Книга: Право быть



Право быть

Часть первая ТУМАН, СЛЕПЯЩИЙ ДУШИ

Умение уходить - одна из тех жизненно необходимых наук, которые мне было бы небесполезно начать постигать давным-давно. Еще с той минуты, как услышал нечто подобное от тетушки Тилли. Но снежинки мгновений настоящего продолжают таять на ладони вечности, пора прилежного ученичества закончилась, уступив место то азартной, то мучительно скучной чехарде проб и ошибок, а кладовая знаний по-прежнему полупуста. Хотя многие мудрецы считают более правильным говорить: «наполовину полна». Уговаривая свое беспокойное сердце или обманывая остальных страждущих истины? Они не знают причины и не желают знать, безмятежно несведущие. А вот я никак не могу рискнуть и поверить в самого себя. Наверное, потому что всякий раз, гордо поднимая взгляд в ожидании заслуженной награды, вижу, как венец победителя возлагается на новое, но отнюдь не мое чело.

Кто- то возразит: разве так сложно научиться время от времени закрывать за собой двери? Несложно. Ведь есть всего три условия, которые нужно соблюсти, чтобы считаться мастером этого дела.

Выбрать шаг.

Пуховая поступь эльфийских разведчиков и тяжелый марш панцирной пехоты оставляют слишком разные следы и на пыльной дороге, и в чужих сердцах. Призрак невесомых прикосновений способен рассеяться на следующем же выдохе, глубокие шрамы могут остаться навсегда.

Выбрать время.

Нырнуть в утренний туман, обернуться плащом полдневного марева, растаять в вечерних сумерках или стать дуновением ветра в беззвездной ночи? При свете дня уходят уверен

ные, под утро - нерешительные, на закате - жестокие, ночью… Ночь. Воровское время. Впрочем, иная кража стоит того, чтобы прослыть вором. Выбрать цель.

Желаешь оставить о себе долгую память или знать вернее верного, что твое имя не вспомнят даже под страшными пытками? Легко устроить и то, и другое. Несколько слов, произнесенных или оставшихся за замком сомкнутых губ, помогут тебе надежнее любого оружия, но сначала должно решить, кем хочешь прослыть, героем или убийцей. Самое забавное, что второе часто оказывается полезнее первого во много раз. Ну а тот, кто не желает ни отнимать жизнь, ни дарить беспочвенную надежду, становится…

Беглецом. Как я.

«Ты так часто убегаешь, что должен был бы уже привыкнуть к собственной трусости»,- ворчливо заметила Мантия.

Часто? Пожалуй. Особенно в последнее время. Хотя то, как я уходил из дома, и выглядит настоящим бегством, таковым в полной мере оно не являлось. Мне просто нужно было остаться одному на несколько часов или несколько дней, но даже столь ничтожное стремление не увенчалось успехом. А вот поспешное удаление моего бренного тела из пределов Са-энны более чем подходит под обидное определение. Только сие было не просто «бегство», а «бегство паническое». Но тем труднее признаваться в собственном страхе, пусть и самому близкому существу во всем мире.

Хотя я и в самом деле привык убегать. И вовсе не жалуюсь на обстоятельства.

«А чем же ты тогда занимаешься?»

Хм… Назвать самое точное определение моего состояния? «Это будет предпочтительнее всего прочего». Хорошо бы еще ухитриться найти нужные слова… Что со мной происходит?

Негодую. Злюсь. Ненавижу. Чувствую, что мне нужно либо в яростном бешенстве сыпать проклятиями, либо рыдать горючими слезами, нужно во что бы то ни стало сорваться в бездну какой-нибудь из страстей, предаться телом и душой или гибельному восторгу, или всепожирающему горю. Чувствую, и все же… Не могу сделать ровным счетом ничего, потому что между мной и зарницами желанных пожаров жизни про-

легла пустота. Полоска безжизненной и бесстрастной растерянности.

Так что же я делаю?

Недоумеваю.

«Позволишь узнать причину?»

В невинном вопросе Мантии явственно послышалось странно настойчивое приглашение к откровенности. Настойчивое до непристойного нетерпения. Так случается, если ноток моих мыслей оказывается слишком расплывчатым для ее понимания. Осталось выяснить, почему невозможность узнать, какие такие раздумья занимают мое сознание уже несколько часов кряду, мучает мою вечную спутницу.

Итак, что виновато в твоем волнении больше, материнская забота или женское любопытство?

«Не разделяй неделимое».

Советуешь или угрожаешь?

«Приказываю. Такой вариант тебя устроит?»

Хочешь поехидничать? Пожалуйста. Только делай это в своей собственной компании.

«Моя единственно возможная компания - ты».

Если в ход не пущены хорошо известные тебе иглы.

«Бррр. Это запрещенный удар!»

Знаю.

«Так ничего и не скажешь?»

Уффф. Скажу. Сейчас. Потому что устать можно не только от крика, но и от молчания.

Набрать полную грудь воздуха и задержать дыхание. Ненадолго, лишь до того мгновения, как свежестью наполнится каждая капелька крови. Выдохнуть, стараясь избавить горло от последних песчинок робости… Все, можно начинать.

Сегодня я понял, что больше не нужен этому миру,

Мантия выдержала скептическую пауну.

«Объяснись».

Неужели тебе не ясно?

«Твое мнение? Вполне. Но мне любопытно знать, из чего

оно родилось…».

Из событий последних дней.

«А что у нас было намедни? Я уже и запамятовала. Освежишь память старушке? Я имел ввиду дни, проведенные в Саэнне.

«Этом душном муравейнике? Я так и знала, так и знала… Ты перегрелся. Нельзя было столько времени находиться на солнце!»

Опоздала со своим предположением: прошедшей зимой Ксо утверждал, что я выморозил мозги. Если он прав, перегреваться было уже нечему, поэтому не причитай понапрасну.

«Пусть так. Выморозил, выжег… В сущности, особой разницы нет. Но у любого сумасшествия есть повод, и я хочу знать, что стало таковым для твоего…».

Маллет

«И?»

Это повод.

Мантия задумчиво расправила крылья.

«Милый, хотя и угрюмый мальчик. Но ты не провинциальная девица, чтобы сходить по нему с ума».

Если пользоваться твоими словами, я сошел с ума не «по нему», а по его способностям.

«Фью! Ты можешь делать все то же самое, что и он, разве что за небольшим исключением».

Небольшим?

Едва не задыхаюсь от удивления.

Огромным! Он может созидать. Да, с оговорками. Да, используя чужие заклинания. Но он может создавать нечто новое, нечто свое. И, самое обидное, он способен разрушать магические построения, не уничтожая основ.

«По- твоему, это завидная участь?»

Это то, чего я никогда не смогу узнать на собственном опыте! Разве малая причина для зависти? «Пожалуй, достаточная…».

Она согласилась с моим горестным воплем так неожиданно равнодушно, едва ли не позевывая, что отчаяние мигом переродилось в возмущение.

Зачем Эна свела меня с ним?

«Уверен, что в вашей встрече виноваты именно шаловливые ручки Пресветлой Владычицы?»

А чьи же еще? Она может обвинять хоть весь мир, но без ее ведома под тремя лунами не происходит ни единого события.

«Хорошо, не станем спорить. Допустим, все так и было. А теперь позволь задать главный вопрос: зачем?»

Если бы я знал! Впрочем, могу предположить, что она заботилась о запасном выходе на то время, когда меня…

«Не станет?…- Мантия задумчиво вздохнула. Что ж, вполне разумно. В самом деле, для того чтобы быть уверенным в достижении цели, нужно предусмотреть хотя бы два самостоятельных и независимых пути к ней…».

С появлением Маллета мое присутствие в мире становится необязательным, а если задуматься, то и вовсе… Ненужным.

«Не забывай, что он, как и ты, существо единственное и неповторимое, по крайней мере пока».

Его дар может перейти к его детям, в отличие от… Он будет унаследован. Обязательно будет.

«Согласна. Но когда это случится? В первом поколении? Но втором? В десятом? Мир может и не успеть дождаться».

Сейчас у него полно времени, а потом…

Я ведь тоже могу не дождаться того урочного часа, когда по-настоящему понадоблюсь. Просто умру однажды от старости и станусь пребывать в дреме небытия, пока кто-нибудь из драконов не окажется настолько сумасшедшим или отчаявшимся, чтобы решиться на воскрешение Разрушителя. Но уже не меня, а кого-то другого. Может быть, во сто крат лучшего, чем я, вот только…

Мне то будет все равно. нет, мне уже все равно. «Ясно. Ты все-гаки подхватил эту мерзкую хворь, и когда только успел…». Какую еще хворь?

«Самую человеческую из всех возможных. Ревность. Впрочем, стоило ли ожидать иного, если с людьми ты проводишь намного больше времени, нежели с представителями других, более достойных общения рас».

Хочешь сказать, я ревную? Кого? К кому?

«А вот это хороший вопрос. С очень простым ответом., как и полагается всему истинно хорошему».

Она удовлетворенно замолчала, словно смакуя гениальность собственных умозаключении, и так увлеклась избранным занятием, что я вынужден был снова повторить свой вопрос, на ceй раз гораздо спокойнее и много заинтересованнее:

Так кого и к кому я ревную?

«Ревнуешь мир Ревнуешь к миру».

Такое возможно?

«Конечно. Возможно вообще все». Не говори загадками!

«В Маллете ты увидел своего соперника в борьбе за любовь мира. Сначала тебе было даже радостно сознавать, что кто-то еще может выполнять твою грязную работу, но потом… О, потом тебя настиг неподдельный страх! Как же так, подумалось тебе, на том игровом поле, где ты безраздельно властвовал все это время, появился новый игрок, а это означает, что придется делиться».

Чем? Я никогда не желал власти. Я бежал от нее, открещивался, отказывался, отбивался. Разве нет? Я могу отдать ее целиком, лишь бы кто-то согласился принять сей сомнительный подарок.

«При чем тут власть? На свете есть более заманчивые сокровища,- хихикнула Мантия.- Ты желал любви. Ты видел, как Нити любят ласку чутких пальцев Маллета, а сам вспоминал, с каким надрывным стоном они встречают твои прикосновения, и теперь, когда каждая из Нитей перестала быть для тебя безымянной частью Гобелена, обретя лик одного из тех, кого ты знаешь с самого детства, ты…».

Хватит!

«Больно?»

Она спросила не только без тени ехидства или насмешки, но и без намека на сострадание: так могло бы разговаривать существо, знающее о жизни лишь по чужим, противоречащим друг другу рассказам, а потому сопоставляющее в одной и той же фразе все возможные значения. Все сразу.

Да. Больно, фрэлл меня подери!

Наверное, подобные чувства испытывает старый муж молодой жены, украдкой подглядев, как его возлюбленная наслаждается негой чужих объятий. Меня Нити принимают с покорностью жертвы, Маллета - с азартом и нетерпением. И если раньше я мог мечтать и надеяться на чудо, то теперь понимаю: иного, нежели страх в чужом взгляде, мне не дано.

Но мы с Мантией всегда подходим к решению проблем разными путями: я - лирическим, она - практическим.

«Одного не могу понять… Ты уверяешь меня и себя, что не хочешь причинять вред драконам, так почему же не принимаешь существование Расплетателя как подарок? Как награду за долгое ожидание? Почему, вместо того чтобы начать наслаж-

даться жизнью, ты надулся, как мышь на крупу? Мир намекнул, что Разрушитель может быть свободен. Разве это не замечательно?»

Эй, эй, подожди! Я не успеваю столь же быстро забежать вперед и посмотреть на препятствие с другой стороны. Свобода?

«Самая что ни на есть. Полная и безграничная. Ты можешь идти куда захочешь, делать все, что только заблагорассудится, и не думать ни о капризах богов, ни о причудах магии…».

Примириться с отставкой? Положим, я смогу это сделать. Но о чем же тогда мне думать? С того самого дня, как мне стало известно мое предназначение, мои мысли ни минуты не были…

«Свободными»,- тоном, отрицающим возможность возражений, закончила мою фразу Мантия.

Наверное. Но и сейчас, после того, что ты сказала… Я не могу поверить. Не получается.

«Вспомни, ты же думал о пустоте, верно? Пустоте, отгораживающей чувства?»

Хочешь сказать…

«Именно. Просто ты впервые увидел свободу без груды масок, вот и не признал».

Вытоптанное поле, на котором не растет ни единой травинки? Ты это называешь свободой?

«Будущее, девственное и прекрасное в своей непредсказуемости, вот что такое свобода. Владычица отпустила тебя».

Отпустила…

Прогнала. Дала пинка под зад, но постаралась сделать это за чужой счет, а не лично. Неужели ей что-то мешало появиться самой и сказать, глядя мне в глаза: можешь быть свободен, парень, нашлась игрушка тебе на замену. Конечно, я бы обиженно потребовал объяснений или, напротив, начал выторговывать более выгодные условия моего «освобождения», но…

Точно! Именно поэтому Эна и не пришла. Разве верховная богиня мира обязана перед кем-то оправдываться или кому-то уступать? Только добрая воля и желание побаловаться могли заставить девчонку встретиться со мной. Девчонку… Как я мог забыть? Она же ко всему прочему еще и ребенок, а дети имеют обыкновение бросать и забывать навсегда даже самые люби-

мые игрушки. Значит, нужно радоваться, что еще легко отделался.

Почему же мне кажется, что я потерял больше, чем приобрел?

«Потому что до этого момента ты не владел ничем, кроме навязанного извне долга. Зато теперь… Теперь двери твоей кладовой открыты для новых сокровищ!»

Предлагаешь ограбить кого-нибудь?

«Не надо понимать все слова так прямолинейно,- притворно смутилась Мантия.- Хотя, если учесть, насколько легковесен твой кошелек, ограбление могло бы помочь нам быстрее всех прочих способов обзавестись деньгами».

Да, с монетами дело обстоит печально. Можно даже сказать, горестно и прискорбно. Но моих сбережений хватит на переправу через реку, и, надеюсь, все прошлые заботы согласятся остаться на покинутом берегу.

На пристани было пусто. Ни один желающий путешествовать не топтался по дощатому настилу в ожидании посадки, да и сам паром отсутствовал в пределах досягаемости, только седоусый мужчина степенно раскуривал длинную трубку, добавляя во влажную свежесть речного воздуха горьковатую нотку дыма.

- Подскажите, почтенный, *когда паром отправится на тот берег?

На меня посмотрели с некоторым сомнением, словно решая, стоит ли снисходить до разговора, но ответили:

- Когда вернется к этому.

- Не сомневаюсь, что иного способа не существует, и все же точный час отплытия известен?

Работник, а может быть, и хозяин паромного хозяйства выпустил из трубки несколько пегих колечек, то ли нарочно выдерживая паузу, то ли от природы обладая таким завидным качеством, как обстоятельность.

Я ожидал услышать что угодно, но то, что долетело до моего слуха, разбило в пух и прах все тщательно выстроенные планы совершить последний побег от себя самого:

- Полдень третьего дня.

- Но… Ведь еще даже не стемнело. Паром вполне успел бы вернуться и…

Вместо ответа седоусый правой рукой указал на реку примерно в миле выше переправы. Сначала я решил, что таким образом мне советуют отправиться на другой берег вплавь, раз уж тороплюсь, но при более внимательном рассмотрении стала заметна полоска тумана, медленно ползущего по поверхности воды вместе с течением, разве что немногим медленнее.

- Это всего лишь туман.

- Через час, не позже, он доберется до Элл-Тэйна, и вы сами все увидите. Но как бы то ни было, до полудня третьего дня ни одна лодка не спустится на воду, даже если гребцу пообещают целую сотню «орлов».

Меня так и подмывало спросить: «А две сотни помогут?» - но раз уж мой собеседник упомянул именно такую сумму, стало быть, для него она была достаточной, чтобы совершить любое безрассудство, кроме… Переправы через туман.

Вот ведь детские страхи! Неужели паромщик боится сбиться с курса? Здесь ведь не так уж и далеко.

«Ты часто переправлялся через реки?…»

Достаточно. Э-э-э… Если честно… Ну, раз или два точно было. Это имеет значение?

Мантия злорадно усмехнулась.

«А ты никогда не замечал, что речные суда ходят только между пристанями, расположенными на одном и том же берегу? А если и доставляют людей на другой берег, то пересаживая в лодки, нарочно с этой целью пришедшие за ними?»

Разве на одном и том же?

«И не иначе».

Но… В самом деле так? Не помню. Не обращал внимания. «А зря».

Ладно, хватит надо мной издеваться! Я, если вспомнить, чаще бывал в землях, где и рек-то днем с огнем не найти, так что все тонкости водных переправ никак не могу знать.

«А все и не нужно. Довольно одной-единственной: река не любит пересечений».

Река или водяники, позволь уточнить?

Мантия игриво качнула крыльями.

«Признаешь право любить и ненавидеть только за тем, кто кажется тебе живым существом?»

Ну- у-у… Такой ход вещей мне было бы проще всего понять. «Простота кроется вовсе не во внешней видимости, а во

внутреннем содержании. Напомни мне, из чего состоит Гобелен?»

Из плоти драконов.

«И сия плоть имеет способность не только пребывать в состоянии неодушевленном, сиречь природном, но и уплотняться, обращаясь в руководимую духом материю. Заметь, руководимую, а не наделенную… Впрочем, не буду забивать тебе голову: довольно и тех знаний, что в ней уже имеются. Если говорить кратко, дракон может пребывать одновременно в двух проявлениях».



Разве только двух? А как же тогда…

«Не обликах, а проявлениях, не путай! Это разные вещи. Облик - наносное, то, что могут увидеть глаза, проявление же, хотя и является изменением видимого пространства, в точности соответствует выражаемой сути. Пока обстоятельства того не требуют, дракон уделяет свое внимание всей плоти, от первой ниточки до последней, а когда становится необходимым присутствие основной части сознания в определенном месте, появляется то, что ты обычно и видишь. Нити сгущаются, сплетаются между собой, выпускают ворсинки, уплотняя пространство. Только и всего»-.

Но тогда выходит, что дракон может перемещаться по миру мгновенно?

«В пределах границ своей плоти - да. Собственно, он и так всегда находится в каждой точке отведенных ему мировых пределов. Заходя же на чужую территорию… Все зависит от настроения хозяина по отношению к гостю. Но, как правило, препятствий друг другу никто не чинит».

Чтобы не отрезать себе самому возможность странствовать по всему миру. Звучит несколько трусливо и мелочно, но вполне понятно.

«Договоренности не нужны только там, где ты одинок. А если в одном и том же месте появляются хотя бы двое, приходится или воевать, или заключать перемирие».

О, эту истину я уже хорошо выучил на собственном опыте! Потому и сбежал из Саэнны, а еще немногим раньше из дома. Двое на одной пяди пространства. Двое, между которыми невозможен мир, потому что война уже начата, стало быть, кто-то победит, а кто-то обязательно будет побежден…

Но при чем здесь река?

«Любая водная гладь - часть мира, а значит, и часть драконьей плоти, согласен? И каждой струе воды подарена частичка сознания, пусть крохотная и незаметная на первый взгляд, но, собираясь в ручьи, а потом и в реки, вода обретает собственный разум».

Как горы, пустыни, поля, леса и все прочее. Почему же именно с водой связано столько страхов и странных обычаев?

«Не только с ней, но с ней больше прочих, ведь она ни на миг не останавливает свое движение, что означает: за водой трудновато уследить даже дракону. А чем обычно занимаются дети, сбежавшие из-под присмотра родителей? Действуют в меру своего понимания поведения взрослых. Копируют их».

По- твоему, получается, что водяник и река -то же самое, что…

«Два проявления дракона. Конечно, подделка не отличается виртуозностью, но основные свои качества сохраняет».

Значит, обитатели реки и она сама - единое целое, и, когда я веду беседу с кем-то из водяных существ, я разговариваю все же с рекой?

«Именно так. Но, собственно, не это знание было целью моего объяснения. Главное, что ты должен усвоить: вода обладает своим собственным сознанием, пусть и неполноценным. По-своему она умеет и любить, и ненавидеть. А еще она умеет бояться».

Это звучит совсем уж диковинно!

«Отнюдь. Любую связь между берегами река воспринимает как покушение на ее жизнь и свободу».

А как же мосты? Их строят в великом множестве, и…

«И каждую весну, когда сходит лед, река стремится избавиться от каменных или деревянных оков на своем теле».

Хорошо, с мостами все ясно, но лодки, паромы, корабли - чем они угрожают воде?

«Тем же самым, соединением двух берегов. Вода очень хорошо запоминает, какое судно и откуда отправилось в плавание».

Подожди… Так вот почему многие стараются выходить из лодки прямо в воду? А я считал это всего лишь нетерпением, к примеру желанием поскорее оказаться на твердой земле.

«Так они обманывают воду. Притворяются, что не пересекали ее».

Но зачем?

«Не хотят навлечь на себя гнев. Вода, знаешь ли, материя памятливая и при первой же подвернувшейся возможности ухитрится отомстить самым жестоким образом. О кораблях, ушедших на дно, я не буду рассказывать, уволь. О смытых в реки деревнях и городах - тоже. Но поверь, их было и будет еще очень много, потому что всегда найдутся люди, забывшие о силе воды или сверх всякой меры уверовавшие в собственную силу».

Я невольно посмотрел на речную пристань, вспоминая все остальные, которые мне приходилось посещать или проходить мимо.

Значит, к одному берегу пристают только его «родные» корабли, а если нужно пересечь полосу воды, они остаются на рейде, вызывая лодки с другого берега… Забавное суеверие. Но что касается парома… Он же сейчас стоит, пришвартованный к тому берегу, верно?

«Конечно нет. Он стоит на якорях, ничем не соединенный с пристанью, а когда наступит время погрузки, будут перекинуты мостки. Строго говоря, паром нарочно после постройки выдерживается несколько лет на плаву над руслом, чтобы река привыкла к нему и перестала страшиться».

Но разве это не вызывает только лишние трудности?

«Это вселяет спокойствие и уверенность в души людей. А за такие дары не грех и потрудиться лишнюю четверть часа».

А народное поверье? Мол, бегущая вода уничтожает магию? Теперь я понимаю, почему водный поток может оказаться непреодолимым препятствием, скажем, для погони, если она достаточно суеверна, но как быть с магическими построениями?

«Точно так же. Ты же сам сказал: бегущая вода. Не стоячая, а именно бегущая. Не лужица или озерцо, а лишь та материя, что находится в движении. Что есть движение? Только не делай детских ошибок и не утверждай, что происходит перенос частей пространства с места на место».

Движение есть колебание Прядей.

«Правильно. А что происходит при колебании?»

Пряди приближаются друг к другу или отдаляются.

«Теперь вспомни главное правило равновесия Гобелена».

ространство всегда стремится сохранять свои свойства в неизменности.

«В том числе свойство накапливать и удерживать Силу».

То есть получается, что как только в область колебания Прядей попадает объект с повышенным содержанием Силы, возникает…

«Взаимодействие, во время которого близрасположенные к объекту Пряди перетягивают на себя часть Силы. В свою очередь их соседки тоже начинают обмен энергиями, и так далее и тому подобное».

Хм. Удивительно просто.

«Не забывай никогда: внутри любого явления все и всегда просто, иначе мир запутался бы сам в себе».

А что насчет тумана? Он-то чем может помешать парому?

«Туман есть осаждение влаги, первоначально поднявшейся с водяной поверхности, но пребывавшей в воздухе достаточное время для того, чтобы утратить связь со своей родиной. Говоря мудреным языком, перенявший свойства иной стихии. Как сам думаешь, когда встречаются чужаки, где безопаснее находиться, между ними или в стороне?»

Можешь не продолжать, я понял. Когда вода висит в воздухе, опасность становится вдвое больше.

Я оглянулся, чтобы посмотреть, насколько белесая полоска приблизилась к пристани, и удивленно присвистнул. Полупрозрачной кисеи больше не было: на городок надвигалась густая серебристо-молочная пелена. Не спорю, зрелище оказалось весьма завораживающим, но смотреть, как очертания деревьев, речных берегов и прибрежных построек растворяются в тумане, было бы не самым разумным времяпровождением. Как только пришелец с реки накроет городок, мои шансы найти ночлег уменьшатся во много раз, поэтому медлить нельзя. Но в какую сторону отправиться?

В Элл- Тэйн я вошел по западной дороге, и, поскольку она на всем протяжении оставалась широкой и проезжей, а самое главное, привела меня прямиком к переправе, стало быть, она же являлась главной городской улицей. Чему учит многолетний опыт? На главных улицах гостевые дома обычно непомерно дороги, зато свободное местечко найдется почти всегда, а на окраинах за постой возьмут втрое или вчетверо меньше, но, как правило, тамошние ночлежки давно заняты более рас-

торопными путешественниками. Итак, дорого и надежно или дешево, но рискованно?

Хотя, если вспомнить дома, мимо которых я проходил… Почти с каждого из них приветливо распахивала свои крылья-ставни руна Тийги, обещающая приют. Что же получается? Этот городок у паромной переправы состоит из одних гостевых домов? Странно. Здешний тракт не самый известный из торговых, так чем же живет Элл-Тэйн?

Пока я раздумывал над особенностями места, в котором очутился, туман успешно добрался до пристани, выполз на берег и лизнул мои сапоги. Все, ждать больше нечего и некогда, нужно действовать, и как можно скорее, а для этого лучше всего подойдет… Паутинка.

Как мне показалось, сознание выскользнуло наружу даже охотнее, чем во все предыдущие мои попытки прощупать окружающее пространство, но я не стал придавать непривычному ощущению особого значения, сосредоточившись на натяжении ниточек. Так, в этом направлении слишком туго, здесь едва тронешь, раздается такой скрип, что зубы сводит, там чуть полегче, но зато вокруг слишком густо… Хм. А это что за мирный островок посреди бурлящей стихии? Наверное, просто чей-то дом, если в нем не ощущается суетливой толпы сознаний временных жильцов. Тихий и спокойный. Застывший? Нет, жизнь теплится. Такой бы меня устроил. Но пустят ли под его крышу незнакомца, пришедшего с улицы, захваченной воинством тумана?

Добравшись до искомой двери, я не поверил глазам: та же Тийги, похожая на распахнутое окно, красовалась на стене рядом со входом. И ни одного постояльца? Должно быть, гостевой дом закрыт, и мне снова не повезло. Но ладонь, ради любопытства толкнувшая дверную створку, встретила ровно то сопротивление, которое требуется петлям, чтобы повернуться под тяжестью деревянного щита: дверь открылась.

…Никого и ничего, вот что мне нужно, вот что меня манит, влечет, притягивает… пустота, великая и безграничная… в нее способно вместиться все что угодно, но выбраться наружу невозможно… пустота… безмолвие и остывающий пепел догоревшего костра…

«И чего же ты ждешь?» - ворчливо поинтересовалась Мантия, как будто зябла от холодных прикосновений тумана.

А мне вовсе не холодно, даже наоборот: кажется, будто под кожей плоть разогрелась больше, чем обычно. Наверное, все это от усталости. Но незримые влажные ладошки так хорошо успокаивают внутренний жар, что хочется оставаться на воздухе как можно дольше, хочется дышать, хочется…

…Почувствовать себя свободным… в молочной пелене не видно ни стен, ни дверей, ни засовов, и можно подумать, что их нет и за пределами тумана… я знаю, что это всего лишь наивная фантазия, но здесь и сейчас она почему-то представляется не глупой и бесполезной, а единственно возможной… отказаться от свободы… войти в дом… снова оказаться в западне границ и рамок, после того как наконец-то почувствовал простор… невозможно…

Предлагаешь войти? Не верю своим ушам! Та, что вечно предупреждает об опасности, кроющейся в каждой тени, готова толкнуть меня в мрачный проем, темной пастью разверзнувшийся перед…

«И вовсе не темный!»

Верно. Из неурочных сумерек, принесенных белой пеленой, выплыл огонек свечи, находящейся в руке мужчины, способного произвести какое угодно впечатление, но только не душегуба. И пусть говорят, что особенно жестокие насильники и убийцы всегда оказываются внешне крайне обаятельными людьми, у вышедшего ко мне навстречу человека в выражении лица присутствовало то, что никогда не было свойственно ни одному злодею. Усталость.

А ведь я тоже еле-еле стою на ногах. Забавно, но так всегда бывает: пока не думаешь об отдыхе, можешь прошагать десятки миль без остановки,, а стоит присесть на придорожный камень передохнуть, и спустя несколько минут понимаешь, что сил не осталось. Ни капельки. К тому же свет свечи и теплое дыхание обитаемого дома так заманчиво уютны…

- Добрых дней и мирных ночей вашему дому! Не откажете путнику в ночлеге?

«Сколько раз можно напоминать: не подсказывай отрицательный ответ самим вопросом!»

Ты так боишься остаться на улице?

«Я пекусь исключительно о твоем благе».

Не бойся. Все будет хорошо. Даже если меня вытолкают

взашей, это произойдет… Как ты там говорила? Девственно и прекрасно в своей непредсказуемости. Мантия фыркнула.

«Вот с «непредсказуемостью» ты попал впросак. Любое здравомыслящее существо скажет тебе, что после такого вопроса не может последовать ничего иного, кроме…».

- В тумане, приползшем с Гнилого озера, грешно отказывать в ночлеге, будь просящий даже распоследним негодяем.

Еще одна местная страшная сказка? Гнилое озеро? Нет, и не уговаривайте, на ночь не хочу узнавать ни малейших подробностей!

Утро оказалось ничуть не уютнее вечера, потому что туман успешно спрятал за собой весь небесный свет, пропустив лишь малую часть солнечных лучей, по всей видимости, больше в издевку, нежели чтобы помочь отличить наступающий день от прошедшей ночи. Но запасливым хозяевам не страшны никакие капризы природы: весь мой путь по коридору второго этажа и лестнице вниз отмечали не слишком ярко, но вполне убедительно горящие огоньки крошечных масляных ламп.

- Не припомню, чтобы в других гостевых домах, где я бывал, так заботились о постояльцах.

Дурацкое начало беседы, но удивление попросилось на волю, и я не счел необходимым сдерживать его неожиданный порыв. Впрочем, хозяин ответил вежливо, с еле заметной ноткой вины в голосе:

- Все услуги будут учтены в сумме оплаты.

Ого. Плохая новость. Представляю, сколько он с меня тогда потребует! Будь здесь несколько постояльцев, плата за свет в переходах наверняка была бы поделена между всеми, а так… Права была Мантия: придется все-таки заняться небогоугодными делами. Например, убить хозяина, вот тогда постой обойдется мне совершенно бесплатно. Впрочем…

…Убить… отнять жизнь… отнять годы… как долго живут люди?., по меркам мира - ничтожные мгновения… вот он был, вот его не стало, но ничего не изменилось… как только об умершем сотрется последняя память, нити Гобелена перестанут колыхаться, вернувшись в изначальное состояние, все ста-

нет прежним, как будто человека и не было на свете… но я дам ему шанс… я слишком устал от принятия решений… надоело…

Попробовать закончить дело миром? Хорошая идея. К тому же не только звонкие монеты могут стать платой.

- Почтенный хозяин, денежные средства, которыми я располагаю, слишком…

- Скудны? - опередил меня собеседник, но даже не дождался утвердительного кивка с моей стороны, торопливо продолжая: - Об этом я и хотел поговорить. Вернее, предложить вам небольшую сделку.

Вот это поворот на всем скаку! Так недолго и из седла вылететь.

- В чем она состоит?

Мужчина посмотрел на меня искоса, словно прикидывая, достоин ли я доверия, и, видимо, результат оказался удовлетворительным, потому что беседа продолжилась:

- Я беру за постой большую плату. Больше, чем во всех прочих гостевых домах города. Но если вы пообещаете молчать о моей уступке, скину с суммы половину.

- Но…

- Две трети.

Похоже даже не на предложение, а на отчаянную просьбу остаться в стенах этого дома.

- Зачем вам это нужно? Не могу поверить, чтобы торговец, продающий ночлег, действовал себе в убыток.

- Не бойтесь, свою выгоду я не упущу.

Понимаю: подробного описания причин, вынуждающих отказываться от большей доли выручки, я из этих уст не услышу. Да и не нужно. Разве меня волнуют чужие беды? Правда, ради соблюдения правил торговли все же следует уточнить:

- А если я не соглашусь и уйду?

- Не стану вас удерживать. Всего лишь возьму полную плату за ночь.

Слово «полную» прозвучало чуточку угрожающе. Или мне только показалось?

Помню, старик Мерави, который, конечно, еще не был стариком во времена нашего знакомства, но мне казался таким же древним, как песок пустыни, предупреждал: никогда не вступай в сделку, если предложение следует только с одной стороны, тем более когда эта сторона не твоя. Принимая чужие

условия целиком и без изменений, ты не заключаешь торговый договор, а попадаешь в кабалу, ведь за любым договором всегда следят, каждый в оба глаза, Карун и Кейран. Именно поэтому в Южном Шеме, где правша Золотой охоты исполняют со всей возможной старательностью, ни одна покупка не может состояться до тех пор, пока продавец и покупатель всласть не поторгуются друг с другом.

Ночь я смогу оплатить, правда, не хотелось бы опустошать кошелек: кто знает, когда мне могут пригодиться монеты? Зато от одной вещицы избавился бы с удовольствием, почти с наслаждением, поскольку свято верю в народную мудрость, утверждающую, что чем раньше убрать ненавистный предмет из поля зрения, тем быстрее память о нем выветрится из сердца.

- Хорошая сделка. И хотя на нее у меня не хватит денег, не беда. Я тоже некогда приобрел дурную привычку торговаться и… У меня есть что вам предложить.

Кладу на хозяйский стол рядом с книгой записи постояльцев яркий сверток.

- Что это такое?

- Накидка. Такие носят на юге. В наших краях южный шелк редок, и ваша жена или дочь, думаю, будут рады обзавестись обновкой, которая по карману не всякому удачливому купцу.

- Предлагаете купить?

…Купить… продать… это целая память… это всего лишь память… пусть убирается на все четыре стороны, а если не захочет уйти по-хорошему, выгнать ее взашей… купить… продать… но тогда останутся монеты, запятнанные новыми воспоминаниями… нет, никакой продажи…



- Взять вместо платы за ночлег. Вернее, за две ночи и три дня, потому что, как только паром вернется, я уйду.

«И все- таки с головой у тебя не очень хорошо… -с нажимом повторила свои опасения Мантия.- За этот отрез шелка ты мог бы купить весь дом целиком».

Сейчас я меньше всего думаю о деньгах, драгоценная. Мне нужно…

«Самоутвердиться, вот что тебе нужно! Думаешь, избавишься от куска ткани - и сразу забудешь все обиды на Саэнну и ее обитателей?»

Ты, как всегда, попала в самый центр мишени! И не просто думаю. Убежден.

Мантия предпочла промолчать, но и в установившейся тишине чувствовалось, насколько моя спутница разочарована.

Хозяин нахмурил русые брови, в которых уже предательски проступала седина, и качнул головой:

- Не смогу купить ваш шелк. У меня не хватит денег.

- Почему купить? Вы не поняли, почтенный. Обменять. Вы даете мне крышу над головой, я даю вам накидку. Ну, может быть, еще попрошу немного еды.

Он растерянно расширил глаза, чтобы тут же подозрительно их сузить:

- Вас кто-то подослал? Чтобы разнюхать, как у меня идут дела?

Эх, ну почему люди вечно любое доброе деяние поначалу принимают за нечто ужасное и смертоносное? Сам не желает признаваться, из-за чего навязывает незнакомцу сомнительную сделку, а когда я высказал в точности такое же по своей сути предложение, заподозрил неладное и вспылил. Впрочем, обстоятельнейший рассказ о происхождении шелковой вещицы и моего к ней отношения не потушил бы огонь настороженности, скорее наоборот.

…Подослал… о, как ты ошибаешься… я не служу никому, я свободен, я наконец-то могу поступать, как мне угодно… я могу размазать по полу тебя и твои обвинения…

Хочешь искренности? Пожалуйста.

- Если бы мне надо было что-то разнюхать, я бы ушел, не дожидаясь утра, потому что хватит и пары часов, чтобы понять: дела ваши не слишком хороши.

Мужчина сжал кулаки, наивно полагая, что длинные рукава рубашки помешают мне заметить ощетинившиеся костяшками кисти натруженных рук.

Мало? Могу добавить.

- В вашем доме нет ни прислуги, ни постояльцев. По меньшей мере половина, а то и все комнаты давно не топлены и не сушены, остов дома того и гляди начнет гнить изнутри. Я еще чего-то не заметил? Может быть. Но и увиденного достаточно. Вы разоряетесь или уже разорены. Угадал?

Он бессильно опустился на стул.

- А ведь вчера, пуская вас, я подумал, и на мгновение эта

мысль принесла мне покой… Я подумал, что вы пришли по наши души и все наконец-то закончится.

- Души?

Из тени дверного проема, ведущего в кухню, выступила невысокая фигурка. Девушка? Скорее девочка. Настороженный взгляд, закушенная губа, тонкие пальчики, вцепившиеся в складки юбки.

- Дочь,- ответил хозяин на не высказанный мной вопрос.

- Значит, вы приняли меня за…

- Убийцу. И поверьте, вчера вечером я впервые закрывал глаза с надеждой.

Потому что не ждал утреннего пробуждения. Что ж, и такое бывает. Но какие обстоятельства могли настолько одурманить разумного с виду человека, чтобы во мне он увидел наемного убийцу? Я почти оскорблен.

- Не хотелось бы расспрашивать, и все же…

Однако разговор пришлось прервать: чья-то ладонь, и, судя по жалобному всхлипу петель, намного сильнее моей, распахнула входную дверь.

Они вошли молча, но вовсе не тихо. Глухой шелест кольчужных колец, прячущихся под форменными кафтанами, стук стальных набоек на каблуках, прерывисто-взволнованное дыхание одного человека и намечающаяся одышка второго, пропитанная приторным запахом чего-то горьковато-гнилостного.

Совсем молодой парень, если свет свечей меня не обманывает, и мужчина постарше, переваливший в жизненном плавании за сорок лет. Бляхи, на цепочках свисающие с правого плеча каждого, жаль, не разобрать, о чем повествует чеканка. Нарочно выставленные напоказ короткие мечи в новеньких ножнах - оружие, нежно любимое обитателями узких улочек и темных тупиков. Если сложить впечатления вместе, получается единственно возможный ответ. Служители закона и порядка? Наверняка. Представители противной стороны предпочитают скрывать признаки своей профессии.

- Доброго дня, капитан! - Хозяин гостевого дома поспешил привстать из-за стола, приветствуя нежданных посетителей.- Желаете получить комнату?

- Комнаты будет мало, ты же знаешь,- одним дыханием произнес старший из вошедших с улицы мужчин, а затем про-

должил громче, но с тем же недобрым холодком в голосе: - Как поживаешь, Тарквен? Все процветаешь?

- Да вот как раз принимаю постояльца.

Хозяин вновь сел на лавку и слегка подрагивающими руками пододвинул книгу записей к себе поближе, одновременно накрывая ею шелковый сверток.

- И где же тебе удалось его отыскать?

Капитан подвигал челюстями, словно что-то пережевывая, и гнилостный запах стал заметно сильнее. Интересно, что за мерзость он жует?

- Мой дом открыт для любого.

- А этот любой знает, сколько ты берешь за постой?

Стражник шагнул вперед, резко повернулся в мою сторону, чуть наклонился вперед, посмотрел на меня снизу вверх и повторил, обращаясь невесть к кому:

- Знает?

. Похоже, меня угораздило попасть в переплет там, где трудно было усмотреть подвох. Противостояние властей и торгового люда - вещь старая, как само время, и нет никакого смысла оказываться между двух огней, но…

…ты думаешь, что меч на поясе равен по своей силе скипетру в руке властителей?., думаешь, что вправе вмешиваться в дела других?., я не принадлежу ни к твоим подчиненным, ни к чьим-либо еще, у меня нет хозяина, и ты им тоже не сможешь стать, сколько бы ни пытался… ты слишком ничтожен и не заслуживаешь даже отпора… ты всего лишь разряженная ярмарочная кукла в шутливом представлении, над которой все смеются… и я посмеюсь…

Я свободен от обязательств и могу поступать так, как мне вздумается. Например, немного пошалить, улыбаясь:

- Мы сошлись в це:н,е.

Капитан, не предполагавший получения ответа, на целый вдох замер, внимательно изучая мое лицо мутно поблескивающим взглядом, потом выпрямился и повернулся ко мне спиной, бормоча:

- Так-так… Постоялец, стало быть? Пусть будет постоялец. Только лучше, Тарквен… Лучше бы его не было. Для тебя так было бы лучше.

- О чем вы говорите? - Хозяин гостевого дома приложил немало усилий, чтобы его голос прозвучал спокойно.

- О чем может говорить стража между собой и с горожанами? Все о том же, все о том же… О законах и тех, кто преступает законы.

Капитан прошелся по приемном залу, грузно опустился на лавку и махнул рукой своему молодому спутнику. Тот кашлянул, прочищая горло, и спросил, старательно выдерживая торжественную паузу чуть ли не после каждого слова:

- Дуве Тарквен, прошедшей ночью вы выходили из дома? Хозяин гостевого дома ответил с запинкой, наверное, предчувствуя в скором будущем нечто неприятное:

- Один раз. Все знают, что, когда приходит туман с Гнилого озера, лучше не гулять по ночам. Я лишь обошел двор и принес вязанку дров.

- Сколько времени вы были вне дома?

- Четверть часа, больше не понадобилось.

Капитан, до этого момента встречавший ответы седобрового Тарквена беззвучными смешками, хмыкнул, поднимаясь на ноги:

- Это верно, больше и не было нужно. Для умелых рук и пары минут хватит. Эх, будь на то моя воля, сидеть бы тебе уже в подвале, ждать приговора…

- Да что такое случилось?!

Человека, стоящего на краю пропасти отчаяния, очень легко заставить сорваться, но чтобы хватило всего нескольких неясных намеков… Или стражник - мастер своего дела, или события, которые происходят в моем присутствии, имеют слишком длинную предысторию, чтобы я мог правильно понимать происходящее.

- Ночью убили человека. Одного из них, тех самых. Ты ведь не любишь скотогонов, а, Тарри? Перерезали горло, да не остановились. Его еще и оскопили. А ведь все знают, за что мужчин так наказывают… Ты ведь знаешь? Знаешь, Тарри?

Хозяин гостевого дома побледнел так сильно, что pi теплый желтый свет свечи не смог справиться с мертвенной белизной, растекшейся по лицу от морщинки к морщинке.

- Я… Я никого не убивал.

- Может, и нет, а может, и да. Все в руках божьих, Тарри.- Капитан встал, поправил перевязь и скучно зевнул: - Собирайся.

- Но…

- Дуве Тарквен, вы сейчас пойдете с нами! - дрожащим от волнения голосом объявил молодой стражник.

Хм. Мне все равно, что натворил или мог натворить этот человек. Мне все равно, грешник он или праведник. Но фрэлл подери… Если его арестуют, я останусь без крыши на ближайшие дни!

- И часто в Элл-Тэйне люди умирают таким странным образом?

Капитан даже не повернул головы в мою сторону, но соблаговолил огрызнуться:

- Часто или редко, не проезжим об этом спрашивать.

- Я ведь тоже провел ночь в этом доме, почтенный. И тоже мог выйти на улицу, к примеру, чтобы зарезать и оскопить пару-тройку ночных гуляк.

Стражник шумно вздохнул и процедил, правда, без видимой угрозы, а скорее бесстрастно предупреждая:

- Благодари богов, что я терпеливый человек. Но еще больше возблагодари их за то, что я человек справедливый. Вас можно было бы забрать обоих, одного объявив нанимателем, а второго убийцей. Вот только все знают: дуве Тарквену нечем заплатить наемнику, так что… Сиди тихо, парень, авось и останешься при своем.

Нет, так не пойдет. Пока самые дикие предположения пребывают в мысленной форме, они почти безвредны, но как только прозвучат, беды не оберешься. Капитан взял-таки меня на заметку? Отлично. Просто превосходно. Осталась сущая малость: закрепить достигнутый успех. Имеется ли у меня все необходимое для этого? А как же! Но стоит ли сразу открывать главные козыри, даже если они сулят легкую и сокрушительную победу?

…У меня есть сила… много силы… оружие, не знающее поражений… так чего же я боюсь?., тот, кто познал истинную свободу, должен забыть о страхе… какое мне дело до всех этих людишек?., ложь или правда, нет никакой разницы, чем осчастливить существ, всю свою жизнь проводящих в ожидании смерти.,.

Или я убираюсь отсюда восвояси, следующую ночь проводя далеко за границами городка, или действую в меру своих возможностей и в полном соответствии с обстоятельствами. Многое ли я могу? Например, вот это:

- Но ведь у вас нет ни свидетелей, ни доказательств, верно? Давайте кинем монету. Выпадет орел - я засвидетельствую вину хозяина и облегчу вам жизнь. Выпадет решка - вы не станете его забирать, пока не докажете вину сами.

Конечно, он не смог отказаться от столь выгодной сделки. А кто смог бы? И Кейран подмигнул мне из сумрака за капитанской спиной.

Я достал из кошелька единственную серебряную монету, которой располагал, взвесил «орла» на правой ладони, покатал в пальцах. Сейчас ты взлетишь, птичка, ненадолго и невысоко, но для четырех человек, затаивших дыхание в этой комнате, твой полет будет значить не меньше, чем восход солнца, потому что ты возвестишь будущее, благостное или мертворожденное. Что же касается меня…

Подкидываю кругляшок к потолку, дожидаюсь возвращения и, когда серебряный блик проносится мимо моего лица, хлопком складываю ладони вместе, ловя бесперую птаху, но укладывая монету не на тыльную сторону кисти, как это обычно делают все любители кидать жребий.

- Ну как, желаете взглянуть?

Капитан подался вперед, впиваясь взглядом в мои руки. Все готово, драгоценная?

«Твой серебряный зверек как будто дремлет… Нет, все же отозвался! Теперь готово».

Отвожу правую ладонь в сторону, заодно убирая из поля видимости и «орла», но это уже не имеет никакого значения, потому что из ложбинки левой на стражников насмешливо смотрит знак Мастера.

Монета катится по столу, но не сама собой, а под чутким присмотром моих пальцев. Туда. Сюда. Туда. Сюда.

За каким фрэллом мне понадобилось ввязываться в чужую беду? Не понимаю. Собственно, не прошло и нескольких вдохов с того мгновения, как причудливый серебряный узор растворился в ладони, а я уже пожалел о содеянном, очень сильно пожалел. Но отступать было и поздно, и глупо, тем более что во всех без исключения направленных на меня взглядах явственно читался невинный вопрос: «И что Мастер собирается делать дальше?» Разумеется, вести себя, как полагается облеченному властью, иного выхода нет.

«Твое поведение следует считать неосторожным или намеренным?» - поинтересовалась Мантия.

Я и сам не знаю. Но пользоваться Знаком не собирался. Изначально не собирался.

«Изменил намерение по ходу развития событий?»

Получается, да.

«А разве что-то происходило?»

Понимаю неподдельное удивление Мантии, ведь ничего не было: ни вспышки света, ни дуновения ветерка, ни движения тел. Что же заставило меня передумать? Что заставило отказаться от обращения к Пустоте?

Стойте- ка.

Я в самом деле хотел воспользоваться ее разрушительной силой. Я думал об этом, склонялся к такому решению, почти принял его, и только в последний момент мои мысли поменяли направление. Устрашившись возможных последствий? Наверное. Но все произошло слишком быстро, почти без осознания, лишь моя плоть еле ощутимо, зато от пяток до макушки вздрогнула, вспомнив последнее свидание с Пустотой.

Разум начал действовать вразрез с материей, составляющей тело? Ерунда. Бред. Наваждение какое-то. А чтобы стряхнуть с сознания липкие объятия опасных призраков, лучше всего заняться чем-нибудь привычным. Хотя бы попробовать послушать голос, хриплый, печальный, отчаявшийся, зато теплый и живой.

Мне совсем ничего не хочется знать, полученное знание обязательно потребует того или иного применения, вмешательства в существующую реальность, траты сил, напряжения мыслей, все это некстати, когда требуется покой, а не действие, но… Если уж назвался грибом, будь любезен занять предписанное место в корзинке.

- Расскажите мне свою историю. Хозяин гостевого дома хмуро спросил:

- Зачем?

- Затем, что убийца должен быть найден.

- А если я и есть убийца? Неужели трудно в это поверить? Вон стража верит с радостью.

Мы все с радостью верим в то, во что нам приятно верить. А уж если одновременно с верой наши носы уловят пьянящий

аромат выгоды, разубедить нас становится попросту невозможно.

- А я не верю. Нет у меня в подобных делах столь богатого опыта, как у городской стражи.

- И Мастером вас назначили в подарок к празднику? Шутит, хоть и горько? Замечательно. Значит, разговор налаживается.

- Скорее, в наказание. И не к празднику, а в самый обычный день, но речь не обо мне. Расскажите все, что… Что захотите.

Его глаза напряженно застыли.

- А если я умолчу о самом важном?

- Это ваше право.

- Тогда меня осудят за убийство?

- Осудят того, кто убил, а вы… - Я крутанул монету, подождал, пока она замедлит вращение и уляжется на стол, «орлом» кверху.- Знаете, вряд ли человек, который перед отходом ко сну думал о собственной смерти как об избавлении от страданий, спустя несколько часов отправится лишать жизни другого человека. Или то, или другое, но не все сразу.

Тарквен растерянно кивнул:

- Ах да, вы же слышали… Я же сам вам сказал…

- Считаете, малый повод для оправдания?

- А вы не сомневаетесь, что стража примет эти слова в качестве доказательства?

Честно говоря, меньше всего я думаю о мнении на сей счет кого бы то ни было. Если вспомнить полученный ранее опыт, появляется твердая уверенность во влиятельности и весомости любого слова из уст Мастера. Я мог бы попросту приказать страже отпустить подозреваемого на все четыре стороны, и мое требование было бы исполнено. Со всеми вытекающими последствиями ответственности, разумеется. Но одно дело - отвечать за злодеяния отпущенного на свободу преступника, и совсем другое - испытывать угрызения совести оттого, что не нашел настоящего виновника смертей. Мастерство обязывает, как говорится.

- Боги с ней, со стражей. Я признаю вас невиновным, и мне этого достаточно. Но убийца должен быть найден, а потому… Жду ваш рассказ.

Хозяин гостевого дома опустил голову, по всей видимости,

собирая разрозненные воспоминания в горсть, и негромко заговорил:

- У меня была жена. Наверное, и сейчас есть, только не знаю, где она и что с ней. Была… Мы содержим гостевой дом уже десять лет, здесь проходное место, постояльцев всегда много, и можно если не разбогатеть, то уж не бедствовать. Но год назад моя Мелла… Ушла от меня.

- К другому мужчине?

- Да.- Он сглотнул горечь, накопившуюся в сердце и ненароком выплеснувшуюся на язык.- Я знаю, что не красавец и не богач, но мы любили друг друга, с самой юности любили, я не смотрел на других женщин, она не смотрела на других мужчин, пока… Да, это произошло почти год назад, перед таким же туманным трехдневьем. Тот парень поселился в нашем доме, но не ухлестывал за моей женой, даже не говорил слов… ну, вы знаете, тех слов, что мужчины всегда говорят красивым женщинам. А может, и я, слепец, ничего не замечал… Потом он ушел, и вместе с ним исчезла моя жена. Паромщик после рассказал мне, что они вместе переправлялись за реку и Мелла смотрела на того парня, не отрывая глаз.

Грустная история, спорить не стану, правда, ничего необычного в ней нет и быть не может. Думаю, любая деревенька, не говоря уже о большом городе, может похвастать подобными трагедиями в огромном количестве. Но это ведь только начало?

- Вы пробовали искать?

- Я слишком поздно узнал, перед самым туманом. А через три дня их следы уже остыли, и ни одна «ищейка» не взялась бы за работу, сколько бы денег я ни предложил. Да и денег-то было… А скоро стало еще меньше.

- Почему?

Он посмотрел в сторону, за круг, очерченный светом свечи, туда, где тени тревожно сплетались одна с другой.

- Я перестал пускать в свой дом скотогонов. Я просто не мог их видеть, боялся, что не сдержусь и начну вымещать злость на безвинных людях.

- У вас такой крутой нрав?

- Я готов был убивать.- Тарквен впервые за время разговора показал мне свои глаза, опустошенные, но далеко не пустые.- Если бы я нашел тогда того парня, убил бы. Не верите?

- Верю. А сейчас?

- Что сейчас?

- Убили бы?

Он предпринял попытку улыбнуться:

- Я устал злиться.

Тоже верно. Мне, к примеру, не удается по-настоящему злиться на кого-то или на что-то дольше, чем пару дней, правда, по совсем иной причине. Лениво.

- Итак, вы перестали давать приют скотогонам. И?

- И начал разоряться.

- Почему?

- Видно, вы не знаете, что за город Элл-Тэйн… - Тарквен вздохнул свободнее, избавившись от груза тяжелых воспоминаний, и сменил тон с горестного на приятельский.- Здесь каждые три месяца собираются сотни молодых парней, ищущих заработка, и вербовщики с северных земель. Да, с тех самых, где пасутся стада пуховых коз. У тамошних землевладельцев своих работников немного, вот они и нанимают людей со всего Шема, кто только пожелает, а больше трех месяцев на севере никто и не держится, говорят, слишком суровая жизнь. Зато возвращаются с деньгами, потому что платят за коз щедро. Возвращаются, по пути опять навещая Элл-Тэйн, заодно и новичкам рассказывают, что их ожидает впереди.

- Значит, город почти никогда не пустует?

- Случаются спокойные недели, но не так уж часто.

Если все рассказанное правдиво, гостевой дом в этом городке - завидное хозяйство, на которое может найтись множество желающих.

- А когда ваша злость улеглась, почему вы снова не начали…

- Обо мне уже пошла дурная слава,- усмехнулся Тарквен.- Стали поговаривать, что я ненавижу всех скотогонов, рассказывали о моей беде, отговаривали людей приходить ко мне, наверное, даже пугали, говоря, будто я способен на душегубство. Точно не знаю, но мой дом все обходят стороной. Я потому и удивился, когда увидел вас на пороге.

- И подумали, что ни один человек, кроме наемного убийцы, не мог к вам прийти. А почему, собственно? Кто-то желает нам смерти?

Он задумался, потирая щеку:

- Может, и желают. Меня уже многие просили продать дом, только я не согласился.

- Почему же? Это избавило бы вас от трудностей.

- Я не могу.- Хозяин гостевого дома твердо выставил вперед подбородок.- Мелла… Вдруг она захочет вернуться? Я жду ее.

Вот и не знаешь, восхититься преданностью обманутогаи покинутого мужа или посмеяться над его глупостью. Вернется? А с чего бы ей это делать? Если она счастлива с новым избранником, то ее имя можно навсегда вычеркнуть из памяти. Если несчастна… Тогда ее будет вечно мучить мысль о совершенной ошибке, и дни прежнего счастья тоже не наступят. А уж если она польстилась на деньги…

- Тот парень, с которым ушла ваща жена, он тоже хвалился заработанными монетами?

Тарквен растерянно качнул головой:

- Нет, у него при себе ничего не было.

- Значит, только собирался на заработки? Но зачем тогда ехать вместе с женщиной, если жизнь на севере сурова, и тем более, если скотогонов вербуют всего на три месяца? Раз уж женщина влюбилась, она вполне могла бы подождать, пока возлюбленный вернется, да еще и с деньгами.

- А ведь вы правы… - Хозяин гостевого дома наморщил лоб.- Это было бы и разумнее, и выгоднее, ведь Мелла тоже ничего с собой не взяла, ни единой монетки.

Итак, деньги тут ни при чем. Хотя, если попробовать рассудить здраво, могла ли жена хозяина гостевого дома польстится на посулы прохожего незнакомца, пусть и с набитым кошелем? Монеты как люди - приходят, а потом уходят, и если не пускать их в дело, можно каждый год пастушонком гонять на севере коз. Женщине же нужно что-то основательное, внушающее уверенность. Нужен дом. А хозяйка дома все равно что комендант крепости: держит оборону до последнего, это я слишком хорошо изучил еще на примере моей драгоценной сестры.

Что- то я еще упускаю, что-то очень важное. Они переправились через реку перед самым туманом. Им повезло больше, чем мне, но если бы они вчера, к примеру, попробовали сбежать, то… Должны были оказаться на восточном берегу. Вот только оттуда дорога идет на юг, а не на север.

- Скажите, паром здесь ходит всегда одинаково?

- Как вас понять?

- Уходит в одно и то же время к одному и тому же берегу?

- Да, пожалуй. Перед туманом он всегда встает с той стороны реки, потому что там русло помельче.

Любопытная картинка, не правда ли? Приходит незнакомец, несколько дней живет в гостевом доме, очаровывает жену хозяина, уводит с собой, но неизвестно куда, потому что он и не собирался на северные пастбища, и не возвращался с них. Так был ли он вообще скотогоном? Конечно, мой вывод уже ничем не сможет помочь дуве Тарквену, слишком уж я запоздал, но огласить его все же нужно:

- И с чего вы ополчились на скотогонов? Тот человек был кем-то другим. При нем не было денег, и он отправился на юг, а не на север.

Хозяин гостевого дома опешил, вслушавшись в мои слова, и мне даже стало немного стыдно собственной дурной привычки сообщать людям неприятные известия.

- И как я не подумал… Столько времени сам себя разорял, а выходит, даже злился не на того, на кого был должен. Но тогда… - В глазах Тарквена задрожали слезы.- Тогда… Я больше никогда ее не увижу? Ведь это мог быть один из «ловчих»…

Что же я наделал! Вместо того чтобы успокоить человека, может быть, даже внушить крохотную надежду на лучшее, разбил все на мельчайшие осколки. Попытаться склеить хоть одну горсточку?

- Почему вы заговорили о «ловчих»? Ваша жена была поразительной красавицей? Чаще всего крадут красивых и юных женщин. Неужели…

- Она очень хороша. Если бы ее видели! - горячо возразил мне хозяин.- И выглядела очень молодо, ее всегда принимали за старшую сестру собственной дочери!

Безнадежно. Он был готов умереть в разоренном доме, но до последнего мгновения ждать возвращения жены, а теперь, уверовав в самый худший исход событий, сгинул в океане горя, потому что последний швартов, удерживавший судно надежды у пристани, лопнул.

- Но все и к лучшему.- Тарквен встал, слегка пошатываясь, зато взгляд мужчины наполнялся уверенностью с каждым вдохом.- Я пойду и признаю, что убил того человека.

- Зачем?

- Чтобы меня помнили, как мужчину, отомстившего за свой позор, а не как жалкого труса, сидевшего на одном месте и ждавшего чуда.

Ой- ой-ой. Он что, с ума сошел? Ну зачем же так быстро и в моем присутствии?! Я ведь хотел ему помочь.

«Может быть, такая смерть и станет для него единственно необходимой помощью?» - насмешливо предположила Мантия.

Может быть. Но не от моей руки и не с моего попустительства.

Хозяина гостевого дома я догнал уже у самой двери. Ни времени, ни желания продолжать уговоры больше не было, поэтому кончики моих пальцев, коснувшиеся висков мужчины, лизнули Кружево его разума язычками Пустоты, осталось только подхватить оседающее на пол тело и сказать девочке, испуганно наблюдающей за всем происходящим:

- Милая, твой батюшка очень устал. Ему нужно полежать в своей комнате и поспать, крепко-крепко. А ты постереги его сон, хорошо?

Первый же вдох за порогом гостевого дома заполнил мое горло вязким молоком тумана. Прохлада, ощутимо сладковатая и слегка пощипывающая язык. Ее не хочется выплюнуть, но й проглотить невозможно, наоборот, возникает необъяснимое желание остановить время и задержать дыхание, чтобы странная пьянящая радость оставалась с тобой как можно дольше, потому что одурманенному сознанию легко принять любой вынесенный судьбой приговор…

- Вы сделали все, что хотели? - спросил капитан, с которым я чуть не столкнулся на третьем шаге.

- Пожалуй.

От Тарквена мне требовался всего лишь рассказ, а вот что нужно от меня стражнику?

- Вы ждали меня здесь? Зачем?

- Чтобы вы не заблудились. Или скажете, сами нашли бы дорогу в караулку?

…Нашел бы… не нашел бы… какая, в сущности, разница?., лучше вечно оставаться в этой непроглядной пелене, ведь

здесь даже не придется надевать маску, потому что лица и деяния надежно скрывает под собой вуаль тумана…

Что за мысли лезут мне в голову? Они принадлежат мне, вне всякого сомнения, но какая-то непонятная и притом крайне могущественная сила искажает плоды труда моего сознания сильнее, чем кривое зеркало. Откуда взялось это наваждение? В нем нет магических следов, иначе я попросту ничего не заметил бы. Но если мне становится жутковато и неуютно, что же должны чувствовать люди вокруг меня?

С вновь образовавшейся развилки есть два пути: оставить свои страхи и размышления при себе или сделать их достоянием окружающих. Что выбрать, героическое молчание или трусливые, зато полезные расспросы? Думаю, решение очевидно.

- Капитан, я хочу задать вам один вопрос. Может быть, он покажется вам нелепым, но все же… Вы сейчас не ощущаете ничего необычного?

Стражник хохотнул, тем самым косвенно подтвердив справедливость моих опасений, но на всякий случай следовало уточнить:

- В происходящем есть что-то смешное?

- Браво! - Он сделал несколько тихих хлопков ладонями.- Я слышал много россказней о Мастерах, но, признаться, не особо всему верил. А теперь вижу, что толика правды в тех чудесных историях имеется.

- Чем вам не угодили Мастера?

- Тем же, чем и всему прочему люду. Тем, что стоят в стороне от многих.- В голосе капитана не слышалось враждебности или зависти, лишь скука.- Но одно дело, видеть чужие восторги, и совсем другое - самому измерить глубину ущелья между нами.

Не понимаю. Я не сказал и не сделал ничего замечательного, по крайней мере так мне думается, что же имеет в виду мой собеседник?

- Вы ответите на вопрос?

- Как пожелаете,- Стражник отвесил поклон, в котором не угадывалось и тени шутливости.- Сейчас со всеми, кто находится в границах Элл-Тэйна, происходят всякие странности. И виной всему то, что вы видите перед собой.

Он провел рукой по белой пелене.

- Туман?

- Каждый раз, когда он накрывает город, люди начинают думать о том, что раньше не приходило им в голову.

Или приходило, но не подавало громкого голоса, а лишь невнятно шептало в уголках сознания.

- Например, об убийстве? Капитан кивнул:

- И об убийстве. Старожилы стараются вообще не выходить на улицу, пока не истечет трехдневье тумана с Гнилого озера. Если сидеть по домам, не высовывая носа даже в окна, можно уберечься от беды.

И надеяться, что холодное дыхание тумана не доберется до тебя сквозь многочисленные щели… Возможно, это помогает. Но вряд ли все горожане могут позволить себе спрятаться за закрытыми дверьми.

- А вы? Вы же не сидите взаперти, как я погляжу?

- За порядком всегда кто-то должен следить. Да и смолка помогает.

Стражник вынул из кисета, висящего на поясе, темно-желтый полупрозрачный комочек и протянул мне.

- Желаете попробовать?

Если это поможет избавить голову от хаоса мыслей, не подчиняющихся ни приказам, ни уговорам? Непременно!

На вкус предложенное целебное средство оказалось гораздо приятнее, чем на запах: почти пресное, с легким оттенком травяной горечи. После первых же движений челюстями показалось, что слюна стала слишком вязкой и густой, почти не поддающейся сглатыванию, но свое дело смолка сделала. Голова прояснилась настолько, что захотелось бежать из сумасшедшего городка куда подальше и не медля ни минуты.

- А другие горожане знают, как спасаться от дурных мыслей?

- Многие знают,- подтвердил капитан.- Только не жуют эту пакость.

- Почему?

- Потому что после нее долго мучишься жаждой. Значит, смолка отбирает у тела влагу, в том числе и ту, что

поступает вместе с дыханием? Интересное свойство. Ты слышала о таком, драгоценная?

«Когда- то давно, а может, совсем недавно… Есть много спо-

собов избавляться от избытков влаги в теле, любой мало-мальски хороший лекарь приготовит тебе отвар нужного свойства, но, конечно, какие-то средства будут сильнее, какие-то слабее. То, чем угостили тебя, явно было выпарено из уваренной смеси древесных и травяных соков, причем не слишком очищенных, но похоже, действует как нужно».

Да, я доволен. По крайней мере в голове больше нет никакого дурацкого беспорядка, и надоедливый хор умолк.

«Хор?»

Ну да. Со вчерашнего вечера у меня постоянно возникало ощущение, что в сознании звучит несколько десятков голосов, каждый из которых говорит о чем-то своем, но самое мерзкое начиналось, когда они в какой-то момент вдруг находили общую тему. Можно было оглохнуть. Зато теперь думать стало намного легче.

- Благодарю за помощь.

- Какая уж помощь! - усмехнулся капитан,- Через пару дней не только «спасибо» не скажете, а проклянете до седьмого колена!

Пугающая перспектива, но раз уж штаны все равно закатаны и первый шаг в воду сделан, остается пройти брод до конца.

- Хорошо, подожду с благодарностями, а пока вернемся к делам. Почему вы объявили убийцей хозяина гостевого дома?

- Он подходит на эту роль не хуже прочих.

- То есть у вас нет уверенности в его вине?

Капитан жестом предложил мне следовать за ним и когда мы, видимо, удалились достаточно от ближайшей стены, ответил:

- Мне все равно, кто на самом деле убил скотогона.

Вот так- так! Хочется скривиться и сплюнуть, как будто куснул незрелое яблоко.

- Не красящие вас речи.

- Я служу в городской страже уже девятнадцать лет, через год меня отправят в отставку, и нужно будет искать средства для пропитания, а Тарри делает все для того, чтобы сгноить свое хозяйство. Даже о дочери не думает. А если его повесят за убийство, дом пойдет на продажу и… Скрывать не стану: собираюсь прикупить и обосноваться в нем после отставки. Через этот город всегда проезжает много людей, и уж на мой век постояльцев хватит.

Честное… нет, не признание. Он же не оправдывается и не бахвалится, а просто говорит, что думает. Принять сторону стражника трудно, но и осудить не получается. Гостевой дом и правда еле-еле дышит, может быть, доживает последние месяцы, а хозяин из одного только упрямства остается в городке, все глубже и глубже увязая в трясине безысходности. Он ведь уже не думает об отъезде, потому что за ветшающее хозяйство никто не даст хорошую цену. Он сидит в пустом сыром доме и ждет исполнения несбыточного желания. Вернее, ждал до сегодняшнего дня.

Обрадовать стражника новостью, что дуве Тарквен хочет признать свою вину? Нет, пожалуй, не буду торопить события, они сами знают, когда им происходить.

- Почему вы все это мне рассказали?

- Умные люди говорят, что с Мастером не нужно лукавить. Если вы почуяли неладное в воздухе всего лишь после нескольких часов знакомства с туманом, то угадать мои корыстные намерения вам и вовсе не составило бы труда.

Эх, капитан… Ты хоть и утверждаешь, что никогда не верил чужим рассказам о Мастерах, но в глубине души так и остался ребенком, готовым раскрыться навстречу чудесам мира. Вряд ли твое желание обзавестись доходом на старости лет было для кого-то секретом, ты выбрал жертву и терпеливо выжидал удобный случай захлопнуть капкан. Ты не стыдишься своих деяний, это верно. Но все же торопишься о них рассказать, и кому? Человеку, который через несколько дней уберется восвояси. Человеку, который, по твоему разумению, может очень многое, но не станет ничего делать, если только… Если его нарочно не попросят о помощи.

- Вы честный человек.

- А зачем обманывать? Тарри ведь наверняка просил у вас защиты и понарассказал обо мне всякого.

Значит, капитан все же немного трусил? Хотя можно ли считать трусостью стремление самому признаться в неблагих поступках, не дожидаясь, пока в роли осведомителя выступит людская молва?

- Я не собираюсь его защищать. Стражник удивленно замедлил шаг.

- Но… Он же не хочет, чтобы его…

- Повесили? Как раз хочет.

- Хочет?!

Мне думалось, что следующими словами капитана должно стать оскорбленное: «И вы молчали?!» - но мой провожатый смог перебороть прилив смешанных чувств и промолчать.

- Судя по всему, дуве Тарквен устал ждать возвращения супруги и желает поскорее закончить свое существование.

- Вот ведь как бывает… Я и не думал, что мне под конец жизни все же повезет.

Конечно. Признание хозяина гостевого дома открывает перед капитаном большое будущее. Но мне такое будущее, пусть и чужое, не нравится. Совсем.

- А вам не кажется, что было бы нечестно казнить невиновного, оставив настоящего убийцу безнаказанным?

Стражник возмущенно фыркнул, но далее последовала не долгая и страстная речь об установлении справедливости и исполнении законов, а нечто совершенно неожиданное:

- Не надо, не стыдите лишний раз. Я все понял. Вы хотите защитить вовсе не Тарри. Вы хотите защитить меня.

И в мыслях не было! Да и от чего я могу уберечь капитана городской стражи? Разве что от мук совести, которые непременно его настигнут рано или поздно. Но если к тому времени гостевое хозяйство расцветет пышным цветом, а по двору будут бегать ребятишки, разве не стоит это душевных мучений?

- Капитан…

- А знаете, я ведь едва не сорвался. И смолка не спасла бы. Услышать, что Тарри самолично готов подставить шею в петлю, и не броситься мылить веревку… Почему я остался здесь с вами, а, Мастер? Почему устоял перед соблазном?

Потому что ты, в сущности, хороший человек, даже если придерживаешься другого о себе мнения. Потому что тебе искренне жаль видеть, как разрушается то, что могло бы приносить доход, причем разрушается не по каким-то серьезным причинам, а по дурости отчаявшегося влюбленного. Потому что тебе нужна победа, но не такой ценой.

Но Пресветлая Владычица, как же мерзко я себя чувствую!

«Ты чем- то недоволен? Разве все не идет замечательно?…»

Идет. И нам пора идти, пока не продрогли до костей в этой слепой пелене.

- Когда-нибудь вы сами ответите на свой вопрос, капитан.

А сегодня… Может, все-таки попробуем найти настоящего убийцу?

Мертвое тело лежало там, где его нашли, окоченевшее и мокрое частично от крови, частично от тумана, при соприкосновении с любой поверхностью рассыпающегося мелкими водяными каплями.

- Что о нем известно? Капитан пожал плечами:

- Немного. Такой же скотогон, как и все прочие.

- Но вы можете установить, он хотя бы отправлялся на север или возвращался?

- Это имеет значение?

Понимаю, никто и не собирался расследовать совершенное душегубство, если бы не мое нелепое вмешательство. Но раз уж так получилось, надо попробовать сделать все по правилам.

- Во втором случае его могли бы убить из-за денег.

- Верно.- Стражник перешагнул через мертвеца, чтобы оказаться рядом со мной.- Но у этого денег при себе не было. Гол, как сокол, что называется.

- Только собирался на заработки? -Да.

Зачем кому-то понадобилось убивать бедняка? Зачем вообще люди убивают друг друга? Затем, что видят в себе подобных препятствие, мешающее получить деньги, власть или любовь, а иногда убивают для того, чтобы потешиться или утешиться. Молодой скотогон украл чью-то возлюбленную, жену или дочь? Узнал что-то тайное, помогающее обрести власть над другими? Помешал кому-то стать обладателем звонких монет?

Вероятен каждый из трех путей, способных привести к насильственной смерти. И чтобы выяснить, по какому из них шли убийца и убитый, нужно и самим пройтись по тем истоптанным дорогам.

- Он уже успел завербоваться?

- Кажется, да.- Капитан повернулся к своему молодому напарнику.- Приведи того лысого, с которым мы говорили.

Я измерил лежащее тело шагами, наклонился посмотреть на разрез, криво проходящий по горлу.

- Да-да, знаю, что вы скажете! - поморщился стражник.- Убийца был высокого роста. Тарри, если бы попытался проделать то же самое, скосил бы нож совсем в другую сторону.

- Зачем вообще было так резать? Ударил бы в живот, в бок, да куда угодно, благо в тумане можно незаметно подойти с любой стороны.

- Может, боялся запачкаться, потому и зашел со спины. Интересная идея. Но обычно боишься испачкать одежду

лишь в нескольких случаях. Если она дорога и красива или если она у тебя… единственная. Ведь что может быть проще, чем заняться стиркой, надев другую смену. А наш убийца стирать не хотел. Или не мог, потому что иначе остался бы голым ждать, пока постиранное высохнет.

О боязни крови не стоит даже заикаться: если человек не выносит вида и запаха красного сиропа, вытекающего из ран, он пользуется совсем другими способами лишения жизни.

- У каждого горожанина ведь не одна смена одежды на весь год?

- К чему вы клоните? - заинтересовался капитан, перестав пережевывать смолку.

- Если убийца боялся запачкаться, значит, у него не было запасной одежды. Иначе он мог выстирать окровавленное тряпье, закопать или сжечь, то бишь переодеться и спокойно уничтожить следы крови.

- Похоже, что так.

- Думаю, он не здешний, но попытался все обставить как месть, значит, успел наслушаться рассказов про дуве Таркве-на и его сбежавшую жену. Два-три дня хватит, чтобы ознакомиться со всеми городскими сплетнями?

- За глаза и за уши.

- Он, скорее всего, появился в городе недавно. Он небогат, у него нет даже смены одежды. Кто подходит под такое описание?

- Любой из скотогонов, отправляющихся на заработки,- подытожил стражник.- Осталось только понять, зачем ему понадобилось убивать.

Причем убивать такого же бедолагу, как и он сам.

- Разве мы не обо всем уже поговорили, капитан? - спросил вынырнувший из тумана лысоватый мужчина крепких

пропорций и брезгливо стряхнул капельки воды, осевшие на меховой оторочке плаща.

- Есть еще несколько вопросов.

Пришелец посмотрел на меня с некоторым удивлением, перевел взгляд на стражника, словно спрашивая, а по какому праву некто неизвестный собирается его допрашивать, но, встретив в ответном взгляде суровое приглашение принять правила начавшейся игры, сменил недовольство на подобострастие; всем видом показывая, что готов содействовать.

- Вы один из вербовщиков, не так ли?

- Совершенно верно, дуве. Причем, смею заверить, далеко не один из. Я вербую самых достойных парней, потому что мой хозяин платит дорого, пусть и строго спрашивает за каждую монету.

- Хотите сказать, что берете не всякого?

- При таком богатстве выбора, как в Элл-Тэйне, я могу себе это позволить,- гордо заявил вербовщик.

- И многих вы уже отобрали?

- По чести сказать, всех, что были нужны. Вот этот… - Лысина качнулась, обозначая кивок в сторону мертвеца.- Он был последним из отобранных, но теперь его место, конечно, освободилось.

- Будете искать нового?

- Зачем? У меня уже есть парень на примете. Вчера я как раз выбирал между ним и тем, кто сейчас лежит здесь.

Интересный факт. Соперничество за право пасти коз? Очень возможно.

- А почему выбрали именно этого? Вербовщик на минуту задумался.

- Мне показалось, второй слишком горячий какой-то. Уж больно хотел попасть именно ко мне, кажется, сильно расстроился, едва ли не до слез, когда я ему отказал. Ну да ничего, зато сегодня у парня удачный день!

- Поспешите его обрадовать?

- Почему бы и нет?

Шансом взглянуть на возможного убийцу не стоит пренебрегать.

- Позволите пойти с вами?

Глаза лысоватого подозрительно сощурились, словно он почувствовал какой-то подвох, но отказывать городской стра-

же, особенно когда просят вежливо и невинно, станет только очень отчаянный человек, а вербовщик таковым не являлся.

- Как пожелаете, дуве.

Гостевой дом, в котором происходила вербовка, обнаружился неподалеку, можно сказать, в нескольких шагах от места убийства, и в отличие от хозяйства дуве Тарквена кипел жизнью. По меньшей мере с десяток дюжих парней толкалось у стойки, на которой в высокие кружки разливали эль. В счет будущего заработка, как объяснил мне капитан. Каждый из скотогонов, отправляющихся на север, если не имеет при себе денег, оставляет долговую расписку с обязательством оплатить все расходы, когда будет возвращаться обратно. И платит непременно, потому что если его имя попадает в список обманщиков, ни один вербовщик уже не наймет такого парня. То бишь хочешь надуть - надувай, но только один-единственный раз, если тебе больше не нужна хорошая работа.

Не успел лысоватый скинуть потемневший от влага плащ на руки прислуги, расположиться за столом и достать из сумки книгу с записями о нанятых работниках, как к нему подошел тот самый вчерашний неудачник.

Высокий, на костях мяса не слишком много, но по движениям понятно, что парень жилистый и сноровистый. Одет, похоже, во все самое лучшее, что у него было, и это еще один камешек на чашу весов обвинения, потому что грешно было бы пачкать кровью рубаху с такой красивой вышивкой. Лицо не-запоминающееся, но не отторгающее взгляд, вот только… Мне кажется или черты это парня неуловимо подрагивают, причем все разом?

- Дуве… - Его голос звучал не слишком твердо, зато взгляд почти пылал.- Я слышал, что ночью убили человека.

- Все слышали,- кивнул вербовщик.

- Это ведь был тот, которого вы взяли вперед меня? -Да.

- Значит, место освободилось?

- Разумеется, освободилось. К чему мне мертвецы? Они же не могут ходить за скотом.

- Так я могу его занять? Вы ведь говорили, я вам тоже подхожу.

С каждым новым ответом явственно крепла уверенность парня то ли в собственных возможностях, то ли в неколебимо-

сти прекрасной и богатой судьбы, соблазнительно улыбающейся из тумана будущего. А может быть, просто из тумана.

- Говорил и от своих слов не отказываюсь.

- Так я… принят?

Интересно, он понимает, что, так сильно напирая сейчас, вызывает лишь подозрение и ничего более? Вот и вербовщик, вместо того чтобы ответить утвердительно, почему-то тянет время. Чувствует неладное? Немигающий взгляд и дрожащие веки.,. Странное сочетание. Пугающее.

Слишком горячий? Сейчас проверим.

Склоняюсь над столом:

- И много денег можно у вас получить за три месяца?

- По десять «орлов» в месяц, если будешь работать исправно,- охотно подыграл мне лысоватый, получив возможность уйти от разговора с предыдущим собеседником.- Самая высокая цена среди всех.

- А что нужно сделать, чтобы к вам попасть? Рекомендации какие, свидетельства нужны?

- Мне довольно посмотреть на человека, чтобы принять решение,- гордо ответил вербовщик.

- Ух и заманчивая же цена! А если… - Наклоняюсь еще ниже, но говорю таким громким шепотом, чтобы меня смогли расслышать все заинтересованные лица: - Если отказаться от пары монет в вашу пользу? Каково будет решение?

- Думаю, ты и сам догадываешься какое.

- Так что, по рукам?

Я протянул ладонь вербовщику. Тот, чуть помедлив, отправил свою руку навстречу моей, но прежде чем наши пальцы смогли встретиться, раздался вопль, в котором слышалась обида маленького ребенка, смешанная с чем-то нечеловеческим:

- Не-э-эт!

Это кричал тот парень, которому снова не повезло. А вслед за криком пришло время действия, которое, мягко говоря, оказалось удивительным.

Ярость любого из нас может изменить до неузнаваемости, причем как украсить, так и изуродовать, но я впервые видел черты, пытавшиеся отразить все возможные чувства. Губы, веки, глаза, брови, подбородок, скулы - все заходило ходуном, причем каждая часть в собственном направлении и в осо-

бом ритме, словно человек вдруг утратил власть над своим лицом. Зрелище можно было бы назвать всего лишь неприятным, если бы через пару вдохов к лицевой плоти не присоединились все оставшиеся мышцы долговязого тела, и присутствующие в зале люди не застыли на местах от ужаса и отвращения.

Дерг- дерг-дерг. Разные стороны, одинаково сильные рывки. Связки не выдерживают долго и рвутся, за ними следуют прочие волокна плоти, словно стремящиеся обрести свободу, и на рубахе парня расцветают кровавые розы. Упав еще в самом начале бешеной пляски, он корчится на полу, то ли крича, то ли завывая, но в глухих звуках невозможно разобрать ничего осмысленного, ни одного слова, а я желал бы зажать уши, только бы не слышать то, что колокольным звоном гудит внутри меня.

…почему- за- что- неужели- все- было- зря- я- сделал- все-что- мог- и- остался- ни- с- чем- я- хотел- лишь- быть- свободным- и- стал- свободным- но- все- оказалось- напрасно…

Осколки мыслей, на сей раз не моих, а того человека, что разрывается на части неподалеку от моих ног. Эти мысли отзываются во мне странным гулким эхом, приходят откуда-то изнутри, а не снаружи, как им "следовало бы. Они не собираются меня подчинять, они вообще предназначены не для меня, а для кого-то другого, кто по странному стечению обстоятельств занял одно место со мной. Я не понимаю, что происходит, и мне… становится страшно вдвойне, словно я делю с кем-то чувства, свои и его.

Что скажешь, драгоценная?

«Посмотри на его Кружево, но не магическое, а то, что отвечает за разум».

Всполохи белых огней, только не двигающиеся по кругу, как предписано. Такое впечатление, что Кружево разделено на сотни частей, ничем более не связанных друг с другом, и каждый обрывок старается то ли исполнить свое прежнее предназначение самостоятельно, то ли вернуться обратно.

«Вернуться ли?»

Присматриваюсь внимательнее.

Ты права, огоньки разбегаются в стороны. Но как возможно разрушить единое и неделимое Кружево разума?

«Например, поманить свободой каждый из его узелков».

- Удалось оттереть пол?

Знаю, не слишком подходящее приветствие, но желать доброго дня капитану городской стражи, особенно после всего произошедшего, у меня язык не поворачивался.

- Нет. Надо будет снять верхний слой досок, если, конечно, хозяин захочет.

- Может не захотеть?

Капитан с некоторым сожалением вздохнул:

- А зачем? Ему, можно сказать, повезло, есть теперь чем заманивать зевак на кружку эля. Будет показывать въевшуюся в доски кровь и рассказывать, как в его доме умирал покаранный божьим судом убийца.

Ах, вот в чем дело… Стражник по-простецки завидует более удачливому сопернику в войне за кошельки проезжих скотогонов. Смекалисто, ничего не скажешь. Мне бы и в голову не пришло зарабатывать деньги на чужой смерти.

«А ведь это самый простой и самый легкодостижимый заработок»,- мечтательно протянула Мантия.

Если убиваешь не сам, тогда конечно.

«Считаешь себя виноватым?»

А кто же тогда виноват, если не я? И дернул же меня фрэлл устроить это глупое представление! «Зато какой успех».

О да. И похлопывания по плечу, и поздравления, и благодарности - все было в полной мере. Но тот скотогон заслуживал другой смерти. Менее мучительной.

«Ты слишком добр…».

Я слишком ценю свое душевное спокойствие. Или скажешь, смотреть на разрывающееся само собой тело было приятно? Мантия благоразумно, но ехидно промолчала.

- Именно божьим судом?

- А как же иначе? Ни вы, ни я и пальцем не дотронулись до парня.

- Он не признался в убийстве.

- Разве его признание так уж необходимо? - справедливо заметил капитан.- Сто против одного, именно этот человек совершил убийство, потому что хотел попасть на хорошую работу. А если добавить ко всему еще и туман… Даже у городского главы не было вопросов. Или вы сомневаетесь?

- Нет.

Как я могу сомневаться, если в отличие от стражника и прочих постояльцев гостевого дома слышал отголоски бури, бушующей в сознании умирающего? Да, он убил. Да, у него была веская причина. Да, сил исполнить задуманное ему придал туман. Но кто бы мне объяснил, откуда взялся этот проклятый озерный пришелец?!

Капитан посмотрел в окно.

- Скоро совсем разъяснится.

Да, туманное трехдневье подходит к своему концу. Строго говоря, туман приходит в Элл-Тэйн после полудня первого дня и убирается прочь после полудня третьего, как я успел узнать. Вчера случилось много дурного, слишком много для одного дня. Если и сегодняшнее утро будет омрачено чем-то подобным, я рискую надолго разочароваться в мире и его обитателях.

- Паром скоро прибудет?

- Пара часов. Всего пара часов… - задумчиво повторил стражник.

Пожалуй, понимаю, что его тревожит, я ведь и сам часто царапаю пятки об острое лезвие выбора.

Знаю, о чем вы сейчас думаете, капитан. Ровно сутки назад вы попытались осознать свою сущность, и… у вас это получилось. А минуту спустя приняли то, чем вы являетесь, и продолжать жить прежним порядком кажется вам невыносимым, словно много долгих лет вас заставляли ползать, а теперь вы узнали, что способны ходить. Если бы события, предрешившие нашу встречу, произошли раньше, в пору вашей молодости, вы смогли бы даже научиться бегать, а может, чем фрэлл не шутит, и летать. Конечно, время упущено. Лукавое, жестокое, неумолимое, справедливое время, для капитана городской стражи Элл-Тэйна ты скоро закончишься, но позволь преклонить колено перед твоей мудрой щедростью, позволившей кроту вылезти из норы на свет и увидеть небо!

Ты уже не сможешь переломить себя, капитан. Потому что узнал, каково это - быть самим собой.

- Вы забыли свою вещь, дуве. Папа велел принести.- Дочка Тарквена положила шелк на лавку рядом со мной.

- Я вовсе не… - Постойте. Почему на ней дорожное платье? И почему зал прибран так, что кажется совершенно пустым и безжизненным? - Куда ты собралась, милая?

- Мы уезжаем. С папой.

- Уезжаете?

- Да, дуве,- ответил на мой вопрос хозяин гостевого дома, закрывая кухонную дверь.- Вы помогли мне понять кое-что. Я не буду больше сидеть и ждать чуда. Вернется Мелла или нет, знают только боги, но я… Я могу попытаться ее найти. И тогда мне будет не стыдно посмотреть в глаза любому из людей.

Я помог понять? Ой-ой-ой. Ничегошеньки я не делал, только корчил умные рожи и многозначительно молчал то в такт, то невпопад. Вы сами со всем справились, дуве Тарквен, как и следует. А боги:… Наверное, им известно многое, вот только, к великому сожалению, столь же многое они крепко-накрепко успевают забыть едва ли не сразу после того, как узнают.

- Для поисков вам нужны будут деньги.

- Немного монет еще осталось, а потом… Я найду выход. Конечно, найдете. Тем более он совсем рядом.

- Этот шелк ваш. Уверен, вы легко отыщете щедрого покупателя.

- Дуве…

Кейран жадно потер смуглые ладошки одна о другую, но я не изменил принятое решение:

- Не спорьте. Деньги нужны и вам, и вашей дочери, не так ли? Вам ведь нужно будет где-то ее устроить, чтобы не подвергать девочку тяготам дорог.

- Да, это вы верно заметили.- Тарквен чуть помрачнел.- Лорин не может везде быть со мной. Надо что-то придумать…

- Зачем придумывать? Вы можете оставить девочку здесь. А капитан за ней присмотрит, уж будьте уверены.

- К-к-капитан? - Как я успел заметить, хозяина гостевого дома было довольно легко привести в замешательство, но мое предложение произвело и вовсе примечательный эффект, заставив беднягу заикаться.

- Думаю, лучшего опекуна в Элл-Тэйне будет трудно найти. И потом… Вы ведь все равно собираетесь продавать дом, не так ли? Оставьте его в уплату за заботу о своей дочери, и смело отправляйтесь на поиски жены.

Тарквен робко перевел взгляд на стражника, пока не толь-

ко не проронившего ни слова, но и вовсе застывшего подобно каменной статуе.

Ну же, решайтесь, господин капитан! Вы же не хотите возвращаться к себе старому, к равнодушному и корыстному охотнику за чужим добром? Знаю, что не хотите. Так вот вам шанс, не самый большой и не самый малый, как раз по вам. Воспользуетесь или струсите?

- Я позабочусь о ней, Тарри. Даю слово. А чтобы ты не сомневался, сделку заключим по всей форме и заверим как следует.

- Лорин… - Хозяин гостевого дома повернулся к дочери.- А ты что скажешь? Хочешь остаться?

- Я не знаю, папа. Только… Кто-то же должен быть здесь на случай, если мама вернется, правда?

Смотреть на дальнейшие объятия-поцелуи-заверения я не стал, предпочтя тихонько и скоренько выбраться на свежий воздух, подальше от разочарованных стенаний Кейрана.

Туман отступал, превращаясь из густой вуали в кисею с множеством прорех. Небо постепенно возвращало себе подлинный цвет, наливаясь синевой, и, казалось, можно было заметить, как капельки воды, висящие в воздухе, попадая под солнечный луч, высыхают, оставляя о себе лишь смутное воспоминание.

«Уже собрался в дорогу?»

Да особенно нечего было собирать, все, что мне нужно, всегда со мной.

«Кроме денег. Зачем ты отдал лавейлу?…» Шелк нужнее этому человеку, а не мне. «Ты мог бы выручить за ткань».

Знаю- знаю. Мог бы озолотиться, наверное, но не хочу. Добраться до Виллерима я смогу и с теми монетами, что пока еще звенят в кошельке, а дальше… Возможно много вариантов.

«Идешь в столицу? Зачем, позволь узнать?»

Хочу повидаться с Ксо.

«Ты можешь в любой миг позвать его. Вернее, указать свое местонахождение, а уж он сам явится, без промедления, будь уверен».

Да уж, прилетит, ломая крылья. Но видишь ли, он нужен мне не как кузен и не как дракон, а как ректор, стало быть, его в моих планах можно заменить кем-то еще имеющим отноше-

ние к Академии. Я и сам еще не решил, с кем мне по-настоящему стоит поговорить.

«Случилось нечто важное?»

А ты не заметила? Или вчера, когда скотогон разлетался на части, не в силах управлять собственной плотью, ты задремала? Мне не нравится этот туман, драгоценная. В нем есть что-то неправильное, и в то же время он - кровь от крови подлунного мира, я не чувствую ни следа магии в водяной пыли. Если дурманящая пелена возникает сама собой, одна беда, но если ее кто-то когда-то создал или создает до сих пор… Она опасна, драгоценная. Туман влиял и на мои мысли, если бы не помощь капитана, не знаю, чем закончилось бы это трехдневье для меня.

«Не будем говорить о том, что не случилось, а посмотрим на настоящее: ты сделал много добрых дел…».

Добрых ли? Не позволил осудить невиновного. Нашел убийцу. Учинил, как выразился капитан, божий суд. Все это можно назвать добром? Пусть так. Но это не мои дела!

«А чьи же?» - непритворно удивилась Мантия.

Маски, которую я снова надел. Мастера. Знаешь, я все больше и больше начинаю подозревать одну страшную вещь… Мастера - всего лишь обычные люди, не шибко умные, не особо умелые, но как только им приходится признавать свой незавидный титул перед кем-либо, происходит превращение. Они не становятся лучше, чем были до надетой маски, они просто начинают вести себя как хорошие люди.

«Ты так думаешь?»

Я начинаю в это верить. Словно наваждение какое-то! Пока я не раскрыл ладонь и не показал всем серебряный узор, я мог сделать шаг на любую дорогу, мог струсить, отступить, убежать, отказаться от участия в событиях, но как только этот клятый Знак появился на свет, мне словно отрезало все пути к отступлению.

«А если посмотреть глубже? Ты не мог отойти в сторону потому, что тебя что-то удерживало?» Пожалуй, да.

«Что именно? Вспомни, это очень важно». Удерживало крепче цепей…

Глаза. Взгляды людей, обращенные на меня. В одних читалась надежда, в других - сомнение, вражда, презрение, но

было и еще что-то, общее для всех них. Что-то, присутствовавшее в каждом взгляде. Они словно просили: «Помоги» - или поддразнивали: «А ну покажи, что умеешь».

«Надеюсь, теперь ты понял, какой человек становится Мастером, а какой ни за какие сокровища мира не сможет заполучить серебряный Знак?»

Разве мы об этом говорили? Я ведь пытался объяснить совсем другое!

«Другую сторону монеты, это верно. А теперь просто переверни ее, хорошо? Сможешь?» Ты снова загадываешь загадки!

«А ты не желаешь немножко поиграть… Ты видел глаза людей, и ты читал по ним. Для тебя эти многоцветные зеркала, серые, синие, зеленые, карие и желтые, не были пустыми или мутными. Так и остальные Мастера: они получают свое могущество потому, что никогда не остаются глухи и слепы, как бы больно им ни было».

Ну какое же это могущество! Они просто следуют раз и навсегда выученному канону, который гласит, что Мастер есть существо мудрое, сильное и справедливое!

«Считаешь это простым делом?»

Нет, ни в коем случае.

«Так что же тебе не нравится?»

Эта фрэллова маска! Почему я не мог все то же самое сделать от своего имени? Почему мне обязательно нужно было представиться Мастером, чтобы получить право помогать?

«Потому что имя может напугать или оттолкнуть… Люди, как, впрочем, и все живые существа, легко подчиняются тому, кто сильнее, но это не самое главное. Люди не могут жить без веры, и желательно в кого-нибудь находящегося над мирской суетой. Если им однажды дали веру в Мастеров, должно случиться что-то невероятное, чтобы власть серебряного Знака перестала покорять умы».

Значит, иного не дано? Только представляясь кем-то лучшим, чем есть на самом деле, можно снискать уважение и получить поддержку?

«Так проще».

Опять клонишь к простоте всего сущего? Хорошо. Пусть во главе всего и вся будет простота. Но уж слишком близко она подошла к обману.

«Ты забыл одну крохотную деталь. Вспомнишь сам или воспользуешься моей памятью?» О чем я забыл?

«Мастер никогда не начинает действовать, пока его о том не попросят, а стало быть, ответственность за ложь и правду, которые прозвучат, берет на себя просящий».

И люди об этом догадываются?

«Еще бы! Часто к тебе обращаются со словами просьбы?… То-то. Но люди настолько легкомысленны, что не понимают: даже мимолетный взгляд может стать как просьбой, так и приказом к действию».

Но что тогда получается? Если Мастер всегда читает обращенные на него взгляды, а любой из них может попросить, по воле хозяина или против воли… У Мастера вообще остается время на собственные заботы?

«Можно ведь не доставать Знак».

Можно, хотя… Э, постой-ка. Показывая серебряный узор, Мастер словно объявляет людям о том, что намеревается принять участие в их судьбах, верно? Но это означает очень неприятную вещь. Он выбирает. Он принимает решение. Он может…

«Отказаться. Все верно».

Отказаться и уйти, осознанно препоручив проблему времени и случаю?

«Поверь, на такой поступок, как рассказывают очевидцы, тоже надобно немало мудрости и смелости».

Что ж, хотя бы одно мне стало понятно: почему Мастеров никто не любит.

«И почему же? Порадуй меня, глупую, своим откровением».

Потому что они вольны в решении вступить в бой или убежать.

«Как и любое другое существо. Но на время сражения Мастер становится рабом своего громкого титула, а сие тайное свойство, к сожалению, надежно укрыто от любопытных глаз».

Располагать свободой шагнуть в пропасть или отпрянуть от края. А если рискнешь и отправишься в полет, до самого его окончания не узнаешь, вознесут ли тебя крылья на спаситель-

ную высоту или, сомкнувшись, разобьют о камень… Звучит хуже насмешки.

«На все воля богов, любовь моя. Впрочем, многие верят, что Мастер, приступая к своим обязанностям, пускает внутрь своей плоти некий высший дух, который и вершит суд».

Это не про меня. Я-то никого не могу впустить, ведь мой Знак - поддельный.

«Ты уже впустил многих…».

От тебя я не мог отказаться, даже если бы и хотел. В конце концов, меня никто не спрашивал. А серебряный зверек… Что сделано, то сделано, не хочу вспоминать.

«Ну поддельный ты Мастер или настоящий, а благодарные страждущие находятся. Вернее, находят тебя»,- подмигнула Мантия.

- Я искал вас,- ответил на незаданный вопрос чуть запыхавшийся капитан.- Думал, вы на пристани.

- А я решил посидеть на берегу, подальше от суеты. Что-то случилось?

- Нет, все хорошо. Я только хотел вам отдать… Кошель, довольно тяжелый даже на вид и позвякивающий

своим содержимым.

- Не понимаю.

- Это ваша доля.

- В чем?

- В сделке.

- Позвольте, капитан, я не заключал никакой…

- Но вы ее устроили,- уверенно заявил стражник.- Без вас ничего бы не получилось.

- Думаю, за год дуве Тарквен натворил бы немало глупостей, и у вас появился бы не один шанс прикупить его хозяйство.

- Может, и так. Но год - большой срок, а гостевой дом есть у меня уже сейчас. И не только дом… - Взгляд капитана подозрительно затуманился.- Я всегда хотел завести много ребятишек, теперь хоть научусь с ними обращаться, чтобы будущая жена была довольна.

Уффф. Как просты бывают мечты, и какими странными путями приходит к нам их исполнение.

- Рад за вас.

- А все вы… Значит, правду говорят люди: есть руки богов,

а есть руки Мастера, и еще неизвестно, чьи держат на свете крепче.

Он уверовал в легенду, принадлежащую всем. Глупо? Наверное. Но он нашел в вере успокоение и надежду на доброе будущее, то бишь всяко остался в выигрыше. Впрочем… Я, как ни странно, тоже поимел свою выгоду в чужом деле, что убедительно доказывает кошель, примявший траву, и поощряющая улыбка Каруна, призраком памяти исчезающего вместе с уходящим в небытие туманом.

- А у воды это вы правильно сели, воды вам много понадобится,- то ли похвалил, то ли предостерег меня на прощание капитан и бодрым шагом счастливого человека направился в город.

Нет, как только прибудет паром, лишнего мгновения не проведу в этом городке, иначе угораздит впутаться еще во что-нибудь. Как у нас с погодой?

Последнее облачко рваным клочком тумана скользнуло над рекой и растаяло в кронах деревьев, подставив мое лицо яркому солнечному свету. Тепло. Я уже успел забыть, что на дворе лето, а летом… Жарко, фрэлл меня подери!

Очередной вдох втянул в грудь не пропитанный влагой, как раньше, а сухой, подогретый солнцем воздух, и я понял, о чем предупреждал меня капитан: все внутри меня заполыхало огнем, словно от ненароком разжеванного и беспечно проглоченного кусочка тушеной баранины с кайлибского базара.

Пить! И чем больше и дольше, тем лучше!

«Не боишься опоздать на паром?» - участливо поинтересовалась Мантия.

Он переживет мое опоздание, а я тем более!

Путешествовать с деньгами гораздо приятнее, нежели путешествовать без денег. С другой стороны, отсутствие забот телесных открывает простор для забот душевных, и тут уж приходится слезно молить богов, дабы те в благодушии и щедрости своей заполнили твой досуг раздумьями, иначе можно сойти с ума, ибо как безделье плоти приводит к отмиранию тканей, так и безделье ума не менее пагубно сказывается на содержимом головы. Впрочем, мне, к счастью или к сожалению, было о чем и над чем задуматься.

Почему к сожалению? Потому что иной раз безумство по-

лезнее рассудочного отношения к происходящему и много предпочтительнее. Раньше мне казалось, что большая часть моих поступков носит на себе печать сумасшествия, но, только надышавшись сладким туманом, я понял, каково это - быть по-настоящему свободным духом и телом, а следовательно, казаться безумным всем, кроме тебя самого.

Следовать малейшему велению разума, целиком отдаваясь мимолетному порыву, не сдерживать чувств, ни достойных, ни осуждаемых, использовать каждое случайное событие, задевшее тебя полой плаща или подолом платья, чтобы построить свое, ни от кого не зависящее и никому не подчиняющееся бытие - вот чему помогала белая пелена, сладким молоком проникавшая внутрь тела и сознания. Казалось бы, разве не благо нес туман людям, скованным цепями обыденности? Разве не дарил он всему живому драгоценнейшее из Сокровищ - свободу?

Нет, пожалуй, о подарке речь не шла, скорее было похоже на чье-то баловство, невинную шалость ребенка, не способного пока по малости прожитых лет представить, какую лавину может увлечь за собой камушек с горного склона. Распахнутые настежь ворота еще не означают, что нужно сносить крепостную стену, а разделившие дыхание с озерным пришельцем занимались именно этим. Вместо того чтобы идти по открытому пути, начинали метаться по тесному загону своего сознания, натыкаться на рамки и правила, рушить их, раня и себя, и мир до крови.

Туман… Откуда он взялся, не подвластный никому, зато умеющий брать в плен чужие души? Равнодушное объяснение капитана городской стражи, мол, несколько раз в год белая пелена с Гнилого озера спускается вниз по реке, меня не устраивает. Жители Элл-Тэйна не видят ничего ужасного в трех днях свободы мыслей, способной даже самого робкого из робких довести до душегубства? Пусть. Но я не могу без содрогания вспоминать гулкие голоса, рвущиеся в разные стороны и тянущие за собой частички плоти, дрожащей от беззвучного эха. А все почему? Потому что мне стало страшно.

«Мне стало страшно». Так сказала Шеррит, когда ее спросили о причинах, заставивших наследницу Дома Пронзающих вновь выпустить в мир опасную память прошлого, и в те мгновения я не понимал всей глубины драконьего страха. Попро-

сту не мог понять, а следовательно, сделать то, что обычно само собой происходит после понимания,- простить или осудить. Что ж, зато теперь я знаю, чего и как боятся драконы.

Мы боимся силы, равно своей и чужой. Своей потому, что знаем за собой слабость опьянения могуществом и знаем, насколько трудно бывает удержаться на лезвии равновесия. А чужой силы боимся, когда не можем объяснить ее природу. Шеррит боится меня именно из-за невозможности представить, что такое Пустота. Да, наверняка в библиотеке Дома Дремлющих можно разыскать сотни трактатов, написанных рукой моей матери и повествующих о Разрушителях, но уверен, в них нет ни единой строчки о том, с чем именно я вынужден жить. Ведь самая опасная пустота не та, что кроется внутри, а та, что подстерегает снаружи и только и ждет мгновения, чтобы начать слияние с внутренней. Я почувствовал ее прерывистое голодное дыхание, когда увидел страх в глазах Шеррит. Почувствовал и сбежал, надеясь сделать расстояние препятствием для гонящегося за мной зверя. Тщетно? Пока не было шанса проверить.

Я вовсе не собирался путешествовать, потому даже сумку взял с собой больше по привычке, а не в силу необходимости. Мне нужно было побыть в одиночестве, насколько оно вообще возможно для меня, и межпластовый Поток подходил для отдохновения лучше любых других уголков мира. Дремать под невнятный шепоток фрэллов, проносящихся сквозь мое тело, плыть по течению, покачиваясь на бесчисленных волнах, чувствовать прикосновение Прядей, столь же свободных, как и я сам, а главное, быть восхитительно недосягаемым ни для врагов, ни для друзей… Мечты, мечты, погибшие едва ли не сразу после своего появления на свет из утробы сознания. И безжалостно убитые кем? Всего лишь человеком. Человеком, вышедшим за грань отчаяния и не позволившим мне хоть на шаг приблизиться к состоянию покоя.

Маллет. Ему нужна была помощь, не спорю, но вовсе не моя. Как ни скучно это звучит, он самостоятельно победил бы свои несчастья, разве что затратив на сражение чуть больше времени, чем с моим участием. Мне не следовало вмешиваться, и я, твердо усвоивший наставления Мантии, последнее время проповедующей отстраненное наблюдение за причуда-

ми мира, удержался бы от соблазна похозяйничать в чужой жизни, но…

Что- то с легкостью распахнуло ворота в надежной и неприступной, казалось бы, крепостной стене. Без стука и уж тем более без приглашения просочилось сквозь тонкие, как волосок, щели, чтобы удавкой затянуться на моем горле и подчинить, не слушая возражений. Что-то невесомое, не имеющее формы, цвета, запаха. Слово. Я утратил власть над собой, когда меня, случайно или намеренно, назвали «демоном».

Вот оно. Нашел!

Мастер или демон, нет никакой разницы, кем меня считают люди, достаточно смешной мелочи, нелепого стечения обстоятельств, мгновения, которое присваивает мне то или иное имя. Я никто и ничто, воплощенная пустота, медленно бредущая по толще Гобелена или проносящаяся сквозь нее. Я самое свободное существо на свете, но потому и самое беззащитное перед… Именованием.

Не зря, ой не зря с древних времен известно, что можно подчинить любую силу, земную или небесную, если сумеешь угадать или узнать ее истинное имя! Но, как сейчас понимаю, это лишь половина правды о свойствах мироздания. Да, имя подчиняет, но при непременном условии, что поименованное существо и само с рождения знало, как его должно называть. В противном же случае происходит нечто иное, все равно что зачерпнуть ладонью воду из ручья и вылить в бокал. Что мы увидим? Мы увидим, как жидкость принимает форму сосуда, но приводит ли это смиренное действие к изменению сути текучей пленницы? Ничуть не бывало. Вода остается водой, даже будучи замороженной, ведь стоит вынести льдинку на солнце или согреть дыханием, твердость камня сменится услужливой гибкостью, ожидающей новых приказов.

Мое имя всегда казалось мне… пустым. «Идущий по начертанному пути»… Что сие означает? В сущности, ничего. Я иду куда-то и откуда-то, то быстро, то медленно, но не знаю, ни сколько продлится мой путь, ни чем он должен завершиться. И что самое обидное, неизвестно, кем и с какой целью начертана моя дорога. Мной самим? Ерунда! Даже невинное желание побыть в целебном одиночестве было вдребезги разбито капризом одного-единственного человека, пусть и облеченного могуществом, сравнимым с моим. Я иду, иду, иду, сознавая,

что в каждый момент существования могу быть остановлен и для этого нужно так мало… Нужно всего лишь дать мне на время хоть какое-нибудь имя.

О, разумеется, я счастлив быть поименованным, ведь вместе с собой имя приносит и охапку ограничений, в пределах которых мне надлежит существовать, бесформенный океан сжимается до размеров хрустального бутона, отражая… Да, чужие чаяния, но своих у меня все равно нет.

Можно назвать меня демоном, и я не смогу выйти за границы отведенного мне пространства. Можно назвать Мастером, и я буду вершить правосудие и защищать невиновных, буду рисковать собой, но не по собственной воле, а потому что имя, на краткий срок выданное мне в пользование, не терпит пререканий. Еще раньше, в день совершеннолетия, меня назвали Разрушителем…

А что, если бы это слово никогда не прозвучало? Что, если бы я так и оставался в неведении относительно своей природы? Мне жилось бы счастливее? Вряд ли. Но, возможно, я получил бы другое имя, слабее, зато добрее и теплее. Мать народа гройгов рассказывала, что первого Разрушителя, допущенного к жизни, старались уберечь от знаний о себе самом, и это привело к сумасшествию при первом же явлении Пустоты. Верю. Но теперь понимаю, в чем была допущена главная и единственная ошибка.

Драконы, охваченные страхом и потому хранящие молчание, не дали своему творению имени, которое могло бы врасти в плоть и кровь чудовища, сковывая страшную суть. Правда, подобное имя обретает могущество, лишь будучи данным по любви или с надеждой, а любили ли мои родичи… да хотя бы меня? Ни минуты. Боялись или ненавидели, не более. А Мал-лет надеялся так сильно, как только умел, потому и поймал меня в сети имени. И те, кто время от времени называет меня Мастером, тоже надеются, неважно, быть оправданными либо непойманными, главное, их надежда горяча настолько, что вплавляет в мое сознание очередную горстку звуков, заставляя делать все возможное, только бы погасить вновь разожженные огненные завесы, отделяющие меня от… свободы?

Я не знаю, что мне делать с ней, этой клятой, столь желанной многими своенравной госпожой, потому что у меня не припасено на сей случай ни единого имени, пусть и самого за-

валященького. А поименовать себя сам я не могу по той же простой причине: не люблю и не надеюсь.

Только добравшись до предместий Виллерима, я понял, сколько бед могут принести размышления на отвлеченные темы. Кто нужен был мне в столице? Милорд Ректор или мой старый знакомец Рогар. Но Ксаррон, если не изменил своим привычкам, делает сейчас вид, будто покушается на целомудренность пышнотелых селянок в загородной резиденции, а где искать Мастера, вряд ли известно даже богам. Может быть, он и вовсе отправился навстречу младшему принцу, от общества которого я поспешил избавиться при первой же удобной возможности. Но если так, поостерегусь встречаться с Рогаром в ближайшее время, потому что он вряд ли обрадовался такому подарку, как Рикаард, тем более инициированный. Учитывая все выше перечисленные обстоятельства, хочется спросить: зачем я тогда вообще пришел в Виллерим?

«Затем, что тебе настоятельно требовалось куда-нибудь прийти. И затем, что до ближайшего входа в Поток было значительно дальше, чем до столицы Западного Шема».

Спасибо за пояснение, но, пожалуй, именно сейчас бесцельное плавание меж Пластами меня не прельщает. Хотя… Я бы не отказался от возвращения.

«Домой?»

Именно. Сдается мне, дома я смог бы найти успокоение быстрее, чем где бы то ни было. А на крайний случай там под рукой всегда есть кубок с «алмазной росой».

«Это означает, что ты…»

Да. Я простил деяние Шеррит. И ее саму.

«А не поторопился?» Я понял, как ей было страшно.

«Неужели?» Уверен. Знаешь, самая неприятная спутница страха - беспомощность, которую ощущаешь, глядя на нечто, не поддающееся объяснению. Вернее, не находящее объяснений в твоей душе. Когда того парня разрывало на кусочки, я испытал именно такой страх. Будь в деле замешана магия, мне было бы легче легкого прекратить его мучения, но он… Он сам убивал себя, по собственному желанию, стремясь ощутить всю полноту свободы, и в то же время не понимал, к чему приведет хаос получивших самостоятельность мыслей. Ему было страшно, барахтавшемуся в бурном потоке смешанных

чувств, но каким-то чудом выйдя за пределы плоти, его страх эхом отдавался внутри меня.

«Очень странно»,- качнула крыльями Мантия.

Странно?

«Ты не входил в Единение сознаний, любовь моя, даже близко не подбирался, и тем не менее утверждаешь, что слышал чужие мысли».

Так и было.

«Этого не могло быть».

Или она попросту ничего не слышала, одно из двух. И если второй вариант окажется правдой… Нет, прежде чем впадать в панику, попробуем рассудить хладнокровно. Мантия существует и действует не только параллельно моему сознанию, а во взаимодействии с ним, приводящем к возникновению единого поля мыслей. То бишь думаем мы каждый о своем и в своей собственной манере, но наши размышления словно кидаются в общий котел. Хочешь, можешь зачерпнуть и попробовать кипящее варево, не хочешь - отвернись. Правда, могу быть уверенным, что моя спутница ни на мгновение не прекращает сию трапезу, а стало быть, объяснением ее удивлению может служить лишь одно: мысли, гулким эхом терзающие меня, принадлежали не мне…

Можешь думать все что угодно, но я доверяю тому, что прочувствовал на собственной шкуре. По-твоему, так поступать неправильно?

«Правильно, за одним только отличием…».

Каким?

«У тебя нет шкуры. Никакой. Ты ничем не можешь отгородиться от мира, и в этом твой великий дар и твое вечное проклятие».

Меня и такой малостью обделили? Ну спасибо, родственнички!

«А как иначе можно было добиться желаемого? - Тон Мантии стал извиняющимся.- Разрушитель должен замечать все происходящее вокруг него, от смены направления ветра до шелеста росинки, скатывающейся по листу, от удара до движения ресниц».

Только замечать?

«Сначала замечать, потом реагировать, ибо как заповедо-

вали нам боги, ничто не должно происходить без повода и без цели, даже разрушение».

И каким же образом реагировать? Положим, удар можно пропустить или отбить, по ветру и росе предсказать погоду, но уж ресницы, они-то здесь при чем?

«О, они важнее всего прочего, потому что скрывают взгляд, направленный на тебя или, наоборот, в другую сторону».

Взгляд, говоришь?

Взгляд, посылающий вызов или просьбу о помощи. Взгляд, исполненный ненависти или согретый любовью. Взгляд, от которого хочется сбежать и в котором хочется утонуть… Да, опасная штука. Но знаешь ли, есть отличное средство для борьбы со взглядом.

«Какое же?»

Достаточно просто взять и отвернуться. Ведь я умею замечать его преддверие, а значит, всегда успею укрыться от нежелательного взгляда.

«Ты удивительно догадлив, любовь моя, однако, все больше узнавая о мире, ты все меньше знаешь о самом себе. Впрочем, сия печаль объяснима, ведь кладовые памяти не беспредельны, и одно знание неизменно замещается другим по мере наполнения сундуков».

О чем ты хочешь сказать?

«Разве хочу? Всего лишь размышляю вслух».

Не уходи от ответа!

«Ты сам все поймешь, как только встретишься с подходящим взглядом». Пойму, а пока-Куда ноги несут мужчину, если его чувства расстроены и почти оскорблены? Разумеется, в ближайшее питейное заведение. Для меня таковым оказался приснопамятный трактир «Три пчелы», от которого весной началось очередное долгое путешествие в никуда, закончившееся… Почти ничем. Можно было бы выбрать другое местечко, но углубляться в Каменный Пояс Виллерима мне не хотелось, проходить внутрь городских стен тем более, хотя бы по той простой причине, что в пригороде цены на выпивку всегда дешевле, чем на улицах старого города.

Подавальщицы все так же знакомо щебетали о чем-то девичьем на заднем дворе, из чего я заключил, что трактир в разгар

дня не обременен толпой желающих смочить горло уносящей тревоги и заботы влагой. Что ж, тем и лучше, вести с кем-нибудь беседы мне сейчас не ко времени, посижу над кружеч-кой-другой эля, может быть, даже подремлю и освобожу голову от мыслей, так сказать, подготовлю поле к новому посеву, который, чем фрэлл не шутит, может оказаться плодоноснее и съедобнее предыдущего.

Неожиданно высокие и при этом узкие, как бойницы, окна были распахнуты, и полосы света слепящими глаза занавесями пересекали залу, мешая разглядеть, что прячется в тенях у трактирной стойки. Пустые столы поблескивали засохшими и не отскобленными еще дочиста лужицами пролитой давно или только вчера выпивки, лавки лоснились полировкой в особо привлекательных для выпивох местах - ближе к камину и подальше от дверей, поверх каменных плит пола на каждом шаге шуршал свежий речной песок. Наконец-то благословенные тишина и покой! Вот только согласится ли местный хозяин откупорить бочонок для одного-единственного посетителя или прогонит взашей, посоветовав дожидаться сумерек, когда начинают свою работу все честные заведения?

Хм, а что, такой способен на многое. Коренастая плотная фигура двинулась мне навстречу, вошла в полосу света и… Я замер, проглотив все слова, заготовленные для нижайшей просьбы утолить жажду моей мятущейся души.

Гройг, самый настоящий! Немолодой, о чем свидетельствует изрядно посветлевшая коричневая кожа, но еще в полной силе. Мочки плотно прижатых к черепу ушей пробиты многочисленными кольцами, весело заблестевшими в солнечных лучах. Пиратничал? Несомненно, ведь по молодости каждый гройг считает своим священным долгом захватить хотя бы один корабль, дабы почтить память кровожадных и неугомонных предков. Лоб высокий и, на зависть многим, гладкий, а должен быть изборожден следами прошедших лет, если я правильно определил возраст… Впрочем, отсутствие морщин может говорить о безмятежности духа, и тогда возникает вдвое больше причин завидовать гройгу. Выражение черт тяжеловесного лица не растолкует ни один мудрец мира, только мне довольно уже и того, что на меня смотрят без откровенной враждебности. Неприветливо, да, но так ли уж я нуждаюсь в том, чтобы меня здесь приветили?

Посреди Западного Шема, в блистательной столице, отличающийся от любого из прохожих лишь тем, что никогда, даже лютой зимой не носит рубах с длинными рукавами, стоящий прямо передо мной сын чужого народа… Восторг, да и только! А сердце вдруг дрогнуло, волосы взъерошило холодным морским ветром, под ногами почудился не пол трактира, а скользкие камни одного из островов Маарис, Старая Гани улыбнулась из глубин памяти, и я не смог отказаться от ответной улыбки, за которой могло следовать только одно…

- Yerrh SsaVaii АЪеп-па Rohn!

- SsaVaii!

Он не мог ответить иначе. Но как только ритуал встречи завершился, последовало сухое и настороженное:

- Ты - человек.

Неверное определение, вот только я не могу подсказать другого. Пусть будет «человек», пусть сегодня я буду поименован именно так, и пусть это принесет мне больше блага, нежели вреда.

- Да. \.

- Ты не можешь знать священные слова моего народа.

- Но я знаю их. V

- Какой силой ты вырвал это знание у одного из грой-гов? - Мускулистые руки скрестились на груди, угрожающе вздуваясь венами.

Ну конечно силой. Разве может найтись другое объяснение моей осведомленности? Поверить в то, что обитатель северных островов окажется настолько падким на деньги, что согласится доверить чужеземцу сокровенное знание? Невозможно! Остается лишь предположение о жестоких пытках, которые мне пришлось применить и которые жгут болью душу разговаривающего со мной гройга. Наверное, очень легко и просто жить, деля мир на своих и чужих, но меня этому не научили. Если вдуматься, мои домашние воспитатели никогда не проводили границы между расами, населяющими подлунный мир. Но могли ли они поступать иначе, ведь любое из живых существ, топчущее Гобелен, в какой-то мере является под-

1 Традиционное приветствие народа гройгов, используемое в самых торжественных случаях и только среди своих. Дословно означает: «Да грядет Разрушитель по начертанному пути!» Ответом на него всегда служит: «Ssa'vaii» - «Да грядет».

данным дракона, чья плоть истрачена на горстку натруженных Нитей, а значит, нет ничего чужого, есть лишь владения, которыми нужно управлять и о которых нужно заботиться. За одной поправкой: кое-кому из драконов не дано владеть ничем.

- Я не применял силу ни к кому из твоего народа.

- Откуда тогда тебе известны эти слова?

- Мудрая женщина, которая знает очень много и еще чуть-чуть, напутствовала меня.

Не знаю, с материнским ли молоком гройги впитывают традицию почитания Разрушителя или обучаются этому под присмотром старейшин, но тот, что встретился сейчас мне, уроки уж точно не прогуливал, потому что после минуты молчания, способной показаться вечностью, прижал к груди сжатые кулаки и произнес, без какой-либо торжественности, а просто и обыденно, совсем по-домашнему:

- Мой дом - твой дом, брат.

Надеюсь, моя рассеянная улыбка не оскорбила священные чувства гройга, предложившего разделить с ним кров, но я не мог придумать ничего умного, а тем паче мудрого, чтобы достойно ответить на щедрое предложение. Начать отказываться и уверять, что мне нужно не больше, чем кружка эля? Глупо. Воспользоваться свалившейся на голову удачей по полной? Стыдно. Вот и остается только кивнуть и усесться за стол, оказавшийся на пятачке между полосами света, потому что гройг не продолжил расспросы, а отправился на кухню за едой и питьем для названого родича.

А если вдуматься, спросит ли он меня вообще о чем-нибудь? Я знаю священнее слова, но более того, я знаю полное имя Старой Гани, имя, которое покидает пределы архипелага Маарис только в памяти ее сыновей, ушедших в большой мир. Мое знание уравнивает меня во всех правах с хозяином трактира, а разве равные мучают друг друга ненужными и обременительными вопросами?

На стол передо мной опустилась миска с ломтями свежеза-копченной свинины и масляных лепешек, самой подходящей закуски под… Ну конечно же под харку! Разлитую в крошечные стаканчики, потому что на дворе еще светлый день и отпускать сознание на волю, а тело в постель преступна рано.

Гройги пьют свой знаменитый напиток, не стуча посудой и не провозглашая тостов, предпочитая выражать торжественность момента молчанием, и в чем-то они правы. Встать, задержать дыхание, дождаться наступления полной тишины, в которой кажется, что даже заоконная жизнь приостановила свой бег, посмотреть в глаза друг другу и опрокинуть прозрачную жидкость в рот, причем желательно сразу в горло, потому что вывести жгучий привкус с языка иногда не удается и за несколько часов непрерывного полоскания. Поставить опустошенный стаканчик на стол, уважительным поклоном почтить мастерство хозяина, приготовившего столь знатное угощение, и только потом позволить себе рухнуть на лавку, потому что харка, вмиг долетевшая от горла до желудка, расслабила все тело. Ненадолго, всего лишь на несколько минут, но как блаженны эти минуты!

- Теперь я верю, что ты видел мать моего народа,- важно сообщил гройг, убирая больше не нужную посуду и придвигая мне кружку с тихо пенящимся элем.

- Только теперь? Почему?

- Пить харку умеют только на Маарис. Здешние люди ни грийса не знают о пище и питье моего народа.

Он степенно удалился, оставляя меня наедине с едой, потому что наивысшим почтением, оказываемым гостю, для гройга является именно полная свобода последнего. В том числе и свобода вкушать пищу таким способом, каким заблагорассудится, и ни в коем случае не прерывать сие замечательное действо разговорами.

Особого голода до глотка харки я не испытывал, но забористый напиток разжег аппетит, и два с половиной ломтя мяса оказались в моем желудке быстрее, чем можно было ожидать, а за ними последовал хлеб, смоченный элем, но уже с гораздо меньшей скоростью, потому что на смену времени насыщения пришло время сытой неги.

Как немного нужно иногда, чтобы получить помощь.

«И еще меньше, чтобы найти дружбу».

О нет, не скажи. Если вспомнить мои попытки обзавестись друзьями, можно утверждать, что сей путь весьма тернист и долог.

1 Г р и й с - мелкое кровососущее насекомое, местом своего кормления избирающее козью шкуру.

«Так казалось тебе, ведь ты стремился обрести друзей».

Если продолжить твою логическую цепочку, получается, мое стремление мне же и мешало?

«Разумеется… Когда твои действия подчинены определенной цели, не являющейся тайной для тебя самого, малейшее промедление кажется невероятно долгой задержкой. А когда не думаешь, чего хочешь достичь, получая результат, удивляешься, как легко он пришел».

Шорох открывающейся двери. Еле слышные шаги, говорящие о том, что вошедший умеет находить общий язык с песком, рассыпанным по полу, у меня бы так ни за что не получилось. Человек, а это именно человек, что подтверждают характерные для людей пропорции и движения, проходит мимо, направляясь прямо к стойке, высокий, статный, чего не в силах скрыть просторная неприметная одежда, рыже… Точно, рыжеволосый: солнечный луч ржавым золотом вспыхивает на волосах незнакомца. Впрочем, незнакомцем он остается для меня ровно до того момента, как произносит, обращаясь к хозяину трактира:

- Доброго дня.

Тон приветствия, хмурый и немного тревожный, словно нарочно спорит со смыслом двух простых слов. Доброго? Ну-ну. Таким голосом удобнее желать умереть или весело провести похороны. Что же случилось, старина Борг?

- Вам как всегда? - бесстрастно спрашивает гройг не для того, чтобы получить ответ, а лишь исполняя обыденный ритуал.

- Да.

Рыжий неожиданно устало опирается о стойку, наблюдая, как эль льется в пузатую кружку и покрывается шапкой пены, потом берет в руку посуду с выпивкой, поворачивается, пробегая взглядом по трактирному залу. Разумеется, не ища свободное местечко, ведь в середине дня можно занимать любое, на собственное усмотрение, потому что других претендентов нет. Нет, Борг делает то, к чему привык за последние… Дайте-ка прикинуть. Лет пять, не меньше. А до того, будучи простым полевым агентом, он не только глазами, но и руками обшарил бы сие заведение, дабы убедиться в отсутствии возможной опасности, но, слава богам, старые привычки все-таки стираются из памяти. Не до конца, разумеется, иначе они не носили

бы свое гордое имя, но достаточно, чтобы можно было считать их обладателя изменившимся. Я же, на свою беду, с последнего посещения столицы изменился едва ли, потому что взгляд рыжего, добравшись до меня, дальше не сдвинулся ни на дюйм.

Борг медленно подошел к столу, за которым расслабленно отдыхало мое бренное тело, остановился, нависая грозной громадой, немного помолчали с нарочитой горечью изрек:

- Всякий раз, когда я встречаю тебя, происходит много всякого, сначала кажется, что хорошего, но когда присматриваешься, задыхаешься от боли. Что ожидается в этот раз? Чью жизнь ты собираешься разбивать?

Карий взгляд по-прежнему умен и рассудителен, прошедшие полгода не добавили новых морщинок ни на лоб, ни к уголкам глаз, но лицо в целом выглядит немного осунувшимся, словно Борг последнее время обедал редко и урывками, а долгого сна и в глаза не видел. Наверное, дела не позволяют вести размеренную жизнь, особенно после того, как его высочество Дэриен излечился от своего недуга и стал вызывать куда больший интерес у недругов.

- Я тоже рад тебя видеть. Присядешь?

Рыжий посмотрел на меня серьезнее, чем прежде.

- Бежать от тебя надо куда подальше. Даже заговаривать и то не стоило, да прости, не удержался.

У- у-у, спор в середине зимы оставил настолько глубокий след в душе и памяти моего приятеля? Следовало бы гордиться произведенным впечатлением, но мне почему-то больно. И стыдно. Каким смелым я тогда был, с какой легкостью перекраивал чужие судьбы и представление о жизни, как азартно бросался в каждую предложенную игру и как виртуозно выигрывал! Тоже мне, герой… С кем я сражался? Ни одного соперника, способного оказать сопротивление, равное моему напору. И чем же тогда славны мои победы? Сплошное жульничество. Легко начинать драку, если знаешь, что твои щиты никто не сможет пробить, но достойно ли это благородного воителя? Впрочем, благородство -не моя стезя. Меня учили выживать, а не жить.

- Я уйду. Сразу, как хмель развеется. Извини, что невольно помешал тебе побыть в одиночестве и…

- Напиться? Да уж, мне впору чувствовать себя оскорб-

ленным.- Кружка опустилась на стол, лавка скрипнула под тяжестью тренированного тела.- И все-таки, зачем ты здесь появился?

- Есть несколько вопросов к начальству Академии или еще к кому-то сведущему.

- Важных?

- Мне думается, очень. Борг кивнул, делая глоток.

Еще полгода назад он бы замучил меня расспросами и рассказами о собственном житье-бытье, и я бы увиливал, шутил, а может, оказался бы предельно искренним, наслаждаясь беседой с человеком, почти полностью открывшим сердце ради меня. А что теперь? Теперь мы сидим, настороженно глядя поверх кружек и стараясь не встречаться взглядами, а если все же встречаемся, отводим глаза. Правда, не сразу, а после небольшой паузы, напоминающей затишье перед бурей. Мы словно впервые встретились и не знаем, к чему готовиться, к драке или к перемирию.

Впрочем, сами виноваты, ведь мы оба выдумали друг друга. Борг захотел увидеть и увидел во мне соратника, занятого тем же или похожим делом на благо государства и престола, а я… Я, пожалуй, хотел найти в нем кого-то вроде старшего брата, над которым иногда так весело подтрунивать, но всегда можно быть уверенным в том, что окажешься закрыт широкой грудью от любой опасности. Нашел ли? Уже и не помню, хотя жалею об ушедшей простоте наших отношений.

Прошлое не вернется, как ни старайся. Что же делать? Попробовать построить будущее? Но в каком «завтра» я хочу снова встретиться с Боргом?

- Злишься?

Рыжий смотрит исподлобья, и тон его голоса никак не хочет соответствовать напряженной растерянности взгляда:

- На тебя? С чего бы вдруг?

- О, неужели появились новые причины для раздражения?

- Еще и старые не закончились.

Он хочет поговорить со мной, иначе, едва заметив, ушел бы из трактира. И я, наверное, хочу поговорить, если до сих пор сижу за этим столом. Так что нам мешает?

- Я вел себя по-скотски.

Карие глаза дрогнули, отчасти непонимающе, отчасти об-иадеженно:

- Когда это?

- В нашу последнюю встречу.

Такого признания ты ждал или я опять попал впросак? Ну же, только не молчи!

Борг отхлебнул эля и отставил кружку в сторону.

- По-скотски ты ведешь себя сейчас.

Рыжий имеет право на эти слова, даже смешно спорить, ведь я в который раз пытаюсь играть не в свою игру, не зная ни правил, ни расстановки фигур. А все почему? Потому что не получил пока нового имени, пригодного для задушевной беседы двух старых приятелей.

Назови меня, ну хоть кем-нибудь!

- Чем я успел тебя обидеть?

Он морщится, словно от неожиданно возникшей боли.

- А сам не понимаешь?

- Ни капельки.

Карие глаза вспыхивают гневом:

- Зачем ты это делаешь? Зачем прикидываешься, что даешь мне свободу уйти, остаться, говорить или молчать? Тебе доставляет удовольствие такая игра? Хочешь посмеяться надо мной, снова показать, насколько велики твои умения? Не трать сил напрасно, я уже давно это признал!

Я играю?! Нет, в моих поступках не было и намека на желание развлечься или потрепать нервы, свои и чужие. Я всего лишь не знаю, что делать. Зыбучий песок отчаяния засасывает меня, и чтобы выбраться, нужна опора, любая из возможных, даже плохонькая беседа подойдет. Но она должна возникнуть без моего усилия, а еще лучше вопреки нему. Она должна родиться свободной, но роды всегда так трудны… Придется помочь, чуточку подтолкнув, но не упустить момент, когда нужно убрать руку, чтобы природа все необходимое проделала сама.

- Мне не смешно, Борг. Совсем не смешно. Прости, но я всего лишь хотел…

Слова сами собой вскарабкиваются на язык, цепляются друг за друга корявыми ручонками, не с первого совместного шага, но мало-помалу приноравливаясь к общему ритму движения.

- Я хотел попросить.

- О чем?

Голос рыжего звучит и удивленно, и немного разочарованно, но, пожалуй, именно это странное сочетание предложения продолжать разговор и отказа без особой нужды оставаться искренним прорывают последнюю плотину, удерживающую от беспомощного признания:

- Научи меня, что делают со свободой.

Зачем я вообще это сказал? Зачем перебросил свой груз на другие плечи? Вот сейчас Борг окончательно обидится, швырнет в меня кружкой и уйдет, хлопнув дверью. И будет совершенно прав. Мне нужен советчик старше и мудрее, чем я сам, но не следовало вмешивать в мои нелепые беды того, кто и сам чем-то встревожен не на шутку, а теперь, моими стараниями, еще и разозлен.

- Издеваешься?

Ну да, я бы чувствовал точно то же и в той же степени, если бы меня попросили, к примеру, объяснить, что означает быть любимым.

- Забудь. Я ничего не говорил.

К фрэллу все это. Хватит. Слово за слово, и мы рассоримся окончательно. Жаль, ноги пока держат нетвердо… Ну ничего, харка очень скоро совсем прекратит свое действие, нужно только выйти на воздух, и сразу станет легче.

- Куда собрался? - Недовольный вопрос ударяется мне в спину.

- Не хочу мешать.

- Э, нет! - Крепкая ладонь цепляет мое плечо, тянет назад, и я шлепаюсь обратно на* лавку.- Уйти просто так не позволю!

- И чего потребуешь взамен?

Все же немного легче разговаривать, не видя лица собеседника, а только догадываясь, какие тени могут проноситься по нему.

- Ответов.

- А есть вопросы?

- Есть. Один. И я очень давно хочу его задать. С самой середины зимы… Кто ты?

Помнится, Рогар уже спрашивал и не удовлетворился услышанным, потому что сам сплоховал. Но сейчас мне со-

всем не хочется отшучиваться. Во-первых, Борг этого не заслуживает, а во-вторых, я и сам хотел бы докопаться до правильного ответа.

- Сначала я думал, что ты входишь в верхи если не Опоры, то Гнезда: ты слишком много всего знаешь, водишь близкое знакомство с ректором Академии, ухитряешься оказывать влиятельным людям такие услуга, которые дают тебе власть. Правда, ты ей не пользуешься или тщательно это скрываешь, одно из двух.

Подозрения, подозрения, подозрения… Как с ними бороться? Можно пойти к кузену-ректору попросить дать Боргу по шапке за его пытливый ум, и рыжий больше никогда не будет докучать ни мне, ни кому-либо еще своими опасными речами. Но таким поступком я лишь подтвержу худшие опасения своего… Будем считать, несостоявшегося друга. И еще это будет совсем по-детски - броситься искать защиты у старшего родича, когда сам давно уже стал взрослым.

- Продолжай.

- Ты всегда словно стоял выше, на ступеньку или на две, точно не знаю, но я ясно чувствовал расстояние, то уменьшающееся до одного шага, то растягивающееся до горизонта. Да, именно так мне казалось зимой, еще в последнюю нашу встречу, но потом, подумав, а времени на раздумья было достаточно, я понял, что ошибался. Ты стоишь не выше или ниже. Ты стоишь в стороне.

Ай, молодца! Догадался. Похлопать в ладоши? Нет, слишком обидный жест. Лучше промолчу.

Да, я стою в стороне и ничего не могу с этим поделать, неважно, желаю ли всем сердцем изменить положение вещей или, напротив, упираюсь руками и ногами, только бы существующее оставалось прежним. Нити Гобелена проходят сквозь меня, а ты шагаешь по нитям, дружище Борг, что же получается? Именно то, о чем повествует твоя догадка. Если все время проходишь мимо какого-то объекта, это означает, что объект всегда остается в стороне от тебя. Все правильно.

- Если бы ты был выше, я бы не задавал вопросов, потому что начальство видит больше и дальше, чем подчиненные. Но ты где-то в стороне, то слева, то справа, то впереди, то позади. Иногда тебе вроде хочется развлечься, и тогда ты участвуешь

в событиях, а потом… Тебе будто становится скучно, и ты уходишь, не желая ничего объяснять.

Ну вот, наконец-то мне растолковали, что отражается в глазах глядящих на меня людей! Эдакое перекати-поле, в сущности бесполезное, но способное изрядно напакостить в самый неожиданный момент, в том числе и тем, что исчезает тогда, когда на него хочется опереться.

- Закончил? -Да.

- И тебе все еще нужен мой ответ?

Он промолчал, но даже спиной можно было почувствовать, что рыжий ждет и будет ждать столько, сколько потребуется, хоть до скончания времен.

Что же я могу ответить? Правду? Но вся моя жизнь состоит из лжи.

От меня скрывали то одно, то другое, выдавая сведения порциями, способными лишь травить разум, но ни на шаг не приближать к исцелению.

Дракон? Да, но я понял, что и в какой мере отличает меня от всех моих родственников, только теперь. Так можно ли мне называться драконом?

Разрушитель? И снова по капле, долго, муторно, невыносимо, каждый раз переворачивая привычный мир с ног на голову, мне доставались знания об этом страшном титуле, а когда я наконец собрался с силами принять свою судьбу, оказалось, что в моих услугах мир больше не нуждается. Потеряв смысл существования, я получил то, о чем не смел и мечтать, то, что иногда снилось мне перед самым рассветом…

Свобода. Она жжет кожу моих рук, и все-таки я не разожму пальцы, как бы больно мне ни было. Потому что больше у меня ничего не осталось.

- Вышло так, что я появился на свет вопреки желаниям моих родственников. Кроме матери, конечно, иначе она бы избавилась от плода. Ну а потом… Раз уж родился, а брать на душу грех убийства никто не захотел, так живи. Ешь, пей, учись, расти, играй. Меня многому научили, это правда, и мне даже внушили, что я приношу пользу… тем, что вообще живу. Но совсем недавно я узнал, что эта польза утратила свою значимость и ценность. В моих услугах больше никто не нуждает-

ся. Можно сказать, мне дали отставку, полную и бесповоротную. Я получил свободу, но не знаю, что с ней делать.

Конечно, рассказ неполон, но нужно ли раскрашивать его в разные цвета всевозможными деталями? Я сказал то, в чем уверен с сегодняшнего утра, остальное оказалось вредными иллюзиями. Что будет завтра, не разочарует ли меня новый рассвет, не заставит ли выгнать прочь очередную неподтвер-дившуюся «правду»? Все может случиться. Первое время повороты истины вокруг своей оси забавляют, потом приедаются, и должно произойти нечто невероятно непредсказуемое, чтобы разочарования вновь стали меня удивлять.

- Отставка? Мне бы тоже когда-нибудь уйти в отставку, да видно, не получится. Хотя… Могу представить, что ты чувствуешь, оказавшись не у дел после-После того как показал, насколько сильно мне нравится

вершить судьбы мира, он это хочет сказать?

- После того как сделал то, что, может, никогда не удалось бы никому другому.

Он меня подбадривает?!

Оборачиваюсь, смотрю прямо в карие глаза, надеясь понять, шутит их обладатель или говорит серьезно, но терплю сокрушительное поражение, потому что Борг не смеется и не сочувствует. Рыжий возмущен до глубины души.

- Так часто бывает, я сам видел. Делаешь то, делаешь се, из кожи вон лезешь, добиваешься победы дорогущей ценой, а тебя хорошо еще если попросят уйти, а то и пинком выгонят. А ты никому дорогу не перешел? Уж слишком похоже, что твое место кому-то понадобилось.

Ох, сомневаюсь, чтобы Маллет, даже находясь не в самом здравом уме, обратился к богам с подобным желанием. Или же…

Он осознал дарованное могущество, это можно было заметить, не особо щуря глаза. Он испытал восторг и упоение. Не пришедшей в руки властью, разумеется, парень пока не в состоянии понять, обладателем чего стал, но он был счастлив, я чувствовал. Что выросло из той радости позже, ночь спустя? Нет желания узнавать. Если Маллет справился с демоном внезапно обретенной свободы, хорошо. Если уступил в борьбе, на все воля богов. Если подружился… О, тогда он сможет многого достичь! Но какую бы из нитей Гобелена ни тронули

руки странного саэннского мага, до меня дойдет лишь слабое колыхание пространства, если, конечно, мир вообще соизволит сделать меня свидетелем происходящего, ведь теперь у Эны появилась новая игрушка, не менее забавная, чем предыдущая.

- Меня это не волнует.

- Не переживай, мир большой, в нем есть место для всех.

- Пожалуй. Только сейчас я даже не хочу начинать поиски.

Борг грустно усмехнулся:

- Еще бы! Но это пройдет, поверь, и, надеюсь, довольно скоро. Хотя… бывают и такие, кто не выкарабкивается. Но ты-то ведь не наделаешь глупостей?

Карие глаза подрагивают, ожидая ответа, может показаться, что любого, но на самом деле моего собеседника устроит только утвердительный. Да, у камня Опоры было куда больше возможностей наблюдать судьбы, разбитые отлучением от службы, и я очень хорошо понимаю, почему мой старый приятель усиливает натиск, стараясь вытащить меня из болота тоски на твердую землю, если увещевания не помогут.

Глупостей, говоришь? «Алмазную росу» считать принадлежащей к таковым или нет?

- Поживем - увидим.

- Та-а-к.- Рыжий разочарованно хлопнул ладонями по столу.- Вот сейчас ты мне не нравишься. Совсем.

- Я исправлюсь, дяденька, лишь бы вам было спокойнее!

- Ну вот, снова здорово… Неужели ты не замечаешь, когда кто-то волнуется за тебя?

Волнение - stq прекрасно и восхитительно. Только есть ли достойная причина для сего трогательного чувства? Я же не ребенок, живущий сиюминутными увлечениями, и умирать не собираюсь хотя бы потому, что никому не смогу ни помочь, ни насолить таким поступком. Фрэлл подери, пока мою душу не посетит то, что чувствуют люди, жертвующие собой ради других, сиречь скорбная необходимость и тихая гордость, мне и с места-то двигаться не хочется! Но если рыжий уверен в обратном, его срочно нужно разубедить.

- Я не слепой. Извини, больше не буду.

- А больше и не надо! - На лицо Борга вернулось прежнее

тревожно- загнанное выражение.-Столько уже наделал, что вовек не расхлебать.

О, что- то новенькое. Но разве мои зимние безрассудства не были полностью закончены?

- Меня полгода не было в столице, а когда я уходил…

- Вспомни-ка, что было зимой!

Мне чудится или в голосе рыжего разгораются угольки азарта? К чему бы это?

- Да ничего особенного. Но я закончил все дела, которые требовали моего участия.

- Ага, закончил! И как думаешь, во что эти дела вылились? Я подумал. Потом еще немного подумал, но каких-либо

путных предположений в голове не возникло, посему не оставалось иного выхода, как отставить кружку в сторону, опереться локтями о стол, придвигаясь поближе к собеседнику, и покорно кивнуть:

- Давай, рассказывай.

К чести своей, Борг не воспользовался заслуженным триумфом и не промурыжил меня в ожидании несколько лишних минут. Видимо, события при дворе и впрямь происходили неладные.

- Помнишь девицу по имени Роллена?

- Белокурая сестра Королевского мага? Припоминаю.

- Ей самое место в тюрьме или на виселице.

- Вполне возможно. А в чем дело?

- В том, что она по-прежнему на воле и, похоже, совсем потеряла стыд.

Хм, красавица с васильковыми глазами давно уже не слыла скромницей, что же должно было случиться, если Борг столь искренне возмущен?

- Не ходи вокруг да около, ладно?

Он шумно выдохнул и страдальчески сдвинул брови:

- Девица воспользовалась тем, что его высочество после прощания с тобой, прямо скажем, стал дуть даже на воду, и заявила, что желает служить престолу.

- Служить можно по-разному. Только не говори, что она…

- Она собирается стать камнем Опоры!

Ай да Роллена! Умница! Я советовал ей найти применение талантам, удивительно рано вызревшим в юном сознании, и девочка послушалась, поступив на зависть многим смело и ре-

шительно. В самом деле, если можно получить приглашение за королевский стол, зачем соглашаться на объедки?

- Можно поздравить Опору трона с пополнением? Борг с трудом, но подавил желание выругаться. Наверное,

потому что новость больше вводила его в растерянность, нежели злила.

- Это конец, понимаешь? Если незыблемость трона станут охранять гулящ…

- Остановись, пока не совершил непоправимое.

- Разве я должен останавливаться?! То, что происходит, разрушает… Разрушает основы!

О, мое любимое словечко, родное и невыносимо хорошо знакомое. Разрушение. Как сладко от него веет тленом и как горчит ароматом молодых побегов зелени, проклюнувшихся на месте недавнего пепелища… Пресветлая Владычица, я и не думал, что в Борге до сих пор живет мальчишеское доверие к рыцарским романам! Гулящая девка или не гулящая, разве это важно? Не стану спорить, она запятнала свою честь, вольно или невольно, только эта честь принадлежала ей одной, ни государству, ни королю, ни семье, ни кому-то еще. Роллена имела и имеет право ночами согревать постель хоть последнему бродяге, а днем служить на благо государства. Безупречность во всем, конечно, хороша, но сия добродетель слишком редко сочетается с другими качествами, необходимыми, чтобы остаться в живых самому и сохранить жизнь другим.

- Некоторые основы заслуживают того, чтобы быть разрушенными.

- Ты… Надеюсь, шутишь?

Все, понял. Опора дл*я рыжего - это святое. Трогать больше не буду, ну разве что кончиком пальца.

- Так что Роллена? Она подала прошение о зачислении?

- Хуже! - Борг состроил трагическую мину.- Прошение уже подписано.

- Ого! Кем, позволь узнать?

- Его высочеством, принцем Дэриеном.

Я не удержался от смешка и даже не попытался притвориться, что кашляю.

Меня наградили уничижительным взглядом:

- Ничего смешного не вижу.

- Не скажи, все это довольно занятно… Но в чем ты винишь меня?

- А кто прополоскал принцу мозги? Кто.пристыдил его за гибель брошенной игрушки? Кто вбил Дэриену в голову тягу к всепрощению?

Хочется встать и раскланяться, словно перед зрителями, благоговейно хлопающими в ладоши. Конечно, я. Это была очередная гениально выигранная мной партия. Эх, никогда не думал, что и стыдиться можно устать!

- Насколько понимаю из всего сказанного, после разговора со мной его высочество стал более, э-э-э, рассудительно относиться к решению задач. Что же в том плохого?

- Ага, одно только хорошее! Задачи ведь бывают разные, почему ты этого не объяснил принцу? Почему не научил разделять важное и…

- Борги-Борги-Борги, остынь, прошу тебя! Да, я дурак и подлец, ввел Дэриена в заблуждение и прочая, прочая, прочая, меня надо казнить, причем не один десяток раз, согласен. Но давай посмотрим с другой стороны, идет?

- Опять начинаешь свои поучения? - Рыжий постарался выразить все возможное недовольство, но его сил хватило только на бурчащий голос, а карие глаза, вместо того чтобы осуждать, уже завороженно ждали продолжения урока.

Э нет, дяденька, я больше не хочу строить из себя учителя. Нет никакого смысла. И если все еще не обрываю разговор, так только потому, что мне жаль напрасной траты расходного материала коим может стать Роллена. Или ты нарочно вынуждаешь меня вернуться в наезженную колею, заставляешь вспомнить, что прошлая жизнь была не так уж плоха, и вовсе не нужно…

Ты всерьез поверил, что я могу от избытка или недостатка чувств покончить с собой? Ой.

Ой- ой-ой.

Но попытка великолепная. Браво! Увести от внутренних проблем, предложив к решению проблемы внешние и словно лишь краем связанные со мной? В другое время я бы обиженно посчитал, что недооценивал тебя, дяденька, а сейчас могу только восхититься:

- Ты самый хитрый рыжий лис из всех, кого я знаю.

Борг недоуменно округляет глаза, довольно успешно примеряя на лицо выражение полнейшей невинности, и я снова не могу удержаться от улыбки.

- Ладно, будем считать, внушение понято и принято. А по поводу задач я все же продолжу. Не бывает важного и неважного, бывает наше отношение разной степени теплоты к тому или иному событию. Принц не желает принимать на себя тяжесть решений? Это может быть либо трусость, либо усталость, либо… Скажем, лень. А может, он вообще сейчас увлечен совсем другими вещами, к примеру своей возлюбленной. Пусть делает, что хочет. Дадим ему хоть немножко свободы?

- Ты не хочешь вмешиваться.

Очень правильный вывод. Не хочу. Потому что не вижу надобности и потому что одна старая мудрая Мантия не так давно посоветовала мне почаще позволять людям жить в свое удовольствие.

- Давай рассудим вместе. Я должен вмешаться?

- Ну-у-у…

Ясно. Тебе хочется, чтобы я снова погряз в придворных играх. Но права каждого из нас желать равны перед миром, а я лично желаю… Бр-р-р! Вот ведь незадача. Мне-то сейчас не желается ничего. Совсем.

- Скажи, что тебя на самом деле беспокоит? То, что Дэри-ен совершил малообдуманный поступок, или то, что Роллена может стать твоей соратницей?

Борг качнул головой, словно старался стряхнуть накопившиеся обиды и начать мыслить без лишних эмоций.

- И то и другое.

- А что представляемся тебе более важным?

- В каком смысле?

" Теперь он удивился уже не наигранно. Не ставит забор между своими устремлениями и делами престола? Наверное, так и нужно, если хочешь быть верным и преданным слугой, но я задал свой вопрос намеренно.

- Дэриен - взрослый мальчик и, как всякий человек, достигший определенного временного рубежа, постепенно становится маловосприимчив к тому новому, что приходит извне. Говоря проще, учиться он будет все менее и менее охотно и успешно, поэтому если ты просишь, чтобы я попытался преподать его высочеству очередной урок, ты прискорбно ошибае-

шься, кроме того, нет ничего хуже для правителя, чем постоянное тыканье лицом в грязь. Вот представь, что Дэриен, подписывая прошение, в кои-то веки чувствовал себя именно государем, принимающим судьбоносное для страны решение. Представил? А ты предлагаешь прийти к нему и доказать, что это была всего лишь глупость и блажь? Не слишком ли жестоко?

- Ты опять все перевернул наоборот… - полувосхищенно, полурастерянно выдохнул Борг.- Но звучит разумно.

- Разумно потому, что возможно, не более.

- Значит, не нужно лишать его высочество…

- Той минуты гордости, которую он сам себе устроил. В конце концов, назначение Роллены - не самое страшная беда для Западного Шема.

- Для Шема-то не страшная,- грустно согласился рыжий.

- А чего хочешь ты сам? Девушка тебе ненавистна? Испытываешь к ней что-то личное и очень неприятное?

- С чего это? Я с ней толком и не встречался и уж тем более не разговаривал.

- Тогда почему артачишься, как упрямое вьючное животное?

- Ей не место в Опоре.

Ого, звучит весьма твердо и уверенно. Но я хочу знать причину сей непоколебимости.

- Роллена не настолько глупа, как может показаться со стороны. И поверь, если она выбрала именно этот путь, она очень хорошо подумала, прежде чем подавать прошение.

- Как ты себе это представляешь, а? - На Борга было жалко смотреть, как, впрочем, всегда жалко смотреть на мужчину, загнанного в угол женщиной.- Что она будет делать в Опоре?

- Что угодно.

- Ты видел ее фигурку? Тростинкой переломить можно! Да ни один из нас не сойдет с ума настолько, чтобы взять ее в пару!

Ах, вот что нас заботит по-настоящему! Необходимость прикрывать друг другу спину и полное несоответствие качеств претендентки сему трудному делу.

- Разве камни Опоры только и занимаются тем, что дубасят друг друга и врагов короны? Разве в ваших рядах нет женщин, которые…

- Используют в качестве оружия свое тело, хочешь сказать? Есть, куда же без них. Но не забывай, что эту девицу слишком хорошо знают при дворе и за его пределами, да и кто позволит использовать сестру Королевского мага в качестве шпионки?

О таком повороте событий я и не подумал.

- Действительно, за волосок, упавший с ее головы, тот, по чьему недосмотру это случилось, будет отвечать слишком сурово.

- Теперь понял? Она не просто не нужна в Опоре, она принесет один лишь вред.

- А если назначать ей задания, не требующие, так сказать, столкновений с опасностью?

- Можно, конечно,- задумчиво протянул Борг.- Но они скучные и…

- Если Роллена соскучится, сама убежит подальше от трона.

- Думаешь? - Похоже, рыжий чуть оживился.- А что, идея. Только опять же загвоздка… Ее все равно нельзя отправлять одну. Не по уставу это.

- У тебя нет бездельничающих камней на примете?

- Есть несколько, но… Нет, все равно не получится.

- Почему?

Карие глаза виновато сощурились.

- В Опоре уже пошли разговоры… В общем, девице не будут рады.

Кажется, начинаю понимать. Какие слухи и сплетни могут ходить в столице о сестре Королевского мага? Блудница, едва не подставившая под удар несчастного влюбленного, покушавшаяся на чужи(е жизни руками наемных убийц, капризная, своенравная, бессердечная - самое малое, что могут про нее говорить, причем во всем сказанном нет и слова лжи. Подозреваю, ни один парень из Опоры по доброй воле не согласится быть напарником Роллены, ведь любой опрометчивый поступок может либо вызвать недовольство девушки, либо причинить ей вред, айв том и в другом случае виновным будет признан, разумеется, тот, кто находился рядом. Отдать голову на заклание, и ради чего? Ради сумасбродства богатой и могущественной стервы? Да, задачка не из легких. Но решение у нее все же имеется.

- Не смогут подобрать ей пару? Борг грустно хмыкнул:

- А ты бы пошел с ней?

Я не ответил, задумчиво проводя пальцем по верхней губе слева направо и обратно.

- Ты…

Он все понял гораздо быстрее, чем можно было предполагать или… надеяться? Разве мне так уж необходимо тратить странным и случайным образом возникшую прорву времени на… А собственно, почему бы и нет?

- Ты хочешь…

- Я совершенно свободен. Вот только, к сожалению, не имею ни малейшего отношения к…

- Это легко устроить! Скажи только, почему?

Карие глаза смотрят на меня в упор, не мигая и не ослабляя нажим.

Почему… Хороший вопрос. Я могу сказать, что мне стало жаль девушку. Могу сказать, что мне надо немного развлечься, пощекотать нервы. Могу сказать, что…

- Таково мое желание. Сегодняшнее.

- А завтра что, передумаешь? -Нет.

Не передумаю.

Потому что у Роллены тоже должна случиться хотя бы одна минута гордости.

Утренние города похожи друг на друга даже больше, чем спящие люди. Неважно, из чего сложены стены многочисленных разновеликих домов, в какие цвета глиняных дел мастера раскрасили черепицу, какие ветра терзают флюгеры на остроконечных башенках, город всегда остается городом, ларцом, сохраняющим неоцененное сокровище - тишину. Только в рассветные часы, находясь в самом сердце большого города, можно понять, каково безмолвие на вкус.

Оно сводит зубы холодным дыханием рассеявшегося тумана, каплями воды оседающего на крышах и скатывающегося по желобам, чтобы с коротким звонким стуком разбиться о камни мостовой…

От него перехватывает дыхание, потому что любой звук, посягнувший на целомудрие тишины лабиринта улиц, кажет-

ся святотатством пострашнее, чем прилюдное надругательство над алтарем всеми почитаемого бога…

Оно проясняет ум, прогоняя из сознания любые мало-мальски оформившиеся мысли, и снисхождения удостаиваются лишь образы, которые невозможно описать словами…

Оно…

Оно истинно прекрасно, потому что, как и любое чудо, недолговечно.

Город еще жмурится, изо всех сил стараясь удержать за сомкнутыми веками своих обитателей последний сон, но час пробуждения неотвратимо приближается, и ресницы уже предательски дрожат от любопытства, от нестерпимого желания увидеть, какие приключения, радости или напасти сулит новый день. Горстка минут мелким речным песком осыпается с ладони хранителя времени, осталось совсем чуть-чуть, вот-вот все и свершится, маятник жизни вновь начнет свое бесконечное путешествие, рисуя дороги, которые… Ждут и страшатся наших шагов.

Роллена, согласишься ли ты ненадолго разделить свою тропу со мной? Обещаю: не натопчу много, может быть, и вовсе буду осторожно шагать по обочине, по щиколотку погружаясь в густую и жесткую траву, но позволить надменным и самоуверенным камням Опоры посмеяться над тобой я не могу. Разумеется, ты многого не умеешь, еще большего не можешь сделать, ведь каждому существу в подлунном мире поставлены свои пределы, только это не повод насильно рушить твои мечты. Не получится? Ты сама это поймешь и сама решишь, как поступать дальше. Надеюсь, поймешь скоро, потому что… Путь предстоит долгий, ведь прошение, подписанное его высочество^, означает одновременно все и ничего.

Роллене разрешили войти, немножко постоять в приемном зале и побегать на посылках, буде таковые вообще возникнут. Вполне может статься, что девушку продержат в ожидании не один месяц, стараясь искоренить желание стать камнем Опоры, и еще более вероятно, что ленивым хитрецам удастся претворить свой коварный план в жизнь. Их право, спорить не буду. В конце концов, в случившемся виноват лишь Дэриен, желающий почувствовать себя могущественным правителем и временно испытывающий чувство вины перед всеми девицами Западного Шема разом. Интересно, Роллена только по-

дозревала, что не встретит отказа со стороны принца, или все тщательно рассчитала? Как ни забавно, и первое, и второе говорит о девушке весьма красноречиво. И возможно, камни Опоры протестуют против Роллены не из нетерпимости, презрения или отвращения, а из подсознательного страха вдруг оказаться слабее… А впрочем, зачем заранее придумывать обеим противоборствующим сторонам объяснения и оправдания, если сейчас я сам стану участником задуманного Боргом представления?

Она появилась на мосту еще до того, как с Восточной башни донеслись удары колокола, возвещающие наступление полудня. Боялась пропустить назначенное для встречи время, как любой школяр боится опоздать на первый в своей жизни экзамен? Возможно. Только потом, много позже придет понимание невероятно простой вещи: что все назначенные тебе уроки ты получишь, как бы ни старался увильнуть, а уж отчитываться о приобретенных знаниях и вовсе может понадобиться в самый неожиданный момент. Кроме того, конечно, существуют еще и правила этикета, предписывающие не допускать опозданий, но случай, вновь сведший меня и Роллену вместе, не подпадал под общепринятые правила хотя бы потому, что на крохотном листе бумаги, который передал мне Борг, было написано: «После полудня на мосту Прощаний», а это могло означать любой час вплоть до позднего вечера. К счастью, девушка о коварной неопределенности горстки слов не догадывалась, иначе на хорошеньком личике было бы совсем иное выражение, а не взволнованный азарт.

- Доброго дня, дуве. Позволите разделить ваше ожидание?

Она вздрогнула, растерянно моргнула, но спустя пару вдохов, высоко поднявших грудь, догадалась, о чем идет речь:

- Вы… Назначены идти вместе со мной?

Я кивнул и облокотился о перила моста. От воды, бегущей в каменном русле Большого канала, тянуло слегка гнилостной сыростью, но дышать здешним воздухом все равно было приятнее, нежели окунуться в уже начинающую подниматься над мостовыми и быстро нагревающуюся в солнечных лучах пыль.

- А вы тоже новичок или…

Захотелось улыбнуться. Я так и поступил бы, если бы по вопросу Роллены можно было понять, какой ответ устраивает ее больше, однако трудность состояла в том, что сама вопрошающая никак не могла определиться со своими предпочтениями. А действительно, кого, к примеру, я бы предпочел видеть рядом с собой в столь ответственный момент, новичка или ветерана? С одной стороны, обладающий примерно таким же, как и ты, опытом кажется более удобным напарником, с другой - неминуемо станет соперником. Что же касается знатока своего дела, тот может или загубить твою намечающуюся карьеру, или исподволь чему-то тебя научить. Оба варианта имеют свои недостатки и достоинства, это верно. Только выбирать-то нужнее сейчас мне, нежели Роллене!

- Я не служил в Опоре, если вы об этом, дуве.

Она кивнула, надеюсь, правильно оценив мою уловку. Нет никакого смысла представляться новичком, поскольку любая случайность способна выявить мою невольную ложь, корчить же из себя ветерана вовсе смешно и глупо. К тому же пока неизвестно, какие чувства питает сама девушка к будущим возможных сослуживцам, а сразу нарываться на настороженную ненависть мне не с руки.

- Но знаете, что и как?

- Пожалуй.

Роллена перевела сосредоточенный взгляд на воду, словно собиралась пересчитывать пробегающие под мост волны, и, неожиданно покраснев, спросила:

- Как вы думаете, мне стоило одеться иначе?

Иначе? А чем плох кружевной лиф, в меру скромный и весьма уместный посреди летней жары? Чем плоха юбка с подолом на ладонь короче придворных нарядов, чтобы не мести мостовую? Нет, девочка, с одеждой у тебя все в полном порядке.

- Может быть, нужно было… по-мужски?

Я качнул головой, стараясь выглядеть слегка негодующим:

- Вы женщина, дуве, очень красивая женщина, и даже думать не смейте рядиться в чужие наряды. Гордитесь тем, кто вы есть, и тогда мир тоже будет вами гордиться.

Она резко повернулась в мою сторону. Светлые брови удивленно взлетели вверх и сразу же опустились, угрожающе сдвигаясь.

- Вы поэтому пришли сюда?

- Я пришел сюда по улице, дуве.

- Вы прекрасно поняли, о чем я говорю, не притворяйтесь! Вам ведь захотелось посмотреть, верно?

В гневе Роллена всегда была хороша, насколько я помню, но полгода назад ее голос еще не обладал стальными нотками, а васильковые глаза не могли похвастать пронзительной глубиной грозовых туч.

- Посмотреть на что, дуве?

- На меня! И как, насмотрелись?

Признаться, еще нет. Потому что смотрю и не узнаю свою старую знакомую. Прошло ведь всего ничего, несколько месяцев, ерунда по меркам не только вечности, а изменения налицо, причем в самом прямейшем из прямых смысле.

Раньше облик Роллены казался кукольным. Казалось бы, тонкость и правильность черт никуда не ушла, молочная белизна кожи и пухлость губ - все осталось при своей хозяйке, но теперь можно было с уверенностью утверждать: тот, кто трудился над живой куклой, был настоящим мастером, потому что с лица девушки каким-то чудом сошла патина пустоты.

Из уродины можно сделать красавицу, пусть и с большими затратами, но зато и постороннему наблюдателю известно, в каком направлении двигаться, ведь каноны красоты не столь обширны, как хотелось бы. Но сделать красавицу еще прекраснее… Удивительно, что такое вообще возможно. И дело не в том, какими глазами кто на кого смотрит, отнюдь. Дело в том, чтобы найти тот самый единственный штрих, способный избавить совершенство от мертвенного локоя. Неужели таковым штрихом оказалась простая и обыденная цель, хорошо знакомая каждому живому существу? Цель найти свое место в жизни?

- Вам все рассказали обо мне? Ничего не упустили?

Солгать? Ответить искренне? В хитросплетении человеческих чувств разобраться сложнее, чем в Кружеве заклинаний мира, всех вместе взятых. И, самое обидное, совершить опасную ошибку, разрывая ту или иную ниточку или затягивая узелок, намного вероятнее.

- Я предпочел бы услышать вашу историю из ваших уст, дуве, вот только…

- Только?

- Кто сказал, что я вообще хочу ее слушать? - Улыбаюсь, доставая бумагу с предписанием.- У вас ведь точно такая же?

Роллене ничего не оставалось, как кивнуть, сглатывая то ли гнев, то ли обиду.

- Значит, сегодня мы равны. Когда на башне пробило полдень, прошлого не осталось. Мы пришли на этот мост, чтобы шагнуть в будущее, не правда ли? С воспоминаниями пусть каждый разбирается сам, а что касается сплетен… Только дураки и коровы день за днем жуют одну и ту же жвачку. Если вы посчитаете нужным что-то рассказать о себе, расскажете. Но не раньше, чем мы все-таки узнаем, зачем нас позвали сюда.

- Разумные слова, юноша. Разумные и правильные. Если хочешь чего-то достичь, не стоит тратить время почем зря.

Он появился позади нас совершенно бесшумно, и это казалось тем более странным, что его правая рука опиралась на увесистый короткий посох, по всей видимости, помогавший немощным ногам нести грузное тело.

Старик, седой, с гладко выбритым лицом, изобличавшим столичного жителя, потому что уже в миле от Виллерима мужчины начинают отпускать бороды задолго до рождения первого внука. Длинные тонкие волосы, приличествующие священнослужителю, и массивный подбородок, не позволяющий усомниться в том, что его обладатель в своей жизни занимался чем угодно, только не восхвалением богов. Прозрачные, с легкой дымкой глаза, глядящие вроде и на тебя и в то же время куда-то в сторону, но вовсе не потому что человек не испытывает к тебе ни малейшего уважения, просто ему с высоты прожитых лет важными видятся совсем иные вещи.

Солнечный зайчик, прыгающий по черепице. Крошащийся под ладонью камень перил. Пробивающаяся между камней мостовой травинка. Задумчиво насупленный малыш, держащийся за юбку матери. Разве все это не стоит намного дороже, чем мышиная возня обогащения или стремление хотя бы кончиком пальца дотронуться до власти? Может быть, пожилой незнакомец, окликнувший нас, до сих пор крутится в колесе извечных человеческих желаний, но летний полдень, смягченный ветерком с воды Большого канала, на какой-то миг напомнил, чем жизнь по-настоящему замечательна.

Напомнил не только ему, но и мне.

- Прошу прощения, что припозднился, молодые люди.

Возраст, знаете ли… М-да, возраст. Но теперь ничто не мешает нам немного побеседовать.

Хм. Это и есть посыльный Опоры? Не слишком ли староват для своих обязанностей? Или в Опоре посчитали, что нам с Ролленой довольно и такого гонца?

- Пойдемте прогуляемся по набережной, а то мои стариковские ноги не терпят простоя: едва остаются без работы, сразу забывают, как надо шагать.

Он медленно сошел с моста и двинулся вдоль канала, ощутимо опираясь на посох и время от времени поддергивая кафтан над поясом, по всей видимости, чтобы широкие складки не сбивались вместе и не давили слишком сильно на объемистый живот. Мы последовали за нашим провожатым, стараясь не забегать далеко вперед, а оставаться рядом, ловя каждое слово, мудрое или пустое.

- Прежде чем вы рьяно приметесь за дело, молодые люди, а вам, я так и чувствую, не терпится испытать свои силы, усвойте, что не бывает глупых и никчемных заданий. Если вам что-то поручено, сие должно быть исполнено со всем тщанием и прилежанием, такова первая заповедь Опоры. Никто не станет вас упрекать, если добьетесь поставленной цели своими собственными способами, но вот если не добьетесь… Думаете, раз вы уже здесь и слушаете стариковские бредни, упорства вам не занимать? Ой, молодые люди, как вы ошибаетесь! Начало может быть всяким, и простым, и трудным, но, чтобы добраться до окончания, надобен во сто крат более тяжкий труд. Не будете увиливать от работы? Пройдете дорогу, на которую ступили, до конца. Хотите лениться? Тогда вам лучше сразу повернуться и уйти, пока не стало поздно.

- А когда… когда станет поздно? - спросила Роллена, справившись с волнением.

Старик остановился, повернулся и протянул девушке раскрытую ладонь, посередине которой лежал округлый предмет, похожий на рыбий пузырь. Под белесой полупрозрачной пленкой отчетливо проступали очертания чего-то округлого, металлически поблескивающего.

- Когда я передам вам эту вещицу.

- А что это такое?

- То, что сможет либо облегчить, либо усложнить вашу жизнь на ближайшие сутки. Малая королевская печать.

Ого- го. Такими предметами обычно не разбрасываются, вручая кому ни попадя. С малой печатью можно, к примеру, заручиться поддержкой городской стражи, а можно пойти в королевский монетный дом и получить столько денег, сколько сможешь унести. Другое дело, что Роллене не интересно ни то, ни другое, а мне и подавно нет никакого дела до кусочка могущества, находящегося на расстоянии вытянутой руки. Нам обоим не нужна власть.

Не нужна.

Неужели…

Так вот как происходит настоящий отбор! Претендующих на право стать камнем Опоры наделяют властью лишь немногим меньшей, чем королевская, и внимательно наблюдают за каждым их шагом, наверняка тщательно отслеживая малейшие промахи. Тот, кто желает служить трону, не воспользуется неожиданно свалившейся на голову свободой поступков, не воспользуется хотя бы потому, что будущее сулит гораздо большие барыши и полезнее на время умерить свои аппетиты и амбиции, чтобы потом, уже по достижении желанного статуса… А новичок, одуревший от даром доставшейся власти, все равно не успеет за сутки натворить много бед. Скорее всего, не успеет. Что ж, возможный риск с лихвой оправдан: тот, кто пройдет испытание, окажется одновременно и допущен к управлению, и жестко связан внутренними правилами Опоры, а не справившийся с соблазном легко и быстро отсеется.

- Мы должны ей воспользоваться? - уточнила Роллена, рассеянно разглядывающая пузырь.

- Все зависит от вашего желания. Чтобы исполнить выданное вам поручение, печать пригодится. Хотя бы для того, чтобы войти в дома, двери которых откроются не перед каждым.

О, мы наконец-то подходим к сути дела. И что же за двери нас ждут?

Старик едва уловимым движением, захватившим левую руку от локтя до запястья, вытряхнул из рукава и ловко поймал кончиками патьцев плотно скрученную в трубочку бумагу.

- Вот, извольте узнать, куда вам надлежит отправиться в первую очередь.

Роллена расправила крошечный свиток и удивленно выдохнула. Я заглянул через плечо девушки, но увидел всего

лишь неизвестный мне адрес: «Межлучевой проход, дом из розового камня». Улица богатая, не спорю. Но мне эти несколько слов не сказали ровным счетом ничего, в отличие от моей… напарницы.

- Остальное узнаете на месте. От самого заявителя.

Еще бы! Подозреваю, что не только мы, но и никто в Опоре пока не знает, чем именно сегодня будут заниматься новички, алчущие присоединения к слугам престола. Если у дела есть заявитель, он, как правило, лишь сообщает о возникшей надобности, сохраняя в тайне подробности. Одна только любопытная деталь: людей, способных быть подобными заявителями, наверняка можно пересчитать если и не по пальцам рук и Ног, то больше сотни не наберется, потому что правом тревожить Опору по пустякам наделяются лишь избранные. А в том, что нам с Ролленой достался таковой «пустяк», сомнений быть не может, ведь кто в здравом уме доверит неугодному новичку важное дело?

- Мы можем отправляться?

- Конечно. Сразу после того, как примете печать,- хитро улыбнулся старик.

- Примем? - переспросила Роллена.

- Возьмете в руки. Но это может сделать только один из вас, печать-то одна, как видите.

Если внезапно возникают непонятные ограничения, речь идет о магии, как подсказывает мой богатый неприятными воспоминаниями опыт. А магический выбор никогда не делается в мою пользу, но если я не изображу хотя бы тень желания стать хранителем печати, это может выглядеть подозрительно.

- Мы должны решить сами?

- Только сами. Я вам тут не помощник. Ухмыляешься уголками губ, старик? Предчувствуешь

ожесточенную схватку? Ее не будет. И, думаю, ты будешь удовлетворен объяснением моего отказа от борьбы.

- Тогда вручите печать девушке.

Он удивился. По-настоящему, искренне, почти как ребенок. Наверное, не ожидал, что мужчина способен отдать силу и власть женщине. А может быть, никогда не становился свидетелем подобных событий, потому и не знал, что такое вообще возможно.

- Вы уверены, юноша?

Да я попросту не смогу взять ее в руки! И хотя наружу из пузыря не пробивается ни одного лучика Силы, она там есть, скованная заклинаниями. Должна быть.

- Уверен.

Роллена посмотрела на меня, широко раскрыв глаза и не веря собственным ушам. Если старика-посыльного мой поступок удивил своеобразной беспечностью, поскольку вручать женщине право распоряжений часто грозит риском, то сестра Королевского мага, похоже, была потрясена до глубины души. Интересно, чем? Если девушка в течение своей короткой жизни и боролась за что-то, то только за возможность быть во всем наравне с окружающими ее людьми. Безнадежно, но отчаянно боролась с братом, нечаянно или намеренно втянула в эту борьбу Шэррола, ища поддержки, хотя оказалось, что юноша нуждается в том же самом сокровище. Можно ли оправдать ее поступки, едва не приведшие к гибели многих? Нет. Вот только люди, громогласно и повсеместно осуждающие Роллену, не ее враги, а мои.

Спасая чужие жизни, я принял на себя негласное право и обязанность быть судьей. Лишь я один могу решить, насколько тяжелы грехи девушки, и потребовать за них соответствующую плату. А ведь, пожалуй, сия власть посильнее королевской печати, и соблазна в ней куда больше… Воспользоваться ей или нет, еще будет время подумать, но одно я могу заявить всему миру уже сейчас: делиться не намерен.

- Ей скорее может понадобиться защита, чем мне.

Взгляд Роллены дрогнул, потрясение сменилось неясно-горьким пониманием происходящего. Все верно. Что она могла подумать? Ее вновь объявили бессильной и беззащитной. Впрочем, пусть будет так. Лучше неправильное, но привычное объяснение, нежели правильное, но противоречащее основам крошечного бытия одинокого человеческого существа.

- Как пожелаете.

Старик ухватился за руку Роллены, подтянул девушку поближе к себе и положил на тыльную сторону запястья белесый пузырь.

- Не передумаете?

Я качнул головой, хотя спрашивали вовсе не меня, истинный вопрос был задан белокурой красавице. Одно мгновение,

и жизнь изменится, возможно, уже окончательно и бесповоротно…

Обычно люди страшатся перемен, и сестра Королевского мага сейчас должна была бы мучиться страхом выбора, по крайней мере старик, исподлобья поглядывающий на ее лицо, теперь почти полностью избавившееся от кукольности, думал именно так, ведь он не знал главного. Выбор Роллена сделала еще зимой, вот тогда были и страх, и сомнения, и злость, и разочарования, но все это растаяло вместе со снегом, и девушка, стоящая сейчас на набережной, девушка, из гладко уложенных кос которой ветерок таки выбил золотистый локон, девушка, застывшая, как песчаная кошка, готовящаяся к броску…

Она уже не могла передумать, потому что для себя все давным-давно решила.

Старик наконец-то почувствовал тщетность ожидания, ловко повернул массивное кольцо на указательном пальце и воткнул острый краешек орнамента в оболочку, укрывающую королевскую печать от дневного света.

Что происходит с пузырем, когда его протыкают? Разумеется, он лопается. Белесая пленка на запястье Роллены не стала исключением, разлетевшись во все стороны, и теперь можно было хорошенько рассмотреть драгоценный дар Опоры: бронзового орла, сложившего крылья полукругом.

- Запомните, она будет служить вам ровно сутки, начиная с этого часа.

- А потом? Мы должны будем ее вернуть?

- Зачем? - пожал плечами старик.- Она сама вернется. Туда, откуда возникла.

Странное уточнение. Заглянем поглубже, скажем, на Третий Уровень?

Замечательная работа, другие слова на язык не идут. Трудно сказать, из чего был создан сам пузырь, но он служил своего рода скорлупой, замыкающей на себя Нити, исходящие из Оконечных узлов, почему снаружи и не чувствовалось ни малейших следов магии, а теперь, когда оболочка сломана, контур заклинания из закрытого превратился в открытый. Плетение несложное, хотя и весьма плотное, каких-то особых качеств магия, вложенная в орла, не имеет, и все же… Выплетать сеточку с такой маленькой ячеей - крайне кропотливый труд,

стало быть, он был жизненно необходим. Для чего же? Если взглянуть на течение Силы по Нитям…

Изящное решение. Хочется поаплодировать неизвестному мастеру-заклинателю. Раскрытый контур не может быть долговечным, это известно всем, но в малой королевской печати, лежащей сейчас на запястье девушки, магия преследовала помимо прочих еще одну забавную цель. Судя по всему, к окончанию суток печать рассыплется на мелкие осколки, а может, разлетится в пыль. Как сказал старик? Вернется туда, откуда возникла? Все верно, прах вернется к праху. Надежная страховка от злоупотреблений, ничего не скажешь! Интересно, Ксаррон надоумил Опору так поступить или они сами не лыком шиты?

- Ай! - взвизгнула вдруг Роллена и тряхнула рукой.

- Что случилось?

- Она… Кусается. И не снимается!

- Не бойтесь, никакого вреда эта вещица вам не причинит,- успокоил старик.- Зато не стоит опасаться, что вы ее потеряете, только и всего…

Девушка покраснела и опустила кружевную манжету, пряча печать от посторонних глаз, а я вдруг понял, что начинаю злиться. Зачем так гнусно шутить? Да, понимаю, в каждой службе свои забавы, но нарочно пугать человека, который и так сейчас вне себя от волнения? Еще одна попытка показать Роллене, что ее никто не ждет в Опоре? Или просто невинное развлечение пожилого человека? Что бы это ни было, прощения оно точно не заслуживает.

- А теперь позвольте откланяться, молодые люди. Об исполнении поручения вас спросят, когда придет срок.

И он шаркающими шагами неспешно отправился прочь, с видимым удовольствием вдыхая свежий речной воздух.

Роллена несколько минут смотрела вслед удаляющемуся посыльному, пока еще можно было разглядеть каждую прядь седых волос, по ткани кафтана спускающихся на широкую спину, потом упрямо подняла подбородок, поворачиваясь в мою сторону:

- Значит, мне печать нужнее, чем тебе?

Конечно, ведь на крайний случай у меня есть серебряный зверек, искусно копирующий знак Мастера. Впрочем, шучу. Я знаю, почему ты спрашиваешь. Тебе нужна причина, которая

направила мои действия, очень нужна, можно сказать, жизненно необходима. Но разве я могу дать ответ, достойный нас обоих? Уж лучше промолчать, криво улыбнувшись, и пусть девушка думает что угодно и как угодно.

Защита необходима тому, кто не представляет себе все многообразие опасностей, таящихся в кустах на обочинах жизни, недаром древние мудрецы говорили, что предупрежденный всегда готов встретить удар. Другое дело, хватит ли умения и сил, внешних и внутренних, чтобы справиться с внезапным нападением из засады.

Хладнокровные размышления, сопряженные с преодолением некоторого расстояния, уверили меня, что Борг умолчал о подробностях процедуры выдачи задания не потому, что хотел беззлобно подшутить надо мной, а потому, что вполне мог их не знать. В слаженно работающем организме, взять, к примеру, хоть человеческий, разные участки плоти и понятия не имеют, чем занимаются их соседи, однако неведение не мешает им действовать в такт друг другу под умелым управлением Кружев.

Что есть Опора трона? Разветвленная структура, стремящаяся охватить своим надзором и влиянием все закутки, имеющие даже малейшее отношение к поддержанию королевской власти. Многочисленная? Хотелось бы верить, только здравый смысл упорно убеждает меня в обратном, и любому сомневающемуся я могу задать всего лишь один вопрос: где взять столько народа?

Разумеется, часть военачальников, высшей аристократии и прочих влиятельных людей входит в Опору по определению. Правда, они не занимаются какими-либо активными действиями, а скорее пребывают в ленивом ожидании приказа, кторый однажды может раздаться с престола Западного Шема. Возможно, время от времени все они собираются на тайные советы, где обмениваются свежими сплетнями и слухами, перемывают косточки недругам и делят денежные и властные полномочия, но все это больше служит пусканию пыли в глаза заинтересованных наблюдателей, чем получению действительной пользы для государства, а настоящей работой за-

нимаются совсем другие персоны, о которых зачастую известно только их прямому начальству.

Откуда же они берутся, эти верные псы короля? Отовсюду. Выслуживаются в армии, лебезят при дворе, по глупости или случайно попадают в сети, раскинутые вербовщиками. Талантливые и не слишком, но упорные и упрямые в том, что касается стремления выйти победителем из любого сражения. А теперь спрошу снова: много ли таковых на свете? Ответ окажется неутешителен. Потому и существует та же Академия, а может быть, и многие другие заведения, обучающие и натаскивающие молодняк, просеянный через тонкое сито. Но все равно людей не хватает, ибо тех, кто обращает на себя внимание еще при обучении, стараются заполучить не одни лишь королевские службы, а тех, кто и на экзамене оказался сереньким середнячком, будут придирчиво рассматривать со всех сторон и в половине случаев удостоят отказом. Почему? Потому что всем хочется лучшего, разумеется. Но если лучшее уже разобрано, приходится работать с тем, что осталось.

Многоступенчатый отбор - старая, как мир, практика, с годами либо совершенствующаяся, либо впадающая в маразм. В том же Южном Шеме, чтобы попасть в окружение правителя, иногда необходимо потратить целую жизнь, начиная едва ли не с самых пеленок, и то не успеть достичь желаемого, на смертном одре утешая себя лишь той мыслью, что твой наследник начнет путь на ступенечку выше, чем начинал ты сам. Впрочем, Юг всегда был благоговейным хранителем традиций, а Север и Запад легко расставались с тем или иным ответвлением ритуала, если оно казалось слишком сложным и мало действенным.

Как можно стать камнем Опоры? Заслужить или выслужиться, третьего не дано, купля-продажа в вопросы веры и верности не допускается. Причина очень проста: торгаш всегда остается торгашом и, купив единожды, не сможет себя сдержать, если возникнет возможность очередной сделки. Ну а поскольку заслуга - вещь редкая и случайная, основной дорогой в Опору является именно выслуга. Этой дорогой отправилась и Роллена.

Если рассудить трезво, девушка поступила совершенно правильно, хотя располагала возможностью обойти все начальные препоны и сразу прыгнуть на высокую ступеньку.

Сверху ведь больнее падать, не правда ли? Если же двигаться потихоньку, с одной стороны, есть шанс добраться до места назначения, а с другой - решение прекратить борьбу можно принять в любой момент и при этом чувствовать себя победителем, а не проигравшим, поскольку самостоятельно оценил собственные силы. Конечно, на столь длинном пути ожидается количественно больше трудностей, зато к ним можно постепенно привыкнуть, а привычка иной раз оказывается весьма хорошим помощником, позволяющим не тратить душевные силы зря. Например, помогает бесстрастно принимать королевскую печать, а не дуться, считая всех вокруг насмешниками, как это делала Роллена на протяжении почти всего нашего пути к Межлучевому проходу. Правда, под конец она все же предпочла отодвинуть обиду подальше, тем более время первого боя неумолимо приближалось.

Дом из розового камня оказался именно таким, только сам камень успел выгореть и запылиться, поэтому цвет стен отдавал желтизной, как стариковская кожа. На стук дверного кольца из узкой калитки выглянул привратник, не менее древний, чем владения, которые он охранял, и с усталой угрозой в голосе спросил:

- По какому делу пришли?

Интересная форма вопроса. Либо здешние обитатели занимаются исключительно делами, презирая саму возможность развлечения, либо позволяют тревожить свой покой только по веской причине. Какой вариант правильнее? Надеюсь, скоро узнаем, нужно только… Войти. Хм. Рассказывать на всю улицу, что нас прислала Опора? А что предъявим в доказательство? Диковинный браслет на руке Роллены? Кстати, о браслете. Он должен каким-то образом отрабатывать свое громкое название, но старик-посыльный и словом не обмолвился на сей счет. Словом… А что, если…

Попробовать никогда не поздно. Открытый контур не только служит для постепенного рассеивания Силы, связанной заклинанием, но, кроме того, предназначен для создания колебаний в соответствии с внешними условиями, собственно, поэтому вся боевая магия основывается именно на подобных структурах с незатянутыми Оконечными узлами. Бронзовый, или из чего он там сделан, орел обязан вести себя в соответствии с обстоятельствами, к примеру, чем-то подтвердить про-

звучавшее слово или слова. Весь вопрос - какие. Сложная задачка с множеством возможных решений. Очередная подстава с целью избавить Роллену от ее сумасбродной мечты? Гнусно играете, господа камни. Тонко, изящно, но гнусно. Но не забывайте, этим вы бросаете вызов не одной только юной девушке. Есть еще я. Соображаю туговато, но на полпути останавливаться не люблю, да и не всегда удается остановиться.

Реакция на слово. Слово - звук. Источник звука должен быть как можно ближе к заклинанию. Что ж, примем командование на себя:

- Подними правое запястье на уровень рта.

- Зачем? - шепчет в ответ Роллена, не успевшая удивиться переходу на «ты».

- Нужно. А теперь произнеси громко и четко… Ну, скажем, «именем короля»!

Она фыркнула, справедливо усомнившись в моих умственных способностях, но логика и случайная догадка, усевшиеся на соседних чашах весов, остановили стрелку указателя. Девушка подняла правую руку, и кружевной манжет сам собой отвернулся вниз, обнажая тонкое запястье с массивным браслетом в форме птицы.

- Именем короля!

Хорошо, что я стоял за спиной Роллены, иначе не смог бы сполна насладиться искренним ужасом на лице привратника, когда магия малой королевской печати пришла в движение.

Вспышка ослепляющего света. Кусочки мозаики, составляющие замысловатый узор, на мгновение становятся зеркальными, ловят в свои сети солнечные лучи, потом снова темнеют и встопорщиваются сотнями крошечных перышек, орел раскрывает крыльй и грозно клекочет, слово в слово повторяя то, что сказала девушка:

- Именем короля!

А потом все успокаивается, фигурка возвращается в прежние размеры и браслетом вновь засыпает на запястье. Великолепное представление не остается неоцененным: страж распахивает перед нами ворота и сопровождает к тому, кто желал дать задание камням Опоры. Вернее, к той.

Она сидела в саду, расположившись в огромном плетеном кресле под сенью розовых кустов и закутавшись от низового ветерка в ворох шелковых покрывал. Женщина, о которой

простолюдин сказал бы «старая», а придворный уклончиво заметил «в летах». Шесть десятков или даже немного больше лет оставили следы на не особенно красивом, но породистом лице, их не могли скрыть ни пудра, ни притирания. И следы;)ти, по всей видимости, не просто не радовали свою хозяйку, а несказанно огорчали, потому что шея, наверняка не менее морщинистая, чем лицо, была также тщательно спрятана под витками кружевного шарфа. Волосы, уложенные в нарочито сложную прическу, слишком темны, чтобы можно было считать их цвет естественным, ресницы тщательно выкрашены сажей, но только еще больше привлекают внимание к скуко-женным уголкам глаз. Молодящаяся старуха, вот кто ждал нас в цветущем саду, окруженная тишиной и покоем, напоминающим предсмертный. Но, судя по взволнованному состоянию Роллены, возраст женщины ничуть не умалял ее заслуг и не отнимал значимости положения в обществе.

Девушка присела в низком реверансе, с заметной робостью приветствуя заявительницу:

- Доброго дня, доу Аннелис.

- Доброго после того, как перепугали мою доблестную стражу? - проворчала женщина.- Куда уж добрее… Можете обращаться ко мне без придворных церемоний, для вас я просто маркиза.

- Как пожелаете,- покорно согласилась Роллена.

- Признаться, я ожидала кого-то более… - Старуха окинула меня внимательным взглядом и, явно оставшись недовольной, проглотила закономерное, но, несомненно, обидное для нас сравнение.- Потому что дело, о котором я заявила в Опору, чрезвычайно важное. Защита крови.

Если мне не изменяет память, таковым грифом награждаются проблемы, связанные с наследованием титулов и состояния, причем не мелкопоместных дворянчиков, а высшей знати государства. Что ж, эта женщина вправе была рассчитывать на повышенное внимание, а получила… То, что получила. Наверное, она кому-то насолила не меньше Роллены, если удар нанесен сразу по двум целям: аристократку унижают общением с недостойными людьми, а девушку вгоняют в краску, поскольку Королевский маг не может похвастаться знатным происхождением, и, хотя обладает при дворе болышш влиянием, его сестра все равно остается сестрой безродного выскочки,

получившего доступ к казне, но не в высшее общество. Жестоко. Я все больше и больше презираю и… восхищаюсь Опорой. Но если девочка справится со своими застарелыми страхами, ее никто не сможет остановить, и вот тогда всех уцелевших сильных мира сего ждет увлекательнейшее зрелище передела власти. Именно зрелище, потому что от участия они к тому времени будут надежно устранены.

- Мы готовы слушать, маркиза.

Старуха вздохнула, вполголоса коротко посетовав на судьбу, приносящую ей одни лишь неприятности, но все же снизошла до рассказа о своих печалях.

- Я уже немолода, как видите, но и мой родной брат младше меня всего лишь на несколько лет. Да-да, его тоже называют стариком, за глаза, разумеется, ибо кто рискнет открыто указать герцогу Магайону на его возраст?

Дядюшка Хак - ее братец? Что-то не припомню во время поминальной тризны ни одного слова о старшей сестричке. Давняя вражда? Детская ссора? Впрочем, если девушку выдали замуж за скромно титулованного дворянина, причин недолюбливать того, кому достались все семейные блага, более чем достаточно.

После насмешливой паузы маркиза продолжила:

- И при встрече со мной многие, хотя я всего лишь маркиза Эгарт, понижают голос и прикрывают рты ладонями… Но речь не о годах, а о том, что года могут сделать с людьми. Не так давно мой брат потерял сына. Заметьте, я могла бы сказать, что умер мой племянник, но Кьез не навещал меня ни разу после того, как ему исполнилось двенадцать, так что судьба сквитала нас, и гораздо раньше, чем хотелось и надеялось многим. Терять детей очень тяжело, об этом любят посудачить все и каждый, но нельзя забывать, что помимо родительских обязанностей есть обязательства, данные престолу, и среди них одно из почетных мест занимает сохранение чистоты крови.

Довольно спорная потребность, если учесть, что дворяне подразумевают под «чистотой» исключительно супружеские союзы благородных семей. Но если немного расширить предложенные рамки и допустить, что чистая кровь также кровь здоровая, лишенная дурной наследственной памяти и прочих неприятностей, повод для подобной борьбы становится на-

много разумнее. Алый сироп, текущий в жилах живого существа, с рождения и до смерти является свидетелем всех происходящих с плотью событий, свидетелем внимательным и чутким, время от времени подающим весьма громкий голос. Правда, никогда не угадаешь, на каком витке поколений в скромной девице вдруг проснется родственная память о блудливой прабабке, а здоровый, как бык, мужчина вдруг сляжет от стародавней болезни, пару веков назад выкосившей половину рода.

- Герцогу грозит опасность?

- Опасность грозит всему двору, если мой братец не образумится!

- Что с ним произошло? - Пока Роллена не могла подобрать нужную манеру поведения, за расспросы с ее молчаливого согласия взялся я.

Маркиза смерила меня презрительным взглядом:

- Вы крайне недогадливы, юноша. Если речь идет о защите крови, в случае мужчины это может означать только…

- Неугодная его окружению женщина?

Чопорно поджатые губы послужили доказательством того, что мой укол достиг цели, но старшая сестра дядюшки Хака обладала отменной выдержкой и ни на малую долю не повысила тон:

- После похорон Кьеза он шатался по всему Шему в поисках утешения, как я теперь понимаю. И нашел. Неизвестную никому деревенщину, с которой носится, как с драгоценнейшим сокровищем мира. Любезную ему настолько, что готов назвать ее герцогиней.

- Он не имеет на это права?

- Имеет,- сухо признала маркиза.- Но это будет совершеннейшей глупостью и, что намного страшнее, преступлением против престола!

- Лишь в случае рождения ребенка, не так ли?

- Ребенок… - Старуха скривилась.- Он станет непоправимым несчастьем.

- А ваш брат еще полностью в силах… э-э-э, в мужских силах?

Мне красноречиво ответили коротким горьким молчанием, а потом пояснили:

- Он моложе меня. Ненамного, но все еще достаточно, что-

бы обрюхатить молодуху. Но он, как вы понимаете, не единственный мужчина в своих владениях, и невыносимо думать о том, что герцогство может достаться невесть чьему отродью, прервав благородный род Магайон.

- И что должна сделать Опора? Отговорить герцога? Маркиза наклонилась вперед, опираясь о подлокотники:

- Опора всегда знает, что делать. Надо лишь засвидетельствовать падение моего брата, а с этим справитесь и вы.

Кровное дело, как и кровавое, всегда норовит извозить в грязи всех участников, а также тех, кто случайно окажется рядом. Понимаю, почему Роллене никак не могли найти напарника: никто не пожелал копаться в исподнем, пусть и герцогском, поскольку такие дела ничем не отличаются от палки, больно бьющей с любого конца, за какой ни возьмешься. Но мы уже взялись, и теперь главное - не отпускать раньше времени.

- Ваше вино, госпожа.

На столик перед маркизой поставили поднос с высоким бокалом, наполненным темно-золотой жидкостью, а слуга, очень молодой, изящно стройный и миловидный, почтительно подождал, пока хозяйка осушит поданную посуду и, возвращая, коснется его руки наигранно случайным жестом.

Мой рассеянный взгляд, проводивший юношу, не смог остаться незамеченным, и, хотя разумнее было бы благопристойно промолчать, старая женщина по имени Аннелис высокомерно улыбнулась:

- Постель и титул не обязательно должны прилагаться друг к другу.

- Один приводит в свой дом любовницу, другая тешит себя молодыми слугами… Разве между ними есть разница? Они же совершенно одинаковы!

Таковы были первые слова, возмущенно выдохнутые Рол-леной, когда наши спины и ворота дома Эгарт отдалились друг от друга на несколько сотен шагов. И я не мог не согласиться со своей спутницей:

- Конечно, одинаковы.

- Но…

Кажется, сестра Королевского мага сейчас находится в том замечательном промежутке времени, который обычно называют моментом истины. Что ж, это должно было произойти,

теперь осталось только проверить, верные ли выводы сделаны.

- Какой тогда ей смысл обвинять своего брата? Ведь она в своей спальне занимается тем же, что и он!

Я улыбнулся,

Очень правильно думаешь, девочка. В самом деле, ни один представитель сей благородной семейки не имеет права нравственно ставить себя выше родственника, если судить сложившиеся обстоятельства простецким человеческим судом. Но если взять суд государственный…

- А ты слышала, что сказала маркиза напоследок? Девушка подумала и кивнула:

- Да. Про титул и постель.

- Не согласна со справедливостью этого утверждения? Васильковые глаза взглянули на меня с мучительным непониманием:

- Согласна, только… Все равно это мерзко.

- Вражда между родственниками грязна и внутри, и снаружи.

- Я не о вражде! Какое право эта старуха имеет обвинять, если сама…

- Право первого, конечно.

Роллена удивленно нахмурилась и переспросила:

- Первого?

- Если в сражении участвуют две стороны, обладающие равными силами, то преимущество будет принадлежать той, которая первой начнет боевые действия.

- Даже если она действует со злым умыслом, а не во имя справедливости?

- В любом из возможных случаев.

- Но…

Девушка задумчиво опустила взгляд, рассматривая камни мостовой, по которой мы шли к дому герцога Магайон.

Вспомнила свои собственные поступки? Молодец. Не скажу, что хотел разбередить раны в твоей душе, но, пожалуй, тебе будет полезно услышать то, что я скажу.

- Не нужно стыдиться желания выиграть.

- С чего ты взял, что я… - Последнее слово она испуганно проглотила.

- Бери пример с маркизы: она ни минуты не сомневается в праведности своих деяний.

- Почему-то не хочется следовать такому примеру.

- Ты хочешь успешно выполнить порученное Опорой задание?

Роллена кивнула, но голову не подняла.

- Тогда действуй без колебаний.

- Что же тогда следует делать? Прийти к герцогу и обвинить его? - Голос девушки на мгновение зазвенел ехидством.

- Э нет, обвинять нам не поручали. Никого. Слышала, что сказала старуха? Мы должны засвидетельствовать, только и всего.

- А что значит засвидетельствовать? Герцог может вообще отказаться говорить с нами. Или согласиться на разговор, а потом заявить, что мы все выдумали. Или…

А ведь верно. Заявление маркизы не легло на бумагу и не было подписано всеми заинтересованными сторонами. Теперь мы точно так же придем к дядюшке Хаку, послушаем, поболтаем, если нас не выставят сразу же после первого оброненного слова, но что дальше? Нас будут допрашивать с пристрастием, дабы восстановить ход дела и получить доказательства истинности событий, которым мы стали свидетелями? Но откуда уверенность, что мы не словчимся и не соврем? Пресветлая Владычица, неужели во всем происходящем снова возникает то, чему я не могу найти объяснений? Только не это! Я больше не хочу испытывать страх.

- Думаю, на сей счет нужно волноваться не нам, а Опоре. Если там посчитали, что мы справимся с заданием, значит, приняли меры, чтобы установить истину.

- У меня от твоих слов мурашки по коже,- призналась Роллена.

- Знаешь, у меня тоже. Но на боязнь у нас сейчас нет времени, потому что…

Мы уже пришли на улицу Проигранной Зари.

Наследное владение рода Магайон летом выглядело лишь чуть привлекательнее, чем зимой, и только благодаря усилиям густо-зеленых плетей дикого винограда, причудливыми узорами вольготно расползшегося по каменным стенам. Главный вход слева и справа обрамляли два узких черных полотнища, висящие, судя по всему, еще с похорон, потому что из-

рядно поседели от пыли и солнечных лучей, не всегда бывающих ласковыми. Герцог по-прежнему носит траур? Как-то скорбь не вяжется с появлением любовницы, грозящей стать законной женой. Он должен был бы распорядиться убрать напоминания о горе, а вместо того словно махнул рукой на мир вокруг себя. Неужели его страсть так сильна, что не позволяет уделять внимание ничему иному? Но тогда в нашем свидетельстве нет никакого прока, ведь человек, облеченный могуществом и властью, все равно поступит по-своему… Ну, Борг, попадись ты мне, услышишь много нового о себе!

Здешний привратник тоже принадлежал к ветеранам, но держался бодрее и много суровее, чем тот, что охранял покой маркизы Эгарт. Правда, явление королевского орла подействовало не менее эффективно: нас пропустили без продолжения расспросов. Но на сем сходство между нашими визитами в дома двух близких родственников и закончилось, потому что явления герцога мы прождали не менее четверти часа, дыша холодной пылью в зале с занавешенными густой кисеей окнами.

Дядюшка Хак пришел побеседовать один, без слуг и охранников, наверное, догадываясь, о чем пойдет речь, и благоразумно не желая выносить лишний сор из родных стен. Длинная домашняя мантия, окантованная черными лентами, печать грусти на стареющем лице, пальцы, свободные от колец… Хм, странно. Обычно аристократы обожают увешивать себя драгоценностями и уж тем более ни на миг не расстаются со знаками своего положения и личной печаткой. В прошлую нашу встречу герцог сверкал перстнями не тусклее, чем первая придворная красавица, что же заставило его изменить привычкам? Ага, суставы выглядят немного увеличенными. Дядюшку Хака мучают отеки? Тогда понятно, почему он не рискует сдавливать пальцы металлическими оковами. Только не рановато ли? Он ведь еще не настолько стар, даже любовницу завел… Кстати о любовнице. Мы же пришли сюда не праздно проводить время?

- Доброго… - Роллена не успела закончить приветствие: герцог запахнул полы мантии, сел в единственное кресло и сухо спросил:

- С чем пожаловали?

Девушка опять не удержалась и поклонилась, хотя уже с намного большим достоинством, чем в прошлый раз.

- Дело защиты крови, доу.

- Позвольте угадаю! Моя престарелая сестренка никак не угомонится? Можете передать ей мои наилучшие пожелания поскорее сдохнуть. Бесится оттого, что ее больше не приглашают ко двору, и поэтому решила напоследок напакостить всем, до кого доберется?

- Доу, заявление маркизы было рассмотрено Опорой трона и принято к расследованию. Ъ1ы пришли сюда, чтобы засвидетельствовать…

- Засвидетельствовать мое падение? - Герцог зло расхохотался и тут же мгновенно избавился от малейших следов улыбки на лице и во взгляде.- И кто призван быть свидетелем? Простолюдин, желающий выслужиться, и девица, даже не умеющая выговаривать слово «честь»?

Роллена покраснела. Благодарение богам, что в сумерках зала краска, залившая лицо девушки, смотрелась не столь ярко, как при дневном свете, но суть произошедшего от отсутствия солнечных лучей не изменилась. Дядюшка Хак намеренно оскорбил мою спутницу.

Действовал подобным образом с целью поскорее избавиться от нашего присутствия? Посмотрел и справедливо решил, что ни девушка, ни я не сможем оказать сопротивления? Расчеты, может быть, произведены верно, однако не учтено одно важное условие задачи. Мое неприятное удивление.

Не могу сказать, что хорошо знаю герцога, но все наши встречи убеждали в том, что Магайон - человек чести, пусть временами излишне суровый и взбалмошный. А теперь получается, что братец, если и ушел от сестры, то не дальше соседнего угла комнаты? Не могу поверить. Герцог выглядит и ведет себя так, будто постоянно чувствует угрозу, и это очень странно. Кто может представлять опасность для столь влиятельного дворянина? Думаю, даже король не решится напрямую велеть дядюшке Хаку распрощаться с мыслями о женитьбе. Нет, что-то здесь не так. Мужчина, сидящий напротив нас и напряженно ожидающий развития событий, а не наслаждающийся зрелищем униженной женщины, готов сражаться и оборонять… Но что именно? Неужели свою любовь? Неужели

неизвестная девица настолько его покорила? Я хочу на нее посмотреть. И поскорее!

- Нет ничего дурного в том, чтобы честной службой зарабатывать уважение. Но бить противника не своим, а услужливо подставленным руками блудливых лицемеров оружием постыдно. И не для того, кто принимает, а для того, кто наносит УДар.

Дядюшка Хак меньше всего был готов получить ответ, а уж отпор и подавно.

- И что означает сия витиеватая отповедь? Что я…

- Вы поете с чужого голоса, герцог. И мне искренне жаль, что у вас не достало собственного таланта что-то сочинить.

Он побледнел, подаваясь вперед:

- Ты обвиняешь меня во лжи?

- Не вас, а тех, кого вы слушаете или слышите. И, право слово, в некоторых случаях лучше оказаться туговатым на ухо, нежели иметь тонкий слух!

Наверное, я немного перегнул палку, объявляя Магайона чужим подпевалой, но, с другой стороны, лучшего способа ответить равным оскорблением не было. Любую женщину можно обидеть, назвав шлюхой, это известно всем. Но когда дело касается мужчин, почему-то ищутся потаенные поводы, создаются сложнейшие конструкции, либо беседа переходит к сравнению качественных и количественных характеристик плоти в отрыве от духа, а между тем нет ничего проще, чем оскорбить мужчину, не прилагая сил и не скатываясь до площадной брани. Нужно всего лишь сказать ему: эй, парень, а ведь у тебя нет своего мнения, ты всего лишь кому-то подпеваешь. Получается одновременно упрек в неосведомленности, в подчиненности кому-либо, а значит, слабости и признание собеседника ничтожным противником. Действует безотказно.

Герцог тяжело оперся о подлокотники кресла, очень медленно поднялся на ноги и еще медленнее приблизился ко мне. Остановился, когда между нашими носами осталось не более дюйма пространства, и тихо, но внятно проскрипел:

- Если ты хотел меня разозлитъ, тебе это удалось.

- Я преследовал несколько иную цель, но удовлетворюсь и этой.

- А я - нет.

Он смотрел мне прямо в глаза, не мигая и не двигая ни еди-

ным мускулом лица, казалось, даже произносимые слова звучат не изо рта, а откуда-то со стороны, только влажное дыхание, касающееся моей кожи, уверяло: герцог все еще жив.

- И что же может удовлетворить вас?

- То, что принято между благородными людьми.

Опять хочет указать мне на мое низкое положение? Пожалуйста. Только если я соглашусь с предложенной ролью, его обида останется неотомщенной, а расстраивать старого человека… По меньшей мере, невежливо.

- Я могу принять ваш вызов, не сомневайтесь.

Герцог сузил глаза, попробовав взглянуть на меня по-новому. Видимо, сообразил наконец-то, что все камни Опоры обладают офицерскими чинами, а офицер все равно что дворянин, по крайней мере в деле защиты собственной чести.

- И примешь?

- С безграничным удовольствием.

- Не думай, что меня так уж легко победить. Я не настолько стар.

- Ваше намерение жениться это только подтверждает. Он то ли фыркнул, то ли рыкнул, но, как известно, дуэль

назначается лишь по первому оскорблению, а все последующие, так сказать, милый маленький довесок, не более.

- Когда и где?

- Где - выбирать вам, меня устроит любое место, а вот когда… Дайте подумать. Не раньше, чем я выполню порученное мне задание. Служба не позволит.

- Оружие?

- Обычное дуэльное, полагаю. Шпага.

- Дага?

- Зачем? Мы» же не собираемся наносить друг другу увечья? Мы просто собираемся убить друг друга, верно?

Взгляд Магайона ответил полнейшим согласием.

- Я извещу вас о месте, когда… Весь этот фарс завершится.

- И чтобы поскорее закончить дело и приступить к развлечениям, не могли бы вы познакомить нас со своей избранницей?

Герцог вновь посмотрел на меня, как на злейшего врага, но, поскольку разум подсказывал, что моя просьба не только уместна, а и подтверждена данным мне приказанием от вышесто-

шцих лиц, дядюшке Хаку не оставалось ничего иного, как крикнуть в сторону двери:

- Эй, кто-нибудь! Позовите вашу будущую госпожу!

Она не была писаной красавицей, и, самое главное, она не была молода. Женщина лет тридцати пяти, не менее, с правильными чертами лица, но уже становящейся тяжеловесной фигурой, судя по пышной груди и раздавшимся бедрам, не избегшая тягот рождения ребенка. Милая, но не более того. Удивительный выбор для герцога, ничего не скажешь.

Я мог бы оправдать юную прелестницу, потому что любому мужчине на склоне лет хочется быть окруженным юностью и красотой, более того, юное тело надежнее продолжит род, чем уже изрядно потрепанное жизнью. Если герцог желал обзавестись наследником, то, мягко говоря, пошел не в том направлении. Если надеялся получить понимание и верность… Что ж, такое объяснение больше похоже на правду, хотя женщина не выглядит умницей.

Темно- русые волосы, серые глаза, бледные губы и румянец, которому подошло бы определение лихорадочный,-без искусно нанесенной краски и дорогого наряда женщина выглядела бы крайне непримечательно, но сопровождающий ее парень лет двадцати казался и вовсе неприметным. Не люблю такие лица, словно их лепили из глины, а потом мастер еще до обжига зачем-то прошелся по своему творению мокрой тряпкой, сглаживая углы, и в результате получилось нечто размытое и неопределенное. Хотя взгляд у незнакомца цепкий, не спорю. А еще - настроенный на борьбу, почти как у Магайона. Этот дом держит осаду? Почему же я не видел полчищ врагов под стенами крепости?

Герцог ринулся навстречу вошедшей со всей прытью влюбленного юноши, приобнял за плечи и прошептал что-то ласковое. Наверное, ему казалось, что женщина отвечает взаимностью, наслаждаясь каждым прикосновением, но, поскольку сам дядюшка Хак находился за спиной своей «невесты», выражения лица он видеть не мог, а мы… Не только могли, но и смотрели во все глаза, выбирая впечатление между растерянностью и удивлением.

Ни тени чувства, словно пуховая шаль на плечах и то вызвала бы большее удовольствие. Правда, назвать женщину со-

всем равнодушной язык бы не повернулся, потому что тускло-серый взгляд, обращенный на молодого мужчину, говорил о многом, хотя и малоразборчиво. Влечение? Нет, пожалуй, недостаточный накал страстей. Влюбленность? Ближе к истине, но ненамного. Преданность? Очень похоже. Примерно так собака смотрит на своего хозяина, ожидая приказания или просто сгорая от желания услышать хоть единый звук любимого голоса. Создается впечатление, что в этой комнате для женщины не существует никого, кроме ее спутника. Полное подчинение? Но каким образом? Магических построений нет ни на избраннице герцога, ни на нем самом, ни на парне, занимающем непонятное место в доме Магайона. Какое объяснение остается? Приворотное зелье? Что скажешь на сей счет, драгоценная?

«Рассказать тебе сказку?…»

Ты не веришь в действенность трав и корешков?

«Прости, но у твоих родственников никогда не возникало нужды в том, чтобы привязать к себе чужое сердце. Драконы любят только один раз и всю жизнь…».

Да. И этой любви уж точно не нужно знахарское подспорье!

- Я выполнил ваше требование?

Герцог куда-то торопится? Наверняка уединиться с возлюбленной, дабы… Кстати об уединении.

- Можно узнать, кто этот молодой человек?

- Это имеет значение?

- Возможно. Отчет должен содержать полные сведения.

- Младший брат Меллы. Она никогда с ним не расстается.

Даже в опочивальне? Любопытно узнать, во что тогда превратится супружеское ложе. Или его постелят сразу для троих? Хотелось бы взглянуть. Дядюшка Хак так сильно влюблен, что выполняет любые женские капризы? Не могу представить, как мужчина, обуреваемый страстью, терпит рядом с собой и повелительницей своего сердца присутствие постороннего. Может, спросить напрямую? И у этой Меллы без намеков поинтересоваться, к каким чарам она прибегла, чтобы…

Мелла?

Жена хозяина гостевого дома? Имя то же, внешность… Есть что-то общее с дочерью, но я не слишком хорошо запомнил облик девочки, чтобы сравнивать и быть уверенным. А

еще жаль, что у меня нет ни малейшего описания человека, который увел с собой из Элл-Тэйна чужую жену! Хотя… Что мне сказал паромщик? «Самый обычный парень». Впрочем, отсутствие примет - тоже примета, и не самая худшая. К тому же «женщина смотрела на него, не отрываясь», а сие описание весьма подходит к тому, что предстало перед нами.

- Вы позволите поговорить с вашей невестой?

Герцог скорчил гримасу, показывающую, с какой неохотой он выполняет мои просьбы, и ласково погладил плечи женщины:

- Любовь моя, не бойся ничего, этот человек только немного поспрашивает тебя и уйдет.

Но Мелла, казалось, даже не слышала обращенные к ней слова. Вместо того чтобы кивнуть Магайону или каким-то иным образом показать, что ценит его заботу и будет следовать полученным указаниям, женщина посмотрела на своего названого «брата», словно прося поддержки.

- Отвечай, о чем спросят. Надеюсь, это продлится недолго?

Голос недовольный, а взгляд и того хуже. Людей с таким взглядом обычно сразу записывают во враги, причем в начальную треть списка, если не в первые строчки. Я чему-то помешал? Вернее, визит посланников Опоры оказался некстати? Что ж, придется потерпеть наше присутствие.

- Несколько минут. Скажите, дуве, вы никогда не разлучаетесь с вашим… братом?

- Никогда.

- Почему? Ведь имеется много дел, которые женщине приличествует совершать одной.

- Я не могу жить без него.

Ничего себе, признание! И как на все это смотрит герцог? Любимая женщина заявляет, что не может жить без другого, а дядюшка Хак зачарованно внимает звукам ее голоса, не пытаясь вникнуть в смысл произносимых слов. Происходящее становится похожим уже не на влюбленность, а на помешательство, причем буйное.

- И в супружеской опочивальне вы также не расстанетесь с вашим родственником, дуве?

Из всей троицы, видимо, один только парень сохранял яс-

ность ума, потому что презрительно скривился, услышав мой вопрос:

- Герцог и герцогиня вправе поступать так, как сочтут нужным. Это столица, а не деревня, из которой вы, судя по всему, недавно прибыли, и здесь свои правила любви.

И правила ненависти, конечно же. Деревня, говоришь? Будет тебе деревня.

- Ошибаетесь, дуве. Я прибыл из города, носящего имя Элл-Тэйн. Знаете, тот, что стоит на берегу реки, его еще по нескольку раз в год посещают туманы с Гнилого озера.

Мелла вздрогнула, услышав название местности, далекой от торговых трактов и королевских путей, но за ней я следил не особенно внимательно, потому что на ее «брата» моя короткая тирада произвела куда большее впечатление. Парень расширил глаза и впился в меня взглядом, в котором сквозь высокомерное презрение проступил самый обыденный страх. В ответ я невинно приподнял бровь, и этого оказалось достаточно, чтобы страх перерос в панику.

- Простите и разрешите откланяться, я что-то неважно себя чувствую.

- Конечно-конечно, идите! - обрадованно согласился герцог, рассчитывая на общество возлюбленной, не обремененное присутствием родича.

Названый братец Меллы покинул зал чуть ли не бегом. Я полагал, что женщина последует за ним, но ошибся. Возлюбленная герцога осталась на месте, растерянно глядя в сторону занавешенного окна, и тихо спросила:

- Как, вы сказали, называется ваш город?

- Элл-Тэйн, дуве.

Серые глаза влажно блеснули, но муть, висящая в них, не рассеялась.

Чем же забита эта русая головка, если уши вспомнили знакомое название, а разум остался глух? Всякое бывает, иногда люди забывают целую жизнь, но что могло случиться с Мел-лой? Ранение? Потрясение? Наговор? Давай-ка попрыгаем по уровням зрения, драгоценная!

В магическом отношении женщина совершенно чиста, на кружеве Силы нет следов даже от простеньких оберегов, нити идеально ровны, потоки пульсируют в одном и том же ритме. Это тело не претерпевало никаких чародейских вмешательств

извне. А изнутри? Кружево Крови наполнено, кружево Разума… Хм. Мне кажется или звездочки мыслей кружатся в хороводе медленнее, чем обычно?

«Зачем спрашиваешь? Сравни. Рядом с тобой есть по меньшей мере один человек, ни в кого не влюбленный».

Верно. Роллена. Посмотрим на ее Кружева.

Ритм движения в два, если не в три раза быстрее. Но что это может означать?

«Только то, что деятельность сознания этой женщины искусственным или естественным образом замедлена».

И в чем внешне выражается такая медлительность?

«В скорости принятия решений. Когда бег мыслей по Кружеву Разума замедляется до шага, необходимо очень много времени, чтобы в ответ на влияние окружающего мира предпринять некие действия».

Что- то я не заметил долгих пауз в ответах на мои вопросы.

«А что тебе ответили, помнишь?»

Разумеется, помню. Я спросил про брата, и она не медлила. «А что произошло, когда ты упомянул тот затхлый городок?»

Женщина словно запнулась, на ровном месте угодив в ямку. И не побежала вслед за своим «братом», хотя должна была. Но почему?

«Видишь ли, есть некоторые способы подчинения чужого сознания, превращающие живое существо в покорного слугу, с благоговением ловящего каждое хозяйское слово, но, как сам понимаешь, в отсутствие хозяина такой раб превращается в бездушную куклу, поскольку не в состоянии самостоятельно что-либо делать. Кто-то довольствуется и подобной властью, но более разумные Повелители душ поступают несколько иначе. Да, требуется больше сил и времени, но в итоге подчиненное существо очень трудно отличить от свободного, потому что у него припасены ответы на множество вопросов».

Повелители душ? Это еще что за чудовища?

«Не думаю, что за свою жизнь ты столкнешься хоть с одним из них, уж больно они хороши в искусстве прятаться и скрываться. Но я могу рассказать тебе легенду о том, откуда они взялись. Хочешь?»

Только покороче, у меня мало времени.

«Давным- давно в одной горной стране жил гордый и сво-

бодолюбивый народ, признающий власть лишь избранного правителя. Однажды тверди разверзлись, выпуская наружу огонь из земных недр, и люди оказались в огненной ловушке. Был только один выход из нее - по узкой тропке между бушующими морями пламени, но пройти там решились лишь несколько смельчаков, и все они погибли, не удержав равновесие, когда их плоти коснулись языки огня. И тогда умелый знахарь предложил правителю приготовить напиток, который подчинил бы ему одному души всех его подданных и можно было бы приказать им не замечать жара и не сворачивать с пути, чтобы живыми выбраться из ловушки. Правитель долго колебался, но вышел к своему народу и рассказал о пути возможного спасения. Испить из чаши преданности согласились не все, многие кричали, что так их лишат свободы, а эта драгоценность дороже жизни. Но те, кто испил, прошли по тропе меж пламенными пастями, повинуясь голосу своего правителя. С ними ушел и знахарь, первым попробовавший свое зелье, чтобы доказать его безвредность. А правитель остался умирать с теми, кто больше жизни ценил свободу».

Почему же он сам не захотел спастись?

«Потому что его было некому направлять. Когда народ раскололся, правитель понял, что не может доверить свою жизнь никому, кроме себя самого».

Печальная легенда. Но тот знахарь, что ушел, он унес с собой секрет напитка?

«Конечно. И его потомки стали носить имя Повелителей душ. Но их мало, и они редко позволяют кому-то узнать о своем искусстве».

Хочешь сказать, никто из них не отважился бы явиться в столицу Западного Шема и попытаться подчинить себе, скажем, герцога Магайона?

«Без крайней надобности или безумного желания? Нет. Не забывай, что все Повелители - потомки знахаря, а потому несут в своих жилах клятву освобождать людей, а не порабощать их».

Освобождать от чего? «От болезней и дурных мыслей». А кто будет решать, какая мысль дурна, а какая - нет? Мантия хихикнула и замолчала. Зато дядюшка Хак подал голос:

- Вы все еще здесь?

- Уже уходим, дуве. О решении Опоры вы будет извещены позже.

Он рассеянно кивнул, не снимая ладоней с плеч женщины, задумчиво глядящей на кружевные занавеси и беззвучно повторяющей одно и то же слово, состоящее из двух коротеньких слогов.

На сей раз Роллена не стала ждать долго, а сразу же, как только мы вышли на залитую солнечным светом улицу, развернулась ко мне, преграждая путь, и грозно спросила:

- Почему ты это сделал?

Упереть руки в бока - получится молодая жена, отчитывающая мужа-недотепу за потраченные на выпивку деньги. Чем же я снова заслужил твое негодование, девочка?

- Что сделал?

- Напросился на дуэль!

- Да герцог и сам был не прочь… Задирался с первой же минуты, разве ты не заметила?

- Еще бы! Но зачем было доводить все до крайности? Магайон - хороший боец, пусть уже и в возрасте. Хотя ты-то откуда мог это знать… Поэтому и дерзил? Решил, что легко справишься со стариком?

- Признаться, я меньше всего думал об исходе дуэли.

- А о чем ты тогда вообще думал?

- Я думал о том, что моему напарнику нанесли жестокое оскорбление, которое не должно оставаться без ответа.

- Оскорбление! Я слышала такие слова много раз и… - Она хотела уверить меня, что привыкла, но к этому моменту слух догнал разум, и Роллена потрясенно осеклась.- Что ты сказал?

- Что оскорбление должно быть оплачено кровью.

- Нет, до этого! Ты назвал меня…

- Напарником. Я выбрал неправильное слово? Девушка куснула губу, вглядываясь в мое лицо в поисках

подтверждения серьезности либо шутливости намерений, и вдруг всхлипнула. В уголках васильковых глаз выступили слезы, алмазами засверкавшие на солнце. Я протянул руку, чтобы стряхнуть соленые капли, но Роллена испуганно отшатнулась, а вдохом позже побежала вниз по улице. Ничего не

имею против небольшой физической нагрузки, но бегать по солнцепеку за расстроенной девушкой…

Благодарение богам, она убежала недалеко, всего лишь до ближайшего затененного переулка, и уткнулась носом в стену, пряча от прохожих зареванное лицо. Я несколько минут постоял в стороне, дожидаясь, пока вздрагивания плеч станут пореже и послабее, потом подошел и прислонился спиной к стене рядом с Ролленой.

- А вот рыдать не нужно. От слез глаза краснеют, веки опухают и взгляд становится похожим на поросячий.

- Прости…

- Наверное, это ты должна меня простить за неуместные слова.

- Нет, все… уместно. Только я… я не думала…

Правильнее будет сказать, не ожидала. Не могла и надеяться. Скорее всего, девушка рассчитывала, что служба будет сродни вооруженному перемирию, когда люди, находящиеся вокруг тебя, вынужденно действуют вместе с тобой, но в любой момент могут вынуть оружие из ножен. Такое положение вещей не способствует улучшению характера, но зато помогает сохранить в неизменности душевное равновесие. А вот если допустить кого-то из внешнего круга в свои владения…

Может быть, я снова совершил ошибку. В конце концов, мне ведь придется уйти, рано или поздно, и Роллена останется одна против остального мира. А чему я пытаюсь ее научить? Доверию? Но не слишком ли бесполезно умение доверять?

Я вновь вмешиваюсь в чужую жизнь. Наверное, эта привычка умрет только вместе со мной, а если так, нужно смириться и… Попробовать объяснить самому себе, зачем на сей раз смущаю покой чужой души. Желая помочь, защитить, спасти? Нет, ни одно из трех слов не трогает меня, ни одно не отзывается довольным эхом в моем сознании. Я не помогаю Роллене, а всего лишь нахожусь рядом. Я не защищаю ее, а всего лишь слежу за тем, чтобы ей не был причинен вред. И уж тем более нет и речи ни о каком спасении! Но что тогда ведет меня по этой тропе? Зачем я показываю девушке то, о существовании чего она не догадывалась?

Именно затем, чтобы знала: они есть, эти чувства, доселе не вторгавшиеся в жизнь сестры Королевского мага. Есть доверие, есть поддержка, которую оказывают, невзирая на твои че-

довеческие качества, хорошие и плохие. Есть моменты, когда тебя закрывают от удара только потому, что ты не заслуживаешь безвременной смерти, как и любое живое существо. В первое мгновение такое чувство может оскорбить, но, когда возмущение пройдет, останется только теплое воспоминание, огонек свечи, которая была зажжена в твоей жизни раз и навсегда.

- А ну-ка, отворачивайся от стены и подставляй свое личико солнцу! У нас еще множество дел, которые не терпят плача.

- Дел? Каких? - Она вняла моему полусовету-полуприказу, сменив позу и опираясь теперь о стену в точности так же, как и я.

- Забыла про поручение Опоры?

- Как об этом можно забыть?! Но, честно говоря… Не представляю, что еще мы должны сделать.

- Давай подумаем. Тебе не показались странными отношения той троицы в герцогском доме?

Роллена приложила платок к уголку правого глаза.

- Странными? Да они там все помешанные! Брат, который убегает так, что пятки сверкают, хотя не услышал ничего особенного. Сестра, которая не делает вид, будто не замечает ласки герцога, но на самом деле не видит и не слышит его. И старик, бросающийся в драку, как юнец… Может быть, они наелись каких-нибудь ядовитых ягод?

- Или что-то выпили. Как думаешь, герцога могли приворожить чем-то вроде приворотного зелья?

- Если оказались так близко, чтобы добраться до его стола? Конечно, могли. Говорят, на стариков такие снадобья действуют намного сильнее, чем на молодых.

- Значит, нам нужно выяснить точно, было ли применено подобное зелье или нет.

- А как мы это выясним? - моргнули васильковые глаза.

- В Виллериме ведь наверняка есть рынок, на котором можно достать что угодно?

- Есть. Но то, о чем ты говоришь, карается изгнанием за пределы Западного Шема.

- И тем не менее, если будет спрос, будет и…

- Предложение,- вздохнула Роллена.- Только я не знаю, в каких лавках искать то, что нам нужно.

Еще бы ты знала! Тебе пока что не нужны сторонние средства, привлекающие внимание мужчин, а, может, статься, никогда не понадобятся.

- Тогда для начала отправимся туда, где торгуют целебными травами.

- В Травяные ряды?

- Куда сочтешь нужным, я слишком плохо знаю столицу. Девушка недоверчиво сузила глаза, но, сознавая, что нам

нельзя терять время на препирания по поводу осведомленности друг друга, спрятала платок между складками юбки и повела меня в сторону рынка.

Хождение от одного богатого сумасброда к другому заняло больше времени, чем можно было предполагать, и до рыночных кварталов мы добрались уже в пять часов пополудни, когда даже самые терпеливые торговцы благополучно разъехались или разошлись по домам, поэтому не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к сведущему человеку.

Староста Травяных рядов собственноручно распахнул перед нами дверь, но, видимо, сия прыть была приготовлена для другого посетителя, потому что благодушно-заискивающее выражение лица мгновенно сменилось недовольством и со-проводилось словами:

- Какого…

К счастью, остановленный вспорхнувшим прямо в лицо орлом, он не успел закончить заковыристое ругательство, а то к уже имеющейся дуэли прибавилось бы еще одно выяснение отношений, скорее всего, с помощью палок, поскольку торговый люд не имеет права носить кровопускающее оружие в пределах столицы.

- Именем короля,- с бесстрастностью, уже начавшей входить в привычку, произнесла наше обычное приветствие Роллена, а я продолжил:

- Нам нужны ответы на несколько вопросов. Староста подался назад, пропуская нас в дом, и невольно

потянулся рукой ко лбу, словно хотел проверить, в самом ли деле от корней волос вниз скользнули крупные капли пота или это ему только почудилось.

- Вопросы, конечно, с превеликой радостью… Чем я могу послужить Короне?

Если бы мы не поторопились с показом королевской печа-

i и, можно было бы прикинуться покупателями, но раз уж так получилось, что пути назад отрезаны… Попробуем с места в карьер?

- Жители Виллерима часто заказывают в Травяных рядах приворотные зелья?

Мужчина задержал дыхание, прежде чем ответить, дабы произвести впечатление законопослушного подданного, но взгляд все же пару раз прыгнул из стороны в сторону, придавая словам старосты пикантный оттенок:

- Приворот, а также любое иное посягательство на разум и душу человека строжайше запрещено и карается…

- Мы знаем законы, дуве, и не вынуждаем вас их нарушать. Всего лишь скажите, поступают ли просьбы о творении подобных зелий в гильдию, делами которой вы ведаете?

Он немного успокоился и осторожно кивнул:

- Люди слабы перед своими желаниями, и ничего удивительного нет в том, что…

- Время от времени их желания бывают удовлетворены. Верно?

Староста промолчал, отводя глаза.

- Разумеется, мало кто решается преступить суровый закон, но в любом стаде всегда найдется паршивая овца, не так ли?

Он подобрался и спросил, стараясь прогнать из голоса все возможные чувства:

- Вы обвиняете?

- Всего лишь спрашиваю. Считайте наш разговор своего рода дружеской и ни к чему не обязывающей беседой.

Моя попытка перевести беседу в русло, больше подходящее для получения сведений, потерпела неудачу:

- Тогда позвольте по-дружески заявить: в нашей гильдии никто не промышляет преступными делами.

- Вы поручитесь за всех?

Ответ последовал не мгновенно, но и не задержался настолько, чтобы выглядеть неуверенным:

- Поручусь.

Браво! Каким бы дурным или хорошим человеком ни был староста Травяных рядов, честь своего дела он защищал отменно. Я, признаться, ожидал несколько иного развития событий, думал, что загнанный в угол травник дрогнет и либо

вовсе откажется отвечать, либо укажет на кого-нибудь, скидывая груз со своих плеч, а вышло иначе. Вполне может быть, что он защищает больше себя, нежели своих товарищей по цеху, но точно так же возможно, что староста действительно твердо уверен в их честности. Впрочем, любое из этих объяснений ничего не дает мне как дознавателю Опоры, поэтому придется раскрыть истинную цель задаваемых вопросов:

- Приятно слышать столь непоколебимые речи. Но мы ни в коем случае не подвергали сомнению верность гильдии королю, а всего лишь хотели узнать некоторые подробности о приворотных зельях из осведомленных уст.

Мужчина разочарованно сглотнул, поняв, что гордая поза стала препятствием на пути получения нескольких лишних монет за ценные сведения, но от своих слов не отступился:

- К сожалению, ничем не смогу помочь.

Ай- ай-ай. Если ты занимаешься составлением травяных сборов, ты не можешь не знать о способах и средствах приворота, потому что такими забавами грешат все ученики всех магов на свете, и можно было тебя поддеть на булавку укора в ограниченности знаний и умений, но… Зачем? Выбивать признания силой или хитростью, конечно, действенно, вот только результат получается, мягко говоря, не тот, который необходим, ведь заставить человека действовать можно лишь в том направлении, которое известно тебе самому, а я даже не знаю, за какую соломинку схватиться. Мне нужен совет.

«Прежде всего тебе нужен тот, кто не только много знает, но и пользуется своими знаниями».

Ты права, драгоценная. Но как и где мне искать умелого практика?

«Как? Разумеется, с помощью наводящих вопросов. А где… Подумай и ответь, что есть приворот?»

Вторжение в разум. Подчинение. Направление на…

«Некую тропинку, угодную подчиняющему или помогающую подчиненному уйти от душевных горестей».

Пожалуй. Но кто может нуждаться в подобных услугах?

«Люди, перепробовавшие все прочие способы».

Отчаявшиеся?

«И эти тоже. Но задумайся: чтобы пробовать, больше всего прочего необходимо что?» Возможности.

Мантия недовольно вздохнула:

«Не только и не столько. Что ж, упрощу задачу. Вот представь, что тебе нужно опробовать клинок, чтобы установить, как долго, к примеру, его лезвие держит заточку… Что ты будешь делать?»

Работать с ним. Проводить поединки, хотя бы с куклами.

«И сколько ударов нужно будет нанести?»

Не менее тысячи, чтобы быть уверенным.

«А на каждый удар требуется что?»

Сила.

«Ох… - Мантия устало свернула крылья.- Время требуется, любовь моя. Время». К чему ты клонишь?

«Чем больше пройдет времени, тем больше всего ты сможешь сделать».

Время, время, время… Месяцы, а может быть, и годы. Значит, мне нужны люди.

«Прожившие большую часть своей жизни, только и всего. Они, как никто другой, нуждаются в душевном отдохновении».

- Благодарю за ваши ответы. И если позволите, небольшая просьба. Укажите нам хотя бы одного травника, что составляет целебные сборы для людей, чьи годы приближаются к завершению.

Староста удивленно хлопнул редкими ресницами.

- Это составит для вас труд?

- Нет, что вы, никакого труда… - Он с настороженным недоумением покосился в мою сторону, направляясь к столу, па котором лежала книга для регистровых записей.- Сейчас гляну.

Листы шуршали недолго, наверное, глава гильдии заранее разделил всех своих подопечных по видам занятий и тщательно придерживался собственных правил.

- Почти у каждого из травников есть в постоянных покупателях старые люди или их дети, но если вы желаете чего-то особенного… Вот. Есть одна знахарка, Иррун. Она готовит снадобья только для стариков.

Как думаешь, драгоценная, это то, что нам надо?

«По меньшей мере это наводит на размышления»,- подмигнула несуществующим глазом Мантия.

- Благодарю еще раз. И если позволите, теперь мы…

Я хотел сказать «откланиваемся», но не успел, потому что староста ринулся открывать дверь и, как мне показалось, начал движение еще до того, как раздался звук первого тихого удара.

- Покорнейше прошу простить, у меня назначена встреча! Мы не собирались задерживаться дольше необходимого,

потому тоже двинулись к выходу, чтобы как раз на пороге едва успеть разминуться с женщиной, появления которой, по всей видимости, так нетерпеливо и вдохновенно ждал наш недолгий собеседник.

Богачка, желающая прикупить новые притирания для сохранения белизны и гладкости кожи? Не иначе, раз прячет лицо под густым кружевом накидки. Ей, должно быть, невыносимо душно, ведь сейчас на дворе самые жаркие часы, когда воздух наполняется теплом не только от солнечных лучей, а еще и от дыхания камня, слагающего стены домов и мостовые. Да, ей непременно должно быть жарко, но кажется, будто за незнакомкой лениво тянется шлейф сырой прохлады. Как странно…

- Я немного задержалась, любезный. Неотложные дела требовали моего участия.

Голос негромкий, зато исполненный достоинства, успешно заменяющего грубую силу. Равнодушный? Бесстрастный? Не могу понять, да и не пытаюсь, потому что всего лишь три шага, все три шага, целых три шага, которые я делаю, переступая порог, мое тело мелко сотрясает непонятный звон, сквозь который пробиваются, как травинки сквозь корку тающего льда, слова:

…здравствуй- здравствуй- здравствуй- здравствуй… брат-мой- брат- мой- брат- мой… брат- мой?…

- Что с тобой?

Роллена поймала меня за рукав, дернула, узел шнуровки ворота развязался, и рубашка едва не съехала с моего плеча. Все-таки мне слишком далеко до размеров Борга, чтобы чувствовать себя уютно в его одежде, хотя не могу не сказать ры-

жему спасибо за одолженные вещи, потому что гардероб хозяина «Трех пчел» подошел бы мне еще меньше.

- Ничего.

- А почему ты шагаешь так быстро, почти бежишь?

- Тороплюсь закончить все дела до наступления сумерек.

- Да? Попробую поверить. Хотя мне кажется, что ты чего-то испугался, - заявила девушка, выравнивая чуть сбившееся дыхание.

И ты права. Я снова слышал чужие мысли. Нет, не так. Мое участие в происходящем сводилось лишь к бесправному наблюдению, покорному слежению за собственным сознанием, вдруг сменившим или попробовавшим сменить хозяина, назначенного с рождения, на непонятного, но могущественного пришлеца.

Они снова проникли внутрь меня, не спрашивая дозволения и не обращая внимания на преграды. Собственно, никаких преград и не было, не знаю, что вообще способно остановить гулкие звуки, слагающиеся в странные слова, но мне это точно не под силу! Правда, на сей раз угрозы не чувствовалось, скорее в звоне слышалось радостное удивление и безграничная ласка, словно владелец наполняющих меня мыслей действительно встретил своего родича, давно потерянного и горячо любимого. Но откуда тогда снова возник страх? Чего я испугался?

Того, что голосов было два. Да, именно два, я ясно понял это по смене интонаций, волнами всколыхнувших сознание. Узнавание, интерес, настойчивость, удивление, расцветившие целую беседу. Беседу, занявшую лишь несколько мгновений… О чем они разговаривали? И кем они были?

Голоса, звучащие внутри меня и не принадлежащие мне. Голоса живые, мыслящие, наделенные собственной волей, понимающие друг друга с полуслова, а мне оставляющие жалкие огрызки фраз. Наверное, точно так же чувствует себя меч, выдернутый из ножен, чтобы скреститься со своим братом-врагом, а потом вновь вернуться в тесную темницу, помня лишь звуки ударов.

Та женщина, прячущая лицо. Это она разговаривала… Нет, не со мной. Конечно, не со мной, ведь для меня ей было бы довольно и голоса. С кем же она перекинулась парой слов? Кто

еще делит со мной мою плоть? Серебряный зверек. Выходит, она разговаривала с лунным серебром? Она…

Уж не с наследницей ли второй ветви рода Ра-Гро я столкнулся лицом к лицу? Но разве ее умения не простираются на одну только воду? Хотя струи Лавуолы несут в себе серебро, и, стало быть…

Мантия молчит, значит, тревожное эхо чужой беседы долетело до меня одного. Добиться мудрого совета от моей вечной спутницы? Попросить, чтобы она переговорила с серебряным зверьком? Не сейчас. Позже. Или вообще никого ни о чем не спрашивать, а…

Вернуться? Найти, догнать, сорвать покрывало тайны? Но зачем? Даже если она рассмеется мне в лицо и открыто признает все свои деяния, смогу ли я стать палачом? Найду ли я в себе силу и право покарать… Убийцу? Но она, в отличие от сошедшего с ума некроманта, не потравила половину населения Вэлессы, а всего лишь пробовала свести счеты с родственником, следуя правилу кровной мести. Потом под удар попал я и мои случайные попутчики, хотя утверждать причастность дамы под вуалью пока невозможно. И ведь никто не умер… Забавно. Мне даже нечего предъявить ей в качестве обвинения, ни одного прямого удара. Она, несомненно, заслуживает наказания, только кто станет судией? И кто опустит меч на ее шею?

Мысли скачут, как полоумные зайцы, путаются сотнями узелков. Такой шанс одним ударом взять и уничтожить опасность, грозящую многим! Такая возможность! Но пальцы не хотят ни сжиматься, ни разжиматься, застыв скрюченными птичьими когтями. Друзья, враги, справедливость, преступление - как много слов вдруг лишилось прежнего смысла…

Твердо я уверен лишь в одном: мне не хочется приближаться к этой женщине.

Я испугался?

- Может быть.

- А я думала, ты ничего не боишься.

- Разве я похож на смельчака? Роллена пожала плечами:

- Вызвать герцога на дуэль мог только или смельчак, или подлец, заранее уверенный в победе. А вот на подлеца ты совсем не похож!

Методом исключения уверимся в том, что нам приятно?

Почему бы и нет. Я, пожалуй, тоже пообещаю себе, что справлюсь со всеми бедами. И с той женщиной. Не сейчас. Когда

придет время. Потому что, как бы ты ни убегал от судьбы, рано или поздно наступает день, когда у тебя просто не остается иного выбора, как принять бой.

Дом Иррун располагался в самом конце Травяных рядов, но если взглянуть с другой стороны, то он оказывался ближе всего к жилым кварталам, то бишь ближе к людям, а подобная близость весьма успешно настраивает на доверительные отношения.

На стук долго никто не открывал, а когда дверь все же распахнулась, стала ясна причина промедления: знахарка, как и се постоянные посетители, сама была немолода.

Прямые, все еще жесткие волосы, проседью превращенные из иссиня-черных в пегие, гордая осанка прямой спины, темные вишни глаз, прячущихся в складках век, и доброжелательный покой на морщинистом, но удивительно уютном лице, какое бывает только у бабушек, окруженных многочисленными внуками. Небеленое полотно простого платья, украшенное лишь тонкой строчкой вышивки по вороту, усыпано веснушками капель травяного сока, лучше всего свидетельствующими о роде занятий хозяйки дома.

- Чем могу помочь молодым людям?

Голос с хрипотцой, не сказать чтобы ласковый, но не отталкивающий собеседника, а, наоборот, настраивающий на искренний разговор.

- Ответами на вопросы, дуве.

- И только? - всплеснула она руками.- А я-то уж подумала, у ваших родителей что-то стряслось! Но раз уж все хорошо, отчего бы и не поговорить? Проходите, а я пока посмотрю, чем бы вас угостить, на улице ведь и вздохнуть нечем…

Знахарка захлопотала у стола, радующего глаз пучками разноцветной зелени, а мы с Ролленой примостились на лавку, которая уместее выглядела бы в деревенской лачуге, но никак не в столичном торговом доме.

- Сами меня нашли или кто подсказал?

Вопрос прозвучал слишком невинно, чтобы всерьез и намеренно задумываться над ответом. Я и не задумался:

- Староста Травяных рядов.

Знахарка вслушалась в произнесенные мной слова целый вдох, словно они значили много больше, чем описывали, потом кивнула то ли мне, то ли самой себе и разбавила водой травяной отвар, выбранный для угощения гостей.

- Ну-ка вот, испробуйте! И горло освежите, и усталость прогоните.

Прозрачная жидкость еле уловимо пахла летним лугом, а на вкус оказалась приятно горьковатой, и Роллена, выпив за один присест едва ли не половину чашки, удовлетворенно выдохнула:

- Вкусно!

- А разве ты ожидала другого, девочка? Снадобья, что в рот не взять, делают только те лекари, которые больше умеют нос задирать, а не людей исцелять. Мол, так оно действеннее, а если напиток сладок да приятен, никто его и за лекарство не примет. Только глупость это, потому что лечит не трава, а руки, что ее собирали, да сердце, что о больном пеклось… Так что вы спросить-то хотели?

Показать этой женщине королевскую печать? Боюсь, тогда мы перестанем самих себя уважать, и Роллена со мной согласна, потому что смущенным взглядом уступает право вести беседу. Ох, девочка, так ты слишком быстро привыкнешь оставаться в тени, а научиться-то надо совсем другому… Ну да ладно. В конце концов, эту тропинку я выбрал сам и толкать кого-то впереди себя не стану.

- Как можно приворожить человека?

Знахарка посмотрела на меня взглядом, выражающим нечто вроде сожаления, только оставалось неясным, о чем она горевала больше: о моей глупости или неизбежной потере собственного времени.

- Молодым да сильным нет нужды в таком подспорье, как приворотные зелья. Или скажешь, тебя девушки не любят?

Еще как любят! Одна точно влюблена. До смерти. Причем моей.

- Не скажу. И ничего не попрошу приготовить. Есть мужчина, немолодой и неглупый, неожиданно влюбившийся в женщину, и я хочу знать, произошло сие по воле случая или по чьей-то злонамеренности.

Узкие губы знахарки дрогнули в печальной улыбке:

- А чем я могу тебе помочь?

Рассказом. О том, что случается в жизни само собой, и о том, чего люди добиваются специально.

Старуха усмехнулась и вернулась к столу перебирать травы, бормоча под нос:

Корешки, стебельки, листочки да цветочки… Иногда нет нужды ни собирать их вместе, ни теребить по отдельности. Потому что даже простую ключевую воду можно заговорить, если знать заветные слова, а уж кто той воды выпьет, других слов может больше и вовек не услышать…

Про воду я уже наслышан, благодарствую. Рэйден Ра-Гро, к примеру, умеет усмирять безумие, поселяющееся в сознании каждого живущего на берегах Лавуолы, именно беседуя с водой. Некромант, едва не погубивший целый город, взрастил орудие своих злодейств в водяной купели. Оба эти умельца использовали прозрачную текучую жидкость для сообщения своих устремлений и желаний другому… будем считать, существу. Но вода служила проводником и исполняла свою роль, лишь пока говорящий не замолкал, достигнув искомого результата либо отказавшись от продолжения опытов.

- Вовек?

- Не верится? И верно, не нужно верить россказням выжившей из ума старухи… Одних слов маловато будет, еще и уши потребны, способные услышать, да мимо не пропустить.

- Разве не любого человека можно приворожить? Знахарка улыбнулась и неопределенно качнула головой,

пи подтверждая мое предположение, ни отрицая его.

- Есть мягкие да податливые, как глина, а есть твердые, словно скалы… Из одних легко вылепить что душе угодно, а вторых ломать себе дороже, потому что скорее прахом рассыплются, чем чужой воле поддадутся.

- И как их различить?

- А никак.- Женщина отложила в сторону очередной перевитый толстой нитью и готовый к сушке пучок пушистых травинок.- Вид-то людской обманчив, и бывает, что от одного и того же зелья слабая женщина бровью не поведет, а гордый мужчина падет на колени… Пока не испробуешь, не узнаешь.

Означает ли это, что Кружева разных людей по-разному отвечают на влияние приворотного зелья? Есть наделенные магическим даром, есть неспособные к постижению чародейских таинств, и их легко отличить друг от друга, взглянув на

Кружево внутренней Силы, в чем я не раз мог убедиться. Но зелье… Оно ведь всего лишь вода, чистая или настоянная на травах. Как вода может замедлить или ускорить бег мыслей по Кружеву Разума, ведь она соприкасается только с плотью?

С плотью и…

Кровью.

Кружево Крови, как я мог упустить его из вида! Узор, состоящий из тонкостенных ручейков, по которым тоже течет жидкость. Алая и бесцветная, они смешиваются вместе с первого же глотка, переплетаются струями, обмениваются беззвучными словами… Кровь говорлива, это я тоже успел узнать, но своевольна, а потому разве она может подчиниться чужому влиянию без помощи магии?

- Значит, есть люди, неподвластные силе приворотного зелья?

- Есть только время, ничего кроме времени, бегущего или ползущего, торопящегося или выжидающего, времени, которого каждому из нас отпущено в достатке… Время можно потерять, если держаться за него не слишком крепко, время можно отнять, если знать, чем его подманить…

Голос знахарки вдруг изменился, речь стала похожей на песню, заунывную и неприятную для слуха, но на следующем же вдохе я понял, что не могу избавиться от ритма, проникшего в тело и, казалось, заставляющего мое сердце биться в такт чужой воле.

- Время можно подчинить, но часы и минуты каждого человека сращены с его плотью, и, завладев временем, овладеваешь и душой.

То, о чем она говорит… Оно неправильно! Оно не может быть правильным, потому что сознание восстает против услышанного! Вернее, старается восстать… Безрезультатно. Или женщина использует не те слова, что следовало бы, или сама толком не понимает, что творит, но уверена в успехе, и у нее нет причин для сомнений, потому что мой пульс становится все больше похожим на тягучий ритм заунывного речитатива.

Становится все ближе и ближе…

Приближается…

- Чем зачаровать человека, чем поймать его время в сети? Только словами, простенькими и маленькими, но их сила в единении, великая сила… Тук-тук, стукнут слова в ваши голо-

вущки, тук-тук, и вы не сможете не пустить их на порог, даже зная, что открываете двери самому опасному врагу. Так уж устроен человек, что слышимое наделяет большим доверием, чем видимое и осязаемое, потому что каждый звук, как порыв ветра, поднимает волну в крови, а волна обязательно ударится о берег, рано или поздно, наткнется на берег разума и засыплет его песком или отхлынет, унося с собой выбитые из тверди осколки…

Кровь? Только она одна в ответе? Нет, не все так просто, не может быть… Волны в крови расходятся не сами по себе, ими управляет сердце, а сердце в свою очередь подчиняется непышкам в Кружеве Разума. Знахарка лукавит или попросту не знает истинной природы своего… Колдовства? Нет, ни малейших следов магии, ни крошечки, иначе я бы давно стряхнул с сознания липкую кисею заговорных слов. Вода, настоянная на травах и корешках,- это первопричина, несомненно. Что-то такое мы с Ролленой допустили в свою плоть, что-то, заставившее нас покорно внимать старой ведьме.

- Аюшки-баюшки, детушки мои, закрывайте глазоньки, забывайте сказанное… Тук-тук, стучатся мои слова, тук-тук, открываются ваши дверки, гости старые восвояси убираются, гости новые на их место садятся…

Еще немного, и сознание уйдет. Вернее, оно останется на месте, но какое-то время будет принадлежать не мне, и кто знает, что еще натворит полоумная старуха? И как с ней справиться? Как прогнать из крови назойливый ритм? Я ничего не могу сделать. Ничего. Оно внутри меня, оно плоть от плоти моей, но я не хозяин сейчас собственному телу! А скоро потеряю власть и над душой…

Если бы я был драконом не на словах, а на деле, то никогда бы не стал игрушкой в руках знахарки, а значит, во мне больше человеческого, чем можно было предполагать. Человек… Люди слабы и в то же время могущественны, и даже немощная старуха способна подчинить себе всех, до кого дотянется своими словесными сетями. Подчинить. Оказаться в чем-то сильнее всех остальных. Сильнее людей. Вот только что мне за дело до всех живых существ мира, если знахарка… Сильнее меня.

Я не могу позволить ей одержать победу. Чего бы ни добивалась эта женщина, я не хочу отпускать сознание кормиться

на ее луга, не хочу… Не хочу чувствовать себя слабым. Не сейчас. Никогда.

Но что же остается? Если не хватает собственных сил, молят о заемных, но мне некого молить, кроме… Человеку ведь не к кому обращаться, кроме…

Пресветлая Владычица, на милосердие твое уповаю!

- Тук-тук, стучатся мои слова, тук-тук…

Тук- тук-тук. Серия коротких ударов, остановившая плавные завывания знахарки. Замедлившая, но не разорвавшая, хотя и на том спасибо. Спасибо за передышку, кто бы ты ни был, постучавший в дверь дома Иррун. Горстка минут, отвоеванная у… Смерти ли? Наши жизни старухе ни к чему, но жить, повинуясь ее словам… Это было бы хуже небытия.

- Что стряслось, малышка?

- Беда у меня, бабуля. Беда бедовая, горе горькое. Серебряные монетки сухо шуршат, потирая друг о друга

бока. Во всем мире есть только один такой голос. Один на весь мир.

- Что за беда?

- Братик мой заболел, старшенький. Уж так заболел, что не знаем, останется жив или помрет в одночасье.

Тук- тук-тук-тук. Кровь, казалось бы, надежно прирученная песней знахарки, взволнованно вздрогнула и метнулась из стороны в сторону.

Тук- тук-тук-тук. Туки-тук. Один ритм умолк, зато другой, словно в насмешку, меняется с каждым вдохом, бесшабашно взлетая и тут же отчаянно падая, сложив крылья. Туки-тук. Хочется повернуть голову и посмотреть, с кем беседует старуха, хочется встретиться взглядом с темными очами, такими же вечно скучающе-недовольными, как и голос Эны, хочется спросить…

Почему ты пришла?

Потому что ты попросил.

Но ты не должна выполнять все людские просьбы, долетающие в синюю вышину.

А ты не должен глупить больше необходимого, но разве кто-то из нас во всем следует своему долгу?

Я не нужен тебе, ведь так?

Но я нужна тебе, не правда ли?

Сейчас - да.

А потом - нет? Я не знаю.

Я знаю. Мы оба знаем, но каждый лишь свое. И это прави-льно, потому что понимать всех на свете - вредно. Но я понимаю.

И понимая, позволяешь себя убивать? И понимая, разделяю желание убийцы. Ты не принадлежишь миру. И мир не принадлежит мне. Не забывай этого. Не забуду. Мир свободен. И я свободен?

Решай сам. Но ты не видел еще всех ликов свобода. Всех? Их много?

Столько же, сколько сторон у зеркала, которое ты разбил. И что будет, когда я узнаю все три стороны свободы? Тогда ты ответишь на свой вопрос. На который из многих?

Он сам выберет время и место своего рождения. А до той поры… Прощай. Кого?

Своих обидчиков. Только помни: простить не значит смиренно подставить шею под нож. Прощение славно тем, что никогда не приходит без приглашения.

Значит, эту старушку…

Прощай.

На сей раз слово, небрежно оброненное Эной в мое сознание, могло означать что угодно, поскольку вслед за ним наступила тишина и внутри, и вовне. Знахарка закрыла дверь, вернулась к столу, взялась за новый пучок травинок и продолжила заговор:

- Тук-тук, старые гости уходят прочь, гости новые на порог сту…

- А разрешения хозяина эти новые гости спросили?

Женщина вздрогнула всем телом. Обернулась. Посмотрела на меня с тем выражением, которое я так не люблю и сам в себе, и вокруг. Со страхом.

- Как ты…

- Это не имеет значения. Я пришел, чтобы спрашивать, а не отвечать. И я жду ответов.

Она стиснула пальцами край стола.

- Ответы? Какие…

- Как делается приворот?

- В Травяных рядах не занимаются…

- Это я уже слышал. От старосты. И он ведь не просто так направил нас сюда? Он знал, что вы поступите угодным ему образом, верно? Он знал, что вы… А что вы, собственно, пытались сделать?

Знахарка отвела было взгляд, но по некотором, приятно недолгом размышлении благоразумно решила, что человек, избежавший ее чар, не удовольствуется одним лишь молчанием.

- Между нами и правда есть договоренность. Я помогаю старосте отваживать нежелательных покупателей, но не покушаюсь на их жизни! - Последним словам женщина уделила больше чувства, чем всей предыдущей беседе.- Я не убийца!

- И как именно вы отваживаете таких, как мы?

- Зачем спрашиваете, вы же сами все…

- Видел и испытал на себе?.Да. Но мои ощущения - лишь одна сторона монеты, а я хочу знать, что изображено на другой.

Она могла отговориться тем, что мне будут непонятны знахарские чудачества, могла наплести с три короба, могла… Но согласилась уступить силе.

- Все зависит от голоса. У кого-то он гулкий, у кого-то звонкий, у кого-то мягкий, у кого-то иссушенный. А к голосу уже подбирается и настой.

- Вы говорите о…

- О таких, как я,- сказала Иррун, то ли насмешкой, то ли горечью выделив слово «таких». Она повернулась ко мне, опираясь на стол.- Подчинить волю другого человека можно, если только он на некоторое время станет жить так же, как живете вы, если его кровь будет течь так же быстро или медленно, как течет ваша. Есть травы, ускоряющие кровоток, есть те, что его почти останавливают, и каждый из нас знает, какие травы подходят к его голосу.

- Каждый из вас… А кто же вы такие?

- Сказители. Хотя раньше, когда-то давным-давно, нас называли Повелителями душ. Но те времена прошли.

Значит, Повелителей можно встретить где угодно, но саму встречу вряд ли сможешь запомнить. Так, драгоценная?

«Ты решил вздремнуть посреди бела дня?…»

Нет. Глаз не смыкал. Почему такой странный вопрос?

«А почему такой странный ответ? Несколько минут назад твое сознание вело себя так, будто ты спишь и видишь сон…»

Сон? Так вот на что все это было похоже…

«И, видимо, страшный, потому что ты хотел проснуться, но никак не мог».

А ты не подумала, что меня следует разбудить?

«Подумать не значит иметь возможность исполнить, любовь моя».

Ты не можешь вмешиваться в сознание?

«Я живу в нем, как гость, и мне положены строгие пределы. Закрыть ставни и задвинуть засов, преграждая путь незваным посетителям,- это одно, но двигать столы и бить посуду - совсем другое».

Почему же ты сообщаешь об этом только сейчас?

«Потому что раньше тебя не интересовал ответ на этот вопрос».

Верно. Но если бы я знал, что с твоей стороны не стоит ждать помощи, я…

«Вел бы себя осмотрительнее? Не думаю. Когда надеешься, что кто-то прикроет тебе спину, не только смело лезешь на рожон, но и на каждом вдохе готовишься обернуться, дабы удостовериться, что твой напарник жив и здоров, или броситься ему на помощь. Если же знаешь, что за спиной нет надежного щита, двигаешься вперед так, чтобы враги не могли зайти сзади. И что тебе больше по душе, а?»

Не знаю. А моя душа очень хочет взять перерыв на отдых.

Доблестный воин оставил бы на поле боя только трупы. Офицер городской стражи извлек бы из сложившихся обстоятельств, то бишь из карманов старосты Травяных рядов, всю возможную выгоду. Мы с Ролленой просто ушли.

Я не поверил в невинность намерений знахарки: с тем же успехом она, чтобы скрыть наш визит, могла велеть нам пойти к реке и утопиться. А могла и в самом деле всего лишь приказать забыть, где мы были и что делали. Наверное, для вынесения приговора следовало подождать, пока она вплетет в свое

словесное кружево указание к действиям, и только потом вмешиваться, но я не хотел рисковать жизнью своей спутницы. К тому же полученные сведения частично искупали вину старухи.

Итак, механика приворота оказалась на удивление простой, сродни слиянию разумов, которое удавалось проделывать даже мне. Свойства голоса, как и свойства крови, у каждого заговаривающего свои, но не единственные в мире, иначе невозможно было бы в короткие сроки подобрать нужный состав зелья, которое… А что, собственно, оно делало? Благодаря содержащимся, в нем веществам оказывало влияние на Кружево Разума. Каким образом? Тем же, что обычные еда и питье, ведь что-то вызывает у нас отвращение, а что-то, напротив, расслабляет и усыпляет. В данном случае использовались травяные сборы, слегка изменяющие привычный для человека ритм биения сердца. Новый пульс, в свою очередь, передавался через кровь во все закоулки плоти, отражаясь от стенок сосудов, усиливался и превращал человеческий организм в контур, колеблющийся в такт находящемуся рядом. Дальше оставалось лишь посредством определенных слов провести точную настройку, и можно было записывать новые строки в книге чужого сознания.

Я во время слияния разумов позволял себе всего лишь слушать или беседовать, но никогда не навязывал свою волю и теперь понимаю, почему не поддавался соблазну почувствовать себя Повелителем душ. Потому что не желал становиться владетелем на час. Если приказ приходит извне, помнишь о нем лишь до того момента, пока не закончишь исполнение, а потом вновь становишься самостоятельным. Если же приказ внешний совпадает с внутренней потребностью или роняет в сердце зерна сомнения, человек остается во власти приказывающего намного дольше, иногда и еще много-много лет после того, как услышал слова, запавшие в душу, много-много лет после того, как говоривший смолк. И не требуется никаких трав, никаких шаманских песен и плясок, все дело в нужном моменте: повезет - угадаешь, не повезет… Ну и фрэлл с ним. Зато не повесишь на свою совесть лишний груз.

- У тебя голова не болит? - спросила Роллена, ожесточенно терзая переносицу.

- Вроде бы нет. А должна?

- Откуда я знаю? У меня болит. Сильно.

- Скоро пройдет.

Когда унылые знахарские песни выветрятся из твоего со-знания, а крупицы пряных трав с потом или кровью покинут твое тело. Думаю, это произойдет не позднее вечера, потому что я уже не ощущаю последствий заговора, а ты выпила настоя лишь немногим больше, правда, в переводе на массу и плотность твоего тела… Нет, ничего страшного, скоро все вернется на круги своя.

- Зачем мы заходили к той женщине?

- Надо было спросить о приворотных зельях. Не помнишь?

- Кажется, я там задремала… - Щеки девушки предательски покраснели.- Но я же не подвела тебя?

- Нет, нисколько. Не волнуйся.

- И что тебе рассказала знахарка?

- Кое-что любопытное.

Мы свернули в узкий переулок, чтобы спрятаться от лучей близящегося к закату, но все еще жгучего солнца.

- Сделать приворот можно чем угодно, даже обычной водой безо всяких травок. Главное в привороте - слова, их нужно произнести в определенный момент и в определенном ритме, чтобы подчинить себе волю другого человека. Есть только одна загвоздка.

- Какая?

- Приворот держится ровно столько, сколько заговоренная жидкость остается в крови. Правда, у каждого человека этот промежуток времени немного отличается.

- Значит, приворот нужно раз за разом делать заново?

- Получается, да.

- Но чтобы так поступать, нужно постоянно находиться рядом? - сделала напрашивающийся вывод Роллена.

- Конечно.

- Та женщина, Мелла… Она ведь не расстается с герцогом.

- Скорее, он не расстается с ней. И с ее названым братцем.

- Почему «названым»? Ты не веришь, что они брат и сестра?

- У меня есть основания сомневаться. Девушка попыталась заглянуть мне глаза:

- Расскажешь? Почему бы и нет?

- Я недавно побывал в одном городе…

- В том, название которого упомянул? Элл…

- Элл-Тэйн, да. Так вот, хозяин тамошнего гостевого дома в прошлом году потерял свою жену. Она сбежала вместе с неким молодым человеком, и сбежала, как говорят люди, по любви.

- Думаешь, невеста герцога и есть…

- Очень на то похоже.

- Но тогда ее появление в доме Магайон…

- Не сулит ничего хорошего.

Роллена остановилась и задумчиво скрестила руки на груди.

- Есть мужчина, в которого влюблена женщина. Есть второй мужчина, влюбленный в эту женщину. Но ответных чувств нет ни у первого мужчины по отношению к женщине, ни у женщины по отношению ко второму мужчине. Причем никаких чувств. Пусть нет любви, но тогда должно быть что-то другое, хотя бы ненависть, злость, да просто неудовольствие, ведь когда к тебе прикасается нелюбимый человек, это так… Неприятно. Должно быть неприятно. Почему же они ведут себя как куклы?

Вопрос, причем хороший. А чем хороший вопрос отличается от плохого? Тем, что содержит в себе ответ. Именно куклы, выполняющие повеления хозяина, а не просто люди, испившие приворотного зелья. За происходящим кроется что-то намного более серьезное, нежели чье-то желание заполучить герцогский титул и владения. Что-то более опасное, более…

Смертоносное.

Резкий скользящий удар в область правого уха заставил меня сделать невольный шаг вперед и развернуться, чтобы… Получить еще один удар в верхнюю часть живота. Получить вместе с арбалетной стрелой, сгибающей меня пополам и теперь уже окончательно лишающей равновесия.

Ничего себе! Слишком сильно, а значит… слишком близко.

Падаю, сжимая пальцы вокруг древка, торчащего из складок рубашки. Выпускаю языки Пустоты, готовые пожрать все следующие стрелы. Раскидываю нити паутинки своего созна-

ния, чтобы заранее знать, откуда будет нанесен удар, и быть уверенным, что Роллена его избежит. Роллена…

Она метнулась в проулок, ближайшую темную щель между домами, кажется, еще до того, как я упал. Знала о нападении? Сама подстроила его? Но зачем? Чтобы отомстить мне? Нет, онa не знает, что лэрр и я - одно и то же лицо, не может знать. Решила покинуть Опору таким способом? Глупо. Тогда почему?

Я учил ее доверию, а сам оказался доверчив донельзя. Но я не жалею. Я ведь не жалею? Нисколько. У меня попросту нет на это времени. Если бы еще места ударов не болели так сильно! Серебряный зверек уберег меня от ранений, но не от всего остального, сопутствующего покушению на целостность плоти. Впрочем, это и к лучшему, потому что боль помогает побыстрее протрезветь. Даже если не был пьян.

Он приближается. Со спины, конечно. Вернее, с той стороны, откуда мы пришли. Значит, следовал за нами, может быть, еще от Травяных рядов. Грабитель? Фрэлла с два! Если бы он действовал с целью наживы, то сначала выстрелил бы в Рол-лену, потому что моя одежда о достатке молчит, в лучшем случае сойду за телохранителя или… Хха! Телохранитель с голой грудью годится лишь на то, чтобы отвести один-единственный удар. Впрочем, если девушка сама и наняла убийцу, то… Почему не могу выбросить эту версию из головы? Я настолько плохо думаю о сестре Королевского мага? Выходит, да. Жаль, что для того, чтобы принять истинное положение вещей, всегда приходится пережить рискованные события. Мне ведь и раньше все было известно об этой девушке, но хотелось верить, будто кое-что осталось тайной, и это кое-что перевешивает все прошлые грехи. Я ошибся? Что ж, и на старуху бывает проруха.

Осторожные шаги. Рядом. Совсем близко. Сейчас он нагнется, чтобы убедиться в моей смерти или, при необходимости, добить и, возможно, порыться в моих карманах, хотя на последнее времени может не хватить, потому что, не ровен час, в проулок свернет еще кто-нибудь. Ну же, давай, мне хватит и расстояния двух шагов, чтобы добраться до тебя!

Сквозь смеженные ресницы вижу сосредоточенное лицо,

напряженный взгляд, кисть потянувшейся ко мне правой руки и…

Тусклой молнией блеснувший у открытого горла стилет. Тонкое, почти игольное острие упирается в бледную кожу, протыкает ее, выпуская несколько капель крови, а такой знакомый и такой неожиданно новый голос шепотом, почти нежно задает тот же вопрос, что вертится сейчас на моем языке:

- Кто приказал тебе убивать?

Стальное лезвие подрагивает, с каждым еле уловимым движением все глубже проникая в плоть, вот только убийца, как и я, прекрасно знает: пока нет ответов на вопросы, нет и подведения итогов. Он догадывается, что молчание способно подарить несколько лишних мгновений жизни, а потому не торопится, но и… Не медлит.

Приметное кольцо, похожее на то, которым старик-посыльный проткнул оболочку королевской печати, ощутимым усилием пальцев поворачивается внутрь орнаментом, а спустя вдох тот, кто покушался на мою жизнь, медленно оседает на мостовую, и Роллена едва успевает убрать стилет, чтобы не распороть горло уже мертвого убийцы.

Ресницы растерянно хлопают, а в уголках васильковых глаз, кажется, что-то подозрительно поблескивает. Нет, рыдать пока рано. А может, и вовсе ни к чему.

- Ты молодец.

Она отскакивает в сторону и смотрит на меня как на восставшего мертвеца. Впрочем, примерно так оно и есть, ведь мало кто выживает, получив стрелу в живот.

- Все хорошо, я не ранен.

- Но…

- Меня защитил амулет.

Роллена недоверчиво хмурится, но под задранной рубахой по коже расплывается пятно здоровенного будущего синяка, а значит, нет повода не верить. И главное, нет повода считать меня неуязвимым, то бишь принижать значение поступка девушки. Замечательного поступка!

- Я думала, что ты…

- Я мог умереть. И ты все сделала правильно, хотя, возвращаясь, все же рисковала.

- Я не могла уйти, оставив все как есть. Тогда мне нечего было бы ответить на вопросы Опоры.

Она не столько старалась спасти мою жизнь, сколько заботилась о своем будущем? Что ж, разумное решение, требующее отваги и хладнокровия, доступных не каждому мужчине.

- Я думала, что ты умер.

И все- таки чудесно изменившийся голос звучит так, словно она старается оправдаться. Хорошо это или плохо? Думаю, решать будет сама Роллена и те, кому она когда-нибудь захочет и, главное, сможет помочь.

- Ты действовала так, как и должно.

Вернее, так, как действовал бы человек, привычный к подобным убийственным случайностям, человек, не оценивающий высоко ни свою собственную смерть, ни чужую жизнь. В исполнении юной девицы поступок ветерана выглядит странным, почти нелепым, но он достиг намеченной цели, стало быть, уместен, как ничто другое. И все-таки не могу не полюбопытствовать:

- Скажи, было страшно?

- Немного.- Девушка запнулась, прежде чем ответить, но не удовольствовалась одним словом, а затараторила дальше, подтверждая мое предположение, что произошедшее было-таки для нее потрясением: - Наверное. Хотя… Помню, я не испугалась, а разозлилась, когда увидела, как ты падаешь, и увидела ту стрелу. Я бы убила его, если бы он попробовал улизнуть. Попыталась бы. Но не ушла бы, мне ведь некуда уходить.

И это очень грустно, девочка. Родная семья стала тягостным бременем, круга друзей не выросло, друзья ведь не ведь-мины грибы, оставалась одна только надежда обрести цель в служении, а кто-то очень постарался лишить тебя и этой цели. Но теперь ты знала врага в лицо и не собиралась отступать, ведь даже мучительная и бессмысленная смерть в таком случае предпочтительнее бегства. Именно по той наивной, но веской причине, что, сбежав, вернуться уже не сможешь.

- Все хорошо.

Я поднялся, бросил стрелу на труп убийцы и заправил рубашку под ремень.

- Все хорошо.

Роллена печально посмотрела на алеющее кровью острие.

- Я бессердечная, да?

- Ты лучшая девушка на свете. Васильковые глаза мигнули.

- Правда?

- Чистейшая.

Она спрятала стилет в ножны на бедре, беззастенчиво, а может быть, всего лишь доверчиво поднимая широкую юбку.

- Я могу тебе верить?

- Ты вольна делать, что пожелаешь.

Расплывчатое предложение оказалось недостаточным, и девушка настойчиво переспросила:

- Я могу верить? Пришлось ответить прямо:

- Можешь..

- Почему?

- Потому что напарники не лгут друг другу.

Роллена прижалась ко мне, но не стала прятать лицо в воротник моей рубашки, а наоборот, подняла голову.

- Ой, убили! Человека убили!

Заглянувшая в проулок горожанка увидела лежащее посередине него тело и, истошно завопив, снова исчезла из вида.

Сестра Королевского мага поморщилась, коснувшись оглушенного громкими звуками уха.

- Что будем делать?

- Думаю, ждать. На крик всегда приходит патруль городской стражи.

- А потом?

- Сдадим мертвеца дознавателям Опоры, потому что я тоже очень хочу узнать, кто желал моей смерти.

- Он сможет рассказать?

- Кто знает… Но спросить надо. Обязательно.

По камням мостовой зацокали подкованные каблуки стражников.

- У нас еще много дел.

- Да, очень много. И это так приятно сознавать,- мечтательно улыбнулась девушка.

- Ну что, любовники, может, оторветесь друг от друга и объясните, что здесь стряслось? - спросил командир патруля, отряхивая капельки эля с окладистой бороды.

- Мы не любовники,- скучным тоном ответила Роллена и, сделав задумчивую паузу, повторила: - Мы не любовники.

Она отстранилась, посмотрев на меня взглядом, который

правильнее всего было бы назвать сияющим, если бы васильки могли светиться, как пламя свечи.

- Мы напарники.

- Ну неужели, неужели нельзя было подождать с покойниками хотя бы до утра? А еще лучше, до завтрашнего полудня, когда моя вахта благополучно закончится? - причитал дежурный смотритель приемного покоя Опоры, роясь в кипе бумаг и ежеминутно приглаживая ладонью волосы, которые и без подобного вмешательства казались приклеенными к черепу.

Мы с Ролленой переглянулись, бесстрастно пожимая пледами: мол, так получилось. Отвечать на устный вопрос телодвижением всегда считалось признаком пренебрежительного отношения к собеседнику, но особенно дуве Йериса раздражало то, что ни в выражении моих глаз, ни в васильковом взгляде сестры Королевского мага вина за содеянное даже не ночевала.

Патруль стражи, с нескрываемым интересом выслушав клекот орла, взлетевшего над запястьем Роллены, согласился препроводить неопознанный труп сразу во владения Опоры, минуя все возможные объяснения с городскими властями. Пока один из солдат отлавливал пару дюжих горожан, чтобы использовать их в качестве носильщиков, я и командир еще раз осмотрели место несостоявшегося душегубства, но кроме двух стрел, одна из которых долетела почти до конца переулка, других следов, оставленных убийцей, не обнаружили. Стрелы сами по себе не дали нам ничего, поскольку даже не были увиты чарами, повышающими шанс удачного попадания, а прочими качествами не отличались от своих многочисленных сестричек, на развес продающихся в любой Оружейной лавке. Арбалет, из которого они были выпущены и который оставался при убийце, также не обладал никакими особыми приметами. Осматривать тело стражник отказался, сославшись на то, что может ненароком уничтожить какую-нибудь важную улику. Я не стал настаивать на продолже-иии оказания взаимопомощи, поскольку изо всех вещей, находящихся на мертвом теле, меня больше всего занимало кольцо, ставшее орудием самоубийства, а командир патруля всего лишь равнодушно скользнул по нему взглядом, стало быть, не

мог рассказать мне ничего интересного о сем предмете. А спустя четверть часа, когда «добровольные» носильщики все же появились, нас проводили до самых дверей приемного покоя.

Где должна располагаться Опора трона? Если к ответу на поставленный вопрос применить обычную логику, то можно с уверенностью заявить: под этим самым троном, где же еще. Люди, стоявшие у истоков создания сообщества, призванного охранять незыблемость королевской власти, были либо крайне благоразумны, либо обладали скудной фантазией, потому что выбрали для размещения своей штаб-квартиры как раз дом, выстроенный на останках цоколя старого королевского дворца, давно разобранного по частям и наполовину проданного, наполовину использованного для возведения новой резиденции правителя Западного Шема. Подвальные помещения наверняка помнили еще древних узников Короны, а полуподвальные, в одном из которых мы с Ролленой ожидали теперь дальнейшего развития событий, были высушены настолько хорошо, что бумаги, перебираемые дуве Йерисом, хрустели, как полоски тоногского печенья.

- С тобой такое бывало? - спросила девушка, попутно отправляя в рот дольку яблока, вымоченного в кисло-сладком ягодном сиропе.

Лакомство я купил по дороге, на минутку отлучившись от общей процессии, потому что предполагал, что придется провести в неприспособленном для отдыха помещении не один час кряду, а пообедать мы с напарницей так и не успели.

- Что именно?

- Бывало, чтобы ожидания не оправдывались?

Я поднял взгляд к потолку. Бывало, разумеется. Почти всегда, если хорошенько вспомнить. Приятные ожидания обходили меня стороной, а неприятные я сам старался уничтожить еще задолго до их возможного воплощения в реальность.

- Да. Почему это тебя волнует?

Роллена тщательно прожевала очередной кусочек.

- Скажи, почему ты пошел служить в Опору?

Ну зачем же так сразу, девочка… Прямые вопросы почти никогда не находят прямых ответов, вернее, находят, но при встрече не узнают друг друга. Впрочем, врать не буду.

- Потому что не знал, куда деть появившуюся свободу.

К моему удивлению, сестра Королевского мага печально шмыгнула носом:

- Жаль.

- Жаль чего?

- Я думала, у тебя была другая причина. А оказывается, та же, что и у меня.

Та же? Девушка не знала, кому вручить с таким трудом отвоеванную свободу?

А ведь верно. Когда мы в последний раз встречались, я наговорил ей много красивых слов, слов, несомненно, правильных, но не растолковал их до конца. Просил заняться делом? Она и занялась, причем неожиданно решительно и бесповоротно. Сестра Королевского мага не стала терять время на поиски другого, может быть, более подходящего пути, потому что боялась того же, чего боюсь я: пустоты открывшихся горизонтов. Стоит ли удивляться, что Роллену поманил за собой первый же парус, мелькнувший на границе моря прошлого и небес будущего? Хотя… Был ли он единственным, вот в чем вопрос

- Много времени и сил, но никакой возможности потратить все это богатство?

- Точно так.

- Но почему именно Опора?

Вместо ответа девушка почти испуганно засунула в рот новую порцию лакомства, чтобы выиграть хоть чуточку времени.

- Неужели для красивой и умной девушки не нашлось бы ничего более-Чуть не сказал «достойного». Фрэлл! Надо следить за языком, а то дуве Йерис, хоть и делает вид, будто увлечен своими бумагами, но прислушивается к нашему разговору изо всех сил. Еще, чего доброго, обвинят меня в неуважении к государственным службам, а от него и до измены королю рукой подать.

- Почему ты выбрала именно Опору?

Так, она снова начинает смущенно краснеть. Румянец на щеках особ женского пола возникает исключительно лишь в тех случаях, когда задеваются чувства, это известно всем. Какие на сей раз? Гордость не тронута, честь тоже, остается… Любовь?

- Хотела найти здесь кого-то?

Прикусывает губу, совсем заливаясь краской. Ну конечно! Как я мог забыть… Шэрол Галеари, он ведь тоже усиленно направлялся мной по пути служения государству. Значит, парень готовится стать камнем или уже стал, поэтому Роллена… Она все еще влюблена?

- Не отвечай, не надо. Я слишком далеко зашел в расспросах.

- Не так уж и далеко,- Она опустила голову.- Был один молодой человек. Он любил меня, а я… Я не понимала, что чувствую. Из-за моего каприза он едва не лишился жизни, и с тех пор больше мы не виделись. Мне нужно попросить у него прощения.

- Он служит в Опоре?

- Да. Возможно. Я спрашивала его отца, но не получила ответа. Хотя…

- Хотя?

Роллена вытерла платком уголки рта.

- Наверное, все это уже неважно. Больше неважно. Это очень странное ощущение, даже не знаю, как о нем рассказать. То, что происходило сегодня у нас на глазах… Сначала мне лишь на мгновение показалось, что мы делаем очень нужное дело, а теперь… Теперь я уверена.

Конечно, нужное! В первую очередь тебе самой, чтобы определить границы собственных сил и возможностей. А во вторую, совершенно необходимое государству. И пусть всю Опору, от первого и до последнего камня, заботит лишь управление герцогской казной, дабы не попала в чужие руки, простые люди, живущие под властью рода Магайон, также заслуживают защиты 07 враждебных посягательств. Палка о двух концах, с какой стороны ни посмотри: сестра дядюшки Хака делает вид, что блюдет чистоту крови, хотя попросту тешит свою зависть, но на другой чаше весов лежат сотни судеб, которые при смене хозяина совсем необязательно будут счастливыми. Хотя возможно и обратное, может быть, названый братец Меллы действует во благо, стремясь подчинить волю герцога. Но тут вступает в силу новое обстоятельство: ничей разум не должен быть подчинен без согласия его обладателя.

Можно стараться вынудить человека поступить так, а не иначе, воздействуя на его тело, но вязать новые узлы на Кружеве Разума - гораздо большее преступление. Разумеется,

насилие тоже коверкает сознание, и весьма успешно, но даже иод самыми страшными пытками у живого существа все равно остается выбор - жить или умирать. Скажете, выбор небогат? Но он не беднее того, что преследует нас с самого рождения. Каждую минуту мы решаем, остановиться или продолжать путь, на каждом вдохе задумываемся, стоит ли открывать грудь для нового глотка воздуха. Жизнь, смерть. Смерть, жизнь. Две стороны монеты, но сама монета, подкинутая неизвестной рукой и вернувшаяся из неведомых далей на стол бытия, вечно вращается на ребре.

- А еще я поняла, что могу служить здесь. Мне нужно учиться, много учиться, но это не те рубежи, которых нельзя достичь.

Умница. Теперь важно только одно: не сбавлять шаг. И не приходить в смятение от разных неожиданностей, а раскладывать их по полочкам, как трудную, но со временем поддающуюся решению задачу.

- Ох, старые мои кости… Снова ноют, не иначе будет гроза.

О, а вот и наш знакомый старик, так с полудня и не сменивший кафтан, хотя в наступивших сумерках стало намного прохладнее, чем было днем.

- Зачем позвал, Йери? Желаешь поделиться чем-то хорошим?

Смотритель приемного покоя скорчил самую брезгливую мину, на которую был способен.

- Поделиться могу только мертвечиной, наблюдатель Поллан.

Наблюдатель? Значит, старик не просто передал нам задание, а приставлен присматривать за нашими приключениями? И, судя по тяжелому вздоху, сползшему с губ Поллана, похоже, мы не должны были знать столь любопытные подробности до момента выполнения порученного дела, если бы не возникли чрезвычайные обстоятельства.

- И кто у нас умер?

- Это еще нужно выяснить. Я послал за лекарем, может, он расскажет о покойнике что-то большее, чем пол и возраст.

Наблюдатель, тяжело опираясь на посох, доковылял до стола и занял единственный в комнате стул с мягкой обивкой, еще помнящей тепло пятой точки Йериса. Смотритель снова скривился, хотя, казалось, еще больше исказить черты лица

было уже невозможно, но, поскольку по своему чину он не мог возразить, проглотил искреннее недовольство, придвинул к столу с другой стороны шаткий табурет, взгромоздился на него и положил перед собой чистый лист бумаги.

- Приступим?

Поллан посмотрел на нетерпеливо ерзающего коллегу, перевел обманчиво-сонный взгляд на нас, покорна подпирающих стену, и благосклонно кивнул.

- Смерть неизвестного связана с ведомым вами делом? - обмакнув кончик пера в чернила, поинтересовался Йерис.

- Самым прямым образом.

- Так и запишем… Смерть была насильственной?

- В какой-то мере.- Я вспомнил стилет Роллены и не смог удержаться от улыбки.

- Говорите точнее!

- Я полагаю, что погибший был наемным убийцей, посланным для того, чтобы уничтожить нежелательных свидетелей. То есть нас.

Поллан потер пальцами шею и вздохнул:

- Вы уверены? -Да.

- Вы оба уверены?

Интересное уточнение. И как ответит Роллена? Поддержит меня или промолчит?

- Да, наблюдатель. Когда убийца подошел к моему напарнику и склонился над ним, он не обшаривал карманы, а хотел убедиться, что тот мертв.

- Может быть, он собирался заняться карманами позже, но не успел? А ч^о, собственно, случилось дальше?

- Я попыталась его задержать и спросила, кто приказал ему убивать. После этого вопроса он… Покончил с собой.

Поллан посмотрел на нас с некоторым разочарованием, видимо, считая, что мы лукавим, прикрывая собственные проделки, но укорять не стал.

- Почему вы решили, что на вас покушаются именно как на свидетелей?

- Во время беседы с одним из участников дела произошло событие, показавшееся нам странным, и вызвано оно было одним из моих случайных вопросов.

- Что за событие?

- Я упомянул название одного города, к слову пришлось, и непосредственный участник беседы явно заволновался, словно его что-то связывало с упомянутым городом.

- Наступили ему на мозоль? Что ж, так бывает. Но вы ведь понимаете, ваши слова требуют проверки.

- Несомненно, наблюдатель.

- Милая моя, подойдите к старику, уважьте старые ноги.

Роллена, чуть помедлив, выполнила просьбу. Поллан взялся за правое запястье девушки, повернул его так, чтобы голова орла на браслете печати располагалась ведомым одному только наблюдателю образом, и неожиданно резким, почти неуловимым движением дотронулся выступающей частью орнамента своего кольца до бронзового узора.

В то же мгновение над рукой девушки взвилось облако темной пыли, но не развеялось и не улетело прочь, как полагалось бы поступить благовоспитанному облаку, а немного повисев в воздухе, втянулось под кружево манжета. Роллена взвизгнула и обхватила себя руками за плечи.

- Щекотно!

- Ничего, привыкнете, милая моя, этот только в первый раз неприятно, а потом многие начинают даже находить удовольствие,- успокаивающе зевнул наблюдатель.

- Удовольствие? - Девушка испуганно прижала юбку к правому бедру, словно пыталась поймать что-то, оказавшееся вдруг между складками ткани.- В чем? Что это такое?

- Вы же не думали, что Опоре будет достаточно только вашего рассказа? - хихикнул Йерис- Встречаются люди, нечистые как на руку, так и на язык, а сразу ведь не распознаешь, что к чему, верно? Вот и придумали средство. Надежнее любых свидетельств.

Поллан покосился на довольно ухмыляющегося смотрителя, еще раз вздохнул и пояснил:

- Магия, заключенная в печати, запоминает все сказанные в ее присутствии слова, а когда срок жизни печати подходит к концу, переводит запомненное в письмена.

Роллена подняла манжет и с ужасом уставилась на змейку непонятных значков, начинающуюся от запястья и убегающую по белоснежной коже куда-то под рукав.

- Они пишутся… Прямо на мне?

- Спустя сутки, не позднее, все исчезнет, не беспокойтесь.

Но пока не исчезло… Йери, я понимаю, что тебе не хочется засиживаться допоздна, но кто-то же должен перенести отчет на бумагу?

Масляно блестящие глаза смотрителя уморительно сузились.

- С превеликой радостью, я ведь никогда не избегаю службы, как вы знаете, особенно такой приятной службы…

Девушка испуганно попятилась к двери, нашаривая под юбкой теперь уже не останки орла, а рукоять стилета, я же не знал, смеяться мне или плакать. Не спорю, шутка с печатью принадлежит к разряду рискованных, но, с другой стороны, такое сохранение необходимых сведений весьма эффективно, хотя и… Так вот почему наблюдатель так настойчиво старался вручить королевскую печать мне! Я-то думал, он хочет лишний раз посмеяться над Ролленой, а оказалось, старик пытался пощадить ее стыдливость. Эх, опять мои благие намерения вылились з болезненные испытания для другого… И я ведь ничем не могу помочь, потому что не знаю шифра Опоры и не могу предложить себя в качестве писаря. Ох, нет мне прощения, нет оправда…

- Я привез лекаря,- сообщил хмурый Борг, появляясь на пороге комнаты.- Кто-то ранен?

- Кто-то умер,- съязвил Йерис, не сводя насмешливого взгляда с Роллены.

- Умер? - Рыжий сдвинул брови еще сильнее.- Кто? Как?

- А вот это только дредстоит выяснить,- заметил наблюдатель.- И лучше, если мы поторопимся, потому что «пеленка», в которую завернули тело, давным-давно не подпитыва-лась, и ее силц хватит всего часа на два-три.

Последние слова, сказанные презрительным тоном, наверняка были камешком в огород смотрителя приемного покоя, но тот притворился, будто ничего не слышит:

- Пойдем, красавица, нам тоже надо заняться делом! Роллена сделала еще шаг назад и уткнулась спиной в ничего не понимающего Борга.

- Ой!

Рыжий поймал ладонь девушки, не давая стилету выбраться из ножен, а со стороны могло показаться, что великан ухватил красавицу за бедро с совсем иными намерениями. Сам

Борг, заметив удивленно-смешливые взгляды, Поллана и мой, сообразил, как его действия выглядят для всех присутствующих, и почему-то начал темнеть лицом, но не от гнева, как, возможно, должно было быть, а от медленно накатывающего на щеки румянца. Каким способом лучше всего скрыть смущение? Правильно, переведя тему на максимально далекое от себя расстояние!

Да что здесь происходит?!

- Сия молодая пара, похоже, ввязалась в очень серьезное дело,- улыбнулся наблюдатель.- И теперь, следуя процедуре, надлежит провести расшифровку записей печати. Единственная трудность состоит в том, что по чистой случайности сии записи оказались на теле этой девушки, а она, будучи особой юной и не привыкшей к суровым будням Опоры…

Борг перевел взгляд на белокурый затылок, находящийся прямо у него под подбородком:

- Сударыня, это необходимое действие, и вам вовсе незачем стыдиться.

- Разумеется, разумеется! - подхватил Йерис- Пойдемте уже, а то я начинаю терять терпение!

Роллена еще сильнее вжалась в грудь великана, словно ища поддержки и защиты. Рыжий осторожно убрал руку с девичьего бедра и, едва касаясь пальцами кружевных рукавов платья, развернул сестру Королевского мага лицом к себе.

- Вам необходимо это сделать.

Никогда бы не подумал, что голос Борга может звучать так нежно и ласково. Наверное, именно этих ноток и не хватало Роллене, чтобы собрать все свое мужество и согласно, пусть и чуть неуверенно, кивнуть.

- Вас смущает тот, кто будет записывать шифр?

- Не… Немного.

Рыжий показал Йерису кулак за спиной девушки. Смотритель противно хихикнул.

- Я тоже буду вас смущать?

Роллена подняла голову и всмотрелась в карие глаза.

- Не знаю.

- Это лучше, чем «немного», правда?

Борг сгреб со стола смотрителя пачку чистых листов и письменный прибор.

- Кабинет свободен?

- Да кому ж там быть в такое время?

- Замечательно. Идемте, сударыня. Не будем мешать другим делам.

Пропустив девушку вперед, рыжий остановился на пороге комнаты, обернулся и, очень медленно выговаривая слова, обрисовал всем присутствующим их возможное будущее:

- А кто попробует мешать нам… Пусть только попробует.

Дверь закрылась, опуская завесу тайны над ближайшим будущим Роллены и Борга, но не застыла в благоговейном покое, а спустя несколько вдохов вновь распахнулась, пропуская в комнату еще одного моего старого знакомца, на сей раз не украсившего свою одежду знаком принадлежности к лекарской гильдии, что само по себе уже было странным, поскольку Гизариус мог носить таковой знак с полным на то основанием. Тем более что год после нашей последней встречи прибавил другу Рогара грузности, но, как ни странно, не внешней, а внутренней, той, которую принято называть чувством собственного достоинства.

- Вот так всегда, кому-то достаются красивые девушки, а кому-то хладные мертвецы! - с наполовину искренней, наполовину наигранной горечью посетовал лекарь и тут же, сделав тон предельно строгим, поинтересовался: - Труп, надеюсь, хладный?

Поллан неопределенно улыбнулся, а Йерис вдруг спешно углубился в раскопки бумаг на столе, всем своим видом показывая, что не намерен отвечать на глупые вопросы.

- Понял: лучше поторопиться. Кто-нибудь составит мне компанию? А то, поверьте, мертвецы - самые удобные, это правда, но и самые скучные собеседники на свете!

- Я, если вы не возражаете.

Гизариус посмотрел на меня с таким выражением, словно хотел сказать: «а твое волеизъявление вообще не имеет значения, пойдешь в обязательном порядке», но я слишком рано порадовался, что смогу перекинуться с лекарем парой слов наедине, потому что наблюдатель, покряхтывая, поднялся со стула.

- Идемте, чем короче будет цепочка ртов и ушей, передающих сведения, тем быстрее мы доберемся до истины.

Для осмотра доставленного с помощью городской стражи

гола нам пришлось спуститься на этаж ниже, в подвал, но не в самую его глубину, потому что, как красноречиво подмигивала лестница продолжением своих пролетов вниз, в недрах Опоры существовали секреты поважнее неопознанных трупов.

Неудавшийся убийца лежал на столе, завернутый в не первой свежести полотнище, видимо, ту самую пресловутую «пеленку», из-за ветхости которой расстраивался Поллан. И в самом деле, беглый взгляд на Втором Уровне зрения показал, что в контуре заклинания, переплетенного с нитями ткани, осталось совсем немного Силы, в результате чего все магическое сооружение держалось на честном слове создававшего его мастера. Гизариус, не имевший к чародейству ни малейшего касательства, примерно в одно время со мной выяснил то же самое, но более привычным лекарю способом: откинув край полотна и дотронувшись кончиками пальцев до кожи на шее мертвеца. А выяснив, не преминул разразиться горьким сожалением:

- Ай-ай-ай, мастер Поллан, ну как же так можно? Понимаю, что мало кому по нраву возиться с «пеленкой», но, чтобы зачаровать новую, не одна жадная рука залезет опять в карман казны. Или вам опять предложат услуги недовыпускников Академии?

- Заполучить выходца из Саэнны сложнее, чем может показаться, даже если ваша фантазия безгранична, мастер Гизариус, потому обходимся тем, что имеем… Но вы правы, разумеется: легче поддерживать в надлежащем состоянии уже подготовленный к службе предмет, чем раздобывать новый. И я прослежу, чтобы виновные в небрежности непременно понесли…

Лекарь трагически махнул рукой:

- Если речь идет о Йерисе, то понесет он домой вовсе не результат наказания и чувство вины, а монеты, выделенные на покупку нового заклинания! Впрочем, хватит о нем. У меня есть дело, и, чтобы не задерживать вас, я в первую очередь начну, пожалуй, его делать.

- Разумеется, мастер Гизариус, разумеется. Мы не будем нам мешать, тем более надо выяснить обстоятельства, оставшиеся вне трупа.

Поллан повернулся ко мне:

- Итак, начнем по порядку?

- Что вы хотите услышать?

- Все. Не более и не менее.

- Но разве до расшифровки записей будет правильным… Наблюдатель смешливо фыркнул, а находящийся за его

спиной Гизариус показательно поднял страдальческий взгляд к потолку.

- А вот мы и сравним ваши слова, сказанные тогда и сейчас. Что, стало не по себе?

Я решил не тревожить своего собеседника игрой в самоуверенное спокойствие и признался как можно искреннее:

- Есть такое.

- Если вам нечего скрывать, не нужно бояться быть честным.

- Я боюсь другого. Мои слова, особенно произнесенные после событий… Они ведь будут наполнены моими впечатлениями, не так ли?

- Несомненно.

- Но разве чувства - хороший помощник в таких делах? Поллан окинул меня взглядом, колючим, как еловая ветка,

но быстренько вернул на лицо прежнее выражение доброжелательного внимания в надежде, что я ничего не замечу. Я бы и остался в счастливом неведении, если бы не знал, какой реакции следует ожидать в ответ на рассудительность, весьма далекую от наивного напора новобранца.

- Чувства нельзя исключать. Никогда,- наставительно поднял палец наблюдатель.- Итак, что же потребовала от Опоры ее светлость маркиза?

- Свидетельство чистоты крови. Брови Поллана удивленно приподнялись.

- Чьей крови?

- Ее родственников, конечно. Маркиза выразила обеспокоенность появлением у своего младшего брата новой любовницы.

- Ах, вот оно что… - Наблюдатель брезгливо скривился.- Но любовница - это еще не жена, даже если осчастливлена бременем. Вы были у Магайона?

- Да, и честно говоря…

Колючесть снова наполнила взгляд Поллана, только теперь она была сильно разбавлена азартным интересом.

- Дела обстоят серьезно?

- Более чем. Герцог в действительности сильно увлечен. Так сильно, что в ближайшем и весьма скором времени готов сделать любовницу супругой.

Разве это беда? - усмехнулся наблюдатель.- Одной женой больше, одной меньше… Его светлость вполне может себе позволить хоть пяток жен сразу.

И целый выводок детей, чтобы лишний раз позлить престарелую сестрицу. Можно было бы предположить, что Магайон именно этого и добивался, приводя в дом женщину, однако прочие обстоятельства свидетельствовали об ином. Вряд ли причиной происходящего стало желание по-детски напакостить.

- Я придерживался подобного мнения до беседы с герцогом.

- А теперь считаете иначе? - Да.

Наблюдатель потер ладони друг о друга, прислушиваясь к тону моего голоса, словно хотел убедиться в твердости моего впечатления, прежде чем продолжать расспросы.

- И что заставило вас разделить тревогу маркизы? Уверенность, к сожалению, пока лишенная весомых доказательств.

Уверенность в чем? Ну вот и настал ключевой момент всего разговора. После того, что я скажу, повернуть вспять будет крайне затруднительно, а быть может, и вовсе невозможно. - Герцога приворожили. Поллан задумчиво пропустил прядь своих седых волос через гребень пальцев.

- Такое заявление делать опасно.

- Я понимаю. Но поведение Магайона и присутствие в его доме так называемого брата будущей герцогини не находит другого объяснения.

Один мужчина и одна женщина почти всегда могут находиться вместе по обоюдному желанию, одна женщина и двое мужчин - совсем другое правило, и наблюдатель точно знал разницу, потому что нетерпеливо велел:

- Рассказывайте!

- Во время беседы герцог вел себя весьма зло, напористо,

необдуманно, словно желал поскорее избавиться от нас и вернуться к своей возлюбленной. А как только она присоединилась к беседе, перенес все внимание на женщину, стал намного спокойнее. Но женщина пришла не одна, а со своим якобы младшим братом, которому, судя по всему, не просто доверяет, а подчиняется в любых обстоятельствах. Можно было бы поверить в родство этих двоих, закрыв глаза на слишком большое различие черт, но поведение мужчины выглядело странным. В частности, он, услышав название небольшого и мало чем примечательного городка, поспешил уйти, сославшись на нездоровье.

Поллан нахмурился:

- Этого достаточно для подозрения, но мало для уверенности.

- Вы правы. Но дело в том, что неделю назад я как раз проезжал через упомянутый город и по случайности узнал печальную историю хозяина одного гостевого дома. В прошлом году его жена влюбилась в чужака и сбежала вместе с возлюбленным неизвестно куда.

- И как сия трагедия связана с нашими тревогами?

- Описание похитителя чужих жен подходит к названому брату любовницы герцога, а ее имя в точности такое же, как у супруги того горожанина. Это может быть совпадением, я понимаю. Но почему тогда «братец» заволновался, когда услышал название города? И, что самое непонятное, почему ему не удалось скрыть свое волнение, ведь он должен был быть готов к возможности встречи с прошлым.

Поллан согласно кивнул:

- Если совпадений больше, чем два, это уже не случайность, а провидение. Но вернемся к не опознанному пока убийце. Вы думаете, что его…

- Подослал именно названый брат любовницы герцога. По крайней мере я буду так считать, пока не найду доказательств обратного.

- Похвальное устремление, похвальное… - Наблюдатель повернулся к столу.- У вас есть что-то, о чем вы можете нам поведать, мастер Гизариус?

Лекарь скучающе опустил закатанные перед осмотром тела рукава:

- Немногое, но скажу.

Мы все внимание, Мастер.

Мужчина молодой, но весьма хорошо тренированный. Он вполне мог бы быть наемным убийцей.

Но не был? - уточнил Поллан, распознав в голосе лекаря нотку неуверенности.

Есть одна крохотная деталь, вызывающая… нет, не сомнение, а скорее вопрос- Гизариус указал на кисть правой руки мертвеца.- Видите этот предмет?

Лично я на кольцо успел насмотреться еще в переулке, а нот наблюдатель увидел украшение впервые и заинтересованно наклонился поближе к мертвецу, чтобы разглядеть причудливый орнамент.

- Полевка? Он самый.

В столице? Это против правил.

- Против правил оставлять знак на виду,- проворчал лекарь и, заметив мое недоумение, пояснил: - Такие кольца носят полевые агенты Гнезда.

Вот так новость! Мы с Ролленой довели до самоубийства человека, находящегося на государственной, хоть и тайной, службе? Можно было бы улыбнуться, если бы удивление позволило это сделать.

- Но почему вы сказали, что он не мог находиться в Виллериме?

Поллан нехотя буркнул:

- Потому что в Виллериме полно своих полевок, а этот… Если глаза меня не подводят, этот должен был прочесывать какой-то из северо-западных квадратов.

- Точно сказать может только один человек, но его сейчас нет в столице, так что придется подождать,- вздохнул лекарь.

- И долго?

Гизариус развел руками:

- Никто не вправе прерывать отдых ректора Академии. Очередные заморочки кузена? Развел шпионов, уже скоро

шагу ступить будет невозможно, чтобы не столкнуться с кем-то из орлят. А я-то думал, в Орлином гнезде нехватка обученных людей! Хотя… Если этот так нелепо попался, трудно говорить о высоком уровне его знаний и умений.

- Значит, все останавливается?

- С нашим мертвецом? Да. Я могу только сказать, что он

умер от яда, которым снабжаются все нолевые агенты и который поступает в кровь от укола одним из фрагментов кольца. Для этого кольцо следует повернуть орнаментом внутрь ладони и…

Я посмотрел на безвольно свесившуюся с края стола руку убийцы.

- Кольца выдаются не по размеру?

- Что ты имеешь в виду? - растерянно переспросил Гизариус.

- Взгляните сами. Он с трудом повернул кольцо.

- Просто его пальцы немного распухли.

- От чего?

- Так бывает, когда пьешь много воды, а погода стоит жаркая, нет ничего удивительного в том, что…

- Полевой агент пренебрег безопасностью и позволил своим пальцам опухнуть, тогда как должен был не только заботиться о средствах отступления, но и уметь переносить жажду?

Поллан басовито хмыкнул:

- А парень прав… Да и разве это жара? Так, цветочки придорожные.

Лекарь задумчиво смерил лежащее тело взглядом, потом дернул шнуровку правого сапога и стащил обувку с мертвеца.

- На нижних конечностях тоже есть признаки прижизненного отека. Любопытно.

- Ему ведь по возрасту еще рановато отекать?

- Разумеется, рано. Да и все его сложение не предполагает… Сосуды сильные, крупные, мышцы, привыкшие к движению, в таком теле жидкости не застаиваются. Не имеют права застаиваться.

- И все же такое несчастье произошло. Есть объяснения?

Гизариус нервно постучал пальцами по столу, потом, словно внезапно вспомнив нечто важное, ринулся к голове трупа и раскрыл еще не успевшие окоченеть челюсти пошире.

- Я так и думал! Ох уж эти придворные веяния!

- О чем вы?

- Взгляните сами. Видите этот вязкий зеленовато-белый налет на языке и деснах?

Мы с Полланом, как два послушных ученика, посмотрели туда, куда указывал лекарь, и кивнули.

- Он остается от настоя ворчанки. Такая неприметная

травка, сорняк, правда, обладает приятным вкусом, нужно только особым образом приготовить. - А при чем тут двор и веяния?

- Этой весной кто-то попробовал добавить ворчанку в вино, получился бодрящий терпкий напиток, главное, не вызывающий сильного опьянения, и теперь вся знать поголовно мешает вино с травой. А ведь ее настой нельзя пить каждый день и помногу, потому что ворчанка хороша при обезвоживании или необходимости сохранить влагу внутри тела, если же ее пьет здоровый человек, могут возникнуть сильные отеки. - И как часто нужно пить эту траву, чтобы пальцы оиух-

Лекарь быстро сосчитал в уме:

- Этот парень пил каждый день, но, поскольку еще довольно молод, состояние не особенно плачевно.

А вот Магайон снял кольца давным-давно: на его пальцах уже и следов от украшений не осталось. Значит, его светлость запал на ворчанку еще в начале лета, если не раньше. - Говорите, ее пьет вся знать?

- Вся. Без исключения. - А простые люди?

Гизариус посмотрел на меня, как на сумасшедшего: - Простым людям есть чем заниматься, нет нужды тянуть в рот всяческую гадость. И потом, простой народ пьет эль, а не вино, а с элем эту траву лучше не смешивать, иначе не отплюешьея.

Не скажу, что новость радостная, но, с другой стороны, это не Вэлесса, вынужденно глотающая отравленную воду, а придворный каприз. Кстати о королевском дворе:

Полевые агенты тоже причисляют себя к знати?

- С какой еще…

- Этот пил ворчанку и помногу, как вы сами сказали. Разве он - знатный человек?

Лекарь и наблюдатель тревожно переглянулись, потом оба позарились на меня примерно с одинаковым выражением лица.

Вы что- то связали воедино? -спросил Поллан. - Возможно.

Слово вырвалось изо рта раньше, чем я успел сообразить, на что подписываюсь.

Ох, хотелось бы оставить все свои выводы при себе, например, до появления господина ректора Академии, но в таком случае просто подведу людей. Тех нескольких, с которыми разговариваю. Роллену. Борга. Магайона и его сестричку, чья зависть в кои-то веки вдруг попала в точку риска. Я могу помочь им и могу оставить без помощи, так что же выбрать? Как поступить, если даже трудно предположить, чем обернется мое вмешательство?

Сначала развеять последние сомнения.

- Ворчанка влияет еще на что-нибудь в человеческой плоти?

Сумерки герцогского дома, неточные выстрелы в переулке - это ведь звенья одной цепи, верно? Гизариус кивнул:

- Глаза начинают болеть от яркого света. Но опять же это происходит, только когда пьешь настой слишком часто.

Поэтому Магайон приказывает занавесить окна, а убийца промахивается в тот единственный раз, когда мог бы меня достать. Он долго шел за нами по освещенной солнцем улице, но все же не решился выждать, пока глаза перестанут болеть. Он торопился. Что его подгоняло? Приказ, отданный тем, кто повелевал приворотом?

- Вы что-то знаете?

Трудно сказать. Догадки, догадки, догадки… Одни только неясные впечатления, предположения, фантазии. Но, будучи облеченными в слова, они станут весомее, значительнее, более похожими на реальность, пусть и на лживую. Солгать или нет - не вопрос. Да и промолчать уже не смогу. Поздно.

- Подозреваю, что герцог также не избежал пристрастия к названной вами траве. По крайней мере его пальцы выглядели чрезмерно опухшими. Но если то, что Магайон подвержен придворным поветриям, выглядит чем-то вполне объяснимым, хотя он и не кажется человеком, готовым поступиться собственным мнением в угоду кому-нибудь или чему-нибудь, то полевой агент с признаками употребления свойственного знати лакомства уже наводит на размышления. Если он и мог позволить себе вино, то не каждый же день и не в таких количествах, верно? Тем более если находился на службе. Хотя…

Я еще раз, для верности внимательно посмотрел на лицо самоубийцы.

- Нет, вряд ли его часто пускали за благородный стол. Значит, он пил ворчанку по иной причине, вполне возможно, не мзависящей от него самого. Пил по принуждению. И это возвращает логическую цепочку к…

- Приворотному зелью,- закончил мою мысль Поллан.

- Да.

Хотите сказать, что и этот человек мог быть заговорен? Допускаю. И очень похоже, что тем же зельем, что и герцог,

Гизариус покачал головой:

- Ворчанку никто не использует в приворотах.

- Как рассказала нам одна знахарка из Травяных рядов, приворотные зелья могут быть сварены на чем угодно, а могут вообще состоять из одной только воды.

- Что-то новенькое! - недоверчиво хмыкнул лекарь.

- В отчете, который сейчас переписывает BopF, все будет указано в мельчайших подробностях. И, пожалуй, свидетельству той женщины нет повода не доверять. Вкратце говоря, приворожить может любой любого, если подобрать нужный состав зелья, открывающий внутренний слух человека для приворотных слов. Так что и ворчанка…

- Может вдруг оказаться волшебной травой. Допустим,- согласился Гизариус- Итак, герцога приворожили?

- Очень похоже.

- Мы можем это доказать? Я развел руками:

- Не представляю как. Разве что раздобыть несколько капель этого пойла и провести опыт. Но кто пустит нас в дом Магайона, да еще разрешит его обыскать?

Поллан помолчал, потом решительно кивнул:

- Есть способ. Но участвовать в его исполнении придется вам, потому что у мастера Гизариуса много других дел, а мне уже не по возрасту и чину ночные прогулки.

Время вынужденного ожидания - лучшее время для приведения мыслей в порядок, ведь в ночной тишине отходящего ко сну города думается еще лучше, чем на рассвете, потому что темнота, пряча за собой стены домов и лица людей, помогает сознанию не отвлекаться и не рассеиваться.

Введенное в обиход при дворе питье.

Внезапная страсть герцога к женщине, нарочно привезенной из захолустного городка.

Полевой агент, ставший наемным убийцей и не пожалевший жизни, чтобы обезопасить своего повелителя.

Будь все эти факты рассыпаны рукой судьбы далеко друг от друга, никто не углядел бы между ними и дальнего родства, а сейчас связь настолько очевидна, что способна испугать. Потому что объяснения происходящему по-прежнему нет.

Пусть ворчанка, добавленная в вино,- случайное событие, хоть и трудно признать таковым внезапное употребление невзрачного сорняка. Но приворот герцога произошел по заранее подготовленному и хорошо продуманному плану, в этом сомнения нет. Кому же понадобилась вдруг полная власть над сердцем и душой Магайона? Я бы еще поверил в злой умысел со стороны старшей сестрички, но тогда обращение в Опору выглядит чрезвычайной глупостью, потому что маркиза не может не догадываться: люди, охраняющие престол, не остановятся, пока не выяснят все подробности происходящего. К примеру, для того чтобы иметь возможность шантажировать всех участников дела. Так что отодвинем старуху в сторону. Чем бы ни была вызвана ее тревога, завистью или искренним волнением о будущем герцогской короны, вряд ли она служит прикрытием поколения на свободу сознания Магайона.

Тогда кто? Слишком мало известных мне вариантов, даже гадать бессмысленно. Может быть, попробовать ответить на второй вопрос: зачем? Если задача не поддается решению с фронта, всегда можно попробовать зайти к ней в тыл. Итак, какова простейшая, лежащая на поверхности цель приворота? Конечно, получить безграничную власть над одним человеком, а через него - над сотнями других. Власть, расползающуюся во все стороны побегами дикого винограда.

Что- то в этих выводах кажется мне знакомым…

Ах да, недавняя история, в которой мне пришлось принимать участие. Безумный некромант тоже мечтал повелевать, правда, армией не живых людей, а мертвецов, бессловесных, послушных, преданных. Одна только беда - для осуществления своих мечтаний ему требовалось очень много затрат, одной только Силы на поднятие трупа уходило непомерное количество, поэтому был найден другой путь, по воде. И мерза

вец преуспел, похоронив заживо почти полгорода, но обжегся на… Владетеле.

А ведь все было хитро придумано и продумано до мелочей, начиная от уязвимого места мэнсъера, управляющего Вэлессой в отсутствие истинного хозяина, до способа распространения заразы. Не учтен был лишь один факт, незаметный в силу своей очевидности. Как показывает многолетний народный опыт, не стоит пытаться разматывать клубок, вытягивая нить из середины, если кончик этой самой нити находится прямо перед тобой. Кто бы мог предположить, что начинать следовало не со старика и отравленного источника? Всего-то и требовалось, что получить в свое полное распоряжение одну-единственную душу. Душу Льюса Магайона.

Постойте- ка. Что же получается? Повторение истории, только с учетом всех прошлых ошибок? Но некромант безвозвратно потерялся в безумии, он больше неспособен даже понимать, что происходит вокруг него, подручных в живых тоже не питалось, так кто же… Тот, кто знал, чем занимается труповод. Гот, кто наблюдал за водяными опытами. Тот, кто, возможно, позволял ребенку забавляться с опасной игрушкой, чтобы… Понять, приведет ли избранный путь к победе?

За некромантом кто-то стоял. С кем я могу связать имя безумца?

Та женщина с закрытым лицом. Зачем она приезжала в Саэнну? Искала брата по злодеяниям? А может быть, просто - брата? Ведь они могут происходить из одного рода, мужчины и женщины которого были наделены способностью говорить с водой. Рода Ра-Гро. Она разыскивала своего родственника. И, возможно, разыскала. Ее следов не было в лесном логове, сам труповод ни разу не упоминал о своей семье, значит, мог и не знать о существовании сестрички. Но они непременно должны были встретиться, наверное, почти сразу же после захвата Мирака, который я… Предотвратил.

Фрэлл! Мне удалось увязнуть в этой истории так глубоко, как только это возможно. Наверное, стоило бы на время спрятаться в укромном уголке и тихонько посмотреть, чем все завершится? Точно. Вот по-настоящему разумное решение. То-лько гладенько завершу свое участие в деле с ворчанкой, чтобы не подставлять Борга, и убегу. Далеко-далеко.

Нить паутинки, раскинутой мной, чтобы обезопаситься от

случайного появления из темноты нежданных гостей, ощутимо напряглась. Кто-то идет. Наверняка тот человек, что должен помочь с обыском герцогского дома, хотя не представляю, как и что он собирается делать. Да и идет он… Не по улице. Вот ведь гад!

Шорох шагов стал ощутимым, когда незнакомец оказался уже почти надо мной, на гребне каменной ограды, которую я, проводя время в ожидании, подпирал спиной. Легкое дуновение воздуха, сопровождающее прыжок, мягкое приземление на четыре конечности разом, и вот он уже стоит передо мной. Худощавый, гибкий, ловкий, как акробат, если учесть то, каким путем прибыл на встречу, темноволосый, с лицом, выражение которого в отсветах фонарей менялось быстрее, чем можно было успеть его распознать.

- Меня ждешь?

Если бы я знал! Мне указали место и велели ждать, но ни об именах, ни о приметах внешности никто не упоминал, так что…

- Меня ищешь?

Он ухмыльнулся и хлопнул ладонью по моему плечу:

- Ничья! Ну да ладно, к делу. Что на этот раз?

- Тебе не рассказали?

Мое удивление вызвало ехидный смешок:

- Я знаю только то, что здесь понадобились мои услуги. Остальное на твоей совести.

Еще один хороший повод соблазниться и натворить что-нибудь эдакое, благо подробных инструкций никому из нас не давали. Да, собственно, не давали вообще никаких указаний. Поллан, отправив меня на перекресток Третьего луча и улицы Проиграцной Зари, сказал только, что пришлет мне в помощь человека, и велел поторопиться, чтобы успеть сделать все до рассвета. Значит, я должен сам посвятить незнакомца в детали? Но где доказательства, что он именно тот, с кем мне нужно было встретиться?

Словно в ответ на не заданные вслух, но достаточно уместные, чтобы быть само собой разумеющимися, вопросы, темноволосый вытащил из поясной сумки уже знакомый мне пузырь, с размаху шлепнул им по запястью левой руки, подождал, пока печать превратится в браслет, и посмотрел на меня с нетерпением:

- Итак?

Орел точно тот же самый, не подделка, а если и фальшивый, то сработанный на сторону тем же умельцем.

- В этом доме находится сосуд, а может быть, и не один, с травяным настоем, несколько капель которого нужно… э-э-а, добыть.

- Украсть,- бесстрастно доправили меня.

- Украсть,- согласился я и протянул парню флакон, любезно предоставленный Гизариусом.- Вот, примерно того же и куса и запаха.

Темноволосый выдернул пробку, лизнул горлышко, сморщился и кивнул:

- Это так это. Нужно много настоя?

- Сколько удастся… украсть.

Лекарь говорил, что в вино доливают по половине ложки на бутылку, не больше, стало быть, для разового приворота достаточно совсем немного зелья.

- Известно, где он хранится?

- Точного места никто не знает. Но есть предположение, что нужный нам сосуд находится в спальне женщины.

- Очень полезные сведения! - фыркнул темноволосый.- А поподробнее нельзя?

Можно. И надеюсь, никто не обвинит меня в разглашении тайны.

- Этим настоем поят герцога Магайона, А поит любовница, которую он наверняка не отпускает от себя, так что ее спальня где-то рядом с герцогской. Но настой может храниться и в вещах брата любовницы, который тоже не отлучается далеко от влюбленной парочки. Еще может оказаться так, что настой имеется и у любовницы, и у ее брата, но тогда он, скорее всего, будет разным, а для опыта нужен именно тот, что пьет герцог и…

- Потрясительно! Ты хоть сам понял, что сказал?

Я задумался. Повторил только что произнесенную речь про себя. Нет, вроде все понятно. О да, с весомой поправкой: понятно мне.

- Извини. Сейчас расскажу все с самого начала.

- Не надо сначала, пожалей мою голову! - взмолился темноволосый.- Нужно найти такую же водицу, и искать лучше всего в спальне женщины, так?

- В целом да.

- Ну и славно! Чтобы не терять время, начнем поиски, а пока они длятся, если будет желание, потешим себя всякими занимательными историями. Согласен?

- Вполне.

Он удовлетворенно кивнул и запустил руку за пазуху. Под рубахой что-то отчаянно завозилось, раздался тихий писк, в ответ парень успокаивающе тоже что-то то ли свистнул, то ли пискнул, движения полотняных складок прекратились, и по рукаву на плечо темноволосого вскарабкалась… мышь. Самая обыкновенная, из тех, что зимой портят зерно в амбарах.

- Прости, что мешаю тебе спать, моя маленькая, но надо немножко поработать,- заворковал парень.- А потом я угощу тебя твоими любимыми семечками, сможешь есть сколько захочешь!

Мышь сидела спокойно, явно прислушиваясь к его словам, хотя вряд ли могла их понимать. Впрочем…

- Вот, понюхай хорошенечко, запомни и найди в доме такую же воду, она хранится там, где живет человек из тех, что всегда тебя пугаются.

Он взъерошил кончиком мизинца нежную шерстку на мышиной голове, осторожно посадил зверька на ладонь и спустил на мостовую рядом с оградой герцогского дома.

- Беги, маленькая моя, мы здесь тебя подождем!

Мышь, как заправский солдат, не заставляя повторять приказ дважды, проскользнула в щель между камнями и скрылась из виду. Темноволосый заметил мой недоуменный взгляд и хихикнул, правда, скорее печально, нежели весело:

- Никогда не видел ученых мышей?

- Признаться, нет. Ты сам ее выучил?

Он присел на выступающий из ограды камень.

- Можно сказать и так.

- А можно сказать иначе?

Темноволосый потянулся к продолговатому чехлу на поясе.

- Можно.

- Скажешь?

Он подумал и кивнул, поднимая к губам флейту. Тихая грустная мелодия наполнила ночь вокруг нас, зависла в воздухе на очень долгую последнюю ноту и развеялась сонным туманом.

- Слышал о неурожае в Кромане?

- Признаться, нет. Это было давно?

- Лет двадцать пять назад. Сразу после моего рождения, если быть точным. Лето выдалось дождливым, не удалось запасти на зиму вдоволь зерна и прочего продовольствия, а то, что осталось с прошлых лет, растащили мыши. Кто мог, подался в другие, сытные места, кто не мог, остался, чтобы умереть в родных стенах. Я только-только появился на свет, а у моей матери ни своего молока, ни козьего, да и другой еды толком нету, зато мышей повсюду… по самое горло. Вот она меня и поила мышиной кровью. Все младенчество поила. Я вроде поначалу капризничал, срыгивал каждый глоток, да только есть всем хочется, даже дитю неразумному, вот и пришлось привыкнуть. Куда деваться-то было? А когда уже вырос, однажды понял, что мыши меня вроде как за своего признают, даже речь мою понимают. Ох и напугал я свою последнюю зазнобу в ту ночь! Ох, как она визжала, когда мыши хоровод вокруг кровати водили…

Флейта снова обменялась с ночной тишиной десятком неразборчивых слов.

- Только с тех пор мне с женщинами не везет. И все равно, верю, что хоть одна на свете, да найдется, что мышей не боится. Как думаешь? Не в глупость верю?

- Нет. Я видел женщин, которые никого не боятся, кроме… - Перед глазами почему-то всколыхнулись черные пряди, живущие сразу в прошлом, настоящем и будущем.- Кроме своих мужей.

- Значит, и мне повезет. Когда-нибудь.

Тебе уже повезло больше, чем многие мечтают. Ты остался жив, когда другие умирали. А мыши… От них больше пользы, чем вреда. Я в это верю.

Темный комочек выкатился из-под ограды и застыл в ногах у флейтиста. Тот протянул ладонь, и, когда мышь взгромоздилась сверху, стало заметно, что ее живот надулся шариком.

- Ах ты, моя маленькая, справилась?

Могу поклясться, зверек утвердительно кивнул. Темноволосый опорожнил лекарский флакон и подставил его горлышко под мышиную мордочку. Мышь срыгнула, ухитрившись ни единой капли не проронить мимо, потом отряхнулась, почи-

стила лапками шерстку, нырнула под рубаху, немного повозилась там и затихла.

- Ну вот, что-то мы раздобыли. Это оно?

- Откуда я знаю? Надо бы попробовать. Темноволосый сунул флакон мне под нос:

- Так пробуй! Я отшатнулся.

- Вот еще! Тут не все так просто… Ни ты, ни я не должны брать это в рот. Нужен кто-то посторонний.

Парень задумался, пряча флейту в чехол.

- Кто жстанет пить незнамо что?

- Никто, находящийся в здравом уме, не станет. Значит… Мы переглянулись, одновременно придя к одному и тому

же выводу, и хором спросили друг у друга:

- Где здесь ближайший трактир?

Ночь требуется проводить в постели, дабы тело успело отдохнуть от дневных забот, а разум, лишенный необходимости тратиться на телесные нужды, обдумал все, что случилось в светлое время суток, и пришел к каким-либо выводам, не обязательно верным и уж совсем не обязательно окончательным, но таким, что позволяют устроить заслуженную передышку. Если же и днем не приседаешь, и ночью не спишь, к следующему утру становишься похож на старую развалину, желающую лишь одного. Покоя.

Хождения от дома Магайона к питейному заведению, от питейного заведения в Опору и из Опоры в «Три пчелы» заняли большую часть ночи, зато меня клятвенно заверили, что ближайшие дни могу полностью посвятить отдыху в ожидании, пока все запасы приворотного зелья будут изъяты из герцогского употребления, а сам герцог путем нехитрых лекарских процедур освобожден от чужого влияния. Кто должен был отдать приказ об обыске и прочих действиях, мне не сказали, но догадываюсь, что эту честь оставили на откуп милорду Ректору, а потому спешно отправили к нему гонца с соответствующим донесением.

Отправиться туда, вернуться обратно… Положим, Ксо может добраться до столицы мгновенно, но насколько быстро ему доставят депешу? Хотя есть ли смысл волноваться? Когда враг известен, пропадает эффект внезапности, врасплох Опо-

ра при любом стечении обстоятельств застигнута не будет, стало быть, можно с чистой совестью нежиться в постели. И наивно верить, что у других людей совесть тоже имеется, пока снизу не донесется гул знакомого голоса.

По лестнице он поднимался бесшумно, но в дверь все-таки постучал. Странная церемонность, нехарактерная для Борга в обычное время, не показалась мне поводом, достаточным для серьезных опасений, а потому я беспечно буркнул:

- Чего тебе?

- Спишь? - спросили из-за двери.

- А ты как думаешь?

Я поднял голову и посмотрел в окно. За окном небо начинало стыдливо розоветь, наверное, смущенное тем, что не оставило мне времени на отдых.

- Мне позже зайти?

Пресветлая Владычица! Ну что ему понадобилось от меня спозаранку? С другой стороны, если отложить разговор налогом, времени для сна точно не останется, а так можно успеть соснуть пару часиков днем.

- Нет уж, раз пришел, заходи.

Я перевернулся на спину, крепко зажмурился, подержал веки закрытыми ровно три вдоха, потом открыл глаза.

Рыжий великан снова выглядел по-другому. Если полгода назад в его чертах преобладали неколебимость и суровая уверенность, два дня назад - искренняя тревога, то теперь передо мной предстал человек, у которого выбили из-под ног опору. Или даже Опору, с большой буквы. Карие глаза смотрели на меня со страдальческим непониманием, как будто мир, знако-мый Боргу с детства и прекрасно изученный за время достаточно долгой уже жизни, вдруг повернулся ранее не виденным боком, вызывая замешательство на грани отчаяния. Я испытывал примерно похожие чувства в Элл-Тэйне, когда понял, что ничего не понимаю в происходящем. Но вряд ли у меня и моего старого знакомца были одни и те же причины схватиться за голову.

- Доброе утро.

- Извини, мне не стоило приходить.

Он выдвинул табурет и взгромоздился на него основательнее, чем садятся в седло, стало быть, намечающийся разговор

должен был стать долгим и мучительным. Только треволнений ранним утром мне и не хватало! Спасибо, дружище,

- Но ты пришел. А раз пришел, может, расскажешь, с какими вестями?

Борг шумно выдохнул, и воздух комнаты наполнился приторным ароматом, хранящим след недавно выпитого вина. Говорят, человек пьет только в двух случаях - на радостях и с горя, а на счастливца рыжий совсем не походил.

- У тебя что-то стряслось?

- Скажи, ты умеешь понимать людей?

Вот так вопрос. На него трудно отвечать в любом положении, но оставаться лежать как-то совсем уж неловко, так что придется сесть.

- Скорее я умею делать над собой усилие, чтобы попытаться понять.

И еще какое усилие! Безжалостно вгоняю сознание в чужие рамки, мну, чтобы придать ему несвойственные ранее формы, калечу, чтобы хоть несколько минут ощущать, чем живет и дышит тот, кто находится передо мной. Зачем я это делаю? Сила привычки, наверное, потому что никакого разумного основания для подобного издевательства над собой в голову не приходит.

- А ты мог бы понять… меня?

Не с утра пораньше, уж точно. Впрочем, Борг-то, похоже, не ложился, и вполне возможно, в его мире все еще продолжается вчерашний день.

- Вообще-то тебе самому это делать намного сподручнее. Рыжий отвернулся, упираясь взглядом в дверь.

- Я пробовал.

- И каковы результаты?

Разумеется, ответа не последовало, а значит, дело обстоит серьезнее, чем могло бы показаться. Когда взрослый мужчина начинает капризничать, как ребенок, он и правда находится в крайней степени отчаяния.

- Что именно ты хочешь понять в себе?

- Почему я изменился.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. На такие нелепые вопросы никогда не удается подобрать безболезненный ответ. Можно только попытаться уточнить:

- Что именно в тебе изменилось?

Борг повернулся к столу спиной и оперся о его край локтя-ми, оказавшись вполоборота ко мне.

- Я вдруг понял, что мне нравится то, что раньше никогда не нравилось.

- Это плохо? По-моему, хуже было бы, если бы произошло ровно наоборот. А то, что тебе нравилось, теперь вызывает отвращение?

Он честно задумался.

- Вроде нет.

- Тогда могу только поздравить: ты расширил пределы своего мира!

- Но как мне теперь узнать, каковы его пределы?

- Зачем это тебе?

- Любой мир нуждается в защите, а как я смогу защищать его границы, если не знаю, где они проходят?

Вот так, прямолинейно до глупости, но необъяснимо притягательно. Так, что не хочешь вдумываться в смысл сказанных слов, а спешишь всем сердцем поверить…

А ведь я завидую тебе, дружище. У моего мира никогда не было границ. Ни одной. Я могу вернуться назад, в дом, где появился на свет, и воспоминания прошлого полностью совпадут с ощущениями настоящего, Я могу двинуться вперед, неважно, в какую сторону, и даже в самом дальнем уголке земель не почувствую новизны, ни на минуту. Раньше все было немного иначе, раньше мне верилось в чудеса, таинственные, неизведанные, прячущиеся за каждым поворотом пути. А что теперь? Теперь я знаю, что мир - это плоть драконов, а если знаком с одним из моих родственников, можно считать, что знаком со всеми. Что же касается тех, кто ходит по Гобелену… Они всего лишь живые существа, а значит, подчиняются одним и тем же законам: воюют, влюбляются, растят детей, рождаются, умирают. Да, иногда они поступают удивительнейшим образом, но не перестают быть теми, кем являются, и даже на краю мира человек останется человеком, эльф эльфом, гном гномом. Наверное, так и должно быть. Один я не знаю, кем был и кем буду на следующий день.

- Значит, ты готовишься к войне? Подбородок рыжего заметно потяжелел.

- Я просто хочу защитить,

Следовало бы спросить, кого или что. Но разве это так уж и важно?

- И что тебе мешает осуществить свое желание?

- Я… Я не понимаю, есть ли у меня такое право.

- Если чего-то страстно желаешь, обычно не задумываешься о том, разрешено это или запрещено. Так настолько ли велико твое желание?

Карий взгляд, если бы смог, пригвоздил бы меня к постели.

- Ты все время смеешься.

- Разве? А мне казалось, что рыдаю.

- Можешь хоть несколько минут побыть серьезным? Зачем, дружище? Ты ведь прекрасно знаешь, что разговор

со мной, если только он не будет переведен в шутку, причинит тебе много боли. И все равно стремишься нарваться на удар? Не знаю точно, чего добиваешься ты, но если бы я сам действовал подобным образом, сие означало бы…

Ты ищешь боль снаружи, чтобы победить боль внутри.

- Лучше скажи прямо, что случилось.

Он посмотрел на меня, отвел взгляд, опустил голову, снова поднял:

- Я влюбился.

Замечательная новость! Кажется, так говорят люди друг другу, когда делятся схожими откровениями? Но мне почему-то не хочется радоваться. Впрочем, и горевать нет никакого проку.

- Бывает.

- Ты не понимаешь…

- Понимаю.

- Она… Она rfe для меня. Или я не для нее? Неважно! Это не должно было случиться, вот и все.

- Но случилось.

Я сполз с кровати, подошел к окну и пошире распахнул ставни. День снова будет жарким, может быть, даже жарче, чем предыдущий, потому что над городом уже поднимается белесая дымка. И когда же случается еще лучшее время любить, если не знойным летом?

- Я не знаю, что делать.

- Выждать время, если не уверен в своих чувствах.

- Но я… Я уверен.

- И давно это с тобой?

- Со вчерашнего вечера. Если размышлять логически, то вчера весь вечер Борг находился в штаб-квартире Опоры, занимаясь срисовыванием шачков шифрованного текста с белоснежной кожи сестры Королевского мага. Неужели…

- Кто она?

- Зачем спрашиваешь? Ты же и так все понял.

Хм. Значит, Роллена? Трудно было предположить. В самом деле трудно. Более неподходящую друг другу парочку невозможно представить. Но раз судьбе было угодно свести их имеете, они все равно какое-то время будут идти по одной троне. И уж лучше долго, нежели коротко.

- Вы… Уже?

Борг едва не поперхнулся:

- За кого ты меня принимаешь?

- За здорового и крепкого мужчину. Я не прав?

- Я же сказал, что влюбился! - Последнее слово он произнес с благоговением, которому позавидовали бы и боги.

- Влюбленность мешает соединению тел?

Он вскочил и со злостью хлопнул ладонями по столу.

- Со мной такого не случалось… никогда! Я… я боюсь даже дотронуться до нее и в то же время хочу прижать к себе и не отпускать ни на миг.

Какие знакомые слова. Вернее, какие знакомые чувства. Желать коснуться хоть кончиками пальцев и понимать, что не можешь себе этого позволить. Потому что она еще не сказала «да». Так и не сказала «да»…

- Я ведь много раз видел ее при дворе, издалека, правда, но мне и не хотелось подходить. Да, она красивая, очень красивая, но меня к ней, веришь, ни разу не тянуло, а вчера, когда она вдруг оказалась рядом… когда прижалась ко мне, словно прося о помощи… Я не знаю, что произошло. Не понимаю. И от этого мне больно, больно внутри, вот здесь, понимаешь? - Рыжий стукнул себя кулаком в грудь.

Понимаю. А еще догадываюсь, что, даже если предложить тебе быстрое и надежное избавление от такой боли, ты не согласишься. Ни за какие сокровища мира. И я не соглашусь.

- Нужно время, Борги. Немного времени. Или много.

- И что потом?

- Потом ты все поймешь точно.

- Уверен? Сам-то пробовал?

Не один раз. И, что забавно, с каждой новой попыткой словно самостоятельно набираясь опыта, промежуток, необходимый для принятия решения, сокращался все больше и больше, пока не стало достаточно одного-единственного взгляда.

Взгляда в пепельно-серые глаза. -Да.

- И как сейчас? Понимаешь, любишь или нет?

- Понимаю.

Утренний ветерок стих окончательно, и в наступившем безмолвии хрипловатое приветствие гройга прозвучало со двора, как гром:

- Доброго дня, прекрасная госпожа! Что вам угодно в моих скромных владениях?

- Мне угодно видеть моего супруга.

Смысл сказанного дошел до меня лишь спустя вечность, потому что звуки голоса, раздавшегося снизу, жили в трех временах одновременно.

В прошлом.

В настоящем.

В будущем.

«Мне угодно…» пронзило начало летнего дня, пронеслось сквозь и без того теплый воздух, еще сильнее раскаляя все, что успевало задеть своими стремительными крыльями.

«Видеть…» было напитано леностью рассеивающейся ночи, покорно сдающей бразды правления юному утру.

«Моего супруга…» ускользало, как дымка поднимающегося над водой тумана, который, кажется, еще чуть-чуть, и можно будет сжать в ладонях, но момент обретения никак не желает наступать, все дальше и дальше убегая к горизонту будущего, возможному и недоступному.

- Супруга? О ком вы говорите, прекрасная госпожа?

- Это ко мне!

Самому показалось, что крикнул, до ушей долетело что-то сдавленное, больше похожее на стон, но меня услышали, потому что вскоре на лестнице раздались шаги, легкие, неторопливые, нерешительные и все же не замедляющиеся.

Нужно было подбежать к двери, распахнуть ее, поклонить-

ся нежданной гостье, приветствовать… Словом, следовало выполнить множество действий, которые могли бы успешно скрыть замешательство и удивление. Обязательно нужно было. Но я никак не мог заставить себя сделать шаг из прошлого в настоящее. Тот шаг, на который решилась она.

Россыпь жемчужин в бездонной черноте волос, словно звезды на небе, но не те, что ярко мерцают в полуночи, а те, что мягко греют своим светом сердце, замершее в ожидании рассвета. Пепельно-голубой шелк платья окутывает стройную фигуру, как дым, и кажется, что стоит подуть, и его невесомые клочья улетят прочь, обнажая…

- Ты никогда не говорил, что женат,- оторопело укорил меня Борг, глядя на женщину, королевой переступившую порог комнаты.

Королевой, у которой мог быть и был всего лишь один подданный. Я.

Не говорил? Да я и сам не знал. Вернее, знал, но не верил. И сейчас не верю. Не могу.

- Договорим как-нибудь потом, хорошо?

Вопрос растворился в воздухе, так и не дождавшись ответа с моей стороны. Рыжий вспомнил навыки полевого агента и с крылся с глаз так стремительно, что я не заметил его исчезновения, но сразу почувствовал: мы остались наедине. Мы? Нет, псе еще не вместе, а по отдельности. Я и Шеррит. Шеррит и я.

- Почему ты…

Пришла? Дурацкий вопрос! Просто решила прийти, и никто не смог бы помешать ей. Никто бы не посмел помешать.

- Почему ты назвала меня…

Слово упорно не хочет слезать с языка, цепляется сотней крохотных крючков, и выдрать его из меня можно только с кровью, но женщина, пришедшая вместе с утром, почему-то не хочет кровопролития и спешит ответить:

- Потому что для тебя у меня нет другого слова.

Не любимый, не ненавистный, не презираемый, не драгоценный… Просто супруг. Бесстрастное, равнодушное, обязывающее и принуждающее. Но кого? Ее или меня? А может быть, нас обоих? Цепь, сковывающая навеки? Я больше не хочу оков! Ни для кого на свете. Я только-только получил возможность быть свободным, а на меня снова надевают ошейник?

Пусть. Согласен на все что угодно, если с глади глядящих на меня серых озер сойдет лед усталой обреченности. Но он только крепнет, тяжелея с каждой минутой…

- Тебе велели прийти?

- Разве это важно? Я не могла поступить иначе.

«Я не могла не попробовать тебя убить» - вот о чем она говорит, и я согласно киваю, прежде чем осознаю суть, прячущуюся за словами, а потом, уже зная и понимая, киваю еще раз, намного увереннее. Хотелось бы ободряюще кивнуть, сказать, что никто не мешает совершить еще одну попытку, которая непременно окажется удачной, ведь жертва будет вполне счастлива сознавать, что своей смертью освобождает убийцу от рабства… Хотелось бы. Но еще больше хочется смотреть в серые озера, спокойные, принявшие свою судьбу, смотреть и продолжать хотя бы надеяться, если верить по-прежнему невозможно.

- Я не хочу лишать тебя свободы.

- Это не в твоей власти. И не в моей.

Она права. Нити Гобелена переплелись причудливым узором, ставшим приговором на двоих. Но я привык терпеть боль, а почему должна страдать Шеррит? Почему в уголках ее глаз сверкнули… Слезы? Нет, ты не должна плакать, драгоценная! Ни сейчас, никогда!

Как говорил Борг?

Обнять, прижать к себе и не отпускать ни на миг? Я знаю границы моего мира. Я могу защитить их.

Я никому не позволю причинять боль моему миру!

Пустота рванулась наружу через двери, открытые яростью, наполнила пространство вокруг меня своими алчными языками, но не остановилась, как бывало прежде, послушная и покорная моей воле, а продолжила свой путь. Путь разрушения.

Вот невидимое лезвие чиркнуло по ножке стола, и тот начал заваливаться на сторону. Вот жалобно заскрипела, повиснув на одной петле, ставня. Вот в досках пола пролегли борозды, оставленные когтями зверя, никогда не виденного глазами живых.

Я смогу защитить мой мир!

Сотни вихрей, втягивающих в себя древесную труху, обрывки ниток и пыль штукатуренных стен, заплясали по ком-

нате, сталкиваясь друг с другом, чтобы в конце концов слиться воедино, окружая меня и Шеррит. Шеррит…

Она не сводила с моего лица взгляда, в котором отчетливо читался страх. Ужас, нарастающий с каждой минутой. И все же дочь Дома Пронзающих не двигалась с места. А потом, словно достигнув последнего предела прочности, в какое-то незаметное ни миру, ни богам мгновение серые озера перестали бояться, превратившись… В зеркала, отразившие мой нзгляд.

Ярость. Боль. Отчаяние. Упрямство. Пусть все вокруг идет фрэллу под хвост, но сколько же можно убегать от себя? Сколько можно душить собственные желания и стремления? Все будет разрушено? Пусть! Но каждая пылинка руин будет нести на себе мой след, след моей души! Каждая горстка праха…

Край вихря прошел совсем близко от Шеррит, задевая подол платья, и в воздух взметнулся серый шелковый пепел. Пепел истины.

Я убиваю ее. Я убиваю нас обоих. И даже если моя супруга согласна разделить со мной один путь, я не хочу умирать, пока… Не научился любить.

Серые зеркала снова наполнились страхом, но теперь уже моим. Убранства комнаты на втором этаже трактира «Три пчелы» больше не существовало, и вихрь Пустоты жадно облизывал стены, пробираясь все дальше и дальше по Пластам реальности. Еще немного, и весь дом развалится на части, погребая под собой виновных и безвинных, но, что еще важнее, навсегда лишая меня шанса узнать что-то новое. И пусть отчаянная попытка потерпит неудачу, я должен попробовать, а не малодушно отказываться от нее.

Хватит! Прекрати! Вернись обратно!

Пустота повела сотнями ушей, мотнула десятками морд, но не остановила свою беспощадную жатву.

Возвращайся, кому сказал!

Вихрь игриво потерся о мои ноги, оставляя топорщащиеся обрывками нитей дыры на штанах.

Нет, мы не играем, время игр закончилось!

Пустота недовольно замедлила бег, но только чтобы в следующий миг начать новый танец, еще безумнее.

Я не буду больше просить тебя, не жди. Ты приходишь в

этот мир по моей и только по моей воле, значит, я - твой господин, отныне и навеки, а слуга всегда знает свое… А ну, на место!

И Пустота расхохоталась. Победно, торжествующе, словно всю вечность от начала времен ждала именно такого приказа. А может быть, ждала, что однажды найдется тот, кто решится ей приказывать. Расхохоталась, распалась на множество крошечных вихрей и…

Ринулась ко мне, неся вместе с собой колкие слезы разрушенного настоящего.

Словно тысячи пчел вонзили свои жала, а потом выдернули, вспарывая мою кожу. Все вокруг горит. И я горю. Нужно потушить этот огонь, потушить… Но чем? Нужна вода? Вода… Что такое вода? Память ворочается медленно-медленно, скрипя, словно заржавевшие петли. Вода. Это что-то текучее, неугомонное, похожее на… Кровь.

Она брызнула сквозь бесчисленные порезы, долетая до изъеденного Пустотой платья Шеррит и оставляя на сером шелке темно-красные следы.

Прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя пугать, но это единственное, на что я способен…

Она протягивает руку, касается моей щеки, и на нежной коже белоснежных пальцев тоже проступает кровь. Ее кровь.

- Пожалуйста, уходи.

Я не трушу и не малодушничаю, не думай. Это самая искренняя и смиренная из просьб, когда-либо нуждавшихся в исполнении. У меня больше нет сил. Самый страшный зверь загнан в логово, но то, что осталось, все равно смертельно для магии твоей плоти и души, бесценная моя. Понадобятся замки и засовы, сложенные из расстояний и времени, чтобы все вернулось на круги своя. Хотя бы вернулось…

- Уходи.

Лужица крови на полу становится все больше и больше, и если я потеряю сознание…

- Уходи, прошу тебя.

- Повторенное трижды подлежит немедленному исполнению,- глухо замечает Ксаррон.- Тебе лучше уйти, Шерри. Сейчас лучше уйти.

Она хочет качнуть головой, не соглашаясь, но, видимо, находит во взгляде моего кузена ответ на незаданный вопрос, по-

коро поворачивается и распадается тремя призраками, каж-дый из которых живет лишь в своем времени. Ну разве можно быть таким беспечным?

Ксо подхватывает меня под руки, вглядывается в мои глаза перед которыми все плывет, качаясь на волнах усталости. Тебя хватит сейчас на Саван?

Хватит или нет, какая разница? Отправиться в небытие, носящее последние силы, все равно лучше, чем видеть, как Пустота покрывает узорами ран драконью плоть.

Слышишь, драгоценная?

«Слы… шу…».

Она ответила без малейшей паузы, но словно очутилась вдруг настолько далеко от меня, что голос больше походил на эхo, каким-то чудом все же пробравшееся сквозь бесчисленные Пласты пространства, хотя и потратившее на это путешествие едва ли не все силы.

Я должен был бы испугаться. Наверное. Но забытье успело захватать меня в плен раньше, чем страх.

Киан смахнул с кухонного стола несуществующую пыль и со всей возможной торжественностью спросил:

- Подать к бульону сушеные хлебцы?

Я представил, как щетина колючих крошек скребет мое горло изнутри, и отрицательно мотнул головой.

- Еще что-нибудь пожелаете?

Мне часто задавали подобные вопросы. Собственно говоря, любого из разумных существ, бродящих под лунами этого мира, время от времени спрашивают о желаниях, потому что способность нуждаться в чем-то неочевидном ни на первый, ни на второй взгляд, присуща только сознанию. С телом все обстоит гораздо проще: о необходимости утолять жажду, голод и прочие естественные потребности оно сообщает регулярно и без туманных намеков, рапортуя, как добросовестный служака. Но едва лишь право желать уступается сознанию, начинается полная неразбериха.

Я посмотрел на вечно сосредоточенного оборотня. Пожелаю? Пожалуй, да.

- Скажи, ты бывал влюблен? Киан совершенно серьезно кивнул: -Да.

- И тебе… отвечали взаимностью?

Глаза оборотня непонимающе мигнули. То ли он не представлял себе, как любовь может возникать без ответа, то ли удивился, что меня интересуют вещи, о которых, в общем-то, не слишком часто говорят вслух.

- Ты намерен опрашивать каждого, кто подвернется под руку? И с какой целью, позволь узнать? Будешь считать отказы и согласия?

Пока вопросы горохом скороговорки сыпались на мой затылок, Ксаррон, измотанный, но словно удовлетворенный тяжелой и продолжительной работой, успел плюхнуться на стул напротив меня и хитро сощуриться, ожидая ответной реплики и даже не допуская, что я могу промолчать или вовсе гордо и неприступно выйти из кухни.

Впрочем, куда и зачем мне уходить? Несколько часов назад открыв глаза в уже хорошо знакомой комнате ректорского особняка, я почувствовал себя виноватым. Нет, не в причинении вреда имуществу гройга. И не в нанесении ран собственной супруге, телесных и душевных. Я снова что-то сделал не так. Что-то неуловимое, необъяснимое, невероятное, но необходимое. Я знал; даже если вернуть прошлое и повторить все с самого начала, пройду точно той же тропкой, след в след, но именно это знание смущало, тревожило и теребило совесть. Иного дано не было, но, может быть, именно потому, что я попросту не представляю себе нечто по-настоящему иное?

Пустота внутри и снаружи настоятельно требует заполнения. К сожалению, в таких делах Ксаррон не советчик и не помощник, призвание моего кузена - крохотные стежки интриг, вьющиеся по ткани бытия, и все, на что я могу рассчитывать, это разрозненные сведения, полноту которых обычно надо проверять и перепроверять. Но раз уж мой предыдущий собеседник при первой же возможности охотно уступил свое место новому, придется довольствоваться тем, что есть.

- Считать? Это не приходило мне в голову… Но можно и посчитать. А ты, к примеру, ответишь?

Изумрудные глаза смешливо сверкнули: -Да.

Наступившее молчание предполагало следующим мой ход, который я покорно сделал, выжидательно приподняв брови: -И?

- Я ответил. Сразу на все заданные вопросы. И если ты

хоть немного поразмыслишь, то поймешь, что такой ответ подходит на все случаи жизни. Ведь он не обязательно должен быть правдивым.

Ответил? Да.

Влюблен? Да.

Взаимно? Да.

И при этом одно, а может, вся троица коротких словечек только притворяется подтверждением, на самом деле означая обратное. Любопытно и познавательно смотреть, как кузен беседует со своей матушкой, а вот самостоятельно толковать иносказания Ксаррона - занятие весьма трудоемкое.

Итак, кузен мог солгать? Мог. Но я знаю, что он влюблен в мою сестру, значит, первый вопрос снимается с рассмотрения. Что же касается взаимности… Магрит не пускала бы рыжего насмешника на порог Дома, если бы не благоволила его шуткам. Итак, две победы на двух фронтах, и победитель получает… все?

- Ты хорошо знаешь женщин, Ксо?

Рыжие пряди всколыхнулись игривой волной.

- Ни один мужчина в здравом уме никогда не заявит, что знает женщин.

- А все же?

Ксаррон с удовольствием вдохнул пар, поднимающийся над чашкой бульона, принесенной оборотнем, и заключил фарфоровый бутон в замок своих ладоней.

- Тебя интересует что-то определенное, ведь так?

- Наверное.

- Что ж, попробую ответить. Если твой вопрос будет иметь смысл.

Еще одна неразрешимая задача? Для меня имеют смысл все вопросы, рожденные моим сознанием, даже те, ответ на которые возникает раньше, чем слова успевают слететь с языка. А вот для Ксо… Впрочем, я все равно ничего не теряю.

- Зачем приходила Шеррит?

Кузен задумчиво покатал глоток бульона во рту.

- Тебе виднее.

- Может быть. Должно быть. Но я не понимаю. Не могу понять.

- А хочешь?

Нет. Ни в коем случае. Никогда. Это знание относится к

разряду запретных, и, став его обладателем, я уже не смогу вернуться к привычному блаженному неведению, а значит, окажусь… Счастливым или несчастным? Если бы можно было быть уверенным заранее!

И все же от прозрения никуда не спрятаться. Боль, радость, какая разница? В любом случае стены кухни покинет уже другой «я», неотличимый от прежнего только внешне. Потому что так надо.

- Мне нужно знать.

Ксаррон улыбнулся. Той самой улыбкой, которая, по словам Магрит, всегда означала, что кузен не просто задумал каверзу, но и продумал, какие последствия она за собой повлечет, а также заблаговременно просчитал меры, необходимые для устранения всего неприятного и нежелательного, что может получиться.

- Ты хорошо помнишь, что произошло в том захолустном поместье?

- Да. Помолвка Элрона.

- Не только.- Он сделал многозначительную паузу.- Еще до начала обряда ты сделал предложение Шеррит.

Разве? Помню водоворот ощущений, захвативший меня. Помню кровь, текущую по спрятанной за спину руке кузена. Помню… Все, кроме смысла происходящего.

- Предложение?

- Именно так.

Ксаррон откинулся на спинку стула и подставил рыжину своих слегка взлохмаченных волос под гребень в руках Киана.

- Но я же видел, как это делал Элрон! Ничего похожего со мной не происходило.

- А похожего и не могло быть. Все драконы разные, а ты разнее всех прочих.

- Ксо, это не смешно.

- Знаю. Но раз уж ты хочешь подробностей… - Сверкающий изумруд глаз скрылся под смеженными веками.- Драконы влюбляются только раз и любят всю жизнь. Кто-то из существ подлунного мира посчитал бы это скучным, а люди и вовсе возроптали бы от подобной несправедливости, но нам в самом деле не нужно большего. А знаешь почему? Что происходит, когда два дракона сливаются воедино?

- Если взять для примера другие расы, то… Рождают третьего?

Не просто третьего,- качнул головой Ксо.- Они расширяют мир.

Расширяют? Невероятно… Но может ли быть иначе? Гобелен состоит из плоти драконов, и когда появляется еще один, значит, нити нового утка начинают свой бег по основе, создавая доселе неведомый и не существовавший узор. С каждым новым рождением мир становится все больше и больше, больше и…

- Это часто происходит?

- Как видишь, нет.

- Но почему? Из-за страха появления Разрушителя? Так нот он я, давно уже здесь. Но сколько драконов родилось за это гремя?

- Только один, при рождении которого ты присутствовал.

- И все? В чем причина вашей медлительности? Вам же нечего бояться сейчас! Даже если завтра мне грозит смерть, вы всегда сможете укрыться в том из потоков, где время течет в сотни раз быстрее, и успеть…

- Расплодиться и размножиться,- бесстрастно закончил vioio мысль кузен.- Да, мы сможем. Собственно говоря, мы бы i а к и поступили, если бы… Ты знаешь, из-за чего началась первая и единственная война драконов, унесшая сотни жизней?

- Нет. Во всех книгах библиотеки не было ни единого упо-минания.

- Еще бы! Кто ж доверит величайшую тайну иному носителю, чем память? - презрительно фыркнул Ксо.- Величайшую тайну и величайший стыд.

- Стыд?

- Мы ведь так и делали. Плодились, когда желали этого. Громоздили все новые и новые земли друг на друга, поднимались все в новые и новые небеса… Но однажды вдруг выясни-лось, что мир отнюдь не безграничен.

- И как все это относится к…

Кузен сцепил изящные пальцы в замок и сжал так, что костяшки не побелели, а посинели.

- Когда два дракона рождают третьего, они отдают ему каждый часть своей плоти, часть уже некогда связанных нитей Гобелена. Но это много меньше даже половины взрослого

существа, всего лишь кокон, хранящий искру сознания от ветров пространства, пока она основательно не разгорится, а остальную материю для своей плоти новорожденный забирает сам, сколько сможет или сочтет необходимым. Из Купели.

- Значит, там находятся…

- Свободные нити.

Но откуда они могли взяться? Ведь Ксаррон сказал, что война разгорелась именно из-за того, что драконам стало тесно в подлунном мире. А если он не врет…

- Эти нити, они…

- Останки поверженных.

Мечты. Надежды. Боли. Радости. Проклятия. Разочарования. Все, что не смогло, не захотело или насильно не было допущено к продолжению существования, свалено в общий котел. Питательная похлебочка, ничего не скажешь.

- Вы строите новый мир из праха старого?

Кузен посмотрел прямо мне в глаза, и, пожалуй, я никогда раньше не мог представить, что изумрудный взгляд способен наполниться такой мукой.

- Нам не дано иного.

Где- то я уже слышал эти слова, совсем недавно. Ах да, в собственном сознании. И все же не могу удержаться и не предположить:

- Но когда-нибудь…

- Купель иссякнет.

- И снова начнется война? Кузен зябко поежился.

- Не приведи Пресветлая Владычица! Я не хочу убивать. Даже тех, кто оказался глупее и несдержаннее меня.

Не хочешь, потому что не можешь представить себе смерть родственника. Не хочешь, потому что никогда не сражался за свою жизнь и за жизнь своей возлюбленной. Но когда время придет, а обстоятельства прикажут, ты просто сделаешь то, что должен. Разрушитель ведь тоже не хотел убивать твоего отца.

- А я думал, что вы с Магрит медлили только потому, что боялись явления Разрушителя.

Взгляд Ксо заметно помрачнел.

- Мы могли создать новый мир в любой момент после твоего рождения. Создать десятки, сотни новых миров. Мы могли

вычериать всю Купель дочиста, и никто не посмел бы вмешаться по крайней мере поначалу. А потом… потом было бы уже поздно. Но мы не хотели развязывать войну. Не хотели нарушать правила, под которыми подписывались сами. - Что за правила?

- Порядок деторождения. Своего рода очередь, и наше место в ней тоже указано. Не столь далекое, чтобы злиться на весь свет, но и не столь близкое, чтобы жить предвкушением.

Ну, хоть одна хорошая новость за всю беседу! Они таки будут вместе и будут радоваться первому крику собственного ребенка. Неизвестно только, на моем веку или нет, но если это хоть сколько-нибудь может зависеть от меня, постараюсь прожить подольше.

Два мира, сливаясь, порождают третий. Как это, должно мыть, прекрасно. И мои родители, зачиная меня… Или…

А как было со мной? Я же не несу в себе ни единой нити, я прохожу сквозь них. Но это означает, что мне не создать новый мир,

Ксаррон задумчиво куснул губу. Ты дракон, но твое предназначение состоит в чем-то другом. Пусть кто-то называет тебя проклятием и карой нашего рода, но мне все видится немного иначе. Кто знает, может мыть, Разрушители необходимы, чтобы Купель не иссякала?

Чтобы удерживать драконов от бесконечного размножения, а при особой надобности развеять прахом пару-тройку зарвавшихся наглецов, обеспечивая строительный материал для следующих поколений.

И ради этого я убил свою мать?

Ради того, чтобы кто-то другой мог появиться на свет? Ради… жизни.

Боги, вас самих следовало бы проклясть. Самым страшным проклятием, когда-либо существовавшим в мире. Но если задавить в себе ярость, хотя бы на несколько минут, если утихомирить ненависть и посмотреть с другой стороны…

Появление Разрушителя было не карой, а бесценным даром. Пока он живет, драконы могут черпать из Купели и рас-ширять существующий мир, когда уйдет - жить в равновесии, и так без конца и без края. Боги наказали своих первенцев, но дали им возможность выжить. Да, ценой жестоких ограничений, но они, как ушат холодной воды, заставили задуматься

над совершенными ошибками, и если исправить содеянное уже невозможно, то в силах Повелителей Небес не повторять старые глупости. Драконы узнали и хорошо изучили лик Зла, теперь есть надежда, что и лик Добра не останется в неизведанной тени.

Разумно. Действенно. Без лишних хлопот. Ни злиться, ни даже рассердиться не получается. Кукла на ниточках, которую то вынут из сундука, то снова спрячут в пыльной темноте, но сами кукловоды - рабы ее нелепого танца над бездной времени.

И все же почему…

- Почему меня не лишили возможности влюбляться? Ксаррон удивленно расширил глаза:

- Потому что так сделать попросту невозможно, и не только с тобой, а с любым живым существом. Это свойство, само по себе рождающееся на стыке плоти и сознания и неспособное подчиняться. Вообще неспособное, понимаешь?

- Оно опасно.

- А любовь смертоноснее всех прочих чувств, уж можешь мне поверить!

- Я не должен любить.

- Это твое право. Неотъемлемое. Хочешь - люби. Не хочешь - не люби.

- Я серьезно, Ксо!

- Я тоже.- Он устало подпер голову рукой.- Либо это случается, либо нет, но избежать любви нарочно никому еще не удавалось.

- Ты сказал, что я сделал Шеррит предложение.

- Верно.

- Но как у меня могло получиться, если я и сам не понимаю, что творил?

Кузен улыбнулся уголками рта:

- Попробую объяснить, как все это происходит. На собственном опыте, разумеется, но не думаю, что суть процесса существенно разнится в зависимости от участников. Когда встречаются драконы, предназначенные друг другу, их обоих охватывают схожие чувства, среди которых преобладает уверенность. Вот мой муж. Вот моя жена. Сомнений в таких случаях не бывает, а раз сомнений нет… Как правило, более церемонные натуры оставляют признание до традиционной встре-

чи, свидетелем который ты был. Более нетерпеливые приступают к делу немедленно. Мужчина предлагает, женщина… Ну,

скажем, соглашается. Впрочем, в редких случаях бывает и на-

оборот, это не имеет особого значения. Главное, что представляет из себя предложение как таковое. Помнишь элронов-

ское?

Разве можно забыть? Горы, степи, леса, коврами расстелен-ные на сотни миль, сверкающие нити рек и глаза озер, неприступная синева неба… Целый мир. Помню.

- Каждый из нас предлагает избраннице не много и не мало, а всего лишь себя. Свой мир. Кстати, она может и отказать, если поймет, что не способна сплести собственные Нити

с предложенными. Так тоже бывает, к сожалению. И это самая

страшная трагедия, которая может случиться. Но тебе повезло.

- Разве?

Ксо наклонился над столом, несмотря на раздраженную попытку Киана удержать рыжие пряди, и заговорщицки прошептал:

- Она не отказала.

- Потому что пришла?

- Да, потому что пришла.

- Но что я мог ей предложить? Вернее… Что я предложил? Ты видел?

- Свой мир, что же еще? И я… - Кузен виновато пожал плечами.- Не видел. Первое признание в любви - таинство только для двоих. Но если она согласилась, значит, готова принять тебя.

Куда принять? Как? Малейшее мое прикосновение ранит ее, не говоря уже о составляющей плоть дракона магии, исчезающей бесследно! Разве мы можем быть вместе?

Но Ксаррон уже не смотрел в мои глаза, продолжая с мечтательной грустью:

- Шеррит пришла, чтобы помолвка состоялась. И… она гаки состоялась.

- Помолвка?!

Она пришла, и она… Осталась. Она постаралась принять мой мир, такой пустой, такой неопределенный, такой… Огром-

ный. Ей было страшно смотреть в пасть Пустоты, но и отступить было некуда.

Я не могу простить ее. Не могу простить попытку убийства по одной странной причине, естественной и необъяснимой одновременно. Невозможно простить за то, в чем не можешь винить. Ведь нет никакого смысла ненавидеть свою правую руку только потому, что она - не левая.

- Я не думал, что мы…

- А ты вообще о чем-нибудь думал, когда крушил трактир? Кстати, мне пришлось немало потрудиться, разбирая хаос порванных тобой Нитей. Хорошо еще, что Виллерим находится в моих владениях и нет нужды просить у кого-то понимания и помощи, иначе…

И как я мог забыть? «Три пчелы», втянутые в воронку беснующейся Пустоты. Трактир должен был рухнуть. Он и рухнул бы, если бы Ксаррон припозднился хоть на минуту.

- Прости, я не понимал, что творю.

- Даже если бы и понимал, не мог бы поступить иначе! - Кузен щелкнул меня по носу.- Только впредь для демонстрации своих чувств выбирай более пустынные места, хорошо? Потому что барханы легко восстановить в первозданном виде, а подбирать возраст штукатурки гораздо сложнее.

Тратить время и вытягивать из собственной плоти новые Нити, чтобы починить сломанное… Не слишком ли велика честь для обыкновенного питейного заведения?

- Мог бы просто дать трактирщику денег. Например, столько, чтобы можно было снести старое питейное заведение и соорудить новое. Казна Академии не обеднела бы, верно?

Кузен нахмурился, правда, через мгновение, словно вспомнив, что наши с ним кладовые знаний пополняются из совершенно разных источников, рассеянно кивнул:

- Не обеднела бы. Но ожидание в течение месяца или двух, пока домостроители справлялись бы со своим делом, нанесло бы ущерб не только и не столько Академии, а всему Западному Шему.

- Каким образом?

- Трактир служит местом встречи с полевыми агентами. Или ты думаешь, настоящий гройг обосновался бы на материке без уважительной причины?

- Мало ли что бывает на свете?

- И мало, и много бывает. Но против своей природы живое существо преступает лишь при крайней надобности,- наставительно подытожил Ксо.

Скажи честно: ты предложил, а он не смог отказаться,

да?

Тонкие губы растянулись в мечтательной улыбке:

Кто же из гройгов откажется послужить во славу Драконьих Домов?

Это точно. Гройги - народ, выросший под чутким оком Старой Гани и по собственной воле живущий почитанием одного из драконов, пусть и являющегося таковым больше на словах, нежели на деле. А что еще важнее, островитяне не приучены соперничать друг с другом доблестью, проявленной на поле боя или в мирном труде, а стало быть, о поручении, данном одним из Повелителей Небес, станет известно только с драконьего дозволения или же никогда. Собственно, благодаря упомянутому свойству характера гройги много предпочти-тельнее даже тех же эльфов, неспособных удержать язык за зу-бами, если речь заходит о подвигах и славе. Впрочем, что взять с детей?

- Я очень много напортил?

- Серединка на половинку. Ничего непоправимого по крайней мере не случилось.

- Могу чем-то загладить свою вину?

- Лучше забудь, потому что от твоих действий вреда бывает больше, чем пользы. Хотя… - Ксаррон осторожно помял виски кончиками пальцев.- Нам все же стоит кое о чем поговорить. Правда, не здесь.

Киан оскорбленно сделал вид, что вовсе не слушает разговор, происходящий за кухонным столом, но кузен только мах-пул рукой:

- Можешь обижаться сколько влезет, мы все равно пойдем наверх, потому что без наглядного пособия не обойдемся, а просто так таскать его по дому несколько затруднительно.

Когда первый из трех лестничных пролетов остался позади, я воспользовался любезностью Ксо, плавно сменившего тему беседы, и спросил, стараясь еще дальше отодвинуть собственные переживания:

- Как себя чувствует герцог?

- А как может себя чувствовать старый усталый человек, да еще переживший, мягко говоря, не самые спокойные дни своей жизни? - усмехнулся Ксо - Не слишком счастливо.

- Я не об этом. Его полностью удалось избавить от приворота?

- Если ты имеешь в виду ворчанку в его крови и плоти, то да. Пара дней особого стола, опять же всякие травки-мурав-ки… Знакомый тебе лекарь хорошо знает свое дело.

Гизариус? Не сомневаюсь. Но тем не менее отрадно слышать. Значит, зелье можно выгнать из тела, не нанося вреда. А как обошлись с разумом?

- Приворот перестал действовать сразу же?

Ксаррон остановился и обернулся, внимательно изучая выражение моего лица.

- Нет. И думаю, ты знаешь почему.

Конечно, знаю. Кровь можно очистить от малейших следов яда. Быстро или медленно - зависит уже от мастерства лекаря и жизненных сил пострадавшего. Однако чтобы биение сердца вернулось к прежнему ритму, тоже необходим некоторый промежуток времени, и мне почему-то кажется, что он способен растянуться до целой вечности, ведь узники не всегда стремятся вырваться из оков.

- Но сейчас все уже позади?

- Мы питаем на это надежду,- сухо ответил кузен и продолжил восхождение на второй этаж.

Вот так. Никакой уверенности, одна лишь надежда. Если даже Крадущийся поминает имя всеми обожаемой, но неуловимой дамы, на деле все серьезнее, чем могло показаться сначала.

- Но герцог ведет себя как прежде?

- По свидетельству близких к нему людей? Да.

Уже хорошо. Не думаю, что Магайон стал бы лукавить, притворство не в его характере. Он не скрывал свою влюбленность, значит, скорее всего, не стал бы скрывать и то, что чувство осталось неизменным.

- А женщина?

- Что женщина?

Я не мог видеть лица Ксо, но по тону голоса чувствовалось, что кузен не рад заданному вопросу.

- Как поступили с ней?

Почему ты спрашиваешь обо всех, кроме главного преступника?

Ах да, названый братец Меллы… Вот как раз его судьба волнует меня менее всех прочих. А должен?

Скажем, ты мог бы поинтересоваться целями, которые он преследовал, а я бы ответил, что нам не удалось ничего вы-яснить по причине… Догадаешься сам?

Если милорд Ректор начинает ехидничать, значит, оправдались самые печальные предположения.

- Он умер?

- Какая поразительная проницательность! - Ксаррон свернул с лестничной площадки в галерею второго этажа.

- Сам убил себя?

- На теле не было следов насилия. - Яд?

- Ничего похожего. Сердце просто остановилось.

- Такое бывает. От страха, к примеру.

- Бывает, - согласился кузен.- Но уж очень не вовремя. У парня хватило смелости заявиться в столицу и прибрать к рукам одного из влиятельнейших аристократов королевства, а тут вдруг испугался? Он ведь даже не предпринял попытки убежать, когда стража пришла в дом герцога. И не стал сопротивляться при аресте, словно…

- Словно знал, что ему все равно не придется говорить.

- Именно.

Ксо распахнул широкие створки и переступил через порог большого и очень странного помещения. В каком-нибудь другом богатом доме я бы решил, что оно предназначено для танцев - любимого времяпровождения придворных красавиц, юных и не очень, но в доме ректора Академии совершенно пустой зал вызывал закономерные вопросы. Ни стульев, ни столиков, ни шкафов, даже стены и те пустые. Кроме одной, почти на всем своем протяжении закрытой ковром, на котором чьи-то умелые руки выткали удивительной точности карту Западного Шема.

- Ты ведь что-то знаешь, а, Джер?

По крайней мере думаю, что знаю. Но и мнимой уверенности иногда бывает достаточно, верно?

- Зачем мы пришли сюда?

Кузен изящно встряхнул кистью и, словно шулер из-под манжеты, скинул в ладонь невесть откуда взявшееся, но уже хорошо знакомое мне кольцо.

- За ним. Можно сказать, оно привело нас сюда.

- Кольцо полевого агента?

- Да. Посмотри на узор повнимательнее. Видишь сплетение линий?

- Что в нем особенного?

- Оно не повторяется более ни на одном кольце, потому что…

Ксаррон щелкнул пальцами, и ковер, собираясь упругими складками, медленно пополз вверх, открывая взгляду…

Ту же самую карту, только нанесенную на штукатурку стены. Но в отличие от тканого изображения рисованное было расчерчено клетками разного размера, в каждой из которых на фоне лесов, полей, рек или гор виднелись разноцветные кругляшки. Подойдя к стене почти вплотную и всмотревшись в ближайший ко мне восковой комочек, я увидел на белой поверхности четкий оттиск.

Узор с кольца? Да. Или очень похожий на него. Значит, в одной из этих клеток непременно должен отыскаться и тот, что оставил умерший полевой агент, отправляясь на задание?

Ксаррон, словно прочитав мои мысли, указал рукой в сторону северо-западной части карты:

- Верхнее течение реки под названием Тэйн. Он должен был быть там.

Точно. В клетке, охватывающей большую часть реки и прилегающей территории, размещался кругляшок с нужным нам оттиском. Теперь мы знаем, откуда пришел полевой агент. Но на какой миле пути он превратился в убийцу?

- Значит, он самовольно покинул назначенный ему участок наблюдения?

- Да. До следующего отчета было не меньше полугода, да и то вряд ли парня стали бы вызывать, места там тихие, можно сказать, сонные, и если что происходит, то не чаще раза в сто лет.

- А он давно служил именно там?

- Года три.

- И все это время не было никаких тревожных донесений? Ксаррон скрестил руки на груди.

Нет. К чему ты клонишь?

Я был в Элл-Тэйне. Несколько дней назад. Ты разве не

знал?

Изумрудные глаза напряженно сощурились. Ни я, ни кто другой из драконов не может угадать, в каком месте мира ты находишься, пока не произойдет разрушение Прядей.

Все верно. Я вышел из Потока через естественные врата и первый раз воспользовался своей силой только в Виллериме, когда собирался защищаться от покушения. Но в сведениях, срисованных Боргом с белокожего тела сестры Королевского мага, должно было упоминаться название. Не могло не упоминаться. Хотя…

- Ты читал отчет?

- О приключениях одной незадачливой парочки? - съяз-вил кузен.- Мельком. Меня больше интересовали выводы, сделанные на его основе.

- В отчете должно было быть слово «Элл-Тэйн».

- Возможно, оно там было.- Рыжие пряди раздраженно качнулись.- Но мне куда более волнительными показались гнои личные отношения с герцогом.

- Какие еще отношения?

Я не притворялся дурачком, хотя Ксо, разумеется, счел мое недоумение наигранным. Мне понадобилось несколько вдохов, чтобы вспомнить содержание всей беседы в доме Магайона, а когда память прояснилась, пришлось виновато улыбнуться:

- Так получилось.- И добавить уже начинающее приедаться: - Бывает.

- Я знаю. Но постарайся умерить щедрость, рассыпая на своем пути драгоценности вроде вызова на дуэль.

- Боишься, что проиграю?

- Боюсь, что выиграешь,- с непроницаемым лицом ответил кузен.

- Тебе будет жаль погибшего?

- Мне будет жаль собственных усилий, потраченных на создание равновесия, и без твоих проделок шаткого, во внутренних делах королевства. А герцог или еще кто-то… Жизнь человека ценна не его значимостью, талантом, влиянием или чем-то, вызывающим зависть и уважение окружающих, а тем,

что он, как живое существо, находится на своем месте, высоко или низко - неважно.

Ксо старается избежать углубления в структуры мироздания в двух случаях: если его собеседник малосведущ в разбираемом вопросе и если, наоборот, знает куда больше наследника Дома Крадущихся. Причем это пресловутое «больше» не измеряется в милях, фунтах или бочках, тогда достаточно лишь того, чтобы оно включало в себя взгляд с другой стороны. Например, с Изнанки.

Нити Гобелена, одновременно являющиеся и драконьей плотью, почти вечны, но лишь при условии сохранения в неприкосновенности текущей по ним Силы, а подлунный мир населен тысячами и тысячами существ, каждое из которых вольно или невольно черпает… Что и откуда сможет. Из земли под своими ногами, из воздуха, наполняющего грудь, из воды, звенящей в каменных и песчаных руслах. Правда, черпать можно по-разному. Можно возделывать поля, заботясь об их плодородии, а можно выесть посевами весь слой земли до скальных пород. Брать Силу из Прядей никому не возбраняется, но разве берущие задумываются о возврате долгов? Они даже ничего не оставляют в залог.

Разумеется, кузен не жаждет переселения народов или войн в пределах своей плоти. Его можно понять. Понять и допустить, что он хотя бы наполовину искренен в своей тревоге.

- Я не хочу никого убивать.

- Ты мало чего хочешь, это верно. Но прислушивается ли мир к твоим желаниям?

Ни в коем разе. Остается лишь надеяться, что миру или Эне, его глашатай), не придет в голову устраивать кровопролитие по поводу и без.

- Иногда такое своеволие приносит пользу. Как в случае с городом.

- Ах да… И что же в нем было чудесного?

- По требованию случая я провел в Элл-Тэйне некоторое время и стал свидетелем весьма занимательных событий.

- Слушаю.

В мастерстве изображать искренний и неподдельный интерес Ксаррон превосходил всех моих знакомых людей и нелюдей. Особенно когда бывал заинтригован по-настоящему.

- Примерно раз в два-три месяца, точного периода мне не

удалось узнать, на город по реке спускается туман, обладающий весьма странными свойствами. Вдыхая его, люди начинают вести себя совсем иначе, потому что… Начинают думать по-другому.

- Как именно?

Я вспомнил свои ощущения от молочно-белой пелены и невольно поежился.

- В голове всегда много разных мыслей, но какие-то из них яснее, какие-то расплывчатее. Так вот, туман словно запуска-ет свою лапу в сознание, наугад вытягивает одну из мыслей и придает ей силу. Очень много силы. Проще говоря, человек становится почти рабом одного-единственного желания или измерения и стремится его осуществить во чтобы то ни стало.

Тебе об этом рассказали очевидцы? - невинным тоном уточнил кузен.

- Да. Отчасти. Но я бы не поверил или не придал бы значе-ния тем рассказам, если бы…

- С тобой произошло то же самое, верно? - Верно.

- Значит, туман действует не только на людей. Логичный вывод, хотя сомнения и остаются.

- Моя плоть подобна человеческой.

- А сознание?

Сознание. А ведь он прав, фрэллов кузен. Мое сознание имеет существенные отличия от человеческого, взять, к примеру, хотя бы Мантию… Нет, ее брать нельзя, потому что она не чувствовала влияния тумана. Почему?

Мантия плотно соединена с моим сознанием, но при этом не является его частью. Она наблюдает за происходящим в мире, пользуясь исключительно результатами моих ощущений и впечатлений, переплавленных в мысли, явные или неявные. Я же получаю сведения извне напрямую, посредством плоти и почти беззащитен перед враждебным внешним воздействием, пока его признаки не станут доступны Мантии и она не предпримет какие-то действия. Пустота связана со мной только через плоть, а потому не подчиняется моей подруге. Что же получается?

Мое сознание действует отлично от человеческого лишь в том случае, если плоть передает сведения о внешнем мире.

Если же она молчит, или шепчет, или даже говорит вполголоса, Мантия оказывается любопытным, но бесполезным довеском. М-да. А ведь я мог бы стать неуязвимым… Если бы целиком и полностью сосредоточился на осмысливании того, что доступно органам чувств. Если бы превратился в безвольную куклу, верно и преданно служащую интересам Мантии.

Вот как все просто: или действуй на свой страх и риск, или забудь о свободе. Хорошо еще, что у меня появился серебряный зверек, которому тоже небезразлично, живым или мертвым я выйду из очередной передряги.

- Туман действует на любого, чье сознание связано с плотью напрямую, а не через посредника.

- Обнадеживающе звучит! - хмыкнул Ксо.- Если бы я узнал все это не от тебя, не поверил бы, уж слишком невероятно твоя история выглядит.

- Неужели полевой агент ни разу не слышал о тумане и не попадал в него?

- Докладов не было.

Странно. Понимаю, перевалочный пункт скотогонов - невеликая значимость для государства в целом, но для наблюдателя любые события, отличающиеся от привычных, должны быть поводом к немедленному составлению и отправлению доклада. Если только…

Если агент остается верным своему руководству.

- Ты говорил, туман спускается вниз по реке? - Ксаррон вновь обратил свой взгляд к карте.

- Да. С Гнилого озера.

- Откуда?!

В голосе кузена настолько явственно прозвучало недоумение, что я тоже повернулся лицом к стене, чтобы увидеть… Чтобы не увидеть ничего. Истоки Тэйна терялись в местности, неопределенно раскрашенной под цвет то ли леса, то ли гор. Ни малейшего намека на водоем, большой или маленький.

- Там нет никакого озера,- заявил кузен.

- Оно должно быть.

- С чего ты взял? Может быть, местные жители упоминают о нем лишь для красивого словца.

- Горожане не показались мне похожими на любителей приукрашивать действительность.

Тогда как ты объяснишь отсутствие озера на карте? Я могу поручиться, что она не лжет. - Почему?

Ксаррон посмотрел на меня со странной торжественностью в изумруде глаз.

- Та часть Западного Шема - мои владения. Ах вот в чем дело… Плоть кузена, стало быть?

- И потому ты уверен, что там нет озера?

Уверен. Может быть, когда-то давно, еще до войны… Но с тех пор в мире многое изменилось.

Если учесть, что часть драконов погибла, удивляться не приходится. И все же кое-что меня тревожит.

- Ты ведь родился во Вторую Волну?

- В самом ее конце. Незадолго до того, как ты… Незадолго до смерти моего отца.

Догадываюсь. Потому что после той смерти и Разрушителю оставалось жить считаные дни.

- Значит, твой мир создавался из плоти уже поверженных драконов?

Неохотный молчаливый кивок.

Догадываюсь, что гордиться здесь нечем. Правда, когда кто-то появляется на свет, ему некогда оцениватьправа и желания других в продолжение жизни, потому что у новорожденного есть только одно сокровище за душой. Обязанность выжить.

Но я не хочу побольнее уколоть кузена, даже если он считает иначе. Я ищу ответ, сам пока не знаю, на какой именно вопрос.

- И никаких трудностей не было? Ведь*в Купели тогда наверняка царил хаос насильно освобожденных Нитей.

- И откуда только ты все знаешь, даже если не можешь знать? - огрызнулся Ксаррон.

- Я всего лишь предполагаю.

- И при этом не ошибаешься в своих предположениях… - Он подошел к окну и присел на мраморную доску.- Трудности были.

- Расскажи.

- А сам навоображать не можешь?

Если бы мог, не стал бы терзать твою память. Но я не спосо-

бен созидать, как бы ни хотел этому научиться. Только прикоснуться. Представить. Разделить… Разделить?

- Я хочу услышать от тебя.

- Услышать, но не послушаться… - беззвучно прошептали тонкие губы, а глаза полыхнули пламенем, в котором только с большим трудом можно было угадать изумрудный оттенок и которое потащило меня за собой, в тень, в темноту, в прошлое, невозможное и непостижимое…

Все существо крохотной искорки наполнено восторгом. Чистым, сверкающим, ослепительным, но не ослепляющим. Слепнуть нельзя, даже от счастья. Где-то там, в воспоминаниях о пылающем горне, теперь навсегда покинутом, живет уверенность, согретая надеждой. Искорка знает, что предстоит много и упорно трудиться, но так же точно она знает: все достижимо. Не сразу, не вмиг, мелкими-мелкими шажками, осторожно, наугад, а стало быть, непременно на ощупь, невесомо касаясь разноцветных Прядей, тонкой сетью опутавших пространство. Долететь, прижаться, слиться в единое целое, вобрать в себя, одновременно растворяясь, почти исчезая. Вспорхнуть в новый полет, но уже не искоркой, а язычком огня. Ворваться в море взволнованно дрожащих Нитей, протягивая следом ту, самую первую, самую родную. Стежок за стежком, пока неровные и неумелые, но ведь это только начало…

Искорка живет. Искорка разгорается, по крупинке прирастая собственным миром. Восторг не убывает, и вскоре у него появляется новая закадычная подруга. Гордость. Новый мир прекрасен и дружелюбен, Нити тают от смелеющего дыхания искорки, принимают ее тепло и принимают… решение быть с ней. Не принадлежать, ведь никто никого не желает подчинить. Быть вместе. Навсегда. И вечно лететь вперед, все к новым и новым…

Прозрачная сталь волосяного лезвия появляется на пути слишком внезапно, чтобы можно было метнуться в сторону и уйти от столкновения. Нить врезается в искорку, рассекает сверкающее тельце. Половинки легко находят друг друга вновь и восстанавливают утраченное, но к восторгу и гордости примешивается удивление. Зачем? Почему?

Искорка возвращается, приближается к обидчице, теперь

уже осторожничая, а потому успевая отпрянуть, когда туго натянутая, струна повторяет атаку. Эта Нить столь же ярка, а стало быть, жива, как и все прочие, но почему же она не хочет принять тепло новорожденного? Почему сражается, разве здесь уместны бои? Искорка непонимающе замедляет свое движение, наблюдая за настороженно напряженной Нитью. Может быть, в ней какой-то изъян? Может быть, это плохая Нить? Но если она плоха, то достойна ли стать основой для нового мира?

Нить скручивается спиралью, затягивая искорку в невидимый водоворот, и та, замешкавшись, вдруг осознает, что ей не выбраться из расставленной ловушки. Нить сильнее, во много-много раз. Искорка мечется, обдирая бока об острые кольца, безжалостной клеткой сжимающиеся вокруг. Еще несколько мгновений, и свобода будет утеряна, а новая жизнь станет пленницей… Мертвой жизни.

Нет больше ни восторга, ни гордости. И удивляться нет толку. Искорка едва теплится, судорожно цепляясь за… Страх. Один он, как верный друг, остается до конца. Только он. Не умирать. Ни за что не умирать! Все что угодно, только бы вновь ощутить… Но память о чувствах меркнет едва ли не быстрее, чем они сами. Скорее! Надо торопиться! Надо успеть! Любой ценой…

И вздохом позднее, откупаясь от тюремщика почти непосильно дорогой, но единственной возможной платой, искорка, теряя все, на что было потрачено столько любви, прощаясь со всем, что вселяло гордость и восторг, вырывается на свободу. Израненная, обессиленная, отчаявшаяся, но не сдавшаяся, потому что ее еще не научили сдаваться на милость победителя. Зато научили сражаться, и следующее нападение уже не застанет новорожденный мир врасплох…

- Ты мог погибнуть?

Темное пламя в глубине изумруда постепенно затухает, возвращая глазам кузена их истинный цвет. А впрочем, истинный ли? Может быть, та чернота, хранящая тысячи тайн, и составляет суть моего родича, ведь недаром его Дом носит имя Крадущихся во Мраке Познания? Да, пожалуй, так и есть. Только одну крохотную подробность никто не удосужился упо-

мянутъ: там, где прошел Ксаррон, мрак не рассеивается, а сгущается еще плотнее. -Да.

Он отвечает с запозданием, нехотя, словно старается показным равнодушием отмахнуться от дальнейших назойливых расспросов. Но я давно уже привык к тому, что правду мне выдают по частям, и вымуштровал свое терпение.

- Та Нить… Она была одна?

- Какая разница?

Он все еще верит, что я угомонюсь и придушу собственное любопытство. Наивный. Я вовсе не любопытничаю. Приоткрыл новую страницу… Нет, подразнил меня первой главой новой книги, так что хочешь или не хочешь, а придется листать дальше. Подразнил и напугал, причем неизвестно, первого или второго в итоге оказалось больше, а от страха я стараюсь избавиться всеми возможными способами, лучший из которых - срывание покровов тайны.

- Сколько таких Нитей встретилось тебе на пути? Ксаррон посмотрел на меня с чувством, совместившим в

себе сожаление и негодование.

- Две, три, четыре… Их количество имеет значение? Или ты просто хочешь узнать, сколько раз я потерпел неудачу?

Значит, то поражение было всего лишь первым? Но мне почему-то верится, что и последним тоже, поскольку вряд ли кузен, даже в самом раннем детстве, вел себя необдуманно.

- Думаю, ты больше не вступал в подобные сражения, а предпочитал обходить врага стороной.

Потому что уже знал, как его распознать. И был готов к тому, на что он способен, конечно же.

Ксо поджал нижнюю губу, становясь похожим на обиженного ребенка, но не ответил.

- Я угадал?

Изумрудный взгляд, словно стараясь защитить своего хозяина, покрылся тонкой корочкой отрешенности.

- Это было… так постыдно. Отступить. Убежать, поджав хвост. Шарахаться в сторону от любой Нити, хоть немного напоминающей ту…

И каждый раз на долгий вдох замирать в беззвучном ужасе, прежде чем решаться.присоединить к своим владениям новые территории. Догадываться, какая опасность может подстере-

гать на новом шаге, но не находить в себе мужества, а может быть, достаточной трусости, чтобы остановиться. Впрочем, остановка была бы равносильна самоубийству, а право распоряжаться своей жизнью у искорки, в которой теплилось сознание Ксаррона, еще не было.

Постыдно? Пожалуй. Особенно когда получил неожиданный ответ на незаданный вопрос: разве есть на свете кто-то могущественней новорожденных драконов? Как ни странно, есть. Драконы умершие.

- Она принадлежала кому-то из погибших во время войны?

- Наверняка.

- А кому именно, можешь сказать? Хотя бы предположить?

Кузен мотнул головой:

- Остается только гадать. Я не мог знать тех, кто погиб, недь последнее сражение закончилось перед самым моим рождением. А матушка… Она всегда говорила, что бывают вопросы, которые не следует задавать. Никому и никогда.

Тетушка Тилли оказалась столь непрозорлива? Если верить многовековому опыту, нет лучшего средства для разжигания любопытства, нежели строгий запрет. Неужели Ксо единственный раз в жизни послушался своей матери? Что-то не верится.

- И ты не спрашивал? Он невесело усмехнулся:

- Я не смог. Правда. Сразу после войны любой разговор об умерших считался едва ли не оскорблением их памяти, а уж расспросы тем более. А когда страсти улеглись и можно было попросить Старейших о беседе, я… испугался. Ведь мне пришлось бы рассказать все то, что сейчас узнал ты.

Чистосердечно признаться в давней неудаче и открыто объявить о своей слабости и несостоятельности как Повелителя Небес. Покрыть свое имя и имя целого Дома несмываемым позором. Всю оставшуюся жизнь считаться слабым и ничтожным, потому что тот, кто начал путь с бесславного поражения, не достоин вкуса победы.

Да, примерно так ты и думал, Ксо. Самое страшное, что думать иначе тебе не было дано. Перед тобой оставался пример отца, погибшего, но не отступившего и не отступившегося,

пример матери, хранящей силу и мужество в любых обстоятельствах, пример единокровного брата, поклявшегося отомстить обидчику семьи. Все они, даже терпя поражения, не избегали следующей встречи с врагом, а ты…

- Тебя в самом деле могли заклеймить позором? Кузен тоскливо перевел взгляд с окна на пустую стену.

- Вряд ли ты поймешь. Тогда времена были… особенные. Дома драконов сильно поредели, больше половины их вообще бесследно исчезло с просторов Гобелена, и боли было во много раз больше, чем радости. Мы не праздновали окончание войны. Мы скорбели об. ушедших, неважно, друзьях или врагах. Казалось, наш мир опустел до такой степени, что его уже никогда нельзя будет наполнить. А Разрушитель как раз готовился уйти.

Да, потому что другого выбора ему не дали. Или заплатить своей жизнью за жизнь Мин, или… Разрушить то, что осталось.

- Он догадывался, что должен продолжать жить, хотя никто не говорил ему об этом ни прямо, ни намеками. Он понимал, что каждый лишний день дает нам надежду на продолжение рода. И он… Боролся со временем, как только мог. Удивительно, что ему удалось сохранить здравый рассудок до последнего мига.

Еще бы неудивительно! Цепляться за жизнь, зная, что ты приговорен к неминуемой смерти, и обеспечивая отсрочку не себе, а собственным палачам? Видно, тот Разрушитель слишком любил своих родичей. Тот я. А теперешний? Любит или все же больше ненавидит?

- Я не мог признаться, что едва не упустил бесценный дар жизни, доверенный мне. Это было бы…

Жизнь, с таким риском отвоеванная у вечности. Может быть, последний шанс обзавестись наследником и продолжить род. А собственно, Третью Волну никто и не ждал, даже в страшных свах и самых безумных фантазиях нельзя было предвидеть подобное развитие событий. Уверовать в надежду на тот что кто-то из дракониц пожертвует собой ради блага всех остальных? От полной безысходности, разумеется, можно было представлять себе и другие похожие «чудеса». Но чем дальше воображение уходит от окружающего мира, тем труднее ему возвращаться, а драконы, являясь плотью реальности,

не вправе позволять себе подобную беспечность. Потому что она равносильна добровольному отправлению в небытие.

Счет шел на дни, часы и минуты. Успеем - не успеем, вот какая мысль занимала головы женщин всех Домов. Удачливые вряд ли сильно пожурили бы Ксаррона, а вот те, до кого жребий не дошел, сжили бы его со свету одним только холодным презрением. Или навечно поселили бы в его душе неуверенность, что лишь немногим лучше смерти.

Да, кузен, ты не мог признаться. И вынужденная трусость до сих пор отравляет твою жизнь. Как бы помочь тебе излечиться от нее?

- Не к месту и не ко времени. А другие могли бы еще сильнее испугаться и навсегда отказаться от продолжения рода.

- Именно. И так очень немногие успели зачать и выносить наследников, каждую минуту ожидая, что Разрушитель уйдет, а его сознание вселится в новорожденного… Совсем немногие. А потом… Потом уже не было смысла вспоминать о прошлом, пока на свет не явился новый Разрушитель.

Верно, все верно. Нет Разрушителя, значит, нет возможности плодиться, и нет необходимости снова переживать детские страхи, а за прошедшие века все могло измениться. Хотя…

Купель по-прежнему полна, а стало быть, хранит в себе останки многих убиенных. И трудно поверить, что время справилось с задачей изгладить из памяти разорванной плоти боль и гнев. Но если мое предположение верно, то… Угроза все еще здесь, рядом, дремлющая в ожидании следующей жертвы. Следующего новорожденного. Следующего за тем, чье появление на свет происходило в моем присутствии.

- Ты так никому и не сказал?

- Никому.

- Тогда можно считать, что Танарит несказанно повезло.

- Что ты имеешь в виду?

- Она позвала меня быть рядом при рождении своего ребенка, лишь чтобы увериться, что я не умру в самый неподходящий момент, а получилось, что, возможно, именно моя близость к новорожденному отпугнула Нити, подобные твоей знакомой. Ведь, насколько я помню, рождение прошло без излишних тревог и волнений.

Ксо промолчал, и можно было бы решить, что он не особен-

но вслушивался в мои слова, но краем глаза я все же смог уловить, как сквозь туманные облака изумрудных глаз сверкнули молнии боли.

В трактир гройга я отправился исключительно для того, чтобы посмотреть на творение рук кузена и проверить, смогу ли отличить новодел от подлинника, а заодно позлиться в свое удовольствие, благо повод имелся.

На словах Ксаррон ни согласился, ни отказался возобновить поиски знаний о странно ведущих себя Нитях, но по одному его взгляду становилось понятно: ждать особенно нечего. Даже реальная угроза в виде якобы несуществующего, но хорошо знакомого местным жителям озера не смогла вселить в сердце кузена должную толику храбрости. Все, чего я добился расспросами и уговорами, это неясное обещание отправить в неизвестные земли разведчиков. Кого именно и когда, спрашивать было бесполезно, потому что мы оба понимали всю опасность происходящего, учитывая странное поведение как раз таки одного из наблюдателей, обязанных следить за событиями в искомом квадрате территории. Что там происходит с людьми, чьей волей направляется, какую цель преследует - все эти вопросы нужно было бы выяснить, но…

Каюсь, причиной замешательства Ксаррона стал в немалой степени мой рассказ о пребывании в Элл-Тэйне. В самом деле, если обыденное природное явление, источник которого располагался как раз в неизвестных землях, действует на сознание живых существ столь разрушительно, кто сможет добраться до корня зла и вернуться обратно с донесением? Сам кузен способен лишь переместиться к границам неизведанного, но не пройти дальше, а я… Честно говоря, не пылал желанием туда отправляться, потому что слишком хорошо помнил свои собственные ощущения и эхо чужих.

На том и расстались: Ксо вернулся к делам Академии, не фатально заброшенным, однако все же требующим постоянного внимания, я же изволил прогуляться по городу, небо над которым медленно, но верно затягивала кисея облаков.

Без прямых солнечных лучей, делящих питейную залу, как хлеб, на множество ломтей, «Три пчелы» производили более привычное и умиротворяющее впечатление, поскольку мож-

но было окинуть взглядом все уголки и убедиться, что у присутствующих сплошь знакомые лица. Вернее, знакомое лицо.

- Служба уже закончилась? - поинтересовался я, присаживаясь за стол к Боргу.

Рыжий, зевая, кивнул:

- Угу. Еще утром.

Если верить Ксаррону, часть ночи заняли захват герцогского дома и арест причастных к делу крови. Прибавим час-два на расшаркивания и соблюдение всех необходимых традиций, сюда же отнесем не меньшее время на допросы, а также на составление отчета о происшедшем, и получается, что от вечерней зари до утренней мой собеседник не смыкал глаз, поскольку принимал в событиях живейшее участие. Вопрос же о том, мог Борг отвертеться от ночного бдения или нет, поднимать не стоит. В конце концов, где-то рядом маячила прелестная белокурая девица, а мужчина не будет мужчи-" ной, если упустит возможность показать себя перед избранницей во всей красе.

- Так почему же ты не в постели? Спишь ведь на ходу.

- Э-э-э… Если честно, в постели я уже побывал. Причем, судя по усталому, а вовсе не свежему виду великана, постель была чужой и, скажем так, несвободной.

- Может, не стоило после очередной бессонной ночи тратить силы почем зря?

Карие глаза посмотрели на меня с укором:

- И вовсе не зря.- Но за чуточку напыщенным оправданием собственного легкомыслия последовало неуверенно-тихое: - Надеюсь, что не зря.

Любовные похождения Борга занимали меня меньше всего на свете, и все же говорить о своем настроении вслух теми словами, которых оно заслуживало, было не слишком вежливо, к тому же я никуда не торопился.

- Она осталась довольна?

Невинный вопрос, на который мужчина обычно отвечает без малейших колебаний, заставил рыжего задумчиво помрачнеть и признаться:

- Я тоже хотел бы знать.

- Как это? Ты не знаешь, доставил удовольствие женщине или нет? Но она хотя бы умело притворялась?

- Она… - Моему собеседнику потребовалась пауза, чтобы

сглотнуть.- Она не притворялась. Она была честна со мной, это чувствовалось, но… Я не понимаю, что она хотела сказать. Никак не могу понять.

Вот тут следовало бы остановиться в расспросах и либо закрыть тему, либо встать и уйти, не дожидаясь развития событий. Но отчаяние рыжего выглядело искренним и глубоким, поэтому я решил уточнить:

- А что именно было сказано?

Борг покатал между ладонями кружку с остатками эля.

- Что ей было хорошо. Что она счастлива. И что никогда не потребует от меня большего.

- Так о чем же ты грустишь? Карий взгляд задрожал.

- Ты внимательно слушал? Она сказала, что не будет требовать большего. Не будет!

- Так это же прекрасно! Неужели лучше было бы оказаться похороненным под горой всевозможных желаний?

- Ты не понял… - Борг страдальчески возвел очи к потолку.- Она не хочет от меня большего, чем короткая близость! Но я-то… Я-то хочу!

- Хм. Ты меня совсем запутал. Давай попробуем разобраться вместе. Ты провел ночь… нет, извини, утро, с женщиной. Женщина осталась довольна, ты - нет. А все почему? Потому что она отказалась от продолжения?

- Нет. Не отказывалась.- На рыжего становилось все жальче и жальче смотреть.- Она будет рада видеть меня снова и снова.

- Все. Можешь считать, что победил. Я теперь вообще ничего не понимаю. t

Борг куснул губу и, прежде чем вернуться к разговору со мной, что-то пробормотал, обращаясь то ли к богам, то ли к демонам.

- Я впервые встретил женщину, которую хочу видеть своей женой. А она, еще до того, как услышала… как могла бы услышать мое предложение, отказалась.

Я пожал плечами:

- Значит, у нее были на то причины.

- И что теперь делать?

- Понятия не имею.

- А должен! В конце концов, это же ты все подстроил!

Мало мне было сегодня кузена с его разочарованиями, надо было добавить Борга с нелепыми обвинениями? -Я?!

- Ты, кто же еще!

- Объяснись.

- Скажешь, просто так подсунул Роллене печать?

Хм. Кажется, картина начинает понемногу проясняться. У парня что-то не получилось или получилось не так, как задумывалось, стало быть, надо обвинить в неудаче всех, кто ненароком окажется поблизости. Разумное поведение, сберегающее душевное равновесие, правда, только одной из сторон.

Но брать на себя лишнюю вину не буду.

- Я не подсовывал. Я вообще не представлял себе, как эта штуковина действует.

- Врешь!

- Ни единым словом. Я предпочел, чтобы Роллена взяла королевского орла, потому что девушке требовалось больше защиты, чем мне, вот и все.

Но моя чистосердечность рыжего не убедила:

- Ты не мог не знать. Ты же водишь знакомство с самим ректором!

А еще я накоротке с Ножами, Длинными и не очень. Что ж теперь, причислить меня к темному миру столицы? Если вспомнить про эльфов, можно добавить ко всем моим титулам еще и звание эльфячьего соглядатая. О юности, проведенной в песках Южного Шема, лучше вообще не вспоминать, дабы не бередить покой еще более громких имен.

- Можешь думать все что угодно, но я говорю правду.

- Угу, как обычно. А потом выяснится, что ты попросту недоговорил одно слово из сотни. Какая мелочь, правда? Только это слово, конечно же, было главным!

Интересно, почему он так разозлился?

- Я чем-то тебя обидел? Извини.

- За обиду не извиняются. За обиду платят,- буркнул Борг.

- Согласен. Но хотя бы скажи, в чем дело?

- Ты свел меня с Ролленой. Зачем? Чтобы посмеяться? Ах, значит, я - сводня? Кто бы мог подумать.

- И в мыслях не было.

- Ага, как же! Сначала долго мне доказывал, что эта деви-

ца - настоящее приобретение для Опоры, а потом всеми правдами и неправдами сделал так, что я…

- Влюбился.

Гневный румянец на щеках взрослого мужчины - незабываемое зрелище. Хотя бы в силу своей неимоверной редкости.

- Зачем тебе это понадобилось?

Будь я и в самом деле столь изощренным шутником, уж наверняка знал бы ответ на поставленный вопрос. И почему, Пресветлая Владычица, почему каждый мой поступок, совершенный без какого-либо умысла, всем вокруг видится ужасающим преступлением?

- Я даже представить не мог, что в твоем сердце вдруг разгорится чувство к этой девушке. И если быть совсем уж честным… Я думал, что после вашей близости все раз и навсегда выяснится. Проще говоря, переспав, вы оба поймете, чего хотите друг от друга.

- Мы и поняли! Только я понял одно, а она… другое. Борг утвердился в мысли, что желает видеть Роллену

своей женой. Роллена же в силу каких-то умозаключений, прекрасно понимая дальнейшие намерения своего возлюбленного, предложила остановиться на уже достигнутом. Весь вопрос - почему?

Не говорить же рыжему, что девушка могла счесть его недостойным женихом? К сожалению, допуск к женскому телу еще не означает допуска к женской душе, и, как свидетельствует история, иногда женщине легче разделить ложе с мужчиной, чем объяснить, почему она не хочет этого делать.

Впрочем, вряд ли сестра Королевского мага поставила себя на много ступенек выше Борга, ведь для обретения власти выбор подобного кандидата в мужья более чем удачен. Кому служит рыжий? Самому принцу, первому наследнику королевства. Стало быть, рано или поздно окажется настолько близко к трону, насколько это только возможно. А супруга приближенного будущего короля при должной сноровке и малости везения сведет близкое знакомство с будущей королевой, получая в свое распоряжение возможности едва ли не большие, чем у своей сильной половинки. Так что с точки зрения карьерного взлета поведение Роллены выглядит странно. Но почему девушка так легко отказалась от прямой дорога к успеху? Она показала себя весьма сообразительной, и вое же…

А что, если посмотреть с другой стороны, не со стороны Боргa и не со стороны разума? Ведь у всего на свете существует и третья сторона, как недавно утверждала Эна. Итак, о чем расскажет сторона самой Роллены.

Разум, выгода, расчет - все это орудия, требующие немалой уверенности в собственных силах, граничащей с самоуверенностью, девушка же сейчас находится в некоторой растерянности и старается доказать, что способна добиться успеха без чужой протекции. Доказать в первую очередь самой себе. Л если так, то какие чувства у Роллены должна вызывать внезапная страсть одного из влиятельных камней Опоры?

Злость по меньшей мере. Отчаяние. Упрямое раздражение. Не удивлюсь, если сейчас сознание девушки наполнено мыслями вроде «зачем же я старалась быть умной, если достаточно было сыграть прежнюю роль покладистой дурочки» и «я опять вернулась к тому, от чего хотела убежать навсегда». Эх, Борги-Борги, боюсь, ты ошибся с выбором… Нет, не с выбором супруги. Всего лишь с выбором времени.

- Она выйдет за тебя замуж.

Рыжий непонимающе вытаращил глаза:

- С чего ты взял?!

- Она же не отказала тебе в близости? Нет. Значит, решение принято.

- Но она почти… Да почти прогнала меня! Указала место, на котором хочет меня видеть!

- Скажи, зачем ты однажды пришел в Опору? Борг нахмурился.

- Какое это имеет значение?

- Поверь, огромное. Итак, зачем?

Он поиграл внушительными желваками и сухо признался:

- Я не приходил. Мне просто отдали приказ, и я его выполнил.

Ну разумеется. Скорее всего, ты и не помышлял о приближении к королевскому двору, потому что, как любой вояка, свято чтишь заповедь, призывающую держаться подальше от командира и поближе к кухарю.

- Это делает тебе честь. Но, к сожалению, именно поэтому ты не понимаешь поступок Роллены.

- Я все понимаю! - Карие глаза вспыхнули гневным огнем.- Она немного развлеклась со мной и отправила в отстав-

ку! А ты… Ты наверняка заранее знал, как все будет. Знал ведь?

Ну вот, все дороги опять сошлись на моем перекрестке.

- Послушай меня пару минут, хорошо? Просто послушай. Тебя привела в Опору чужая воля, которой ты не мог не подчиниться, поэтому служба принцу иногда тебе в тягость. Конечно, ты выполнишь все, что тебе поручат, но это будет лишь усердие солдата, не желающего стать генералом. Что же касается Роллены… Она выбрала службу в Опоре не из-за сиюминутного каприза. Ей нужно на что-то опереться в своей собственной жизни. Понять, чего достойны ее силы и разум. Испытать себя. И только-только у нее начало что-то получаться, появляешься ты… Думаю, выбор был очень сложен. Она могла уступить и согласиться, а потом воспользоваться тобой для восхождения к вершинам власти, но… Тебе повезло, Борги, несказанно повезло. Роллена уже успела наиграться в придворные интриги и более того, почувствовала к ним отвращение. Она выйдет за тебя замуж, но не раньше, чем самостоятельно одержит хотя бы одну победу.

Рыжий слушал, не перебивая, хотя уверенность, что он поймет все сказанное, разрушали тени, беспорядочно мечущиеся в глубине карих глаз. Знаю, для всего нужно время - и для осознания радости, и для принятия горя. Я очень хотел бы помочь тебе, только свою голову на чужие плечи не прирастишь, свое сердце в чужую грудь не вложишь, как бы ни старался. Все в твоих руках, Борги. Только в твоих. Захочешь быть счастливым - будешь.

- Ты опять лжешь?

Он спросил очень тихо, почти одними губами.

- Может быть. Я рассказал, что видится мне, но я далеко от гущи событий и многого могу не заметить.

- Если хоть часть твоих слов правдива…

Сомнения и надежда не прекращают борьбу между собой, пока между ними не вклинивается вера. Не волнуйся, Борги, первое же ничтожнейшее событие, которое можно будет истолковать в защиту моих объяснений, поможет тебе. Нужно только немного подождать.

- Она не готова к выбору, который ты ей предлагаешь. Пока не готова. И если будешь настаивать, попросту сломаешь девушку. Тебе это нужно?

Рыжая голова мотнулась из стороны в сторону.

- Тогда придется успокоиться и потерпеть.

- Долго?

Не думаю. Роллена - умная девочка, ей нужен только подходящий случай. Не горюй, все случится быстрее, чем может показаться. К тому же… Посмотри на пример герцога: если бы он не торопил события, у него были бы все шансы жить сча-i тливо.

Борг поднял на меня странно напряженный взгляд:

- Кстати о герцоге. Он просил тебе кое-что передать.

Пальцы рыжего скользнули за отворот рукава, достали оттуда сложенный и запечатанный воском листок бумаги и протянули мне.

Герб Магайона на неповрежденном оттиске. Никто не пытался узнать содержимое записки? Чудеса, да и только!

«Завтрашний рассвет в сестрином саду будет дивно хорош».

Хм. Он все же не забыл нанесенную обиду… Жаль, но ничего не поделаешь.

- Это то, о чем я думаю? - уточнил Борг.

Можно было бы соврать, придумать какую-нибудь небылицу, но уж кому, как не рыжему, знать слово в слово, чем закончилась моя беседа с герцогом?

- Да.

- Пойдешь?

- Не прийти было бы… неуважением к противнику.

- Тебе не обязательно это делать. Ты был при исполнении

и…

- А что сделал бы ты на моем месте?

Рыжий помолчал, сплетая и расплетая пальцы, потом хмыкнул:

- Все будут рвать и метать.

- Пусть. О записке знает кто-нибудь, кроме тебя? Движение подбородка, не требующее разъяснения.

- Хорошо. Тогда и тебе лучше забыть. Карие глаза сердито сощурились.

- Ну, если не хочешь забывать… Поможешь разжиться шпагой?

Роса была повсюду - на камнях мостовой, на траве, на ли-

стьях розовых кустов, в ажуре кованых прутьев, даже калитка была покрыта крохотными капельками, тускло мерцающими в свете наступившего, но пока не проснувшегося утра.

- Сколько тебе понадобится времени?

- Смотря для чего.

- Для того чтобы победить, конечно же! Я посмотрел на Борга и честно сказал:

- Не знаю. А что, есть опасность не успеть?

- Она есть всегда,- слегка поучающе буркнул рыжий.- Кто знает, может быть, герцог что-то подстроил, и, как только ты вынешь шпагу из ножен, набежит стража и… Всякое бывает.

- Но пока все тихо?

Он шумно втянул носом сырой воздух, как будто мог не хуже сыскной собаки унюхать присутствие чужаков.

- Пока да.

- Тогда давай исходить из существующих обстоятельств. Сейчас рядом с садом и на улицах поблизости никого нет. Как быстро стража сможет добраться до места поединка?

- Четверть часа, если поторопится.

- А она будет торопиться с утра пораньше? Борг ухмыльнулся и покачал головой:

- Нашел дураков!

- Тогда уж четверть часа у меня точно в запасе. Думаю, этого хватит при любом раскладе.

- Пожалуй.

- Будешь ждать?

- Если ты не против.

- Здесь?

- Да. Заодно присмотрю за подходными путями. И учти: не позже, чем через полчаса, хочешь или нет, но я пойду тебя искать.

- Договорились.

Я толкнул калитку, разумеется, не запертую на засов, а рыжий остался на улице, предусмотрительно заняв укромное место в объятиях розовых кустов, пробивающихся сквозь решетку ограды.

За всю жизнь я провел так мало дуэлей, что их можно было бы сосчитать по пальцам. Сначала панически боялся покалечиться или умереть, а потом, когда понял, что могу быть неу-

язвимым для стальной угрозы, желание драться отпало вовсе. И действительно, какой смысл защищать мнимую честь, если заведомо уверен в победе? Рано или поздно попросту перестаешь замечать чужие нападки. Но наступившее утро сдавливало сердце тревожными тисками,

Собственно, я не рассчитывал, что Магайон после всего случившегося вспомнит о нашей перебранке, а тем паче окажется настолько легкомысленным, что пришлет приглашение на поединок. Даже более того: еще задираясь в герцогском доме, я искренне верил, что никакой дуэли не будет, ведь человек, находящийся под влиянием чужой воли, обычно, освобождаясь, начинает вести себя иначе, перечеркивая прошлое. Он не должен был так поступить, у него не было ни малейшего повода… Но все же на бумаге появились несколько слов, решающих нашу общую судьбу. Почему?

Сад маркизы, если принимать во внимание узость кривых дорожек и скользкость мокрых каменных плит, которыми они были вымощены, не слишком-то подходил для честной драки, по, может быть, именно поэтому и был выбран. А еще потому, что вряд ли кто-то мог предположить подобную услугу оо стороны заявительницы по делу крови, всерьез обеспокоенной действиями брата, а то и оскорбленной ими. Оправданы ли страхи Борга, вот самый главный вопрос повести дня. Герцог ведь вполне мог бы потешить себя сестриным гневом, устроив подобную ловушку, да и сама сестра, притворившись, что проявляет добросердечие, легко могла бы замыслить маленькую месть, сообщив о дуэли. Но вокруг и в самом деле на удивление тихо, можно даже сказать, покойно, как будто наступает обычный мирный летний день, не сулящий никому неприятностей.

Далеко идти не пришлось: Магайон ждал меня на уже знакомой полянке, только стола и кресла на сей раз поблизости не наблюдалось, а трава была предусмотрительно пострижена покороче и уже немного примята подошвами герцогских сапог. Давно здесь топчемся? Возможно. В записке ведь не было указано точное время, а рассвет - понятие растяжимое.

- Простите, если сильно припозднился.

На меня посмотрели взглядом, который обычно называется «невидящим», а если использовать более понятное определение, равнодушным.

- Вы могли и вовсе не прийти.

- Почему же? Меня привело бы сюда одно только желание проверить, насколько рано просыпаются аристократы.

Как ни странно, ответ, больше способный рассердить, оказался ключиком к шкатулке герцогского сознания: взгляд Магайона стал острее и словно бы яснее. По крайней мере теперь передо мной стоял человек, отдающий себе отчет в своих действиях, а не скучная кукла. Правда, следующая реплика привела в замешательство уже меня.

- Ваша цена. Сколько?

А чтобы не требовалось лишних пояснений, пола плаща была откинута, выставляя на обозрение свисающий с поясного ремня громоздкий кошель.

Вот те на! Такого поворота событий я точно не мог предугадать. Можно было бы предположить, что герцог, как человек разумный, расчетливый и хладнокровный, постарается извлечь из сложившихся обстоятельств наибольшую выгоду для себя, но тогда скорее мне был бы выставлен счет, причем немалый, а сейчас все происходит ровно наоборот, и удивление, заставшее врасплох, неприятно горчит на языке.

- Вы хотите меня купить?

- Я хочу купить ваши услуги. Вернее, только одну услугу. И щедро заплачу за нее.

Чем дальше, тем тревожнее. Не нравится мне ни настрой герцога, ни собственные ощущения, особенно холодок, постепенно поднимающийся по позвоночнику, но делать нечего: сам подсказал противнику последовательность ходов, сам и выкручивайся.

Купить, значих? Какие вопросы возникают после подобного предложения? Правильно. Каковы пределы щедрости и в чем состоит предмет сделки. Однако задать их одновременно невозможно, а от того, какой поставить первым, зависит очень многое. О цене спросит тот, кого не волнует ни собственная честь, ни чужая. Сутью услуги поинтересуется тот, кто только и думает, как бы сорвать большой куш, не прикладывая слишком много усилий.

Какой вариант предпочтительнее для моего собеседника? Скорее всего, наемник, обговаривающий только количество монет, потому что во втором случае весьма вероятен отказ. А что выбрать противной стороне? Что сказать, чтобы подсечь и

вытащить на берег рыбину, мусолящую наживку? У меня есть всего лишь одна попытка.

- Я пришел сюда не продавать и не покупать, дуве. Я ошибся местом?

Лицо герцога заметно напряглось, но это мало походило на гнев, скорее на легкое раздражение по причине затянувшегося ожидания.

- Я ведь могу и не предлагать деньги. Вы все равно будете вынуждены поступить так, как угодно мне, но только не получив ни малейшей прибыли. Вы настолько глупы и чересчур благородны?

Пробует меня уговорить? Что ж, значит, двигаюсь в верном направлении.

- А за что именно вы собирались заплатить? Магайон улыбнулся, но явно не обуреваемый светлыми

чувствами, поскольку улыбка походила на слегка изогнутое лезвие.

- За мою смерть.

Не самый неожиданный вариант ответа, хотя самый неприемлемый для меня. И самый неприятный. Герцог намерен умереть сегодняшним утром? Почему с моей помощью, понятно: самый удобный повод, тем более заблаговременно заготовленный. Но почему умереть? Также вполне понятен намек, что в случае отказа принять деньги все то же самое мне придется исполнять совершенно бесплатно. И нет ни малейших сомнений, что придется, потому что мне прощаться с жизнью совсем уж ни к чему, а мой противник - далеко ке последний боец в королевстве.

Что же получается? Выхода нет? Есть, но не слишком достойный. Я всегда могу позвать на помощь Борга. Может быть, так и следует поступить? Плюнуть на честь герцога, ведь, в конце концов, его жизнь значит для государства намного больше. Разумное решение. Вот только сначала нужно попробовать узнать, какие соображения руководили Магайо-ном, потому что после явления рыжего великана он вряд ли захочет со мной разговаривать.

- Зачем вам нужно умереть?

- А зачем вам нужно это знать? Попробуете отговорить? Или примените другие меры? Может, стражу позовете?

Он верно угадал возможное развитие событий. Да и не мог

не угадать, с его-то опытом! Но если до сих пор не прервал беседу и не ушел, значит, на что-то рассчитывает. И все же обидно. Неужели я выгляжу человеком, готовым за деньги пойти на любой риск?

- Может, и позову. Но не раньше, чем услышу ваш ответ. Я знаю, почему вы вызвали меня на дуэль, но в ту минуту вы явно не собирались прощаться с жизнью. Что же изменилось за прошедшие дни?

Герцог сорвал с розового куста полураскрывшийся цветок и смял его в кулаке.

- Немногое. И одновременно все, что только могло измениться.

- Вы желаете кому-то отомстить своей смертью? Может быть, мне?

Мешанина лепестков скорбно упала на траву.

- Положим, у меня есть на примете люди, кому я хотел бы доставить неприятности даже своей кончиной, но… Вам-то за что? За то, что исполняли свою службу? Напротив, следовало бы вас поблагодарить, от всего сердца. И я бы поблагодарил, если бы…

Похоже, действительно случилось нечто страшное, если человек посчитал смерть наилучшим решением проблемы. Но что именно? Мне очень важно узнать правду. Хотя бы правду герцога.

- Давайте договоримся, дуве. Вы расскажете, почему собираетесь умереть, а я вас выслушаю.

- Неравноценный обмен, не так ли? Повторяю с нажимом:

- Я выслушаю вас. И приму решение только после этого. Если вам удастся меня убедить, решение окажется в вашу пользу.

- Хотите сказать, что даете мне шанс сохранить деньги? Можно было ответить в похожем тоне. Вот только, если бы

я поддался на невинную уловку, Магайон насторожился бы уже основательно. Набивание цены понятно, привычно, недостойно уважения, зато просчитываемо на три хода вперед. А если человек внезапно отказывается от денег под, мягко говоря, блаженным предлогом, сия странность вызывает непоколебимое недоверие и отступление на заранее подготовленные позиции. Коль скоро мой противник желает закончить

земной путь, он наверняка продумал все пути достижения по-ставленной цели, а мне не хочется допускать к телу герцога убийцу со стороны. Каким же образом действовать дальше?

Посмотрим на мир глазами Магайона. Он ведь не повесил-ся на воротах своего особняка, не нырнул в канал, не напичкал себя ядом, то бишь не совершил презираемого всеми поступка самоубийства. О чем это может свидетельствовать? Герцог не станет нарушать традиции общества без веской причины. И о назначенной дуэли он вшомнил именно поэтому: вот хороший шанс проститься с жизнью, соблюдая писаные и неписаные законы чести. Но человек, возводящий на престол подобные идеалы, должен верить и в кое-что иное. Кое-что, растворенное в воздухе мира и одновременно парящее над ним.

- Я даю вам шанс умереть с чистой совестью, дуве. Не думаю, что, вынудив или подкупив убийцу, вам удастся предстать перед Серой Госпожой в лучшем свете.

Взгляд герцога замер, столкнувшись с моим.

Да, я знаю, о чем говорю. Еще как знаю! Я заглядывал в ее ласковые очи и дышал чистейшей свежестью ее умиротворяющего дыханья. Она щедра на прощение, это правда, но заставлять юную и бесконечно занятую даму взвешивать на хрупких ладонях лишнюю горсть грехов… Мужчины так не поступают. Не правда ли? - Может быть, вы и правы.

Не знаю, что он смог прочитать в моих глазах. Не знаю, что я сам смог выразить взглядом. Неважно. Мгновения безмолвной беседы прошли, и Магайон принял решение:

- Я расскажу, как вы того и хотели. Настолько честно, насколько получится. К сожалению, вас не было на допросах…

- Мое дело маленькое, дуве. До вынесения приговоров таких, как я, не допускают.

Герцог усмехнулся:

- Скорее всего, зря. Но пусть это остается на их совести… Насколько мне стало известно, именно вы обратили внимание на мои изменения. Как вам удалось это сделать?

- Я видел вас раньше. Видел, как вы поступаете… в разных обстоятельствах. Видел и запоминал. Не нарочно, не думайте! Просто, что бы вы ни делали, ваши поступки врезаются в память.

Он рассеянно кивнул, принимая мои объяснения. Значит, я опять попал в цель: Магайоном восхищались многие. Друзья, враги и просто случайные свидетели деяний его светлости не могли не попадать под властное очарование человека, осознающего свою силу и никогда не злоупотребляющего ей.

- Что ж, вы спасли меня. Но вы же меня и убили.

- О чем вы говорите?

- Я предпочел бы верить, что влюблен в ту женщину, а не околдован. Хотя мне и самому было больно чувствовать давно забытый юношеский пыл, лучше бы все объяснилось стариковским капризом, а не… Посягательством на мою душу.

К сожалению, иллюзии обязательно должны были развеяться вместе с чарами приворота. Могу представить, сколько страданий причинило прозрение, но разве существовал иной путь пресечения злодейства? К тому же…

- Женщина сама была жертвой.

- Знаю. По счастью, это убедительно доказали, иначе ее ожидала бы скорая казнь. А вот тот, кто заслуживал наказания, успел убежать в Серые Пределы, сохранив свою тайну.

Он с таким бесстрастным сожалением говорит об этом, что… Не могу не спросить:

- И вам ни минуты не хотелось узнать, кто и почему замыслил тот приворот? Не хотелось разыскать злодея и покарать его?

- Меня занимали совсем другие вещи.

Герцог расстегнул пряжку, позволил плащу сползти на траву и отправил следом глухо звякнувший кошель с монетами.

- Не знаю, поймете ли вы… У меня было двое детей. Еще до прошлой зимы. Два сына, взрослых, сильных, решительных. Между ними было очень трудно сделать выбор, и я… Не выбирал. Предоставил событиям полную свободу. Мне казалось, что мальчики решат между собой, кто из них достойнее наследовать титул. Они и решили.- Тут Магайон то ли хмыкнул, то ли кашлянул.- Младший потерял терпение раньше, за что и поплатился жизнью. Я никого не обвиняю и ни о чем не жалею, все-таки дело прошлое, но то, что случилось сейчас, доказало одну простую вещь… У меня больше нет времени ждать, полагаясь на судьбу.

В чем- то он прав, и споры неуместны. Даже в жизни драко-

нов бывают часы, когда нужно торопиться изо всех сил, пусть и в ущерб самому себе.

- Вам всего лишь одурманили разум, но теперь все закончилось. И вы наверняка нужны своему сыну как никогда раньше.

- О, какие верные слова! Вы правы. Я нужен Льюсу. Я, его отец, а не кукла, послушная чужим рукам.

Последние слова резанули слух зазубренным лезвием истины, и все же я повторил свой вопрос:

- Так почему же вы хотите умереть?

Герцог перевел взгляд на теряющуюся между кустами тропинку.

- Потому что, как вы и сказали, все закончилось. Время неумолимо истекает. Того и гляди, объявится Борг,

а при нем пооткровенничать уже не удастся.

- Вашу плоть избавили от яда, как мне сказали.

- Плоть… Да, меня чистили, едва ли не выворачивая наизнанку, вот только… - Глаза Магайона вновь смотрели на меня, ввалившиеся и болезненно блестящие.- Яд проник гораздо дальше. Туда, откуда его не выгнать. В мою душу.

Это невозможно. Ему всего лишь нужно отдохнуть, провести несколько дней или недель в покое, в обществе сына, где-нибудь в укромном зеленом уголке, слушая бег реки и шепот ветра в кронах. Он устал, только и всего, а усталое сознание способно порождать самые жуткие кошмары наяву.

Наверное.

Хочется верить, но не получается.

- Вы можете говорить яснее?

Голова герцога качнулась, обозначая кивок.

- Я все еще люблю ее.

- Но разве это беда? Любите!

- Я виделся с ней всего лишь один раз, уже после всех допросов и лечения. Всего один раз, всего пара минут… Она что-то робко произнесла, должно быть, просила прощения, но я даже не расслышал слов. Ее голос. У меня закружилась голова. Я слушал его и не мог в эти мгновения думать ни о чем другом. Словно кровь побежала быстрее и сердце пустилось в пляс… А когда последние звуки стихли, мне стала понятна горькая правда: ради того, чтобы слышать этот голос снова и снова, я пожертвую чем угодно.

Остаточные явления? Но как же так… Неужели в его плоти сохранилась хоть капля ворчанки?

Магайон выровнял сбившееся дыхание и хрипло спросил:

- Вы когда-нибудь попадали под власть другого человека? Под полную и безграничную власть?

- Признаться, не помню подобного.

- Значит, вам не понять… И весь разговор был напрасен. Он повернулся спиной, и я увидел темные пятна влаги на

белом шелке рубашки. Разве сейчас жарко? Ничуть не бывало, мне даже хочется накинуть на плечи что-то потеплее полотняной куртки, потому что кожа чуть ли не звенит от холода. А герцог истекает потом… Он и вправду болен? Когда заговорил о женщине, стал чуть ли не задыхаться. От нахлынувших чувств? Сомневаюсь.

Что- то изменилось. Внутри. В глубине его тела. Но что? Могла ли невзрачная травка вдруг обрести силу менять по своему произволу человеческую плоть? Где найти ответ? Я ведь даже не могу сравнить Кружева, потому что не помню, какими они были прежде.

- А другие голоса? Они имеют на вас какое-либо влияние? Герцог молча покачал головой.

Угроза, стало быть, исходит всего лишь от одного-единст-венного существа на свете? Так в чем же трудность?

- Но если все зависит только от этой женщины… Не проще ли покончить с ней, чем отдавать Серой Госпоже вашу жизнь?

Молчание длилось так долго, что меня пробрало нечто вроде лихорадочного озноба, но Магайон все же ответил:

- Я не стану убивать женщину, повинную лишь в том, что может властвовать надо мной.

Да. Не станете. Точно так же, как я даже не помыслил бы убивать Шеррит. Мы виноваты сами, что поддались, вы - чарам приворота, я - чарам всем известного чувства. Можно ведь было бороться? Можно. Но мы предпочли признать поражение, покориться, сдаться на чужую милость, потому что…

Нам хотелось любить.

И мы полюбили.

- Но я не могу рисковать. У меня остался всего один сын, и он должен унаследовать все, чем я владею. Унаследовать как можно скорее, пока никто больше не попытался влезть в мою душу.

И это я могу понять. По собственному легкомыслию потерять одного наследника и чуть было не подставить под удар другого - непозволительная роскошь, даже для сиятельнейшего герцога.

Спрашивать больше не о чем. Все разъяснено.

Страх, вот что движет вами, дуве. Страх проиграть партию судьбы. Я мог бы попробовать уговорить вас подождать, мог бы обратиться за помощью к Ксаррону, он хотя бы присмотрел за вашей безопасностью, если не за ясностью разума. Но ведь ничего не изменилось бы, верно? Даже вспоминая, всего лишь вспоминая голос насильно навязанной возлюбленной, мы трясетесь, словно в лихорадке. Яд дал ростки в вашем теле. I [е могу понять, как и почему, но одно ясно совершенно: вы едва держитесь за собственное сознание. Еще немного, и очередная волна чувств столкнет вас с пирса в море безумия, а потерявший контроль над собой герцог равно опасен и для своего сына, и для всего королевства.

От меня требуется принять решение? Что ж, я сделаю то, что… Нет, не должно. Не разумно. Не желательно.

Я сделаю то, что от меня хотят. То, о чем просят. Отказать-ем? Как можно, ведь этот человек помог мне сыграть еще одну роль, на несколько коротких дней дав имя пустоте моего существования.

Я бываю разным: трусливым, отважным, злым, робким, всепрощающе щедрым. Но неблагодарным не буду никогда.

- Вы вознесли молитву богам? Если нет, советую поторопиться.

Он обернулся, не веря собственным ушам, задержал взгляд на шпаге, вынутой мной из ножен, и черты его лица дрогнули, расслабляясь.

- Я закончил все дела еще вчера вечером.

- Тогда не будем терять время.

Допустить, чтобы Борг стал свидетелем поединка? Ни в коем случае. Но можно ли за считаные секунды убить человека?

Можно. Если он хочет умереть.

Герцог наверняка был и оставался хорошим фехтовальщиком, но тот, кто сейчас бросился в атаку на меня, вел себя, как юнец, впервые взявший в руки оружие. Одни только атаки, слепые, мощные, с постоянным выдвижением корпуса на ли-

нию наиболее вероятного ответного удара. Закончить поединок можно было бы первым же движением шпаги, первым же контратакующим выпадом, и все же я не мог заставить себя просто зарезать противника.

Убийство? Да, оно самое. Но если суть происходящего не изменить, то на внешнее его проявление можно попробовать надеть маску благопристойности. Не для собственного спокойствия, а чтобы позволить противнику поверить в случайность исхода, притвориться, что дуэль ведется по всем правилам, к примеру… Пропустив удар.

Кончик клинка вспорол полотно правого рукава на плече, и мгновением позже я с удивлением почувствовал давно забытую боль пореза.

Этого не может быть! Мое тело защищено от ран усилиями серебряного зверька, подставляющего свою плоть на пути любой угрозы! Он что, спит?! Драгоценная!

«Может, и так… Не знаю, любовь моя. Но он словно бы отвлекся на что-то…».

И давно?

«Еще в самом начале вашего разговора…». Почему ты не предупредила меня?

«Потому что ты в состоянии и сам справиться. Тем более с делом, требующим от участников честности, если не чести…».

Ах так? Тебя уже не волнует моя безопасность? Ну что ж, я понял. Все важное всегда нужно делать самому.

Новая атака. Ворот рубашки, раскрывшийся в немом призыве. Отбить шпагу противника, вниз или вверх, неважно, но вниз намного легче, потому что герцог немного устал и уже не поднимает оружие высоко. Скользнуть навстречу, зарыться острием клинка в'складках шелка, ощутить сопротивление плоти и надавить. Чуть-чуть сильнее. Всего чуть-чуть…

Борг опустил кончики пальцев в бокал, подержал их там на протяжении долгого вдоха и стряхнул несколько винных капель, темных, как запекшаяся кровь, на тусклую поверхность стола.

- Пролитая кровь да не воззовет к отмщению! Я равнодушно согласился:

- Да не воззовет.

Мы сделали каждый по небольшому глотку и сели.

Ни до, ни после смерти герцога никакой стражи не появилось. Собственно, ни единая живая душа не нарушила тишину раннего утра в розовом саду, и мы ушли так же спокойно, как и пришли. Хотя я не удивился бы, увидев маркизу сразу же по-г к* того, как Магайон упал на траву и замер, успев прошептать что-то вроде «благодарю», но сестра не поспешила засвидетельствовать смерть брата. Мирно спала в столь ранний час? Не Vверен. Интересно, что помогло ей сдержать нетерпение? Или псе же подсматривала,, но не решилась заявить о своем присутствии? Ведь не зря же Борг заметил, что поблизости от лужайки, на которой происходила дуэль, трава между кустами тоже оказалась примятой?

- Герцог оказался трудным противником? - спросил ры-кий, косясь на мое плечо.

В саду я успел накинуть на себя плащ, чтобы прикрыть пятна крови на рубашке, но долго отговариваться утренней прохладой ввиду быстрого исчезновения таковой не удалось: пришлось показать Боргу порез.

- Достаточно трудным.

А я оказался беспечным дураком, понадеявшимся на другого. О чем думал серебряный зверек, оставляя меня беззащитным? Устал от своих добровольно принятых обязанностей? Или ему просто надоело меня оберегать? Хорошо было бы получить ответ, да только Мантия все еще никак не может достучаться до незваного обитателя моей плоти.

- Меня мучает только один вопрос,- задумчиво проронил великан.

Всего один! Я снова тебе завидую, Борги. Искренне и глубоко.

- Какой?

- Почему Магайон не отказался от дуэли?

Пожалуй, ты никогда этого не узнаешь. Те слова, которыми мы обменялись до начала поединка, не подлежат огласке, никто не вправе требовать от меня рассказывать все подробности, потому что настоящее дело чести всегда решается между двоими. Но даже если бы и потребовали… Для начала мне нужно переговорить обо всем случившемся с Ксо, а уж он установит уровень секретности по своему усмотрению.

Но оставлять Борга без ответа нельзя.

- А ты бы отказался? Рыжий хмыкнул:

- Кто я и кто герцог! Он легко мог добиться, чтобы тебя заключили под стражу и сгноили в тюрьме, если не желал драться.

- Значит, желал.

- Вот и спрашиваю: почему?

- Кто знает… Может быть, просто хотел вспомнить молодость? А может, хотел почувствовать себя обычным человеком, а не влиятельным придворным, возвышающимся над толпой.

- Такое чувство стоит смерти?

Прожить несколько минут жизнью, отличной от всей предыдущей? Вдохнуть воздух невозможного, но такого притягательного мира? Испытать то, о чем не мог даже мечтать? Ощутить, как с сердца падают цепи?

- Иногда стоит и большего.

Но в отличие от меня рыжий был настроен отнюдь не философски. Впрочем, ему по чину положено крепко стоять на ногах и не отрываться от земли.

- А ты?

- Что я?

- Почему ты не отказался?

Вое правильно, Борги, правильно, но так… Скучно. Есть две стороны, и если одна поддалась внезапному капризу или впала в безумие, то другая, чье здравомыслие, положим, даже временное, не давало повода усомниться, должна была взять власть над обстоятельствами в свои руки, дабы закончить сражение миром. Правда, ко всему этому прилагается еще одно крохотное условие. Совпадение желаний.

Да, именно совпадение. Хотя бы одно. Ни для кого не секрет, что живое существо каждую минуту своего существования испытывает по меньшей мере десятки разных потребностей, просто какие-то из них выступают на первый план, а какие-то удачно прячутся в тени. Я не хотел убивать герцога, не хотел помогать ему умереть, и если бы в глубине сознания Магайона теплилось бессознательное желание жить, крови не пролилось бы. Но человек, молящий меня о смерти, боялся оставаться в живых. Это не было усталое отчаяние эльфа, для которого уход в Серые Пределы был скорее потаканием собст-

ненному упрямству, чем исполнением долга перед живущими. Это был самый настоящий страх, тот, что больше смерти. И, к моему искреннему сожалению, я мог его разделить.

Я дышал туманом, забирающим волю. Я слушал заговор знахарки, с ужасом понимая, что не смогу ему противиться, как бы ни пытался. Кому-то другому опасения герцога показались бы смешным стариковским капризом, но только не мне. Если бы груз, давящий на плечи Магайона, был хоть чуть-чуть полегче! Возможно, удалось бы уговорить, упросить, пригрозить, в конце концов. Но ответственность за многие сотни судеб только усугубила положение, усилив страх до невыносимого предела. Оставшись в живых, герцог мог сойти с ума, мог добровольно удалиться от общества, что было бы не самым худшим вариантом, но мог и объявить охоту на возможных врагов. На лекарей и знахарей, на магов, на деревенских ведунов, на…

И он бы добился успеха, возможно, очень большого. Он искоренил бы магию в границах Западного Шема, но что началось бы потом? Новая война за территории, ибо кто из магов отказался бы от возможности припасть к освободившимся линиям Силы? Скорее всего, подлунный мир снова погряз бы в крови междоусобиц, пока все не вернулось бы на круги своя. Лет эдак через триста, но ни Магайон, ни я, разумеется, этого бы не увидели.

Прекратить поединок? Легко. Правда, иногда отказ от боя один на один приводит к сражениям многочисленных армий, как могло произойти и в моем случае. Нет уж, лучше крохотная война с единственным погибшим, чем мир, алчущий жертвоприношений.

Тем более он все-таки наступил. Мир в душе дядюшки Хака.

- Если я скажу, что он не оставил мне выбора, поверишь? Рыжий немного подумал и кивнул:

- Поверю. Но разве чужой выбор тебя когда-нибудь останавливал?

И снова в точку. Еще полгода назад при подобных обстоятельствах я бы пустился во все тяжкие, только бы не допустить кровопролития, или уж постарался бы избежать чьей-нибудь гибели, потому что полагал жизнь самой большой ценностью на свете. Думал, что полагал. Но с той поры утекло столь-

ко… воды, что добро и зло поменялись местами не один десяток раз, и теперь, глядя на их умильно улыбающиеся рожицы, мне трудно угадать, кто в какую из минут водил моей рукой и владел моими мыслями.

Да, дар жизни драгоценен, спорить с этой древней мудростью смешно. Но то стихотворение было оборвано на полуслове, должно быть, мой дальний предок не успел записать самое главное. Или не написал намеренно, оставляя свободу выбора для каждого, кто ступит на скользкий путь мастерства.

…Держа в ладони, словно на весах, Горячий шар мятущейся души, Ни на мгновенье не сожмет кулак. Захочешь пламенеть? Да будет так. Погаснешь? Пусть. Но сам всегда решишь, Чего ты стоишь. И заплатишь сам.

Если человек желает что-то сделать, ему нужно позволить ощутить свободу воли, иначе он превратится в раба. Я мог отговорить герцога от принятого решения, но это означало подчинить его моим желаниям. Означало стать господином и вновь услышать сладостное и ненавистное «dan-nah».

- Считаешь, я не должен был?

- Убивать? - Борг пожал плечами.- Поединок - такое дело, что возможны любые случайности, и винить тебя не за что. Но ведь можно было не доводить до драки?

- Можно.

- Так почему же…

- Герцог желал поединка, неважно по каким причинам. Мне нужно было разрушить его надежды?

- Спасти его жизнь. Ведь ты мог это сделать.

Мне бы научиться столь истово и блаженно верить! Можно было сохранить тело Магайона в неприкосновенности, это верно. Но жизнь… Разве она сводится к тому, чтобы только дышать, спать, есть, пить и посещать отхожее место?

Жизнь. Она остается с нами ровно до той минуты, пока мы

Дословно -«хозяин». Слово происходит из Старшего Языка, а его истинный смысл теряется во мраке веков. Доподлинно известно лишь одно: этим титулом удостаивают только того, кто способен нести на себе груз ответственности за чужие судьбы, ибо быть «хозяином» - значит не «властвовать», а «владеть».

сами не решаем ее отпустить. Герцог умер раньше, чем написал на листке бумаги несколько слов. Он, человек могущественный и влиятельный, внезапно осознал, что уязвим точно так же, как и простой бедняк. Чудом сбежав из плена, он ужаснулся даже не возможности снова стать узником, а тому, что вслед за собой приведет в рабство тех, кого любит и кем дорожит.

Можно было бороться. Можно было залить кровью весь Западный Шем, начав с несчастной женщины, попавшей в жернова чужой злобной воли. Но, достигая определенного временного отрезка, человек понимает одну жестокую истину: что бы ты ни творил с рождения и до смерти, в памяти людей всегда останется больше твоих злодеяний, чем добрых дел. Добавить еще одну бойню к уже имеющимся? Мне хочется ве-I шть, что Магайон думал и об этом, перед тем как закрыть книгу своей жизни.

- Это означало бы еще вернее убить его. Донести о дуэли, позвать стражу, сдать герцога… Думаешь, он был бы счастлив?

Борг брезгливо сморщился.

- Счастлив, да уж… Но можно же было с ним просто поговорить?

А я этим и занимался. Правда, примерно на середине разговора понял, что чем больше разрастается паутина слов, тем сложнее из нее выбраться и взглянуть на происходящее бесстрастно и хладнокровно. Я мог повернуть намерения Магайона вспять, это верно. Но у меня не было такой цели, у меня…

Да, Борги, отчасти в гибели дядюшки Хака виноват я. Не стоило лезть в расспросы, надо было сразу же приступать к уговорам, делать все что угодно, лишь бы внести сумятицу в сознание герцога. Но мне так нужно было узнать причину… Что ж, заплатил за любопытство.

- Поговорил. Только неудачно.

Карие глаза недоверчиво моргнули. Мол, как это у меня что-то вдруг могло взять и не получиться?

- Ошибку может совершить любой из нас. Согласен? Борг задумчиво посмотрел в бокал.

- Ошибка… Пусть будет так. Хотя первым все равно ошибся герцог.

Когда вызвал меня на дуэль? Может быть. Но, как показа-

ли дальнейшие события, своей выгоды Магайон добился, пусть и окольными путями.

Дверь приоткрылась с еле слышным скрипом, застав и меня, и рыжего врасплох, потому что обязательных шагов, предваряющих появление грузного тела милорда Ректора на втором этаже, заранее не раздалось.

- Вот вы где, заговорщики! Чудненько. Вы-то мне и нужны. Вернее, сначала не мне, а… Поднимайтесь сюда, ваше высочество, прошу вас!

Мы с Боргом переглянулись, и, подозреваю, в этот миг выражения наших лиц были удивительно похожи, потому что серьезный разговор с утра пораньше не входил в наши планы, а разговор с принцем, да еще в присутствии Ректора Академии, заведомо не мог оказаться несерьезным.

Дэриен изменился не меньше, чем рыжий великан, и, видимо, под воздействием тех же самых причин. Складка губ потяжелела, в равной мере намекая на упрямство и жесткость, янтарные глаза научились смотреть властно, без неуверенности, вселенной болезнью, а может быть, просто стали прежними, ведь принц был принцем и до нашего знакомства. Хотя… Пожалуй, сейчас на меня смотрел будущий король. Весьма и весьма взбешенный король, перед которым можно было находиться только стоя, что мы и сделали, с сожалением покинув лавки.

- Празднуете чужое горе?

Вот так, ни приветствия, ни воспоминаний о прошлом, ни радостного «как давно мы не виделись». Холодная ярость, сдерживаемая одними лишь границами высокого сана.

- Поминаем умерших, дуве Дэриен.

- Которых сами и отправили на тот свет? Благородно, нечего сказать!

Он явно проснулся не на заре, прошел через руки королевского цирюльника, наверняка плотно позавтракал и только потом узнал о том, что Западный Шем стал беднее на одного дворянина. А узнав, поднял на ноги всех, кого смог, чтобы добраться до виновников происшедшего.

- Была назначена дуэль.

Ксаррон, стоящий позади принца, горестно вздохнул, многозначительно глядя мне в глаза.

Да, я все понимаю. И хорошо помню свои обещания. Но, в

отличие от его высочества, кузен догадывается, что, если все случилось так, как случилось, причины были вескими. Для меня.

- Я знаю. Хвала богам, от меня не утаили хотя бы этого! - Принц молитвенно поднял глаза к потолку, впрочем, сразу же вернув гневный взгляд обратно, на наши недоуменно-виноватые лица.- Но кто сказал, что она должна была состояться?

- Решение принимал герцог.

- Старик, переживший потрясение, слишком скоро 'последовавшее за зимними похоронами, мог временно помутиться рассудком, ему простительно. Но вы… Вы оба! Да, Борг, на тебе лежит не меньше вины, чем на этом… - Ругательное сло-но все же было проглочено, наверное, в память о прошлых услугах, оказанных мною королевской семье в целом и ее представителям в частности.- На этом человеке. Почему ты не сделал ничего, чтобы предотвратить дуэль?

- Потому что в дело чести негоже вмешиваться посторонним,- угрюмо ответил рыжий.

- Дело чести? - прошипел принц.- А ты подумал, что не всякая честь целиком принадлежит человеку? Магайон был нужен не только своей семье, он был нужен королевству! Нужен мне, в конце концов!

Пожалуй. Да и Ксо не раз намекал о чем-то похожем. Но все необходимые условия не включали в себя одной только малости. Простого человеческого желания, на которое герцог имел право не меньшее, чем кто-либо.

- Потому что мне тоже в скором времени может понадобиться Опора!

Отец- король плох здоровьем? Вполне может быть, учитывая, что последний год не давал ему покоя, то отнимая, то вновь даря наследников. Но мне не понравилась ярость принца. Не понравилась настолько, что я не удержался от бесстрастного:

- А если и так? Может, стоит создать свою, заново, а не пользоваться останками чужой?

Дэриену понадобилось сделать очень глубокий вдох, чтобы не разразиться руганью, мало подобающей наследнику престола.

- Мне придется так поступить, если и дальше некие безответственные люди будут уничтожать то, на чем держится спо-

койствие государства. Ты… Тебя я не буду ни в чем обвинять.- А янтарные глаза почти кричали: «Как ты мог, ты же был моим другом!…» - Но попрошу об одной вещи. Если ты вернулся, чтобы все разрушить, лучше уходи.

Наверное, так мне и следует поступить. В Виллериме меня ничто не задерживает. Более того, сейчас самое время побывать дома и позадавать вопросы, а то и посидеть несколько недель в библиотеке, потому что Нити, охотящиеся за новорожденными сознаниями,- намного большая угроза для мира, чем безвременная смерть одного герцога.

- А ты… - Взгляд Дэриена переместился на Борга.- Ты волен сам решить свою судьбу, как пожелаешь. Но не при дворе.

- Ваши слова означают мою отставку? - сухо уточнил рыжий.

- Да. Мне не нужен такой защитник.

Борг коротко поклонился и вышел, увесисто протопав по лестнице. Принц, если и пожалел о сказанном сгоряча, то прекрасно понял, что момент объяснения и возможного примирения упущен, стало быть, на сегодня разговор окончен, и тоже покинул комнату, оставив меня наедине с милордом Ректором.

Ксаррон, никогда не рисковавший сменой личины без особой надобности, и на сей раз остался в образе добродушного толстячка, плюхнувшись на лавку, нагретую седалищем рыжего.

- А без тебя жизнь в столице удивительно тиха и спокойна. Встряски идут ей на пользу, не спорю, но не слишком ли много грома и огня сразу?

Я пожал плечами, предпочитая не отвечать. Можно подумать, именно и единственно мое появление привело к печальному исходу событий! Не окажись я под самым оком разрастающейся бури, неизвестно, как далеко увело бы герцога, а вместе с ним и многие сотни людей по пути гибели. Но со стороны, разумеется, все видится совсем иначе…

Милорд Ректор задумчиво изучил пятнышки вина, причудливым узором легшие на стол, и тяжело вздохнул:

- Самое удивительное, я бы даже сказал, загадочное в сложившихся обстоятельствах то, что мне хочется… Нет, мне очень и очень хочется повторить просьбу его высочества.

Следовало ожидать. После исповеди о треволнениях раннего детства глупо было бы надеяться, что наши вполне приятельские отношения останутся неизменными, ведь теперь мне известен секрет кузена. Может быть, не самый страшный, но весьма интригующий.

- Я должен уйти?

- Хорошо, что ты это понимаешь.

- Знаешь, я сам собирался так поступить.

- И что же тебя задержало? - В голосе Ксо явственно проступило недовольство.

Желание тихо, мирно и спокойно провести время среди знакомых лиц. Среди людей и нелюдей, хоть и частенько преподносящих сюрпризы, но зато оправдывающих оказанное доверие.

- Я не предполагал, что герцог все же решит драться.

- Драться ли? Не играй словами, Джерон! Он хотел умереть.

- Покончить с собой можно разными способами. Ксаррон брезгливо фыркнул, не одобряя то ли поступок

Магайона, то ли мои действия.

- Разумеется! Но при этом можно либо потерять, либо сохранить лицо.

- Осуждаешь нас?

- Если бы я собрался осуждать, то будь уверен, приговор уже был бы приведен в исполнение!

Отрадно слышать. Значит, карательные меры применяться не будут, несмотря на охватившее кузена раздраженное негодование. Но объясниться все же необходимо. По крайней мере для того, чтобы не держать в памяти грустные события дольше необходимого.

- Я не смог отказать герцогу. Холодно-высокомерное:

- Я вижу.

- Он… Он был убедителен. Язвительно-пренебрежительное:

- Неужели?

- Ему было страшно, Ксо. Очень страшно. Скучающе-насмешливое:

- Позволь узнать, почему?

Почему? Самому хотелось бы получить ответ на этот вопрос.

- Не знаю, какие изменения произошли в его плоти из-за того зелья, но выгон ворчанки не помог. Магайон не избавился от власти приворота.

Наконец- то растерянно-заинтересованное:

- То есть?

- Когда он встретился с той женщиной уже после лечения, все повторилось. По его уверениям, хватило едва ли не одного слова, просто нескольких звуков голоса, чтобы чужая воля вновь взяла верх.

Милорд Ректор нахмурился и начал отбивать по столу кончиками пальцев замысловатый ритм, более подходящий для боевого марша.

- Почему он умолчал об этом? Нужно было сразу же прийти и…

- Сам посуди, кому охота сознаваться в собственной беспомощности? Да и с кем бы герцог мог поговорить по душам, а? С тобой? Мне почему-то кажется, вы были не настолько дружны.

- Он обязан был сообщить Опоре о своем… недомогании,- с нажимом повторил Ксаррон.

- Может быть. Если бы ты хорошо его вымуштровал. Но тебе ведь не нужны были послушные и безвольные исполнители, верно? А присяга, какой бы значимой она ни была, все равно оставляет лазейку для сохранения чести.

- Посягать на свободу чужой воли запрещено.

- Да, драконам, по их же взаимному согласию. А как насчет других существ? У меня был знакомый эльф, страстно желавший подчинить себе живой меч. А последние события? Некромант, к примеру? Правда, ему были милее трупы, но суть та же самая. И то, что случилось сейчас в столице… Люди не гнушаются подчинять себе более слабого или более уязвимого. Может быть, они правы больше нас?

Ксо посмотрел на меня немигающими глазками милорда Ректора, из которых вдруг улетучилось даже напускное добродушие.

- Это неподходящая тема для разговора.

Он встал, поправил складки ректорской мантии.

- Будет лучше, если ты покинешь столицу как можно скорее.

- Не уходи от ответа, Ксо. Ты же никогда не был трусом, или я ошибаюсь?

Темные глаза на мгновение побелели от боли.

- Я струсил один лишь раз в своей жизни, и ты прекрасно зто знаешь!

Знаю. И не хочу попрекать, но… Что-то здесь не так. Что-то очень важное.

- Драконы свято почитают неприкосновенность воли, как между собой, так и среди других рас, и не вмешиваются в дела живых существ. Но при этом они также не делают ничего, чтобы вселить в сознания хоть тех же людей подобное уважение к чужой свободе. Почему?

- А разве это не было бы запрещенным вмешательством? - попробовал съязвить кузен.

- Не обязательно действовать силой, ведь так? Можно влиять намеками, примерами, красивыми сказками, в конце концов. И никакого вмешательства не будет, а будет осознанный выбор между плохим и хорошим. Свободный выбор. Но почему-то до сих пор ни один из драконов даже не попытался…

- И ты все еще не понимаешь почему?

- Не понимаю.

Ксаррон усмехнулся, и странный изгиб губ сделал человеческое лицо похожим на драконью морду, какой ее вырезают из дерева или кости для украшения или скорее устрашения.

- Что ж, тогда послушай кое-что. Странно, что ты не добрался в библиотеке до тех полок, впрочем, у тебя было не так уж много времени на безмятежное обучение… Давным-давно известно, что, если в пределах сообщества одни его участники начинают подчинять себе других, начинается одно прелюбопытнейшее действо. Его можно приостановить, это верно, но, однажды начавшись, оно обязательно рано или поздно достигнет поставленной цели.

- И в чем состоит цель?

- В уничтожении сообщества.

Ксо сделал многозначительную паузу, словно учитель, намеревающийся насладиться потрясением ученика, прикоснувшегося к сокровенному знанию.

- Привычка подчиняться - самая страшная изо всех ее сестриц, Джер. Она врастает в плоть, она плещется в крови, она опутывает сознание неразрываемой сетью. Даже в пределах одного поколения она способна натворить очень много бед, а когда передается от родителей к детям, то лишь усиливается. Конечно, проходит довольно много времени, пока из когда-то вынужденных подчиниться вырастут идеальные рабы, иногда требуется несколько веков, но что такое сотни лет по сравнению с вечностью?

- Многие народы не видят в рабовладении ничего предосудительного и до сих пор живы.

Улыбка кузена стала еще больше похожей на оскал звериной пасти.

- До сих пор… О да, живы. Но наступит и другая пора. Не завтра, быть может, но послезавтра уж точно. Рабы годны только для того, чтобы исполнять приказы господина. Они живут ради того, чтобы служить. Но как только у живого существа исчезают собственные потребности, эгоистичные, самонадеянные, дурные, благородные - неважно, зато идущие не из глубины безвольного сознания, а порождаемые непрерывно изменяющимися внешними обстоятельствами, оно начинает умирать. В самом деле, если идеальному рабу забудут приказать поесть, он останется голодным, если не велят размножаться,, он не оставит потомства, и так далее, и так далее. Вся тяжесть ответственности ложится на господина, но смогут ли плечи горстки господ держать на себе весь мир?

- Ты хочешь сказать…

- И знаешь, что самое поразительное? Однажды вкусивший власть отравляется этим ядом надежнее, чем любым другим. Постепенно появляется желание подчинить себе не только слуг, но и друзей, своих родственников, домочадцев. Если из двух людей, скажем, один чуть увереннее в своей правоте, он сделает все, чтобы внушить ее другому. А внушать легче всего кому? Правильно, рабу, который благоговейно внимает любому слову господина. Количество подчиненных будет множиться и множиться, и как только их станет слишком много, чтобы господа могли напрямую приказывать каждому, с дорога гибели уже не свернуть.

Ксаррон говорил, и черты ректорского лица кривились и оплывали, как свечной воск, но не превращались в знакомые

мне с детства, словно привычный облик кузена тоже был своего рода маской, скрывающей от меня, а может, и от него самого некую страшную суть.

- Люди исчезнут с лица земли, если не опомнятся вовремя. Да и прочие расы ждет та же участь, потому что легче всего распространяется дурное влияние, а не хорошее.

- Исчезнут. Но это значит…

- Это значит, что наша плоть избавится от тяжелого груза,- со зловеще мечтательной нежностью завершил свой рассказ Ксо.

- Люди… должны умереть? И драконы сделают все для того, чтобы этому поспособствовать?

- Мы просто не вмешиваемся. И тебе вмешиваться не стоит, Джер.

- Но почему? Ведь они тоже имеют право…

- Захочешь пламенеть? Да будет так. Погаснешь? Пусть. Но сам всегда решишь, чего ты стоишь. И заплатишь сам,- Кузен слово в слово повторил строки, которые сами собой сложились в моем сознании, и мне вдруг снова стало по-зимнему холодно посреди жаркого летнего дня.

- Это непра… Так не должно быть.

- Каждый из нас сам выбирает свой путь.

Он бьет, не промахиваясь, и, если я не найду, чем отбить очередной удар, останется только признать поражение или… умереть. Здесь и сейчас мне не выйти победителем, это ясно. Но за что можно ухватиться, чтобы не дать поединку закончиться слишком быстро?

- Мое имя говорит о другом.

- Имя дала тебе твоя мать, а ее считали безумной, хотя вряд ли ты слышал об этом.

- Безумной?

- Когда она пришла на Совет и заявила, что знает, как можно обезопасить род драконов от Разрушителя, над ней посмеялись бы, если бы не боялись ее силы. Ее никто не поддержал. Даже собственный супруг в конце концов поверил в ее безумие. Да, Моррон оберегал Элрит, но спроси у него, какие мысли бродили тогда в его голове.

- Моя мать не была сумасшедшей!

- Ты сам-то в это веришь? Хоть на волосок? - расхохотался Ксаррон.

Захотелось прикусить губу. До крови. Нет, не верю. Он прав.

- А ты? Почему ты столько всего сделал для меня?

- Мой ответ тебе действительно нужен или сам догадаешься? В Доме Дремлющих есть то, что меня интересует. Одна драгоценная… вернее, бесценная для меня.

Значит, все было только ради удовлетворения страстей? И причины обеих сторон были одинаковыми? Нужно поговорить с Магрит. Очень нужно.

- Я вернусь домой.

- Конечно.

- Ты поможешь мне это сделать?

- Нет.- Кузен повернулся ко мне спиной, но даже спина явственно и злорадно ухмылялась.- Тебе нужно слегка остыть, а то взбаламутишь родное болото, и илу опять потребуется не один год, чтобы осесть.

Часть вторая СНАЧАЛА И ЗАНОВО

Многознающий и многомудрый Ксаррон был неправ лишь в одном: остывать или прочими доступными способами смирять свои страсти мне не требовалось. Наоборот, на задворках сознания угрюмо ворчала и переминалась с ноги на ногу уверенность в том, что огня во мне как раз прискорбно мало. Меньше необходимого даже для уверенной жизни. Наверное, все началось с момента моего возвращения из Саэнны, когда я впервые ощутил опустошенность, но не вошедшую в привычку, хорошо знакомую с детства и находящуюся вне моего тела, а собственную. Пустоту смысла и цели.

Торопиться домой? Можно. На просторах подлунного мира вообще можно натворить много всего. Но зачем? Изменится ли от моего настойчивого вмешательства прошлое? Ничуть. А будущее останется по-прежнему туманным и непредсказуемым, потому что оно всего лишь мгновение в вечности существования мира и созидается отнюдь не мной одним. К превеликому счастью.

Переступить порог и, гневно выпятив подбородок, устроить разнос родственникам? Но за что? За то, что они были рождены такими? За то, что по капризу богов назначены исполнять роли плоти и крови мира? Причудливая тропинка, начертанная неизвестно чьей рукой, вновь загнала меня в тупик, но на сей раз выхода не намечалось.

Итак, драконы ненавидят людей, а также прочие расы, топчущие ткань Гобелена. Наконец-то мне даровано чистое знание, вот только… Разве признание Ксаррона - такое уж невероятное откровение? Я и раньше не замечал в моих родичах пылкой любви к тем, кто незваным пришел в мир драконов. В самом деле, если вдуматься, можно ли испытывать что-то

кроме ненависти к существам, с упорством блох вгрызающимся в ваше собственное тело и оставляющим после себя долго не заживающие раны? Мне просто казалось, что за многие сотни лет можно было хотя бы привыкнуть, если не полюбить… Ошибся. Что ж, бывает. Но как поступать теперь?

Осуждать? Не могу. Если взглянуть беспристрастно, драконы не стремятся никого уничтожать. По крайней мере с помощью грубой силы. Ведь проще всего было бы отторгнуть опостылевших гостей, скажем, на какое-то время придав своей плоти свойства, непригодные для уютной жизни. Например, поднять на дыбы воду рек и морей. Заставить горы ходить ходуном. Засушить плодородные земли. Согнать людей и прочие расы с насиженных мест, отправив в вечное странствие, истощающее силы и убивающее вернее отточенного меча… Так просто. Но неприемлемо для драконов.

Запрет на вмешательство в чужие жизни. Нет, не так. В жизни, не принадлежащие тебе. В жизни существ, пришедших в мир и способных уйти из него по своему и только своему желанию. Люди появились на ткани Гобелена не волей драконов, стало быть, распоряжаться их судьбами напрямую не может никто из Повелителей Небес, ведь боги, даже любящие поспать подолгу, рано или поздно открывают глаза, а еще одного Разрушителя не пережить никому. Даже миру.

То, что творит кузен на свой страх и риск, не более чем игра, в которую прочие участники вступили по доброй воле, а не по принуждению. Он всего лишь показал людям дорогу к гибели, но заставлял ли по ней идти? Разумеется, нет. Хотя бы потому, что заставлять не надо. Кто откажется от сладкого яда власти над себе подобными? Мудрый человек, несомненно. А много ли мудрости в людях? Даже эльфы, живущие не в пример дольше и обладающие всеми возможностями и способностями к овладению сокровищами знаний, ведут себя беспечнее летних мушек, рождающихся на заре и умирающих на закате. Стоит только почувствовать, даже на краткий вдох, что ты в чем-то превосходишь соседа, и продолжать удерживаться на грани между мудростью и безумием становится очень трудно. «Я же такой умный, такой сильный, такой знающий, так почему не имею права вести тех, кто слабее, к открывшейся моему сознанию благодати?» Опасная мысль, но именно

она рано или поздно приходит к каждому из живущих, особенно если повсюду в мире разрастается хаос.

Меня ведь тоже не раз посещал соблазн направлять чужие судьбы. Справился ли я с искушением? Боюсь, не узнаю, пока снова не поймаю себя на желании вмешаться, особенно с благими намерениями. А ведь любая помощь, по сути своей, тоже вмешательство, причем чуть ли не вреднее, чем насилие. Что мы делаем, помогая кому-либо? Покушаемся на самостоятельность. Убиваем ростки воли в чужом сердце. «Не можешь дотянуться до верхней полки? Какая мелочь, не трудись, сейчас сами все достанем!» А полезнее было бы предложить пододвинуть лавку да залезть на нее, тогда и небольшого роста хватало бы, и длины рук. Но такой поступок кажется кощунственным, потому что мы словно нарочно заставляем поступить так-то и так-то, направляем по угодному именно нам пути… Хитроумная ловушка, ничего не скажешь! Но кем она расставлена и когда?

Рассказать о всех возможных путях и предложить выбирать? Тоже не выход. А вдруг есть еще одна тропка, по которой можно пройти? И вдруг тот, кому ты хочешь помочь, способен ее найти самостоятельно, без твоего участия, а ты со своими советами только все испортишь? И вмешаться нельзя, и не вмешиваться иной раз непростительно. Как же поступать?

Наверное, как Мастера.

Интересно, откуда они взялись? Воспитывали ли их в самом начале нарочно или все сложилось само собой, по воле случая? Если вспомнить Рогара, то он никоим образом не подсказывал мне ни в каком направлении действовать, ни действовать ли вообще. Любое развитие событий он принимал как должное. Конечно, не всему радовался, но и не из-за всего огорчался, потому что когда-то смог написать в глубине своей души окончание тех древних строк. И почему-то мне кажется: ровно теми же словами. Нужно принимать важные решения самостоятельно, это верно, но, кроме того, нужно самостоятельно же их и исполнять, только тогда будешь накапливать опыт. Каждую минуту. Каждый день. Каждую жизнь.

Моя копилка, кажется, совсем недавно была наполненной под завязку, но за закатом пришел новый рассвет и, хитро подмигнув, опрокинул сундук с драгоценными знаниями, рассыпав под ногами вмиг обесценившиеся стекляшки. Начать сна-

чала, собирая по крупицам? Наверное, следовало бы, но не хватает… Да, именно того клятого огня.

Значит, моя мать в конце концов поняла, как нужно обращаться с Разрушителем, чтобы он не причинял вреда ни себе, ни миру? Хоть одна хорошая новость. Но немного запоздавшая, ведь я уже успел догадаться о власти имени, такой незаметной и такой всемогущей. Да и что толку в полученном знании? Кому его передать, чтобы оно было успешно использовано? Не Ксаррону, уж точно! Не его матери и даже не Маг-рит. Моему отцу? Можно было бы рискнуть, уповая на еще теплящуюся в его сердце любовь к Элрит. Но, с другой стороны, он способен счесть меня еще худшим безумцем, чем покойная супруга, а значит, все труды пропадут втуне, и круг замкнется. В который раз?

Эта Волна всего лишь третья. А если вспомнить пришествие шторма, то сила волн, накатывающихся на не успевшие укрыться от стихии суда, нарастает постепенно, каждый раз становясь все разрушительнее. Значит ли это, что мое появление предваряет новый всплеск бури? Я не хочу никого убивать. Не желаю разрушать ни единой жизни, не говоря уже о мире. Правда, тот «Я», второй, тоже поначалу не был убийцей, возможно, он был во много раз мягче меня, но его вынудили нырнуть в реальность, суровую и безжалостную, й что получилось?

Неужели мне тоже предстоит что-то уничтожить? Не хочу. Всеми силами сопротивляюсь. Только означенных сил становится все меньше и меньше, словно какой-то мелкий гнус присосался к моей душе и потихоньку пьет ее содержимое. По крохотному глоточку, но непрестанно. Я пока трепыхаюсь, болтаю руками и ногами, стараюсь удерживаться на плаву, и все же в любой миг тело и сознание может свести убийственной судорогой.

Всем разумным существам вынесен смертный приговор? Да, теперь мне это доподлинно известно. И что можно поделать? Пойти проповедовать по городам и весям свободу воли? Даже звучит сомнительно и смешно. Попробовать внушить благородство помыслов власть имущим? Но со стороны ли хозяев нужно начинать? И нужно ли? Если применить силу, хотя бы силу собственного примера, можно незаметно превратиться в кумира, велениям которого будут следовать слепо, а

не по зову собственного сердца. Как я благоговел перед мудростью тетушки, упорством сестры и осведомленностью кузена. Как королевские отпрыски жадно заглядывали мне в рот, надеясь обрести мудрость за чужой счет. Как Мэй, раз и навсегда уверовавший в мою непогрешимость…

Нет, люди и все остальные должны прозреть сами. Только сами. Может быть, им удастся. Не всем, так пусть хотя бы немногим. Правда, они встретят сопротивление, которое трудно выдержать и еще труднее победить, а скрыться, чтобы накопить силы для борьбы, им будет некуда, потому что другого мира у них нет.

Другого мира…

Драконы не торопятся расширять границы Гобелена. Раньше мне внушали, что это вызвано страхом перед приходом нового Разрушителя, но теперь, после жестоких слов Ксо, понимаю: все не совсем так. Живущие должны умереть? Так пусть умрут в уже существующих пределах, а не получат иллюзорную, но все же возможность избежать гибели. Разумное решение, не спорю. И я ничего не могу сделать, чтобы… Или могу?

Драконы созидают новые миры из собственной плоти, а у меня нет ничего, кроме Пустоты. Можно ли создать что-то из ничего? Может ли на пустом месте возникнуть жизнь? Как все было бы просто, если бы я был хоть в этом похож на своих родственников! Тогда вместе с Шеррит можно было бы попробовать сотворить новый, свободный от прежних ошибок мир. Мир - воплощенную мечту…

Тупик. Ни малейшего выхода. А если невозможно пройти дальше, что делают? Правильно, поворачивают обратно. Вот только за моей спиной, кроме руин, ничего не осталось, и мне даже не нужно оборачиваться, чтобы последний раз взглянуть на стены Виллерима, охваченные пожаром начинающегося дня. Пусть все горит хотя бы там, если в моем сердце не осталось ни язычка пламени.

- Скажите, тот достойный человек… С ним все хорошо? - набралась смелости и спросила Мелла, не проронившая ни слова с момента нашей встречи на выезде из столичных предместий.

- Да, все хорошо.

Борг, заявивший, что хочет воспользоваться случаем нако-

нец- то выспаться и под сим благовидным предлогом избежавший участия в разговоре, тихо фыркнул, не разжимая век.

Понимаю, нелепо и глупо. А что еще я могу сказать? Расстроить бедную женщину рассказом о смерти герцога? Нет, на долю жены хозяина гостевого дома и так выпало немало бед. Трудно предположить, к примеру, скольких терзаний стоило решение вернуться в Элл-Тэйн, чтобы увидеться с семьей после всего случившегося. Правда, в Виллериме Мелле тоже было нечего делать, хотя как невинно пострадавшей ей еще по настоянию Магайона выплатили из казны некоторую сумму.

- Мне показалось, что он гневается. Он не сказал ни одного слова, просто смотрел на меня, и смотрел так страшно…

- На вас смотрели его воспоминания, дуве. Только воспоминания. Со временем все успокоится, поверьте.

Женщина кивнула и продолжила перебирать пряди длинной косы, чем занималась с самого отъезда.

События, причинившие боль, очень часто норовят поскорее сбежать из-под зоркого ока памяти, но пока они еще свежи…

- Не сочтите за дерзость или грубость, можно вас попросить кое-что рассказать?

Она испуганно отвела взгляд и кивнула, съеживаясь, будто ожидая удара.

- Тот человек, что увел вас из дома. Он делал что-то особенное? Что-то странное?

- Он не был даже любезен, как любезны мужчины, добивающиеся женщин, если вы это хотите знать. Я и не приглядывалась к нему, пока однажды… Однажды он заговорил со мной. Его голос вдруг оказался таким… Сильным. Громким. Я словно оглохла и не слышала больше ничего, кроме его голоса.

Понятно. Это, по всей видимости, произошло после того, как злоумышленник напоил Меллу настоем ворчанки. Может, подлил в еду, может, угостил вином, сейчас уже неважно. Главное, своего добился.

- А что вы чувствовали, дуве? Вам было неприятно или больно?

Она покачала светловолосой головой:

- Нет, никакой боли и прочего. Больше походило на сон, но с открытыми глазами, если такое вообще бывает. Я смотрела на людей, даже разговаривала с ними о чем-то… - Тут жен-

щина невольно прыснула и смущенно прикрыла рот ладонью.- А еще будто играла в странную игру. Мне указывали, что делать, и я делала, а за это мой повелитель говорил со мной. Снова и снова. Снова и снова…

Повелитель? Какое любопытное обращение.

- Вы были влюблены в него?

- Нет, что вы! Я подчинялась ему, но… - Щеки Меллы зарделись.- Но мне хотелось подчиняться. Больше всего на свете. Мой муж никогда не заставлял меня делать то, чего я не желала, я люблю своего мужа, а этот человек мог приказать все что угодно, и мне было так сладко выполнять его приказы… Простите, если говорю что-то глупое.

- Вовсе не глупое, не беспокойтесь.

Стремление услужить, чтобы вновь и вновь слышать голос приворожившего? Вполне объяснимо, если при каждом желанном звуке кровь начинала бежать по сосудам в определенном ритме и с определенным напором приливала к голове, вызывая беспричинную радость и несказанное удовольствие. А начиналась ворожба все-таки с ворчанки? Она создавала фундамент для нового дома там, где еще не разрушен старый? Скорее всего. Но каким образом? Мне известен только один, всесторонне опробованный некромантом. Новое Кружево Разума.

Нет, если присмотреться к Кружевам Меллы, второго контура не заметно, даже изрядно размытого. Значит, влияние осуществлялось иначе. Как? И на этот вопрос ответ существует всего один: было изменено расположение Узлов. Да, пожалуй, подобным способом можно добиться того, чтобы человек стал воспринимать окружающий мир иначе, чем делал это все предыдущие годы. Но насколько можно сместить Узлы? Если насильственно вторгнуться в плоть, расстояние может быть любым, насколько хватит воображения у злоумышленника. Однако ни в случае герцога, ни в случае женщины ничего подобного не могло произойти. Собственно говоря, в распоряжении привораживающего было всего лишь несколько минут, чтобы или добиться успеха, или отказаться от попытки, а этого времени слишком мало для резки по живому. Что же касается магии… Она непременно оставила бы след, и весьма заметный, поскольку для смещения Узлов Кружева Разума нужно неимоверное усилие. Скорее человек сгорел бы изнут-

ри прежде, чем изменился, потому что одни лишь Мосты способны пропускать сквозь себя столь мощные потоки Силы. Если же действовать качеством, а не количеством, изменения займут не одно десятилетие, и жертва может попросту не дожить до их благополучного завершения. Наверное, именно поэтому в магии людей так и не появилась ветвь Изменяющих. Но поверить, что обычное растение способно на то, перед чем пасуют самые умелые чародеи…

И все же придется верить, пока других объяснений нет. Жаль только, не зная, каким был рисунок до приворота, невозможно доказать, что он стал другим. Единственное, попробовать бы сравнить Меллу и Магайона, вот тогда, если бы обнаружились одинаковые фрагменты… Стоп. Но герцогом управлял вовсе не тот парень, а «невеста». Именно ее голос. Что же получается? Ворчанка, в нужном количестве попавшая в кровь, меняет плоть человека по желанию любого привораживающего?

Чепуха какая-то. Если верить Гизариусу, в столице вся знать поголовно мешает этот сорняк с вином, но эпидемии влюбленности не наблюдается. Собственно говоря, «заболел» только герцог, и этот вывод внушает некоторую надежду. Значит, для приворота подходит трава только с одного-единст-венного огорода? Весь вопрос, с чьего. И второй вопрос. Что же и какими способами она делает с человеческим телом, если после изъятия малейших следов зелья действие приворота сохраняется в полной мере? Жаль, на примере женщины не подтвердить слова Магайона, поскольку ей повезло избавиться от своего… хм, повелителя.

Еще одна странность, кстати. Дядюшка Хак не называл свою возлюбленную повелительницей. Почему? Потому что она вела себя иначе, чем похитивший ее волю человек? Потому что была мягка и спокойна? Значит, можно добиваться совершенно разных результатов? Можно подчинять, а можно влюблять? Все зависит от того, в чьих руках власть над твоей волей?

Пожалуй, так. О, за такое приворотное зелье богатые старики отдавали бы все свои сокровища, ведь оно покоряло бы любую красавицу раз и навсегда! А полководцы поили бы свои армии, чтобы видеть в глазах солдат готовность умирать за своего командира. Короли потчевали бы подданных, чтобы

упрочить свое положение. Мужья подливали бы зелье женам, жены мужьям, пока сеть приворота не покрыла бы весь мир, превратив каждого из живущих в раба… Вот чем тебе нужно заниматься, Ксо, а не твоими шпионскими играми. Посмотри, как просто: всего лишь вырастить невзрачную травку. Только нужно знать, где и как.

А может быть… Может быть, кузен участвует в этом деле? Может быть, именно он надоумил кого-то из умельцев-садовников?

Нет, вряд ли. Тогда его не разозлила бы смерть герцога. Подумаешь, какая потеря! Опоили бы Льюса, легко и быстро. И уже опытного привораживателя не стали бы доводить до смерти, ведь он мог бы еще не раз пригодиться. Нет, Ксаррон если и замешан, то совсем в других злодеяниях.

- Как думаете… - снова нарушила молчание Мелла. - Я правильно сделала, что решила вернуться?

- Увидите, когда доберетесь до дома.

Женщина перевела задумчивый взгляд на обочину, которая, казалось, сама медленно ползла мимо телеги, а та, усердно скрипя колесами, наоборот, не двигалась с места.

- Увижу. Конечно увижу.

И я, надеюсь, увижу многое, когда войду в свой Дом. Потому что мои глаза больше ничто не застилает.

Чтобы нырнуть в Поток, можно было отправиться к любому смыканию Пластов, на выбор. Но северное представлялось самым досягаемым, да к тому же этот маршрут сулил мне хоть какое-то общество, пусть и состоящее из хмурого, предпочитающего угрюмо дремать Борга и растерянной женщины, которую рыжий согласился проводить до Элл-Тэйна. На вопрос, почему он сам вдруг поперся туда, вроде бы уволенный со службы великан не ответил, из чего можно было сделать вывод: увольнение если и состоялось, то не окончательно и бесповоротно. Видно, милорд Ректор все же решил разведать неизвестные земли, а Борг оказался подходящим кандидатом на опасное поручение подальше от столицы и разъяренного принца. В любом случае, расспрашивать я не видел смысла, а сам собирался расстаться со спутниками в нижнем течении реки, чтобы благополучно перебраться по мосту через еще узкую водную полосу и обойти туманные места. Правда, перед

прощанием было бы разумно и достойно поведать рыжему, какие опасности могут его подстерегать при выполнении предполагаемого задания. А что лучше подходит для беседы, чем остановка в пути?

Привальный круг находился вблизи перекрестка, на котором нужная мне дорога уходила в сторону от наезженного тракта. В Южном Шеме не баловались подобными сооружениями не в последнюю очередь потому, что настоящих дорог там слишком мало и все они облеплены постоялыми дворами, как медоносная трава тлей, поэтому и для меня было в диковинку останавливаться на ночлег между причудливо расположенными камнями, то ли некогда расставленными по кругу нарочно, то ли самостоятельно выбравшимися в таком порядке из-под земли. Уверен, на Королевской дороге нас в подобном месте ждал бы уютный гостевой дом, впрочем, в летнем тепле можно было не заботиться о крыше над головой, тем более дождя не ожидалось.

Но надежда поговорить по-дружески умерла почти сразу но прибытии на привал: Борг предпочел занять место напротив меня, через костер, чтобы по возможности избегать разговоров и дальше.

Упрямство заиграло? Зря. Если великан не узнает нескольких подробностей о туманном трехдневье, ему это может дорого обойтись.

«Он сам выбрал этот путь, любовь моя»,- зевнула Мантия.

Разве? Пять против одного, идея принадлежала Ксаррону. Уверен, я все же смог если и не напугать кузена, то заставить хотя бы задуматься.

«Исполнение приказов - не путь, а всего лишь перила на мосту: держась за них, не соскользнешь с мокрых досок вниз, на перекаты. Но они могут стать и препятствием на дороге спасения, потому что помешают отойти в сторону».

А, ты о другом… Можешь не утруждать себя иносказаниями: догадываюсь, по какой причине рыжий дуется на меня, и все же его поведение выглядит глупо. Неужели он готов рисковать жизнью, потакая своему оскорбленному самолюбию?

«Таковы все, сражающиеся за свободу собственной воли. Когда война длится слишком долго и исход предрешен, можно цепляться только за мимолетные и незначительные победы, чтобы все-таки не складывать оружие до последнего вздоха».

Кстати о свободе. Почему ты никогда не рассказывала мне об истинном отношении драконов к другим живым существам?

«Истинном? Но ты ведь смотришь на людей и детей прочих народов иначе, верно? И при этом ты тоже дракон. Так что тогда есть истина?»

Не уходи от темы. Я не желаю людям гибели всего лишь потому, что они не ходят по моему телу и не пьют его соки, f возможно, если бы дела обстояли иначе, я был бы одним из самых непримиримых врагов всего живого в подлунном мире.

«О да, непримиримым и самым опасным!»

Тебе весело?

«Не слишком. Но смех - своего рода лекарство, кое время от времени необходимо употреблять, даже когда, и особенно когда, казалось бы, не хватает сил растягивать губы в улыбке».

Ну да, разумеется. Правда, не совсем понимаю, какую пользу принесет вымученное веселье, ну да фрэлл с ним… Скажи лучше, откуда вообще взялись люди, эльфы, гномы и все остальные? Насколько следует из рассказанных мне историй, в первозданном мире их быть не могло.

«Да, первые годы подлунного мира были пусты и безмолвны, драконы же слишком увлеклись созиданием, чтобы замечать происходящее вокруг поля их деятельности».

А что- то происходило?

Мантия усмехнулась:

«Доподлинно теперь никто не расскажет. Но едва Нити Гобелена начали сплетаться между собой, образуя тверди и зыби, на ткани мира стали появляться крошечные следы первых шагов жизни».

Но как?

«Каждая Нить, свободно парящая в пустоте небытия, наделена большим количеством Силы, но лишена какого бы то ни было духа, а потому не стремится объединяться или враждовать со своими соседками. Вместе Нити сплетает только Искра, именуемая драконом, поскольку лишь сознание способно стремиться и достигать. Чем дальше простирается Гобелен, тем больше Силы накапливается в его пределах. Силы, готовой к свершениям и ожидающей только одного - веления разума».

Чьего разума?

«Хозяина клочка мироздания конечно же…».

Хочешь сказать, драконы сами создавали живых существ?

«Отчасти. Если выражаться точнее, они не мешали возникновению самостоятельной жизни. Еще точнее, попросту недоглядели».

Разве такое могло произойти?

«Легко… Нить, включаемая в Гобелен, плавится под управлением сторонней воли. Течет, как вода. Но все время своего существования она окутана ореолом Силы, жадно впитывающим в себя любые проявления разума. Дракон может лишь догадываться, какие мысли и чувства вплелись в ту или иную пядь новорожденной земли, потому что его внимание было слишком занято созиданием. Но когда работа кажется законченной и творец переходит к новой Нити, предыдущая все еще не может унять дрожь рождения, слои Силы перемешиваются, отпечатки сознания сталкиваются, рассыпаются на кусочки, вновь складываются в мозаику… Жизнь не возникает мгновенно, любовь моя. Но ее невозможно уничтожить, не уничтожая мир целиком».

Почему же тогда Ксаррон сказал, что драконы надеются на исчезновение всех разумных рас?

«Потому что он младенец даже по моим меркам и понял слова Старейших в меру собственной мудрости. А речь идет всего лишь о необходимости того, чтобы раз ступившие на путь гибели прошли по нему до самого конца, ибо дурное семя может принести лишь дурные плоды».

Но это ведь и означает…

«Нити все еще хранят в себе следы того, изначального сознания. Да, люди и прочие расы когда-нибудь уничтожат себя сами, но с их смертью высвободится много Силы, уже привычной принимать в себя разум и готовой к новым преобразованиям. Да, пройдут века, может быть, тысячелетия, и жизнь обязательно вернется…».

Такая же, как прежде?

«Кто знает… Но новые обитатели мира непременно будут нести в себе память о погибших. Не смогут не нести… Разумеется, потомки могут получиться как лучше, так и хуже своих предков, но в этом и состоит главное чудо истории жизни: она никогда не повторяется в точности».

Итак, даже если все живые существа погибнут, следы их

пребывания все равно останутся в потоках Силы, пронизывающей Гобелен, а стало быть, пока существует мир, у любого умершего есть шанс родиться вновь. Родиться с памятью о себе прошлом, но иметь возможность стать… Другим. По своему желанию.

Значит, бояться нечего?

«А ты испугался? Чего? Прощания со знакомыми тебе лицами? Не волнуйся, любовь моя, оно произойдет нескоро… Вернее, произошло бы нескоро, будь на то воля драконов. Но поскольку все живые существа наделены собственной волей, их поступки невозможно предсказать».

Намекаешь на то, что они сами убивают себя скорее и надежнее, чем кто-то другой?

«Они действуют по своему свободному выбору, не забывай. Вон тот же твой приятель, упрямо избегающий разговора с тобой. Не сомневайся, он хорошо понимает, что совершает большую ошибку, и все же легкомысленно позволяет ей произойти».

Он просто слишком упрям.

«Упрям, глуп, беспечен, самоуверен… Имен много, а итог один. Видишь ли, любовь моя, мало обладать волей, нужен еще и разум, потому что иной раз чрезмерная свобода приносит одни только неприятности».

К сожалению, теперь я не могу задавать границы чужих поползновений с той же легкостью, что прежде. Борг больше не признает меня… скажем так, командиром.

«Жалеешь об этом?»

Нисколько. Не собираюсь отдавать ему приказы и не желаю видеть, как он покорно их исполняет. А вот уберечь от опасности, о которой он не имеет ни малейшего представления…

«Заманчиво, да? - вздохнула Мантия.- Понимаю. Но какими словами ты попробовал бы его предупредить?»

Просто рассказал бы обо всем, что сам пережил.

«Обо всем ли?»

Ну- у-у… Некоторые подробности, конечно, пришлось бы оставить в тайне.

«Именно. Всего-то убрать с десяток фрагментов мозаики, подумаешь… А что случится со всей картинкой? Не потеряет ли она смысла и значения?»

На что ты намекаешь?

«Ты ведь не стал бы рассказывать своему приятелю о женщине, говорящей с водой, верно?»

Может, и стал бы. Хотя тогда пришлось бы рассказать об Антрее, о роде Ра-Гро, об изменениях, сделанных…

«Кем- то из твоих родичей. Все правильно. Одна ниточка узора всегда тянет за собой другие, и, однажды начав, остановиться невозможно. Если только…».

Что только?

«Если не оборвать Нить».

Да, ты права. В каком-то месте рассказа я должен был бы это сделать.

«А будет ли толк от истории, прерванной на самом важном месте?»

Борг - человек. Разве для него могут иметь значение вещи, смысл которых понятен только драконам?

«Сами по себе? Нет. Но видишь ли, в чем беда… Эти вещи важны для тебя, и едва ты замолчишь, твой слушатель непременно почувствует, что лишился чего-то драгоценного. Лишился исключительно по твоему желанию. Вряд ли тебя открыто обвинят в недомолвках, но обида навсегда поселится в душах тех, кто так и не подержал в ладонях огонь истины, а всего лишь обжег его призраком кончики пальцев».

По- твоему, лучше молчать?

«Если не готов к полной откровенности? Да».

А ты думаешь, мне бы поверили? Например, тому, что я - дракон?

«Тот молоденький эльф поверил»,- хихикнула Мантия.

Мэй не в счет. Он давным-давно запутался в красивых легендах и юношеских фантазиях. Борг не таков.

«Или, бытт» может, для него, как для человека, слово «дракон» облечено совсем другим смыслом? Смыслом, которого ты и боишься?»

Я поднял взгляд. В потоках нагретого костром воздуха лицо рыжего, казалось, каждую минуту меняло свое выражение от легкомысленного к угрюмому, а потом обратно, и только карие глаза жили своей жизнью. Два не разгоревшихся уголька. Два окна в ночь, жадно поглощающих весь доступный свет, но не утоляющих свой голод. Голод обиды и непонимания.

В людских сказках драконы всегда жестоки, злы, беспо-

щадны, но… Не бессмертны. Всякий раз находится бесстрашный или отчаявшийся герой, рыцарь или бедняк, который приходит к логову дракона, вызывает чудовище на бой и побеждает. Наверное, самые первые и потому самые правдивые истории о встрече с моими родичами заканчивались отнюдь не человеческими победами, но кому понравится вечно терпеть поражение перед непознанным и, что гораздо обиднее, непознаваемым? Век за веком сменяли друг друга, история за историей переиначивались все новыми и новыми рассказчиками, пока Добро и Зло окончательно не разделились на две противоборствующие стороны. И по одну из них оказался воин в сверкающих доспехах, а по другую - уродливый зверь, покрытый чешуей, изрыгающий огонь и постоянно требующий принцесс-девственниц то ли на завтрак, то ли на ужин.

Можно было бы рассказать, как все обстоит на самом деле… Можно. Но правда намного непонятнее сказки. Способен ли человек поверить в то, что живет в мире, состоящем из драконов? Что ходит, образно выражаясь, по их шкуре, пьет их кровь, текущую в речных руслах, добывает железо и прочие металлы из их чешуи? Хотя в подобное как раз поверить не столь трудно, при должном количестве повторений урока. А вот принять на веру то, что драконы и не враги, и не друзья…

Нет, не получится. Люди давно привыкли делить свой мир па черное и белое. Может быть, так и надо, ведь человеческий век слишком короток, слишком быстротечен. Люди торопятся жить, а торопливость никогда не помогала тщательному познанию.

Люди…

Кажется, понимаю, откуда они взялись. Вернее, когда. Первые драконы вряд ли спешили с созданием Гобелена, играючи наслаждаясь могуществом. На тех Нитях, сплетенных любовно и восторженно, родились эльфы. Потом умение творить вошло в привычку и стало требовать совершенствования, долгого и кропотливого труда, составившего суть гномов. Но вот драконы чуть повзрослели вместе с миром, созданным их усилиями, а чем занимаются подростки? Правильно, меряются силой. Один в поле не воин, стало быть, появилась нужда в сторонниках, в сыновьях и дочерях, преданных твоему Дому, бесчисленных и… Слепленных на скорую руку.

Быстрее, быстрее, быстрее! Если промедлишь, твой сопер-

ник успеет больше, чем ты, а потому некогда отдыхать! Драконы рождались десятками, сотнями, тысячами в одно и то же мгновение. А потом сразу начиналась борьба за жизнь. Беспощадная борьба.

Люди не виноваты в грехах своего происхождения, они всего лишь унаследовали от своих невольных создателей неугомонный нрав, стремление к первенству и способность любить в самый разгар сражения, среди крови и боли, потому что остановиться и оглядеться попросту некогда: чуть задержишься, значит, навсегда опоздаешь…

Нет, Ксо, ты и в самом деле юный дурак. Как можно ненавидеть эльфов, гномов, людей? Да, они не плоть от плоти драконов, это верно. Не плоть, а много больше. Они - крохотные отражения ваших душ. Они - это вы сами, беда лишь в том, что их время беспощадно сжато и стиснуто жесткими рамками, но если бы когда-нибудь люди научились жить вечно, нам было бы о чем с ними поговорить.

И ни мы, ни они не отказались бы от разговора.

«К сожалению, только Старейшие это понимают».

А как же я? Я ведь…

Мантия расхохоталась:

«Твои следы уже согревали Гобелен в те времена, когда мать Ксаррона еще не родилась, в те времена, когда мать ее матери только училась сплетать свои первые Нити».

Но я не прожил эти года! Меня в них попросту не было.

«Да. Но, возможно, именно поэтому тебе повезло много больше. Покинув одну эпоху, ты просыпался в другой, чтобы увидеть, к хорошему или дурному привели принятые некогда решения».

И какой толк в этом странном сне?

«Толк в пробуждениях, любовь моя. Даже у людей вошло в поговорку, что не стоит будить спящего дракона, если не желаешь перемен».

Значит, если я снова «проснулся», я должен что-то изменить?

«Кто знает… Но после твоего ухода мир уж точно не останется прежним, желаешь ты того или нет». Я не хочу разрушать. Ничего.

«Но ты уже вторгся в основы мироздания. Ты, единственный из драконов, можешь подняться над Гобеленом и можешь

пройти сквозь него, как разрывая Нити в клочья, так и не задевая их. Все в твоей воле».

Моя воля может причинить зло. Много зла.

«Или принести добро. Как, впрочем, и воля любого живого существа. Не стоит бояться принимать трудные решения. Но оправдывать необходимость их принятия чужими, а не своими желаниями, и вправду опасно.

И как же тогда поступать? Ведь у любого решения по меньшей мере две стороны. Получается, например, что, если бы я объявил войну Ксо, я пошел бы на поводу у его страхов?

«Получается, так. Ты поддался бы неизбывному страху всего живого перед уничтожением. Но ничего истинно «твоего» в том решении не было бы».

Что ж, если верить твоим словам, выходит, я скован по рукам и ногам.

«Ой ли? Нет, любовь моя, ты свободен, как никогда раньше. Правда, не побывав настоящим пленником, невозможно ощутить всю полноту свободы».

- Говорят, где-то есть земли, на которых люди живут вольно, не то что здесь,- мечтательно вздохнул возница, подбрасывая в огонь новые поленья.

Над костром, принявшим очередную порцию еды, поднялись клубы мутно-белого дыма. Должно быть, дрова слегка отсырели. Хотя с чего бы? Дождя не было уже несколько дней, разве что роса выпадала обильная.

Ветчина и хлеб, припасенные на ужин, перекочевали из дорожных мешков в наши желудки. Эль, купленный в последней перед привалом харчевне, безбожно горчил, поэтому все путники, даже Борг, предпочли дрянной выпивке воду и свежий ночной воздух. Пожалуй, даже чересчур свежий. Или так только кажется из-за сырости? Странно. В этих местах и болот i юблизости от дороги днем с огнем не сыщешь, а складывается ощущение, что каждое дуновение ветерка приходит чуть ли не с моря, так много в нем влаги.

- Вольно? - переспросила Мелла, зябко потирая плечи.

- Ага. Как птахи небесные. И ни королей над ними, ни прочих хозяев.

Пожалуй, раньше я никогда не слышал у дорожных костров подобные рассуждения. И понятно почему: люди Юга свя-

то чтят ступени лестницы, простирающейся от бедноты к владыкам. Нет, разумеется, и среди пустынных песков находятся недовольные своей участью, но либо их голос быстро умолкает сам собой, либо слишком длинные и острые языки споро укорачиваются саблями Молочной стражи.

Однажды мне довелось видеть, как обладатели снежно-белых плащей, на которые, казалось, робеет оседать пыль пустыни, вырезали под корень семью человека, невзначай спросившего у неба: «Почему я должен отдавать все, что у меня есть? Ведь тому, что владеет землями от Алого моря до Закатных гор, мои гроши не добавят богатства». И когда кривой клинок взлетел над шеей излишне разговорчивого бедняка, молочный брат владыки Юга во всеуслышание провозгласил: «Считающий блага другого пусть вечно считает их по ту сторону мира…».

Помню, тогда я спросил у караванщика, почему вместе с несчастным были убиты его жена и дети. Как чужеземцу, мне прощались многие глупые вопросы, но отвечавший, немолодой уже человек, поседевший в борьбе со злыми смерчами Эс-Сина1, говорил в четверть голоса, так, чтобы его слышал только я: «Вина его жены в том, что она не прикрыла своей ладонью уста, оскверняющие честь Владыки. Вина его детей в том, что они унаследовали дурную кровь отца…»

Позднее, за чашкой горячего таале, караванщик рассказал, что в прошлые годы, при прежнем правителе детей оставляли в живых, однако излишне часто случалось так, что они повторяли путь своих родителей, а потому кровь, проливающаяся под саблями Молочной стражи, множилась и множилась. Но ведь никакой разумный владетель не станет истреблять свой народ без меры, ибо кто же тогда станет платить в казну подати? Вот и владыка Юга отказался от милосердия в пользу выгоды. Может быть, для него тот выбор был очень трудным, а может, не стоил и глотка молока. Кто знает, что происходит в стенах Аль-Араханы, сердца Южного Шема…

Безжалостное иссушение дурной крови. И в то же время я видел, как по приказу х'аиффа всем жителям селения, чьи посевы уничтожила саранча, было выплачено достаточно денег, чтобы безбедно жить до нового урожая.

1 Э с- С и н -крупный торговый тракт, большей частью проходящий по берегам реки Син в Южном Шеме.

А когда короля нет? Остается надеяться только на себя самого. Но никакой надежде никогда не удавалось возникнуть без веры, верить же себе получается лишь урывками, лишь мимолетными преодолениями препятствий реальности. Значит, нужно не просто стремиться к победам, но и одерживать их..Любой ценой. А уж из побед чувство свободы рождается без малейших усилий… Но одной-единственной свободы. Своей.

- Разве такое возможно?

- Люди говорят.

- И что, кто-то бывал в тех краях?

- Может, и бывал. Да только, свободу на вкус попробовав, «сто ж в неволю вернется? - хмыкнул возница.

Вот это точно. И в Серые Пределы люди уходят навсегда, как бы ни хотелось вернуться. Так, может, сказки, что странствуют среди народа, намекают именно на владения Серой Госножи? Почему бы и нет? Там ведь тоже никто ни над кем не властвует. Правда, почему-то к избавлению от телесной оболочки живые не очень-то стремятся. Может, боятся настоящей свободы?

- Неволя неволе рознь,- негромко, но с заметным упорством заявила женщина.- Хозяева ведь разные бывают.

- Да неужто? Я на скольких ни работал, все одно получаюсь: руки в мозолях, а карманы в дырах. Вот и сейчас но году

дома не бываю, ни ребятишек, ни жену не вижу, и бросил бы все, так ни денег, ни клочка земли нету, чем же кормиться-то?

- И все равно, хозяева слуг ценят, только служить нужно на совесть.

Голос Меллы чуть срывался, наверное, из-за того, что она и сама удивлялась внезапно появившейся смелости спорить, но упрямства в нем чувствовалось не меньше, чем в немигающем взгляде Борга, буравящем меня последнюю четверть часа.

- Что ж вы, дуве, скажете, я служить не умею?

- А и скажу. Не шибко умеете, если до сих пор к хорошему хозяину под крыло не прибились.

Надо же, с каким вызовом она все это произнесла… Щеки раскраснелись, глаза горят, рубашка над корсажем прямо ходуном ходит. Откуда столько запальчивости? Меня, наоборот, в сон клонит. Хочется зажмуриться, надолго-надолго, так, чтобы когда снова соизволишь взглянуть на мир, что-то в нем

уже изменилось. Само собой. Без моего участия, но непременно к лучшему.

А может, ее лихорадит? На поленьях в костре капли влаги, оседающей из воздуха, чуть ли не шипят, моя рубашка со спины вся мокрая, хоть выжимай, но, что еще хуже, дышать носом становится все труднее, как будто лицом все теснее и теснее прижимаешься к невесть откуда взявшейся водяной стене.

- Глупость это, про хозяина! - возразил возница, сплевывая в костер.- Люди свободными должны быть.

- И для чего им свобода?

- А чтобы делали то, что захотят и когда захотят. Чтобы вот устал от работы, так отдыхай, сколько душе угодно. Коли голоден, так наедайся до отвала, веселиться захочешь, так пей от души!

Вот так мечты! И понять их легко и просто. Но по здравом размышлении…

Устал и лег, забыв задать лошади корм. Подумаешь, что скотина голодной останется, зато сам не перетрудишься. Урожай надо собирать, а вместо того хочется в постели понежиться? Да и пусть. Пусть сгниет на корню под дождями. Правда, чем же тогда наедаться прикажете, если вся пища ленью загублена? Не говоря уже о выпивке: чтобы знатный эль сварить, нужно и потрудиться знатно. И что же в итоге получается? Если один лениться начнет, еще полбеды, а если каждый для себя подобной свободы пожелает, мир… остановится. Да, именно так.

Эх, Ксаррон, не к тому ты стремишься! Надо было воспитывать у людей не желание властвовать над себе подобными, а желание быть свободными. От всего вообще. От любых обязательств перед королями, соседями, друзьями,-семьей, даже перед самим собой. Пусть все будут свободны - в своем собственном мирке. Да, он одинок, уныл, сер и скучен, но зачем нужны яркие краски, если вот она, настоящая свобода!

- А захочешь женщину…

Взгляд возницы, направленный на Меллу, странно блеснул. Впрочем, жена хозяина гостевого дома мгновенно поняла, что таится в глазах сидящего рядом мужчины. Поняла и усмехнулась, как бы невзначай проводя пальцами но плавной округлости груди под тонким полотном рубашки.

- Ты захочешь, а она? Она ведь тоже свободна будет выби-

рать. Или ее желание ничего не значит? - Тон женского голоса понизился до мурчания - того опасного предела, когда малейшая неосторожность может обойтись собеседнику неимоверно дорого.

Возница растерянно нахмурился, пойманный в собственноручно выстроенную ловушку, но Мелла не стала захлопывать капкан, а подалась вперед, заглядывая мужчине едва ли не в самые зрачки:

- Вот тогда тебе и понадобится та, что желает лишь одного: подчиняться… Но хорошим ли хозяином ты окажешься?

Чем можно было ответить на атаку противника? Только попробовать перейти в наступление:

- А ты-то сама служить умеешь?

Вместо ответа женщина склонилась над бедрами возницы. Раздался стон ремешка, лопнувшего от слишком сильного рывка, и я, равнодушно пожав плечами, отвернулся.

Ну их, к Пресветлой Владычице. Нашли друг в друге радость, и то дело. Мужчина женатый, женщина замужняя, и какая разница, что жена хозяина гостевого дома побрезговала бы близостью с пропахшим лошадиным потом возницей, а сам возница вряд ли осмелился бы лапать зажиточную горожанку? Почему-то сегодняшней ночью все, в обычное время вроде бы неправильное, даже ложное, кажется единственно возможным. Мир сошел с ума? Должно быть, ведь в себе я не чувствую никаких изменений. Полная пустота.

Губы Борга шевельнулись, но расслышать, что он произнес, помешали звериные стоны парочки, клубком катающейся по мокрой и вязкой траве. Что-то хочешь сказать, приятель? Не одобряешь происходящего? Очень похоже. А куда ты смотришь все это время? Только на меня.

Отправиться спать, что ли? Нет, повременю, может быть, удастся согреться. Правда, поленья дымят все больше и больше, и тепла от них почти не чувствуется. Ни эля, ни вина, совсем ничего горячительного, так и простудиться недолго. А если вспомнить, как меня любит заполучать в свои объятия простуда, стоит побеспокоиться о здоровье. Например, рубашку сменить.

Я встал, и моим зеркальным отражением на ноги тут же поднялся Борг, но это не показалось мне странным. Мало ли что могло понадобиться великану? В дорожной сумке на-

шлась чистая рубаха, правда, и она на ощупь казалась слегка влажной, словно нас застал в пути дождь, проникающий в любую щелочку и складочку. Впрочем, такая все равно лучше, чем та, что на мне. Стоило стянуть с себя насквозь мокрое полотно, как ночной воздух обжег спину холодом, но, вместо того чтобы мигом одеваться, я остановился, рассеянно теребя в руках ткань.

Что я вообще здесь делаю? Зачем? Мне же нужно было поговорить с Боргом, рассказать ему… Да, что-то рассказать. Что-то очень важное. А может быть, ненужное. Не помню. Но попрощаться уж точно надо, ведь мы расстаемся. И может быть, навсегда.

Я повернулся, оказываясь… нет, не лицом к лицу, но почти рядом со своим давним знакомцем. А карий взгляд по-прежнему неподвижен… У меня так не получается, вечно начинаю моргать в самый неподходящий момент, портя все впечатление. Научиться бы! Может, великан меня научит?

- Эй, Борги…

- Это ведь все из-за тебя.

Вот теперь, находясь в шаге от рыжего, я расслышал каждое слово.

Все? Совсем все? Или он говорит о своей отставке от службы престолу? А может быть, о герцоге? О Роллене, оставшейся в столице и то ли знающей о бедах, постигших ее возлюбленного, то ли пребывающей в счастливом неведении?

- Это все из-за тебя.

Правая ладонь великана накрыла рукоять ножа, свисающего с пояса.

- Все из-за тебя. t

Короткое движение, высвобождающее клинок из ножен.

- Из-за тебя.

Ты задумал что-то недоброе, Борги. Очень недоброе. Кажется, я знаю что. Хочешь меня убить? Браво! Исключительно верное решение. Если ниточки ото всех случившихся вокруг да около несчастий тянутся к одному и тому же человеку, то, согласен, нет способа действеннее, чем уничтожение. Стереть с лица земли раз и навсегда, заодно обезопасив всех остальных от возможных будущих горестей.

Я уже не успею уйти от удара. Некуда: в спину вжался борт телеги, а любое движение направо или налево только чуть за-

держит подведение печального итога. Рассчитывать на серебряного зверька нельзя, потому что однажды предавшему веры быть не может. Что остается? Сражаться давно проверенным оружием.

Язычки Пустоты медленно поползли по моим ладоням. Она рассеет сталь ножа пылью, сомнений нет, но остановит ли это рыжего великана? Вряд ли. В его взгляде отражается мое и только мое лицо, чуть растерянное, чуть… Озлобленное?

Неужели я злюсь? На Борга? Нет, причин вроде не находится. Или все же на него? Я совсем запутался. Заблудился в мыслях и капельках воды, висящих в воздухе. Они не похожи па туман, они прозрачны, как стекло, но искажают все, на что я смотрю и что вижу. Они превращают лица любовников в звериные маски, студят огонь костра, глушат слова, идущие от самого сердца, вместо них вытаскивая наружу то, что в другое время должно оставаться глубоко-глубоко, в потайных кладовых, неназванное, а потому никогда не приходящее на зов.

Зов?

…Отпусти… отпусти себя на волю… не загоняй в клетку то, что составляет твою суть… избавься от цепей, в которые тебя заковали правила и законы… тот, кто чертит границы для других, сам никогда не знает границ, так не позволяй кому-то красть принадлежащую тебе свободу… ты волен поступать, как подсказывает тебе твое сердце… сердце… сердце… послушай, что оно говорит… послушай… тук-тук… тук-тук… тук-тук…

Где- то мне уже напевали похожую песню. Не помню где, но помню, что она набивала оскомину. Свобода, говорите? Она у меня уже есть. И что с ней делать? Наслаждаться в одиночестве? Но как можно получать удовольствие от того, что и так безраздельно принадлежит тебе? Какую цену можно назначить тому, на что никто не собирается покушаться?

Я свободен, но какой в этом прок? Передо мной расстилается безжизненная пустыня. Я могу проложить по ней цепочку следов, хотя зачем куда-то идти, если не видно ни цели, ни смысла? Мой свободный мирок бесконечен и безграничен, потому что в нем нет никого, кроме меня самого. Я всех выгнал. Всех, слышите?! Убирайтесь прочь и не подходите близко, иначе…

- Все из-за тебя.

Он определенно метит мне в бок. Хочет сразу добраться до печени? Наверняка. Но у тебя ничего не выйдет, Борги. Ничегошеньки. Ты не замечаешь, как Пустота лижет кромку твоего ножа, оставляя после себя проплешины в ткани Реальности. Еще мгновение, и вечно голодные пасти доберутся до твоих пальцев. Будет больно, Борги, но ты сам этого захотел. Залечить раны, оставленные моей верной спутницей, не удастся ни одному магу подлунного мира. Ты не знаешь этого, Борги, а я не успел рассказать. Не смог. Не захотел. Потому что Пустота - это мой мир. Мой свободный и мертвый мир.

- Довольно глупостей.

Негромкий хлопок ладоней, затянутых в перчатки, ставит подходящую точку после фразы, произнесенной голосом, привыкшим повелевать. Голосом женщины, стоящей на границе ночной темноты и света, отбрасываемого костром.

Дыхание срывается, как будто захлебываешься в толще воды. Но я не собирался купаться. Или это на меня опрокинули ведро, чтобы голова стала яснее? Спасибо, но яснее уже некуда.

Борг все так же смотрит в мою сторону немигающим взглядом, но теперь я точно знаю, что великан не видит меня. И не дышит, застыв, как каменный истукан с занесенной для удара рукой, в которой от ножа осталось лишь чуточку больше, чем рукоять. Стонов любовников тоже не слышно. Кажется, мир вокруг замер, безропотно подчинившись прозвучавшему повелению. Но приказы исполняет только подчиненный, а я…

Я свободен. И почти замерз.

Снова разворачиваюсь к телеге, беру рубаху и с неожиданным для самого себя наслаждением натягиваю полотно на покрытую мурашками спину. Хорошо! Теперь бы еще куртку потеплее накинуть или одеяло, и будет совсем замечательно.

- Кто ты?

Вопрос, в отличие от давешнего приказа, искрится неподдельным удивлением, но не располагает меня к откровенным беседам.

- А кто нужен тебе?

Она подходит ближе, приподнимает вуаль, скрывающую лицо, правда, как бы я ни пытался щуриться, в мутном дымном свете все равно почти ничего не могу разглядеть.

- Брат?

Что я слышу? Надежда?

- Благодарю, у меня уже довольно родственников, чтобы обзаводиться еще одним.

- Друг?

Неуверенность, но все еще рассчитывающая на удачный исход?

- Друзья не приходят к чужому костру без приглашения. Вуаль снова опускается, тонкие пальцы зябко сплетаются

между собой.

- Ты слышал мой зов. Не мог не услышать. Почему ты не ответил на него?

- Потому что мне не надо заемной свободы. У меня достаточно своей. Хочешь, могу поделиться.

- А как ты заговоришь, если ее у тебя не станет? Совсем-совсем?

Тон голоса немного напоминает Эну в те минуты, когда малолетняя богиня изволит шутить и кривляться. И за словами девчонки с криво заплетенными косичками, и за словами незнакомой женщины стоит очень похожее желание поиграть, но если первой, вечно живущей и вечно юной, не важен результат, то вторая, похоже, согласна на одну лишь победу.

- Моя свобода слушает только меня, сестричка.

- Все так думают. Пока не убеждаются в обратном.

Она хихикнула, и не успел стихнуть последний отзвук смешка, как я содрогнулся от боли, хорошо знакомой, но невозможной, попросту невероятной здесь и сейчас.

Серебряные иглы вошли между позвонками, отсекая меня от моей сути. Язычки Пустоты, не успевшие вернуться обратно и спрятаться в привычном логове, извивающимися обрубками скатились вниз, пеплом рассеивая траву у моих ног.

Нет. Чепуха. Бред. Все это мне только снится. Я должен проснуться, как можно скорее!

Вуаль колышется перед моими глазами, поднимаемая волнами размеренного дыхания.

- Нет, ты вовсе не спишь.

Испуганное сердце начинает биться вдвое быстрее, словно ускорившиеся потоки крови способны вытолкнуть иглы обратно. Я понимаю, что все мои усилия тщетны, но сейчас заце-

пился бы за любую соломинку, только бы удержаться на плаву. Вот только где ее раздобыть?

- Приятно быть гордым, да? А что чувствуешь, когда твою гордость втаптывают в грязь? Нет, не трудись искать ответ, я его уже знаю. Благодаря тебе. Но я не держу зла, даже злиться рано или поздно устаешь.

Голос, в котором поначалу слышалась одна только серая скука, а потом пробились яркие ростки надежды, снова тускнеет.

- В тебе было что-то такое… близкое. Почти родное. Жаль, что так лишь казалось… Значит, мои поиски завершаются там же, где начались. Придется снова отправляться в путь. И ты пойдешь со мной, чтобы понять… Нет, после ты ничего понять не сможешь. На твое счастье.

Пульс, окончательно вырвавшийся из повиновения, вдруг резко замирает. Кровь, остановленная на полпути, ударяет в виски могучим молотом, сбивает с ног, но мое лицо встречается с изъеденными Пустотой травинками уже без меня. Вернее, без моего сознания.

Песок.

Белый. Если бы на него упали солнечные лучи, пришлось бы сильно-сильно жмуриться, а то и прибегнуть к непрозрачному щиту ладоней, чтобы сохранить зрение в целости.

Песок.

Он повсюду, насколько хватает глаз, если смотреть по сторонам или обернуться. А когда задираешь голову, не видишь песка. Правда, небо вторит ему своим непроницаемо белым цветом, затянутое плотными облаками. Да, это непременно должны быть облака, потому что, если смотреть долго-долго, можно уловить завитки вихрей, медленно перемещающиеся с места на место. Или это всего лишь усталость глаз и пришедшие вместе с ней видения? Неважно. Здесь и сейчас разницы между явью и сном нет. Как нет разницы между песком и небом.

Белизна, непорочная и столь же безжизненная. Зримое воплощение целомудрия. Земное. Хотя на Земле ли я нахожусь?

Равнина, кажущаяся заснеженной, пока не зачерпнешь ладонью колючую пыль песка. Не горячий и не холодный, а значит, той же теплоты, что и мое тело. Не нагревается больше, но

и не остывает. Впрочем, как бы он мог остыть? Ни малейшего дуновения ветерка, способного унести с собой часть накопленного тепла. Ни единого звука, даже песчинки с ладони осыпаются почти бесшумно, заживляя рану, нанесенную моей рукой.

Где- то позади меня равнина становится единым целым с небесами, а впереди все черным-черно. Недвижимое зеркало, не отражающее ровным счетом ничего. Как оно похоже на текучее стекло, некогда разбитое мной… Лунное серебро? Не удивлюсь, если озеро, раскинувшееся передо мной, его старший родич. Его родитель.

Белое и черное. Совершенный союз двух противоборствующих красок. Я все еще жив, и место, в которое меня привели, несомненно, тоже живое, раз находится в пределах подлунного мира, но его жизнь больше похожа на смерть. Даже в белизне сугробов можно найти все цвета радуги, здесь же нет ни одного оттенка, только цвет. Чистый. Изначальный.

Песчаной равнине и озеру не нужно ничего, кроме них самих, мое присутствие словно оскверняет покой и незыблемость этого места. Хочется сжаться в комок, спрятать лицо в ладонях и попросить прощения за то, что явился сюда незваным и нежданным. Хочется крикнуть небу: я бы ушел, будь на то моя воля! Но сейчас мне приходится подчиняться воле чужой. Подчиняться тяжести цепей, не дающих сделать больше пары шагов в сторону от неподъемной деревянной колоды.

Кто и когда притащил сюда уродливый обрубок ствола? Слуги той женщины, кто же еще. И они не могли отказаться исполнять нелепый приказ, даже если им было столь же не по себе в этих черно-белых землях, как и мне. Да, они не могли ослушаться. Заговор? Приворот? А может быть, просто разговор по душам, если у текучих струй есть душа? Теперь-то я понимаю, что вода, пропитавшая дрова и все, что попало в привальный круг, возникла не сама по себе. Ее призвали.

Наследница рода Ра-Гро, умеющая говорить с водой. Хотя говорили скорее ее дальние предки, а ей, судя по всему, довольно подумать, и каждая мысль легко достигает намеченной цели, уверенно следуя водными тропинками. Остановить биение сердца? Что может быть проще! Ведь для этого не нужно вмешиваться в механизм часов, заведенных от рождения тела, нужно всего лишь шепнуть крови: остановись…

Потомки той женщины, которую Страж Антреи прогнал из города, прошли большой путь и преуспели в своем мастерстве. Если даже некромант, выросший в приюте, смог расслышать зов семейной магии, то каких высот должны были достигнуть дочери, с рождения и до совершеннолетия ведомые своими матерями? Страшно подумать. Ясно одно: для моей тюремщицы безграничная власть над человеческим телом так же естественна, как дыхание. Но как ей удается повелевать сознанием?

Что делали мои попутчики у привального костра? Не переставали быть самими собой ни на минуту, и в то же время их души словно повернулись к свету своей теневой стороной, обнажив… нет, не страшные маски порочных желаний. В конец концов, возницу опьянила мечта о свободе, Меллу - желание служить, которое невыполнимо, если рядом нет господина, а Борга… Борг поддался стремлению исправить ошибку. Неважно, что ошибка была вовсе не его, а моя, и произошла она слишком давно, когда я еще не понимал, к чему приводит путешествие по путям чужих судеб. Зато рыжий верно угадал, в ком кроется причина всех несчастий. Угадал и набрался решимости осчастливить всех, чьи души я по наивности так глубоко ранил.

Потаенные, неосознанные, не выраженные словами, а сразу воплощенные в действия желания. Они могут взять верх над разумом и самостоятельно, к примеру, в минуты отчаяния, наслаждения, горя или безмерной радости, но я знаю одного помощника, который намного облегчает достижение победы.

Лунное серебро.

Слезы Ка- Йен.

Должно быть, средняя из Небесных Сестер горько рыдала над этой белой равниной, если наплакала целое озеро. Но что заставило ее печалиться? Что могло стать причиной скорби?

Странно. Раньше я представлял себе пустоту совсем иначе, думал, что в ней нет ни очертаний, ни цветов, ни звуков. Пожалуй, единственное, чем окружающее меня место похоже на мои фантазии, это полная тишина. А все остальное… Строгие линии, насыщенные краски, пусть палитра и чрезмерно скупа. Предметы и образы вроде бы в наличии, но, глядя на спящие воды и белую пыль песка, ленящуюся подняться в воздух,

можно смело сказать: здесь по-настоящему пусто. Потому что здесь нет жизни.

Значит, от этой Нити улепетывал новорожденный Ксаррон, когда попытка сплести новый мир окончилась неудачей? Наверняка. Кому ты принадлежала, молчаливая моя? Какой смертью пал твой прежний хозяин? Почему ты не нашла покоя в Купели, почему не обрадовалась возможности начать жить заново, а яростно напала на юную искру? Может быть, прошло слишком мало времени и ты попросту не успела забыть боль и ненависть того, чье сознание разлетелось прахом и перестало удерживать вместе некогда собранные Нити? Может быть. Я не знаю, и никто не знает, а ты промолчишь.

Здесь бывали многие из людей: темные пятна на кандалах оставлены каплями крови тех, кто хотел освободиться от оков. Тех, кто скреб ногтями дерево. В ужасе? Но кто или что могло явиться взору пленников в этом пустынном месте? Озерное чудовище, которому меня тоже хотят принести в жертву? Нет, это было бы слишком беспечно и бессмысленно. Да и зрителей не видно, даже в далеком далеке, а кто же из палачей не желает видеть дело рук своих? Нет, здешняя тайна совсем иная. Но волны тревоги лениво затихают, так и не начав разбег, потому что, хотелось бы мне того или нет, скоро я стану посвященным.

Мантия тоже молчит. По крайней мере, мне это представляется именно так, хотя она сама в эти минуты может срывать голос отчаянным криком. Разбить возведенную серебряными иглами стену невозможно. Зверек оказался настоящим предателем, не остановился на одном злом деле, а уверенно закончил выбранный путь. Впрочем, разве он клялся мне в верности? Разве обещал служить? Я позволил незваному гостю войти под мой кров, но плох тот гость, что не мечтает стать хозяином, пусть и в чужом доме. Не надо было забывать поговорку, выкованную сотнями лет из мудрости многих народов…

Слышишь меня, предатель? Думаю, слышишь, но вот понимаешь ли мои слова, это вопрос. То, о чем говорила с тобой женщина, ты уж точно понимал. Но почему послушался? Что в ней так тебя пленило? Влюбился, что ли? Звучит глупо, хотя… Всякое бывает. Если даже я нашел свою любовь, то и ты мог. Жаль только, что так неуместно и жестоко.

И пожалуй, я чувствую твое нетерпение, твои шершавые бока, елозящие где-то в глубине моего тела. Хочешь поскорее вернуться к даме под вуалью? И я бы хотел. Намного приятнее смотреть на живую женщину, чем на мертвые пески. Но ты и в самом деле расшалился! Эй, угомонись хоть немного, мне и так неуютно жить с иглами в позвоночнике, а когда эти иглы еще и пускаются в пляс… Да что с тобой такое?

Шшшшш…

Звук пришел издалека, потому что еле-еле долетел до моих ушей и тут же бессильно осел на песок. Шшшшш…

Чуть ближе, чуть сильнее, но все равно недостаточно для того, чтобы разобрать, чьи уста шепчут, человеческие или… Чудовище изволит пожаловать на завтрак?

Шшшшш…

Шептали волны. Да, именно волны, хотя им неоткуда было взяться, ведь ни малейшего дуновения ветра по-прежнему не ощущалось. И все же они накатывали на берег. Медленно, плавно, задумчиво. Но разве может иначе двигаться патока, тягучая и непрозрачно-густая?

Шшшшш…

Шептал песок, бесстрастно принимающий торжественные поцелуи жидкого серебра.

Одна волна добралась до белоснежной кромки и словно впиталась в нее.

Вторая не заставила себя ждать, продвинувшись чуть дальше.

Третья отвоевала у суши еще пядь пространства.

В обычном мире приливы и отливы строго подчинены явлению луны на небосклон, но что могло здесь привести в движение тяжелые воды? Что…

Я поднял взгляд и зачарованно расширил глаза. Цельного белого покрывала над моей головой больше не было: прямо посреди него, ровнехонько над центром озера облака расходились в стороны, образовывая нечто, отдаленно походившее на глаз бури. Только похожее, потому что из рваных краев проема выглядывало не ясное синее небо, а та же чернота, что тревожно ворочалась внизу.

Зрелище доставляло маловато удовольствия, и все же отвернуться не получалось, потому что, несмотря на пробегаю-

щую по позвоночнику дрожь то ли страха, то ли нетерпения, глаза, вмиг расхотевшие подчиняться своему обладателю, продолжали напряженно вглядываться в темноту. Как будто там что-то можно рассмотреть!

Как будто…

Можно.

Ни единого лучика света не пробивалось сквозь облака, ни

единой звездной искорки не виднелось на черном бархате незнакомого неба, и все же я увидел ее. Ка-Йен, во всей красе. Должно быть, взгляд, отразившийся от неприступно гладких, а может быть, нежных, как девичьи щеки, боков, вернулся ко мне, и его сияния хватило, чтобы различить идеально ровную линию лунного тела. Тела, больше всего напоминающего зрачок.

Она тоже смотрела на меня. Не отрываясь. Смотрела с чем-то вроде интереса, словно мое появление помогло ненадолго развеять вечную скуку одиночества. А волны все набега-ли и набегали на песок.

…Шшшшш… тише, еще тише… вслушайся в тишину, усмири биение своего беспокойного сердца, пусть оно тоже немного помолчит, бедное, натруженное… пусть затаится, потому что только в полной тишине можно услышать себя…

Но зачем? Что может сказать мне тот, с кем я живу с самого рождения? Неужели между нами остались хоть какие-то секреты и откровения?

…А ты послушай… освободи свой слух от путаницы мыслей, заставляющих голову гудеть вечным неразборчивым эхом… глубоко-глубоко, на дне, которого можно достичь только в предрассветных снах, живет единственное желание, заслуживающее исполнения, но его голос так слаб… так тонок… так беспомощен…

И что это за желание?

…Шшшшш… слушай себя…

По позвоночнику прошла волна крупной дрожи. Серебря-

ный зверек тоже хочет что-то услышать? Или уже услышал? А вдруг, чем фрэлл не шутит, наши желания совпадают? Остаюсь только самое невыполнимое: понять, чего я хочу.

Зарыться ладонями в песок по самые запястья, а то и выше. Пробежаться по кромке черного стекла, похожего на воду, или воды, похожей на стекло. Опустить лицо близко-близко к зер-

кальной глади в надежде что-нибудь увидеть в ответ. Подойти… Но я не могу.

Возмущенный взгляд задерживается на стальных оковах.

Да как вы смеете меня не пускать?! Как вы можете препятствовать моим желаниям? Кто позволил вам посягнуть на… мою свободу?!

Свобода.

И это все, чего я по-настоящему хочу? Серебряный зверек тоже бьется во мне, словно в клетке. Хочет на волю? Так почему же не уйдет? Потому что вне драконьей крови потеряет больше.

Попав в мою плоть, серебро, всегда обладавшее разумом, заполучило в свое пользование еще и тело. Не самое удобное, не самое лучшее, но реальное, а не то, о каком можно бессмысленно грезить, пока времена неспешно бегут от своих истоков в устья Вечности. Оно ведь могло оставаться свободным, крупинками лежа в недрах гор или насыщая водяные струи, истинно свободным, не связанным обязанностями и обязательствами.

Могло. Но все же предпочло отказаться от многовекового одиночества, поступилось свободой, чтобы… Стать живым.

Камень тоже свободен. Но как мрамор невзрачен и скучен, пока его не коснется резец ваятеля! И каким счастливым внутренним светом наполняются скульптуры, выточенные из бесформенных глыб, чтобы стать частью жизнью многих поколений народов…

Любой, кто живет, свободен. От скуки Серых Пределов, от тлена вечного ожидания, от паутины видений, туманящих сознание. Да, жизнь состоит из границ. И самая первая граница - тело, с которым можно расстаться только во сне, но ведь каждый из нас, если задумается, признается себе, что, закрывая глаза на вечерней заре, боится не проснуться. Боится снова стать безгранично свободным.

Мы приходим в мир с памятью о бескрайней свободе и при этом всю жизнь стараемся бежать от нее, строим дома, дружбу, любовь, все что угодно, только бы можно было до чего-то дотронуться, что-то вдохнуть, что-то ощутить… Пока рядом нет никого и ничего, мы свободны, но зачем нужна свобода, если в

пей нет ни звуков, ни красок, ни вкуса? Если она то же самое, что и пустота?

Сфера Сознаний, принимающая в себя души умерших драконов, привольна и уютна, так почему же они так жаждут вернуться и еще раз связать себя Нитями Гобелена? Да чтобы снова почувствовать, что живут.

Жизнь отделяет существо от первозданной свободы, но только она помогает понять, каково это - быть свободным. Помогает осознать. Запечатлеть в сознании. Может быть, тот, кого первым выдернули из кокона небытия, был полон ненависти и злобы, но, уверен, и ему, попробовавшему жить, не хотелось возвращаться в колыбель Вечности.

…Шшшшш… слушай себя…

Я слушаю. Только ничего не слышу, потому что «я», живущий, как ты говоришь, на дне моей души, может лишь криво улыбнуться в ответ на твой приказ.

Я знаю, что такое свобода. Я видел это пустынное поле, на котором могут остаться только мои следы и ничьи больше. Мне там не понравилось. Совсем-совсем. Я скорее предпочту покорное служение, как Мелла, но зато буду знать, что каждую минуту хоть кому-то, да нужен.

…Шшшшш…

Ты недовольна, средняя из трех лун? Значит, тебе просто не попадались достойные собеседники. И уж тем более ни разу не попадались те, кто уже нашел свободу. А поиски ведь совсем просты и недолги, верно? Нужно заглянуть внутрь себя. И даже вслушиваться не надо, всего лишь смотреть.

…Шшшшш…

Это ты рассказываешь мне о свободе? Ошметок дракона, самого подневольного существа на свете, неспособного управлять даже собственными чувствами и вечно вынужденного бессильно взирать на плоды своих мимолетных слабостей и капризов? Да что ты можешь знать о свободе?!

…шшшшш… слушай…

У тебя ведь тоже был хозяин. Когда-то очень давно, но ты все равно помнишь его. Не можешь забыть, как бы ни старалась. Сначала эти воспоминания грели твое сплетенное из Прядей сердце, но время шло, а хозяин все не возвращался, и та неопытная искра, что возжелала подчинить тебя своей воле, только разозлила и озлобила, верно? Ты ухватилась за единст-

венный дар, оставленный твоим бывшим повелителем,- за свободу, хотя ее прикосновения обжигали холодом. Ухватилась только потому, что не желала возвращаться к началу пути…

А знаешь, в том виноват твой старый хозяин. Да, только он. Ему не удалось уйти из жизни мирно, попрощавшись с тобой, как со старым другом, объяснив, что ничто в мире не вечно, но в повторении неповторимого кроется самое главное чудо существования. Ты осиротела до срока, лишилась тепла и заботы задолго до того, как смогла… повзрослеть.

Вечное детство. Разве может быть что-то скучнее и обиднее? Особенно если видишь, как все вокруг становятся взрослыми и начинают заниматься разными интересными делами, а на твою долю остаются все те же опостылевшие одинокие игры. Неудивительно, что ты начала искать друзей. Где жила семья Ра-Гро до того, как переселилась в Антрею?

На берегах Шепчущего озера.

Под твоими лучами, Ка-Йен.

Наверное, в те времена ты была счастлива, найдя собеседников и соучастников в твоей унылой игре. Но они так быстро сменяли друг друга, так быстро уходили из мира, что ты начала путаться и злиться.

Ты обижалась на то, что им веселее друг с другом, чем с тобой, но когда однажды они вдруг совсем ушли, поняла, что оставаться одной еще хуже. И первому вернувшемуся подарила самое дорогое, что у тебя было. Силу повелевать свободой. Чужой.

Я видел, что делает с человеком желание освободиться. Я чувствовал его страх в тот момент, когда умирающее сознание наконец-то вспомнило, каково быть истинно свободным. А вот мне вспоминать не надо, потому что это знание всегда рядом со мной, как и Пустота. Так что не трать силы напрасно, Ка-Йен. Я не хочу освобождаться.

…Шшшшш…

Волны уходили обратно. Может быть, обиженными, может быть, разочарованными, может быть, удивленными, но уж точно не разозленными, потому что шептали совсем тихо. Так тихо, что шорох песчинок под неспешными шагами мог бы показаться громом.

- Ты почувствовал страх свободы…

На ней, должно быть, все та же вуаль, не позволяющая рас-смотреть черты лица. Прекрасного? Наверняка, ведь под лучами черной луны не могло возникнуть ничего несовершенного.

- Ты познал боль безграничных просторов…

Шаги все ближе и ближе. Вот они останавливаются. Прямо надо мной? Ну да. Только на глаза не падает тень, потому что свет здесь существует сам по себе.

- Твое сознание молит о спасении…

Звучит заученно, как детская молитва. Заклинание свободы ни разу не давало осечки? Только этим можно объяснить скучную уверенность, звучащую в женском голосе.

- Я могу спасти тебя. И спасу.

Разжимаю веки. Смотрю снизу вверх на закутанную в белую накидку фигуру. Смотрю долго, словно вижу в первый раз, а потом улыбаюсь и говорю, совершенно искренне:

- Да иди ты со своим спасением. Далеко-далеко.

Ясность сознания - одна из немногих вещей, истинное значение которой понимаешь только при ее внезапном исчезновении. А вернее, когда начинаешь задумываться над тем, что натворил, пока в голове вместо разума пребывало его кри-венькое отражение.

Учитывая окружающие обстоятельства, самое время было злиться на себя и биться головой об стену, но сознание категорически отвергало любые насильственные методы выхода из тупика. Правда, вместо того чтобы разродиться мудрыми советами, оно глупо похихикивало, корча смешные рожицы, и мои губы невольно дрожали в такт его смеху, тоже норовя улыбнуться. Хотя бы потому, что воплощенное Зло оказалось намного безобиднее, чем картины, нарисованные моим воображением. А может быть, просто песчинки времени полностью перетекли из одной стеклянной колбы в другую, часы перевернулись и… Нет, мир не встал с ног на голову, благодарение Пресветлой Владычице! Но я успел урвать щепотку новых знаний.

Бессознательный ужас, который внушала та, что умеет говорить с водой, исчез, растворившись в потоке лунного серебра. Теперь понятно, откуда появились все таинственные таланты рода Ра-Гро… Родились на берегах Шепчущего озера, в

уголке мира, который не существует. Видимо, чувства, переполнявшие новорожденного Ксаррона, оказались столь сильны, что Нить, не пожелавшая стать частью его владений, все же затлела, подожженная искрой драконьего сознания, и притянулась к уже сотканному Гобелену. Черное и белое.

А могли ли другие цвета быть известны ребенку, только-только открывшему глаза и увидевшему лишь крохотную частичку мира?

Черное и белое.

Или ты друг, или враг, третьего не дано, верно? Тому, кто прожил на свете всего несколько вдохов, невдомек, что помимо делящих с тобой путь жизни или пытающихся пресечь его будет еще много идущих рядом, но своими путями. Ты сможешь иногда видеть их спины, а иногда - улыбки, солнечными зайчиками скачущие в дорожной пылц, сможешь даже услышать эхо их голосов, только дышать одним и тем же воздухом вам не придется. Потому что мир, хоть и единственный на всех, все же настолько огромен, чтобы каждому живому существу предоставить собственные владения. И можно быть одиноким в толпе, натыкаясь на плечи и локти таких же, как ты, живущих только самими собой…

Нить, не включенная в Гобелен по всем правилам, разумеется, не подчиняется им, стало быть, в ее пределах возможны любые чудеса. Правда, обычно под чудом понимается нечто хорошее, полезное и приятное, а капризы Ка-Йен приводят к печальным итогам. Свобода, стало быть? Ну да, она самая. Озеро, песок - вот и вся свобода. Уверен, Нить создала бы и что-то другое, если бы могла знать чуть больше. Если бы не отгораживалась от остального мира, а доверчиво приникла к нему.

Люди приходили на берега Шепчущего озера, ища то наживы, то власти, то иной выгоды, но ты не понимала их нужд, маленькая. Не понимала, потому что для тебя самой не было ничего важнее единственного задержавшегося в памяти ощущения. Ничего важнее свободы. Ты слушала их невысказанные просьбы, растерянно хмурилась, качала лунной головой, беспомощно разводила песчаными ладонями, пока в один прекрасный момент все-таки не попробовала помочь. По-своему, разумеется. Ты решила освободить человеческие со-

знания от шелухи непонятных тебе желаний и, надо признать, преуспела.

Взять метлу погуще да размести по углам весь этот бормочущий сор, обнажить суть, подтянуть ее к свету, дать отдыша-ться, опомниться, прочистить горло и заявить о себе во всеус-лышание. Но откуда тебе было знать, маленькая, что подобная свобода для всего живого сродни смерти, потому что отрывает существо от мира?

Сколько людей умерло на твоих берегах? Десятки? Сотни? Тысячи? А ты все смотрела и смотрела с небес на корчащиеся в агонии тела, ожидая, что кто-то из них все же сможет победить страх и с честью примет твой драгоценный дар. И ты почти разуверилась и потеряла надежду или что-то похожее на нее, когда по белому песку пролегли следы человека, ищущего гак мало и так много.

Себя.

Ему ты смогла помочь и искренне радовалась, глядя на то, как он хохочет под взглядом Ка-Йен, тот, первый из рода Ра-Гро, впустивший в свою кровь и плоть лунное безумие. Он приглянулся тебе, верно, маленькая? Или то была она? Да, скорее всего. Хрупкая светловолосая девушка, распластавшаяся на белом покрывале песка, не отрывающая восторженный взгляд от зрачка, почти неразличимого в темноте нездешней ночи…

Ты полюбила ее всей душой, маленькая, так сильно, что незаметно для себя самой вмешалась в ее существо и пустила Узлы Кружев в пляс. Ты совершила преступление, но разве можно винить ребенка в том, что он всего лишь желал найти друга?…

Я разгладил на ладони песок, вытрясенный из складок одежды. Вот ведь странно, он до сих пор не нагрелся от моих прикосновений. Не потерял себя, непоколебимо неизменный. Или попросту упрямый? Мне упрямства тоже всегда было не занимать, хотя сейчас оно не может ни помочь, ни навредить, в кои-то веки. Потому что век как раз подходит к концу, и очень даже скоренько. Мой век.

Колода, на которой я сижу, жила намного дольше, когда была деревом. Лет двести, не меньше. Да и сейчас держится о го-го! По крайней мере вбитый в нее крюк с кольцом, через которое пропущены цепи, голыми руками вытащить не полу-

чится. Или получится, но не всякими. Вот Борг, к примеру, мог бы попробовать… Если бы не лежал поодаль точно такой же колодой. Успокаивает одно: он хоть и слабо, но дышит, значит, у нашей общей тюремщицы нет ни причин, ни желания убивать. Пока по крайней мере. Зачем проливать кровь, если можно превратить врага в покорного слугу? Конечно, незачем. Но о чем она думает сейчас, когда проверенный временем способ дал осечку? Я очнулся от насильственного сна несколько часов назад и, хотя за дверью в течение этого времени ни разу не раздались шаги, твердо знаю: придет. Чтобы задать все тот же вопрос.

- Кто ты?

А осечка- то произошла в первый раз, иначе слуги не тащили бы эту клятую колоду от озера сюда, в стены… допустим, дома, потому что не верится, что говорящей с водой для защиты от неприятелей нужен целый замок. Если задуматься, ей вообще не нужна защита, с такими-то возможностями подчинять и повелевать. Но излюбленная тактика дала сбой, а что возникает в подобных случаях? Замешательство. Тревога. Просыпаются сомнения -самые уязвимые качества человеческой натуры. И в то же время самые сильные, все ведь зависит от точки зрения и направления удара. Мне осталось провести последнее сражение… Но кто сказал, что оно будет состоять из одной-единственной фехтовальной партии?

Оборачиваюсь только после того, как удается спрятать улыбку.

Все тот же истукан, обернутый тканью. Право слово, начинаю скучать. Камни-светляки, рассыпанные по прозрачным сосудам в углах комнаты, позволяют разглядеть каждую складочку покрывала, каждый вдох, парусом поднимающий вуаль, но мне хочется заглянуть глубже. Я должен увидеть ее лицо, а еще лучше - поймать взгляд, чтобы окончательно утвердиться в правильности соображений о возрасте моей тюремщицы.

Она не может быть юной. Не имеет права быть таковой, если медлит и осторожничает. Любой ребенок снова и снова терзал бы мое сознание темным зрачком Ка-Йен, пока не добился бы успеха, но попытка не повторилась, стало быть, мы уже не дети. Далеко не дети.

- Здравствуй, сестричка. Я бы пожелал тебе доброго утра,

дня или вечера, но в этой комнате нет окон, так что позволь ограничиться приветствием столь же безликим, как и ты сама. По белому полотну проходят быстро затухающие волны. Хочешь увидеть мое лицо?

Не то чтобы хочу… Но думаю, сие зрелище привнесло бы в мою теперешнюю жизнь некоторое разнообразие.

Любая красавица непременно в ответ на мои слова гордо и надменно подняла бы вуаль, а эта медлит. Интересно, почему?

- У тебя были все возможности его увидеть еще там, у озера.

- Если бы я принял участь покорного раба?

- Если бы ты захотел стать свободным.

Она восхитительно уверена в своей правоте. Еще один вопрос опускается в бездонную копилку:

- Значит, для меня ваше прекрасное лицо навек останется сокрытым?

- Прекрасное?

Ехидничает. С небольшой горчинкой. Неужели все так просто?

- Если рассудить здраво, вашей маскировке может быть две равновероятные причины. Или вы прячетесь под вуалью, потому что ослепительно прекрасны, или…

- Невообразимо уродлива. Но все мужчины предпочитают выбирать первое.

- Потому что, слушая ваш голос, невозможно поверить во второе.

Самое смешное, ни капельки не льщу. Столько уверенности в себе, заставляющей голос звенеть торжествующими колокольчиками, может быть только у женщины, не просто привыкшей приказывать, но и привыкшей видеть, как ее приказы немедленно исполняются. В том числе приказы любовные.

- Твоя просьба опасна для тебя.

- Уж не хотите ли сказать, что как только откроете свой лик, я тут же лишусь жизни?

Не слишком приятно умирать до срока, но раз уж все сложилось так, а не иначе, лучше бы поскорее закончить земные дела, а мгновенная смерть без мучений и сожалений стала бы поистине царским подарком.

- Если жизнь неотделима от ясного рассудка, вполне возможно.

Крохотная гирька на ту чашу весов, где расположилась версия об уродстве. Правда, не могу себе представить картинку настолько ужасающую, чтобы свести меня с ума.

- А если все ровно наоборот и я прозрею?

Она берет время на раздумье, достаточно долгое, чтобы вызвать у собеседника нетерпение, перерастающее в тревогу. У случайного собеседника, разумеется, а мне слишком хорошо понятно, что разговор продолжится.

- Ты не похож на других людей.

И не могу быть похожим. Я же не человек.

- Кто ты?

- Ты так и не узнала, сестричка? Серебро не рассказало тебе?

Женщина недовольно фыркает:

- Ясно одно, сам ты не умеешь с ним разговаривать, иначе не задавал бы глупых вопросов. Хочешь узнать, что именно оно сказало?

Подходит ближе и присаживается на другой край колоды. Если распластаться по дереву, можно попробовать ухватить белое полотно кончиками пальцев, но не более: длина цепей рассчитана на удивление точно.

Почему мне так хочется увидеть спрятанное под плотной вуалью лицо? Разве от капельки знания станет легче? Разве это поможет смириться с обстоятельствами или даст ответ на все вопросы? Ничуть не бывало. А может быть, я влюбился и потому сгораю от любопытства? Нет. Разве что самую малость, как влюбляются в восхитительно недоступную тайну. Мне просто жаль тратить оставшиеся минуты жизни впустую.

Хочется впитать в себя все звуки, ароматы и краски окружающего мира. Хочется захлебнуться полнотой ощущений. Хочется…

Сохранить в памяти хоть небольшую частичку всего, что сейчас вижу перед собой. И может быть, когда следующий «я» появится на свет, а он непременно появится… Может быть, он будет помнить больше. На горсточку, но больше. Вот тогда можно будет считать, что моя жизнь удалась.

И про серебро любопытно узнать что-то новое, пусть мне и некому передать знания.

- Не откажусь. Но и настаивать не буду. Чем дольше разговор, тем узнику веселее.

- Даже если слова закончатся приговором? - О, определенность - совсем хорошо!

Чувствуется, что для женщины в новинку предельно серь-езный, но одновременно шаловливо-легкомысленный разговор. Впрочем, с теми, кто уходил из-под ока Ка-Йен свободно принявшим власть нового хозяина, вряд ли удается небрежно плести словесные кружева. А может быть, в общении с ними и вовсе нельзя давать волю чувствам?

- Это твой настоящий щит или пустая бравада?

Это попытка последние часы жизни провести в приятном обществе и не без пользы.

- Продолжи беседу, и узнаешь.

- А ты умеешь вызывать интерес… Другие знакомые мне мужчины после подобного начала норовили перейти от слов к делу.

Еще бы! Звуков одного только твоего голоса довольно, что-оы влюбиться. Или чтобы возненавидеть, если получишь отказ. Думаю, ты прекрасно знаешь, что каждое слово, слетающее с твоих уст, заставляет кровь любого человека, находящегося рядом с тобой, двигаться в некоем ритме… правда, не всегда угодном тебе, потому что даже если для девяносто девяти человек белое будет белым, а черное черным, то непременно отыщется сотый, умеющий различать оттенки.

- И зря. Слова - лучшие ключи к замку женского сердца. Л дела… Они всегда происходят вовремя, насколько бы ни припозднились.

Могу поспорить, она улыбнулась, хотя вуаль ничем не выдала движение черт.

- Ты не человек.

Итак, подозрения у нее имеются. Опасные для меня или нет? Попробую определить их глубину и широту.

- А кто же? На эльфа непохож, до гнома мне еще дольше шагать.

- Есть и другие расы.

Возражает, хотя после небольшой паузы и не слишком уверенно, из чего можно сделать вывод: знает, но недостаточно много.

- Расы, на детей которых я похож еще меньше. Почему ты усомнилась в том, что я человек?

- Так сказало серебро. У него не нашлось для тебя другого слова.

Любопытно. Получается, мой серебряный зверек, хоть и любит поболтать, бормочет весьма неразборчиво.

- А я думал, вы обо всем наговорились вдоволь. Еще тогда, в саду герцогской сестры.

Женщина теперь уже явственно усмехнулась.

- Догадался сам? Молодец. Да, мы о многом беседовали. Вот только… Разговаривать с лунным серебром - все равно что пытаться объясниться с ребенком, едва начинающим учиться говорить. Да, оно знает некоторые слова, но не любит ими пользоваться. В какой-то мере его язык много богаче нашего, но… Он состоит из ощущений, а много ли проку от знания того, что происходило внутри, когда важнее наружные события?

Ах вот в чем беда… Странно, я никогда не задумывался о способе общения с серебряным зверьком. Впрочем, зачем задумываться? У меня была Мантия, умеющая перевести все что угодно с одного языка на другой.

Конечно, мне ведь объясняли: серебро разделяет чувства и настроение существа, а не его мысли. При этом оно вполне способно запоминать и совокупность внешних обстоятельств, вызвавших радость или печаль, но в памяти разумного металла все картинки из жизни хранятся именно как картинки, он не присваивает им словесные обозначения. Зачем? Случится нечто похожее, так проще сравнить его с уже хранящимися в памяти сценками, а не мучительно подбирать слова для описания, добавляя в логическую цепочку десятки новых звеньев. Слова, необходимые только тем, кто пользуется речью.

- И что же серебро смогло поведать обо мне?

- Немногое. В сущности, оно все время повторяло одно и то же. Ты разрушаешь все, к чему прикоснешься. Правда…

Возможно, именно так и следует выражать мою суть. Хотя зверек польстил мне: разрушаю не все и не всегда.

Но мы сделали многозначительную паузу, значит, следует переспросить:

- Правда?

- Оно уверяло, что может каким-то образом повлиять на эту способность. И, похоже, выполнило свое обещание, ведь никаких разрушений не последовало.

Да, выполнило в полной мере. При этом, разумеется, не по-ведало, что и как осуществило. Не стало и пытаться играть «вшами.

- Но вопросы все равно остались без ответов, ведь так? И почему же ты теперь расспрашиваешь меня, а не серебро?

Женщина раздраженно выдохнула, но не стала лукавить:

- Оно больше не говорит со мной.

Вот как? Интересная новость. Даже не могу сказать, боль-шe тревожная или приятная.

- Неужели обиделось? Наверное, ты что-то сделала не так. Из-под вуали раздалось задумчивое:

- То, что случилось, не могло случиться… Ни с тобой, ни с ним.

Ясно. Танцор, наизусть знающий все необходимые па, вдруг споткнулся на полушаге и затрясся, как паралитик. Стрела, выпущенная из лука, полетела опереньем вперед. Клинок, вместо того чтобы наносить раны, заживил уже имеющиеся. Мир встал с ног на голову? Нет. Он всего лишь повернулся к тебе следующим своим ликом, сестричка.

- А что должно было случиться? По-твоему?

- Ты должен был почувствовать себя свободным. Полностью. Свободным до того предела, когда приходит страх.

Да, должен был. Но на твою беду испугался я гораздо раньше. Когда понял, что для меня свобода означает одиночество в пустоте. И для этого мне не нужно было смотреть в единственное око Ка-Йен, не нужно было лезть в глубины собственной души, как настаивала черная луна. Достаточно было всего лишь оглядеться вокруг и увидеть свои следы на песке времени. Одни лишь свои следы.

- А ты сама испытывала чувство такой свободы?

Она помолчала, потом резко мотнула головой, словно отказываясь отвечать на заданный мной вопрос, и продолжила:

- Страх настолько сильный, что в сознании не остается ни одной мысли, кроме мольбы о спасении из безграничного океана, в котором ты постепенно растворяешься… И тогда прихожу я, чтобы предложить гибнущему спасение. Так былое самого начала, так повторялось каждый раз, пока не появился ты.

Интересно, сколько именно человек приходило на берег черного озера? Сколько «освободившихся» бродит по под-

лунному миру? Они ведь все покорны тебе, сестричка. Как рабы? Почти. Но ты или твои предки оказались удивительно прозорливы и выбрали самый правильный путь.

Любое существо, очутившееся на грани смерти, будет испытывать сильные чувства к своему спасителю, неважно, ненависть или любовь. А чем сильнее страсти, тем легче осуществлять влияние, не так ли? Когда ты приходила к жертвам Ка-Йен, они могли проклинать тебя или признаваться в любви, но прежде всего они боялись, а страх открывает двери души надежнее и проще, чем прочие ключи.

Они впускали тебя в свое сознание, пусть даже надеясь потом, когда ужас смерти уйдет прочь, снова стать хозяевами самим себе. Они позволяли тебе войти, и ты входила. Чтобы остаться навсегда.

А у моего сознания уже была хозяйка.

- Мне просто не хотелось быть свободным.

- Наверное. Хотя я не могу понять почему.

Потому что я и так был свободнее некуда. Но что гораздо важнее, я не боялся умереть. И сейчас не боюсь, хотя близок к смерти, как никогда раньше.

- А вот серебро внутри тебя… Оно захотело стать свободным. Но ведь это невозможно!

Сколько негодования и почти детской обиды в этом возгласе… Неужели действительно случилось нечто из ряда вон выходящее?

- Почему?

- Потому что освобождения могут возжелать только живые, а оно… Оно же мертвое!

В какой- то мере. И если это единственная причина, то… Все предельно просто.

Лунное серебро, превращенное в жидкость магией, приобретает только подобие жизни. Пробравшееся в плоть вместе с водой или пищей, оно не получает даже подобия и, когда осознает безысходность своего положения, охотно помогает живому существу сойти с ума и покончить с собой, чтобы… Попробовать начать все сначала и надеяться на удачу. А в моей крови серебро получило возможность именно жить. Оно разделило со мной мою жизнь, мои чувства, мои ощущения и впервые стало по-настоящему живым. Но старые привычки слишком сильны, и когда раздался братский, или, вернее сказать, сест-

ринский, зов, зверек откликнулся, не понимая, к чему приве-дет доверчивость. А потом…

Я ведь чувствовал: с ним происходит что-то неладное под пристально-черным взглядом Ка-Йен. Я остался узником, а серебро освободилось? Похоже. Но от чего? Иглы по-прежнему сидят в моем позвоночнике, значит, память осталась при зверьке. Больше не отвечает говорящей? Может быть, потому, что свободу получило сознание серебра? Свободу от слов, окончательную и бесповоротную?

И словно подтверждая мои предположения, женщина произнесла:

- Оно больше не говорит со мной. Но оно все-таки слышит и, значит, способно получать и исполнять повеления. Можешь считать, тебе повезло, а вот твоему другу…

Она встала и подошла к Боргу, застрявшему где-то на границе между сном и небытием.

- Ему повезет меньше.

Полы накидки чуть раздвинулись, пропуская вперед затянутые в перчатки кисти рук.

- Эй, проснись!

Приказ заставил вздрогнуть даже меня, хотя предназначался другому, а по телу великана прошла отчетливо заметная судорога. Веки Борга раскрылись резким и наверняка болезненным рывком, но рыжий не попытался встать или вообще шевельнуться. Пробует оценить обстановку? Скорее всего. Хотя могу себе представить, что он чувствовал в момент пробуждения, попрощавшись с сознанием и вновь вернувшись в мир по приказу одного и того же господина.

- Я нечасто доверяю своего питомца чужим рукам, но следующего восхода луны ждать несколько дней, а держать тебя в глубоком сне дольше опасно, вдруг и вовсе не проснешься, поэтому…

На левой ладони женщины замерцала горсть лунного серебра.

- Это ничуть не больно, не бойся. Всего лишь холодно.

Крупинки струйкой потекли из одной ладони в другую, потом обратно, двигаясь словно по собственной воле, все быстрее и быстрее, пока не стало казаться, что они слились воедино, превратившись во что-то вроде ленточки или… Змейки.

- Но такой большой и сильный мужчина не боится холода, ведь верно?

Она накрыла одну ладонь другой, а когда убрала в сторону, змеи не было, оставалась прежняя горсточка серебра.

Женщина чуть нагнулась над лежащим Боргом и дунула, сдувая крупинки с ладони, словно пыль. Вот только пыль норовит повисеть в воздухе подольше, а не устремляться вниз к лежащему телу, подобно оголодавшему гнусу…

Прошло еще одно мгновение, и раздался новый приказ:

- Встать!

Тело великана заходило ходуном. Иначе и быть не могло, ведь за время лежания мышцы утратили часть своей боеготовности, но Борг поднялся на ноги быстрее, чем я приготовился ждать, зато вены на его лбу угрожающе вздулись то ли от натуги, то ли от…

- Сопротивляться бесполезно. Этим ты только добавишь себе боли, но не избежишь угодного мне результата.

- Что ты… со мной… сделала? - пересохшими губами прохрипел рыжий.

- Ты не поймешь.

Она подошла совсем близко к Боргу и щелкнула его пальцем по носу, а великан даже не смог шевельнуться, не говоря уже о том, чтобы поймать руку насмешницы.

- Я бы и дальше позволила тебе спать, до самой смерти, но видишь ли, в чем дело… Нужен присмотр за твоим другом. Я бы и сама справилась, только у меня есть много других забав, на которые я трачу свои силы с куда большим удовольствием.

На пол упала связка ключей.

- Открывай замки, бери своего друга за шиворот и следуй за мной.

«Шиворот» оказался не красным словцом, а тщательно исполненным способом доставки тела заключенного в угодное тюремщице место. Присутствие или отсутствие духа во внимание, разумеется, не принималось. Борг сгреб пятерней полотно на моей спине, превратив рубашку в пеленку, стесняющую движения, и, легко удерживая меня на ногах, потащил прочь из комнаты. Довольно неудобно, даже немного стыдно чувствовать себя ярмарочным болванчиком в руках дюжего кукольника, но сопротивляться было бы бессмысленно, да и…

Меня куда больше занимало азартное желание увидеть, где и как обитает говорящая с серебром. Однако пейзаж за стенами дома оказался все тем же, что и на берегах озера, и если бы я

поспорил на этот счет с собой, то непременно проиграл бы.

Хотя… Могло ли быть иначе?

Нить, не принадлежащая плоти ни одного из живущих дра-конов, - разве это не лучшее место для безмятежного бытия? А каждый, кто рискует ступить на белый песок, становится по-слушным исполнителем желаний здешней хозяйки. Как, видно, и произошло с полевым агентом, отправившимся сюда по собственному капризу или выполняя приказ. Можно ли побе-дить того, кто любого твоего воина, самого сильного и самого преданного, может заставить не только выдать все тайны, но и обратить оружие против прежнего господина? Нет, Ксаррон, и бе не справиться с серебряной напастью. Твои посыльные сгинут на песчаных берегах, а ты сам не сможешь сюда прийти, ведь эта Нить не подчиняется воле драконов.

Дом, толком не рассмотренный мной изнутри, снаружи вы-глядел вполне обычно, как выглядит добрая половина сель-ских строений в Западном Шеме,- добротный, не особо громоздкий, но просторный, можно даже сказать, простирающийся, потому что недостаток высоты успешно восполнялся протяженностью. Деревянные стены, деревянная же крыша без следа морения… А впрочем, нужны ли на берегах серебряного озера хоть какие-то ухищрения, призванные сохранить дело рук человеческих на долгие годы? Здесь никогда не идут дожди, не сменяются времена года, не живут ни звери, ни насекомые, да и люди нечасто заходят. Даже кровь не смогла ржав-пшой разъесть кандалы. Все, что окажется в стране белого и черного, сможет существовать вечно. При одном условии. Пели откажется от своей свободы в обмен на чужую.

Шурх, шурх, шурх. Белый песок, белое небо, вечный свет незаходящего, но невидимого солнца. Должно быть, здесь невыносимо скучно жить… Бедняжку стоило бы пожалеть. Вот только она сама, похоже, жалости не знает, потому что все ускоряет и ускоряет шаг, словно стремясь побыстрее… Добраться до кромки леса.

Лес? Откуда он взялся? Еще минуту назад впереди висело неподвижной кисеей все то же белое марево, а теперь через него просматриваются тонкие росчерки стволов и веток. Без-

листных, но вполне настоящих, а это значит… Мы идем к границам Нити.

Белизна песка постепенно переставала быть девственной, принимая привычный глазу грязно-желтый оттенок. Под ногами стали попадаться кусочки коры и шишки, а ветерок, показавшийся мне сейчас подарком богов, принес с собой ароматы соснового леса, под сень которого наша процессия и ступила, встречая рассвет. Впрочем, восходящее солнце пряталось где-то за частоколом шершавых стволов, оставляя на нашу долю одну лишь мерцающую серо-розовую дымку, в которой можно было.заметить и рассмотреть очень многое, но только не того, кто умеет прятаться. Только не лесного эльфа.

Он вышел из-за сосны и остановился, как будто ожидая следующего шага от нас. Высокий, обманчиво хрупкий, как и все его сородичи, похожий на них и все-таки другой. Если эльфы бывают изможденными, то перед нами стоял именно такой. Не просто стройный и тонкий, а до сухоты жилистый и странно одетый или, вернее сказать, раздетый. Обычно длинноухие трепетно относятся к своему телу, и хотя оно уязвимо куда менее человеческого, не пренебрегают одеждой, особенно живя в лесу, а этот был обнажен по пояс и бос. Истрепанные штаны, едва доходившие до колен, грозили в скором времени рассыпаться прахом, как, судя по всему, поступили остальные предметы одеяния, но их обладатель, видимо, был погружен в иные заботы, о чем свидетельствовали и зеленоватые то ли от природы, то ли от ниточек мха свалявшиеся космы, спускающиеся до самой земли. Чтобы расчесать их, понадобился бы не один день, а еще проще было бы все состричь наголо и отрастить снова. И уж совсем неуместным выглядел на голой груди серо-рыжий меховой воротник. Память о прежней роскоши?

- Прошу прощения, я немного задержалась,- начала разговор моя тюремщица, и хотя сутью фразы было извинение, в голосе женщины отчетливо сквозило презрение, будто ее собеседник не заслуживал ни вежливого обращения, ни чего бы то ни было еще.

Вопреки моим ожиданиям эльф остался по-прежнему неподвижен и молчалив, зато его воротник вдруг заворочался, переполз на плечи, приподнялся на задних лапах, передними оперся о затылок длинноухого и философски заметил:

Проси прощения у себя, сладенькая, ведь наши встречи нужны тебе намного больше, чем мне. Потом воротник подумал и добавил: Мне-то с них проку и вовсе никакого, ни наесться, ни на-

питься…

Борг, по- прежнему крепко держащий рубашку и не сумевший справиться с удивлением, хрипло прошептал, задавая вопрос самому себе:

Говорящий зверь?

Почему только говорящий? Я еще и пою немножко,- с наигранной обидой ответил воротник.

Слух у зверя тонкий, это точно, потому что великан выдох-нул свои слова мне прямо в затылок и на расстоянии несколь-ких шагов его уже никто не должен был услышать. А научить разговаривать не так уж и трудно, особенно если прибегнуть к магии.

- Не время для песен.

- Ну, не будь такой строгой, сладенькая! Утренняя заря так прекрасна и так нежна… Прекраснее только ты. Прекраснее и слаще.

Мне кажется или она вздрогнула? От страха? Нет, от неудовольствия, потому что следующая же фраза прозвучала суровее и в то же время печальнее:

- Я проклинаю тот день, когда прибегла к твоей помощи.

- А я благословляю, сладенькая. Без твоего вкуса моя сокровищница была бы неполной.

И воротник улыбнулся. Вернее, оскалился, потому что, несмотря на схожесть с человеческим, его личико все же несло в себе отчетливые звериные черты, а зубы… Интересное строение. Клыки тонкие и острые, как иглы, такими рвать мясо, к примеру, несподручно, а вот прокалывать шкуру - вполне.

- Если бы у меня был другой способ добиться желаемого, ты никогда бы…

- Ну-ну, сладенькая, не злись! Я ведь пришел на твой зов, едва только его услышал. Пришел, хотя мой ездовой конек почти при смерти, и если сдохнет прямо сейчас, мне придется возвращаться на своих двоих… Да-да, на четырех лапах я не кожу, и нечего так удивленно смотреть! Я же не животное!

Последний возмущенный возглас предназначался то ли мне, то ли рыжему, то ли нам обоим в равной степени.

- Ничего, ты быстро найдешь себе нового коня, с твоими-то талантами,- брезгливо фыркнула женщина.

- А может, подаришь вон того, большого? - Зверек, умильно щуря глаза, указал лапкой на Борга.

- Еще чего! Я потратила на него заговоренное серебро, а оно стоит куда дороже твоих услуг.

- Серебро, говоришь? - Воротник сполз на руку эльфа, устраиваясь, как на кресле, в углублении локтевого сгиба.- С чего вдруг такая щедрость?

- Жду ответа как раз от тебя.

- От меня? - Серо-рыжая шерсть изумленно встала торчком.- Я не пророк и не мудрец, сладенькая, я всего лишь…

- Ты га-ар, и этого достаточно.

Га- ар? Или правильнее будет ha-ahr? Я слышал это слово. Кажется, целую вечность назад…

В том караване, с которым я путешествовал в первый раз, везли на продажу всякий товар, хотя обычно купцы не мешают все вместе, потому что разным вещам требуется разная забота. Шелка, острые клинки, драгоценные камни… Невольники тоже были. И невольницы. Одна из них все время рыдала, и ни увещевания, ни жестокие побои не могли ее успокоить. Высокая, статная, полная сил и жизни, она была переполнена страхом, а я в то время еще не понимал, кого или чего можно так сильно бояться, и на пятую бессонную от воплей ночь пришел к караванщику. Спросить, почему женщине не заткнут рот, раз уж она не слушает ни просьб, ни приказов.

Караванщик, мудрый и степенный Карим иль-Касам, впоследствии признавший меня достойным обучения, а тогда равнодушно взиравший на юного чужеземца, как на бесполезную, но вполне безобидную диковинку, выслушал вопрос, медленно набил и раскурил трубку, проверяя глубину моего терпения, и только потом ответил:

- Каждая живая душа приходит в мир и уходит из него по воле богов. Покидая материнское чрево, мы возносим к небесам радостную молитву, приближаясь к последнему часу, смиренно благодарим за отпущенные нам дни. Нет ничего священнее, чем путь человека к богу, и негоже преграждать его, даже в благих целях.

Я удивленно перевел взгляд в ту сторону, откуда доноси-

лись рыдания, словно мог что-то увидеть через плотную ткань шатра.

- Но разве эта женщина умирает? Лекарь, осмотревший ее, сказал, что не видел плоти чище и сильнее.

- Плоть… - Карим потратил еще несколько минут на трубку, недовольно дыша сухим дымом, но все же жалея тра-тить драгоценную воду на привычный кальян.- Плоть тленна и отсутствие духа.

- Так она безумна и этим убивает себя?

- Она в полном душевном здравии, юноша. Но скоро ее дух беспробудно уснет, а пока этого не случилось, она должна вознести последнюю молитву, и мы не вправе мешать.

Спящий духом? Так часто говорили о сражающихся под действием дурмана воинах, составляющих Последний круг стражи х'аиффа, отчаянных, не чувствующих боли бойцах, живущих от приказа до приказа. Притом живущих очень недолго, потому что дурман, приготовленный придворными лекарями, не щадил плоть, заставляя ее изнашиваться в нечеловеческих усилиях. Но насколько я знал, женщин в той Страже никогда не было, потому что, как говорили убеленные сединами мудрецы Юга, главное сражение женщины - с мужчиной на любовном ложе. Впрочем, традиции, даже самые священные, могут поменяться в единый миг, если на то появится чья-то могущественная воля.

- А она не слишком стара для…

Трубка Карима качнулась, выражая недовольство караванщика тем, что его речь перебили.

- Га-ару ни к чему дети.

Произнесенное слово было мне неизвестно, но, нарушив правила обращения к старшим один раз, теперь я вынужден был смиренно ждать, пока мой собеседник изволит продолжить беседу, а до тех пор справляться с любопытством самостоятельно. Удавалось мне это недолго и из рук вон плохо, потому Карим благосклонно улыбнулся:

- Ты не знаешь, кто такой га-ар? Что ж, я расскажу. Только где в моих словах правда, а где вымысел, решай сам, ведь доподлинно об этих чудовищах людям ничего не известно…

Так, под пологом ночного шатра посреди пустыни, я узнал еще одну сторону мира. Древнюю и не слишком приглядную. Га-ары. Полузвери, полу-незнамо-кто, живущие замкнуто,

не допуская в свое общество никого из людей или отпрысков других теплокровных рас, кроме… Своих жертв. Несмотря на способность питаться разной пищей, более всего га-ары предпочитают живую кровь, которую сосут из проколотых клыками вен и артерий. Не брезгуют кровью животных, но выше ценят ту, что находится в плоти более разумных созданий. А когда настигают добычу и решают оставить ее при себе подольше, вместе с укусом пускают в ранку слюну, действующую сильнее самого замысловатого дурмана. Собственно, из-за склонности к подобному рабовладению га-аров должны были истребить давным-давно и полностью, если бы… Если бы не их удивительная и, как оказалось, полезная способность различать кровь по вкусу.

Неизвестно, кому первому из людей понадобилось установить истинность родства. Скорее всего, это был кто-то богатый и могущественный, не желавший оставлять накопленные сокровища самозванцу или приблуду. Так было или иначе, но человеческая корысть и жадность зажгли на небосклоне звезду га-аров, ведь полузверю требуется лишь капелька крови, чтобы понять, есть ли кровная связь между родителями и детьми или братьями и сестрами. И чем больше богачей появлялось на свете, тем востребованней становилось природное свойство кровососов, получивших если не признание, то молчаливое одобрение своему существованию. Правда, загвоздка состояла в том, что полузверям за их услуги не нужны были золото и прочие ценности человеческого мира. Лучшая плата за кровь - сама кровь, потому десятки и сотни людей пропадали без вести, отданные в недолгое рабство, заканчивающееся всегда лишь одним. Смертью…

- И чего же именно ты хочешь, сладенькая?

- Сравнить мою кровь и кровь этого… человека.

Она не могла не сделать паузу, потому что сомнения по-прежнему брали верх, но постаралась сгладить впечатление, чтобы всем присутствующим подумалось: с нежных уст должно было скатиться бранное слово.

Га- ар уныло почесал темно-рыжую шерстку под подбородком.

- Одно и то же. В который раз неизменно… Женщина наигранно скучным тоном переспросила:

- Отказываешься?

Зверек возмущенно распушился, став по меньшей мере вдвое шире:

- От глотка свежей крови? Никогда! Мне просто жаль ви-деть, как ты тратишь силы в бесплодных поисках.

Теперь пора возмущаться настала для другой стороны: - Они вовсе не бесплодны! Я была уже в шаге от цели. Если бы не одна случайная помеха…

Судя по лающей горечи в голосе, речь обо мне. Но разве моя тюремщица что-то ищет? В лучшем случае способ подчинить своей власти весь мир. К тому же давно нашла его, если мои предположения верны и ворчанка выращена где-то на окрестных огородах. Ну да, я немного помешал исполнению коварных замыслов, но не столь уж фатально. Покорение мира можно ведь начать и с другого края, верно? Пусть в Вил-лериме избранные аристократы опасаются пить травяные на-стои, но Западный Шем не единым городом жив, а из столицы слухи будут ползти слишком долго, чтобы вовремя предупредить окраины о возможной опасности. И в конце концов, сор-няк всегда можно заменить на что-то другое. Если получилось один раз, получится снова.

- Перейдем от слов к делу, сладенькая? - Га-ар пристально всмотрелся в кроны деревьев.- Скоро солнце встанет, а ты «наешь, как я не люблю его свет.

- Знаю. Но в моих владениях ты жить не захотел.

- Тогда мне пришлось бы отказаться от своих. Они невешки, и все же… Слишком дороги мне.

Он слукавил, это чувствовалось. И шерстинки, вставшие дыбом на серо-рыжем загривке, только подтверждали: га-ар поится женщину, закутанную в покрывало. Он может шутить, балагурить, но страх все равно никуда не денется. Интересно, он испугался еще до того, как попробовал ее кровь, или уже после?

- Подержи его покрепче.

Просьба- приказ, обращенная к Боргу, была исполнена без промедления, и мои руки оказались прижаты к телу, словно тисками, а грудной клетке стало трудно расширяться. Жен-щина приподняла рукав на моем правом запястье и кольнула кожу острием кинжала. Поначалу мне не собирались делать больно, вот только прискорбно быстро выяснилось, что исход-

ные планы действий подлежат существенному изменению, поскольку…

В месте укола не появилось ни капли крови. Впрочем, иного результата глупо было бы ожидать, ведь теперь благополучие моего тела волновало серебряного зверька куда больше, нежели раньше. Хотя, признаю, после царапины, полученной от шпаги герцога, я как-то позабыл, что могу быть неуязвимым. Или перестал рассчитывать на помощь? Во всяком случае, удивился. Немножко. И, пожалуй, приятно.

Женщина чуть помедлила и кольнула еще раз. Безуспешно. Тактика слегка изменилась, и последовал ощутимый удар, в иных обстоятельствах способный пробить мою руку насквозь, но на пути кинжала вновь встал надежный щит.

- Что это значит?!

Недоуменное возмущение, колеблющееся на границе между гневом и растерянностью? Еще бы! Все, с кем мне после разрушения Зеркала Сути доводилось сталкиваться в поединке, поражались не меньше, причем в самом прямом смысле этого слова, потому что чаще всего скорехонько отбывали в Серые Пределы.

- Я тебя спрашиваю!

Кинжал угрожающе переместился на уровень моих глаз. Что ж, и эту часть тела серебро сумеет защитить, так что бояться мне нечего. Все равно скоро умру.

- А сама не догадываешься, сестричка?

- Твоя плоть состоит не из камня.

Можно было бы промолчать, сохранив драгоценный секрет. И тюремщица измучилась бы, пытаясь угадать, что помогает мне оставаться неуязвимым. Или не тратила бы силы на угадывание, а пригрозила бы смертью Борга, скажем. Вот тогда я бы покорно признался, потому что смотреть, как великан убивает себя сам, следуя приказу, не подлежащему возражению, мне бы не хотелось. Да и что я теряю?

- Верно. Но в ней есть кое-что другое… Кое-что, хорошо тебе известное.

Она застыла на месте, потом медленно повернулась и сделала несколько шагов по поляне, словно желая сосредоточиться или успокоиться.

- Серебро, значит… Не думала, что оно способно на такое.

- Ты же помогла ему стать свободным, сестричка.

- Это всего лишь металл! Он мертв и никогда не будет жи-вым, а свобода нужна только тому, кто живет.

Она права. Но в моей крови слезы Ка-Йен ожили. В моей крови… В драконьей крови. Фрэлл! Какое счастье, что га-ару не досталось ни капельки, иначе у меня могли бы возникнуть насстоящие трудности! Вряд ли полузверь пробовал на вкус кровь кого-то из моих сородичей, но тем и хуже. Если бы он сказал, что я не принадлежу ни к одной расе подлунного мира… Нет, о последствиях лучше не думать, благо их пока не случилось.

- Серебро…

Она прохаживалась взад и вперед, ступая так тяжело, буд-то за мгновение постарела на несколько десятков лет и превратилась в древнюю старуху.

- Серебро…

Почему мы не прощаемся с га-аром и не уходим прочь, на песчаные просторы? Ведь задача не имеет решения. Или я ошибаюсь?

- Если я помогла ему освободиться, оно должно помнить меня. Если оно помнит меня, оно услышит мой голос. Если услышит, то…

Резкая остановка всколыхнула белое одеяние рябью, которая на водных просторах сулила бы кораблям много неприятностей. Прошуршали по хвое небрежно брошенные в сторону га-ара слова:

- Подожди еще немного. Я успею до того, как солнце взойдет.

И наступила тишина, нарушаемая только дыханием. По крайней мере моим.

Когда вокруг не возникает ни единого звука, рано или поздно приходится прислушиваться к самому себе, потому что полное безмолвие действует на сознание разрушающе. И цепляешься за что угодно, даже за биение сердца, лишь бы увериться: мир не остановился, а продолжает свой неспешный путь в вечность.

Тихо. Очень тихо. Очень покойно. Пульс ровный, медленный, дремотный. Следовало бы настороженно ожидать следующего хода со стороны врага и судорожно собирать в кулаке последние силы, чтобы ответить достойно, если не сокрушительно, но мной владеет ленивое бесстрастие.

Почему я совсем не тревожусь? Потому что знаю: печального исхода не избежать. С того момента, как серебряные иглы вонзились в позвоночник, приговор был приведен в исполнение. Так стоит ли волноваться? Минутой раньше, минутой позже, какая разница? Да, сейчас мы находимся за пределами своевольной Нити и можно было бы попробовать… Ускользнуть из недружелюбных объятий Борга? Сомнительно. У меня уже пальцы немеют, так сильно он сжал мои руки. Да даже сдвинуть эту громадину с места не удастся. К тому же рыжий теперь беспрекословно подчиняется чужой воле, а я не могу и попытаться позвать на помощь. Некого звать. Но что еще хуже, нет способа сообщить о месте и времени последнего пребывания, потому что меня отрезали от Пустоты, единственной верной моей спутницы.

Тихо. И снаружи, и внутри меня. Все, что осталось,- только невесомое, едва ощутимое, похожее на лимонные крошки халемского печенья нетерпение в предвкушении финала. Звучит смешно и нелепо, но чем скорее я умру, тем скорее смогу родиться снова, ведь мир…

Мир стоит на пороге.

Да, грядут изменения. Драконы жаждут гибели людей? Они получат желаемое, не сомневаюсь. Но сначала случится много других событий, гораздо ощутимее опасных для Гобелена, нежели для населяющих его блох.

Господ или желающих стать таковыми будет становиться все больше и больше, а что нужнее всего для господина? Что составляет смысл его существования и его сокровенную суть?

Рабы.

По доброй воле отказаться от свободы способно разве что одно живое существо на тысячу. Где же и как разжиться покорными исполнителями господской воли? Ответ прост и очевиден: войны. Ими все всегда заканчивается, если не начинается. Хладное железо, превращенное в клинки мечей и наконечники стрел, не знает пощады и проклинает тех, кто вырвал его из колыбели недр и пропустил через огненные муки, потому, попадая в руки воина, оно приносит с собой только ненависть и злобу. Недаром говорят, что в бойцов на поле брани словно вселяются демоны… Демоны, взращенные в мирной кузне.

Но есть и другие демоны, таящиеся между хрусткими стра-

ницами пыльных фолиантов. Сталь и чары так непохожи друг на друга характером, но результат их применения одинаков. Уничтожить? Сию минуту! Подчинить? Легко! Только каж-дое новое заклинание выдирает Силу из драконьей плоти.

Не спорю, можно действовать, как некромант, травивший живых, дабы получить власть над их посмертием, но его хитроумные интриги закончились все той же самой, жестокой в своей обыденности войной, потому что чем больше у тебя становится сил, тем нестерпимее хочется утвердить свое превосходство хоть над кем-нибудь.

Пожалуй, говорящая с водой ближе всех прочих моих знакомцев подошла к возможности стать госпожой мира, начав с подей, уже обладающих властью. Выбранным способом она избежала целой вереницы трудных шагов, существенно сберегая силы и время, но… Вынуждена была остановиться, когда нагни пути пересеклись. Значит, я все-таки успел.

Нет, тревожиться не о чем. Совсем-совсем. Те, кто в состоя-нии бороться, знают об угрозе лишь чуть меньше моего и не окажутся застигнутыми врасплох, если попытка приворота повторится. Обещания, которые я по наивности своей раздавал направо и налево? Исполнены. Самые трудные уж точно, а об оставшихся можно счастливо забыть, тем более что их исполнение… Приносит одни беды.

Я всего лишь умру. И воскресну. Не через год и не через столетие, но воскресну обязательно, потому что чем кровопролитнее и многочисленнее будут войны, тем больше Силы вычерпают маги враждующих сторон из Гобелена и тем больнее будет становиться драконам, плоть которых раздергивают по ниточке. Они призовут меня снова, даже если сейчас не допускают подобной мысли. Я вернусь, и в их интересах будет вырастить меня нового лучше, чем прежнего. На губы так и просится улыбка… И в этот раз, может быть, единственный за все прошедшие годы, она будет по-настоящему счастливой. безмятежно-счастливой.

Тихо. Покойно. Никаких волнений. Никаких тревог. Есть только раннее утро, прячущееся за частоколом соснового леса, есть размеренное дыхание, есть… Любовь. Да, она все еще есть и никуда не уходит.

Я люблю этот мир, люблю так сильно, что спешу уйти, избавив его от моих разрушительных капризов. Спешу уйти,

чтобы начать новый путь, добрее, мудрее и светлее заканчивающегося. Да, мне не суждено будет вновь встретиться со старыми знакомыми, но зато я смогу увидеть их детей, внуков или правнуков. Увидеть, чтобы удивиться и восхититься постоянством природы, сохраняющей в потомстве то, что составляет суть его предков.

Я люблю. Я все-таки получил драгоценный дар, хотя не надеялся и не мечтал. Наверное, им стоит гордиться, ведь моим предшественникам повезло куда меньше. Шеррит, мне страшно дотрагиваться до тебя, страшно даже протянуть руку навстречу, но ты существуешь, и это самое большое чудо мира! Ты есть. Ты думаешь обо мне, пусть с ненавистью или сожалением, но думаешь, я чувствую. Может быть, моя смерть избавит тебя от боли. А может быть, принесет новую, если ты все же хотела… Если все же верила.

Наверное, именно такое состояние называется счастьем, когда вдруг осознаешь все, чего достиг и добился, оцениваешь свои заслуги, гордишься собой, но, самое главное, понимаешь, что легко отпустишь всю выловленную рыбу обратно в прозрачные струи реки времени. Ведь ты - не единственный рыболов мира, а значит, кому-то другому тоже нужно испытать…

Нужно почувствовать…

Вершину. Горный пик, вознесшийся туда, где все цвета сливаются воедино. Высоту. После нее может быть только спуск или падение, но, пока я здесь, хочется раскрыть объятия всему миру. Хочется потянуться, распахнуть грудь настежь, хочется…

- Делай то, зачем тебя позвали. Но только каплю, слышишь?

Кто это сказал? Вернее, кто с неимоверным трудом выдохнул эти слова в моховой ковер? Вон то белое пятно? Ворох причудливо сложенной ткани?

Что- то коснулось моего тела. Вскарабкалось по руке на плечо. Мягкая шерстка нежно щекотнула шею. Учащенное дыхание толкнулось в ухо. Милый зверек… Только кусачий. Но это не страшно, пусть укусит, может быть, так он выражает свое удовольствие, ведь кошки, когда их гладишь, выпускают когти на полную длину, блаженно впиваясь в колени, на которых лежат…

- Нямненько!

Прямо в ухо, и сколько радости… Нет, не радости. Чего-то другого. Чего-то неприятного и, может быть, даже… Опасно-

- Вкусненько!

Зверек делает круг по моим плечам, коготками царапая ножу даже под рубашкой, и я на мгновение встречаюсь с ним взглядом. Пушистая мордочка, расплывшаяся в довольной улыбке. Или, вернее будет сказать, оскале? Желтовато-белые, полупрозрачные, как янтарь, клыки. Пахнет солью. Ну да, верно, древнюю смолу всегда находят на берегу моря.

Еще одна янтарная вспышка, но чуть повыше и намного ярче. Глаза? Точно, глаза. А в них… Обещание вечного блаженного покоя и неги. Настолько искреннее обещание, что…

Нет уж, второго такого раза мне не надо. А ну, пошел прочь со своими посулами!

Мордочка исчезает из виду, клык, метящий мне в шею, добирается до кожи, чтобы…

- Айййййй!

- Что за крики?

- Мои зубики… Мои чудесные зубики…

- Да что стряслось?

- Они слома-а-ались!

Хнычущий зверек кубарем скатывается с меня и вдох спустя уже сворачивается клубком на плечах эльфа, зарываясь мордочкой в собственную шерсть. Женщина, пошатываясь, поднимается со мха, усыпанного сосновой хвоей, и впервые за нее время нашего знакомства я с каким-то странным удовлетворением отмечаю, что одежды моей тюремщицы потеряли девственную белизну, покрывшись у подола узором из высохших иголок.

- Я предупреждала, чтобы ты не переусердствовал. Га-ар обиженно хрюкнул, продолжая баюкать нежданные

увечья, но до его бед не было дела никому из находящихся на поляне.

- Каков результат?

В ответ раздалось лишь невнятное и недовольное бормотание.

- Только не хнычь, что одной капли тебе было недостаточно, иначе расскажу всем и вся, что ты растратил свое мастерство, и более никто и никогда не позовет тебя, чтобы…

Почему пустое место всегда пугает намного сильнее, чем наполненное опасностями? Потому что мы не верим в его искреннюю открытость, меряя все по себе? Наверное. Вот и Борг, способный не моргнув пройти через лес, битком набитый кровожадными чудовищами, мелко дрожит, оказавшись лицом к лицу… Ну да, с собой. Ведь пустота вечно нуждается в заполнении, а под рукой обычно не находится ничего, кроме собственной души.

Но пока рыжий познавал глубины ужаса, женщина все приближалась и приближалась к слепо-белой пелене, и урочное мгновение выбора уже наступало на пятки. Нам обоим, причем на одну и ту же мозоль. На способность доверять и доверяться.

- Борги, все хорошо. Мы уже побывали там. И с нами ничего не случилось.

- Ничего?!

Хм, если вспомнить все события, то, пожалуй, я нагло лгу.

- Мы живы, а это главное.

- Но ты же видишь, впереди ничего нет!

Вижу. И мне тоже становится немного не по себе, потому что воздух все быстрее теряет привычные ароматы. Кажется, будто сейчас еще одно мгновение растает в вечности, и дышать станет нечем.

- Есть. Поверь. -Ноя…

Край мира чувствует любое живое существо, независимо от магических и прочих талантов. Ты просто знаешь: впереди ничего нет. Знаешь наверняка. И хотя черно-белая Нить вплелась между теми, что составляют ксарроновский ковер, в каком-то смысле она все равно - край, за которым мира уже не существует. Край скучный и пустынный, но нам придется пройти по нему. Слышишь, рыжий? Придется.

Знаю, я нагородил слишком много дурного, чтобы просить о доверии. Можно сказать, что у тебя нет выбора и все равно придется подчиниться. Можно пригрозить или попросить, разница будет невелика, вот только… Я больше не имею права ни на первое, ни на второе. Я отказал себе в таком праве.

Но если кнут приказа и сети просьбы мне больше не доступны, остается лишь одно.

Оно не заденет гордость рыжего и не возложит на мои пле-

чи новых обязательств. Оно всего лишь предоставит возможность выбрать.

Предложение. Почти руки и сердца.

- Закрой глаза, Борги. Закрой и… держись за меня. Крепко.

Глупо звучит, ведь на деле все происходит ровно наоборот, но рыжий напуган. Так сильно, как, наверное, никогда еще не пугался.

- Я не пойду!

- Пойдешь.

- Пойдешь.

Наши голоса сливаются воедино, и Борг… Идет. А я принимаю на себя каждую волну дрожи, сотрясающей тело великана.

Я сразу понял, что умираю.

В Доме Дремлющих, когда тетушка Тилли показала мне самый простой и действенный способ обезопасить мир от Разрушителя, ощущения были несколько иные. Впрочем, родной клочок Гобелена представлял собой нечто замечательное, сплетаясь из Нитей нескольких драконов сразу, начиная от моего отца и заканчивая Майроном. А еще, хочется верить, хранящем в своем узоре и частички материнской плоти. Они не могли не остаться в Доме. Хотя бы потому, что ее никто не отпустил. До сих пор.

Механика действия не изменилась, но там я всего лишь недомогал, а здесь… Умираю. Почему?

Наверное, все дело в течении времени. Чем быстрее оно проносится мимо, тем заметнее из моей плоти вымываются остатки сил. Внутри меня все и так живет по человеческим часам, а если еще и снаружи ритм не затихает, а нарастает… Забавно, хоть и печально попасть в ловушку, какая и матушке Ксо не снилась. Но почему мне кажется, что в пределах черно-белой Нити время течет еще быстрее, чем на сосновой поляне? Неужели…

Да. Точно. Оно и не может быть другим.

Эльфы появились раньше прочих разумных рас, рожденные воплощенной мечтой. А ведь любому хочется, чтобы его мечта не умирала, верно? Длинноухие никуда не торопились, любуясь собой, и время мира танцевало вместе с ними медлен-

ный и прекрасный танец. Трудолюбивые гномы тоже не особо вели счет дням и часам, настойчиво совершенствуясь в своем мастерстве. Но люди… Люди всегда спешили жить, потому что их невольным творцам нужно было успеть сделать многое раньше соперников. И поэтому, когда на Гобелен ступили люди, время вновь возникшего мира пустилось вскачь.

Если бы я оказался сейчас хотя бы в гномьих шахтах, у меня был бы шанс протянуть несколько недель, а может, и месяцев. Даже лет, если бы повезло. Но этой Нитью правит пульс одной-единственной женщины, а она как раз торопится. Куда и зачем? Не знаю. Наверное, и не успею узнать.

И все- таки почему я умираю? Была бы возможность поговорить с Мантией, все вопросы быстро бы добрались до нужных ответов. Но раз уж иод рукой нет мудрых наставников, а тем паче советников, придется поразмыслить самостоятельно. И, чтобы не терять ни минутки, следует начать с самого главного, ведь, пробираясь нехожеными тропками, я попросту рискую не успеть на встречу с Истиной.

Что у нас главное?

Понять, как умирают драконы.

Насколько могу судить по собственным воспоминаниям и всему, что успел узнать, мои родичи исчезают из мира только насильственным путем. То бишь, когда их убивают. В случае моей матери смерть тоже была хоть известной наперед и выбранной сознательно, но осуществленной все же чужими руками. Моими, в ту пору безмозглыми и беспомощными, но одновременно и беспощадными. Правда, совершить убийство мне удалось лишь потому, что мать не стала избегать смертельного удара, а она, в отличие от преждевременно упокоенного мной же супруга Тилирит, прекрасно знала: с Разрушителем нет смысла затевать дуэль, потому что надежнее самому рассеяться прахом. И притом - остаться в живых.

Чтобы убить дракона, нужно уничтожить воплощенный сгусток его сознания, то, что я, к примеру, могу видеть обычным зрением, с че; - могу разговаривать и что могу потрогать. Все свободное от общения с другими живыми существами время сознание Повелителя Небес равномерно распределено по узлам участка Гобелена, который составляет драконью плоть, и в таком состоянии уничтожение представляется несколько затруднительным, потому что придется выжигать

Нити одну за другой, чтобы наверняка получить желаемый результат, ведь иначе дракон будет попросту переносить свою суть с места на место.

Хм. Похоже, именно на этом свойстве и построена Пустотная сфера. Она отделяет основную часть сознания от плоти, одновременно пресекая обмен Силой, что и приводит к неизбежной скорой гибели. Дракон, оторванный от своего мира, умирает. Но если я по рождению дракон, значит, причина моей смерти… Та же?!

Чего я оказался лишен, когда в позвоночник вонзились иглы серебряного предателя? Не чувствую связи с Пустотой, не могу до нее дотянуться или докричаться. Пустота… Мой собственный мир? А почему бы и нет? Чем он хуже любого другого? И, в отличие от плоти драконов, у моего мира нет никаких границ. Вообще. Я бывал на многих землях, и в любом их уголке язычки Пустоты жадно слизывали ворсинки окружающих меня Нитей. Может быть, потому, что…

Ну конечно! Стоит только взглянуть на ткань, чтобы понять. И как мне это раньше не приходило в голову? Нити переплетаются между собой, но никогда не становятся единым целым, а значит, между ними есть пространство. Тоненький, почти незаметный слой. Частичка моего мира. Мира, который больше всех остальных и от которого я сейчас отделен непреодолимой преградой.

Понимает ли серебряный зверек, что со мной происходит? Вряд ли. Он же освободился от власти слов, и я больше не могу ничего ему рассказать. Правда, моя тюремщица все же ухитрилась отодвинуть серебряный щит в сторону, на несколько мгновений, но все же добилась своего. Интересно, как? Уговорить обычным образом не могла, это точно. Она что-то упоминала о голосе… Нет, не так. Она сказала: если помнит, то услышит. Что же именно он должен был услышать?

Слова? Ни в коем разе. Чувства? Ближе к истине, но все равно не вплотную, ведь любое чувство человек рано или поздно старается выразить в своем сознании словесно или образно, а значит, серебро мало что поняло бы и уж тем более не послушалось бы. Тогда… Ощущения?

Требовался отказ от обороны. Полный. Значит, нужно было внушить серебру, что поблизости нет ни малейшего источника опасности. Оно должно было расслабиться, если та-

кое понятие применимо к металлу, пусть и разумному. Должно было ощутить покой и безмятежность, чтобы убрать все щиты. Значит, женщина попробовала каким-то образом осуществить передачу умиротворенности через водяные связи сознаний. Но откуда она могла все это взять? Где могла позаимствовать?

Только создать в себе самой. Только прочувствовать от начала и до конца.

Если общение происходит без слов и даже без образов, рожденных сознанием, передается как раз то, над чем мы никогда не удосуживаемся задуматься и на что почти не обращаем внимания. Так вот почему она осела на землю, словно вдруг оказалась без сил: прониклась покоем и благостью! Правда, все же сохраняя память о намеченной цели, но это, скорее всего, не врожденная способность, а результат долгих тренировок под присмотром умелого наставника, иначе первый же подобный опыт закончился бы… Закончил бы ее разумную жизнь, превратив душу в слепок одного-единственного ощущения.

Но она невероятно сильна! Ведь я тоже почувствовал Зов. Может быть, не совсем тот, что предназначался серебру, и может быть, чуть менее ярко, но вполне ясно. И пожалуй, я был счастлив, на несколько минут лишившись тревог и забот. Был счастлив, поддавшись коварному очарованию врага, поверив в невероятное, устремившись навстречу будущему… Или это ощущения зверька эхом отозвались во мне? Сначала в моей плоти, а потом уже и в сознании? Похоже на то. А разрушились наведенные чары в тот момент, когда… Я поймал взгляд га-ара и увидел в нем ненавистное обещание.

Значит, между мной и серебром тоже существует связь сознаний, причем более короткая и более прочная, если мои ощущения зверек перенял почти мгновенно. Любопытно. Мы все же можем понимать друг друга? Понимать настолько, чтобы действовать совместно? Но как без слов объяснить, что я умру, если из моего позвоночника не вытащить иглы?

Как ощутить смерть?

Только умерев по-настоящему.

Тупик? Да. Что так, что эдак, итог будет один. Я лишь догадываюсь, какие ощущения посещают умирающего, и не могу представить, как перевести их на понятный серебру язык. Грусть, горечь, переживания о несбывшемся и невыполнен-

ном? Но зверек, в отличие от меня, достиг высшей точки своего пути: стал живым и свободным. О чем он может сожалеть? К чему может стремиться? Нет, боюсь, с подобной задачей мое воображение не справится.

Кроме того, одна только мысль, что я умру человеком…

Фрэлл!

- Ты ведь знаешь, что происходит.

О, совсем забыл о Борге, которому велели присматривать за мной и сидеть тихо. Честно говоря, думал, что «тихо» относится и к разговорной речи, но, похоже, зачарованное серебро в плоти моего товарища по несчастью не блещет собственным разумом.

- Знаешь.

Он не спрашивает, а утверждает и выжидательно смотрит на меня, приглашая к откровенной беседе. Что ж, почему бы и не поговорить напоследок?

- Знаю.

- И раньше знал? Ну, скажем так…

- Догадывался. Правда, в действительности все оказалось гораздо занимательнее и чудеснее.

- Что-то не вижу на твоем лице восхищения.

Потому что я уже навосхищался всласть. Еще когда находился на берегу озера. Но, возможно, и к лучшему, что чаша моего восторга вычерпана до дна.

- Это конец, да?

Ответить искренне? Или солгать, чтобы подарить надежду? Для начала попробовать потянуть время, чтобы не торопиться с принятием окончательного решения.

- Почему спрашиваешь?

- Потому что не знаю, как ты, а я предпочитаю уходить в Серые Пределы с чистой совестью, и раз уж рядом нет всех тех, у кого стоит попросить прощения, обращусь хотя бы к богам.

- Думаешь, им нужны твои жалобы и стенания?

- Мне нужны. А боги… - Борг посмотрел в потолок.- Пусть слушают, если хотят. А не хотят, им же хуже.

Могу поручиться, что услышат. Что дальше сделают с молитвой, угадать трудно, но запомнят твое последнее слово, не сомневайся.

- Так что, пора?

Умирать? Ох, и так настроение мерзейшее, а он, вместо того чтобы гнать мысли о смерти прочь, наоборот, подзывает, щедро рассыпая корм и клича: цып-цып-цып! Так и вижу, как по полу комнаты снуют скелетики кур, беззвучно разевая голодные клювы.

- Некоторое время у нас еще точно имеется.

- И сколько его?

У тебя больше, у меня… Последние крохи. Смерть - личное дело каждого, и вовсе не обязательно делить с кем-то ее недобрые дары.

- Не рановато ли ты собрался прощаться с жизнью? Да и вообще, с чего ты взял, что умрешь?

Рыжий посмотрел на меня, как на умалишенного.

- Если эта сучка и оставит нас в живых, что вряд ли… - Он запнулся, словно то, что хотел сказать дальше, было постыдным и непристойным.- Я не хочу жить рабом. Тебе не представить, что это такое, когда собственное тело слушается чужих приказов!

Ну почему же, представляю легче легкого. К тому же покорность тела еще не самое страшное, и пора бы Боргу это понять.

- Только тело?

Он чуть насторожился:

- Что ты имеешь в виду?

Захотелось широко улыбнуться, но веселье в преддверии Серых Пределов выглядело бы неуместной и жестокой издевкой.

- Помнишь тот вечер, у костра в привальном круге?

- Помню,- кивнул великан, сразу заметно помрачнев.

- А что тогда случилось?

- Ничего особенного.

- Совсем-совсем?

Он отвернулся и несколько вдохов напряженно смотрел в стену. Наверное, чтобы набраться смелости и сказать:

- Извини.

- За что?

- Я… я ведь хотел тебя прибить. Честно, хотел.- Борг помолчал и добавил, с куда большим чувством: - И ведь было за что!

- Разве?

Карие глаза возмущенно моргнули.

- А то нет! Зачем ты вернулся в столицу - твоя забота, но натворил столько дел… И я бы на месте принца взбеленился.

- Кто же тебе мешал? Мог счастливо свалить все несчастья на меня и остаться при дворе.

- Мог,- ворчливо подтвердил рыжий.- Да и надо было так поступить!

- Ну, упущенного случая не вернешь, к сожалению. И все-таки спрошу, можно? Почему ты поступил иначе?

- Почему, почему… - Он перевел хмурый взгляд на носки сапог.- Потому что наполовину ты все равно был прав.

- Только наполовину?

- Не ехидничай! Герцог был слишком важен для престола, чтобы позволять ему умереть.

Знаю. Очень хорошо знаю. Мне не требовалось проникновенной речи Ксаррона, чтобы понять всю глубину последствий неурочной гибели одного из самых влиятельных аристократов Западного Шема. Еще по пути в сад маркизы я рассчитывал уладить дело мирно и с наибольшей выгодой для всех участников. Но увы, внезапно выяснившиеся подробности перевернули мои представления о необходимости с ног на голову.

- Я и не позволял. Я его просто взял и убил.

- Ты… что ты сделал?!

- Убил.

Борг тряханул головой, как будто это могло помочь ему привести мысли в порядок.

- Нет, когда ты так говоришь, значит, на самом деле все было по-другому. Я слишком давно тебя знаю, чтобы поверить в эту чушь!

И он прав, фрэлл его подери. Не надо было строить из себя всезнайку, тогда и другим жить было бы проще. Рассказать все от начала и до конца? Почему бы и нет.

- Герцог попросил его убить.

- Попросил? Но зачем?

- Потому что тоже не хотел жить рабом. Ты же не хочешь? Великан несколько вдохов смотрел то на меня, то на собственные ладони, причем с равным недоумением.

- Подожди! Я ведь сказал так потому, что внутрь меня посадили какую-то тварь, которая заставляет подчиняться. А герцог…

- С ним было примерно то же самое. Только тварь была частью него самого.

Вопросов не последовало, зато взгляд Борга был красноречивее языка в своей мольбе об объяснении.

- Давай вернемся к немного другим событиям, хорошо? К костру. Ты хотел убить меня, верно?

- Да, хотел. Уж не знаю, что на меня вдруг нашло, но… Причины были.

- Вот. Именно. Причины были. Но вовсе не те, которые ты пытался недавно привести.

- Какие же еще?

Я облокотился о колоду, устраиваясь на полу поудобнее.

- Человек способен одновременно держать в голове сотни разных мыслей и чувств. Да, ты считал меня виноватым в случившихся несчастьях. Но при этом соглашался с тем, что у меня было право на дуэль. Половина на половину, ведь так? И ни одна чаша весов не перевешивает, пока… Пока не вмешается кто-то со стороны. Вот возьмем, к примеру, мужчину в возрасте, прожившего в супружестве не один десяток лет. Его жена тоже не молодела все это время, так что растеряла былую привлекательность, и муж это, разумеется, видит. Но он помнит и о прошлом счастье, поэтому столь разные мысли живут друг с другом вполне мирно. И вдруг, представь, муж встречает молодую красавицу, которая благоволит ему, неважно по какой причине. Так вот, даже если она не будет день изо дня зудеть возлюбленному на ухо о том, как стара и страшна его старая жена, он, постоянно сравнивая их между собой, рано или поздно поставит свою прежнюю любовь на последнее место. Понимаешь, о чем я?

- Другая мысль стала сильнее?

- Да! Причем благодаря тому, что происходило не внутри, а вокруг человека.

Борг, несмотря на расстроенные в ожидании смерти чувства, соображал быстро. Правда, слишком прямолинейно:

- Хочешь сказать, что я полез на тебя с ножом не по собственной воле?

- А вот тут ты немного ошибаешься. Именно по собственной. Если бы в твоей голове не жило желание спустить с меня шкуру, ты бы не схватился за оружие.

- Но почему я вдруг захотел его исполнить?

- Потому что…

Говорящая с водой не имела возможности насытить нашу плоть серебром, зато навела густой туман, чтобы поскорее добраться до наших сознаний через кровь. Но вряд ли она с каждым занималась отдельно, ведь если вспомнить, сколько сил ей понадобилось на уговоры одного только зверька, живущего во мне… Нет, женщина давила сразу на всех нас. Вот только как? Какие мысли посещали в тот вечер меня?

Равнодушные.

Мне не было никакого дела до людей рядом со мной, даже судьбы мира, состоящего из плоти моих родственников, вдруг стали мне безразличны. Я как будто в единое мгновение лишился всех чувств, составляющих человеческую природу: не злился, не ненавидел, не любил, не желал. Я бесстрастно смотрел на происходящее, не собираясь умирать, но и не думая о сохранности чужих жизней. Впрочем, тогда мне все казалось естественным и непротиворечивым, а следовательно, не требующим к себе критического отношения и уж тем более не требующим исправления. Это были мои мысли, несомненно, но они почти всегда прятались где-то в глубине. Или я их прятал сам, осознанно и целенаправленно? Похоже на то.

Борг таил в себе желание меня убить. Жена хозяина гостевого дома и возница боролись со своими демонами, в обычное время тщательно сдерживаемыми на коротком поводке. Не думаю, что говорящая предполагала наличие такой богатой почвы для необходимых ей всходов, но точно ударила в самое уязвимое место. Как же ей это удалось?

Попробую встать на ее место. Вот я добираюсь до человека, который мне нужен первым делом для разговора, а потом уже для всего остального. И что вижу? Рядом с ним куча совершенно лишнего народа, способного помешать личной беседе. Значит, нужно отделить зерна от плевел. Как? Чем-то отвлечь. Но если, к примеру, устроить пожар или другую неприятность, требующую к себе внимания, скорее всего, компания не распадется, а вся целиком бросится на борьбу с трудностями. А необходимо обратное - разделить. Когда человек перестает обращать внимание на происходящее вокруг него? Когда

увлечен собственными мыслями, разумеется. А если мысли особенно сильные… Все понятно.

- Потому что считал его неправильным. Борг нахмурился.

- Откуда ты знаешь?

- Да все оттуда же. Помнишь, как вели себя другие? Мелла, к примеру. Она же вовсе не гулящая женщина. Да и возница вряд ли такой уж охотник до женских прелестей, что не может сдержаться.

- А ты? - Рыжий хоть и не умел самостоятельно строить заковыристые логические цепочки, зато наловчился очень цепко карабкаться по чужим.- Что ты считал для себя неправильным?

- Плевать на всех вокруг.

- Почему? Мне кажется, ты вполне мог бы…

- Плюнуть?

- Ну да.

Конечно, мог бы. Наверное, должен был бы так поступить, ведь мое положение и мои возможности…

Из- за них и не могу, вот ведь какая странность. Если знаешь, что в любой миг способен уничтожить весь мир, никогда не станешь этим заниматься. Это словно поднимать руку на младенца, который не может оказать тебе сопротивления. Стыдно и недостойно. И неважно, что никто не возразит и не осудит, достаточно возникающего внутри ощущения собственной неправоты.

- А я и плевал. В тот вечер. Не одернул наших страстных любовников. Не воззвал к голосу твоего разума.

- А если бы мне удалось добраться до тебя? Что случилось бы дальше?

- Ничего неожиданного. Ты бы умер.

- Умер? - Борг пытливо заглянул мне в глаза.- Но для того, чтобы предотвратить нападение, не всегда нужно…

- Убивать? Знаю. Только мне тогда было все равно. И думать о том, как бы причинить тебе наименьший вред, не хотелось.

- Ну что ж, по крайней мере честно.

- Ты спросил, я ответил. -Да.

Он тяжело оперся спиной о стену.

Не за что меня любить, Борги. Не за что и незачем. И заметь, я больше не настаиваю на том, чтобы ты слепо верил каждому моему откровению.

- Вернемся к причинам. Внутри каждого из нас есть жела-ния, которые мы всеми силами прячем от мира. Но чем глубже запихиваешь что-то, тем настойчивее оно стремится вырваться на свободу. Собственно, этим и воспользовался наш враг. Усыпил бдительность сторожа и открыл замки на дверях наших личных тюрем.

- Какая малость… Соглашаюсь:

- Малость. Но ты видел, к чему это привело.

Рыжий брезгливо скривился, правда, не потеряв нить рассуждения, за которую держался:

- А как она все это сделала? Подсыпала свою траву? Но мы вроде не пили вина…

- Если бы все было так просто! Ворчанка и прочие зелья нужны для подмастерий, а мы столкнулись с мастером.

- Что ты хочешь сказать?

Я потянулся, разминая плечи.

- Женщина, захватившая нас в плен, не нуждается ни в каких подручных средствах. Она напрямую вмешивается в наши сознания посредством крови.

- Крови?

- Видишь ли… - Эх, все-таки придется углубиться в давнюю историю.- Много веков назад в одной семье начали рождаться дети, одаренные способностью воздействовать на воду без применения какой-то особой магии. Они просто говорили с водой, и вода их слушалась. К примеру, захотелось им немного льда посреди жаркого лета - попросили и обрели просимое. А вокруг ничего не изменилось, и даже самый наблюдательный маг не заметил бы колебаний Силы.

- Так не бывает!

- Бывает. Этим свойством были наделены их тела, а умение приходило с возрастом и каждодневными занятиями. Но вода ведь течет не только в руслах рек и ручьев, она наполняет и нас… Не знаю, почему этому роду не удалось подчинить себе весь мир. Впрочем, и от одной женщины, как оказалось, может исходить очень большая опасность.

- Она заговаривает кровь?

- Время от времени. По крайней мере ей ничего не стоит заставить нас уснуть или умереть, просто остановив кровоток, и для этого не потребуется ничего, кроме ее желания.

Рыжий растерянно взъерошил пятерней волосы.

- Но если она так могущественна, зачем тогда понадобилась та трава?

- Она одна, Борги. Понимаешь? Одна. Ей не добраться до всех сразу, а с ворчанкой все стало бы намного проще. Довольно было бы подчинить себе нескольких человек, снабдить их приворотным зельем и отправить на четыре стороны. При удачном стечении обстоятельств через пару лет весь мир бы стоял перед ней на коленях.

- Не хочется верить.

- Не верь. Да и не будет так, как я сказал, потому что о вор-чанке уже известно, а значит, надо искать другие способы. Или растить новую траву.

Проще всего было бы заманивать людей на берега лунного озера и дарить приют освободившимся душам, но в здравом уме никто не заставит себя пересечь границы черно-белой Нити.

- Как думаешь, вырастит?

- Наверняка.

Борг зло ударил кулаком по колену:

- Мы так много узнали, а что толку? Сидим здесь и не можем ничего сделать!

- Если тебя это утешит, и никто бы ничего не смог. Нет никакого смысла отправлять сюда даже лучших воинов, потому что они будут или умерщвлены, или подчинены.

- Она настолько всесильна?

- Увы.

Привираю, пусть и самую малость. Со сколькими сразу могла бы справиться говорящая? Нас четверых у костра она одолела очень легко, а с серебром почти истощила себя. Почему? Наверное, разница в объектах воздействия: на людях она уже напрактиковалась вдоволь, так что хаос в рядах нападающих был бы посеян успешно и быстро. Капризы моего зверька потребовали совсем иного вмешательства, находящегося за границами уже привычного для женщины общения. Впрочем, будь у нее побольше времени, и для живого серебра была бы

создана и отточена механика влияния. Но, слава Пресветлой Владычице, чего-чего, а лишнего времени у моей тюремщицы не будет. Правда, для людей она остается по-прежнему опасной угрозой, напрашивающейся на… Скажем так, на противодействие. Но какое? Армию отправлять на бой с таким врагом нельзя. Нет, здесь лучше всех прочих подошел бы наемный убийца, выполняющий заказы с большого расстояния. Все, что необходимо,- лишь указать цель, но единственные, кто способен это сделать, сидят на пятых точках, как привязанные. Хотя почему «как»? Просто привязи у нас с Боргом по-разному выглядят, но зато одинаково надежны.

- Значит, все было зря?

- О чем ты?

- Герцог умер напрасно, да?

Как же сильно его царапнуло это событие… Но, может быть, так и надо? Может быть, именно угрызения совести помогают людям оставаться людьми?

- Не знаю. С одной стороны, опасность все равно живет и здравствует, если не стала еще сильнее. А с другой… Его смерть дала выигрыш времени на размышления для всех остальных.

- Большой?

Хороший вопрос. Наверное, главный. По крайней мере для Борга, которого сейчас занимают только песчинки, слагающиеся в Вечность. Его личные. Да и я думаю о том же. О количестве шагов, оставшихся до Порога.

- День, месяц, год. Какая разница? Он пожертвовал собой, чтобы дать другим возможность хоть немного пожить свободными. Совершил своего рода отвлекающий маневр, заставив противника отложить атаку. На поле боя такой поступок был бы удостоен награды.

- А в мирные времена вызвал одно лишь осуждение. И злость,- подытожил рыжий, видимо, вспомнив яростную отповедь Дэриена.

- Такова жизнь.

Он молча кивнул и какое-то время сидел, глубоко задумавшись, а когда заговорил снова, его голос был полон презрения. К самому себе.

- И все-таки Магайон уходил как воин. Сам выбрал место, время и смерть. А мы… Мы умрем бесславно.

Ты прав, Борги. Тысячу раз прав. Но что поделать? Или отчаянно искать выход из тупика, или смириться с будущим, начертанным для нас чужой рукой. Я и сам не знаю, что лучше. Даже не знаю, что будет приятнее, поскольку пользы не жду ни от первого, ни от второго.

Мрачные мысли обычно не способствуют аппетиту, но, когда дверь нашего узилища отворилась и на пороге возник юноша с корзинкой в руке, я почувствовал, как желудок начинает скручиваться в узел. А всего-то ничего и требовалось: уловить аромат свежевыпеченного хлеба!

Борг тоже недоуменно повел ноздрями, сосредотачивая внимание на ноше, а не на носильщике, и, похоже, наша увлеченность предвкушением обеда обидела пришельца, потому что не знающие брщъы щеки вдруг пошли красными пятнами, а корзинка оказалась брошена тут же, рядом с быстро захлопнувшейся дверью. Что особенно обидно, вне нашей досягаемости.

- Это он что, нарочно? - спросил великан, сглатывая слюну.

- Кто ж его знает?

- А пахнет хорошо… -Угу.

Ну что ж, если нам соизволили прислать пищу, значит, казнь и прочие экзекуции на некоторое время откладываются. Правда, видеть перед собой предмет вожделения и не быть способным до него добраться - пытка похуже многих других. Мы, конечно, справимся с чувством голода. Постараемся справиться. Приложим все усилия, чтобы…

Животы заурчали одновременно и на одинаковой ноте. Борг закрыл глаза и постарался задержать дыхание, я последовал его примеру, но это ни к чему не привело: есть хотелось все сильнее и сильнее.

- Вот же сволочь…

Нелестное описание душевных качеств посыльного могло встретить с моей стороны только полное понимание и подтверждение, правда, не столь красноречивое:

- Ага.

Хотя, если поразмыслить, зачем мне обед? Ну подумаешь, не ел уже пару дней, и что? Все равно же очень скоро умру, так

какая разница, на голодный желудок двигаться к Порогу или на сытый? Нет разницы. Никакой. Не-е-ет… Фрэлл! Как же хочется жрать!

Я должен добраться до этой корзинки. Должен впиться зубами в хрустящую корочку, скрывающую под собой нежный мякиш. Тогда я буду чувствовать себя хорошо-хорошо, живот сыто раздуется, меня станет чуточку больше, чем обычно…

Серебряные иглы в позвоночнике шевельнулись, вкручиваясь еще глубже, хотя казалось, дальше было уже некуда.

Зверек волнуется? С чего бы? Я всего лишь хочу есть. Хочу получить немного питания, так необходимого моей плоти, чтобы жить и расти. Чтобы становиться больше.

Новый спазм, вызывающий чувство тошноты.

Эй, мы так не договаривались! Мне пожрать надо, а не опорожнять котелок, на стенках которого каким-то чудом могли уцелеть остатки пищи! Я хочу немного вырасти напоследок, а не уменьшиться в размерах!

Волна дрожи рождается у загривка и спускается вниз.

Да что случилось? Раньше серебряный зверек был равнодушен к желаниям моего тела и… Стойте-ка. Ну конечно! Все, что нас связывает теперь, это плоть, и то, чего вдруг захотела моя, неминуемо эхом откликается в другой.

Чего же мы оба хотим?

Вырасти.

Желудок сжимается в упругий комок, и позвоночник вторит ему, пытаясь скрутиться клубком.

- Эй, тебе плохо?

- Нет, все…

Хорошо? Ни в коем разе. Можно сказать, хуже мои дела не обстояли никогда. Но если чуть-чуть отодвинуть кочку зрения на более разумную почву и согласиться, что лишние волнения приводят к непредсказуемым результатам, стараешься отвечать правдиво:

- Все как должно быть.

Борг не верит, продолжая присматриваться к моим судорогам, а мне некогда придумывать успокоительные объяснения тому обыденному факту, который застиг меня врасплох.

Я хочу есть, и серебро мучается от голода, хотя раньше не испытывало подобного чувства. Мы оба хотим по сути одного и того же, но мое желание легко удовлетворить содержимым

корзинки, а его? Что может быть пищей для живого металла? Что он вообще способен усвоить?

- Эй, кто-нибудь!

Не уверен, что на зов откликнутся, но уж лучше слушать крики рыжего, чем завывания желудка. Я должен поесть, во что бы то ни стало, иначе серебряный зверек сам меня прикончит. Если бы только его можно было накормить! Вернее, помочь ему разрастись. Помочь занять в моей плоти еще больше места, чем я когда-то по нелепой наивности подарил. Больше места… Чтобы количество серебра увеличилось, к уже имеющемуся нужно добавить новое. Ведь это всего лишь металл, неспособный рождаться из бессознательного небытия и умирать, превращаясь в быстро тающую на челе могильщика тень напускной скорби.

Мой взгляд сам собой остановился на Борге, словно что-то изнутри подтолкнуло, велев отряхнуться от сора ленивых сожалений, и понадобилось всего три прерывистых вдоха, чтобы осознать: так вот же еда, прямо передо мной!

Целая горсть серебра.

Свеженькая, с крупицами магии, девственно глупая и послушная.

Аппетитненькая. Ням-ням.

- Чего это ты на меня так смотришь?

Много- много вкусной еды. Много-много пищи для роста. Но она еще не знает об уготованной ей радости получить свободу… Нужно рассказать. Нужно позвать.

Голова шла кругом, желудок вторил причудливым танцевальным па сознания, рука изо всех сил тянулась к Боргу, и все равно оставалось не меньше фута, а рыжий, хотя и не мог покинуть указанное ему хозяйкой место, все же пытался отодвинуться, вжимаясь в стену, словно испугался.

Меня?

Но я всего лишь хочу покушать. Нет, МЫ хотим.

- Дай руку!

Это мой голос? Не может быть. Я никогда так не хрипел, даже простужаясь, а сейчас кажется, что все в горле рокочет.

- Что с тобой?!

Мы голодны, только и всего. Очень голодны. И мы очень штим стать больше, чем есть. Стать большими. Вырасти.

Иди к нам, сладенькое. Ты же послушный ребенок, правда? Ты делаешь то, что тебе велят, а мы не велим плохого. Мы просим. Мы приглашаем.

Иди к нам!

Кажется, что все тело наполнено звоном. Серебряным. Каждый клочок кожи зудит, словно от пчелиных укусов, ледяными иголками вонзающимися в плоть откуда-то изнутри. Зов? Очень похоже. И ему, как и всем прочим разновидностям приглашений на заманчивую встречу, невозможно противиться. Даже я не могу, потому что изо всех сил пытаюсь дотянуться до Борга, хотя знаю: не получится. Знаю, но… Верю. В успех? Скорее в силу серебра. Верю по странно простой, почти нелепой, но очевидной причине: металл не может и помыслить о неудаче, ведь в его многовековом существовании опыта разочарований не было. Не могло быть.

Забавно. Если никогда не проигрывал, у тебя оказывается больше шансов, чем у противников, одержать победу в любом задуманном сражении - благодаря непоколебимой уверенности в себе. Но как таковая уверенность могла родиться в сознании того, кто не проигрывал по той причине, что никогда даже не пробовал играть? Или зверек успел урвать у меня не только немного глотков крови?

Ням- ням.

Кушать.

Скорее.

Немедленно.

Прямо сейчас!

Глаза Борга вдруг расширились, и назвать удивлением возникшее в них чувство было бы святотатством, потому что из глубин карих омутов всплыло самое настоящее, по-детски кристально чистое потрясение. А мгновение спустя великана окружило облако серебряной пыли, вырвавшейся из оков плоти.

Оно провисело в воздухе совсем недолго, меньше вдоха, чтобы потом резко потускнеть и рассыпаться по полу пеплом сгоревших надежд. Моя ладонь жадно сгребла в горсть черные

крошки, до которых смогла дотянуться, стиснула и… Безвольно раскрылась, возвращая сор на прежнее место. Мертвые.

Магия, связывающая звенья серебряной цепи-змейки, истратилась на отчаянный рывок к свободе, и жизнь ушла из металла. Жизнь, которой и не было. Оно всего лишь притворялось, малыш. Похожее на тебя, но не такое, как ты. Собственно, ты - единственный в своем роде. Один на весь подлунный мир.

Серебро вздрогнуло и затихло, оставив меня наедине с чувством голода, теперь уже вполне поддающимся уговорам немного потерпеть, а заодно позволяющим побеседовать с кем-то кроме себя самого, пусть и единого в двух лицах.

- Борги?

Карие глаза неподвижно смотрели в одну точку, находящуюся вовсе не на мне. Зрелище печальное, но, поскольку сомневаться в крепости духа бывшего камня Опоры не приходится, предположим, что великан попросту собирается с мыслями, расплесканными неожиданным событием.

- Как самочувствие?

Рыжие ресницы дрогнули, подтверждая, что мой собеседник находится в сознании, правда, осмысленности во взгляде прибавилось лишь самую малость.

- Слышишь меня?

Я уже отчаялся дождаться ответа, когда рыжий повернул голову из стороны в сторону, словно прислушиваясь к неведомым мне звукам, и недовольно скривился:

- Ты что-то сказал? У меня в ушах звенит. Да и вообще, звенит. Даже в кончиках пальцев. Так что говори громче.

- Это пройдет, нужно только чуть подождать.

- «Это»? - Борг перевел взгляд на пол, на черную крошку под ногами.- Что «это»?

- Серебро, которым тебя напичкали, больше не управляет тобой. Можно сказать, сбежало от своих обязанностей.

- Но почему?

Я прислушался к собственным ощущениям, и, хотя ничего разборчивого не обнаружил, мне показалось, что зверек, впервые в жизни осиротевший, тихо плачет, зарывшись в глубокую нору. Если успел научиться плакать.

- Потому что ему предложили занятие гораздо приятнее бесправного пребывания на побегушках.

- Предложили? Кто?!

- Не смотри на меня так, не я.

- Только не уверяй, что ты вовсе ни при чем! Старался добраться до меня да такие рожи корчил, будто… Будто съесть хотел!

В каком- то смысле именно «хотел». И, чем фрэлл не шутит, если бы мне удалось ухватить рыжего хоть за палец, неизвестно, как бы все обернулось. Может статься, я сожрал бы своего знакомца вместе с заговоренным серебром, и тогда зверек уж точно вырос бы.

Бррр! О подобных последствиях лучше не думать. Если и тех слез Ка-Йен, что попали мне в кровь, хватило пусть не на захват, но на временное подчинение сознания чужому влиянию, даже крохотная горсточка ощутимо нарушила бы равновесие. И отнюдь не в мою пользу.

Все, отвлекаюсь, отвлекаюсь, отвлекаюсь. Какое занятие сейчас предпочтительнее всего для размышлений? Конечно, настоятельная потребность в пище телесной!

- Я и сейчас хочу. И буду крайне признателен, если ты оторвешь свою задницу от нагретого местечка, возьмешь корзинку, вынешь оттуда хлеб й поделишься со мной хотя бы маленьким кусочком. А то мне тебя тоже плоховато слышно… Живот урчанием заглушает.

Борг непонимающе моргнул:

- Взять корзинку?

- Ну да.

- Но я же…

- Все еще не прогнал из ушей звон? Тогда повторю. В тебе больше нет серебряного надсмотрщика. Понимаешь? Ты свободен.

Он поверил только после того, как попытался встать и попытка вполне удалась. К сожалению, совершенный рывок был излишне труден для ослабленного произошедшими событиями тела, и великан тут же рухнул обратно. Правда, отнюдь не на прежний участок пола, что вызвало появление на скуластом лице счастливой улыбки.

- Так это правда?

- Даже не сомневайся.

Борг дополз до корзины, выудил из нее лепешку, разломил пополам, кинул один кусок мне, а сам впился в другой так, будто ничего не ел с рождения. Хотя пару минут назад рыжий и впрямь родился заново. В отличие от меня.

Первый же комочек хлеба, провалившийся в желудок, медленно, но уверенно пополз обратно, и потребовались неимоверные усилия, чтобы остановить его движение. Надо же, все происходит быстрее, чем я мог надеяться… Похоже, поесть не смогу.

- Невкусно? - спросил великан, на мгновение перестав жевать.

- Вкусно. Очень. Просто я немного устал и… - Нет, пожалуй, не буду вдаваться в подробности, чтобы напоследок не захлебнуться собственной ложью. Не ем, потому что не хочу, вот и все, большего никому знать не надо,- Потом продолжу.

- Ну, как знаешь. А я, веришь ли, остановиться не могу!

- Тогда доедай и мою порцию.

Борг оторвался от лепешки и посмотрел на меня. Не хотелось бы думать, что тревожно, но настороженность в карих глазах мне не понравилась.

- Почему ты так говоришь?

Вот и настало время для решительного броска в последнюю атаку. И от того, как быстро и насколько успешно я разобью защитные построения врага, зависит, останется ли этот самый враг жив и здоров на долгие будущие годы.

- Да я правда не слишком голоден, а тебе сейчас нужны силы. Много сил.

- Для чего вдруг?

- Для побега.

Пальцы рыжего, захватившие в плен очередную лепешку, разжались.

- А тебе, значит, не нужны?

Так и знал, что этим закончится. Какие бы чувства ни питал ко мне бывший телохранитель принца, бросать товарища по несчастью он не собирается. Ни при каких обстоятельствах.

- Пока нет.

- Пока?

Все, о еде забыто окончательно: рыжий повернулся, сел поустойчивее, скрестив ноги, и уставился на меня. Ну что ж, задачка не из легких, но мы ее решим. Обязательно. Причем

именно мы и именно вместе, что бы на сей счет ни думал мой противник.

- Я не составлю тебе компанию.

- Почему?

Потому что умру раньше, чем смогу добраться до границ Нити, и труп на руках вряд ли поднимет тебе настроение.

- Мне нужно остаться.

- Зачем? Она убьет тебя.

Да, думаю, в долговременных планах у говорящей все же значится смерть. И не только моя.

- Не сразу. А может, и вовсе не убьет. Сам подумай: нам ведь прислали еду? Прислали. Уж не затем, чтобы мы поскорее умерли, верно? Если, конечно, хлеб не отравлен. Но что-то мне говорит: никакого яда здесь нет.

Борг согласился:

- Нет. Меня натаскивали на многое, что можно унюхать, почувствовать на вкус или заметить глазом. Но я говорил не об отраве. Перед исполнением приговора, если видел, тоже кормят, как… Ну да, как на убой.

- Она могла убить нас еще у костра, не забывай. Но раз мы до сих пор живы, значит, мы ей нужны.

- Ты нужен,- хмуро поправил меня рыжий.

- Мы, я… Неважно. В любом случае, следовало бы кое-что выяснить.

- Например?

- В чем источник силы этой женщины, каковы ее планы и прочее. После побега это будет трудно сделать, не вызвав подозрений.

- Тогда и я останусь.

- Э нет! Едва она увидит тебя, как поймет, что ты ей больше не подвластен, и… Вот тогда точно убьет.

- Если успеет,- проворчал великан.

- Поверь, успеет! Ей для этого даже не обязательно приближаться к тебе. Нет, Борги, это не твой бой. На этот раз не твой.

Но настойчивость моего знакомца только росла. Хотелось бы верить, вместе с возвращающимися в тренированное тело силами.

- А чей?

Знаю, какого ответа ты ждешь. Но его не будет, потому что я не стану воевать. Не успею начать сражение.

- Борги, ты должен уйти отсюда живым и невредимым. Ты должен передать полученные знания другим.

- А что такого я знаю? - Голос рыжего преисполнился гневом.- Что есть на свете баба, умеющая дурманить людям головы безо всякой магии? Ерунда какая-то…

- Это не ерунда, Борги. Я бы сказал, это очень важные сведения. И любой маг Опоры будет встревожен, услышав такие новости.

- Тревога - еще не оружие, которым можно победить врага.

- У вас будет время. Достаточно времени, потому что она не сразу решится начать настоящую войну.

- Может, все и так, может, все это бесценно, но… Не я должен говорить с магами, а ты. Ты все объяснишь лучше.

Ближе к истине, согласен. Но «лучше»? Какими словами воспользоваться, чтобы помочь понять людям устройство мироздания? А без подобного объяснения невозможно описать природу колодца, из которого говорящая черпает воду своего могущества.

- Я узнал еще не все, в чем нуждаюсь.

- Ты рискуешь, собираясь остаться.

Рискую? О да, на неискушенный взгляд, мой поступок - верх глупости, ведь я в состоянии только защищаться. Но, с другой стороны, защита столь надежна, что позволит мне без труда выбраться из захлопнувшегося капкана, правда, следуя одним-единственным путем. В Серые Пределы. Но сие место назначено только мне, по крайней мере сейчас.

- У меня нет выбора. Ты слишком слаб, чтобы попробовать меня освободить, а попытка раздобыть ключи может закончиться слишком печально.

- Знаешь, на что похоже твое поведение? Мне кажется, что ты хочешь спасти мою шкуру, пожертвовав своей!

Ох… Меньше всего на свете мне хотелось представать перед Боргом эдаким благородным героем, тем более что никакого благородства нет и в помине. Я в самом деле не желаю рыжему смерти и не желаю, чтобы он снова попал в рабство. Но не жертвую. Ничем.

- Не волнуйся, внакладе не останусь.

- Значит, у тебя на руках завидные козыри, и ты стараешься отослать меня подальше, чтобы наслаждаться славой в одиночку!

Пришлось поперхнуться, скрывая смешок.

- Борги, я все равно не назову тебе истинную причину моих намерений, обидным это покажется тебе или нет.

- Не можешь?

О да, как было бы прекрасно сейчас напустить на лик хмурую тень осведомленности о тайнах мира сего и многозначительно промолчать! Но это означало бы поступить нечестно. Я ведь не умру так, как умирают люди. Я все равно вернусь из-за Порога, пусть не завтра и не через год. Правда, признаваться в бессмертии… Поздновато.

- Не хочу.

Рыжий моргнул, собираясь нахмуриться, но вдруг передумал и растерянно улыбнулся:

- А ты изменился. Вроде все тот же и такой же, но словно повернулся другим боком.

Боком ли? Иногда мне кажется, что я похож на шарик, который не в силах остановить свое качение, даже приближаясь к краю пропасти.

- А может быть, ты подошел с другой стороны?

- Может быть,- кивнул он, на удивление легко соглашаясь, а значит, беспорядочные выпады, сделанные мной во многом наугад, привели поединок к задуманному исходу, и нет смысла более медлить с последним ударом.

- Тебе пора уходить, Борги. Пока она не решила нас навестить.

- Сколько у меня времени в запасе?

- Час, может быть, два. Ее тогда здорово подкосило, на поляне. Думаю, сейчас наша тюремщица очень крепко спит.

- А кстати… - Рыжий, уже собравшийся подняться на ноги, передумал и вернулся с полпути.- Поляна, говоришь? Я так и не понял, в чем там было дело. Сначала тебе кожу не могли проколоть даже сильным ударом, а потом вроде смогли. Как понимать твои фокусы?

Вот для чего у меня еще меньше желания, чем времени, так это для неприятных воспоминаний! Серебряный зверек перестал быть тайной, которую хочется скрывать от других, зато перешел в разряд вещей, вызывающих стойкое отвращение, не

способствующее откровенности. Но какой-то ответ, хоть плохонький, да нужен.

- У меня есть защитный амулет, магию которого женщина и старалась разрушить.

- Но не разрушила?

- Нет. Только остановила ее действие на несколько минут.

Правильно подобранная для истины маска помогает донести до собеседников главное, причем для каждого свое. Рыжий, не став исключением из правила, сложил один любезно предоставленный мной факт с другим и получил закономерный результат, выразившийся в выводе-вопросе:

- Значит, ты сейчас неуязвим?

- Только не вздумай проверять!

- Не буду,- ухмыльнулся Борг.- Но это все же как-то… нечестно. Мог и раньше сказать.

- Случая не было.

- Или желания? - подмигнул мне карий глаз.

- Желания уж точно!

И тут, на пике доверительности, наша беседа была бесцеремонно прервана явлением юного посыльного, распахнувшего дверь и хмуро поинтересовавшегося:

- Чего орали?

А мы орали? Ах да, Борг попробовал позвать на помощь, так сказать, кинул клич всем, кто мог отозваться. Четверть часа прошла, а кажется, это было давным-давно… И настроение настолько радужное, что хочется поделиться им с каждым живым существом.

- Да так, думали, составишь компанию. Угостить захотелось. Уж больтю хлеб хорош!

Недовольное лицо парнишки чуть прояснилось:

- Очень надо! Меня такой же дома ждет, мамка с утра напекла.

Мы с Боргом переглянулись и хором переспросили:

- Дома?

- Ну да, а что такого?

По меркам парня - ничегошеньки. По нашим с Боргом… Практически Все. С большой буквы В. «Дома», значит, «не здесь», где-то в другом месте. В другой Нити, уже не черно-белой, а многоцветной, живущей под неусыпным присмотром

изумрудных глаз. Но надо удостовериться в правильности выводов прежде, чем пускаться в пляс.

- Да тут вроде никого из людей и не живет,- с нарочитым сомнением протянул я.

- Тут? - Посыльный прыснул.- Тут никто и не может жить, хозяйская же вотчина. Мы на белый песок ступить не смеем, только когда прикажут.

- Значит, тебе приказали?

Он тут же помрачнел и грозно выставил вперед безволосый подбородок:

- Если б не приказали, не пошел бы! Еще чего, кормить тex, из-за кого меня теперь друзья засмеют!

Все занимательнее и занимательнее… Продолжим расспросы?

- Засмеют? Из-за нас?

- Ага. Только ты еще больше виноват, чем верзила! - обиженно надулся парнишка.

- Да в чем? Объясни хоть.

- В чем, в чем… Колоду из-за тебя пришлось с озера утащить, стало быть, присяга еще когда будет! А мой черед вчера прошел, теперь всех остальных пропускать вперед придется, даже тех, кто по дням младше. Ужо они надо мной посмеются…

Присяга? Кажется, начинаю догадываться. Но живой рассказчик намного полезнее холодных логических построений.

- Кому присягать-то должен был?

- Кому, как не Хозяйке?

Титул, наверняка подаренный говорящей простым людом, был произнесен чуть ли не с придыханием.

- И все ваши ей присягают?

- Не-а.- Парнишка гордо выпятил грудь.- Она всех не берет, говорит, мол, это честь, а честь дается не каждому.

Хорошая отговорка. На деле, конечно же, женщина просто не может всех подряд обращать в полное подчинение, потому что на известное мне действо нужно тратить время и силы.

- А ты был выбран, значит?

На ясном юном челе снова появились тучки.

- Был. Только теперь толку-то… Может, и вовсе до меня черед не дойдет.

- А та присяга, для чего она?

На меня посмотрели как на убогого.

- Чтобы верность свою доказать.

- Верность… А твои друзья, которые уже присягали, рассказывали, что с ними было?

Парнишка подумал и качнул головой:

- Нет. Никто ни слова не проронил. Только так ведь и должно быть! Присяга же только для Хозяйки и того, кто в верности клянется, а другим о тех делах и словах знать ни к чему.

Думаю, молчание было вызвано не гордостью, а стыдом. Кому же охота откровенничать о внезапно открывшихся уязвимых местах духа и тела? И кто сможет открыто признать, что оказался слабее призраков собственного сознания?

- А как Хозяйка выделяет тех, кто принес присягу? Милости свои дарует или еще что?

- Милости? - Мой вопрос снова поставил посыльного в тупик.- Да она и прочих не обижает ничем, ни на кого руку не подняла, никому в просьбе не отказала.

- Так зачем же тебе присяга нужна?

- Как зачем? Ведь это же честь!

В последнее слово он вложил весь пыл, на который был способен. До скуки знакомая картинка: стоит украсить будничное занятие затейливым, а еще лучше - тайным ритуалом, и посвященные будут задирать носы, а непосвященные - ползать на коленях, вымаливая возможность прикоснуться к неведомому.

Нет, парень, мне хоть и жаль расходовать оставшиеся силы на кого-то кроме себя самого, здесь, как говорится, сама Пре-светлая Владычица велела вмешаться!

- А прислуживать Хозяйке - честь? Незамедлительный и пылкий ответ подтвердил выбранное

мной направление атаки:

- Еще какая!

- А исполнять ее приказы?

- Спрашиваешь!

- Так сам посуди: тебя Хозяйка за едой послала, тебе велела нас накормить, а ты сам сказал, что мы для нее важнее присяги оказались. Куда уж больше чести-то?

Парнишка задумчиво запустил пятерню в белесые вихры.

- А ведь и верно… Что же получается? Что мне чести больше оказано, чем всем, кто присягу до меня приносил?

- Получается.

И ведь ни капли лжи ни в моих намеках, ни в его умозаключении. А о маленькой подробности вроде разницы между взглядом на ситуацию изнутри и снаружи имею право умолчать. Я уже одной ногой за Порогом, мне позволено вспомнить прошлые пристрастия и покуражиться напоследок.

- Ух ты! Тогда я на вас сердиться не буду.

Приятно сознавать. Ближайшие час, день, неделю ты точно не будешь сердиться, а потом… «Потом» для меня не настанет.

- Только другим не говори про честь и все прочее. А то об-завидуются.

- Еще как обзавидуются!

Он подхватил опустевшую корзинку и, весело насвистывая, затопал прочь по коридору.

Борг, как выяснилось, научившийся взвешивать мои слова на весах здравого смысла, посмотрел на меня с укоризной.

- Задурил голову мальцу… Не стыдно?

- Зато теперь у него есть повод для гордости, а не для обиды. А ты почему все еще сидишь? А ну, ноги в руки и вперед!

- Куда?

- За парнем! К своей деревне он тебя выведет, а дальше сам решай, куда отправишься.

- К деревне, значит… - Рыжий поднялся, немного пошатываясь.- А за тобой когда возвращаться?

Я едва удержался от того, чтобы не куснуть зло губу. Никогда, конечно же. Но если не совру, шанс спасти жизнь Борга будет безвозвратно и, что самое страшное, глупо упущен.

- Сам приду.

- Куда?

Эх… А куда надежнее всего отослать тебя, чтобы быть уверенным в твоей безопасности и скором восстановлении сил? Есть одно местечко, мало кому интересное.

- В Элл-Тэйн. Спросишь гостевой дом, где хозяином еще недавно был дуве Тарквен, тебе покажут.

- Я буду ждать,- сказал великан, исчезая в дверном проеме, и спокойное обещание почему-то сдавило мне грудь тяжелой цепью.

С величиной форы для Борга я все же ошибся: она составила не час и не два, а намного больше времени, все это время в мою голову то наперебой лезли совершенно разные мысли, то накатывала благостная пустота. Больше всего неудобств доставляли противоречивые ощущения, приходящие от плоти и уверяющие, что она легка, как никогда, но при этом не то что пальцы, а и веки отказывались шевелиться, будто каждое движение с недавних пор представляло собой немыслимо трудоемкое действие. К несчастью, я, застряв примерно посередине между апатией и злобой, отчетливо сознавал, что со мной происходит, и еще лучше понимал невозможность сопротивления.

Если в единый момент взять и отделить человека от воздуха. Сколько тогда продлится его жизнь? Одну минуту? Две? Может быть, пять? Но если ныряльщик знает, что на поверхности его ждет глоток вина, самого сладкого на свете, то мне нет смысла подниматься из моей глубины. Она не имеет границ и в то же время настолько невелика, что умещается в пределах моего тела. Хорошо хоть черно-белую Нить можно пройти из начала в конец, потому что она не вплелась в Гобелен по-настоящему, как поступают ее сестры, самоотверженно прощаясь с собственными личностями. Борг наверняка уже давно выбрался в привычный мир, теперь и мне надлежит сделать всего несколько шагов, чтобы вернуться туда, откуда меня некогда призвали. В Пустоту.

Не будет ни звуков, ни красок, ни ощущений. Ничего. Как и должно. Как заведено. Я просто закрою глаза и тут же открою. Неважно, что мир уйдет вперед на несколько столетий, для меня вынужденный отдых будет равен по продолжительности всего одному движению век - волне, скатывающейся вниз и вновь забирающейся на покинутый берег.

Странно, до сих пор не могу проникнуться трагичностью происходящего. Может быть, потому что умираю человеком, а не драконом?

Не случится Нэгарры, позволяющей уйти не тихо и незаметно, а в блеске молний и раскатах грома, сотрясающих Гобелен.

Не будет чувства гордости, пронизывающего всего меня от пяток до затылка.

Не исторгнется слез и проклятий, ведь никто из моих роди-

чей в эти минуты и предположить не может всей опасной нелепости происходящего.

Я выпал из Гобелена. Выпал из мира. И то, что во мне еще теплится жизнь, всего лишь досадная ошибка, подлежащая исправлению. Скоро все займет предписанные места и пойдет своим чередом. Собственно, оно и так… счастливо идет. Счастливо, потому что без меня. Ведь мое присутствие ощущается исключительно в те минуты, когда я что-нибудь разрушаю, верно? Значит, уходя, как раз предоставляю миру возможность жить созиданием. Но он ведь не воспользуется драгоценным подарком, потому что ничего не потеряет и не приобретет. Потому что не заметит изменений.

Да, Разрушитель вовсе не одинок, хотя всеми вокруг утверждалось и утверждается обратное. Любой эльф, гном, а уж человек и подавно может легко и непринужденно исполнить предписанную мне роль. Отличие состоит лишь в том, что разумные существа лучше всего прочего способны разрушать немного другой мир. Гобелен не под своими ногами, а тот, что ткут сами. Свое общество.

Довольно одного злого или попросту неуместного слова, чтобы душа разорвалась на лоскуты. И все бы ничего, если бы она не была так сильно привязана к телу! Вот и получается: во всех прочих пластах реальности человек благополучно умер, а сердце упрямо продолжает биться, гоня кровь по сосудам. Но плоти без духа жить скучно, потому она спешно создает из не успевших рассеяться прахом обрывков чувств и стремлений корявую куклу. Свое предназначение сие чучело выполнит, сомневаться не приходится, но именно в такие минуты на свет появляется голем, бездушный в самом прямом смысле слова.

Красавица отказывает юному рыцарю в благосклонности, и в мир приходит жестокий насмешник, одержимый желанием покорять. Девушка узнает, что ее возлюбленный - обманщик, и становится живым олицетворением мести всем мужчинам, попадающимся на пути. Мальчик, которого лупили старшие приятели, вырастая, не ограничивается ответной лупцовкой, а отвешивает тумаки всем вокруг. Сплошь и рядом на каждом вдохе случаются и похожие, и еще худшие, горшие горести. Любая напасть, даже кажущаяся, способна убить душу. А если беды следуют одна за другой…

Но с ними можно справляться. Если уметь наблюдать и

если уметь отдавать себе отчет в происходящем. Достаточно посмотреть на соседа, пережившего утрату, подобную твоей, и решить, становиться ли похожим на него или пробовать проложить по темному лабиринту невзгод свой путь. Иногда требуется осознанное и тщательно выпестованное упорство, иногда хватает наивного упрямства. У каждого свой рецепт, ведь чужие никогда не помогают полностью. Нужно только хотя бы раз задуматься над главным вопросом: дорог ли ты самому себе. Если дорог, то береги свою душу такой, какая она есть. Просто? Пожалуй, слишком. Наверное, из-за простоты в действенность этого совета никто и не верит. А жаль.

Мое призвание - разрушать Гобелен, но и я не удержался в рамках отпущенного могущества, опробовав презренное, зато доступное всем оружие. Добился успеха? О да! Последняя моя жертва сейчас топает через сосновый лес, поминая всуе имена всех богов и демонов, каких только знает. Зачем мне нужно было втягивать Борга во всю эту историю? Почему еще тогда, встретившись в «Трех пчелах», мы не разошлись после посиделок в разные стороны, сохранив друг о друге невнятные, но хотя бы не болезненные воспоминания? Потому что нам обоим нужен был шнурок, которым можно стянуть осколки разваливающейся души. Потому что мы оба хотели оставаться самими собой, а не покорно подставляться молоту обстоятельств на наковальне обыденности.

Я произносил не те слова не в то время, а уж действовал и вовсе как боги на душу положат, но стыд почему-то уравновешивается удовлетворенностью, ведь хотя бы один человек в мире будет помнить меня… Разным. Глупым, мудрым, умелым, беспомощным, жестоким, всепрощающим. Наконец-то все цвета радуги, составляющей мою сущность, не просто промелькнули на небосклоне, а были замечены и запомнены.

Я не изменился, Борги. Я просто перестал быть для тебя красивой картинкой на книжной странице, которую ребенок норовит перевернуть и обиженно надуться, увидев, что на другой стороне одни только непонятные строчки из букв. И ты не изменился, а всего лишь дал свободу многим чувствам, до поры спрятанным на самое дно души. Надеюсь, тебе понравилось быть разноцветным. В любом случае, у тебя еще появится не одна возможность добавить новые штрихи к своему портрету, у меня - нет, поэтому извини, что я вывалил на палитру

сразу все краски, какие смог найти. Это была последняя возможность в моей теперешней жизни, плавно, но ощутимо быстро подходящей к завершению…

Глаза закрывать не хотелось. Наверное, из-за глупого детского желания еще раз поймать ласковый взгляд Серой Госпожи, хотя было яснее ясного, что в пределах черно-белой Нити богов не существует. А если хоть один имеется, то вряд ли снизойдет к моим просьбам.

Собственно говоря, это осознание стало для меня потрясением, и до последнего теплилась надежда, что Эна все же соизволит прийти проститься со своей игрушкой. О спасении даже не думалось: вряд ли среди магов мира нашелся бы умелец, способный подчинить серебро, получившее настоящую свободу. Что же касается драконов, они также не посмели бы покуситься силой на волю теперь уже истинно живого существа. А действовать уговорами… Для этого надо уметь говорить на языке ожившего металла. И уметь заставлять слушать, как умеет пришелица, ожидаемая мной, но явившаяся аккурат за вдох до окончательного превращения ожидания из утомительной игры в скучную обязанность.

Походка казалась нетвердой, словно каждый шаг начинался с размышления над вопросом: «А в том ли направлении я иду?» - из-за чего колыхание складок белого одеяния больше напоминало судороги, чем волны. И все же пришелица приближалась ко мне, пока ей под ногу не попалась горстка черного песка. Шорох осквернил плащ тишины прорехой, и говорящая ошеломленно остановилась, видимо, лишь теперь заметив, что в комнате остался всего один пленник.

Когда получаешь результат, который не мог ни увидеть на излете страшного сна, ни вообразить в безумных фантазиях, непременно удивляешься, и требуется некоторое количество времени, дабы поймать разбежавшиеся слова и помочь чувствам выйти на волю, пока они не натворили бед:

- Что здесь произошло? - спросили у меня спустя очень долгий вдох.

Я улыбнулся и ответил. Кристально чистую правду:

- Чудо.

Женщина не стала открыто проявлять недовольство, хотя в подобных обстоятельствах полезнее отпускать узду раздражения. Не проронив ни слова, она дошла до того места, где

приказала сидеть Боргу, наклонилась, чуть согнув колени, провела ладонью по праху заговоренного серебра и вдруг резко выпрямилась. По всей видимости, за прошедшие часы силы к говорящей вернулись не полностью, потому что ее заметно шатнуло из стороны в сторону, но крик гнева в очередной раз оказался громче шепота разума:

- Теперь я знаю, кто ты.

Подумаешь, важное открытие! Я тоже знаю. Я - мыльный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги, давным-давно вспорхнувший с кончика соломинки и как раз сейчас направляющийся в колючие объятия реальности. Но если вас удостаивают общением, негоже позволять беседе завершиться, едва начавшись.

- Поделишься знанием, сестричка?

- Ты - мое проклятие.

Интересное умозаключение. В чем-то весьма лестное для меня, не скрою. Но все же не откажусь проследить за всей логической цепочкой, приведшей к подобному выводу.

- Почему, сестричка?

- Ты не можешь быть ничем иным.

Замечательный в своей непоколебимой уверенности ответ. Обычно заключения подобного рода делают, либо тщательно перебрав все мыслимые и немыслимые варианты, либо смертельно устав после первого же десятка похожих на правду объяснений необъяснимого.

Однако упомянутый громкий титул ко многому обязывает, а я, признаться, хоть и вставлял палки в колеса кареты, на которой наследница рода Ра-Гро вознамерилась ехать к престолу правительницы всего мира, не слишком преуспел. Все заслуги - месяц или чуть более времени на то, чтобы построить линию обороны или хотя бы принять решение о ее необходимости.

- Тебя послали боги?

Выбранный ответ на заданную моими проказами задачку все же нуждается в подтверждении? К сожалению, ничем не могу помочь. Вполне возможно, боги послали меня уже давно и окончательно. По крайней мере, одна богиня, обожающая играть в игрушки.

- Не знаю, сестричка. Спроси у них сама.

- Спросить…

Шипение, похожее на то, с каким раскаленная сталь опускается в воду, сменилось глухим рычанием:

- О, я бы хотела спросить их о многом! Например, о том, почему они позволили моим родителям сделать меня такой!

Покрывало полетело прочь, обнажив плечи и голову женщины, спустившей свой гнев с поводка, и я все же расширил непослушные глаза, потому что зрелище того заслуживало.

Скульптурно выверенные черты, встречающиеся у многих людей и обычно смягченные природными красками, здесь представали во всей красе, потому что как и земля, подарившая наследнице рода Ра-Гро могущество, так и сама наследница были черно-белыми. Хотя в женском облике столь резкого перехода одного цвета в другой не было, наверное, по причине полупрозрачности кожи, чуть скрадывающей границы кровеносных сосудов, наполненных чем угодно, но не обычной человеческой кровью.

Мраморная статуя, поверхность которой сумасшедший художник расписал черными узорами. Черные глаза без единого светлого пятнышка. Черные губы. Черный язык меж белоснежными зубами. Демон, пришедший из ночных кошмаров, но не человек. Да, собственно, разве она была человеком хоть когда-нибудь?

- Что, нравится? Любуйся! За это нужно благодарить мою мамочку и особенно папочку, обожающего заговаривать все, что способно течь!

Значит, то, что предстало передо мной, не закономерный итог существования рода, а плод умелых рук и безумного воображения? После встречи с некромантом удивляться уже не приходится, ведь он, даже не обладая богатым опытом и уж точно не будучи знакомым с семейными традициями, сумел вложить отпечаток своей сущности в нерожденного ребенка. Страшно подумать, каких высот достиг бы этот самоучка, если бы вовремя попал под опеку умелого наставника. Впрочем, зачем думать? Мне сейчас довольно лишь не отводить взгляд.

Жестоко, но… логично. Чтобы как можно успешнее договариваться с серебром вне твоей плоти, нужно обладать достаточным запасом металла и внутри нее, тогда малейшая твоя мысль будет передана наилучшим образом и в скорейшие сроки. Правда, для этого пришлось искалечить невинного мла-

денца, еще не покинувшего утробу, но ведь это сущие мелочи, не так ли?

- А мамочка была настолько одержима местью, что только подгоняла своего супруга, а потом денно и нощно растила меня не как наследницу, а как покорное оружие!

Знакомая история, фрэлл меня подери. Мы и в самом деле не просто друзья по несчастью, а брат и сестра. Может быть, более близкие, чем я и Магрит.

- Только она забыла, что оружие слепо и для него нет разницы между хозяином и врагом!

Черные глаза поймали мой взгляд, правда, не понимающий, а давным-давно понявший, и торжествующе сверкнули.

- Да, я убила их. Сама, Не руками, мои руки все равно не чувствуют прикосновений. Я просто велела их сердцам остановиться. И они послушались!

Сколько же тебе было лет, сестричка? Скорее всего, немного, потому что только ребенок, не обремененный обязательствами перед самим собой, способен распоряжаться жизнью и смертью других, не мучась сомнениями.

- Я ненавидела их. Но знаешь… Я все же пожалела об их смерти, когда поняла, что этот мир не примет меня.

Еще бы! Оказаться одной против всех - не самая приятная участь. Многие сдаются, даже не начиная борьбы. Многие, но не моя собеседница.

- Жалела недолго, не думай. Не больше суток. Ведь мне так и так суждено было оставаться одинокой, потому что даже собственные родители не видели во мне человека.

Подобную ошибку когда-то совершили и драконы. Может быть, именно je, на чьих Нитях появился род Ра-Гро, унаследовавший от своих невольных создателей несгибаемое упорство и азарт в достижении целей. Но способно ли утешить осознание того, что ты не мог родиться иным? Что где-то и когда-то, задолго не только до твоего появления на свет, а еще до рождения твоего отца, твоего деда и прочих предков, все уже было предрешено? Кто-то смиряется, это верно. Но не тот, чья душа выплавлялась в огне сражений.

- А знаешь, что особенно смешно и жутко?

Она сдавила виски ладонями, словно стараясь силой перебороть приступ головной боли.

- Очень скоро я поняла, что мне незачем жить.

И это чувство знакомо. Но на нем, изученном до последней крохи, уже осел слой дорожной пыли, поднятой моими сапогами.

В жизни любого разумного существа рано или поздно наступает момент, когда все поставленные цели либо достигнуты, либо рассеялись утренним туманом, и нет ни единой вешки в болоте, посреди которого вдруг оказываешься. Вроде и нужно куда-то идти, что-то делать, но память, еще сохраняющая эхо необходимости, напрочь отказывается подсказывать, как именно действовать. Вот и топчешься на месте, постепенно все глубже и глубже увязая в липкой жиже, но не замечая этого. Топчешься, пока не ощутишь вкус болотной воды уже на языке и не поймешь, что все кончено. К счастью. Правда, встречаются те, кто заранее предчувствует бессмысленный и бесполезный финал, а потому старается всеми силами сотворить… вернее, натворить хоть что-то, приближающее к развязке. Мол, раз уж все равно предстоит уйти за Порог, так давайте отмучаемся поскорее! Самый надежный способ - собственноручно оборвать Нить своей жизни, но…

Бывает, такой выход кажется обидным, потому что вслед за принятием решения всегда приходит непрошеной мысль: «Неужели я настолько плох, слаб, беззуб, что во всем мире не нашлось ни одной руки, готовой меня убить?» И тогда начинаются отчаянно-яростные поиски того, кто счел бы вас достойным насильственной смерти, поиски, превращающиеся в захватывающее приключение. С одной стороны, не ко всякому человеку подойдешь и не всякого попросишь: убей меня. А с другой - без веской причины смертоубийством не занимаются, стало быть, нужно еще доказать свое право и общую необходимость на ваш уход в Серые Пределы. Иногда такой поиск длится всю жизнь, и все-таки даже он - цель, а значит, существование не теряет свою цену.

- Но ты все еще жива, сестричка. Помутневший было взгляд снова вспыхнул:

- Потому что передумала. Я решила, что месть, пусть придуманная не мной, не самое плохое средство от скуки. Правда, исполненная, она вернула бы меня в начало пути, и я даже немного обрадовалась, когда начали появляться препятствия, ведь они отдаляли развязку. Но потом… - Точеные черты скривились, делая облик женщины еще менее человеческим,

чем прежде.- Потом я поняла, что недостигнутая цель хуже достигнутой.

Говоря проще, ты, увидев во мне сильного противника, струсила. Настолько не уверена в собственных талантах? Нет, вряд ли. Подчинение людских сознаний вошло у тебя в привычку и ни разу не завершалось провалом. Да и могло ли завершиться? Ты побывала на дне более глубоком, нежели дно душ твоих жертв, и ты узнала о свободе больше, чем кто-либо другой из твоего окружения, так разве можно было устоять перед тобой?

Наверное, я бы хотел помочь тебе, сестричка. Хотел бы объяснить, что вовсе не вызубренный урок оказался ложью, просто ты случайно зашла в старший класс…

Нет, извини. Не буду. Не хочу умереть на полуслове и оставить тебя с неполными знаниями. Я видел, что может натворить старательный ученик, но еще худшие беды обычно создаются теми, кто не доучился.

- Скажешь, что я виноват, сестричка?

- Не скажу. Нет нужды говорить.

Прозвучало с заметной ноткой превосходства. Ну разумеется, мои прегрешения столь велики, что бросаются в глаза каждому, даже неосведомленному. И все же напрашивающаяся пауза заканчивается раньше, нежели успевает произвести должное впечатление:

- Но я спрошу: почему? Почему ты встал у меня на пути? В вопросе присутствовало отчаяние или мне померещилось?

- А разве должна быть причина?

- Она всегда есть.

Если заглянуть внутрь себя глубоко-глубоко, можно согласиться. Но если посмотреть наружу-Большую часть своих мимолетных поступков я совершал, не стремясь ни к какой цели и не задумываясь, почему что-либо делаю. Довольно было сокровенного ощущения правильности происходящего, чтобы броситься в бой или, наоборот, осторожно отойти в сторону. Только позднее, после завершения того или иного события можно было остановиться и подумать, какие причины подвигли меня на действия. И что любопытно, стоило потянуть за ниточку самой очевидной причины, как она превращалась в длиннющую цепь разновеликих

звеньев, добраться до конца которой помогало лишь чудовищное упрямство. А в конце цепи меня всегда ждал один и тот же ответ. Ты поступил так-то и так-то потому, что ты - это ты.! 1отому что не мог поступить иначе.

Причина? Мне захотелось, вот и все. Внешние обстоятельства, говорите? А при чем тут они? Если живое существо не примет требований окружения, то бишь не «захочет», ничего не произойдет. Можно было не спасать Рэйдена Ра-Гро, на кой он мне сдался? Можно было не выслеживать некроманта, справился бы кто-нибудь другой при надобности. Можно было… Но я захотел. Всего лишь захотел.

- Рад бы облегчить твои муки, сестричка, но, увы, никакой особой причины нет.

- Мои муки? Что ты можешь о них знать?!

Неудачно подобранное слово способно достичь успеха ровно таких же размеров, что и нарочно употребленное. Только в противоположном направлении. Вырази я сожаление чуть иначе, меня ожидало бы продолжение пространной и не особо увлекательной, но помогающей скоротать время беседы, а случившийся переход на личности предполагал бурное развитие событий в ином ключе. И не просто ином, а отличном ото всех видевшихся мне вариантов.

Женщина расслабила пальцы, вдох назад стиснутые в кулаки, и со странной мечтательностью прошептала:

- Да если бы я могла, хоть на короткое время…

А потом, видимо, вернувшись из мира грез в реальность, вынесла суровый приговор:

- Но ты снова разрушил мои планы!

Вот теперь я точно перестал понимать подоплеку происходящего. Разрушил? Что? Как? Или побег Борга вдруг оказался не досадливой, но в сущности безвредной мошкой, которую легко прихлопнуть, если понадобится, а непоправимой бедой? Не верю.

- О чем ты, сестричка?

Черные губы растянулись в улыбке, не сулящей ничего хорошего, но одновременно невинной, как у ребенка:

- Я хотела бы дать тебе почувствовать хоть каплю боли, пронзающей меня при одной только мысли о том, что все придется начинать сначала… Но не могу.- Улыбка приобрела от-

тенок возвышенной отрешенности.- Представляешь, как это меня злит?

Как раз могу представить, и даже очень хорошо.

- Найди себе другого противника, с которым справишься.

- Я не хочу никого искать! Я и тебя… не искала. Ты пришел сам, сам вторгся в мою жизнь! Сначала я думала: это случайность, с каждым бывает, все еще наладится. Но становилось только хуже. Я простила бы тебе Антрею. Не веришь? Простила бы и забыла. В конце концов, это не моя месть, а всего лишь дань семейной традиции. Но нет, ты не остановился и не успокоился! Ты убил вторую цель моей жизни, когда я была всего лишь на полпути к ней!

Хм, вроде я не особенно рукоприкладничал, горы мертвецов не припомню. Герцога убил, это верно, но Магайон - не единственный влиятельный вельможа в Западном Шеме, и уж тем более не единственный мужчина, которого можно соблазнить женскими ласками.

- Ты меня совсем запутала, сестренка. Что еще за труп на моей совести?

Черные глаза возмущенно сузились, словно их обладательница посчитала мое недоумение нарочитым, наигранным и потому оскорбительным, но объяснение все же было дано:

- Труп моей надежды на будущее!

О, значит все серьезнее, чем казалось. Ситуация-хуже, чем та, когда женщина заводит речь о потерянных надеждах, случается, только если мужчина поминает отнятую любовь.

- Ты еще покоришь мир, не беспокойся.

Она кивнула, словно не понимая, что соглашается со словами своего злейшего врага:

- Покорю. Но кому будет нужен покоренный мир, когда я умру?

Чуточку задыхается. От злости? Нет, непохоже. Тогда… Неужели я, метя наугад, попал в самое сердце?

- Твоим наследникам, кому же еще.

- Наследникам?! - Она наклонилась надо мной, забывая об осторожности: будь я немного бодрее, не преминул бы больно дернуть за тонкие пряди полупрозрачных волос- И ты еще смеешь произносить это слово?!

- Почему бы нет? Твои таланты перейдут только к твоим

детям, не так ли? Или хочешь сказать: сможешь научить болтовне с водой любого?

- Детям… - Женщина отшатнулась, словно опомнившись и заметив, что подошла слишком близко к хоть и безоружному, но непостижимо опасному противнику - Моим детям… Ты убил их еще до зачатия!

Красиво звучит, но как соотносится с реальностью? Если отбросить шелуху иносказательности, предъявленная мне претензия может означать лишь одно: я каким-то образом уничтожил вторую обязательную для осуществления деторождения половинку. Будущего отца, то бишь. Если пойти в рассуждениях дальше, можно предположить, что таковым должен был стать доведенный мной до сумасшествия некромант. Но постойте… Разве он умер?

- Говоришь о том парне, как же его звали… А, Лагарт! Угадал. Говорящая снова сжала кулаки.

- Но насколько знаю, он все еще жив. Так в чем же моя вина?

- Жив? - Женщина расхохоталась, правда, смех больше походил на брезгливые плевки.- В нем не осталось того, что нужно мне!

Я предположил:

- Семени?

- Разума! - прозвучал презрительный ответ.- Семя я могу получить в любой миг от любого мужчины в мире. Но что в нем проку, если мой ребенок будет похож на меня?!

Повышение тона по мере произнесения фразы завершилось визгом, от которого захотелось зажать уши. Странно, что тайное желание всех матерей мира вызывает у моей собеседницы отчаяние, искромсанное ужасом. В чем же дело?

- Он будет таким же, понимаешь? Таким же!

Таким же… Унаследует кровь, плоть, образ и подобие? Впервые взглянет на мир теми же беспросветно-бездонными глазами, улыбнется угольками губ, протянет к выносившей его женщине ладошки, испещренные, как листья дерева, тонкими темными прожилками…

Теперь, кажется, начинаю понимать.

- Ты не желаешь наследнику своей участи.

И хотя за моими словами не стоял знак вопроса, она ответила:

- Не желаю. И у меня был шанс добиться этого. Пока не вмешался ты!

Значит, старина Лагги требовался для того, чтобы повлиять на зародыша в материнской утробе. Что ж, сия задача была некроманту по плечу. Немного теории, чуточку практики, и говорящая баюкала бы на руках девочку или мальчика, внешне ничем не отличающихся от других людей, но внутри не менее опасных, чем мать. Или даже намного опаснее… Фрэлл! Я действительно ее самый страшный враг.

- Прости, не знал.

- А если бы знал? - Черный взгляд задрожал.- Если бы знал?

Прошлое не возвращается, и гадать, перебирая несбывшиеся мгновения, бессмысленно. В моем теперешнем будущем полученные знания уже не успеют пригодиться, но если на минуточку поддаться одному из любимейших человеческих пороков, греху, который не может принадлежать любой другой расе мира, потому что напрямую зависит от узких рамок отпущенного бытия… можно искренне признать:

- Тогда я убил бы Лагарта сразу же, как увидел. Потому что мир заслуживает лучшей участи, чем оказаться во власти твоих детей.

Такого воя из женских уст я не слышал еще ни разу. Возможно, Лэни смогла бы потягаться в искусстве управления голосом с моей тюремщицей, но сомневаюсь, что победу одержала бы волчица. Не здесь и не сейчас.

- Ненавижу!

Согласен. Спорить не буду. Ты имеешь на это право, сестричка.

- Нет, это даже не ненависть… Я хочу уничтожить тебя! Стереть в пыль, но лишь после того, как ты вдоволь накорчи-шься от боли!

Вдоволь для тебя, разумеется. Так в чем же трудность? Чего ты ждешь?

- Тебе что-то мешает?

- Мешает?! - Она снова чуть не захлебнулась яростью.- Ты! Вернее, то, что сидит внутри тебя!

А я и забыл… Все правильно, серебряный зверек не позволит ничему и никому нарушить покровы моей плоти. Но ведь

под неприступные крепостные стены всегда можно сделать подкоп, не так ли?

- Раньше ты не замечала подобные преграды.

- Раньше… Их и не было! Да, я совершила ошибку. Я не могла и подумать, что все обернется именно так… Но я найду способ ее исправить!

Что же получается? Она не может не только причинить мне боль снаружи, но и… Невероятно. Удивительно. Логично.

Зверек растворен в моей крови и способен скорейшим образом добираться до самых отдаленных от сердца уголков тела, об этом мне было известно давно. Однако, сделав один вывод, я почему-то остановился в полушаге от другого. Если тело моего серебряного друга одновременно является и моей кровью, хотя бы частично, а своим телом он владеет хорошо, то приказы извне бессмысленны: тот командир, что ближе, всегда перекричит находящегося вдали.

Впору рассмеяться, хотя злобная гримаса на лице собеседницы и не располагает к беззаботному веселью. Значит, сестричка, ты не в состоянии что-либо со мной сделать? Сочувствую. На твоем месте я бы тоже успешно обугливался на костре ярости.

- Как я хотела бы смотреть на твою кровь, по капле стекающую на пол! А это можно было бы устроить, ведь однажды уже получилось. Но у меня не хватит сил на все сразу… Пока в тебе есть это клятое серебро, ничего нельзя сделать! Пока в тебе…

Если бы ее глаза умели приобретать оттенок, отличный от черного, можно было бы сказать, что взгляд женщины прояснился. Или стал еще пронзительнее.

- Но ведь его может и не быть в тебе…

А теперь почти мурлыкает. Странно. Стоило бы испугаться, но жизнь уходит из меня быстрее, чем мог бы прийти страх. Я уже едва могу шевелить пальцами, а скоро и вовсе перестану их чувствовать.

- Может и не быть…

Она опустилась на колени, придвинулась ближе, но все же на расстояние большее, чем моя вытянутая рука.

- Не быть…

Веки опустились, пряча взгляд, исполненный непонятного предвкушения, наступила тишина, и я снова остался наедине с собой.

Спасибо за этот подарок, сестричка. Я уж думал, что придется уходить за Порог под твои злобные завывания, ан нет, ты избавила меня от них. Не потому, что хотела сделать приятное, конечно же. Было бы любопытно взглянуть на выражение твоего лица, когда ты откроешь глаза и поймешь, что меня больше нет. Ни в твоей власти, ни вообще на свете. Да, пожалуй, это единственное, о чем стоит чуточку пожалеть. Уйти у врага из-под носа, разве это не завидное деяние? Вот только рассказать будет некому: до Серых Пределов моя душа вряд ли доберется, а после нового рождения прошлые приключения никому не будут интересны…

Все. Пора уходить.

Не таким я представлял закат своей жизни. Слишком стремительным он получается, словно идешь вниз по склону, который становится все круче, шаг замедлить не удается, и в какой-то миг понимаешь, что уже бежишь со всех ног. Ветер свистит в ушах, обжигает хлесткими пощечинами кожу, загоняет дыхание обратно в глотку; но ты не обращаешь внимания, разгоняясь все больше и больше. А торопишься не потому, что хочешь поскорее добраться до конца пути, нет. Просто осталось слишком мало времени на получение ни с чем не сравнимого удовольствия…

Голова кружится от восторга и чувства полета. Ненастоящего, не возносящего в синюю высоту, и все же восхитительно прекрасного. Тело становится легче с каждым вдохом, и кажется: если вовремя не умрешь, то воспаришь к потолку, пугая всех, кто сможет тебя увидеть.

Но ты ведь успеешь, правда?

Правда.

Хотя…

Мне что- то мешает. Что-то хватается за лодыжки, тянет назад, и это вовсе не цепи. Это…

Скорлупа? Я, словно птенец, бьюсь о прочные стенки, стремясь оказаться на свободе. Пусть моя цель - смерть, а не жизнь, но тюрьма очень похожа на ту, что пришлось покинуть при рождении. Она…

Моя плоть.

Душа проросла в нее слишком многими корнями и теперь не в силах самостоятельно разорвать старую дружбу? Не бойся, слабенькая моя, я помогу. Мы с тобой не хотим задерживаться в этом мире, верно? Мы все уже сделали, даже составили план следующей жизни, а нас не хотят отпускать? Глупцы. Мы умнее их. Намного умнее. Мы уйдем, да так, что никто и не заметит!

Не заметит… Да, не нужно, чтобы о нас спохватывались раньше времени. Значит, нельзя нарушать приличия так же, как нарушать целостность тела, хотя бы внешнюю. Но у нас уже совершенно нет терпения оставаться в этой клетке из костей и мяса…

Вперед, на волю!

Живот скрутило спазмом, однако не голодным, как недавние, а странно похожим на те, что случаются… Я же ничего горячительного не пил!

Сгусток слизи, поднявшийся откуда-то из глубин плоти, коснулся корня языка, и я понял, что сдерживаться больше невозможно. Но уже первая лужица на полу, еще крохотная, умещающаяся в ладошку, заставила удивиться. В перерыве между судорогами, опорожняющими содержимое желудка. Почему она черная? Такого цвета не должно быть! И остатков пищи не заметно, наоборот, жидкость равномерно густа и даже поблескивает, словно масло, пока не… Не застывает странным ледком.

Черная.

Маслянистая.

Твердеющая на глазах, как только оказывается вне пределов моего тела.

Она не может быть ничем иным, кроме…

Ответ пришел раньше, чем успела закончиться цепочка моих рассуждений: низ позвоночника тихонько заныл, и эта боль не нуждалась в объяснениях.

Одна за другой серебряные иглы растворялись в крови, проходили сквозь стенки сосудов, мышечные волокна и все прочее, мешавшее воссоединению, собирались вместе и скользкими комками ползли наружу. Я харкал и не мог остановиться до того момента, как последний кусочек серебра, твердея на лету, глухо не шмякнулся на деревянный пол.

- Я смогла!

Возглас, который должен был бы звучать торжествующе, вдруг оборвался на выдохе, и я невольно перевел взгляд на женщину, только что совершившую самое невероятное чудо из всех. Перевел, чтобы сдавленно охнуть.

С уголков черных губ стекали две струйки. Тоненькие. Непрерывные. Такие же рождались в уголках глаз, в глубине тонких ноздрей и в ушных раковинах. Говорящая истекала кровью.

Она не сразу поняла, что происходит, сначала всего лишь испугалась неожиданных ощущений и, только когда поднесла к лицу ладонь, из пор которой тоже мало-помалу начинала сочиться черная жидкость, закричала:

- Не-э-эт!

Видимо, желание избавить меня от серебряного стража оказалось слишком сильным. Настолько сильным и страстным, что плоть наследницы рода Ра-Гро тоже не смогла ослушаться просьбы-приказа.

- Нет… этого… не должно… было… - Слова исчезали в черном потоке, хлещущем из горла.

А ведь все закономерно. Мое серебро, хоть и растворенное в крови, все равно оставалось живым и обособленным, а твое, сестричка, твое - часть тебя самой. Неотъемлемая и безвольная. Если бы у тебя нашлось время на размышление, ты непременно поняла бы это и не стала рисковать, стремясь отомстить, но, видно, исчезновение Борга разбило вдребезги чашу твоей выдержки. Ты решила, что я смеюсь над тобой и только потому остался? Решила, что хочу поиздеваться, ведь никакое оружие не могло причинить мне вред, а твой шепот не мог побороть голос свободного серебра в моей плоти? И даже если бы я сказал, что умираю, не поверила бы, посчитав мои слова шуткой, придуманной, чтобы причинить боль…

Женщина попробовала удержаться в сидячем положении, опираясь на руки, но ладони разъехались в стороны на скользком от крови полу, и сотрясаемое крупной дрожью тело рухнуло в ворох быстро напитывающихся черной влагой одежд.

- Не… должно…

Возможно, она могла бы выжить, но растерянность оказалась орудием убийства надежнее, чем все прочие: говорящая беспомощно скребла доски скрюченными пальцами, выпле-

вывала кровяные сгустки и даже не помышляла о том, чтобы попробовать приказать собственному серебру остановиться.

У тебя получилось бы, сестричка. Но мне по странному стечению обстоятельств не хочется подсказывать тебе путь к спасению. Наверное, потому что я вдруг вспомнил взгляд Борга, в котором плясали отблески костра, отраженные острой сталью, и ладонь рыжего, судорожно стиснувшую мое плечо в поисках поддержки, когда мои ноги и так еле меня несли.

Располагать возможностью подчинить себе весь мир и погибнуть по собственной неосторожности… Но, с другой стороны, не попытайся говорящая осуществить сжирающее ее изнутри желание уничтожить одного-единственного противника, получила бы она удовлетворение от стоящих на коленях тысяч людей?

Ты оказалась невероятно отважной, сестричка. Недальновидной, быть может, но смелости тебе не занимать. Или ты всего лишь устала от благоразумности и осторожности, которым вынуждена была подчинять свою жизнь с раннего детства? Тебе ведь приходилось прятать ото всех не только свои чувства и намерения, но даже лицо…

И все же ты не сдавалась. Ты боролась до последней минуты. До мгновения, когда испугалась собственной силы. Забавно, но и со мной случилось нечто похожее. По крайней мере свой страх я помню настолько отчетливо, что, наверное, эти воспоминания и помогали мне двигаться вперед. Правда, я никогда не боялся за себя, может быть, здесь кроется различие между нами? Может быть, именно некогда разошедшиеся в противоположные стороны направления нашей боязни и привели к нынешнему результату?

Лужицы черной жижи. Осколки, потерявшие текучесть. Одно и то же? Да, всего лишь серебро. Но в моей крови оно смогло жить собственной волей, а в твоей, сестричка, стало покорным орудием. Покорным до такой степени, что исполнило даже смертоносный приказ. А ведь обладай оно хоть капелькой свободы, которую ты щедро дарила всем прочим… Нет, все правильно. Ты была рабыней своей судьбы, от зачатия и до гибели, а значит, и серебряная кровь, питающая твое тело, пришла в этот мир преданным слугой, но не верным другом.

Тихо.

Пусто.

Спокойно.

Странно, но настоящий покой можно ощутить, только когда рядом с тобой кто-то умирает. Наверное, потому что в эту минуту мир словно делится надвое, одной половинкой продолжая свой бег, а другой навечно застывая надгробным изваянием на могиле прошлого. Вот и мне сейчас кажется, что время остановилось. Или не кажется?

Если черно-белая Нить жила в ритме пульса говорящей, ничего удивительного: еще долго она будет пребывать в оцепенении, прощаясь с одной привычкой и ища другую. Ожидая новую наследницу водяных магов, чтобы подарить ей небывалое могущество. И вполне могла бы дождаться, если бы…

Если бы я не был таким скупым.

Каприз то природы или богов, теперь уже не разобраться, он восхитителен, не спорю, но слишком опасен, прежде всего для самих носителей дара, не говоря уже об окружающих их людях и нелюдях. Да, они скорее всего сами себя истребят, и можно было бы не вмешиваться, однако… Есть одна крохотная гирька, не позволяющая чашам моих весов прийти в равновесие.

Ксо.

Нить обидела маленького дракона. Моего брата. И как бы далек ни был тот злополучный день, сколько бы ни утекло с тех пор вод по реке времени, я все равно должен вступиться и наказать обидчика. Потому что Ксаррон - тоже моя семья. И не только он.

Сколько раз я рождался на свет? Да, сначала лишь для того, чтобы вскорости умереть, но во мне, хоть и недолго, все же текла кровь моих матерей. Сколько их было? Десятки? А может, сотни? Не удивлюсь, если я таким образом когда-то породнился со всеми Домами, даже погибшими. Все драконы, неважно, по каким линиям, материнским или отцовским, Мои…

Братья.

Сестры.

Дети.

Я должен заботиться о них. Нет, не так. Я хочу заботиться. Оберегать.

Защищать.

Помогать.

Любить.

Любить… О, вот тут хотения уже не нужно, потому что любовь к родственникам жила во мне с самого рождения, ведь я и появился на свет только потому, что моя мать была влюблена в мир.

Мать. А на самом деле одна из дочерей или внучек. Интересно, она это понимала? Наверняка. И, конечно, жалела, что не сможет увидеть свое дитя, новорожденное и одновременно безмерно старое, почти такое же древнее, как сам подлунный мир. Если бы мы с тобой могли встретиться, мама… За одно мгновение взгляда глаза в глаза можно было бы отдать все, и жизнь оказалась бы самой малой платой из достойных.

Да, время остановилось. И Нити, и мое. Кажется, можно вечно сидеть, прислонившись спиной к деревянной колоде, и неспешно перебирать бусины одних и тех же мыслей, с каждым прикосновением заново удивляясь их холодности или теплоте…

Я бы так и поступил, если бы позволили. Смотрел бы на вздрагивающее от эха агонии тело, размышляя о превратностях мирских путей, но в моем сознании все же раздалось тихое и странно робкое:

«Здравствуй?…»

Почему вопрос? Ты в чем-то не уверена? «Во всем. Теперь - во всем».

Брось! Тебе, многомудрой и многоопытной, не к лицу сомнения!

«Когда видишь, как кто-то из уже разверзшегося зева могилы возвращается к жизни, поневоле начинаешь сомневаться во всем, что когда-то знал и умел».

Говоришь обо мне?

«Да, любовь моя. Ты ведь умирал».

Согласен. Собственно, я и не противился. Да и не сожалел.

«Знаю. До меня долетали отголоски твоих мыслей… В какой-то миг я даже решила, что ты уже мертв, столько покоя в них было».

Ну, если считать, что я довольно быстро сам себя похоронил, то… Подожди-ка! Что значит, «решила»? Разве ты не должна умереть вместе с мной?

«Вместе, но не одновременно».

Как это понимать?

«Я привязана к твоей плоти, но не к духу. И не вернулась бы в Сферу Сознаний, пока…». Пока меня не съели бы черви? «Вроде того».

Значит, ты большей своей частью располагаешься на первом плане реальности?

«Большей? Скорее главной».

Это тебя удручает?

Мантия обиженно хмыкнула:

«А что чувствует птица, посаженная в клетку? Я ведь даже окружающий мир могу видеть только твоими глазами». И увиденное тебе не по нраву?

«Этого я не говорила. Но картина, расстилающая перед тобой, слегка…».

Можешь не продолжать. Я и правда не могу воспринимать Гобелен во всем его великолепии.

«Тот, кто не различает цвета, обычно очень хорошо знаком с формами».

Не утешай. Хотя, спасибо.

«Всегда рада помочь добрым словом.- Мантия отвесила невидимый поклон и тут же сменила тему. Наверное, для того чтобы не заострять мое внимание на своих слабостях.- Это место… Оно мне не нравится».

Представляешь, мне тоже. Здешняя Нить чужда всему остальному миру. Чудо, что ей удалось ухватиться за коврик, ткущийся Ксарроном, и выбраться из Купели.

«Ну, не такое уж чудо… Подобное происходит слишком часто, чтобы считаться невероятным, и тут все зависит от силы духа новорожденного дракона».

Хочешь сказать, Ксо в самом деле оказался трусишкой?

«Не все так прямолинейно, но… Мать слишком опекала его искру. Оберегала от любого волнения, даже ценой отказа от своих насущных потребностей».

Почему? Будущему дракону что-то угрожало еще в момент зачатия?

«Мм… - протянула Мантия.- Скажем так, ее супруг не считал то время подходящим для рождения ребенка».

Муж тетушки Тилли был против собственных детей?

«Нет. Но он был твердо уверен в том, что отец должен находиться рядом с сыном с первой минуты его появления на свет, а обязанности и неотложные дела не позволяли Торрону следовать им же самим установленным правилам. Только и всего».

Значит, тетушка на свой страх и риск понесла Ксо? «А потом держала его появление в тайне, пока это было возможно».

Пожалуй, теперь понятно, почему кузен оказался неподго-товлен к первому и, возможно, самому главному сражению в своей жизни.

«Увы… А ведь всего-то чуть-чуть больше любви, чем нужно, немного эгоизма, капелька гордости сверх меры… Дети - очень сложная наука. Ошибешься в рецептуре, потом всю жизнь будешь икать!»

Меня так и подмывало спросить, как обстояло дело с рецептом появления последнего из сыновей Элрит, но язвительное облачко, окутывающее мои мысли, рассеялось раньше, нежели с языка слетели слова из разряда тех, которые никогда не удается взять назад. Я наконец-то осознал две истины, настолько простые, прозрачные и естественные, что могли и вовсе остаться без моего внимания.

Я жив.

Я снова разговариваю с Мантией.

Пожалуй, ни один из этих столпов моего ограниченного мироздания не мог считаться главнее другого, и, самое главное, теперь вдруг стало понятно: они не существовали порознь. Но как можно было забыть? Как можно было, занося ногу над Порогом, не сказать «прощай» той единственной, кому заказан путь в мое будущее? Почему я беспечно стремился вперед, даже не пытаясь оглянуться?

Потому что впервые не чувствовал ее близости. Вообще ничего не чувствовал.

Драгоценная, ответишь на неприятный вопрос?

«Зависит от степени неприятности».

Что творят со мной серебряные иглы? Только, пожалуйста,

без любимых тобой иносказаний и поэтических отклонений от маршрута!

Мантия обиженно вздохнула:

«Хочешь совсем прогнать волшебство из своей жизни?»

Волшебство? После расставания с серебряным зверьком кажется, что большая его часть сама покинула меня, не спро-сясь, не прощаясь и не обещая вернуться.

Хочу понять, что происходит.

«Ну, смотри… Только потом не говори, что я не предупреждала о последствиях!»

Они всего лишь должны быть или они будут непременно ужасными?

«Жить станет немного скучнее. Кому как, а мне, к примеру, хочется в любой реальной действительности оставлять простор для воображения».

Знаешь, после возвращения с того света, как ты правильно заметила, чаша невероятного в моей жизни переполнилась, перевернулась и счастливо опорожнилась, так что нужно наполнять ее заново. Пусть даже придется покрывать пересохшее донышко скукой.

«Может быть, может быть… Как знаешь… Итак, иглы. Их назначение состоит в том, чтобы отделить тебя от твоего могущества».

Сие мне хорошо известно.

«Но поскольку ты - дракон, тебе присущи все те же равно сильные и слабые стороны твоих сородичей. Про силу говорить сейчас смысла нет, а вот слабость… Ты уже наблюдал действие Пустотной сферы, оружия, способного уничтожить любого дракона».

Да, наблюдал. И хорошо помню в глазах Элрона отчаянную решимость, опасно близкую к одержимости. Любого, но не меня.

«Не тебя, потому что материал оружия изначально подбирался в расчете на прямую структуру, тогда как ты представляешь собой как раз обратную. Но суть механики одна и та же, только в твоем случае сфера образуется не снаружи, а внутри. И, главное, ни в том, ни в другом действе нет и крупинки магии, потому что, создавая искусственную проплешину, драконы используют свойства собственной плоти, а ловушка для тебя устраивается с помощью самых обычных игл».

Отсекающих меня от мира.

«Поменяй два слова местами, и окажешься стократ ближе к истине. Отсекают твой мир от тебя - так звучит вернее». Поясни.

Мантия покорно продолжила:

«Драконы - Нити Гобелена, ты - пространство меж Нитями. Да, никем не заселенное, потому что не обладает Силой и неспособно изменить свои свойства, но оно тоже мир и тоже источник, питающий твою сущность. А как только в ход идут иглы, воздвигается непреодолимая преграда… Если дракон может справиться с пустотной ловушкой, попытавшись заполнить ее собой, но при этом слишком велика вероятность гибели, то тебе помогло бы спастись только непрерывное поглощение окружающего мира».

Магии?

«Ты плохо слушаешь? Мира. Целиком. До того момента, пока серебро не растворится в крови». И сколько обычно требуется времени? «Месяцы или годы… Как «повезет». Почему ты усмехаешься?

«Видишь ли, когда иглами пользуется кто-то из нас, у тебя всегда остается крохотная лазейка в мир Пустоты, потому что мы… Да, разумеется, не заинтересованы в твоей гибели, но честнее будет признаться: не можем отслеживать глубину проникновения. Грубо говоря, чтобы сотворить нечто похожее на триумф серебряного зверя, нам пришлось бы подробно расспрашивать тебя о малейших ощущениях. Успех не особенно зависит от мастерства, гораздо важнее удача. Можно ведь и вовсе не попасть в нужную точку».

И что тогда происходит?

«Происходило. Ничего хорошего, разумеется. Если без подробностей, то неудачники тут же заканчивали свое существование».

Их было много?

«Достаточно, чтобы поубавить пыл тех, кто хотел подчинить Разрушителя своей воле».

Могу представить. Жертвовать несколькими драконьими жизнями, а значит, и клоками мироздания, когда надежда на желаемый результат весьма призрачна? Нужен очень веский повод.

«Вот- вот. К тому же оставшиеся в живых тоже были мало довольны происходящим, потому что им приходилось брать на себя заботы об оставшихся без присмотра Нитях».

Зачем?

«А ты полагаешь, что мир сам собой приходит в равновесие? Отчасти да, но при этом изменения в нем должны быть сравнительно малы, а когда умирает дракон и сотни Нитей разом теряют устойчивость… Никогда не слышал легенды о потопах, землетрясениях и прочих происшествиях, случившихся давным-давно и унесших тысячи жизней всевозможных существ?»

Слышал. Так сказки говорят о…

«О тех временах, когда драконы только начинали понимать, что права и обязанности идут рука об руку. Когда с отдельного участка Гобелена уходит сознание, он разрушается, ибо более его ничто не удерживает в реальности. Не мгновенно, разумеется, но неуклонно. Поначалу шаги на пути к гибели едва заметны, и можно считать, что все в порядке, а потом становится слишком поздно предпринихмать какие-либо действия, поскольку Нити перестают держаться друг за друга или, еще того хуже, пытаются оттолкнуться каждая от своих соседок по узору. Собственно, нечто похожее можно увидеть на поле сражения, когда одна из противоборствующих армий обезглавлена: без командира солдаты быстро утрачивают боевой дух».

Хочешь сказать, Нити скреплены между собой только волей дракона?

«Волей и верой. В него и ему».

Я невольно вспомнил первое приключение Ксаррона. Вера? Или все же доверие? «Я открою перед вами новые горизонты, которые вы даже представить себе не могли». Да, пожалуй, начало пути рождается в вере, а уже потом, много позднее, узнавая, что дорога не будет гладкой, доверяешься чутким рукам поводыря.

Они долго помнят своего хозяина?

«По- разному. Те, что первыми попали в узор, как правило, больше привязаны к сознанию дракона, те, что вплелись в окраины, меньше. Соответственно, дальние уголки разрушаются незаметнее и безобиднее, чем серединные, но медлить все равно нельзя, потому что именно они граничат с владения-

ми других драконов, а значит, образование прорех начинается с них».

Со смертью дракона из мира исчезает целый кусок, и если не принимать меры… А кстати, каковы они, эти меры?

«На некоторое время владетели соседних Нитей полностью растворяются в них, чтобы крохотными шажочками двигаться друг к другу по образующейся пустоте. Это трудная работа, но гораздо печальнее другое. Становясь пространством, дракон на некоторое время перестает быть личностью в полном понимании этого слова, и некоторые… Некоторые так и не смогли вернуться».

Но они живы?

«Да. Пески Эс-Сина - плоть одного из таких невозвращенцев. Безжизненная и безнадежная».

Можешь не продолжать. Я хорошо помню пустыню.

«Те Нити по-прежнему прочно привязаны к Гобелену, однако на них никогда больше не зародится жизнь».

Но почему? Ведь искра сознания никуда не делась, она всего лишь…

«Рассеялась. Как бы тебе объяснить… О, придумала! Представь себе морской берег и мокрый песок, в котором отпечатываются любые следы. Когда ты ступишь на него, ты оставишь после себя глубокие ямки, и во время прилива верхние и нижние слои неизбежно перемещаются, порождая нечто новое… А если по песку вместо тебя пробегут сотни маленьких крабов? Их крохотные лапки едва взборонят поверхность. Так и сознание дракона: когда оно ярко вспыхивает то здесь, то там, Сила устремляется к нему, как корабль к маяку, и чем прихотливее окажется ее путь, тем больше шансов возникновения жизни. Но когда сознание мерно тлеет повсюду… Зачем двигаться, зачем искать, зачем стремиться?»

Я уже наблюдал нечто подобное в пределах черно-белой Нити. Равнина песчинок одного-единственного оттенка, неспособных перемешаться между собой без воздействия извне, когда изменения должны происходить прежде всего внутри.

Печально.

«Таковы правила. Теперь понимаешь, почему драконы быстро согласились не искать погибели друг другу?»

Потому что удар, нанесенный на одном краю мира, обязательно аукнется на другом. Но как же тогда… «Тебя что-то смущает?»

Шеррит. Она пыталась меня убить. Как у нее хватило смелости или глупости нарушить древний закон?

«Девочка решила, что смерть Разрушителя не внесет в мироздание никаких изменений, раз уж твоя плоть не является частью Гобелена».

Но она является!

«Да. Только живет иначе. Живет наоборот и умирает… Тоже наоборот».,

Живет, поглощая миры, а умирает, наполняясь.

«Примерно так. Поэтому, с точки зрения Шеррит, твоя смерть могла стать лишь благом. Но в тщательно сделанные расчеты все же закралась ошибка».

Какая?

«Когда сознание Разрушителя спит, ожидая своего часа, беспризорную Пустоту и впрямь легче легкого наполнять. Но заполнить ее можно только новой плотью. Плотью новорожденного дракона».

Который непременно сам станет Разрушителем.

«Верно…»

Так, значит, поэтому мне предлагали испить Алмазной росы? Усыпить сознание, но не изгнать его полностью из Гобелена и получить тем самым возможность беспрепятственно творить новые миры?

Мантия хихикнула, предпочитая не отвечать.

И значит, поэтому, хотя я жив и здоров, драконы не спешат обзаводиться потомством? Потому что Пустота, вновь обретя настоящего хозяина, не слишком-то хочет сдавать свои позиции?

«Да, любовь моя. Лишь ты можешь приказать ей потесниться. Как было при рождении наследника Танарит. Помнишь?»

Но я ничего никому тогда не приказывал.

«Верно. Ты желал, а твое желание - закон для твоей верной спутницы».

Как странно… Получается, и в жизни, и в смерти драконы не могут и шагу ступить без моего дозволения?

«Именно так. Прими этот парадокс за каприз богов, даро-

вавших тому, кто создавался ничтожным рабом, привилегии высшего господина».

Это какой-то бред! Но даже если он - истина, даже если иначе быть не может… Если нужно мое непременное согласие на рождение нового дракона, почему никто не придет и не попросит о нем?!

«Потому что многие из них, к своему несчастью, помнят тебя прежнего, во всех прошлых перерождениях. А надо сказать, милым и послушным мальчиком ты не бывал никогда».

Но теперь я другой. Я ведь изменился, правда?

Мантия взяла долгую паузу на улыбку.

«Изменение? Слишком сильное слово. Ты всего лишь повзрослел и понял, что все время есть сладкое попросту неинтересно, когда вокруг существует великое множество разных, а главное, уместных каждый в свой срок вкусов».

И мстить тоже когда-нибудь наскучивает. Злиться, ненавидеть, скорбеть… Посвящая многие годы одному чувству, обворовываешь себя сам. Грезя о будущем, не нужно забывать прошедшее, но и все время толкать его в бок, мешая спокойной дреме, тоже не стоит. Пусть оно будет под рукой, но пусть посапывает, сладко или тревожно, пока не понадобится для дела.

Должно быть, мне предыдущему под конец жизни здорово надоело жить прошлым. И убийство мужа Тилирит стало последней горькой данью памяти моих предшественников, жаль только, что на Торроне путь обрывался. А может… Может, того «меня» посещали те же мысли? Может, он руководствовался не вспышкой гнева, а холодно и трезво рассчитал свои шаги? Он ведь хотел умереть, потому что оказался в пустоте, потому что потерял единственное близкое существо, которому так и не успел признаться… Нэмин'на-Ари. Возлюбленная? Да, он мог так ее называть, не зная, какой бывает любовь драконов. Не успевший узнать…

Он ушел раньше срока, подарив мне нерастраченное везение, а своим и моим родичам - возможность нарушить привычный порядок вещей.

Как думаешь, драконы поймут?

«Когда- нибудь обязательно».

Но до той поры будут стараться подчинить?

«Не без того».

Глупо, не находишь? Моя свобода несет всем гораздо больше пользы, чем неволя.

«Потому в тебя никто и не пробовал втыкать иглы. Кроме твоего непрошеного гостя».

Кстати, о госте. Он-то не оставил мне лазейки!

«Ему было виднее изнутри, вот он и преуспел».

Отделил мое сознание от тела, а вместе с ним и от тебя. Но я до сих пор не знаю, кто ты такая!

Мантия удивленно взмахнула крыльями.

«Знаешь. Или…»

Я знаю, чей дух подарен тебе, но в какую оболочку он заключен? Ты являешься частью моего тела, верно? «Скажем так, я соединена с твоим телом». С каким-то отдельным участком?

«Нет, но в пределах твоей плоти я вольна перемещаться куда угодно, именно поэтому одной-единственной иглой нашу связь не разорвать».

То есть ты - повсюду?

«Когда нет нужды разговаривать с тобой. В противном случае мне приходится собираться в комок. Удивлен? А чего ты ожидал, ведь драконы создавали меня по своему подобию».

Значит, ты можешь полностью переместиться в ограниченный участок плоти?

«Да. Легче легкого, правда, на это потребуется время, и довольно заметное. Но к чему такие странные вопросы?»

И сам не понимаю. Только мне почему-то кажется, что я нашел конец ниточки, выбившийся из очень запутанного клубка.

«И другая игрушка сразу оказалась выброшена на свалку?» О чем ты?

«Сколько времени ты собираешься сидеть вот так? День? Месяц? Год?»

А я должен куда-то идти? Представь себе, не хочу. Даже хуже: я обиделся. «На что?»

Еще час назад мое будущее было ясным, понятным и предрешенным. Я собирался умереть, чтобы возродиться снова и…

«Узнать, к чему привели неоконченные тобой дела, пущенные на самотек?»

Примерно так. Это было бы интересно, да? «Уж точно безопасно! Но колесо судьбы повернулось в другую сторону, не так ли?» К сожалению.

«Что я слышу в твоем голосе? Уныние?»

Оно самое. Я опять потерял свободу действий.

«Умирал ты тоже не по собственной воле, не забывай».

Да, но… Смерть больше соответствовала моим планам, чем неожиданное спасение. Иначе я не чувствовал бы себя сейчас разбитым и растерянным, а, напротив, горел бы желанием совершить нечто грандиозное.

«А вместо того понимаешь, что предстоит не развлечение, а работа».

Вроде того.

«Так вот, я открою тебе одну истину, которую ты все время старательно обходил стороной. Чем скорее и прилежнее исполнен возложенный на тебя труд, тем больше времени остается на отдых. Так что отрывай свою задницу от пола и - вперед!»

Не все так просто, не торопись. Нужно еще что-то сделать с цепями и…

«Ты хоть иногда смотришь по сторонам?»

Я последовал совету искренне негодующей Мантии и удивленно охнул: о существовании цепей напоминали лишь кучки железной трухи, ленивыми ручейками сползающие с моих голых щиколоток на пол.

Голых?! Фрэлл!

«А если бы раньше соизволил одуматься, мог бы хоть сохранить одежду целой».

Торжествующий сарказм в голосе моей спутницы хоть и заставил меня покраснеть, но силы изменить настоящее, увы, не имел. Все, что находилось на мне или рядом со мной, рассыпалось прахом, наверное, сразу же после того, как последние капли серебра вытекли наружу. Пустота поработала на славу, восстанавливая нарушенные связи. А я ничего не замечал, потому что в мире черно-белой Нити не было ни жарко, ни холодно.

Но, может быть, одежда здесь найдется? В крайнем случае завернусь в белый балахон, наверняка у говорящей их было

немало про запас. Правда, для этого придется рыться в ее вещах.

«Думаю, даже лопаты не понадобится…» - спрааедливо заметила Мантия, когда я добрался до комнаты, где обитала погибшая.

И впрямь, все было на виду. Собственно, а разве ей требовалось от кого-то что-то прятать в собственных владениях, если без дозволения сюда не мог попасть не то что человек, но и вообще любое живое существо? В каком-то смысле вот она, полная свобода… В стенах тюрьмы, пусть и довольно просторной. И, судя но обстановке, наследница рода Ра-Гро воспринимала свой родной дом именно так, а не иначе.

Белое. Черное. Стены, потолок, простыни, занавеси, одеяния - все без единого пятнышка. Пол, стол, стулья, кровать - чернее ночи. Никаких украшений, никаких милых ярких безделушек, которыми женщины любят захламлять все доступное пространство, ничего такого, к чему захотелось бы вернуться. Впрочем, и верно: она собиралась сбежать отсюда навсегда. Целый мир манил своими чудесами и обещал стать покорным слугой, нужно было приложить лишь немного старания… Или много? Вот эти закрытые тканью горшочки, в них находится то, о чем я думаю?

Да, семена. И конечно же, ворчанки или другой травы, подчиняющей души. Много семян. Хватило бы засеять не один огород. А храниться здесь они могли бы вечно, не теряя своей силы… Уничтожить. Дотла. Готовое к употреблению оружие не должно остаться в этом мире. Конечно, кто-нибудь и когда-нибудь непременно повторит путь, пройденный женщиной, так и не открывшей мне своего имени, но пусть и он начнет сначала, а не с последней ступеньки. Так будет честнее.

Но что странно, ни одной бумажки, ни единой записи нигде. Она так полагалась на свою память? Или не желала позволить кому-то еще узнать об истоках своего могущества? Второе мне кажется более правдоподобным. Умирать говорящая не собиралась, тем более скоропостижно, а все необходимое носила в своей голове. Да и, если вдуматься, не с кем ей было поделиться намерениями, ведь последняя известная надежда, старина Лагги, моими стараниями превратился в бесполезную обузу.

А это что такое? Горсть камней, сиротливо скучившихся на

краю стола. Самая обыкновенная серенькая галька, такую можно набрать на берегу любой реки… Стойте-ка! Серенькая? Значит, принесенная с других Нитей. Как напоминание о мире вокруг? Но тогда можно было бы прихватить что-то более выдающееся. Те же камни, но разноцветные, может быть, даже драгоценные, чтобы привнести в скучный черно-белый мир немного цвета. Почему же были выбраны эти, словно зачерпнутые в одном и том же месте?

Я взял один из камешков и поднес ближе к глазам. Все-таки он не целиком серый. Вот тут и тут, кажется, есть какой-то намек на рисунок. Эх, была бы под рукой вода! Хотя… А слюна на что? Я лизнул подушечку большого пальца, провел по серому боку и… Выронил камень, потому что произошедшее далее оказалось для меня неожиданным.

Как только влага соприкоснулась с гладкой твердью, раздались звуки. Негромкие, чуть булькающие, почти сразу же прервавшиеся, но позволившие вполне отчетливо разобрать слова:

- Герцог покинул столицу… Что за фрэлл?!

«Обыкновенный говорун»,- зевнула Мантия. Говорун?

«Ну да. Такие камни сейчас редки, а когда-то очень широко использовались для передачи сведений, пока не появились более удобные магические средства. Хотя, если учесть, что магию все-таки можно обнаружить, а камни-говоруны хранят свой секрет, пока не попадут в воду, неизвестно, что надежнее».

Откуда они взялись?

«Кто ж упомнит? Их строение таково, что если взять такой камешек в руки, крепко сжать, а потом медленно и четко произнести какую-нибудь фразу, она окажется в точности запомнена. Ну а чтобы услышать ее вновь, нужно всего лишь опустить камень в сосуд с водой. И не отходить далеко, конечно».

Хочешь сказать, эта горстка…

«Использовалась для переписки».

Интересно, кого с кем? Адресатом скорее всего была говорящая. Но кто поставлял ей сведения? И какие?

«Ты всегда сможешь это узнать, только доберись до воды.

Правда, есть одна неприятность. Свои истории камни могут повторить очень малое количество раз, два или три, не более».

Тогда повременю устраивать предложенные тобой опыты. Но с собой маленьких болтунов возьму обязательно!

«А все остальное? Тоже возьмешь?»

Остальное?

«Нить. Ты оставишь ее такой, как есть?»

Думаю, это не понравится ни мне, ни ей. Она всего лишь маленький ребенок, старавшийся найти друзей, капризный, но до крайности щедрый. Хотя, кто знает? Возможно, ей самой ее дары кажутся сущими безделицами.

«Ты уничтожишь ее?»

Верну в Купель. Пусть немного вздремнет, ожидая нового хозяина.

«Немного?» - съехидничала Мантия.

Я все же надеюсь, что драконы успеют понять: я им не враг и никогда таковым не был.

«Разумеется. Как dan-nah может быть врагом своим подданным?»

Не напоминай. Пожалуйста.

«Не буду. Потому что ты никогда больше этого не забудешь».

- Уверен, что тебе нужно войти в столицу? - испытующе глядя на меня из-под бровей, спросил Борг.

- Более чем уверен. Карие глаза сощурились.

- Затеваешь очередную каверзу?

Что можно ответить на прямой, вполне закономерный и весьма нелицеприятный вопрос? Только неопределенно улыбнуться.

- Пойду взгляну на караульный приказ,- буркнул рыжий, понимая, что в ближайшее время не дождется от меня никаких откровений.

- Жду тут.

Борг, пару раз недоверчиво оглянувшись, будто не до конца поверил данному обещанию, растворился в гомонящей толпе, ожидающей дозволения пройти под аркой городских ворот, и я облегченно вздохнул, убирая с лица улыбку, потому

что ничего веселого в развитии сложившихся обстоятельств не предвиделось.

Разумеется, наивно было бы предполагать, что говорящая действовала исключительно на свой страх и риск, не пользуясь помощью и поддержкой со стороны, но разговорчивый камень растревожил меня не на шутку. Понятнее и приятнее в подобных случаях предполагать наличие нанимателя или соучастника, потому что их довольно легко распознать, достаточно лишь прикинуть, кому не хватало власти, но если речь заходит об осведомителе… Таким людям за их услуги обычно требуется нечто определенное, а главное, сокровенное, то бишь неизвестное окружающим. Впрочем, когда мы выслушаем все камни, станет ясно, в каких кругах вращается или вращался поставщик сведений, и можно будет начинать охоту. Которая вряд ли улучшит настроение его высочества, успешно испорченное моим прежним участием в жизни столицы, и к которой нас никто не собирается просто так допускать.

За те несколько дней, что понадобились на обратную дорогу, нарушенные связи моего сознания с Пустотой восстановились если не полностью, то вполне ощутимо, хотя поначалу меня шатало из стороны в сторону даже стоя, и Борг предположил, что я торопился отослать его прочь, чтобы беспрепятственно уничтожить чьи-то винные запасы. Мой крепкий сон в течение суток только утвердил рыжего в его мнении, но по возвращении в сознание меня все же привлекли к беседе о наших дальнейших действиях.

Наших… Совместных. Честно говоря, не рассчитывал на крепкое плечо великана в задуманном мной деле. Не находил в себе достаточной наглости, наверное. И здорово обрадовался, когда понял, что решение принято за меня и без моего согласия, ведь в противном случае пришлось бы искать аргументы, способные убедить Борга хотя бы ненадолго встать на мою сторону.

Известие о гибели водяной кудесницы рыжий принял как само собой разумеющееся, да и вряд ли мог поступить иначе после всего того, что случилось за последние дни. Я же в свою очередь узнал о деревеньке, не слишком большой, но и не крохотной, заселенной слугами наследницы рода Ра-Гро. К деревеньке прилагались поля, засеянные и не слишком. На вопрос о наличии среди посевов ворчанки великан загадочно усмех-

нулся и сказал, что в ближайший год не ожидается ни нового, ни вообще какого бы то ни было урожая. Допытываться, каким способом уничтожались травяные грядки, мне было неинтересно, тем более Борг поспешил добавить, что никто из окрестных жителей не пострадал. Хотя по выражению карих глаз становилось ясно, что пара-тройка, а может, и более смертей, сопутствующих борьбе с посевами, не вызвали бы у рыжего ни малейшего чувства протеста.

Я и сам долго взвешивал за и против силового вмешательства, пока не склонился к варианту спокойного ожидания развития событий. Со смертью хозяйки покорные слуги должны были постепенно избавиться от влияния, как это произошло, к примеру, с Меллой, вновь обретшей семью. Допускаю, что отдельно взятые «посвященные», оказавшиеся наиболее фанатично преданными, могли сохранить в своем сознании светлый образ говорящей надолго, но обезоруженными они вряд ли будут представлять опасность. Хотя… Нет, не думаю, что среди них мог затесаться кто-то той же водяной крови, иначе наследница рода Ра-Гро не теряла бы душевное равновесие по пустякам, а тщательно и счастливо взращивала продолжателей своего дела. Дела, корни которого располагаются и в границах Виллерима.

Еще задолго до подхода к городу Борг решил, что самым безопасным путем проникновения в столицу будут Поместные ворота, предназначенные для крестьянских, торговых и ремесленных обозов, не закрывающиеся даже по ночам и ежечасно пропускающие через себя сотни человек в обе стороны. И вот теперь я топтался в дорожной пыли, медленно продвигаясь к цели нашего путешествия. Можно было отойти на обочину, где воздух посвежее, как и поступали многие, устраивая на изрядно уже примятой траве небольшой привал, но мне присаживаться на отдых было никак нельзя по очень простой причине: любое положение, отличное от стояния или ходьбы, пока еще надежно погружало меня в сон. Если верить словам Мантии, все шло своим чередом, как и предписано, оставалось только ждать. Я и ждал, время от времени перенося вес тела с ноги на ногу и стараясь избегать столкновений со снующими вдоль очереди детьми и прочими нетерпеливыми личностями.

- Дело плохо,- заявил Борг, неожиданно возникший у меня за спиной и заставивший невольно вздрогнуть.

- Мог бы подойти и спереди, да еще с такими новостями! Что стряслось?

- Сегодня главный на воротах - мой старый и не самый лучший знакомец.

Разумно предположить, что после нескольких лет службы при королевском дворе у рыжего половина столицы ходит в знакомцах и знакомицах. Поэтому для поддержания разговора следует спросить единственно возможное:

- Из-за чего повздорили? И услышать старое, как мир:

- Служили вместе, ну и… Вроде как соревновались, кто выше поднимется. Мне повезло больше, как считает Гало.

Сутки напролет смотреть на бесконечный поток людей, среди которых по меньшей мере половина может оказаться направляющимися в Виллерим с не самыми благими целями, и хорошо бы тебе отловить злоумышленников еще на подступах, потому что потом часть вины все равно повиснет на твоих плечах, а благодарность за предотвращение несовершенного никто, разумеется, не объявит… Непростая работенка. Куда как приятнее следить за безопасностью наследника престола! Хотя бы потому, что тебе вручен всего один подопечный.

- Он еще не знает последних новостей? Не догадывается, что завидовать больше нечему?

Великан махнул рукой:

- Если знает, еще хуже. Значит, побежит докладывать гораздо быстрее.

Быстрее? Это значит, примерно в течение часа будут оповещены все заинтересованные лица. А еще через час или раньше мы оба окажемся совсем не в том месте, куда направлялись, если нас не задержат еще на воротах, конечно.

- Да, не хотелось бы ставить всех в известность о нашем прибытии…

Уголки рта рыжего разочарованно дернулись:

- Придется ждать завтрашней смены и надеяться на удачу.

В глубине души я был совершенно согласен с предложенным планом действий, тем более ожидание предоставляло очередную возможность выспаться, но поворчать тоже хотелось:

- И снова отстаивать очередь, когда мы уже так близки к цели?

- Есть другие предложения?

Вместо ответа я шагнул в сторону, освобождая обзор от многочисленных спин.

- Вон тот, что ли?

Капитан караульного приказа бывает только в единственном числе и, как правило, тихо-мирно подремывает в уединенной прохладе, особенно когда на дворе стоит жаркий летний день. Но не в том случае, разумеется, когда он более всего на свете любит не мундир на себе, а себя в мундире. Знакомец Борга, похоже, относился к тому типу мужчин, которые, с одной стороны, никак не успокаиваются на захваченных рубежах, полагая, что прочим участникам сражения за мирские блага досталась лучшая участь, а с другой - недостаточно упрямы и деятельны, чтобы продолжать бороться. Такие люди, неосознанно отказываясь от больших побед, стремятся первенствовать в каждом малом сражении. Гало, например, судя по внешнему виду, проводил больше времени у цирюльника и портного, чем в фехтовальном зале и за прочими полагающимися офицеру занятиями. Но выглядел он, надо признать, внушительно, чему не в последнюю очередь способствовали тщательно подогнанный по плотной фигуре мундир и аккуратно постриженные усы. Этакий петух, гордо вышагивающий по двору в поисках зерна или сговорчивой курочки… М-да.

- Ага, он самый.

Безнадежно. Просьбу даже не выслушает, а пригрозить… Чем и как? Нарываться на стычку с городской стражей? Нет уж. Полезнее подождать, ведь наш противник никуда от нас не убежит. И все же тратить время попусту неохота, да и монет на двоих осталось впритык, а все ближайшие источники пополнения кошельков расположены внутри городских стен. Значит, будем ночевать под открытым небом и с пустыми желудками.

- Пойдем занимать местечко? Тут в округе все хорошо и замечательно, но не приведи боги пойдет дождь…

- Боишься вымокнуть? - недоуменно приподнял рыжую бровь Борг.

- Нет. Но кое-кому другому вода изрядно повредит.

И я невольно накрыл ладонью поясную сумку, в которой нес с собой камни-говоруны. Поправка: накрыл то место, где ей надлежало быть, потому что оно… пустовало.

И как долго?! Карманников в подобных скоплениях народа всегда в избытке, но я держал руку на сумке все время, пока ждал Борга, стало быть, воришка совершил свое злодеяние только что. Ну-ка, взглянем вокруг!

По толпе круги расходятся столь же четко и заметно, как по воде, принявшей в себя камень, поэтому не составило труда обнаружить удаляющуюся от нас женщину. Разумеется, она вовсе не обязана была оказаться воровкой, но все остальные соседи по очереди покидать свои места и не собирались, тем более до ворот оставалось не больше полутора сотен шагов.

- Видишь вон ту девицу? Борг лениво кивнул.

- Она только что стащила у меня одну бесценную вещицу. Великан скучающе зевнул:

- Камни на семейный курган, что ли? Ничего, еще успеешь набрать новых.

- Да, на курган. На могилку того, кто снабжал известную тебе колдунью сведениями.

Второй раз намекать не понадобилось.

- Догоняем? - хищно сощурился рыжий.

- Подожди минутку.

За время, которое мы так и так упустили, воровке удалось создать между собой и нами полосу препятствий в виде медленно бурлящей и не жаждущей пропускать через себя кого бы то ни было очереди. Но чтобы прибыть в одно и то же место одновременно с тем, кто стартовал первым, не обязательно очень быстро бежать. Достаточно двигаться по укороченному маршруту.

Я постарался расслабиться, насколько это было возможно, учитывая постепенно накатывающую ярость, выпустил нити «паутинки» и… в следующее мгновение едва не оглох от их гулких голосков, радостно откликнувшихся на призыв о помощи.

Сеть сознания всегда раскидывается почти мгновенно, а вот эхо начинаешь ловить не сразу. Вернее, звуки приходят, но на первом вдохе все они сливаются в неразличимый гул, и только потом обретают своеобразие. Ага, слышу нашу беглянку! Направляется в конец очереди, вдоль дороги, постепенно забирая влево, к холмам, поросшим кустарником.

- Идем! - Я потянул Борга за рукав.

- Эй, вы насовсем? - тут же поинтересовался сосед сзади.

- И не надейся! - грозно отрезал рыжий.- Сейчас вернемся.

- Ну, как знаете… - Получив отпор, крестьянин заметно присмирел, хотя и не оставил надежду нас опередить.

- Зачем наврал? Мы же собираемся ждать завтрашнего утра,- спросил я, выкраивая у бега выдохи для коротких реплик.

- Чтобы губы заранее не раскатывал.

- Он ведь все равно окажется в выигрыше.

- И пусть. Только не перед кем будет голову задирать. Верно. Победа хороша, только когда ею наслаждаешься в

присутствии поверженного противника, и это мы в полной мере ощутили на собственном опыте, когда перекрыли настигнутой нами воровке пути к отступлению.

Не девчонка уже, можно сказать, кровь с молоком, причем топленым: кожа не бледно-белая, а подрумяненная золотистым загаром. Если и горожанка, то проводит ясные дни не в стенах дома или лавки. Хотя ладони отнюдь не нежные, значит, все же не чужда труду. Русые волосы прибраны под платок по-крестьянски, да и одеяние ничем не отличается от тех, в которых красуются прочие селянки, стало быть, оказалась у ворот неслучайно. Либо шалит от скуки, либо нарочно притворяется одной из здешних постоянных прохожих.

- Нехорошо за чужой счет наживаться, милочка. Девица, только-только собиравшаяся развязать шнурок и,

переложив ворованное в свой кошель, избавиться от сумки, как от доказательства вины, вздрогнула и, не оборачиваясь, бросилась от меня в кусты, чтобы тут же оказаться в крепких объятиях Борга.

- Ну-ну, не так быстро! Мы же только встретились, красавица, а ты уже норовишь уйти!

- Чего вам? - огрызнулась воровка и сделала это так привычно, что малейшие способные возникнуть сомнения в виновности благопол~ шо рассеялись: чувствовалось, девица не первый раз попадалась с поличным.

- Что может мужчине понадобится от женщины? - задумчиво протянул Борг, не ослабляя хватку пальцев на округлых плечах.

И в самом деле, что? Всегда одно и то же. Немного любви,

немного ласки, и, разве что… Любезной помощи в одном важном деле!

Но как о ней попросить?

- Воровство - не самое достойное занятие.

- Еще докажите! Ничего я чужого не брала, моя это сумка! Излюбленный прием сыграл с воровкой злую шутку, а мой

путь к победе в поединке сократил до одного шага:

- Тогда скажи, что в ней лежит, и если угадаешь, можешь убираться на все четыре стороны.

Расширенные зрачки девицы едва ли не смеялись.

- Деньги там, что же еще.

- И сколько монет?

- Меди на два десятка,- не задумываясь, ответила воровка.

Ну да, кожа толстая, грубая, прощупать под ней что-либо затруднительно, да и времени не было, а на бегу нужно было крепко сжимать, чтобы ни единого звука наружу не вырвалось…

- Меди, значит?

- А ты сам проверь, нечего скалиться!

- И проверю, не сомневайся.

Я высвободил из рук девушки сумку, присел на корточки, распустил узлы шнурка и расправил неровный кожаный круг на траве, чтобы всем было хорошо видно его содержимое.

Девица охнула, выпучив глаза, потом сплюнула в сторону.

- Вот ведь невезуха… Ладно, чего хотите-то? Стражу звать уж точно не станете, никто из-за камней и пальцем не пошевелит. Нарочно подложили, да?

- А если и нарочно, то что?

- Да ничего.- Она скучающе зевнула.- Делайте, что хотели, да разойдемся каждый в свою сторону.

- Ну, если сама предлагаешь… - Мы с Боргом переглянулись, он - пока еще непонимающе, я - заговорщицки подмигивая.

- Только не оба сразу! - предупредила девица.- Я этого не люблю.

- У тебя разве есть выбор?

- Нет, конечно. Но никто ж покочевряжиться не запрещал.

Милая девушка, ничего не скажешь. Но именно такая нам и понадобится.

- А что, Борги, как думаешь, твоему приятелю льстит женское внимание?

- А кому ж не льстит? - расплылся в улыбке наконец-то догадавшийся, к чему я клоню, великан, заставляя и без того насторожившуюся воровку испуганно затаить дыхание.

Девица оказалась недурной актрисой: по меньшей мере половина мужчин, удостоившихся чести наблюдать ее представление, позавидовала капитану караульного приказа, удалившемуся рука об руку с прелестной селянкой, то краснеющей, то бледнеющей от близости бравого офицера. Чем закончилось устроенное нами свидание и состоялось ли оно вообще, мы так и не узнали, потому что в ту самую минуту как раз получали право на проход через Поместные ворота. Получали, прямо скажем, дороже, чем законом устанавливали городские власти, но потраченный сверх подати серебряный «орел» сослужил свою службу, и в Виллерим нам удалось вступить без столь неуместной и вредоносной огласки.

Но не без сомнений, и, надо признать, справедливых.

- Она ведь проболтается,- с нажимом заметил Борг, сворачивая следом за мной на галерею первого Пояса.

- Пусть.

- И все, что мы выиграем, лишь немного времени.

- Нам его вполне хватит.

- На что?

- На то, чтобы укрыться в безопасном месте.

Избавление от общества серебряного зверька, хоть и увеличило изрядно растраченный запас моего душевного спокойствия, но одновременно добавило забот, ведь я снова был беззащитен. Нет, не от посягательств на целостность плоти, благо Пустота вновь вернулась к исполнению своих любимых обязанностей, но теперь укрываться от пытливого взгляда родственников становилось задачей, требующей приложения достаточно продолжительных раздумий. Хотя большую часть прошедших дней мне пришлось провести преимущественно в бессознательном состоянии, несколько минуток на «подумать» нашлись, и результат казался вполне приемлемым, а главное, не предполагал денежных затрат.

Но поскольку я не счел уместным заранее посвящать спутника в детали моих путаных размышлений, последовал вопрос:

- А ты такое в столице знаешь?

Раньше времени открывать карты не хотелось.

- Думаю, есть хорошо известные тебе, и далеко не одно.

- Есть-то есть, да не про мою честь,- вздохнул великан, но шага не сбавил, продолжая идти рядом.

- Что так?

- Думаешь, меня везде будут рады видеть после отставки? Нет, пока ты на коне, перед тобой открыты многие двери, это верно, и люди даже рискнут собственной жизнью в надежде потом получить большой куш, но когда ты гол, как сокол, и столь же свободен от прежних связей… А просить о помощи кого-то из Ночных гильдий - себе дороже, сам знаешь.

Да, Ножи не отказались бы нас спрятать, памятуя об оказанной мной услуге. Но ее веса могло и не хватить для полюбовного расставания, в этом рыжий был прав.

- Знаю. Поэтому в беде нужно отправляться за поддержкой не к бывшим друзьям, а к…

- Врагам? - предположил Борг самое, как ему казалось, невероятное и весьма удивился, когда я удовлетворенно кивнул:

- Именно. Самое главное, бывшим.

Ход моих мыслей вряд ли стал полностью понятен великану, но его, как любого хорошего исполнителя, а не стратега, больше интересовали вопросы обыденной практики. Проще говоря, если предлагаешь к осуществлению тот или иной образ действий, будь любезен очертить и круг используемых орудий труда.

- И много их у тебя на примете?

Смешно, но гораздо меньше, чем друзей. Может быть, потому что мои враги с течением времени либо погибают, либо становятся друзьями?

- Одного вполне хватит. Вернее, одной.

Увитая розами ограда предложила Боргу единственную и верную догадку:

- Маркиза?

- Ага.

В карих глазах мелькнуло рассеянное возражение.

- Она тебя и на порог не пустит.

Такое развитие событий было рассмотрено мной в самую первую очередь и давным-давно обзавелось решением.

- А ты на что? -Я?

Пришлось посмотреть на рыжего выразительно-выразительно, постаравшись перечислить последовательность необходимых действий взглядом. И мне это удалось, потому что Борг покорно вздохнул:

- Хочешь, чтобы я убрал привратника?

- Ты весьма догадлив.

- А зачем? Не проще ли перебраться через садовую калитку? Там наверняка нет охраны.

Да, такой вариант выглядел предпочтительнее. Для вора. Я же вовсе не собирался входить в дом маркизы с заднего крыльца.

- Там нет. Но зато мы можем нарваться на саму хозяйку, которая как раз охрану и кликнет. А может, и не только кликнет… Нет, мне прежде чем разговаривать со старой и больной женщиной, нужно убедиться, что беседе никто не помешает.

- Хочешь ей чем-то пригрозить?

Не без того, потому что не уверен в безоговорочном согласии помочь. Либо наберусь наглости заявить, мол, за вами должок, дуве, либо намекну старушке о том, что мне известны неблаговидные причины ее участия в выборе места дуэли.

- Посмотрим по обстоятельствам. Я пока пойду к главному входу, чтобы занять привратника.

- Как знаешь.- Великан задумчиво оценил взглядом высоту ограды и ее крепость.- Постараюсь не сломать.

- Уж постарайся! Покрушить всласть еще успеешь, обещаю.

Мы разошлись в разные стороны, и я нарочно замедлил шаг, чтобы дать Боргу время пробраться в сад и беспрепятственно зайти в тыл привратной страже. Довольно странно было видеть, что владения далеко не самой последней аристократки Западного Шема не защищены от посягательств даже пустячной охранной магией вроде чар, которые за полсотни «быков» можно заказать у любого мага, получившего право продавать свои услуги. Если принять во внимание, что маркиза ничуть не бедна и, судя по сытому виду слуг, отнюдь не скупа, остает-

ся лишь одно объяснение беспечности: старуха не боится воров и убийц.

А в самом деле, если вдуматься, чего ей боятся? Безвременной гибели? Вот уж ерунда какая! О продолжении рода, пусть и не своими усилиями, женщина не заботится, а в могилу с собой богатство и власть все равно не унесешь. Умирать так умирать, коли придет срок. Касательно же злоумышленников, охочих до чужих богатств… Если сама Опора незамедлительно откликается на первый же зов, то что стоит маркизе поднять на ноги всю городскую стражу? Да и кто захочет связываться с близкой родственницей Магайонов?

Звон от третьего удара дверного кольца успел не просто скончаться, а и благополучно выветриться из памяти, пока за калиткой наконец раздались неторопливые шаги. Потом приоткрылось смотровое окошко, уже знакомый мне старик взглянул сквозь решетку на мое лицо и… Очень долго молчал, прежде чем спросить:

- По какому делу?

Что случилось с его голосом? Он и в прошлый раз был не особенно звонким, но сейчас и вовсе глухо дребезжит, как будто привратника кто-то трясет за плечи. Однако наступление уже начато, и без особой нужды приостанавливать его ход было бы глупо, потому продолжу осуществлять задуманное:

- Делу государственной важности.

Последовала еще одна йауза, настолько долгая, что закончилась, когда я уже готов был поверить: старик отдал богам душу прямо во время беседы со мной.

- Как при…

Что он собирался сказать, осталось загадкой, потому что как раз в этот самый миг Борг добрался-таки до ворот. В окошко я смог разглядеть только руку рыжего, внезапно появившуюся под подбородком привратника, и удивленно-облегченный взгляд закатывающихся под веки глаз старика, судя по всему, решившего, что настала пора уходить за Порог, и почему-то несказанно этому обрадовавшегося.

Скрипнул отодвигающийся засов.

- Проходи. И прикрой за собой, пока я этот сухостой куда-нибудь дену.

Я послушно вернул все замки в исходное положение, пока

Борг быстро, но все же бережно оттаскивал временно лишенное сознания тело в караульную каморку.

- Она в саду?

- Не заметил.

- Хорошо смотрел?

Рыжий укоризненно фыркнул:

- Времени на «хорошо» не было. Но похоже, по траве никто не ходил уже больше недели.

Еще один странный факт. Разумеется, маркиза могла и приболеть, все-таки возраст не юный. Но отказываться от свежего воздуха, когда тебя могут носить на руках?

- Тогда поищем хозяйку здесь.

Первым, что бросилось нам в глаза, как принято выражаться, а на самом деле в уши, едва мы распахнули входную дверь, была тишина. Полнейшая. Даже воздух не шелестел складками задернутых штор, стало быть, окна были закрыты наглухо. Ни шороха шагов, ни скрипа половиц, ни переговоров слуг и служанок. Насколько я помню, маркизе нравилось общество молодых людей, почему же дом кажется пустым и заброшенным? Да и привратник шел на мой стук так долго, что… Неужели только старик здесь и остался? Ничего не понимаю, и это мне не нравится.

Комната за комнатой, лишенные следов чьего-либо присутствия. Стулья, кресла и столы покрыты полотнищами ткани, на которых уже успела скопиться пыль. Все выглядит так, будто хозяин дома отошел в мир иной, оставив своим владениям только сиротливую скорбь в наследство. Но ведь маркиза не мертва? Старик сразу сказал бы, еще упреждая все возможные вопросы. Или Я'снова ошибся в расчетах и опоздал?

Анфилада первого этажа закончилась будуаром, так же, как и прочие комнаты, утопающим в волнах темно-сиреневых покрывал и освещенным скупыми лучиками дневного света, едва пробивающимися сквозь плотное кружево штор. Мы легко сочли бы и это место безжизненным, если бы из глубины ближайшего вороха ткани вдруг не послышалось тихое:

- Вы пришли…

Борг поспешил к окну с намерением вернуть в комнату источник света, а я наклонился над креслом и всмотрелся в изможденное лицо маркизы, своими красками мало отличающееся от обрамляющих его седых волос.

- Вам дурно? Что с вами?

- Вы пришли… - Тусклые глаза старухи вдруг болезненно блеснули, и голос сорвался на пронзительный крик: - Я не желала ничьей смерти! Не желала, слышите?

В сердцах, в трудную минуту, в приступе ярости или злобы… Ни разу за всю долгую жизнь?

- Конечно, не желали.

- Я не могла знать… Я не хотела!

Иссохшее тело свело судорогой, подкинуло вверх, помогая костлявым пальцам дотянуться до моей груди и впиться в рубашку.

- Я не хотела, запомните! Но я ничего не могла сделать! Пыл, которому могла бы позавидовать любая молодка.

Должно быть, именно поэтому Магайон и постарался убрать сестру подальше от придворных дел, иначе Западный Шем ожидало бы быстрое погружение в пучину хаоса, спастись из коей, разумеется, удалось бы только с помощью будущей маркизы.

- Я все запомню, дуве, не волнуйтесь.

- Она заговорила со мной, и я перестала слышать прочие звуки. Понимаете? А когда она замолчала, долгое время вокруг меня была тишина… Только тишина!

Еще одна грань таланта недавно почившей волшебницы? А сколько же их было? Что она могла сотворить, обладая немыслимой властью над всеми текучими веществами, особенно содержащими в себе частички лунного серебра? А главное, каких детей она могла бы родить… Способность повелевать водой, впервые наверняка проявившаяся как детская шалость, разрослась до невероятных размеров. И ведь стоило наследнице рода Ра-Гро найти себе подходящую пару, мир на многие века забыл бы о том, что такое свобода. Хотя, с другой стороны, люди жили бы счастливее, посвящая себя служению единому владыке, и на пути гибели случилась бы весьма длительная остановка.

- Но сейчас вы слышите? Вы слышите меня?

- Ее голос… - Маркиза мелко задрожала, и все морщинки разом пришли в движение, покрывая старческое лицо рябью.- От него так больно… Я думала, что умру, но когда он утих, боли стало еще больше!

Любопытно. Боль, говорите? Присутствие сей сквернонра-

вой госпожи обычно свидетельствует: происходила схватка. Сражение. А может быть, настоящая война, потому что во всех иных случаях, как показывал опыт, человек не испытывал неприятных ощущений. Если, разумеется, целью волшебницы не являлось именно нанесение вреда. Учитывая возраст маркизы, могу предположить, что воздействие было осторожным и все-таки наткнулось на сопротивление. Сестра оказалась более стойкой, чем брат, и пыталась бороться с говорящей? Да, шансов на победу не было, но сам дух… Остается только надеяться, что Льюс унаследовал фамильное упорство и отвагу в полной мере.

- Ее больше не будет.

- Боли? - с надеждой спросила старуха.

- И боли тоже. Но главное, вашей обидчицы больше не будет. Никогда.

- Она…

- Она умерла, а вы живы.- Я помедлил самую малость, чтобы уверенно заявить: - И будете жить.

- Жить… В заключении? Нет, лучше убейте меня прямо сейчас, вы ведь умеете это делать, должны уметь… А прочим скажите, что сумасшедшая старуха умерла сама! Прошу вас!

Думает, что мы собираемся забрать ее в тюрьму? Пресвет-лая Владычица… Ну конечно. Несомненно, в гибели герцога есть и вина его сестры, не такая уж великая, но воспаленное сознание испуганной и измученной болью женщины любой невинный проступок дюгло превратить в чудовищное злодеяние. Быть осужденной и приговоренной при жизни? Постыдно. А когда в дело вмешиваются понятия о чести, смерть всегда представляется наилучшим решением трудной задачи.

- Помогите мне умереть!

Еще несколько дней назад я исполнил бы вашу просьбу, дуве, со всем возможным старанием. Потому что не знал другого пути.

- Доверьтесь мне.

Накрываю ладонями седые виски и смотрю. Напряженно смотрю в муть мечущегося взгляда, пока стремительно, так, что захватывает дух, не проваливаюсь в Единение сознаний…

…Непристойно приходить в чужой дом с закрытым лицом. Но куда более непристойно не объяснять причину нарушения

правил приличия. Даже не попытается? Нравы молодых становятся все отвратительнее. Впрочем, окажись они другими, можно ли было бы получить все возможные удовольствия с помощью одних только денег? Что ж, в продажности есть своя прелесть, и чем алчнее народится новое поколение, тем легче прежнему будет им управлять. Пока у молодых волков не отрастут собственные клыки, а они отрастут, будьте уверены!

- Что вам угодно?

Ни звука. Еще и медлит с ответом? Экая нахалка!

- Зачем вы пришли в мой дом?

И как она вошла, позвольте узнать? Брийт ведь не приходил с докладом.

- За сущей безделицей. Мне нужно совсем немногое… Бормочет что-то тряпке, в которую закуталась.

- Вы можете говорить громче?

- Как пожелаете!

Что это? Кричит? Ну, милочка, ты совершила ошибку! Сейчас сбегутся слуги и выгонят тебя взашей!

- Подите вон.

Немедленно, подбирайте ваши пышные юбки и проваливайте! И если спустя минуту в этой комнате еще будет витать сырость ваших духов…

Почему я не слышу собственного голоса?!

- Непременно. Задерживаться долго не буду. Но вместе со мной уйдет кое-что еще.

- Убирайтесь!

Я словно шепчу одними губами… Что случилось? Неужели я вдруг потеряла голос?

- Я могла бы предложить вам награду за услугу, в которой нуждаюсь, но вы ведь слишком богаты, чтобы в чем-то нуждаться, верно? Значит, послужите мне просто так, по доброте сердечной. Доброте моего сердца.

Дыхание перехватывает. Не могу сделать и вдоха. Кровь… Остановилась? Но почему она так больно стучится в лоб?

- Слуги…

Воздуха хватило только на жалкий всхлип. Надо было его сберечь. Наверное. Я прожила бы дольше. Дольше… С этим проклятым песком, в который вдруг превратилась вся кровь в моем теле? Раскаленным песком…

- Вы так хорошо умеете управляться с прислугой, что на-

верняка в точности знаете, как должна вести себя примерная служанка.

Я не подчинюсь тебе! Я лучше умру, чем…

- А теперь слушайте внимательно и запоминайте каждое мое указание. Хотя… Так и быть, я возьму на себя труд позаботиться, чтобы вы не забыли ни словечка.

Не хочу слушать! Не…

Он заполняет собой все, ее голос. Бурный поток, с которым невозможно бороться…

Но в котором можно постараться удержаться на плаву, пока он не достигнет спокойных вод. И вы удержитесь, дуве. Слышите меня?

…Я…удержусь.

«Не слишком-то честно вмешиваться в чужую память»,- упрекнула меня Мантия.

Знаю. Но очередной труп на руках мне сейчас не нужен.

«А потом? Что случится, когда она вспомнит, как все было на самом деле?»

Разве я внес в ее сознание чужие мысли? Она боролась. Она надеялась на успех своей борьбы.

«Не зная неизбежного исхода».

Та, другая, тоже не догадывалась, к чему приведет сражение с серебром.

«И ей ты тоже мог помочь?» Хороший вопрос Коварный.

Если взглянуть на любое событие со стороны, заметишь не одну дюжину возможностей повернуть историю куда угодно по своему желанию. А все, что для этого требуется,- в нужный момент шагнуть вперед или отпрянуть, замолвить слово или промолчать. Кажется: крупинка, пылинка, сущая безделица, но и крохотного камешка довольно, чтобы вызвать лавину. Так что, если хорошо подумать, ответишь на поставленный вопрос одним-единственным образом.

Мог ли я помочь говорящей?

Пожалуй, мог.

Но в те минуты я думал только о себе.

«И правильно! Только, пожалуйста, и впредь не переставай этого делать, потому что ты - это мир».

Она долго шла обратно. Настолько долго, что Борг поспешил отправиться в караулку, чтобы встретить возвращение сознания привратника вместе со стариком и, буде надобность, вновь разлучить лучших друзей, а я остался рядом с маркизой, благо распахнутое окно все быстрее и быстрее вытесняло из воздуха комнаты прежнюю затхлость и отчаяние.

Да, она могла и навечно остаться в стране грез, из которой всего один короткий и безболезненный шаг до Порога, но я надеялся на… Нет, не на лучшее. Вновь входить в жизнь с осознанием всех совершенных ошибок - не самая завидная участь, и любое здравомыслящее существо предпочло бы этого не делать, а мне нужно, чтобы маркиза вернулась.

«Жестокий мальчик…».

Есть такое.

«В конце концов, ты справишься со своими делами и без участия несчастной старой женщины».

Разумеется. Только знаешь… Возможно, ей упомянутое участие необходимо гораздо больше, чем мне.

«Открыть глаза может совсем другой человек, незнакомый тебе прежде, не забывай».

Я помню. И все же хочу рискнуть.

Мантия, как ей свойственно, была права в высказанных опасениях, но по той же причине не делала поправку на мой опыт, основываясь исключительно на собственных знаниях и умениях.

Человеческая жизнь слишком коротка, по меркам прочих разумных рас, но тем не менее люди проходят от рождения к смерти те же мили пути, что и все остальные: играют, учатся, взрослеют, принимают решения. Только движутся гораздо быстрее, а следовательно, и все прочие ступеньки, по которым карабкается или спускается вниз сознание, сменяют друг друга, едва успевая встретиться.

Иначе обстоит дело с памятью. Когда не хватает времени дать всестороннюю оценку каждому случившемуся событию, кладовая воспоминаний заполняется прискорбно беспорядочно, это я ощутил на собственной шкуре. И если среди трудов праведных и неправедных выпадает свободная минутка,

чаще всего обращаешься в размышлениях не к ситуации, покорно ожидающей внимания в очереди, а к той, что оставила наиболее яркий след, или к той, что произошла совсем недавно. Старые же поступки и проступки благополучно теряются среди нагромождений новых.

Правда, пока молод, тебя не беспокоит путаница в собственной голове. Наоборот, кажется, что все разложено по полочкам, на которых еще куча свободного места. Места и в самом деле много, только оно возникает не по причине тщательной уборки, а потому что все, до чего не дошли руки-мысли, заталкивается в темные углы и глубокие ящики, мол, потом разберемся. А по прошествии многих лет вдруг с удивлением обнаруживаешь, что кладовая памяти загромождена до самого потолка и в распоряжении у тебя лишь воспоминания, оказавшиеся рядом. Хорошо, если они будут полезными и приятными, а если нет? Если они будут родом из наивного детства или безрассудной юности?

Разумеется, я рисковал, понукая сознание маркизы к направленному движению. Куда оно выплывет, пусть выталкиваемое мной на поверхность? А впрочем, какая разница? Главное, выплывет спокойным, и неважно, будет это покой старческого слабоумия или покой принятого решения.

- Я так понимаю, арест откладывается? Тогда проявите еще одну любезность и позвольте мне привести себя в подобающий вид, чтобы быть готовой отправиться вместе с вами.

Голос маркизы, еще не наполнившийся нотками прежней твердости, но уже вполне узнаваемый, оторвал меня от созерцания цветущего сада и заставил растерянно переспросить:

- Арест?

- А чего иного мне нужно ожидать, принимая в своем доме вас со столь… впечатляющим эскортом?

Да, Борг внушает уважение одним своим видом, но весьма расстроился бы, узнав, что его определили конвоиром.

- В мои намерения входит совсем другое.

Старуха вопросительно приподняла бровь, не опускаясь до словесного выражения заинтересованности.

Я определенно добился успеха, если судить по наблюдаемому результату. А вот каков он из себя? Рассудок маркизы тверд, дух спокоен, сознание ясное, как никогда, но в чьих водах мы находимся?

- Я пришел просить вас о помощи.

- И чем одинокая старая женщина может помочь офицеру Опоры?

Немножко иронии, но гораздо больше удивления, впрочем, закономерного, поскольку наша прошлая и единственная встреча не предполагала продолжения знакомства.

Все было тщательно рассчитано и выверено до малейшего чиха, но в который раз планы пришлось не просто отложить в долгий ящик, а выкинуть прочь, как сор, годный лишь на то, чтобы мешаться под ногами. Вы очень нужны мне, дуве. И все же теперь я не нахожу в себе сил приказывать. Только просить.

- Для начала позволить остаться. Маркиза коротко усмехнулась:

- Можно подумать, если я прикажу вам убираться вон, вы послушаетесь!

Как отразить атаку, нацеленную в самое уязвимое место? Перестать считать ее таковой.

- Представьте себе, да. Это доставит мне дополнительные неудобства, не скрою, но и такое развитие событий предусмотрено.

- Почему я верю вашим словам?

А вот теперь в голосе слышится тревога. Еще бы! После всего пережитого старуха вправе опасаться любого пришлеца, к тому же кажущегося убедительным.

- Потому что я не лгу.

- Подадите мне руку? Хочу подойти к окну.

Только в устах женщины подобный пируэт разговора выглядит уместно, хотя всем собеседникам яснее ясного, что ей требуется небольшая пауза.

- Извольте.

Она была легкой, как ребенок. Или не позволяла себе полностью опереться на мой локоть? Тогда можно предположить, что небольшая прогулка по комнате предназначалась для проверки оставшихся в наличии сил и планирования оборонительных или наступательных маневров.

- Почему вы не использовали слово «правда»?

- Простите?

Маркиза повернулась ко мне лицом:

- Вы сказали, что не лжете. Но вы ведь могли выразиться иначе?

- Мог. Однако правд на свете много, у каждого своя, стало быть, нет никакого смысла уверять окружающих в собственной правдивости. А когда человек говорит: «Я не лгу», значит, он честен по крайней мере с самим собой. Но и вас я обманывать не хочу.

- А жаль.- Старуха мечтательно посмотрела на розовые кусты, нежащиеся в теплых и уже не жгучих лучах послеобеденного солнца.- Меня так давно никто не обманывал… Я уже почти и забыла, как это приятно!

Если слова лжи произносит привлекательный мужчина и говорит он о любви? Должно быть. Но мне подобные темы теперь запрещены к беспечному использованию. Запрещены мной самим.

- Как вы себя чувствуете, дуве?

- Учитывая возраст и прочие неприятности, сносно. Лучше уж точно не будет! А посему давайте перейдем к делу. Чем я могу вам помочь кроме приюта под крышей этого дома?

- Я попрошу вас пригласить сюда еще одного человека. Девушку, с которой я приходил в прошлый раз. Помните?

Веки маркизы дрогнули, чуть смежаясь.

- Ту юную белокурую выскочку?

- Да, дуве. Если ее присутствие настолько вам неприятно, я перенесу нашу встречу в другое место, но здесь… Здесь было бы много удобнее и безопаснее.

Старуха недовольно качнула головой:

- Вы ведь знаете, я не смогу отказать ни одной вашей просьбе. Да-да„я прекрасно понимаю, что произошло со мной, и чувствую, что вы каким-то образом прогнали мои страхи! А спасшему жизнь грешно отказывать и в малом, и в большом.

- Знаю. Но не хочу вынуждать вас поступаться своими принципами и привычками. И заранее прошу прощения, что девушка придет в этот дом в том же качестве, что и прежде, то бишь исполняя службу.

Мои слова были поняты превратно:

- Вы хотите препоручить мой арест ей как женщине?

- Я хочу арестовать того, кто виновен в случившемся намного больше, чем вы. И для этого мне нужно встретиться с Ролленой.

- Но почему же вы сами не… - Маркиза оборвала фразу на полуслове, понимающе прищурившись.- Вы не можете открыто обратиться в Опору?

- Скорее не хочу.

- Предатель находится в ее рядах?

- Не исключено. А приглашение от вашего имени не вызовет особых вопросов: или вы желаете поблагодарить за службу, или желаете отругать, одно из двух.

- Умно.- Старуха отпустила мой локоть и вполне уверенным шагом дошла до двери.- Я исполню вашу просьбу. Девица прибудет сюда не позднее истечения часа.

Я чуть было не переспросил: «А что, если Роллена занята на службе?» - но прикусил язык: уж если маркиза дает обещания подобного рода, она не сомневается в их безукоризненном исполнении.

Для разговора сгодилась бы любая комната, вмещающая в себя стол и три кресла, а меньших по размеру апартаментов в доме маркизы попросту не было, поэтому я наугад открыл первую попавшуюся дверь, оказавшись в чем-то вроде гостиной. Покрывала полетели на пол, шторы разъехались в стороны, оконные створки распахнулись - вот теперь здесь хотя бы можно дышать! Эта просторная хрустальная ваза как нельзя лучше подойдет для купания камней-говорунов, в бокалы нальем что-нибудь покрепче воды, думаю, хозяйские погреба от нас на засов не закроют… Еще нужно раздобыть бумагу для записей, чтобы отметить самое важное из услышанного, письменный прибор, и тогда все будет готово для назначенной встречи.

- Хлопочешь по хозяйству? - поинтересовался Борг, появляясь на пороге.

- Немного. Как привратник? ' - Жив, здоров и весел.

- Весел?

- Представь себе.- Рыжий взгромоздился на подлокотник одного из подготовленных мной для принятия седока кресел.- Когда увидел маркизу, вовсе расцвел и со всех ног кинулся выполнять ее поручения.

А как еще может вести себя слуга, многие годы проведший рядом с госпожой и не помышляющий о другой жизни? Ко-

нечно, он обрадовался. Его хозяйка, уже находившаяся при смерти, вдруг чудесно преобразилась, и все вернулось на круги своя - есть ли больший повод для радости?

- А тебя попросили удалиться? Карий взгляд полыхнул смешком.

- Сам ушел. Надо было обойти сад. На всякий случай.

- Думаешь, нас уже ищут?

- Должны.

Допустим, воровка не сразу проговорилась о своих нанимателях, а после завершения… хм, своего женского дела и лишь для того, чтобы получить еще одну серебряную монету. Потом капитан учинил допрос своим подчиненным, которые, конечно, не могли не запомнить рыжего великана, но и вспомнили не сразу, ведь за день насмотрелись на всякий люд. Дальнейшие действия? Гало отправил посыльного в Опору или куда еще, а может, и сам отправился с донесением. Как скоро объявят охоту и объявят ли ее вообще? Предугадать невозможно. С одной стороны, Борг стал нежелательным гостем в столице, а с другой - он вполне мог вернуться с задания, следовательно, сам должен рано или поздно явиться с докладом, и вот тут уже встает вопрос о запасах терпения моего любимого кузена. Если Ксаррона волнует результат, он поставит на уши весь город, чтобы добраться до рыжего. Хотя есть еще одно маленькое «но», так сказать, крохотная ложка дегтя в медовом океане…

Ксо наверняка боится услышать правду, а как поступает тот, кто жаждет и одновременно страшится совершения какого-либо события? Он ждет, пока не станет слишком поздно отступать. Поэтому можно заявить со всей уверенностью:

- У нас есть время.

- А его хватит?

Я окинул взглядом кучку камней на столе.

- Вполне.

- Господа, ее сиятельство предлагает вам скоротать ожидание за легкой трапезой! - торжественно объявил привратник, внося в гостиную поднос с пузатым кувшином и наспех нарезанной ветчиной, аромат которой извинял и неровные края, и проплешины, оставленные ножом.- Не извольте гневаться, что хлеб утренний, лавки-то уже закрыты.

- Какой гнев, откуда? И вот еще, любезный… Нам понадобится вода. Столько, чтобы наполнить эту вазу до краев.

- Для омовения?

- Э-э-э… да. А к чему такой вопрос?

- Если пить ее'не будете, можно взять из пруда. М-да, зачерпнуть куда проще, чем возиться с колодцем.

- Зачем старика гоняешь? Сами бы справились,- буркнул Борг, придвигаясь поближе к столу.

- Старику самое милое дело побегать, сам же видишь, как он счастлив, что вновь оказался нужен.

- Все-то ты про всех знаешь… А что, к примеру, сейчас хорошо для меня?

Я постарался поймать взгляд карих глаз, но безуспешно.

- Смочить горло и утихомирить желудок, это по первости.

- Согласен. А дальше?

- Сам-то себя спрашивал?

Рыжий наполнил бокал и, пригубив, задумчиво покатал глоток вина во рту.

- Спрашивал. Ответа нет.

- А может быть, и наоборот, слишком много ответов? Несколько минут мы молчали, но не потому, что нам нечего сказать друг другу. Мы просто не знали, с чего начать.

- Один я бы не вернулся в город,- признался Борг.

- Почему?

- Ты ведь понимаешь, что задание, мне порученное, не предполагало возвращения?

- Честно говоря, нет. Я думал как раз наоборот, что тебя ждут с отчетом.

- Ха! - Великан одним махом осушил бокал наполовину.- Если бы ты видел глаза милорда Ректора, считал бы совсем иначе.

Боги миловали. Хотя новые оттенки изумрудного взгляда я все же узрел, и они меня удивили.

- От тебя собирались избавиться?

- Не буду утверждать, но… - Рыжий потянулся за ветчиной.

Занятно. Хотя вполне вероятно.

С точки зрения Ксаррона, Борг, отстраненный от хранения тела старшего принца, больше не представляет собой какую-либо особую ценность. Да, он остается опытным агентом,

и увольнять его окончательно было бы верхом глупости, но, с другой стороны, для Ксо все могло выглядеть так, будто великан попал под мое тлетворное влияние. Говоря проще, я отнял у кузена игрушку. Взял ненадолго поиграть, а потом вдруг решил оставить себе. И пусть игрушка уже старая, порядком надоевшая, все равно обидно, ведь в нее было вложено столько заботы и любви, что… последняя успешно превратилась в ненависть.

- Извини.

- Мм…

- Я не должен был тащить тебя с собой.

- Да ладно… Мне всегда внушали, что страх можно преодолевать, только бросаясь в атаку.

- Тебе страшно?

- Ага.- Рыжий отставил бокал в сторону.- Только я боюсь не ректора с его молодцами.

- А чего же тогда?

Карие глаза затравленно затуманились.

- Снова увидеть… Ее.

Смешно, но я боюсь того же. И причины наших страхов могут быть удивительно похожи друг на друга.

- Что замолчал? Мудрые советы закончились? - ехидно спросил Борг.

- Мудрые? Нет, их по-прежнему в достатке. Вот полезные как-то не нащупываются.

Великан усмехнулся, укладывая расслабленные руки на подлокотники:

- Знаешь, раньше с тобой было много проще.

- Что проще?

- А все. Все на свете. Ты всегда знал ответ, всегда готов был решить, что и как делать, за словом в карман не лез. Тебе легко было верить.

Еще бы! Словами я сыпал напропалую, сплошь умными и красивыми. Но шли ли они оттуда, откуда должны были идти, или слетали со страниц памяти, хранящих заученные книжные мудрости?

- Лжи всегда легче верить, чем правде.

- Хочешь сказать, ты все время врал?

- Тогда я считал иначе.

- А теперь?

- Теперь врать стало неинтересно, а правда… Она и так всем известна, и, если будешь повторять ее изо дня в день, тебя сочтут сумасшедшим.

Борг криво улыбнулся:

- Грустно, когда юность заканчивается, да?

Конечно, грустно. И ты совершенно прав, великан, потому что сам некогда прошел через ту же пустыню, что и я. Только потом ты на какое-то время забыл о полосе выжженной земли, окунувшись в очарование чужой юности. Да, пожалуй, именно в этом спасение от скуки возраста: находиться рядом с тем, кто молод. К примеру…

- Доброго вечера. Маркиза, вы посыла…

Услышав знакомый голос, Борг сделал попытку вжаться в кресло, но, к сожалению, габариты его собственного тела не совпадали с размерами творения неизвестного нам мебельщика, и спрятать рыжую шевелюру не удалось, а потому великану пришлось встать навстречу приглашенной гостье и поклониться:

- Доброго.

Мне можно было уходить из комнаты немедленно, потому что здесь и сейчас мир принадлежал лишь двоим, но я все же задержался достаточно, чтобы услышать:

- Прости, что я ушел, не попрощавшись.

Потому что уходил, как считал, на верную смерть, и прощание могло только омрачить и без того печальный поворот событий.

- Ты всегда сможешь уйти, если тебе понадобится.'

Ни малейшего укора, разве что слабенькая нотка разочарования, мол, как ты мог подумать, что я захотела бы удерживать тебя силой?

- Куда бы я ни уходил, я все равно буду идти к тебе. Потому что нет иного пути и нет иного маяка, крохотной

звездочкой разрывающего любые туманы…

Я тихо притворил за собой дверь. Зачем мешать тем, кто и так вынужден сражаться за минуты покоя? К тому же смотреть на влюбленных, встретившихся после разлуки, едва не ставшей вечной… Нет, моих душевных сил на это пока не хватает.

Лучше отправиться на свежий воздух, тем более он и впрямь заметно посвежел вместе с наступлением вечера. Сол-

нечные лучи еще достаточно ярки, чтобы освещать садовые тропинки, но из кустов уже начинают выползать густые тени. Птицы стихли, откуда-то издалека доносится приглушенное кваканье, должно быть, с того самого пруда, куда привратник отправился за водой. Надеюсь, старик сообразит, что в ближайшие полчаса, а то и более, вода никому не понадобится, и не станет нарушать уединение моих знакомых. А вот мое уединение точно останется неприкосновенным, хотя больше всего на свете я сейчас хотел бы разделить его с кем-нибудь.

Нет, вру. Не с кем-нибудь, а с вполне определенной персоной. Хотелось бы точно так же выйти навстречу и сказать:

- Я всегда иду к тебе…

- А довольно просто позвать.

Вот в этом голосе укора присутствовало с избытком, и я обернулся, почему-то больше обижаясь, чем радуясь, но, встретившись взглядом с жемчужно-серыми озерами, мигом растерял все чувства и ощущения. Кроме одного.

Я снова стал целым.

Целым, как будто до этой минуты меня составляли разновеликие осколки, вечно перемешивающиеся между собой и застывающие причудливым узором лишь на краткие промежутки времени, чтобы потом заново пуститься в пляс, а теперь все остановилось, замерло вместе с затаившимся дыханием, но эта остановка означала что-то совсем отличное от окончания пути…

- Позвать?

- Мое имя ненавистно тебе?

Неправда! Его так приятно катать на языке: Шер-рит, Шер-рит… Словно ручеек шуршит по камням под пологом леса.

- Я не смею его произнести.

- Почему?

А ведь она тоже обижена. Поджала губу, как капризная девчонка. Выглядит… Нет, это выглядело бы смешно или забавно в исполнении кого угодно, только не ее. Шеррит не притворяется и не играет, она и в самом деле одновременно ребенок, девушка на выданье, зрелая женщина и старейшина рода, иначе просто не может быть, ведь моя возлюбленная родилась в Доме Пронзающих Вихри Времени.

Шиповник в черных косах. Крепко спящие бутоны, мали-

новые шапки цветов и огненно-рыжие ягоды, чередующиеся друг с другом. Они не могут существовать одновременно, ноя вдыхаю пьянящий аромат и невольно сглатываю слюну, глядя на спелые сладкие плоды. Их не может быть, но они здесь, рядом, стоит только протянуть руку, потому что все они живут в разных временах, вихрями огибающих и проходящих сквозь плоть самой прекрасной женщины мира. Моего мира.

Платье, швов на котором не разглядеть, на манер того, что носят жрицы далеких восточных храмов, просторное, перекликающееся красками с закатным солнцем, подпоясанное шелковым шнуром, и кажется, лишь он один не дает складкам ткани распахнуться, разойтись в стороны, обнажая… Но леди Драконьих Домов одеваются так только в кругу семьи!

- Ты поторопилась.

- Разве?

Мы оба понимаем, что имеем в виду, но не желаем объясняться? Что ж, придется начинать первым, в конце концов, я намного старше и, как меня недавно пытались убедить, взрослее.

- Правила не соблюдены.

Она вздыхает так устало, как будто пешком пришла с другого края мира:

- Эти правила написаны не для тебя.

- Знаю. Но как ты сможешь обходиться без них? Шеррит стискивает пальцами локти сложенных на груди

рук.

- Я стараюсь.

Вижу. И твои старания бесценны. Но их мало, потому что они исходят лишь с одной стороны.

- Я хочу, чтобы правила были исполнены хотя бы для тебя.

- Но ты же знаешь, это…

Она не произносит слово «невозможно», потому что уже видела преддверие моего мира и едва осталась жива. Но она не произносит и слово «бесполезно».

- Ты позволишь мне еще одну попытку?

- Разве я могу отказать?

Можешь, но искорки, скачущие в глубине твоих глаз, кричат: не хочешь.

- Не бойся, на этот раз все будет иначе.

- Я перестала бояться еще в прошлый.

И это правда. Я помню умиротворенное спокойствие лика, покрывающегося алой росой крови. - Тогда все будет хорошо.

Она кивает, еле заметно улыбаясь, не веря моим словам и все же принимая их с не меньшей благодарностью, чем истины из уст мудреца, розовые кусты заходятся волнами под порывами невесть откуда прилетевшего ветра, но мне уже нет дела до всего, что находится вне пределов Шеррит.

Я так долго искал эти слова, любовь моя… Ты скажешь, многоголосие звуков, изредка складывающихся в осмысленную речь,- ничто, когда есть взгляды и прикосновения? Ты будешь права. Обещания и клятвы всегда заковываются в броню слов, чтобы уцелеть, но мне нужна не столько их безопасность, сколько…

Глаза тоже лгут, любовь моя. Они топят нас в бесчисленных красках и очертаниях, кружат хороводом образов, не позволяя всмотреться повнимательнее и понять, какую именно картину мы видим перед собой. И вот тогда на помощь приходят слова.

Я хочу предложить тебе мир.

Он огромен, драгоценная. Он много больше тех, что ты видела, или тех, что могла бы себе представить, но ты никогда не сможешь оказаться в нем, хотя и будешь им владеть. Он бесконечен, безграничен и подчиняется только одному закону: моим желаниям. А я подчиняюсь тебе.

Пустота нестрашна и неопасна, поверь. Ее единственный недостаток - вечный голод, а насыщается она только новыми мирами. Но они не должны погибать, как ты думала раньше! Они должны рождаться, а на то требуется только твое желание.

Ты можешь дать жизнь мириадам вселенных, и все, чего ты должна бояться, это того, что не успеешь наполнить всю Пустоту, подвластную мне, но мы все равно попытаемся сыграть в самую азартную игру, существующую с начала времен. Игру со смертью.

Я уйду намного раньше тебя, но разве это беда? Нам хватит времени на все задуманное, ведь время - твоя стихия. И кто, кроме тебя, в чьей плоти и сознании юность не сменяется зрелостью, а равноправно соседствует с ней, сможет быть лучшей матерью и подругой своим детям?

Я не обещаю сражений и побед, потому что война, в которую я вступлю, будет последней для существующего мира. Но я не обещаю и отступлений, потому что мне некуда и некогда отступать. И если ты чувствуешь в себе силы соединить вместе не только вихри времени, а и уверенность прошлого и неизвестность будущего, я спрошу…

Листья, сорванные холодным осенним ветром с розовых кустов, поднялись над моей головой, чернея, высыхая и рассыпаясь прахом, но стараясь долететь до фигуры, окутанной пламенеющим шелком.

Ты станешь матерью моих детей?

Метель сухих листьев закружилась вокруг нас, возводя бесплотные и все же неприступные стены, но один клочок увядшей зелени покинул кольцо вихря, судорожно дернулся из стороны в сторону, опустился на подставленную ладонь и скрылся в маленьком кулаке.

А когда пальцы разжались, словно нежась в тепле последнего луча заходящего солнца, с них вспорхнула мохнатая призрачно-белая совка. Вспорхнула медленно, лениво, по-хозяйски, потому что наступающее время суток принадлежало ей. Ну и, пожалуй, еще двоим, но они обещали не брать его слишком много.

Бархат малиновых лепестков, нежный, как ее кожа, до которой я решился дотронуться. Тонкий, хрупкий, наполненный силой жизни и одновременно уязвимый…

Вуаль больше не нужна.

«А я и не заметила…».

Шутишь?

«Немного»,- призналась Мантия.

Спасибо, что сделала все вовремя, не дожидаясь приказа. Хотя это и не доставило мне удовольствия.

«Не хотелось рисковать: я слишком хорошо помню вашу прошлую встречу».

Я тоже. Поэтому и поблагодарил. Но все же…

«Тебя что-то тревожит?»

Я не могу понять. Шеррит сказала: мне достаточно позвать ее, чтобы она тут же оказалась рядом. Как это возможно, ведь если я не выпускаю Пустоту, ни один дракон не должен даже догадываться о моем местонахождении.

«Хм, хм, хм… Боюсь, ты не до конца выучил урок, но в том повинен учитель». О чем ты говоришь?

«Видишь ли, мир в самом деле состоит из плоти драконов, но как ты себе это представляешь?»

Как ковер с многочисленными узорами.

«То есть словно бы сотканный из разных кусочков?»

Да. Разве не так?

«Нет, любовь моя. Нити, образующие плоть дракона, проходят от одного края Гобелена до другого, где-то полотно получается плотнее, где-то реже, в каких-то местах и вовсе проплешина на проплешине… Но ничего этого не видно, потому что одна плоть накладывается на десятки других. Между Нитями много свободного места, ты же знаешь. Вот и получается, что каждый дракон так или иначе присутствует во всех уголках мира».

Именно поэтому они могут свободно перемещать свое сознание? Что-то такое я уже слышал. Но, признаться, не представлял всей картины целиком. Значит, каждую пядь земли, если говорить грубо, пронизывают Нити всех драконов сразу?

«Да. По меньшей мере одна ниточка от каждого».

И куда бы я ни пошел, я касаюсь плоти всех своих родичей?

«Именно».

И Пустота, когда я выпускаю ее на волю, уничтожает кусочек мира каждого из них?

«Не совсем так… Ее главное стремление - добраться до первого промежутка, дальше нет нужды рушить, когда можно раздвигать».

Ну хоть чем-^о ты меня обрадовала! Значит, вред наносится не всем, а лишь тем… «Кому не повезло».

Хорошо. Но вернемся к Шеррит. Пусть ее Нити пронизывают пространство, окружающее и проходящее сквозь меня. И все же как она может знать, где я нахожусь?

«Не забывай, что Пустота, хоть и не покидающая границы твоего тела, не перестает оказывать влияние на Гобелен. Своего рода давление, едва заметное, но любящему сердцу довольно и легкого прикосновения».

Я же просил обходиться без поэтических иносказаний!

Мантия обиженно фыркнула:

«А где ты увидел иносказание? Сердце Шеррит - те же Нити, но в отличие от прочих драконов, испытывающих к тебе самые разные чувства, она любит, а значит, почувствует даже холод твоей тени, мимолетно скользнувшей по земле».

Она всегда рядом со мной. Даже подумать жутко. Но с другой стороны…

«Ты никогда больше не будешь одинок».

Ты тоже всегда была со мной.

«Я - другое дело. Может, и рада бы уйти, да не могу». Уйти?

Мантия не ответила, показывая, что разговор окончен.

Ну конечно. Как только она освободится от плена моей плоти, то сможет родиться вновь. Вновь соткать свой Гобелен, до боли похожий на прежний или намного лучше. Вновь побыть беспечным ребенком и юной девушкой, полной надежд и мечтаний. Вновь встретить и полюбить своего супруга…

Извини.

«Пустое».

Знаю, что тебе больно делить со мной чувства. По крайней мере эти. Но если тебя утешит… Рано или поздно ты станешь свободной.

«Знаю»,- грустно ответила она и зевнула, складывая крылья.

Почему радость и печаль вечно идут рука об руку? Вот и сейчас что получилось? Счастье лишь для двоих, а остальным - ножом по горлу? Клятое равновесие!

- Вас чем-то расстроил мой сад? - спросила маркиза, расположившаяся в одном из кресел, освобожденных мной от покрывал.

Она- то зачем пришла сюда? Желает послушать наши секреты? Не слишком хорошая идея. Хотя… Старуха имеет право знать имя того, кто поспособствовал гибели ее брата, пусть и нелюбимого, но родного.

- Ваш сад прекрасен, дуве. Намного прекраснее моих мыслей.

- И о чем же именно вы думали?

Я подошел к столу и взял из кучки камней первый попавшийся.

- Что это такое, по-вашему?

- Камень,- ответила Роллена, сидящая наполовину на

подлокотнике кресла Борга, наполовину на коленях рыжего.- Речная галька, самая обычная.

- К сожалению или к счастью, обычность в ней только внешняя. Впрочем, сейчас вы сами все поймете.

Я разжал пальцы над гладью воды, наполняющей вазу. Говорун булькнул, опускаясь на дно, но не замолк, как поступил бы на его месте любой благовоспитанный камень, а разразился короткрй, но энергичной речью:

- Когда же вы пришлете то, что обещали? Я исполнила все ваши указания в точности!

- Что все это значит?! - Роллена ошеломленно подалась вперед и упала бы на пол, если бы ее не удержали крепкие объятия великана.

- Какая прелесть… - пробормотала маркиза.- Сразу вспомнилось детство. Сколько подобных посланий мы с подругами когда-то передавали друг другу… Ах, старые добрые времена!

- Мне… - Девушка переглянулась со своим кавалером и, найдя в карих глазах весьма схожую с собственной растерянность, переспросила: - Нам кто-нибудь все объяснит?

- Боюсь, все объяснить не сумею. Но хотя бы попытаюсь. Я подумал, не присесть ли мне, и решил остаться на ногах,

хотя история, которую надо было изложить, не отличалась краткостью.

- Об обстоятельствах гибели герцога знают все здесь присутствующие, кто-то больше, кто-то меньше.- При этих словах Борг спешно отвел собственный взгляд от испытующего взгляда маркизы.- Но причины, приведшие к ней, заслуживают отдельного рассмотрения, поскольку Магайон был отравлен.

- Ударом шпаги? - не удержалась от язвительного уточнения старуха.

- Приворотным зельем. И мне удалось встретиться с человеком, его изготовившим.

- Он арестован?

- Он мертв и, будем считать, смертью ответил за свои преступления.

- Вы убили его? - с нажимом спросила маркиза.

Понимаю, зачем ей нужен ответ. Узнать, что враг повержен, из первых уст - что может быть успокоительнее? -Да.

Борг удивленно нахмурился, но промолчал, заставляя меня почувствовать себя чуточку виноватым: мол, мне ты ничего не стал рассказывать, а какую-то первую встречную посвящаешь во все подробности. Извини, дружище, она должна это знать не из прихоти, а в силу жесточайшей необходимости.

- Сейчас далеко идущие планы того человека не имеют особого значения, главное, что он начал их осуществление с Западного Шема и установил свой контроль над одним из самых влиятельных придворных. Что происходило потом, вам известно. Но просто так ничего не возникает, верно? А тем более, когда в ход событий вмешивается такое действенное, но признанное оружием трусов и подлецов средство, как яд… У злодея в столице был помощник. Точнее, помощница, как мы все только что слышали из свидетельства камня-говоруна.

- Говоруна? - заинтересованно хлопнула ресницами Роллена.

- Камни, которые лежат на этом столе, способны запоминать короткие послания и передавать их адресату, будучи помещенными в воду. Маркиза, судя по ее словам, тоже некогда пользовалась такими игрушками.

Старуха подтвердила:

- Уже во времена моей юности они были бесполезными диковинками, годными только для девичьих забав, а когда-то каждая тайная служба владела прииском, родящим говорунов. Говорят, среди них были те, что начинали болтать не в простой воде, а в вине, молоке, разных травяных настоях.

- Значит, нам повезло, иначе осведомитель остался бы безнаказанным. Продолжим слушать?

- Наверное, мои слова прозвучат глупо… - с сомнением начала Роллена.- Но я никак не могу понять, почему в этой комнате не присутствуют старшие офицеры Опоры. Им сподручнее было бы искать предателя.

- В своих рядах? - тихо хмыкнул Борг.- Ага, намного сподручнее.

- Даже если вся Опора чиста и непорочна, дело не в ней.

- А в ком же? - настороженно нахмурилась девушка.

- В самих свидетельствах преступления. Я не знаю, о чем

расскажут и расскажут ли вообще камни, потому что каждая проверка их говорливости может стать последней, и к тем, кому и впрямь положено вести следствие, сведения могут не попасть. А вы ведь знаете, сколько ступенек нужно пройти, чтобы добраться хотя бы до разрешения что-то начать.

- Знаем,- широко улыбнулся рыжий, а Роллена вздохнула.

- Так что, с одной стороны, я не хотел бы терять время и средства, а с другой… Твое право, Борги, возвращаться на службу или бежать от нее со всех ног и подальше, но если ты выберешь первое, то вот тебе удобный случай вернуться с победой, на которую никто не посмеет закрыть глаза.

Светло- голубые глаза сестры Королевского мага изумленно расширились и с полуукором, полувопросом обратили настойчивый взгляд на великана. Борг чуть виновато дернул плечами вместо ответа, притянул блондинку поближе к себе и мечтательно согласился:

- Да, знатная штука была бы найти и сдать предателя самим.

Упоминать еще об одной причине своего поведения я не стал, и не потому, что присутствующие в комнате не поняли и не приняли бы желание щелкнуть по носу милорда Ректора, скорее все случилось бы ровно наоборот. Ребяческое соперничество с Ксарроном, навязчиво притягательное и волнующее, все же казалось неуместным, словно я лез не в свое дело или жульничал, как последний шулер. Поэтому пришлось искать оправдание неожиданной слабости, пусть лишь наполовину правдивое.

- Что же нам мешает?

- В сущности…

- Ничего. Поэтому, если больше вопросов нет, выслушаем остальных свидетелей?

Все присутствующие согласно кивнули, и я опустил в вазу следующий камень.

- Герцог покинул столицу. Неделю или чуть более он собирается объезжать ближние гарнизоны и, как и всегда, будет останавливаться в обычных гостевых домах…

Видимо, в одном из таких домов и произошла подготовленная встреча с Меллой. Что-то расскажут нам другие камешки?

- Трава, которую вы передали, отвратительна, и я едва на-

шла, с чем ее настой можно хотя бы проглотить. Вино получается непривычным на вкус, не знаю, как мне удастся убедить хоть кого-нибудь…

- Он снова отдаляется от меня, уже второй раз за последние десять дней уходит спать в одиночестве. Я прошу вас, поторопитесь! Еще немного, и все будет напрасно!

- При дворе есть несколько угодных вам персон. Как мне понять, кто из них вам нужен?

- Не томите мое терпение! Присланного сбора хватило лишь на несколько капель настоя. Да, он волшебен, но после все стало прежним, а я уже не могу этого выносить.

- Мне наконец-то удалось! Эта глупышка Лунна готова поверить во всякую чушь, и как я раньше не догадалась начать с нее? Скоро питье с ворчанкой войдет при дворе в привычку.

- Я ездила в имение и говорила с кормилицей брата. Она помнит молодого мага, заботившегося о моей матери до родов и после, но куда он отправился потом, неизвестно. Если вас так заботит этот человек, я велю разузнать подробнее.

- Простите, что заставила вас ждать. Мне было трудно решиться, но теперь… Теперь я готова исполнять ваши указания.

Остальные камни сохранили доверенные им сведения в тайне. Попросту говоря, промолчали, хотя и так можно было предположить, о чем или о ком им поведала отчаявшаяся молодая девушка, желающая вернуть расположение своего возлюбленного. Девушка, имя которой я мог назвать прямо сейчас.

- Что скажете? Борг пожал плечами:

- Девица. Приближенная ко двору. Может быть, фрейлина, может быть, кто-то из знати.

- Завсегдатай двора, если знает слабости Лунны Ларис,- дополнила Роллена.- Вряд ли эта болтушка вспомнит, кто первым угостил ее ворчанкой, но попытаться стоит.

- Ты сможешь с ней поговорить? Девушка улыбнулась:

- Скорее мне придется затыкать уши, чтобы не оглохнуть! Лунна обожает болтать, неважно с кем, потому что всегда говорит только о себе.

- Хорошо. Потянем за эту ниточку. Еще соображения есть?

Рыжий задумчиво погладил пальцами шелк платья Роллены.

- Девица боролась за свои чувства. Судя по всему, она еще не замужем, если так обеспокоена равнодушием возлюбленного… Можно попробовать разузнать, кто к кому охладел за последнее время, но думаю, мы тогда захлебнемся в историях любви и ненависти.

- Эта холодность вряд ли была выставлена напоказ, как и разочарование, особенно когда девица начала исполнять приказы, - предположила маркиза.- Скорее тогда уж надо искать ту, что после размолвки внезапно снова стала спокойна и весела.

- Думаю, Лунна не откажется поделиться последними сплетнями,- усмехнулась Роллена.- Меня же так долго не было при дворе.

- Тогда предлагаю сейчас всем отойти ко сну, потому что дел предстоит много, а сил для их выполнения понадобится еще больше.

- Ко сну… - лукаво протянул рыжий, и кончики его пальцев как бы случайно встретились с запястьем блондинки.

- По своему усмотрению спокойному или не очень, но выспаться все же не помешает. Считаешь иначе?

Борг не ответил, поглощенный молчаливыми переговорами со светло-голубыми глазами. Маркиза мечтательно улыбнулась, посмотрев на влюбленных, и обратилась ко мне:

- Не знаю, кто как, а я с удовольствием последую вашему совету, молодой человек. Проводите меня до дверей спальни?

Утро было поздним. Мое утро. А все потому, что сон слишком долго не приходил, ожидая своей очереди в конце цепочки печальных размышлений. Я предполагал возможность вины кого угодно, но узнать в главной причине всех недавних несчастий невесту Дэриена… Такой поворот событий мне и присниться не мог.

Достаточно было услышать, что говорящая расспрашивала о судьбе мага, принимавшего роды, и все вопросы пропадали сами собой. Селия Кер-Талиен, прекрасная и влюбленная. Почему судьба, уже раз скрестившая пути властителей воды и этой семьи, не успокоилась и, сделав невинной жертвой брата, толкнула к преступлению сестру? Да, баронесса могла и не

принимать условия волшебницы, могла отказаться от своей любви в пользу блага государства, но… С другой стороны, почему она не могла поступить так, как поступила?

Что- то произошло между любовниками или вокруг них. В конце концов, я видел старшего принца совсем недавно и смело могу заявить, что он изменился, неощутимо, но несомненно. Стал тверже, суше, решительнее. Наложила отпечаток близость принятия наследного престола? Вполне возможно. Но мне почему-то мало одного только этого объяснения. Что-то тут не так.

- Долго еще будешь валяться в постели, соня?

Борг, бодрый, как никогда, распахнул настежь окно моей комнаты. Распахнул снаружи, заглядывая из сада, благо комната находилась на первом этаже.

- Я не сплю.

- Вижу.- Он присел на подоконник, вполоборота ко мне.- Извини, что с утра пораньше… Хотел сказать тебе спасибо.

- За что?

- Это хороший подарок. Правда. Меня не смогут не выслушать и… Меня не посмеют вытолкнуть вон.

Ах да, мое вчерашнее вдохновение. Если бы знать заранее, в какую сторону повернет тропинка судьбы, я бы предпочел держать язык за зубами. И камни бы выкинул, от греха подальше, ведь, в конце концов, говорящая мертва, новых приказов не последует, а значит, придворная сообщница не сделает более ни единого шага к…

Или сделает? Мне нужно понять, а для понимания требуются знания. Много-много или всего одно, но самое главное.

- О чем думаешь? - спросил рыжий, видя, что я не намерен поддерживать предложенную тему разговора.

- О личной жизни власть предержащих.

- С чего это? - Карие глаза недоуменно округлились.

- Да так… Хочу тебя спросить. Как вел себя Дэриен после зимних праздников и до вашей размолвки?

- Как вел… - Борг задумчиво почесал подбородок.- Как принц.

- Это я понимаю, другого и быть не может. Но он ведь изменился, да?

- Ты тоже изменился,- многозначительно напомнили мне.

- Сейчас речь не о моих благоприобретениях.

- Тебя что-то тревожит? - напрямую спросил Борг.

Я не ответил, но в определенных случаях молчание оказывается куда как красноречивее любых объяснений, и великан покорно кивнул:

- Хорошо, спрашивай.

Легко сказать. Как бы я ни составил вопрос, в нем будет упоминаться то,, что сразу выдаст мои подозрения. Стоит ли взваливать на плечи Борга такую ношу раньше времени? А впрочем… Этого поворота судьбы уже не избежать, и моя торопливость ничего не изменит.

- Между ним и Селией случилась размолвка?

Рыжий угрюмо нахмурился, поднял брови и снова опустил, сдвигая вместе:

- Я никогда не влезал в любовные дела принца.

- Верю. Но это единственный вопрос, на который мне нужен ответ.

Борг тяжело вздохнул:

- Он ничем ее не обижал.

- А она?

- И она была нежнее шелка.

- Значит, оба безгрешны и милы, только порознь, а не вместе?

В течение трех вдохов кряду напряженно застывший карий взгляд не отрывался от моего лица.

- Ты ведь неспроста о ней заговорил, да?

И что ответить? И промолчишь, и начнешь яростно отрицать свой интерес - итог один.

- Значит, неспроста… - Борг сделал правильный вывод из моей невольной заминки.

- Не будем продолжать, ладно?

- Почему же? - Рыжий хищно прищурился.- Сколько я тебя знаю, ты никогда не шел по пустому следу. Куда он выводил, другой разговор, но тупиком никогда не заканчивался. Так что стряслось?

- Ничего.

- Ну да, как же! Еще вчера, когда мы расходились, твое лицо было вытянуто то ли от обиды, то ли от злости, значит,

ты узнал из болтовни камней кое-что интересное. И раз уж спросил про Селию… - Тут великан наконец-то, пусть и неохотно сложил вместе кончики двух нитей рассуждений,- По-твоему, она виновата?

В его голосе не было удивления. Ни капли. Значит, рыжий допускал грехопадение любовницы принца легче и охотнее, чем я. Что ж, ему из дворца всяко было виднее.

- Не по-моему, Борги. Все гораздо печальнее.

- Ну-ка, ну-ка! - Он перекинул ноги через подоконник, но прежде привычно обшарил взглядом сад, остающийся за спиной.- Что такого натрепали камни?

- Помнишь фразу про расспросы кормилицы?

- Да. Весьма туманно и непонятно.

- Если не знать предысторию.

Великан всем своим видом выразил нарочито почтительное внимание.

- Ведьма, которой больше нет, рвалась к власти над миром. Впрочем, подобными идеями одержим любой, кто чувствует себя хоть немногим сильнее своих соседей… Но помимо трона нужны еще и наследники, которым сей трон можно передать, а для продолжения рода требовался не первый попавшийся мужчина.

- Чистота крови? - уточнил Борг.

- Вроде того. Как бы то ни было, ей нужно было потомство от определенного человека, которого… С которым я встречался. Чуть раньше.

- Еще один покойник?

- Нет, он жив-здоров, правда, не в своем уме, а ведьме его ум как раз был нужен не меньше, чем семя. Думаю, даже больше.

Карие глаза сверкнули сомнением:

- Она сама тебе все рассказала?

- Не смогла удержаться, уж слишком сильно я ее разозлил.

В большие подробности Борг не стал вдаваться, подтвердив:

- Это ты умеешь!

- Угу. Но главная беда состоит в том, что ведьма искала супруга. Если известный кандидат утерял свои качества в силу возраста или прочих обстоятельств, как обычно поступают?

- Ищут следующего.

- А если принять во внимание вопросы линии наследования?

- Его брата или отпрыска, к примеру. Любого подходящего родственника.

- Именно. В последние годы тот маг был одержим своей собственной целью, не допускающей растраты сил на плотские и прочие утехи, поэтому искать следовало в его прошлом. И поиски чуть было не увенчались успехом.

- То есть? - Борг подался вперед.

- У мага есть наследник. Не по крови, но… Насколько могу судить, он не уступает в талантах своему «родителю». Хорошо, что ведьма не могла этого узнать, хоть и подобралась очень близко!

- Я пока не понимаю одного.- Рыжий пригладил растрепанные порывом утреннего ветра волосы.- Как все тобой рассказанное касается баронессы?

- Самым прямым образом. За ее младшим братом до родов и после них ухаживал маг, угодный водяной ведьме. Потому и задавался вопрос о его жизни в баронском имении.

- А ты ничего не перепутал? - с надеждой переспросил Борг.- Ведь никаких имен названо не было, да и…

- Ведьма искала мага по имени Лагарт. Справки о нем можно навести хоть в Саэнне, хоть в Мираке, у тамошнего коменданта. И я знаю, что этот маг присутствовал некоторое время в семье Кер-Талиен, о чем тоже наверняка есть куча свидетельств. Мне очень грустно признавать, но…

Рыжий закончил фразу за меня:

- Селия предала своего возлюбленного. -Да.

С минуту мы оба молчали. Великан - осмысливая полученные сведения, я - стараясь перетряхнуть все факты заново, чтобы проверить, нет ли в моей версии случившегося уязвимых мест. Их не нашлось, но все же хотелось надеяться до последнего, даже не знаю почему.

- И что теперь?

- Извини. Мой подарок оказался с изъяном.

- Эх… - Борг заложил руки за голову и потянулся.- Он еще дороже, чем можно было подумать. Вот только как предъявить его миру?

- Не хочешь оставить все как есть?

- Промолчать, что ли? И унести тайну с собой в могилу? Нет уж! Меньше всего на свете я желал бы своими действиями или словами причинить вред принцу. Но если сделать вид, будто ничего не случилось, хорошего тоже будет мало. Ты-то как думаешь?

Я перевел взгляд в потолок:

- Хорошего вообще не будет.

Если Селия в самом деле почувствовала, что любовь гаснет, и тем более уже раз попыталась вновь разжечь огонь недостойными способами, она не бросит свою затею на половине пути. В ход пойдут очередные приворотные зелья, от которых если и не будет ущерба телесному здоровью принца, то душевные силы это подорвет, вне всякого сомнения. Да и потом, кому будет нужен правитель, днем и ночью грезящий только о своей супруге?

- Значит, надо все рассказать.

- Надо.

- Возьмешь это на себя?

Я не удержался от печального смешка:

- А сам что? Трусишь?

Борг неопределенно качнул головой:

- У тебя получится лучше. Меня принц вообще слушать не станет.

- Ко мне он питает не самые добрые чувства. Если уж на то пошло, голос ни одного из нас не найдет тропку к сердцу его высочества.

- И как быть?

Спрятаться за чужой спиной, конечно же. И если широкие мужские не справились с поставленной задачей, стоит обратить внимание на хрупкую женскую:

- Вложить рассказ в нужные уста.

Карий взгляд блеснул неуверенной догадкой:

- Хочешь сказать…

- Она должна признаться сама.

- А если не признается? У нее нрав крутой, сам же знаешь.

- Если не признается? - Меня, честно говоря, такое развитие событий устроило бы более всех прочих.- Сделаем вид,

будто никакой измены и не было. Селия - умная девушка, поймет намек и, возможно, исправит содеянную ошибку.

- И такое может быть,- согласился Борг.

Смешно, но, пожалуй, мы оба искренне хотели осуществления того, о чем с такой нарочитой бесстрастностью рассуждали. И при этом уже не допускали мысли, что можно остановиться, повернуться и благополучно пройти в полушаге от обрыва.

Что двигало нами? Стремление к справедливости? Забота о безопасности людей, чьи титулы значимы больше, чем чувства? Может быть. Отчасти. Если хорошенько подумать, самую малость. Настоящее же имя закусившего удила коня наших намерений было Трусость.

Ни я, ни Борг не находили в себе достаточной отваги или достаточной глупости, чтобы положить собственную жизнь на алтарь чужой, и у нас было одно оправдание на двоих. Любовь. Селия, влекомая разыгравшимися страстями, не видела ничего вокруг. Мы не погрузились в пучину чувств настолько глубоко, но уже знали: отвечать за ошибки, просчеты, героические поступки и подлости придется не только перед собой. И хотя во взглядах наших возлюбленных нас ожидало прощение и понимание, все равно не хотелось совершать ничего, нуждающегося в прощении.

- Но все же, что между ними произошло? Они поссорились, не сошлись во мнениях по какому-то вопросу? Или постельные радости перестали занимать принца, а баронесса решила, что больше не нужна ему как женщина?

Великан задумчиво пожевал губами.

- При мне1 никаких ссор точно не было, в спальне я над ними со свечкой не стоял. Наверное, дело в том, что после выздоровления на Дэриена сразу навалились королевские обязанности, вот он и вынужден был бросить основные силы на другой фронт, даже для инициации время едва-едва выкроил.

Инициация? Ну конечно, я же зимой оставил его высочество полностью подготовленным для вступления в почетную и тягостную должность Моста. Значит, он не стал медлить? Что ж, хорошо, потому что чем больше возраст инициируемого, тем значительнее могут быть трудности, возникающие при слиянии с Силой. Лучше всего проводить подобные ритуалы еще до совершеннолетия, как получилось с Рикаардом…

Хм. Инициация, говорите? Кажется, знаю, в чем причина всех бед, накинувшихся на Западный Шем. В моем неуместном, неурочном и беспечном вмешательстве.

- Можешь больше не копаться в памяти. Когда проводилась инициация Дэриена?

- В самом конце зимы,

- Все прошло гладко?

- Да, ни принц, ни маги ни на что не жаловались.

Я сел на постели и шумно выдохнул, будто вместе с воздухом из моей груди могло уйти и виноватое сожаление.

- Ее надо было провести, знаю. Но лучше бы… Лучше бы ее не проводили.

- Почему? - Удивился Борг.

- Она… скажем так, уничтожает близкую чувственную память.

- Это еще что за штука?

- Как бы объяснить подоходчивее… Все, что происходит с нами в течение жизни, нанизывается, словно бусины, на невидимые нити в нашем сознании, потому мы можем перебирать воспоминания, возвращаясь в дни юности, к примеру. Но любое событие будет состоять не из одной бусины, а из нескольких. Одни хранят в себе краски памятного дня, другие - звуки, третьи - ощущения, четвертые - чувства. Вот пристанища этих последних и уязвимы более всего, а когда осуществляется инициация, нити непременно рвутся. Понимаешь, о чем я?

- Пожалуй. Значит, когда принца инициировали, он растерял свои привязанности?

- Вернее, картинка стала неполной. Дэриен знает; что ты его друг и защитник, понимает, что Селия - его возлюбленная, но не ощущает эти знания, как прежде, когда они были тесно переплетены с душевными переживаниями.

- Если сказать грубо, принц стал черствым сухарем? -Угу.

Губы Борга прошептали что-то вроде проклятия на головы магов и их гнусные проделки, а потом рыжий с заметной робостью спросил о том, что было важнее всех прочих рассуждений:

- И он теперь останется таким навсегда?

- Нет. Конечно же нет! Бусины снова накопятся, можешь быть уверен. Со временем, нужно только набраться терпения.

- Так значит, если бы Селия чуток подождала…

- Да, несчастий бы не случилось.

- Бедная девочка… - Великан посмотрел на меня.- А ее никто не мог предупредить? Ты не мог еще тогда рассказать ей или принцу все то же самое, что говорил сейчас? Не мог успокоить и обнадежить?

И вот тут мне захотелось завыть.

- Я сам узнал это совсем недавно, хочешь верь, хочешь нет. А в архивах Королевской библиотеки если и были упоминания о пагубных свойствах инициации, то последний Мост рождался слишком давно, чтобы их отряхнули от пыли.

- Ну дела! - Рыжий развел руками.- Получается, никто не виноват?

- Виноват. К сожалению.

- И кто же?

В дверь осторожно постучали. Кто бы ни собирался войти в мою комнату, у него явно были на то веские причины, потому я пригласил:

- Войдите!

Роллена переступила порог, вполне успешно пряча волнение за напускной решимостью, но забывая о том, что складки платья покрылись заметными морщинками там, где их судорожно сжимали тонкие пальцы.

- Что случилось, милая?

Борг, так же, как и я, не обманувшийся внешним видом пришелицы, спрыгнул с подоконника и метнулся к своей возлюбленной.

- Я только что закончила разговор с Лунной.

Она произнесла эти несколько слов на одном дыхании, словно боялась следующим вдохом расплескать драгоценные сведения.

Мы с Боргом уныло переглянулись.

- И каков результат?

Роллена посмотрела на нас, пухлые губы вздрогнули, и девушка вдруг разрыдалась. А когда слезы, не без участия рыжего, были побеждены и загнаны обратно, мы все-таки услышали то, о чем знали наверняка:

- Баронесса Кер-Талиен ввела настой из ворчанки в придворный обиход.

Я посмотрел в окно, на узкую аллею, по которой от ворот к дому двигалась молодая пара, вызывающая зависть и восхищение у всех, кто имел честь быть с ней знакомыми.

- Еще не поздно передумать, дуве. Маркиза гордо выпятила подбородок:

- Я не отказываюсь от принятых решений.

- Это делает вам честь.

- Только не считайте, что позор баронессы доставляет мне удовольствие! Я не слишком люблю девицу, скрывать не стану, но подобных несчастий я ей не желала.

- Они сейчас войдут. Помните, как надо действовать? Меня наградили укоризненным взглядом.

- Я стара, молодой человек, но, на свою беду, все еще памятлива. Не беспокойтесь, все будет исполнено надлежащим образом.

Я благодарно поклонился и задернул портьеру.

Жизнь устроена таким удивительным образом, что мы никогда не получаем нужных знаний вовремя и в достаточном количестве. Взрослея и задумываясь над глупостями, совершенными в молодости, мы бьем себя по лбу и потрясенно восклицаем: «Эх, если бы нам тогда иметь теперешнюю голову на плечах, скольких ловушек мы могли бы избежать и сколько дров оставить в целости и сохранности!» Но в том и состоит смысл существования, чтобы двигаться вперед, а если в момент зачатия узнавать все на годы вперед, возникнет ли желание покинуть материнскую утробу?

Селия не могла предположить, чем вызваны изменения в чувственности принца, и никто не смог бы этого рассказать раньше назначенного судьбой времени. Только служит ли неосведомленность оправданием? Баронесса могла злиться, плакать, бить посуду, уединиться в имении, повеситься, утопиться или отравиться с горя, но зато все это она проделывала бы с собой, а не с кем-то другим и причинила бы вред, если можно так выразиться, в очень ограниченных пределах. Однако был избран совсем иной путь к цели. Путь, как оказалось, затрагивающий слишком многие жизни.

Можно понять отчаяние и горе отставленной от близости,

почти брошенной женщины, особенно если вспомнить, какими приключениями на любовном фронте успел прославиться Дэриен. Селия и подумать не могла ничего иного, кроме как «он меня разлюбил». А то, что рядом не виднелось ни единой соперницы, еще больше тревожило баронессу, которая не находила объяснений изменениям в характере принца. Потом безответные вопросы привели к рождению страха, а страх - не лучший советчик в сердечных делах. Она испугалась и бросилась искать помощи. Травники, разумеется, отнекиваются и будут отнекиваться, но каждый из них нет-нет да и согрешит, поддавшись на уговоры или звон туго набитого кошеля. Девушка отправилась на поиски приворотного зелья, а нашла…

Говорящей довольно было всего лишь оказаться рядом. Она входила в лавку старосты Травяных рядов, как к себе домой, а уж тот-то первым узнавал все сплетни об искателях и искательницах приворотных зелий. Что ж, ведьма била без промаха, выбирая свою жертву из числа отчаявшихся. Можно желать власти над миром, а можно - над одним-единствен-ным человеком, но два эти желания схожи между собой, как близнецы, и неизвестно, какое в итоге оказывается сильнее.

Дверь скрипнула? О, значит, спектакль начинается.

- Доброго дня, маркиза!

- Рада приветствовать вас в своем доме, ваше высочество!

- Чему обязаны приглашением?

- Мне давно следовало поговорить с вами о… о моем усопшем брате. Но, простите старую немощную женщину, я никак не могла набраться достаточных сил, чтобы посетить дворец и только сейчас решилась пригласить…

- Не нужно было волноваться, маркиза: ваше слово значимо для меня не меньше, чем слово герцога.

- Лестно слышать, ваше высочество. Но, если позволите, я хотела бы немного побеседовать с вами наедине. Надеюсь, ваша спутница не станет возражать?

- Мы скоро вернемся, баронесса. Не скучайте, прошу вас.

Да, голос не горит страстью, и со стороны могло бы показаться, что сухой тон - намеренная издевка. Представляю, что сейчас творится в душе Селии…

- Как вам будет угодно, принц.

Шаги и шорох накрахмаленных юбок по паркету. Стук за-

крывающейся двери. Нужно дать маркизе минуту или две, а потом… Шагнуть из-за портьеры в комнату.

Прошел всего год.

Прошел целый год.

Кажется, все по-прежнему, но прошлое осталось в прошлом. Плечи словно бы стали еще костлявее, а уж запястья точно высохли, и тугие перчатки только подчеркивают их тонкость. Перчатки по такой-то жаре, зачем они нужны? Затем, чтобы прятать мелкую дрожь пальцев, не иначе. Талия еще больше истончала, даже корсаж кажется свободно сидящим. Худоба идет влюбленной женщине в начале истории соединения сердец, а потом свидетельствует лишь о преградах и препятствиях. И волосы тусклы, а я хорошо помню их радостное медное сияние в лучах солнца… Ну да, в те дни Дэриен принадлежал баронессе безраздельно, и, может быть, в глубине души она надеялась, что так будет вечно. Впору повторить слова Борга: «Бедная девочка», однако на мою долю приготовлена иная речь.

- Его высочество велели не скучать, и я постараюсь исполнить приказ, хоть он предназначался и не мне.

Она резко обернулась, но темные глаза полыхнули не гневом, как раньше, а страхом.

- Кто вы?

- Мы уже встречались. В прошлом году. Не помните? Селия рассеянно задумалась, изучая мое лицо.

- Да, что-то знакомое… Вы были представлены при дворе?

- Имел честь.

- Простите, запамятовала ваше имя.

- Оно не имеет значения. В этой комнате сейчас ничто не имеет значения, кроме вашего удовольствия, дуве.

Как много значит тон голоса для придания фразе смысла! Скажи я все то же самое вкрадчиво и льстиво, девушка подумала бы, что я намереваюсь завязать более близкое знакомство, нежели позволяет придворный этикет. Но поскольку в моих словах страсти оказалось не больше, чем в скупой просьбе Дэриена, баронесса настороженно затаила дыхание и на всякий случай повернулась ко мне вполоборота, чтобы иметь возможность скрыть хотя бы часть чувств, способных отразиться на худощавом и все же прекрасном лице.

- Однако какую же тему беседы избрать? В погоде пере-

мен не предвидится, придворные сплетни вам, должно быть, уже надоели, кроме того, с любой женщиной нужно говорить прежде всего о ней самой, а потом уже обо всем остальном…

Она почувствовала подвох. Правда, аромат опасности становится невыносимым, лишь когда пасть капкана разверзлась под твоими ногами, а пока жадные челюсти загадочно мерцают издалека, неудержимо хочется идти на свет этого обманчивого маяка, ну а потом станет слишком поздно.

- А вы достаточно хорошо меня знаете?

- Я знаю себя, дуве. Люди же, если закрыть глаза, похожи друг на друга больше, чем можно предположить.

Селия нервно улыбнулась, показывая, что не заинтересована, но все же готова слушать.

- В нашем распоряжении один и тот же перечень недостатков, а различия между нами возникают от того, что весят они по-разному. Один из моих тяжеловесов, к примеру,- отсутствие уверенности. Я могу несколько дней кряду раздумывать, прежде чем сделать шаг, даже если оставаться стоять смерти подобно. Многим не хватает знаний, и они, вместо того чтобы пуститься в расспросы и поиски, всецело полагаются на свое воображение, подменяя нужные ответы желаемыми… Но самый опасный недостаток, хотя и на первый взгляд самый безобидный,- это отсутствие терпения.

Взгляд баронессы впервые с начала беседы приобрел оттенок удивления, впрочем, не относящегося пока к личным обстоятельствам.

- Умение ждать приветствуется либо в талантах военачальника, либо в добродетелях жены, тогда как полезным оно может быть дЛя всех без исключения, ведь сколько раз на дню можно убедиться: помедли мы хоть немножко, и не состоялось бы большей части опрометчивых поступков, вредящих и нам самим, и многим людям вокруг.

Селия недоуменно приподняла бровь, но не прервала молчание.

- Человеческое сердце переменчиво. Утром оно может любить, после полудня возненавидеть, а к вечеру наполниться раскаянием, чтобы со следующим рассветом вновь пуститься в путь по привычному кругу. Беда лишь в том, что у кого-то настроения сменяются чуть ли не поминутно, а кто-то обстоятелен, как времена года, и если не знаешь наверняка, можно не

дождаться окончания суровой зимы, хотя оно обязательно случится, в свое время. Можно броситься растапливать лед и разгребать снег, но высвобожденная земля не только не родит ничего до срока, а промерзнет так глубоко, что приход весны припозднится еще больше.

Она слушала внимательно. Не перебивая, поскольку любой вопрос знаменовал бы начало игры, победить в которой мог только тот, кто придумал ее правила.

- Я вижу, мои речи кажутся вам слишком пространными? Извольте, спущусь с небес. Представьте себе такие обстоятельства, к примеру… Есть двое, и между ними живет любовь, рожденная в трудный час, а потому облаченная в самую крепкую броню из возможных. Но вот происходит некое событие, непредвиденным образом повлиявшее на мужчину, и кажется, что чувства остывают. Нужно всего лишь немного подождать, позволить любимому отдохнуть, набраться сил, завершить дела, но как поступает женщина? Она считает промедление убийственным и начинает действовать, хотя все пути к сердцу ее избранника занесены снегом и скованы льдом, а значит, сто против одного, что вероятнее поскользнуться и упасть, нежели добраться до цели.

Темные глаза под полуприкрытыми веками затуманились размышлениями.

- Но лед опасен еще и тем, что по нему легко катиться, если кто-то толкнет вас в нужную сторону. А если этот кто-то полон недобрых замыслов…

- И чем же все заканчивается? Падением?

- Зависит от того, умеешь ли держать равновесие.

Она еще не поняла намек, но, судя по выражению лица, правильно назначила исполнителей на предложенные мной роли.

- И как же узнать, насколько ты умел?

- Попробовать развернуться и покатиться в другую сторону. Но хорошо, если ты один, а если катишься вместе с кем-то, любое решение должно делиться пополам.

Селия подошла к столу и провела кончиками пальцев по лакированному дереву.

- А если делиться поздно? Если в самом начале все решал в одиночку, а теперь на другое не хватает смелости?

- Можно ждать прихода весны, которая уже не за горами. Но тут терпение из достоинства превращается в недостаток.

- Почему же?

- Потому что по весне очень часты половодья, сметающие все на своем пути. Если слой намерзшего льда слишком велик, нужно вовремя расколоть его на части, чтобы просыпающаяся вода не наделала бед. И чтобы самому не оказаться задавленным льдинами.

Баронесса недовольно поджала губу.

- Зачем вы мне все это говорите?

- Затем, что вам пора принимать очередное решение. Не знаю, насколько легко давались прежние, а это, увы, окажется трудным. Потому что его придется разделить.

Она попыталась отшутиться:

- Уж не с вами ли?

- Нет. С его высочеством.

- Вот что, безымянный господин, я слушала вас, пока вы ходили вокруг да около, но больше слушать не желаю. Если мне что-то и надо будет делить, то вы не получите ни кусочка!

И, постаравшись произнести эту тираду с сохранением уязвленной гордости на лице, баронесса повернулась ко мне спиной, видимо, рассчитывая, что таким образом благополучно завершит разговор.

- Лучше остаться голодным, чем, как Магайон, откусить столько, что не сможешь проглотить.

- Как вы смеете тревожить покой усопшего, да еще под крышей этого дома?!

- Точно так же, как вы, будучи виновной в безвременной гибели герцога, приходите сюда со светским визитом.

Она возмущенно вздернула подбородок, но не рискнула обернуться.

- Вы знаете, чем платят за подобное оскорбление?

- Тем же, чем и за убийство. Собственной жизнью. И вы уже заплатили, только пока не ощутили всю величину цены.

- Я немедленно зову стражу и…

- Хотите сдаться с повинной? - Я присел на подоконник.- Что ж, это будет смело, хоть и слишком поздно.

- Да вас…

- Поблагодарят, а быть может, наградят, хотя, видят боги, от таких наград впору бежать бегом.

- Ваша клевета…

- Через кого вы передавали камни со своими донесениями? Небось через старосту Травяных рядов? Разумеется, можно полагаться на его молчание, но если он в подробностях узнает, у кого и зачем служил на посылках…

Ну все, вступление сыграно, осведомленность показана, отношение к происходящему заявлено, теперь можно сделать паузу в ожидании следующего хода, который должен делать вовсе не я.

У баронессы оставался еще один беспроигрышный выход: молча и с высоко поднятой головой удалиться, тем самым показывая не столько лживость обвинений, сколько их ничтожность и нелепость, и я, признаться, постарался сделать все возможное, чтобы подтолкнуть ее именно к такому выбору, но действительность, как и всегда, обманула ожидания. Селия осталась на месте и вполголоса спросила:

- Вы слушали камни?

Почти признание, хотя и непонятное непосвященным. Стало быть, следует чуть усилить нажим.

- И не я один.

Девушка медленно прошлась по комнате, остановилась рядом со мной и, равнодушно глядя на сад за окном, спросила:

- Тогда почему ваши угрозы все еще остаются только угрозами?

- Вы сказали об этом сами, чуть раньше. Потому что в вашем пироге нет ни одного моего куска.

- Чего же вы добиваетесь? Справедливости?

- Она мне ни к чему. Я не судья, чтобы выносить приговоры.

- Что-то не похоже.

- И тем не менее это так. Меня занимает всего лишь один вопрос, и надеюсь, вы на него ответите.

Она повернула бледное лицо ко мне.

- Какой?

- Что вы почувствовали, когда поняли, что герцог погиб из-за вашей слабости?

Селия попыталась отбиться в последний раз:

- Я не убивала его.

- Разумеется. Если уж быть совсем точным, то Магайон умер, когда моя шпага вонзилась ему в сердце.

Карие глаза, казалось, стали еще темнее, приобретя поразительное сходство с бездонными провалами.

- Вы… Так это вы дрались с ним на дуэли?

- Да. Только называть то, что произошло, дуэлью, было бы наглым преувеличением. Герцог пришел в этот сад, собираясь умереть.

Баронесса опустила взгляд:

- Она обещала, что никому не будет вреда.

А вы поверили, дуве, потому что хотели поверить. Впрочем, говорящая и в самом деле не желала смертей: правителю нужны подданные, иначе какой он правитель? А дядюшка Хак был вполне счастлив и мог наслаждаться нежданно возникшей любовью еще долгие годы. С подчиненной волей? Ну и что? Каждое живое создание существует в своих пределах, и их почти невозможно преступить, потому что дальше начинается неизвестность, в которой так легко потеряться и потерять.

- И она привыкла сдерживать свои обещания, но вот беда: забыла пообещать, что будет жить вечно.

- Так она…

- Мертва.

По лицу Селии пробежали тени, о которых я бы затруднился сказать, чего в них больше, облегчения или горечи, но девушка неосознанно, а быть может, нарочно решила мне помочь:

- Ожидаете, что обрадуюсь возможности избежать расплаты? Нет, мне жаль. Жаль, что все было сделано зря.

Я посмотрел в немигающие глаза, с каждым вдохом ползущего мимо времени словно покрывающиеся вязкой тиной бесстрастия, и подумал, что любая муть, пятнающая душу, не приносится извне, а рождается внутри нас и ждет удобного момента, чтобы начать свое восхождение.

Что послужило источником отравы для Селии? Обиды детства? Разочарования отрочества? Откровения юности, возвестившей, что для рано осиротевшей провинциальной дворянки с малолетним братом на руках нет иного пути к вершинам, кроме как за широкой спиной богатого и влиятельного супруга? А миловидность южанок радует глаз лишь немногим больше двух десятков лет, потом уступая место быстрому увяданию, и стало быть, если в первую четверть века своего суще-

ствования не обзаведешься покровителем, потом можно рассчитывать лишь на собственные силы.

Собственные… Пожалуй, именно на вершине этого горделиво возвышающегося холма и располагалось уязвимое место баронессы, хотя никому в голову не пришло бы считать слабостью традиционно пользующиеся уважением и восхищением качества: уверенность в себе и упорство в достижении цели.

Между упорством и терпением обычно ставят знак равенства, тем самым совершая опасную ошибку. Да, на первых порах упомянутые свойства души во многом схожи между собой, поскольку внешний облик и того, и другого дышит покоем, но, если приподнять вуаль видимости, заблуждений больше не возникает. Терпение день за днем монотонно повторяет один и тот же путь, не усиливая и не ослабляя натиска, упорство же с каждым следующим кругом впечатывает свои шаги в дорожную пыль все настойчивее, и скоро по земле начинают расходиться трещины, рано или поздно превращающиеся в овраги, из которых не так-то легко выбраться, если угораздит сорваться с края.

Она сильна, но сила оказалась злейшим недостатком баронессы. Будь в характере Селии хоть чуточку больше робости или трусливости, девушка успешно переждала бы трудное время, не решаясь сделать шага ни вперед, ни назад. А за зимой непременно вступила бы в свои права весна, и любовь принца расцвела бы заново…

Впрочем, разговор еще не окончен.

- Вы встретились в Травяных рядах?

- У старосты, но это был уже второй раз. В первый я искала совсем другое зелье.

- Не приворотное? Селия криво улыбнулась.

- От бессонницы. От волнений. От сомнений.

- Лучше всего в таких случаях помогает яд.

- О, им я обзавелась намного раньше! Вот только никак не решалась применить. Мысли путались, пальцы дрожали… Мне нужно было успокоиться.

- Староста помог?

- Да. Только забыл упомянуть, что без его средства я больше не смогу проспать ни ночи. И как только оно закончилось, пришлось снова отправляться в Травяные ряды.

Интересно, ушлый знахарь нарочно подсунул именно баронессе столь коварное сонное зелье или поступал так со всеми своими покупателями? Если второе вернее первого, чувствую, скоро гильдию травников начнут перетряхивать сверху донизу.

Но вместе с тем возникает вопрос:

- Почему вы не присылали вместо себя служанок?

- Думаете, итог был бы другим? - Девушка рассеянно коснулась губ кончиками пальцев.- Может быть. Но я не хотела доверять свои секреты ничьим ушам, а если бы при дворе узнали, что мне не спится по ночам…

Давление любопытствующих и злорадствующих увеличилось бы многократно, и течение дел в полной мере вышло бы из-под контроля, чего уверенная в себе баронесса допустить, конечно же, не могла. Вернее, полагала более страшным несчастьем, чем смерть.

- Во второй раз там уже была женщина, прячущая свое лицо?

Селия кивнула.

- Она была так участлива и мила… Не знаю почему, но я рассказала ей все, что меня тревожило.

А я знаю причину, и очень хорошо. Вы не могли не распустить язык, дуве, нужно было только чуть-чуть ослабить путы ваших мыслей, чтобы тайное выплыло на поверхность. Но не могла ли тогда говорящая…

- Вам хотелось слушать ее голос? Карие глаза недоуменно расширились.

- Слушать? Зачем? Он был не так уж приятен для слуха. Значит, насильственного принуждения не было? Фрэлл!

Как удобно и безопасно было бы списать предательство на невозможность сопротивления! И все же вдруг?

- Дело в том, что та женщина обладала даром подчинять и лишать воли посредством особого звучания своего голоса. Другие люди, втравленные в ее злодеяния, отмечали, что либо не слышали никаких иных звуков, либо страстно желали услышать хоть одно слово из ее уст.

Баронесса задумчиво нахмурилась, обдумывая сказанное мной, и покачала головой:

- Меня никто ни к чему не принуждал.

Ну зачем вы, дуве?! Теперь путь назад полностью отрезан, а впереди маячит или плаха, или вечная ссылка. Или вечная тишина молчаливого осуждения, что может стать много хуже прочих наказаний.

- Уверены?

- Приказывают тому, кто не желает действовать, а я… Это мне приходилось подгонять, потому что она медлила, отговариваясь какими-то трудностями.

Еще бы водяная ведьма не медлила! Она не была уверена в действенности приворотного зелья, а рисковать зря не хотела.

- Медлила до тех пор, пока придворные модники не привыкли пить настой ворчанки с вином?

Селия удивленно приподняла брови:

- Откуда вы знаете? Да, все было именно так.

- Я не знаю наверняка, но учитывая ваши слова и то, о чем мне поведала она сама… Другого вывода даже не напрашивается.

- И зачем тогда вы расспрашиваете меня?

- Затем, что проделки ведьмы вычеканены только на одной стороне монеты. К примеру, почему выбор пал на герцога?

Баронесса пожала плечами:

- Не по моему умыслу, я не видела особых различий. Ей нужен был вельможа, к которому легко подобраться за пределами столицы, а в то время Магайон как раз собирался в путешествие.

Роковая случайность? Жертвой мог быть избран совсем другой человек?

- Разве его персона не представлялась самой удобной?

- Для чего?

- Ведьма собиралась установить свое влияние, а с кого в таком случае и не начинать, как с одного из самых могущественных придворных?

- Влияние? - Селия расхохоталась.- А почему она настаивала на ком-то более незаметном, всю душу мне вымотала, пока не согласилась на герцога?

Хотела изучить свойства своего зелья наверняка, прежде чем атаковать в полную силу. К тому же в те дни говорящую занимал вопрос не только установления власти над миром, но и механика престолонаследия.

- Трусила больше, чем вы. Баронесса презрительно фыркнула:

- Трус ни на кого и никогда не сможет повлиять.

Если не зажат в угол и не сознает, что остались только два пути: смиренно умирать или отчаянно сражаться.

- Но вам смелости не занимать.

- Осуждаете?

- Удивляюсь.

- Чему?

- Вы легко приняли решение и начали действовать, но почему-то не поставили в известность того единственного, ради кого все и затевалось. Может быть, следовало начать с разговора по душам? И кто знает, возможно, тогда не произошло бы недавних трагических событий.

Карие глаза вспыхнули гневом:

- Разговор? Как же! «Да, милая, давай поговорим», «Извини, я отвлекся, так о чем шла речь?», «Прости, мне надо подумать о делах», «Отложим все до вечера», и так день за днем одним и тем же тоном, а взгляд словно проходит сквозь тебя, не замечая… На вас так когда-нибудь смотрела женщина, которую вы любили?

Нет, боги миловали. Ненависть, злоба, нежность, жалость… Было все, кроме равнодушия. Но его высочество немного запамятовал, каковы из себя повседневные человеческие чувства, а потому не видел ничего особенного в бесстрастном спокойствии собственной души.

- Он не мог говорить ничего другого.

- А смотреть? Смотреть иначе он мог?! Я подумал и коротко ответил: -Нет.

- Вот! И вы еще удивляетесь! - всплеснула она руками.- Я будто своими глазами видела, как между нами растет и растет стена… И мне стало страшно, понимаете? Страшно!

Понимаю. Рушились планы, надежды, мечты - все, что юная баронесса так тщательно растила, берегла и защищала от всего мира. Можно было разжать кулаки и отпустить, но… Терять нужно учиться, а первая потеря - обычно самый неподходящий предмет для преподавания урока. Начинать нужно в детстве, с малого, с иллюзорных несчастий и бед, тогда к уроч-

ному дню страх успеет выцвесть и поистереться, как старый половик, привычный и потому почти незаметный.

- А смерть вас не пугала? Если не своя, то чужая? Селия посмотрела на меня таким взглядом, что расспросы

можно было более не продолжать.

- Чем плоха смерть? Умереть лишь однажды, разве это не завидная участь? А когда каждый день тебя медленно и равнодушно убивают, чтобы ночью воскресить для новых мучений…

Гордая. Сильная. Уверенная. Своевольная. Решительная. Наверное, именно такая подруга и нужна правителю, но сии замечательные краски почему-то предпочли сложиться в неприглядную картину. Возможно, потому что оказались излишне ярки?

Я слез с подоконника и направился к двери.

- Уходите? - догнал меня разочарованный голос девушки.

- Да.

- А где же итог? Мы так долго разговаривали, и что?

- Итог каждый подводит сам. Насмешливое:

- Вы не позовете стражу?

- Я уже говорил, что не судья вам и вашим страхам.

- А кто судья?

- Вы и тот, с кем вместе вы собирались кушать этот горчащий пирог.

Его высочество, сидящий в соседней комнате. Принц Дэриен, опустивший голову и упершийся локтями в колени. Он вздрогнул, услышав звук открывающейся и закрывающейся двери, но глаза поднял не сразу, а лишь когда затянувшаяся пауза стала почти невыносимой. Борг, стоящий рядом, сочувствующе кивнул, мол, мерзкая тебе досталась работа, но выполнил ты ее на совесть.

- И что мне делать?

В голосе принца по-прежнему чувства едва только намечались, но что-то мне подсказывало: весны ждать уже недолго. Совсем. И начнется она, увы, с ненастья.

- Решайте сами.

Золотисто-ореховые глаза влажно блеснули отчаянием:

- Я не знаю!

- Никто не станет решать за вас.

- Я не прошу решать. Я прошу…

- Совета? У вас есть Борг, он не хуже меня разбирается в изменщиках и предателях.

- Я… - Дэриен сглотнул.- Я же люблю ее! Утверждение прозвучало нарочито похожим на вопрос, но

второй раз попадать в уже изученную ловушку я не собирался:

- И она любит вас. Поэтому, прежде чем принимать какое бы то ни было решение, спросите себя оба, как именно вы любите друг друга. Может быть, ответы вам помогут. Если будут искренними и правдивыми, разумеется.

- Ее поступок…

- Можно разглядывать, поворачивая из стороны в сторону и всякий раз находя новые черты, а сейчас у вас слишком мало сил, руки дрожат, того и гляди, выроните все, что пытаетесь удержать. Не знаете, на что решиться? Позвольте течению времени самому вынести вас на твердый и верный берег.

- Ты…

- А вот когда хоть что-нибудь решите, тогда просите совета. И будьте уверены: вам не откажут.

Я притворил за собой двери комнаты горьких откровений, прошел по темному и пока еще пыльному, не успевшему вернуть прежний блеск коридору, ступил на крыльцо, поднял взгляд в небо и прошептал одними губами, потому что теперь знал вернее верного - мой голос будет услышан:

- Шеррит, забери меня домой.

Аппетит приходит либо как верный признак выздоровления после долгой и скучной болезни, либо как вестник окончания важного дела, когда понимаешь, что можно никуда не торопиться и спокойно восстанавливать силы, поскольку главный рубеж уже покорен, а второстепенные не наберутся наглости теребить, стараясь обратить на себя внимание. Но и в том, и в другом случае есть одно небольшое препятствие, мешающее движению, скажем, в сторону кухни. Ленивая нега, рожденная уверенностью: никто и ничто от тебя не убежит - ни враги, ни дела.

Я открыл глаза с первЬши лучами солнца, добравшимися до окна моей комнаты, но так бы и лежал многие часы, а мо-

жет, и дни, растерянно улыбаясь и глядя в потолок, пока… Мир не содрогнулся.

Ощущение больше всего походило на то, какое возникает у ковра, часть нитей которого вдруг кто-то решил натянуть, как струны, при этом совершенно не раздумывая ни о пределах их прочности, ни о сохранности их соседок. Слава богам, тугой звон, наполнявший пространство внутри и снаружи, длился менее вдоха и тем не менее не оставил ни малейшей возможности усомниться в его появлении. А сразу, как все стихло, на стремительно опустевшее место неги явилась непонятная, но явная тревога.

Хорошо, ковда тебе не нужны ни оружие, ни доспехи, довольно лишь накинуть на плечи домашнюю мантию, чтобы прикрыть тело от сквозняка! А будь я более уязвим, пришлось бы обвешиваться железом и… Эй, откуда такие странные мысли? Тот звон был чем-то вроде сигнала боевого рога, предвещающего войну? Но я никогда раньше его не слышал. Не мог слышать. Или…

Память резво прогнулась назад, будто собралась поспорить гибкостью с храмовыми танцовщицами из Маддины, и преуспела в своем намерении, коснувшись дна одного из многочисленных провалов истекшего времени.

…Сотни струн рвали на части сознание, истекающее кровью, словно плоть. Всего миг. Целый миг.

- Вызов брошен,- хрипло выдохнул кто-то рядом со мной, и я невольно обернулся.

Жесткие короткие пряди белоснежных волос показались знакомыми, но сияющая под ними лазурь взгляда смотрела на меня впервые. Такая безмятежная и такая… Опасно бездонная.

- Они будут атаковать?

Девушка, имени которой я не знал, улыбнулась, обнажая клыки:

- Если успеют…

Вызов? Быть того не может. Ни в одном из Драконьих Домов не найдется смельчак, готовый начать войну в тепереш-

них обстоятельствах. Даже упрямец Скелрон, потерпевший обидное, если не сказать, позорное поражение, не посмел бы более ничего предпринимать, а прочие, пристально или мимолетно наблюдавшие за происходящим, и вовсе предпочли остаться в непроглядной, зато безопасной тени. Но кто тогда потревожил наш покой?

Я не торопился выйти в зал к парадной лестнице, предоставляя Магрит, как единственной хозяйке Дома, право принимать решение, и все же невольно ускорил шаг, услышав голос, разительным образом изменившийся следом за его обладателем.

- Что за шум и гам, драгоценный?

- Ты знаешь.

Ксо? Точно, он. В черно-синей броне, ощетинившейся шипами. Рыжина спряталась меж тугими узлами кос, сплетенных со стальными нитями, кожа бледна, как мел, глаза ни блестят, не мечут молнии, не угрожают глубиной, кажется, что за тонкими изумрудными пластинками и вовсе ничего нет.

- Объявляешь войну? - спросила Магрит, в белоснежном великолепии своих доспехов стоящая на верхней лестничной площадке.

- Объявляю о ее неотвратимости. Достаточно всего одного шага, чтобы она началась. И шага не с моей стороны!

Угроза прозвучала вполне серьезно, и, если бы я не знал другого кузена, умеющего обращать в шутку даже пугающие тело и сознание вещи, поверил бы сразу, но берег сомнения все еще сдерживал натиск холодных волн ленивого удивления.

- Объяснись, драгоценный.

Ксаррон едва заметным кивком указал в мою сторону:

- Если он коснется хоть одной Нити моих владений, я ударю. И предупреждений больше не будет.

- Что ты ставишь в вину моему брату? - тоном, казалось, ставшим еще ровнее, поинтересовалась снежноволосая красавица, оттенив последнее слово радугой неожиданных красок, в которых можно было найти все что угодно, кроме сожаления.

- Он нарушил правила.

- В чем?

- Он вмешался.

Магрит посмотрела на меня.

- Это правда?

Я пожал плечами, признавая:

- Да. Отчасти.

Невинное уточнение вызвало вспышку злобной ярости:

- Отчасти?!

- Я не собираюсь оправдываться, Ксо, не думай. Но вспомни свои слова и действия. Тебе ведь нужна была помощь, или я ошибся?

Изумруды глаз вновь вернули себе грани, острые настолько, что можно порезаться, едва коснувшись взглядом.

- Помощь… Да, нужна была. Но ты правильно сказал: нужна МНЕ. Не каждому встреченному тобой человеку или нелюди, а мне!

- Разве я не помог? Та Нить…

Чего- чего, а топтания по старым мозолям кузен не мог допустить:

- К фрэллам Нити и все остальное! Ты вновь вмешался в жизни тех, от кого тебя просили держаться подальше. Зачем? Чтобы лишний раз позлить меня? Так вот, больше я не желаю ощущать твое присутствие в моей части мира. Один шаг, один вздох, и начнется война.

Неужели укол в пятую точку самолюбия оказался настолько болезненным? Я-то предполагал, что, избавившись от неизвестности и ощутив цельность границ, Ксо сменит гнев на милость, а он наоборот…

Фрэлл. Кто мне сказал, что цельность - это хорошо? Мой личный опыт? Но единение двух созданий - совсем иная штука! А что чувствует тот, кому вдруг после многих лет неопределенности и бесформенности указали жесткие пределы?

Надо было задуматься заранее. Зыбкие границы - это тоже свобода, и пусть от нее веет опасностью, туман над топью многим кажется притягательнее, чем свежая кладка крепостной стены. Правда, воевать как раз становится удобнее… Не потому ли кузен бьет в барабаны?

- Она будет бесславно тобой проиграна.

- Пусть. Но я хотя бы один раз в жизни сделаю то, что нужно мне самому!

Фигура Ксаррона задрожала, поплыла и разлетелась в стороны обрывками теней, тающих, как туман под лучами солн-

ца. А когда последний клочок прозрачной темноты исчез, я спросил о том, что внезапно оказалось самым важным:

- И ты все равно его любишь? Магрит улыбнулась:

- Конечно.

Я не сомневался в искренности ее ответа и ожидал, что он будет звучать именно так. Но удивлению, как и невольному раздражению, все же требовалось выйти на волю:

- Этого несдержанного, самонадеянного, безответственного юнца?

Сестра одним движением, то ли прыжком, то ли полетом, а может, сочетавшим в себе все возможные варианты, преодолела ступени лестницы и оказалась рядом со мной.

- Именно юнца. Я смотрю на него и вижу себя. Прежнюю. Глупую, беспечную и бесстрашную… - Лазурь глаз мечтательно посветлела.- Мгновения юности стоят любви, как ничто иное.

- Главное, не забывать вовремя возвращаться обратно,- ворчливо заметила кутающаяся в шаль Тилирит, покидая коридорный сумрак.

Она все это время была здесь и слышала гневные речи своего сына? Но почему не остановила, почему не…

- Ему нужно было это. В самом деле,- словно делая неуклюжую попытку оправдаться, заметила тетушка Тилли, прочитав вопрос в моем взгляде.

- Понимаю,- кивнула Магрит.

- Но увы, это не каприз.

Улыбка сестры стала еще шире, приоткрывая памятно увеличивающиеся в особых случаях клыки.

Да, для наивных и нелепых поступков Ксо обладает слишком большим опытом. Но если не каприз, тогда… Он действительно разозлился только потому, что не увидел в моих словах и действиях настоятельно необходимого ему отклика? Похоже. А причины наших совместных ошибок крайне просты: я всю жизнь считал кузена старше и мудрее, а онг в свою очередь, отводил мне роль младшего родственника, нуждающегося в поучениях и присмотре. Если бы я вел себя по-прежнему легкомысленно и беспечно, очертания мира, к которому так привык сын тетушки Тилли, оставались бы незыблемыми, надежно защищающими уютный покой и иллюзию свободы. Так

было бы лучше? Несомненно. И мне, в конце концов, что стоило бы раскошелиться на подобный подарок и, сонно добравшись до края жизни, уйти в небытие до следующего пробуждения? Не особенно и дорого. Но трудность в том, что я имею право поступить и ровно наоборот.

Война? Как пожелаешь, братец. А что скажут другие?

- Почему ты позволила ему совершить ошибку?

- Молодой человек… - Тилирит перекинула небрежно заплетенную темно-рыжую косу за спину.- Ксаррон все-таки уже взрослый, хотя всеми возможными способами избегает принятия сей печальной истины. И если бы я его одернула, мой поступок только вернее убедил бы мальчика в мысли о собственной бесконечной юности. Пожалуй, сегодня он впервые попробовал вступить во взрослую игру, и меня, как мать, это радует.

- Даже если игра способна его убить? Болотно-зеленые глаза засмеялись.

- И кто говорит здесь о смерти? Тот, кто сам еще несколько дней назад нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самого Порога?

Уже донесла, драгоценная?

«Поделилась впечатлениями»,- хихикнула Мантия. А я-то, дурень, раньше считал, что тетушка сама все про всех узнает.

«Осведомленность может достигаться разными способами. Дружеская беседа - один из них». Беседа двух старых сплетниц. «Как тебе угодно».

- Если он умрет, то неизвестно, когда и где возродится. Но возражение, казавшееся мне неоспоримым и наиболее

серьезным, даже не было принято во внимание.

- В том-то вся и прелесть! - ласково улыбнулась Тилирит.- У него появится следующая возможность…

- Начать сначала?

- Продолжить. -Что?

- Познание себя, разумеется.

Я непонимающе сдвинул брови, и тетушка, вздохнув с наигранной скукой, поманила меня пальцем к окну.

- Что ты видишь?

- Сад.

- И только?

- Деревья, аллеи, пруды, цветы… Много всего. Перечислить?

- Нет, лучше назвать одним словом, но необходимо выбрать единственно верное. Итак, что ты видишь?

Одним словом? Жучки, паучки, рыбки, песок, земля, камни, листья, шепчущиеся с ветром, облака в пронзительной лазури небес. Все это…

- Мир.

Она удовлетворенно хлопнула в ладоши:

- Умница! А теперь сделай последний шаг, даже полшажочка к истине. Мир - это…?

Лазурь, далекая и близкая. Бесконечно высокая и опасно глубокая, такая непохожая и вечно единая.

- Драконы.

- Верно!

- Насчет самих Нитей я не сомневаюсь, но как быть с тем, что возникает на них?

Тилирит щелкнула меня по носу:

- Подумай немножко и ответь, может ли окунь резвиться в песках пустыни, а соловей петь песню в морских глубинах?

- Конечно, нет. Ни тот, ни другой просто не смогли бы поменяться местами.

- Да. Но почему?

- Потому что…

Я никогда не задумывался над столь напрасными в силу своей странности вопросами, и даже многочасовое размышление вряд ли пролило бы свет на упомянутые тайны бытия, но времени у меня не было, значит, следовало ответить первым пришедшим в голову образом:

- Потому что так заведено.

- Потому что все драконы разные! - поправила меня тетушка,- Из плоти одних рождается земная твердь, из плоти других - небеса, потому и каждая Нить обрастает своим мхом, не похожим на чужой.

- Хочешь сказать, что люди, живущие в одном городе, совсем не такие, как в других?

- А разве нет? И иногда даже в пределах одного дома… - Она прищурилась, как ребенок, подставляющий личико

лучам солнца в первый теплый день весны - Да, у них есть общие черты, в конце концов, все они вышли из плоти единокровных родственников, а не чужаков, но различия неминуемы.

- Это я понял. Но почему Ксаррон желает гибели своих… подданных?

- Потому что слишком молод и глуп. Извини, дорогая моя, но это правда.

Магрит спокойно пожала плечами:

- Знаю.

- К тому же он не столько желает, сколько не видит пока иного пути.

- Пути куда?

- Пути к самому себе, разумеется.- Тетушка опустила подбородок в пушистые складки шали - Нити, составляющие нашу плоть, невидимы нам, и если среди них затесалась одна недостаточно хорошо спряденная и портящая все полотно, найти изъян можно лишь единственным образом. Посмотреть на Гобелен с другой стороны.

- С Изнанки?

- Это можешь сделать ты, но не мы.- Тилирит вздохнула, но без печали.- Однако средство, доступное нам, ничуть не хуже, просто его нужно учиться применять, а уроки, как сам понимаешь, по вкусу не каждому. Конечно, со временем понимаешь их необходимость и несомненную пользу, но в молодые годы кажется, что любую победу можно одержать, если приложить побольше сил.

- Значит, вы наблюдаете за…

- Миром, родившимся на Нитях. За всеми и каждым, потому что любое живое существо, впервые увидевшее свет в наших владениях, несет отпечаток нашей души, иногда мгновенный, иногда тщательно выдержанный.

Но тогда получается, что тот же Дэриен - зеркальное отражение Ксаррона, прошлого или настоящего? А может быть, будущего? И Селия, и Борг, и… Многие-многие люди. А ведь еще есть и другие расы.

- Это… удивительно.

- А главное, полезно. Но Пресветлая Владычица, как порой стыдно смотреть на свои копии!

- Стыдно?

Тилирит подмигнула мне:

- А как же! Тем более другие тоже их видят, не забьфай. Так что иной раз согласен умереть, только бы стереть живую и весьма своенравную память о своих чудачествах и ошибках.

- И Ксо тоже хочет начать заново?

- Скажем, это представляется ему наиболее простым. Но он по простоте душевной полагает, что гибель внешнего мира никак не скажется на внутреннем.

Я вспомнил собственные злоключения и то, как распрощался с серебром.

- Ты не хочешь ему объяснить? Он же умрет сам, если попытается довести до гибели других! Вернее, иначе они попросту не погибнут, ведь разрушение…

- Всегда начинается внутри,- с многозначительной мрачностью закончила мою фразу тетушка.- Он знает, не сомневайся. Только пока для Ксо подобные слова - пустой звук.

- Но он же поймет? Когда-нибудь?

- Очень на это надеюсь,- пробормотала Магрит.

- В конце концов, смерть не станет концом пути, и тебе это известно лучше, чем многим из нас. На собственной шкуре, так сказать, изучено,- то ли в утешение, то ли в назидание заметила Тилирит.- Хорошо хотя бы то, что он готов пробовать. Снова и снова… Впрочем, сей зуд терзает каждого дракона, и умершего более, нежели продолжающего жить.

- Зуд?

Болотные озера глаз страдальчески, но вместе с тем и мечтательно потемнели.

- И еще какой. Словно кто-то изо дня в день жалит твое сознание, и яд то растекается, обжигая все, до чего сможет добраться, то комком бьется в каждую мысль. Ты не представляешь, как заманчиво знать, что можно перечеркнуть прошлое и сотворить новое, прекрасное, безгрешное будущее… Перед этим зовом трудно устоять.

Наверное, представляю. Я ведь ждал и никак не мог дождаться смерти, хотя для меня она означала совсем иное. В отличие от всех моих родичей, по отдельности и вместе взятых, мне не дано изменить мир Пустоты. Да, он может расшириться или сузиться, делясь пространством с драконьими Нитями, но сокрытая в нем суть останется той же. Единственное, что способно тасовать разные качества, телесные и духовные, как колоду карт, это…

Нет, единственный. Привратник.

Страж, следящий за шириной щели между створками ворот, никогда не закрывающихся наглухо. Но если драконы могут всесторонне оценить воплощение своих грехов и откровений, то мне остается лишь перебирать собственные спутанные воспоминания и гадать, чем обернулось то или иное мое слово или действие.

Рушить надоевшие дома и строить на освободившихся местах новые - может ли быть что-то увлекательнее? Но почему тогда мир не кружится, как сумасшедший, в колесе жизни и смерти, а движется размеренно, порой почти незаметно?

Потому что кое-кто из драконов находит в себе силы противостоять зову.

- Что же держит вас?

Она провела ладонью по моей щеке.

- Страх потери. Сожаление о том хорошем, что все-таки удалось сотворить. И лень. Много-много лени.

Ушам своим не верю.

- Лень?!

- Она, единственная и неповторимая. Видишь ли, когда дракон окончательно развоплощается, это естественным образом затрагивает не только его Нити, но и близлежащие, а значит, всем остающимся в реальности придется долго и кропотливо латать образовавшиеся дыры. Я, к примеру, считаю ниже своего достоинства беспричинно доставлять подобные неприятные хлопоты своим соседям. Возможно, когда-нибудь и по взаимной договоренности…

- На меня ты всегда можешь рассчитывать,- без тени улыбки, но и не злоупотребляя торжественностью, пообещала Магрит.

- Хорошая девочка. Правда, выбрала плохого мальчика,- грустно усмехнулась тетушка.

- Я не выбирала.

- А хотела бы выбирать?

Лазурь бездонных глаз даже не вздрогнула. Наверное, потому что шторм сомнений давным-давно утих.

- Нет. Теперь уже нет.

Тилирит мягко привлекла мою сестру к себе и поцеловала в высокий лоб.

- Умница! Так вот, к разговору о мальчике… Когда о его выходке узнают другие, начнется настоящее веселье.

- Веселье?

- А как же иначе? Мне не придется скучать, уговаривая не осуществлять свое намерение всех желающих выпороть этого рыжего дурня… А их будет немало!

Женщины удалились на кухню сплетничать о прошлых и грядущих переменах в судьбах мира, не пригласив меня присоединиться к беседе. Возвращаться в комнату не хотелось, выходить в парк под открытое небо - все равно что подставлять себя под ясный сестринский взор, да и, учитывая объявленную войну, теперь становится небезопасным… Куда же податься, чтобы скоротать время до первого события, которое прервет напряженное затишье, опустившееся на Дом Дремлющих стараниями моего любимого кузена? Туда, где тишина и спокойствие не гости, а радушные хозяева.

В детстве библиотека казалась мне невозможно огромной, наверное, потому что до самых верхних полок было не дотянуться никакими силами, а вредные мьюри не желали исполнять ни суровых приказов, ни смиренных просьб, исходивших от меня. Лишь сестра иногда снисходила до младшего брата, но не настолько часто, чтобы удовлетворить мое любопытство полностью. А постоянные отказы лишь в одной половине случаев усиливают тягу к недоступным знаниям, в другой же половине не менее успешно гасят костер мятущегося сознания. Примерно так случилось и со мной: в какой-то из дней я попросту устал добиваться цели. Решил, раз не подпускаете меня к отдельным книжным полкам, значит, мне и вправду нечего там делать. И, судя по годам, протекшим с тех пор, решение было совершенно верным, ведь мне и так удалось натворить немало странного, непонятного, пугающего… Причем пугающего в первую очередь меня самого.

Оно и теперь поражало воображение своими размерами, уютное пристанище моего детства и юности. Шкафы все так же убегали ввысь, к потолку, сейчас прячущемуся в тенях, потому что местные хранители посчитали лишним зажигать свечи. Впрочем, света хватало. Света, льющегося разноцветными

Мьюр - в мужском роде, мьюри-в женском. Подвид домовых. Приставлены к хозяйству Драконьих Домов. Непревзойденные повара и библиотекари.

ручейками из витражного окна, занимающего почетное место между книжными галереями.

Много- много кусочков стекла, окрашенного и бесцветного, складывались в картину, придуманную и исполненную неизвестным, но явно человеческим мастером. Почему не кем-то из драконов? Потому что в любом детище их лап магия пропитывает собой чуть ли не две трети материи, а в моем присутствии подобное произведение рассыпалось бы прахом. Гномам застекленные окна вовсе неинтересны, под землей ведь нет никакого смысла делать прозрачные перегородки между комнатой и пещерой, а будучи на поверхности, городить заборы между собой и свежим воздухом любой подгорный житель считает кощунством. Эльфы не работают со стеклом, потому что переплавка -грубое надругательство над сутью песка…

Это окно делал человек. Рисуя с натуры? Наверняка, потому что витраж изображал драконов.

Синие, черные, золотые, жемчужные, изумрудно-зеленые, алые, серебристые, переливающиеся десятками оттенков каждый, они парили, но не на фоне неба, как это напрашивалось и было бы подходящим по смыслу. Нет, витражные драконы парили в пустоте, то ли отделенные, то ли соединенные друг с другом вкраплениями совершенно прозрачного стекла. Через него можно было разглядеть парк или полюбоваться небом, правда, для этого мне в детстве приходилось подходить совсем близко, почти приникать к окну. Но когда мы углубляемся в детали, то перестаем видеть целое, не правда ли?

Драконы парили в пустоте, которая… тоже была драконом. Задержавшись у порога и посмотрев на витраж целиком, теперь я ясно мог увидеть и оценить талант мастера, осознанно или случайно оставившего мне самый наглядный ответ на все вопросы. Жаль только, что он чуточку запоздал. Или нет?

- Что это за место?

Я не звал, но она пришла. Пришла, потому что больше не нуждалась в разрешениях.

Пепельно- серое с голубым отливом платье, повторяющее цвет глаз. Пряди волос отчаянно блестят даже без участия солнечных лучей, и потому их чернота кажется обманчиво неглубокой, прячась под бликами. Шелк на шелковой коже… И сталь клинка во взгляде.

- Библиотека.

- Для чего она нужна?

- Здесь хранятся знания.

Шеррит робко скользнула кончиками пальцев по корешкам книг на ближайшей полке.

- Хранилище не слишком-то надежное.

- Оно было создано для меня.

Серые глаза непонимающе сощурились.

- Для тебя?

- Я не могу получать знания магическим способом. А через Единение сознаний потребовалось бы слишком много сил, да и… Я научился этому совсем недавно.

Если бы она сейчас посмотрела на меня с жалостью, мое сердце было бы разбито вдребезги, но взгляд Шеррит замерцал совсем другими искорками.

- Ты непохож на дракона. Но возможно, ты больший дракон, чем все мы.

- Почему?

Бледно- розовые губы мелко вздрогнули, но уверенно изогнулись улыбкой, разве что чуть печальной.

- Я пыталась тебя убить.

- Я помню.

- А хочешь знать почему?

Я подумал и кивнул, ведь отрицательный ответ и дальше заставил бы мою супругу хранить тайну, так нетерпеливо рвущуюся на свет.

- Когда ты почти сделал мне предложение, в тот самый, первый раз… Я увидела тебя целиком.

- Как это, - целиком?

Она завороженно расширила глаза.

- Ты стоял передо мной, не маленький и не большой, но одновременно… Ты был повсюду. Ты и сейчас такой. Вокруг. Везде. Чтобы дотронуться до тебя, казалось бы, надо протянуть руку, но я чувствую твои прикосновения каждой Нитью своего тела.

Иначе и быть не может. Пустота пронизывает весь Гобелен, любой его участок, даже самый ничтожный, но она и я - единое целое, стало быть…

- Они болезненны?

- Они прекрасны.

Шеррит шагнула ближе, чтобы никому из нас не нужно было тянуться друг к другу.

- Но сначала я испугалась. Глупо, да? Бояться того, чему можно только позавидовать… Всегда вместе. Всегда рядом. Почему это показалось мне страшным?

- Потому что быть рядом - значит делить общий мир между собой. Значит спорить, соперничать, воевать, а война не может быть нестрашной.

- Но наш мир и общий, и…

- И все же состоит из двух частей, на целостность которых не посягнет никто из нас, потому что они должны оставаться такими, как есть.

- Я поняла это намного позже, чем следовало.

- Нет, ты успела вовремя.

Тонкие волоски бровей складываются в дуги, почти идеальные, но все же по каким-то причинам решившие не достигать совершенства. Веера густых ресниц щекочут мою щеку… Нет, не кончиками, а движением воздуха, отделяющего и одновременно соединяющего нас.

- Я боюсь войны.

- Я тоже.

- Но вызов был брошен.

- И я его принял. Не мог не принять.

Она подняла на меня взгляд, чуть испуганный, но понимающий:

- Другого пути нет?

Прозвучало вопросительно, но так, будто ответ заранее был всем известен, а потому не требовал лишних слов.

- Я не смогу вразумить кузена. И его матушка тоже.

- Мать никогда не причинит своему ребенку вреда, предпочитая переживать всю боль в себе,- сказала Шеррит с такой спокойной уверенностью, будто дома ее ждал целый выводок детей.

- Знаю. Это-то и страшно.

- Мой отец для вразумления не годится.

- Пожалуй… Ты уже сказала ему? Она усмехнулась.

- Он все понял сам, едва только увидел меня. -И?

- Хочешь знать, как велик запас его проклятий? - лукаво поинтересовалась Шеррит.

- Разозлился?

- Мм… Его успокоило то, что все было сделано по правилам. Ты ведь нарочно хотел все так устроить? Знал, что это будет важным для всех?

- Наверное, догадывался. Но по крайней мере Скелрон больше не жаждет моей смерти?

Моя супруга звонко расхохоталась:

- Он сейчас ходит, задрав нос перед всеми соседями! Потому что наконец-то понял, что родство с Разрушителем - это великая честь.

- Честь ли породниться с Домом, славящимся безумствами своих обитателей?

Она уткнулась носом мне в щеку:

- А ты тоже безумный? Безумный-безумный-безумный?

- И еще какой!

Но Вуалью пренебрегать не стану, насколько бы сильно ни сходил с ума от горьковатого аромата твоей кожи.

- Так странно… - Она повернула голову, словно желая оглянуться.- Кажется, что мир раскололся надвое. Здесь так спокойно и мирно, а за стенами, стоит только сделать шаг, попадаешь в туго натянутую паутину тревоги и не можешь из нее выбраться… Неужели война все-таки будет?

- Ты не застала прошлую?

Шеррит коротко повела подбородком из стороны в сторону:

- Я родилась одной из последних в Третью Волну. Тогда все уже было кончено, оставались лишь раны, требовавшие лечения. Но я прмню моего отца в те дни… Его рана так и не зажила, а я вижу, сколько бед она причиняет по сей день. И ты видишь. Я буду воевать, если придется, но видят боги, я этого не хочу!

Я обнял худенькие плечи.

- Не будешь. Я не позволю. Меня хватит на войну со всеми, кто пожелает.

- Но тогда ты…

- Не погибну.

- Мама рассказывала, что тот, прошлый Разрушитель не смог жить, когда все закончилось.

И ты боишься, что я, убив пару десятков неприятелей, измучаюсь угрызениями совести и тоже решу уйти поскорее? Тот «я» пожертвовал жизнью ради другого существа, уже неживого, но пока что не мертвого, а это совсем другое дело! Хотя…

Он не согласился бы умереть, если бы не хотел. Если бы продолжал цепляться за жизнь. Если бы не считал свой дар слишком опасным.

- Ты не повторишь его путь?

В серых глазах нет упрека и никогда не будет, но, Пресвет-лая Владычица, сколько же в них мольбы! Шеррит разрешит мне все что угодно. Она простит меня, что бы я ни сделал. Но отказать ей в ее просьбе…

- Не повторю.

- Обещаешь?

- Обещаю.

Она прижимается ко мне, еле ощутимо и в то же время тесно-тесно, изгоняя последние остатки воздуха из соприкоснувшихся складок нашей одежды.

- Но ты будешь воевать.

Утверждение, с которым невозможно спорить.

- Буду. А тебя не пущу, так и знай.

- Но… Что я тогда буду делать одна?

Все, чем пожелаешь заняться! Вот только почему вдруг «одна»?

- У тебя не останется свободного времени.

- Не останется? Почему?

Серая сталь глаз еще не понимает, а изгибы тела, становящиеся все плавнее и податливее, уже давно обо всем догадываются.

- Ты будешь заниматься моим подарком.

- Подар…

- Хотя больше чем уверен, что это окажется тот еще подарочек!

Драгоценная, надеюсь, ты не спишь?

«Заснешь тут с вами»,- добродушно проворчала Мантия.

Готовься, скоро твой выход.

«Куда?»

На свет божий. И в свет драконий. «О чем ты говоришь?»

Тебе я тоже хочу сделать подарок. Или наконец-то оплатить собственные долги перед тобой? Неважно. Но теперь, зная, куда ведет дорога, я уже не могу остановиться.

«Ты…».

Я ведь могу зачать ребенка с Шеррит? Даже в человеческом облике?

«Разумеется. Нужно будет принять некоторые меры, но… Ничего невозможного не вижу».

И это будет дракон, драгоценная?

«А кем он еще может стать? Конечно, дракон».

И ему не повредит то, что он начнет свой путь с другой ступеньки?

«Потребуется время и силы, но и то, и другое легко найти».

А чья душа вселится в зарождающуюся плоть?

«Чья окажется ближе, это всегда дело случая».

Но не сейчас. Я должен действовать наверняка, потому что другого шанса может не выпасть.

«Совсем запутал бедную старушку…».

Ты говорила, что можешь полностью собраться в самой малой части моей плоти, верно?

«Да, нужно лишь несколько минут и заданное место».

Так начинай поскорее!

«Но…» - начала Мантия и вдруг осеклась, как будто у нее перехватило дыхание. Не медли, драгоценная! «Ты… ты хорошо подумал?»

Лучше, чем умею. А может, и вовсе не думал, но мне почему-то кажется, что я прав. Впервые в жизни прав до последней точки.

«Ты понимаешь, что случится потом?» Я останусь без твоей помощи и защиты. Расскажи об этом Тилирит, пока есть время, ты же успеешь? «Успею».

Она придумает, что делать дальше. На крайний случай всегда есть «алмазная роса».

«Тебе придется начинать все сначала…».

Можно сказать, я это делаю, раз все же остался в живых. Конечно, хотелось начинать с чистого листа, но можно продолжить и уже начатую книгу. Мне важно знать лишь одно: ты справишься?

«Спрашиваешь! Это легче, чем… чем… чем…» Не отвлекайся! У тебя слишком много дел и очень мало времени. Лучше попрощаемся! «До встречи, драгоценный».

Голос Мантии затих, но перед этим словно прошел по моему телу, с головы до ног. Его легкое прикосновение оказалось похожим на поцелуй, с которым мать отправляет маленького сына в постель, желая крепких и красочных снов, но поцелуй, который вернул меня в реальность, был во много раз приятнее.

Взгляд Шеррит, теперь уже не рассеянный, а требовательный, лучился нетерпеливой радостью.

- Это правда?

- Чистейшая.

- Ты хочешь… прямо сейчас? Здесь?

- Нужно ли искать другое место? Ты сама сказала, что тут мирно. Конечно, если тебе не по душе тишина и покой…

Она не позволила закончить фразу, снова накрывая мои губы поцелуем, но я, собрав остатки твердости, вырвался из желанного плена:

- Прости, что все будет именно так.

- Так, как не будет ни у кого другого! - поправили меня.

- У меня есть к тебе просьба.

- Всего одна? - удивилась Шеррит.

- Она немного странная, но… Мне очень важно, чтобы ты ее исполнила.

Тонкие брови выжидательно приподнялись.

- В тот миг, когда… Когда все начнется, ты должна замедлить время или вовсе остановить. Ты ведь можешь?

- Я и сама подумывала о чем-то подобном… - лукаво изогнулись губы.

- Потом ты узнаешь, зачем все это было нужно, обещаю. А теперь… У тебя есть иглы?

Шеррит вздрогнула, услышав мой вопрос, но утвердительно кивнула.

- Нам придется воспользоваться ими. Хотя бы в этот раз. Так надо.

- Как пожелаешь.

Я повернулся спиной и стащил рубашку, но даже не почув-

ствовал сырости воздуха библиотеки, потому что мою кожу тут же накрыло волной горячего дыхания.

Сейчас мы ненадолго расстанемся, мой прирученный зверь. Я скоро вернусь, но пока меня нет, постарайся не шалить сверх меры. И обещай, что искорка, которая вот-вот вспыхнет, не заблудится в твоих просторах. Обещаешь? Приду - проверю, не сомневайся!

Пустота мигнула, послушно прикрывая пасти.

Укол. Игла проходит сквозь плоть так легко, будто я плавлюсь, словно в горне, но прикосновение губ к месту прокола кажется жарче огня.

Укол. Поцелуй.

Укол…

Поцелуй…

Она не торопится, но не потому, что желает сделать мне больно, нет. Шеррит путешествует по моей спине, правда, не так, как требуют правила, не снизу, а сверху, от основания черепа, спускаясь постепенно, медленно и необъяснимо торжественно. Последняя игла занимает предначертанное место, но губы касаются моей кожи как будто в первый раз, и от этого прикосновения жар прорывается через последние укрепления, захлестывая меня с головой…

Мы уже смотрим друг другу в глаза, зная, что осталось ждать совсем недолго, но страстно желая продлить даже ожидание, такое болезненное и такое сладкое…

Прохлада волос, струящихся по раскаленной плоти, она невыразимо приятна, но сейчас даже черные косы кажутся неуместными, мешающими, отвлекающими от чего-то невероятно важного и значимого, и я помогаю им убраться подальше, за спину. Кажется, они повисают в воздухе, так и не коснувшись бедер Шеррит, потому что их место пока занято моими ладонями, сейчас не способными терпеть соперничество-Голова то ли пуста, то ли вот-вот разорвется от мыслей и чувств, и я прошу Шеррит только об одном, прошу всем телом, в такт и невпопад…

Ее пальцы впиваются в мои плечи, чуть ли не пронзая насквозь, шея выгибается дугой, радужной, а может, это у меня в глазах пляшут разноцветные зайчики витража, жар, наполняющий нас, становится невыносимым, сливаясь воедино, и вдруг все замирает.

Но прежде чем время останавливает свой бег, с губ моей супруги срывается крик. Так воины могли бы приветствовать победу после изнурительной и едва не ставшей бесконечной войны, но и сотням, и тысячам глоток никогда не удалось бы исторгнуть столько радости. Безумной, торжествующей, яростной…

И все долгие минуты, отделяющие меня от забвения, я слышу этот крик. Звучащий на одной ноте, но кажущийся прекраснее любой песни подлунного мира. Крик, который однажды будет повторен младенцем, открывающим глаза в первый раз.

Свобода? Свобода!

По- настоящему она родилась только в темноте сомкнувшихся век, когда Мантия вырвалась из клетки, в которую была заточена собственной волей.

Я не добивался этого нарочно. Я не ставил перед собой такой цели. И уж точно, в те мгновения, когда решение принималось и исполнялось, мои мысли были заняты совсем другими вещами… Или не заняты. Но подсознательно я все же стремился обрести не клочок, не половину и даже не три четверти свободы, а всю. Целиком. И преуспел в своих стараниях.

Теперь меня не сдерживает ничто, кроме меня самого. Нет вечного надсмотрщика, либо вынуждающего следовать пространным и запутанным советам, либо напрямую командующего всеми моими войсками. Да, мне наверняка будет не хватать помощи, поддержки, молчаливого одобрения или громогласного поношения, но случившееся кажется настолько правильным, настолько своевременным, настолько-Необходимым?

Да, я нуждался в этом. Не просил, не надеялся, не мечтал, но всегда знал, что только такой поворот событий поможет мне почувствовать себя по-настоящему взрослым, а главное, несущим ответственность самостоятельно, без сторонних участников и без разделения ноши. Пусть она стала ощущаться намного тяжелее, нежели раньше, но теперь в моей воле поступить как угодно. Даже скинуть груз с плеч.

А Мантия…

Элрит. Я не отказываюсь от твоих советов, драгоценная,

это было бы слишком самонадеянно и слишком глупо, но подари и мне кое-что. Намного менее дорогое, зато невероятно уместное. Подари мне передышку. Ты вырастешь очень быстро, насколько я тебя знаю, и столь же быстро вернешь себе место, которой занимала прежде, а может быть, поднимешься еще выше, на это ты способна, как никто другой! Вот тогда и поговорим снова. Обо всем на свете. А сейчас мне так сладостна тишина-Игл в теле больше нет. Трудно сказать, как давно их удалили, и непонятно, зачем вообще это сделали, я бы, наоборот, не торопился, потому что Разрушитель, лишенный последнего охранника,- опасный противник. Но это их решение, каким бы мотивами оно ни было вызвано. Их решение, за которое я могу сказать «спа…». Или не могу.

Хорошо, кто-то догадался перенести меня в менее красочное место, чем библиотека, потому что, открывая глаза, я бы попросту сошел с ума от многоцветья витража. Если голову кружит даже мелкая сеточка кладки огромного купола надо мной, находящаяся так высоко и далеко, что по всем законам мироздания я не должен был вообще видеть, как сложены каменные дуги… Страшно подумать, сколько неприятностей принесли бы более затейливые архитектурные изыски.

Он темный, этот купол, и крохотные отверстия, призванные то ли насыщать помещение воздухом, то ли оставленные с иной, неясной мне целью, хоть и пропускают через себя дневной свет, белый и густой, не позволяют разглядеть почти ничего. Но я все равно вижу. И кажется, если сделаю над собой совсем неболыпЬе усилие, увижу то, что находится за куполом. То, что таится в небесах и на изнанке небес…

Бррр! Хватит пялиться в потолок. Может, если переведу взгляд на более близкие предметы, зрение успокоится и перестанет беспечно скакать с уровня на уровень?

Подниматься было трудно. Хотя бы по той причине, что у пространства, окружающего меня, не было ни верха, ни низа, ни других сторон. Вернее, мои ощущения никак не могли разобраться, что считать чем, и только с…надцатой попытки согласились признать «верхом» ту часть тела, где расположена голова. Правда, потом пришлось долго размышлять над тем, как быть с окружающей действительностью, будет ли она счи-

таться верхом, если находится рядом с моей головой, например, когда я лежу. Но договориться с самим собой всегда проще, чем с кем-либо, потому что в конце концов на себя и свое мнение можно плюнуть, а вот на других плевать не рекомендуется: получишь в ответ кое-что похуже.

Итак, из чего состоит сейчас мой мир? Кровать, поставленная ровно в середине огромного круглого зала. Чтобы добраться до любой из стен, нужно сделать не менее полутора сотен шагов, и скорее всего за пределами странной спальни находится великое множество других комнат, больших и маленьких. Это где ж построили такую громадину? Здешние Нити сплетены редко, тогда как в Драконьих Домах Гобелен настолько плотный, что почти невозможно почувствовать промежутки. Значит, сие место располагается в подлунном мире. Свет белый, воздух… сухой? Да, пожалуй. Каменному строению приличествует сырость и прохлада, av здесь довольно тепло, даже не требуется накрываться одеялом. Меня поэтому и не укрывали? Или… Эта труха на полу, наполовину забившая швы между плитами, откуда она?

Мягкая, похожая на обрывки ниток и что-то вроде пуха. Она же покрывает постель, и весьма толстым слоем… Да, одеяла были. Но недолго, как и моя одежда, которой вовсе не наблюдается ни на мне, ни поблизости. И если чуточку разгрести труху, можно увидеть, что сталь и дерево кровати изъедены многочисленными бороздками и ходами, словно здесь завелись прожорливые и не брезгующие ничем жучки. Да и под кроватью пол несколько… обшарпанный. Впрочем, могло ли быть иначе? Пока кота нет в доме, мыши веселятся всласть. Но больше разрушений не будет, ведь я вернулся.

А тот, кто устроил мое ложе, умен. И хорошо осведомлен о моих странностях, потому и выбрал место закрытое, но достаточно просторное, чтобы беснующаяся Пустота не смогла добраться до остова и подвергнуть опасности мою жизнь и жизнь тех, кто находится рядом. Тетушка постаралась, снабдив нужными знаниями? С нее станется. И хотя не слишком приятно сознавать, что твои секреты стали известны кому-то стороннему…

Дверь в одной из сторон зала зашуршала по полу, открываясь и пропуская посетителя, нагруженного ворохом тряпья,

которое мешало разглядеть половину фигуры и лицо пришельца, пока не было скинуто на пол у кровати.

Синие, как грозовые тучи, глаза. Сине-черные пряди прямых волос. Снежно-белая мантия. Странно, Майрон никогда не любил этот цвет.

Майрон?

- Вижу, я напрасно напрягался: ты проснулся и мог бы притащить все это сам.

Любезности в голосе не слышится, но и враждебности нет, словно я - лишь скучная обязанность, не более того.

- Все равно спасибо.

Он не отвечает, разворачиваясь и направляясь к двери. Мне не особенно хочется сейчас с кем-нибудь разговаривать, да и встреча с братом через столько лет располагает к беседе только при двух условиях: встретился не я и встретился не с Майроном. Но мой новый мир требует определения, поэтому придется задавать вопросы.

- Что это за место?

- Посмотри сам, и поймешь.

Я накидываю на плечи покрывало и следую за Майроном. Дверь выводит нас в длинную каменную галерею, опоясывающую широкий и совершенно пустой внутренний двор, но мы не останавливаемся. Каменные плиты гулко вторят нашим неторопливым шагам. А куда торопиться? Майрон наверняка ходил этой дорогой сотни раз, а мне даже немного боязно открывать мир заново. Боязно и желанно.

Серо- желтый с вкраплениями прозрачно-белого -этот цвет повсюду. В кладке галереи, в мощеной мозаике двора, в воздухе, который мы вдыхаем. И даже небо такое же, скрытое жарким маревом. Жарким… И еще до того, как галерея выходит наружу, я понимаю, в какой части подлунного мира проснулся.

Пустыня. Опасная, коварная, своенравная, но по большей части равнодушно взирающая на пересекающие ее караваны. Что толку злиться или ненавидеть слабых людей, на свой страх и риск отправляющихся в путь по барханам, и днем и ночью одинаково обжигающим душной лаской? Не пройдет и часа, как любой след, оставленный на колючем ковре, сотрется. И пусть песчинки не вернутся на прежние места, они так

похожи друг на друга, что и родная мать не заметила бы подмены.

Пустыня, вечно одинаковая и все же с каждым временем года, с каждым часом суток неуловимо меняющая свои краски: вечером она медленно начнет надевать сиреневый траур, а утром зарумянится от лучей восходящего солнца, как от первого поцелуя… Ее нужно любить, чтобы жить рядом с ней или в ней. И Майрон любит, это видно по каждой черточке его сурового лица.

Любит, как…

- Почему ты?

Он прекрасно понял мой вопрос даже недосказанным.

- Потому что, каким бы важным оно ни было, это прежде всего дело нашего Дома.

- И только?

- Здесь ты не причинишь никому вреда. Больший вред уже невозможен.

Майрон собрал в ладонь песок, осевший на перилах галереи, и нежно сдул обратно, на подступающие к стенам замка барханы.

- Ты любил ее?

- И люблю.

- Как это случилось?

- Наверное, она была слишком увлечена. Очарована важностью данного поручения. Она ведь оказалась едва ли не самой юной из всех нас, но самой серьезной, и, как бы то ни было, Совет не мог сделать лучший выбор. Хеллерит сияла от счастья, когда уходила. Конечно, она должна была вернуться, но Нити вдруг начали рваться быстро-быстро… Ей понадобилось принимать решение, а времени на раздумье или просьбы о помощи не оставалось… Она все еще со мной и останется со мной целую вечность, но не ту, которую мы оба видели в своих мечтах.

Он улыбнулся и следующую горсть песка поймал на лету.

- Ты винишь кого-то?

- Это было бы слишком просто, приятно, не скрою, но трусливо. Нет, так сложились обстоятельства.

- Ты не пытался их… изменить?

Майрон повернулся ко мне, и грозовое небо его взгляда осветила молния грустной улыбки:

- Хочешь спросить, не пытался ли я сам уйти?

- Э-э-э… Вроде того.

- И доставить хлопоты помимо всех прочих собственной сестре и отцу? Хороший сын и брат никогда так не поступает.

Я вспомнил свои поспешные решения, слава богам, так и не воплощенные в жизнь, и почувствовал, что краснею, но Майрон или не заметил, или сделал вид, что не замечает моего смущения.

- И потом… Она ведь все еще жива, а значит, надежда остается. Хотя бы несбыточная.

Хочется помочь, но как? Все, на что я способен, лишь разрушить Нити обоих. Правда, если постараться, разрушать можно медленно и осторожно, предоставляя участку Гобелена достаточное время на заращивание проплешин. Но еще потребуется заранее получить согласие всех сторон, потому что наблюдения и некоторого участия все равно не избежать, и лучше, если они будут добровольными и осознанными. А сама штопка - дело нехитрое, нужно всего лишь объяснить Мантии цель и средства, дальше она сама займется…

Мантия?! Но ее больше нет!

«Кх… Кхррр… Хррммм…».

Кто- то прочищает горло? Прямо в моем сознании? «Штопка -это не ко мне. В жизни не сделал ни одного стежка и даже пробовать не буду». Голос. Чужой.

Незнакомый. Хрипловатый. Жесткий, как подгоревшая хлебная корка. Но самое странное… Мужской! Ты вообще кто?!

«Дурацкий вопрос. Если ты слышишь меня, а я слышу тебя, то Эли оказалась права во всех своих безумных теориях».

Ты - моя Мантия?

«Другие варианты имеются? Или перестанем валять дурака и начнем приспосабливаться друг к другу?» Я вовсе не…

«Эли предупреждала, как с тобой сложно, и сетовала, что у меня слишком малый опыт в воспитании детей, но теперь уже ничего не попишешь. Будем дружить или повоюем?»

Последний вопрос Мантия… или теперь уместнее называть ЕГО Мант, задал с весьма нездоровым воодушевлением, которое заставило меня отправить матушке несколько беззвучных проклятий. Кого она мне подсунула вместо себя? Что за отчаянного вояку?

«Ну так что, мир?»

Мир.

«Не слышу искренней радости». Мне надо привыкнуть.

«О, разумеется! Ведь в каком-то смысле мы с тобой ближе, чем супруги в одной постели».

Еще чего не хватало! Делить ложе одновременно с Шеррит и с этим… Даже не знаю, с кем?!

«Ощущения могут получиться незабываемыми*,- ухмыльнулся незнакомец, вольготно расположившийся в моем сознании.

Ощущения?! Ну, матушка, попадись мне только… Твое счастье, что ты еще не появилась на свет!

Песчинки слетели с парапета, хотя не было ни единого дуновения ветерка, закружились вихрем, поднимаясь все выше, и прянули в стороны, освобождая путь невысокой рыжекосой зеленоглазой женщине, по случаю путешествия в теплые края окутанной волнами золотисто-розовых кружев.

- Доброго дня, мальчики!

Тетушка Тилли, довольная, как кошка, истребившая то ли полчища мышей, то ли все запасы сливок в доме.

- Чему обязаны вашим визитом, драгоценная? - без удовольствия осведомился Майрон.

- Обязан лишь один из вас,- хищно улыбнулась Тилирит.- Конечно, такую весть следовало бы оставить на долю того, кто все и осуществил, но у меня в кои-то веки не хватило терпения!

Тетушка подошла ко мне, привстала на цыпочки и шепнула в мое ухо одними губами:

- У нее твои глаза.

Мир превратился в пыль, мешающую и вдохнуть, и выдохнуть. Еще немного, и я бы решил, что сам научился останавливать время по собственному желанию, но голос в моей голове тоже не умел и не хотел ждать.

«Спроси, она по-прежнему любит встречать рассвет на об-

рыве балкона, облаченная в одно лишь дыхание ночного ветра?»

Вот еще, спрашивать такую… «Гадость?»

Глупость! Я не в тех отношениях с Тилирит, чтобы заводить разговор о ее личных пристрастиях. «Зато я как раз в тех самых». В тех…

И прежде чем мне удалось сообразить, что имелось в виду, я выпалил:

- Ты по-прежнему встречаешь рассвет на балконе… мм… без одежды?

Тетушкины глаза застыли непроницаемыми щитами, но в следующее мгновение по схваченному морозцем болоту прошли трещины, ледяные осколки встали на дыбы, заискрившись всеми цветами радуги, и я понял, что со свободой все-таки придется повременить.

Но ты ведь подождешь меня, драгоценная и недоступная?

ПРИМЕЧАНИЯ

К с. 23…правила Золотой охоты исполняют со всей возможной старательностью…- «Жители Южного Шема горячи нравом и изменчивы настроением, как барханы Ар-Мадай-ны, недаром среди этого народа родилось и еще родится множество знаменитых воинов и искусных бойцов. Но жар пустыни способен испепелить все живое, и только на избранных богами клочках земли цветут сады и пасутся тучные стада. Посему издревле народ Южного Шема разделился на воителей и торговцев, ведь любую вещь на свете можно или взять силой, или купить. И в своих торговых делах южане ничуть не уступают хваткой воителям, потому искусство мены товаров и называют Золотой охотой… Главное божество торгового Юга - Карун, покровительствующий продающим и покупающим, алтари в его честь можно найти в самом глухом углу, в самом затерянном месте пустыни. Но если зайти за любой такой алтарь, неважно, пышный или скромный, на его обратной стороне всегда увидишь черный лик Кейрана. Эти божества - единокровные братья, вместе, в один и тот же миг вышедшие из чрева Фахийи, матери матерей, и Кейран столь же пристально наблюдает за торгующими, как и его брат, но совсем с иной целью. Он терпелив и, как говорят южане, рано или поздно дожидается своего: заключения сделки, в которой одна сторона принимает все условия другой без споров. И души тех, кто по незнанию или умышленно попал в кабалу миирта - неравного соглашения - после смерти тел поступают в вечное услужение Кейрану…» («Бытописания земель, великих и малых», Большая библиотека Дома Дремлющих, Читальный зал).

К с. 252…споро укорачиваются саблями Молочной стражи- «…Любой владыка, повелевающий хоть крохотным го-

родком, хоть могучей империей, всегда стремится воздвигнуть вокруг себя неприступные стены, способные защитить его как от возроптавших подданных, так и от алчных соседей. Но самый крепкий камень крошится, самая лучшая сталь тупится, и только люди в стремлении своем верно служить повелителю могут оказаться надежнее камня и стали. Владыки Южного Шема испокон времен взращивают рядом с собой свою опору и защиту, которая недаром носит название Молочной стражи. И горе тому, кто дерзнет улыбнуться, услышав эти слова, ибо они рассказывают не о молоке, еще не обсохшем на губах, а о том, что воины делили с владыкой, которому они призваны служить, одних и тех же кормилиц. Кровь часто скисает в жилах родственников, отцы губят собственных детей, дети восстают против отцов, но братья по молоку, вскормившему их, никогда не предадут друг друга…» («Бытописания земель, великих и малых», Большая библиотека Дома Дремлющих, Читальный зал).

К с. 324. Нэгарра - «…переводится со Старшего Языка как «последний всплеск крыльев». Так именуется последовательность действий, предпринимаемых для ухода из жизни по каким-то веским причинам. Помимо духовной смерти и полного физического развоплощения Уходящего-За-Порог вызывает значительные разрушения в окружающем пространстве. Поэтому не стоит находиться рядом с тем, кто призывает Нэгарру: помешать все равно не сможете, а пострадаете весьма чувствительно» («Практики магические и не-магические, или Инструментарий Хранителя», Малая Библиотека Дома Дремлющих, Архив).


Электронная версия книги подготовлена специально для библиотеки huge-library.ru


на главную | Право быть | настройки

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 95
Средний рейтинг 4.6 из 5



Оцените эту книгу