак тебе понравится. (Смайлик.)»

Симон положил записку обратно на стол. Если не считать тиканья стенных часов, стояла такая тишина, что можно было услышать падение иголки. «Я один, – подумал он. – Снова один. Это состояние не пройдет, так будет всегда». Эта мысль наполняла помещение, подобно ядовитому бесцветному газу, который парализовал его сердце и затруднял дыхание. В мгновение ока Симон почувствовал себя в кухне Тилии инородным телом. Словно кто-то затолкал его сюда против воли.

В какой-то мере так оно и было. Он был здесь чужаком. Но места, где он был своим, больше не существовало. И в будущем он может быть здесь только гостем – как сейчас. Сначала здесь, потом в интернате, а что будет дальше – об этом Симон старался даже не думать. Вместо этого он прислушался к голосу рассудка. Достал с полки стеклянную чашку и приготовил свой обычный завтрак. Хлопья с молоком и какао на вкус были такими же, как дома. И в то же время не совсем такими. Так же, как до этого в клинике, – марки продуктов совпадали, но отсутствовала одна важная деталь: он был не дома, и у него никогда уже не будет дома.

«…Надеюсь, завтрак тебе понравится».

Он рассматривал смайлики на записке Тилии. Она хотела сделать ему приятное. На упаковках были приклеены ценники магазинчика на автозаправочной станции. Симон представил себе, как Тилия рано утром специально туда ездила. Она торопилась, не могла дождаться, пока откроются магазины в Фаленберге. И все ради того, чтобы у Симона был его любимый завтрак.

Тут ему вспомнилось, что его сосед однажды сказал о своей кошке. «Ей нужен только ее корм, тогда она довольна». Но сосед не знал кое-чего важного. Симон был тогда еще маленький, но он хорошо помнил соседскую кошку. Как она мурлыкала, когда он ее гладил. Каждый день кошка ждала его у двери, чтобы он ее приласкал. По утрам, когда Симон шел в школу, и днем, когда возвращался. Ей был нужен не только корм, а кое-что еще, – Симон ее хорошо понимал. Особенно теперь, сидя в одиночестве за столом перед нетронутым завтраком. Тилия могла покупать его любимую еду, таскать его в любимый «Макдоналдс», но… она не могла помочь ему одолеть то, что лишало его радости жизни. Одиночество.

После завтрака он помыл посуду и тщательно расставил все по местам. Потом посмотрел в окно. «Наслаждайся прекрасным днем…» Легко сказать! День действительно выдался прекрасным. Солнечным и теплым. Но как Симон мог им наслаждаться? Ему хотелось повеситься на садовой решетке, как сказал однажды Лен-нард. Симон достал из кармана смартфон и попытался поиграть. Немного привычных развлечений пошло бы сейчас ему на пользу. Но связь была отвратительной. Страница загружалась в черепашьем темпе, да и аккумулятор вот-вот сядет.

Не вышло. Симон бросил попытки. Он утешил себя мыслью, что все равно здесь нет компьютера, на котором можно было бы опробовать тестовую версию новой игры. Его лэптоп валялся в одной из картонных коробок в подвале. Даже если бы ему удалось его разыскать, он все равно не знал пароля Тилии. Надо бы у нее спросить… Но играть ему расхотелось. Лучше…

Внезапно раздался звонок в дверь. В этой тишине он прозвучал так резко, что Симон испуганно вздрогнул. «Вероятно, почтальон», – подумал он. Но прежде чем Симон дошел до двери, звонок звякнул еще раз. Резкий трезвон, от которого заболело в ушах. Открыв дверь, он замер от неожиданности. Это был не почтальон. Это был Рихард Хеннинг.

– Привет, Симон!

Заместитель директора смотрел на него с улыбкой, которую Симон назвал бы «Принц Очарование» – так звали главного персонажа его любимой комедии. Сегодня на Хеннинге были джинсы-бермуды и белая футболка с логотипом школы, выгодно подчеркивавшая его загорелые мускулистые плечи.

– Надеюсь, не помешал? – сказал он. – Вышло так, что я как раз сейчас иду на лодочную станцию. Вот я и подумал забежать, чтобы и ты мог пойти со мной, если у тебя есть настроение.

– Не получится.

Ответ так быстро слетел с губ Симона, что мальчик сам удивился. Что-то в нем сжалось при мысли, что ему придется идти с Хеннингом на лодочную станцию. Он не знал, почему возникло это чувство, но понимал, что лучше к нему прислушаться.

– Это ненадолго, – попытался успокоить его явно разочарованный Хеннинг. – Час или около того. Я подумал, тебе не помешало бы побыть на свежем воздухе и заняться чем-то приятным. Спорт – идеальное средство, чтобы отвлечься! Работая веслами, ты сможешь весь негатив выбросить за борт – в буквальном смысле. После этого чувствуешь себя классно, поверь.

– Мне жаль, но я на самом деле не могу. Я обещал тете помочь ей в саду. Она скоро вернется из магазина.

Это была чистая ложь. Хотя Симон не выносил вранья, в этом случае ложь была единственным способом отвязаться от Хеннинга, не вдаваясь в пространные объяснения. Именно этого он и хотел – отделаться от Хеннинга. Присутствие учителя было ему так же неприятно, как и трезвонивший только что звонок – он еще сам не мог понять почему.

Учитель кивнул, чуть склонив голову набок:

– Ладно, может быть, в другой раз…

По его взгляду Симон понял, что тот разгадал ложь. Но решил оставить свою рекламную улыбку.

– Да, в другой раз, – поспешил заверить его Симон в надежде, что не покраснел.

Заместитель директора не отрывал от Симона взора, и это было неприятно. У мальчика возникло ощущение, будто он сделан из стекла и учитель без труда читает все его мысли.

– Знаешь, Симон, я хорошо себе представляю, что ты в этот момент чувствуешь. Я тебе не особо нравлюсь, верно? Не беспокойся, это для меня ерунда. Мы вполне можем быть честны друг с другом.

Тут Симон явно покраснел как рак. Он даже почувствовал, как кровь прилила к лицу; это его мучило, но он ничего не мог поделать со своей непроизвольной реакцией.

– Нет-нет, дело не в вас.

Снова ложь.

– Разумеется, не во мне, – согласился Хеннинг. – Дело в том, что я для тебя значу. Я работаю в интернате, куда ты должен пойти учиться. А тебе, судя во всему, этого не хочется. Ты чувствуешь себя одиноким, брошенным и всеми отвергнутым, ты скучаешь по своей прежней жизни, не так ли?

Симону не хватило сил ответить. Казалось, его голова сделалась совершенно прозрачной – во всяком случае, для Хеннинга.

– Как я уже сказал, я хорошо тебя понимаю, – продолжал заместитель директора. – Я ведь тоже потерял родителей. Они умерли друг за другом, когда мне и двадцати не было. У отца случился инсульт, а мать вскоре умерла от рака поджелудочной железы. И я чувствовал себя так, будто кто-то выбил почву у меня из-под ног. Для тебя все наверняка еще тяжелее. Автокатастрофа – внезапное событие. Но, каким бы образом ни теряли мы дорогих нам людей, все равно ощущаешь себя деревом с вырванными корнями, правда?

Симон кивнул:

– Да, с этим нелегко смириться.

– Увы, это так, – подтвердил Хеннинг. – Но это легче пережить, если рядом есть кто-то, кто способен тебя понять. Хочу, чтобы ты знал: я могу стать для тебя таким человеком. Если тебе захочется поговорить, ты всегда можешь ко мне обратиться. В любое время.

– Большое спасибо, – ответил Симон, опасаясь, как бы Хеннинг не положил руку ему на плечо. Один из его бывших учителей, тоже набивавшийся в лучшие друзья учеников, часто так делал. А Симон это ненавидел. Он не выносил, когда люди прикасались к нему без спросу.

Но Хеннинг давать волю рукам не собирался.

– Возможно, когда-нибудь ты в самом деле отправишься со мной на греблю, – сказал он, снова одаряя Симона сияющей «рекламной» улыбкой. – Буду только рад, тебе точно понравится, готов поспорить!

– Конечно, – поддакнул Симон. – Но вы напрасно обо мне беспокоитесь. У меня есть тетя и брат. И его подруга. Я не одинок.

– Твой брат и его подруга, – медленно повторил Хеннинг, бросив взгляд на дверь квартиры Майка.

И сразу посерьезнел. Казалось, он о чем-то задумался. И тут же снова улыбнулся Симону, и в этот момент мальчик понял, что его так отталкивает в Хеннинге. Именно эта улыбка! Она была наигранной. И за ней что-то скрывалось.

– Ну ладно, мне пора идти, – сказал Хеннинг, и у Симона камень упал с души. – Жаль, что ты не хочешь составить мне компанию. Желаю тебе прекрасного дня!

– Спасибо, взаимно.

Хеннинг пошел к своей машине, из багажника которой торчали две пары весел. Он еще раз взглянул на Симона и кивнул в сторону грядок Тилии. Они выглядели такими идеально ухоженными, что их можно было фотографировать для рекламы магазина для садоводов.

– Приятной работы на огороде! Привет тетушке.

Когда учитель выехал со двора, Симон глубоко вздохнул. Нет, в состязаниях по лжи чемпионом ему точно не быть… И в то же время он странным образом не чувствовал за собой вины. Что-то подсказывало ему, что он повел себя совершенно правильно.

«Милые – самые опасные, – шепнул ему внутренний голос, странно походивший на голос Джессики. – Волки в овечьей шкуре».

25

Несколько минут спустя Симон сидел на садовой скамье у входа. Он рассеянно листал ежедневную газету, пробегая глазами обычные заголовки: экономический кризис, драма беженцев, войны и, конечно же, политики, обещающие стабильность и социальную справедливость – в том смысле, что обычно под этими словами подразумевается. Региональный отдел сообщал об открытии художественной выставки и о ратуше Фаленберга, ради строительства нового здания собирались снести заброшенный отель, а погода и дальше останется солнечной.

Об исчезновении Леони ничего нового. Соответственно, крохотная заметка на эту тему. Поиски продолжались. Одноклассники Леони провели акцию с плакатами и запустили кампанию на фейсбуке, а родители Леони попросили местное население помочь в поисках дочери.

Симон размышлял о своем сне. О фотографии девочки, говорившей с ним с плаката. О ее сходстве с Джессикой и об ужасе в ее глазах. Неужели Леони столкнулась с тем же, что и Джессика? Неужели ее кто-то выследил и причинил ей страшное зло? «Опасайся волков! – кричала девочка в его кошмаре. – Не доверяй им ни в коем случае!»

Внезапный скрип гравия вырвал его из размышлений. Каро резко свернула в его сторону на велосипеде. Сегодня на ней были черные шорты, из которых ее незагорелые ноги торчали как палочки, и синий свитер, слишком теплый для такой погоды. С натянутым на голову почти до носа капюшоном. Видимо, защищалась от солнца. Только кроссовки с черепами были те же, что и при первой их встрече.

– Ну, что нового на свете? – бросила она и заглянула в газету.

– Все так же плохо, как всегда, – ответил Симон. – Я думаю, никто не заметит, если одну и ту же заметку напечатают дважды.

Каро пожала плечами:

– Газеты нагоняют на меня депрессию. Сплошной мрак. Ты не можешь изменить мир, но ты можешь изменить факты. А если ты изменишь факты, поменяется общественное мнение. А когда поменяется общественное мнение, изменится мир. Примерно так.

– Вау! – воскликнул Симон. – Это открытие – твое?

– Нет, «Депеш Мод».

– Их еще мама слушала! Обожаешь ретро, да?

– Хорошие тексты никогда не устаревают.

Симон улыбнулся:

– Хорошо, что ты зашла. Иначе я бы умер со скуки. Каро слезла с велосипеда и встала в тень под навесом.

– Скажи-ка, математический гений, ты разобрался с Пифаграфом?

– Ты имеешь в виду, с Пифагором?

– Его я и имею в виду.

– Разобрался. Это все не так уж сложно.

– Тогда объясни мне. Может, в дом войдем? А то здесь для меня слишком уж солнечно.

Улыбка Симона стала шире. Выходит, есть возможность на самом деле насладиться этим днем! Следующие полчаса он силился как можно доходчивее объяснить Каро теорему Пифагора. Он рассказывал ей о двухмерности и о трехмерности, о прямых углах и катетах. Объяснил ей, что такое гипотенуза и что сейчас не угасают споры о том, действительно ли Пифагор – автор доказательства названной в его честь теоремы.

Симон был в своей стихии. Пока он говорил, в голову приходили вещи, которые на самом деле делали эту тему интереснее, и он в очередной раз убедился, как любит математику. Да, математика была постоянной – с этим не поспоришь. Однажды установленные, вещи остаются в ней такими, какие есть. Разумеется, они развиваются дальше, но фундамент остается неизменным. Если бы жизнь была такой понятной и постоянной!

Каро, лежа на кровати, терпеливо слушала его. Было видно, что она не разделяет восторги Симона. Казалось, мысли обоих витают в совершенно разных сферах. Каро обвела взглядом маленькую комнату, потом снова посмотрела на Симона, сидевшего на стуле перед кухонным столом и пытавшегося донести до нее восхищение математикой.

– …Поэтому логично, что сумма квадратов а и b равна квадрату гипотенузы, – закончил он свой доклад и выжидательно посмотрел на нее. – Не правда ли, ничего сложного? Или как?

– Для тебя – может быть. – Каро вздохнула, садясь на край кровати. – Но когда-нибудь и мне все станет совершенно ясно.

– Да? А что именно?

– Неудивительно, что в мире математики ты чувствуешь себя комфортно. Твоя жизнь превратилась в хаос, а здесь все на своем месте. Как в затхлой кладовке. Одиноко и потерянно.

Есть! Второй раз за утро Симона тыкали носом в его жизнь, но на сей раз его это зацепило. Мнение Каро было для него важно, сказанное ею воспринималось как оплеуха, которой она вмиг вернула его в реальность. Симон не знал, что ответить.

– Не бери в голову, но я бы здесь и ночи не выдержала.

Каро встала, подошла к окну и выглянула наружу:

– Да и дня тоже – точно нет. Здесь как у нас в интернате. Абсолютно мертвый дом.

Симон, опустившись на стул, сгорбился.

– Мне ничего больше не остается, – прошептал он. – Эта проклятая автокатастрофа все у меня отняла. Родителей, дом – все без остатка.

Каро взглянула на него:

– Знаешь что? Плевать на этого Пифагора! Здесь страшная жара и духота. Давай куда-нибудь выберемся!

Симон был разочарован, что ему так и не удалось заразить девочку своим воодушевлением. Ему хотелось еще немного поговорить о математике. Это было ему приятно и здорово отвлекало. С другой стороны, он вынужден был согласиться, что в ее словах есть здравый смысл и что он снова норовит спрятаться от жизни.

– Хорошо. У тебя есть план?

Каро взглянула на него пристально, с таинственным видом.

– Зависит от тебя. Ты не трусишка?

Он не понял, к чему она это спросила, но ни в коем случае не хотел показаться девочке трусом.

– Нет, думаю, нет.

– Ладно. Тогда я покажу тебе кое-что на самом деле прикольное.

26

– Давай скорее, вареная улитка!

Симон изо всех сил старался придерживаться темпа Каро. Хоть ее велосипед и был старее маунтинбайка Майка, зато сама Каро чувствовала себя явно бодрее. Задыхаясь, Симон давил на педали и следовал за подругой по узкой дорожке вдоль берега Фале. Стало еще жарче. Горячий воздух сгустился так, что хоть глотай его. Пот струился по лицу мальчика. А вот Каро, казалось, эта жара была нипочем. Она снова натянула капюшон глубоко на голову для защиты от солнца и, несмотря на быструю езду, казалось, не устала ни капельки. Она вся была сконцентрирована на достижении поставленной цели.

Когда они подъехали к лесу, дорога стала ровной и тенистой. Истинная благодать, подумал Симон. Вершины елей тонули в небе, прохладный воздух доносил запах мха и грибов. Слышалось лишь похрустывание хвои под колесами и привычные звуки леса – щебетание птиц, среди которых выделялось пение дрозда и таинственные шорохи в подлеске.

Симон любил лес. В детстве он часто гулял здесь с дедушкой, и всякий раз это было для него событием. Однако сегодня шорохи и тени казались ему тревожными. Будто бы в лесу его ночные кошмары стали реальностью. Без Каро у него не хватило бы духу отправиться сюда.

Вскоре они достигли развилки. Вытянув левую ногу, Симон остановил велосипед. Несмотря на жару, он вдруг ощутил леденящий холод. Каро тоже остановилась и огляделась.

– Эй, что случилось?

Он указал рукой на возвышенность за развилкой, где стояло несколько обугленных стволов елей.

– Вон там, наверху, все и произошло.

Каро отъехала назад к нему и сошла с велосипеда. Сняв капюшон, она проследила за его взглядом.

– Тут произошла та авария?

Симон молча кивнул и вцепился в руль мертвой хваткой. Каро не должна заметить, как он дрожит.

– Ты хочешь осмотреть это место? – спросила девочка.

Он нервно облизал губы, ставшие вдруг сухими и жесткими. Должен ли он туда пойти? Хочется ли ему этого на самом деле? «Нужный момент времени нам подсказывает интуиция, – объяснял ему доктор Форстнер. – Рассудок всегда найдет основания, чтобы ничего не делать, чаще всего из-за нашего страха. Но наше животное, инстинктивное чувство не обманывает никогда!» Теперь Симон попытался взывать не к рассудку, а к интуиции. Он быстро взглянул на Каро:

– Ты пойдешь со мной?

Она тут же кивнула, будто это было чем-то само собой разумеющимся.

– Конечно, если хочешь.

Симон еще не знал, хочет он или нет. Одна часть души тянула его вперед, другая леденящим ужасом сжимала сердце. Сама мысль о том, что ему предстоит снова увидеть место катастрофы, ввергала его в страх. В его ночных кошмарах именно там, на той самой вершине, его подкарауливало чудовище. Монстр, преследовавший его. А на самом деле? Подкарауливал ли там сейчас Симона кто-то, кого следовало опасаться?

«Иди же, иди, доверься себе, – нашептывал внутренний голос. – Ты не один, и это не сон». Да, он непременно должен туда пойти! Возможно, именно на месте катастрофы он найдет ответы на вопросы, не оставляющие его в покое. Возможно, прореха в памяти тогда заполнится.

Снова усевшись на велосипед, Симон поехал вверх по узкой лесной тропинке. Он не торопился, и на этот раз он ехал впереди, а не Каро. Когда они наконец-то добрались до места, Симон положил велосипед на обочину и огляделся. Впервые с той проклятой субботы он снова был здесь – в мире реальности, в своих снах он возвращался сюда постоянно. Одна и та же картина. «Как будто каждую ночь я листаю один и тот же фотоальбом. Это никогда не было сном, – подумал он. – Это воспоминания».

Симон, присев на корточки, коснулся асфальта, будто боясь обжечься. Да, это было то же самое ощущение! Холодный, грубый, шершавый асфальт. Как во сне. Когда он полз по нему, то ободрал себе ладони и коленки. Симон поднялся на ноги и пошел вдоль обочины. Каро безмолвно следовала за ним. Девочка чувствовала, что ее другу сейчас не до разговоров, да он и не смог бы разговаривать, – просто ему нужно, чтобы в этот момент кто-то был рядом. Чем ближе они подходили к обрыву, с которого скатился автомобиль, тем большее усилие приходилось делать над собой Симону, чтобы идти дальше. Кто-то обозначил место впереди крестом – вероятно, Тилия, поскольку Майк был абсолютно не религиозен. При виде этого креста Симон ощутил укол в сердце. У подножия креста стояли две кладбищенские свечи.

Вскоре Симон обнаружил осколки стекла, блестевшие в траве, словно капли росы. Осколки не могли быть от бутылки – для этого они были слишком маленькими.

Это были осколки стекла автомобиля. Вероятно, они остались здесь с момента катастрофы. Что это было за стекло? Вероятно, заднее. Возле которого стояла подарочная корзина для Тилии, подскакивавшая при каждом толчке. Снова, и снова, и снова…

Мальчик вздрогнул: ему показалось, будто он услышал вскрик родителей. Но это был всего лишь клекот двух ястребов, охотившихся над кронами деревьев.

– Что с тобой? – Каро озабоченно посмотрела на него. – Ты так побледнел.

Симон хотел что-то ответить, но слова застряли в горле, и он только кивнул. Ноги дрожали при каждом шаге, когда он опасливо приближался к черному выгоревшему кругу на траве. Обе свечи догорели до конца и погасли, и в какой-то миг Симон подумал: «Здесь должны были стоять три свечи! Будь судьба справедлива ко мне, свечей было бы три».

Набрав полные легкие воздуха, Симон бросил взгляд на обрыв. Кроме обугленных деревьев, ничто не напоминало об ужасной аварии. Конечно, с тех пор миновал уже не один месяц. Давно уже все убрали – вплоть до осколков на обочине дороги. А то, что осталось, скоро зарастет травой.

В то же время у Симона возникло странное ощущение, словно он вернулся в момент катастрофы. В памяти возникли дымящиеся обломки – перевернутый, лежавший вверх тормашками двигатель и сплющенная кабина, похожая на искривленную букву U. Эта ужасная картина преследовала его в снах. Языки пламени, вырывающиеся из разбитой машины и перекидывающиеся на деревья. Белый дым, словно знамя на ветру, рвущийся из щели, накрывая землю мутной пеленой. Прежде эта щель была дверью водительской кабины – с той стороны, где сидела мама.

– Вот кошмар! – ужаснулась Каро, подойдя к нему. Хоть эта девочка и не видела ужасных картин, возникающих в его мозгу, но одного вида обгоревших деревьев было достаточно.

– Как же ты все-таки выбрался из машины?

– Я… я не помню, – пробормотал Симон, пытаясь заглушить противный нескончаемый вой сирены в голове. – Наверное, через боковое стекло. Я сидел сзади справа. Это место считается самым безопасным в случае аварии. Мой врач говорит, что я ничего не помню, потому что… потому что увидел нечто ужасное! Мое сознание подавляет этот образ, чтобы пощадить меня. Ты знаешь… передняя часть машины… она была совсем сплющена.

Он не смог объяснить понятнее, но Каро, казалось, поняла. Она смотрела на него серьезно и молча кивала.

– Разве знаешь, что тебя ждет, – мягко произнесла она. – Тебе удалось выжить, и это главное.

Симон отвел взгляд:

– Неужели это на самом деле так?

– Конечно, – ответила Каро, уже чуть громче. – Разумеется, это тяжело, что твои родители погибли. Но ты-то выжил! Выходит, тебе повезло, беда обошла тебя.

Симон поднял голову и снова взглянул на нее:

– Какое же это везение? Да, я выжил, но мои родители – нет. Это ужасно. Я все время спрашиваю себя, почему я тоже не погиб. Почему именно мне суждено было выжить? Меня не покидает чувство вины. Понимаешь, о чем я?

Каро слегка склонила голову набок:

– Отчасти да, отчасти нет. Жизнь слишком коротка для таких вопросов, как мне кажется. Ты просто живешь, и с тобой все время что-то происходит.

Он развернулся и зашагал назад, к велосипедам, а потом прошел по дороге до того места, где в его кошмарах стояла дверь. Дверь, которую он не мог открыть. Дверь, за которой скрывалось нечто важное. Дверь, которой в реальном мире не существовало. Вместо этого на асфальте виднелись лишь черные следы тормозов. Вдруг Симону что-то вспомнилось. Это не имело отношения к аварии и произошло задолго до нее. Это было вечером после похорон дедушки. Хайнц Штроде всего на несколько месяцев пережил жену. У него внезапно остановилось сердце. Мать Симона смотрела на это иначе.

«Они почти всю жизнь прожили вместе, – сказала она отцу, обнимая его в утешение. – Они поженились еще в юности и с тех пор почти ни на день не разлучались. То, что он ушел так быстро вслед за ней, – грустно, но объяснимо. Он хотел быть вместе с ней как можно скорее». Когда вечером семья вернулась с кладбища в дедушкину квартиру в Штутгарте, Симон спросил отца, почему люди должны умирать. Ему было всего семь лет, и мысль о том, что обстоятельства жизни могут так внезапно и страшно измениться, приводила его в ужас.

Он сидел на кровати, вертя в руках игрушечного робота, полученного в прошлом году от бабушки с дедушкой в подарок на Рождество. Папа придвинул стул поближе. Они долго разговаривали о смерти и о том, что все на свете преходяще. Симон то и дело в отчаянии тряс головой. «Я не хочу, чтобы что-то менялось! – кричал он. – Если что-то идет хорошо, так и должно оставаться. Почему все не может всегда быть, как сейчас?» – «Знаешь, мальчик, рано или поздно в жизни наступает момент, когда приходится осознать: что-то безвозвратно изменилось, – ответил отец. – Наша задача – найти что-то хорошее в том, что случилось, и воспользоваться этим для будущего роста. Мы не можем избежать смерти, однако можем с толком использовать время, которое нам еще остается. Мы должны проживать каждый день так, будто он последний. В этом для меня и состоит смысл жизни».

Симон смотрел на следы тормозов у своих ног. Тогда он не понял отца, а может, не захотел понять. Но теперь со всей ясностью понимал. Сейчас наступил именно такой момент, о котором предупреждал отец. Отмеченный черным на сером асфальте. В этом месте жизнь Симона изменилась навсегда. В одну секунду. Здесь, на этом повороте, родители вскрикнули. Отсюда машина начала скатываться в пропасть. Но почему? Почему?

Они заметили что-то на дороге? Может быть, отец наехал на какое-нибудь животное? «Дверь», – угрожающий голос в его голове. Голос этот напоминал рык чудовища, гнавшегося за ним в кошмарах до этого самого места. И сейчас Симону казалось, что чудовище дышит ему в затылок. «Ответ скрывается за дверью. Загляни же, загляни туда, трус!»

В чаще леса что-то хрустнуло. Симон обернулся. Ему показалось, он заметил мелькнувшую тень. Но ели росли так густо, что внизу царила полутьма. Он боялся увидеть эти горящие глаза из своего сна – вероятно, волчьи, заключил он непонятно почему. И снова услышал тихие голоса, зовущие: «Симон! Симо-о-он! Иди к нам!» Но в лесу никого не было. Только стволы деревьев, кустарник, ветки да покрытые мхом кочки. И утробные, злые голоса в его черепной коробке. «Ты тоже должен был погибнуть!»

Он встряхнулся, будто желая избавиться от этих проклятых голосов.

– Что с тобой? Что на тебя нашло?

Радом стояла Каро. Он не слышал, как она подошла.

– Нет, ничего. – Симон прихлопнул на лбу привлеченного запахом пота комара, судорожно сглотнул и отер пот. – Если бы я только мог вспомнить! Но мои воспоминания словно кто-то стер.

– Не считай себя сумасшедшим. От того, что ты будешь себя мучить, станет только хуже.

Каро улыбнулась ему, и ее улыбка напомнила ему мамину. Эта улыбка означала: все не так плохо, как тебе кажется.

– Знаешь, наверно, это даже хорошо, что ты не можешь вспомнить всего, – сказала девочка. – Значит, есть возможность представить себе события так, как тебе хотелось бы.

Он смотрел на нее, наморщив лоб.

– Что ты имеешь в виду?

– Наши фантазии, например. Когда жизнь становится невыносимой, нам остается лишь фантазировать. В мире фантазий возможно все… Я так часто делаю. Например, представляю, что в следующие выходные меня приедут проведать родители. Вдвоем. Это дает мне силы пережить неделю.

– Но что происходит, когда они все-таки не приезжают? Я не могу вернуть своих родителей. Они умерли.

– Нет, не умерли, пока ты носишь их в своем сердце. – Каро пожала плечами. – Смешно звучит, но я действительно в это верю. Пока кто-то о нас думает, кто-то нас помнит, мы не умерли окончательно. Твои родители с тобой. Ты должен лишь мысленно представить себе их и сделать частью своей жизни.

Симону вспомнилась недавняя поездка на кладбище. Ощущение, будто гробы родителей пусты, а сами они уехали куда-то далеко-далеко. «Конечно, – подумал он. – Они продолжают жить во мне». Каро была права. Возможно, Леннард хотел сказать то же самое. Но в нем говорил разум, а не сердце. Однако не все ли равно? Когда думаешь о ком-то с любовью, сердце и голова приходят к согласию. Эту фразу он где-то вычитал, и она ему понравилась.

– Пойдем же, – позвала его Каро, снова усаживаясь на велосипед. – День сегодня слишком прекрасен, чтобы омрачать его трауром.

Симон в последний раз оглянулся. В лесу снова что-то хрустнуло. Возможно, в чаще кто-то крался, наблюдая за ними. Точнее, за ним. В особенности за ним. «Я до тебя доберусь! – рычало чудовище в его голове. – Ты не скроешься!»

Симон поторопился к своему велосипеду:

– Давай-ка смоемся отсюда. Это была не слишком хорошая затея – приезжать сюда.

Каро снова внимательно посмотрела на него, будто пытаясь прочесть его мысли, – и Симону показалось, что в тот момент дар ясновидения действительно снизошел на нее, как ни глупо это звучало. Во всяком случае Каро догадалась, что Симона необходимо срочно приободрить. Ее лицо озарилось лукавой улыбкой.

– Хорошо, поехали. Чур, кто приедет последним, тот дурак!

Она начала крутить педали и весело покатилась вниз по узкой дорожке, по которой они сюда приехали. Симон последовал за ней в своем темпе. Он был рад покинуть это мрачное место. Но, несмотря на облегчение, он чувствовал, что вскоре снова вернется сюда. Как возвращается каждую ночь. Снова и снова. До тех пор, пока ему не удастся заглянуть за дверь.

27

Снова Каро обгоняла его, и снова Симону пришлось приспосабливаться к ее темпу. Вероятно, она каждую свободную минуту проводила на велосипеде. А что ей еще оставалось, если ее каникулы были «мертвым домом», как она выразилась? Когда он наконец доехал до финиша, она, победно улыбаясь, ждала его там.

– Ну, так кто у нас дурак?

Кашляя, он поставил велосипед рядом с ее железным конем и с удивлением разглядывал здание, возвышающееся над кронами группы деревьев.

– Боже мой, это же старый лесной отель! – воскликнул Симон, вытирая пот с лица. – Я совсем о нем забыл.

– Ты когда-нибудь уже бывал здесь?

– Да, но очень давно. Мне тогда было шесть или семь. Дедушка собирал в этих местах грибы.

Каро взглянула на заброшенный отель, в ярком свете солнца и впрямь казавшийся каким-то нереальным, и заслонила глаза рукой.

– Выглядит как заколдованный дворец, тебе не кажется?

Симон согласно кивнул. Еще в детстве здание напоминало ему замок Спящей красавицы. Он знал, что раньше отель служил приманкой для туристов и для ищущих уединения. Но с тех пор, как владелец тяжело заболел, здание стояло заброшенным.

«Сыну неинтересно продолжать семейное дело, – рассказал Симону дедушка. – Ему лишь бы прожигать жизнь да волочиться за каждой юбкой – такой бездельник!» После смерти старого хозяина отель продали общине. Поскольку, как и следовало ожидать, другого покупателя не нашлось. Жаль, разумеется.

С того времени отель выглядел так, будто впал в заколдованный сон сотню лет назад, забытый всем миром. Некогда белый фасад покрывали пятна мха, плющ вился по стенам. Во многих местах отлетела штукатурка и проглядывала кирпичная кладка, выцветшая от времени и напоминавшая розовые шрамы. На крыше, покрытой полуразрушенной черепицей, свили гнезда многочисленные птицы, а на одном из шатких деревянных балконов над ветхим плетеным креслом развевался рваный солнечный зонтик.

Как и много лет назад, Симон почувствовал странное, но настоятельное желание войти в обитую железом дверь и поправить покривившуюся вывеску с надписью «Панорамный отель «Семь елей». Ребенком он удивлялся этому названию: без сомнения, елок росло рядом куда больше, чем семь. Он спросил себя, какие именно из деревьев имелись в виду. Но, даже если бы на изгороди не висела предупреждающая табличка «Осторожно: опасность обрушения!», ни за какие деньги Симон не согласился бы войти в дверь под криво висящей вывеской. Многочисленные окна, закрытые жалюзи и похожие на сонные глаза, останавливали его. И сегодня, девять лет спустя, они казались ему враждебными. «Если мы потревожим его, старый замок пробудится и откроет глаза», – подумал он.

Надпись-граффити «Хоррор-отель» не показалась ему смешной, хотя намалевавший ее вряд ли был серьезен. Ему вспомнился фильм ужасов «До крови», который он смотрел в детстве вместе с Майком. В одном из эпизодов дверь вдруг начала дышать, и Симон от страха спрятался за спинку кресла, пока сцена не закончилась. «Не удивлюсь, если двери в этом здании действительно дышат, – подумал он. – Или если души бывших постояльцев бродят по темным коридорам».

– Ну, что случилось, где ты там застрял? – Голос Каро вырвал его из задумчивости.

– Ты хочешь войти внутрь?

– Конечно. Пойдем, там действительно прикольно, особенно в южной части.

«С южной стороны, где в траве под стеной растут лисички», – пронеслось у Симона в голове. Это был голос дедушки.

– Велосипеды давай лучше спрячем, – сказала Каро, заталкивая свой велосипед в кустарник. – Хотя я никогда никого там не встречала, береженого бог бережет. Если нас поймают, мало не покажется.

Симон не моргая смотрел на отель и на ограду. Ему было не по себе. Он ведь трусишка, заячий хвостик, как часто называл его Ронни. Однако он преодолел себя и поставил свой маунтинбайк рядом с велосипедом Каро. Вдруг он заметил на земле нечто, приковавшее его внимание.

– Посмотри-ка, тут звериные следы!

– Ну и что? В лесу полно зверей. Дикие кабаны, олени, зайцы…

Он с сомнением покачал головой и опустился на колени.

– Нет, это не отпечатки копыт. И не заячьи следы. Дедушка мне показывал, как они выглядят. А для лисы они слишком большие.

– Тогда чьи это следы?

Симон коснулся пальцами почвы, влажной и рыхлой в тени.

– Возможно, большой собаки.

Едва он это выговорил, олицетворение его страха снова возникло в его мозгу. Огромный серый силуэт с пылающими глазами. Стоящий на лесной тропинке. Картинка тотчас пропала, но Симон узнал ее.

– Волк, – прошептал он и почувствовал, будто по его спине ползет железное насекомое.

Это тоже воспоминание?

– Волк? – Каро наморщила лоб и опустилась на колени рядом с ним. – У нас уже сто лет нет никаких волков.

– Да, но иногда пишут о волках, пересекающих границу.

– В Баварском лесу – возможно, но не здесь, в Фаленберге, – твердо сказала Каро. – Но ты прав: это очень крупная собака. Возможно, пастушья овчарка.

Внезапно Симона осенило.

– Поисковая операция! – воскликнул он. – Здесь искали пропавшую девочку. Наверняка с собакой.

– Да, Леони. – Каро кивнула с серьезным видом. – Возможно.

– Ты ее знаешь?

Каро поднялась на ноги и отряхнула землю и хвою с испачканных голых коленок.

– Не то чтобы знаю. Только на лицо. Она училась у нас экстерном. Кроме того, она на класс старше меня.

Симон снова осмотрел собачьи следы на земле.

– В новостях говорили, полиция предполагает, что с ней случилось что-то совсем плохое, – сказал он. – Как ты думаешь?

– Надеюсь, они ошибаются, – ответила Каро, не поднимая глаз от своих кроссовок с черепами. – Но думаю, что мир достаточно зол, и надо смотреть, кому доверяешь.

28

Недалеко от того места, где они спрятали велосипеды, в ограде обнаружилась дыра. Каро заставила себя пролезть в нее первой. Симон последовал за ней, и они двинулись напролом через дикие заросли. Они миновали полуразрушенные скульптуры, покрытое мхом поле для игры в садовые шахматы, колодец, который из-за разросшегося плюща едва можно было узнать. Оттуда к южной части отеля вела вымощенная плитками дорожка. Симон снова и снова смотрел на окна. Несмотря на то что жалюзи были закрыты, у него возникло странное чувство, будто за ними наблюдают.

Каро уверенно шагала вперед. Казалось, она ничего не боится, и в этом Симон ей слегка завидовал. В каком-то смысле она походила на Майка – в те моменты, когда они вместе со старшим братом совершали запретные вылазки, чтобы узнать мир вокруг. Майк всегда шел на шаг впереди него.

Когда они наконец достигли задней стены отеля, Каро подняла руки в стороны и несколько раз крутанулась на месте.

– Вуаля! – сказала она. – Мы наконец-то на месте. От удивления Симон проглотил язык, а Каро улыбнулась.

– Тебе нравится?

– Еще бы!

Симон ступил на широкую солнечную террасу, с которой открывался прекрасный вид на долину реки Фале. Неприятное впечатление, произведенное зданием, вмиг оказалось забыто. Хотя годы заброшенности не прошли бесследно для террасы – многие плитки встопорщились, между ними проросли папоротник, львиный зев и сорная трава, – камни пола оставались по-прежнему столь белоснежными, что их сверкание на солнце ослепило Симона.

– Это еще не все! – Каро побежала к широкой лестнице в конце террасы. – Посмотри-ка сюда!

Симон последовал за ней, и его взгляду открылся большой бассейн. Симон не поверил своим глазам. Бассейн был наполнен почти до краев, на солнце вода переливалась синими бликами. Если бы не щербинки на бортике и пара листьев, плавающих в воде, могло показаться, что гости покинули бассейн совсем недавно.

Каро сняла ветровку и шорты и принялась расшнуровывать кроссовки:

– Пойдем купаться!

Симон не успел ничего возразить, а она уже, в футболке и трусиках, понеслась к трамплину и с громким всплеском прыгнула в воду. Она двигалась в воде как рыба, моментально достигнув другого края бассейна.

– Иди же сюда! – позвала она смеясь. – Вода чудесная!

– Но не можем же мы…

– Я же могу! Ничего страшного. Это дождевая вода, просто чистая дождевая вода.

– Хорошо, но… тут же полно всякого мусора, мы неизвестно что можем здесь подцепить!

Девочка снова засмеялась:

– А еще комета может свалиться нам на голову. Эй, я тут бываю довольно часто, и ничего плохого со мной еще не случилось. Ты стесняешься меня или что?

Симон почувствовал, как краснеет. Каро видела его насквозь. Хотя он действительно беспокоился о том, что в застоявшейся воде полно бактерий и можно заработать кожное воспаление, как говорила мама, тяжелейшее кожное воспаление, – но прежде всего он стеснялся. Он никогда еще не раздевался при девочках. Наверняка Каро будет над ним смеяться. На занятиях по плаванию его всегда высмеивали, в первую очередь Ронни. «Эй ты, скелет, – кричал он, – дай-ка я поиграю на твоей клавиатуре!» Все смеялись, и девочки в том числе – это было самое обидное. Симону хотелось от стыда сквозь землю провалиться. Потом он покупал себе полный пакет сладостей и шоколада, но это не приносило пользы – только тошноту и чувство тяжести. Он так и остался худым и костлявым. Скелет, что и говорить…

Каро снова подплыла к нему, оперлась на бортик бассейна и взглянула на него снизу вверх:

– Знаешь, самая большая проблема в том, что ты сам стоишь у себя на пути. Так можно пропустить лучшие вещи в жизни. Когда-нибудь станет поздно, и ты скажешь: «Ах, если бы я тогда…» Только потому, что ты не доверял себе! Тебе на самом деле не хочется поплавать?

Симон не мог заставить себя взглянуть ей в глаза. Наверняка его лицо было багрово-красным.

– Я немного другой, – сказал он тихо.

Каро покачала головой:

– Нет, ты даже очень другой. Потому ты мне и нравишься. Нет ничего скучнее, чем так называемые нормальные люди.

При последних словах она наморщила лицо и сказала:

– На самом деле они всего лишь глупцы, плывущие по течению. Потому тебе надо радоваться, что ты не такой, как все.

– Ты так считаешь?

– Конечно. – Она подмигнула ему. – А если я отвернусь, пока ты будешь в воде, ты искупаешься?

– Ну хорошо.

Симон снял обувь, и Каро снова улыбнулась. Затем сделала глубокий вдох и скрылась в воде. Ему стоило больших усилий побороть себя, но в конце концов он вскарабкался на тумбу и прыгнул. Солнце приятно прогрело воду. Вода касалась его кожи мягко и пахла листвой, плавающей в чаше бассейна. Этот запах снова напомнил ему осень, когда он собирал здесь грибы. «Может быть, старый бассейн пострадал от воды и разрушился, – говорил дедушка. – Стены весь год такие сырые, что там, вероятно, полно грибов. Белые, подберезовики, лисички. Боже, как я обожаю лисички!»

Каро поджидала Симона у другого края бассейна. Она легла на спину и медленно двигалась, барахтая ногами.

– Иногда я воображаю, что все это принадлежит мне, – призналась она, когда Симон подплыл. – Как будто я безумно крутая звезда и это моя собственная вилла.

– Какой же звездой ты хочешь быть? – спросил он, приблизившись.

– Все равно какой, лишь бы богатой. Тогда можно ни о чем не заботиться, не работать и делать что хочешь.

Симон снова взглянул на отель, возвышавшийся над ними. В солнечном свете он казался куда менее мрачным и угрожающим, хотя закрытые окна все равно выглядели подозрительно. Глаза, которые вот-вот откроются.

– Согласен, – сказал он. – Было бы круто быть богатым! Тогда можно было бы купить виллу и не заботиться больше ни о чем.

– Теперь это наша вилла! – Каро сделала оборот вокруг своей оси. – В фантазиях возможно все. Мы не обязаны возвращаться в эту дыру под названием интернат. Мы будем впускать сюда лишь тех гостей, которые тоже другие. Такие, как мы.

– Было бы круто! – согласился Симон. – Если честно, я дико ненавижу интернат. Жизнь и так жутко меня пугает, если хочешь знать правду. Потому что теперь я предоставлен сам себе. Хотя у меня есть Майк и тетя, они живут своей собственной жизнью, а я не хочу быть им в тягость.

Она кивнула на его запястья:

– Поэтому ты пытался уйти из жизни?

Симон вздрогнул. Он хотел тотчас спрятать руки за спину, но в бассейне сделать это было затруднительно.

– Мне очень жаль, – сказала Каро быстро. – В самом деле… Извини, пожалуйста. Я не должна была тебя спрашивать. Меня это не касается.

Он взглянул на свои шрамы – тонкие розовые полоски на побледневших от воды запястьях. Каро вынырнула из бассейна и уселась на каменную ступеньку, чтобы обсохнуть. Симон присоединился к ней, быстро натянув футболку через голову.

– Это случилось в больнице, – сказал он. – В ночь после аварии. Когда мне стало ясно, что произошло… что я единственный, кто выжил… Я был просто вне себя. Медсестра дала мне на ночь какое-то снотворное, но я тайком выплюнул таблетки. Я не хотел отключиться и все забыть. Лучше было маяться бессонницей и смотреть всю ночь в потолок. Когда я пошел в туалет и увидел себя в зеркале душевой кабины, во мне что-то замкнуло. Вдруг я дико разозлился на себя. Разбил зеркало, взял осколок… ну, дальше ты знаешь.

Он смотрел перед собой на слепящие белые плиты. У мокрых ног подростков образовалась лужица, которая постепенно испарялась на солнце.

– Ночной санитар услышал и тотчас примчался, – продолжал Симон. – Кругом были осколки и моя кровь. Санитар бросился на меня, мы боролись на полу. Он был шокирован… Это все так тяжело… Мне сделали переливание крови, и санитар всю ночь сидел у моей кровати. Он боялся, как бы я снова не взялся за старое. На следующее утро, когда мне стало лучше, меня перевели в психиатрию. Сначала в закрытое заведение, а затем уже в открытое.

«На мельницу мозгов, амиго, – услышал он шепот в своей голове. На этот раз голос принадлежал Леннарду. – Потому что ты теперь член «Почетного клуба чокнутых».

Каро бросила взгляд на его руки. В какой-то миг Симону показалось, что она сейчас дотронется до его шрамов, но она этого не сделала.

– Ты стыдишься этого? – спросила она.

Он кивнул и не решился поднять на нее глаза.

– Да, потому что я был идиотом. Трусом, который всего боится. Даже своей собственной жизни.

– Нечего этого стыдиться, – сказала она мягко. – Мы все чего-нибудь боимся. Только некоторые люди лучше умеют это скрывать.

– Ты так думаешь?

Она кивнула:

– Не сомневаюсь. Тот, кто утверждает, что не боится ничего, – лжет.

– А чего ты боишься больше всего?

– Одиночества. Так же, как и ты. И того, что меня забудут.

– Думаю, я тебя никогда не забуду.

– И я тебя, Симон. И я тоже.

Они долго сидели, не произнося ни слова. Затем снова заговорили друг с другом, но это был диалог, который совершался внутри. Там они говорили вещи, для описания которых в языке нет слов. Они говорили на языке сердца. «Мы принадлежим друг другу. Мы вместе. Потому что мы другие. Никто не понимает нас, зато мы понимаем друг друга. Пока мы вдвоем, никто из нас больше не одинок».

Железный скрежет вырвал их из оцепенения. Будто кто-то разбудил их от глубокого сна. Казалось, они так просидели маленькую вечность. Симон и Каро даже не заметили, как одежда высохла на них от теплого ветерка. Лужицы около их стоп тоже испарились.

– Что это было? – спросила Каро, испуганно озираясь.

Ей тоже казалось, что она отсутствовала некоторое время. В каком-то смысле так оно и было. Они снова услышали скрежет, напоминавший отдаленный скрип какого-то шарнира. Симон вскочил и двинулся на звук. Когда скрип послышался снова, он открыл его причину. Рядом с главной дверью, ведущей на каменную террасу, имелся еще один боковой вход. Вероятно, эта дверь предназначалась для персонала, обслуживавшего гостей на террасе.

Дверь, скрипевшая сейчас на ветру своими ржавыми петлями, тоже должна была быть заперта. На дереве виднелись отверстия от гвоздей. Но кто-то снял решетку и положил ее рядом со входом. Если судить по мху и разросшейся зелени, это произошло очень давно.

– О чем ты думаешь? – спросил Симон, поднимая свои вещи с земли. – Нам надо пойти внутрь и осмотреться?

Каро, которая уже успела одеться, смотрела на него с наигранным удивлением.

– Меня спрашивает тот, кто недавно сам назвал себя трусом?

– Нет, тебя спрашивает тот, кто с того момента кое-чему научился, – ответил Симон, натягивая брюки.

Каро рассмеялась так громко, что заглушила очередной скрип раскачивающейся двери.

29

Когда глаза Симона привыкли к слабому сумеречному свету внутри здания, первым его чувством было удивление. Здесь что-то не совпадало. Они были в этом отеле не первыми непрошеными гостями с тех пор как дом впал в спячку, подобно замку Спящей красавицы. Это было маловероятно. В то же время не наблюдалось явных следов, указывающих на вторжение. Пустые бутылки, оставшиеся с давней тайной вечеринки, граффити на жалюзи – такие же, как снаружи, да и другие следы… Если верить первому впечатлению, здесь давно никто не бывал.

Симону снова вспомнился дом-призрак с дышавшими дверьми. Может быть, сюда никто не осмеливался проникнуть до них, потому что в старом доме действительно водились привидения? Может, это и вправду был «Хоррор-отель» и тот, кто оставил граффити, вовсе не шутил?

«Не будь младенцем», – воскрес в памяти голос Майка. Перед мысленным взором Симона снова возникла картина: они вдвоем с Майком перед телевизором смотрят фильмы ужасов, когда родителей нет дома. «Это все только сказки, – сказал Майк тогда. – Привидений не существует так же, как и Младенца Христа, Пасхального зайца и аиста, приносящего детей. Как нет и зомби, если ты спросишь про следующий фильм».

С этими словами Майк забросил в рот полную пригоршню чипсов, включил следующее видео и непринужденно откинулся на спинку дивана. Майк, его смельчак старший брат Майк… Интересно, а оставался бы он смельчаком здесь и сейчас? В полутемном помещении с заплесневевшими стенами и темными, грязными углами. Здесь, в этой пустой заброшенной комнате, огромной, как бальный зал. Это не то, что лежать дома на диванчике, грызть чипсы и, зная, что ты в полной безопасности, дивиться очередной выдумке режиссера очередного ужастика. Тут кнопку выключателя не нажмешь. И на другую программу не переключишь, если фильм покажется чересчур уж мрачным.

Здесь точно двери дышат, думал Симон, чувствуя, как волоски зашевелились на спине. Откуда-то ведь авторы этих ужасных историй черпают свои идеи? А может, в каждой истории есть хоть капелька правды?

– Вау! – воскликнула Каро, и звук ее голоса отдался эхом. – Думаю, нужно на самом деле быть суперзвездами, чтобы позволить себе отремонтировать кухню.

Симон изо всех сил старался подавить обуявшие его фантазии о дышащих дверях, шныряющих повсюду и не знающих покоя душах и кровожадных зомби, рыскающих в поисках человеческого мозга. Присмотревшись к помещению, он убедился, что Каро права – они и правда попали в огромную кухню отеля.

На кафельных стенах и полу еще оставались следы стоявших здесь когда-то плит, вытяжек над ними, холодильников и шкафов, но они были трудноразличимы среди пятен плесени. Все было затянуто паутиной, образовавшей на кранах и посудомоечной машине настоящие занавеси. В полутьме они походили на спутанные космы человеческих волос, тихонько трепетавшие на сквозняке.

Симон представил себе, как много лет назад здесь сновали повара, старавшиеся угодить изысканным кулинарным пристрастиям гостей отеля. Он с поразительной ясностью представил себе все это кухонное мельтешение. Он слышал, как официанты выкрикивают заказы, и ему даже показалось, будто он ощущает ароматы жареного и запеченного мяса, – хотя, без сомнения, все запахи давным-давно выветрились, и им на смену пришел затхлый дух запустения. Но, как утверждает Каро, в фантазиях возможно все.

– Мы, конечно же, закажем самые лучшие блюда, – сказала Каро. – Как минимум четыре звездочки! Или даже больше, если такие имеются. И кухня, разумеется, должна быть стерильно чистой.

– Нам бы хватило одной микроволновки и сковороды, – подыграл Симон хихикающей Каро.

– Любишь еду из микроволновки? – спросила она. – Куриные окорочка с рисом или рулетики из говядины с макаронами и овощами?

– Лучше всего жаркое с картофельным пюре и красная капуста.

– И все на отдельных тарелочках, – с ухмылкой добавила Каро. – Чтобы еда не смешивалась. Не выношу пюре или рис с соусом.

Симон онемел от удивления.

– И ты тоже?! Серьезно?

– Да, а что тебя так удивляет?

– А равиоли? Как насчет равиоли из банок?

– Их мне всегда хотелось на день рождения, – ответила Каро. – Разумеется, в мясном соусе, иначе они на вкус как раскисший картон. Мой отец всегда возмущался – мол, нездоровая пища и все такое.

Симон вздрогнул. В этой схожести их пристрастий к еде было нечто пугающее.

– Не смотри на меня так, – сказала Каро, улыбнувшись на свой особый манер. – Я еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Может, все-таки дальше пройдем?

Симон почувствовал, как краска заливает его лицо. Ему казалось, что он краснее зрелого томата.

– Да-да, конечно, с удовольствием, – торопливо согласился он.

Каро снова хихикнула, и на этот раз явно над ним. Ей, видимо, понравилось вгонять мальчишку в краску.

Они прошагали к двухстворчатой двери с круглыми, словно иллюминаторы, стеклами. За ней оказалась столовая. Сквозь длинный ряд зарешеченных окон без жалюзи в помещение проникало солнце, высвечивая пляшущие пылинки. Когда-то это просторное помещение наполняли гомон голосов, звон тарелок и столовых приборов. Возможно, здесь даже играла музыка. Фортепиано при зажженных канделябрах. Романтическая атмосфера. А теперь сюда снаружи доносился лишь шелест ветра.

– Мрачновато здесь, – заключила Каро вполголоса, будто в церкви.

Симон обвел взглядом столы, оставленные хозяевами. Они были накрыты большими скатертями, на которые осела пыль столетий.

«А что, если взять и снять скатерти? – подумалось ему. – Снимаешь скатерть, а из-под нее выскакивает призрак… Полупрозрачное существо, увеличивающееся по мере того, как со стола сползает скатерть. Дух какого-нибудь давно умершего постояльца гостиницы… Или обугленный труп жертвы автокатастрофы… Или монстр из леса… Волк!»

Мысль об этом накатила столь внезапно, что Симон вздрогнул.

– Да уж, – согласился он, пересохшее горло саднило. – Как в плохом ужастике.

– Эй, я уже подумала, ты осмелел! – Каро с усмешкой улыбнулась ему. – Или только на словах?

– Ты сама начала, – защищался он.

– Может быть, но в таком случае твоя задача – защитить меня! Ты все-таки мужчина, мой дорогой.

– Я как раз эмансипированный.

– Эмансипированный? Ну-ну, – повторила Каро, и тут оба прыснули.

Симон почувствовал, как спадает напряжение. Нет, что ни говори, присутствие Каро рядом благотворно на него действовало – придавало ему силы, заполняло пустоту в сердце, избавляло от одиночества. «Мы оба сейчас восстали против враждебного мира», – подумал он. И тут же эту мысль сменила другая: «Что это с тобой? Подобные мысли только и приходят, когда в кого-нибудь влюбляешься».

Симон не мог понять, что творится у него в душе, потому что до сих пор он ни к кому из девчонок подобных чувств не испытывал. Но вполне допускал нечто в этом духе. И, откровенно говоря, особо вдумываться у него не было охоты. Он просто чувствовал, что ему потрясающе здорово, и этого ему вполне хватало. Да и вообще, есть вещи, в которые лучше не вдумываться, чтобы не спугнуть.

– Вперед! – крикнула Каро, бросившись к двери с латунной табличкой, на которой стрелкой был указан путь на ресепшен. – Мне нужен номер! Даже апартаменты! Самые лучшие!

Симон с улыбкой смотрел ей вслед. «Я не один такой», – подумал он. И двинулся за ней. Симон не заметил, как позади него шевельнулась скатерть на одном из столиков. И оттуда выбралось какое-то существо. В тот момент он как раз выходил из столовой.

30

В помещении, где находилась стойка портье, жалюзи были закрыты. Только кое-где они от времени прохудились, и через дыры в комнату проникало солнце. Симон остановился, чтобы глаза привыкли к полумраку. В ноздри ударил запах затхлости, навевавший воспоминания о старом, заброшенном чердаке в жаркий летний день. Потом мальчик различил очертания стойки для регистрации гостей.

– Какой ужасный сервис! – Каро шутливо скорчила недовольную мину. – Даже портье и того нет!

Она стояла у стойки, ее лицо скрывала тень. В какой-то миг она показалась Симону привидением. Призраком умершего гостя, который никак не может покинуть отель – вероятно, потому что у него остались здесь какие-то незавершенные дела, как это нередко бывает в историях о призраках. Но если ему вдруг повстречается настоящее привидение, подумал Симон, он должен вести себя так же смело, как Каро. При этой мысли мальчик улыбнулся.

Подойдя поближе к Каро, он заметил на столе колокольчик. Вероятно, он был медным, потому что позеленел. Взяв его, Симон слегка тряхнул им. Звонкое «динь-динь-динь» разнеслось по комнате.

– Да тут и правда никого нет, – сказал он с наигранным возмущением. – Сервис действительно никуда не годится! Здесь срочно надо протереть пыль.

Каро провела пальцем по деревянной поверхности стойки и сдула с нее пыль.

– Может быть, портье как раз отправился за губкой? – Она кивнула в сторону лестницы. – Думаю, нам придется самим подобрать люкс для двоих. Иначе пройдет еще сто лет.

– И мы превратимся в призраков отеля, – сказал Симон с улыбкой. – Только представь себе.

– Бух! – сделала смешной жест Каро, и они, смеясь, побежали к лестнице.

Позади них дверь в столовую, приоткрывшись, едва слышно скрипнула. Однако хихиканье и топот подростков на лестнице заглушили все остальные звуки.

31

В полумраке оба поднимались по ступенькам друг за другом. Каро снова взяла на себя роль лидера. Она крепко держалась за перила, так же, как и Симон. «Она смелая, но не легкомысленная», – думал мальчик. Каро, казалось, тоже не доверяла старым деревянным ступеням.

– Боже, как темно здесь наверху! – воскликнула она, когда они поднялись на следующий этаж. – Как же мы найдем наш номер?

– Секундочку! Все сейчас будет!

Картинным жестом Симон извлек мобильник из кармана и, включив фонарик, посветил.

– Знаю, ты не доверяешь мобильникам, но иногда они ох как кстати!

Каро хотела что-то сказать, но ограничилась кивком. Коридор оказался длиннее, чем ожидал Симон. В конце его стоял тяжелый комод. Над ним висела большая написанная маслом картина, тоже вся в паутине. На полотне была изображена пожилая пара в натуральную величину. Мужчина и женщина вперили в незваных гостей испытующий взгляд. Что-то раздражало в этой картине. Глаза мужчины показались Симону странным образом знакомыми. Но ничего подобного быть, разумеется, не могло. Судя по всему, портрет относился ко временам дедушки Симона; не исключено, что этого человека могли знать отец Симона и Тилия. Во всяком случае, изображенных на этом портрете явно уже не было в живых.

– Какой номер комнаты тебе больше всего нравится?

Вопрос Каро вернул его к действительности.

– Давай поглядим.

Он скользнул лучом фонарика по стенам. С левой стороны располагались четыре двери. Это была нечетная сторона, а справа были номера с четными цифрами.

– Раз уж у нас есть свобода выбора, можем осмотреть все комнаты, – предложил Симон.

– Ладно, – не стала перечить Каро. – Но учти: на меньшее, чем люкс на двоих, я не согласна.

– Не беспокойся, как суперзвезде тебе полагается самый лучший номер!

Девочка с достоинством кивнула:

– Отлично! Этот вопрос мы прояснили.

Симон направил луч на ближайшую дверь слева.

– Давай начнем с номера одиннадцать.

Каро наморщила лоб:

– Странно, что здесь нет первого номера.

– На первом этаже, вероятно, тоже располагались номера, – пояснил Симон. – Но вроде бы это не наш случай. На первом этаже номера обычно начинаются с десятого, на втором – с двадцатого и так далее. Разве ты никогда не бывала в отелях?

– Давным-давно, – ответила Каро, пожав плечами. – И тогда я не обращала внимания на номера. Считать – это твой конек.

– Согласен. – Симон хотел, чтобы его ответ прозвучал скромно, но не получилось. Все равно он был рад, что наконец-то оказался компетентен хоть в какой-то области.

– Ты сейчас убедишься, что здесь нет номера тринадцать, – добавил он. – В каждой гостинице встречаются суеверные люди. Так же как в высотных домах нет тринадцатого этажа. Конечно, это все чушь, потому что далеко не во всех культурах тринадцать считается несчастливым числом.

– Хорошо, господин учитель, – прервала его Каро насмешливо. – Здесь ты пойдешь первым. Ты ведь вроде заявлял, что не боишься?

– Ты говоришь, как мой терапевт!

– Вероятно, я она и есть… Хотя бы отчасти. Давай начнем наш терапевтический сеанс. Если наткнешься на скелет, я тут, чтобы защитить тебя.

– Ага, очень смешно! – буркнул он.

Но ему было вовсе не до смеха при мысли о том, что там скрывается за закрытыми дверями. Возможно, крысы, мыши, какие-нибудь отвратные насекомые. Мало ли кто мог поселиться в заброшенной лесной гостинице. Однако в глубине души Симону было слишком любопытно, чтобы бояться. И беззлобное подтрунивание Каро его только подзадоривало.

Он решительно зашагал к двери под номером одиннадцать. Нажал ручку, и дверь со скрипом отворилась. Симон направил луч фонарика в темное помещение. На долю секунды ему показалось, что он видит пылающие глаза лесного волка. Страшного волка из его кошмаров, гнавшегося за ним по пятам. «Наконец! Мы поймали тебя, Симон!»

– Пусто, – выдохнул он с облегчением.

Каро заглянула в комнату поверх его плеча.

– Фу! – сказала она, наморщив нос, затем театральным жестом надвинула капюшон на лицо, что придавало ей сходство с дивой, набрасывающей на плечи накидку. – По-моему, здесь тесновато для голливудской звезды.

– Ты будешь Леди Гага, – сказал Симон иронично. Каро кивнула:

– Мы все слегка гага. Во всяком случае, мы, духи отеля. Уху-у-у!

– Уху-у-у-у! – отозвался в ответ Симон.

Они, смеясь, двинулись к следующему номеру. Тот оказался таким же темным и тесным, как и номер одиннадцать. И здесь им тоже не попалось ни волков, ни других призрачных персонажей. Как и в следующих четырех номерах. Мебель из помещений вынесли. За исключением старого стола в номере четырнадцать и его трехногого собрата в номере пятнадцать, комнаты были пусты. На двери номера семнадцать отлетела единица. Она свисала, подобно золотой стреле. Только семерка еще держалась прочно.

– Ты знаешь, что семь – совершенно особое число? – спросил Симон, обернувшись к Каро. – Во многих религиях оно почитается священным, а в мистике отвечает за судьбу. Оно…

– Симон! – Каро отвела глаза в сторону и вздохнула. – Прекрати, хорошо?

Он осторожно открыл дверь, и вдруг их ослепил поток света. От неожиданности они даже зажмурились. Внезапный яркий свет подействовал почти болезненно. Привыкнув к нему, глаза подростков расширились от удивления. Симон и Каро отступили на шаг назад. То, что они увидели в этой комнате, оказалось неожиданным.

– Невероятно! – выдохнул Симон. – Тут кто-то обитает!

– Очевидно, мы здесь не одни, – сказала Каро и последовала за своим другом в светлую комнату.

Окно было открыто. В опущенных жалюзи отсутствовало несколько полосок. Через прорехи лучи солнца проникали в комнату. Симон увидел в прорези дорогу, по которой они с Каро приехали на велосипедах, и обернулся к своей спутнице, стоявшей перед широкой двуспальной кроватью. На серо-зеленых матрасах лежали одеяла и подушки. Белье, вероятно, было взято в стенном шкафу, обе дверцы которого стояли настежь. Кто-то в свое время сломал их, и они больше не закрывались.

Хотя снаружи в комнату проникал свежий воздух, Симон наморщил нос от затхлого запаха, исходившего от шкафа и кровати. Но, кроме этого, пахло чем-то еще. Симон принюхался. Да, здесь ощущался свежий цветочный запах, напомнивший ему о маме – в моменты, когда они с отцом собирались куда-то пойти.

– Духи, – подтвердила Каро. – Кто-то вылил на матрас целый флакон духов. Я бы так же сделала, если бы мне предстояло на него лечь. Если бы я вообще согласилась здесь лечь.

Наморщив лоб, Симон взглянул на одеяла.

– Во всяком случае, похоже, что тут недавно кто-то лежал.

– Точно не я.

Каро наклонилась к одной из прикроватных тумбочек, открыла ее и вскрикнула от удивления. Симон вытянул шею, но спина девочки заслоняла ему обзор.

– Что ты там нашла?

– Мини-бар. – Каро отступила в сторону и указала на свою находку. – Хочешь колы или картофельных чипсов? Или молочного шоколада?

Симон опустился на корточки рядом с Каро и осмотрел содержимое тумбочки. Судя по датам на упаковках, колу, пакеты чипсов и початую плитку шоколада положили сюда недавно. Пыли на них не было, как и на самой тумбочке. Спинки кровати тоже выглядели довольно чистыми. Тот, кто здесь ночевал, основательно все протер.

– Странно, – пробормотал он. – Неужели в этой комнате кто-то тайно обитает?

– Сомневаюсь, – сказала Каро. – Мы нашли лишь немного еды и одеяла. Хочешь знать, что я по этому поводу думаю?

– Конечно.

– Посмотри-ка, что я нашла.

Она нагнулась и что-то достала из-под кровати, подняв находку кончиками пальцев. Симон с удивлением уставился на черные трусики, которые Каро держала в руке.

– Думаю, этот кто-то время от времени наведывается сюда, – сказала девочка. – И не один. Похоже на романтическое любовное гнездышко, не находишь?

Она смотрела на него так, будто ждала ответа, и Симон почувствовал, что снова краснеет.

– Ну да… Возможно, но… – ответил он. – Существуют и более романтичные места.

– Разумеется, – подтвердила Каро, подмигнув ему. – Но сюда точно кто-то заглядывает. Кто-то, кто желает встречаться тайно и не хочет, чтобы ему помешали. Для таких вещей отель – идеальное место.

Она снова смотрела на него так, что он почувствовал себя неловко. Сквозило ли в ее взгляде ожидание? Симон не мог дать определение этому выражению. Он не знал, как себя вести и что говорить в подобные моменты. Еще никогда он не находился с девочкой наедине, тем более в столь необычной ситуации. Но он ни в коем случае не хотел проколоться.

Казалось, Каро снова прочла его мысли.

– Я тебя нервирую?

– Нет, – пробормотал он. – Может быть… самую чуточку.

Хихикнув, она бросила на пол предмет женского туалета, будто грязный платок.

– Пойдем, – сказала Каро, вскочив на ноги. – Посмотрим, что еще интересного можно найти в комнатах. Кто знает, может, найдем что-нибудь забавное.

Они вернулись в коридор. Теперь, после приветливого солнечного света, все казалось не таким угрожающим, как поначалу, однако Симон снова испытал неприятное чувство. Ему показалось, что за ним наблюдают – как и при подходе к отелю.

– Что случилось? – поинтересовалась Каро.

– Да ничего. Сам не знаю.

Симон оглянулся на лестницу. Свет освещал ее не целиком, в темноте мало что можно было различить.

– Чего ты не знаешь? – переспросила Каро, тоже взглянув на лестницу в конце коридора.

– У меня такое чувство, будто за нами подглядывают, – шепнул он.

Каро сузила глаза до щелочек, будто приглядываясь. На лестнице несколько ступенек тонули в темноте.

– Здесь нет никого, кроме нас, – заключила она. – Если бы здесь жил кто-нибудь, кто следит за этим отелем, он бы давно уже объявился. И вытурил бы нас с тобой, а может, даже накостылял бы нам или заявил бы о нас в полицию. Но я не верю, что здесь вообще кто-то есть. Иначе бы голубки выискали для своих встреч более укромное место. – Она указала на комнату с номером семнадцать.

– А если это они и подглядывали?

– Тогда они точно перенесут сегодняшнее свидание на другое время. Не беспокойся. – Она сжала кулаки и скрипнула зубами. – Поверь, со мной лучше не связываться!

– Верю, – согласился Симон, не выпуская лестницу из поля зрения. – Но, думаю, сейчас нам лучше отсюда уйти.

Что-то не складывалось. Они были в отеле не одни. Кто-то их в этот момент видел, Симон ощущал это совершенно четко. «Кто-то в темноте лестницы… – пронеслось у него в голове. – Кто-то со светящимися во тьме глазами…»

– И не заикайся об этом, трусишка! – Каро решительно мотнула головой. – Раз уж мы здесь, мне хочется взглянуть на другие комнаты. А тебе нет?

Симон с радостью возразил бы ей, но это ранило его самолюбие. В словах Каро звучал вызов. Последний, кто его так называл, был Ронни. Ни за что на свете он не хотел бы, чтобы Каро думала о нем так же! Она стала для него слишком значима. Несмотря на то, что они совсем недавно познакомились.

– Я не трус, – возразил он. – Я всего лишь осторожен. Но если ты хочешь идти дальше – пожалуйста!

– Таким ты мне больше нравишься. – Каро обернулась к лестнице и крикнула: – Эй, есть там кто-нибудь?

Симон испуганно вздрогнул:

– Тихо! Ты что, с ума сошла?

Каро усмехнулась и крикнула еще раз:

– Эй, выйди и покажись! С нами гораздо веселее, чем там, в темноте!

Симон не отрывал глаз от лестницы как прикованный. Никакого движения.

– Ну, что я тебе говорила? – Каро широко улыбнулась ему. – Никого там нет. Давай двинем дальше. Вдруг найдем что-нибудь ценное?

Симон глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой:

– Это будет воровство, если мы что-то отсюда заберем.

– Если что-то столько лет пролежало здесь? Никому не нужное? – Каро удивленно вскинула брови. – Не будь ты таким! Доверяй себе. Кроме того, это же наш отель, разве ты забыл?

Не дожидаясь ответа, она направилась к двери с номером восемнадцать. Симон вздохнул, но все же последовал за ней. Он снова включил фонарик мобильника и направил его луч в пустое помещение, поджидавшее их за дверью восемнадцатого номера. Около затемненного окна жирный черный паук сплел свою сеть. Едва луч фонарика скользнул по нему, как существо моментально скрылось в темноте. Каро вздрогнула.

– Ой! Ни за какие деньги я не осталась бы здесь ночевать!

– Я тоже, – признался Симон и пошел к двери напротив, под номером девятнадцать. Он должен был доказать своей подруге, что не трус.

– Осмотрим весь второй этаж, – предложила Каро. – Возможно, тут как раз и находится подходящий для нас номер. Такой, как в фильмах, – с гардеробной, огромной кроватью, с роскошной ванной, с…

Когда Симон отворил дверь, девочка тут же, замолчав, зажала ладонью нос и рот. Из темноты пахнуло смрадом, и у них перехватило дыхание. Как будто тебя душат. Вонь наводила на мысль о преступлении. Это был такой же отвратительный запах, сладковатый и навязчивый, – он напомнил Симону о том, как его вырвало в туалете. Ему тогда казалось, что желудок вот-вот выскочит наружу.

Каро захлопнула дверь. Лицо девочки посерело.

– Боже, да что ж это такое?! – кашляя, выдавила она.

– Предпочел бы этого не знать, – ответил Симон, пытаясь подавить рвотные позывы.

Каро громко выдохнула:

– Ох, ну и вонь же! Будто слона понос прошиб.

Симон не смог удержаться от улыбки. Несмотря на испуг – крик Каро наверняка был слышен на десять километров вокруг – и на дурноту, он все же не мог не отреагировать на шутку.

– Ты когда-нибудь нюхала понос слона?

Каро сердито взглянула на него. Ей наверняка было не до шуток. Но она нашла в себе силы улыбнуться в ответ.

– Нет, но хуже, чем это, он не мог вонять. Может, кто-нибудь из гостей подхватил дизентерию и именно поэтому отель пришлось закрыть?

Симон сморщился:

– Ой, да прекрати ты! А то мне и правда сейчас станет плохо!

– Дизентерия, дизентерия! – пропела Каро и показала Симону язык. Затем, согнув руку, поднесла сгиб локтя ко рту и дунула, сымитировав пуканье – в точности так же, как Майк.

Оба прыснули одновременно. Симон смеялся, пока слезы не покатились у него из глаз, а Каро продолжала свою имитацию. Но она сама слишком сильно смеялась, поэтому ей удавалось только фырканье в локоть, над которым они оба хохотали. Внезапно ее лицо сделалось серьезным.

– Тише! – прошептала она, прижав палец к губам. Симон тер глаза и боролся со следующим приступом смеха. Но, как только он пересекся взглядом с Каро, веселость его улетучилась. Серьезное выражение ее лица не было наигранным.

– Там что-то было!

– Что случилось? – спросил Симон.

Каро снова сделала ему знак молчать. Они оба прислушивались к тишине. Но, кроме слабого птичьего щебетания, доносившегося из дальней комнаты под номером семь, не было слышно никаких звуков. Или все же?.. Симон склонил голову набок. Да, теперь он тоже услышал! Легкое поскрипывание половиц, которое тотчас смолкло.

– Думаю, ты был прав, – прошептала Каро, указав на лестницу. – Мы здесь не одни.

Симон поднял свой мобильник как можно выше. Луч света не охватывал лестницу целиком, и Симон не мог ничего разглядеть. Но, если из темноты кто-то за ними наблюдал, луч фонарика ослепил бы его. Каро, сжав кулаки, шагнула вперед. В этот миг половицы снова заскрипели, на этот раз громче, будто кто-то торопливо спускался по лестнице вниз. Это не зверь, пронеслось в мозгу Симона. Это были шаги спешившего человека.

– Вот черт! – вырвалось у него, и в это время он услышал, как кто-то мчится через холл.

В следующую секунду шаги внизу замерли. Будто этот кто-то внизу затаился. «Нет, – подумал Симон. – Он не затаился! Он подстерегает нас. Он один и наверняка хочет наброситься на нас сзади».

32

– Что нам теперь делать? – шепнул Симон.

Они вернулись к лестнице, и Симон направил луч фонарика вниз. В холле стояла мертвая тишина. Ни шороха. Что было неприятнее всего.

– Думаю, нам и правда лучше отсюда смыться. – Каро отвечала также шепотом. – Это точно не сторож. Но я предпочла бы не знать, кто это.

Впервые Симон почувствовал, что его бесстрашная подруга тоже боится. Ему захотелось обнять ее, но он не решился. Ни в коем случае Каро не должна подумать, будто он воспользовался ситуацией ради глупой попытки сблизиться!

– Ты ведь знаешь, что единственный выход отсюда – через этот холл внизу, – прошептал он. – Если попробуем выбраться через окно, то наверняка сломаем себе шею.

Каро кивнула. Симону показалось, он услышал, как она громко сглотнула.

– Это я понимаю, – едва слышно ответила Каро. – Но все же нас двое! Тебе когда-нибудь в жизни приходилось драться?

– Да, пару раз.

Ему хотелось выглядеть убедительным, но это у него плохо получилось. Иногда его задирали Ронни с приятелями, и ему доставалось от них. Он пытался защититься, но кончалось всегда слезами – правда, об этом он предпочел умолчать.

– Тогда зададим этому типу внизу взбучку, которую он не скоро забудет! – прошептала Каро и шагнула к лестнице, сжав кулаки.

– Подожди! – прошипел Симон. – У меня есть идея!

Он торопливо вернулся в пятнадцатый номер, где у брошенного стола стоял трехногий стул. Симон, положив стул на пол, наступил на одну из ножек и надавил на нее, пока дерево не хрустнуло. Потом таким же образом избавился от второй ножки и вернулся к Каро.

– Снизу ничего не было слышно?

Каро отрицательно покачала головой. «Странно, – подумал он. – Я действовал довольно шумно. Тот, кто внизу, должен был меня услышать». – «Он наверняка тебя слышал, – подтвердил противный шипящий голос в его голове и захихикал: – Он ждет, пока ты к нему спустишься! И тогда ты весь в его власти!»

– Держи! – Симон протянул Каро вторую отломанную ножку. – Это все же лучше, чем ничего.

Каро, взяв импровизированное оружие, наградила друга признательной улыбкой. От этой улыбки у него в животе словно бабочки затрепыхали. Такого она наверняка от него не ожидала.

«Видишь, я действительно не трус!» – подумал он, и мерзкий голос внутри умолк.

– Давай я пойду вперед! – предложил он, удивляясь смелости, которую вселила в него улыбка Каро.

Шаг за шагом, ступенька за ступенькой они стали спускаться по деревянной лестнице. В левой руке Симон держал мобильник с включенным фонариком, в правой сжимал обломок ножки стула. Каро шла за ним по пятам.

Холл казался таким же безлюдным, как и когда они вошли. Симон снова обвел всю комнату лучом фонарика.

Никого. Но ведь кто-то же здесь был – сомнений в этом не оставалось. Они оба его слышали. Когда подростки достигли лестничной площадки, Симон заметил следы на покрытом пылью полу. Это были следы кроссовок, и вели они от двери в столовую мимо стойки портье к лестнице. Эти следы явно принадлежали им с Каро. Но там были и другие. Симон не особо любил приключенческую литературу об индейцах, однако собственные следы от чужих отличал. Они не только были рядом с их следами, но и вели в сторону от лестницы. Еще до того, как Симон проследил с фонариком путь незнакомца, он понял, куда тот убежал. Стойка портье была единственным местом, где можно было спрятаться.

Он вопросительно взглянул на Каро, молча кивнув на стойку портье. Девочка понимающе покачала головой. Не спуская со стойки глаз, они медленно пошли дальше, стараясь ступать как можно тише. Симон наизготовку держал ножку стула. Он едва ли верил, что сумеет ею воспользоваться, как полагается в случае нападения. Но, как он перед этим сказал Каро, даже такое оружие – все же лучше, чем ничего.

Когда они проходили мимо стойки, Симон остановился, сделав Каро знак идти дальше. До двери, ведущей в столовую, оставалось несколько метров. Каро, молча кивнув, стала бесшумно красться к выходу за его спиной, а Симон тем временем не спускал глаз со стойки администратора. По-прежнему в темноте никто не двигался, но Симону казалось, что он слышит тихое дыхание. Нет, ему не казалось, он действительно слышал, как кто-то дышит. Быстро и взволнованно.

«Он только и ждет, когда кто-то из нас окажется в одиночестве. Пока Каро здесь нет, он выскочит из-за стойки и накинется на меня». Его сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди, а глубоко внутри снова очнулся голос из ночного кошмара: «Симон! Симо-о-он! Наконец-то я до тебя добрался!»

Скрип дверных петель заставил Симона вздрогнуть. Обе створки распахнулись и снова закрылись – Каро была в безопасности. В этот момент за стойкой послышался шорох. Будто кто-то пытался встать на ноги. «Сейчас он меня схватит!» – выстрелом прозвучало в голове. «Ты мо-о-о-ой!»

Охваченный ужасом, Симон, резко повернувшись, тоже бросился к двухстворчатой двери. Толкнув створки, он пулей промчался через столовую. На бегу мальчик краем глаза заметил, что скатерть на одном из столов была откинута вверх. Он был прав! Ему не почудилось. Кто-то здесь был! И гнался за ним!

Со всех ног Симон помчался дальше, через кухонную дверь с круглыми оконцами он выскочил на террасу. Каро дожидалась его там.

– Ну наконец-то!

33

В безопасности Симон почувствовал себя, только когда они с Каро снова сидели на велосипедах. Добравшись до выезда с территории отеля, они оглянулись.

– Вау! – едва отдышавшись, пролепетала Каро. – Я чуть не наделала в штанишки от страха.

– Я тоже, – пробурчал Симон. – Кто же там все-таки мог быть?

– Понятия не имею. Но, мне кажется, лучше этого вообще не знать.

– Я слышал, как кто-то дышал за стойкой, – признался Симон.

По спине снова пробежал холодок.

Каро уставилась на него в недоумении.

– А что именно ты видел?

– Ничего.

– В самом деле ничего?

– В самом деле, – подтвердил он. – У меня разыгралась фантазия, только и всего.

– Что ты себе представлял?

Он смущенно опустил взгляд:

– Об этом мне не хотелось бы говорить.

– Ясно, но ты сам подогрел мое любопытство, – сказала Каро, направив свой велосипед чуть ближе к нему. – Мне-то казалось, у нас друг от друга не должно быть секретов, или как?

– Ну да… – Симон, вздохнув, поднял на нее взор.

Эти глаза, этот взгляд. Да, ей действительно можно было рассказать все. Если с кем и стоит быть предельно откровенным, так это с ней. Каро как никто понимает его. Она принимает его таким, какой он есть. Потому что они друг на друга более чем похожи. «Мы принадлежим друг другу, – вспомнил он. – Потому что мы другие».

– Как тебе сказать… – начал он и вынужден был на мгновение замолчать, чтобы перевести дух. – Иногда я вижу вещи, которых на самом деле не существует. Не по-настоящему, конечно, а в мечтах, в моей фантазии. Эти вещи кажутся мне почти реальными… даже вполне реальными. Прежде всего, это мои страхи – то, чего я боюсь. Это началось еще в детстве, но усилилось с тех пор, как Майк перестал жить дома. Иногда, когда родители уходили, а я оставался дома один, я испытывал отвратительный мерзкий страх. Совершенно безумный страх. Я внушил себе, что кто-то следит за мной в комнате. Или в ванной. Или в кухне. Не мог это описать, но чувствовал, что оно меня сожрет, уничтожит. Звучит безумно, правда?

– Вовсе нет, – ответила Каро. – Просто похоже на мальчика, который боится оставаться один дома. Ничего общего с сумасшествием.

Симон судорожно сглотнул:

– Думаю, ты права. Если бы мне велели дать тому чудовищу имя, то я назвал бы его страхом утраты. Тогда стало бы понятно, почему он так усилился после катастрофы.

– Я тоже так считаю. – Каро смотрела на него озабоченно.

– Но это, однако, объясняет не все.

– Почему?

– Иногда мне кажется, что меня реально что-то преследует. Что-то злое, жаждущее меня уничтожить.

– Уничтожить тебя?

Симон кивнул и снова посмотрел на землю. Несомненно, он выглядит как полный фрик. Но он должен рассказать все до конца! Потому что, кроме Каро, ему некому открыться.

– Оно стремится меня уничтожить, потому что считает, что я недостоин жить дальше. – Он был вынужден на мгновение замолчать – пересохло во рту. – Конечно, я понимаю, что этот… – Он снова умолк, подыскивая подходящее слово. – Что ничего подобного в реальности не существует. Мой терапевт считает, что это персонификация чувства вины, так как я – единственный, кто тогда выжил, и теперь виню себя за смерть родителей. Он считает, что я должен воспринимать это как несчастный случай, не более того. И что я ничего не мог поделать, потому что сидел на заднем сиденье… И тогда это прекратится.

– В этом он полностью прав, – согласилась Каро, удивившись, насколько по-взрослому это прозвучало. – Вина – вещь относительная. Не исключено, что кто-то действительно виноват в той аварии, но что это изменит для тебя, узнай ты об этом? Даже если ты выяснишь, как все было, все останется таким, как есть. Оставь прошлое в прошлом и думай о будущем! Единственный путь, который ведет к свету, – это путь вперед. Я понимаю, это требует мужества, и немалого, но оно у тебя есть.

Симон почувствовал ком в горле. Каро в двух словах выразила все то, что он узнал от терапевта. И все-таки ему было трудно приложить эту мысль к себе. Всегда легче сказать, чем сделать. Труднее всего для него было поверить в себя. Потому ему было стыдно, что Каро считает его сильнее, чем он есть на самом деле. Иногда чертовски тяжело перескочить через свою собственную тень!

– Ты действительно так считаешь? – спросил он. – Ты думаешь, что я мужественный?

Каро утвердительно кивнула:

– Послушай, там, в отеле, ты вел себя даже очень смело! Не представляю, что бы я без тебя делала. Вероятно, так бы и сидела в темноте и дрожала, боясь пошевелиться.

Он смущенно улыбнулся:

– Если честно, там я вел себя смело благодаря тебе. Каро склонила голову набок, приподняв одну бровь.

В ее глазах мелькнул огонек.

– Ты снова убедился, что со мной хорошо иметь дело.

– Да, мне с тобой правда хорошо.

Симон отвел взгляд. Он снова почувствовал, что краснеет.

– Мне с тобой тоже, – незатейливо ответила Каро, складывая руки на животе. – Однако сейчас мне явно пошло бы на пользу что-нибудь съестное. Нужно ехать в темпе, иначе столовая закроется. В каникулы работники очень пунктуальны. А после этого стресса у меня зверский голод.

– У меня тоже, – сознался Симон. Но ему страшно не хотелось расставаться с Каро. – Слушай, пошли ко мне, – неожиданно предложил он. – Моя тетка прекрасно готовит, и так много, что всегда остается.

Каро улыбнулась:

– Звучит заманчиво, но лучше отложим до другого раза. Столовская жратва отвратительна, в Средние века повар точно угодил бы на костер, но сейчас мне нужно немного побыть одной. Ты сам-то как?

– Нормально, – успокоил девочку Симон. Он надеялся, что она не уловит разочарования в его голосе.

– В другой раз, хорошо? – добавила Каро.

– О,кей.

Они посмотрели друг другу в глаза, и в этот раз между ними возникло нечто такое, для чего не находилось слов. Что-то хорошее. И глубокое.

– Мы скоро увидимся? – помолчав, спросил Симон. Она подарила ему одну из своих фирменных улыбок.

– Разумеется, ты же должен мне объяснить теорему этого грека. Но в следующий раз, пожалуйста, сделай это так, чтобы я поняла. Обещаешь?

Он приложил к груди два скрещенных пальца, как его когда-то научил Майк.

– Слово чести индейца!

Каро, оседлав велосипед, снова взглянула на него:

– Ты мне нравишься, Симон Штроде! Даже очень.

Затем она, не оглядываясь, поехала по дорожке вниз и вскоре скрылась из виду. У Симона пылало лицо и даже уши – он это чувствовал. Вероятно, он выглядел полным дураком, но теперь это было ему безразлично. Таким счастливым он себя ни разу не чувствовал с тех пор, как остался один. Как она посмотрела на него на прощание…

Ему вспомнилась песня «Always in my head», одна из его любимых. Что-то во взгляде Каро заставило его вспомнить о ней. Он не мог объяснить почему – просто песня так подходила к моменту.

Давя на педали, он стал тихонько напевать про себя мелодию. На отель он не обернулся. А если бы обернулся и пристальнее вгляделся в здание, то непременно заметил бы того, кто наблюдал за ним сквозь прорехи жалюзи семнадцатого номера.

34

Когда Тилия вечером спросила Симона, как прошел день, ему не пришлось ничего сочинять. – Хорошо, – ответил он, раскладывая на столе приборы. Он накрывал на три персоны – Майка тоже ждали к ужину. И добавил: – Я поездил по округе на велосипеде Майка, хотел ознакомиться с окрестностями.

В этот момент открылась входная дверь, и, словно по мановению волшебной палочки, на пороге кухни возник Майк. Его волосы еще не успели просохнуть после душа, и он явно не экономил лосьон, чтобы забить запах машинного масла, но так и не сумел.

– Тут вроде обо мне кто-то говорил? – осведомился Майк, взъерошивая Симону волосы.

– Я сегодня прокатился на твоем велосипеде. Надеюсь, ты не против?

– Разумеется, не против. Можешь забрать его себе, малыш. Мне кажется, за последние два дня ты намотал на нем больше километров, чем я за последние два года.

– Ты серьезно?

– Вполне. Велик теперь твой, о, кей? Я все равно не катаюсь на нем. Пусть лучше он используется по назначению.

Симон радостно улыбнулся:

– Спасибо, Майк!

– Не за что. – Майк дружески пихнул его кулаком в бок. – Следи, чтобы цепь вовремя получала свою порцию смазки. Велосипед простоял без движения целую вечность. Напомни мне потом. У меня лежит новая упаковка смазки.

– Есть, капитан!

– Мне нравится, что ты интересуешься своим новым местом обитания, – сказала Тилия, добавляя в приготовленное картофельное пюре кусок сливочного масла – последний штрих в кулинарном шедевре. Потом она поставила кастрюлю на стол и одарила Симона, как ей казалось, материнской улыбкой. – Где же ты все-таки побывал?

– Ездил в гору по лесной тропинке.

Симон смотрел на дымящееся пюре, и его желудок издал тихое урчание. Он подумал о Каро. Что ей сегодня дали на обед? Хочется надеяться, что-нибудь приличное, а не напоминающее помои.

– По лесной тропинке?

Тут только он заметил, что улыбка на лице Тилии застыла неприятной гримасой, будто он допустил бестактность или признался в чем-то запретном. Наверное, решила, что он ездил к месту катастрофы. Казалось, тетя раздумывает, поднимать ли эту тему и как. Но Симону говорить об этом не хотелось. Он решил уйти в сторону, утаив главное.

– В лесу гораздо больше тени, и я поехал в направлении Фаленберга. Потом, свернув в лес, узнал место, где мы когда-то с дедушкой собирали грибы.

– Ты был наверху, у заброшенного отеля? – спросил Майк, вынимая три стакана из кухонного шкафа.

– Да, но для лисичек еще рано.

– Они же никогда тебе особенно не нравились? – Майк налил колы в свой стакан и засмеялся. – Помнишь, как ты их тогда называл?

– Лисички-поганички, – сказал Симон, засмеявшись в ответ.

– Или вонючки, потому что они казались тебе противными. Ведь мама вечно их переваривала. И они выглядели на тарелке так, будто кто-то их уже прожевал и переварил!

– Мальчики, прошу вас… – вмешалась Тилия, разыграв возмущение, хотя сама едва удерживалась от смеха.

Симон вспомнил замечание Каро про понос слона, и ему тоже пришлось сдерживаться, чтобы не разразиться хохотом. Он охотно бы рассказал Майку о Каро, но не сейчас, а когда они будут вдвоем. Ни к чему тетушке Тилии знать обо всем, решил он. Эта тема для братьев.

– Нет, серьезно, Симон, – вставила Тилия, – чего это тебя понесло одного в лес? Тем более сейчас. Кто знает, вдруг то, о чем судачат люди, правда?

– А о чем они судачат?

– Ну… – Тилия неопределенно развела руками. – После исчезновения Леони ходят самые разные слухи. Говорят, будто в лесу завелся маньяк и девочка стала его жертвой.

– О чем только люди не чешут языками… День-то долгий, – сказал Майк. – Единственное, что нашли в лесу, так это ее сумочку. Само по себе это еще ничего не доказывает. Можно только предположить, что девочка убежала в лес из дому.

– Но на сумочке обнаружили ее кровь, – уточнила Тилия. – Хорошо бы твои слова оказались правдой и это были бы лишь глупые сплетни. Но никогда точно не знаешь.

Она огляделась по сторонам, будто маньяк мог сейчас наблюдать за ними через окно. Или неожиданно напасть, выскочив из кухонного шкафа. Затем Тилия снова повернулась к Симону:

– Симон, обещай мне, пожалуйста, что будешь осторожен, хорошо? Если еще и с тобой что-нибудь случится, я просто умру! Такого я точно не переживу.

– Не беспокойся, я все понимаю. И я ведь уже не ребенок.

Он вспомнил о том, что произошло в отеле. О неизвестном субъекте, от которого они с Каро прятались, а потом сбежали. О чьем-то дыхании за стойкой портье. Если верить слухам и они действительно едва не нарвались на маньяка, то им здорово повезло! Если бы Тилия знала, что Симон был на волосок от опасности, она бы заперла его на ключ. Пока этого психопата не схватили бы. И сидел бы Симон под домашним арестом до конца каникул – разумеется, в целях его же безопасности.

– Конечно, ты уже не ребенок, – согласилась тетя, глядя на него серьезно. – Но Леони тоже не была ребенком. Она даже чуть старше тебя, не забывай.

Когда до Симона дошло, что тетя говорит о Леони в прошедшем времени, его в жар бросило. Все, наверное, думают, что девочки уже нет в живых. Однако странно, что преступник не потребовал выкупа, что криминалисты вообще не обнаружили никаких следов. Мнения Майка о том, что девочка просто сбежала из дому, Симон не разделял. Кому-то она должна была попасться на глаза. Водителю, который подвез ее, шоферу автобуса или кому-то из пассажиров поезда… Но ее никто больше не видел – разве что ее вероятный убийца.

– Давайте сменим тему, – предложил Майк. – Я сегодня серьезно поработал и посему голоден как волк. Да и Симон, наверное, тоже. Сколько тарелок собрался съесть, малыш?

– Всего одну, – ответила вместо него Тилия с хитринкой в глазах. – У меня есть сюрприз для тебя, Симон. Посмотри-ка сюда.

Она открыла кухонный шкафчик и вынула оттуда белую пластиковую тарелку. Та была разделена на три сектора – главную часть для основного блюда и две поменьше для гарниров.

– О, здорово! – обрадовался Симон. – Большое спасибо.

– Не за что, дорогой. Я перерыла весь магазин товаров для дома. К сожалению, эти раздельные тарелки из вот такого тонкого пластика по 100 штук в упаковке. На какое-то время тебе этого хватит. Можешь взять их с собой в интернат, если посуда в столовой тебе не подойдет.

Симон смотрел на пластиковую тарелочку в своих руках. Мило задуманный жест, подумал он. Но, как и напоминание об интернате, эта пластиковая тарелочка показалась ему лишь прощальным подарком для паренька, у которого не все дома. Он воздержался от комментариев, вернулся к столу и сел на свое место. «Нет, на место для гостя, – одернул себя Симон. – Для чокнутого племянника, которому купили пластиковые менажницы». Тилия, безусловно, так не думала. Но темное чувство, уже почти забытое, снова прокралось в его мозг.

– Активнее работайте ложками, мальчики! – сказала тетя, будто не замечая его реакции. – Сегодня я выполнила заказ Симона: рыбные палочки с картофельным пюре и соусом.

Симон безрадостно смотрел на еду и снова вспомнил о соседской кошке. Майк взглянул на него; казалось, старший брат пытается понять, что происходит с младшим. Сев рядом с Симоном, он наложил пюре себе и ему. После этого разложил по тарелкам рыбные палочки – по три на брата, – положил их аккуратно, вплотную друг к другу, как нравилось Симону.

– Раз уж мы сегодня заговорили об этом, – сказал Майк, – то и у меня есть для тебя сюрприз. Найдется минутка после еды? Хочу кое-что показать.

– О,кей, – сказал Симон и воткнул вилку в пюре. – А что?

– Если я тебе сейчас скажу, то это уже не будет сюрпризом.

Майк подмигнул брату. От него все еще пахло машинным маслом. Этот запах был неотделим от Майка и знаком Симону с тех давних пор, когда старший брат еще жил дома.

Раньше Майк часто забирал мотор своего забарахлившего мопеда или мотороллера к себе в комнату и чинил его там. Или «чуть подкрашивал». Поэтому пол на той половине комнаты, которую занимал Майк, был всегда застелен листом картона. Картон призван был скрывать масляные пятна на ворсистом ковре, но не всегда с этой задачей справлялся.

Мама яростно протестовала против «ремонтных работ» в комнате, но Майк ее не слушал. В те времена у него еще не было гаража, а следовательно, и мастерской. Лишь позже, когда стычки Майка с матерью участились и ожесточились, Ларс Штроде за немалые деньги арендовал для него гараж. С тех пор Майк оттуда почти не вылезал. Если машина родителей барахлила, он чинил ее. Майк в технике был настоящим гением – Симон не сомневался, что его брату под силу смастерить или починить что угодно.

«Жаль только, что ты, Майк, не можешь соорудить для меня машину времени, – с грустью думал Симон. – Чтобы она перенесла меня в прошлое. Не в очень далекое прошлое, только до того самого дня… Я сделал бы так, чтобы мы вообще никуда не поехали в тот злосчастный день. Что-нибудь придумал бы. И тогда ничего не произошло бы. Вообще ничего. Все осталось бы так, как было».

Он не подозревал, что Майк как раз готовит для него своего рода машину времени. Не такую, конечно, как в старых кинофильмах о мутантах-морлоках, которых он страшился 10-летним мальчишкой. Но все равно вышло нечто, способное перенести младшего брата в прошлое.

Пока они обедали, мысли Симона вертелись вокруг Каро – она притягивала его как магнит.

35

Когда они потом шли по усыпанной гравием тропинке на задний двор, солнце уже успело опуститься, окрасив вечернее небо в багровый цвет. Ветерок приносил летнюю духоту и запах дождя, хотя небо оставалось безоблачным. У заднего угла дома перед тем, как свернуть во двор, Майк внезапно остановился и оглянулся, желая удостовериться, что Тилия не увязалась за ними. Да она и не стала бы – в этот час Тилия усаживалась перед телевизором посмотреть любимый сериал, – но Майк должен был убедиться.

– Проходи, малыш, – сказал он. Голос его отчего-то звучал глухо. – То, что я тебе сейчас покажу, должно остаться между нами. Тилия мне голову оторвет, если узнает. А если она еще и растреплет об этом в нашей автомобильной фирме, я останусь без работы… Поэтому ты должен мне пообещать, что будешь строго хранить этот секрет. Даешь слово?

– Конечно, ты же знаешь.

– Ты все-таки должен мне пообещать.

Симон кивнул и скрестил пальцы на груди, как сегодня днем перед Каро.

– Честное слово индейца!

Майк улыбнулся:

– Еще не забыл наши игры?

– Их не забыть – это ведь ты меня научил. Когда ты чуть было не устроил пожар, бросив окурок в мусорный бак.

Майк покачал головой:

– Ты и это помнишь!

– Слушай, такое разве забудешь. Если бы об этом узнали, нам знаешь как досталось бы.

– Никто и не узнал, потому что ни ты, ни я не проговорились, – с отрешенным видом подтвердил Майк.

Симону показалось, что брат вспоминает о том дне. Майку тогда было четырнадцать, а Симону – всего восемь. Они спрятались за мусорными контейнерами у дома, и там Майк выкурил первую – и, возможно, единственную – в жизни сигарету. Майку хотелось выглядеть крутым, таким, как Джеймс Дин на огромной афише над входом в кинотеатр. Но он закашлялся так, что едва не задохнулся. Их заметила соседка, и Майк с перепугу бросил окурок в мусорный бак, не думая о последствиях. Через полчаса в их район вызвали пожарную команду. Прибыла на место и полиция. Но на след братьев никто не вышел. «Теперь мы связаны крепко-накрепко», – сказал Майк тогда.

И сейчас, спустя восемь лет, Симон повторил эти слова.

– С тех пор ничего не изменилось, – добавил он.

– Это правда. В каком-то смысле ты такой же, как тогда.

– Да, как тогда. Я скучаю по тому времени, Майк.

– Я тоже, малыш. Я тоже.

Он коротко пожал Симону руку. На какой-то миг весь мир вокруг замер. Они очутились где-то между пластами времени, между «тогда» и «сейчас». Потом Майк отпустил его руку.

– Но жизнь не стоит на месте, а двигается. Только вперед. И поэтому я сейчас здесь – ради тебя. Пойдем.

Майк прошел на задний двор. Симон последовал за ним. Наконец он увидел, что старший брат приготовил для него. И остановился как вкопанный.

– Это та же самая модель, – сказал Майк, указав на синий «Форд-Комби», припаркованный у входа в его квартиру, там, где прошлой ночью стоял мотороллер Мелины. – Тот же год выпуска и то же исполнение. Его пригнал один клиент, чтобы я сменил тормозные колодки. И я сразу же подумал о тебе.

Симон открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Его голову будто чисто вымели изнутри. Все, что он мог, – это стоять и молча таращиться на машину. Именно так выглядел автомобиль отца! Такой же начищенный и ухоженный, – до того, как превратился в искореженную и почерневшую от огня груду металла. Лишь кронштейн щитка номерного знака с рекламой фирмы «Вольф» отличал эту машину от отцовской.

Майк подошел к Симону и обнял его за плечи:

– Тилия говорила, что ты после аварии боишься садиться в машину. Что на тебя сразу накатывает панический страх. Все на самом деле так плохо?

Симон молча кивнул. Он все еще не мог говорить. Казалось, что-то сдавило ему глотку. Майк, пытаясь успокоить мальчика, сжал ему плечо:

– Нечего стыдиться. Я вот до сих пор так и не смог заставить себя съездить на место катастрофы. А ты съездил. Знаешь, окажись я на твоем месте, я бы наверняка чувствовал себя точно так же.

Симон взглянул на брата. Со времени эпизода с курением за мусорными баками он подрос, но так и не догнал Майка.

– Это происходит каждый раз, – сдавленным голосом произнес он. – И я не представляю, когда избавлюсь от этого. Стоит оказаться в машине, как перед глазами возникают одни и те же страшные картины. А что касается этой машины, достаточно только взглянуть на нее.

– Я тебя понимаю. Я рассказывал, как я в детстве дико боялся воды?

Симон изумленно покачал головой. Он не мог себе представить, что его старший брат вообще чего-то мог бояться.

– Вот видишь, – негромко хмыкнул Майк. – Скорее всего, это было еще до твоего рождения. Мне было лет шесть, может, семь. Если кому-то и подходит слово «водобоязнь», так это мне в том возрасте. Я просто с ума сходил, если нужно было мыться в ванне. Мама и так никогда не наполняла ванну до краев – из-за высоких счетов за воду, заботы об окружающей среде и все такое. А купание всякий раз становилось для меня кошмаром! Думаю, из-за того, что я однажды услышал: можно утонуть даже в луже. С тех пор я за километр обходил лужи, даже лужицы. – Майк пожал плечами. – Разумеется, это не идет ни в какое сравнение с твоими ужасами, но в какой-то мере соприкосновение с водой травмировало меня.

Симон все еще не мог поверить в то, что Майк только что рассказал ему.

– Но мы же летом купались в море. И ты еще в школе заработал значок за победу в соревнованиях по плаванию.

– О, это было намного позже! После того, как папа избавил меня от водобоязни.

– Он тебя… Что-что?

Майк засмеялся:

– Хочешь верь, хочешь нет, но он однажды взял и столкнул меня в бассейн. Правда, сразу же прыгнул вслед за мной. А когда я отбрыкивался и отплевывался, папа мне показал, как надо плавать. Разумеется, это было чистое безумие – со мной что угодно могло случиться. Но с того момента все мои страхи как рукой сняло. Напротив, я стал получать от плавания огромное удовольствие, меня было не вытащить из бассейна. – Он снова усмехнулся. – Видишь, каким сумасбродом мог быть наш с тобой папочка.

Симон не верил своим ушам.

– Просто взял и швырнул тебя в бассейн? Кошмар!

– Ну и что? К слову сказать, там было не слишком глубоко. Ничего со мной не случилось. Один легкий толчок, и все. Ну, не самый приятный способ, но от страха я избавился. Я понимаю, узнай об этом Мелина, она точно возразила бы: мол, с педагогической точки зрения папа действовал неправильно. И бог весть как корила бы его за это. Мелина собирается изучать психологию и убеждена, что если долго-долго говорить о своих проблемах, они разрешатся. Но я смотрю на это по-другому. Не верю, что все на свете можно решить одними лишь словами. К проблемам надо поворачиваться лицом. И часто приходишь к выводу, что твой страх не имеет под собой почвы. У меня никогда не было полного взаимопонимания с отцом, но вот этому я у него научился.

Симон снова взглянул на машину. Несмотря на рассказанную Майком историю, этот автомобиль по-прежнему казался ему угрожающим. Симон не мог этого объяснить, но ему хотелось осторожно обойти машину, как Майк когда-то обходил лужи.

– Хочешь попробовать? – спросил брат. Казалось, он читает его мысли. – Я только предлагаю, ты можешь и отказаться. Но вдруг тебе это поможет?

Симон смотрел на машину. Несмотря на теплый вечер, его бил озноб. Будто от этой колымаги исходил холод. «Сядь в машину, и умрешь! – нашептывал голос из его снов. – Помни: ты тоже должен был умереть!» Затем он услышал голос Каро, мягкий и тихий: «Единственный путь, который ведет к свету, это путь вперед. Я понимаю, это требует мужества, и немалого, но оно у тебя есть». Каро верила в него, верил в него и Майк, и теперь пора было и ему поверить в себя.

– Ну хорошо. – Откашлявшись, Симон избавился от противного комка в горле. – Давай попробуем!

– Отлично, вот теперь я вижу: это мой брат!

Майк с гордостью смотрел на Симона. Потом похлопал его по плечу и достал из кармана ключи от машины.

36

Сначала Симону показалось, будто у него ноги в землю вросли. Словно вдруг на них появились корни, которые глубоко ушли в почву, не позволяя сдвинуться с места.

– Не волнуйся, у тебя все получится! – словно издали звучал подбадривающий голос Майка. – С тобой ничего не случится. Это всего лишь машина.

Симон почувствовал, как у него на лбу выступили капельки пота. По спине между лопаток тоже струился пот, холодный и дурно пахнущий. В стрессовых ситуациях организм выбрасывает в кровь большие дозы адреналина – отсюда и этот специфический запах страха. Симон знал это из книг, но в первую очередь – из собственного опыта. Он надеялся, что Майк все верно рассчитал и что этот приступ панического страха станет последним.

«От меня требуется только подойти к этой машине и сесть в нее, – сказал он себе. – Чтобы убедиться, что это всего лишь машина. Всего лишь машина. И все будет так, как говорит Майк: со мной ничего не случится».

Сделав еще один глубокий вдох, Симон наконец заставил себя сдвинуться с места. Медленно. Осторожно. Шаг за шагом. Симону казалось, будто его ноги стали резиновыми – ни мышц, ни костей, ни крови, но переставлять их он все же мог. Шаг за шагом. Все ближе и ближе к машине. Казалось, «Форд» терпеливо ждет его. Как паук, подкарауливающий его в сетях паутины. В лучах заходящего солнца темно-синяя краска приобрела удивительный оттенок. «Будто сейчас раскалится», – мелькнула мысль у Симона.

Воздух вокруг нагретой солнцем машины струился маревом. На полированном капоте мальчик заметил дохлую муху. Она лежала, вытянув угловатые лапки, словно горячий лак убил ее. «Сгорела! – пронеслось у него в голове. – Конечно же, она сгорела!» Симона била дрожь, пот лил с него ручьями. Будто на него вылили ведро ледяной воды. Но он шагал дальше, зная, что, стоит ему сейчас остановиться, он тут же повернется и убежит прочь. И тогда страх будет донимать его до конца жизни. «Прекрати! Дальше, дальше!»

До широкого багажника вытянутого в длину «Комби» оставалось каких-то шесть шагов. Симон прочел на табличке номер. Он обратил внимание на букву «S». Значит, Штутгарт. А на машине отца стоял номерной знак Фаленберга.

FAH BW 603

Еще пять шагов. Сумма цифр составляла девять. На этом Симон постарался сконцентрироваться, чтобы подавить страх.

– Девятка, что означает девятка? – шептал он про себя, чтобы Майк не расслышал. – Девять – натуральное число. Число – квадрат трех. Последнее однозначное число в десятичной системе исчисления. У полузащитников в футболе девятка на майке. Девять месяцев – это три четверти года. Дети рождаются через девять месяцев. У кошки девять жизней, как говорят. В кегельбане ставят девять кеглей, а в судоку девять раз по девять клеточек…

Еще четыре шага. Теперь Симон чувствовал исходивший от автомобиля запах – разогретый металл, политура и резина.

– В нумерологии девятка означает… она означает… Черт, что же она означает?

Он не мог вспомнить, страх блокировал его сознание. Отерев лицо тыльной стороной ладони, мальчик изо всех сил пытался сосредоточиться. Еще три шага.

– Это «Форд-Мондео», – продолжил он. – «Мондео» начали выпускать в 1993 году. Сначала его выпускали в Бельгии, а потом и в Испании. Отец всегда ездил на «Форде». Он был лоялен этой марке, как выражаются маркетологи. «Комби» очень целесообразно сконструирован, – повторял он, – в него столько влезает». Даже огромный чемодан мамы, когда мы ездили в отпуск. Тогда было жаркое лето. Такое же жаркое, как нынешнее.

Еще два шага. Симон не поддавался искушению оглянуться на Майка. То, что ему предстояло, он должен одолеть в одиночку. Никого ему больше не нужно. Он и один справится. «…Это требует мужества, и немалого, но оно у тебя есть». Снова где-то глубоко внутри он услышал голос Каро. «Но оно у тебя есть». Остался всего один шаг. Самый тяжелый из всех. Наконец Симон приблизился.

– Это всего лишь машина, – прошептал он. – Ничего не случится. Я просто должен в нее сесть.

Его рука, казалось, налилась свинцом. Дрожащей ладонью он дотронулся до ручки дверцы. Обычный жест. Оставалось поднять ручку вверх и потянуть на себя дверцу. Все это умеют. Миллионы людей открывают дверцы машин – в эту секунду, наверное, тысячи. Садятся в машину, едут, куда нужно, а потом выходят из нее. Даже не задумываясь. Это нечто само собой разумеющееся. Но только не для него. Симону казалось, что он уже занес ногу, чтобы вступить в ад. В ад! И тут он вспомнил. В нумерологии девятка обозначала Дьявола! Все оккультное, сокрытое, темное.

«Нет, нет, нет! Об этом нельзя даже думать! Я просто сяду в машину. Так же, как раньше, до того, как все случилось». Он представил себе, что родители уже сели в машину и ждут его. Что они собрались просто съездить за покупками и Симона это радует. Вероятно, на карманные деньги он купит себе новую компьютерную игру или математический словарь. Этих карманных денег вечно не хватает. Возможно, он найдет такой словарь, где будет доходчиво объяснена теорема Пифагора, и Каро без труда поймет ее. Да, подобные размышления успокаивали. Каро была права: в фантазиях возможно все.

Внезапно его рука стала легче. Взявшись за ручку дверцы, он спокойно открыл ее. Вот так! И ничего страшного не произошло! Симон протиснулся в салон, усевшись на заднее сиденье. Сзади справа, как всегда. Ему показалось, что он сидит в автомобиле родителей. Тот же запах – синтетической ткани и пластмассы. Даже обивка кресел и та была такой же.

– Думаю, можно трогаться с места, – сказал он, обращаясь к двум передним пустым сиденьям. И хихикнул.

Его смешок вышел хоть и вымученным, но все-таки в нем слышалось облегчение. В чем-то Симону эта ситуация казалась даже смешной. И чего он так боялся? «Мне это нравится, видите? Только тут почему-то собачий холод. Ну как, вы гордитесь мной?» Разумеется, ответа он не получил. Но Симон ни капельки не сомневался, что, будь здесь сейчас его родители, они точно гордились бы своим сыном.

– Я смелый, да будет вам известно. Я больше не боюсь. Смотрите, сейчас я даже дверь захлопну! И ничего не случится. Это всего лишь машина.

Ему было безразлично, что подумает о нем Майк или кто-то еще, услышав, как он беседует с двумя пустыми сиденьями. Майк и все остальное отступило на задний план. Важным было то, что он перестал бояться. Только это и имело значение.

– Сработало!

Симон радостно вскрикнул и закрыл дверцу. Затем пристегнулся ремнем безопасности.

– Я готов и пристегнут, – сказал он спинкам передних сидений. – Ну, куда едем?

Он положил голову на подголовник. В салоне было тихо. Приятная такая тишина. Не зловещая. Симон посмотрел на белый потолок салона и вздохнул. И тут его разобрал смех, мальчик смеялся, избавляясь от постепенно отпускавшей его скованности.

Наконец! Все было позади. Он победил свой страх. С улыбкой Симон обернулся и посмотрел на Майка через стекло. Майк ждал в нескольких метрах от машины. Он понимал, что для Симона наступил важный момент. Брат улыбнулся, помахал рукой и поднял большой палец вверх. «Вот видишь, ничего страшного, – было написано на его радостном лице. – Я же говорил тебе». В этот момент Симон вдруг услышал тихий шорох с переднего сиденья.

– Привет, Симон!

Голос шел с сиденья водителя. Но там никого не было! Он с ужасом таращился на спинку – больше он ничего не мог видеть. В зеркале заднего вида никто не отражался. Сиденье водителя должно было быть пустым, и тем не менее…

– Мы вовсе не гордимся тобой, – строго произнес голос.

И Симон этот голос узнал.

– Папа?

– И да и нет, – ответил уже другой голос. Он слышался с сиденья рядом с водительским. И звучал в точности как голос матери, когда она чуточку сердилась.

Затем спинки кресел качнулись, издав легкий скрип. И тут к нему повернулись две жутких обезображенных физиономии. С выпученными от ужаса глазами и разинутыми ртами. Симон видел перед собой две обугленные фигуры. Кое-где они даже дымились. Салон наполнялся омерзительно сладковатым смрадом горелой плоти. Фигуры смотрели на него горящими глазами, в которых больше не осталось ничего человеческого. Это были хищные, полные ненависти глаза, в которых плескалась злоба.

– Ты тоже должен был умереть, – проскрипела одна из ужасных фигур.

При каждом слове оттуда, где должен был находиться рот, выплывало облачко дыма. Второе обугленное лицо попробовало изобразить усмешку.

– Тебе больше не ускользнуть! – выплюнули обожженные губы.

Симон громко закричал. Его тело сотрясала неукротимая дрожь. Как безумный, он вцепился в ремень безопасности и никак не мог отстегнуться. Обе ужасные фигуры протянули к нему руки. Руки, сгоревшие до костей. Обугленные кости пальцев тянулись вперед, касались его, пытались его ухватить. «Иди к нам, Симон! Туда, где тебе самое место!» Голоса были чужие, незнакомые и непривычные, звучали они жестко, будто глотки говорящих затвердели. Оба призрака залились похожим на жуткий клекот смехом и снова попытались дотянуться до мальчика.

– Сейчас они меня схватят и разорвут! Утащат… они утащат меня в ад!

Ослепленный паникой, Симон рванул ремень, но тщетно. Взмокшие от страха пальцы скользили по ремню, мешали схватить его и расстегнуть замок. Почерневшие кости пальцев почти настигли Симона, но тут раздался щелчок. В долю секунды он понял, что ему наконец-то удалось отстегнуть ремень. Он свободен! Симон с криком рванул на себя дверцу. Выскочив из салона машины, он рухнул на землю. Резкая боль обожгла его голые коленки, и тут все завертелось у него перед глазами. Где-то вблизи прозвучал обеспокоенный голос брата:

– Симон! Господи, малыш, что случилось?

Затем все вокруг превратилось в хаос вспышек, криков, непонятных шумов, и рассудок уже был не властен над Симоном. Тело содрогалось в конвульсиях, нестерпимая боль пронзила желудок. Его вырвало. Но и это не избавило мальчика от ощущения страшного удушья. И когда ему показалось, что он вот-вот умрет, припадок внезапно кончился.

Кашляя, совершенно обессиленный, он сел на земле. Голова все еще кружилась. Он вытер руками рот, стер слюну. Затем и головокружение унялось. Он с удивлением смотрел на лужицы из пюре и рыбных палочек в соусе. Прямо перед собой на плитах он увидел ступни в красных балетках. Одна щиколотка была обвита цепочкой, на которой качалось маленькое красное сердечко. «Такое же красное, как туфли. Опять я все испоганил», – подумал Симон безо всякой связи. Вдруг ноги, будто их расколдовали, быстро шагнули назад. Симон услышал над собой вскрик отвращения. В раздражении подняв голову, он увидел испуганное лицо Мелины.

– Ой, привет, Симон…

Больше она не сказала ничего.

37

«В ад! Туда, где тебе место!» Казалось, эти полные ненависти слова отскакивают от кафельных плиток в ванной комнате Майка, где Симон приходил в себя. Он старался не прислушиваться к голосам в голове. Держась рукой за стояк, он отвернул кран и сунул голову под струю воды.

Пришлось потерпеть некоторое время, но холодная вода сняла шок. Симон держал голову под водой, пока не свело холодом затылок. Только тогда Симон оперся о край ванны и взглянул на себя в зеркало. На него смотрело пепельно-бледное лицо с мешками под глазами и покрасневшими веками. Он снова столкнулся с ужасом – и печалью, необъяснимой, глубокой печалью. Что пошло не так? Почему его фантазии приобретают такие отвратительные черты? Когда это наконец закончится? Хватит и того, что он лишился родителей столь ужасным образом. Почему его до сих пор мучают эти жуткие видения? «Это твое чувство вины, – как в свое время сказал доктор Форстнер, и сейчас эти слова всплыли в памяти. – Потому что ты выжил, а твои родители – нет».

– Неужели это никогда не кончится? – шепнул Симон отражению в зеркале.

Но бледный худой подросток с глубоко запавшими грустными глазами не знал ответа. Взгляд Симона наткнулся на туалетную полочку рядом с зеркалом, где лежали бритвенные принадлежности Майка. Яркий безжалостный свет верхней лампы высветил бритву, и Симон почувствовал, как шрамы на запястьях снова зачесались. «Нельзя об этом думать», – снова услышал он в своем мозгу голос Каро. Ему казалось, будто она смотрит ему через плечо. Хотелось бы, чтобы так и было сейчас.

– Может, мне позвонить доктору Форстнеру? – прошептал он самому себе. – Попроситься к нему на прием?

Мысль эта сама по себе была не такая уж и плохая, но в данный момент неосуществимая. Симон вспомнил, что психиатр все еще в отпуске. Когда они прощались, доктор Форстнер предупредил его об этом. Симон мог обратиться к кому-то из его коллег. Доктору Грюнбергу Симон не хотел звонить под дулом пистолета. Тот снова упрячет его в клинику и начнет пичкать медикаментами. Это единственное, что доктор Грюнберг мог рекомендовать членам «Почетного клуба чокнутых».

Симон живо представил себе, как шепелявый психиатр в толстенных очках говорит: «Возьми свои таблетки и успокойся. Все будет хорошо!» При этом «все» звучало как «вшо». В какой-то момент Симон даже поверил, что «вшо будет хорошо», и послушно глотал пилюли, которые ему трижды в день приносили на подносе в маленьких белых пакетиках. Но разве это помогло? Нет. Иначе бы он сейчас спокойно сел в машину и не видел бы этих адских тварей, жаждущих утащить его с собой.

Снова закружилась голова, и он вынужден был присесть на крышку унитаза. Уперев локти в колени, мальчик бессильно уронил голову в ладони. Ему хотелось плакать. Хоть чуть-чуть, хоть несколько слезинок, чтобы избавиться от раздиравшего душу напряжения.

Кто-то постучал в дверь ванной комнаты.

– Как ты там? – Это был Майк. – Тебе что-нибудь нужно?

– Все о, кей, – ответил Симон. Его голос звучал ломко и глухо. – Сейчас выйду.

– Хорошо. Мелина заварила тебе чай. Мы в гостиной. Затем шаги брата удалились, и в ванной снова воцарилась тишина. Слышалось только воркование голубей, сидевших у распахнутого окошка на крыше. Симону казалось, что птицы над ним смеются: «Трусишка! Трусишка! Неудачник!» Это заставило его вспомнить о Ронни.

«Поглядите только на этого трусливого зайца! – В голосе его врага слышалась насмешка. – Он даже не может сесть в машину, притворщик! Иди сюда, и я выбью эти сумасшедшие мысли у тебя из башки!» Симон растер щеки и даже дал себе пару легких оплеух. Было больно, но все же Симону стало чуточку легче. И очень кстати, потому что Майк наверняка ругал себя за происшедшее. Ведь это он уговорил Симона сесть в машину. Увидев брата в таком состоянии, Майк себе этого не простит. А вот этого Симону очень не хотелось.

Майк здорово придумал – на него столь радикальный метод лечения в свое время вон как подействовал. Избавил его от водобоязни. Но у Симона все было по-другому. Атака на донимавшие его страхи ни к чему не привела, напротив, ему стало еще хуже. Чокнутый он, вот кто!

Когда Симон убедился, что щеки раскраснелись от пощечин, он решил встать. Пришлось ухватиться за край ванны, чтобы не свалиться, и он едва не опрокинул сушилку для белья, но вовремя подхватил ее и поставил на место. Потом поднял с пола носки Майка и трусики Мелины и снова повесил их на сушилку. Но что-то вдруг заставило его приглядеться к предмету женского туалета. «Странно, – подумал он, – такие трусики я уже где-то видел».

Какое-то время он не мог ничего сообразить, но потом вспомнил, что точно такие же трусики нашла Каро в заброшенной гостинице. Такие же, самые простые черные трусики. Симон разглядел ярлычок, на котором стояли буквы «H&M». Ничего удивительного – это была недорогая одежда массового производства. У многих в шифоньерах полным-полно этой дешевой дребедени, не у одной же Мелины. И у самого Симона трусы тоже были из этого же магазина. Да и мама часто делала там покупки. «На белье можно всегда сэкономить, особенно для мальчиков, – повторяла она. – Важно, что носишь поверх».

То, что Мелина носит такие же трусики, какие нашла Каро в отеле, ровно ничего не значило. А даже если и носит, Симону сейчас было не до этого. Его терзали совсем другие заботы.

38

Тогда, семь лет назад, после случая с поджогом мусорного бака, в дверь семьи Штроде позвонили полицейские. Двое в форме, а третий – крепкий мужчина с по-военному короткой стрижкой – был в джинсах и кожаной куртке. Он представился старшим комиссаром уголовной полиции Вебером и протянул Майку служебное удостоверение.

– Где ваше пальто? – спросил Симон. – Я слышал, комиссары всегда носят пальто.

Вебер улыбнулся.

– Не стоит верить всему, что ты видишь в сериале «Место преступления», мальчик, – сказал он. Затем снова посерьезнел и обратился к Майку: – Ваши родители дома?

– Нет, и я не знаю, когда они вернутся, – солгал Майк, хотя он точно знал, что мама вышла за покупками и скоро вернется, а до возвращения отца с работы осталось меньше часа. – А что случилось?

– Мы хотим знать, что вы делали около мусорного контейнера. Вас там видели.

Симон и сейчас помнил строгий взгляд, каким комиссар смотрел на них обоих. Вероятно, он надеялся разглядеть на их лицах чувство вины. В случае с Симоном ему это почти удалось. Тут Майк выступил вперед:

– Вы его нашли?

Полицейский удивленно посмотрел на мальчика:

– Что нашли?

– Мой «Порше 119 Каррера», тип 997. Я сам его собрал.

– Хочешь повесить мне лапшу на уши, мальчик?

Симон догадался: Майк ждет, чтобы он пришел ему на помощь.

– Нет, это действительно его модель машины. Она куда-то делась, и мы ее искали. Могу показать вам пульт управления, если хотите.

– Да брось, – отмахнулся Вебер и снова принялся сверлить мальчиков глазами. – Вы оба там курили?

Майк отрицательно замотал головой:

– Мы? Курили? Да никогда в жизни!

– Папа говорил, от курения бывает рак легких и можно задохнуться, – добавил Симон, и на этот раз он не лгал. Отец не выносил курения.

– Значит, если мы сейчас произведем обыск в вашей квартире, то сигарет не найдем? – задал вопрос Вебер.

В этот раз отрицательно покачал головой Симон.

– Во-первых, у нас никто не курит, – сказал он. Это было не совсем так, потому что мама иногда могла выкурить сигарету на балконе, чаще всего – если была рассержена. – А во-вторых, у вас нет права обыскивать нашу квартиру. Для этого нужен ордер, а у вас его при себе нет, не так ли?

Вебер рассмеялся.

– Тебе нужно идти в юристы, – сказал он Симону. – Из тебя выйдет отличный прокурор.

– Нет, я не хочу быть прокурором, – серьезным тоном возразил мальчик. – Хочу изучать математику. Это куда увлекательнее.

– Ну, как знаешь. Наверняка из вас обоих получились бы и неплохие игроки в покер. И в следующий раз будьте осторожнее с открытым огнем, хорошо? Искра запросто и в глаз может попасть.

Они с самым невинным видом заверили полицейских, что впредь будут осторожнее с открытым огнем. Вебер пожелал Майку успехов в поисках модели, и все трое представителей власти ушли. Один из них, уходя, оглянулся на братьев и смерил их укоризненным взглядом.

Когда Майк и Симон снова остались одни, старший посмотрел на младшего и извинился:

– Я не хотел втягивать тебя ни во что подобное, малыш. Сорри, что тебе пришлось лгать из-за меня. Знаю, как нелегко тебе это дается.

– Ничего, – ответил Симон, – мы ведь должны держаться вместе.

– Мы так и делаем. Отныне и навсегда! – Майк протянул ему раскрытую ладонь.

– Отныне и навсегда! – подтвердил Симон торжественно.

Братья обнялись и похлопали друг друга по плечам, чтобы скрепить клятву.

39

Когда Симон вышел из ванной, Майк сидел на своей обшарпанной софе, глядя на него виновато, как тогда, в детстве. С той поры минуло восемь лет. Майк вырос, на подбородке уже пробивалась борода. Но в этот момент он снова выглядел четырнадцатилетним подростком, ради которого Симону пришлось лгать полицейским из-за подожженной помойки.

– Ну как, ты в норме?

Симон опустился в кресло рядом с софой и слабо кивнул:

– Да, постепенно отпускает.

– Мне жаль, – сказал Майк. – Мне действительно очень жаль. Это была дурацкая затея.

– Ничего, все о, кей. – Симон взглянул на свои руки, все еще слегка дрожавшие. – Ничего не поделаешь. Но мы хотя бы попытались.

– Все равно это было глупо с моей стороны. И я хочу, чтобы ты знал: я сожалею. – Майк, взяв брата за руку, крепко пожал ее. – Я недооценил твою проблему. С моей стороны просто идиотизм надеяться, что с тобой все так просто.

Мелина вышла из крохотной кухни и поставила перед Симоном дымящуюся чашку. Желтая чашка была выполнена в виде героя американского мультика «Гадкий я» с вылупленными глазами и поясняющей надписью крупными буквами «Я просто неисправим». «Будто про меня, – подумал Симон. – Я тоже просто неисправим. Бесполезно пытаться меня исправить».

– Вот, – сказала Мелина, усаживаясь рядом с Майком. – У твоего брата дома только ромашковый чай. Но он как раз подойдет, чтобы успокоить желудок.

– Спасибо. – Симон обеими руками взял чашку, чтобы не пролить чай.

Ромашковый чай распространял приятный аромат, напоминавший о тех днях, когда мама заваривала его для Симона. Особенно когда он заболевал. В такие дни она буквально не отходила от него. Сейчас он тоже чувствовал себя больным и разбитым, но все было иначе.

– Меня, между прочим, зовут Мелина. Как ты, вероятно, уже знаешь.

Как и прошлой ночью, подсматривая в окно, Симон вновь констатировал: Мелина принадлежит к излюбленному типу Майка – миловидная блондинка с внимательными голубыми глазами.

Симон подул на чай и кивнул:

– Да, Майк мне много о тебе рассказывал. Извини, я чуть не испортил твои туфли.

Она кивнула и улыбнулась:

– Ничего страшного. Хочешь, принесу еще колы и соленых палочек? В такую жару это совсем неплохо, как ты считаешь? Для тебя сейчас и сахар, и соль одинаково полезны.

– Нет, спасибо, – ответил Симон, пригубив чай. Напиток был горячим и крепким. Мелина настаивала чай гораздо дольше, чем мама.

– Или, может, ты предпочитаешь соленые фисташки? – спросила девушка, готовая снова встать. – Могу и их принести. Или чипсы? Мне кажется, у нас со вчерашнего остались чипсы.

Симон отрицательно помотал головой:

– Нет, спасибо. Только чай.

Майк смотрел на него озабоченно.

– Ты правда в полном порядке, малыш? Вид у тебя не ахти какой.

Вдруг Симон ощутил жжение в глазах. Ему снова захотелось в голос разрыдаться. Даже в присутствии Майка и Мелины. Но он не разрыдался. Просто не смог. Ни единой слезинки не смог из себя выжать. Симон аккуратно поставил чашку обратно на стол и посмотрел на старшего брата.

– Майк, я не справлюсь с этим в одиночку. – Чувствовалось, что он смущен так, что вот-вот расплачется. – Я попытался, но ты же видишь, что из этого вышло. Мне нужен ты! Обещай, что не бросишь меня в беде. Мы ведь навсегда вместе, как тогда, правда?

На лице Майка появилось странное выражение. Он, казалось, побледнел. Сидевшая на софе Мелина подалась вперед и обернулась к Майку. Будто ее что-то очень и очень изумило.

– Так ты до сих пор ему не сказал?

Майк кулаками стукнул себя по бедрам.

– А когда, черт возьми? – Он обернулся к Мели-не. – У меня не было подходящего случая!

Мелина покачала головой и указала на Симона:

– Сейчас вполне подходящий случай. Вот и скажи ему сейчас!

Симон переводил взгляд с одного на другую и обратно. Он не понимал, о чем идет речь. Одна часть рассудка предостерегала его: сейчас ему предстоит услышать нечто, чего он слышать не хотел. Но другая часть, более разумная, жаждала узнать, в чем дело. Потому что это касалось его. Это Симон понял по глазам старшего брата.

– Что ты имеешь в виду, Майк? Чего ты мне еще не сказал?

Майк провел рукой по волосам, вздохнул и подвинулся на самый край софы.

– Видишь ли… – Он искал слова и кусал пересохшие губы. Слова нашлись не сразу. – Значит, мы… Мелина и я хотим… ну да…

– Майк хочет поехать вместе со мной в Гейдельберг, – не дала ему договорить Мелина и взглянула Симону прямо в глаза. – Мы получили там квартиру.

Эти слова неописуемой болью отдались в душе Симона. Если бы Мелина выплеснула горячий чай ему в лицо или врезала под дых, вряд ли это было бы больнее.

– Что?! – только и смог выдохнуть он, подскочив. – Так вы собрались в…

– В Гейдельберг, – ровным голосом повторила она, кивнув. – Ну вот, теперь ты все знаешь.

– Симон, ты сядь, пожалуйста, – попросил Майк, сделав успокаивающий жест. Затем сердито взглянул на Мелину. – Безумие, просто безумие! Как ты можешь быть такой бестактной? А еще собираешься изучать психологию! Да тебе еще учиться и учиться.

– Не понимаю, из-за чего ты так кипятишься, – недоумевала Мелина. – Симон вправе это знать. Твои обходные маневры не на пользу ему. Наоборот, ты делаешь ему только хуже. Ты видишь, как он это воспринял? Ты что, ждал, пока к воротам подъедет фургон для перевозки мебели?

Симон глядел на обоих и ничего не понимал. Ему казалось, что его положение ухудшиться просто не может – оно и так было хуже некуда. Но оно ухудшалось!

– Майк, – еле слышно произнес он. – Пожалуйста, Майк. Ты не можешь так поступить. Ты не можешь… Неужели ты хочешь бросить меня? У меня же никого, кроме тебя, не осталось!

– Послушай, малыш, – сказал Майк, тоже вставая. – У тебя есть Тилия. Она…

– Это не одно и то же! – крикнул ему Симон. – И никогда больше не называй меня «малыш», ясно тебе! Я больше тебе не малыш, потому что ты уже не такой, как раньше. Нисколечко! Когда-то мы на самом деле были связаны крепко-накрепко. Но все это был пустой треп! Я лгал ради тебя, когда это тебе было нужно. Я не отходил от тебя. Может, я не значил для тебя столько, сколько ты для меня, но я всегда старался сделать ради тебя все что мог. А теперь ты бросаешь меня здесь одного… Ты просто мудак!

Майк вздрогнул, как от удара в лицо. Возможно, лучше было бы, если бы Симон отвесил ему хорошую затрещину.

– Симон, послушай же! Я…

– Нет! – рявкнул Симон.

Мир сразу окрасился в багровые тона, он приобрел оттенок запекшейся крови – точно такой же кровавый отблеск заходящего солнца падал и на лакированный бок синего «Форда». Угрожающий, злой красный цвет.

– Оставь меня в покое, Майк! Ничего больше не хочу про тебя слышать, никогда! Обойдусь без вас обоих! – И он выбежал из квартиры.

Майк бросился за ним, но Симон зажал руками уши, чтобы не слышать, что он кричит.

40

Иногда нас что-то ломает. Никто, кроме нас самих, этого не ощущает. Но это чрезвычайно больно. Настолько, что мы думаем: ранам уже никогда не зарубцеваться. Хоть и через тысячу лет. Именно так чувствовал себя Симон, стоя в подвале Тилии и уставившись на картонные коробки, в которых покоились останки его прежней жизни. Игры, в которые он иногда тайком играл до глубокой ночи. Книги, которые проглатывал и корешки которых видел на полке, засыпая. Музыкальные диски, прослушанные бессчетное число раз.

В коробках лежало столько всего, напоминавшего о счастливой, не омраченной ничем беззаботной жизни. О доме, где он скрывался от враждебного и опасного окружающего мира. Его место, где он чувствовал себя защищенным. А теперь обломки этого мира сгрудились в углу холодного, грязного подвала, где пахло камнем и подгнившими овощами. Симон нашел старую книгу сказок, которую мама читала ему в детстве. Когда он был еще слишком мал и не умел читать. Он листал страницы, рассматривая цветные картинки. Каждая из них была связана с каким-то теплым воспоминанием.

Например, «Бременские музыканты». Сказка, которую Симон особенно любил, и поэтому родители даже свозили его в Бремен посмотреть на скульптуры Осла, Собаки, Кота и Петуха перед Ратушей. Или «Рюбецаль», над которой мама часто смеялась, передразнивая Горного короля. И, конечно же, «Госпожа Метелица», слушая которую Симон всегда спрашивал, какими же холодными должны быть кровати, если набивать пододеяльники снегом.

Захлопнув книгу, мальчик крепко прижал ее к груди. Затем опустился на пыльный пол перед коробками и долго смотрел на противоположную стену, где на стеллаже были сложены вещи, оставшиеся после его бабушки с дедушкой. Старый торшер, множество вазочек для цветов, доисторический телевизор, ящики с елочными игрушками, книги и пластинки, куча всяких дедушкиных инструментов.

На всем лежал толстый слой пыли – как в том заброшенном лесном отеле, где Симон с Каро побывали днем. И здесь тоже все напоминало о прошлом, и воспоминаниям этим однажды было суждено стереться из памяти.

Тогда в отеле он еще спросил у Каро, чего она больше всего боится. «Одиночества, так же, как и ты, – ответила девочка. – И того, что меня забудут».

– Меня они тоже забудут, – прошептал он куче мусора в подвале. – Потому что в их жизни для меня больше нет места.

И вдруг все расплылось у него перед глазами, и по щекам потекли горячие слезы. «Наконец-то, наконец я смог расплакаться!» – подумал Симон. Он плакал долго. Все пережитое вместе со слезами выходило наружу. И это было хорошо. Он продолжал прижимать к груди книгу сказок.

41

– Значит, вот где ты скрываешься.

Симон испуганно смотрел на Майка. Он не слышал, как тот спустился к нему по лестнице. Майк вытащил из-под скамьи большую пузатую вазу, перевернул ее вверх дном и уселся на нее.

– Может, поговорим? – предложил он.

Симон, не расставаясь с книгой сказок, лишь пожал плечами. Книга служила ему как бы опорой и внушала чувство уверенности.

– Послушай, Симон, – откашлявшись, заговорил его брат. – Мне не дает покоя то, что только что произошло. Как-то по-дурацки все вышло. Я сам хотел тебе сказать, что мы переезжаем. Честно. Уже давно хотел. Просто никак не мог решиться, да и повода подходящего не было. К тому же мне не хотелось тебя этим огорошить, понимаешь? Всем нам пришлось много пережить, а уж сколько тебе, об этом я и говорить не хочу. Я подумал, что тебе нужно хоть немного пообвыкнуться здесь. Потому что понимал, что для тебя это будет непросто.

– Все нормально, – отозвался Симон, глядя на подгоняемые сквозняком пылинки. – Ты живешь своей жизнью, это я понял. Как я могу требовать, чтобы ты всегда был при мне? Все в жизни меняется.

– Нет, Симон, для нас с тобой ничего не изменилось. Я по первому зову готов прийти к тебе, и ты это знаешь. Гейдельберг, в конце концов, не на другом краю света, ты всегда можешь к нам приехать. Да и я, разумеется, буду иногда приезжать сюда.

– Да-да, конечно, – ответил Симон, не глядя на Майка. Не мог он заставить себя взглянуть на брата. Это затянувшееся прощание было просто невыносимо. – Мы и звонить друг другу будем, и приезжать в гости. Все не так уж и плохо.

Майк вздохнул, потирая виски.

– Когда-нибудь и ты встретишь ту, кто станет для тебя дороже всего на свете, – сказал Майк. – Для меня это Мелина, у нас с ней все очень серьезно. Мы с ней просто настроены на одну волну и прекрасно друг друга понимаем. Скажу больше – я люблю ее. Поверь, мне нелегко уезжать, но я не могу с ней расстаться.

Симону вспомнилась Каро, и он кивнул. Он было собрался рассказать о ней Майку, посчитав, что сейчас как раз подходящий момент для этого, но решил, что пока не следует. Каро не имела отношения к тому, что связывало их с Майком.

– Я все понимаю даже лучше, чем ты думаешь, – сказал Симон. – Но почему именно в Гейдельберг? Можно ведь и здесь остаться.

– Нет, нельзя.

– Почему?

– Да потому что для Мелины здешний университет не подходит, – ответил Майк, выводя мыском ботинка замысловатый узор на покрывавшем пол слое пыли. – Учеба очень важна для нее, и я готов ей помочь как могу. Ей так трудно далась эта стипендия, и я горжусь тем, что она ее наконец сумела выбить. И мы сразу же стали подыскивать подходящую квартиру. Если бы ты знал, как это нелегко. Это самая настоящая борьба, говорю тебе. Не могу описать, как я обрадовался, когда нашел приличную работу. И платить мне готовы больше, чем здесь, в Фаленберге, к тому же я смогу там учиться на мастера.

– Вам обоим повезло, и я рад за вас, – ответил Симон.

– По тебе этого не скажешь, – усомнился Майк.

– А что ты хотел? – спросил Симон. – Чтобы я плясал от радости?

– Нет, плясать не надо, но хотя бы чуточку понимания, – пояснил Майк.

Симон еще сильнее прижал книгу к груди:

– А меня кто поймет? Ты тут рассуждаешь, мол, очень хорошо понимаешь, что со мной произошло. Но я-то знаю, что на самом деле ты и понятия об этом не имеешь. Если бы хоть чуточку понимал, ты ни за что бы не бросил меня здесь.

– Но Тилия…

– Да, остается Тилия, – согласился Симон. – До тех пор, пока не спихнет меня в этот интернат. До тех пор она будет заботиться обо мне и уж, конечно, не даст мне подохнуть с голоду. Но она не член семьи, который мне необходим. А ты, Майк, член семьи. Ты, только ты – тот, кто меня по-настоящему хорошо знает и понимает. Именно поэтому я переживаю из-за твоего отъезда. Потому что, если ты уедешь, я останусь один во вселенной. И ни поездки в гости друг к другу, ни телефонные звонки ничего не изменят.

Опустив голову, Майк уставился в пол, разглядывая узоры в пыли.

– Ты пока что всего этого не понимаешь, мал… – Он осекся на полуслове и отер лицо рукой. – Симон, ты не единственный, кто нуждается во мне. Мелине я нужен не меньше. Ей тоже приходится нелегко. В отличие от нас, она никогда не знала своей матери. Та умерла вскоре после ее рождения. А ее отец всегда был пьянчугой, от которого она доброго слова не слышала. Кроме всего прочего, существует и ее бывший муженек, настоящая скотина. Гейдельберг станет для Мелины началом новой жизни. Ей, как и мне, позарез нужно туда. Знаешь, эта катастрофа и во мне многое перевернула. Есть столько всего в моей жизни, в чем я должен навести порядок. Ты сам знаешь: по отношению к нашим родителям я вел себя не лучшим образом. Они вышвырнули меня из дома, и, если бы не Тилия, моя жизнь покатилась бы под откос.

– Почему ты всегда был таким бунтарем? Ведь и папа и мама тебя на самом деле любили. Когда ты ушел, нам всем тебя не хватало.

– Думаю, если кому-то меня и не хватало, так это в первую очередь тебе, – заключил Майк. Его слова прозвучали невесело. – Так же, как и мне не хватало тебя. Нам ведь с тобой всегда было хорошо.

Симон взглянул на брата, и его глаза снова наполнились слезами. Казалось, в этот вечер слезы решили наверстать все минувшие месяцы.

– Это время мы с тобой могли бы не прерывать, – сказал он.

– Ах, братишка, – со вздохом произнес Майк. – Тебе еще многому предстоит научиться. Прошлое не вернуть. Все равно все было бы не так, понимаешь?

– Но мы можем попытаться, Майк. Ты и я, наш непобедимый тандем! Как ты однажды сказал, помнишь?

Старший брат улыбнулся:

– Да, все так и было. Непобедимый тандем. Да и сейчас в какой-то мере это так, только на другом уровне. Мы с тобой уже не малые дети, Симон. И ты больше не малыш, как я сегодня осознал. Поэтому мы просто не можем вновь пережить прошлое, повторить его. Это все равно что без конца пользоваться одним и тем же фильтром для кофе. Помнишь, как в День матери мы решили приготовить завтрак и рассыпали молотый кофе?

Симон кивнул. Разумеется, он помнил.

– А помнишь, что сказала мама, когда попробовала кофе, который мы для нее приготовили? Какой у него был вкус?

Симон вынужден был тоже улыбнуться.

– Как у грязных носков, – сказал он.

– Точно, – подтвердил Майк. – Как у грязных носков. И все так же выйдет, если мы захотим вернуть старое. Жизнь идет дальше, братишка. Все дальше и дальше, и только вперед. Позволь же нам обновить ее. Для тебя, для меня и для Мелины. Новое будущее.

Симон задумчиво вертел в руках книгу, размышляя над словами Майка.

– Я не хочу тебя потерять, – сказал он наконец. – И не хочу, чтобы ты меня когда-нибудь забыл, потому что другая жизнь стала для тебя важнее.

– Разумеется, нет, – сказал Майк и взял его за руку. – Это я тебе обещаю.

Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Слова были не нужны, так как Симон понимал: на этот раз обещание брата не продержится долго. Такие обещания забываются, когда меняются обстоятельства жизни. Это было ему ясно.

Когда они поклялись в вечной верности друг другу, они были всего лишь мальчишками. Теперь они возмужали, и скоро им предстояло стать настоящими взрослыми. Их жизнь снова изменится, как и все, что представляло для них важность. Майк не мог ничего пообещать, не мог дать гарантию. Он хотел лишь утешить его сейчас, в этот момент. Обманутыми оказываются те, кто жаждет уверенности. Это больно, но так оно и есть.

Оба долго сидели рядом. Наконец Майк убрал руку с плеча Симона и поднялся.

– Думаю, лучше поставить машину обратно в мастерскую, пока никто не увидел, – сказал он, убирая вазу под скамейку. – И мне надо еще повидаться с Мелиной. Мы поссорились. Она сердится на меня, только ты на нее не сердись, ладно? Она такая! Мелина любит выражаться без обиняков. У нее не самые тонкие манеры, зато всегда понимаешь, что к чему.

Симон кивнул:

– Она в чем-то похожа на маму, не находишь?

– Надеюсь, что нет, – возразил Майк и подмигнул ему. – Иначе мне бы давно запретили смотреть телевизор и посадили бы под домашний арест.

– И заставили бы освободить квартиру от хлама.

Майк сделал вид, будто он до смерти испуган, и изобразил защищающийся жест:

– Ой, уборка! Наведение порядка! Мой кошмар!

В другой день Симон вволю посмеялся бы над ним. Но сейчас это вызвало у него лишь грустную улыбку. «Твой кошмар, – подумал он. – Что ты знаешь о кошмарах, мой старший брат?»

– Я все-таки хотел бы, чтобы ты не уезжал, – сказал он, когда Майк зашагал вверх по лестнице.

Шаги брата стихли. Желание осталось в подвале, вместе с Симоном.

42

Наступила ночь, еще более душная и давящая, чем предшествовавший ей день. Симону казалось, что спертый воздух комнаты для гостей сгустился. Три часа он в одних плавках пролежал без сна на кровати. События предыдущих дней разворачивались в памяти будто по спирали. Каро, отель, синий «Форд», видения, настигшие его, как только он сел в машину, Майк, Мелина, Гейдельберг. Гейдельберг… Ему казалось, что его подхватило и несет стремительное течение горной речки и каждая ветка, за которую он хватался в надежде спастись, с хрустом ломается. Между тем было уже около полуночи. Скоро зазвонит церковный колокол в Кессингене. Тишину прорежут двенадцать ударов.

Жара, словно свинец, сдавливала грудную клетку. О сне нечего было и думать. Он уже четырежды ходил в ванную, подставлял под холодную воду лицо, руки, ноги. Но охлаждающий эффект не длился долго, и скоро Симон, вспотев, снова направлялся в душ. Помимо всего, сквозь открытое окно он мог слышать Майка и Мелину. Они спорили, и это было слышно – окно их комнаты тоже было открыто. Когда синий «Форд» был водворен обратно в мастерскую, началась эта ругань – Симон то и дело слышал свое имя. Он не разбирал половину слов, но ссора точно разгорелась из-за него, в этом он не сомневался.

Это было ужасно. Симон ненавидел скандалы, просто не выносил их. Но сегодня он сам сорвался на крик – вспоминать об этом было неприятно. Даже больно. Обычно он себе не позволял такого. Только бы они поскорее прекратили! Ссора никогда не решает проблему. Напротив, создает еще больше проблем. Он не хотел это слушать. Не хотел, и все! И даже зажал уши руками. Но когда руки уставали и он убирал их, громкие, раздраженные голоса Майка и Мелины снова донимали его.

Глазами, полными слез, он смотрел в потолок. В лунном свете ветви растущей под окном вишни ложились на него длинными причудливыми тенями. От ночного ветра тени эти плясали над Симоном, словно вырезанные исполинскими ножницами черные бумажные фигуры, и это выглядело пугающе. Он вспоминал проведенные в клинике ночи. Там ему тоже доводилось сражаться с бессонницей. Леннард в своем углу храпел или вел беседы с мертвыми. Иногда он разговаривал и с Симоном, если замечал, что сосед не спит.

В дверь тихо постучали, Симон быстро уселся на постели.

– Что случилось, Тилия?

Снаружи послышался тихий шепот:

– Симон…

– Ты можешь войти.

Наступила пауза, потом ручка медленно повернулась, и так же медленно отворилась дверь. В коридоре было темно, и Симон мог разглядеть лишь тень, силуэт, проскользнувший к нему в комнату. На его тетку эта тень не походила. Это был кто-то другой.

– Кто здесь?

Тень, бесшумно затворив дверь, замерла посреди комнаты. Кем бы ни был вошедший, он молчал. Симон постарался разглядеть, кто это, но было слишком темно.

– Кто это?

Ответа не последовало.

– Вот что! Шутки в сторону! Скажи что-нибудь!

Он лихорадочно соображал, кто бы это мог быть. Каждый вечер Тилия, перед тем как идти спать, запирала наружную дверь. Как только поползли слухи о маньяке в лесу, она по нескольку раз проверяла, не забыла ли запереть дверь, причем на два оборота. Но эта женщина – а Симон был убежден, что это женщина, – как-то проникла к нему в комнату.

– Мелина, это ты?

Мелина была единственной, кто мог войти, – кроме его тетки, разумеется. Она, вероятно, воспользовалась ключом Майка. В окне напротив было тихо, ни шума, ни голосов. Значит, ссора прекратилась. Но что Мелине понадобилось от него? И почему она молчит?

Поскольку ночной гость стоял молча, Симону стало не по себе. Не спуская глаз с загадочной тени, он потянулся к выключателю настольной лампы. Нужно было нажать на выключатель на шнуре, и он провозился целую вечность, пока нашел его. Он нажал на кнопку, но лампа не зажглась. Вторая попытка тоже оказалась неудачной, слышались лишь щелчки.

– Нет, не делай этого! – шепнула тень.

Ее голос звучал доверительно, но это была не Тилия и не Мелина. Но, узнав этот голос, Симон едва не потерял сознание. «Этого не может быть! Это не ты, – пронеслось у него в голове. – Снова видения!»

– Мама? Это ты?

– Я должна тебе кое-что показать, – прошептала она едва слышно. – Очень важно, чтобы ты понял. Только тогда мы все обретем покой.

Весь в поту, дрожа всем телом, Симон прижался к стенке позади кровати.

– Я сплю или что-то происходит со мной наяву? Этого не может быть! Я ведь не сумасшедший.

– Нет, – подтвердила тень, – ты не сумасшедший.

Он машинально протер глаза. Надеялся, что призрак исчезнет. Но призрак не исчез.

– Но почему тогда мы с тобой сейчас разговариваем?

– Потому что мы продолжаем жить, твой отец и я. И потому что ты должен наконец понять.

– Значит, я все-таки сумасшедший. Такой же, как Леннард. Он тоже разговаривал с мертвецами.

Медленно, очень медленно тень повернула голову:

– Нет, дорогой. На самом деле мы не разговариваем. Это ты сам разговариваешь.

– Чего ты хочешь от меня? Почему я все время вижу эти ужасные картины?

Она снова пошевелилась и кивнула ему. Так медленно, будто это происходило в замедленной съемке.

– Пойдем со мной. Тогда ты все поймешь.

Тень повернулась и сделала шаг к двери. Бесшумно отворив ее, она вышла в темный коридор. Переступив порог, обернулась и посмотрела на Симона. Затем затворила дверь, и до Симона донеслись ее удаляющиеся шаги.

– Мама, нет! Подожди меня!

Он спрыгнул с кровати, подбежал к двери, схватился за ручку и тут же завопил от боли. Дверная ручка была раскалена! Мальчик слышал, как мать зовет его из коридора. Ее голос звучал как бы где-то вдалеке, будто она уже дошла до лестницы.

– Иди сюда, Симон! Симо-о-он!

Вот сейчас она выйдет из дома, и все – он не успеет. Симон каким-то образом понимал, что она сейчас уйдет, исчезнет, а вместе с ней и ответ на давно мучивший его вопрос. И еще: он понимал, что от этого все станет еще хуже. Намного хуже.

– Подожди! Мама, подожди! Прошу тебя!

И снова ухватился за дверную ручку. Она обжигала ладонь, было нестерпимо больно, но Симон все же не отпустил ее. Позабыв о боли, он изо всех сил нажал на ручку. Ему казалось, что кто-то снаружи удерживает ее, не давая ему открыть дверь. Но в конце концов он все же открыл ее.

Потирая обожженную ладонь, Симон ожидал увидеть на ней волдыри, но их не было. И боль моментально исчезла. Он почувствовал, как откуда-то потянуло холодом. Взглянув на дверь с другой стороны, он ахнул. Только теперь ему стало окончательно ясно, что это было очередным его видением, очень четким, ясным, слившимся с реальностью, но видением. И он воспринял эту догадку почти что с облегчением. Скорее всего, он просто заснул. Да, только так это и можно объяснить. Это было еще одним посылом из подсознания. Доктор Форстнер точно похвалил бы его за то, что, даже переживая видение, он не утратил чувство реальности. Но никакого коридора не было – за дверью протянулась та самая лесная тропинка.

«Та сторона! На этот раз я пришел с другой стороны!» Симон шагнул вперед. И не по своей воле, а будто повинуясь чьему-то зову. Пройдя через дверь, он последовал за призраком матери.

– Мама, ты еще здесь? Мама!

Вдалеке он увидел поднимавшийся вверх дым горящего автомобиля. Клубы его, струясь между стволами деревьев, окрашивали небо в черный цвет. Симон огляделся, будто что-то ища. Матери нигде не было видно. И тут ему в голову пришла безумная мысль: а может, он сейчас увидит себя, как он ползет по асфальту на четвереньках, чудом выбравшись из разбитого окошка дверцы, изодранный, израненный осколками стекла. И тут же поползет к спасительной двери. Так повторялось во всех его видениях. Но лежавшая перед ним лесная тропинка оставалась безлюдной. Только где-то неподалеку в кустах раздавался шелест, будто кто-то ползал там.

– Мама! Ты же сама сказала, чтобы я пошел за тобой! Ну, вот я и пошел. Что ты хотела мне показать?

Треск, раздавшийся поблизости, заставил его вздрогнуть. Звук был такой, будто чем-то тяжелым ударяли по железу. По двери автомобиля, например. А затем он увидел языки пламени и в них что-то черное. Это что-то ползло к нему из останков горящей машины. Нет, не совсем так. Оно не ползло, оно подкрадывалось к нему. Напрягшееся и готовое к прыжку. Сначала эта тварь была неразличима в дыму горящих покрышек. Но, когда дым чуть рассеялся, Симон узнал приближавшуюся к нему тень.

Это был волк. Гигантский волчара, какие появляются в кошмарных снах. Казалось, он только что вышел из самого ада. Злобные глазищи пламенели, как угли в печи, а из пасти сочилась напоминавшая лаву жидкость. Вставшая торчком шерсть была подернута ржавчиной. Под шерстью двигалось мощное тело, состоящее, казалось, из раскаленных углей. От этого чудища исходил невыносимый жар, нагретый воздух маревом трепетал над ним.

Симон хотел рвануть прочь, но дверь позади него снова захлопнулась. Она больше не открывалась, сколько он ни рвал на себя ручку. В страхе он оглянулся; его взгляд наткнулся на горящие глаза приближавшегося к нему волка. В пасти чудовища блестели острые как бритва клыки, зверь глухо рычал. Симон смотрел в приближавшуюся к нему огромную пасть.

– Нет! Убирайся! УБИРАЙСЯ!

Монстр, разинув пасть, зарычал. И от этого рыка дрогнула земля. А потом волк ухватил его своими клыками.

43

Тилия Штроде вглядывалась в темноту спальни. Чей-то крик? Или ей послышалось? В полудреме она взглянула на решетки на окнах. Занавеска колыхалась от ночного ветерка, подобно парусу.

Тилия увидела, как за занавеской вспыхнула молния. Начиналась гроза. «Наконец-то станет прохладнее, – подумала женщина. – Если бы я знала, не стала бы принимать снотворное». Нащупав соскользнувший на пол плед, она натянула его до подбородка. Затем, перевернувшись на другой бок, тотчас заснула.

44

И минуты не прошло, как Симон, очнувшись от кошмара, обнаружил, что стоит перед домом Тилии. Дрожа от страха и в полной растерянности. В его голове царил хаос. Он не мог вспомнить, как попал сюда. Все произошло молниеносно.

Вскочив с постели, он схватил джинсы и футболку, второпях натянул их на себя. В эти несколько секунд ему вдруг показалось, будто гостевая комната вот-вот сложится, как карточный домик, – потолок, пол и стены сближались, грозя раздавить его, как букашку. У него была лишь одна мысль: бежать отсюда! На улицу! Теперь он стоял там, жадно вдыхая ночной воздух. Вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал…

Через некоторое время чувство стеснения в груди исчезло, колотившееся сердце унялось, паническая атака прекратилась. Мысли, вертевшиеся в голове, словно снежные хлопья на ветру, успокоились. К Симону вернулся рассудок. Только теперь он почувствовал, что болью свело челюсть. Во сне он стиснул зубы – как всегда, когда его мучили кошмары. Если так пойдет дальше, он скоро станет беззубым.

«Конченый психопат», – сказал бы Леннард. Таким он и был. Вероятно, беззубость – финальная стадия для членов «Почетного клуба чокнутых». По крайней мере, что касается его. Симон взглянул на ночное небо, где в просветах между темными облаками проглядывали звезды. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. В нем темной волной поднималась ярость. Злоба, чернее ночного неба. Почему? Черт побери, но почему? Почему это никак не проходит?

Ему хотелось выкрикнуть этот вопрос, прорычать его в тишину ночи. Но в последнюю секунду он все же сдержался, хотя и с большим трудом. Ему совершенно не хотелось разжевывать Тилии и Майку, почему это он стоит перед домом и вопит. Его охватило желание что-нибудь сломать, разбить. Или самому биться обо что-то… Выпустить наружу переполнявшие его злость, страх, отчаяние. И при этом орать, рычать, царапаться… Выпустить все на волю…

Он снова увидел себя в клинике у мешка с песком. Перед бессловесным спарринг-партнером, который не мог дать сдачи, но зато приносил облегчение. Поскольку Симон сам не мог перекрыть свою «внутреннюю трубу», он, подбежав к навесу, схватил маунтинбайк Майка, хотя по праву мог считать этот велосипед своим.

«Мой старший брат уверен, что подарками можно обезболить совесть», – подумал он со злостью. И выехал со двора. Он мчался как одержимый, без конкретной цели, не обращая ни на что внимания. В терапии это называлось «иррациональное действие». Так думал и он сам, когда его охватывала злоба. Действие ради действия. И облегчение, которое после этого наступает.

Была уже глубокая ночь. Никто его не увидит. Никто не спросит, почему и куда шестнадцатилетний подросток в грозовую ночь несется как безумный на горном велосипеде. Но даже если кто-то его и увидит, Симону было до лампочки. Ему теперь все было до лампочки. Симон даже не заметил, что влажный теплый ветер усилился и что черные как смола тучи готовы были разразиться летним ливнем.

45

С каждой минутой ветер крепчал. Он срывал с Симона футболку, развевал волосы, обжигал лицо и давил на все тело. Но именно это и нужно было сейчас мальчику. Выпрямившись, он сильнее надавил на педали. Это был настоящий поединок со стихией. Она была идеальным соперником, помогавшим выпустить наружу подавляемые эмоции. Чем сильнее становился ветер, тем больше он помогал Симону.

Когда дорожный указатель на Кессинген остался позади и перед Симоном выступила из тьмы прямая как стрела велосипедная дорожка на Фаленберг, он дал волю чувствам.

– Почему? ПОЧЕМУ? – вопил он во весь голос.

«Потому что мы продолжаем жить в тебе, отец и я», – сказала его мать во сне. Но это не могло служить ответом. Даже если его родители продолжали жить, не могли же они превратиться в монстров! Они ведь любили его! «Ты тоже должен был умереть!»

Нет, ничего подобного он от них не услышал бы. Они всегда заботились о нем и желали для него только лучшего. Почему же в его кошмарах все шло наперекосяк? Почему он не мог вспоминать о родителях так, как вспоминал о бабушке с дедушкой? Они ведь тоже умерли, но никто из них не угрожал ему в ночных кошмарах.

Когда Симон вспоминал о бабушке с дедушкой или видел их во сне, это всегда были красивые, гармоничные сцены. Лесные прогулки с дедушкой. Горячие каштаны, которые бабушка покупала ему на рождественской ярмарке. Пикник на каникулах на берегу Фале, с бабушкиным картофельным салатом и шоколадным мороженым на десерт. Игрушечный робот, которого Симон так мечтал получить в качестве рождественского подарка – и которого он нашел в красивой упаковке от бабушки с дедушкой. И еще многое другое. Только прекрасные воспоминания. Почему сны о родителях не бывают такими? Разумеется, когда он думал о них наяву, это тоже были очень добрые воспоминания. Но в снах… в этих чудовищных кошмарных снах…

Вспышка молнии озарила лес, пронзила ночь, яркая, ослепляющая. На долю секунды стало светло, как днем. Симон увидел ряд грушевых деревьев, отделявших велосипедную дорожку от шоссе. Они росли вдоль дороги, ветер раскачивал их грациозные кроны. Где-то вдалеке, за холмом, притаился спящий Фаленберг. Потом вдруг снова резко потемнело, раздался мощный раскат грома. Ветер усилился, и Симон с трудом справлялся с управлением. Он еще яростнее давил на педали, мышцы ног заныли, и при каждом «шаге» он спрашивал: почему? Почему? Почему?

Первые капли дождя смешались со слезами. Ему показалось, что он снова слышит голос матери: «Потому что ты наконец должен понять». Но что именно? ЧТО он должен наконец понять? Снова сверкнула молния, пронзив черные тучи, за ней последовал удар грома, от которого содрогнулась земля. Дождь усилился, ветер свистел у Симона в ушах.

«Я сумасшедший, – подумал Симон. – Все, что я делаю, чистейшее безумие. К тому же опасное. Но это безумие помогает, и сейчас только это и имеет значение. Проеду еще чуть-чуть и поверну назад. Надо все же сохранять благоразумие». Но едва Симон преодолел возвышенность, как его охватило чувство победителя. Он все-таки смог одолеть этот бешеный ветер! И вместо того чтобы повернуть назад, он снова стал давить на педали с удвоенной силой. Почти стоя на педалях, он катил под гору. Быстрее, быстрее и еще быстрее!

Скорость опьяняла его. Ветер в лицо едва не сбросил его с дороги, Симон с огромным трудом удерживал равновесие. Но, крепко вцепившись в руль, мчался вперед сквозь ночь. И ничто не могло его остановить. Фейерверк молний, то и дело перечеркивающих небо, почти ослеплял, уподобившись гигантскому небесному стробоскопу.

Симон испустил победный клич. В этот момент вокруг не существовало ничего, кроме него самого. Он был свободен, свободен от всего! Симону вспомнился «Титаник», этот слезливый фильм, который так любила мама. И Леонардо ДиКаприо, с раскинутыми руками вопивший: «Я король мира!»

«А я король этой ночи», – подумал он, испустив победный клич. Тут снова сверкнула молния, и Симон увидел разбросанные по дорожке сломанные ветви. Вероятно, ураган сорвал их с груш. В блуждающем свете молний они казались клубком шевелящихся на асфальте змей. Симон, вскрикнув, попытался резко затормозить. Но было уже поздно – не успев свернуть, он наехал на ветку. Переднее колесо уткнулось в корягу, руль рвануло в сторону, и Симон, не справившись с управлением, вылетел из седла. На долю секунды ему показалось, что ему точно конец: он сломает шею и погибнет. Грохнувшись в придорожную канаву, он покатился по мокрой осклизлой траве и остался неподвижно лежать.

46

Оцепенелость. Капли дождя на лице. Он хотел открыть глаза. Но не смог. Чернота кругом. Симон снова увидел себя в кабинете психиатрической лечебницы для детей и подростков. Это случилось вечером в среду, в марте. За окном бушевала весенняя гроза, первая в этом году. Завывающий ветер швырял струи дождя в оконные стекла, и казалось, весь мир за стенами клиники залит потоками слез.

На сегодняшнем занятии по арт-терапии доктор Грюн берг предложил им нарисовать свои страхи – «придать им облик», как он выразился. В студии сидели Симон, молчаливый Янек, постоянно улыбающийся Никлас, неприступная Пиа и Джессика. Джессика сидела напротив Симона. Она склонилась над листом, раздраженно царапая карандашом по бумаге, заслонив ее рукой, чтобы никто не мог видеть ее рисунок. Симон сидел неподвижно над белым листом, покусывая карандаш и размышляя, что нарисовать. Как выглядит его страх? Сможет ли он вообще нарисовать страх? Какой у него «облик»?

«Может, вообще оставить лист чистым?» – думал он. Это выразит его страх перед пустотой, заброшенностью и одиночеством. Но вряд ли доктор Грюнберг останется доволен таким «обликом». Чистый лист невозможно интерпретировать. А это как раз задача специалиста по арт-терапии. Узнать что-либо на картине пациента, поговорить об этом, «внести швет в темноту души», как шепелявил терапевт. Когда дождь стал еще сильнее хлестать в стекла, Джессика, оторвав взор от листа, подняла голову и взглянула в окно. Она вздрогнула от раската грома, и Симон увидел, что по ее лицу текут слезы. Джессика беззвучно плакала.

– Эй, – шепнул он ей, – что с тобой? Все в порядке? Разумеется, это был глупый вопрос. Любому невооруженным глазом было видно, что с девочкой отнюдь не все в порядке. Здесь, в «Почетном клубе чокнутых», не было тех, у кого все было в порядке. Но Симон просто не знал, как правильно спросить. Она взглянула на него искоса, как всегда недоверчиво, и вытерла слезы обшлагом вязаной кофты:

– Тебе-то какое дело?

Он пожал плечами:

– Никакого.

– Почему же ты спрашиваешь?

– Потому что ты плачешь.

Она быстро взглянула на доктора Грюнберга. Он подсел к Янеку и беседовал с ним. Пиа и улыбающийся Никлас смотрели на них. Янек выбрал акварельные краски, но что-то у него не срасталось. Он много раз пытался придать своему страху облик, но тот расплывался, и Янек тоже был готов разреветься.

Джессика снова обернулась к Симону.

– Ненавижу грозу, – призналась она. – Она меня пугает.

– Чего ее пугаться? – попытался успокоить ее Симон. – Здесь нас она не достанет. Даже с точки зрения статистики гроза не так уж опасна. Поверь, я об этом много читал. В Германии в год страдают от попадания молнии от 3 до 7 человек, и только треть из них погибает. Это значит, что у 82 миллионов жителей вероятность умереть от удара молнии вообще ничтожна – один к 18 миллионам. Если ты в грозу не стоишь на голом холме или не хватаешься рукой за громоотвод, с тобой ничего не случится.

– Я не этого боюсь, – уточнила Джессика, взглянув на свой рисунок и все еще заслоняя его рукой. – Я не боюсь грома и молний. Я боюсь грозы на слух.

Она снова посмотрела на плачущие стекла, напоминавшие поверхность воды. Джессика закусила губу, и слезы вновь заструились у нее по щекам. Симон подумал, что больше она ничего не скажет, и снова обратился к своему пустому листу. Но Джессика взглянула на него покрасневшими глазами. Глазами, в которых застыло столько отчаяния…

– Когда я вернулась домой… тогда, – начала она и вынуждена была сглотнуть, – на меня напал тот парень на лестнице… тогда тоже шел дождь. Я так радовалась, что успела домой до грозы… а потом… Я услышала дождь. И гром. И вот сейчас… снова этот проклятый гром.

Она посмотрела на свою картинку и снова беззвучно заплакала. Ее плечи вздрагивали, и, хотя она то и дело отирала глаза рукавом, слезы текли и текли.

– Хочешь знать, как он выглядел? – Ее голос был едва слышен.

Симон смущенно смотрел на ее дрожавшую руку, заслонявшую рисунок. Он сам не знал, хотел он этого или нет, однако кивнул.

– Вот как, – сказала она, – вот как он выглядел.

Она снова закусила губу и мгновение колебалась. Потом, убрав руку, повернула листок и показала его Симону. О боже! Это был «негативный» рисунок, белое вместо черного и наоборот, но с красными зубами! Симон увидел на листе профиль волка. Он был нацарапан резкими прямыми штрихами фломастера. Голова зверя выглядела бесформенной, уши были слишком малы, рисунок в чем-то походил на детский, как будто Джессике было лет шесть-семь, но никак не шестнадцать. У волка была огромная пасть с длинными острыми зубами, нарисованными красным карандашом. Волк довольно ухмылялся, будто только что сожрал добычу.

Ужаснее всего показались Симону глаза чудовища. Джессика нарисовала всего лишь овал, а сам глаз представлял собой спираль из коротких штрихов, и все же… Этот взгляд был ужасен. В нем сквозило безумие.

– Он повсюду, – сказала Джессика. – Он хочет нас схватить. Всех. И тебя тоже. Когда-нибудь. Так что будь осторожен!

47

Холодный дождь и странное ощущение вырвало Симона из обморока и вернуло к действительности. Что-то скользнуло по его груди. Будто комок слизи. Симон начал себя ощупывать. Что это могло быть? Не ком грязи, а плотнее. С холодной и скользкой поверхностью. И оно шевелилось!

Симон раскрыл глаза, и в этот момент сверкнула молния. Симон заметил в руке жабу. Ее поблескивавшую в струях дождя кожу. В каких-то десяти сантиметрах от лица. Жаба удивленно взирала на Симона, суча пухлыми лапками, будто пытаясь вырваться из сжимавших ее пальцев мальчика. С криком отвращения он отшвырнул жабу подальше. Симона тошнило, кружилась и жутко болела голова. Будто кто-то огрел его молотком по черепу. Со стоном он ощупал голову. За правым ухом наливалась огромная шишка. Сначала Симону показалось, что он чувствует на пальцах и кровь, но при вспышке молнии убедился, что это всего лишь грязь.

Он осторожно поднялся на ноги. В какой-то момент ему показалось, что мир вокруг него кружится: придорожная канава, велосипедная дорожка, небо, с которого льет как из ведра… Симону никак не удавалось выбраться из грязи, он постоянно скатывался назад в канаву. Наконец, ухватившись за траву, он с трудом выкарабкался из канавы на обочину. Сделав глубокий вдох, мальчик ждал, пока уймется головокружение. Затем медленно пополз назад к велосипедной дорожке. Болело все тело – просто чудо, что он ничего себе не сломал. Трава и грязь в канаве смягчили удар при падении. «Ты все-таки дитя воскресенья! – сказал бы сейчас отец. – Им всегда везет».

Симон не мог вспомнить, при каких обстоятельствах отец так сказал, но в этих словах что-то было. По крайней мере в том, что касалось несчастных случаев. Он отряхнул мусор с футболки и брюк и попытался разыскать в темноте велосипед. Когда очередная молния прорезала облака, он увидел, что велосипед лежит в паре метров от него. Переднее колесо было погнуто.

– Вот же проклятье!

В нем снова поднялась злость, но в этот раз она была направлена против него самого. Против собственной глупости. Как можно быть таким идиотом? Посреди ночи мчаться по велосипедной дорожке… В такую темень… Ни одному нормальному человеку такое и в голову не пришло бы!

«Нормальному – да, – подтвердил голос в голове, – а ненормальному в самый раз».

Он склонился к искореженному колесу, поставил велосипед и с облегчением обнаружил, что его можно толкать. Хоть волоком не придется тащить. «Счастливчик – дитя воскресенья», – подумал он про себя с оттенком сарказма. Он уже хотел пуститься в обратный путь, невзирая на дождь, но вдруг сквозь шум грозы услышал голоса.

В первый момент ему показалось, что у него снова галлюцинация, но нет – он четко различал два голоса, мужской и женский. Когда небо снова включило свой гигантский стробоскоп, он разглядел стоящий автомобиль, а возле него две фигуры. И тут же снова навалилась тьма. Симон видел лишь включенные фары машины и слышал женский голос. Или это был голос девочки? Он не мог точно сказать. Как и то, о чем был разговор: вой ветра и гром перекрывали все звуки, а Симон был слишком далеко.

При следующей вспышке его внимание привлек стоявший на обочине мотороллер, а чуть дальше он заметил толстую сломанную ветку, перегородившую путь. Всадница на мотороллере, вероятно, тоже была ошеломлена разыгравшейся стихией. Всюду лежали сломанные ветки. Но она ехала осторожнее, и ей повезло больше, чем Симону. Она не упала и даже остановила проезжавшую мимо машину.

На мгновение в салоне зажегся свет, и дверца открылась. Мотор взревел. Симону захотелось подбежать к машине и спросить, не захватят ли они его. Но что-то его остановило. «Члены «Почетного клуба чокнутых» испытывают панические атаки, когда садятся в машину, – прозвучал в его мозгу насмешливый голос Леннарда. – Так что оставь эту затею». В Симоне снова поднялась волна злости. На себя самого. И он пустился в обратный путь. Припадая на ногу, перемазанный в грязи, с болезненно пульсировавшей шишкой на голове – ни дать ни взять зомби.

«Тоже мне король ночи! Король идиотов – вот этот титул тебе больше подходит!» Но, несмотря на злость на себя, он все же испытывал облегчение. В конце концов, с ним не произошло ничего непоправимого, а шишка и ссадины пройдут. Главное, что развеялось отчаяние, погнавшее его, как безумца, в темноту ночи. Так что его затея вроде даже имела определенный смысл.

48

Казалось, миновала вечность, пока Симон добрался до дома своей тетки. Он смертельно устал, насквозь промок и был с головы до ног в грязи, будто выбрался из могилы. Обессиленный, он поставил маунтинбайк обратно под навес и передвинул мусорный бак, чтобы заслонить им погнутое колесо. Пусть события нынешней ночи останутся его тайной. Он очень стыдился своего безумного поведения. Если бы Майк или Тилия узнали о его ночном приключении, они наверняка спровадили бы его назад в клинику.

Перед тем как войти в дом, он снял футболку, джинсы и кроссовки, чтобы не натащить грязи в дом. Потом, в одних плавках, прокрался вверх по лестнице в свою гостевую комнату. Без сил он рухнул на кровать и тотчас провалился в сон. Это был тяжелый, глубокий сон без сновидений. Только раз Симону почудилось, будто он слышит, как кто-то зовет его: «Симон? Симо-о-он!» Это был голос женщины, доносившийся издалека. Симон хотел открыть глаза, но его веки оставались налитыми свинцовой тяжестью. Затем он снова провалился в темноту.

49

Проснулся Симон только около полудня. Яркое солнце светило ему в лицо. За окном синело безоблачное небо, стоял жаркий летний день. Еще одурманенный долгим сном, он протер глаза. На какой-то миг ему показалось, что поездка на велосипеде грозовой ночью, падение на дороге и возвращение пешком под дождем были очередным ночным кошмаром. Но боль, которую он ощутил, вставая, и огромный синяк, словно выцветшая татуировка украшавший правое плечо, убедили его в обратном.

Правая рука и ребра нещадно болели. Ноги болели тоже, но уже не так сильно, как прошлой ночью. Сейчас больше давали знать о себе перетруженные мышцы. Больше всего досаждала шишка на голове. Она распухла еще сильнее и вызывала сильную головную боль. Вероятно, так чувствовала себя мама, когда жаловалась на свои мигрени.

«Представь себе, что однажды это пройдет», – сказал ему как-то Майк. А мама добавила бы: «Ты мог сломать себе шею, дурачок!» И оба были бы правы. Он поступил глупее некуда. Надо было что-то надеть на себя, и Симон остановил выбор на просторной футболке и полотняных брюках, закрывавших ссадины. Одевшись, спустился вниз.

Его встретила тишина. Только слабое гудение холодильника доносилось из кухни. В это утро тетя не оставила ему записки. Никаких «скоро буду», «принесу для тебя что-нибудь вкусненькое», никаких смайликов. Но так даже лучше. В ее вымученной предупредительности было нечто унизительное, хотя сама Тилия так, разумеется, не думала. Рядом с кофемашиной стояла ее чашка с логотипом фирмы «Мишлен». Чашка была недопита – вероятно, Тилия очень спешила.

Завтракать Симону не хотелось, он ограничился чашкой холодного молока. Затем решил заняться стиркой перепачканной одежды. Джинсы и футболка, которые были на нем прошлой ночью, окаменели от засохшей грязи. Лучше выстирать их самому, чем пускаться в долгие объяснения с тетушкой. Мама когда-то показала ему, как пользоваться стиральной машиной. Но сначала надо было замочить грязную одежду в тазу. На все ушел час. Потом он, довольный, развесил выстиранные вещи на веревке. Затем отправился в город купить новый обод для переднего колеса велосипеда. Майк был прав: в этой местности трудно без своего транспорта. Кроме того, Симон не исключал, что явится Каро и потащит его куда-нибудь. Он на это очень надеялся.

«Возможно, вчера я бы никуда и не поехал, будь рядом Каро», – подумал он. Само ее присутствие успокоило бы его. Каро понимала его и принимала таким, как есть. Потому что они оба были другие. И снова в животе приятно защекотало. Это чувство впервые Симон испытал во время первой встречи с Каро. Ему в голову пришла вычитанная где-то фраза: «Любовь – это свет, изгоняющий тьму».

– Кажется, и меня это не обошло, – пробормотал Симон своему отражению в зеркале на шифоньере – и не смог сдержать улыбку.

50

Путь пешком до автобусной остановки Кессингена был коротким, однако Симон вспотел, пока до нее добрался. Столбик термометра поднялся явно выше 30 градусов. Водитель автобуса включил кондиционер на полную мощность, и, когда автоматическая дверь с шипением закрылась, Симону показалось, будто он попал в передвижной холодильник. Дрожа, он крепко уцепился за одну из верхних ручек для пассажиров и стал смотреть на проплывающий мимо пейзаж. При свете дня велосипедная дорожка на Фаленберг выглядела вполне дружелюбно. Но следы ночного урагана еще не стерлись.

Рядом с зелеными насаждениями вдоль шоссе стояло много оранжевых машин дорожной службы и полицейских фургончиков. Мужчины в защитных шлемах и куртках яркой окраски трудились над ликвидацией последствий стихийного бедствия. На платформах тележек громоздились ветки, сорванные ураганом с деревьев. Только теперь до Симона дошла вся степень глупости, совершенной им минувшей ночью. Ему несказанно повезло – в ту «королевскую ночь» он действительно мог запросто сломать себе шею!

Спустя некоторое время автобус остановился перед торговым центром Фаленберга. Супермаркет находился на окраине города. Огромное здание венчали гигантские буквы EKZ на крыше^[3]. Едва дверь автобуса открылась, летняя жара ударила Симону в лицо. Воздух застыл в неподвижности, будто сверху установили незримый стеклянный колпак.

Для обычного рабочего дня здесь царило слишком большое оживление, несмотря на давящую летнюю духоту. Парковка была почти до отказа запружена автомобилями, между которыми сновали люди. Из закусочной, расположенной неподалеку от входа, доносился запах чего-то жареного и печеного. Неподалеку находилась лавка сладостей, ее аромат привлек целый рой жадных ос. Казалось, худой продавец исполняет какой-то экзотический танец, отгоняя назойливых жужжащих насекомых. Рядом стояла стайка хихикающих детей.

Симон направился прямо к вывеске, гласившей: «Все необыкновенно дешево!» Он надеялся, что так и есть. Ему еще предстояло найти в магазине нужную запчасть, так что жара его совершенно не радовала.

– Эй!

Неожиданно кто-то потянул его сзади за рукав. Симон обернулся, и от радости сердце его подпрыгнуло. Это была Каро.

– Эй, – ответил он в тон, сияя удивленной улыбкой. – Что это ты здесь делаешь?

– Спасаю свою жизнь. – Она указала на закусочную за ее плечом. – Делаю выбор, пропадать ли с колбасой, капустой и вареной картошкой или вложить свои последние сбережения в шашлык с картофелем во фритюре. Это я сейчас и сделаю! Плюс кола – тогда смерть от голода мне не грозит.

– Колбаса с капустой, – покачал головой Симон. – При одной мысли об этом у меня желудок сводит.

– Погоди-погоди, ты еще вкусишь все наши гастрономические прелести, когда тебя засадят в интернат… И чечевичный супчик, и капустный салат…

Симон поморщился. Она перечисляла как раз те блюда, которые он терпеть не мог.

– А я-то думал, хуже, чем в клинике, нигде кормить не могут, – сказал он рассеянно.

– О, еще как могут, поверь мне! Прежде всего, у нас каждая порция выглядит так, будто ее уже съели. Гуляш не отличается от собачьего корма. – Она сморщила нос. – Может, это и правда собачий корм.

Симон воздел руки к небу. Это жест он перенял у Майка.

– Ой, прекрати! Сейчас меня стошнит!

Ушибленное плечо резко заболело, и он вздрогнул. Он надеялся, что Каро не заметит. Но она, разумеется, заметила.

– Слушай, ты что-то не очень хорошо выглядишь, – сказала она. – Не заболел, случаем?

– Нет, но у меня была ужасная ночь.

Она взглянула на него испытующе:

– Снова кошмары?

– Да.

– Что на этот раз?

– Ой, не стоит об этом говорить. – Он надеялся, что его слова прозвучали убедительно. – Это ведь всего лишь сны.

Но Каро это не убедило.

– Если честно, твой сегодняшний вид говорит о том, что твои кошмары не такие уж несерьезные. Расскажи, что тебе снилось?

Он смущенно разглядывал людей, проходивших мимо. Какой бы болезненной ни была тема, он знал, что Каро не примет отговорок. Все же они друзья – или, может, даже чуть больше.

– Да, мне снова снилась автокатастрофа, – вполголоса ответил Симон. – Я видел свою умершую маму. И еще волка, набросившегося на меня. Это был не просто волк, а чудовище. Но каким-то образом оно походило на волка.

– Любопытно. – Девочка задумчиво наморщила лоб.

– Ты находишь?

– Да, мой отец часто употребляет одну пословицу, – пояснила она. – Ночь принадлежит волкам. Он сказал, волки – символ темной, звериной стороны жизни. Поэтому час волка так опасен.

– Час волка?

– Неужели ты никогда об этом не слышал? – Каро смотрела на него со скрытым упреком, голос ее снизился почти до шепота. – Он следует за часом привидений, и его нужно особенно опасаться. Привидения могут напугать, но если тебя схватят волки, считай, ты пропал навсегда.

Хотя Симон оставался потным под футболкой, он почувствовал, как по телу забегали мурашки.

– Фу ты! Звучит жутковато!

– Увы, так оно и есть, – сказала Каро, и фирменная улыбка вернулась на ее лицо. – Потому будильник – мой лучший друг. Хотя его звонок дико нервирует, он спасает меня от всех злых кошмаров. Вероятно, тебе тоже стоит завести будильник. Без кнопки выключения и с противным пронзительным звоном.

Симон не смог удержаться от смеха.

– Это идея! Но сейчас мне предстоит инвестировать средства в новый обод для колеса.

– Почему? У тебя сломался велосипед?

Симон покраснел. Вот он и проговорился.

– Я напоролся на идиотское препятствие. И погнул спицы.

Совесть его была нечиста. Ему было неприятно лгать Каро, и в то же время он не хотел рассказывать о своей ночной вылазке. Это было бы еще хуже, чем описывать свои сновидения у входа в людный торговый центр.

– Может, зайдешь со мной?

Каро покачала головой и добавила:

– Мне срочно надо что-нибудь проглотить, иначе упаду в обморок. Но мы можем потом встретиться у входа. Договорились?

– Договорились.

Она снова улыбнулась:

– Знаешь, я давно об этом мечтала. О свидании перед торговым центром.

«Для меня это вообще первое в жизни свидание», – подумал Симон, глядя вслед Каро, спешившей к закусочной. Его мама укоризненно покачала бы головой при виде названия этого быстропита – WILLY’S WURSTBRATEREI, – мама подрабатывала, редактируя тексты. Иногда ее замечания казались придирками. «Они могут сколько угодно реформировать систему правописания, но эти апострофы постоянно лезут в глаза», – не раз повторяла она.

В этот раз он подумал о маме так, как раньше, – она была, возможно, слишком уж непримиримой к этой жизни, однако надежной – на нее всегда можно было положиться. Мама ничем не походила на жутких тварей – персонажей ночных кошмаров Симона.

Пара толстяков, навьюченных покупками, обогнала Симона, при этом мужчина сильно толкнул его, даже не соизволив извиниться.

– Поторапливайся, – буркнул толстяк своей спутнице, – я голоден как волк.

Оба исчезли за стеклянной дверью магазина. Слова мужчины остались звучать эхом в голове Симона.

Как волк.

50

Торговый центр Фаленберга соответствовал рекламным посулам. Действительно, чего тут только не было! Вскоре Симон нашел отдел товаров для спорта и отдыха с огромным выбором запчастей.

Он выгреб из кармана всю мелочь, добавил к этому свою заначку и зашагал к кассе. Его «первое свидание» не должно ждать слишком долго! Чтобы сократить путь, он прошел через отдел садового инвентаря, где масса людей толкалась перед витринами. Над стеллажами висел плакат: «Летний сезон – сезон садоводов». Казалось, здесь собралось все население Фаленберга.

Симон мчался, как на соревнованиях по слалому: обогнул громоздкую газонокосилку, столкнулся с парой пенсионеров, выбиравших садовые ножницы, и чуть не сбил с ног мужчину, перед которым изощрялся продавец, предлагая опрыскиватели.

– Смотри, куда тебя несет, – буркнул мужчина, и тут же Симон услышал за своей спиной другой мужской голос:

– Симон?

Он обернулся и заметил Рихарда Хеннинга – тот пытался его догнать. Симон едва его узнал. В брюках-бермудах и в рубашке без рукавов Хеннинг не походил ни на модель для рекламы зубной пасты, ни на заместителя директора учебного заведения. Сегодня он был обычным покупателем, пришедшим в магазин за садовым инвентарем. У него в руках была лопата – этикетка на черенке указывала, что товар продается со скидкой.

– Здравствуйте, господин Хеннинг.

Учитель смотрел на него с удивлением.

– Привет, Симон! Как ты здесь оказался?

Это был странный вопрос. Звучал он так, будто Хеннинг застукал своего ученика где-нибудь в ночном клубе или другом подобном месте – одним словом, там, где ему нечего делать.

– Мне нужно кое-что купить для велосипеда, – в качестве доказательства Симон показал учителю обод для колеса.

Хеннинг медленно кивнул, снова обвел Симона взглядом, который мальчику не понравился. Этот взгляд напомнил ему санитаров в клинике: так они смотрели на пациентов, беззастенчиво фантазировавших о посланиях инопланетян, которые они получают через шланг выключенного душа. Или о том, что за ними следят через тайную видеокамеру. Или что десерт отравлен террористами.

– Как твои дела? – поинтересовался Хеннинг.

– Хорошо. А почему вы спрашиваете?

– Потому что сегодня я никак не ожидал тебя здесь встретить. – Хеннинг по-прежнему смотрел на него своим странным взглядом. – Честно говоря, я подумал, что ты поехал в больницу или сидишь дома.

Симон перестал вообще что-либо понимать.

– В какую больницу? И с чего бы это?

Странное выражение лица Хеннинга сменилось ужасом. Он смотрел так, будто только что о чем-то вспомнил. О чем-то важном.

– Боже ты мой, – произнес Хеннинг. – Так ты ничего не знаешь? Тебе тетя ничего не рассказала?

– Сегодня утром я ее не видел.

– О-о-о, – простонал Хеннинг.

От этого «О!» Симону стало совсем не по себе. Он почувствовал себя так же, как в автобусе с мощным кондиционером, дующим в затылок. Ему тотчас вспомнилась недопитая чашка Тилии. Он сразу тогда подумал, что тетя куда-то сильно спешила. Теперь он понимал: спешила она не зря. Что-то случилось!

– Скажите же мне наконец, о чем вы!

Хеннинг отбросил волосы со лба. Этот полный смущения жест не предвещал ничего хорошего.

– Симон, мне жаль, что тебе приходится узнать об этом от меня и подобным образом, – сказал он, и Симона испугал его сочувственный взгляд. – Боюсь, это будет для тебя настоящим шоком.

– Что именно? – прервал его Симон нетерпеливо. Одновременно он спросил себя, действительно ли он хочет знать правду. Он был сыт по горло плохими новостями.

Но если утром произошло нечто, что Тилия должна была бы ему рассказать, это означало: что-то случилось с Майком. И он должен был это узнать. Независимо от того, хочет он или нет.

– Ну да, – сказал Хеннинг и вздохнул. – Я услышал об этом сегодня в местных новостях. Прошлой ночью напали на молодую женщину. Знакомый, которого я встретил, сказал, что это была Мелина.

– Мелина?

Хеннинг кивнул:

– Да, увы. Не знаю ничего определенного, только слухи. Вероятно, тот самый маньяк, которому приписывают исчезновение Леони. Если все правда, несчастье случилось с Мелиной на велосипедной дорожке.

Симону показалось, что земля под ним покачнулась. Будто он стоит в шторм на палубе корабля. Картины минувшей ночи вспыхивали одна за другой в его памяти. Машина на обочине дороги. Женщина беседует с водителем, затем садится к нему в машину. Обломанные ветки, загородившие путь. Мотороллер. Красный мотороллер Мелины! Затем ему вспомнилась и полицейская машина, которую он заметил у велосипедной дорожки. Почему ему не показалось странным, что здесь полиция? Не для того же, чтобы следить за ходом уборки сучьев с дороги!

Он хотел спросить, жива ли Мелина, но вспомнил, что Хеннинг что-то говорил о больнице.

– Судя по тому, что я слышал, она получила тяжкие телесные повреждения и лежит сейчас в городской клинике, – сказал Хеннинг, будто прочитав мысль Симона. Он переложил лопату в левую руку, а правую положил Симону на плечо.

«Хотя бы не стискивает мне плечо, как тонометром», – рассеянно подумал мальчик, пока его рассудок переваривал услышанное.

– Мне очень жаль, – сказал Хеннинг. – Я хотел бы пожелать…

– Ричи?

Женщина с маленькой девочкой на руках протиснулась перед Симоном, держа за руку хнычущего мальчугана, тянувшего мать к выходу.

– О, это ты, дорогая! – воскликнул Хеннинг и указал на Симона, который все еще стоял у стеллажа словно громом пораженный. – Это Симон. Один из моих будущих учеников. Симон, это моя жена Барбара.

– Привет. – Барбара Хеннинг удостоила Симона быстрым взглядом и несколько принужденной улыбкой, затем снова повернулась к мужу: – Ты наконец-то все купил? Дети проголодались, так что нам надо домой.

– Хорошо, подожди минутку, – рассеянно ответил ей Хеннинг и снова повернулся к Симону. – Симон, мы можем захватить тебя и подвезти домой.

– Нет, спасибо, – ответил Симон машинально. – Я поеду на автобусе.

– Это ни к чему. – Голос учителя звучал серьезно и озабоченно. – Тебе сейчас не стоит быть одному. Если надо, я могу побыть с тобой.

– Ричи, так не пойдет, – вмешалась жена Хеннинга.

– Барбара, прошу тебя… – перебил ее муж. – У Симона только что…

– Все в порядке, – сказал Симон. – Не беспокойтесь. Я здесь не один.

Хеннинг огляделся, словно желая удостовериться, что Симон сказал правду.

– Она ждет меня там. – Симон указал на выход из универмага.

– Я могу отвести тебя к тете, – предложил Хеннинг. Вероятно, он подумал, что это Тилия ждет его и что так будет лучше.

Хеннингу вовсе незачем было знать про Каро.

– Очень мило с вашей стороны, но я уже ухожу.

Учитель снова смерил мальчика своим странным взглядом.

– Ты правда хочешь уйти?

– Да-да, не беспокойтесь.

Сынишка Хеннинга снова захныкал. Мать успокаивала его: «Сечас, сейчас», – а маленькая сестренка поддержала громким ревом.

– Ну ладно, – сказал Хеннинг, бросив искоса взгляд на жену. – Помни, Симон, что ты можешь в любой момент мне позвонить. Я всегда рядом с тобой, ты понял?

Симон кивнул. Хеннинг, казалось, удовлетворился его ответом. Он еще раз сжал плечо мальчика, затем присоединился к жене, и они вместе с плачущими детьми направились к выходу. Какое-то время Симон стоял, ухватившись за стеллаж. Он боялся снова почувствовать ходивший ходуном под ногами пол, стоило ему шагнуть. Вокруг него сновали люди, а он чувствовал себя сидящим в лодке без весел, подхваченной людским потоком. В то же время он думал о Мелине – как она ночью стояла под дождем у машины и разговаривала с водителем. Ее стройный силуэт высветила вспышка молнии. А задние фары автомобиля светились красным, словно глаза волка из его кошмаров.

– Симон!

Каро стояла у входа и смотрела на него.

– Вот и ты. Ну и видок у тебя! Что-нибудь случилось? Он хотел было ответить, но голос не повиновался ему.

«Ночь принадлежит волкам, – подумал он. – Если тебя схватят волки, ты пропал навсегда».

51

– Невероятно, – сказала Каро, когда Симон передал ей свой разговор с Хеннингом. Она казалась такой же растерянной, как и сам Симон, ее лицо было еще бледнее, чем накануне. – Этот проклятый псих! Надеюсь, его утащат черти.

Они покинули здание торгового центра, и тотчас на них навалилась жара залитой солнцем парковки.

– Мне надо прийти в себя, – сказал Симон, осматриваясь. – Может, присядем где-нибудь?

Его ноги были как ватные. Ему казалось, что он в очередной раз только что вернулся из кошмара в реальность, но реальность вдруг тоже стала кошмаром. Они подошли к одному из пластмассовых столиков закусочной. Воздух под зонтиком словно застыл; пахло подгорелым жиром, но здесь можно было хотя бы посидеть.

– Есть еще кое-что, – сказал Симон. – Я тебе не все рассказал. Ночью со мной еще кое-что произошло.

– Что именно?

– Я поехал кататься в грозу на велосипеде и видел, как Мелина садилась в машину.

Каро недоверчиво посмотрела на него:

– Ты сам видел?

– Я оказался недалеко, – признался Симон.

Тут на него упала тень. Мужчина размером с шифоньер стоял рядом, уперев руки в бока. На нем был белый передник, запачканный кетчупом и жиром, а над потным, лоснящимся лицом нависал белый поварской колпак с надписью: «Если хотите колбасы – К ВИЛЛИ!».

– Что будете заказывать? – спросил он, почесав выпиравший живот.

– Мы просто хотим посидеть, – ответил Симон.

Вилли отрицательно покачал головой:

– Нет уж, юноша, так не пойдет, здесь не места для отдыха! Тот, кто садится за мой стол, должен что-нибудь заказать.

– Слушайте, я ведь только что заказывала у вас колу, шашлык и картошку, разве не помните? – обратилась к нему Каро. – Кроме того, все столики пустые. Отстаньте от нас!

Ее протест не произвел впечатления на хозяина закусочной. Он стоял как вросший в землю, почесывая живот, и выжидательно смотрел на Симона.

– Хорошо, – сказал Симон, – я возьму лимонад.

– А поесть?

– Я возьму только лимонад, – повторил Симон. – Раз я что-то заказал, то имею право тут сидеть.

Вилли с недовольным видом поплелся в свою кухню, бормоча что-то типа: «Соплячье».

– Жадный ублюдок, – прошептала Каро, чтобы Вилли не услышал.

– Не волнуйся, – сказал Симон, выкладывая мелочь на стол. – По крайней мере, он не может требовать, чтобы и ты еще что-то заказала.

Они подождали, пока Вилли принесет напиток. Потом владелец снова вернулся к мангалу. Симон поведал подруге о своем ночном приключении. Каро внимательно слушала, как Симон пытается объяснить, почему ему приспичило мчаться под дождем по ночной дороге на велосипеде.

– Ну, тебе нечего оправдываться, – перебила она его. – Не знаю, какая глупая идея пришла бы мне в голову, будь я на твоем месте! Твой брат ведет себя в точности как мои родители. Они говорят: «Ты уже достаточно взрослая, чтобы самой со всем справляться!» От этого очень больно, а они не замечают. Вероятно, я бы от отчаяния что-нибудь расколотила.

– Я бы тоже с удовольствием расколотил что-нибудь. – Симон со вздохом поглядел на запотевшую бутылку газировки. – Теперь я чувствую себя виноватым, что не подбежал к машине. Я бы мог обратить на себя внимание. Может, тогда Мелина не села бы в машину.

– Да что ты несешь? Ничего это не изменило бы! – воскликнула Каро. – Просто этот тип проехал бы еще немного и подкараулил бы ее где-нибудь в другом месте. Ну ладно, рассказывай дальше. Что произошло? Ты узнал машину?

– Нет, было слишком темно, и дождь лил как из ведра.

Он рассказал Каро о том, как добирался домой сквозь бурю и ливень, о своем изнеможении и боли и о том, что по возвращении он рухнул замертво и уснул.

– Если хочешь знать мое мнение, – сказала Каро, когда Симон закончил, – тебе абсолютно не в чем себя упрекнуть. Кто мог предвидеть, что ей попадется именно этот сумасшедший? Она могла ведь кого угодно остановить. Кроме того, ты ведь не знал тогда, что это Мелина.

Симон сделал глоток лимонада. Напиток был холодный и не приторный. Мальчик протянул бутылку подруге:

– Хочешь?

Каро отрицательно покачала головой.

– Мне кажется, я должен пойти в полицию, – сказал он. – Хотя я мало что видел, все равно я свидетель.

Каро склонилась к Симону и огляделась по сторонам.

– Незачем тебе идти в полицию, – прошептала она. – Как ты им объяснишь, что оказался ночью на безлюдной дороге? Да еще в грозу. Они не поверят ни одному твоему слову. Они даже могут что-то заподозрить. У тебя ведь были причины злиться на Мелину.

– Но там же была машина…

– Ее видел только ты, – прервала его Каро. – А ты даже не можешь эту машину толком описать, о номерах я и не спрашиваю. Что останется думать тому, кто услышит подобную байку?

«Еще плюс ко всему член «Почетного клуба чокнутых», – отстраненно подумал Симон о себе. Возможно, Каро тоже так подумала, но из соображений такта не стала об этом упоминать.

– Скорее всего, я бы в нее не поверил, – едва слышно ответил он.

– Вот видишь. – Каро кивнула. – Я бы подождала, пока полицейские сами что-то выяснят. К тому же твои свидетельские показания полиции никак не помогут. При условии, что ты вообще что-то видел.

Симон задумчиво пил лимонад, глядя, как хозяин забегаловки протягивает двум толстым детям тарелки с огромными порциями картошки. Толстяк неодобрительно покосился в сторону Симона и Каро. «Убирайтесь же наконец!» – говорил его взгляд. Симон достал из кармана мобильник и набрал номер Майка. После трех гудков послышался голос брата.

– Привет, это автоответчик Майка. Если тебе есть чем заняться, займись. Может быть даже, я тебе перезвоню.

Это был тот самый Майк, которого он знал. Резкий, прямолинейный, всегда готовый атаковать. Симон спросил себя, что чувствует его брат и где он сейчас находится. Вероятно, около Мелины.

– Наверное, мне лучше сейчас поехать домой, – сказал он, вставая. – Я нужен Майку.

– Ясно.

Каро молча проводила его до автобусной остановки. Симон обратил внимание, что она ни на мгновение не спускала с него глаз. Будто размышляла, должна ли она еще что-то ему сказать.

– Ну, что? – спросил он ее, когда они вошли под навес. – Почему ты на меня так смотришь?

Казалось, она все еще размышляет. Наконец Каро пожала плечами:

– Да так, ничего.

– Так уж и ничего? Признайся, о чем ты сейчас подумала?

Она отвела взгляд и посмотрела на свои кроссовки с черепами:

– Да я подумала о том, что тебе повезло. При падении что угодно могло произойти. Я спрашиваю себя, как бы я поступила…

Остановившись, она стала смотреть в землю, потом рассеянно отпихнула носком ноги окурок. Наконец, стиснув зубы, будто по принуждению заговорила.

– Думаю, это значило бы для меня много, – произнесла она наконец. – Пообещай мне, что впредь будешь осторожнее, ладно?

– Обещаю, – сказал Симон и снова скрестил пальцы перед грудью. – Слово чести индейца!

– Нет, серьезно! – Только теперь он заметил страх в ее глазах. – Будь осторожен, смотри, кому доверяешь. И тысячу раз подумай, прежде чем кому-то рассказать об этой ночи. Я уверена, что этот подонок еще бродит поблизости. И если он узнает про тебя, ты в большой опасности!

52

По дороге домой в мертвецки холодном автобусе Симон еще дважды пытался позвонить Майку. Но каждый раз натыкался на автоответчик. «Если тебе есть чем заняться, займись». Сидя на кухне Тилии, Симон предпринял последнюю, третью попытку, столь же безуспешную. Но на этот раз он сделал то, что должен был сделать, – оставил Майку сообщение. Сказал, что узнал про Мелину и очень волнуется. Затем отправил брату еще и текстовое сообщение. Майк должен знать, что он думает о нем. Что он всегда с ним. Тилии тоже еще не было дома. Симон ждал известий от них обоих.

Ему казалось, что прошла вечность. Одиночество угнетало его. Симон будто тонул в нем. Он отдал бы многое за то, чтобы Каро в этот час была с ним. Он ей предлагал, но она отказалась. «Когда твои тетя и брат вернутся домой, лучше, чтобы вы побыли своей семьей, без посторонних, – сказала она. – Я бы на вашем месте не хотела видеть в доме никого из чужих». Она была права. Но Симон все равно предпочел бы видеть ее рядом.

Он бесцельно бродил по опустевшему дому и жадно ждал известий. Что конкретно произошло? Как чувствует себя Мелина? Он хотел было поехать в больницу и посмотреть, там ли Майк и Тилия, но отбросил эту мысль. Если бы им этого хотелось, они бы давно объявились. Они ведь знают его номер, а Майк наверняка заметил пропущенные звонки. Но сейчас Майк как раз нуждался в уединении, чтобы разобраться со многими неприятными вещами. Если бы напали на Каро, весь мир для Симона перевернулся бы. Он думал о словах Каро, которые она сказала ему на прощание. «Я спрашиваю себя, как бы я поступила. Думаю, это значило бы для меня много».

Симон схватил смартфон и проверил сообщения на дисплее. Ничего. Майк не ответил ни по эсэмэс, ни по «Whats App». Затем Симон попытался открыть официальный сайт новостей Фаленберга. Связь в доме барахлила, поэтому Симон вышел во двор. Под навесом связь наконец-то восстановилась, и страница загрузилась. Симон сел на траву и начал водить курсором по строчкам. Солнце стояло высоко, ему грозил тепловой удар, если просидит тут долго, – мама всегда этого опасалась, видя Симона сидящим на солнце без головного убора, – но ему надо было срочно узнать новости. «Нашли ли того типа в темной машине?» Вскоре Симон обнаружил, что искал. Один из заголовков гласил:

Из заметки Симон узнал мало нового. Мелину сильно избили твердым тупым предметом. После чего бросили на лужайке рядом с велосипедной дорожкой. Там ее обнаружил мужчина, совершавший утреннюю пробежку. Это произошло около шести утра, прочел Симон в статье. Он с ужасом подумал о том, что тяжело раненная Мелина пролежала без помощи четыре или пять часов – одна, под дождем, страдая от жестоких болей, совершенно беспомощная… Волна из смеси злости и сострадания разом поднялась в нем. Как там сказала Каро? «Этот проклятый псих! Надеюсь, его утащат черти!» Симон тоже на это надеялся.

Он стал читать дальше и узнал, что Мелину поместили в городскую клинику. Хотя автор заметки не назвал ее имени, речь шла о «молодой женщине без сознания», что уже само по себе звучало пугающе. Далее следовало, что врач службы экстренной помощи назвал состояние Мелины «критическим». Было неизвестно, сможет ли она пережить такие травмы.

«Ты мог бы помешать трагедии, – внутреннее чувство вины Симона снова взяло верх. – Если бы ты решился вмешаться, с ней ничего бы не произошло». Слезы заливали ему глаза, и последний абзац он прочел с трудом. Там цитировались слова полицейского. «Поиски уже начались. По причине дождливой погоды следы на месте преступления отсутствуют, – сообщил комиссар криминальной полиции Штарк. – Отвечая на слухи, что бродят среди местного населения, мы не можем к настоящему моменту сказать, существует ли связь между нападением на молодую женщину и исчезновением шестнадцатилетней Леони».

Симон уронил руку со смартфоном и уставился перед собой в пустоту. Он снова подумал о Майке. О невыносимой боли человека, который оказался на грани потери кого-то очень им любимого и совершенно бессилен что-либо изменить. О зыбкой надежде, что все еще, может, и обойдется. В случае с Мелиной Майк должен надеяться. Но не слишком, так как, по мнению газетчиков, ее состояние «критическое».

«Я мог бы этому помешать, – подумал он снова. – Хотя бы попытаться помешать. Почему я просто сбежал, как идиот?! Почему?» – «Потому что ты трус, – произнес голос Ронни в его голове. – Потому что ты всего лишь смешной ссыкун в штаны, который лучше убежит, чем вмешается в ситуацию». Хотя на сей раз с ним говорил не Ронни, а его потревоженная совесть, Симон вынужден был согласиться. Он презренный трус. Он бессмысленно уставился на телефон, где по-прежнему не появилось ни одного сообщения от Майка, и хотел было его выключить, как вдруг на глаза ему попался еще один заголовок. За статьей о Мелине, в рубрике «Это интересно», он прочел:

Заголовок его немало удивил. Он его уже видел незадолго до того, как Каро отвела его в свое тайное убежище.

– Наша вилла, – прошептал он.

Симон нажал на ссылку, открыл статью и увидел фотографию отеля. На ней был изображен вход с криво висящей вывеской: «ЛЕСНОЙ ОТЕЛЬ «СЕМЬ ЕЛЕЙ». Короткий текст информировал читателей о том, что заброшенный вот уже более десятка лет отель в лесу будет осенью снесен. После долгих поисков властям удалось найти покупателя из местных, который планирует устроить на этом месте частный дом для престарелых класса люкс.

Во втором абзаце излагалась история отеля. Когда Симон прочел имя прежнего владельца, он не поверил глазам. Сначала ему подумалось, что он ошибся из-за яркого света, падавшего на экран. Но, когда движением пальцев он увеличил масштаб имени, у него не осталось никаких сомнений. Симону снова вспомнилось, что дедушка говорил о сыне хозяина: «Ничтожество, готовое бегать за каждой юбкой». Неужели такое возможно? Или это лишь совпадение? Не исключено, что эта фамилия встречается в Фаленберге часто.

Симон хотел проверить в телефонном справочнике, но в этот момент во двор въехала «Фиеста» Тилии. Как только тетя вышла, он сразу заметил, что она плачет, и страшная догадка пронзила его. Мелине не удалось выжить?

53

– Это просто кошмар! – рыдала Тилия.

Она поставила локти на стол и уткнулась лицом в ладони. Симон принес ей пару порошков в маленьких белых пакетиках и стакан воды, затем сел рядом.

– Спасибо, – сказала она сдавленным от слез голосом и схватилась за носовой платок.

– Она… Мелина… – осторожно начал Симон, но не мог произнести главное слово.

Умерла? Всего лишь шесть букв, три слога – и столько боли и отчаяния за ними.

– Нет, она жива, – сказала Тилия, силясь улыбнуться, но это ей плохо удалось. – Слава богу, жива. Ее сейчас оперируют. Врач сказал, шансов не много, однако мы не должны терять надежды.

«Да, надежда умирает последней», – вспомнил Симон, глядя на тетю, сделавшую большой глоток воды. Потом он спросил о Майке. Тетя снова вздрогнула.

– Твой бедный брат. – Она снова заплакала. – Это для него такой шок, он совершенно раздавлен. И это еще не все! Сегодня утром полиция приехала и забрала его из автомастерской. Майк даже не знал, что случилось. Они подозревают его, они думают, что это он! А ведь они с Мелиной жили душа в душу…

Она снова заплакала в скомканный платок. Симон непонимающе уставился на нее:

– Они думают, что это был Майк?! Они что, с ума сошли? Майк никогда бы такого не сделал!

– Они продержали его на допросе почти три часа, – продолжила Тилия голосом, полным слез. – Потом его отпустили, потому что против него не было улик. Он… он… мне так жаль!

Она снова уронила голову в ладони и разрыдалась с новой силой. Симон сидел рядом с тетей как оглушенный. Он смотрел на скатерть с мельницами, которой был накрыт кухонный стол, и старался все разложить по полочкам у себя в голове. То, что подозревают Майка, просто ужасно! Абсурдно. Никогда бы он такого не сотворил, тем более с Мелиной! Но ведь полицейские, без сомнения, не знают брата так, как он. Они не знают, какой ранимый и заботливый человек скрывается за мятежным «фасадом» Майка. Мятежность – всего лишь маска, чтобы скрыть ранимую душу. Однажды отец сказал это Симону. Мама тоже все понимала, хотя ее и беспокоило, что старший сын может однажды пополнить ряды «молодых бунтарей».

А теперь дела обстоят вот так. Комиссар криминальной полиции, говоривший с Майком, наверняка изучил его предысторию, и у него сложилось определенное мнение. В криминальных сериалах полицейские всегда так делают. Симон достаточно их насмотрелся. Несколько лет назад Майк из-за агрессивности уже попадал в поле зрения полиции. Все ограничилось предупреждением. Неудивительно, что теперь они думают, будто он, поссорившись с Мелиной, утратил над собой контроль. Но все было не так! Совершенно не так! Майк никогда бы не сделал ничего подобного! Никогда! Симон видел на дороге не его машину. Это он мог утверждать с определенностью. «Мерседес» очень старой, запоминающейся модели – Симон бы его сразу узнал. Кроме того, машина Майка была коричневой, а не темно-синей и не черной.

Они подозревают невиновного, это было для Симона яснее ясного – и не только потому, что он прекрасно знает своего брата.

– Майк никогда бы этого не сделал, – произнес он, обращаясь к самому себе.

– Разумеется, нет, – ответила Тилия, основательно высморкавшись в платок. Затем она взглянула на Симона с сочувствием. – Ах, мне так жаль, Симон. Тебя это наверняка тоже коснулось. Утром я хотела тебя разбудить и осторожно рассказать о случившемся, но ты так крепко спал.

Симон вспомнил женский голос, услышанный им сквозь сон, и кивнул.

– Хорошо, – сказал он, подумав: «Я был у волков, вот ты и не могла меня дозваться».

54

Доктор Сикандар Мейра вымыл руки и плеснул себе в лицо холодной водой из-под крана. В течение многих часов он пытался спасти жизнь молодой женщины. Сейчас он чувствовал себя выжатым как лимон. Это была жестокая борьба, потребовавшая всех его медицинских знаний, умений и сил. Тем больше радовался он результату. За годы работы травматологом доктор привык к тому, что многое протекает не так, как это себе представляешь. Он, в конце концов, тоже человек. И его жизненная стезя – играть со смертью. Успеху способствуют медицинские знания и в какой-то степени удача. Иногда ему выпадали хорошие карты, иногда не очень. Как сегодня.

Он высушил руки и отхлебнул глоток из кофейной чашки, стоявшей с самого утра на письменном столе. Кофе давно остыл и горчил. Только Мейра собрался идти к следующему пациенту, в дверь постучали, и вошла сестра Пéтра. Она выглядела усталой и напряженной. «Сегодня утомительный и жаркий день для всех нас», – подумал Мейра.

– Извините, доктор, там вас ждет друг Мелины Па-ланд. Я уже сказала ему, что вы не можете сообщить ничего нового о ее состоянии. Но он отказывается уходить, не поговорив с вами.

– Все в порядке, – сказал Мейра, – я с ним встречусь. А вам надо обязательно что-нибудь выпить. В такую жару всем нам нужно пить больше жидкости. – Он указал на полупустую чашку и кофемашину. – Только не этот кофе. Этот успел остыть.

Сестра улыбнулась, а Мейра вышел в коридор и направился к Михаэлю Штроде, который нервно расхаживал взад-вперед по коридору, держа руки в карманах синей спецовки; казалось, он пытается сохранить самообладание. При виде молодого человека врачу пришла в голову мысль о тигре, мечущемся в клетке и жаждущем оказаться на свободе. Мейра спросил себя, ищет ли выход Михаэль Штроде. Мог ли этот человек чуть ли не до смерти забить свою подругу? Судя по виду, он импульсивен, но способен ли он на такое? Полиция, по крайней мере, убеждена, что способен.

– Вы хотели со мной поговорить?

Михаэль Штроде резко остановился и развернулся на пятках.

– Ну наконец-то! – буркнул он. – Как ее состояние, доктор? Прошу вас, скажите мне правду!

– Мы сделали все возможное, – сказал Мейра. – Ваша подруга очень сильно пострадала. У нее много переломов, но я думаю, она сможет поправиться без серьезных последствий. Больше всего меня тревожит травма головы.

Михаэль Штроде раскрыл глаза так широко, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. Он напоминал Мейре перепуганного мальчишку. Возможно, в душе он и оставался им.

– Она умрет? Пожалуйста, скажите мне, что Мелина не умрет!

– Мне жаль, но этого я обещать не могу. Вы ведь знаете, что такое черепно-мозговая травма?

– Это… как сотрясение мозга, да?

– В определенной мере да, – сказал Мейра. – Смотрите, ваша подруга получила сильный удар по голове. От этого произошли кровоизлияния, от которых мозг увеличился и стал давить на стенки черепной коробки. Это примерно как если бы начали надувать воздушный шарик в тесной коробке. Не исключено, что часть ее мозга от этого пострадала, но сейчас мы не можем сказать ничего определенного.

Молодой человек уставился на губы доктора, будто не желая упускать ни слова из сказанного им.

– Значит, она…

– Раньше времени прогнозов делать не стоит, – мягко прервал его доктор. – Нельзя предсказать, что она останется инвалидом. Но я буду честен с вами: ближайшие 24 часа – в высшей степени критические. Мы вынуждены были ввести госпожу Паланд в искусственную кому. Насколько тяжелы повреждения ее мозга, мы сможем с определенностью утверждать, только когда она придет в сознание. Но я ничего не могу вам обещать. Все выяснится лишь по истечении этих суток.

Молодой человек смотрел на него, словно парализованный. Затем губы его задрожали, и по лицу покатились слезы.

– Мне очень жаль, что у меня нет для вас более приятных новостей, – произнес Мейра. – Но вы не должны терять надежду. Как говорится, в жизни все бывает.

– Мы… мы хотели уехать в Гейдельберг, – пробормотал Михаэль Штроде едва слышно.

– Возможно, вы еще уедете, – успокоил его врач.

– Можно мне к ней?

Мейра отрицательно покачал головой:

– Сожалею, но этого я не могу вам разрешить. В ближайшие часы больной необходим абсолютный покой. Идите домой и тоже отдохните. Сейчас вы ничего не можете для нее сделать.

– Но не могу же я… не могу же я бросить ее в беде!

Мейра заверил его, что Мелина не останется брошенной, если Михаэль пойдет домой. Наоборот, для нее будет лучше, если он пойдет домой и отдохнет. Но потребовались еще долгие уговоры и разъяснения, пока Михаэль не согласился, что здесь, в коридоре, он ничем не может помочь Мелине. Перед тем как уйти, Михаэль взял с врача обещание, что тот тотчас же сообщит ему, как только появятся новости. Доктор пообещал и смотрел Михаэлю вслед, пока тот не покинул клинику.

– Это выглядит весьма убедительно, – сказала сестра Петра, со стороны наблюдавшая за их беседой. – Как вы думаете, доктор? Мог он действительно пойти на такое?

– Не знаю, – ответил Мейра. – Кажется, этот парень сильно переживает из-за случившегося. Но не исключено, что тут сыграло роль и чувство вины, которое он испытывает. Возможно, он избил ее в состоянии аффекта. Этого никогда не знаешь.

– Вы в самом деле так думаете?

Мейра только пожал плечами:

– Это не единственный случай подобного рода, с которым мне приходилось иметь дело. Под воздействием чувства вины люди иногда способны на чудовищные поступки. Возможно, наши подозрения беспочвенны. Но даже если это действительно сделал он, от души надеюсь, что Мелина Паланд выкарабкается.

55

Симону показалось, прошло сто лет, пока он сумел отремонтировать велосипед. Ремонтировать технику его научил отец. Мальчик вспомнил, как они с папой стояли в подвале, меняя переднее колесо голландского велосипеда, на котором отец заехал на решетку уличного водостока. «У меня был только один выбор: либо я искалечу велосипед, либо наеду на эту женщину, которая шла, ничего вокруг не замечая, – рассказал отец, когда они натягивали новую шину на обод. – Тогда я решил наехать на водосток. Столкновения с женщиной я бы точно не пережил. Она была така-а-ая толстая!»

Разведенными в стороны руками папа изобразил могучие габариты нарушительницы дорожных правил. При этом он надул щеки и зажмурил глаза так, что они превратились в щелочки. От смеха Симон чуть не выпустил из рук колесо, у него заболел живот и потекли слезы. Папа умел делать уморительные гримасы. Это воспоминание всплыло в его памяти, когда он монтировал новое колесо маунтинбайка. Казалось, отец в этот момент находится рядом. «Вот так хорошо, – слышал Симон внутри его голос. – Обрати внимание, чтобы тормоза стояли на одинаковом расстоянии от колеса и чтобы в камерах было достаточное давление». – «Я так и делаю», – прошептал Симон и невольно улыбнулся.

Он любил заниматься починкой. Так порядок снова восстанавливался. А когда все идет как надо и каждый выполняет свою задачу, мысли тоже приходят в порядок. Подобная работа действует как медитация. Этому его тоже учил отец, но Симон инстинктивно и сам это понимал. С удовлетворением он смотрел теперь на результат своего труда. Велосипед выглядел как раньше. Если бы все в жизни можно было починить так легко!

Симон сделал пробный круг по двору, проверил тормоза и хотел вернуть велосипед под навес, как вдруг у входа во двор остановилась машина.

– Привет, Симон! Как у тебя дела?

Снова этот дурацкий вопрос, который Симон не выносил. По крайней мере, если он исходил от Хеннинга. Заместитель директора был последним, кому Симон хотел бы рассказать, как у него дела.

– О,кей, – ответил он.

О,кей – ничего не значащее и самое подходящее слово для подобных ситуаций. С его помощью можно дать ответ на любые вопросы. Хеннинг кивнул, будто понял, что Симон подразумевал под своим «о, кей».

– Ну, – учитель растерянно почесал в затылке, – знаешь, я должен извиниться перед тобой за сегодняшнее утро. Мое поведение было непозволительным. Мне очень жаль… Должно быть, я нагнал на тебя страху.

– Все в порядке. Вы ведь ни о чем не знали.

– Все равно с моей стороны это было бестактно. Есть ли новости о Мелине?

Симон отрицательно покачал головой:

– Знаю только, что ее прооперировали. Майк сейчас с ней.

Хеннинг удрученно вздохнул:

– Ужасный инцидент, действительно ужасный! Как будто вам с братом мало уже пережитого. У меня просто в голове не укладывается, как кто-то мог совершить нечто подобное.

Повисла неловкая пауза. Казалось, никто из них двоих не знает, что говорить дальше. Симону такие моменты были хорошо знакомы. Беседы с чужими всегда давались ему тяжело. Особенно если этот чужой был ему неприятен и Симон не понимал, чего тот от него хочет. Хеннинг перед ним извинился, Симон извинения принял. Все между ними было сказано. Однако учитель не уходил.

– Вижу, ты поставил новое колесо? Снова хочешь покататься?

– Может быть, попозже.

– Любишь кататься на велосипеде?

Симон утвердительно кивнул.

– Спорт – хорошее дело! – заметил Хеннинг. – Движение освобождает голову. Да, как раз собирался тебе сказать: наш клуб только что купил новое каноэ. Возможно, ты захочешь опробовать его вместе со мной? Во второй половине дня я сегодня на лодочной станции. Около трех.

– О,кей, я подумаю.

– Вовсе не хочу тебя нервировать, повторяя свое предложение, – добавил Хеннинг. – Но тебе действительно стоит попробовать! Это доставит удовольствие и принесет тебе другие…

Окончание его речи потонуло в реве мотора. В этот момент Майк въехал во двор и резко затормозил, даже хвоя брызнула из-под колес. Майк выпрыгнул из своего старого «Мерседеса».

Вид старшего брата испугал Симона. Майк был бледен, как только что выбеленная стена. Осунувшееся лицо напоминало лицо больного, давно страдающего от тяжелой болезни. Казалось, со вчерашнего дня, когда они виделись, брат постарел. Глаза Майка были красные, будто он проплакал много часов подряд – что, вероятно, так и было. Но больше всего Симона испугало выражение лица Майка. Это была смесь горя, отчаяния и безмерной злости.

Майк по прямой вплотную подошел к Хеннингу:

– Что тебе здесь надо, Ричи?

– Привет, Майк! Да вот, хотел повидаться с Симоном. И узнать новости о Мелине. Меня очень огорчило то, что с ней случилось.

Майк скорчил отвратительную гримасу, полную ненависти. В какой-то момент Симон спросил себя, действительно ли этот худой мужчина в синей спецовке – его родной брат, или же его двойник.

– Нет, Ричи, – сказал он, и голос его звучал угрожающе спокойно, – ты вовсе не огорчен. Ни в малейшей степени.

Хеннинг отступил на шаг от него:

– Что это значит, Майк? Я…

– Вероятно, тебе казалось, что у тебя есть какие-то права, – продолжил Майк, сделав шаг вперед, а Хеннинг при этом отступил еще на один шаг. – Ты не мог смириться с тем, что Мелина выбрала такого, как я. Правда или нет? Ты ведь предупреждал ее, что это для нее добром не кончится. Можешь теперь радоваться, засранец!

– Жаль, что ты видишь ситуацию под таким углом, – ответил Хеннинг. Он тоже говорил голосом спокойным и угрожающим. – Я знаю, что ты меня терпеть не можешь, но сейчас ты несколько перегибаешь палку, тебе не кажется? Но все в порядке, я понимаю, что ты сейчас не в себе.

Гримаса исчезла с лица Майка, в глазах зажглась дикая ярость.

– Запомни, Ричи: Мелина и я вместе! Так есть и будет, что бы ни произошло и что бы другие об этом ни думали. Когда она выкарабкается и выздоровеет, мы с ней уедем в Гейдельберг. Уловил?

Какое-то время оба стояли молча напротив друг друга. Симону казалось, что он видит перед собой двух бойцовых собак, которых вот-вот спустят с поводка. Тут Хеннинг повернулся к Симону:

– Пожалуй, сейчас мне лучше уйти. Если надумаешь, просто позвони. Я буду рад.

Майк совсем потерял терпение.

– Исчезни же наконец! – закричал он в ярости, ударив кулаком по капоту «Мерседеса».

Хеннинг даже вздрогнул.

– Ладно, считай, уже исчез, – ответил он с успокаивающим жестом.

– И к брату моему не лезь!

Хеннинг еще раз оглянулся на него, сел в машину и уехал. Майк смотрел вслед отъезжающей машине. Он словно окаменел от напряжения. Руки сжаты в кулаки. Симон подошел к брату и осторожно тронул за плечо:

– Майк?

Он почувствовал, как напряжение Майка постепенно спадает. Старшего брата била дрожь. Когда он повернулся к Симону, в его глазах снова стояли слезы.

– Прости, малыш. Я потерял контроль над собой.

– Что случилось между тобой и Хеннингом? Почему ты так зол на него?

Майк протер глаза тыльной стороной ладони:

– Давай не сейчас, ладно?

– О,кей.

Майк оставил Симона стоять во дворе и пошел в свое жилище. Сделав пару шагов, он остановился и еще раз обернулся на Симона.

– Будь осторожен, малыш, смотри, с кем связываешься. Доверяй только тем, кто этого заслуживает.

Входная дверь распахнулась, и из нее выбежала запыхавшаяся Тилия. На ней был только махровый банный халат, а в мокрых волосах зелеными жемчужинками поблескивали капли шампуня – словно на ее голове в лучах солнца блистала корона.

– Боже мой! Что здесь произошло? Почему вы так кричите?

– Все в порядке, – ответили Симон и Майк почти одновременно.

Казалось, в это мгновение время повернулось вспять. Они снова были мальчишками, умеющими вместе противостоять взрослым и убеждать их, что все в полном порядке. Потом Майк снова стал тем, кем был сегодня. Худым, измученным страданием молодым мужчиной с бесконечно печальным лицом.

– Тилия, пообещай мне, что будешь всегда присматривать за ним, – сказал он тетке. – Малыш слишком уязвим для этого мира.

Тилия лишь кивнула, не понимая, что он имеет в виду. Потом они вместе с Симоном смотрели в спину Майку, бредущему с опущенной головой к своей квартире.

56

Хоть он и на дух не выносил Рихарда Хеннинга и разделял неприязнь брата к этому красавчику, в одном Симон вынужден был согласиться с учителем: движение помогает избавиться от навязчивых мыслей. Майк уединился в своей квартире, и, наверное, самым правильным было не докучать ему.

Вскоре после перепалки Майка с Хеннингом Тилия закончила принимать душ и уселась со стаканом чая со льдом и бутербродами перед телевизором. Ей это было необходимо, чтобы успокоиться, – так она сказала. День этот воистину был неподъемным. Пустым взором она уставилась на экран, время от времени откусывая от бутерброда с салями. Настольный вентилятор дарил желанную прохладу.

Симон понимал их обоих, и брата, и тетку. У каждого был свой способ борьбы со стрессом. А у него такого способа не существовало. Разве что запереться дома. Ему необходимо было что-то предпринять, чтобы помочь брату и Мелине. И прежде всего Майку, которого несправедливо подозревали. Поэтому он достал отремонтированный велосипед и проехал часть пути, проделанного прошлой ночью. Возможно, ему удастся вспомнить нечто, первоначально ускользнувшее от него.

Солнце стояло высоко в небе, прогретый асфальт велосипедной дорожки источал жар. Пот струился по лицу Симона. Он медленно продвигался вперед и, добравшись до определенной точки подъема, вынужден был слезть с велосипеда и толкать его перед собой. Прошлой ночью этот участок пути дался Симону тяжело, но сейчас, под палящими лучами солнца, это была настоящая пытка! Каждый удар сердца отдавался в голове, дышать было трудно, и ему казалось, что он едет не по асфальту, а по густой липкой массе.

Добравшись до вершины горы, Симон остановился отдышаться. Пот заливал глаза. Лучше было бы отложить поездку до вечера, когда воздух немного остынет. Наверняка содержание озона в воздухе было велико – не зря по радио предостерегали против слишком больших физических нагрузок на природе. Однако сидеть и ждать было еще мучительнее, чем любые физические перегрузки.

Едва отдышавшись, Симон снова оседлал велосипед и поехал под гору, но на этот раз вел себя осторожнее. Стоя обеими ногами на педалях, он слегка притормаживал. Никакого риска – он ведь обещал это Каро. Симон попытался сориентироваться. Как далеко он вчера заехал? Днем дорога выглядела совершенно иначе, и ехал он сейчас куда медленнее, чем ночью. Однако ему показалось, что он узнал стоявшие рядком грушевые деревья, отделявшие велосипедную дорожку от шоссе. Ствол одного из них раскололся надвое; проявив чуточку фантазии, можно было представить, что это длинноволосая женщина в белом, в отчаянии воздевшая к небу руки.

Симон остановился и спешился. Вероятно, это было то место, где он упал. Канава была широкой, оба ее склона обильно поросли травой. Глубина не более полуметра. На дне подсыхал на солнце слой грязи, на его поверхности образовались причудливые разводы. Не будь этой грязи и травы, падение Симона имело бы более серьезные последствия. Мальчик инстинктивно сжался и подумал о своем отце. «Ты все же дитя воскресенья».

Он поднял взгляд вверх, к тому месту, где накануне стояла Мелина, и снова вызвал перед глазами ее образ. Девушка стояла около темного автомобиля и разговаривала с водителем. Мотороллер она поставила справа, недалеко от канавы. Был ли на ней шлем? Симон не мог вспомнить. Вероятно, был. Но она могла его снять, чтобы проще было беседовать с водителем. Таким образом, что конкретно он видел? Ее светлые волосы или шлем?

«Волосы. Нет, все-таки шлем… Или это все же были волосы? Шел дождь, волосы могли намокнуть и облепить голову. Может, Мелина именно поэтому сняла шлем… Вот дерьмо!» Он дорого бы дал, чтобы вспомнить точнее. Картина в его голове была расплывчатой, на ней с трудом можно было что-либо рассмотреть. Вероятно, падение сказалось на Симоне сильнее, чем он первоначально подумал. Головная боль и дождь ухудшали зрение. К тому же в то время уже почти стемнело.

Давящая жара тоже снижала его способность рассуждать. Виски пронзительно болели, а путь впереди искрился, напоминая мираж в пустыне. Он вытер лицо. Кожа горела и казалась соленой. Мощный поток транспорта на улице распространял вокруг запах бензина. «Машина, – напряженно думал он. – Как же выглядела эта проклятая машина?» Изо всех сил он сконцентрировался на картинке в своей голове. Он видел автомобиль внутренним зрением. Схематично, в штрихах дождя, освещаемый вспышками молний.

«Машина была черной, – вспоминал он. – Возможно, темно-синей. В любом случае большой. И точно это был не старый «Мерседес». Хотя бы в этом пункте он был уверен. В его воспоминании автомобиль включил указатель поворота. Но так ли это было в действительности, Симон не мог поклясться. Что он знает еще? Задние огни. В темноте они напоминали горящие глаза. Сузившиеся и странно злые. Но попытка не удалась. Больше он ничего не смог вспомнить. Хоть бы еще какая-то деталь! Какая-то зацепка!

Ничего не шло на ум. Он посмотрел на движущийся по улице транспорт и удостоверился: темных автомобилей было довольно много. Даже если в этот самый момент машина преступника проезжала мимо, Симон бы ее не узнал. Беседа. Что Мелина говорила водителю? Симон напряг мозги так сильно, что, казалось, голова вот-вот закружится. Но ничего не вспоминалось. Он не мог разобрать слова Мелины – она стояла слишком далеко. Он только слышал, что она разговаривает, но не мог различить, что конкретно она говорит.

Был водитель ей знаком? Вероятно. Сесть ночью в автомобиль можно только к тому, кого хорошо знаешь. Естественно, это был экстраординарный случай. Разразилась жуткая гроза, и Мелина не могла ехать дальше на мотороллере. Но она могла сесть в машину лишь к тому, кого знала и кому доверяла. Кто это мог быть? Он вспомнил, что при вспышке молнии видел, как Мелина открывает дверцу с противоположной стороны от шофера. Но как бы он ни старался, вспомнить лицо водителя не мог. И даже его силуэт. Симон был готов просто из кожи выскочить.

«Нужно было к ним подойти, – со злостью думал он. – Трус несчастный, я должен был к ним подойти! Тогда ничего бы не случилось. Я должен был…» Вдруг он ощутил, как велосипедная дорожка под ним ощутимо колыхнулась. Будто ее кто-то тряс, как ковер. Резкая боль пронзила виски, его затошнило. «Сейчас у тебя случится солнечный удар», – прозвучал в голове голос матери. Да, мама права: именно это с ним вот-вот произойдет. Скоро жара его доконает.

С самого утра он ничего не пил. Симону казалось, что его пересохший язык превратился в клубок грубой шерсти. Ему срочно надо убраться с солнца и что-нибудь выпить. Скорее, как можно скорее! Он крепко вцепился в велосипедный руль, чтобы не упасть. Ни за что на свете ему сейчас не хотелось возвращаться в Кессинген. Фаленберг лежал много ближе.

«Не стой на солнце, парень!» Это уже был голос отца. Наконец он понял, куда ему ехать. И, собрав последние силы, поехал.

57

Парковочные места вдоль городского сада были все заняты. Автомобили и мотороллеры теснились друг возле друга, словно в гигантской пробке. Все, кто мог, искали в этот час прохлады у пруда Фаленберга, находящегося в центре парка. Поверхность воды отражала солнце подобно большому зеркалу.

Симон прислонил велосипед к стволу дерева, крепко-накрепко зафиксировал его цепью и направился в сторону ближайшей закусочной. Он вел себя как путник, много дней шедший через пустыню и вдруг заметивший впереди оазис. Старого деревянного киоска, в котором бабушка с дедушкой когда-то покупали ему мороженое, газировку и картофель фри, уже не было, на его месте возвышался белый вагончик с надписью «Мистер Софти – мороженое и клевые напитки». Вероятно, у мамы нашелся бы к этой надписи подходящий комментарий, подумал Симон. Ее всегда сердили англицизмы и сленговые выражения.

Мужчина из вагончика немало удивился, когда Симон заказал две бутылки минеральной воды, расплатился мелочью и одну бутылку тотчас осушил, даже не присаживаясь.

– Вот так жажда! – сказал продавец, улыбаясь, когда Симон протянул ему пустую бутылку.

Симон в ответ лишь кивнул. Он второпях выхлебал порядочно холодной воды и теперь боялся, как бы съеденное раньше не выскочило. Срыгнул газ от воды. Двое маленьких пацанов в купальных плавках, сидевшие поблизости, рассмеялись. Рассмеялся и продавец. Симона это смутило, но что поделаешь. Втянув голову в плечи, он зашагал в сторону пруда, избегая любопытных взглядов.

– Мое почтение! – бросил продавец мороженого ему в спину. – Это было землетрясение на десять баллов по шкале Рихтера!

Затем его смех растворился в звоне посуды и гуле голосов. Весь берег пруда был переполнен купающимися и загорающими. Пляжные покрывала и надувные матрасы лежали впритык друг к другу. В воздухе витали ароматы масла для загара, повсюду шумели люди. Симону пришлось обогнуть добрую половину пруда, прежде чем он обнаружил свободное местечко. Оно находилось недалеко от невысокого холма и давало хороший обзор. Как раз то, что ему нужно.

Он растянулся на траве и открыл вторую бутылку. Пока мальчик утолял жажду – на этот раз не так жадно, маленькими глотками, – он всматривался в пеструю людскую сутолоку. Все было почти как раньше, когда он бывал здесь с родителями и с бабушкой и дедушкой. Большинство публики на пляже составляли любовные парочки и семьи. Ребят его возраста было мало. Наверняка они отдыхали на озерах за городом, где не так многолюдно.

Постепенно Симон почувствовал себя лучше. Головокружение и головная боль отпустили. Он допил вторую бутылку и посмотрел на детей, плескавшихся в воде. Они толкались, брызгались, играли в мяч и «топили» друг друга. Как в свое время и они с Майком. Тогда Майк уже преодолел водобоязнь, подумал Симон. Страх воды, о котором младший брат даже не подозревал. Майк никогда об этом не говорил. Зато рассказал о том, что несколько лет назад в этом пруду утонула девочка. Зимой. Она провалилась под лед, потом из воды достали ее окоченевшее тело. Тогда Майку нравилось нагонять на младшего братишку страх. «Это закалит тебя для жизни, малыш», – говорил он. Но с высоты своего сегодняшнего опыта Симон смотрел на это по-другому. Вероятно, так Майк старался преодолеть собственные страхи. Младший брат, к тому же сильно отличавшийся от своих ровесников, идеально подходил на роль объекта для поучений. Когда сравниваешь себя с более слабым, чувствуешь себя сильнее. Это Симон хорошо усвоил, столкнувшись с Ронни.

Однако истории об утонувшей девочке хватило, чтобы у Симона пропало желание купаться в пруду Фаленберга. Поэтому он оставался на берегу и читал, пока другие дети плескались в воде. Он сам стоит у себя на пути, как выразилась Каро, – и всего лишь из-за страшилок старшего брата! В этом нельзя упрекнуть Майка – он все же пытался по-своему помочь Симону не быть слишком не от мира сего. Несмотря на внезапное воспоминание о детских страхах, при виде всех этих счастливых семей ему захотелось вернуться в детство – в еще ничем не омраченный мир, когда вокруг не существовало ничего, что всерьез пугало или просто беспокоило его, а семья была в полном составе – отец, мать и двое братьев.

Симон с тоской наблюдал за детьми. Какой-то мальчик внимательно слушал объяснения отца о том, как пользоваться дистанционным управлением модели корабля. Женщина втирала в спину маленькой дочери крем для загара. Еще одна девочка вместе с братом застыли в ожидании перед переносным холодильником, который пытался открыть их папа. Эти дети пока что не подозревают, чем может обернуться для них взрослое будущее.

«Смерть навязчива и коварна, – размышлял Симон. – И если она врывается в твою жизнь, от нее так просто не отделаешься». Вдруг ему показалось, что на противоположном берегу он видит знакомое лицо. Рихард Хеннинг пробирался через толпу. У него под мышкой был сложенный зонт от солнца, а в другой руке – скатанная в рулон пляжная циновка. Он искал свободное место. За ним следовала его жена Барбара. Она снова несла маленькую девочку, а с плеча свешивалась сумка-холодильник. Последним в «связке» шел маленький сын Хеннингов с пляжной подстилкой в руке. Наверное, малыш собрался расположиться отдельно от родителей, как в свое время и Майк.

После продолжительных поисков Хеннинги наконец нашли место. Они устроились между двумя другими семьями. Хеннинг посмотрел на небо и установил солнечный зонтик, а Барбара заговорила с соседкой. Эта Барбара Хеннинг – довольно привлекательная женщина, подумал Симон. Высокая, стройная, длинноногая блондинка. Издали даже напомнила Симону Мелину. Только волосы у нее были не такие длинные, ну, и она, естественно, была старше. Ей, по-видимому, уже под сорок.

– Надо же, какая семейная идиллия!

Симон с удивлением оглянулся. Каро подмигнула ему и уселась рядом на траву.

– Папа, мама и милые детки, – насмешливо отметила она, указав на Хеннингов. – Прямо как на рекламе. Не хватает только указателя времени на кадре.

– Что ты здесь делаешь? Я думал, ты ненавидишь солнце и скопление людей.

– Как и ты, – парировала она и лизнула мороженое, которое держала в руке. – Я тебе уже говорила, тут на каникулах не так-то много занятий. А сидеть одной в общаге мне не в кайф. После нашего приключения. Кроме того, здесь лучшее мороженое в городе. И намного дешевле. Хочешь попробовать?

Она протянула ему мороженое.

– Нет, спасибо, – сказал он и снова взглянул на Хеннинга, идущего с сыном на руках к киоску с мороженым. – Кстати, по поводу отеля: тебе известно, что он принадлежал отцу Хеннинга?

Каро, только что откусившая большой кусок, отрицательно покачала головой. Судя по ее взгляду, она была удивлена.

– Я случайно узнал об этом из газетной заметки, – пояснил Симон. – Хеннинг сказал мне лишь, что его родители умерли один за другим. Тогда-то отель был продан общине. Община продала его кому-то еще, и скоро отель снесут.

Каро молча кивнула, глядя на рожок с мороженым в своей руке, будто у нее внезапно пропал аппетит. Затем снова взглянула на Симона своим загадочным взглядом.

– Мне кажется, нам надо кое о чем поговорить, – сказала она серьезно. – Но не здесь.

– Почему же?

– Это я тебе скажу, когда мы будем вдвоем.

Мобильник Симона звякнул. Он достал телефон из кармана. Тилия. С дурным предчувствием он нажал кнопку ответа.

– Симон, где ты? – услышал он голос тети. Голос звучал так, будто она готова была заплакать. Прежде чем он успел ответить, она продолжила: – Ты не мог бы прямо сейчас приехать домой?

Симон тотчас понял: что-то произошло. Он не мог выразить это словами, но почувствовал, что случилось нечто плохое.

– Что-то с Майком? – спросил он, чувствуя, как дрожит его голос.

– Скажи, ты можешь прийти?

Симон пообещал ей вернуться как можно скорее и тут же поднялся. Каро испуганно смотрела на него.

– Что случилось?

– Мне очень жаль, но мне срочно надо бежать.

Что-то с Майком. Поговорим потом, хорошо?

– Конечно.

Симон поспешил к своему велосипеду. Он очень надеялся, что на этот раз прибудет вовремя. Что бы ни произошло.

58

Симон мчался так, будто за ним гонится сам дьявол. Даже обливаясь потом, жару он едва замечал. Мальчика подгоняло чувство тревоги за Майка. Тилия встретила его у дома. Она крепко обхватила себя руками, будто хотела оказать поддержку самой себе. Из-под ее правой руки выбивался дымок сигареты. Симон помнил, что когда-то давно тетушка курила, но он думал, она давно избавилась от этой вредной привычки. Ее лицо было белым как мел и казалось на солнце маской.

– Наконец-то! – выдохнула она и подбежала к нему еще прежде, чем Симон затормозил во дворе.

– Что… что произошло?! – выдохнул Симон, отирая лицо футболкой, чтобы пот не застилал глаза.

– Твой брат вне себя. – Тилия указала на квартиру Майка. – Он все время кричит и что-то колотит. И не открывает мне. Кричит, чтобы я оставила его в покое. Но не могу же я…

Бросив недокуренную сигарету, женщина яростно растоптала ее, будто она виновник всех бед и несчастий. Когда Тилия взглянула на Симона, на ее лице снова было написано отчаяние.

– Пожалуйста, Симон, посмотри, как он там. Возможно, тебя Михаэль послушает. Я очень о нем беспокоюсь, но ни в коем случае не хотела бы вызывать полицию.

Симон поставил на место велосипед и направился к двери брата. Из квартиры не доносилось ни звука. Он позвонил. Потом второй раз. Третий. Ничего. Тогда Симон нажал кнопку звонка и держал ее нажатой до тех пор, пока не услышал за дверью шаги.

– Тилия, прекрати, черт возьми! – услышал он крик Майка. – Я уже сказал, чтобы ты оставила меня в покое!

Голос Майка звучал настолько агрессивно, что у Симона по спине побежали мурашки.

– Майк, это я. Пожалуйста, впусти меня!

– Уходи, малыш! Я не хочу никого видеть.

В голосе брата звучало столько отчаяния и злости, что сердце Симона сжалось. Он точно знал, что Майк в этот момент чувствует. Сознание, что у тебя все отняли и ты ничего не можешь с этим поделать. Эту боль он часто переживал сам.

– Майк, давай поговорим! Майк! Прошу тебя!

– Убирайся!

– Никуда я не уберусь! – Симон снова стал колотить в дверь, на этот раз кулаком. – Мы с тобой всегда заодно. Всегда. Ты забыл?

Его слова остались без ответа, но он слышал, что Майк не отошел, а так и остался стоять за запертой дверью. Уже лучше.

– Ты говорил, что ты всегда рядом, – продолжил Симон. – Позволь и мне на этот раз быть рядом с тобой! Открой мне, поговори со мной. Я все равно не уйду отсюда, пока ты со мной не поговоришь.

Какое-то время царила тишина, затем в замке повернулся ключ, и дверь чуть отворилась. С бьющимся сердцем Симон толкнул дверь и увидел, как Майк снова проскользнул к себе в комнату. Он заметно шатался. В комнате разило водкой, и Симон понял, что его брат напился. Симон, набрав в легкие побольше воздуха, шагнул вперед и прикрыл за собой дверь.

59

Проходя в комнату брата, Симон едва не упал, споткнувшись о раскиданную на полу в прихожей обувь. Тут же лежали и растоптанные обломки книжных полок. Стараясь не наступить на осколки бутылок, Симон вошел в комнату. Здесь тоже царил страшный бедлам: сброшенные с полок, изорванные книги и журналы, а посреди комнаты на ковре на боку лежал телевизор. Досталось и постеру «The Rocky Horror Picture Show» с автографом Тима Кэрри. Это было настоящее сокровище Майка, купленное им через интернет за бешеные деньги. Застекленная рамка над обеденным столом висела покосившись, по стеклу пробежала трещина. Вероятно, осколки попали и на кресло, сидя в котором Мелина недавно угощала Симона чипсами.

Посреди всего этого хаоса, скорчившись на тахте, сидел Майк. У ног его лежал жакет Мелины. Майк в задумчивости гладил его рукой, а другой вращал на столе пивную бутылку, будто собирался ввинтить ее в столешницу.

– Мне не до разговоров по душам, малыш, – заплетающимся языком произнес брат. – Хочешь пива? Возьми в холодильнике.

Симон опустился на мягкое кресло, в котором сидел накануне вечером.

– Не буду я ничего пить.

– Я тоже не пью, – пробормотал Майк. – Но сегодня не могу не выпить.

Симон с сочувствием смотрел на старшего брата. Майк выглядел жалким. Он все еще был в синей спецовке, в той самой, в которой полиция забрала его утром из мастерской. Спутанные темные волосы торчком стояли на голове, лицо поросло щетиной. От Майка пахло потом, машинным маслом и алкоголем.

Симону уже доводилось видеть брата пьяным. Когда Майк еще только привыкал к дому, по вечерам он нередко позволял себе «расслабиться». Так Майк называл свои эскапады. Родителей это сильно беспокоило. Майк ступил на кривую дорожку, это могло плохо кончиться, предупреждал старшего сына отец. Если он с нее не сойдет. Два года назад, в январе, тревоги родителей оправдались. Майк не поделил подругу с кем-то из своих приятелей. Дошло до потасовки, в ходе которой Майк сломал нос сопернику гаечным ключом.

Майк получил предупреждение за нанесение телесных повреждений. Второе предупреждение он получил, когда полицейские остановили его на улице, при этом в кармане у него было несколько доз легких наркотиков. Это второе предупреждение еще не было с него снято. За этим эпизодом последовал настоящий ад. Отец и Майк орали друг на друга, мама при этом обычно запиралась, плача, в кабинете.

В конце концов родители выгнали Майка из дома. Он был совершеннолетним и, как сказал отец, должен был взять судьбу в свои руки. «Не могу больше смотреть, как ты разрушаешь себя!» – кричал папа. И указал Майку на дверь. Для Симона настал настоящий кошмар. Напрасно он пытался убедить родителей, что они не должны так поступать. Но самое худшее, что и сам Майк не хотел оставаться. «Стариков больше нет для меня!» – заявил он и, кипя от ярости, выбежал из квартиры. Симон никогда не забудет, как брат тогда грохнул напоследок дверью.

Поначалу Майк жил у товарища. Пару раз он приходил домой забрать вещи. И всегда с решительным видом. От этого взгляда у Симона сердце разрывалось. Тилия откуда-то узнала о размолвке и забрала Майка к себе. С ней все пошло по-другому. Отец как-то сказал Симону, что он гордится – тем, что Майк сумел-таки наладить свою жизнь. Но сейчас Майк лежал, совершенно раздавленный, на полу. Он выглядел даже хуже, чем после ухода из дома. Брат походил на совершенно сломленного человека. Смотреть на него было больно.

– Это был я, малыш, – бормотал он, не отрывая глаз от пивной бутылки. – Мелина пострадала из-за меня!

– Что?! – Симон вздрогнул, как будто кресло ударило его током. – Что ты мелешь, черт возьми?

– То самое, что все про меня думают, – ответил Майк. – В каком-то смысле они правы. Я позволил ей уехать одной. В этот проклятый ураган. Я погнал ее прямо в лапы к этому ублюдку. Этим я все равно что убил ее. – Майк хлюпнул носом и поскреб ногтем большого пальца этикетку на бутылке. – А может, даже убил, – добавил он шепотом; слезы ручьями стекали по его лицу.

Внезапно Симон подумал о своих шрамах. Он уже полностью о них забыл, но они снова напомнили о себе. Пальцы непроизвольно сжались, но он овладел собой, хотя и не без труда.

– Почему ты не поехал за ней следом?

– Я хотел… я уже собрался… – Майк высморкался. – Мы поссорились. Слово за слово… ты знаешь, как это бывает. Она ведь может быть достаточно импуль… импульсивной. В этот раз она уехала, как обычно после ссор. Потом мы созванивались и мирились. Но вчера ее телефон не отвечал. Ни сотовый, ни домашний.

Майк потер лицо и издал звук, напоминающий одновременно и вздох, и рыдание. Его плечи слегка вздрогнули. Когда он снова опустил голову, лицо его было мокрым от слез.

– А я, идиот, даже не подумал, что с ней что-то случилось! – сказал он слабым голосом. – Я только знал, что она злится. Потому что это из-за меня она одна поехала в грозу.

Симон сглотнул. Он знал, что поссорились они из-за него. Когда они ругались, он не раз слышал свое имя. Не один Майк был виноват в том, что Мелине сейчас приходится бороться в больнице за свою жизнь.

– Это произошло из-за меня, – произнес Симон, отчужденно разглядывая ладони.

«Точно, – злорадно подтвердил голос в его голове, тот самый, неузнаваемый голос. – Это все произошло из-за тебя. Потому что ты вел себя как младенец. Ты бы мог просто их отпустить, а не думать постоянно только о себе». Затем он услышал голос из своего кошмара: «Ты тоже должен был умереть!»

– Не глупи, – оборвал его Майк. – Это не ты поссорился с Мелиной, а я, и речь шла не только о тебе. Мы оба с ней были на пределе. Но сейчас это уже не играет роли… То, что произошло, – произошло, и все кругом убеждены, что это моих рук дело. И от этого мне тяжелее всего. Я же люблю ее. Мелина – мое будущее… Я бы никогда ее… Вот же дрянь!

Он с силой ударил кулаком по кушетке, Симон от неожиданности подпрыгнул. Бутылка упала со стола, пиво пролилось на ковер, но Майк, казалось, этого не замечал.

– Одно я обещаю тебе, малыш, – сказал он, подняв вверх указательный палец, как делают, желая подчеркнуть нечто важное, – когда я настигну ублюдка, сотворившего это с Мелиной, уж я с ним разберусь, поверь мне!

В его взгляде Симон прочитал, что Майк говорит серьезно. Возможно, когда Майк придет в себя, он позабудет обо всем. Но в тот момент Майк реально был готов кого-нибудь укокошить.

60

Когда Симон вернулся от Майка, Тилия сидела в комнате в темноте. На столе перед ней жужжал маленький вентилятор, развеивающий сигаретный дым. В пепельнице дымились три до половины выкуренных сигареты.

– Как он там? – спросила Тилия. Голос ее звучал измученно и глухо.

Симон опустился рядом с ней на кушетку и рассказал о разговоре с братом. Тилия слушала его молча, не сводя глаз с вентилятора на столе и кивая, словно робот. Симон понял, что тетя не в себе. Она изо всех сил старалась облегчить жизнь своим племянникам. Но в конце концов ее энергия иссякла.

– Спасибо, что сходил к нему, – со вздохом сказала она, вставая. – Думаю, нам сейчас надо поспать. Всем нам сон будет только на пользу.

Она пожелала Симону доброй ночи и пошла к себе в комнату. Сгорбленная, она напомнила Симону старуху. Симон остался сидеть в комнате. Он чувствовал усталость, но понимал, что все равно не заснет – слишком был взвинчен. Кроме того, здесь было прохладнее, чем в тесной и душной гостевой комнате. Отодвинув подальше вонючую пепельницу, он взял со стола пульт. Включил телевизор, убавил громкость, чтобы не мешать Тилии, и стал переключать каналы.

Некоторое время он просто смотрел на экран, не вникая в содержание. У него в голове царила полная неразбериха. Ему казалось, будто он перекатался на карусели и только что сошел с нее на твердую почву. Когда все вокруг наконец-то остановилось, карусель внутри все еще продолжалась. Это была какая-то безумная череда впечатлений, мыслей, страхов… Вдруг на экране мелькнула знакомая фотография, и Симон снял большой палец с кнопки пульта. В местных новостях сообщали о Леони. Новости были плохие.

«…Появился новый след в деле исчезнувшей шестнадцатилетней девушки», – произнес голос девушки-диктора за кадром, пока камера показывала парковку около придорожного мотеля. Потом крупным планом показали урну, и Симон узнал, что в ней нашли красный кожаный жакет Леони. Жакет был порван. Полиция сделала вывод, что похититель схватил Леони именно на этом месте. Теперь было установлено: Леони стала жертвой преступления. Однако не было никаких известий ни о нахождении ее тела, ни о преступнике. Это же подтвердила и репортер, чье бледное лицо появилось в кадре. Это была молодая женщина с серьезными глазами и превосходной прической от стилиста.

«По распоряжению властей видеозаписи со стоянки сейчас проверяются, – сообщила репортер деловым тоном. – Как известно из надежных источников, преступник решил воспользоваться этой урной, потому что она была скрыта за грузовиком. Это существенно затрудняет изучение видеозаписей».

На экране высветился номер, по которому случайные свидетели могли позвонить. Затем новостная передача перешла к следующему сюжету. Симон уже хотел было переключить канал, как вдруг на экране появилась картинка с велосипедной дорожкой на Фаленберг. Мальчик вздрогнул. Снимок, вероятно, сделали еще до того, как Симон поехал днем в город на автобусе. Следы урагана еще сохранились: на дороге по-прежнему валялись сорванные ветки, Симон узнал полосатый фургон, стоявший на этом месте и позднее.

Имя Мелины не упоминалось, ее фото тоже не показали. Как уже напечатали в дневной газете, речь шла о «девятнадцатилетней девушке, ставшей жертвой жестокого нападения». Симон похолодел. В кратком сообщении главный комиссар криминальной полиции Штарк повторил то, что уже передавалось в новостях. Провели допрос подозреваемого. Больше к настоящему моменту добавить нечего. Один из репортеров спросил, видит ли Штарк связь между этим нападением и исчезновением Леони. Комиссар воздержался от комментариев.

«Разумеется, мы ведем расследование во всех направлениях», – убедительно заявил он, глядя в камеру. Затем передача снова перенеслась в студию, где мило улыбающаяся диктор сообщила, что погода в ближайшее время останется «по-настоящему летней» и жаркой.

Контраст между шокирующими известиями и беспечной улыбкой ведущей был пошлым и циничным, как показалось Симону. «Эти люди только что столкнулись со столь тяжелыми и отвратительными происшествиями, но им все равно хочется снова веселиться, наслаждаясь чудесной летней погодой».

Именно так он и воспринимал только что услышанное. Для обычного зрителя Леони – «молодая жертва», а «подозреваемый» – без сомнения, его брат. Всего лишь безликие персонажи – совсем как герои романов. Кого-то новость могла задеть, кого-то, возможно, испугала, но все тут же вернулись в повседневность. К прекрасной летней погоде, зовущей на озеро или к садовым работам. До следующих печальных известий все снова позабыто. Только не для тех, кого они лично касались, – его, Майка, Тилии.

Симон попытался отвлечься, подумать о чем-нибудь другом. Хотя бы пару минут. Затем возобновил путешествие по каналам и остановился на фильме ужасов, где на заброшенном мосту на мальчика напало чудовище. Малыш сидел в инвалидном кресле, походившем на трехколесный мотороллер с ярко-красным вымпелом. Мальчик выстрелил в чудовище фейерверком. Тут в кадре оказался монстр. Маска выглядела очень примитивно, легко можно было узнать, что под ней скрывается человек. Однако у Симона кровь застыла в жилах, потому что человек был одет в напоминавший ему ночные кошмары костюм вервольфа. Он быстро выключил телевизор и бросил пульт на стол, будто тот обжег ему пальцы.

«Волк… снова этот проклятый волк!» Дрожащими руками Симон включил торшер. Затем забился в угол тахты и свернулся в клубок, словно ежик. Вокруг стояла тишина, только вентилятор продолжал тихонько жужжать. Тихий, однообразный звук. Симон обхватил руками колени и уткнулся в них лицом. И тут переполнявшие его страхи и переживания вырвались наружу. Мальчик разрыдался.

61

В конце концов он все же заснул. Сон был беспокойный. Так и не сняв обуви, Симон ворочался на кушетке, скрипел зубами, веки его подрагивали. Иногда мальчик стонал или тихонько вскрикивал. Торшер рассеивал над ним теплый свет, будто желая уберечь от злых кошмаров. В какой-то мере это удалось, потому что на сей раз Симон оказался не на лесной дороге. В этот раз он вернулся домой. Но там все было по-другому…

62

Та пятница весной началась прекрасно. Лучше некуда. Утром Симона разбудило яркое солнце, хотя накануне весь день лил дождь. За завтраком ему впервые удалось решить судоку в отцовской газете, и даже не потребовалось прибегать к ластику! А по дороге в школу он узнал, что Ронни простыл и остался дома. День без Ронни! Самая хорошая новость. На последнем уроке они получили результаты теста по математике, который проводился в понедельник. Симон получил «отлично», а чуть ниже оценки учитель приписал красным карандашом: «Лучшая в классе работа! Поздравляю!»

Полный гордости, Симон аккуратно вложил работу в тетрадь, чтобы листок не помялся. Вот родители обрадуются. Хотя Симон постоянно приходил домой с отличными оценками, каждый раз родители изумлялись и радовались, будто это было впервые. В конце концов, в жизни на все есть причины, как говаривала мама.

Когда Симон вернулся домой, у него урчало в животе. Он быстро побежал на кухню. В пятницу готовили равиоли, это был «день равиоли», и Симон заранее радовался большой порции – как всегда, с мясным соусом и зеленым салатом. Но мамы на кухне не оказалось. На плите стояла лишь пустая кастрюля, а рядом лежал нераспечатанный пакет равиоли. Симон увидел в раковине пучок салата. Он был уже помыт и почищен, и все. Симон с удивлением взглянул на стенные часы. Четверть первого. Обычно в это время мама уже ждала его с обедом. Удивительно.

Затем он услышал ее голос и вышел в коридор. Мама была в рабочем кабинете. Она с кем-то говорила по телефону за закрытой дверью. «Дверь, – подумал он. – Это же та самая дверь!» Еще во сне ему стало ясно: это та самая дверь, которую он видел на лесной дорожке. И, хотя Симон еще спал, он твердо знал: во что бы то ни стало он должен заглянуть за эту дверь. За ней скрывалось нечто важное. Он знал, что в ту пятницу он постучал в ту дверь. Поскольку считал невежливым без стука врываться в комнату. Мама продолжала говорить, возможно, услышав стук. Тогда он нажал на ручку и…

63

…Тут же проснулся.

Секунду или две Симон не мог понять, где он. Он был не дома, не в клинике и не в гостевой комнате. Он уже был готов запаниковать, но тут увидел вышитые диванные подушки Тилии, и его сознание тотчас вернулось в реальность. Протерев глаза, он вытянул вперед онемевшую руку. Спина болела от неудобной позы на кушетке, побаливала и челюсть. Скорее всего, оттого, что во сне он опять скрипел зубами.

Симон взглянул на стенные часы. Было без нескольких минут полночь. Мальчик раздумывал, отчего он проснулся. То ли от того, что увидел во сне, то ли что-то его разбудило. Или кто-то?.. Он прислушался. И тут услышал тихий стук в окно. Симон огляделся, но не увидел ничего, кроме своего отражения в двери на террасу. Тогда он выключил торшер. В комнате стало темно, и он заметил перед дверью чей-то силуэт.

В свете луны он сразу узнал этот силуэт и, удивленный, поспешил к двери на террасу.

– Наконец-то, – сказала Каро. – Я уж думала, тебя не добудиться. Я минут пятнадцать пытаюсь разбудить тебя, а ты…

– Тс-с-с! – сделал знак Симон и посмотрел в коридор.

Если Тилия увидит, что к нему посреди ночи явилась девочка, с теткой наверняка предстоят разбирательства.

– Что ты здесь делаешь? – шепнул он.

– Мне нужно с тобой поговорить. Это действительно важно.

Симон снова огляделся. Ему показалось, он что-то услышал. Возможно, Тилия проснулась. Но это было всего лишь шуршание диванной подушки, скатившейся на пол.

– Это не может подождать до утра?

Каро отрицательно покачала головой:

– Нельзя дальше тянуть. Мы можем где-то спокойно поговорить? Есть кое-что, что тебе срочно следует узнать.

64

Они ехали на велосипедах сквозь приятную ночную прохладу к нижней окраине города. На берегу Фале Симон знал одно место, которое ему показал когда-то отец. Над ними, словно полог сказочной палатки, раскинулось усыпанное звездами небо. Огни города остались позади, гладкую дорогу озарял свет полной луны. Вскоре они добрались до места и съехали по узкой тропинке к самой кромке воды.

С облегчением Симон обнаружил, что за прошедшие годы место мало изменилось. Парковая скамейка с деревянным сиденьем, на которой Майк когда-то выцарапал ножом название своей любимой группы, стояла на прежнем месте, только теперь она была сделана из искусственного, более прочного материала. За скамейкой огромная ива свешивала к воде свои печальные ветви. Как и раньше, она напомнила Симону женщину, моющую в реке длинные волосы. Ветви ивы почти касались воды, их шевелил ночной ветерок. Шелест листьев походил на тихий шум дождя.

Симон и Каро прислонили велосипеды к кусту бузины и уселись на скамью. Внизу ласково плескалась Фале. Лунный свет превратил поверхность реки в текучее серебро.

– Вау, – шепнула Каро восхищенно. – Как здесь чудесно! Откуда ты знаешь это место?

– Когда-то отец возил меня сюда на рыбалку. А он узнал это место от дедушки. Можно сказать, это место – часть нашей семейной традиции.

– Клево, – сказала Каро. – Ты здесь что-нибудь поймал?

– Однажды. Форель. Она была вот такой. – Симон двумя пальцами показал, что за рыбешка ему попалась. – Мы ее снова отпустили. К рыбалке у меня никогда не было таланта, и у Майка тоже.

– Ты потом часто рыбачил?

– Нет, после смерти бабушки и дедушки мы сюда не приезжали. Кроме того, у отца потом вечно не было времени, ему приходилось много работать. Но эту скамейку я никогда не забуду. Здесь так спокойно.

Какое-то время они наслаждались прохладой ночи и плеском воды. Вода пахла водорослями, где-то вдалеке пел дрозд, а цветы бузины распространяли в воздухе душный сладковатый запах.

– Вот мы и остались наедине, – начал Симон. – Скажи наконец, что я должен так срочно знать?

Каро смущенно потерла нос. Казалось, она размышляет, как начать.

– После того, как сегодня утром мы узнали о Мелине, я много размышляла, – сказала она. – Я еще раньше хотела с тобой поговорить, но каждый раз что-то мешало. Все-таки… – она сделала паузу и вздохнула, – думаю, ты знаешь, кто на нее напал.

– Что? – Симон уставился на нее изумленно. – Кто же?

– У меня есть одно подозрение, – сказала она, водя носком кроссовки по песку. – Но сначала я должна кое-что рассказать тебе о Мелине. Не уверена, что твой брат знает о ней все. Мне кажется, ты должен быть в курсе.

– Значит, ты была с ней знакома?

Каро склонила голову, не отрывая взгляд от своей обуви.

– «Знакома» – громко сказано. Когда я училась в школе, мы виделись каждый день на переменах. Не больше. Старшие девочки не общались с нами, с младшими. Не хочу говорить о ней плохо, но… честно признаться, она мне никогда не нравилась. Воображала, кукла Барби, если ты понимаешь, о чем я.

Симон согласно кивнул. Он познакомился с Мелиной недавно, но был уверен, что она никогда бы не обратила на него внимания, не будь он братом Майка.

– Она всегда вела себя так, будто она особенная. Конечно, она выглядела супер. Мальчишки были от нее без ума. Она выбирала тех, с кем не стыдно выйти в свет, и это не всегда был один и тот же кавалер, поверь. Знаю многих девочек, которые ею восхищались, потому что она такая типа крутая.

«Да, – подумал Симон, – многие девочки мечтают стать такими же, особенными, обожаемыми… Такие звезды есть во всех школах».

– На вечеринках или школьных праздниках Мелина всегда была в центре внимания, – продолжала рассказывать Каро. – Однажды двое ребят из-за нее даже подрались. Однако далеко не все девочки любили ее. Знаю двоих, которые ее смертельно ненавидели, потому что Мелина увела у них мальчиков.

Симон не верил своим ушам.

– Ты серьезно? Никогда такого о ней не думал! Неужели она всем кружила головы?

Каро ответила ему грустной улыбкой.

– Она не настраивала парней специально, но они враждовали из-за нее, а ей это нравилось. Однако, когда твой брат появился в городе, Мелина резко изменилась. Майк действительно клевый! Он был старше мальчишек из нашей школы, имел работу и хорошо катался на роликах. Это Мелине понравилось. Думаю, между ними сразу пробежала искра.

– О да! – подтвердил Симон, вспомнив слова Майка «Мелина – мое будущее». – Майк по уши в нее влюбился. Он искренне ее любит. До этого он не рассказывал мне ни об одной из своих подружек.

Перед ними закружились в воздухе два светлячка. Бледно-зеленые огоньки порхали на расстоянии нескольких метров, а затем исчезли в ночи. Каро посмотрела им вслед, после чего продолжила:

– Да, твой брат – действительно милый парень! Впрочем, не только он в вашей семье.

Она подмигнула Симону, и он был рад, что в темноте она ничего не видит, потому что он снова покраснел до ушей. Лицо Каро опять стало серьезным.

– Но до Майка у нее был другой парень. – Она понизила голос до шепота, словно боялась, что их подслушивают. – Разумеется, это только слухи, но я думаю, что это правда.

Симон вспомнил о том, что Майк говорил о Мелине. О том, что ее бывший – настоящий ублюдок.

– И что это за слухи?

– В старших классах говорили, будто бы она связалась с женатым мужчиной. Точнее, с учителем.

Симон вдруг понял, кого Каро имеет в виду. Но все-таки это не умещалось в голове.

– Ты говоришь о Хеннинге? Не думаешь же ты, что он и Мелина… Нет, Каро, это же глупость!

Она пожала плечами:

– Мне кажется, эти слухи все же имеют под собой почву. Ты сам говорил, что не доверяешь ему, и я того же мнения. Хеннинг не из тех, кому можно доверять. Он выглядит как рубаха-парень, нежный отец семейства, но на самом деле у него есть и другая сторона.

– Фу, – выдохнул Симон, – не хочешь ли ты сказать, что он ловелас?

Каро снова посмотрела на свои стопы. Носком правой кроссовки она почти отрыла довольно крупный камень и теперь тихонько расшатывала его.

– Вспомни, как реагировала на него твоя тетя, когда вы с ней к нему ходили. Хеннинг очаровывает женщин и знает об этом. В этом пункте они с Мелиной два сапога пара. Она тоже умеет пользоваться своим обаянием. К тому же Хеннинг не всегда умеет держать себя в руках. Ты бы видел, как он поедает глазами девчонок на занятиях физкультурой. Он думает, что мы не замечаем, но он ошибается. Две девочки рассказывали, что он к ним приставал. Дотрагивался, но так, чтобы это выглядело случайным и никто не мог бы его за это привлечь.

Все еще ошеломленный, Симон посмотрел на нее:

– Он и к тебе…

– Приставал ли он ко мне? – Она засмеялась. – Разумеется, пытался. Он пригласил меня на лодочную прогулку и увивался за мной. Сделал вид, будто хочет поправить на мне костюм для гребли. Но женщина всегда замечает, когда подобные типы пробуют перейти границу.

– И что ты сделала?

– А что тут сделаешь? Просто больше не каталась с ним на лодке. Мы были вдвоем, и у меня не было свидетелей.

Симон потряс головой:

– То-то я всегда себя спрашивал, почему я терпеть его не могу.

– О, некоторые девочки считают его весьма привлекательным! Например, он очень нравился Леони.

У Симона челюсть отвисла.

– Леони?

Каро кивнула:

– Она так в него втрескалась, так увивалась вокруг него, что на это было больно смотреть. – Каро закатила глаза. – Любимица учителя и все такое. Это было отвратительно.

– Ты хочешь сказать, что Хеннинг может иметь отношение к ее исчезновению?

– Не знаю. – Каро поддела ногой камешек, и он скатился вниз. – Я только рассказала тебе, что знаю. У Леони не было постоянного друга, хотя были мальчики, которые ею интересовались. И не все из них были идиотами. Но Леони их отфутболивала.

Симон думал о ночных телеизвестиях. О порванном красном кожаном жакете, найденном в урне около автостоянки. Об урне, которую загораживал грузовик и которая не попадала в поле зрения видеокамеры. Возможно, это был ложный след, отвлекающий маневр? Но для того чтобы совершить нечто подобное, надо обладать и преступными наклонностями, и хладнокровием. Хотя Симон терпеть не мог Хеннинга и тот действительно не пропускал ни одной юбки, Симон спрашивал себя, был ли учитель действительно способен на подобное преступление. И не мог дать внятного ответа.

– Не могу в это поверить, – сказал он тихо. – Зачем ему убивать Леони?

– Возможно, сильно сказано, но она – типичная жертва, – сказала Каро. – Наивная Красная Шапочка, которая идет в лес и доверяет первому встречному волку, и тот ее в конце концов сжирает. Хеннинг – всего лишь мужчина. Не принимай на свой счет, но мужчины часто думают не той частью тела. А когда они потом обнаруживают, что вляпались в дерьмо, то пытаются сделать вид, будто ничего не было. Но так не бывает. Что случилось, то случилось. Что произошло, то произошло – все просто.

Если бы не темнота, Каро бы заметила, как лицо Симона снова залилось краской. Разумеется, ему тоже случалось «думать не той частью тела», как выразилась Каро! Но он делал это втайне и стыдился, если кто-то об этом узнавал. Он находил тему отталкивающей, хотя папа однажды заверил его, что она совершенно естественна. «Все вы волки в овечьей шкуре», – сказала когда-то Джессика в клинике. Возможно, она была в чем-то права.

– Ты думаешь, Леони пыталась его шантажировать? – спросил Симон. При этом он не решался взглянуть на Каро, так как его лицо по-прежнему пылало.

– Нет, не думаю, это на нее не похоже. Во всяком случае, не в том смысле, в каком принято считать. Была ли она влюблена в него? Возможно. Вероятно, Леони не хотела, чтобы их связь закончилась. Ведь Хеннинг – официальное лицо и отец семейства. Для него слишком многое поставлено на карту.

– О,кей, – сказал Симон, сглотнув. – Представим, что они все-таки с Леони… Но зачем тогда ему нападать на Мелину? Одно с другим не вяжется. Кроме того, еще нет доказательств, что между ними вообще что-то было. Это всего лишь слухи, ты сама говорила.

Каро обернулась к нему и подняла одну бровь:

– Ты на самом деле так считаешь? Впрочем, думай что хочешь. Я тебе уже говорила, что Мелина была далеко не ангел. И самой способной она тоже не была, как ты мог заметить. Однако именно она получила стипендию в Гейдельберге. Может, ей кто-то в этом помог?

Симон молча смотрел перед собой. Он думал о Майке и о его реакции на Хеннинга. Майк трясся от злобы. И Хеннинг явно был против отъезда Мелины в Гейдельберг с Майком.

– Просто так он Мелине не помог бы, – добавила Каро. – Может быть, надеялся, что она поедет в Гейдельберг с ним? Я слышала, его отношения с женой давно разладились. Наверняка она знает, что за человек ее муж, и до сих пор с ним только ради детей. Такое часто случается. Может, он тоже хочет уехать отсюда. Потому что вляпался здесь с Леони и хотел бы все начать на новом месте, с чистого листа. С Мелиной. А она, как я считаю, этим воспользовалась, чтобы получить, что ей нужно.

– А когда Хеннинг наконец сообразил, что Мелина лишь использовала его, чтобы облегчить себе отъезд в Гейдельберг вместе с Майком, то взбесился, – закончил Симон ее мысль.

Это, по крайней мере, имело какой-то смысл. Но неужели Хеннинг на самом деле мог кого-то убить, чтобы обезопасить себя?

– Боже, это звучит так абсурдно, – пробормотал он себе под нос.

– Знаю, – сказала Каро, носком кроссовки нарисовав круг на песке. В центре круга лежал обломок камня, походивший на уставившийся на них глаз. – Не думай, что я на эту тему не размышляла. Ты что-нибудь слышал о Зигмунде Фрейде?

Симон неопределенно махнул рукой:

– Немного. Мы как-то говорили о нем на занятиях. Но это было так давно.

– Я хочу изучать психологию, – призналась Каро. Она подняла камешек и отряхивала с него землю. – Для меня большинство людей – загадка. Иногда мне кажется, что все вокруг носят маски. Возможно, когда я начну серьезно изучать психологию, то пойму, что скрывается за этими масками.

Она указала Симону на камень, который держала в руке. Он поблескивал в свете луны.

– Стоит удалить верхний слой, и ты видишь, что под ним, – сказала она. – Так проще все понять. У каждого из нас много сторон. Одна из них – это влечения, инстинкты. Фрейд называет эту сторону «Оно». Это «Оно» не обязательно злое, но очень значимое, и важно не утратить контроль за ним. Это как злой волк в сказке. Пока ты следишь за своими мыслями и чувствами, осознавая, что он может быть опасным, он не причинит тебе вреда. Стоит отпустить его на волю, и он сожрет тебя. В одну секунду. А если ты упрешься и не пожелаешь признать допущенную тобой ошибку, будет еще хуже.

– Но для того чтобы убить кого-то, требуется все же больше, – заметил Симон. – В фильмах или книгах все просто, но в реальной жизни по-другому. Если я кого-то убиваю, то ставлю точку не только на его жизни, но и на своей собственной.

– Возможно. Пока ты отдаешь себе отчет. Но иногда люди действуют бездумно. Просто так, находясь в состоянии аффекта. Действуют быстрее, чем думают, – и тогда происходит нечто, в чем потом раскаиваются. Возможно, именно так произошло с Хеннингом? Он мог повстречать Мелину случайно. Они встретились, и тогда он…

Каро не договорила. Вместо этого она сделала неопределенный жест, который Симон понял как колебания.

– И еще кое-что, – добавила она, широко раскрыв глаза. – Тебя не удивило, откуда тогда в торговом центре Хеннинг уже знал, что это была Мелина? Ведь ее имя не печатали в газетах, и по радио его тоже не упоминали.

Симон потер виски. У него внезапно сильно заболела голова. Трудновато переварить то, что он только что услышал.

– Все верно, – сказал он тихо, – но Фаленберг – не миллионный город. Хеннинг мне сказал, что он об этом от кого-то услышал.

– И ты ему веришь?

Вдруг Симон почувствовал острое желание встать и уйти или даже убежать. Прочь, прочь, прочь! И тут же понял, что это несерьезно. Он не мог спрятаться от правды – если это действительно была правда.

– Честно говоря, я уже не знаю, кому верить, – сказал он бесцветным голосом, чувствуя на себе пристальный взгляд Каро.

– Как ты думаешь, зачем он приходил к тебе сегодня?

– Сказал, что хочет извиниться передо мной.

– Нет, Симон. – Каро мрачно улыбнулась. – Он, поняв, что утром сболтнул лишнее, пришел, чтобы убедиться, понял ты это или нет.

Внутренним взором Симон увидел Хеннинга. Как они молча стоят друг против друга после того, как Хеннинг принес извинения. Он тогда спросил себя, почему учитель не уходит. Вероятно, он остался, чтобы понаблюдать за реакцией Симона.

– А если тебе и этого мало, вспомни о машине Хеннинга, – сказала Каро. – Большой черный джип? Именно так ты описал автомобиль, в который села Мелина.

– Хорошо. Все может быть так, как ты говоришь. Но не исключено, что это всего лишь совпадение. Вчера я видел немало больших черных машин.

– Совпадение? А сам ты в это веришь?

Покачав головой, Каро встала и пошла к берегу. Подняв гладкий камешек, девочка пустила его по воде. Прежде чем пойти на дно, галька подпрыгнула четыре раза, оставляя на поверхности расходившиеся серебристые круги. Симон подошел и встал рядом с Каро:

– Есть одна возможность проверить. Завтра во второй половине дня Хеннинг пригласил меня на лодочную прогулку. Я возьму и соглашусь.

Каро обернулась к нему:

– И что ты собираешься предпринять?

Он посмотрел ей в глаза и пожал плечами:

– Смотря по ситуации. Мне что-нибудь да придет в голову.

Каро долго смотрела на него, затем кивнула одобрительно:

– О,кей, но один ты к нему не ходи. Я тоже буду неподалеку, чтобы наблюдать за вами.

Симон облегченно улыбнулся. Он надеялся, что она предложит свою помощь. В одиночку идти на такой риск ему не хотелось.

– Хорошо, – сказал он. – Встречаемся завтра в три у лодочного домика.

Каро снова посмотрела на реку, несущую воды мимо. Девочка наморщила лоб и, казалось, о чем-то напряженно размышляла. Но прежде чем Симон задал ей вопрос, она отвернулась и зашагала к своему велосипеду.

– Ждешь прощального поцелуя? – спросила она, показав на небо. – При луне и все такое?

Симон нашел реплику слишком глупой, чтобы отвечать. Он открыл было рот, но не издал ни звука.

– Я тоже не жду, – сказала она, подмигнула Симону и нажала на педали.

65

Около семи утра Симон проснулся от жуткого голода. Пока он одевался, вспомнил, что весь день накануне ничего не ел. Он чувствовал слабость и легкую дрожь, организм настоятельно требовал сахара. Чуть позднее он сидел на кухне перед огромной горой хлопьев, которые по обыкновению обильно полил молоком и посыпал порошком какао. Он опустошил примерно половину пачки хлопьев. Позавтракав, Симон откинулся на спинку стула и погладил себя по животу. Ему казалось, будто он проглотил мяч, от избытка сладкого его слегка подташнивало. Несмотря на это, он чувствовал себя много лучше.

Только сейчас он обратил внимание на дым, проникавший через форточку. Он думал, Тилия еще спит. Однако тетка сидела перед домом на маленькой садовой скамейке. Она пила кофе из своей фирменной чашки с медвежонком и курила. Стоявшая перед ней пепельница свидетельствовала о том, что сигарета была в это утро далеко не первой.

Поначалу Тилия даже не заметила подсевшего к ней племянника. Казалось, в своих мыслях она витает где-то далеко. Когда она обернулась, лицо ее выглядело серым и помятым.

– Доброе утро, – хрипловато приветствовала она Симона. – Ты уже что-нибудь поел?

Он кивнул.

– Не считай меня безвольной, – сказала она, указав на свою сигарету. – Я уже давно покончила с этой дрянью, много лет не курила. Но сейчас все идет наперекосяк, и я не выдержала.

Взглянув под навес, Симон увидел, что «Мерседес» Майка отсутствовал.

– А где Майк?

– С утра твой брат поехал в больницу. Хочет побыть с Мелиной.

– Ты с ним говорила?

Тетя выпустила дым и затушила окурок:

– Буквально пару слов. Вчера вечером он передо мной извинился. Ни к чему было извиняться. Бедный мальчик…

Украдкой смахнув дрожащими пальцами слезинку, она прикурила следующую сигарету.

– Я поеду в город, – сказала она, кашлянув. – Надо поговорить с начальником полиции и замолвить словечко за Майка. А то его, не дай бог, выгонят. Такого твой брат не заслужил. За последние годы он сильно изменился в лучшую сторону, его прежние ошибки остались в прошлом. Полиция заблуждается на его счет.

Симон закусил губу. Тилия была права. Майк сделал все возможное, чтобы вернуть свою жизнь в правильное русло. Несмотря на то, что Каро рассказала о Мелине прошлой ночью, Симон понимал: эта девушка очень важна для брата. Майк планировал будущее с ней, и Симон надеялся, что эта возможность далеко не упущенная – пусть даже это для него означает разлуку с братом.

Позавчера, когда они спорили на эту тему, Симон был другого мнения. Но сейчас понял, что должен думать не только о себе. «Если кого-то любишь, отпусти его с миром. Если он к тебе вернется, значит, он твой». Так когда-то говорила бабушка. В то время смысл ее слов был не до конца ясен Симону. Сейчас он все осознал. С его стороны было ошибкой единолично претендовать на Майка. У брата своя собственная жизнь. Иначе он просто не будет счастлив. Это ведь главное. Ну почему они не могут быть счастливы все втроем?! Или все же могут?

Прозрение пришло слишком поздно. Если бы Симон рассуждал так два дня назад, возможно, ссоры между Майком и Мелиной не произошло бы. И сейчас все обстояло бы совсем иначе. Именно он, Симон Штроде, виновен в том, что произошло. И теперь ему предстояло вернуть все на круги своя, как сказала бы Тилия. Симону вспомнились его вчерашние слова: «Ты сказал, что ты всегда рядом со мной. Позволь же мне сейчас быть рядом с тобой». Он вспомнил и о том, что часто повторял его дедушка: «Обещание равновелико тому, кто его дал».

– Я должна чуть освежиться перед уходом, – сказала Тилия.

Она встала, положила руку на плечо Симона, будто желала его утешить, и пошла в дом. Когда она через некоторое время вышла – приняв душ и наложив чуть больше косметики, чем следовало, – Симон уже знал, что делать. Он проводил глазами тетю, затем пошел в угол двора, где ловил вай-фай, и погуглил адрес отдела полиции Фаленберга.

66

В жизни главный комиссар криминальной полиции Рутгер Штарк выглядел много старше, чем на экране. Возможно, виноват был тусклый неоновый свет в маленьком помещении без окон, с серыми бетонными стенами, где они сидели. Это помещение напомнило Симону комнату для допросов из полицейских сериалов, которые он любил смотреть. Потому он и чувствовал себя не в своей тарелке. Было прохладно; стулья оказались жесткие и неудобные; в воздухе висел запах пота и сбежавшего кофе.

В ожидании комиссара Симон оглядел комнату в поисках глазка камеры наблюдения. В фильмах такая камера всегда присутствовала: допросы записывались. Но он ее не нашел. Не увидел также и знаменитого зеркала, прозрачного с одной стороны, позволявшего следить за ходом допроса. Несмотря на это, мальчик чувствовал себя крайне дискомфортно.

Штарку было около пятидесяти. Он оказался худощавым мужчиной с коротко подстриженными редкими волосами. Лицо было грубо вытесано и казалось энергичным. Особенно выразителен был шрам, прорезавший правую бровь. Из-за этой брови лицо имело странное выражение, когда комиссар слушал исповедь Симона.

– Если я правильно понял, – сказал комиссар, когда Симон закончил говорить, – ты просто так, без всякой на то причины, поехал в грозовую ночь прокатиться на велосипеде?

Симон кивнул.

– И часто ты так катаешься? Имею в виду ночные велосипедные вылазки.

– Время от времени, – солгал Симон. – Это помогает мне прочистить мозги.

– Ага.

Комиссар задумчиво кивнул, поставил локти на стол и опустил подбородок на ладони. Он казался усталым, под запавшими глазами темнели круги. Вероятно, предыдущей ночью ему тоже пришлось недоспать.

– И ты видел, как Мелина садилась в машину? – спросил он. – Ты уверен, что не ошибся?

Тут терпение Симона лопнуло. Штарк говорил с ним как с маленьким ребенком. Это вывело его из себя.

– Да я же вам говорю! Шел сильный дождь, дорога оказалась заваленной обломанными ветками. Мелина не могла проехать дальше на своем мотороллере. Когда я ее увидел, она как раз садилась в эту машину. И я клянусь вам, что это был не «Мерседес»! Во всяком случае, не «Мерседес» Майка.

– Ты не смог бы опознать автомобиль?

– Нет. По крайней мере, марку. Но это была большая машина, и она была темного цвета. И совершенно другой формы, чем у Майка.

Симон с удовольствием указал бы на машину Рихарда Хеннинга, но для этого было еще слишком рано. У него не было доказательств. Пока. Если они с Каро заблуждаются в своих подозрениях, то окажут Майку медвежью услугу.

– Ну и ну. – Штарк убрал локти со стола. – Звучит занятно!

Симон встретился с ним взглядом – и тотчас понял, что комиссар ему не верит. Как член «Почетного клуба чокнутых», он слишком хорошо знал это недоверчивое выражение.

– Пожалуйста, поверьте мне, – произнес он жалобным тоном, который сам от души ненавидел. – Я действительно видел эту машину!

– Знаешь, что я думаю, – сказал Штарк и продолжил, так как вопрос был риторический. – Я думаю, что ты хочешь выгородить своего брата. Вы вместе многое пережили. Я наслышан и о катастрофе, в которой погибли ваши родители. Когда переживаешь вместе нечто подобное, потом стоишь друг за друга насмерть. Так бывает, Симон. Честно сказать, я сам мечтал бы иметь такого брата-заступника, всегда стоящего на моей стороне, что бы ни произошло.

Он взглянул Симону прямо в глаза:

– Однако лжесвидетельство – уголовно наказуемое деяние. Думаю, тебе это известно?

– Я сказал вам правду. Мне глубоко безразлично, что вы обо мне думаете, но Майк этого не делал. Это был кто-то другой, сидевший в большой темной машине.

– Большой неизвестный, – сказал Штарк, облокотившись грудью на стол.

Он так и смотрел на Симона сверлящим взглядом, будто хотел проникнуть в его мозг и прочесть его мысли. Симон выдержал этот взгляд, хотя в нем все кипело от злости. Если Штарк хочет понять, лжет он или нет, пусть прочтет это по его лицу. Не будет он отворачиваться. Отвернуться значит признаться по лжи.

– Хорошо, – сказал наконец Штарк, снова откидываясь на спинку стула. – Мы продолжим расследование этого дело.

– Вы обещаете?

– Разумеется.

Симон почти поверил комиссару. Однако Штарк смотрел в сторону.

67

«Тебе надо чаще быть среди людей. Нельзя без конца сидеть, замкнувшись в четырех стенах, и резаться в компьютерные игры. Выйди на улицу и пообщайся с живыми людьми. Иначе ты однажды окажешься в одиночестве». Так сказала Симону мама. Вернее, она говорила это постоянно. Именно это он сейчас и делал. Был среди людей.

Мальчик стоял возле здания отделения полиции в Фаленберге прямо в центре города. Он смотрел перед собой. Перед глазами проплывали машины и автобусы, шли пешеходы. Люди направлялись по своим делам – за покупками, на встречи, в рестораны и кафе, которых на главной улице было великое множество. Погода стояла прекрасная, настоящий летний день. Он как нельзя лучше подходил для того, чтобы выпить на природе чего-нибудь похолоднее или с кем-нибудь познакомиться. Но, несмотря на толкотню и оживление на улицах, Симон чувствовал себя одиноким.

Один. Никто не воспринимал его всерьез. Никто с ним не заговаривал. Никто не мог ему помочь. Потому что никто ему не верил. У него оставался только он сам. И еще Каро. Его охватила волна отчаяния. Если он хочет помочь Майку, ему нужно срочно взять себя в руки. А этого он боялся. Он желал быть одним из героев книг или фильмов, которые любил. Джеймс Бонд, Бэтмен, граф Монте-Кристо или Роланд, человек с револьвером. Они всегда знали, что делать. Были мужественными и решительными. Ничего и никого не боялись. Правда, они не существовали в действительности. В той, в которой обречен был существовать он.

Реальность была настоящим приключением. В реальной жизни не было ни сверхъестественных возможностей, ни второго шанса. Не существовало комбинаций клавиш, как в играх, с помощью которых можно было бы набить сколько угодно жизней и уровней, если по неумению погибнешь. В реальной жизни если что-то шло плохо, то плохо и заканчивалось. Но в реальности тебе требовалось куда больше мужества, чем всем обожаемым тобой героям, вместе взятым.

С этими мыслями он уже направился к велосипеду, когда на глаза ему попался грузовик, стоящий около фонаря. На борту был крупными буквами выведен логотип фирмы – «ВАШИ ДВЕРИ». Рядом были нарисованы разнообразные двери, тотчас напомнившие Симону его сон. Одна из дверей точь-в-точь походила на ту, за которой мама разговаривала по телефону. Ее голос звучал взволнованно и раздраженно. Вдруг в его голове всплыло одно-единственное слово. Мать произнесла его в ту пятницу. Сейчас он вспомнил это слово абсолютно четко. Он не знал почему, но слово причиняло ему безумную боль.

«…разрушили!» Что она под этим подразумевала? Кто разрушил? И что? Он постарался сконцентрироваться еще сильнее, но это ему не удалось. Воспоминание быстро испарилось, как будто занавес над тайной на мгновение поднялся – и тотчас же упал. «…Разрушили!» Что, боже мой, что именно разрушили?

– Осторожнее! – воскликнул женский голос совсем рядом с ним.

У Симона перехватило дыхание. Рядом с ним стояла мама. Ее призрак, который ночью не пожелал, чтобы Симон увидел ее еще раз. Значит, она вернулась! Мама выглядела так же, как в обычной жизни. Только теперь она распространяла вокруг себя нестерпимый жар; ее образ поблескивал, как горячий деготь на солнце. В руках она держала нечто бесформенное, Симон не сразу узнал, что это. Лишь заметив покрытую ржавчиной эмблему «Форда», он догадался. Предмет был рулевым колесом. Пластмасса обгорела, и руль превратился в искривленный металлический овал.

«Что с тобой?» – спросила мама; голос звучал отчужденно и шел будто из глубины. Симон хотел вскрикнуть, но голос отказал ему. Тут картина изменилась, и он увидел перед собой чужую женщину. Вместо исковерканного руля она сжимала ручку детской коляски и сердито смотрела на Симона. Ребенок в коляске плакал.

– Что случилось? – нетерпеливо спросила она. – Может, все же пропустишь меня или корнями прирос к этому месту?

– И-и-извините, – пробормотал Симон, посторонившись.

Тряхнув головой, женщина протолкнула коляску вперед и скрылась в толпе. Дрожащими руками Симон провел по лицу. Ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы унять сердцебиение. «Я должен сосредоточиться на Майке, – подумал он. – Майк теперь важнее всего».

Он собрал волю в кулак и достал из кармана мобильник. Затем набрал номер, который оставил ему Рихард Хеннинг. Прозвучало несколько долгих гудков, и Симон уже ожидал, что раздастся голос автоответчика. Однако Хеннинг сам ответил на звонок.

– Симон! – сказал он, его голос звучал обрадованно. – Смотри-ка, какой сюрприз! Захотелось сегодня после обеда покататься со мной на лодке?

– Да, – ответил Симон. Он приложил усилие, чтобы его голос звучал так же доброжелательно, как у Хеннинга. – Было бы здорово совершить с вами пробную прогулку на каноэ.

– Прекрасно, я рад! – ответил Хеннинг. – Значит, если тебе удобно, встречаемся в три у лодочного домика.

Симону послышался голос Каро. «Пока ты следишь за своими мыслями и чувствами, осознавая, что он может быть опасным, он не причинит тебе вреда. Стоит отпустить его на волю, и он сожрет тебя».

– Да, охотно, в три часа мне подходит. Я заранее рад нашей поездке.

– Я тоже, Симон. Тебе понравится, уверяю тебя! До скорого.

Хеннинг нажал отбой. Симон смотрел на свой мобильник. Сегодня он лгал уже во второй раз. Хотя это была вынужденная мера, ложь остается ложью. «Любая ложь мстит за себя» была любимая поговорка его бабушки. Он постоянно надеялся, что она не оправдается.

68

Симон поставил велосипед около лодочной станции Кессингена и посмотрел на табло телефона. 14:15. Он приехал на 45 минут раньше. Достаточно времени, чтобы исследовать окрестности. Хотя он знал старый деревянный лодочный домик со времен детского сада, это было много лет назад. С тех пор он видел лодочную станцию только из машины, когда проезжал мимо.

Он огляделся, чувствуя себя в душе полководцем, планирующим сражение. Хорошо бы заранее все подготовить, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. По узенькой тропинке Симон вышел к берегу, туда, где лодки спускали на воду. Мимо него протекала широкая Фале. Здесь не было сильного течения, и вода казалась кристально прозрачной. На дне он различал водоросли, чья светлая зелень производила впечатление искусственной. Там кружили три форели, будто ждали чего-то.

Симон оглянулся на лодочный домик. Это было старое деревянное здание без окон с заостренной крышей. Над двустворчатой дверью были прибиты две планки в форме буквы «Х». С них свисала паутина, раскачиваемая летним ветерком. Да, лодочный домик явно знавал лучшие времена! Когда-то красная надпись причудливыми буквами выглядела в скандинавском стиле, но за десятилетия буквы выцвели и заржавели. Крытая просмоленным материалом крыша кое-где была наспех залатана кусками жести, а правая сторона фасада заросла диким плющом. Чем вкладывать деньги в новую лодку, лучше бы вложили средства в ремонт, подумал Симон и направился на берег.

Он остановился в тени сосен, образующих небольшой лесок, и посмотрел на дорогу, в отдалении бегущую позади домика вверх по склону. Если ему вдруг придется спасаться бегством, то на велосипеде он через несколько минут будет на окраине Кессингена. По пути сюда Симон видел людей в садах квартала новостроек. Молодые семьи загорали и поджаривали на гриле мясо. В случае опасности он сможет позвать на помощь. Эта мысль его успокоила. Если их с Каро подозрения оправданны, вскоре ему предстоит встретиться лицом к лицу с хладнокровным убийцей и насильником, способным на все, лишь бы его не обнаружили.

Позади Симона хрустнула сухая ветка. Он обернулся. Каро вышла из-за деревьев.

– Эй, – сказала она, осторожно оглядевшись. – Ты один?

– Да, Хеннинг придет через… – Он снова взглянул на телефон и удивился, как быстро летит время. – Через четверть часа.

Каро уселась на большой валун в тени сосны. Она смотрела на реку, на пару уточек-мандаринок, проплывающих мимо. Симон видел, что подруга взволнована не меньше его.

– Где твой велосипед? – спросил он.

Каро жестом указала в сторону группы деревьев, к которым жались кусты, будто ища спасения от жаркого солнца.

– Там, позади. С дороги его не видно и отсюда тоже. Симон одобрительно кивнул:

– Хорошо. Это достаточно близко, чтобы в случае опасности сразу удрать. И не забывай, что ты должна держаться слева, если нам придется уходить от погони. До Кессингена недалеко. Это самый близкий населенный пункт из всех.

– Я знаю, – ответила она и взглянула нетерпеливо. – Расскажи мне лучше о своем плане.

– Он предельно прост. – Симон бросил взгляд на улицу, где мимо них прогромыхал тяжелый бензовоз. – Я вызову Хеннинга на разговор и попробую выяснить, не он ли совершил нападение.

– И как ты это себе представляешь? Спросишь его в лоб?

– Разговор невозможно спланировать заранее, – пояснил Симон, – это во многом зависит от собеседника. Но, поверь, я чувствую, когда мне говорят правду, а когда лгут. Этому я научился в клинике. Придется импровизировать, но результата я добьюсь. Самую рискованную часть тебе придется взять на себя.

Каро посмотрела на него расширенными глазами:

– Что именно?

– Если то, что я видел ночью, действительно произошло в автомобиле Хеннинга, там должны остаться следы присутствия Мелины.

– Я должна обыскать его машину, пока вы будете на воде? – Она снова посмотрела на реку. Затем кивнула. – О, кей, но как я туда попаду? Он наверняка запирает машину на ключ.

– Это предоставь мне, – сказал Симон и почувствовал неприятное царапанье в области желудка. – Держись поблизости и будь готова.

– Хеннинг нас укокошит, если застукает меня, – сказала Каро, глядя в сторону.

– Этого я и боюсь. Но, если тебе страшно, можешь отказаться.

– Разумеется, я все сделаю, придурок. – Каро резко поднялась. – Если мы хотим докопаться до правды, у нас нет иного выхода. Я только надеюсь, что не напрасно рискую своей шкурой. Если Хеннинг осмотрел машину, вряд ли я там что-то найду.

– У тебя есть идея получше?

Она отрицательно покачала головой:

– Я собиралась предложить то же. С чего-то мы должны начать поиски. Но мне все равно немного не по себе.

– Пообещай, что будешь осторожна, – сказал Симон, подходя к ней.

Ему захотелось обнять ее. Но Каро отстранилась и посмотрела на дорогу. Послышался шум приближающейся машины. В тот же миг они увидели черный фургон с ярко-красной лодкой на крыше, быстро движущийся вдоль улицы.

– Быстро! Беги! – шепнул он сквозь зубы Каро. – Прячься!

Он смотрел вслед подруге, бегущей к группе деревьев. Она скрылась за ними в мгновение ока – словно сквозь землю провалилась. Симон вернулся к домику и прислонился к стене. Ему хотелось сделать вид, будто он устал. Симон задумался, как действовал бы Майк на его месте. Он помахал Хеннингу, паркующемуся на лужайке поблизости.

«Вот все и началось», – подумал Симон. Его желудок свело спазмом.

69

Едва медсестра закрыла за собой дверь маленькой палаты, как Майк уселся у кровати Мелины. Он слышал равномерное шипение аппарата искусственного дыхания и попискивание кардиомонитора. Зигзаг на экране говорил о том, что сердце Мелины бьется ритмично.

Мелина с закрытыми глазами лежала навзничь. Если бы не многочисленные трубки, можно было бы подумать, что она спит. В каком-то смысле так оно и было. Доктор Мейра объяснил Майку, что искусственная кома не что иное, как продолжительный медикаментозный сон. Глубокий и расслабляющий сон.

Многочисленные приборы в палате напомнили Майку научно-фантастические фильмы, которые он так любил. В одном из них пассажирка космического корабля находилась в состоянии анабиоза в морозильной камере, пока космический корабль нес ее к другим мирам. Но Майк надеялся, что Мелина останется в этом мире. Скоро она очнется и вернется в него. Первые сорок восемь часов были критическими, сказал реаниматолог. Половина этого критического времени уже была позади, и состояние Мелины стабилизировалось.

Когда Майк рано утром, с чудовищного похмелья, пришел в себя после короткого сна, первым делом он проверил автоответчик. Он боялся проспать известие из больницы. Известие о том, что Мелина умерла. Этот кошмар ему снился. Но никто ему ночью не звонил. Когда Майк вошел в маленькую палату интенсивной терапии, он понял, что искорка надежды еще остается. Мелина справится! Половину критического времени она уже выстояла. Он смотрел на ее лицо, на котором читалось абсолютное умиротворение. В какой-то момент ему даже показалось, что ресницы Мелины дрогнули. Возможно, только показалось, потому что он этого очень сильно хотел.

Когда видишь сны, веки вздрагивают, вспомнил он. Видит ли Мелина сейчас сны? Насколько ему было известно, в коме это невозможно. Но кто с уверенностью мог сказать, что происходит сейчас в голове Мелины? Если она что-либо видит, он желал, чтобы это был приятный сон. Позади него бесшумно раздвинулась дверь. Когда Майк обернулся, вошедшая медсестра улыбнулась ему. Дружески и ободряюще. Вслед за медсестрой появился немолодой человек в застиранной футболке, с большим пивным животом. Он не улыбался. Йенс Па-ланд с каменным лицом посмотрел на Майка. И шагнул в палату. Подойдя к кровати, он покрасневшими глазами посмотрел на дочь.

– Моя бедная девочка, – пробормотал он.

Его слова прозвучали напыщенно-сентиментально. Майк ощутил запах перегара. И не удивился этому. С момента знакомства с Паландом он ни разу не видел отца Мелины трезвым. Йенс Паланд повернулся к Майку. В его покрасневших глазах плескалась ненависть.

– Ты! – хрипло сказал он, ткнув пальцем на Майка. – Ты! Проваливай отсюда!

– И не собираюсь, – спокойно ответил Майк.

– Моя бедная девочка! – повторил Паланд. – С ней случилась беда, потому что она связалась с таким отребьем, как ты.

Майк твердо выдержал его взгляд. Его злость на Паланда была ничуть не меньше, чем у того на Майка.

– Она ни с кем не связывалась, – ответил Майк. – Она только хотела уехать. Подальше от тебя. Потому что ей надоело терпеть твое пьянство.

Йенс Паланд уставился на Майка так, будто готов был убить его взглядом. Потом на его поросшем щетиной лице появилась отвратительная гримаса.

– Прибереги свои дурацкие заботы о моей дочери для другого идиота, – угрожающе прошипел он. – Меня не проведешь.

– Тебе лучше отсюда уйти, – сказал Майк. – Опять надрался до чертиков.

Паланд презрительно хмыкнул и указал на спящую Мелину.

– Это твоя работа, ублюдок! – рявкнул он. – Знаю, что твоя! И я сделаю все для того, чтобы ты горел за это в аду. Все!

70

В этот день Рихард Хеннинг пребывал в прекрасном настроении. Он вел себя совсем не так, как в последнюю встречу с Симоном, и сейчас демонстрировал свою улыбку с рекламы зубной пасты – столь же безукоризненную, как его футболка, шорты и полотняные туфли. В таком виде учитель мог бы отправиться на партию в гольф, подумал Симон.

Они вместе вытащили лодку из сарая. Она оказалась легче, чем Симон предполагал. Краем глаза он следил за тем, как Хеннинг ставит машину на сигнализацию и кладет ключи в карман шорт. Каким-то образом ему надо эти ключи добыть. Но как?

После этого они стащили лодку на берег и оставили на траве. Симон исподтишка бросил взгляд на группу кустов, за которыми пряталась Каро. Ему показалось, что среди веток он заметил ее темную головку, и он быстро отвел взгляд. Хеннинг вроде бы ничего не заметил.

– Теперь нам нужны весла! – сказал учитель, доставая из кармана другую связку ключей.

Каждая связка была помечена цветными пластиковыми кольцами; ключи на красной связке подходили к лодочному домику. Двери отворились с ржавым скрипом.

– О боже, эта лачуга давно нуждается в ремонте! – сказал Хеннинг. – Третий год я напоминаю об этом, но директор Грасс взял курс на жесткую экономию. На лодочную станцию Кессингена у него денег нет! Два года назад мы получили новую лодку для школьного клуба, и этого хватит, по его мнению. Когда-нибудь нам придется отказаться от лодочной станции.

– Ученики сюда приходят? – поинтересовался Симон.

– Реже, чем раньше, – ответил Хеннинг. – Здесь я тренируюсь только с новичками. Фале – спокойная, равнинная река. Остальные занимаются греблей на Дунае, где течение гораздо сильнее.

Симон подумал, как вывести Хеннинга из равновесия. Ему не хотелось, чтобы они углубились в отвлекающую болтовню, и он решился задать прямой вопрос:

– Вам никогда не хотелось перейти в другую школу, переехать отсюда?

Вопрос произвел желаемое действие. Хеннинг посмотрел на него с изумлением:

– Нет, почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что вы сейчас сказали о мерах экономии. Вероятно, в другом месте вы встретили бы большую поддержку.

– Ах, знаешь, в другом месте трава всегда кажется зеленее! – ответил Хеннинг. – А при ближайшем рассмотрении оказывается, что везде одно и то же… Везде свои преимущества и недостатки.

– Вы уже были где-то в других местах?

– Конечно. И ничто не подвигло меня бросить якорь в другом месте. Мне нравится работать в этой школе, и места эти я люблю. Я ведь здесь вырос. – Он потер ладони и улыбнулся Симону сияющей улыбкой. – А теперь давай займемся делом! Мы же пришли сюда ради гребли. При такой роскошной погоде это будет настоящее удовольствие!

Они вошли в домик; старые половицы ворчливо скрипели под их шагами. Внутри стоял спертый запах прогорклого льняного масла, водорослей и разогретого солнцем дерева. С потолка свешивались четыре лодки, по две с каждой стороны, а в середине стояла на подставке большая старая гребная лодка. У нее отсутствовали многие планки, и она была покрыта толстым слоем пыли. Вероятно, она ждала здесь ремонта уже несколько лет. Правая стена домика была украшена многочисленными фотографиями. Симон подошел поближе.

Обычные любительские снимки, на которых были запечатлены учителя и ученики в костюмах для плавания. Напоминания о сплавах по Фале за последние несколько лет. Некоторые фотографии показались Симону давними. На большинстве снимков можно было увидеть Рихарда Хеннинга. Симон удостоверился, что заместитель директора мало изменился. Хотя с годами Хеннинг приобрел несколько морщин и стал носить более короткую стрижку, в целом он выглядел так же, как раньше. Все тот же мистер Очарование, оказывающий гипнотическое действие на учениц и их мамочек.

Среди множества лиц, улыбающихся с фотографий, он обнаружил и Леони. Было три группы фотографий. Судя по одежде и прическе Леони, это были снимки из трех разных экспедиций. Фотографии объединяло одно: на каждой из них взгляд Леони был устремлен на Хеннинга, в то время как другие девочки смотрели прямо в камеру. Симон продолжал рассматривать фотографии и вскоре наткнулся на снимок с Мелиной. Фотография висела довольно далеко от других, и Симон чуть ее не пропустил. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться: слухи, о которых ему сообщила Каро, правдивы.

Это была редкая фотография, где Хеннинг стоял с одной-единственной ученицей. Он сиял своей фирменной улыбкой, приобняв одной рукой Мелину за плечи. Мелина тоже улыбалась, и ее голова лежала на плече учителя. Они выглядели счастливой парочкой.

– Если хочешь, мы тоже можем потом сделать фото на память, – предложил Хеннинг. – Здесь, на этой стене, все, кто катался на лодках, обретают свою вечную славу. Наш маленький собственный Зал славы, если хочешь.

Заместитель директора подошел ближе. Симон почувствовал, как напряглось его тело. Затем Хеннинг оглядел его с головы до ног:

– А где твоя одежда для плавания?

– У меня нет специальной одежды. Я поеду в том, что есть.

– Это неразумно, – возразил Хеннинг. – Как раз в начале занятий нередко случается, что лодка переворачивается. Пока хлопчатобумажная одежда просохнет, пройдет вечность. Но это не беда, у меня найдется кое-что для тебя.

Он подошел к металлическому ящику, стоявшему около двери. Ящик был выкрашен в цвет хаки и размером напоминал гроб. Замок был с цифровым кодом. Хеннинг поднял крышку и достал две куртки для плавания.

– Не волнуйтесь за меня, – сказал Симон. – При теплой погоде со мной ничего не случится, если одежда промокнет. И я буду следить, чтобы мы не перевернулись.

– Вот это подойдет, – сказал Хеннинг, не приближаясь к нему.

Он достал из ящика синие шорты для плавания и передал Симону.

– Вот. Они немного великоваты для тебя, но у них шнурок на поясе, ты сможешь их утянуть.

Симон смотрел на шорты, но не брал их.

– Не беспокойся, – сказал Хеннинг, передавая шорты ему в руки. – Они только что постираны. Мы всегда держим здесь пару запасных плавательных костюмов на всякий случай. И раз у тебя нет своего, надень этот.

Симон покачал головой и выжал из себя улыбку. Ни в коем случае он не хотел переодеваться при Хеннинге. Кроме того, ему нужно было где-то оставить свои вещи, если вдруг потом придется бежать. Ни к чему все так усложнять.

– Спасибо, – сказал он, – но это вовсе не обязательно. Мне сойдет и так.

– Стесняешься меня, что ли? – Хеннинг улыбнулся. – Мы ведь оба мужчины, и нас только двое. К сожалению, здесь нет кабинки для переодевания, но я выйду наружу, пока ты будешь переодеваться.

Затем Хеннинг вернулся к сундуку и опустошил свои карманы. Бумажник и ключи он положил в маленький боковой отсек. Затем указал на ящик Симону.

– Ценные вещи можешь оставить здесь. Я запру замок на время, пока нас не будет. Сюда редко кто-то заходит, но так будет надежнее. Жду тебя снаружи.

Хеннинг взял свою спортивную сумку и вышел. Вероятно, он собирался переодеться где-нибудь в кустах поблизости. Это был тот самый шанс, которого Симон ждал. Чтобы не вызвать подозрения, он переоделся, натянул купальные шорты. Они действительно оказались ему велики, и он основательно затянул шнурок. Будто на нем надета юбка цвета морской волны. Это показалось ему глупым и смешным, но Симон напомнил себе, что цель оправдывает средства.

Он нигде не видел учителя. Это означало и обратное: Хеннинг тоже его не видит. Он осторожно достал автомобильные ключи из бокового отдела сундука, приложив все усилия, чтобы ключи не звякнули. С бьющимся сердцем засунул их в боковой карман своих купальных шорт; ключи проскользнули еще ниже. Это было замечательно.

– Эй, ты готов? – крикнул ему Хеннинг снаружи.

– Да, вполне.

Хеннинг вернулся в домик. Он переоделся, на нем были такие же купальные шорты, как на Симоне. Вероятно, эти костюмы тоже принадлежали к «рабской униформе» школы, как назвала ее Каро. Различие состояло в том, что на Хеннинге костюм сидел как влитой. Симон с завистью подумал, что он тоже хотел бы иметь такое красивое, тренированное тело. Рядом с Хеннингом он выглядел как бледный скелет.

Хеннинг снова подошел к ящику и положил в него свою спортивную сумку. Какой-то момент он молчал, и у Симона чуть не остановилось сердце. Неужели он заметил пропажу связки автомобильных ключей? Ну вот и все. Сейчас он тебя застукает. Он вот-вот обернется. Побежит за тобой и проломит тебе череп! Но Хеннинг вновь нагнулся к сундуку и достал полотенце.

– Да, чуть не забыл, – сказал он, протягивая Симону полотенце. – На случай, если потребуется. Помочь тебе надеть спасательный жилет?

Симон подумал о том, что недавно рассказала ему Каро. Он не хотел, чтобы Хеннинг до него дотрагивался.

– Нет, я сам, – ответил он. И в доказательство своих слов взял жилет и тут же натянул его на себя.

Несколько мгновений Хеннинг смотрел на него скептически. Казалось, он заметил, что что-то не так. В его взгляде сквозило недоверие. Симону это не нравилось.

– Отец меня научил, – сказал мальчик быстро. – Когда мы с ним ездили на рыбалку, я должен был надевать спасательный жилет. Папа говорил, пока я такой щуплый, приходится следить, кто кого ловит – я рыб или рыбы меня.

Напряженная мина учителя расслабилась, он улыбнулся.

– Остроумный человек был твой отец. И, как я вижу, он научил тебя правильно. Куртка, к сожалению, тоже великовата, но другой у меня нет.

Когда они покинули лодочный домик и пошли к берегу, Симон на пару шагов отстал от Хеннинга. Как раз на столько, сколько требовалось. Он взглянул туда, где, как он предполагал, должна находиться Каро. Темная голова посреди кустов исчезла. Симон надеялся, что Каро его видит. Затем он показал подбородком за спину и осторожно положил ключи в траву позади себя. Тихое звяканье показалось ему оглушительным, он вздрогнул. Но Хеннинг ничего не заметил. Он столкнул лодку в воду, забрался в нее и помахал Симону.

– Эй, молодой человек! Пора в путь!

Неожиданно для себя Симон заключил, что плыть на каноэ здорово. Он понял, почему Хеннинг предпочитал именно этот вид спорта. Пока они плыли по мирно текущей Фале мимо зарослей тростника, Симон представлял себя индейцем в пироге. Уже считаные минуты спустя он привык к мерному покачиванию лодки. Поначалу он боялся, что его одолеет тошнота, но едва они с Хеннингом выбрали правильный ритм ударов веслами, как качка прекратилась.

Хеннинг устроил его на носу лодки, чтобы наблюдать за правильностью его движений и в случае необходимости оказать ученику поддержку. По-настоящему это нельзя было назвать сиденьем: Симон обнаружил, что в лодке приходится скорее стоять на коленях, стараясь держать корпус прямо.

– Представь, что твои руки и весла образуют прямой угол, – учил его Хеннинг.

Он пояснил, что этот вид открытой лодки называется «канадка». Педагог прочел небольшую лекцию о разных видах каноэ, каяков, байдарок, а также о веслах. Симон узнал, что у него канойное весло, а у учителя – двойное.

При других обстоятельствах Симон чувствовал бы себя непринужденно и, вероятно, захотел бы вступить в школьную команду гребцов. Но его мысли работали в другом направлении. Он здесь не для удовольствия.

Ему нужно найти повод вывести Хеннинга из равновесия, чтобы тот утратил самообладание. А это непросто, если сидишь к кому-то спиной и не можешь наблюдать реакцию собеседника. Как он узнает, говорит ли Хеннинг правду? И как вообще подойти к нужной теме?

– Ты настоящий талант! – крикнул ему Хеннинг, когда они проплыли некоторое расстояние. – Можно подумать, это не первая твоя поездка. Тебе нравится?

– Да, очень. – Симон обернулся к нему.

– Смотри только вперед, – сделал ему замечание Хеннинг. – Не хочу, чтобы мы перевернулись.

Симон последовал совету.

– Как долго вы этим занимаетесь? Греблей, имею в виду, – спросил он.

– Со школы. Греблю на каноэ уже тогда начали практиковать. Когда растешь вблизи двух рек, стоит этим пользоваться.

– Ваш отец тоже катался на каноэ?

– Нет, он – нет. – Симон услышал, как учитель вздохнул. – У моего отца душа к спорту не лежала. Для него это было пустым времяпрепровождением. У него в голове была одна только работа.

Симон снова вспомнил, что говорил ему дедушка. Он называл Рихарда Хеннинга ничтожеством.

– Вы никогда не хотели взять на себя управление отелем?

– О, откуда ты об этом знаешь?

– Прочел вашу фамилию в одной газетной заметке, – ответил Симон, бросив быстрый взгляд через плечо.

Хеннинг стоял на коленях на корме, энергично греб и смотрел на реку.

– Гостиничное дело никогда меня не привлекало. Я хотел заниматься в своей жизни чем-то более осмысленным, чем выяснением отношений с вечно чем-то недовольными туристами. И сделал выбор в пользу министерства образования, а старый отель продал городской общине.

– Вы иногда там бываете? – спросил Симон, подумав о номере семнадцатом, который Каро иронично назвала «романтическим гнездышком».

– Пару раз я был там, наверху. Это же мой родительский дом. Жаль, что сейчас он в таком запущенном состоянии. Хорошо, если его снесут до того, как он полностью превратится в руины.

– А в последнее время вы бывали там?

Симон снова быстро взглянул через плечо, и в этот раз их взгляды встретились. Это длилось достаточно долго для того, чтобы Симон осознал: Хеннинг ему не доверяет.

– Почему ты спрашиваешь?

– Да просто так, – ответил Симон. – Я недавно проезжал мимо него на велосипеде.

– Но отель стоит достаточно далеко от дороги.

Теперь скепсис в голосе Хеннинга был отчетливо слышен. Знал ли он, что Симон с Каро побывали в отеле? В таком случае Хеннинг – тот, кто наблюдал за ними. Человек, спрятавшийся за стойкой портье. Но если это действительно был он, что он делал в отеле?

– Майк рассказал мне о гостинице, – солгал Симон. И решил еще подлить масла в огонь: – Он хотел там что-то увидеть, но не сказал что.

Тут Хеннинг прекратил грести, и лодка слегка повернулась в сторону берега. Симон обернулся к Хеннингу. Его сердце забилось быстрее.

– Что такое, Симон? – спросил Хеннинг. – Ты действительно хочешь кататься на лодке?

Симон крепче вцепился в весло. Хеннинг смотрел на него так мрачно, будто собирался на него наброситься. Совсем близко от них прокричала озерная птица. Она будто предупреждала Симона: «Смотри, вас здесь только двое, вокруг на реке пусто. Кругом ни одного человека, кто мог бы прийти тебе на помощь!» В ответ прокричала другая птица, и в ее крике Симону послышался смех.

– Мне кажется, нам лучше вернуться. – По голосу чувствовалось, что Хеннинг не шутит. – Пожалуй, ни к чему было приглашать тебя.

72

Симон точно не мог сказать, сколько продолжалась их водная прогулка. Возможно, лишь четверть часа, возможно, больше. Он надеялся, что этого времени Каро хватит. Хеннинг выглядел уязвленным. Он говорил только самое необходимое. Время от времени он давал Симону указания, как пристать к берегу, делал замечания, если ученик греб слишком быстро. Кроме этого, Хеннинг не говорил ничего, и затянувшееся молчание казалось угрожающим.

Они были уже недалеко от причала. Симон взглянул на автомобиль Хеннинга. Но машину скрывали сосны. С каждым метром, приближавшим их к лодочному домику, нервозность Симона нарастала. Его ладони взмокли от пота, и ему пришлось изо всех сил вцепиться в весло, чтобы оно не выскользнуло.

Наконец они достигли деревьев. Симон взглянул на Хеннинга: лицо учителя оставалось серьезным, он пребывал где-то в своих мыслях. Уголки рта вздрогнули, и Симон спросил себя, что происходит у Хеннинга в голове. Затем он отважился бросить взгляд на берег, и… от ужаса его сердце чуть было не остановилось. Они вернулись слишком рано. Каро еще в машине! Вот дерьмо! Ему нужно как-то отвлечь, задержать Хеннинга. Нападение – всегда лучший способ защиты.

– Что у вас вчера произошло с моим братом? – спросил он, обернувшись к учителю.

Тут же лодка начала опасно раскачиваться.

– Тише! – остановил его Хеннинг. – Мы того и гляди перевернемся!

– Я жду ответа, – настаивал Симон, впившись в весло мертвой хваткой обеими руками. – Что вы имеете против Майка?

Хеннинг сердито вздохнул и причалил лодку в одиночку. Привязал ее к причалу и зло взглянул на Симона.

– Вот, значит, как, – сказал он раздраженно. – Почему ты сразу не начал с этого? Зачем было устраивать весь этот театр с прогулкой на каноэ, если ты всего лишь хотел поговорить о своем брате? Ты мог бы просто нормально спросить. И я бы тебе нормально ответил.

При этом он вышел из качающейся лодки и сердито зашагал к лодочному домику. Симон выпрыгнул вслед за ним, хотя лодка еще не была привязана. Ступив на твердую почву, он побежал за Хеннингом. При этом он не выпускал черный автомобиль из поля зрения. Каро должна быть еще внутри. Она, вероятно, затаилась, заметив опасность.

– Просто скажите мне, и все! – крикнул он вслед Хеннингу. Любой ценой ему надо было отвлечь его от машины. Напряжение нарастало. – Вы ревнуете, господин Хеннинг, не так ли? Потому что Майк хотел уехать с Мелиной в Гейдельберг?

– Ревную?! – Хеннинг рванул дверь домика на себя и резко обернулся к нему. – Не знаю, мальчик, что происходит в твоей голове, но ты…

– Почему вы тогда были против?

– Против чего?

– Против дружбы Майка с Мелиной.

Хеннинг опустил глаза и нервно вздохнул:

– Хорошо, раз ты спрашиваешь, я скажу. Да, я был против, потому что не считал твоего брата подходящей парой для Мелины. Наверняка ты на это смотришь по-другому, потому что Майк – твой брат, старший брат. Но он мне не очень нравится. И никогда не нравился.

Симон смотрел на Хеннинга зло:

– Да что вы знаете о Майке?

– Достаточно, чтобы сформировать свое мнение, – ответил Хеннинг. – Мелина была одной из лучших учениц, каких я знал. Если кто и заслуживает стипендии, так это она. Она честолюбива, умна и может далеко пойти. Во всяком случае, так было, пока она не встретила Майка. После этого ее оценки поползли вниз. Ее стали чаще видеть на вечеринках, чем в школьной библиотеке. Поэтому я с ней откровенно поговорил. Майк оказывал на нее дурное влияние. Вот, теперь ты все знаешь.

Учитель опустился на колени перед сундуком и начал набирать код замка. Симон видел, как дрожат его руки. Справившись с замком, Хеннинг рывком поднял крышку, схватил вещи Симона и швырнул к его ногам со словами:

– В следующий раз говори четко и ясно, чего ты хочешь. Это сбережет нам обоим массу времени и нервов.

Пока они одевались, Симон снова посмотрел на машину. Наконец Каро вышла и закрыла пассажирскую дверцу переднего сиденья. Симон украдкой кивнул ей, пока Хеннинг натягивал через голову свою белую футболку. Им нужно было чуть больше времени.

– А не может быть так, что вы все это просто выдумали? Возможно, есть другая причина, почему вы на дух не переносите Майка?

Хеннинг в этот момент заталкивал в карман шортов бумажник и ключи. Он мгновенно замер.

– Ты можешь мне что-то предъявить?

Симон пожал плечами:

– Я говорю только, что кое-что слышал.

– Ах вот как?! – Хеннинг злобно хлопнул крышкой сундука. – И что же ты слышал?

– Вы сами знаете, – парировал Симон и указал на стену. – Когда я смотрю на фотографии, эти слухи меня ничуть не удивляют.

В глазах Хеннинга полыхнуло нечто опасное.

– Да ты что, перегрелся на солнце, мальчик?

Каро отбежала от машины. Это был самый острый момент. Ей требовалось отбежать еще на некоторое расстояние, чтобы положить ключи вблизи лодочного домика. Только так можно было сделать вид, будто Хеннинг их потерял.

– Сколько времени длилась ваша связь с Мели-ной? – спросил напрямую Симон. – Это она решила порвать с вами?

Хеннинг откинул голову назад и сделал глубокий вдох. Было заметно, что ему все труднее сохранять самообладание.

– Не пойму, о чем ты, – бросил он в ответ, взглянув на Симона. – Но с подобными подозрениями надо быть поосторожнее. Они могут увести в ложном направлении. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

– Вы мне угрожаете? – Симон сделал шаг к двери. – Мелине вы тоже угрожали? А Леони – как было с ней? Она тоже слишком много про вас знала?

Хеннинг шагнул к Симону. Каро находилась в трех шагах от Хеннинга, стоявшего к ней спиной.

– Предупреждаю тебя, Симон Штроде, не заходи слишком далеко!

– Ах вот как? – Он безотрывно смотрел Хеннингу прямо в глаза, чтобы тот не обернулся и не увидел Каро. – А что в противном случае? Изобьете меня до полусмерти? Или прикончите?

Уголки рта Хеннинга снова дрогнули, он поджал губы. Рекламная улыбка исчезла, губы вытянулись в бесцветную линию. Симон напрягся и сжал кулаки. Они стояли друг против друга. Казалось, так прошла вечность, и ни один не знал, что последует дальше. Затем Хеннинг опустил взор и мотнул головой.

– Убирайся! – бросил он и вышел наружу.

Симон поспешно последовал за ним. В какой-то жуткий момент он подумал, что настал конец, Хеннинг сейчас обнаружит Каро. Но девочка уже исчезла. Как сквозь землю провалилась. Симон облегченно вздохнул. Пошел к своему велосипеду, вытащил его на дорогу и отъехал. Краем глаза он видел, как Хеннинг в одиночку затаскивает лодку в домик. Больше он не удостоил Симона ни единым взглядом.

73

Симон мчался по улице что есть сил. Когда лодочный домик скрылся из виду, он остановился и отдышался. Затем побежал к берегу, где, как он знал, прячется Каро.

– Наконец-то! – шепнула она. – Я дико испугалась.

– И я не меньше, честное слово!

Они притаились в траве и стали наблюдать за Хеннингом. Тот уже затащил лодку в домик. Выходя, он оставил дверь открытой. Хеннинг направился к своему фургону. Через несколько шагов он резко остановился. Вытащил свою спортивную сумку и ощупал карманы брюк. Очевидно, обнаружил пропажу ключей.

Хеннинг беспокойно огляделся вокруг. Это заставило Симона и Каро вжаться в землю. Учитель почесал голову, открыл молнию на своей спортивной сумке и начал рыться в ней. Он что-то бормотал, и до ребят периодически доносилось «Проклятье!» и «Вот дерьмо!». Он снова ощупал карманы, будто ключ мог таинственным образом туда вернуться. Но, разумеется, ключей он не нашел. Хеннинг в ярости пнул сумку и снова несколько раз выругался.

Симон подумал, что Хеннинг, потерявший терпение, выглядит комично. Наблюдать за ним доставляло ему удовольствие. Учитель стоял раскрасневшийся от злости, дрожа и ругаясь такими словами, о существовании которых в лексиконе заместителя директора Симон даже не подозревал. Хеннинг взглянул вверх и сжал кулаки, будто угрожал кому-то, сидящему на дереве. Между тем было что-то пугающее в том, как учитель, этот красавчик и ловелас, вышел из себя. Тот, кто так теряет над собой контроль, способен на многое.

Чертыхаясь, Хеннинг снова пошел к домику, на ходу наступая на разбросанные вокруг предметы. Камень, маленькая ветка, еще камень. Затем он внезапно остановился и нагнулся. Когда он снова выпрямился, в руке его была связка ключей. Он снова огляделся кругом, будто чувствовал, что в этот момент за ним наблюдают. Склонил голову набок и прислушался, не донесется ли откуда-нибудь предательский шум. Симон инстинктивно задержал дыхание.

Спустя секунду Хеннинг сел в машину и уехал. Симон перевернулся на спину, раскинулся на траве и облегченно вздохнул.

– Вы вернулись слишком рано, – сказала Каро, отирая пот с лица. – Когда я увидела, что вы возвращаетесь, со мной чуть инфаркт не случился. Да еще эта жара… Как можно ездить на черной машине?

Симон встал и обнаружил, что от напряжения он все еще дрожит всем телом.

– Ты что-нибудь нашла?

– Думаю, да, – ответила она, протягивая ему зажатые кулаки. – В правой или в левой?

– Не глупи, показывай!

– О,кей, я просто хотела тебя чуть-чуть развлечь. А ты, как всегда, портишь игру.

Она разжала левый кулак, и Симон тут же убедился, что в своих подозрениях они оказались правы.

74

Доехав до дома Тилии Штроде, Рихард Хеннинг припарковался на противоположной стороне улицы и заглушил мотор. Нервно покопался в бардачке в поисках жевательной резинки. Наконец сунул в рот полоску жвачки и теперь задумчиво глядел на дом. Что ему теперь делать? Этот мальчишка может здорово осложнить жизнь. Хотя он сомневался, что Симону поверят, – его предыстория была всем известна, слухи расползаются быстро… Они разрастаются подобно сорнякам – растут быстро и там, где их не просят, а потом от них не отделаешься.

Хеннинг решил как следует обдумать ситуацию. Сейчас он не в том состоянии, чтобы рассуждать логично. Он взялся за ключ зажигания, чтобы снова запустить мотор, но убрал руку. И вдруг с таким видом, будто наконец все понял, он уставился на ключ. «Что за тайную игру ты ведешь, Симон Штроде?»

75

Неподвижно, словно парализованный, Симон сидел, глядя на реку. Он переводил взгляд с кустов на противоположном берегу на течение воды. Слышны были только щебет птиц, шелест летнего ветерка да писк насекомых. Идиллия, красивая и мирная. Но в этот момент ему хотелось снова оказаться в своем кошмаре. Назад, к двери на лесной тропинке, которая никак не желает открыться! Назад, к преследующим его чудовищным образам, жаждущим его погибели… Потому что ночной кошмар можно прервать. Можно встать с кровати, стряхнуть с себя остатки сна и снова очнуться в реальности. Но сейчас-то он был как раз в реальности. И золотая ножная цепочка с подвеской в виде сердечка у него в руке была вполне материальной.

– Ты уверен? – спросила Каро. – Имею в виду, эта штука может принадлежать и жене Хеннинга.

– Нет, это цепочка Мелины. Я видел ее на ней позавчера.

Цепочка была первым, что увидел Симон при появлении Мелины, – когда он стоял в траве на корточках, пытаясь прийти в себя. То, что жена Хеннинга носит точно такую же цепочку, было бы невероятным совпадением.

– Ах, черт! – ахнула Каро, резким движением отогнав овода, плотоядно кружившего около ее лица. – Меня все это не удивляет, но вряд ли цепочка может стать решающей уликой. Мы, как говорят, попали в молоко.

Симон погладил пальцем подвеску. Была ли эта цепочка подарком Майка? Наверняка. У Мелины было мало денег, она нуждалась в стипендии, чтобы продолжить образование. А подарок от кого-то другого она бы точно не стала носить. Майк ни в коем случае не должен узнать о находке. Он сразу осатанеет, и ситуация только усугубится.

– Где ты ее нашла?

– Под сиденьем, – сказала Каро, прихлопнув второго овода, поспешившего на помощь приятелю. – Она зацепилась за рычажок, которым регулируют высоту сиденья. Машина основательно вычищена, как мы и предполагали. Нигде ни пылинки. Однако цепочку он проглядел. Я сама ее чуть было не пропустила. Но, может, это всего лишь глупое совпадение?

– Под сиденьями можно найти самые любопытные вещи, – заявил Симон. – Мой отец, обрабатывая салон пылесосом, однажды обнаружил высохшую лягушку, можешь себе представить? Наверное, мы ее не один месяц возили в машине.

Каро с серьезным видом посмотрела на цепочку:

– И что нам с этим делать? Отнести в полицию?

Симон был против.

– Они нам не поверят. Сегодня я уже говорил с комиссаром. Он думает, я лгу, чтобы выгородить Майка.

– Но теперь у нас есть доказательство!

– Да, но оно не поможет нам продвинуться дальше, – сказал Симон со смирением. – Одной цепочки мало. И вообще, мы могли найти ее где угодно.

Каро глубоко вздохнула.

– Я понимаю. И мне так досадно – мы ни на миллиметр не продвинулись.

– А вот и нет, – возразил Симон, высоко подняв кулак с зажатой в нем цепочкой. – Теперь мы знаем, что злой волк – это Хеннинг. Нам надо только придумать, как вывести его на чистую воду.

Каро прихлопнула очередное насекомое:

– Может, пойдем куда-нибудь в другое место? Мне надоело это донорство крови.

Симон кивнул и встал. Ноги онемели из-за долгого сидения на корточках. Ему срочно требовалось движение – в первую очередь, чтобы прочистить мозги. Как выразился тот, из-за кого Симону на самом деле нужно было прочистить мозги.

– Давай.

Каро вывезла свой велосипед из кустов и, подойдя к Симону, улыбнулась.

– Ты вел себя довольно храбро, – сказала она. – Чтобы так кого-то провоцировать, нужно быть смелым! В особенности если не знаешь, как этот тип отреагирует. Хеннинг вполне мог на тебя наброситься. Но ты вел себя максимально хладнокровно!

Симон, потупившись, махнул рукой:

– Ерунда, какая там смелость… Наоборот, я так боялся.

– По тебе этого не скажешь. – Широкую улыбку Каро сменило свойственное лишь ей выражение лица. – Но сейчас ты должен быть особенно осторожен. Он не допустит, чтобы ты разоблачил его.

76

В маленьком помещении – наполовину рабочем кабинете, наполовину кладовке – было жарко и душно. На полках пылились книги, скоросшиватели, картонные коробки с детской одеждой и разным хламом, которому не нашлось места в доме. Запертый между коробками с книгами, гладильной доской, пылесосом и пустым аквариумом – убранным в тот день, когда их двухлетний сын решил, что плавающих в нем рыбок можно есть, – Рихард Хеннинг сидел за своим письменным столом.

Он читал статью в СМИ на своем лэптопе, но ему было трудно сконцентрироваться на ее содержании. Голова болела, а крупная ночная бабочка, бившаяся о стекло, основательно действовала на нервы. Он потер виски и постарался сосредоточиться на тексте, но в этот момент машина его жены въехала во двор. Тут же в коридоре послышался топот маленьких ног. Хеннинг едва успел захлопнуть ноутбук, прежде чем его маленький сынишка ворвался в комнату.

– Папа, папа! Наконец-то ты дома! Мы ездили за покупками. Сегодня на ужин будут спагетти.

– Здорово, – сказал Хеннинг, погладив сына по волосам. – Наверное, нет смысла спрашивать, кто их разыскал в магазине?

– Это я, – ответил мальчик с гордостью.

Тут в дверях появилась Барбара Хеннинг. Свои светлые волосы она забрала в конский хвост и выглядела усталой.

– Где ты скрываешься? Тебя не было у лодочного домика.

– Я ездил.

– В последнее время ты слишком часто ездишь. – В голосе жены отчетливо звучал упрек. – Я думала, у нас совместный отпуск.

– Так и есть, – подтвердил он. У него не было желания ссориться – для этого он слишком устал. – Однако есть вещи, которыми приходится заниматься и во время каникул.

Сморщившись, она показала на ноутбук:

– Только ты и твоя работа. Можно подумать, школа закроется, если ты не принесешь ей в жертву хотя бы один день.

– Может, и так.

– Может, Ричи, но у тебя есть семья, не забывай об этом, пожалуйста. И, раз уж мы об этом заговорили, ты обещал сыну поиграть с ним в саду во фрисби.

– О, фрисби! – обрадованно воскликнул малыш. – Пойдем, папа, поиграем!

– Да, обязательно, – заверил его Хеннинг. – Я приду через пару минут.

С радостным криком мальчуган умчался в сад. Барбара Хеннинг осталась стоять в дверях, глядя на своего мужа.

– Ты себя хорошо чувствуешь? У тебя усталый вид.

– Но не настолько, чтобы отказаться поиграть во фрисби, – ответил Хеннинг.

Барбару ответ удовлетворил. Когда она ушла, Хеннинг снова раскрыл лэптоп и еще раз прочел заголовок статьи: «Шестнадцатилетняя девушка стала, возможно, жертвой преступления». Он снова потер виски и подумал о Симоне Штроде. Затем выключил ноутбук и пошел в сад играть с сыном.

77

Вместо того чтобы проехать через город, они свернули на дорожку вдоль берега. Симон решил проводить Каро до дверей интерната. Уединенная дорога как нельзя лучше способствовала размышлениям. Он ехал вслед за Каро, раздумывая над тем, как раздобыть неопровержимое доказательство, изобличающее Хеннинга как преступника.

Симон понимал, что сегодняшняя встреча не останется для него без последствий. Каро наверняка права в своих предположениях: Хеннинг предпримет что-нибудь против них. Симон столкнулся с ним нос к носу, и в этом был огромный риск. Можно сказать, он предложил себя в качестве подсадной утки. Это могло сработать на них, однако для Симона было крайне опасно. Тот, кто совершил одно убийство и чуть было не довел до конца второе, не остановится перед третьим. Но одно преимущество перед Мелиной и Леони у Симона имелось: он знал, что Хеннинг что-то замышляет против него. Лучше всего было действовать на опережение. Только как?

Вдруг Каро, вскрикнув, резко затормозила. Симон чуть не налетел на нее, сумев в последний момент свернуть.

– Ой, какая гадость!

С гримасой отвращения Каро рассматривала что-то, на что наткнулся ее велосипед. Выглядело так, будто кто-то бросил на дороге шубу. Подойдя ближе, Симон увидел, что это мертвый бобер. Вероятно, зверь лежал здесь уже давно. В его пасти и глазницах копошились белые черви, а раздувшийся труп кишел муравьями.

Симон подошел ближе и склонился над мертвым зверем. Он еще никогда не видел настоящего бобра вблизи. Когда они раньше ходили с отцом на рыбалку, им иногда случалось вспугнуть бобра. Животные вели себя осторожно, активность их приходилась на ночное время. При виде людей они сразу же ныряли и прятались в своей хатке. Симон лишь мельком видел их.

Бобер походил на гигантскую крысу. Его длина достигала почти метра. Длинный сплюснутый хвост напомнил Симону противень, на котором мама жарила рыбу. Как завороженный Симон смотрел на длинные желтые зубы, жертвой которых пало не одно дерево, и на передние лапы, напоминающие пухлые ладошки младенца. Животное выглядело и отталкивающе, и мило. Симон почувствовал к нему сострадание.

– Эй, не подходи к нему так близко! – окликнула его Каро. – Он такой противный. Уже воняет.

Симон вздрогнул и взглянул на нее, будто получил пощечину. Каро посмотрела на него широко раскрытыми глазами – казалось, они вот-вот выкатятся из орбит.

– Ты тоже об этом подумала? – выдавил из себя он. Каро кивнула.

– Вонь, – сказала она почти беззвучно. – О боже, нет!

Девочка побелела как мел, ей не хватало воздуха. Побежала к берегу, там ее стошнило. Через некоторое время она вернулась к Симону. Хотя солнце нещадно пекло, Каро растирала руки, будто замерзла.

– Теперь мы знаем, где спрятан труп Леони, – сказал Симон. От этой догадки у него свело живот.

Каро смогла лишь кивнуть в ответ. Она старалась больше не смотреть на мертвого бобра.

– Проклятый извращенец… – всхлипнула она, и из глаз девочки полились слезы.

– Думаю, теперь я знаю, как нам его уличить. – И Симон поделился с Каро своим планом.

78

Фаленбергер Форст – обширный участок леса площадью почти в сто квадратных километров. Он связывает долины двух рек – Дуная и Фале, на северо-востоке граничит с возвышенностью, наивысшая точка которой – Фалькенхорст. В XVIII веке, когда торговля лесом в Европе переживала расцвет, лес этот позволил жителям близлежащих городов и общин существенно обогатиться. Столетие спустя лесоторговля здесь уже не была такой прибыльной, зато этот район стал приманкой для туристов. Большую часть леса объявили природным заповедником, и Фаленбергер Форст стал пристанищем для многих видов редких растений и животных.

Разумеется, об этом лесе существовала масса легенд. В Средние века рассказывали о некоей старухе, бродившей по деревням и похищавшей прямо из кроваток младенцев. Впоследствии эта история вдохновила братьев Гримм на написание сказки о Гензеле и Гретель, хотя историки это оспаривают. Другая легенда повествует о загадочных огоньках, внезапно появляющихся ночью над вершинами деревьев и так же внезапно исчезающих. И, разумеется, по преданиям, лес полон бродячих духов. Согласно одному из них, речь идет о душах несчастных лесорубов, заблудившихся в темной еловой чащобе.

Но встречаются и истории о действительно происходивших событиях. Например, о взрыве склада боеприпасов, оставшегося со времен Второй мировой войны, который лет пять назад вызвал на окраине заповедника большие опустошения. Или рассказы о необычайно большом волке, время от времени появляющемся в лесу и таинственно исчезающем. Если бы не фотографии, доказывающие его существование, появление зверя тоже сочли бы легендой. Но волк реально существовал. На его поимку снаряжали несколько экспедиций, однако все они вернулись ни с чем.

Симон Штроде тоже охотился на волка. Только этот волк не был чудовищем с серой шерстью и острыми зубами. Он был человеком. Что было куда опаснее.

79

Когда Симон добрался до отеля, солнце уже садилось, и со стороны церкви Святого Христофора доносился отдаленный звон колоколов, призывавший к вечерней службе.

Каро поджидала его, сгорая от нетерпения. Она расхаживала взад-вперед перед оградой и, увидев Симона на дороге, поспешила к нему.

– Ну наконец-то! У тебя все при себе?

Симон слез с велосипеда и кивнул. Он все еще не мог отдышаться и был весь в поту. Ноги подрагивали – и не только оттого, что ехать пришлось вверх по крутому подъему, но и оттого, что Симон хотел домчаться как можно быстрее. Он тоже нервничал. Ему не хотелось признаваться в этом Каро, но мальчик мечтал, чтобы все поскорее оказалось позади.

– Прости, что немного опоздал, – извинился он, отвязывая ремни. У его маунтинбайка не было багажника, и долото пришлось приторочить ремнями к раме.

– Где ты был?

– Тетя задержала, – пояснил Симон, прислонив велосипед к ограде. Сегодня вечером он должен быть хорошо заметен. – Есть хорошие новости о Мелине, – добавил он. – Майк звонил из больницы. И сказал, что она вышла из кризиса и что ей стало лучше. Позже он еще позвонит.

Каро вздохнула с облегчением:

– Это замечательно! Надеюсь, она полностью оправится.

– Я тоже на это надеюсь. – Симон достал свой мобильник. – Но Хеннинг этому вряд ли обрадуется. Если Мелина все вспомнит, он пропал.

Каро широко раскрытыми глазами посмотрела на Симона.

– А может, нам стоит подождать? Мелина все вспомнит и расскажет полиции, кто на нее напал. Хеннинга выведут на чистую воду, и нам не нужно будет подвергать себя такому риску.

– А если она не сможет вспомнить? – возразил Симон. – Я лучший пример того, как из-за сильного шока можно потерять память. А при черепно-мозговых травмах такая вероятность еще больше. К тому же у Хеннинга будет время перепрятать труп Леони. Вспомни лопату, которую он недавно купил. Уж не для вскапывания грядок, наверное.

Они взглянули вверх – на отель, который в лучах заходящего солнца напоминал фотографию из давних времен.

– Отель – идеальное укрытие. Но Хеннинг должен избавиться от Леони до того, как начнется снос. Если он захоронит ее где-нибудь в лесу, то тело уже никогда не найти. Тогда его привлекут максимум за телесные повреждения, и через пару лет он снова окажется на свободе. А я хочу, чтобы он получил срок за убийство Леони.

Каро прислонилась к ограде, будто ей было тяжело стоять.

– Ты прав. Просто я дико боюсь. Вдруг в нашем плане что-то пойдет не так?

– Все пойдет так, как надо, – заверил ее Симон, несмотря на то что сам опасался на этот счет. – Мы схватим Хеннинга, и главную роль в этом сыграешь ты. Ты наш козырь в рукаве. Тебя ему бояться нечего. Он думает, что я действую в одиночку, и это подтолкнет его к легкомыслию.

Несколько секунд они молча стояли напротив друг друга. Лес жил обычной жизнью – щебетали птицы, шумела листва. Где-то над ними каркнула ворона. Каро проследила за ней взглядом.

– Знаешь, что раньше говорили о воронах? – спросила она. И продолжила, не дожидаясь ответа: – Что они приносят дурные новости. Это посланцы смерти. Если вороны пролетают над домом, значит, в этом доме скоро кто-то умрет.

– Глупое суеверие, – попытался успокоить ее Симон. – Никто не умрет только из-за того, что над домом пролетела какая-то черноперая птичка.

Каро неотрывно смотрела на него, и по ней было видно, что девочка другого мнения. Для нее это не было суеверием. Однако она заставила себя улыбнуться.

– Знаешь что, Симон Штроде? За то короткое время, что я тебя знаю, ты изменился.

– Ты находишь?

Она кивнула:

– Ты стал мужественнее. Более уверенным в себе. Поначалу я думала, что должна заботиться о тебе, чтобы этот мир не поглотил тебя. Но теперь ты сам заботишься обо мне и защищаешь меня. Ты этого не заметил?

Симон наморщил лоб:

– Честно говоря, не заметил. Но если это и так, то дело прежде всего в тебе. С тобой я не чувствую себя в одиночестве. Это придает мне силы. Без тебя я бы давно отчаялся, честно.

Над ними снова прозвучало отрывистое карканье. На этот раз Каро обернулась и указала пальцем в направлении, откуда оно доносилось.

– Проваливай отсюда, дура! Нас двое, и ты нам ничего не сделаешь! Мы сильнее!

Симон рассмеялся. Каро тоже. Вдруг они оба посерьезнели. Они знали, что ждать им остается недолго.

– Где твой велосипед? – спросил Симон.

– Там, внизу. – Она указала на кусты, за которыми прятала велосипед, когда они были здесь в последний раз.

– Хорошо. Хеннингу его ни за что не найти, именно во внезапности наше преимущество.

В сотый раз за этот день он проверил аккумулятор своего сотового и убедился, что тот полностью заряжен. Затем прикрепил принесенную им стамеску к правому локтю и кивнул Каро с решительным видом:

– О,кей, я готов.

Пока они пролезали через дыру в ограде и шли к задней стене отеля, Симон набрал номер Рихарда Хеннинга.

80

Руки Хеннинга дрожали, когда он положил мобильник на письменный стол. Тяжело дыша, он встал и подошел к окну, выходящему в сад. Ярко-красный диск фрисби его сына лежал на лужайке.

– Кто это был, дорогой? – Барбара высунула голову из кухни.

– Из школы, – солгал он.

– В такое время? Что-то случилось?

– Проблемы с новым учеником в общежитии.

Отчасти так и было, только вот слово «проблемы» претендовало на эвфемизм года.

– Почему они всегда звонят тебе? Что, больше некому?

– У меня особый контакт с этим учеником.

И это тоже было правдой, пусть не такой, знать которую было положено жене. Иногда очень тонкая грань отделяет правду от лжи.

– Будешь сливочное мороженое? – спросила Барбара. Для нее тема была исчерпана. – Хочется чего-нибудь холодненького…

– Нет, спасибо, – ответил он, направляясь к двери. – Я ненадолго съезжу в школу.

– Подожди-ка! – догнала его жена. – Разве ты забыл, о чем мы говорили? Сейчас каникулы, и ты обещал проводить время со своей семьей!

– Успокойся, золотце. – Он сунул руки в карманы, чтобы она не заметила дрожь. – Я скоро вернусь, и мы все вместе поедим мороженое, хорошо?

– Не говори со мной, как со своими учениками! Если ты думаешь, что снова должен изображать «пожарную команду» в своей школе, так не пойдет! Относись спокойней к своим проблемным ученикам. Они всегда были для тебя важнее, чем собственные дети и я.

С верхнего этажа донесся плач его маленькой дочки, а сынишка стоял на лестничной площадке и смотрел на родителей сверху.

– Ты снова уходишь, папа? – спросил он, скуксившись.

– Ненадолго, малыш. Мне нужно кое-что привести в порядок.

Хеннинг улыбнулся сыну, но за этой улыбкой прятался жуткий страх. Все теперь – его семья, дом, работа – находилось под угрозой. Если он ничего не предпримет, этот Симон Штроде навеки разрушит его жизнь.

81

– Скажи, как он отреагировал? – не терпелось узнать Каро, когда они оставили позади столовую и торопились к полутемному помещению для приема гостей.

На лестничной площадке Симон остановился и осмотрелся кругом.

– Он никак не отреагировал.

– То есть? – Глаза Каро расширились от испуга. – Вот дерьмо! Что делать, если он не придет?

Симон энергично покачал головой:

– Не беспокойся, Хеннинг придет. В этом у меня нет никаких сомнений. Он знает, что мы найдем там, наверху. И он захочет во что бы то ни стало нам помешать.

Каро бросила взгляд с лестницы вниз:

– А что, если он будет все отрицать?

– Моя бабушка говорила, что каждая ложь мстит за себя. Какой-то след всегда остается. Даже если он все будет отрицать, у нас достаточно доказательств, чтобы вывести полицию на его след. Как только они увидят Леони, они мне поверят. И тогда они его рано или поздно разоблачат. Главное, держать его сейчас на крючке и не позволить сорваться. Это как на рыбалке.

– Может, тебе все же пора позвонить в полицию?

Симон снова проверил стамеску под рукой и уставился на свой мобильник. После звонка Хеннингу миновало три минуты. Чтобы добраться на машине от дома до отеля, Хеннингу потребуется минут пятнадцать или чуть больше. А Хеннинг во время звонка находился дома – Симон понял это по отдаленному звяканью посуды. «Наверняка я испортил ужин господину заместителю директора», – с удовлетворением подумал Симон.

– Подождем немного, – сказал он Каро. – Не надо, чтобы полиция оказалась здесь раньше него.

Каро промолчала, но по ней было видно, что ее страх с каждой минутой усиливается. Симон проследил за ее взглядом, направленным на тонувший во тьме конец лестницы.

«Ты еще можешь убежать, – произнес голос Леннарда в его голове. – Хотя ты и состоишь в «Почетном клубе чокнутых», тебе ведь не хочется туда, наверх?» Нет, туда ему не хотелось. Но он должен был пойти. Ради Майка и в особенности ради Мелины и Леони. И ради всех остальных, кто может пасть жертвой Рихарда Хеннинга. Сейчас от него зависело, будет ли положен этому конец.

«Ну, иди же туда, – прозвучал уже другой голос в его голове – злобный голос волка-оборотня из его кошмаров. – Иди наверх, и тебе конец. Это неплохо – ты ведь уже давно должен был умереть». Симон пытался не обращать внимания на эти голоса, внушая себе, что это всего лишь его собственные страхи.

– Пойдем, – позвала Каро. – Не будем терять времени. Нам нужно наверх.

Он включил фонарик мобильника, и они стали подниматься по скрипучим ступеням. Теперь первым шел Симон. Он думал о том, что сказала ему Каро. Что он стал мужественнее. Вероятно, это было так, но оно таилось где-то глубоко. Все, чего он сейчас желал, так это быть в согласии с собой. И у него больше не было никакого выхода, даже если ему предстояло пройти через ад.

82

Верхний этаж встретил их ощущением жутковато-доверительным. Через дверь семнадцатого номера, которую они в прошлый раз оставили открытой, в коридор проникал багровый свет заходящего солнца. С дальнего конца коридора на них уставилась изображенная на портрете в натуральную величину супружеская пара. Теперь Симон знал по имени этих людей. Перед ними были Эдуард и Амалия Хеннинг.

Вот почему глаза мужчины показались ему знакомыми! Рихард Хеннинг унаследовал взгляд отца – только старший Хеннинг был воплощением строгости, а его сын шел по жизни как мистер Очарование. Кроме тех случаев, когда не мог совладать с приступами ярости, – как сегодня у лодочной станции. Да и сейчас, по дороге к отелю, Хеннинг наверняка кипел от злобы.

Симон спрашивал себя, что сказал бы Хеннинг-старший, узнав, как поступает его сын. Что его Рихард не просто ничтожество и ловелас, бегающий за юбками, а куда опаснее.

Когда они проходили мимо комнаты номер семнадцать, Симон бросил взгляд внутрь и вздрогнул.

– О нет! – воскликнула Каро и зажала рот рукой.

В закатном красном свете, проникавшем через дыры в жалюзи, интерьер казался декорацией какого-то фильма ужасов. Во время последнего посещения они не закрыли дверцу ночного шкафчика. Сейчас там крысы лакомились остатками чипсов из пакета, найденного Каро. Толстые серые твари отталкивали друг друга, а их голые розовые хвосты шевелились, как червяки. Шоколад они уже сожрали. Клочки обертки валялись на ковре. Скоро в шкафчике останется одна бутылка колы.

Симон встряхнулся. Он не удивился, что здесь есть крысы, как в любом заброшенном здании, но надеялся, что встречи с ними удастся избежать. Симон и Каро оставили отвратительное зрелище позади и помчались по коридору, в конце которого их дожидались строгие физиономии четы Хеннинг. Казалось, пара на портрете следит за каждым их шагом. Когда они добрались до номера девятнадцать, обоим не хватало дыхания.

– Вот черт! – воскликнула Каро, зажимая рукой рот и нос.

С прошлого раза отвратительный сладковатый запах только усилился. Из щелей в двери он проникал в коридор. Симон вздрогнул от мысли, что ему предстоит войти в эту дверь. Лучше бы он вернулся в семнадцатый номер и провел остаток ночи в компании крыс. Но отступать было некуда. За этой дверью его ждал ответ. Здесь они найдут доказательство, здесь…

«… разрушили!» – вдруг отчетливо прозвучало в его голове, и мощная волна сотрясла все его существо.

– Симон?!

Издалека он слышал озабоченный голос Каро, но не мог видеть ее. Все вокруг него завертелось.

– Проклятье, Симон! Да что с тобой такое?!

Обстановка начала меняться. Вокруг все еще был длинный коридор со множеством дверей, но картинка становилась все более и более расплывчатой.

– Симон! Скажи что-нибудь!

Мир напоминал театральную сцену, когда над ней поднимается занавес и раздвигаются кулисы. Только сейчас занавес состоял из густого тумана. И этот туман понемногу рассеивался…

83

…Симон стоял на кухне перед пустой кастрюлей. Он посмотрел в раковину, где лежал вымытый пучок салата. В руке он держал свою работу по математике, которой так гордился. «Лучшая работа в классе! Поздравляю»! – написал учитель чуть ниже оценки. Эту надпись он обязательно хотел показать маме. А потом съесть большую порцию горячих равиоли – и порадоваться, что сегодня такой удачный день.

Из кабинета доносился голос матери. Она разговаривала по телефону. Вероятно, это был важный звонок, раз он оторвал ее от приготовления обеда.

– Нет, я не стану этого делать!

Мама была вне себя. Симон слышал ее голос – он звучал так, только когда она сильно злилась. Резко, крикливо и в то же время удрученно. Потом она обычно выходила на балкон выкурить сигарету. После чего сразу спешила в ванную и долго чистила зубы. «Не говори отцу», – мимоходом бросала она Симону.

Мальчик понимал, что отцу действительно лучше не знать, что мама тайно покуривала: папа не выносил курения. «Курение – это медленное самоубийство», – говорил он. Но сейчас мама не курила. Она стояла посреди кабинета и кипела от злости.

– Нет, нет и еще раз нет! А теперь послушайте меня, вы, мерзкая шлюха! Да, да, я говорю – шлюха!

Это было неприличное слово, которое никому говорить не следовало. Но мама произнесла его дважды, и во второй раз – с явным нажимом. Удивленный, Симон двинулся по коридору к кабинету. Дверь была полуоткрыта, и в щель он увидел маму, стоящую около стола. Ее лицо раскраснелось, будто она несколько часов провела на солнце. Но раскраснелось оно не от солнца, а от охватившей ее ярости.

– Мне плевать на это! – прорычала она в трубку. – Вы разрушили мою семью!

И тут она заметила Симона. На ее лице отобразились одновременно злость, страх и грусть.

– Мама, – произнес Симон, не зная, что сказать.

Мать, подскочив к двери, захлопнула ее у него перед носом.

– Мама! – крикнул Симон, яростно давя на ручку. Она не имела права от него запираться. Он должен был знать, что стряслось. С ней. С ним. С их семьей.

Он услышал, как с другой стороны двери поворачивается ключ. И, сколько он ни стучал и ни дергал ручку, мама ему не открыла. Из-да двери до него доносились рыдания и постоянно повторяемое слово: «Разрушили, разрушили, разрушили…»

84

– Симон? Симон! Симо-о-о-он!

Он встряхнулся, и ему стало ясно, что все только что увиденное – лишь воспоминание. В действительности он стоит в коридоре отеля перед дверью с номером девятнадцать, из-за которой проникает ужасный смрад. Каро провела рукой перед его лицом. В ее глазах стояли страх и тревога.

– Симон, господи, что случилось?

– Ах… Каро, извини. Мне жаль.

– Что с тобой?

– Не знаю. Как глупо…

– Ты должен наконец позвонить в полицию! – воскликнула она. – Время идет!

Симон испуганно взглянул на свой мобильник. С момента его звонка прошло двенадцать минут. Хеннинг мог появиться в любое мгновение. Он уронил стамеску на пол и стал копаться в телефонной книжке своего мобильника. Наконец он нашел номер отдела полиции, который занес в телефон перед поездкой. Подстраховаться не помешает, подумал он. В результате он чуть не пропустил установленное время.

Симон набрал номер и ждал ответа. Голова у него кружилась. Ничего не происходило. Он всмотрелся в экран дисплея и увидел два слова, от которых его сердце замерло. НЕТ СЕТИ.

– Вот дерьмо! Здесь нет сети!

– Что?! – крикнула Каро. – Попытайся еще раз!

– Да хоть головой о стену бейся!

Он вытянул вперед руку с телефоном и медленно двинулся по коридору. Надпись не исчезла.

– Сделай же что-нибудь! – торопила Каро.

Но ничего не помогало. Они дошли почти до лестницы, однако сигнал не появился и брусочек на дисплее не вспыхнул. Симон быстро осмотрелся, проклиная про себя все на свете. Отель, эта старая развалюха, готов был вот-вот разрушиться, однако стены были толстенными и не пропускали сигнал сотовой связи.

– Симон, скорее!

Каро была близка к истерике. Симон и сам чувствовал, как его охватывает страх. Что теперь делать? Снова выйти из здания? «Зачем ходить далеко, если выход рядом?» Голос его отца. Это была его присказка, которую папа часто употреблял. «Эта поговорка тебе поможет, – произнес голос в его голове. – Осмотрись вокруг получше, и ты увидишь, что старик Гете был прав со своей поговоркой».

Симон снова огляделся. Он понял, что его подсознание разговаривает с ним отцовским голосом.

– Проклятье, только не это! – пробормотал он, но понял, что другой возможности нет.

– Что ты делаешь?

От волнения Каро переступала с ноги на ногу, будто исполняла какой-то боязливый танец.

– Звоню, – прошипел он сквозь стиснутые зубы. И вернулся к комнате номер семнадцать.

Крысы его не заметили. Они были слишком поглощены пожиранием своей добычи. Симон посмотрел на отсутствующие полоски жалюзи и сделал глубокий вдох. Потом шагнул в комнату, где крысы все еще рыскали в поисках остатков чипсов.

Шаг за шагом он приближался к окну, не спуская глаз с телефона. Через все его поры выступил пот. С пола доносилось мерзкое попискивание и возня крыс. Симон надеялся, что не наступит случайно на одну из них. Возможно, они оставят его в покое. Наконец он достиг окна, и на дисплее загорелся сигнал приема. Есть! Три деления!

Симон нажал на выбранный номер и услышал монотонный зуммер. Никогда этот звук не вызывал в нем такой радости, как в это мгновение. Затем раздался мужской голос, попросивший его назвать себя. Симон сказал полицейскому, что ему нужно срочно поговорить с комиссаром Штарком.

– По какому вопросу? – спросил полицейский.

– Это я скажу комиссару лично, – ответил Симон. Он чувствовал, что крысы снуют у его ног.

С ужасом он заметил, что одна из серых тварей заинтересовалась его шнурками. Он с отвращением отпихнул крысу ногой, но три другие уже карабкались по его кроссовкам. Затем Симон увидел нечто, напугавшее его куда больше. В вечернем тумане к отелю приближались по дороге два огонька. Фары автомобиля. Хеннинг!

– Если ты не скажешь мне, о чем речь, я не смогу соединить тебя с комиссаром, мальчик.

– Речь идет об убийстве!

Несколько секунд на другом конце провода царило молчание. Симон снова наступил на крысу. Казалось, грызунов становится все больше и они ведут себя все более нагло. «Пожалуйста, не давай им тебя укусить! – услышал он голос матери. – Крысы могут передавать опасные заболевания!»

– Убийство? – переспросил полицейский. – Ты, вероятно, шутишь, мальчик. Это наказуемо…

– Проклятье, неужели похоже, что я шучу?! – рявкнул Симон в трубку. – Позовите комиссара Штарка! Сейчас же!

Машина почти подъехала. Симон хорошо различал ее силуэт. Он был почти уверен. Да, это та самая машина, которую он видел в грозовую ночь! Это был автомобиль Хеннинга. Сейчас, в наступающей темноте, он смог вспомнить четко.

– Хорошо, одну минутку, – сказал полицейский. – Я свяжу тебя с главным комиссаром Штарком.

В трубке зазвучала механическая мелодия. Что-то царапнуло ногу Симона, и он подпрыгнул. Одна из крыс попыталась вскарабкаться вверх по его ноге. Лапки грызуна казались резиновыми, а острые когти царапали кожу. Он в ужасе затопал обеими ногами, будто отбивая чечетку.

В трубке раздался щелчок. Сердце Симона подскочило от радости, когда он услышал голос комиссара.

– Штарк слушает.

– Комиссар Штарк, это Симон Штроде. Вы должны как можно скорее приехать в лесной отель. Пожалуйста, это очень срочно!

– Симон, что происходит?

Машина Хеннинга остановилась у ограды. Симон видел свой привязанный велосипед в свете фар. Затем свет погас, и дверца водителя отворилась.

– Я знаю, где спрятан труп Леони, – сказал Симон приглушенным голосом.

Он снова наступил на крысу, собравшуюся влезть на его ногу, и взглянул на Каро, стоявшую в дверях. Она дрожала от страха и волнения. Прижав руки ко рту, девочка с ужасом смотрела на крыс. Симон быстро кивнул ей и на секунду прижал телефон к груди.

– Каро! Эй!

Она посмотрела на него. В ее глазах застыл панический ужас. Видимо, Каро испытывала сильнейший страх перед крысами, чего Симон в ней не подозревал.

– Спрячься скорее! – скомандовал он. – Он вот-вот будет здесь.

Он снова прижал мобильник к уху, наблюдая, как Каро скрылась в коридоре.

– …Ты еще там? – послышался из трубки голос Штарка.

– Пожалуйста, приезжайте, – прошептал Симон. – Я должен заканчивать разговор.

– Подожди! Ты точно уверен? Ты действительно знаешь, где пропавшая девочка?

– Да, проклятье, да! Леони здесь, и она мертва! Пожалуйста, приезжайте быстрее!

Симон понизил голос до шепота, потому что Хеннинг уже подошел к отелю. Симон слышал звяканье его ключей. В его голове возник безумный вопрос: какого цвета ключ от отеля? Зеленый, оранжевый, желтый или, может, синий? Все цвета возможны, кроме красного, потому что красный ключ – от лодочного домика.

– Где ты сейчас, мальчик? – спросил Штарк.

– На втором этаже. Действуйте скорее! Убийца Леони только что сюда приехал.

85

Майк держал Мелину за руку и плакал. Это были слезы облегчения. Мелина глядела на него со слабой улыбкой. Лицо было опухшим, один глаз покраснел, однако это нисколечко не портило ее улыбку. В тех местах на коже, куда недавно присоединялись трубки, теперь белели полоски пластыря. У нее останется небольшой шрам на голове, но разве это важно? Важно то, что теперь она может самостоятельно дышать. Что, несмотря на все пессимистичные прогнозы, она выжила. И даже заговорила. Первое, что она произнесла, было его имя.

– Майк.

Ее веки дрогнули, и до него донеслось слабое «устала». Потом ее веки снова сомкнулись. Он взглянул на мониторы около кровати, на которых отражалась равномерная кривая кардиограммы. Все в порядке, он не должен больше беспокоиться.

– Хорошо, поспи немного, – сказал он мягко и погладил ее руку.

Затем дверь палаты открылась, и в нее заглянул доктор Мейра. Увидев, что Мелина снова спит, он кивком вызвал Майка в коридор.

Майк встал, его колени хрустнули. Он просидел здесь в неподвижности почти с самого утра. Тело онемело и с трудом подчинялось ему. Ласково похлопав Мелину по руке, он вышел из палаты.

– Случаются дни, когда моя профессия доставляет мне особенное удовольствие, – сказал доктор Мейра, когда Майк закрыл за собой дверь. – Сегодня как раз такой день. У вашей подруги сильная воля к жизни.

– Значит, она пережила кризис?

Доктор кивнул:

– Разумеется, потребуется еще время, пока она полностью оправится, но шансы очень хорошие. Есть вероятность, что она полностью восстановится от последствий травм.

– Это все благодаря вам, доктор. – Майк протянул врачу руку. – Я вам очень благодарен!

– Не стоит, – возразил доктор. – Это ведь моя профессия. И в случае вашей подруги большую роль сыграла удача. Судя по тому, как она выглядела вначале, финал мог быть печальным.

Майк посмотрел на дверь палаты, на которой была приклеена табличка с именем Мелины. Его глаза снова наполнились слезами, и он постарался поскорее их вытереть, прежде чем Мейра заметит.

– Она вспомнит?

– О чем? О том, что с ней случилось? Майк кивнул. Доктор пожал плечами:

– Кто знает… Возможно. Но может быть и такое, что она ничего не вспомнит.

– Какова вероятность, что она вспомнит? – спросил Майк. – Имею в виду, не сразу, но, может, потом? Сможет ли она вспомнить, кто на нее напал?

Мейра снова сделал извиняющийся жест:

– Мне жаль, господин Штроде, но я действительно не могу вам этого сказать. Велика вероятность, что у нее останутся провалы в памяти. При подобных травмах нередко бывает частичная амнезия.

– Амнезия? – Майк нервно потер подбородок, отросшая щетина издала скребущий звук. – Но о том, что предшествовало травме, она сможет вспомнить? Или нет?

– Она знает, кто вы, и помнит ваше имя, – сказал Мейра с улыбкой. – Это хороший знак. Дайте ей немного времени прийти в себя. Можно сказать, она проделала долгий путь.

За ними открылась входная дверь, и к ним поспешно направился мужчина в темном блейзере. Майк коротко вздохнул. Это был комиссар.

– Здравствуйте, господин Штарк, – сказал он. – Что на этот раз?

Штарк стоял перед ним с неподвижным лицом.

– Я приехал, чтобы забрать вас, господин Штроде.

– Ах, вот как? За что теперь?

– Мне только что звонил ваш брат.

Майк удивленно поднял брови:

– Симон? Чего он хотел?

– Однажды он ко мне уже приходил, – сказал комиссар, глядя на Майка с тем же непроницаемым выражением лица. – Судя по всему, он хочет отвести от вас подозрения. Он говорит, что знает преступника. Кроме того, утверждает, что ему известна судьба пропавшей девочки. Он утверждает, что обнаружил ее труп. И сейчас готов изобличить преступника. Но, мне кажется, мы оба знаем обо всем этом чуть больше, не правда ли, господин Штроде?

Майк замер на месте.

86

После того как Каро пропала из виду, Симон начал осторожно пробираться в конец коридора. В этот момент он услышал, как открывается входная дверь. Она издала громкий скрип, отразившийся эхом от высоких стен отеля.

Шаги Хеннинга медленно приближались. Вскоре под ними заскрипели ступеньки деревянной лестницы. Симон еще раз бросил взгляд на свой телефон и убедился, что диктофон включен. Он собирался записать признание Хеннинга или хотя бы неопровержимые доказательства его преступления, чтобы передать полиции. Он быстро сунул мобильник в задний карман шортов, чтобы Хеннинг не сразу его заметил, и взял стамеску двумя руками.

– Симон! – услышал он голос Хеннинга. Тотчас его ослепил свет фонарика с площадки лестницы. – Ах, вот ты где!

– Вы знали, где меня искать, – сказал Симон.

Хеннинг опустил фонарик к полу и подошел к мальчику.

– Я услышал твои шаги наверху, – сказал он. И испуганно замер, увидев проскользнувшую мимо его ног крысу.

Учитель быстро встряхнулся и посмотрел на комнату с номером семнадцать.

– Мрачноватое место ты выбрал, однако, для своего спектакля.

– Это вовсе не спектакль, – парировал Симон. – И вы это знаете лучше, чем кто-либо.

Хеннинг кивнул. Потом он вздохнул, как будто нес на плечах тяжелый груз.

– Да, ты прав. Моя большая ошибка, что я тебя недооценил. Но давай оставим эти глупые игры и выложим карты на стол, идет?

– Идет, – сказал Симон, вспомнив о предупреждении Каро.

«Пока ты прислушиваешься к своему разуму и чувствам, с тобой ничего не случится. Но если ты предоставишь ему свободу действий, он тебя сожрет».

– Знаешь, Симон, мы оба допустили ошибку. И ты, и я.

Хеннинг прислонился к стене и посветил фонариком на провод, протянутый по всей длине коридора.

– Я избрал к тебе неправильный подход, и… и ты сразу записал меня в свои враги. Я должен был с бóльшим уважением отнестись к твоим чувствам и страхам, не пытаясь изображать веселье. Ты был подавлен внезапной смертью родителей, а тут приходит этакий дуралей, как я, и начинает говорить, что прогулка на лодке позволит тебе все забыть. Это было непрофессионально с моей стороны.

Симон стоял неподвижно около номера девятнадцать. Смрад, доносящийся из-за двери, не поддавался описанию. Но Симон не позволил своему лицу измениться и лишь покрепче прижал к себе стамеску. Она вселяла в него уверенность. Инструмент принадлежал его деду и лежал в подвале вместе с остальными. И это хоть немного, но утешало. Все равно что его дед был сейчас где-то рядом и готов был его поддержать.

– Ты чувствовал себя отвергнутым, правда? – продолжал Хеннинг. – Все люди казались тебе равнодушными. Никто не хотел оставить тебя у себя – ни твоя тетя, ни твой брат. Они послали тебя в интернат, куда тебе совсем не хотелось. В какой-то мере этот интернат олицетворяю для тебя я. Поэтому ты меня ненавидишь и считаешь убийцей. Я для тебя – воплощение всего наихудшего, всего, что бесит тебя и что ты хочешь забыть. Разве не так?

Симон понимал, что Хеннинг заговаривает ему зубы. Это была его обычная манера. Отсутствовала только улыбка с рекламы зубной пасты.

– Вы меня не собьете с толку, господин Хеннинг. Что бы вы мне ни говорили. Главное – я знаю, что вы сделали.

– Но ты не можешь ничего доказать, мальчик. У тебя против меня нет никаких улик. Разве ты этого до сих пор не понял?

– Ах так?!

Симон переложил стамеску в правую руку и изготовился для удара. Левой рукой он вытащил из кармана цепочку Мелины и поднял высоко, чтобы Хеннинг мог ее разглядеть.

– А как насчет этого? Узнаете вы эту вещь?

Хеннинг направил свет фонарика на цепочку. Он заметил качающуюся подвеску в виде сердечка, и по его взгляду было понятно, что он узнал безделушку.

– Откуда у тебя это?

Симон ощутил триумф, увидев лицо Хеннинга. Казалось, у учителя пол уходит из-под ног. Он больше не походил на мистера Очарование.

– Это лежало в вашей машине. Под передним пассажирским сиденьем. Вы думали, что уничтожили все следы, однако цепочку Мелины вы проглядели.

– В моей машине? Ты нашел это в моей машине?

– Да, в вашей машине. В той самой, которую я видел ночью, когда напали на Мелину. Она села к вам в машину! И там она потеряла эту цепочку. Вероятно, когда отбивалась от вас?

– Что? – Хеннинг смотрел на него, тряся головой. – Да это же…

– Вы примеривались, готовились? Поэтому вы постоянно проезжали мимо нашего дома? Вы ведь давно не ездили в старый лодочный домик, потому что недавно получили новый в Фаленберге? Думаю, вы выслеживали Мелину, чтобы выбрать подходящий момент. В ту ночь вы попытались воспользоваться ее бедственным положением, да? Вы хотели отговорить ее ехать с Майком в Гейдельберг? Что же сделала Мелина? Она оказала сопротивление?

Черты лица Хеннинга словно расплылись. Можно было подумать, на него выплеснули ведро воды.

– Да, я был при этом. – Симон несколько раз кивнул, чтобы подчеркнуть свои слова. – Я видел вас и Мелину своими собственными глазами.

– Ах ты маленький засранец! – в ярости воскликнул Хеннинг. – Ты городишь несусветную чушь! И когда, бог мой, ты мог обыскать мою машину? Я ведь всегда…

Он запнулся на середине фразы и остался стоять с полуоткрытым ртом.

– Ключи! – выдохнул он. – Так это ты… ты стащил ключи! Я-то думал, что потерял их. А ты… Но когда ты успел побывать в моей машине? Мы ведь все время были вместе.

Симон сглотнул. Он мог наблюдать, как кусочки головоломки постепенно складываются в голове Хеннинга. И это была довольно простая головоломка – она состояла всего из двух частей.

– Кто тебе помогал? – спросил Хеннинг и сделал шаг к нему.

– Стойте, где стоите!

Симон засунул цепочку Мелины снова в карман и поднял стамеску двумя руками для удара.

– Я хочу знать, черт возьми, кто тебе помогал! – рявкнул Хеннинг. – Скажи, наконец.

– Я позвонил в полицию, – сообщил Симон, отклоняясь чуть-чуть в сторону, так как Хеннинг приблизился еще на шаг. – Полицейские будут здесь с минуты на минуту.

– Кто был вторым?! – Казалось, Хеннинг его не слышит. – Твой брат в этом тоже замешан? Ну, скажи, в конце концов!

Симону казалось, сердце его вот-вот выскочит из грудной клетки. Хеннинг стоял всего в нескольких сантиметрах от него, но Симон не решался нанести удар. Какая-то внутренняя сила его удерживала.

– Не приближайтесь, или я…

Он еще не договорил, как Хеннинг сделал рывок вперед и крепко схватил его. Это произошло так быстро, что Симон не успел отреагировать.

– Ничего ты не сделаешь, – прошипел Хеннинг.

Он сжал запястья Симона так сильно, что подростку казалось, будто на него надели наручники. Против спортсмена, который каждую свободную минуту использовал для тренировки, у слабака вроде Симона не было шансов.

– Где он?! – крикнул Хеннинг. – Где твой брат?

Тут Симона охватила паника. В глазах Хеннинга горела неукротимая ярость, и он вцепился в Симона так крепко, что чуть не сломал ему руку. Учитель потерял над собой контроль. У него «слетели предохранители», как сказал бы Майк. Он вышел из себя точно так же, как накануне в лодочном сарае. Но сейчас Хеннинг не будет сдерживаться – он разделается с Симоном! Как разделался до этого с Леони и чуть не разделался с Мелиной.

Симон крутанулся вокруг своей оси, попытавшись вырваться, но противник изо всей силы придавил его к стене.

– Скажи, кто тебя покрывает, или, клянусь, ты пожалеешь!

Симон не нашел ничего лучшего, как позвать Каро.

– На помощь! – крикнул он. – Этот сумасшедший меня сейчас убьет!

Одну-две секунды Хеннинг раздраженно оглядывался по сторонам. Затем он выпустил руки Симона. Тот рванул на себя дверь комнаты номер девятнадцать и ворвался туда. Симон вскрикнул, споткнувшись, и упал навзничь. Грохнула о плиты стамеска. В этот момент дверь позади захлопнулась, и наступила темнота – хоть глаз выколи. Симон вскочил на ноги и побежал к двери. В темноте он на что-то натыкался, как слепой. Он искал выключатель. Тут послышалось звяканье ключей: Хеннинг запер его.

– Выпустите меня! – Симон рычал и колотил в дверь. – Полиция сейчас приедет, выпустите меня, или вам не поздоровится!

«Браво, – звучал насмешливый голос Леннарда в его голове. – Превосходная идея. Сейчас он испугается и откроет дверь. Может быть, он даже извинится перед тобой». Это было глупо, но…

Ему и за тысячу лет с этой дверью не справиться. Он снова осмотрелся по сторонам, но не увидел ничего, кроме темноты. Стамеска должна лежать где-то поблизости. Но где? Симон вытащил из заднего кармана брюк телефон, но тот не подавал признаков жизни. Во время его падения телефон разбился. Симон быстро опустился на колени и пошарил по плитам. Вдруг он услышал быстрые шаги. Открылась одна дверь, за ней другая, потом еще одна. Хеннинг обыскивает комнаты!

– Каро!

Симон снова вскочил и рванулся к двери.

– Беги, Каро! – крикнул он. – Спрячься в надежном месте!

Он слышал, как кто-то быстро спускается по ступенькам на ресепшен. Потом наступила тишина. Симон был один, от жуткой вони он почти сходил с ума. Где-то поблизости, под плитами пола, лежал полуразложившийся труп убитой девушки. А убийца гнался за Каро.

87

Он полз в темноте на четвереньках, ощупывая пол. Где же эта проклятая стамеска? Куда она запропастилась? В полной темноте гостиничный номер казался огромным. Похожим на пустую бальную залу. Симон ощущал запах пыли, его задевала паутина, он наступал на какие-то шарики – вероятно, на крысиный помет.

Он по-прежнему задыхался, а глаза горели от едкого воздуха. Отвратительная вонь и мерзость, до которой он нечаянно дотрагивался, вызывали у него тошноту. Еще неприятнее была мысль, что где-то в нескольких шагах лежит разлагающийся труп, отделенный от мальчика всего лишь тонкими половицами.

Хотя Симон находился в полной темноте, способность рассуждать и видеть вернулась к нему – об этом он читал в книгах. Сейчас он испытывал это на собственном опыте. Но вместо обычных предметов, которые он увидел бы на свету, ему чудились какие-то ужасные вещи.

Паническая тревога шептала ему, что он в комнате не один. Кто-то поблизости, в темноте, следит за ним. С усмешкой этот кто-то наблюдает, как Симон, подобно слепому кроту, елозит по полу в поисках упавшей стамески. Он видел Леони, глядящую на него из-под пола безжизненными остекленевшими глазами. От этой ужасной картины Симон едва не лишился рассудка. Прочь, прочь, скорее прочь отсюда!

Внезапно его пальцы наткнулись на что-то холодное, твердое, металлическое. Есть! Наконец-то он держал в руках оброненную стамеску. Он вскочил на ноги и на ощупь побрел к двери. В коридоре по-прежнему царила тишина. Он попытался не думать о Каро, но не получалось. Она сумела сбежать, твердил он себе. Каро была шустрой, ловкой и умела мгновенно исчезать. Наверняка она смогла ускользнуть от рук Хеннинга и уже направлялась на велосипеде в город. Он очень на это надеялся!

Симон попытался взломать дверь с помощью стамески, просунув ее в щель. Но железо постоянно соскальзывало. Он делал одну попытку за другой, но все безуспешно. Результатом стали лишь несколько царапин на гладкой поверхности двери. Если бы он мог что-то разглядеть! Он отбросил стамеску и всем телом навалился на дверь, хоть и понимал, что это бесполезно. Чтобы действовать подобным образом, нужно обладать более мощной комплекцией. Кашляя от натуги, он рассеянно смотрел в темноту перед собой. Вокруг царил запах смерти – Симону казалось, он проникает во все его поры.

Вдруг до него донеслись какие-то звуки. Шаги на лестнице. Шли по меньшей мере два человека. Возможно, даже трое. Полиция! Наконец-то! Симон отбросил пинком стамеску и начал изо всех сил колотить в дверь кулаками. Через пару секунд она открылась.

– Ты в порядке, мальчик?

Симон кивнул, ослепленный внезапным светом. Позади комиссара Штарка стоял второй полицейский, зажимавший рот рукой.

– Труп Леони здесь, – сказал Симон. – Здесь, под половицами.

Он услышал еще чьи-то шаги. Выйдя в коридор, Симон увидел идущего к нему Майка. Он подбежал к старшему брату и крепко обнял его.

– Майк! Как я рад тебя видеть!

Майк замер на месте. Он пристально смотрел на полицейского, отдирающего половицу стамеской Симона.

– Что тут происходит, малыш?

Это прозвучало серьезно и раздраженно. Судя по всему, происходящее стало для Майка настоящим шоком.

– Это был Хеннинг, – пробормотал Симон. – Это Хеннинг напал на Мелину! И он же убил Леони.

Майк смотрел на брата, будто тот говорил на чужом и непонятном ему языке.

– Леони?

– Пропавшую девочку. Он спрятал ее труп вот здесь, в этом номере.

Симон повернулся к Штарку:

– Пожалуйста, вы должны схватить Хеннинга! Он не успел далеко уйти. Он…

– Я знаю, – сказал Штарк и кивнул в конец лестницы.

Симон обернулся и увидел Рихарда Хеннинга, поднимавшегося по ступенькам.

– Что это значит? Что… – Симон растерянно переводил взгляд со Штарка на Хеннинга и обратно.

– Мне жаль, что все так случилось, – сказал ему Хеннинг. – Меня просто понесло. Я не хотел грубо обходиться с тобой. Но ты меня здорово провоцировал.

– Нет! – Симон отчаянно затряс головой. – Так легко вы не отделаетесь!

– Думаю, настало время сказать правду, – произнес Хеннинг.

От внезапного громкого скрежета все вздрогнули. Планка отлетела от пола. Полицейский брезгливо вскрикнул:

– Вот дерьмо!

Служитель порядка закашлялся, зажимая рот рукой. – Что там? – спросил Симон.

– Посмотрите сами. Тут действительно труп. Даже два.

– Два?!

Наморщив лоб, Штарк прошел в комнату. Наклонившись к дыре в полу, он тоже зажал рот и нос. Потом выпрямился и жестом подозвал Симона:

– Иди сюда. Посмотри-ка!

Симон сделал глубокий вдох и собрал все свое мужество. Затем, задержав дыхание, склонился над отверстием в полу. Он чувствовал, что взгляды всех присутствующих направлены на него. Что-то не сходилось. Чей еще труп мог спрятать Хеннинг под половицами?

Подойдя к дыре, Симон зажмурился, словно готовясь, хотя знал, что к такому зрелищу подготовиться невозможно. Наконец он открыл глаза. И не мог поверить тому, что увидел.

– Что за черт… – только и смог он пролепетать, голос отказал ему.

Он хотел спросить, что все это значит, но губы и язык отказывались ему повиноваться. Он смотрел, не отрываясь, на крысиное гнездо под полом. Оно состояло из остатков еды, бумаги и тряпок – вероятно, попавших через канализацию бывшей кухни. Посередине гнезда лежали две дохлые крысы. Они уже сильно разложились, сгнили почти до костей.

Штарк подошел к Симону:

– Ты все еще будешь настаивать, что это Леони?

Медленно, словно черепаха, Симон повернул голову. Он посмотрел на своего брата:

– Ладно, что касается Леони, тут мы просчитались. – Он протянул дрожащую руку, указывая на Хеннинга. – Но что касается Мелины, это сделал он! Я его видел, Майк. Его проклятый черный внедорожник! Мелина села к нему в машину.

– Ты был там, Симон? – спросил Майк. – Ты действительно там был?

– Да, был. – Голос Симона срывался от волнения и замешательства. – Шел страшный ливень, и я на велосипеде случайно наткнулся на сломанную ветку, лежавшую поперек дороги. Поднявшись, увидел Мелину. Она стояла около какой-то машины. Машина остановилась на дороге между деревьями. Затем Мелина села в эту машину.

– Почему же мы не нашли на дороге следов шин? – спросил Штарк.

Симон бросил на него сердитый взгляд:

– Откуда мне знать? Я говорю только о том, что видел. Штарк, второй полицейский, Майк и Хеннинг смотрели на него особенным взглядом, который Симон ненавидел. Что-то снова пошло наперекосяк. Они ему не верили.

– Когда машина таких размеров останавливается на грунтовой дороге, размытой дождем, отпечатки шин непременно остаются, – сказал Штарк, подчеркнув слово «непременно». – Конечно, если это не машина-призрак, – добавил он с иронией. – Машина, которой на самом деле не было.

– Вы думаете, я лгу?! – крикнул Симон. – Что я все это себе напридумывал? Но это не так. У меня есть доказательство. Смотрите!

Он вытащил из кармана ножную цепочку Мелины и показал всем присутствующим. Когда Майк увидел цепочку, он вырвал ее из руки брата.

– Мы нашли ее в машине Хеннинга.

– Мы? – переспросил Штарк.

Симон кивнул:

– Да, Каро и я. Это моя подруга.

– А как ее фамилия?

Симон некоторое время думал. Он вспомнил, что Каро никогда не называла ему своей фамилии. Не было нужды – она была просто Каро, этого ему вполне хватало.

– Фамилию ее я не знаю, – сказал Симон. – Она живет в школьном интернате.

– А как она выглядит? – спросил Хеннинг.

– Вы сами должны это знать. Вы однажды катались с ней на лодке.

– Опиши ее, – потребовал Майк. Он глядел на брата сурово.

– Хорошо. Она ростом чуть ниже меня, носит черные шмотки, у нее угольно-черные волосы и довольно бледное лицо.

– У нас нет такой ученицы, – сказал Хеннинг, вопросительно взглянув на Штарка и Майка. – У нас нет ни одной ученицы по имени Каро.

– Возможно, ее имя Карола или Каролина… – предположил Симон.

– Нет, Симон, – возразил Хеннинг твердо. – Сейчас среди учениц нет девочки, которую ты описываешь. Иначе бы я ее знал.

– Но это же ерунда! – воскликнул Симон. – Каро точно учится в вашей школе!

Майк взял его за руку и притянул к себе:

– Ты это серьезно, малыш?

– Разумеется, она моя подруга, – заверил его Симон. – Последние дни мы были неразлучны. Это она нашла цепочку в машине Хеннинга. Каро знает, что он собой представляет.

– Вот это уже любопытно, – вмешался Хеннинг. – И что же, по мнению твоей подруги, я из себя представляю?

– Ничтожество, ловелас, охотник за юбками. Это еще мой дедушка говорил. Каро никогда бы не стала мне врать.

Едва он произнес эти слова, как услышал, что кто-то поднимается вверх по лестнице. Это были легкие, осторожные шаги. Каро выступила из темноты. На ней были черные шорты, голубая куртка с капюшоном и поношенные кроссовки с черепами. Она светилась своей фирменной улыбкой.

– Наконец-то! – воскликнул Симон и торжествующе взглянул на мужчин. – Вот вам Каро собственной персоной. А теперь пусть господин учитель повторит, что Каро не учится у них в школе.

Четверо мужчин уставились на лестницу. Хеннинг со вздохом опустил голову.

– Что случилось? – спросил Симон с улыбкой. – У вас что, язык отсох?

На этот раз Майк взял его за плечи и крепко обнял.

– Малыш, – произнес он тихо и испуганно. – Там никого нет.

– Что? – Рассерженный, Симон взглянул на Каро, а затем перевел взгляд на Майка. – Ты меня за дурака принимаешь, что ли? Да вот же она!

Майк поднял голову и грустно взглянул на брата. В его глазах промелькнуло выражение, будто он о чем-то догадался, а Симон еще нет.

– Нет, малыш, – сказал старший брат тихо. – Там никто не стоит. Разве ты не помнишь, кто такая Каро?

Симон отвернулся и постарался высвободиться. Но Майк по-прежнему крепко держал его за плечи.

– Каро была твоей подругой, это правда. Но это было очень-очень давно. Ты был еще маленький. Она была дочерью нашего соседа. Помнишь, писатель с этой серой кошкой, к которой ты так привязался? Ты помнишь?

– Что за чушь ты несешь?! – бросил Симон, и вдруг по его щекам побежали слезы. – Она же здесь, вот! Я ее вижу!

– Она умерла, малыш. Много лет тому назад. У нее был неизлечимый рак кожи. Неужели ты не помнишь?

– Нет, – пробормотал Симон. – Нет, это неправда! Он снова взглянул на Каро. Она грустно улыбнулась ему и пожала плечами. Затем снова отступила на шаг в темноту – и исчезла. Симон вырвался из рук Майка и бросился к лестнице. Он кричал, звал ее по имени, кто-то рядом окликал его, но это было не важно. Важна была только Каро. Он должен ее найти! Она не имеет права уходить без него. Ведь они принадлежат друг другу.

Вдруг пол ушел у него из-под ног. Он снова услышал вскрик, и в этот раз свой собственный. Симон провалился в пустоту и тоже растворился в темноте.

88

Он снова находился на заднем сиденье автомобиля. Это была вторая половина дня субботы, когда они ехали на день рождения Тилии. Поездка стала настоящим адом. Родители постоянно ссорились. Накануне мама заперлась в кабинете и проплакала там не меньше часа. После этого мир уже не мог стать прежним. Как только они выехали, Симон ввинтил в уши наушники и на предельной громкости стал слушать «Кросси Роуд» и «Слипнот», пытаясь забыть об окружающем мире.

Время от времени он смотрел в боковое окно. Краем глаза он видел, что родители ругались, яростно жестикулируя. Мальчик был рад, что не слышит ругани. Он не выносил скандалов! Ему достаточно было знать, что у его отца роман с молодой коллегой по работе. У его отца! Симон не мог в это поверить. Такого просто быть не могло. Вероятно, произошло какое-то недоразумение.

«Вы разрушили мою семью!»

Едва машина выехала за черту города, наушники перестали работать – эта дешевка тут же накрылась. Видимо, они были рассчитаны на Кэти Перри, Рианну или Майли Сайрус, а он хотел слушать тяжелый рок – единственное, что помогало заглушить ругань.

Мальчик склонил голову набок, прижав правое ухо к плечу. В левом ухе «Слипнот» заливался на тему умерших воспоминаний. Боже, когда же они наконец доедут? Когда они приедут к Тилии, родители будут держаться вместе. Они будут делать вид, будто их семейная жизнь в полном порядке. Они вели бы себя так, даже если бы их дом сгорел дотла. В такие моменты Симон отчаянно желал, чтобы все действительно так и было, как они стараются изобразить. А может, и правда – если сильно чего-то хотеть, это непременно сбудется? Если бы он мог составить своих родителей вместе, как детали пазла! Вот было бы прикольно! Он много раз делал это в своей фантазии, но ни разу ему не удалось воплотить своих идеальных родителей в реальном мире.

От неудобной позы у него затекла шея. Он хотел выпрямиться. Но ничего не хотел слышать! В этот момент они свернули с главной дороги. Это был не тот путь, которым они обычно ездили к Тилии. Как правило, они ехали по скоростному шоссе Фаленберга, но сейчас оно было закрыто из-за аварии – Симон услышал об этом по радио. Однако голос диктора доходил до него с трудом. Рассерженный голос матери заглушал радио.

– Так дальше не пойдет! – кричала она папе. – Я сыта по горло ее звонками! С меня довольно, слышишь? Мне теперь на все наплевать!

– Проклятье, да выслушай же меня! – кричал ей в ответ Ларс Штроде. – Я порвал с ней и объясню ей еще раз, чтобы она оставила нас в покое. Я знаю, что допустил большую ошибку, и сожалею об этом. Ты слышишь? Я очень сожалею! Что мне еще сделать? Встать перед тобой на колени?

– Нет, не нужно вставать на колени. – Тон матери был спокойным, но таким жестким, что у Симона кровь застыла в жилах. – Вчера я звонила адвокату. Я подаю на развод, Ларс.

Папа смотрел на нее с испугом. Но ужас Симона был куда больше. Он потеряет своих родителей. Они разведутся, и все изменится. Тогда их семья действительно будет разрушена. Его жизнь разлетится на осколки. Которые никому не склеить. Но этого не должно произойти! Все должно остаться так, как есть. Иначе теряешь всякую уверенность. Падаешь в бездонную черную дыру. Уж кому это знать, как не ему.

Он уже терял близких. Бабушку и дедушку, которые значили для него очень много. Каро, подружку, с которой он с двух лет играл в песочнице. Прежде всего Каро – она была для него чем-то особым. Но Каро внезапно заболела, и ее положили в больницу. Милая черноволосая медсестра в смешных кроссовках с черепами подарила им настольную игру, и они иногда играли. Каро сказала, что когда выздоровеет и вырастет, то станет похожа на эту сестру. «Настоящая женщина, и такая прикольная!» – сказала она тогда.

Но через пару дней Каро не стало. Симон был слишком мал, чтобы понять истинный смысл слов «она ушла от нас». Он подумал, что Каро уехала куда-нибудь отдыхать, «в лучшее место». «В лучший мир», как выразился папа. Позднее Симон понял, что оттуда никогда не возвращаются. В этом «лучшем мире» остаются навсегда. И это значит, что ему больше никогда не увидеть Каро. Она была единственным другом, который у него когда-либо был. То, что она девочка, Симона не волновало. Она понимала и принимала его таким, какой он был, и это было для него главное.

Потом Майк ушел из дому. Еще один кусок его мира откололся. А теперь вот еще и родители… Они хотят развестись. Не бывать этому!

– Ты это серьезно? – спросил Ларс Штроде.

Мама разразилась мрачным смехом:

– Серьезно ли я? Я должна была решиться на этот шаг гораздо раньше. Этот кризис между нами длится уже черт знает сколько времени. Твоя шлюха стала лишь последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.

В этот момент Симону пришло в голову, что было бы неплохо, если бы они все вместе отправились в «лучший мир». Там он снова увидит Каро и бабушку с дедушкой. Все будет так, как должно быть. Навечно.

Он отложил мобильник. Когда машина сделала резкий поворот, свернув на лесную дорогу, он рванулся вперед. Схватил голову отца и закрыл ему ладонями глаза. Тут же мир превратился в смесь крика, осколков и пламени. Но Симон не попал в «лучший мир». Там оказались только его родители. А он этого избежал…

89

…Мелина. Он слышал, как она спорит с Майком, и знал, что речь идет о нем. Позднее его вырвал из сна звук запускаемого двигателя мотороллера. Симон быстро оделся и вышел из дому. Он должен поговорить с Мелиной.

Возможно, есть другое решение? Может, им не обязательно переезжать, они могли остаться здесь? Здесь, с ним. Жили бы маленькой дружной семьей. Дружной и счастливой. Наверняка Мелина могла получить образование и здесь, в Фаленберге. Майк тоже нашел бы для себя занятие по душе. Ей не обязательно изучать в институте психологию. Психологи говорят много глупостей, а им кажется, будто они вещают истину в последней инстанции. Это Симон знал точно.

В последнее время он имел дело со многими психологами и психиатрами. Все они, включая доктора Форстнера, изображают из себя всезнаек, которым кажется, будто они способны объяснить в жизни все. Такие, как доктор Грюнберг, живут в своем иллюзорном мире, подгоняя под него реальность. Сумасшедшие!

Выбежав из дома, он понял, что нагнать Мелину ему будет трудно. Красный огонек ее мотороллера быстро удалялся в направлении Фаленберга. В страшной спешке он схватил маунтинбайк и погнался за ней. Скорее всего, ему ее не догнать, но нужно хотя бы попытаться! Он должен спасти свое будущее! Как безумный, Симон мчался сквозь ночь. Его не остановил даже разразившийся ураган с дождем и обламывающим ветки деревьев ветром.

Мальчик уже было подумал, что Мелина ускользнула от него, как вдруг заметил красные сигнальные огни. Симон понял, почему Мелина вынуждена была остановиться, – огромная ветка перегородила дорогу. А Мелине силенок бы не хватило, чтобы, перетащив мотороллер через канаву, снова выкатить его на дорогу. Она попыталась оттащить ветку, но и ту девушке не удалось сдвинуть с места.

Когда Симон подошел и предложил ей помощь, Мелина изумилась. Она сняла шлем и посмотрела на него так, будто желала воочию убедиться, что это на самом деле он, Симон.

– Ты как здесь оказался? Почему ты не дома? Разве ты не знаешь, как опасно ездить в грозу?

Тогда он объяснил ей, почему бросился вслед за ней в эту грозовую ночь. Он хотел объяснить, что Мелина не должна уезжать и что они с Майком должны остаться здесь. Здесь, с ним. Потому что Майк нужен ему. А если ей так уж важно перебраться в Гейдельберг, пусть едет одна.

– Послушай, – сказала Мелина, – а ты часом не сбрендил? Тебе не приходило в голову, что другие люди тоже имеют право на свою собственную жизнь? Майк не в ответе за тебя только потому, что он твой брат. То, что у тебя свои особые проблемы, еще не означает, что и ты сам – нечто особое. Ты обязан уважать других, а не предъявлять им претензии и выдвигать требования.

Она бросила ему в лицо еще пару резких фраз, и Симон понял, что уговорить ее не удастся. Она спит и видит этот Гейдельберг. Она хочет получить высшее образование и начать новую жизнь. Она. Она. Она. Везде и всюду только она! А Майк ее послушается. Брат в нее втюрился и сделает все, что она захочет. Пока есть на свете Мелина, Майк – единственный, кто остался у Симона, – потерян.

– А теперь проваливай! – крикнула Мелина сквозь шум ветра. – Быстро домой!

Домой. В этот момент у него больше не было дома. Внезапно внутри Симона что-то взорвалось. Будто в голове выключили свет. Полная темень и пустота. Ни мыслей, ни чувств – ничего.

Когда он снова пришел в себя, он лежал в канаве, весь перемазанный в грязи. Симон сбросил мерзкую жабу, что ползла по его футболке. Футболка была вся в крови. Но это была не его кровь. Когда он выкарабкивался из канавы, то вдруг заметил, что держит что-то в руках. Это была цепочка с красным сердечком. Символ неувядающей любви Майка. Мелине она больше не нужна. Девушка лежала неподалеку, в нескольких метрах от канавы. А рядом с ней толстый сук грушевого дерева, которым Симон избил ее.

Вверху по дороге проехала машина. Из-за грозы водитель снизил темп. Симон затаился и подождал, пока автомобиль минует его. Это был черный автомобиль. Рихард Хеннинг ездил на черной машине. Большой внедорожник, как нельзя лучше подходивший личности своего хозяина. Заместителя директора школы Симон не выносил. Как бы дружески и по-отечески внимательно ни старался Хеннинг с ним обходиться, он оставался для Симона лишь тюремным надзирателем, – а в этой тюрьме Симону суждено было стать изгоем.

Симон был уверен, что этот Хеннинг способен на все. И сознание Симона Штроде быстро переформатировало реальность, выставив события в совершенно ином свете.

90

Из «Вестника Фаленберга» от 21 августа:

Много дней продолжались масштабные поиски шестнадцатилетней Леони Х. из Фаленберга. Отец отвез Леони в кино, куда она собиралась пойти с друзьями. Он ожидал дочь после сеанса у кинотеатра (что подтверждали многие прохожие), однако Леони не появилась. До вчерашнего дня полиция предполагала, что девушка стала жертвой похищения или насилия. Ряд признаков указывал на это.

К настоящему времени выяснено, что Леони только имитировала преступление. Как стало известно из хорошо информированных источников, девушка хотела «отомстить родителям за их эгоизм», когда они запланировали переезд в другую землю Германии, не учитывая ее интересы. Леони не хотела расставаться со своим школьным окружением и друзьями.

До Берлина Леони добралась автостопом. Известно, что некоторое время она скрывалась в подлежащем сносу лесном отеле «Семь елей». Два дня спустя она вынуждена была покинуть отель из-за неожиданно появившегося там «молодого человека, который неадекватно вел себя». Он угрожал девушке двумя отломанными ножками стула. Еще с определенностью не выяснено, идет ли речь в данном случае о 16-летнем Симоне Ш., который неделю назад был помещен в психиатрическую клинику в Фаленберге. Это случилось после того, как он напал на 19-летнюю девушку на велосипедной дорожке и нанес ей тяжкие телесные повреждения (об этом мы сообщали ранее).

Как сказал комиссар криминальной полиции Рутгер Штарк, Леони сейчас находится дома у родителей. Они пообещали вновь обдумать свои планы.

91

Пятница, 20 ноября

Когда сестра Марион впустила нового посетителя в вестибюль клиники детской и юношеской психиатрии, она радостно улыбнулась.

– Господин Штроде, – сказала она ему в коридоре, – как хорошо, что вы снова к нам заглянули.

Майк заставил себя улыбнуться в ответ, хотя ему было не до улыбок.

– Как дела с моим братом?

Полная медсестра с седыми кудряшками сделала грустную мину:

– К сожалению, пока все без изменений. Он почти не ест, сидит на одном месте и не разговаривает. И так изо дня в день.

– Изменили ли назначенные ему лекарства? Доктор Форстнер говорил, что после этого Симону должно стать лучше.

Сестра сделала пухлой рукой разочарованный жест:

– Медикаменты сменили уже неделю назад. Пока без видимого результата. Но в некоторых случаях требуется терпение. Доктор Форстнер вам уже говорил. Симон сможет выкарабкаться, если найдет в себе силы бороться с депрессией. На все нужно время.

Майк вздохнул. Его терпение было уже на исходе. Симон пролежал в клинике три месяца. Майк надеялся, что младший брат придет в себя до того, как они с Мелиной уедут в Гейдельберг. Он хотел бы провести с ним некоторое время.

– А что с его ногой? Когда он сможет бегать?

– Тут я могу вас успокоить, – сказала сестра и снова улыбнулась. – Скоро спицы удалят. Перелом сросся. У вашего брата добросовестный ангел-хранитель! При падении с такой лестницы он запросто мог сломать себе шею.

«Этому ангелу-хранителю следовало бы вмешаться гораздо раньше, – подумал Майк. – Это избавило бы всех от моря страданий». Эту мысль он оставил при себе.

Майк передал сестре пластиковый пакет:

– Это его любимая еда. Раньше он обожал горячие равиоли с острым соусом.

Сестра Марион взяла пакет и настороженно заглянула внутрь:

– Такую еду, конечно, к рациональному питанию отнести трудно, однако мы попытаемся. Он должен начать есть. Иначе мы его потеряем. Вы хотите увидеться с Симоном?

– Он в зале для посещений?

Сестра кивнула:

– Да, как обычно.

– Тогда я сам сориентируюсь, – успокоил медсестру Майк. – Спасибо.

И направился в конец коридора. Перед тем как открыть дверь, он сделал глубокий вдох.

92

Комната для свиданий с родственниками была светлой и просторной. Через большое окно проникал сероватый свет ноябрьского дня. За окном в тумане виднелся больничный парк. Возникало чувство, будто смотришь через стекло на какой-то другой мир. Дети и подростки группами сидели за большими светлыми столами. Они что-то мастерили, играли в настольные игры, рисовали или разговаривали.

Только Симон сидел обособленно за столом у окна. Покачиваясь на инвалидном кресле, он с отсутствующим видом уставился на стену, где были вывешены рисунки других пациентов. Одни были абстрактными, на других можно было различить цветочный луг, море, дома, группы улыбающихся человечков, которые держались за руки.

Майк подошел к младшему брату. Вдруг его тронула за рукав светловолосая девочка.

– О, привет, Джессика! – поздоровался Майк. – Ты снова что-то нарисовала?

– Нет. Я немного посидела с Симоном.

– Это очень мило с твоей стороны.

Она склонила голову, выпятив нижнюю губу, словно семилетняя девочка, – хотя лет ей было в два раза больше.

– Но Симон не здесь. Здесь они оставили только его тело.

– Кто такие «они»? – удивленно спросил Майк. – О ком ты говоришь?

Джессика взглянула на него так, будто он спросил глупость.

– Разве ты не знаешь, где сейчас твой брат?

Майк отрицательно покачал головой, чего, вероятно, девочка от него ожидала.

– Нет. Скажи мне.

– Он в лесу. Это всем здесь известно. Волки забрали его.

Затем она отошла к книжной полке, не удостоив Майка взглядом, будто никакого разговора между ними не было. Майк опустился на стул рядом с Симоном.

– Привет, малыш, – сказал он, взяв Симона за руку. – Как сегодня с акциями? Все на зеленом поле? Я передал вашей толстушке сестре равиоли для тебя. Сегодня ведь пятница. Ты всегда любил равиоли.

Симон никак на это не отреагировал. Он искоса взглянул на брата, но, скорее всего, это был чисто рефлекторный жест.

– Мелина просила передать тебе привет. – Майк пытался говорить в легкой и веселой манере, что ему с трудом удавалось. – С ней уже все хорошо. Она снова мной командует! У нее постоянно возникают идеи насчет нашей новой квартиры и многого другого.

Майк вынужден был сглотнуть и незаметно вытер краешек глаза.

– Похоже, малыш, я где-то простыл… Твоя тетка тоже передает привет. Тебе надо как следует есть. Когда ты вернешься, Тилия будет каждый день печь для тебя пирог. Поверь, она слов на ветер не бросает! И нам еще придется укреплять пол, чтобы ты, растолстев, не провалился…

Майк расплакался – тут он не мог с собой совладать. И говорить тоже не мог. Вытерев рукавом слезы, он снова взглянул на брата. Что творится у него в голове? Где Симон сейчас? Майк от всего сердца желал, чтобы он был не в лесу. И чтобы волки не унесли его. Он желал ему быть там, где он счастлив. И тут случилось маленькое чудо. Симон улыбнулся.

93

– Какой прекрасный летний день сегодня, – сказал Ларс Штроде, садясь за обеденный стол. – На улице просто роскошная погода, и я закрыл бюро пораньше. Мы все сегодня будем бездельничать и пойдем купаться. Как вам такое предложение?

– Было бы замечательно, – сказал Симон. – Да ведь, мама?

– Сначала я бы хотела купить новый купальник, – сказала Мария Штроде, ставя на стол дымящуюся кастрюлю. – Но, если большинство хочет купаться сегодня, я пойду за компанию. А как ты, Каро?

– Разумеется, я тоже пойду, – сказала Каро и засмеялась. – Без меня Симону не найти берег.

– Очень смешно. Мне что, придется еще раз объяснять тебе теорему Пифагора?

– Отстань, зануда!

Она пихнула Симона локтем в бок, он толкнул ее в ответ. С наигранным недовольством Мария Штроде подняла указательный палец:

– Дети, прошу вас, только не за столом. Равиоли остывают! Симон, ты не передашь мне салат?

Только Симон собрался передать маме чашку с салатом, как в кухню вошел еще один гость.

– Тук-тук! – крикнул Майк. – Я пришел вовремя или вы уже все подчистили?

– Ты здесь у себя дома, – приветливо ответила Мария Штроде, – и еда для тебя всегда найдется.

– Приятно слышать!

Майк опустился на стул рядом с Симоном и взял его за руку.

– Привет, малыш. Как сегодня с акциями? Все на зеленом поле?

Симон поднял вверх большой палец:

– Разумеется, все на зеленом! И так будет всегда.

– Конечно, братишка, – сказал Майк и засмеялся. – Так будет всегда. Не так ли, Каро?

Она кивнула, одарив Симона своей фирменной улыбкой:

– Я ведь тебе говорила: в фантазиях все возможно. Симон удовлетворенно оглядел собравшихся за столом. На лице его расцвела улыбка.