Книга: Черная книга секретов



Черная книга секретов

Ф. Э. Хиггинс

Черная книга секретов

Посвящается Беатрисе

Non nihi, non tibi, sed nobis

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

Мне впервые привелось столкнуться с «Черной книгой секретов» Джо Заббиду и с мемуарами Ладлоу Хоркинса благодаря весьма любопытному стечению обстоятельств. Обе эти рукописи, туго скатанные в трубку, обнаружились запрятанными в полость деревянной ноги. Как именно попала ко мне эта самая деревянная нога, сейчас не суть важно; гораздо важнее история, изложенная в бумагах Заббиду и Хоркинса.

К величайшему моему сожалению, я должна сообщить читателю, что для обоих манускриптов минувшие века не прошли бесследно, и, когда я развернула их, оказалось, что они изрядно пострадали от сырости и плесени. Большая часть написанного на хрупких, испещренных пятнами страницах не поддавалась расшифровке. Посему привожу здесь лишь те фрагменты, которые мне удалось прочитать — строго в том порядке, в котором они и были написаны. Я вынуждена была исправить ошибки Ладлоу Хоркинса, чьи отношения с орфографией и пунктуацией оказались поистине натянутыми, но иного вмешательства себе не позволила. Касательно лакун в манускриптах, что же мне оставалось делать, как не заполнить их, призвав на помощь всю силу своего воображения? Таким образом, я восполнила недостающие звенья в истории Джо и Ладлоу, как мне показалось верным. Я старалась по мере сил не отклоняться от правды, какую мне удалось извлечь из скудных сведений, имевшихся в моем распоряжении. Не дерзаю считать себя автором этой истории — я лишь та, кто поведал ее миру.

Глава первая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Едва открыв глаза, я понял, что наступил самый страшный миг во всей моей разнесчастной жизни. Я лежал на холодном земляном полу подвала, озаренного дрожащим светом сальной свечи, которой оставалось едва ли на час. Со стен и потолка свисали угрожающего вида медицинские инструменты, а темные засохшие пятна на полу, вероятнее всего, говорили о кровопролитии. Мои ужасные подозрения укрепились окончательно, когда я увидел у противоположной стены кресло — кресло, оснащенное крепкими кожаными ремнями на подлокотниках, спинке и ножках и явно предназначенное для одной-единственной цели — удерживать вырывающегося пациента.

Надо мной склонились мать с отцом.

— Видать, очухался! — обрадованно воскликнула мать.

Отец рывком поднял меня с пола. Сопротивляться его железной хватке я не мог, и он завернул руки мне за спину, а мать цепко ухватила меня за волосы. В отчаянии взгляд мой метался от одного ухмыляющегося лица к другому, но напрасно: я знал, что родителей мне не разжалобить и на спасение рассчитывать нечего.

Тут ко мне подступил некто третий, доселе таившийся в темноте, и, жесткой рукой взяв меня за подбородок, заставил разинуть рот и полез в него грязным пальцем, оказавшимся отменно мерзким на вкус. Палец этот пробежался по моим деснам.

— Ну, сколько? — нетерпеливо спросил отец.

— Неплохо, неплохо, даю по три пенса за штуку, всего около дюжины будет, — отозвался обладатель грязного пальца.

— Договорились! — согласился отец. — Да и кому и на кой нужны зубы?

— Кому-то, надеюсь, нужны, — сухо ответил Грязный Палец. — Недаром же я ими торгую. Тем и живу.

Все трое расхохотались — мамаша, папаша и Бертон Флюс, печально известный зубодер из Козлиного переулка.

Договорившись о цене за мои зубы, они оживились и втроем потащили меня к зловещему креслу. Но сдаваться так легко я не собирался, а потому принялся лягаться и брыкаться, орать и плеваться изо всех сил. Знал я, какой такой торговлей жил Бертон Флюс: он промышлял тем, что за гроши драл у отчаявшихся бедняков здоровые зубы, а потом втридорога перепродавал богатеям. Ноги мои подкосились от страха, и силы оставили меня — я понял, что помощи ждать неоткуда и мне предстоит мука мученическая.

Воспользовавшись тем, что я обмяк, родители запихнули меня в кресло. Действовали они слаженно: мать дрожащими с похмелья руками пыталась пристегнуть ремнями мои щиколотки, а отец крепко прижал меня к креслу. А безжалостный зубодер уже подступал ко мне, зловеще пощелкивая своим орудием — блестящими гнутыми щипцами, — глотая слюнки и сладострастно причмокивая в предвкушении пытки, которую он мне устроит. Щелк-щелк, повторяли его щипцы, щелк-щелк. Я и по сей день уверен, что Бертон Флюс извлекал из своих чудовищных занятий не только выгоду, но и удовольствие: негодяю нравилось причинять боль беспомощным пациентам. Не в силах терпеть долее и не дождавшись, пока руки-ноги мои окажутся надежно пристегнуты (и тем самым совершив роковую ошибку), зубодер навалился на меня со своими щипцами, и вот уже я ощутил холод железа на деснах. Зубодер нацелился на мои передние зубы, надавил коленом мне на живот и, наложив щипцы, потянул. Я взвыл от невыносимой боли. Будто пламенем охватило каждый мой нерв, в глазах потемнело, — казалось, мне заживо откручивают голову. Но вот зуб зашатался, хрустнул, и боль накатила с удвоенной силой. Я брыкнул ногами, забился и услышал хриплый хохот родителей — видно, их смешили коленца, которые я выкидывал, извиваясь в кресле.

И тогда меня обуяла ярость, из груди моей вырвался рык затравленного дикого зверя, и пелена боли перед глазами сменилась пеленой гнева. Вырвав неплотно пристегнутую ногу из кожаных пут, я со всей силы лягнул отца в живот, и он рухнул на пол как подкошенный. Зубодер от неожиданности выпустил свой инструмент и остолбенел; воспользовавшись этим подарком судьбы, я перехватил щипцы и двинул Бертона тяжелой железякой в висок. Потом выпростал вторую ногу и спрыгнул на пол, не обращая внимания на стонущего отца. Зубодер сползал по стене, держась за голову, а мать забилась со страху в угол.

— Не бей меня, Ладлоу, пощади, сынок! — взмолилась она.

Не стану отрицать — у меня было сильнейшее искушение отвесить и ей тоже, но, увидев, что отец завозился и пытается подняться, я решил бежать немедленно, пока они вновь не схватили меня. Швырнув щипцы на пол, я проворно шмыгнул за дверь, скатился с крыльца и припустил по улице. Вдогонку мне неслись отцовская брань и материнские вопли. Я не оглядывался, ибо мне казалось, что за спиной у меня, в желтом свете газовых фонарей, маячат ощеренная физиономия отца и блестящие щипцы зубодера.

На бегу я лихорадочно прикидывал, куда же мне деваться. Родителям были превосходно известны едва ли не все мои укрытия. Я решил спрятаться у мистера Джеллико, но, добежав до его лавки, обнаружил, что двери и ставни заперты. Напрасно я колотил в ставни и звал своего доброго покровителя — ни слова в ответ. Тут я проклял свою горькую судьбу на чем свет стоит. Уж если мистера Джеллико нет дома в столь поздний час, значит, он отбыл самое меньшее на несколько дней. Слабое утешение в нынешнем моем безвыходном положении!

«Куда же деваться?» — спросил я сам себя и сам себе ответил: на тот берег реки Фодус, в трактир «Ловкий пальчик» — его хозяйка, Бетти Пеготти, женщина сердобольная и, быть может, не бросит меня в беде. Чтобы добраться до моста, нужно было выйти из проулка на улицу. Там-то меня и подкарауливали мои мучители — мать, отец и зубодер Флюс.

— Вот он, хватай его! — взвизгнула мать.

И все трое кинулись за мной в погоню, причем проявили поистине удивительно рвение — я надеялся, что силы их быстро истощатся, но мучители все гнали меня и гнали по узким улочкам, по немощеным переулкам, по слякоти и лужам, спотыкаясь о бесчувственные тела местных жителей, валявшихся в грязи, ловко уклоняясь от цепких рук прохожих. Они гнали меня прямиком к реке. Изредка я оборачивался, и всякий раз мне казалось, что охотники настигают. Уж конечно, если они меня изловят, то довершат начатое. Я несся, ощущая на губах соленый вкус крови, и это заставляло меня бежать еще быстрее.

В полном изнеможении, задыхаясь и хватаясь за бок, я взлетел на мост и с полдороги увидел, что у трактира «Ловкий пальчик» стоит карета, готовая вот-вот тронуться с места. И когда колеса ее заскрипели, я из последних сил вскочил на запятки и вцепился в заднюю стенку кареты так, как не всякий утопающий хватается за соломинку. Карета покатилась, и последнее, что я увидел, было искаженное лицо матери, обессиленно рухнувшей на колени там, на берегу. А рядом с ней, потрясая кулаками, ярился и тщетно грозил мне вдогонку зубодер Флюс.

Черная книга секретов

Звать меня Ладлоу Хоркинс, и я не без оснований утверждаю, что удел мой — сплошные злосчастья. Среди прочих злосчастий меня угораздило родиться в городе, что стоит на реке Фодус, — в мерзком зловонном поселении, не заслуживающем собственного имени. Я бы наверняка умер, подобно множеству других детей, если бы не мать с отцом, которые воспрепятствовали этому, руководствуясь соображениями собственной выгоды, и которые запродали меня в руки зубодеру Флюсу. Но, как ни странно, предательство это на поверку оказалось моей главной удачей. Коварный план родителей положил конец моей жизни — точнее сказать, моего прозябания в городе — и стал началом новой жизни под покровительством Джо Заббиду.

Черная книга секретов

Глава вторая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Я и ведать не ведал, чей это экипаж и кого он везет. Долго, долго тряслись мы по дороге: пассажир храпел внутри кареты так громко и с такими перекатами, что эти могучие звуки заглушали даже стук колес, а я скорчился на запятках и уцепился за карету, будто обезьянка бродячего шарманщика за плечо хозяина. Давно уже остались позади городские улицы, стемнело, пошел снег. Дорога сделалась уже и куда ухабистее, так что карету то и дело подбрасывало на колдобинах и рытвинах, так что у меня, которого и всегда тошнило от любой качки, теперь чуть душу не вывернуло. Впрочем, полагаю, возница нимало не заботился об удобстве пассажира. Я бы наверняка свалился со своего насеста, если бы руки у меня не окоченели так, что мне было их даже не разжать. Однако, несмотря на холод, снег и ухабы, от которых желудок мой совершал тошнотворные кульбиты, на исходе путешествия я даже начал задремывать. Карета медленно, с натугой поднялась в гору, и я очутился в селении, которому предстояло на ближайшее время стать моим домом, — а именно в глухой горной деревушке Пагус-Парвус.

Сложись мои жизненные обстоятельства иначе, я вряд ли захотел бы поселиться в Пагусе, но тогда, спасаясь от погони и предательства родителей, я не волен был выбирать, куда бежать. Наконец карета остановилась перед внушительным домом, кучер слез с козел и постучал в окошко экипажа.

— Мистер Гадсон! — позвал он. — Приехали, мистер Гадсон!

Изнутри кареты никто не откликнулся, и кучер, поднявшись на крыльцо дома, позвонил в колокольчик. На звонок вышла девочка-подросток, не слишком-то довольная. Кучер называл ее Полли. Вдвоем они с усилием извлекли из кареты спящего пассажира и втащили в дом. Это трудоемкое мероприятие сопровождалось громким храпом хозяина и не менее громким пыхтением и ворчанием слуг. Воспользовавшись подвернувшейся возможностью, я слез с запяток и скользнул внутрь кареты, где обнаружил кожаный кошелек, шарф плотного тисненого шелка с бахромой и пару добротных перчаток. Без промедления я обмотал шарфом шею, а перчатки натянул на озябшие руки. В кошельке, увы, оказалось лишь чуточку мелочи, но для начала и это годилось. Выбравшись из кареты, я увидел, что служанка стоит на крыльце и смотрит прямо на меня. Мгновение мы неотрывно глядели в глаза друг другу, а потом служанка едва заметно улыбнулась. Тут послышались шаги кучера. Самое время улизнуть! Улица шла под уклон, но, сам не зная почему, я побежал в гору.

Подъем дался мне нелегко — очень уж он был крут, да и ветер дул в лицо, хотя снег, к счастью, уже прекратился. Но здешнего ветра было вполне довольно — ледяной и колючий, он резал лицо как ножом, так что я поневоле задумался, где бы найти крышу над головой. Несмотря на поздний час и отсутствие фонарей, я отлично разбирал дорогу, но помогала мне не луна, точнее, тонкий серпик месяца в небе, а свет, лившийся на улицу из окон окрестных домов. Похоже, не я один сейчас бодрствовал, хотя на церковной колокольне пробило четыре часа ночи.

Достигнув вершины холма, я увидел, что вплотную к церкви стоит пустующий дом — поодаль от прочих местных построек, от которых его отделял узкий проулок. Я двинулся вокруг заброшенного дома, ища, где же вход, но тут за спиной у меня по снегу заскрипели чьи-то шаги. Я шмыгнул в темноту проулка и затаился. С холма медленно, осторожно спускался сутулый человек с деревянной лопатой на плече. На ходу он невнятно бормотал себе под нос. Не оглядываясь по сторонам, он миновал меня и скрылся во тьме ночи.

Не успел прохожий с лопатой исчезнуть, как из ночного мрака появилась другая фигура — этот человек возник из темноты беззвучно и мгновенно, словно соткался из самой ночи. Он быстро шагал в гору, прямиком к заброшенному дому. Незнакомец приметно хромал на правую ногу и даже следы на снегу оставлял разной глубины.

Думаю, я был первым, кому повстречался Джо Заббиду в этой деревушке. И знаю, что, когда он покинул Пагус-Парвус, я стал последним, кто его видел. Но почему мы появились одновременно? Было ли то простое совпадение, или же, как я подозреваю, так распорядились некие неведомые силы? В отличие от меня Джо Заббиду беглецом не был. У него имелась определенная цель, которую он, однако, до времени держал в глубокой тайне.


Черная книга секретов


Глава третья

Прибытие

Черная книга секретов

Описать Джо Заббиду — задача не из легких. Возраст его не поддавался определению. Телосложения он был ни плотного, ни худощавого — скорее сказать, узкого. Ростом высок, что в Пагус-Парвусе было только во вред: деревушку выстроили в те времена, когда народ был в среднем дюймов на шесть пониже, чем сейчас, так что потолки с дверными проемами рассчитаны были на людей поменьше.

Одет Джо Заббиду был по погоде, хотя и старомодно, о чем красноречиво свидетельствовал его наряд. Мода предписывала пальто с высоким воротником, а на Джо был тускло-зеленый плащ с серебряными застежками, спадавший до пят. Сам плащ соткан был из великолепной шерсти якостаров, коими славятся высокогорные края северного полушария. Якостары — животные наподобие овец, но более напоминают лам, потому что ноги у них длиннее и сами они стройнее. Раз в году, в сентябре месяце, якостары линяют, но лишь отважным скалолазам под силу подняться в горы, где воздух холоден и разрежен, и собрать там шерсть. Потому-то шерсть якостаров и ценится весьма дорого. Подбит же плащ Джо был самым дорогим мехом, какой только есть на свете, — мягчайшими, нежнейшими шкурками шиншилл. Обувь пришельца также заслуживала внимания: на ногах Джо сверкали начищенные черные кожаные ботинки, а на них спускались отглаженные лиловые «невыразимые». На шее у Джо красовался плотный шелковый шарф, голову согревала меховая шапка, глубоко надвинутая на самые уши. Буйная шевелюра Джо так и норовила выбиться из-под шапки, высылая на разведку несколько седых прядей, спадавших ему на лоб.

Джо шагал по деревне, и в такт шагам пришельца на поясе его позвякивала связка ключей. В правой руке Джо нес потрепанную кожаную сумку-сак, порядком износившуюся и даже побелевшую на швах, а в левой — веревочную котомку, такую мокрую, что с нее капало. Из котомки по временам доносилось прерывистое поквакивание.

Быстрым шагом Джо поднимался по крутой улочке в гору, пока наконец не достиг последнего здания по левой стороне — а именно пустующей лавки. Дальше, за каменной оградой, простиралось деревенское кладбище, а за ним высилась местная церковь. За церковью же, то есть за границей деревушки, дорога устремлялась в серую неизвестность. На порог лавки намело снегу; снег выбелил и уголки окон, стоявших настежь, по всей видимости, уже давно. Вид у дома был унылый: краска облупилась со стен, а потрескавшаяся вывеска в виде шляпы с пронзительным скрипом покачивалась на ледяном ветру. Джо помедлил, устремив взгляд на расстилавшуюся перед ним деревенскую улицу. Была еще глубокая ночь — или, если хотите, ранее утро, — однако во многих окнах сквозь занавеси и ставни мерцал желтый свет керосиновых ламп или свечей. Джо всмотрелся и увидел, как за окнами снуют тени местных жителей. По губам его пробежала улыбка.

— Местечко подходящее, — произнес он.

Помещение собственно лавки оказалось весьма тесным: от витрины до прилавка шага три, не более. Джо прошел за прилавок и отворил крепкую дверь, ведущую в заднюю комнату, освещавшуюся лишь призрачным лунным светом, струившимся в крошечное окошко на противоположной стене. Обстановка была самая скромная: стол, два стула с деревянными решетчатыми спинками, небольшая плита и узкая кровать вдоль стены. А вот очаг для такой комнаты был поистине гигантским — фута три глубиной и шесть длиной, он занимал чуть ли не всю стену. По обе стороны очага стояло по креслу, обитому потертой тканью. Да, подумал Джо, не дворец, но выбирать не приходится.

Несмотря на поздний час, он принялся обустраиваться на новом месте. Первым делом он зажег масляную лампу на столе. Размотал шарф, снял шапку, расстегнул плащ и сложил все это на кровать. Затем развязал свой сак и принялся выкладывать его содержимое на стол — к вящему интересу не замеченного хозяином, но очень внимательного наблюдателя. Тот, притаившись под окном, даже не шелохнулся: круглыми от изумления глазами он следил, как Джо извлекает одежду, обувь, кучку разных безделушек и побрякушек, затем кое-какие недешевые украшения тонкой работы, потом каравай хлеба, бутылку портера, еще одну бутылку — темного стекла, без этикетки, четверо часов (все с золотыми цепочками), латунный фонарь-«молнию», прямоугольный стеклянный сосуд со сдвижной крышкой, большую черную книгу, чернильницу, перо и в довершение всего — искусственную ногу превосходного красного дерева. Да уж, поместительный оказался сак, ничего не скажешь.

Джо умело и привычно сдвинул со стеклянного сосуда крышку, после чего развязал веревочную котомку и мягко положил ее на стол. Миг — и из влажных веревочных глубин под свет лампы проворно выбралась невиданная лягушка: большая, пестрая, с умными глазами. Джо бережно взял лягушку на руки и посадил в стеклянный сосуд. Пестрая питомица его задумчиво помигала и лениво принялась закусывать сушеными насекомыми, которых скармливал ей заботливый хозяин.

Мистер Заббиду как раз отпускал лягушке очередного сушеного жука, когда что-то заставило его насторожиться — не то посторонний шорох, не то какое-то неуловимое движение за спиной. Не обернувшись, Джо вышел из комнаты, провожаемый пристальным взглядом темных глаз за окном. Но поскольку, выходя, хозяин захлопнул за собой дверь, соглядатай не заметил, что Джо вышел не только из комнаты, но и на улицу. А поскольку двигался Джо почти что беззвучно, ему удалось подкрасться к мальчишке под окном, прыгнуть на него из мрака и схватить за шкирку, прежде чем юный джентльмен успел пикнуть. Шкирка была грязная, а шея у мальчишки — тощая.

— Ты зачем за мной следишь? — спросил Джо тоном, не допускавшим уклонений от ответа, и как следует встряхнул свою добычу, приподняв над землей и едва не придушив.

Мальчишка в ответ только хрипел и сучил ногами в воздухе — не иначе, утратил дар речи с перепугу. Он разевал рот, будто рыба, выброшенная на сушу. Джо встряхнул его еще раз, хотя и не так сильно, и повторил свой вопрос, но мальчишка по-прежнему лишь сипел и таращился. Тогда Джо выпустил его, и тот мешком свалился на снег, являя собой самое жалкое зрелище. Встать он уже не мог.

Джо задумчиво хмыкнул и всмотрелся в мальчика. Бледный, хилый городской заморыш, да еще и зубами от холода и страха ляскает так, что язык себе лишь чудом не откусил. А вот глаза у мальчишки необыкновенные — большие, зеленые с прожелтью, да к тому же обведены темными кругами. Джо вздохнул и рывком поставил мальчишку на ноги. Кожа у того была холодная и белая, как снег.

— Ну и как тебя зовут? — спросил Джо.

— Хоркинс, — дрожащим голосом отозвался мальчик. — Ладлоу Хоркинс.


Черная книга секретов

Глава четвертая

Ростовщики и поэзия

Черная книга секретов

Ладлоу молча дрожал в углу, а Джо тем временем развел огонь в очаге. Вот над огнем на крюке утвердился чайник, и Джо принялся помешивать его содержимое.

— Супу хочешь? — спросил Джо у мальчика.

Ладлоу кивнул, и Джо разлил густую похлебку в две миски. Мальчик хлебал свою порцию так жадно, что чуть не подавился.

— Ты откуда? — осведомился Джо.

Ладлоу вытер суп с подбородка и сипло прошептал:

— Из Города.

— Понятно. Обратно вернуться хочешь?

Парнишка яростно замотал головой.

— Что ж, и это вполне понятно, разделяю твои чувства. Насколько я успел убедиться, Город — мерзейшее и грязнейшее место, где люди утратили человеческий облик. Ниже падать уже некуда.

Ладлоу кивнул, пытаясь одновременно отхлебнуть еще супу, так что в результате облил засаленный воротник своей рубашки. Чтобы добро не пропадало, мальчик без колебаний сунул воротник в рот и обсосал с него суп. Джо даже не улыбнулся, лишь с удивлением смотрел на гостя.

— А чем ты занимался в Городе?

Ладлоу со стуком поставил опустевшую миску на стол. Тепло супа медленно разливалось у него в желудке, и мальчик потихоньку начал согреваться.

— Да так, всем понемножку, — уклончиво ответил Ладлоу, но под тяжелым взглядом Джо добавил: — Вообще-то в основном я промышлял воровством. Карманником был.

— Такой честный ответ не может не радовать, Ладлоу, но сомнительно, чтобы тебе здесь нашлась работа, — сухо сказал Джо. — Деревушка маленькая, много не наворуешь.

— Ничего, что-нибудь да найду, — гордо ответил Ладлоу.

— Охотно верю, — рассмеялся Джо и внимательно оглядел мальчика. — Скажи-ка, что ты еще умеешь?

— Бегаю быстро и умею сворачиваться в комок, так что могу поместиться куда угодно.

Неизвестно, какое впечатление произвел этот ответ на Джо, поскольку на лице его не отразилось никаких чувств.

— Очень полезные навыки, — сказал он. — А как насчет образования? Ты грамотный? Читать-писать умеешь?

— Спрашиваете! — Ладлоу даже надулся от обиды.

Если Джо и удивился, то ничем себя не выдал.

— Тогда покажи мне, на что ты способен. — С этими словами он извлек из кучи вещей на столе чернильницу, перо и клочок бумаги. — Напиши что-нибудь.

Ладлоу ненадолго призадумался, а затем медленно начал выводить на бумаге строчки, от старания высовывая кончик языка. Почерк у мальчика оказался разборчивый, без закорючек.

Стешок

Пушыстый кролик кротак нравом,

Он днем влугах все щиплит травы,

Начует кролик втеплой норки,

Что сам он выкапал под горкой.

Джо погладил себя по подбородку, чтобы скрыть улыбку.

— А кто научил тебя грамоте — родители?

— Да вы что! — Ладлоу фыркнул. — Им и на меня, и на грамоту начхать. Выучил меня мистер Амбарт Джеллико, городской ростовщик.

— Амбарт Джеллико? Так-таки он самый? — переспросил Джо. — Весьма любопытно, весьма.

— Вы его знаете? — поинтересовался Ладлоу, но Джо не ответил, занятый поисками еще одного чистого листка.

— Так, а теперь напиши вот что… — И Джо продиктовал Ладлоу несколько слов.

Мальчик старательно записал их, вновь высунув язык от усердия, подул на чернила, чтобы быстрее высохли, и протянул листок Джо.

— Заббиду пишется с двумя «б», но ты ведь не обязан был это знать, — заметил Джо, просматривая листок.

Он вновь смерил парнишку пристальным взглядом. Обычный городской мальчишка, что по виду, что по запаху. По запаху особенно. Пронырливый, тощий, грязный, одет кое-как, если не считать шарфа и перчаток — дорогих и явно у кого-то позаимствованных. Хитрая физиономия, такому палец в рот не клади. Сразу видно, парнишка тертый. И к тому же битый, причем совсем недавно — весь в синяках и губы распухли. Но в темных глазищах светится ум… и что-то еще.

— Если хочешь, поступай ко мне на службу, — решился Джо Забидду.

Ладлоу сощурился:

— А платить будете?

— Об этом потолкуем завтра. — Джо зевнул. — А сейчас давай-ка спать.

Он бросил Ладлоу свой плащ, и мальчик, завернувшись в него, устроился на полу у самого очага. Никогда еще Ладлоу не было так тепло и уютно — мягкий нежный мех прямо льнул к телу. Полуприкрыв глаза, Ладлоу наблюдал, как хозяин улегся на кровать, которая оказалась ему коротка, и вскоре захрапел. Убедившись, что Джо уснул, Ладлоу вытащил из-под рубашки кошелек, украденный из кареты, и припрятал его за кирпичом, отходившим от стены. Потом посмотрел на клочок бумаги, исписанный под диктовку Джо.

Меня зовут Джо Заббиду.

Я — ростовщик, беру в заклад секреты.

Ладлоу вновь подивился, что бы это могло значить. Ростовщик — это еще понятно, а вот как можно взять в заклад секрет? Но мальчик недолго ломал голову над этой загадкой: вскоре он погрузился в сон, полный мрачных видений, от которых сердце у него колотилось, как будто он все еще бежал.

Черная книга секретов

Глава пятая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Я вовсе не собирался открывать Джо все карты; сам не знаю, отчего я признался ему, что промышлял по карманам. Что касается ростовщиков, разумеется, мне прекрасно было известно, кто они такие и чем занимаются. В бытность свою в городе я немало видывал их и имел с ними дело. Мать с отцом постоянно воровали и все, что им удавалось раздобыть, несли в заклад — или же отправляли меня выручить за добычу деньги. В городе ростовщики держали свои лавки чуть ли не на каждом углу, а работали эти лавки и день и ночь. Особенно в них бурлила жизнь после выходных, когда к ростовщикам толпами стекались те, кто просадил все деньги в карты или в кости или же пропил в кабаке. Поэтому утром в понедельник витрины ростовщиков представляли собой зрелище весьма занятное: чего в них только не было выставлено! Поиздержавшиеся жители Города готовы были заложить последнюю рубашку, а также штаны, башмаки (нередко стоптанные и просившие каши), трубки, шапки, миски и горшки (в том числе и ночные) — словом, все, за что рассчитывали получить хотя бы пару грошей.

Однако ростовщики знали свое дело и не принимали в заклад все подряд. Да и платил ростовщик обычно мало, но если клиенты начинали ворчать и винить ростовщика в жульничестве, тот холодно говорил: «Тут вам не благотворительная лавочка. Или берите, или проваливайте».

Как правило, клиентам ничего не оставалось, как взять предложенные ростовщиком гроши — ведь выбора у них не было. Конечно, заложенную вещь можно было выкупить, но только платить за выкуп приходилось уже больше. Вот так ростовщики и зарабатывали свое богатство, наживаясь на бедняках.

И только Амбарт Джеллико не походил на своих собратьев-ростовщиков. Начать с того, что лавка его располагалась не на виду, а в глухом закоулке — в тупике Закладной улицы. Если не знаешь, где искать, нипочем его заведение не найдешь. Сам-то я впервые попал к мистеру Джеллико, когда искал не лавку ростовщика, а убежище — от матери с отцом спрятаться. Закладная улица оказалась такой узкой, что даже мне приходилось протискиваться по ней бочком. Где-то вверху серела полоска грязного городского неба. Сначала я подумал, что лавочка заперта, но потом, когда ткнулся в дверь, она распахнулась. Хозяин стоял за прилавком, но меня в упор не увидел — он вроде как грезил наяву.

Я кашлянул — мол, тут я.

— Простите, — сказал хозяин и заморгал, словно спросонья. — Чем могу служить, юноша?

За весь день я впервые услышал такие приветливые речи. В тот раз я сбыл мистеру Джеллико колечко, которое стырил у одной дамы — прямо с пальца снял. Я так умею: они, бывало, засмотрятся, как я жалостное лицо делаю, а я тем временем знай обирай с них часы, кошелек и все прочее, что подвернется. У мистера Джеллико при виде кольца глаза на лоб полезли.

— Матушкино, конечно? — спросил он, но на ответе не настаивал.

На вид мистер Джеллико был бедняк бедняком, ничуть не лучше, чем его посетители. Носил он обычно одежду, которую никто не выкупал из заклада, но и приобретать никто не желал. Сам бледный, что твое тесто, — солнца-то он целыми днями не видел. Ногти длинные и обычно черные, лицо морщинистое, заросшее седой щетиной. Почему-то на кончике носа у него всегда висела капля, время от времени он промокал нос красным носовым платком, который держал в жилетном кармане. В тот первый день я выручил у него за кольцо целый шиллинг, поэтому вскоре наведался вновь, со свежей добычей, и получил еще шиллинг. Ну а уж потом я к нему забегал, как только представлялась возможность.

Уж не знаю, зарабатывал ли мистер Джеллико своим делом; похоже, что не особенно. Народ у него в лавке не толпился, а грязная витрина обычно пустовала. Как-то раз я увидел в витрине каравай.

— Барышня принесла, — растолковал мне мистер Джеллико. — Заложила хлеб в обмен на горшок. В горшке она сварит мясо, завтра придет и заложит горшок, а хлеб заберет. Хлеб, конечно, к завтрашнему дню малость зачерствеет, но в воде отмочить можно.

Вот такой ростовщик был мистер Джеллико!

Не знаю, отчего он меня пожалел — именно меня, а не какого другого мальчишку с улицы, их же в Городе — как мышей. Но на такую доброту жаловаться грех. Я рассказал мистеру Джеллико про мамашу с папашей, все как есть, — что им на меня начхать, что только колотушки и попреки от них и вижу. Сколько раз бывало: на улице холод, домой идти страшно, вот я и отправлялся к мистеру Джеллико. А он всегда пустит у очага погреться, чаю нальет, хлеба даст. Потом стал меня учить считать, читать и писать. Даст старую квитанцию и велит писать на обороте. И пока у меня разборчиво не выйдет, он не отступается. Читать и писать я учился по книгам, которые мне давал мистер Джеллико. Иной раз мне говорят, что у меня стиль сухой. Это потому, что книги он давал мне умные, все про войну, про историю, про великих мыслителей. Шуток там что-то не попадалось.

В уплату за уроки я исполнял всякие поручения. Сначала ценники писал, а потом, когда почерк мой сделался получше, мистер Джеллико допустил меня выписывать закладные и все такое. Посетителей было маловато, но мистер Джеллико любил поболтать, и потому с каждым, кто придет, он сначала потолкует, а уж потом закладную выписывает.

Я, бывало, целыми днями сидел у мистера Джеллико в лавочке, помогал ему, а мать с отцом об этом и знать не знали. Сам я рассудил, что лучше им не говорить — еще потребуют, чтобы я обокрал хозяина, чего доброго. Не то что случая не подворачивалось его обокрасть, еще как подворачивался, но я не мог. Вот папашу с мамашей сколько раз обдирал, а мистера Джеллико — рука не поднималась. Это ведь выходило предательство.



Честно сказать, я бы к нему с радостью ходил хоть каждый день, только не всегда удавалось застать его в лавке. Первый раз, когда я увидел, что дверь заперта, решил: ну все, уехал мистер Джеллико. Я еще удивился, что он со мной не попрощался, хотя к тому времени понимал: от людей хорошего не жди. Но прошло несколько дней, и хозяин вернулся. Где был, куда ездил — не рассказал, а я так обрадовался, что и расспрашивать не стал.

Вот так оно все и шло с полгода, пока мамаша с папашей не запродали меня зубодеру и я не пустился в бега. А теперь, пристроившись на полу в доме у Джо Заббиду, я жалел, что не простился с мистером Амбартом Джеллико. Увидимся ли мы еще? Вряд ли.

Я потому и обрадовался, что Джо Заббиду тоже оказался ростовщиком. Конечно, мистера Джеллико он не напоминал, но все-таки одной профессии люди, как-то спокойнее. Тем более тут не Город. Тогда мне казалось, что все наперед ясно — и с мистером Заббиду, и с деревушкой Пагус-Парвус. Но я еще не знал, чем занимаются ростовщики, которые берут в заклад секреты.

Черная книга секретов

Глава шестая

Лавка открывается

Черная книга секретов

В самом деле, деревушка Пагус-Парвус нимало не походила на Город. Она лепилась на склоне горы, в краю, название которого менялось столько раз, что никто уже и не помнил, как эта местность называлась изначально. Вся деревушка состояла из одной-единственной улицы, мощенной булыжником и застроенной вперемежку жилыми домами и лавками. По виду постройки напоминали лондонские, какие были там в эпоху Великого Пожара. Первые и вторые этажи домов нависали над улицей (а у богача Иеремии Гадсона над улицей нависал и третий этаж с четвертым). Временами дома на противоположных сторонах улицы почти соприкасались. Окна, маленькие, в свинцовых переплетах, тоже не особенно пропускали свет. Наружные стены домов были крест-накрест перечеркнуты балками. Вследствие того что деревушка стояла на склоне горы, дома со временем покосились и покривились, а некоторые осели в землю. Казалось, толкни один — остальные тут же повалятся как подкошенные.

Как мы уже говорили, единственная улица поднималась в гору и упиралась в церковь, куда местные жители заглядывали только на крестины или на похороны. Уход из этого мира и появление на свет считались событиями, достойными внимания; в остальное же время обитатели деревушки не испытывали потребности ходить в церковь. Здешнего священника, преподобного Стирлинга Левиафанта, такое положение дел целиком и полностью устраивало. Этот пастырь не гонялся за овцами своего стада, но предоставлял им идти каждой своим путем, как кому заблагорассудится.

Кроме того, подъем в гору и впрямь был непомерно крут.

И все же, несмотря на это обстоятельство, а также на снегопад, утром следующего дня возле бывшей шляпной лавки собралась изрядная толпа. Солнце еще не успело показаться из-за облаков, как по деревне прокатился слух, что вместо шляпника в крайнем доме поселился новый обитатель. И местные жители один за другим, пыхтя и отдуваясь, потянулись в гору — собственными глазами убедиться, что слух верен. Действительно, в доме кто-то поселился. Окна, еще вчера мутные, отмыли до блеска, но вот незадача: стекло в витрине было кривое, поэтому, чтобы рассмотреть, что же в ней выложено, приходилось прижимать нос к самому стеклу. Именно это и проделывали изнемогавшие любопытные.

— Что тут теперь, лавка старьевщика? — поинтересовался один из них.

Уместный вопрос, поскольку все содержимое сака, накануне выгруженное хозяином (за вычетом еды и питья), было разложено в витрине и снабжено ценниками. Без ценника осталась лишь деревянная нога, прислоненная в углу.

— Зверями он торгует, — предположил другой любопытный.

Пеструю лягушку в ее стеклянном обиталище, водруженном на прилавок, было хорошо видно даже снаружи, сквозь кривое стекло. При дневном свете она положительно приковывала к себе взгляд: лягушачья шкурка блестела и переливалась алым, зеленым и желтым крапом. В местных прудах водились только самые заурядные лягушки, и ничего подобного тут отродясь не видывали. К тому же у этой удивительной лягушки и лапки были необыкновенные: не перепончатые, а вроде как с длинными пальцами — тонкими и узловатыми. И как она плавала, оставалось загадкой.

Тут за стеклом появился сам хозяин и поместил на витрину табличку с надписью:

ДЖО ЗАББИДУ — РОСТОВЩИК

Местные жители закивали и стали переглядываться — не то чтобы одобрительно, скорее сообщая друг другу: «Вот, я же говорил», хотя насчет ростовщика никто ничего не говорил. Джо тем временем вышел из лавки, неся приставную лестницу, прислонил ее к стене, проворно вскарабкался на самый верх и отцепил выцветшую вывеску со шляпой. Вместо нее на железном шесте утвердился общепринятый знак ростовщичества: три золотых шара, образующих треугольник. Новая вывеска лениво качнулась на ветру и заблестела в лучах низкого зимнего солнца.

— А лягушка продается? — спросили из толпы.

— Увы, нет, — серьезно ответил Джо. — Она мой компаньон.

Такой ответ поразил и развеселил толпу, так что прокатилась волна смешков и шепотков, а над головами присутствующих заклубились облачка пара.

— А нога почем? — справился кто-то еще.

Джо благодушно улыбнулся, слез с лестницы еще проворнее, чем забирался на нее, и выпрямился перед толпой.

— Так! — воскликнул он. — Значит, нога. О ней особый рассказ.

— Какой такой раз сказ? — встрял не в меру любознательный юноша, прославившийся именно любознательностью, а не умом. За спиной у него хмыкнули двое братьев.

— Рассказ, то есть история. Но в другой раз, — отозвался Джо.

Толпа разочарованно завздыхала, но Джо призывно поднял руку и откашлялся.

— Дамы и господа, меня зовут Джо Заббиду, — объявил он, с присвистом напирая на «дж». — Я прибыл, и я к вашим услугам. Эта вывеска, три золотых шара, свидетельствует о том, что я ростовщик. Ремесло это древнее, почтенное, уходит корнями в глубь веков. Полагаю, оно пошло из Италии. Я обещаю вам, — с этими словами он прижал правую руку к сердцу и возвел глаза к небу, — что дам достойные деньги за все, что вы принесете в заклад, и буду по справедливости взимать комиссионные, ежели вы пожелаете выкупить свои вещи. Принимаю все: одежду, обувь, утварь, украшения, часы…

— Деревянные ноги! — выкрикнул кто-то.

Джо не обратил на выкрик ни малейшего внимания. Не сбившись, он уверенно продолжал:

— Поверьте моему слову. Джо Заббиду вас не обманет.

На миг над толпой повисло молчание, затем раздались аплодисменты. Джо поклонился и улыбнулся присутствующим.

— Благодарствуйте, — произнес он, когда самые смелые подошли пожать ему руку. — Вы очень любезны.

Черная книга секретов

А в это время Ладлоу вскочил как подброшенный. Мальчику приснился страшный сон: будто колют его тысячами мелких иголок. Пробудившись, он обнаружил, что в очаге трещит огонь и что одно полено плюется искрами, осыпает ими его, Ладлоу, щеки. Джо куда-то подевался, но на столе имелись хлеб, молоко и пиво, и Ладлоу мигом понял, что зверски голоден. Он напился парного молока и уплел порядочный ломоть теплого хлеба. Насытившись, он было пристроился подремать еще, но снаружи послышался шум, и мальчик подкрался к двери — поглядеть, что творится на улице.

Джо все еще здоровался с местными. Заметив Ладлоу, он кивнул толпе, которая никак не желала рассасываться и все не могла надивиться на пришельца. Появление Джо стало для деревушки настоящим событием. Сюда редко жаловали гости.

«А жаль, что редко», — подумал Джо, рассматривая окружающих. Да они же все на одно лицо! Нос крючком, узкие, близко поставленные глазки, кривые ухмылки. Кое-какие различия попадались, но в общем и целом было видно — здесь принято жениться на ближайшей родне.

«Им не помешал бы приток свежей крови», — добавил про себя Джо. А вслух сказал, обращаясь к подмастерью:

— Неплохо нас принимают, да, Ладлоу?

И продолжал пожимать все новые и новые руки. А Ладлоу стоял на пороге лавки и прикидывал, есть ли чем поживиться в карманах у местных. Но прикидывал он лениво.

Черная книга секретов

Глава седьмая

Утро Гадсона

Черная книга секретов

Между тем Иеремия Гадсон проснулся с невыносимой головной болью. Мучила его и тошнота: сказывались последствия вчерашнего загула.

— Дешевый эль, — проворчал он. — И чего я пью в этом мерзком, грязном Городе? Зачем туда езжу?

Впрочем, ответ он знал и сам. В Город Иеремия Гадсон ездил потому, что не доверял местным деревенским трактирщикам: неизвестно, что нальют и сколько воды туда плюхнут. В тот единственный раз, когда Гадсон осчастливил своим присутствием заведение «Маринованный пескарь» у подножия холма, ему показалось, будто хозяин, Бенджамин Туп, плюнул в подаваемый эль. Однако обвинение было возмущенно отвергнуто, и с тех пор Гадсон в местные трактиры не ходил. К тому же его бесили другие посетители — почти все они числились у него в должниках. Брать у них деньги — это он пожалуйста, но пить бок о бок рядом с теми, кто тебе должен, — увольте. Должников появление Гадсона тоже не радовало.

Вот потому-то Иеремия и наносил визиты в Город, где облюбовал «Ловкий пальчик» — трактир, расположенный прямо на мосту над рекой Фодус. Там-то он давал себе волю: угощался и пивом, и вином, и сигарами, резался в карты в пестрой компании посетителей — ворья, шулеров, шарлатанов и, уж наверно, одного-двух убийц. Гадсон никогда бы не признался в этом, но в «Пальчике» он чувствовал себя как дома.

Вспомнив, что спустил в карты немалую сумму, Иеремия застонал еще пуще.

«Ничего страшного, — утешился он. — Повышу арендную плату, вот все и восполню».

Иеремия Гадсон предпочитал искать самый простой выход из любого неприятного положения. Повышение арендной платы неизменно выручало его — ведь в арендаторах, у Гадсона ходила почти вся деревня, и в должниках тоже, а жалеть их ему и в голову не приходило. Иеремия с головой укрылся одеялом, но заснуть опять не смог — из-за вони.

«И зачем это я столько луку съел», — подумал он, сбросил одеяло, отодвинул полог и сел на кровати. Гадсон сморщился от дневного света, и только потом до его сознания дошел шум и гам, поднявшийся снаружи, на улице. Спотыкаясь и рыгая, Иеремия добрался до окна и увидел, что на вершину холма поднимается толпа народу. (Дом Гадсона стоял у подножия.)

— Полли! — заорал Гадсон. — Полли!

— Да, сэр! — Служанка мигом вскочила на ноги. До этого она возилась у очага и размышляла о зеленоглазом мальчишке, которого видела накануне ночью.

— Что там за тарарам? Поспать не дают!

— Сдается мне, это оттого, что шляпная лавка открылась, сэр.

— И что там теперь — шляпы? — оживился Иеремия.

Он обожал щегольнуть новой шляпой, а еще лучше — цилиндром, да побольше. В цилиндре он чувствовал себя особенно важной персоной. Кроме того, цилиндр придавал ему внушительности: неизменно напыженный Иеремия был коротышкой.

— Насчет шляп не скажу, сэр, а только пошел слух, будто в лавке теперь зверями торгуют, — ответила Полли.

— Зверями? — Гадсон фыркнул. — Да кто тут может себе позволить зверей дома держать, хотел бы я знать!

Даже мысль, что кто-то из его арендаторов завел себе питомца, неизъяснимо раздражала Иеремию. Сам-то он не отказывал себе ни в каких удовольствиях, но его взбесило само предположение: как, еще кто-то в деревне… Взведенный, побагровевший, он быстро оделся и заторопился на вершину холма. Его мутило, и спиртуозное дыхание со свистом вырывалось у него изо рта. Руки Иеремия Гадсон сунул поглубже в карманы, воротник поднял повыше. Когда служанка сообщила ему, что никак не разыщет хозяйский шарф, перчатки и кошелек, настроение Иеремии не улучшилось.

— Треклятый кучер! — бормотал Гадсон, увязая в снегу. — Выпороть бы его до крови! Ворюга!

Полли выждала, пока хозяин отойдет подальше, после чего закуталась в свой поношенный красный плащ и последовала за Гадсоном, держась, однако, на почтительном расстоянии. Тот поспел как раз к началу речи Джо Заббиду. Почуяв его присутствие и исходящее от него зловоние, местные жители сторонились. Едва ростовщик договорил, Иеремия Гадсон пробился вперед.

Черная книга секретов

Глава восьмая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Пока Джо здоровался с местными, я прятался за дверью и в щелку разглядывал каждого из них. Хозяин никого не пропускал, кто подходил, всем руки пожимал. Я заметил, что при этом он еще каждому что-то говорил — уж не знаю, что именно, а только женщины на его слова улыбались и светлели, а мужчины расправляли плечи и выкатывали грудь колесом. Я и сам улыбнулся, не понимая отчего.

Тут в задних рядах толпы началось какое-то движение. Я вытянул шею и увидел, что вперед проталкивается тучный коротышка с потным лицом. Перед ним все так и расступались. Подойдя поближе к Джо, коротышка приосанился с чванным видом, склонил голову набок и сощурился на вывеску ростовщика, точно кот на мышь.

Неприятный это был господин, весь какой-то набыченный, будто вот-вот бросится в драку. Я решил, что лучше не попадаться ему на глаза, и потому не двинулся с места.

Хозяин, похоже, тоже заметил коротышку, однако решил и виду не подавать. Наконец коротышка не выдержал — подошел к Джо поближе и громко кашлянул три раза. Только тогда Джо как будто увидел его и представился.

— Джо Заббиду, — сказал он, протягивая коротышке руку.

Тот уставился на моего хозяина, будто на гусеницу какую.

— Гадсон, — процедил он. Руки не подал. — Иеремия Гадсон. Местный делец. Большая часть этой деревни — моя.

Услышав это имя, я навострил уши. Вот, значит, кто, сам того не зная, доставил меня в эту деревушку и заодно изменил мою судьбу.

Слова его, произнесенные с большим апломбом, были встречены в толпе язвительными смешками и сердитым шипением. Коротышка грозно насупился, упер руки в бока и давай принюхиваться — точь-в-точь боров, который роет землю. По сторонам он даже не глядел, и стой я в толпе, мигом бы стащил у него кошелек. Мерзкий тип, он это заслуживал. Тут я вспомнил, что от кошелька-то господина Гадсона уже избавил, и прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

Хозяин и Гадсон стояли лицом к лицу. Джо спокойно изучал Иеремию, и я тоже присмотрелся. От этого господина так и разило богатством: волосы припомаженные, пальто темной шерсти — по самой последней моде. Коричневые бриджи и начищенные сапоги для верховой езды — добротные. По правде сказать, разило от него не только богатством, но и кое-чем еще.

— Вот что, мистер Заблуду, или как вас там, — начал Гадсон. — Нечего вам тут делать. Прогорите. У местных за душой ни гроша. — Он злобно хохотнул и еще больше напыжился. — Уж мне ли не знать: они почти все у меня в должниках.

— Посмотрим, посмотрим, — отозвался Джо, слегка отстраняясь от зловонного дыхания Гадсона. — В прошлом я неизменно убеждался, что от моей помощи людям только польза и благо.

— Помощи? — переспросил Гадсон. — Не больно-то нам нужна тут ваша помощь. Местным я помогаю сам. Понадобятся им деньги — они знают, к кому обратиться. Сами увидите, это моя деревня. Прогорите, говорю вам.

Гадсон резко развернулся и, загребая кривыми ногами, зашагал прочь с очень довольным видом: как же, поставил чужака на место, да еще при всем честном народе. Чем быстрее он шел, тем больше смахивал на пыхтящего борова.

— Иеремия Гадсон, — негромко произнес Джо. — О, наши с тобой дороги еще пересекутся.


Черная книга секретов

Появление Гадсона как-то смутило и обескуражило здешних жителей, и толпа потихоньку начала расходиться. По двое, по трое местные спускались с холма, цепляясь друг за друга, чтобы не поскользнуться. Не уходила только девочка, топталась невдалеке. Лицо ее показалось мне знакомым, но, пока она не подошла поближе, я никак не мог ее признать.

— День добрый, — тихо сказала она, и я вспомнил: это же Полли, служанка Гадсона!

— И вам также, — ответил я, а что еще сказать — разрази меня гром, не знал, так что мы просто молча таращились друг на друга. Замученная, замерзшая, ножки тощие, руки покраснели от стужи, а пальцы так и вовсе посинели — она была без перчаток.

— Пойду я, пожалуй, — наконец решилась Полли. — Гадсон разозлится, если узнает, что я с тобой толковала. — С этими словами она поспешила прочь.

Мне стало ее жалко — по всему видать, Гадсон хозяин не из лучших.

Джо все это время, как ни в чем не бывало, наблюдал за нами, прислонясь к стене под вывеской.

А потом вдруг резко повернулся и уставился куда-то в другую сторону. Я посмотрел туда же, куда и он, и увидел сгорбленную фигурку с лопатой на плече. Человечек с лопатой с самого начала стоял в толпе, морщинистое его лицо ничего не выражало. Теперь, когда все разошлись, он, в отличие от остальных, двинулся не вниз, а на вершину холма — на кладбище. Джо дождался, пока человечек скроется за кладбищенской оградой, и поманил меня к себе.

— Поспешим, — велел он и двинулся вслед за человечком.

Я запер дверь лавки и последовал за хозяином, изнывая от волнения.


Черная книга секретов

Глава девятая

Обадия Доск

Черная книга секретов

Деревенская церковь высилась посреди старого кладбища, а поскольку располагалось оно на склоне холма, трудновато было выкопать могилу так, чтобы она получилась не набекрень. К счастью для местных, Обадия Доск, могильщик, дело свое знал и всегда старался, чтобы дно могилы вышло ровным и чтобы покойник упокоился на спине, а не на боку. На каждых похоронах родственники и близкие покойного переминались с ноги на ногу — стоять ведь приходилось на склоне. Только горные козы, временами забредавшие сюда, ничего не имели против холма — им было не привыкать, а к тому же решительно все равно, под каким углом щипать траву и объедать кусты. Здесь козы чувствовали себя как дома. К тому же трава и кусты на кладбище по известным причинам зеленели особенно пышно.

Джо, сопровождаемый Ладлоу, миновал ржавые церковные ворота, остановился и прислушался. Ветер донес до него равномерный свистящий скрежет лопаты. Оглядевшись, Джо увидел невдалеке, за надгробиями, Обадию Доска, занятого работой.

Могильщик и в молодости был сутул, а с возрастом превратился едва ли не в горбуна. По его виду сразу можно было сказать, что он всю жизнь копал могилы, — даже пальцы у него со временем скрючились точно по форме ручки лопаты. Ухватить такими клешнями какую-нибудь мелочь было одно мучение, но Обадия радовался, что хотя бы бутылку эля ему держать удобно.

Обадия не сразу заметил пришельцев. Завидев их, он выкарабкался из ямы по приставной лесенке и не без усилий воткнул лопату в земляной холмик у края могилы. Лоб и даже брови у него блестели от пота. Могильщик утерся тыльной стороной кисти, оставившей грязный след. Нелегкая это работа — копать яму в шесть футов глубиной в промерзшей земле.

Джо Заббиду приветливо поздоровался с Обадией и пожал ему руку.

— Я видел вас у лавки, — объяснил он.

— А-а, вы ростовщик, — пробурчал могильщик. — Ну так знайте: от меня вам проку не будет. Что на мне — вот и все мое добро.

Он подозрительно глянул на Ладлоу, прятавшегося за покосившимся надгробием. Парнишка могильщику сразу не понравился — такому палец в рот не клади, живо отхватит. Вон какой тощий, небось голодный. Да еще и смотрит, не мигая, прямо жуть берет.

— Это еще кто? — спросил могильщик.

— Мой помощник, — не растерялся Джо и подвел Ладлоу поближе.

Парнишка улыбнулся и, поколебавшись, протянул могильщику руку. Тот не шелохнулся.

— Помощник? Подмастерье, стало быть? И вы ему платите? Все вы, ростовщики, одинаковы. Жалуетесь на бедность, а сами живете припеваючи.

Обадия взялся было за лопату, но ростовщик придержал его за руку:

— Погодите-ка.

— Чего вам от меня надо? — нетерпеливо спросил могильщик. — Не видите, работы полно?

Джо устремил взор прямо ему в глаза — усталые глаза, — и Обадия, как ни старался, отвести взгляд не смог. В ушах у него что-то приглушенно зашумело, вроде как морской прибой. Колени подогнулись, кончики скрюченных пальцев закололо. Ладлоу в изумлении увидел, что ворчливый старик как-то смягчился.

— Похоже, вам есть что рассказать, — медленно произнес Джо Заббиду. — Не заглянуть ли вам ко мне в лавку? Скажем, в полночь. Никому нет нужды об этом знать.

Могильщик с трудом выдавил:

— Может, и зайду. А может, и нет.

— До встречи, — невозмутимо откликнулся ростовщик, точно его приглашение было принято безоговорочно.

После этого он наконец выпустил могильщика из-под прицела своих пристальных глаз, и старик оперся на лопату, чтобы не упасть.

Черная книга секретов

Глава десятая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Так я и не понял, что же произошло тогда на кладбище. Понял только, что хозяин и могильщик о чем-то договорились, но о чем — поди разбери. Когда мы направились к воротам, я вдруг почуял, что за нами следят, и краем глаза заметил какую-то фигуру, прятавшуюся за деревом. Судя по платью, это был местный священник. Я подергал хозяина за рукав. Джо тоже увидел священника и приветственно кивнул ему, но преподобный отец отчего-то ужасно смутился и со всех ног кинулся в церковь.

У лавки никого не было, не считая тройки мальчишек, которые при виде Джо обратились в бегство. Они так припустили с холма, что хозяин даже засмеялся. Внутри мы устроились у очага. Я выждал минуту-другую, но хозяин, похоже, не настроен был беседовать, а наладился вздремнуть. Пока он не уснул, я решил спросить его насчет моих обязанностей.

— Обязанности? — Джо Заббиду широко зевнул. — Попозже все объясню. А пока что не буди меня, если только клиент не появится.

Тем дело и кончилось.

Я поплелся в соседнее помещение, облокотился на прилавок и задумался. Пестрая лягушка Джо некоторое время созерцала меня, соскучилась и отвернулась. Положение мое было странным. Прокормиться-то я всегда умудрялся, а вот работы у меня никогда не было — настоящей службы. Уж так меня воспитали мамаша с папашей, а они были жулики из жуликов — всю жизнь промышляли воровством. Поэтому мне выбирать не приходилось, и я просто пошел по их стопам, причем даже до того, как, собственно, выучился ходить. Во младенчестве я был крошечным и тощеньким, рос медленно, так что, когда мне исполнилось полтора года, папаша придумал такую штуку. Он клал меня в хлебную корзинку и носил на голове, для виду положив сверху несколько черствых караваев. Помню эту качку: со страху я вцеплялся в корзинку, как клещ. До сих пор не могу путешествовать, меня в любой повозке начинает тошнить.

Так вот, папашин трюк. Как только подворачивался удобный случай, папаша подавал мне сигнал: «За дело, малыш». По этой команде я должен был стащить шляпу или парик с головы прохожего, которого миновал папаша. Представьте себе изумление ни в чем не повинного господина, внезапно обнаружившего, что на голове у него ничего нет! Разумеется, к этому моменту папаша был уже далеко — он отлично умел исчезать в толпе.

Этот промысел приносил папаше изрядный доход, ведь парики и шляпы ценились высоко и платили за них щедро. Однако, естественно, с возрастом корзина стала мне мала. Мамаша предлагала продать меня в ученики трубочисту — я по-прежнему был щуплый и тощий, так что пролезать в узкие трубы и коленчатые дымоходы мне было бы сподручно. К этому времени я уже понимал, что родители видят во мне не сына, а источник доходов, и только и думают, как бы стрясти с меня побольше, чтобы им на выпивку хватило. Они и глядели-то не на меня, а вроде как сквозь, а от джина глаза у них были остекленелые. Маленьким трубочистам жилось трудно, да они и не заживались на свете, так что я от души порадовался, когда папаша решил, что меня лучше и, главное, выгоднее приспособить в карманники. Учиться этому ремеслу я особенно не учился, не считая папашиных вразумлений ремнем, — меня очень быстро спровадили на улицу и велели браться за дело, дав понять, чтобы я не смел возвращаться, не принеся по меньшей мере шести шиллингов. Как раз родителям на выпивку.

Требуемую сумму я добывал легко, а все, что сверх, оставлял себе. Видно, у меня обнаружились природные способности к воровству. Пальцы у меня были гибкие, проворные, походка легкая, подкрадываться я умел беззвучно, а выражение лица сохранял самое невинное. Иной раз я забывался до того, что очередная жертва даже ощущала в кармане мои пальцы и оборачивалась, но тут надо было всего лишь воззриться в лицо прохожему круглыми детскими глазами — и кто угодно верил, что за кошельком или бумажником в карман к нему лез не я. А мамашу это злило: бывало, посмотрю на нее таким манером, а она хлоп мне оплеуху и кричит: «Со мной такие фокусы не пройдут, так и знай! Ишь, уставился, глаза блюдечками».

Думается мне, все-таки мой прием на нее действовал, иначе бы она так не злилась.

Да и чтобы закатить оплеуху, мамаше нужно было сначала поймать меня, а я изо всех сил старался избегать родителей, можно сказать, как от чумы от них шарахался. Когда я набирал требуемую сумму — а обычно это происходило ко второй половине дня — и замерзал, то отправлялся греться к мистеру Джеллико. Домой я пойти при всем желании не мог: на день мамаша с папашей сдавали нашу комнатушку ночным рабочим с реки, те отсыпались и к вечеру уходили на свою смену.

Поначалу я думал, что мне не так уж и плохо живется — другой-то жизни я не знал. Да, я слыхал, что родителей полагается любить, но, по-моему, чего-чего, а любви я к ним не чувствовал. Что-то вроде преданности, кровные узы, но не привязанность. А с годами пили родители все сильнее, и жизнь моя стала невыносимой. Сколько бы я ни приносил, сколько бы они сами ни наворовали, им все мало было. Наверно, поэтому они и придумали коварный план — запродать мои зубы. Мне следовало догадаться, что мамаша с папашей затевают неладное, потому что они повадились мне улыбаться.

Вспомнив вчерашнюю погоню, я задрожал. У меня до сих пор звенел в ушах мамашин визг и болело плечо, в которое вцеплялся папаша. А щипцы, блестящие щипцы Бертона Флюса! Я отогнал ужасные воспоминания. Даже странно, что теперь я вроде как совсем в другом мире.

Джо все спал и даже похрапывал. Я решил как следует рассмотреть товар на витрине. Украшения сверкали и радовали глаз. Лампа-«молния», начищенная до блеска, явно не была сломана, зажигай хоть сию минуту. Часы тикали вовсю, и я, не колеблясь, сунул две штуки в карман, но в тот же миг в окно постучали, и я аж подскочил.

За окном стояла Полли. Она помахала мне. Интересно, давно ли она за мной наблюдает? Я вышел на улицу. Толпа любопытных утоптала снег так, что он стал скользким, и Полли старалась удержаться на ногах.

— Тихо как сегодня, — сказал я.

— У нас всегда так, — отозвалась она.

Время шло к полудню. Я прислушался — не слыхать ли выкриков уличных торговцев, пиликанья и пения уличных музыкантов, цокота копыт по булыжнику, свиста точильного колеса, криков и воплей, сопровождающих драку, — словом, обычных городских звуков. Но в деревушке царила тишина. Где-то вдалеке мерно бил кузнечный молот. Еще где-то слышался смех. И все.

— Хочешь войти? — спросил я у Полли.

— А лягушку можно поглядеть?

Лягушка воззрилась на нас, едва мы появились на пороге. И вправду удивительная тварь — вся пестрая, яркая, да еще блестит, как мокрый камешек. Из задней комнаты не долетало ни звука, так что я осторожно сдвинул крышку стеклянного сосуда и сунул руку внутрь. Лягушка приметно заволновалась; я попытался улестить ее сушеным жуком, но она забилась в угол.

— Ой, может, не стоит ее брать? — испуганно прошептала Полли.

— Да ну! Вот я сейчас…

— Не прикасайся к ней! — раздался рык у меня за спиной.

Я отскочил. Ну надо же! И как это Джо удается? Подкрался, а я и не слышал.

Полли опрометью кинулась вон. Порыв ледяного ветра влетел с улицы. Дверь захлопнулась.

— Я только лягушку показать…

Джо вернул крышку на место, задвинув ее как можно плотнее.

— Лягушку тебе трогать нельзя, — строго отчеканил он. — Пока не завоюешь у нее такое же доверие, как я, и думать не смей, понял?

Я кивнул. Воцарилось неловкое молчание, но, к счастью, дверь скрипнула и в лавку заглянул наш первый клиент — старенькая дама с моноклем в левом глазу. Чтобы монокль не выскользнул, она все время усиленно морщилась.

— Мистер Заббиду? Я принесла вам заклад.

Хозяин широко улыбнулся.

— Какая прелесть! — воскликнул он. — Полюбуйся, Ладлоу. Ночной горшок.


Черная книга секретов

Глава одиннадцатая

Полночный посетитель

Черная книга секретов

— Проснись! — прошипел Джо и встряхнул Ладлоу за плечо. — Он пришел!

Ладлоу протер глаза, сел и услышал, как часы на церкви пробили полночь. Мальчик задрожал: огонь в очаге угасал, и в комнате было так холодно, что Ладлоу видел, как у него изо рта вьется парок. Хозяин положил на тлеющие угли скромное полено и зажег лампу. На каминную полку он водрузил два стакана и темную бутылку без этикетки, а сам пошел к столу и выложил на него черную книгу.

— Садись вот сюда. — Он указал подмастерью на стул. — Сиди тихо, а как я подам знак, начинай записывать каждое слово вот в эту книгу. На эту страницу, видишь, я пометил куда.

Ладлоу стряхнул с себя остатки дремоты и послушно уселся. Осмотрел книгу. Старая, потертая, но крепкая, а какая толстая и тяжелая — в руке не удержишь. На кожаной обложке — богатое золотое тиснение: «Verba Volant Scripta Manent». В нижнем правом углу, тоже золотом, вытиснены инициалы «ДЗ». Внутри книги — алая ленточка-закладка, на том месте, где Ладлоу велено писать, и туда же заложено перо. Ладлоу показалось, что белые чистые страницы книги сами собой светятся в полумраке. Мальчик не удержался и провел пальцами по гладкой поверхности. Потом пролистал предыдущие страницы, заполненные крупным почерком; они потрескивали под рукой. Любопытствовать вроде бы ему и не запрещали, но мальчик как-то догадался, что хозяину не понравится, если он, Ладлоу, примется читать записи. Поэтому он положил книгу как была, раскрыв на чистой странице.

Под дверью ростовщика маялся, не решаясь постучать, Обадия Доск. Покойники его, может, и не пугали, а вот живые — еще как. Могильщик уже приготовился удрать и даже повернулся, но тут дверь у него за спиной распахнулась.

— Обадия, дорогой мой друг, — приветливо сказал Джо Заббиду, спустился с крыльца и взял могильщика под руку. — А я вас поджидаю.

Как и утром, на кладбище, он уставил на Обадию свой гипнотический взгляд, и старик утратил всякую способность сопротивляться — покорно прошел за хозяином в заднюю комнату и позволил усадить себя у очага. Взволнованный Ладлоу притаился у стола, боясь шелохнуться и глядя во все глаза. Между тем могильщик вцепился узловатыми пальцами в подлокотники кресла, и они явственно затрещали. Ладлоу замигал.

— Вы не откажетесь выпить со мной? — учтиво спросил Джо. — Это особый напиток, ручаюсь, вы такого не пробовали.

Обадия утвердительно буркнул. Джо наполнил два бокала из таинственной темной бутылки и вручил один гостю. Затем уселся напротив могильщика.

— Ваше здоровье! — провозгласил он.

Могильщик нерешительно пригубил из стакана, потом сделал жадный глоток. Обадия относился к выпивке равнодушно, но такого он точно никогда не пробовал. Теплая волна побежала по горлу и разлилась в желудке. Старик ощутил, как расправляются его натруженные плечи, и откинулся на спинку кресла.

— Зачем я пришел? — спросил он, хотя вовсе не собирался этого говорить — слова как-то сами выскочили.

— Потому что нуждаетесь в помощи, — откликнулся хозяин.

— А вы сумеете мне помочь?

Джо кивнул и подался вперед.

— Глядя на вас, друг мой, я вижу человека, хранящего некую тайну. Жгучую, мучительную тайну, которая разъедает вас изнутри. Тяжкой ношей лежит она на ваших плечах и заставляет еще больше сгибаться днем, а ночами — мучиться бессонницей. — Он придвинулся к старику. — А ведь этот груз с души можно снять.

Глаза старика заблестели, и по морщинистой щеке скатилась слезинка.

— Но как мне быть? — отчаянно прошептал он.

Голос ростовщика стлался, как бархат, и сулил надежду:

— Заложите мне ваш секрет и снимите с души этот ужасный груз.

— Заложить? — От выпивки, плавного голоса хозяина и его пристального взгляда могильщик совсем размяк. Ему казалось, будто он медленно погружается под воду. — Как так заложить? Вы что же, купите мой секрет? Но зачем?

— Это уж мое дело, любезный друг, — ответил Джо. — Я ростовщик.

Старый могильщик медленно, с трудом качнул головой и наморщил лоб.

— Но если я его заложу, секрет-то, его ж выкупать надо будет? А не выкуплю, ваше право будет его продать, так? А продадите, значит, раскроете, это уж будет не секрет.

Обадия любил рассуждать логически — так жизнь казалась проще.

— Что вы! — воскликнул Джо. — Полагаю, вам мои условия подойдут преотличнейшим образом. Пожелаете выкупить свой секрет обратно — с вас будет причитаться то, что вы получите за нее сейчас плюс некоторые скромные проценты. Не пожелаете выкупить — я буду хранить ваш секрет сколько угодно, хоть всю жизнь. Можете совсем его не выкупать, и тогда он будет храниться у меня, пока вы не перейдете в иной мир, а там, думаю, вам он уже будет без надобности.

— Ну, это вроде звучит по справедливости, мистер Заббиду, — признал могильщик.

Ростовщик улыбнулся:

— Начнем, пожалуй. Мне не терпится успокоить вашу мятущуюся душу.

Он неприметно кивнул Ладлоу, и тот, поняв, что это и есть сигнал, дрожащей рукой обмакнул перо в чернильницу и занес над белой-белой страницей.

— И вы клянетесь, что никому не проболтаетесь? — трясясь, спросил Обадия.

Джо серьезно кивнул:

— Никому и никогда в жизни.

— Тогда слушайте, и, может, вы сумеете мне пособить. Видит небо, никому больше это не под силу.

В течение следующего часа тишину нарушали лишь дребезжащий голос могильщика и шуршание пера по бумаге.

Ладлоу Хоркинс приступил к исполнению своих обязанностей.

Черная книга секретов

Глава двенадцатая

Черная книга секретов

Из «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание старого могильщика

Зовут меня Обадия Доск, и у меня есть страшная тайна. Тайна эта не дает мне покоя ни днем, ни ночью, лишает сна, а если мне и удается заснуть, преследует меня в кошмарах.

Может, я всего лишь простой могильщик, но ремесло свое знаю и горжусь им. Отроду никого не обманывал: всем по шесть футов, ни дюймом больше, ни дюймом меньше. Жил я всегда просто, потому как мне много не надо, и просить ни у кого не стану. Словом, я был доволен своей жизнью до того самого проклятого дня, когда повздорил с нашим землевладельцем, Иеремией Гадсоном. Я его арендатор.

Неделя у меня выдалась неудачная: работы почти не перепало, а потому и денег тоже. Настал день вносить арендную плату, а у меня ни гроша. Вы, несомненно, уже слышали об Иеремии Гадсоне и о том, что он за человек. У нас его ненавидят все, кого ни возьми, и боятся тоже, вот и я боялся, как-то он со мной расправится за неуплату. Но, к моему удивлению, Гадсон предложил мне такой выход: расплатиться через неделю сразу за две. Я, старый дурак, согласился, однако прошла неделя, и Гадсон затребовал с меня восемнадцать шиллингов вместо положенных двенадцати.

— Шесть шиллингов процентов набежало, — объяснил он с улыбочкой.

Конечно, лишних денег у меня не нашлось, и к следующей неделе долг мой вырос еще больше. Я наскреб что сумел и попытался договориться с Гадсоном по-хорошему, но он и слушать не желал. У него вместо сердца не то что камень, а дырка. Так прошло четыре недели, долг мой разросся, и я понял, что никогда не расплачусь с Гадсоном.

А ему того и надо было.

— Вот что я тебе предлагаю, — сказал Гадсон в следующий раз, как пришла пора платить. — Есть один способ рассчитаться за все твои долги.

Хоть я уже и перестал ему доверять, а деваться было некуда.

— Мне нужно, чтобы ты выполнил для меня кое-какую работу, как раз по твоей части. Инструмент с меня, — заявил Гадсон.

Как услышал я про его гнусный план, так вскипел и, сам не свой от ярости, вышвырнул Гадсона за порог своей лачуги. А он отряхнулся и грозится:

— Не послушаешься, так я тебя выселю! Смотри мне! Даю тебе неделю сроку. Передумаешь — скажи.

В ту ночь я на чем свет стоит проклинал себя: и зачем такое допустил, попал в кабалу к этому чудищу! А к утру понял, что выбора у меня нет. Послал весточку Гадсону, и он явился ко мне — с указаниями и инструментом. Деревянной лопатой.

— Ею тише копать, чем железной, — объяснил Гадсон. — Все, кто этим делом промышляет, работают деревянными.

Каким делом? Гробокопательством!

Ночью, как пробило час, отправился я на кладбище. На душе тяжело было — уж как я себя ненавидел, не описать. На какую могилу Гадсон глаз положил, я знал: ведь кто, как не я, собственноручно выкопал ее накануне и сам видел, как в нее гроб опускали сегодня днем. И вот теперь я раскапывал свежую могилу. Копаю, а сам все про Гадсона думаю. Ведь жиреет и богатеет за счет бедняков, у него чуть не вся деревня в должниках.

Пошел дождь, луна спряталась за облаками, словно не хотела глядеть на гнусное дело, которое я исполнял. Ветер и дождь хлестали мне в лицо, я промок, руки замерзли, тяжелая, мокрая глина так и липла к лопате, а тяжеленная от глины лопата с чавканьем вязла в земле, будто сама земля ожила и старалась отнять у меня лопату, не дозволяя выкопать покойника, стараясь затянуть меня под землю, в самый ад.

Куча вырытой земли росла. Со лба у меня катился пот, смешиваясь со струями дождя, а сердце в груди бухало, как кузнечный молот. Наконец лопата глухо стукнула о дерево. Я опустился на колени и счистил землю с крышки гроба. Приколочена она была хлипко, по гвоздю на каждый угол, поэтому удалось без особого труда поддеть ее краешек деревянной лопатой. Крышка треснула и приподнялась. В тот же миг небо расколола молния, громыхнул гром. «Боже милостивый, прости меня!» — пробормотал я и перекрестился. Вспышка молнии озарила гроб у меня под ногами и лицо мертвеца.

Судя по одежде и дешевому гробу, покойник богачом не был — да и откуда у нас в Пагус-Парвусе богачи? Впрочем, как все мы, он в конечном итоге лег в землю. Молодой, красивый, и никаких следов несчастья, ставшего причиной его смерти (бедняга попал под колеса повозки). Белые руки сложены на груди, бледное лицо выглядит умиротворенным. Да, его земные тревоги окончены, подумал я, а мои только начались.

Помедлив мгновение, я подхватил беднягу за окостенелые плечи, вытащил из гроба и перевалил через край могилы. Потом поднял глаза к небу и поклялся, что мараю руки таким недостойным делом первый и последний раз в жизни. Я-то думал, раз душа покойного отлетела, само тело будет легким, но покойник был точно свинцом налит — мне показалось, будто я тащу на себе лошадь. Я проволок труп по траве к церковным воротам: именно там, как обещал Иеремия, меня должны были поджидать заказчики.

И я увидел их — двоих в черном, старательно прятавших свои лица под капюшонами. Не сказав ни единого слова, они приняли у меня ношу и швырнули труп в свою повозку, рядом с бочонками эля. Забросав труп соломой, они уселись в повозку и все так же молча тронулись с места.

Подождав, пока цокот копыт затих вдали, я вернулся к могиле и принялся закапывать пустой гроб. Я работал как одержимый, стараясь поскорее завершить дело. Потом отправился домой.

Наутро я подумал было, что вся прошлая ночь мне приснилась, однако же нет — у очага стояла деревянная лопата. Мне было так тошно, что я даже поглядеться в зеркало и то не мог — стыдился самого себя. Хоть я и совершил вчерашнее под давлением Гадсона, а все равно дела это не меняло: я был обыкновенным похитителем трупов. Иногда эта братия еще называет себя сторонниками воскресения, но красивым названием гнусность не прикроешь. Труп уже наверняка увезли далеко-далеко, я даже догадывался куда: в Город, вот куда, и сейчас тело бедного юноши пластал нож хирурга в анатомическом театре — во имя интересов науки. По крайней мере, так уверяли врачи, щедро платившие за трупы звонкой монетой. Вот на их-то нуждах и наживался Иеремия Гадсон. Думал ли я, что и меня втянут в такие грязные, грешные дела!

К вечеру Гадсон постучался ко мне в лачугу.

— Мои клиенты остались довольны твоей работой, — сообщил он.

Вот уж в такой похвале я точно не нуждался.

— Ну, а где ценности? — спросил Гадсон.

— Какие еще ценности? Это вы к чему, сударь? Хватит и того, что я вам откопал труп — или вам этого мало? — вскричал я.

Гадсон пожал плечами.

— Мне доподлинно известно, что этого юнца похоронили вместе с серебряными часами и золотым кольцом, — заявил он. — И то и другое досталось ему по наследству от отца. Дурацкий обычай — закапывать в землю вещи, за которые можно выручить деньги.

Я ушам своим не поверил. Гадсон хотел, чтобы по его приказу я не только выкопал труп, но еще и ограбил могилу!

— Что вы заказали, то я и сделал, — ответил я. — Мы квиты.

Гадсон покачал головой:

— Нет, мистер Доск, пока еще не квиты. Вы мне, между прочим, задолжали изрядную сумму, а ценности с трупа не взяли. В другой раз будете умнее.

— Как так — в другой раз? — опешил я, но спорить с Гадсоном не решился, потому что понял: попал я в переплет. За разграбление могил уж по крайней мере сажают за решетку — и то если останешься жив после расправы, учиненной родственниками покойного.

Прошло полгода, и Гадсон опять потребовал, чтобы я выкопал труп и на этот раз к тому же обобрал его. Потом еще раз, и еще… Боюсь даже вспомнить, сколько раз я выкапывал трупы. Одно знаю твердо: попадись я в руки закона, Иеремия Гадсон будет ни при чем.

Гадсон наживается на моих преступлениях, а я ничего не могу поделать. По ночам я лежу без сна, терзаемый муками совести. Всю жизнь я пользовался доверием и уважением местных жителей, а теперь предаю их. Знай они, чем я занимаюсь, вздернули бы меня на первом же суку.

Как же я ненавижу Иеремию Гадсона! Будь я уверен, что это сойдет мне с рук, — взял бы и размозжил его бычью голову лопатой.

Черная книга секретов


Прежде чем занести на бумагу последние слова, Ладлоу замешкался, но, поскольку ему было сказано писать все как есть, слово в слово, он послушался. Дописав, Ладлоу украдкой глянул на Обадию: старик могильщик сидел бледнее трупов, которые выкапывал. Поняв, что рассказ окончен, юный Хоркинс аккуратно положил поверх исписанной страницы промокательную бумагу и закрыл черную книгу. Обадия в изнеможении откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками.

— Помогите мне, мистер Заббиду, умоляю. Конченый я человек.

Джо Заббиду опустил руку на плечо старика.

— Забудьте обо всем этом, друг мой. Выбросьте из головы эти ужасные мысли, иначе они источат вашу душу, как черви. В мире есть высшая справедливость. Быть может, высшее правосудие вершится не так быстро, как нам хотелось бы, однако, поверьте моему слову, Иеремия Гадсон еще получит сполна и по заслугам. А теперь ступайте домой и ложитесь спать. Страшные сны больше не будут вас мучить.

Могильщик глубоко вздохнул.

— Знаете, мистер Заббиду, сдается мне, что вы правы.

Он собрался было встать, но Джо удержал его.

— Как мы и договаривались, вы получаете плату.

С этими словами ростовщик вручил измученному старику кожаный мешочек, туго набитый монетами. Когда мешочек тяжело лег в мозолистую ладонь могильщика, глаза у Обадии округлились.

— Уж не знаю, как и благодарить вас, мистер Заббиду, — сказал он. — Они мне пригодятся.

— Вот и хорошо, — ответил Джо, дружески пожимая старику руку. — Вот и отлично.

— А как же с Гадсоном? — робко спросил могильщик.

— Терпение, друг мой, — отозвался ростовщик. — Всему свое время.

Черная книга секретов

Глава тринадцатая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Вот так-то прошел мой первый день в обществе Джо Заббиду, и день этот получился длинным. Обадия ушел, когда уже пробило два часа ночи. Джо проводил его до дверей, а потом стоял на крыльце и смотрел вслед старику, пока тот не спустился к своему дому, но и это хозяина не устроило: он дождался, пока свет в доме у могильщика погас, и только тогда запер дверь. Я все еще сидел у стола и пялился на закрытую книгу. Мысли у меня мешались — еще бы, услышать такое! Теперь я понял, чем занимается хозяин. В эту черную книгу вписаны людские секреты, а Джо Заббиду берет их в заклад.

Мне не верилось, что хозяин позволил юнцу вроде меня не только прикасаться к черной книге, но даже писать в ней. Ох, как же хотелось открыть ее и прочесть от корки до корки! Меня разбирало любопытство: книга ведь порядочно исписана, и какие еще ужасные тайны и признания спрятаны под черной обложкой?

Слышно было, как хозяин ходит по лавке и беседует с лягушкой. Сюда, в комнату, он вроде не собирался, и, быстро распахнув книгу, я принялся лихорадочно листать ее, скользя глазами по строчкам признаний.

Меня зовут. Элинор Харди, и я больше не могу таить собственную ложь…

Мое имя Джордж Кэчпол, и у меня есть ужасная, постыдная тайна…

Меня зовут Оскар Карпью.

Однажды, обезумев от ярости, я…

Больше я ничего прочитать не успел, потому что в комнату, насвистывая, вошел хозяин. Я тотчас захлопнул книгу и неуклюже вскочил, опрокинув стул.

— Ну-ка, посмотрим, как ты справился с заданием, — произнес хозяин, не обращая внимания на мое замешательство. Он раскрыл книгу.

Я, затаив дыхание, ждал, пока он не прочтет мою запись. Меня всего прямо колотило.

— Превосходно, мальчик мой, просто превосходно. — Джо перевел алую ленточку-закладку на следующую чистую страницу и закрыл книгу. — Я и сам бы не справился лучше.

У меня вдруг краска прилила к лицу — не привык я к похвалам. Стараясь скрыть смущение, я ткнул в золотые буквы на обложке книги и спросил:

— А это по-каковски?

Лицо Джо просветлело.

— Это по-латыни. Латынь — язык точности. Переводится так: «Сказанное мимолетно, что записано — осталось навек». Запомни эти слова хорошенько, Ладлоу. Людям свойственно верить письменному и печатному слову, что бы оно ни гласило.

Он поднес книгу к самым глазам и тихо продолжал:

— Истории, занесенные на эти страницы, представляют собой огромную ценность каждая для своего рассказчика; следовательно, в глазах других людей они стоят денег. Я собирал самые тайные признания и исповеди, а потому мой долг защитить рассказчиков и их секреты. Где бы я ни скитался, везде полно преступников, которые заплатили бы любые деньги за доступ к этим секретам, а сами бы использовали их для шантажа, наживы или еще чего похуже. Но рассказчики доверили свои секреты нам, Ладлоу, и потому за порогом этой комнаты наш долг — молчать о них.

Судя по всему, меня Джо в преступниках не числил, но в этот самый миг рука моя нащупала в собственном кармане нечто твердое и холодное, и сердце мое замерло. Часы! Я же украл их из витрины! Джо, должно быть, и не заметил, что часы пропали. Я решил положить их обратно при первой же возможности.

А в ответ на слова Джо кивнул как можно серьезнее:

— Хранить секреты я умею.

— Верю, что именно так ты и думаешь, Ладлоу, однако я знаю, что человек слаб и подвержен искушениям. Любой.

— Я справлюсь, — твердо пообещал я. — Только дайте мне попробовать и увидите!

Я думал, Джо ответит отказом, но он лишь рассмеялся и произнес:

— На что будет похожа жизнь, если время от времени не полагаться на случай? Знавал я одного человека, который все решения принимал, бросая монетку. Утром проснется и кидает монетку: вставать ему или нет? Потом таким же манером решает, стоит ли завтракать. Так он прожил года два, а потом захворал. Но он и тут бросил монетку, чтобы решить, звать врача или нет. Монетка посоветовала звать.

— И как, вылечился ваш знакомый?

— Увы, врач ему попался плохой, диагноз поставил неверно, а лекарство дал слишком сильное, так что бедолага больной на следующий же день помер.

Я никак не мог взять в толк, что хозяин хочет мне сказать этой историей.

— Видишь ли, Ладлоу, — сжалился он, — жизнь всегда игра, как бы ты в нее ни играл. Да, так о чем бишь мы? — Хозяин похлопал черную книгу по корешку и сразу стал серьезен. — Разумеется, если ты намерен служить мне, то тебе следует кое-что усвоить с самого начала. Во-первых, запись всегда начинаем с чистой страницы. У меня такое правило: идти вперед и никогда не возвращаться назад.

Он проницательно улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Знает, что я совал нос в другие записи!

— И во-вторых, — продолжал хозяин, — записи нужно хранить в надежном месте, подальше от чужих глаз.

С этими словами Джо Заббиду сунул книгу… куда бы вы думали? Под свой тюфяк. Проверяет он меня, что ли? Думает, я украду книгу?

Я все смотрел на тюфяк, и тут хозяин ошарашил меня вопросом:

— Ладлоу, скажи-ка, ты веришь в удачу?

О чем, о чем, а об удаче я размышлял частенько.

— Мне думается, некоторые люди просто удачливее других. Везет им больше. Например, тем, кто не в Городе родился, — тем повезло, — ответил я.

Джо засмеялся:

— О да, родиться в Городе — большое невезение. Большинство новорожденных там просто умирает. Но тебе удалось выжить.

— Получается, мне повезло, — откликнулся я.

Джо пожал плечами:

— Может, тут не в одном везении дело. Кто знает, не сама ли Судьба привела тебя в эту деревушку, ко мне.

— Судьба? — фыркнул я. — Скорее уж ноги!

Потом решился и спросил:

— А вы во что верите, в Судьбу или в везение?

Джо подумал и ответил так:

— Мы сами творим свою удачу и везение, Ладлоу. Творим своими поступками и мыслями. И таким образом творим свою судьбу. Одно лишь совершенно точно: могилы не миновать никому.

Договорил, а потом ни с того ни с сего вручил мне шиллинг. Я удивился, но взял.

— Это тебе за прилежную работу, — объяснил Джо, — Добавь к своим капиталам. — И он подмигнул.


Черная книга секретов

Вскоре мы легли спать. Как только Джо захрапел, я нашарил в тайнике между кирпичами свой кошелек и сунул туда шиллинг. Потом снова завернулся в плащ и улегся, но заснуть не смог — разные мысли одолевали. Я ворочался с боку на бок и размышлял об Обадии и Иеремии Гадсоне. Бедняга Обадия, не зря он так стыдился самого себя: куда уж ниже пасть! Подумать только, обирать трупы и красть их для врачей! Да еще как странно выходило: могильщик сначала хоронит мертвецов, а потом сам же и откапывает. Чем больше я жалел старика, тем сильнее ненавидел Гадсона. Конечно, в деревушку меня привез именно Гадсон, но это уж мне так свезло — он ведь понятия не имел, что я прицепился к повозке.

Прошел час, а мне было никак не уснуть — я все думал и думал и не знал, как быть. Окажись здесь мамаша с папашей, они бы и колебаться не стали: двинули бы Джо по голове, свистнули черную книгу со всеми ее секретами и смылись. Да и бутылку на каминной полке осушили бы до дна.

И от меня они бы ничего другого не ожидали, потому что привычку врать, красть и обманывать я всосал с молоком матери. Однако здесь, в Пагус-Парвусе, так поступать не годилось, тем более с Джо Заббиду.

Я маялся, пытаясь решить, как же поступить. Совесть говорила мне «остановись», но, к стыду своему, несмотря на всю доброту Джо и все его предупреждения, я взялся за старое. Да и как мне еще было себя вести, если всю свою прежнюю жизнь я воровал, обманывал и врал?


Черная книга секретов

Подкравшись к постели Джо, я осторожно вытащил книгу у него из-под тюфяка, сунул за пазуху, плотнее запахнулся в плащ Джо и на цыпочках вышел за дверь. Лягушка не спала и смотрела на меня с прилавка, как будто в чем-то обвиняла. Даже отсюда я слышал, как храпит хозяин. К моему удивлению, входная дверь была отперта — а мне-то казалось, будто Джо закрыл ее, проводив могильщика. Я отворил дверь и вышел на улицу. Слишком уж легко и просто все получалось! И пол не скрипнул, и дверь не стукнула… На улице сыпал снежок, а окна в большинстве домов светились. Как и прошлой ночью, жители деревушки почему-то бодрствовали. Вот сейчас спущусь с холма, и только меня и видели, подумал я. Сделал первый шаг, и тут в кармане у меня брякнули краденые часы. Я застыл и засмеялся собственной глупости. И дурак же ты, Ладлоу, сказал я себе. О чем ты только думаешь? На дворе глубокая ночь, кругом зима, холодина. Бросаешь теплую постель, крышу над головой, сытую жизнь и, главное, человека, который захотел о тебе позаботиться. А ради чего? Ради непроглядного ночного мрака и пронизывающего зимнего холода.

Поспешно вернувшись в дом, я аккуратно положил часы на прежнее место в витрину. Потом дрожащими руками сунул черную книгу обратно под тюфяк хозяину, моля небо, чтобы Джо не проснулся.

Затем я улегся у очага, уставился на тлеющие оранжевым угли и принялся мысленно корить себя на все лады.

Даже не верится, что еще день-два назад я обитал в Городе, вел жалкую жизнь обыкновенного воришки и чуть не угодил в капкан, подстроенный мамашей с папашей. А теперь я поступил на службу, зарабатываю себе на жизнь, и к тому же служба у меня вон какая таинственная и волнующая — в жизни бы такой не вообразил. «Дурак ты, Ладлоу», — повторил я себе.

Я глянул на Джо, спавшего глубоким сном, и понял: что бы ни случилось завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, в Город я не вернусь. Ни за что. Прошлое мое останется при мне, зато здесь, под началом у Джо, у меня появилось какое-то будущее.


Черная книга секретов

Глава четырнадцатая

О ногах и лягушках

Черная книга секретов

На следующее утро Ладлоу разбудил аромат горячего хлеба. Джо Заббиду стоял у очага и поджаривал ломтики на кочерге.

— Вовремя ты проснулся, — сказал он, когда Ладлоу выбрался из своего закутка. — Хорошо спал? Лично я не очень.

— Неплохо, — промямлил Ладлоу и широко зевнул.

Джо переложил тост на тарелку и уселся за стол.

— Я вчера, оказывается, забыл запереть дверь. Нас могли прирезать в постели за милую душу.

Щеки Ладлоу заполыхали ярче огня в очаге.

А Джо продолжал как ни в чем не бывало:

— Итак, теперь, когда у тебя была возможность все обдумать и взвесить, что ты решил — остаешься? Работа нетрудная, а ты окажешь мне неоценимую помощь.

— Я хочу остаться. Очень хочу, — признался Ладлоу.

— Что ж, решено. Давай завтракать.

В бытность свою в Городе Ладлоу вынужден был довольствоваться на завтрак черствой плесневелой коркой или засохшей кашей. Завтрак у ростовщика, берущего в заклад чужие секреты, показался мальчику истинным пиршеством — подрумяненный хлеб, вареные утиные яйца, солидные ломти розовой ветчины, кус золотистого масла и два кувшина — пива и парного молока. Стол был даже сервирован столовыми приборами, но на них Ладлоу отвлекаться не стал и уплетал завтрак с отчаянием приговоренного к смерти. Джо лишь дивился аппетиту мальчика: тот не успел выхлебать вторую чашку молока, а сам уже скосил глаза на мясной пирог, красовавшийся посреди стола.

— Мясник принес сегодня утром, — пояснил Джо. — А булочник принес хлеба. Поразительная щедрость и гостеприимство.

— Может, они просто надеются сбыть вам еще какое-нибудь старье из своего барахла, — невнятно пробурчал Ладлоу, жевавший ветчину.

Джо принялся за следующий тост, запивая его пивом. Потом промокнул подбородок салфеткой, расстеленной на коленях. Ладлоу раньше не видывал таких изысканных манер и, смутившись, утер рот рукавом. Потом он впервые в жизни проглотил кусок, прежде чем заговорить.

— А мне жаль Обадию, — сказал он. — По-моему, старик славный. Хороший.

— Иногда этого недостаточно, — отозвался Джо.

— Вы, наверно, много историй слыхали вроде той, что он рассказал?

Джо кивнул и добавил:

— Слыхал и похуже. Однако вряд ли это утешило бы беднягу. Он прав, что боится: если его поймают, сидеть ему за решеткой или болтаться в петле.

— А как же Иеремия? Ему разве не достанется?

Джо покачал головой:

— Гадсон в случае чего будет все отрицать. Да и доказательств его причастности к похищению трупов нет. Что значит слово бедняка против слова богача? Дело, можно сказать, решенное: поверят Иеремии. Боюсь, Гадсон забрал над деревней такую власть, что никто из местных жителей его и обвинить не посмеет, не то что упечь в тюрьму.

— По-вашему, денег Обадии хватит?

— На ближайшее время да, — кивнул Джо. — Старик сможет хотя бы расплатиться с долгами. Но мне кажется, у Иеремии в рукаве припрятаны еще кое-какие козыри.

— А вдруг Обадии можно помочь еще как-нибудь?

— Нет-нет, — возразил Джо, — вмешиваться в ход событий мы не должны. Наша работа — хранить секреты, и только. Как только секрет внесен в книгу, мы умываем руки и дело закрыто. Нам не следовало бы даже обсуждать его.

— Так, значит, больше мы для старика ничего сделать не можем?

Но Джо не проронил ни слова.

Черная книга секретов

Постепенно в лавку старьевщика потянулись клиенты, и к вечеру витрина украсилась следующими вещами: цветочной вазой в греческом стиле, парой кожаных подтяжек с серебряными пряжками (одной пряжки недоставало), парой крепких сапог с отворотами (лишь слегка сбитых) и кучкой больших латунных пуговиц. Ночной горшок хозяин поставил в угол витрины рядом с деревянной ногой.

Близилось время закрывать лавку. Ладлоу как раз был занят тем, что покрасивее раскладывал пуговицы в витрине, и вдруг заметил, что за ним с улицы наблюдает троица местных мальчишек. Это были те же трое мальчуганов, которые торчали в толпе, когда Джо произносил речь. Выстроились они почему-то по росту, справа налево, и все трое прижали носы к витрине, однако войти, видимо, стеснялись. Джо вышел на порог.

— Чем могу служить, юные джентльмены? — поинтересовался он, пристально глядя на мальчишек своими гипнотическими глазами.

Самый младший из ребят оказался храбрее прочих и ответил:

— Заклада у нас никакого нет. А лягушку поглядеть можно?

Джо рассмеялся:

— Разумеется, милости прошу.

Мальчишки ввалились в лавку, причем те, что постарше, оттеснили младшего. Все трое носили фамилию Корк и были сыновьями местного булочника Элиаса Корка и его жены Руби. Приблизившись к прилавку, братья завороженно уставились на пеструю лягушку, а та, нимало не польщенная их горячим интересом, повернулась к мальчишкам спиной.

— А как его звать? — спросил средний Корк.

— Ее, — поправил Джо. — Ее зовут Салюки.

— А что она ест?

Джо показал мальчишкам мешочек, в котором хранились липкие червяки и сушеные жуки, составлявшие пищу лягушки. Потом позволил каждому из братьев покормить Салюки, бросая ей жуков и червяков под сдвинутую крышку.

— Я ее возьму? — Младший, зачарованный лягушкой, протянул руку к крышке.

— Взять ее в руки ты в состоянии, это я и так вижу. Но ты спрашиваешь моего разрешения — ты ведь это имел в виду? — уточнил Джо.

— Можно подержать? — поправился мальчик, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.

— Нет, — отчеканил Джо.

В последующие свои визиты братья Корк упорно повторяли свою просьбу (а повадились они в лавку ежедневно), но, хотя Джо Заббиду и согласился, что подобное упорство и оптимизм со стороны юных джентльменов достойны всяческого восхищения, он неизменно отказывал им на том основании, что Салюки не любит, когда ее берут в руки.

— Она упрыгает? — спросил мальчик.

— Салюки — древесная лягушка. Она больше лазает по деревьям, чем скачет по земле, — объяснил Джо.

— А откуда она у вас?

Глаза Джо затуманились, точно он грезил наяву. Сунув руки в карманы, ростовщик качнулся с носка на пятку.

— Салюки родом из далеких южных краев, далеко-далеко отсюда, где водятся такие удивительные твари и птицы, каких вам и не представить, — не спеша ответил он.

— Вы сами ее изловили?

— Нет, я получил ее в подарок. Щедрый подарок от одного старика мальчику вроде вас.

Братья Корк захихикали.

— Да-да, и я когда-то был молод, — сказал Джо.

Каждый день, когда мальчишки навещали лавку и лягушку, у хозяина находилась для них очередная история, одна занимательнее другой, и ребята слушали как заколдованные — слушали рассказы о далеких странах, где побывал Джо Заббиду. Горы там изрыгали огненные фонтаны, от которых камень плавился, как масло. Леса там росли такие густые, а деревья были так высоки, что у подножия их всегда царил мрак, но верхушки жухли на солнце. Джо рассказывал о городах и кораблях, погребенных на дне морском, о ледяных пустынях, где никогда не заходит солнце. И только об одном он ни за что не желал рассказывать, как его ни умоляли мальчишки, как ни настаивали.

— Расскажите, откуда взялась деревянная нога! — просили они.

Но Джо Заббиду неизменно качал головой и отказывался.

— Не сегодня, — говорил он, — в другой раз. Может, завтра расскажу.

Черная книга секретов

Глава пятнадцатая

Болтливые языки

Черная книга секретов

Полли, юная служанка, и хотела бы проводить в лавке ростовщика столько же времени, сколько братья Корк, да не могла: если булочник с женой только радовались, что мальчишки не вертятся под ногами, а торчат у Джо, то Иеремия Гадсон снисходительностью не отличался, и Полли приходилось довольствоваться краткими и редкими посещениями лавки. Они с Ладлоу охотно болтали о том о сем, хотя, по правде сказать, Ладлоу больше слушал, а говорила в основном Полли — стоило ей открыть рот, и вставить слово уже никому не удавалось.

— Уж не знаю, что у вас тут такое творится, — хихикая, призналась она однажды, — а только как приду, язык сам собой развязывается.

Ладлоу нравилось ее слушать — ему любопытно было разузнать как можно больше о деревушке и местных жителях, особенно об Иеремии Гадсоне. А Полли с готовностью выкладывала все, что происходило в большом богатом доме у подножия холма. Она рассказала все о привычках Иеремии (по большей части скверных), и о его характере (также скверном), и о хозяйских распоряжениях и требованиях, несправедливых и нелепых. Вскоре Ладлоу понял, что Полли живется туго. Девочка она была неглупая, но совсем необразованная. В те времена не так-то просто было выбиться в люди, а потому Полли хотя и вовсе не радовалась своей участи, но смирилась с ней. Родители Полли умерли, когда она была совсем крошкой, и девочку взяла к себе из милости Лили Иглсон, местная портниха. Она научила Полли шить; надо сказать, дело у девочки пошло хорошо, но портниха вскоре смекнула, что работы в деревне на двоих не хватит и что Полли — просто-напросто лишний рот. К счастью — вернее, к несчастью, — именно в это время Иеремия Гадсон объявил, что ищет служанку. Полли увязала свои небогатые пожитки в старенькую полотняную скатерть и с этим узелком перешла улицу — из дома Лили Иглсон в дом к Иеремии Гадсону, где и прослужила целых шесть лет.

— Не так уж там и худо, — призналась она. — Если я делаю все, что хозяин требует, он не особенно ворчит и бранится.

Однако вид у девочки всегда был утомленный и голодный, так что Ладлоу даже чувствовал себя виноватым: он-то служил у Джо Заббиду, горя не знал.

— Конечно, пока Стентон Ливер у нас столовался, мне жилось полегче, — призналась как-то Полли.

— А кто такой Стентон Ливер? — заинтересовался Ладлоу.

— Отец нашего мясника. Когда я только поступила к мистеру Гадсону, Ливер ужинал у нас чуть не каждый вечер. При нем было спокойнее.

— И что с ним сталось?

— Оказалось, что у него больное сердце — так сказал доктор Моргс, когда Ливер помер в одночасье. Схоронили мясника так быстро, что покойника никто толком и не видел. О нем говорят, мол, славный был малый, но по мне, так вовсе нет. С сыном, Горацио, Стентон Ливер обращался хуже некуда. Ну а когда Ливер-старший помер, больше у Иеремии друзей в деревне не осталось, он и повадился в Город ездить, в карты дуться. Так и ездит теперь — поди пойми, когда вернется, то ли с утра, то ли за полночь. И всегда-то приезжает в стельку пьяный. — Полли вздохнула. — Не пойму, чего тебе в Городе не сиделось — стоило уезжать сюда, в нашу глухомань. Неужели так скверно приходилось?

— Я тебе и половины не рассказал, вот как скверно, — угрюмо ответил Ладлоу. — Чего со мной там только ни приключалось… Нет, не буду говорить, ты уши заткнешь.

— Ходят слухи, что ты удрал из Города, потому что совершил там преступление, — призналась Полли. — Говорят, тебя ищут.

— Пусть что хотят, то и думают! — фыркнул Ладлоу.

— А хозяин твой откуда прибыл? — не унималась Полли.

Ладлоу в ответ только руками развел — он и сам толком не знал. Спрашивать-то он спрашивал, и неоднократно, но Джо Заббиду умело уходил от ответа. Ладлоу мало что знал о хозяине. Даже когда Джо рассказывал мальчишкам удивительные истории о дальних краях, о себе он не говорил.

— Ну и пожалуйста, — усмехнулась Полли. — Зато Иеремию он прижал к ногтю. Слышал бы ты, как мистер Гадсон клянет вас с Джо на чем свет стоит! Чем хочешь клянусь, в один прекрасный день он просто лопнет от злости!

Черная книга секретов

Какого бы мнения Иеремия Гадсон ни придерживался относительно ростовщика и его подмастерья, местные жители в лавку зачастили. Конечно, у них почти ничего ценного за душой не было, но Джо Заббиду, в отличие от большинства своих собратьев по ремеслу, брал в заклад что угодно, даже самые странные и никчемные вещи — скажем, как-то раз он принял чучело кота, поеденное молью и тронутое плесенью. И за все это Джо, как и обещал, платил приличные деньги. Ладлоу и представить не мог, чтобы даже Амбарт Джеллико соглашался на такой хлам.

Поскольку крутой подъем в гору давался большинству посетителей с трудом и они переступали порог лавки пыхтя и отдуваясь, Джо распорядился поставить у дверей стул, и клиенты приняли это нововведение с радостью. Ладлоу наблюдал из-за прилавка, как очередной посетитель плюхается на стул, утирает пот, старается отдышаться и жалуется. Передохнув, посетитель шел к прилавку предъявить очередной убогого вида предмет. Джо рассматривал заклад, вертя его так и этак. Иногда (но это случалось крайне редко) он ввинчивал в глазницу особую лупу, какой пользуются ювелиры и часовщики, и разглядывал товар пристальнее. Посетитель в это время обыкновенно замирал, затаив дыхание и от волнения стиснув руки так, что костяшки белели. Все надеялись, что ростовщик примет их хлам, и Джо, конечно, оправдывал надежды. Посетители кланялись и осыпали ростовщика горячими изъявлениями благодарности. Обычно тем дело и кончалось: посетитель, все еще кланяясь и благодаря, пятился к двери. Но иной гость задерживался, топтался в лавке, переминался с ноги на ногу и делал вид, будто любопытствует насчет лягушки.

В конце концов Джо поворачивался к такому гостю и самым невинным тоном осведомлялся:

— У вас еще что-нибудь?

А у самого в уголках рта появлялась улыбка.

И разговор неизменно переходил на Иеремию Гадсона.

— Сдается мне, вы храбрец, мистер Заббиду. Мало кто осмеливается пойти против Иеремии, — говорил гость, намекая на тот первый день, когда Джо дерзнул возразить мистеру Гадсону. Да, отвага ростовщика произвела на местных неизгладимое впечатление.

На такой комплимент Джо всегда отвечал одинаково:

— Я просто высказал всю правду.

— А Гадсон-то опять целую семью оставил без крыши над головой, — продолжал гость, ничуть не обескураженный напускным равнодушием Джо. — Вернее сказать, он нанимает для этого каких-то молодчиков — в масках, чтобы мы их не узнали. И все из-за грошовой арендной платы! Ох, несправедливо это, мистер Заббиду. Не по совести.

Если гость и ожидал, что Джо как-то отзовется или что-то предпримет, его подстерегало разочарование. Джо лишь печально качал головой.

— Кошмарная история, — с чувством говорил он. — Иначе и не скажешь.

Черная книга секретов

Глава шестнадцатая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

В Городе все было покрыто серым налетом грязи и нищеты, а деревня Пагус-Парвус тонула в серой хмари, потому что над ней вечно висели тяжелые тучи — казалось, они никуда не плывут и не двигаются с места. Вскоре я узнал, что тут всегда такая же погода, точнее, такая же непогода, как и в ночь моего прибытия. Поскольку деревня лепилась на склоне горы и восемь месяцев в году здесь шел снег, а остальные четыре лил дождь, то гости эту местность не жаловали. По тем же причинам местные жители редко выбирались за пределы деревни. Правда, до селян уже долетали слухи о самоходных повозках, но видеть этих железных чудовищ им еще не случалось, да и железные полосы, по которым катались такие повозки, в сторону Пагус-Парвуса пока не протянули. При необходимости местные предпочитали путешествовать по старинке, на повозке, запряженной лошадьми, но такую роскошь мало кто мог себе позволить, а потому в основном путешествия совершались на своих двоих.

Если бы не Джо, меня бы в этой глухомани ничто и не удерживало, но постепенно я обвыкся и стал воспринимать деревню как родной дом. Моя карьера городского карманника была окончена, чему я сам был весьма рад. Однако шарф Иеремии Гадсона и его перчатки я носил по-прежнему. Оно того стоило: бывало, Гадсон увидит меня в них и так вылупится — хоть картину с него пиши.

По вечерам, поужинав, мы с хозяином устраивались у очага и вели долгие беседы. О чем только не переговорили мы, но ни к каким выводам не пришли. Хозяин по складу своему был человек сдержанный; лицо Джо обыкновенно не выдавало его чувств, хотя, как только речь заходила о лягушке Салюки, он оживлялся. С лягушкой Джо обращался прямо как с королевой. Кормил ее до отвала жуками, червяками и личинками, да еще булочниковы мальчишки каждый день приходили на нее поглазеть и поахать.

Среди прочего мы с хозяином толковали и об Иеремии Гадсоне. И неудивительно: половина посетителей или даже больше приходили не с закладом, а пожаловаться на Гадсона. Этот гнус держал в кулаке почти всех местных — все ему задолжали. Похоже, целыми днями он только и занимался тем, что угрожал своим арендаторам выселением или присылал молодчиков в масках, чтобы те выбросили должников на улицу. Каждый раз, вновь услышав имя Гадсона, я все больше негодовал, отчего это в деревне не находится никого, кто посмел бы и смог поставить негодяя на место.

— Как по-вашему, почему местные так много рассказывают вам об Иеремии? — спросил я как-то у хозяина.

— Потому что у них терпение на исходе.

Вот уж точно ответ в духе Джо Заббиду! Он все время говорил вроде как загадками, и потому беседовать с ним было непросто.

— Иеремия — слишком тяжкая ноша для такой маленькой деревушки, — продолжал хозяин.

— Так почему же они ничего не предпринимают? Их же много, а он один. Взбунтовались бы!

Джо покачал головой:

— Иеремия коварен. Он опутал каждого из местных жителей такими сетями, что всякий дрожит только сам за себя и не понимает, какую силу представляет толпа. Чтобы взбунтоваться против Иеремии и свергнуть его, местным жителям нужно объединиться, а он, наоборот, разделил и запугал их так, что каждый стал заложником своих собственных страхов. Говорят, что у него в деревне есть свои соглядатаи.

— Неужели местные предадут друг друга?

— Несомненно, так и происходит — Гадсон вынуждает их к этому, — ответил Джо. — А поскольку друг другу они не доверяют, то и сплотиться, чтобы дать ему отпор, они не в силах — боятся, что он проведает. Со мной местные жители откровенны, потому что я чужак, человек пришлый, так что Иеремия мне не страшен. Вот они с отчаяния и решили, будто я способен спасти их от негодяя.

— А вы их спасете? — спросил я, мысленно взмолившись, чтобы хозяин ответил утвердительно.

— Как бы скверно ни обстояли дела, я не властен изменить ход событий, — отозвался Джо и больше об этом не говорил.

Мы возвращались к этому разговору бессчетное множество раз, и все с тем же результатом, так что я только дивился: это как понимать — хозяину наперед ведомо, как будут развиваться события? Джо хотя и утверждал, что не властен над переменами, само его появление в деревне уже стало важной переменой в здешней жизни. Для местных одно то, что объявился чужак и открыл лавку, было событием. С течением времени уважение к Джо и восторг перед ним все росли и росли. Нас всех к нему так и тянуло, точно мотыльков к огоньку летней ночью. Может, есть такие, кому приходится пыжиться и повышать голос, чтобы их заметили, но Джо был не из этих. Его и так всегда замечали, хотя говорил он негромко и был немногословен. Однако его присутствие всегда ощущалось.

Как и чем Джо зарабатывает на жизнь, я не понимал. Скажите на милость, какая прибыль может быть от того, что раздаешь деньги, а в заклад принимаешь всякий хлам? А ведь именно этим Джо и занимался. В витрине становилось все теснее от вещей, но, хотя Джо за все платил, я что-то не замечал, чтобы он их продавал.

Да еще эта таинственная «Черная книга секретов»! В деревне быстро сообразили, какие услуги предлагает Джо, так что у нас редкая ночь обходилась без исповеди. Джо только и делал, что раздавал деньги за чужие секреты, а я строчил и строчил без устали. Тайн и секретов в Пагус-Парвусе обнаружилась уйма. Днем смотришь — глухая горная деревушка, ничего особенного, а вот ночью неблагополучие прямо в воздухе висело. Поскольку по ночам я часто бодрствовал, то, бывало, смотрю, как светятся окна по всей деревне, и понимаю: за каждым окном прячется какая-то тайна, одна другой мрачнее. По ночам в Пагусе почти никто и не спал, судя по окнам. За занавесками двигались темные силуэты: кто руки заламывает, кто волосы на себе рвет, кто взад-вперед расхаживает, и все маялись отчаянием и угрызениями совести.

Джо внимательнейшим образом выслушивал каждую очередную исповедь, и, какие бы ужасы ему ни открывались, своего мнения он никогда не высказывал. Платил он за тайны щедро, это я знал наверняка, но вот как хозяин высчитывает, на какую сумму какой секрет потянет, — так и не понял. Однажды я спросил Джо, откуда у него такая прорва денег, а он только и сказал: «В наследство получил», и дал мне понять, что разговор окончен.

Как-то ночью пришел булочник Элиас Корк и признался, что подбавляет в муку мел и квасцы. Этот секрет потянул на четыре шиллинга. Потом однажды явилась Лили Иглсон и рассказала, что обманывает заказчиков, выгадывая на ткани с помощью особой укороченной мерки. За это Джо заплатил ей семь шиллингов. Даже Полли и та забежала к нам ночью, ускользнув из дома Иеремии, чтобы признаться, что украла у него столовое серебро. Мы с Джо и так это знали, потому что как раз накануне Полли заложила у нас нож и вилку, но только когда она ушла, мы заметили на приборах инициалы Иеремии Гадсона. Смелость Полли восхитила меня. Она знала, что выставить эти вещи в витрине мы не сможем (хотя лично я дорого бы дал, чтобы поглядеть, какая рожа будет у Иеремии, когда он увидит в витрине ростовщика свое же столовое серебро). Мы и не выставили, но Джо стал сам пользоваться этим ножом и вилкой за столом.

Каждую ночь хозяин разводил огонь в очаге и ставил на каминную полку темную бутылку без этикетки и два бокала, а я приготавливал на столе чернильницу, перо и черную книгу. Книгу Джо каждый раз вынимал из-под своего тюфяка. Потом Джо садился у огня, а я у стола, и мы принимались ждать. Редкая ночь проходила без того, чтобы при первом же ударе полуночи кто-то не стучался в дверь. Я знай себе строчил и сидел тише мыши. Очередной гость выкладывал свою тайну, а я все записывал слово в слово.

Иной раз гость рассказывал такое, что я прикусывал губы, лишь бы не закричать от ужаса. Я порой посматривал на хозяина, но он всегда сидел спокойно, сложив руки перед собой, и лицо у него ничего не выражало. Иногда Джо размыкал сплетенные пальцы и пошевеливал ими в воздухе. Но лицо у него всегда было как каменное.


Черная книга секретов

Глава семнадцатая

Горацио Ливер

Черная книга секретов

— Он убивец, — прошипел старший из братьев Корк. — По ночам берет свой резак и отправляется на охоту за свежим мясом. За человечиной.

— А мясо потом кладет в пирожки! — добавил средний брат, а младший захныкал со страху.

Все трое стояли под окном у мясника и наблюдали, как тот точит ножи. Мальчишкам нравилось слушать скрежет металла о металл и смотреть, как над головой у мясника разлетаются искры.

— Коли так, — дрожащим голосом спросил младший, — почему ж его до сих пор не посадили за решетку?

Старшие братья облили младшего презрением — надо же такое ляпнуть!

— Дурак! Кто докажет, что он виноват? — фыркнул старший. — Без доказательств не посадишь.

— А все доказательства в пирожках! — страшным голосом просипел средний. — К тому времени, как обнаружится убийство, будет уже слишком поздно.

— Потому что пирожки уже съели! — хором пропели оба.

И все трое вновь прижались носами к окну.

Виновник этого препирательства, Горацио Ливер, продолжал точить ножи, но как только он заметил три носа, расплющенных о витрину, то взревел от ярости и выскочил на крыльцо, грозя мальчишкам ножами.

— А ну пошли отсюда, п-п-поганцы сопливые! — прорычал он.

Мальчишки завизжали и с хохотом пустились наутек, оступаясь и скользя по обледенелому склону.

Именно в этот миг на сцене появились Ладлоу Хоркинс и его хозяин. Горацио Ливер все еще стоял на крыльце, сжав в кулаках по ножу. Не заметить Джо Заббиду и его подручного было трудно: ростовщик выделялся среди местных жителей не только высоким ростом, но и тем, с каким завидным достоинством он держался, несмотря на хромоту. Даже местным старожилам не удавалось ступать по наклонной и всегда скользкой улице не споткнувшись, а у хромого ростовщика это получалось без всякого труда! Ладлоу всегда трусил чуть позади хозяина, едва доставая тому до локтя.

Завидев странную пару, мясник метнулся обратно в лавку. Джо Заббиду постоял у витрины, рассматривая выложенный в ней товар. Сегодня мясная лавка предлагала «свижайшие бораньи каклеты», «кур патрашоных», «пирашки с мясом» и «фарш молатый». Да, в школе Горацио Ливер явно не засиживался.

— Я быстро, — сказал Джо своему подручному и вошел в лавку, оставив Ладлоу на улице.


Черная книга секретов

Горацио Ливер был, конечно, не лучший мясник, но единственный на всю деревню, так что обитателям Пагус-Парвуса ничего не оставалось, как смириться. Вот отец его, Стентон Ливер, славился и за пределами деревни тем, как ловко разрубал туши. Покупатели до сих пор поминали его добром. Стентон мог легко разделать целого быка от головы до хвоста — и все за какие-то три минуты. Такое представление он устраивал каждый год на ярмарке, и оно неизменно вызывало у публики бурю восторга и град аплодисментов. Кто не помнит, как величественно вздымал Стентон Ливер к небесам «Кубок лучшего мясника» своей могучей рукой, измазанной в крови, как алели пятна на его белом фартуке?

Сыну до отца было далеко, да он и не пытался повторить подвиги Стентона. Об этом досадном обстоятельстве Горацио напоминали ежедневно: пока он боролся с тушами, разрубая их на части, покупатели разочарованно вздыхали и цокали языками. Но нарубленное как попало мясо забирали, потому что частенько получали больше, чем заказывали, а платили меньше. Премудрости счета Горацио не давались так же, как и тонкости орфографии, поэтому Ливер-младший никак не мог постигнуть таинственное соотношение между весом мяса и ценой.

А если о профессиональном несовершенстве Ливеру-младшему не напоминали своими презрительными взглядами покупатели, то напоминал сам отец, ибо портрет Ливера-старшего в полный рост и во всем мясницком снаряжении был намалеван на стене за спиной у Горацио. Ливер-старший на портрете ухмылялся, и Горацио так и чувствовал, как насмешливые отцовские глаза буравят ему затылок, а потому нервничал и заикался. Заикаться он начал, еще когда ходил у отца в подмастерьях. Правда, заикался он в основном на «п» и только когда волновался или злился.

Забыть Ливера-старшего сыну не удавалось, хотя тот уже пять лет как покоился в могиле, но, казалось, и из могильных глубин он проникал в сознание Горацио. Ливер-младший нередко просыпался по ночам, хватая ртом воздух и задыхаясь, — ему казалось, будто его душат мощные, истинно мясницкие ручищи отца. О тех временах, когда Горацио ходил в подмастерьях у Ливера-старшего, он сохранил пренеприятные воспоминания. Ремесло давалось Горацио с таким трудом, что отец его нередко выходил из себя, и тогда мальчику здорово доставалось.

Работать Горацио начал с тех самых пор, как дорос до прилавка, и со временем внешность молодого мясника непостижимым образом приобрела сходство с его товаром. Ливер-младший заматерел, раздался, стал походить на быка, а безволосые руки его напоминали каждая по окороку. Даже кожа у него и то сделалась как сырое мясо — синевато-красная и шершавая. С красноносого длинного лица мясника на мир без особого интереса смотрели карие глазки. Пальцы у Ливера-младшего были толстые и короткие. И еще он на диво небрежно для мясника обращался с ножами.


Черная книга секретов

Горацио Ливер вытер окровавленные руки о полосатый нечистый фартук и поздоровался с Джо Заббиду:

— День добрый.

При этом, однако, улыбнулся он встревоженно. Потом кивнул на резвящихся детишек.

— Вот бы из кого сосисок наделать! — неловко пошутил он, перекладывая на прилавке тускло блеснувший тесак.

Ладлоу, не слышавший его слов, но видевший этот жест, содрогнулся от страха.

Ростовщик ограничился вежливым смешком.

— Позвольте представиться. Джо Заббиду, к вашим услугам. Я…

— П-п-помню, как же, вы ростовщик, сударь, — отозвался мясник.

Джо коротко поклонился.

— Слыхал, вы поселились в бывшей шляпной мастерской. Надеюсь, дела у вас пойдут лучше, чем у Бетти П-п-пеготти.

Ростовщик вопросительно поднял брови.

— Она была шляпных дел мастерица, — объяснил Горацио и подул на руки, чтобы согреться: в мясной лавке было едва ли теплее, чем на улице. — И какие дорогущие шляпы делала, вы бы видели. С п-п-павлиньими и страусовыми п-перьями, шелковыми цветами, — п-п-по мне так слишком шикарно. Мне п-п-подавай шляпу попроще. — Горацио с гордым видом притронулся к своему мясницкому колпаку, невольно украсив последний крошками хряща.

— Ясно, — кивнул Джо Заббиду.

— Сами п-п-понимаете, вскоре Бетти п-п-прогорела и уехала в Город. Говорят, открыла там трактир. — Мясник шлепнул на прилавок отбивную и принялся машинально кромсать мясо ломтями. — Бетти, конечно, п-п-прогадала с этой лавкой. Уж очень далеко, на околице, да еще у нас гора крутая. Наверх если кто и п-п-поднимается, то разве что ногами вперед. Да и п-п-покойничков на кладбище приходится силком тащить. Шесть лошадок еле справляются. Слышали бы вы, как гроб грохочет на ухабах! Мертвого разбудит. — Горацио умолк с занесенным ножом в руке и расхохотался собственной шутке.

— Я пока на отсутствие посетителей не жалуюсь, — заметил Джо.

— Да, слыхал. Может, вам п-п-повезет больше, чем Бетти.

— А вот Иеремия Гадсон держится другого мнения.

Ливер с отвращением сплюнул на пол, усыпанный опилками.

— Как же без него-то! Уже небось влез.

— Утверждает, будто он тут у вас главный делец.

— Ха! — воскликнул мясник. — Змея он п-п-подколодная, а никакой не делец! Бьюсь об заклад, Иеремия когда-то заложил душу дьяволу. Уж п-п-поверьте. Наживается на бедняках, вот что он делает. Ссужает деньги, а п-п-потом обдирает людей до нитки, если им не расплатиться. Не п-п-получит арендную п-п-плату — вышвыривает на улицу. Говорю вам, Гадсон скоро из всех кровь высосет. То-то они с моим п-п-папашей когда-то спелись — они одного п-п-поля ягоды.

И мясник обрушил свой тесак на отбивную с такой силой, что кусок мяса подлетел в воздух. Джо ловко поймал отбивную. Затем он взглянул мяснику прямо в глаза и прочел в них тоску, а сам Горацио, хоть и захотелось ему отвести взгляд, не смог этого сделать. Колени у него подогнулись. В ушах у мясника мягко зашумело, точно ветер гудел в кронах деревьев. Мяснику показалось, будто в его натруженные мозолистые руки впились сотни иголочек.

— Судя по всему, у вас на душе лежит какая-то тяжесть, — вкрадчиво и негромко сказал Джо. — Вы изнемогаете. Приходите ко мне нынче вечером, и, может статься, я сумею вам помочь.

— Ох, сомневаюсь, — ответил Горацио, с трудом ворочая языком.

— Приходите в полночь, и никто не узнает, — настаивал Джо, не спуская с мясника тяжелого взгляда.

— Там посмотрим.

— Вот и превосходно. — Джо широко улыбнулся, и взгляд его отпустил мясника. — В таком случае, до скорого свидания.

— А отбивная? — слабым голосом спросил Горацио.

— Считайте, что я купил ее на ужин. Когда придете, тогда и расплачусь, — невозмутимо ответил Джо Заббиду.


Черная книга секретов

Церковные часы пробили полночь, и в этот самый миг Горацио Ливер уже стоял под дверью у ростовщика, намереваясь постучать. Мясник плотнее запахнулся в плащ, поднял было руку и тут же опустил в нерешительности. За его колебаниями следил бледный месяц в ночном небе. По правде сказать, Горацио вовсе не собирался навещать ростовщика и сам не знал, почему ближе к полуночи ноги сами понесли его вон из дома и вверх по склону холма. Как, скажите на милость, сумеет помочь его беде этот незнакомец? Да и откуда, собственно, он прознал, что Горацио нужна помощь? Мясник вспомнил пристальный, пронизывающий взгляд Джо Заббиду. Он что, мысли читает, ростовщик этот?

Горацио наконец занес кулак, но постучать не успел: дверь распахнулась сама. На пороге стоял хозяин.

— Входите, Горацио, — радушно пригласил ростовщик. — Мы вас ждали.

Джо провел молчащего мясника в заднюю комнату, где в очаге ярко пылал огонь. Горацио Ливер грузно опустился в кресло; оно жалобно заскрипело, и мясник вздрогнул. Джо вручил гостю бокал с каким-то золотистым напитком, и после двух-трех жадных глотков щеки у мясника разрумянились, а глаза заблестели.

— Сильная штука, — крякнул он и осушил бокал.

— Что-то подсказывает мне — у вас есть секрет, который вы хотели бы заложить, — произнес Джо.

Мясник озадаченно насупился:

— Это как — заложить?

— Таково мое ремесло, — пояснил Джо. — Я беру в заклад секреты и плачу за них хорошие деньги.

Горацио Ливер некоторое время обдумывал услышанное.

— Тогда вот мой товар, — сказал он.

Ладлоу уже раскрыл черную книгу и изготовился писать. И мясник повел свой рассказ.


Черная книга секретов

Глава восемнадцатая

Черная книга секретов

ИЗ «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание мясника

Меня зовут Горацио Ливер, и я хочу признаться в ужасном поступке.

Муки совести терзают меня так, что я почти спятил. Спать не могу, мечусь туда-сюда и все думаю, все вспоминаю, что же я натворил. Одного хочу: снять с души этот тяжкий груз, забыться.

Знаю, многие обо мне такого мнения, что мясник я никудышный и к тому же дурак дураком. Таланта, какой был у моего папаши, Стентона Ливера, мне не перепало — этого я отрицать не буду. Вот уж кто был в своем деле дока. С ножами и тесаками он управлялся мастерски и на ярмарочных состязаниях мясников всегда выходил победителем — бывало, быстрее и лучше всех разделает мясо. У нас в деревне его прозвали Мясник-Молния. Для местных он был главный герой со времен Мика Макмукла, однорукого кузнеца, который умел с завязанными глазами подковать лошадь.

А для меня он был сущий зверь.

Пока была жива моя мать, мне доставалось меньше и я не знал, на что способен отец, но потом она умерла, умерла совсем еще молодой, и я полностью оказался в его руках. Папаша, понимаете ли, был двуличный тип. С покупателями он вел себя как душа-человек, всегда обходительный, дамам комплименты отвешивает, шутками сыплет. Но то за прилавком, а в семье, то есть со мной, он становился совсем другим… нет, не человеком — чудовищем. Бил меня каждый божий день, и чем только мне не доставалось: и свиными ногами, и бараньими окороками, даже неощипанными курами и то он меня лупцевал. И все твердил, мол, я должен быть ему по гроб жизни благодарен, что он меня учит мясницкому ремеслу.

— Кому ты еще нужен, — повторял папаша, и я ему верил.

Боялся я его до дрожи, потому и ученье у меня шло плохо, и папаша только больше свирепел. Он потешался над тем, какой я невежда, но учиться грамоте меня не отдавал. Над заиканием моим тоже измывался, а ведь знал, что от этого я только хуже заикаюсь. Что же касается ремесла, мясник из меня плохой, по части разделки я не мастер, уж больно руки неловкие, — пока учился, весь изрезался. Отец в наказание запирал меня в леднике, и я сидел там, пока руки не отморожу.

Словом, не жизнь у меня была, а сплошные колотушки да издевательства. Ночевал я под прилавком, прямо на полу, посыпанном опилками. Папаша спал наверху — вечно храпел у очага со стаканом виски. Думал я убежать из дому, но до того отупел от побоев, что соображал туго и ничего не придумал. Так я и жил, терпя побои и насмешки, а сам изнутри весь кипел, вот-вот взорвусь.

Но мало мне было папаши, еще ведь Иеремия Гадсон меня изводил. Папаша нашел в нем родственную душу, поскольку оба были обжоры и сами не свои до денег. Гадсон ходил к нам чуть не каждый вечер, и они с папашей блаженствовали у очага, попивая эль и бренди, а я им прислуживал.

— Ну-ка, Горацио, п-п-плесни еще п-п-порцию! — бывало, скажет Гадсон, передразнивая, как я заикаюсь.

И они с папашей так и загогочут. Или спросит:

— Скажи-ка, Горацио, почем баранина?

— Двенадцать п-п-пенсов за фунт, — отвечаю.

И они опять ну хохотать.

Как-то раз Гадсон пришел к нам в лавку и с порога захохотал.

— Что это у вас в витрине за диковина такая? — спросил он. — «Перашки с мясам и рысом, по три пенса штука». Прямо как «с крысом»!

— Где пирожки с крысами? — взревел папаша, весь побагровел от ярости.

Схватил первое, что под руку попалось — курицу, — и отлупил меня. Это я так ценник написал с ошибками.

В ту ночь я понял, что терять мне уже нечего. Хватить терпеть, пора отомстить. Говорят, мстить надо хладнокровно, но по мне, мясо хорошо парное, пока кровь еще дымится. Вот и с местью то же самое. Так что месть я папаше с Гадсоном устроил с пылу с жару.

На следующий вечер папаша сел ужинать — как обычно, картошкой с мясным пирогом моего приготовления. Явился и Гадсон, он часто у нас ужинал. Жрали они, доложу я вам, так, будто им жить осталось всего ничего. Смотреть на это с души воротило. Рты набили, чавкают, только что не давятся от жадности, крошки роняют, по подбородкам соус течет — свиньи, не люди, одно слово.

Я наблюдал, как они ужинают. Меня трясло от отвращения, но в то же время я глаз отвести не мог — ведь уписывали-то они не просто мясной пирог, а пирог по особому рецепту, который я сам придумал. Вот вам пирожки с крысами!

Наутро меня разбудили пронзительные вопли, которые неслись со второго этажа. Взбежал я наверх и вижу: папаша так и корчится, так и извивается на кровати. Рожа у него вся пошла гнойными пупырями, пот катился градом, пыхтел он, как загнанная лошадь, и то и дело хватался за живот и принимался вопить как резаный. Я сбегал за доктором Моргсом, но к тому времени, как тот пришел, было уже ясно: папаша не жилец.

Доктор осмотрел его и руками развел.

— Похоже на сердечный приступ, но только вот откуда же бубоны? Странно, очень странно, — сказал он. — Скажи, Горацио, а не кусала ли мистера Ливера крыса?

Сердце у меня заколотилось, я весь покраснел. Как ни называй эту хворь, но я-то знал, что крыса папашу не кусала, скорее, наоборот, — это он, сам того не ведая, полакомился крысятиной. Той самой, которая была в начинке вчерашнего пирога. А может, на него и другой какой ингредиент подействовал. Рецепт-то был простой: любая падаль в него годилась, и не только мясо — когти, шерсть, клюв, все прочее. Крысы в начинке точно были, а еще парочка дохлых мышей, сколько-то жуков-навозников, червяки разных мастей, уховертки, ну и раздавленная жаба, которую я подобрал на улице.

Мучился папаша долго, целый день и еще целую ночь, а я сидел при нем и клял себя за тупоумие. Ведь я думал просто его наказать, а отравить вовсе и не хотел.

Но он помер.

Когда он испустил последний вздох, я был рядом. Что я чувствовал? Все сразу: и раскаяние, и вину, и ярость. Я закрыл ему глаза, натянул на мертвое лицо простыню и пошел за доктором.

Тот явился к нам и даже саквояжа своего не раскрыл и осматривать тело не стал, сразу сказал:

— Сердечный приступ.

С тем и ушел.

Местные, конечно, горевали.

— Как же мы будем жить без Стентона? — голосили они. — Кто теперь будет представлять деревню на ярмарках?

— Ну, я могу попробовать, — предложил я, а они в ответ воззрились на меня так, будто я — хрящик, который они обнаружили в грошовом пирожке.

Как папаша помер, жизнь моя стала получше. Но вот чего я не ожидал — это что меня совесть замучит. И еще я не предусмотрел, что Иеремия Гадсон этого случая так просто не оставит.

Через несколько дней после похорон Гадсон пришел ко мне в лавку. С того рокового ужина он появился впервые. Вид у него был хуже некуда: сам белый, как сало, а глаза кровью налиты.

— У меня к тебе дельце, — сурово начал Гадсон. — Или лучше сказать — тельце?

С этими словами он протянул мне раскрытую ладонь, на которой лежал крысиный коготок — ни с чем не перепутаешь.

— Вот это вот застряло у меня в зубах после твоего угощения! — объявил он. — После твоего пирога, от которого я хворал целых три дня. Того самого пирога, от которого окочурился твой отец. То-то я смотрю, быстренько ты его схоронил!

Сердце у меня в груди прямо-таки замерзло, однако я выдавил, заикаясь:

— П-п-пирог, мистер Гадсон? Не п-п-понимаю, какой такой п-п-пирог?! Если отец им отравился, вы-то отчего живы и здоровы?

Гадсон сощурился, будто целил в меня из ружья.

— Видать, потому, что вся отравленная крыса, которую ты сунул в пирог, досталась твоему отцу.

Тут он перегнулся через прилавок, и я услышал, как у него разит изо рта.

— Смотри мне, я теперь с тебя глаз не спущу! — пригрозил Гадсон.

И ушел, прихватив с собой две первосортные отбивные и хороший кус баранины, но побрезговав пирогами. Заплатить он, разумеется, не заплатил, а поскольку я и пикнуть не посмел, Иеремия понял, что он прав.

О, судьба, как ты коварна и жестока: одного моего мучителя ты отправила на тот свет, но второй остался жив и мучит меня. Да, Гадсон теперь заходит ко мне еженедельно, берет все, что ему приглянется, — лучший товар, конечно, — то гуся, то бифштекс, то парочку фазанов. Но надолго ли его устроит такая мзда за молчание? И что станется со мной, когда он проболтается? Знаю, я поступил скверно, но неужели мне страдать всю оставшуюся жизнь? Неужели эти пытки никогда не кончатся?

Я не из бессовестных негодяев и стыжусь содеянного, но сколько еще смогу вытерпеть эту пытку, не знаю. С самых похорон отца нет мне ни сна, ни покоя.

Черная книга секретов


Ладлоу отложил перо, аккуратно накрыл исписанную страницу промокательной бумагой и захлопнул книгу.

— В моих силах облегчить ваши муки, — веско произнес Джо Заббиду, глядя прямо в измученные глаза Горацио Ливера. — Клянусь, ваш секрет теперь надежно спрятан на страницах этой книги.

Мясник глубоко вздохнул, и складки у него на лбу постепенно разгладились. Глаза у него заблестели, он широко, смачно зевнул.

— Мне уже вроде полегчало, — признался он и встал.

Однако, увидев деньги, который протянул ему Джо, мясник заколебался. Сумма была изрядная.

— Мистер Заббиду, так ведь это я должен вам заплатить — так мне кажется! — смутился Горацио.

Ростовщик спокойно покачал головой:

— Вовсе нет, мистер Ливер. Сделка наша честная.

— Что ж, хорошо. — Мясник взял деньги и направился к выходу, но на пороге замешкался. — Клянусь, никогда больше не стану печь пирогов с такой начинкой, но… в последнее время у меня частенько бывает искушение повторить тот пирог с крысами и прочим. Каждый раз, как ко мне в лавку, точно к себе домой, вваливается Иеремия Гадсон, надушенный и разряженный в пух и прах, меня так и подмывает накормить его кой-чем пикантным.

— Придет день, когда этот человек перестанет вам досаждать, — пообещал Джо. — Он своей участи не минует. Наберитесь терпения.

Ростовщик проводил гостя до дверей. Ладлоу остался сидеть за столом и не произнес ни слова. Исповедь мясника напомнила мальчику кое-что такое, о чем он и рад был бы забыть, да не мог. Кто-кто, а Ладлоу Хоркинс хорошо знал, каково быть сыном жестокого отца. Да, не повезло Горацио Ливеру — сурово с ним обошлась судьба, сделав его отцом такое чудовище. Но неужели бедному мяснику на роду было написано стать убийцей?

Джо Заббиду постоял на крыльце, глядя, как Горацио Ливер шагает к дому. Дождался, когда тот вошел в мясную лавку и когда погас свет в окне второго этажа. Джо удовлетворенно улыбнулся. Сегодня мясник будет спать крепким сном. Но кое-кто в деревне будет бодрствовать.


Черная книга секретов

Глава девятнадцатая

Беспокойная ночь

Черная книга секретов

Пока Джо Заббиду выслушивал исповедь Ливера, Иеремия Гадсон маялся без сна в своей мягкой постели. Раньше, до того, как в деревне появился этот удивительный ростовщик, свет в окнах Гадсона после полуночи горел редко. Бессовестные люди всегда спят крепко, и Иеремия храпел себе да храпел ночь за ночью, да так оглушительно, что служанке Полли на чердаке было не уснуть. Храпел и знать не знал, что по его милости большая часть обитателей деревни не спит, страдает, мечется.

Но теперь положение дел переменилось, и Иеремия Гадсон ночь за ночью ворочался с боку на бок. Он задергал Полли своими требованиями, потому что то среди ночи требовал теплого питья, то принести ему книжку почитать, то горячих углей в грелку подложить. Однако ничто не помогало, и сон к Гадсону упорно не шел.

Дом Гадсона располагался в самом центре деревни и размерами своими раз в пять превосходил те домишки, жители которых были должниками Иеремии. Много лет Гадсон копил всякое добро, однако вкус в отношении приобретений у него был такой же скверный, как и по части одежды. Все его вещи отличались кричащей расцветкой, дороговизной, бросающейся в глаза, и на редкость уродливым видом. Это касалось и домашней обстановки. Хотя Гадсон никогда не приглашал гостей с ночевкой, в доме имелось целых семь спален. Хотя обычно он трапезничал один, к комнатам примыкали великолепная столовая и огромная кухня, а на чердаке отведено было помещение, рассчитанное на пять человек прислуги, но там жила только Полли, поскольку, кроме нее да мальчика-конюха, спавшего в каретном сарае, Гадсон слуг не держал.

Раньше, случалось, Иеремия Гадсон день-деньской расхаживал по своему роскошному обиталищу, самодовольно сложив руки за спиной. Он вышагивал по темным коридорам, обходил сумрачные комнаты, разглядывал портреты, развешанные вдоль дубовой лестницы: семь поколений Гадсонов смотрели на него из массивных рам холодными глазами, поджав тонкие губы. Иеремия упоенно любовался блеском столового серебра и дорогими заморскими коврами ручной работы, привезенными из самой Африки. Иной раз он поглаживал ковер и ему казалось, что под ногтями у него поскрипывают песчинки из далеких пустынь. То была не игра воображения: подметала Полли из рук вон плохо.

Но вот в Пагус-Парвус прибыл ростовщик, и Иеремия Гадсон потерял покой.

Гадсон возненавидел пришельца с первого взгляда. Правда, с того самого утра, когда Заббиду представился местным жителям, Иеремия к лавке ростовщика больше не ходил — то есть днем там не показывался, — но всегда знал, что новенького появилось в витрине у Заббиду. Полли было велено ежедневно наведываться под окна ростовщика, ни в коем случае не заходя в саму лавку, и, возвратившись, служанка старательно описывала хозяину, что видела в витрине.

— Щербатые ночные горшки! Ношеные башмаки! — рычал Гадсон. — Да как на этом можно заработать? Он что, совсем дурной? Или тут дело нечисто?

Из поколения в поколение род Гадсонов наживался на местных бедняках. Иеремия пошел по стопам предков, вымогая деньги, отнимая их силой или угрозами. Постепенно он забрал в свои лапы и дома, и землю — все это он сдавал жителям деревни по ценам, которые иначе как грабительскими не назовешь. Время от времени Гадсон отнимал у арендаторов и жилье, и землю, чтобы показать свою власть и напомнить, что с ним шутки плохи, но потом отдавал обратно, подняв плату и тем самым закабалив чуть ли не каждого местного жителя. Могильщик Обадия Доск был далеко не единственным должником Гадсона, и состояние негодяя множилось год от года.

Сам Иеремия искренне полагал, что обладает редкостными деловыми дарованиями. Конечно, умело вести дела, когда вокруг ни одного соперника, проще простого, но вот в деревушку прибыл Джо Заббиду, и Гадсон почуял: соперник появился. К несчастью для Иеремии, бывшая шляпная мастерская ему, Гадсону, не принадлежала; этот факт и раньше его беспредельно злил, а теперь и подавно. Еще больше бесило Иеремию то, что Заббиду явно богат, очень богат. Гадсон убедил себя, что именно благодаря богатству ростовщик завоевал в деревне такую приязнь — еще бы, вон как сорит деньгами. А раз так, недолго этому выскочке радоваться, он быстро разорится. Однако со дня открытия лавки ростовщика прошло уже две недели, но заведение Заббиду работало, а сам он и не думал разоряться. Иеремия не уставал удивляться, как это ростовщику удается держаться на плаву. Каждый день он видел, сколько народу поднимается в гору, чтобы посетить Заббиду; судя по этому, дурацкая торговля всяким хламом продолжала процветать.

Еще больше Гадсон разъярился, когда в один прекрасный день к нему прямо на улице подошел Обадия Доск. Выражение лица у старика было какое-то непонятное, но Иеремия истолковал его по-своему.

— Ну, Обадия, — нетерпеливо сказал Гадсон, — надеюсь, уж на этой-то неделе ты не задержишь арендную плату? Смотри у меня! Я тебе не…

— Вот вам, — торжествующе объявил могильщик, — вот вам ваши деньги. — С этими словами он сунул Гадсону тугой кожаный мешочек.

Заинтересованный Иеремия поспешно развязал его. Мешочек был битком набит деньгами.

— Здесь весь мой долг, — так же торжественно сказал старик. — Мы квиты.

И он двинулся прочь с гордо поднятой головой, а Иеремия так и стоял столбом посреди улицы, разинув рот. В себя его привел сдавленный смешок прохожего, и Гадсон поспешил ретироваться домой. Навстречу ему из кухни выбежала Полли.

— Тут вот он у дверей вам оставил, — сообщила она, протягивая хозяину знакомую деревянную лопату.

Иеремия злобно фыркнул, оттолкнул девчонку и прошагал к себе в кабинет, хлопнув дверью так, что оконные стекла задрожали.

И могильщик оказался далеко не единственным, у кого вдруг завелись денежки. Вскоре с Гадсоном расплатились еще трое должников.

«Откуда у них берутся деньги?» — гадал Иеремия, и в голову ему приходил лишь один ответ: от ростовщика Заббиду. Гадсон сделался еще вспыльчивее и желчнее, чем обычно, так что Полли и мальчику-конюху доставалось на орехи. Иеремия и предположить не мог, что должники когда-нибудь сумеют выпутаться из его сетей. Если и дальше так будет продолжаться, придется поискать другой способ нажиться.

В одну из недавних поездок в Город Иеремия Гадсон прослышал о том, как выгодно торговать зубами — искусственными и настоящими. Как ни странно, у богачей зубы болели и гнили больше, чем у бедняков. Несомненно, виной тому были сладости и прочие лакомства, от которых портятся зубы и которые беднота себе позволить не могла, довольствуясь самой простой и грубой пищей. Богатые дамы и господа готовы были щедро платить за любую возможность приобрести натуральные вставные зубы — не в последнюю очередь и потому, что такие зубы наглядно свидетельствовали о богатстве своих хозяев. Иеремия призадумался, как бы и ему пристроиться к такому выгодному делу. В «Ловком пальчике» толковали о каком-то зубодере Бертоне Флюсе, который будто бы имел касательство к торговле вставными настоящими зубами. Иеремия положил себе непременно разыскать Флюса в ближайшую же поездку в Город.

Но сейчас нужно было как-то разобраться с треклятым ростовщиком. Стоило Гадсону подумать об этом дылде с буйной шевелюрой, как он начинал скрежетать зубами, а в глазах у него темнело от ненависти. А этот тощий кривоногий мальчишка, который у ростовщика в услужении! Сущий бесенок, да и только! Хитрый гаденыш! Вот, например, перчатки и шарф на нем точно такие, какие украл у Иеремии кучер, — во всяком случае, раньше Иеремия думал именно на кучера. А что за взгляд у этого маленького паршивца! Уставится своими темными глазищами, прямо выдержать невозможно — дрожь пробирает.

Как уже говорилось, Иеремия Гадсон невзлюбил ростовщика с первого взгляда, а теперь, по прошествии двух недель, люто его ненавидел. И было за что: стоило Гадсону появиться на улице, как встречные прохожие начинали искоса глазеть на него, а за спиной он слышал смешки, но, когда оглядывался, видел только мрачные лица. И все же в деревне происходило что-то непонятное; в воздухе висело ощущение перемен. Гадсон чуял эти перемены и догадывался: они каким-то образом связаны с таинственным ростовщиком. Иеремию колотило от страха и ненависти.

Вскоре после появления Заббиду в деревне Гадсон заметил, что в лавку на вершине холма повадились ночные посетители. Зачем бы это, интересно знать? Над этим вопросом и ломал голову Иеремия, ворочаясь с боку на бок на своей кровати заморской работы — широкой, резной, с четырьмя столбиками. Каждый звук, долетавший с улицы, казался Гадсону куда громче, чем был на самом деле. Чуть ли не еженощно Иеремия слышал шаги тех, кто поднимался в гору, к Заббиду. Он пытался не слушать эти шаги и прятал голову в подушку, но изо рта у него так несло, что самому делалось противно. Тогда Гадсон садился на постели и принимался разговаривать сам с собой, кривиться, морщиться и барабанить пальцами по спинке кровати, и так до тех пор, пока не слышал скрип снега под чьими-то шагами на улице. Тогда в одной сорочке он кидался к окну, различал темные смутные фигуры, что направлялись к ростовщику, однако кто именно — распознать не удавалось. Да кто бы ни был и что бы ни затевал, одно ясно: ему, Иеремии Гадсону, эти секреты ничего хорошего не сулят! Гадсон грозил ночным прохожим кулаком и разъяренно топал ногой.

— Его нужно остановить, этого Заббиду! — громко твердил он во тьме.


Черная книга секретов

Глава двадцатая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Если Джо вызывал горячий интерес у местных жителей, то я — у местных детишек, а именно у Полли и братьев Корк. Раньше у меня друзей не водилось, потому что в Городе вообще ни у кого друзей нет, там все только с деньгами и дружат. А тут, в деревне, оказывается, совсем другое дело. С братьями я, можно сказать, подружился — они оказались славные, смешили меня и пришлись мне по душе. Все, кроме разве что самого старшего. Что-то мне в нем не нравилось. Чутье подсказывало: этому лучше не доверять. Смотришь на парня и не знаешь, что у него в голове творится.

Братья приходили поглядеть на лягушку, а вот Полли больше интересовала не Салюки, а я сам, точнее, прежняя моя жизнь.

— Расскажи про Город, — неизменно просила она. — Все хочу знать.

Ну я и рассказывал. Рассказывал о темных, мрачных улицах, где дома стоят так тесно, что в эти улицы даже солнце не заглядывает. Об улицах, мощенных неровным булыжником и усеянных мусором, объедками, дохлыми собаками и крысами. О грязных канавах и лужах с тухлой водой, над которыми вьются жужжащие тучи мух. Рассказывал и о нищих, которые выпрашивают милостыню, чтобы пропить ее в кабаке, или валяются пьяными в канаве, потому что из кабака их уже вышвырнули. И еще рассказывал о невыносимом, пронизывающем до костей зимнем холоде, когда и люди и животные падали на улицах замертво и тут же коченели.

Описывал я и реку Фодус, на которой стоит Город; медленное, ленивое течение ее густых вод, больше похожих на мутный суп, чем на речные струи. Да уж, река эта достойна своего названия — вонь от нее подымается такая, что хоть нос зажимай, и проникает во все щели. И характер у реки коварный. Я видывал, как она бодает суда, стоящие у пристаней, так что они бешено пляшут на воде, скрипят и стонут, заглушая испуганные вопли гребцов и пассажиров на маленьких суденышках, пересекающих ее широкую спину. А уж как боятся люди мутных вод Фодуса! Говорят, кто упадет в эти волны, нипочем не выживет — так они ядовиты. Добычу свою, утопленников, река выдает неохотно, сначала как следует выдержит под водой, а уж потом, много дней спустя, вытолкнет на поверхность раздутый посинелый труп, на который и смотреть-то страшно.

Река Фодус делит на две половины не только сам Город, но и его население. На северном берегу живут богачи, на южном — бедняки. Мостов на реке всего один. Может, когда-то у него и было название, но забылось, и теперь все говорят просто «Мост». Весь он тесно застроен тавернами, гостиницами и притонами самого скверного пошиба; в этих злачных местах, пристанищах порока, все посетители равны, с какого бы берега ни явились. Здесь дерутся, пьют, режутся в азартные игры, убивают и умирают. Бывал и я в одном из таких притонов — трактире «Ловкий пальчик», том самом, куда захаживает Иеремия Гадсон и где околачивались мамаша с папашей.

Город дышит пороком и преступлением, и потому железная рука наказания время от времени берет его за горло. Как ни стыдно мне в этом признаваться теперь, но когда-то я неплохо зарабатывал на чужих бедах, обчищая карманы зевак, особенно по средам, когда на Висельной площади вешали преступников.

Казнь у нас в Городе считалась получше любого праздника. Чем в большем ужасе пребывал бедняга на эшафоте, тем в больший восторг приходила толпа. Приговоренного обыкновенно привозили к месту казни на телеге — из тюрьмы Айронгейт по Тоскливому проезду и прямиком на Висельную площадь. Он и пускался-то в путь несчастнее некуда, ну а уж к тому времени, как добирался до эшафота, пребывал совсем в бедственном состоянии, поскольку наши городские зеваки имели обыкновение швырять в приговоренного всем, что оказывалось у них под рукой, — гнилыми овощами и фруктами, а то и дохлой крысой. Честно скажу, я в жизни не кидался в бедняг приговоренных. Думал: откуда мне знать, может, на следующей неделе вздернут меня самого?

Когда приговоренного возводили на эшафот, толпа поднимала радостный крик, а когда на его или (что тоже было не редкостью) ее шею набрасывали петлю, вопила еще громче. В эти мгновения я обычно отворачивался, в основном потому, что наставало самое подходящее время пошарить по карманам. Зеваки не сводили зачарованных глаз с эшафота, а я проворно скользил в толпе и тащил все, что подворачивалось. Сам при этом слышал, как под ногами у осужденного со стуком открывается люк и как скрипит виселица под тяжестью тела. И пока толпа ревела, я успевал убежать — прежде чем кто-либо из зевак замечал, что лишился кошелька.

Вот что я рассказывал Полли, а она ловила каждое мое слово.

— Обязательно поеду туда, — говорила она, и глаза у нее так и блестели. — Вот увидишь.

И сколько я ее ни отговаривал, она стояла на своем.

Много чего Полли от меня услышала о Городе, но о мамаше с папашей я умолчал. Ничего ей не сказал о том, как они меня били и отнимали деньги, и о том, как и почему я бежал из Города. И о Бертоне Флюсе, которому они меня сдали, и о кошмарах, терзавших меня по ночам. А в кошмарах мне всегда виделось одно и то же: будто нависает надо мной папашино лицо, будто душит он меня… Или я его?

Нет, никогда не прощу я мамашу с папашей за то, что они со мной сделали, но все же я им благодарен. С воришками-карманниками, даже малолетними, закон обходился сурово. Если бы из-за мамаши с папашей я не бежал из Города, рано или поздно болтаться бы мне в петле на той самой Висельной площади, где, бывало, я обчищал карманы зевак.


Черная книга секретов

Глава двадцать первая

Стирлинг Левиафант

Черная книга секретов

Время шло, и все больше местных жителей извлекали пользу не только из дневных посещений Джо Заббиду, получая щедрую плату за свои заклады, но и из ночных сделок с ростовщиком. Хотя никто не говорил вслух о том, что разбогател, самый дух деревни изменился. Джо принес в Пагус-Парвус перемены, которых здесь давно ждали. Казалось, в деревне стало светлее, а дома словно вздохнули с облегчением и охотнее впускали свет в окна. А как-то утром неизменные тяжелые тучи в небе вдруг разошлись и в прорехе на минутку проглянуло синее небо, отчего все, кому случилось это увидеть, замерли как вкопанные.

— Чудо! Чудо! — объявила Руби Корк, жена булочника.

Тучи, разумеется, вскоре сомкнулись и скрыли небесную синеву, однако жителям деревни достаточно было знать, что где-то там, в вышине, она существует.

Чудом была синяя прореха или нет, но единственный обитатель деревни, который по чину своему мог бы с уверенностью ответить на этот вопрос, в то утро еще спал и историческое событие пропустил.

Речь идет о преподобном Стирлинге Левиафанте.

В течение двадцати лет подряд преподобный Левиафант смотрелся по утрам в зеркало (сказать по чести, утро у него наступало около полудня) и благодарил небо за то, что ему дали приход именно в Пагус-Парвусе. Человеку его склада ничего более подходящего и желать не оставалось. Преподобный был ленив, неопрятен и неотесан, а вера в могущество высших сил, каковой, в силу своего сана, Стирлинг Левиафант вроде бы обладал, обеспечила ему безбедное существование. Двадцать лет назад, приехав в Пагус-Парвус, преподобный встал в воротах церкви и оглядел расстилавшуюся перед ним деревушку заплывшими глазками из-под мохнатых бровей.

«Вот о чем я мечтал, — подумал Левиафант. — Крутенек холм, только что не отвесный».

В те далекие времена местные жители, к великому огорчению преподобного, проявляли поначалу нешуточную тягу к слову Божьему, и потому Левиафанту приходилось отправлять службу каждое воскресенье. Но монотонный голос преподобного и однообразие избираемых им тем для проповеди (дьявол, геенна огненная, грех, адские муки и все, что к этому прилагается) сделали свое дело, и число слушателей начало неуклонно убывать. Наконец, чего и добивался преподобный, слушателей не стало совсем. С тех пор Левиафант проводил дни свои в упоительной праздности, теша свою утробу тонкими винами и вкусной едой за счет церкви, а также делая что пожелает — а желал он по возможности ничего не делать. В Бога преподобный все еще верил. Бог непременно должен быть, иначе как же вышло, что ему, Левиафанту, перепала такая удача?

Однако теперь преподобный Левиафант пребывал в некотором замешательстве, а все из-за событий, происшедших в деревне за последнее время. Поскольку преподобный жил на вершине холма, ему сверху было видно все или почти все, и он не мог не заметить, что на главной и единственной деревенской улице воцарилось небывалое оживление. Местные жители прямо-таки повадились гулять туда-сюда. Сначала преподобный испугался, что они нацелились в церковь и, чего доброго, захотят от него какой-нибудь проповеди, но, уяснив, что поток посетителей тянется к Джо Заббиду, Левиафант вздохнул с облегчением.

Преподобный уже привык к праздному существованию и к тому, что паства его не тревожит. Когда Иеремия Гадсон посвятил Левиафанта в свой план по выкапыванию трупов на кладбище, преподобный не нашелся, что ему возразить, и впоследствии бывал регулярно вознаграждаем за свою сговорчивость тонкими винами из погреба Иеремии. Возможно, читатель удивился такой щедрости, не свойственной Гадсону, но спешим заверить его, что большую часть вина Иеремия выпивал сам, когда приходил к преподобному в гости по четвергам.

Преподобный, как помнит читатель, видел Джо Заббиду и его юного помощника в самое утро их прибытия, когда проходил по кладбищу, однако официально поздороваться или тем более благословить пополнение своей паствы и не подумал. Позже служанка Полли, которая по приказу Иеремии ежедневно приходила к преподобному готовить и прибираться, сообщила, что у бывшей шляпной мастерской теперь новый хозяин.

— Шляпник? — резонно поинтересовался преподобный.

— Нет, ростовщик.

— Ростовщик? — переспросил Левиафант.

Полли не ответила. За преподобным водилась привычка переспрашивать — очень удобная привычка, когда не знаешь, что ответить. Левиафант приобрел ее в том приходе, где служил раньше, поскольку тамошняя паства отличалась крайней любознательностью по части богословских вопросов, обожала заводить такие разговоры и полагала, что преподобный неизменно должен с готовностью поддерживать подобную беседу.

— Так, значит, ростовщик? — повторил преподобный.

Он поспешно прикинул, как отразится появление ростовщика на его, Левиафанта, положении в деревне, и с облегчением решил, что никак не отразится. Более того, преподобный подумал, что и на остальных местных жителей это не повлияет. Однако, узнав, какой ненавистью воспылал к ростовщику Иеремия Гадсон, преподобный Левиафант очень удивился.

Узнал он об этом как-то вечером, когда от приятной дремы в кресле его разбудил яростный стук в дверь. Полли кинулась отворять, но вошедший грубо отпихнул ее локтем и влетел прямиком в гостиную. Это был Гадсон.

— Иеремия? — спросил преподобный. — Рад, рад. А что, уже четверг?

— Четверг-то он четверг, но я к вам по важному делу, — пропыхтел Гадсон.

— Это насчет Обадии и трупов?

— Нет, насчет этого треклятого ростовщика!

Преподобный подобрался в кресле.

— А, вы про мистера Собби… как его там? Да он ведь безвредное создание?

— Безвредное? Как бы не так! — вспылил Иеремия. — Ничего себе безвредное! Да он сущий дьявол во плоти!

Запыхавшийся от подъема в гору и обессиленный сказанным, Иеремия плюхнулся на стул напротив священника. Полли тут же подала ему выпить, долила стакан преподобного и поспешно ускользнула. Нечего торчать в комнате с этой парочкой, решила она, себе дороже выйдет. А подслушивать удобнее за дверью.

Иеремия осушил стакан одним жадным глотком, потянулся к столу, вернее, к полному графину на столе и переставил его на каминную полку поближе к себе.

— Стерлинг, — отчеканил он, — этот ростовщик погубит нам все дело. То есть мне. Он заставил витрину отборным хламом, но за этот хлам он платит звонкой монетой.

— Так в чем загвоздка? — Преподобный попытался придать голосу заинтересованность, что удалось ему с трудом: у него побаливала голова и клонило в сон.

— Как в чем?! Он платит за хлам несусветные деньги! Если так пойдет, скоро все местные рассчитаются с долгами! — воскликнул Гадсон.

— Понятно, — сказал преподобный.

— А если они перестанут быть моими должниками, откуда же я буду брать деньги? — продолжал Иеремия и, будто стараясь подчеркнуть важность своих слов, подался вперед и ткнул преподобного толстым указательным пальцем. — Вы должны принять меры. От этого зависит вся моя жизнь.

Тут уж преподобный проснулся окончательно.

— Я? Меры? Какие меры? Что я могу? — залепетал он.

— А вот какие. Убедите свою паству, что Заббиду — приспешник самого Сатаны. И исчадие ада.

— Приспешник Сатаны? — по привычке переспросил Левиафант. — А это вправду так?

Ему никогда раньше не случалось сталкиваться с приспешниками Сатаны и исчадиями ада.

— Правда, кривда, какая разница! — прорычал Иеремия, раздражаясь все больше. — При чем тут правда, если речь идет о делах и деньгах? О коммерции! Мне нужно, чтобы местные под страхом смерти не смели больше соваться к ростовщику.

— Не знаю, получится ли… — осторожно протянул преподобный.

— Делайте что сказано, и все! — отрезал Гадсон.


Черная книга секретов

Глава двадцать вторая

Преподобный выступает на битву

Черная книга секретов

— Братья и сестры! Добрые прихожане Пагус-Парвуса! — начал преподобный Левиафант. — Заклинаю вас, услышьте слова мои!

«Заклинаю? — испуганно переспросил он сам себя. — А так можно говорить в проповеди? А, ладно, сойдет. Кто тут понимает в тонкостях риторики!» И он продолжал говорить, но голос его дрожал, и руки тоже дрожали, причем и то и другое было заметно. Надо было выпить не один стаканчик виски, а два, нервы бы успокоить, пронеслось в голове у преподобного. Он уже много лет не читал проповеди, и уж тем более в такой неуютной обстановке. С неба сыпал снежок, а преподобный Левиафант стоял на ящике посреди улицы, неподалеку от дома Гадсона. Ему-то казалось, место для проповеди подходящее. Преподобный откашлялся и повысил голос.

— Ибо говорю вам, явился мне ангел в ночи и открыл мне тайну.

К этому моменту слушателей у преподобного было всего трое, а именно братья Корк, вооруженные снежками. Остальные прохожие обходили ящик и стоявшего на нем проповедника, оставляя на снегу цепочки четких следов, но задерживаться не задерживались. Однако когда прозвучало слово «ангел», местные жители подтянулись поближе. Упоминание об ангелах заинтриговало их изголодавшееся воображение. И вскоре вокруг преподобного собралась небольшая кучка слушателей с покрасневшими от холода носами.

— Ангел? Что, взаправду ангел? — спросил кто-то.

— Да, настоящий ангел, — подтвердил Левиафант.

— Преподобный, а вы не обознались? Может, это дух какой? Спиртной, из бутылки? — выкрикнул Горацио Ливер. — Оно бывает, если перебрать портвейну.

Священник побагровел, но продолжал речь:

— Истинно говорю вам, исполинского роста ангел явился мне с небес и поднял меня с одра моего!

— И что он сказал? — поинтересовался мясник, даже не пытаясь скрыть насмешку.

— И рек мне ангел: «Стирлинг, ступай к жителям этой бедной деревни и передай им, чтобы остерегались они, ибо дьявол бродит средь них, искушает грязными барышами и обманывает своими сатанинскими хитростями, уловляя людей в тенета свои».

— Чего-чего? Какие еще те не та? — засмеялся Элиас Корк. — Это по-каковски? Он иностранец, что ль?

— Деньги! — нетерпеливо перевел преподобный. — Дьявол среди нас, и он иску… заманивает нас своими деньгами. Дьявольскими.

— Дьявол у нас тут живет только один, а денег его мы не видели, — подал голос Джоб Молт, кузнец, и ткнул заскорузлым пальцем в сторону дома Иеремии.

В этот самый миг занавеска в окне упомянутого дома качнулась, и преподобный усомнился, верно ли он выбрал место для проповеди. Может, стоило поставить ящик чуть выше по склону?

— Речь не о мистере Гадсоне, — прошипел он, — а о Джо Заббиду. Думаете, что за сделки он совершает? Его послал сам дьявол!

Эти слова преподобный произнес с большим чувством и погрозил воздетым вверх кулаком. Слушатели заахали и заохали, и Левиафант понял: наконец-то вняли. Чтобы не дать публике опомниться, он торопливо продолжал:

— Джо Заббиду, скупщик душ и приспешник Сатаны, нагрянул неведомо откуда, словно бы возник из-под земли, явился во тьме ночной и заманивает вас в свою лавку роскошными товарами.

Ладлоу, слушавший проповедь с крыльца мясной лавки, хихикнул:

— Ну уж и роскошь — щербатый ночной горшок. Прямо все так и набегут на эту роскошь!

— А чего ему от нас надо? — спросила Лили Иглсон.

— Чего ему от вас надо? — по привычке переспросил Левиафант.

Составляя свою проповедь, преподобный над этим как-то не задумался. Он, собственно, не ожидал вопросов из публики. Раньше, когда он читал проповеди в церкви, вопросов никто не задавал. Слушатели обычно попросту засыпали.

Воцарилось оглушительное молчание.

— Э-э… минутку… ну… как вам сказать… — проблеял преподобный. — А, вот. Как только он заманит вас в тенета свои… то есть поймает в свои сети, он погубит ваши души. Ваши души пойдут в ад. Да.

Увы, на этой самой фразе преподобный Стерлинг Левиафант утратил внимание слушателей. Ад и возможность того, что душа попадет туда, местных жителей нисколько не пугали. Они не забыли воскресные проповеди многолетней давности, на которых преподобный усыплял их нудными рассуждениями на эту самую тему. Слушатели начали переговариваться, топтаться на месте, а кое-кто и вовсе пошел прочь. Преподобный Левиафант попытался взять реванш. Он помнил, что Иеремия Гадсон в случае успеха сулил ему ящик своего лучшего портвейна.

— Если дьявол заманит вас на свою сторону, вам суждено вечно гореть в геенне огненной! — завопил преподобный.

— Хоть согреемся! — выкрикнул в ответ старик Обадия, и толпа разразилась хохотом.

— Не шутите с дьяволом, с ним шутки плохи! — предупредил Левиафант, отчаянно стараясь вернуть внимание паствы. — Никогда не знаешь, слушает он или нет.

— Постойте-ка, преподобный, — вмешалась Руби Корк. — Вон идет сам приспешник дьявола. Давайте его и спросим!

В самом деле, по улице, прихрамывая, шагал Джо Заббиду — проворно, как снежный барс по скалам. В этот самый момент кое-кто из слушателей задался вопросом, а не прячутся ли в башмаках ростовщика пресловутые копыта.

— Всем доброго утра, — с улыбкой произнес Джо. — Кто-то меня звал? Или мне почудилось?

Хотя проповедь преподобного Левиафанта и не восприняли всерьез, однако всем показалось странным это совпадение: стоило ему помянуть Джо, и ростовщик тут же объявился.

— А… а вы вот послушайте, мистер Заббиду, — пискнул один из сыновей булочника. — Вот преподобный говорит, вы сам дьявол и заберете нас всех в ад.

Левиафант запротестовал. В его планы отнюдь не входило лично схватиться с Вельзевулом — лишь осудить нечистого в его отсутствие.

— Ничего такого я не говорил! — возразил преподобный. — Мальчик, врать грешно!

— Говорили-говорили, — подхватил сам булочник. — Слышьте, Джо, он сказал — вы нас уловите в эти, как их, ну, в паутину и заманите богатствами и заморочите всякими коварствами и фокусами.

Джо улыбнулся еще шире:

— Какие фокусы, что вы. Я просто ростовщик, вам это известно. Разве я занимался чем-то другим? Что касается богатств, пожалуйста, посмотрите у меня в витрине — может, они там выставлены?

Тут вся толпа дружно захохотала. Посрамленный Левиафант скатился с ящика и пустился наутек.


Черная книга секретов

Глава двадцать третья

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Целых три дня местные только и говорили, что о выступлении преподобного Левиафанта. Они это происшествие истолковали так: еще один удар по Иеремии Гадсону (тот наблюдал всю сцену из окна, даже и не очень прятался за занавеской), еще одна победа Джо Заббиду. Битва состоялась, только что на снегу крови не осталось.

Местные с самого начала приняли Джо Заббиду с распростертыми объятиями — с того утра, когда он у всех на глазах не испугался Гадсона. С течением времени эта горячая приязнь не только не ослабела, но, напротив, возросла. Теперь, стоило ростовщику появиться на улице, его встречали как коронованную особу. Клянусь моим папашей, я собственными глазами наблюдал, как один из местных, завидев Джо Заббиду, преклонил перед ним колени! Бедный Джо не мог спокойно пройти по деревне, чтобы его не остановили с десяток раз вопросами о том, как у него идут дела, как его драгоценное здоровье и даже как драгоценное здоровье лягушки Салюки. Хозяин был со всеми неизменно вежлив, дружелюбен и мягок, и все же постепенно я заметил, что всеобщее обожание начинает ему досаждать.

«Я сюда не для того приехал, чтобы мне поклонялись», — бурчал он.

Сам я задавался этим же вопросом, особенно когда ворочался ночью без сна. Итак, зачем же вы прибыли в Пагус-Парвус, мистер Джо Заббиду? Теперь я уже понимал, что все не так просто, как могло бы показаться. В самом деле: таинственный незнакомец появляется в глухой горной деревушке неведомо откуда и начинает раздавать деньги налево и направо, как будто их у него куры не клюют. И за что он платит? За всякий грошовый хлам и чужие страшные тайны. Галиматья какая-то, да и только. Сколько я ни пытался расспросить хозяина о его прошлом, Джо всегда переводил разговор на что-нибудь другое.

Хотелось бы мне знать, спрашивал я себя, всеобщее поклонение неприятно хозяину из скромности? Сам Джо старался по возможности избегать внимания публики, а я положительно купался в лучах славы. Кто обращал на меня внимание, когда я таскался по улицам Города? Ни единая живая душа. А здесь, в деревне, где Джо встречали как короля, меня встречали как наследного принца. Конечно, поговорить местные стремились не со мной, а с хозяином, и руку пожать жаждали ему, а не мне; но и со мной они охотно заговаривали — уж хотя бы доброго утра желали, и то приятно. Я не мог удержаться от улыбки, потому что думал: встреть они меня в Городе, шарахнулись бы прочь.

Может статься, местные так относились к нам с Джо еще и потому, что Пагус-Парвус был самой что ни на есть глухоманью. Но, как бы нас тут ни обожали, чуяло мое сердце: пока Иеремия Гадсон тоже живет в Пагусе, одним обожанием дело не ограничится.


Черная книга секретов

Мы с хозяином вели очень занятую жизнь, однако, несмотря на то что у меня было полно забот по дому, да и Джо не сидел сложа руки, мы никогда не суетились и не спешили. Мне порой казалось, что здесь, в лавке ростовщика, время течет вполовину медленнее, чем во всем остальном мире. Ни разу не видел я, чтобы хозяин сделал хоть одно торопливое движение; все, что он совершал, совершалось спокойно и с достоинством. Но мне казалось, будто мы чего-то выжидаем, какого-то неминуемого события.

Когда день склонялся к вечеру, деревня затихала, а Полли и братья Корк успевали уже нанести нам свои обычные визиты и удалиться, мы с Джо усаживались у очага и грелись у огня, радуясь уюту и теплу. В такие мгновения даже мысль о возвращении в Город представлялась мне невозможной.

— Никогда туда не вернусь, — признался я как-то хозяину.

— Не зарекайся, — тут же отозвался он. — Все меняется.

Уж это точно — судьба моя переменилась. Для меня Джо был все равно что отец — такой отец, о котором я всегда мечтал. Вместо лохмотьев на мне давно уже была приличная и прочная одежда, а обноски, в которых я прибыл из Города, мы с хозяином с обоюдным удовольствием спалили в очаге. По меньшей мере раз в неделю я нежился перед очагом в жестяной лохани, по самый бортик полной горячей воды. И мы каждый божий день завтракали, обедали и ужинали. Благодарность и гостеприимство местных жителей выражались в разнообразных подношениях, так что дня не проходило, чтобы на крыльце у нас не появлялся какой-нибудь пакет, сверток, или корзина, или битая дичь. Нам приносили кроликов, голубей, даже воробьев (в здешних краях они почитаются за деликатес, особенно нафаршированные луком). Мясник порой оставлял на крыльце целую курицу или гуся.

— Это все взятки, — посмеивался Джо. — Пытаются меня подкупить, надеются, что если накормить, то я передумаю.

Передумать он не передумал, но все подношения принимал, и мы их с удовольствием съедали.

Мрачные воспоминания о прошлой жизни постепенно изглаживались из моей памяти, но на смену им пришло необъяснимое беспокойство. Я изводился, что слишком уж мне хорошо живется и так долго продолжаться не может. Нет, правда, — я столько всего натворил, что заслуживаю наказания, но оно меня почему-то не постигло, а совсем наоборот. Как же так?

Хозяин пытался развеять мои сомнения.

— Это распространенное заблуждение, — говорил он. — Многим кажется, что им слишком везет, что они незаслуженно счастливы. Но ты, я смотрю, забыл, что я говорил тебе об удаче?

— Вы сказали, что каждый человек сам творец своей удачи, — вспомнил я. — И судьбы.

— Совершенно верно, — кивнул Джо. — Ты определил свою судьбу, приехав сюда. Сейчас ты усердно трудишься и получаешь то, что заслуживаешь.

— Но у меня и в мыслях не было сюда ехать! — возразил я. — Коляска Гадсона оказалась у «Ловкого пальчика» по чистой случайности.

— Но решение залезть в нее принял ты сам.

— А если бы я, когда добрался сюда, не поднялся на вершину холма, а спустился вниз? Может, я бы сейчас работал подмастерьем у кузнеца, у Джоба Молта, и подковывал лошадей? А вы наняли бы в помощники одного из сыновей булочника, когда те пришли бы поглазеть на лягушку, — рассудил я.

— Вероятно, — согласился хозяин, — но ты забываешь, что эти трое едва знают грамоту.

— Но я выучился грамоте только потому, что ходил к мистеру Джеллико.

— И все же ты ходил к нему по собственному почину и выбору. Вот видишь? Ты все сделал сам.

Так мы и рассуждали вечер за вечером, так и ходили кругами, пока наконец однажды хозяин не спросил меня:

— Ладлоу, тебе здесь хорошо? Ты доволен?

— Да.

— А будь у тебя возможность вернуться в прошлое, в тот вечер в Городе, ты бы захотел изменить ход событий?

— Сам не знаю, — протянул я. — Поступи я иначе, я никогда бы вас не встретил.

— Именно, — веско отчеканил Джо. — Все, что с тобой случилось, и дурное, и хорошее, в конечном итоге привело тебя сюда.

На этом наш разговор прервался, потому что дверь лавки отворилась и вошел очередной посетитель. Кстати, если Джо и дремал у очага, то всегда просыпался, стоило кому-нибудь поскрестись в дверь. Но если он спал слишком глубоко, Салюки играла у нас роль дозорного: она будто чуяла приближение посетителя и, когда тот еще только подходил к крыльцу, громко квакала. И никогда не ошибалась.

О, эта лягушка была умная и занятная тварь. Когда хозяин позволял мне, я с удовольствием кормил Салюки. Как проворно она выстреливала языком! Глазом моргнуть не успеешь, а жук или червяк уже исчезают у нее во рту. Крышку террариума я с самого первого дня больше не трогал: хозяин запретил, и я слушался. Иногда Джо вынимал Салюки из ее стеклянного обиталища и держал на ладони. Он так нежно гладил лягушку по пестрой спинке, что Салюки едва не светилась и тихонько посвистывала на свой манер. А я не забыл слова хозяина насчет того, что нужно завоевать у Салюки доверие, и не терял надежды: может, когда-нибудь и мне это удастся.

Я отчетливо помню эти дни, проведенные в тепле и уюте лавки, где мы устраивались у огня и отворачивалась от холодного внешнего мира. Но, разумеется, внешний мир то и дело стучался в дверь. Местные жители всячески старались изъявить свою благодарность за все, что Джо для них сделал. Один за другим они освобождались из железной хватки Гадсона и радовались, что больше не состоят у него в должниках. Однако былое отчаяние теперь сменялось гневом: Иеремия так долго держал их в страхе, запугивал, обирал, измывался! Да, местные жители расплачивались с Гадсоном, возвращая деньги. Но не одной этой расплаты жаждали их сердца.

Как-то вечером нас посетил местный доктор, Сэмюель Моргс. Меня это не удивило: накануне Джо явно выделил доктора из числа дневных клиентов, как он обычно делал с очередным закладчиком секрета, и пригласил в гости в полночь. И, подобно предыдущим ночным гостям, у доктора тоже оказалась за душой интересная история.

Внешность у доктора была изможденная, что усугублялось не сходившим с его лица угрюмым выражением, и пациенты мистера Моргса вряд ли могли бы определить по его лицу, что их ждет — жизнь или смерть. Возможно, проведай пациенты, что доктор и сам затруднялся в точности ответить на этот вопрос, они бы встревожились. Ведь на самом деле мистер Моргс вовсе не был доктором, всего лишь самозванцем-шарлатаном, ударившимся в бега из других краев, когда тамошние его пациенты обнаружили, что продаваемое им чудо-лекарство, панацея от всех болезней, — не что иное, как крапивный настой с разбавленным вином.

Для такого беглеца горная деревушка была лучшим прибежищем, какое только можно помыслить. Сказать по правде, особого вреда доктор Моргс никому не приносил. Он появился в Пагус-Парвусе лет десять назад и с тех пор исповедовал один-единственный врачебный принцип: держался теории, что большинство хворей проходят сами за семь дней. Поэтому доктор прописывал всем пациентам свое чудо-лекарство (усовершенствовав его, то есть сменив вино с крапивным настоем на смесь меда и пива). Лекарство надлежало принимать неделю подряд, и оно оказывало замечательное действие. Что касается уровня смертности, никому из местных и в голову не приходило как-то увязать деятельность доктора Моргса и частые случаи смерти от сердечных приступов в местных краях. Доктор пользовался доверием.

Но сам он больше всего боялся, что Иеремия Гадсон разнюхает про его тайну.

— Не могу обещать вам, что Гадсон никогда не узнает ваш секрет, — сказал ему Джо, — но если и узнает, то не от нас. Даю вам слово.

Он проводил гостя до порога и распахнул дверь, но доктор все медлил.

— Этот человек — чудовище, — объявил Моргс. — Много лет мы страдаем под его гнетом, и теперь жители Пагуса жаждут мести. Я знаю, они рассчитывают на вашу помощь.

— Что же я могу сделать? — негромко поинтересовался Джо. — Я ведь всего лишь ростовщик.

— Но они о вас иного мнения, — пробормотал доктор.

Джо в ответ лишь пожал плечами и вручил доктору Моргсу кожаный мешочек с деньгами.

— Vincit qui patitur! — крикнул Джо вслед доктору, но тот уже был слишком далеко.

Я вопросительно взглянул на хозяина.

— Выигрывает тот, кто умеет ждать, — перевел он.


Черная книга секретов

Как обычно, я выполнил свою обязанность и записал признание доктора Моргса слово в слово, но мне стало не по себе. Позже я спросил хозяина:

— Как по-вашему, мы должны что-то предпринять? Он ведь подвергает пациентов опасности. Сам не знает, что делает.

Джо остался непреклонен.

— Никакого вреда он никому не причиняет. А другого доктора в деревне нет, — ответил он.

Я возмутился, запротестовал, но Джо напомнил мне, что наше дело — хранить чужие тайны.

— Думаешь, мы бы долго протянули, если бы сведения о докторе выплыли наружу? Случись такое, все наше предприятие пойдет прахом, — сказал Джо.

Предприятие, подумал я, какое еще предприятие?! Никаких доходов мы точно не получали. Рано или поздно деньги у нас кончатся, и что тогда будет? Но я так привык к своей новой жизни, что и помыслить не мог о переменах, а потому решил держать свои сомнения при себе. Хотя я и не понимал, что происходит, но расстраивать хозяина не желал. Чем бы то ни было.

Черная книга секретов

Глава двадцать четвертая

Иеремия замышляет план

Черная книга секретов

Иеремии Гадсону казалось, что еще немного — и он спятит. Он понял, что по горло сыт ростовщиком Джо Заббиду. Этот человек почти полностью разрушил то высокое положение, которое Гадсон занимал в деревне. И теперь весь уклад жизни Иеремии был под угрозой — и его дела, и его развлечения, и его привычки. При одной мысли о ростовщике Гадсона начинало корчить, а произнести ненавистное имя он не мог иначе, как шипя и плюясь от ярости, — так, что изо рта летели брызги бурой слюны и крошки. Крошки летели потому, что у Гадсона имелось обыкновение разговаривать самому с собой за едой.

Как правило, Иеремия редко обедал в своей роскошной гостиной — чаще он уносил поднос в свой кабинет, не менее роскошный и просторный, но скверно освещенный. Стены кабинета от пола до потолка покрывали полки, так тесно набитые книгами, что они даже прогибались под тяжестью библиотеки. Да, Иеремия Гадсон собирал книги, хотя вовсе не относился к заядлым чтецам; чтение требовало от него непомерных усилий, и сосредоточиться Гадсону не удавалось. Собирал же он в основном редкости или дорогие издания, которые могли или послужить удачным вложением денег и подорожать со временем, или произвести впечатление на гостей. А потому библиотека Гадсона состояла из книг с причудливыми названиями, книг, полных непонятных фактов и непостижимых для их владельца сюжетов. Иеремия Гадсон являл собой прекрасный пример человека, знающего цену всему, но при этом не умеющего ценить что бы то ни было.

На сей раз Иеремия обедал бараниной. Набив рот, он принялся задумчиво жевать, мрачно размышляя о Джо Заббиду. Воплощенное зло — вот кто такой этот ростовщик! Только сегодня утром к Иеремии подошел на улице Джоб Молт, кузнец, и отдал деньги на сумму, вполовину закрывавшую его долг Гадсону. А ближе к обеду Полли доложила хозяину, что видела в витрине у ростовщика пару подков, и Иеремия понял, откуда у кузнеца взялись деньги. Опять проклятый ростовщик напакостил!

— Подковы новешенькие, так и сияют, — невинным голосом добавила Полли. — Уж наверно, ростовщик щедро за них заплатил.

После этого девчонка проворно шмыгнула вон из комнаты, и Иеремия отчетливо услышал, как она хихикает, направляясь в кухню.

— Надо было вышвырнуть этого Заббиду из деревни в первый же день! — прорычал Гадсон. — И чего я только ждал?

Однако в глубине души он понимал, что так просто ростовщика из Пагуса не выставишь. Разумеется, он давно догадался, какое отношение имеет внезапное богатство его должников к витрине Джо Заббиду, в которой появлялись все новые и новые товары. Но Гадсон полагал, что ростовщик не сможет до бесконечности снабжать местных жителей деньгами: рано или поздно он разорится, лавка его лопнет, и жизнь наконец вернется на круги своя. Однако то, что делал Заббиду, не укладывалось в рамки обычной коммерции.

Иеремия прожевал очередной кусок баранины и покачал головой.

«Как это он умудряется процветать, если платит всем подряд немыслимые деньги за всякий хлам?» Этим вопросом Гадсон задавался ежедневно. Ежедневно ждал он, пока Полли воротится, прибравшись у преподобного Левиафанта, и расскажет, что нового видела по дороге в витрине у Заббиду. И с каждым днем Гадсон чувствовал себя все более подавленно. А эта затея — обратиться за помощью к священнику! Как позорно она провалилась!

— Что же мне делать? — стенал Иеремия, замечая, как неуклонно сокращаются его доходы.

Теперь, когда почти все должники расплатились с ним, существовать на одну лишь ренту Гадсону было затруднительно. Правда, по-прежнему оставались деньги в банке, те, что Иеремия унаследовал от отца, но и эта сумма с годами растаяла, как сугроб на солнце, вследствие неудержимой тяги Гадсона к азартным играм. Роскошная жизнь, которую вел Иеремия, тоже обходилась недешево. Он давно был должен портному и шляпнику, сапожнику и цирюльнику, а уж о накопившихся карточных долгах Гадсон предпочитал вообще не думать.

Конечно, оставались еще доходы от шантажа. С тех пор как Гадсон разнюхал о тайне Горацио Ливера, он обеспечил себя свежим мясом. До недавнего времени приличный доход приносила торговля трупами, осуществляемая при помощи старика могильщика. К сожалению, с этой торговлей дела обстояли не вполне благополучно, и не только по вине Гадсона, утратившего власть над Обадией. Заказчики Иеремии (к слову сказать, именно эти молодчики в масках при необходимости выступали в роли его бейлифов, выселяя должников) принесли Гадсону неутешительные новости из Города.

— Анатомам теперь подавай свежие трупы, — сказал один из них. — Желательно молодых.

Иеремия схватился за голову.

— Они что, не понимают? Где я им возьму свежие молодые трупы в Пагусе?

— Не так уж это и сложно, — осторожно намекнул второй из похитителей.

— То есть как? — не понял Иеремия.

Его заказчики многозначительно переглянулись и разразились утробным хохотом.

— Ну, скажем, вот тут неподалеку, в бывшей шляпной мастерской, есть молоденький парнишка в услужении. Он бы как раз подошел, — сказал один из заказчиков.

— Ладлоу? — удивился Иеремия. — Да он жив и здоровехонек.

— Чем свежее, тем лучше, — подчеркнул второй заказчик.

И тут Иеремия понял, что именно ему предлагают, и остолбенел. Конечно, Ладлоу он терпеть не мог и всегда содрогался под пристальным взглядом мальчишки, но убийство, да еще с похищением трупа, — даже для Иеремии это было слишком.

— Нет-нет, — торопливо возразил Гадсон. — Думаю, таких мер не понадобится. Должны быть какие-то другие варианты. Кстати, как насчет зубов?

— Зубов? — переспросили заказчики.

— Я слыхал, вы торгуете зубами, — начал Гадсон, но заказчики только засмеялись. — Ладно, что уж там… — уныло оборвал он себя.

Заказчики равнодушно пожали плечами.

— Ничем не можем вам помочь, — сказал один. — Отдайте нам наши деньги, и мы квиты.

Тем дело и кончилось.


Черная книга секретов

Иеремия отставил тарелку, не доев баранину, и угрюмо ссутулился в кресле. Он потерял аппетит, на отсутствие которого раньше никогда не жаловался. Гадсон пребывал в таком подавленном состоянии духа, что не стал листать книги, не притронулся даже к своей любимой — «Одинокому горному пастуху» (в фаворитах эта книга была у него потому, что словарный запас горных пастухов чрезвычайно скуден, и, следовательно, в книге рассказывалась достаточно простая и понятная Гадсону история).

Гадсон понимал, что, если Заббиду останется в деревне и будет продолжать жить по-прежнему, ему, Иеремии, следует ждать лишь новых неприятностей, и ничего больше. А потому он решил взять дело в свои руки.

— В Пагус-Парвусе нам двоим слишком тесно, — решительно объявил Иеремия теням, прятавшимся по углам. — Один из нас должен уйти.

Изнемогая от жалости к себе, Иеремия поднялся на второй этаж, в спальню, и стал готовиться ко сну. Не удержался и выглянул в окно — у него эта привычка превратилась в пунктик. Отсюда хорошо была видна лавка ростовщика на вершине холма, дымок из печной трубы и огонек в окошке, не угасавший до глухой ночи.

— Что он там делает? — в сотый раз гадал Иеремия.

Ему до сих пор так и не удалось выведать, почему ростовщик принимает посетителей по ночам, а никаких правдоподобных объяснений на ум не приходило по причине убогости воображения. Краем уха Иеремия слышал, что Джо Заббиду будто бы помогает желающим советом, но больше Гадсон ничего не выведал. Он неоднократно расспрашивал Полли, но девчонка лишь непонимающе таращилась в ответ.

Ах, если бы только знать, в чем секрет ночных визитов, думал Иеремия. Уж тогда бы он сообразил, чем взять этого Заббиду и что предпринять! Но какие бы сделки ни совершались в лавке ростовщика под покровом ночи, днем о них молчали. И Гадсон пришел к выводу, что ночные гости тоже каким-то образом составляют часть заговора Заббиду против него, Иеремии Гадсона. Теперь Иеремия еще отчаяннее хотел разгадать тайну ростовщика. Как-то утром он подкараулил на кухне одного из сыновей булочника, принесшего горячий хлеб, ухватил мальчишку за шкирку и сказал:

— Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

— А сколько дадите? — тут же спросил мальчишка.

Иеремия разинул рот и захохотал. Зрелище было малопривлекательное: обложенный язык выпивохи, почерневшие зубы, между которыми застряли кусочки пищи со вчерашнего ужина, бледные десны.

— Заплачу? Вот если ты не выполнишь мою работу, я тебе так заплачу, что своих не узнаешь! — прошипел Гадсон. — Я скажу твоему папаше, что застукал тебя у себя в кухне и что ты воришка.

С ловкостью, которая изумила бы даже опытного карманника Ладлоу, Гадсон запустил руку за пазуху мальчишке и извлек оттуда серебряный подсвечник, отчего юный Корк ударился в слезы.

Иеремия выпустил мальчишку.

— Делай что скажу, — прорычал он, — и ничего худого тебе не будет. Значит, так. Выясни, что творится по ночам у ростовщика, понял?

Мальчик заколебался, но он слишком боялся, что Гадсон и впрямь донесет булочнику. Выбора не оставалось, и юный Корк принялся шпионить за тем, что происходило по ночам в лавке ростовщика. Целую неделю мальчишка, стуча зубами от холода, прятался под окошком задней комнаты Джо Заббиду. И каждую ночь повторялось одно и то же: скрип снега и стук в дверь. Потом ростовщик впускал ночного гостя, усаживал у очага, вручал ему полный бокал. В углу неизменно сидел и строчил что-то в черной книге Ладлоу. Что именно говорилось в комнате, юный Корк расслышать не мог, но быстро смекнул, какие такие мешочки получают ночные гости от Джо Заббиду на прощание. По истечении недели мальчик решил, что узнал достаточно (к тому же он смертельно боялся, что ростовщик его заметит и поймает), и явился с отчетом к Иеремии Гадсону.

— Ну? — нетерпеливо спросил тот. — Что ты выяснил?

— Каждый гость разговаривает с Джо, а Ладлоу записывает из разговор в какую-то черную книгу.

— И все? — Иеремия ожидал большего.

Мальчишка кивнул и добавил:

— Уж не знаю, что они там рассказывают, но платит Джо за эти россказни щедро. Каждый раз целый кошелек дает. Вчера вот доктор Моргс у него был, я не разобрал, что он рассказывал, но лицо у него было ужасно серьезное. И еще я знаю, что мой папаша тоже побывал у Джо.

Это Иеремия Гадсон и сам прекрасно знал, поскольку булочник Элиас Корк недавно выплатил ему почти все, что задолжал.

— Ну а что собой представляет лягушка? — в отчаянии спросил Гадсон.

Услышанное его не утешило, потому что он не понимал, какая от всего этого ему лично может быть польза.

— Лягушку звать Салюки. Джо души в ней не чает, — продолжал мальчишка. — Трогать ее никому не дозволяет, но сам иногда в руки берет. Она, пожалуй, стоит несколько шиллингов, не меньше, это непростая лягушка. В жизни такой не видывал.

Иеремия был озадачен. Ночью он долго ворочался с боку на бок, обдумывая услышанное, и наконец осознал, что юный соглядатай рассказал ему ровно то, что нужно.

— Книга! — воскликнул Гадсон и сел на постели. — Вот что главное. Весь секрет в книге.

Мысли Иеремии лихорадочно заметались. Что именно содержит книга, он не знал, да это и не важно, важно то, что Заббиду она нужна и ростовщик в случае чего заплатит за нее любые деньги. В случае чего… если книга потеряется или ее украдут… Да, тогда уж Заббиду точно раскошелится как миленький. А еще лучше, если он согласится убраться из деревни и заодно заплатит, чтобы ему вернули книгу. Как только ростовщик уедет, жизнь Иеремии Гадсона наладится. Гадсон заволновался и даже подпрыгнул на кровати. Ах, какая превосходная месть получается! Уж теперь-то он расквитается с ростовщиком за все неприятности, которые тот ему причинил. И все же в плане Иеремии был один пробел.

Гадсон не мог взять в толк, как заполучить черную книгу. А с этого следовало начинать. Он промаялся до рассвета, и под утро его осенило. Пора нанести самоличный визит ростовщику.


Черная книга секретов

Глава двадцать пятая

Кот из дому, мыши в пляс

Черная книга секретов

Ладлоу вздрогнул. Его разбудил треск полена в очаге, выстрелившего яркими искрами. Заплясали новые язычки пламени, потянуло теплом, и Ладлоу обрадовался — свой плащ хозяин у него давно уже забрал.

— Когда-нибудь и у тебя будет такой плащ, Ладлоу, — сказал Джо тогда, — но сначала его надо заслужить, заработать. Шерсть якостаров — дорогое удовольствие.

Хозяин заботился о Ладлоу и взамен плаща выдал своему юному помощнику большой соломенный тюфяк и два грубых, но чистых одеяла. Так что каждый вечер Ладлоу устраивался с полным удобством — укладывался на тюфяк и с головой накрывался теплыми одеялами.

Однако сон подолгу не шел к мальчику, а когда Ладлоу наконец засыпал, его мучили кошмары, от которых он ворочался и стонал. То и дело Ладлоу просыпался в холодном поту, потому что ему снова и снова снились местные жители. То привидится Иеремия Гадсон, от которого исходит невыносимая вонь, пробивающая любые одеколоны, какими поливался богач, — и Ладлоу даже во сне морщит нос. То приснится старик Обадия, всегда с лопатой, копающий очередную могилу, то мясник Горацио Ливер, старательно смешивающий начинку для одного из своих отравленных пирогов. Исповеди местных жителей сплетались перед глазами Ладлоу в череду отчетливых картин, а потом картины эти перепутывались и расплывались в какой-то туман, а из него выплывало лицо отца и нависало над мальчиком. Потом из тумана протягивались отцовские руки, вцеплялись Ладлоу в шею, и перед взором его все темнело. Тут-то Ладлоу и просыпался, дрожа и всхлипывая, и вскакивал, и шел к окну — посмотреть на улицу и успокоиться, и стоял так, пока холод не загонял его обратно под одеяло.

Каждое утро Джо спрашивал у мальчика: «Ну, как спалось?» — и Ладлоу всегда отвечал одинаково: «О, очень хорошо». Джо в ответ скептически поднимал брови, но больше ничего не говорил.

Как-то утром, после особенно скверной ночи, когда кошмары с душителем-отцом будили Ладлоу чуть ли не каждые пять минут, хозяин объявил, что дела заставляют его уехать на несколько дней.

— Если хочешь, лавку можно и не открывать, — предложил Джо. — Похоже, погода портится, будет пурга, так что сомневаюсь, чтобы у нас был наплыв посетителей.

Ладлоу, конечно, хотелось выслужиться, но запротестовал он лишь для виду. Сама мысль о том, чтобы остаться в лавке одному, ему нравилась.

— А когда вы вернетесь? — спросил он у хозяина, который уже направился к двери.

— Когда разберусь с делами.

Ладлоу понял, что дальнейшие расспросы бесполезны, и провожал Джо взглядом, пока тот не миновал кладбище и церковь и не скрылся за холмом. Небо было затянуто тяжелыми тучами самого зловещего вида, а на булыжнике улицы уже лежал слой свежевыпавшего снега. Прохожих было не видать, но в конце концов в пять утра это и неудивительно. Как только Джо исчез из виду, Ладлоу запер дверь, смело забрался на хозяйскую кровать и уснул.

Проснувшись, он решил было, что проспал весь день и на дворе уже ночь. На самом деле был ранний вечер, но стемнело раньше, чем обычно, и к тому же сильно похолодало. Снаружи пронизывающий ветер бился в двери и дребезжал ставнями и вывесками. В очаг через дымоход намело снегу, огонь почти погас, и Ладлоу засуетился: надо было растопить очаг заново. Покончив с этим и повесив над огнем чайник, мальчик прошел в лавку и постоял у двери, озирая улицу. Он мало что увидел, потому что, как и предсказывал хозяин, деревню заметала пурга, да какая! Сугробы росли на глазах, в нескольких шагах уже ничего было не разобрать за пеленой снега, и только вывеска ростовщика — три золотых шара — блестела даже сквозь снег.

«Ох, а как же хозяин?» — забеспокоился Ладлоу. Оставалось лишь надеяться, что Джо вовремя успел найти убежище от пурги. Вдруг Ладлоу заметил, что в снежных вихрях мелькнуло что-то красное. Кто-то осмелился выйти на улицу в такую погоду.

— Силы небесные, да это же Полли! — пробормотал Ладлоу.

Он открыл дверь, и холодный ветер тут же бросил ему в лицо пригоршню колючего снега и ослепил. Ладлоу ожесточенно замотал головой и крикнул:

— Полли! Эй, Полли!

Полли маячила рядом, в двух шагах, но из-за воя ветра голоса Ладлоу не слышала. Не раздумывая, мальчик ринулся вперед, в снежные вихри, схватил Полли за руку и рванул к себе. Ее побелевшее от холода и испуга личико под капюшоном осветилось радостью; вдвоем они ввалились в лавку, и дверь за ними захлопнулась.

— Куда тебя понесло в такую непогоду? — спросил Ладлоу.

Полли едва дышала и отвечала отрывисто:

— Я шла… от преподобного… ему все равно… какая погода… главное… чтобы я прибралась.

Она дрожала, как осиновый лист, а нос у нее покраснел.

Ладлоу возмущенно воскликнул:

— Да ты ж могла замерзнуть насмерть! Смотри, вон тебя как колотит. Ну-ка пошли, супу поешь, у огня погреешься. Пересидишь эту пургу у нас, а потом пойдешь.

Полли заколебалась. В задней комнате она была всего один раз, когда приходила признаться в разных мелких проступках, в основном — кражах у Иеремии Гадсона. Уверенная, что брала причитающееся ей, Полли тем не менее остро нуждалась в деньгах и к тому же испытывала потребность исповедаться.

— А где он? — нервно оглядываясь, спросила девочка.

Полли ничего не могла с собой поделать: она побаивалась Джо Заббиду, и особенно пугал ее взгляд его холодных серых глаз, под которым она теряла дар речи.

Ладлоу объявил:

— Хозяин уехал. Я тут за главного.

Полли перестала нервничать и последовала за Ладлоу. Она подошла к очагу как можно ближе, стараясь согреться.

— Узнай мистер Гадсон, что я тут с тобой, он бы меня убил, — усмехнулась Полли. — Как шпионить за вами, так это он разрешает, а вот як… ну как это? Водиться, что ли…

— Якшаться? — спросил Ладлоу.

— Во-во, якшаться, говорит, не смей.

— Как так шпионить? — подозрительно сказал Ладлоу. — Ты за этим, что ли, сюда повадилась?

— Нет, конечно! — вознегодовала Полли. — То есть хозяину-то я говорю, что хожу шпионить, а на самом деле получается хороший предлог. Мистер Гадсон твоего Джо ненавидит так, что аж на стенку лезет. Вот он и велел мне каждый день по дороге от преподобного в витрину заглядывать, а потом докладывать ему, что у вас новенького.

— И что ты докладываешь?

— Что в витрине всякий хлам, — честно ответила Полли.

— А еще что?

Полли увидела, какое выражение появилось на лице у Ладлоу, и поспешно объяснила:

— Больше я мистеру Гадсону ничего не рассказываю. Даже о книге.

— Кто знает, может, Гадсон и сам как-нибудь придет к нам ночью, — предположил Ладлоу.

— О-о, вот уж у кого наверняка есть за душой не один секрет! — Полли отодвинулась от огня, чтобы не обжечься, и посмотрела Ладлоу в глаза. — А у тебя?

Ладлоу насупился.

— У меня? Нет. Нету у меня никаких секретов. Чего это ты?

— Ой, да брось ты ерзать! — поддразнила Полли. — Уж и спросить нельзя. Небось тебе Джо так платит, что продавать свои тайны нужды нет.

— Гм, — неопределенно промычал Ладлоу, мучительно соображая, как бы сменить тему.

— А я приврала, когда говорила с мистером Заббиду, — призналась Полли. — Из того, что ты записывал, половина — вранье. Как он сказал, что платит за тайны, я и решила: чем хуже тайна, тем она дороже. — Девочка зажала рот рукой, раздосадованная собственным промахом. — И зачем я тебе это ляпнула? А, вот зачем: не хочу, чтобы ты считал меня хуже, чем я есть! — Тут она рассмеялась и добавила: — Ну хватит на меня так смотреть, а то я еще невесть чего наболтаю.

Полли не спеша огляделась — теперь она согрелась и пришла в себя.

— Ну, так где эта штука? — спросила она.

— Какая? — Ладлоу отчаянно хотелось, чтобы девочка перестала сыпать вопросами.

— Ваша книга секретов. Ну, в которой ты пишешь. Я же ее тогда сама видела.

— Спрятана в надежном месте, — отрезал Ладлоу, но глаза его невольно стрельнули в сторону хозяйской постели.

Полли проследила его взгляд и кинулась к кровати. Ладлоу прыгнул ей наперерез, но опоздал — проворная девчонка уже сунула руку под тюфяк и вытащила черную книгу. Потом плюхнулась на постель и задрала руку с книгой повыше, чтобы Ладлоу не дотянулся.

— А теперь давай почитаем, — коварно предложила Полли, размахивая книгой над головой. — Спорим, там уйма интересных историй.

— Нельзя! — отчаянно воскликнул Ладлоу. — Джо запретил!

Полли засмеялась в ответ:

— Джо тут нет, или ты не заметил? Какой от этого вред?

— Говорю, нет, — повторил Ладлоу, но уже не так убежденно.

В конце концов, разве предложение Полли не приходило ему в голову раньше?

— Я дал Джо слово, — промямлил он.

— А Джо ничего не узнает, — медленно произнесла Полли. — Да и потом, ты все равно уже слышал добрую половину этих секретов.

— Только те, которые местные, — уточнил Ладлоу.

— Тогда давай почитаем другие! Которые совсем чужие! Уж от этого-то точно никакого вреда, верно? — живо воскликнула Полли. — Мы же не знаем тех, чьи это секреты!

Ладлоу вынужден был согласиться, что гостья, пожалуй, права. Согласился он легко — возможно, потому, что соблазн был слишком велик и мучил его давно. Мальчик сел рядом с Полли, стараясь заглушить голос совести. Ну надо же, хозяин впервые доверил ему охранять книгу, а он, Ладлоу, тут же предал Джо! И все же Ладлоу не обманывался: ему хотелось почитать чужие исповеди не меньше, чем Полли.

— Наверно, можно начать с самого начала, — сказал он.

Полли кивнула:

— Начнем с первого секрета, самого давнего.

— Ладно, но прочтем только один, и больше ни-ни! — строго сказал Ладлоу.

— Конечно! — отозвалась Полли. — На, держи, — И она отдала Ладлоу книгу.

— А я думал, читать будешь ты. — Он спрятал руки за спину, как будто предательство по отношению к Джо началось бы именно с прикосновения к книге.

— Я ж читать не умею, дурень, — буднично сказала Полли. — Не все такие ученые, как некоторые.

Ладлоу тяжко вздохнул и принял увесистую книгу из рук девочки. Терпеть больше не было сил. Его пробирал озноб, но он открыл книгу на самой первой странице, разгладил ее и приступил к чтению.

Черная книга секретов

Глава двадцать шестая

Черная книга секретов

ИЗ «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание гробовщика

Меня зовут Септимус Мортис, и душу мою вот уже двадцать лет гнетет отвратительная тайна. Куда бы я ни пошел, она всегда и везде со мной; тенью маячит она у меня за плечом, готовая в любой миг запустить свои когти мне в сердце и истерзать мою измученную совесть. Тайна эта не дает мне покоя даже во сне, она проникает в мои кошмары, и с каждым днем я ненавижу себя все больше и больше.

Я — узник собственной памяти, а вы, мистер Заббиду, моя последняя надежда на освобождение.

По профессии я гробовщик и дело свое знаю, без преувеличения скажу, на славу. За годы работы моя известность как мастера своего ремесла распространилась по всей стране, так что недостатка в заказах я не знал. Быть может, вам странно, что я зарабатывал на чужом горе, но я не сентиментален, мистер Заббиду. Я считаю, что мое дело, — невзирая на любые обстоятельства, оказывать услуги тем, кому они нужны, и я честно зарабатываю свой хлеб.

Однажды ранним осенним утром ко мне в мастерскую явился незнакомец. Назвался он врачом и потребовал, чтобы я величал его доктором Скарпером.

— Только что скончался некий больной из числа моих пациентов, — сумрачно заявил он. — Так что мне нужен гроб.

Мне показалось, что доктор слегка нервничает, но я не усмотрел в этом ничего необычного. Я ответил, что ручаюсь за качество своих гробов и готов помочь ему.

— Да, мне говорили, что вы мастер своего дела, — продолжал доктор Скарпер, — а мне как раз нужен совершенно особый гроб.

И это меня тоже не удивило — у всех заказчиков свои причуды. Этот, я полагал, пожелает того же, что и другие: чтобы обивка была из дорогой ткани, например атласная, или чтобы дерево на гроб пошло самого дорогого сорта. Бывали случаи, когда мне заказывали палисандровые гробы с золотыми или серебряными ручками. Я заверил доктора, что мне уже приходилось выполнять подобную работу, но он покачал головой.

— Нет, мне не роскошь требуется. Видите ли, какое дело… Возможно, вам памятна недавняя история, когда некоего молодого человека по ошибке погребли заживо. Спешу сказать, смерть ошибочно установил не я. Можете представить себе, как ужаснулась семья покойного, когда после похорон выяснилось, что в гробу он очнулся, отчаянно пытался выбраться из могилы и не смог.

— Да, припоминаю этот случай, — ответил я. — Гроб заказывали как раз мне.

История и впрямь была тягостной. Гроб поместили в фамильный склеп, а месяц спустя, когда в семье приключилась еще одна смерть, скорбящие родственники вновь посетили родовую усыпальницу и обнаружили, что гроб молодого человека отчего-то опрокинулся с возвышения, куда его поставили, на пол и лежал на боку. Гроб поспешно вскрыли, но, конечно, было уже слишком поздно. Хотя разложение и сделало свое дело, однако было видно, что руки покойного не сложены на груди, а вцепились в крышку изнутри и исцарапаны в напрасных попытках выбраться на волю, а рот разинут в крике ужаса.

— Вот поэтому я должен быть уверен, что такая трагедия не повторится, — сказал мой клиент.

Что ж, подобная мысль представилась мне разумной, и я внимательно выслушал его проект гроба, куда благодаря особому механизму должен был поступать воздух — на случай, если предполагаемый покойник не умер, а погрузился в летаргический сон. Мы договорились о цене, и, поскольку заказ был срочный, я тотчас приступил к работе. Механизм не отличался хитроумием и состоял в простой трубке, проведенной из гроба наружу, на поверхность земли, однако доктор Скарпер настоял на том, чтобы трубка была незаметная.

— Мало ли, священник будет недоволен, — пояснил он.

Я закончил работу поздно вечером, а на следующий день лично отвез гроб по указанному адресу — то был роскошный загородный особняк, в нескольких часах езды на лошадях. Дверь мне отворил сам доктор Скарпер.

— Добро пожаловать, — приветствовал меня он. — Хозяин не слишком хорошо себя чувствует и поручил все мне.

Мы проследовали внутрь, и, когда миновали одну из комнат, я мельком заметил в приотворенную дверь какого-то старика — как я предположил, хозяина дома. Он удивительно неподвижно сидел в кресле у окна, был бледен и вид имел больной. Доктор внимательно осмотрел гроб и задал мне множество вопросов о его конструкции и о надежности вентиляции. Когда он убедился, что трубка работает надежно, мы вместе понесли гроб в подвал.

— Умерла супруга хозяина, — пояснил доктор. — Мы положили ее в подвал, там прохладнее.

— А от чего же она скончалась? — невзначай поинтересовался я, с усилием таща гроб.

— От малярии, — кратко ответил доктор и этим ограничился.

Наконец мы с нашей нелегкой ношей спустились в подвал. Здесь и в самом деле было значительно холоднее, чем в комнатах. Покойница лежала на столе, бледная, безмятежная, и, против моих ожиданий, на лице ее не замечалось никаких следов болезни. Сам не знаю почему, но в душе у меня вдруг зашевелились смутные подозрения. Женщина выглядела такой умиротворенной, что трудно было поверить в ее смерть, однако признаков жизни не наблюдалось ни малейших. В комнате стоял странный запах, не имевший ничего общего с разложением; я отнес его на счет сырости.

— Какая трагическая история, — вежливо пробормотал я.

— О да, безусловно, — отозвался доктор, и тут я увидел, что, невзирая на холод подвала, он весь покрылся испариной.

Затем доктор с несообразной нежностью погладил руку покойницы и взглянул ей в лицо так, что мне стало не по себе. Ведь покойная приходилась супругой не ему, а хозяину.

— Так молода и так прекрасна, — скорбно молвил доктор. — Священник придет чуть позже, сегодня днем. Она будет погребена в фамильном склепе.

После этого он заторопился выпроводить меня, и это тоже внушало подозрения.

— Думаю, вам пора. Погода, знаете ли, портится на глазах, темнеет нынче рано, а вам еще ехать и ехать. Я буду волноваться, если вам придется катить по нашим дорогам в темноте. Края у нас небезопасные. — Он говорил это, а сам едва ли не подталкивал меня к выходу.

Из его тона я заключил, что пробыл здесь слишком долго, и немедленно откланялся. Погода, когда я вышел из особняка, показалась мне ничуть не хуже, чем была с утра; более того, она даже улучшилась, но я радовался, что покидаю это мрачное место. Слов нет, я получил более чем достойную оплату за такую срочную работу, однако смутные сомнения продолжали терзать меня. Что-то тут было не так. Особенно мне запомнился странный запах в подвале — он преследовал меня еще несколько дней.

Прошло около полугода, и обстоятельства вновь привели меня в эти края. Повинуясь необоримому порыву, я сделал крюк, чтобы заглянуть в особняк, и остановился у ворот. Они оказались заперты, но сквозь решетку было видно, что дом закрыт, а запущенный сад разросся. На колонне висело объявление о продаже дома; занимались ею господа Крукшенк и Баттерворт из соседнего городка. Поскольку именно туда я и направлялся, то зашел к ним в контору расспросить о владельце особняка. Беседовал я с мистером Крукшенком, весьма почтенным джентльменом, подробно ответившим на все мои вопросы.

— Странная история, темная история, — сказал он. — Сначала скончалась жена хозяина, затем он сам. Остался их сын, он и унаследовал все. Но он уехал за границу и распорядился поручить продажу дома нам. Эта сделка принесет ему небольшое состояние.

— Сын? — уточнил я.

— Да, он врач.

— А при каких обстоятельствах скончался старый хозяин? — поинтересовался я.

— Вот это и есть темная история, — продолжал мистер Крукшенк. — В ночь после похорон хозяйки доктор услышал из комнаты отца ужасающие вопли, поспешил на помощь, и что же? Полумертвый, побагровевший хозяин почти утратил дар речи и едва шевелился. Он сумел растолковать сыну, что проснулся и увидел покойницу-жену, которая склонялась над ним и душила его. Вскоре старик умер, несомненно, от потрясения — он был слабого здоровья, и сердце его не выдержало. Сына мне искренне жаль, бедняга потерял и отца, и мачеху, да так быстро.

— Вы хотите сказать, что покойница была ему не родной матерью?

Мистер Крукшенк покачал головой.

— Родная мать оставила его сиротой, когда он был совсем еще ребенком, и отец его женился вторично, на женщине почти на сорок лет моложе себя, писаной красавице. Не постигаю, что она нашла в старике, — сказал он.

Я поблагодарил мистера Крукшенка за подробные ответы и отправился по своим делам, но сомнения мои усилились. Рассказ мистера Крукшенка вполне удовлетворил мое любопытство, но теперь история казалась мне стократ подозрительней. Поскольку меня мучил кашель, я зашел в местную аптеку купить микстуры. Буквально на пороге мне так и ударил в нос знакомый резкий запах — тот самый, что витал в подвале. На звон дверного колокольчика появился аптекарь.

— Что это за запах? — не мешкая, спросил я.

— О, это мое собственное изобретение, — заговорщицким полушепотом ответил аптекарь. — Мощное снотворное, действует поразительно сильно, погружает пациента в глубокий сон, причем со стороны кажется, будто наступила смерть. В таком сне пациент совершенно не чувствует боли. Думаю, это лекарство пригодится в хирургии для наркоза.

Я замер.

— Скажите, — спросил я, — знаком ли вам некий доктор Скарпер?

— Один из моих постоянных покупателей, — гордо сказал аптекарь. — Утверждает, что только это мое лекарство помогает ему от бессонницы.

Я купил микстуру от кашля и с тяжелым сердцем возвратился домой. Теперь мне открылся коварный план, в хитросплетения которого я оказался втянут, сам того не ведая. О, лишь поистине дьявольскому уму под силу изобрести такое! В самом деле, разве привидение можно обвинить в убийстве или заключить под стражу?

Вот как мне представляется это дело. Молодой доктор, влюбленный в свою мачеху, которая, по-видимому, отвечала ему пылкой взаимностью, приобрел у аптекаря снотворное, якобы себе, от бессонницы. Мачеха приняла снотворное, и отец доктора уверился, будто она скончалась. Затем скорбящий пасынок похоронил ее в моем гробу особой конструкции, чтобы она могла дышать под землей. Когда действие снотворного кончилось, доктор в ту же ночь выкопал гроб, и мнимая покойница явилась в спальне у старика, принявшего ее за привидение. Она придушила его — совсем слегка, но и этого было довольно, и слабое сердце вдовца не выдержало. Так что предприимчивый доктор Скарпер унаследовал не только поместье отца, но и его жену. Несомненно, теперь эта пара пожинает плоды своего преступления, скрывшись в заморские края.

А я не могу простить себя за ту роковую роль, которую сыграл в этой гнусной истории. Вы единственный в мире, кому известна моя тайна, мистер Заббиду. Мне страшно даже представить себе, что о ней проведает кто-то еще. Мне сказали, что на ваше слово можно положиться, и, поверив, я разыскал вас. Теперь я смогу спать спокойно.

Черная книга секретов


Черная книга секретов

Глава двадцать седьмая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Когда я дочитал исповедь гробовщика, мы с Полли виновато переглянулись.

— Бедняга, — жалостливо и тихо сказала Полли. — Он ведь был совсем ни при чем.

— Тут еще кое-что написано, — сказал я. — Вон, внизу страницы.

— Что?

— Quae nocent docent.

Полли вытаращила глаза.

— По-моему, это латынь.

— А что это такое?

— Язык такой. Джо иногда на нем пишет или изрекает что-нибудь. Говорит, по-латыни можно сказать короче. Ему это нравится, — объяснил я.

— Ты смотри не спрашивай его, что значат эти слова, — посоветовала Полли, — а то он живо сообразит, что ты совал нос в книгу.

Я промолчал, потому что мне казалось — Джо так и так узнает. Закрыв книгу, я убрал ее на место, под хозяйский тюфяк.

— Что-то мне не хочется больше слушать, — созналась Полли, к моей немалой радости.

И мы стали ждать, пока утихнет пурга, — сели вдвоем у пылающего очага, завернулись в одеяла для тепла и хлебали суп. Сдается мне, мы оба знали, что провинились и что не следовало читать книгу, но Полли все посмеивалась и старалась обратить случившееся в шутку.

— Ничего твой хозяин не узнает, — твердила она, будто уговаривала сама себя. — Не трясись так.

К вечеру пурга утихла. Полли встала и потянулась.

— Пора мне, а то мистер Гадсон заждался ужина, — сказала она.

Но уже на пороге оглянулась и нервно спросила:

— Ты ведь меня ему не выдашь, а, Ладлоу?

Я помотал головой.

— Если он что и узнает, скажу — книгу читал только я.

— Тебя он простит, — ухмыльнулась Полли. — Тебе стоит лишь посмотреть на него своими зелеными блюдечками.

Но я как-то сомневался, что этот фокус подействует на Джо.


Черная книга секретов

Через четыре дня снежная буря, свирепствовавшая над деревней, утихла, но погода стояла холодная и пасмурная. Лавку я не отпирал, и время текло медленно. Каждый день я кормил Салюки, подметал пол, протирал пыль в витрине, но мысли мои постоянно возвращались к тому, что мы с Полли натворили, и на четвертый день мне удалось убедить себя, что тревожиться не о чем. Ничего такого страшного не случилось, вреда мы никому причинять и не думали — просто полюбопытствовали. Правда, в глубине души меня грызли сомнения: а вдруг хозяин подстроил мне ловушку, чтобы проверить мою честность? Конечно, обидно было думать, что Джо мне не доверяет, но знать, что он имел к этому все основания, было еще обиднее. И все-таки, справедливо ли он поступил? Кто бы на моем месте устоял перед таким искушением?

В ночь накануне возвращения хозяина я уже задремал было у очага, как вдруг мне послышался шум на улице. Пока я добежал до двери, пока выглянул, неизвестный уже исчез, но оставил следы на снегу под окном — большие мужские следы. Не столько по ним, сколько по вони, повисшей в воздухе, я определил, что около нашей лавки кружил Иеремия Гадсон собственной персоной.

Утро пятого дня началось с того, что Салюки громко заквакала, и через несколько мгновений кто-то заколотил в дверь.

— Ладлоу, отопри! — позвал знакомый голос.

Джо вернулся! Я искренне обрадовался хозяину, и мне оставалось лишь надеяться, что вид у меня не слишком виноватый. Джо вошел, оглядел лавку и поощрительно хлопнул меня по спине.

— Молодец, поддерживал порядок, — похвалил он меня.

Да уж, за порядком я следил и старался все класть на место.

— А у нас тут была жуткая пурга, так мело — ужас! — брякнул я, не успев подумать. — Ко мне заходила Полли, по дороге от преподобного, погреться.

Этого я хозяину сообщать и вовсе не собирался, но оно как-то само собой вырвалось — наверно, потому, что хозяин смотрел на меня своим особенным взглядом, от которого не получалось держать язык за зубами и я выбалтывал все подряд. Я уставился в пол, чтобы не видеть глаз Джо и не сказать лишнего — еще немного, и я бы проговорился.

— Да, про Полли и пургу знаю, — отозвался хозяин.

— Откуда? — испугался я.

Неужели Джо и мысли читать умеет?

— Только что встретил Полли на улице, она шла в мясную лавку, — вот и рассказала, что навещала тебя.

Сердце у меня ухнуло куда-то в желудок. А вдруг Полли выложила не только это?

— Кто-нибудь заходил? — осведомился Джо.

— Нет, — покачал головой я, — но, по-моему, Гадсон крутился у нас под окнами, что-то вынюхивал.

— Неудивительно, он любопытный малый и уж точно не первый, кто шпионит под окнами.

Хозяин намекал не на меня. Я вспомнил, что, когда к нам приходил доктор Моргс, Джо после его визита сказал мне, будто кто-то явно подслушивал и топтался под окнами. Но меня сейчас куда больше интересовал Гадсон.

— Ну почему вы с ним не разберетесь? — вернулся я к своим давним вопросам. — Неужели местные зря вас просят помочь им в этом?

Джо вздохнул.

— Наберись терпения, Ладлоу, — посоветовал он.

— Зачем? Чего мы ждем? Или вы знаете будущее?

Джо, похоже, удивился.

— А ты видел у меня хрустальный шар? Или, может, колоду карт для гадания? — спросил он. — Если видел, подскажи где. — Хозяин, конечно, отчасти шутил и даже усмехнулся, но тут же сделался серьезен. — Ладлоу, я не прорицатель и не провидец, поверь. Умей я предсказывать будущее, стал бы я заниматься вот этим? — Он широким жестом обвел рукой помещение лавки.

Но я твердо решил, что на этот раз не отстану, пока не получу внятного ответа.

— И все-таки, хозяин, чем вы занимаетесь? Кто вы? Зачем прибыли сюда? — выпалил я.

Джо придвинул себе стул, уселся, облокотился на прилавок и вытянул длинные ноги.

— Я просто старик, Ладлоу, и пытаюсь помочь нуждающимся.

— Но книга… и деньги… — недоумевал я. — Такие деньжищи… Вы все время раздаете их направо-налево, а что получаете взамен? Ваши траты окупаются?

— Получать необязательно, — спокойно ответил хозяин. — Тебе не кажется, что порой достаточно только давать? И зачем бы мне ожидать чего-то взамен?

Постепенно я начал понимать, к чему клонит Джо. С трудом, потому что в глубине души по-прежнему оставался воришкой. Ведь всю свою сознательную жизнь, проведенную в Городе, я только и делал, что брал, брал для себя, заботился лишь о себе одном.

— Ты же видел их лица, Ладлоу, — серьезно продолжат Джо. — Знаешь, каково им, когда они приходят ко мне в полночный час, и какими они уходят. Этого мне довольно, зачем желать большего?

— Да, но они-то желают большего! — воскликнул я.

— Вот в этом для меня и заключается главная сложность.

Джо встал и направился в заднюю комнату. Я последовал за ним. Он вытащил черную книгу из-под своего тюфяка и огляделся, будто что-то искал или прикидывал.

— Я подумал, что, возможно, книгу стоит перепрятать, — объяснил хозяин.

Куда, интересно? Я тоже завертел головой. Комната была тесная, тайник, считай, устроить негде, тем более для такого большого предмета (кошелек, который я спрятал в щели, был куда меньше).

— О, у меня превосходная идея! — поразмыслив, объявил хозяин. — Нашел отличное место. Теперь книгу будешь стеречь ты. — Джо наклонился и сунул ее под мой соломенный тюфяк.

Я чуть рот не разинул от изумления.

— По-вашему, это надежное хранилище?

— С таким-то сторожем? — парировал хозяин, подмигивая мне. — Еще бы. А теперь, раз уж мы завели речь о книгах, пойдем в книжную лавку. Я хочу кое-что купить.

И мы отправились к Периджи Лист.


Черная книга секретов

Глава двадцать восьмая

Периджи Лист

Черная книга секретов

Вот уже тридцать лет как Периджи Лист занималась книготорговлей и не уставала напоминать об этом знаменательном факте всякому, кто заглядывал в ее лавку. Она знала обо всех книгах, какие только выходили в свет. Она прилично зарабатывала, ведя торговлю не только с местными жителями (хотя долгие темные вечера в здешних краях, казалось бы, располагали к чтению, но грамотных в деревне было мало). По большей части клиентура Периджи сводилась к состоятельным и праздным обитателям Города, вернее, северного берега реки Фодус, которые приобретали книги по преимуществу для похвальбы — показать, как они умны, образованны и богаты, раз покупают книги. Периджи заказывала книги и осуществляла их доставку в Город; она научилась зарабатывать деньги на чужом тщеславии.

Маленькая, сухонькая, Периджи производила впечатление едва ли не карлицы; личико у нее было остренькое, улыбочка кривая. В последние полгода у нее появился нервный тик — левый глаз стал подергиваться, особенно сильно, когда Периджи волновалась, а волновалась она постоянно, так что казалось, будто она все время подмигивает. На приплюснутом носу красовались круглые очки, и непонятно было, то ли они так прочно сидят, потому что нос у хозяйки приплюснут, то ли сам нос принял их форму. Так или иначе, но очки не падали со своего насеста, даже если Периджи наклонялась, и в дужках не нуждались. Три года назад Периджи овдовела и с тех пор неизменно носила траур, так что вследствие ее роста и сложения разглядеть миссис Лист в сумраке было трудновато. Но самой Периджи страх как нравилось неожиданно возникать из темных углов и легонько касаться локтя покупателя, заставляя того подпрыгнуть от неожиданности.

Джо Заббиду вошел в книжную лавку, попросив Ладлоу обождать его на улице, и осмотрелся. В дверях он принужден был снять шляпу, но и то его буйная шевелюра задела дубовые балки, пересекавшие потолок. Помимо полок, занимавших стены от пола до потолка, все свободное пространство в лавке занимали книжные шкафы, выстроенные рядами — как в библиотеке. Джо побродил взад-вперед, проводя пальцами по темным переплетам книг. Похоже, книги были расставлены безо всякого порядка: романы соседствовали с научными трудами, книги о живописи — с математическими трактатами, антикварные издания — с новинками.

Периджи возникла точно из ниоткуда и ткнула Джо в спину твердым указательным пальцем.

— Мистер Заббиду, я полагаю? — еле слышно прошептала она.

Периджи всегда разговаривала так, будто боялась посторонних ушей.

— Он самый, — поклонился Джо. — Рад познакомиться, миссис Лист. — И ростовщик церемонно поцеловал восковую ручку хозяйки.

Периджи не спешила отнять руку и даже на миг вспомнила времена, когда покраснела бы от такой галантности.

— Чем могу служить? — спросила она и трижды мигнула.

— Я ищу книгу о животных, точнее, о земноводных, написанную С. Э. Зальтером, — сказал Джо. — Надеялся, что у вас таковая отыщется.

— В самом деле, она у меня есть, — ответила Периджи и заскользила вдоль полок, словно бесплотный дух, почти не касаясь пола.

Вскоре она вернулась и вручила Джо искомую книгу — небольшой томик в твердом переплете и с обилием цветных вклеек. Джо сжал книгу в пальцах и внезапно посмотрел Периджи прямо в глаза. Хозяйка вздрогнула, но отвести взгляд почему-то не смогла.

— Быть может, вы не откажетесь посетить меня? — предложил Джо. — Например, сегодня вечером?

Периджи медленно кивнула; веко ее отчаянно задергалось. Отвернуться у нее при всем желании не получилось. В ушах у миссис Лист зазвучала тихая музыка, нежная, как утренний щебет птиц, а кончики пальцев вдруг закололо, точно иголками.

— Приглашаю вас к полуночи. Вы согласны?

Периджи покорно кивнула.

— Так до встречи. — И Джо прошагал к двери, но, прежде чем выйти, показал хозяйке книгу и спросил: — Сколько с меня причитается?

Хотя взгляд его и отпустил Периджи, та все еще дрожала, и ей пришлось ухватиться за ближайшую полку, чтобы не упасть.

— Нисколько, — прошептала она.

Джо распахнул дверь и тотчас услышал тяжелое сопение. Чья-то массивная фигура заполнила собой дверной проем, и в лавку стремительно, будто пробка, вырвавшаяся из бутылки, влетел Иеремия Гадсон. При виде ростовщика он язвительно фыркнул. Джо вежливо посторонился, пропуская Гадсона, притронулся к шляпе, приветствуя его, и, не оглянувшись, удалился.

По дороге домой Ладлоу косился на хозяина и гадал, зачем к Периджи ходил Гадсон и что у них за дела такие. Вряд ли Иеремия заядлый любитель чтения! Ладлоу попытался прочитать заглавие книги, которую нес под мышкой Джо, разобрал слово «земноводные», но остальное заслоняли складки плаща.


Черная книга секретов

На сторонний взгляд миссис Лист прямо-таки благоденствовала — особенно в сравнении с тем, какую жизнь вели прочие жители Пагус-Парвуса. В деньгах она нужды не знала, предприятие ее процветало; раньше была счастлива в браке, теперь легко примирилась со своим вдовством и не слишком тосковала. И все же она пришла в полночь к лавке ростовщика, на которой покачивалась вывеска — три золотых шара. Как и у многих местных жителей, у Периджи имелась ужасная, постыдная, тягостная тайна, лишавшая ее сна и покоя.

Луна в ночном небе озарила бледным светом тщедушную фигурку, не решавшуюся постучаться в дверь ростовщика.

Джо открыл посетительнице прежде, чем она успела подняться на крыльцо.

— Миссис Лист, — сказал он, — я ждал вас.

Периджи молча проскользнула внутрь, и Джо провел ее в заднюю комнату.

— И чем же вы занимаетесь по ночам? — спросила Периджи, и глаз ее нервно задергался.

— Приобретаю секреты, — ответил Джо.

Периджи дрожащей рукой поправила на носу очки. Обдумала услышанное и наконец произнесла:

— У меня тоже есть секрет, который я хочу продать. Купите?

— Разумеется, — отозвался Джо и вручил гостье бокал. — Уверен, что ваш секрет, в чем бы он ни заключался, — самого отменного качества и стоит немалых денег.

Периджи заалелась, перемигнула, отпила из бокала чего-то густого и сладкого и поведала свою историю.


Черная книга секретов

Глава двадцать девятая

Черная книга секретов

ИЗ «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание торговки книгами

Меня зовут Периджи Лист, и я должна признаться в ужасном, постыдном поступке.

Наша семья занималась книготорговлей на протяжении двух столетий, и я горжусь тем, что пошла по стопам предков. Тридцать лет я держу книжную лавку и с божьей помощью рада была бы прослужить в ней еще столько же, но, если мне не удастся сбросить тяжкий груз со своей истерзанной души, я вряд ли проживу на этом свете даже год.

Эта кошмарная история началась с книги, три экземпляра которой почитаются дорогостоящей редкостью. Само содержимое книги не представляет особого интереса и не блещет красотами слога — это безыскусное повествование о горном пастухе. Библиофилы и книготорговцы охотятся за тремя экземплярами потому, что в них тринадцатая строка на тринадцатой странице напечатана шиворот-навыворот. Как это получилось, неизвестно; кто полагает, будто наборщик был в сговоре с Вельзевулом и строка была вывернута ради каких-то дьявольских целей, кто — будто строка удивительным образом изменилась после удара молнии, каковой был знаком одобрения от самого главного пастыря — Господа нашего. Другие винят в ошибке подмастерье наборщика, который будто бы любил выпить и склонен был к шуткам такого рода. Так или иначе, но из тиража в двести экземпляров строка вывернута лишь в трех.

Местонахождение двух из них установлено: один находится в музее в другой стране, второй хранится в семье пастуха, чей рассказ лег в основу книги. Семья эта уединенно живет высоко в горах, где пасет свои стада, и с посторонними не знается. Книгу в семье передают из поколения в поколение и продавать это фамильное сокровище решительно не желают, утверждая, что деньги для них ничего не значат. А вот третий экземпляр не удавалось найти более двухсот лет; полагали, что его уже и не существует, что он утрачен.

Тот, кому посчастливилось бы отыскать этот раритет, мгновенно прославился бы и разбогател, поэтому я, подобно многим, давно мечтала найти уникальную книгу, но, увы, тщетно.

Примерно полгода тому назад ко мне в лавку постучалась дряхлая старушка, еле передвигавшаяся при помощи двух костылей. Медленно прошла она меж книжных шкафов, зажимая под мышкой какой-то сверток, и оттого двигаясь еще с большим трудом. Хотя она и прятала сверток под плащом, я сообразила, что это книга.

Я поздоровалась, провела старушку в свой кабинет, где она и уселась, прислонив костыли к стене. Было уже около шести, и я думала запирать лавку, а потому торопливо осведомилась:

— Чем могу служить, сударыня?

Старушка подозрительно оглядела меня и спросила:

— Вы покупаете книги?

Я кивнула.

— Сколько дадите за эту?

Она извлекла из-под плаща потрепанный том в темно-коричневом кожаном переплете и положила на стол, но не спешила выпускать из рук, точно опасалась чего-то. Мне пришлось вытянуть книгу у нее из пальцев. Пока я рассматривала товар, старушка не сводила с меня цепких черных глазок.

Я принялась разглядывать, поначалу невнимательно, поскольку мне показалось, что особой ценности книга не представляет. Обложка была, повторяю, потрепанная и даже в пятнах, заглавие стерлось от времени, да и в целом с книгой явно обращались очень небрежно.

Но, открыв книгу, я чуть не ахнула от неожиданности. На титульном листе значилось:

«Артур Волман. Одинокий горный пастух».

Сердце едва не выскочило у меня из груди. А вдруг это тот самый третий экземпляр? Старушка так и сверлила меня глазами, поэтому я постаралась не подавать виду, что взволнована, и с самым безразличным лицом перелистала страницы, покрытые пятнами и разводами сырости, а местами даже слипшиеся от плесени. Вот и тринадцатая страница. Я думала, меня удар хватит.

Тринадцатая строка была напечатана шиворот-навыворот, зеркально.


Черная книга секретов

— Даже не знаю, что вам сказать, — протянула я, прикидываясь, будто колеблюсь.

Я и в самом деле была в замешательстве и не знала, как поступить. Представьте, ко мне в руки попала редчайшая книга, которая способна обогатить и прославить меня, — и вот тут-то я осознала, что купить ее не могу! Мечтая об этой находке, я никогда не задумывалась о том, сколько она может стоить; я и помыслить не могла, что заполучу книгу.

Итак, передо мной встал выбор: притвориться, будто за книгу много не дашь, и заплатить старушке самую скромную сумму, или же открыть ей правду, но тогда владелица уйдет искать покупателя побогаче, а сокровище навсегда уплывет от меня.

Вопрос был в том, известна ли старушке подлинная ценность книги? Я ощутила, как на лбу у меня выступает испарина, и приложила все усилия, чтобы руки мои перестали трястись. Глаза старушки впились в меня иголками.

— Так что ж? — раздраженно спросила она.

Я дала ответ, предопределивший мою печальную участь.

— Книга, конечно, любопытная, — тщательно подбирая слова, отвечала я, — но особой ценности не представляет.

Так я вступила на путь, с которого уже не было возврата.

Лицо у старушки вытянулось, а я мысленно спросила себя: может, она все-таки не подозревает, что за редкость принесла сюда?

— Однако вам повезло, — продолжала я, — у меня есть постоянный покупатель, который питает слабость к литературе такого рода и к этому автору. Так что я с удовольствием дам вам за эту книгу десять шиллингов. Полагаю, вы согласитесь — цена хорошая, особенно учитывая, что книга, как вы сами видите, далеко не в идеальном состоянии.

И я старательно изобразила на лице улыбку истинной благодетельницы. Старуха в ответ тоже улыбнулась, точнее было бы сказать, ощерилась. В глазах у нее загорелся злобный огонек.

— Ах вы мерзкая лгунья! — прошипела она. — Бессовестная обманщица! Да за кого вы меня принимаете — за круглую дуру? Думаете, если я еле ноги таскаю, так уж и из ума выжила?

Она поняла мою хитрость! Я поднялась и попыталась успокоить разъяренную старушенцию.

— Может быть, я и ошиблась. Сейчас взгляну еще разок, сударыня.

Но было поздно: старуха уже перестала мне доверять.

— Книга стоит гораздо дороже, в сто раз дороже, чем вы мне только что сказали, и вы знали об этом и все-таки опустились до обмана! Да вы просто мошенница! — шипела старуха. — А ну, отдайте книгу, живо!

И она попыталась выхватить у меня свое сокровище, а я поняла: мечта моя рушится.

— Пойду к другому книготорговцу, к честному! — заявила она.

— Простите меня! — вскричала я со слезами на глазах, — Минутная слабость, все мы люди, вот я и поддалась искушению!

Я была не в силах выпустить книгу, и старуха, натужившись, тянула ее к себе.

— Чушь! — выплюнула она. — С меня довольно.

Мы обе навалились грудью на стол и дергали книгу каждая к себе, туда-сюда, туда-сюда, но я оказалась сильнее, рванула как могла, и сокровище очутилось у меня в руках. Противница от неожиданности пошатнулась и свалилась со стула, и я в ужасе увидела, как голова ее со зловещим треском стукнулась об пол, и старуха рухнула, будто пыльное платье с вешалки. Я вскочила, кинулась к ней, упала на колени — посмотреть, жива ли она еще.

— «Я… предпочитал… стричь овец… по воскресеньям», — прошипела старуха мне в лицо и испустила последний вздох, от которого стекла моих очков на миг запотели.

— Боже милосердный, — пробормотала я. — Что же мне теперь делать?

Редко бывает, чтобы покупатель скончался прямо в лавке, тем более в книжной, и я понятия не имела, что полагается предпринять в подобном случае. И пока я мешкала, некий голос, который мог принадлежать только Сатане, принялся нашептывать мне на ухо.

«Возьми книгу, — твердил он, — бери же скорее книгу! Никто не узнает!»

О, как бы мне хотелось сейчас сказать, что я возражала, что боролась с искушением, что попыталась противостоять этому бесчестному предложению, но… не буду лгать. Я сдалась мгновенно, схватила книгу, валявшуюся на полу рядом с трупом старухи, и поспешно сунула ее на самую верхнюю полку у себя над столом, спрятав за томом Гиббона «Упадок и разрушение». Потом обернулась и чуть не упала со стула, на который вскарабкалась, чтобы дотянуться до полки.

На пороге стоял Иеремия Гадсон. Давно ли он появился и успел ли стать свидетелем случившегося, я не ведала.

— Дорогая Периджи, чем это вы тут заняты, позвольте узнать? — спросил он.

— Она рухнула замертво, умерла у меня на глазах! — слезая со стула, прохныкала я.

— Вижу-вижу, мертвее мертвой, — откликнулся Гадсон.

Послали за доктором Моргсом, но Иеремия не ушел, а уселся в угол и оттуда наблюдал, что будет дальше. От его присутствия мне было не по себе.

— Сердечный приступ, — провозгласил доктор, осмотрев тело.

Гадсон громко фыркнул, как то было ему свойственно, а доктор сложил свой саквояж и ушел. К моему величайшему облегчению, вскоре пришли из похоронной конторы, тело старухи унесли, и Гадсон наконец ушел.

В ту ночь у меня созрел план. Я хотела продать книгу, но понимала, что действовать надо предельно осторожно. Ведь я не знала, кому еще было известно о том, какая редкость хранилась у старухи. У меня имелся на примете некий книголюб из Города, готовый заплатить за книгу с опечаткой кругленькую сумму, — он наверняка будет держать язык за зубами. Разумеется, о славе мне теперь не приходилось и мечтать, сделку нужно будет совершить тайно, но жертва невелика в сравнении с суммой, которую я надеялась выручить за книгу.

Была уже глубокая ночь, и я рассчитала, что, если пущусь в путь прямо сейчас, не медля, то моего отъезда не заметят и так будет лучше. Спрятав книгу за пазуху, я заперла лавку и вышла на улицу, где нос к носу столкнулась с Иеремией Гадсоном.

— Дорогая Периджи, — начал он, противно растягивая слова, — куда это вы собрались в такой глухой час?

— Это мое дело, — отрезала я, — а теперь соблаговолите уйти с дороги.

Но Иеремия не шелохнулся.

— Я все думаю о сегодняшнем происшествии, — продолжал он. — Странной смертью умерла эта старуха, да и книга редкая…

— Книга?

— У любого секрета есть цена, — многозначительно заметил Гадсон.

Его слова испугали меня.

— К чему вы клоните? — спросила я.

— Думаю, вы собирались поехать в Город и продать книгу там — ту самую редкую книгу, которую украли нынче днем у старухи, — и продать задорого, а деньгами ни с кем не делиться, раз старуха мертва.

— О чем это вы? Нет никакой книги, — пролепетала я.

— Ах вот как? Нет? Тогда у нас возникает небольшая сложность, — протянул Иеремия. — Если вы не найдете книгу, а она, уверен, у вас, я вынужден буду доложить магистрату, что собственными глазами видел, как старуха погибла от вашей руки. За убийство, как вы знаете, вешают.

— За убийство?

— Я все видел, — самодовольно заявил Гадсон. — Вы напали на старуху, толкнули ее, она упала, и вы вырвали книгу из рук умирающей.

— Все было вовсе не так! — возмутилась я, но подлец лишь расхохотался в ответ.

— Обдумайте мои слова, миссис Лист, обдумайте как следует, — посоветовал он. — Уверен, вы согласитесь, что я прав.

Мне ничего не оставалось, как признать свое поражение, хотя мысленно я и проклинала негодяя последними словами.

— Каковы ваши условия, мистер Гадсон? — обессиленно спросила я.

— Проще некуда, дорогая моя Периджи. Я буду в любое время забирать у вас любые книги по своему усмотрению… и прибавим к этому умеренный еженедельный взнос, который будет с вас причитаться, скажем, пять шиллингов.

— А книга?

Гадсон притворился, что взвешивает варианты.

— Что ж, я мог бы, конечно, отвезти ее в Город, но, пожалуй, не стану спешить. Быть может, через несколько лет она вырастет в цене и я выручу за нее полную стоимость. А пока будьте так любезны, подайте-ка книгу сюда, я возьму ее на хранение, — нагло сказал он.

Бессердечный, жестокий мучитель, он не оставил мне выбора, и я приняла его кабальные условия. Я знала, Гадсон не остановится и перед доносом в магистрат и еще подкупит судейских, чтобы придать своей кляузе веса. И болтаться мне тогда в петле за убийство!

— В пятницу зайду за деньгами, — бросил Иеремия и удалился, унося под мышкой бесценный том.

Стоит ли говорить о том, что свое слово он сдержал? С тех пор каждую пятницу Гадсон берет с меня пять шиллингов и уносит из лавки все, что ему приглянется, — и не по одной книге. Что касается «Одинокого пастуха», каждую ночь я в сотый раз проклинаю себя за алчность и глупость. А Гадсон тем временем разоряет меня.

Изменить прошлое не в моей власти, мистер Заббиду, и я глубоко сожалею о содеянном. Единственное, чего я стражду, — это покоя и забвения. Я хочу уснуть мирным сном.

Черная книга секретов


Ладлоу отложил перо, промокнул написанное и закрыл черную книгу.

Джо взял холодную ручку Периджи в свои.

— Теперь вы будете спать спокойно, — пообещал он, — ибо тайна ваша в надежном хранилище.

— А как же Гадсон? — дрожащим голосом спросила Периджи. — Книга все еще у него.

— Наберитесь терпения, миссис Лист. Он сполна расплатится за все, что натворил. Больше пока ничего вам сказать не могу. А теперь возьмите, — и ростовщик вручил миссис Лист увесистый кошелек, — ступайте домой и отдыхайте.

Как обычно, Джо проводил ночную гостью до порога и постоял на крыльце, пока не убедился, что она благополучно добралась до дома и свет в ее окнах погас. Тогда Джо улыбнулся и улегся спать. Сам-то он засыпал мгновенно и никогда не видел кошмаров.

Черная книга секретов

Глава тридцатая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Исповедь миссис Лист была последней записью, которую я внес в черную книгу. Наутро после визита Периджи хозяин послал меня за хлебом. Придя к булочнику, я, как обычно, поздоровался, но Корк и его жена встретили меня холодно. Сам булочник отпустил мне товар молча, а глаза его метали молнии. Старший из братьев Корк, помогавший за прилавком, даже смотреть на меня избегал. Я вежливо простился, взял покупки и вышел, недоумевая, чем же обидел их всех. На другой стороне улицы я увидел среднего и младшего братьев Корк. Раньше они всегда здоровались и мы шли рядом, болтая обо всем понемножку, но сегодня, завидев меня, они припустили в противоположную сторону. Потом средний обернулся и прицельно бросил в меня снежком — и попал прямо по голове! Боль была адская, я прижал руку к виску, а когда отнял, на пальцах алела кровь. Я поднял снежок и обнаружил, что в него втиснут камешек.

В этот самый миг надо мной распахнулось окно и меня окатило потоком ледяных вонючих помоев.

— Так его, так его! — злорадно заорала сверху жена булочника. — Катись обратно к своему хромоногому исчадью, бесенок! Нечего тебе тут околачиваться!

Я кинулся наутек и добрался до лавки, запыхавшись. Поспешно запер дверь и задвинул засов.

— Что стряслось? — спросил Джо, заметив ссадину.

— Сам толком не пойму, — ответил я, — но Элиас не желает со мной и слова сказать, а Руби облила меня помоями.

Джо удивился:

— С чего это вдруг?

— А я откуда знаю? — взвился я. — Ничего себе, сходил за хлебом!

С отвращением выпутавшись из мокрого плаща, я повесил его сушиться перед очагом. Джо сидел у стола, положив подбородок на сплетенные руки. Я затряс мокрой головой, и брызги воды зашипели на горящих поленьях.

— Вы знали, что так случится? — спросил я. — Это они из-за Иеремии на нас взъелись?

— Насчет Иеремии не знаю, но чего-то подобного я ожидал, — задумчиво протянул Джо.

— Почему?

— Потому что от благодарности до ненависти один шаг, маленький шажок, Ладлоу. Все охотно принимают от меня деньги, кланяются и благодарят, а потом возвращаются восвояси и быстро забывают, как худо им было до моего появления. А затем начинают хотеть большего.

Горечь в голосе хозяина поразила меня. Это был какой-то новый, непривычный Джо, — прежнего хозяина было ничем не пронять, он не огорчался и не обижался. Такой новый Джо меня встревожил.

— Вы говорите так, будто с вами подобное не впервой, — осторожно предположил я.

— Да, но обычно я знаю, в чем причина.

— Ну, какова бы ни была причина, одно скажу: несправедливо они с нами обходятся! — возмутился я, но продолжить не успел — в ту же минуту за стеной громко заквакала Салюки, и мирную утреннюю тишину грубо нарушили яростные вопли, донесшиеся с улицы. Похоже, где-то посреди деревни разразился скандал, грозивший перейти в потасовку.

Джо вскочил и метнулся к двери, я за ним, мы оба пулей вылетели из лавки и побежали вниз по склону холма. Зрелище, представшее нашему взору, было бы смешным и даже отчасти смахивало бы на театральный фарс, не будь само происшествие столь серьезным.

Свара возникла между Иеремией Гадсоном и Горацио Ливером. Каждый орал во всю глотку, и оба уже хватали друг друга за грудки. Их окружала толпа взбудораженных зрителей. Что же, как вы думаете, послужило причиной? Тушка индейки. Ссорящиеся яростно тянули ее каждый на себя.

— Началось! — воскликнул хозяин, и глаза его блеснули.

Подойдя поближе, мы поняли, что происходит.

— Нет уж, больше тебе не грабить мою лавку, жадное ты брюхо, прорва ты ненасытная! — выкрикивал мясник под одобрительные возгласы местных.

Здесь собралась чуть ли не вся деревня — семейство булочника в полном составе, Периджи, старик могильщик, Бенджамин Туп, Джоб Молт, Лили Иглсон, доктор Моргс, Полли и вдобавок еще какие-то незнакомые мне люди.

Гадсон ничего не ответил, лишь расставил ноги для упора и изо всех сил дернул тушку к себе — он держал индейку за ноги, а мясник за голову, так что бедная мертвая птица готова была вот-вот разорваться пополам. Соперники побагровели от гнева и натуги.

Надо сказать, в исходе поединка я засомневался, поскольку силы соперников были равны. Горацио, правда, слегка превосходил Гадсона ростом, но сложением оба отличались крепким, и к тому же коренастый Иеремия устойчивее держался на обледенелом склоне. Соперники изрыгали брань и брызгали слюной, а в морозном воздухе вокруг них клубился пар.

— Моя индейка! — пропыхтел Гадсон. — За тобой должок, Горацио!

Он рванул вновь, мясник покачнулся и, чтобы не упасть, выпустил тушку. А вот Гадсон, конечно, шлепнулся, и его радость от победы и добычи омрачилась тем, что он трижды крутанулся на льду самым несолидным образом, прежде чем ему удалось подняться.

Толпа заулюлюкала, загоготала, зааплодировала, потешаясь над попытками Гадсона встать на ноги. Нашелся лишь один человек, который протянул Иеремии руку, и это был мой хозяин, однако Гадсон сделал вид, что не заметил его, и заковылял домой, прижимая к себе обмякшую добычу.

— Скатертью дорога! — крикнул ему вслед булочник.

Иеремия ускорил шаг, но не обернулся. Вот так дела, удивился я. Как непохоже на Иеремию Гадсона — оставить последнее слово не за собой.

Мясник подошел к Джо, все еще тяжело дыша и весь дрожа после поединка. Никогда я не видел этого тихого заику таким взбудораженным.

— Видали, а, Джо? — торжествующе спросил он. — Я не дал ему спуску! Сказал — хватит брать у меня лучший товар. Взбунтовался. Все, как вы советовали.

Похоже, Горацио забыл, что индейка-то досталась Иеремии.

Мясник ожидал, что Джо поздравит, ободрит, похвалит его, может, похлопает по плечу, но хозяин молчал. Более того, он побледнел, а в глазах на миг сверкнул гнев.

— Ничего подобного я вам не советовал, — буркнул он. — Ничего подобного.

Тут выступил вперед кузнец Джоб Молт, насмешливо ухмыляясь, и с ядом в голосе сказал:

— А, так вы изволили пожаловать к нам на помощь!

— Срок Гадсона еще придет, — просто сказал Джо. — Вам нужно лишь подождать. Неужели пока вы не в состоянии довольствоваться тем, что вам стало полегче жить?

— Сколько можно ждать? — хрипло спросил Обадия. — Вы обещали мне, что Иеремия еще поплатится за все, что сделал, что вы с ним, дескать, расправитесь по справедливости.

Мясник оглядел толпу:

— А мне обещал, что рассчитается с Гадсоном по заслугам.

Подала голос и Периджи.

— И мне, и мне обещал! — как можно громче воскликнула она. — Обещал, что Гадсон заплатит!

— И мне! — раздался чей-то еще голос.

— И мне тоже! — крикнул кто-то из толпы. — А я думал, я один такой!

— Это ты о чем? — спросил его сосед, стоявший рядом, и кричавший (он тоже недавно продал Джо свой секрет) принялся объяснять, что такое «Черная книга секретов» и зачем к Джо ходят по ночам.

Толпа загудела, все заговорили одновременно, перебивая друг друга. Лишь сейчас жители деревни осознали, что едва ли не каждый из них был в числе ночных посетителей ростовщика, что почти у всех за душой были страшные тайны, которые эти люди приходили продать, когда било полночь. И каждый из побывавших у Джо чувствовал себя оскорбленным, ибо полагал, что такое доверие оказано было ему одному. О да, Джо Заббиду был обходителен, и каждый его клиент считал себя особенным. А те немногие, кто не ходил к Джо исповедоваться, тоже обиделись, поскольку решили, что ими пренебрегли как существами неинтересными. Так или иначе, но толпа забурлила, и вот уже те же самые люди, которые еще минуту назад хохотали над Иеремией, надвинулись на Джо Заббиду и устремили на него самые враждебные взгляды. Я обвел глазами эти озлобленные и обветренные лица и покрылся холодным потом от страха. Да они вот-вот нас растерзают!

Впереди всех стоял, сложив на груди могучие руки, кузнец Джоб. Поскольку других добровольцев не сыскалось, он по собственному почину взял на себя роль вождя.

— Ну так что вы нам на это скажете, мистер Заббиду? — прогудел он.

Гул толпы мгновенно стих. Наступила тишина, и чем больше она тянулась, тем ощутимее было напряжение в воздухе. Казалось, вот-вот разразится гроза. На лице у Джо ходуном заходили желваки, и он проговорил сквозь зубы:

— Повторяю, я ничего подобного не обещал. Вы извратили мои слова — слова утешения.

— А что ж вы тогда говорили в точности? — язвительно спросил кузнец.

— Я призвал вас набраться терпения, подождать. — Джо оглядел толпу, и взгляд его остановился на сбившихся в кучку Горацио, Периджи и Обадию. — Так или не так?

Сначала никто не отвечал.

Потом мясник побагровел еще больше, теперь уже от стыда, и кивнул.

— Да, вроде п-п-про терпение говорили… — еле слышно, запинаясь, выдавил он.

Периджи и Обадия тоже покраснели и закивали, но кузнеца было не так-то просто сбить с толку.

— Что вы крутите? — зарычал он, шмякая кулаком в ладонь. — Сначала наобещали помочь, а теперь, как мы пришли за помощью, так на попятный и в кусты? Да вы ничуть не лучше Гадсона, вот что я вам скажу, господин хороший. Вы даже и похуже. Он-то хоть и подлец из подлецов, а слову своему верен!

Кузнец повернулся к толпе — его слушали как зачарованные, ловили каждое его слово; о таких слушателях преподобному Стерлингу Левиафанту впору было только мечтать. Я глазам своим не верил — кузнеца было не узнать. Джоб ведь тоже побывал у нас как-то ночью, подобно большинству односельчан, и исповедался, и получил деньги, и ушел с легким сердцем, но теперь, похоже, он открыто настраивал деревню против нас.

— Иеремия Гадсон должен понести наказание за то, что вытворял с нами! — провозгласил кузнец. — Мы слишком долго ждем. Мы начали без Джо Заббиду и обойдемся без него!

— Верно! Правильно! — выкрикнул кто-то из задних рядом, и по толпе пронесся одобрительный гул.

— Как вы не понимаете, — начал Джо, пытаясь перекричать гам, но куда там — толпа бурлила и не обращала на него внимания. Все так и ели глазами Джоба.

Тут я уж совсем испугался, и за себя, и за хозяина. Местные так разозлились, что им теперь все нипочем. Я хотел было обратиться к толпе, но у меня в горле пересохло.

А кузнец повернулся к Джо.

— Вы приехали сюда, — враждебно проговорил он, — вынюхали все наши секреты и надавали пустых обещаний. А ну, скажите, что вы намерены делать с нашими секретами? Сколько народу у вас в долгу?

— За все секреты вам уплачено, — напомнил Джо. — Я со своей стороны условия сделки соблюл.

— Ага, так все дело в деньгах! — напустился на него кузнец. — А разве вы не заплатили каждому так много, что, пожелай мы выкупить секреты обратно, это будет нам не по карману?

— Сделка была честная, — стоял на своем мой хозяин. — Я и не рассчитывал получить деньги обратно, — устало добавил он осипшим голосом. — Таково мое ремесло, вы же знаете. Мое дело.

Но никто его не слушал.

Кузнец надвинулся на него, подошел вплотную, дыша Джо в лицо.

— Ремесло? Дело? Вот оно как, наконец-то правда выплыла! — рассмеялся он. — Гадсон тоже именует себя дельцом. Видно, вы одного поля ягоды.

Он вновь обратился к гудящей толпе:

— Сдается мне, мы охотимся не на ту дичь. Может, Иеремия Гадсон и Джо Заббиду давно спелись, а мы и не знали? Может, они заодно?

Со всех сторон на нас с Джо смотрели разъяренные лица. Неужели эти же люди совсем недавно готовы были кланяться Джо в землю? Посыпались выкрики «вор» и «лжец», я вздрогнул как ужаленный и даже хотел шагнуть вперед — возразить, заступиться за хозяина, но Джо удержал меня.

— Вы неправы, вы ошибаетесь, — ответил он всем сразу, — я не лгал вам и никогда не обещал ниче…

Но дальнейшие его слова потонули в улюлюканье и угрожающих криках.

Джо застыл, будто во власти каких-то чар, бессильно опустив руки. А толпа не теряла времени, и в нас полетели снежки, песок, камни — все, что попадалось под руку местным. Я схватил хозяина за рукав и потащил прочь, поскорее домой, — понимал, что на улице нас, как пить дать, разорвут в клочки. Оглянулся я лишь раз и увидел, что Гадсон с довольным видом стоит у себя на крыльце; поймав мой взгляд, он разинул пасть и шумно захохотал.


Черная книга секретов

В лавке я запер дверь на засов и закрыл ставни. Остаток дня мы просидели, никуда не выходя. Случившееся не укладывалось у меня в голове, и я беспокойно метался туда-сюда, повторяя одно и то же:

— Ну как, как они могли? Вы для них столько сделали, а эти…

Хозяин неподвижно сидел у пылающего очага. На мои вопросы он не отвечал, да и сам со мной не заговаривал, но видно было, что ум его лихорадочно работает. Что-то он замышлял? Отомстить местным жителям или лично Гадсону? Гадая об этом, я тем не менее нутром чуял: мстить Джо никому не намерен. Месть была не по его части.

Нельзя сказать, что хозяин молчал — он разговаривал, но вроде как сам с собой; похоже было, будто он убеждает себя, что все сделал правильно.

— Я всегда платил достойно, — вполголоса повторял он. — Если сделка совершена, обратно пути нет и никто никому не должен, мы квиты. Однако же им и этого мало. Люди, люди… Винят меня в пустых посулах…

— Они вас неверно поняли, — встрял я.

Хозяин наконец-то поднял на меня глаза.

— Я ничего не обещал. Гадсон надо мной не властен, но не потому я не волен с ним рассчитаться. — Брови его сошлись на переносице, он нахмурился. — Просто существуют правила, которые я обязан соблюдать, и я их не нарушаю.

— Правила? Какие такие правила? — заинтересовался я.

Но хозяин вновь забормотал себе под нос:

— Я платил им куда щедрее, чем они заслуживали, и твердил: наберитесь терпения. Вот и все. Разве это назовешь обещаниями? И вот теперь они накинулись на меня как на предателя. Отчего люди так устроены, что им говоришь одно, а они слышат совсем другое, да еще и убеждены в своей правоте?

— Наверно, потому что все они хотят жить лучше, — предположил я. — Иначе бы люди давно померли с горя.

Хозяин прикрыл глаза.

— Да-да, dum spiro, spero, — произнес он и перевел: — Пока дышу, надеюсь.


Черная книга секретов

Глава тридцать первая

Робкая вестница

Черная книга секретов

А в это время у подножия холма, в таверне «Маринованный пескарь», Бенджамин Туп прямо-таки разрывался на части. Никогда еще у него не набивалось полное заведение народу, а сегодня просто яблоку негде было упасть — к Тупу пришла вся деревня, включая и тех ее обитателей, которые, подобно Периджи Лист, в обычное время дальше собственного порога и нос высунуть не решались. Тем не менее посетители как-то разместились, кто стоя, кто сидя, и, невзирая на тесноту, у каждого имелась кружка с пивом или элем. Кузнец Джоб устроился лучше всех — он сидел на шатком столе посреди таверны, липком от пролитых напитков.

— Односельчане! — гудел он подвыпившей и взволнованной толпе. — Настало время вернуть себе то, что принадлежит нам по праву. Вы все видели, как наш Горацио нынче днем дал отпор Гадсону. Наш мясник показал себя храбрецом. Ух, как он вцепился в эту индейку, жив буду, век не забуду!

Мясник застенчиво заалелся, а все, кто находился поблизости, принялись наперебой хлопать его по спине, так что Горацио еле устоял на ногах. Потом раздалось оглушительное «ура», и он даже уши зажал.

— Но, односельчане, это лишь начало! — воодушевленно продолжал свою речь кузнец. — Мы-то думали, что источник наших бед — Иеремия Гадсон, но теперь правда вышла наружу: Гадсон — лишь помощник Джо Заббиду. Преподобный Левиафант верно говорил, Заббиду если не сам Дьявол, так его прихвостень, и он явился чинить нам свои адские козни. Есть ли тут хоть один человек, кто не в долгу у ростовщика?

— Нет! — послышалось со всех сторон. — Все у него в долгу!

— Он обдурил нас своими дьявольскими фокусами! — мрачно сказал кузнец. — Но еще не поздно, мы сумеем положить этому конец!

Лишь один голос запротестовал, и принадлежал он, как выяснилось, Полли. Девочка вскочила на стол напротив кузнеца и топнула ногой. Все смолкли, и в таверне повисло зловещее молчание.

— Вы что? — воскликнула Полли. — Не слушайте вы его! Джо нам ничего плохого не сделал, это все Иеремия! Джо нам помогал, за что вы его так?!

Кое-кто из тех, кто был потрезвее, забормотал, что Полли, пожалуй, права.

— Она верно говорит, — поддержала девочку Лили Иглсон. — Лучше сначала расквитаемся с Гадсоном!

На стол рядом с Полли влез булочник. Стол угрожающе заскрипел.

— Нет! — горячо возразил Корк. — Сначала ростовщик. Хотите доказательств? Будут вам доказательства. Слушайте.

Он вытащил из кармана клочок бумаги и зачитал следующее:

«Ежели хатите сахранить свой сикрет, палажите пять шилингоф у цирковных варот сиводни вечиром. Тагда я буду нем как рыба».

Толпа ахнула.

— Вот именно! — поднял палец булочник. — Шантажное письмо. Его подкинули мне в лавку, а подкинул не кто иной, как этот пащенок Ладлоу. Ну а написал сам Заббиду. И это лишь начало. Уж не знаю, кто у него на примете следующий.

Обитателей деревни больше убеждать не требовалось. Слова булочника прекрасно слышал и Иеремия Гадсон, хоронившийся под окном. Слушая, он ухмылялся всей своей мясистой физиономией и пришлепывал мокрыми губами. Теперь он знал все, что ему было нужно.

А у Полли от волнения заколотилось сердце. Надо как можно скорее сообщить Ладлоу, подумала девочка, незаметно шмыгнула вон из таверны и помчалась к лавке старьевщика. Она яростно забарабанила в дверь и стучала до тех пор, пока Ладлоу не впустил ее. Проведенная в заднюю комнату, Полли затопталась у огня, бледная, дрожащая, не решаясь заговорить.

— Чем я могу вам помочь, милочка? — невозмутимо спросил Джо.

— У меня для вас новости, — едва слышно пролепетала она, — важные новости.

Ладлоу побледнел. О чем это она? «Только не проболтайся, что мы читали книгу!» — мысленно взмолился он.

— Я хочу помочь вам, — чуть ли не извиняющимся тоном продолжала Полли, а потом вдруг затараторила, путаясь в словах: — Я предупредить хотела… вам угрожает опасность… После потасовки с мясником все наши завалились в таверну… злые как я не знаю что. Сидят там, грозятся. Беда будет, чует мое сердце!

— С кем будет беда — со мной или с Гадсоном? — уточнил Джо.

Полли казалось, что ответ и так яснее ясного.

— Ну как же! Теперь всем известно, что у вас творится по ночам, — так что у них и разговоров только о черной книге. Они думают, будто все эти секреты вы у них выудили колдовством.

— Кол-дов-ством? — Джо удивленно поднял брови.

— Обадия утверждает, мол, вы напоили его колдовским зельем, от которого у него развязался язык.

Джо выкатил глаза.

— Да у них просто воспаленное воображение! — воскликнул он. — Я наливал гостям бренди, просто бренди — для успокоения нервов.

— А Джоб говорит, будто вы нарочно всем ссудили уйму денег, чтобы все наши навек были у вас в долгу, — продолжала Полли. — И что вы ничуть не лучше Гадсона, а то и хуже.

— Это он просто баламутит народ, — пренебрежительно отмахнулся Джо. — Разжигает. Значит, ваши невзлюбили меня за то, что я заплатил им слишком щедро? Бред, да и только.

— Так они же судят по тому, что видели, а кого они в жизни видели, чтобы при деньгах был? Только Гадсона! — попыталась объяснить Полли. — Вы наобещали нашим всякого разного, вот они и…

— Нет! — резко перебил Джо. — Я ничего никому не обещал.

Полли осеклась и поправилась:

— Ну, они верят, будто вы обещали помочь, а теперь, говорят, слова не держите, точь-в-точь Гадсон. — Она перевела дыхание. — Вот, а еще письмо это обнаружилось…

— Какое письмо? — хором спросили Джо и Ладлоу.

Полли опять потопталась с ноги на ногу.

— Я-то сначала не поверила, но уж как Элиас Корк всем его показал, пришлось поверить. Письмо шантажное, Элиас его вслух прочитал, чтоб все слышали. Говорит, письмо от вас и будто бы вы велите ему положить пять шиллингов под церковные ворота нынче ночью, а не то весь корковский секрет выплывет наружу.

— Ах, вот почему они не желали со мной и слова сказать! — догадался Ладлоу.

— Ваши поверили, будто я написал шантажное письмо и требую пять шиллингов? — Джо рассмеялся, не веря своим ушам. — Решили, что я начал им угрожать?

— Да! — торопливо ответила Полли. — Хотите, чтобы наши опять стали вам доверять, так покажите, что вы на ихней стороне. А не то они такого натворят!

— И на чьей же стороне я сейчас, по их мнению? — осведомился ростовщик.

Полли молча мотнула головой в сторону гадсоновского дома.

— Скажите-ка мне, милочка, — удивительно ровным и спокойным тоном спросил Джо, — как мне доказать местным жителям, что я на их стороне? Что мне сделать с Иеремией?

— Может, вам опоить его зель… я хочу сказать, напоить бренди? — робко предположила Полли.

— Предположим, я так и поступлю, а дальше что? — спросил Джо.

Полли растерялась.

— А дальше зель… бренди развяжет Гадсону язык, и он сознается в ужасном преступлении… непременно сознается, и тогда вы… вы сможете в свою очередь шантажировать его! — выпалила она.

Ладлоу громко фыркнул. Он-то знал, что хозяин никогда не опустится до таких недостойных поступков.

— Немыслимо! — загремел Джо. — Шантаж?! Никогда в жизни этим не занимался!

— Простите, мистер Заббиду, — тотчас пискнула Полли и попятилась. — Я что, я помочь хотела. Наши на вас так разозлились, ужас просто. Вот я и подумала, надо вам рассказать.

— А что Иеремия? — внезапно спросил Джо. — Он обо всем этом знает?

Полли покачала головой:

— Неизвестно. Может, еще не пронюхал. Но и он что-то затевает, чует мое сердце. Вчера зачем-то позвал к себе в кабинет одного из булочниковых мальцов. А зачем, этого я не знаю.

Джо устало вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Печально видеть, как быстро люди обращаются против себе подобных.

Полли подняла умоляющие глаза на Ладлоу.

— Вы уж поберегите себя, — сказала она и с тем ушла.

Черная книга секретов

Глава тридцать вторая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Как только Полли скрылась, хозяин достал бутылку бренди и два бокала и поставил все это на каминную полку. Затем опустился в кресло и утомленно прикрыл глаза.

— Теперь нам остается лишь ждать, — сказал он.

— Кто-то должен прийти? — спросил я.

— Быть может.

— Книгу вынимать? — с готовностью поднялся я.

— Пока не стоит.

Я сел обратно за стол. А что еще оставалось делать? Как и на протяжении всего этого дня, меня сотрясала дрожь, во рту пересохло. Каждый час я отчетливо слышал, как бьют церковные часы. Вот пробило полночь, но к нам в дверь никто не постучался. Пробило час — никого. Веки мои отяжелели, я уронил голову на стол и задремал, а потом и уснул. И приснилось мне, будто я бегу, спасая свою жизнь; кто-то за мной гнался, но кто — было не разобрать. Я то и дело оглядывался, не сбавляя скорости, но всякий раз из темноты мне в глаза бил слепящий луч света. Грудь у меня разрывалась, ноги от усталости стали тяжелее свинца. Я хотел было позвать на помощь, но не смог выдавить ни звука. А потом из тумана возник папаша, швырнул меня наземь и ну душить! Из темноты донесся голос мамаши и еще чей-то, они неумолимо приближались. Бум-бум-бум, грохотали их шаги.

Проснулся я задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем. Грохот не смолкал, и я понял — это кто-то молотит кулаками в дверь. Я-то знал, кто к нам пожаловал. Только один человек во всей деревне мог так нагло ломиться к нам в лавку.

Иеремия Гадсон.

Я побежал отворять. Коренастая фигура Иеремии с занесенным кулаком заслоняла собой луну. Но хозяин опередил меня и успел отворить так проворно, что стукнуть в дверь еще раз Гадсон не успел и к тому же пошатнулся от неожиданности.

Иеремия злобно буркнул что-то невразумительное, качнулся, но на ногах устоял.

— О, мистер Гадсон, какая приятная неожиданность, — спокойно сказал Джо.

Гадсон протопал в лавку и внимательно осмотрелся — прямо по-хозяйски, точно что прикидывал. Увидел лягушку, подошел поближе, и некоторое время они с Салюки с любопытством разглядывали друг друга, хотя, надо сказать, лягушка первой потеряла к Гадсону интерес. Затем Гадсон прошагал в заднюю комнату. Хозяин за ним. Я шмыгнул следом, занял свое место у стола и постарался прижаться к стене так, чтобы спрятаться в тени и стать как можно незаметнее.

Иеремия встал задом к очагу, согреваясь с мороза. Ручищи он сложил на груди, а нос наморщил, будто учуял у нас какую-то вонь. Джо разлил бренди по бокалам; порцию побольше протянул гостю, поменьше взял себе. Иеремия осушил бокал одним глотком.

— Мистер Заббиду, — начал он, — я сразу перейду к делу. Не такой я человек, чтобы ходить вокруг да около. Предпочитаю говорить без околичностей.

— Так в чем же заключается ваше дело?

Хозяин говорил на диво спокойно, а меня по-прежнему так и трясло. Едва удавалось усидеть на месте.

— Вы меня одно время дурили, но теперь я вас раскусил и знаю, к чему вы ведете, — заявил Гадсон.

Он помолчал в ожидании ответа — и при этом ухмылялся, словно рассчитывал на похвалу.

— К чему я веду? — переспросил хозяин.

— Не буду отрицать, меня и мое предприятие вы чуть не разорили. Сначала я подумал, вы намереваетесь под меня подкопаться. Видал я, как к вам по ночам гости хаживают и какие. Местные вас держат вроде как за героя, а я все не мог взять в толк, за какие такие заслуги. По мне, так вы просто суете нос не в свои дела. Но теперь-то я разобрался, чем вы занимаетесь. Вот и пришел. Мне нужна ваша помощь.

Все это Гадсон говорил, приметно нервничая. По мясистому лицу его стекал пот. Он утерся платком.

— Что? — вырвалось у меня прежде, чем я успел прикусить язык. — Вы что, тоже поверили в эти басни?

Джо знаком велел мне утихомириться.

— Чем я могу вам помочь, мистер Гадсон? — вежливо спросил он.

Иеремия набрал в грудь воздуха и тяжело опустился в кресло, скрипнувшее под его тушей. А потом, к величайшему моему изумлению, разрыдался. Зрелище было не из приятных.

— Я хочу признаться в ужасном злодеянии и снять тяжесть с души, — прохлюпал Иеремия. — Уж и не знаю, к кому еще обратиться. Вы единственный, кто сумеет мне помочь.

Я едва усидел на месте. Гадсон решил исповедаться? Гадсон рыдает в три ручья? Глазам своим не верю. Что-то тут не так, это наверняка подвох. Однако хозяин мой держался так, будто гость ведет себя как и полагается.

— И чем же я могу вам помочь? — мягко и участливо спросил Джо.

Иеремия воззрился на хозяина сквозь растопыренные мокрые пальцы.

— Книгой! «Черной книгой секретов», — произнес он.

Я в отвращении зашипел сквозь зубы. Да Гадсон не заслуживает даже кляксы в нашей книге! Не опереди меня хозяин, я бы брякнул это вслух.

— Мудрое решение, — кивнул Джо. — Ладлоу, будь любезен, достань книгу.

Озадаченный, я был не в силах двинуться с места. Почему Джо подыгрывает Гадсону? Неужели поверил негодяю? Одно видно: собирается купить его секрет. Но зачем? Неужели станет шантажировать Иеремию, как предполагала Полли? Чтобы Джо Заббиду и пошел на такое? Нет, невозможно!

— Ладлоу, книгу, — с нажимом повторил Джо.

На ватных ногах я сходил за книгой, чувствуя на себе пристальный взгляд Гадсона. Вытащил ее из-под своего тюфяка и уже хотел было положить на стол, как вдруг Иеремия, как-то всхрапнув, с неимоверным проворством метнулся мне наперерез. Испугавшись этой туши, я невольно вскинул руки над головой, защищаясь, и вот тут-то Гадсон всей своей тяжестью пихнул меня так, что я шлепнулся на пол. Книга подлетела под потолок, хлопая страницами, как крыльями, но упасть не успела — ее крепко сцапала мясистая короткопалая лапа.

«Черную книгу секретов» заполучил Иеремия Гадсон!

Черная книга секретов

Глава тридцать третья

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Последовавшая за этим броском сцена была довольно потешной. У Иеремии было преимущество за счет собственной массивности, а также внезапности нападения, однако преимущество это практически сводилось на нет бокалом бренди, который он успел осушить. Что касается хозяина, Джо был проворнее и к тому же трезв — он ведь едва пригубил бренди. Со скоростью, опровергающей все законы физики, Джо перепрыгнул через спинку своего кресла быстрее и гибче юной лани, в два прыжка очутился подле похитителя и вырвал книгу из его потных лап. От этого рывка Гадсон ругнулся и отлетел в противоположный угол комнаты. Шатаясь, он предпринял несколько попыток снова отобрать книгу, но держался на ногах так нетвердо, что хозяину достаточно было просто уклоняться туда-сюда. Все это я наблюдал, лежа на полу: Гадсон двинул меня со всей силы, и подняться я пока что не мог.

Поединок, если его можно так назвать, продолжался не более минуты. Иеремия был вынужден сдаться; качнувшись, он сполз на пол и сел, самым неуклюжим образом растопырив ножищи и раззявив рот, — краснорожий, пыхтящий, с выпученными глазами.

Мой хозяин стоял над поверженным противником, поправляя сбившийся на сторону галстук и встопорщенный воротник. Его седая шевелюра, и в обычное время растрепанная, теперь едва ли не стояла дыбом. Паукообразная тень Джо танцевала на стене победный танец. Я собрался с силами, поднялся и занял место рядом с хозяином.

— Вынужден заявить, что ваше поведение меня абсолютно не устраивает, мистер Гадсон, — проворчал Джо. — Не ожидал подобного от человека вашего положения.

Иеремия с трудом встал.

— Послушайте-ка, мистер Заббиду, — начал он, оставив все притворные попытки изобразить рыдания, — вы, сдается мне, никак в толк не возьмете, что дела ваши плохи. Вам тут больше делать нечего. Рано или поздно местные до вас доберутся и выгонят из деревни. Но прежде чем вы смоетесь, я хочу получить книгу. А я всегда получаю что хочу.

Я рассмеялся. Бедняга Гадсон. Это он не понимал, насколько безнадежны его дела. Хозяин никогда и ни за что не отдаст ему книгу.

— Решительно невозможно, — четко ответил Джо. — Книга содержит сведения конфиденциального характера, и я никогда ее не отдам.

— Да бросьте, Заббиду, — гнул свое Иеремия, и хозяина передернуло от этой хамской фамильярности, — хватит ломаться. Какой вам теперь толк от книги? Зачем забирать ее с собой, если мне она пригодится больше, чем вам? Мы же оба деловые люди, Заббиду, так неужели вы не понимаете — вам она проку больше не принесет.

— А что именно вы намереваетесь сделать с книгой, мистер Гадсон? — осведомился Джо.

Иеремия как будто удивился.

— Как что? Использовать для шантажа, разумеется. Только уж я, в отличие от вас, не прогадаю, не продешевлю. Пять шиллингов у церковных ворот, ха-ха-ха! Уж простите, это курам на смех! — подытожил он.

Вот наглец! У меня сам собой рот открылся от изумления.

— Ничего такого Джо не писал, — начал было я, но хозяин жестом велел мне умолкнуть.

— С учетом нынешних обстоятельств, мистер Гадсон, я никак не могу принять предложенную вами сделку, — произнес хозяин. — Думаю, вам пора.

Тут Гадсон удивил нас обоих: он поднял руки — мол, сдаюсь, ваша взяла.

— Как скажете, — пробормотал он и направился к выходу, однако у прилавка задержался, внезапно шагнул к террариуму Салюки и с силой опустил руки на плоскую крышку.

Что это он такое затевает, испугался я.

— А ну гоните книгу, — прошипел Гадсон, показывая в ухмылке пожелтелые зубы. — Книгу, или я расплющу вашу драгоценную квакушку.

— Предупреждаю, к лягушке прикасаться нельзя, — тихо сказал хозяин. — Она этого не любит.

— Ах, она этого не любит, какие нежности! — кривляясь, передразнил Гадсон. — Давайте книгу, Заббиду, и я не трону вашу лягуху.

— Не прикасайтесь к ней. — По-прежнему тихий голос Джо прозвучал как-то зловеще.

— Ха! — фыркнул Иеремия, молниеносно сдвинул крышку, запустил обе руки в террариум и вытащил Салюки.

— Не надо! — воскликнул хозяин, но было уже поздно.

Иеремия вскрикнул и выронил лягушку. Салюки мягко плюхнулась на пол и замерла, будто не соображая, где она и что с ней.

— Кажется, она меня укусила, — недоуменно вытаращив глаза, выдавил Гадсон. — Укусила меня, погань такая. — Однако случившееся не обескуражило его. Гадсон ухватил тяжелую крышку от террариума и занес над головой. — Ну, книгу! Или от вашей лягушки мокрое место останется.

Джо и Салюки взглянули на Гадсона одинаково печально.

— Поверьте, — шагнув вперед, сказал хозяин, — ничего хорошего книга вам не принесет.

С этими словами он отдал Иеремии Гадсону «Черную книгу секретов».

Глаза Гадсона победоносно блеснули, и он, довольно крякнув, схватил книгу.

— Это уж мне судить! — заявил Иеремия, после чего протопал вон и хлопнул дверью.

Салюки легко и грациозно вскарабкалась обратно на прилавок — недаром Джо говорил, что она древесная лягушка и мастерица лазать. Когда Салюки забралась в террариум, Джо аккуратно накрыл ее обиталище крышкой, но прежде бросил лягушке парочку сушеных жуков — будто ничего и не случилось. А я заметил нечто странное. В жизни бы не подумал, что лягушка может выглядеть довольной, и тем не менее именно такой вид был у Салюки. Она прямо вся переливалась своей красно-желто-зеленой шкуркой, а глазки у нее сверкали, точно говорили: «Тебя предупреждали, Гадсон. Тебя предупреждали».


Черная книга секретов

Глава тридцать четвертая

Отбытие

Черная книга секретов

Иеремия Гадсон шагал домой, победоносно ухмыляясь. Он бы с удовольствием пустился в пляс, да только на обледенелой дороге это было рискованно, и потому Гадсон принужден был осторожно семенить, глядя под ноги. Чтобы дать хоть какой-то выход обуревавшим его чувствам, Иеремия двинул кулаком в воздух и громко выкрикнул «ха-ха!» в морозную тишину ночи.

Его прямо-таки распирало от довольства собой. Ай да Иеремия! Он все верно угадал насчет книги! Именно черная книга — главное сокровище Джо Заббиду и ключ к его тайне! А теперь она в собственности Иеремии, и это вполне восполняет то унижение, которому Гадсон подвергся из-за Горацио Ливера и тушки индейки. Да и происшествие с мясником, получается, было к лучшему: кабы не оно, Гадсону бы в жизни не сообразить, что именно содержала книга.

А дело было так. После потасовки на улице, вернувшись домой с добычей, Иеремия притаился за шторой и внимательно наблюдал, как толпа бранила Джо и Ладлоу. Он слышал каждое слово. Ну и дурачье же эти местные — доверить свои секреты Джо Заббиду! Вот тогда-то Иеремию и осенило, и в голове у него возник блестящий план: пойти к ростовщику в полночь, прикинуться снедаемым тоской, сделать вид, будто он, Гадсон, тоже решил заложить свой секрет, а потом силой завладеть черной книгой. Ну а подслушанное под окном таверны стало завершающим аккордом к его плану. Да уж, Заббиду тоже, оказывается, дурень — ишь до чего додумался, шантажное письмо булочнику подкинул! Разве не понятно, что таким манером он окончательно испортил свои отношения с местными и в то же время оказал Иеремии Гадсону большую услугу. Когда обитатели Пагуса избавятся от ростовщика, будет слишком поздно — книга-то в руках у Гадсона, а он уж выжмет из нее все, что сумеет, и с ее помощью вернет себе былое положение в деревне.

Говоря начистоту, Иеремия Гадсон в жизни бы не подумал, что ему так легко удастся завладеть книгой. Но кто бы предположил, что ростовщик сдастся, едва над его драгоценной лягушкой нависнет смертельная угроза? Иеремия готов был лопнуть от злорадства.

Стараясь не подскакивать от радости, он добрался до своего дома и направился в кабинет, однако по рассеянности не заметил, что забыл запереть за собой дверь. А еще Гадсон не заметил, что за ним по пятам бесшумно следует какая-то тщедушная фигурка. Соглядатай прокрался в кабинет вслед за Иеремией, притаился в темном углу и замер, выжидая неизвестно чего. Кабинет озаряли бледные полосы лунного света, лившегося в окно. Они падали на каминную полку и освещали циферблат часов, показывавших четверть третьего ночи.

Гадсон скинул пальто и бросил его прямо на пол; туда же швырком отправилась и шляпа. Он наследил на ковре — с башмаков его, подтаивая, сползали комья снега, — но ему было все равно, потому что книга, драгоценный трофей, была у него в руках!

— Я им покажу! — воскликнул Гадсон, потрясая книгой в воздухе так, что красная шелковая ленточка-закладка летала туда-сюда. — Они поплатятся за свое предательство!

Иеремия протопал к догоравшему камину и расселся в одном из самых дорогих своих кресел — обитом кожей. Рассмотрел обложку книги, но вытисненного на ней латинского изречения не понял, поэтому раскрыл книгу и положил себе на колени. Облизнув толстый палец и поддевая им страницы, Гадсон принялся листать книгу и бегать глазами по строчкам — сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Он хмыкал, похохатывал, шумно крякал, причмокивал, цокал языком, восхищенно сыпал ругательствами и поминал Божье имя. Он то и дело потирал руки, но последнее Иеремия проделывал не от радости, а в напрасных попытках унять жгучий зуд в ладонях. Да, укус мерзкой лягушки (если это все же был укус) вызвал у Гадсона не меньшее раздражение, чем ее хозяин. Но Иеремии сейчас было не до подобных пустяков.

— Отлично, отлично, я обеспечен на всю жизнь! — бормотал себе под нос Гадсон. — Ну и книжица! Да тут полно таких тайн, о каких я и не подозревал! И не только здешних, из других мест тоже! А доктор Моргс-то каков! Вот уж не ожидал!

Гадсон с глубоким удовлетворением захлопнул черную книгу, и тут из нее выпорхнул какой-то отдельный листок и спланировал на пол, к самым его ногам. Тяжело пыхтя, Гадсон наклонился поднять загадочный листок и поднес его поближе к свету. В руках у него оказалась страница, судя по неровному краю, грубо вырванная из какой-то другой книги. Посреди страницы красовалась яркая картинка, исполненная с большим мастерством.

— Лягушки? При чем тут… — презрительно фыркнул Иеремия, однако же с любопытством пробежал текст глазами. Мгновение-другое — и Гадсон, задыхаясь, отвалился на спинку кресла. По кабинету разнесся громкий стон. — Что он натворил? — стонал Иеремия. — Ах, дьявольское отродье! Гнусный обманщик!

Теперь ладони у Гадсона жгло как огнем. Он едва мог пошевелиться, по всему телу расползалось зловещее онемение. Иеремия стал задыхаться, захрипел, тщетно рванул воротник рубахи.

И в этот самый миг из темного угла показался тощий мальчишка с большими зелеными глазами.

— Кто тут? — просипел Гадсон, глаза которому застилала багровая пелена.

Но мальчик не ответил, лишь смотрел на умирающего, застыв на месте. Потом быстро наклонился, подхватил книгу и спрятал за пазуху.

— Кто это вас так? — тихо спросил он у Гадсона.

Посинелые губы Иеремии беззвучно произнесли одно-единственное слово. Искривились и замерли.

Мальчик вздрогнул, замотал головой и бросился наутек.


Черная книга секретов

Глава тридцать пятая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Как только Иеремия Гадсон ушел, я ринулся к Джо с вопросами. Даже теперь я не понимал, что же случилось и почему хозяин повел себя так странно. Я знал лишь одно: Джо позволил Гадсону унести его сокровище.

Нет, и мое сокровище тоже, подумал я.

Ведь черная книга стала частью моей жизни, и сейчас я, ослепленный яростью и горем, утратив остатки самообладания, накинулся на Джо с кулаками, замолотил его по груди.

— Зачем вы ее отдали? Зачем? Ведь знаете же, что он с ней сделает! — вопил я.

Джо мягко отстранил меня и улыбнулся, отчего я взвился еще больше.

— Успокойся, Ладлоу, — терпеливо сказал хозяин. — Или ты не понимаешь? Именно этого мы и ожидали.

Он налил себе еще бренди (а я ни разу не видел, чтобы хозяин выпил больше одной порции) и залпом осушил бокал.

— Должен сказать, поведение этого господина меня тревожило. Я-то полагал, что он нанесет нам визит значительно раньше. Тем самым он избавил бы нас от множества неприятностей. Однако он решил тянуть время и не торопился.

Несчастный, рассерженный, недоумевающий, я положил себе непременно вытащить из хозяина всю правду.

— То есть вы сами хотели, чтобы Гадсон отнял у вас книгу — так, что ли? — спросил я.

— Ничего подобного я не хотел, — ответил Джо. — Таково было желание Иеремии. Одно могу сказать точно: он показал себя во всей красе и был верен себе. Ему просто невмоготу, если кто-то заполучил то, на что он положил глаз.

— Опять вы загадками говорите! — взвыл я. — Вы мне по-простому растолкуйте, вот что сейчас произошло? Я заслуживаю честного ответа.

— А что ты хотел бы узнать, Ладлоу? Что именно, по-твоему, я от тебя скрыл? — спросил хозяин, и этот вопрос меня обезоружил.

Только что я кипел и тут мигом успокоился. И даже растерялся.

— Ой, много чего… Ну, во-первых, вы утверждаете, будто шантажом гнушаетесь, а сами хотели сторговаться с Гадсоном насчет его секрета. Как Полли и предсказывала. Вы что ж, и заплатили бы ему?

Хозяин, судя по его лицу, был слегка огорошен.

— Мда, не ожидал я от тебя подобного обвинения, мальчик мой, — сказал он. — Каким бы негодяем ни был Иеремия Гадсон, он, как и любой смертный, заслуживает возможности снять тяжесть с души. Или ты полагаешь, будто такой жестокий человек не страдает от тоски и угрызений совести? Я должен был предоставить ему шанс. Это часть моего ремесла.

— Шанс на что?

— На извинения. На покаяние, — кратко ответил хозяин.

— Ну, покаялся бы он, и дальше что? — не понимал я.

— Дальше, расскажи мне Гадсон свой секрет, я заплатил бы ему, как и всякому другому. Правила есть правила. Тогда бы все повернулось иначе, а теперь… он сам виноват.

Опять правила какие-то… Я вздохнул в изнеможении.

— Вы их так соблюдаете… а в чем они заключаются?

Но Джо не отозвался.

— Джо, вы кто?

— Со временем ты узнаешь правду, честное слово, — твердо сказал хозяин. — Сейчас нам важно вернуть книгу. И сделаешь это ты.

Я недоверчиво усмехнулся:

— Каким образом?

— Сам придумай, главное — тебе надо торопиться. Гадсон уже, наверно, почти добрался до дому, — прикинул Джо.

— А вы со мной не пойдете? — обескураженно спросил я.

Джо покачал седой растрепанной головой.

— Я свою роль сыграл. Теперь твоя очередь, — непонятно ответил он.

Мне только и оставалось, что развести руками с досады, однако больше я времени не терял. Поговорить с хозяином можно и потом, а сейчас в погоню! Джо прав, нужно вернуть черную книгу. В ней ведь собраны тайны всей деревни, и не только. Да, Иеремия уже проведал, в чем заключались секреты Обадии, Периджи и Горацио Ливера, но как насчет прочих? Тайн много, так много! Только теперь я понял, что раньше все происходящее казалось мне своего рода игрой, которую Джо и я вели с местными жителями, сплотившись против Иеремии Гадсона. А сейчас те же события, ночные исповеди и прочее предстали передо мной в истинном свете. Все, что случилось, было не понарошку, тут люди, можно сказать, душу наизнанку выворачивали, а я записывал их исповеди и теперь должен был спасать местных жителей. А для этого надо было вернуть книгу.

Так что я, не мешкая, выбежал из лавки и, оскальзываясь, спотыкаясь, помчался по склону холма. На бегу я мысленно проклинал и Гадсона, и Джо. Меня терзали смутные сомнения, ужасные сомнения. А вдруг Джоб Молт был не так уж далек от истины? А вдруг хозяин и вправду использовал местных жителей для своих личных целей, а я по слепоте ничего не замечал, потому что боялся, как бы меня не выгнали, старался удержаться в новой сытой жизни, отчаянно желал заиметь настоящего отца — и в упор не видел, что творится у меня под носом? Или все случившееся — заслуженное наказание за мой проступок, за то, что я без спросу читал черную книгу? Мысли у меня путались.

— Нет, деньги тут ни при чем, — выдохнул я в холодный ночной воздух. — Есть какая-то другая причина…

Иеремия уже успел войти в дом, однако в спешке неплотно запер дверь, и я без труда подцепил задвижку и проскользнул внутрь. Дальше меня вела цепочка мокрых следов, оставленных Гадсоном на полу. Следы тянулись в кабинет. Я затаился в самом дальнем от Иеремии углу, в темноте, и наблюдал, как он уселся в кресло. Где-то в комнате, наверно на столе, лежал мясной пирог — я учуял его запах, и у меня слюнки потекли.

Я и сам не знал, как поступить, что предпринять. Сердце у меня стучало так, что я подумал: Гадсон услышит. Он сидел лицом к камину, так что я видел над высокой спинкой кресла только его макушку. До меня доносилось шуршание страниц. Еще немного, и будет слишком поздно — Гадсон узнает все, все тайны! Потом я услышал, как он захлопнул книгу и как на пол спорхнул какой-то листок. Иеремия, крякнув, наклонился, поднял его, буркнул что-то невнятное. Мгновение-другое тишины — и вдруг стон и скрип кресла под тяжестью тела. А затем сиплое дыхание вперемешку с новыми стонами.

Не знаю, сколько я прождал, прежде чем отважился выбраться из угла и подойти поближе к Гадсону. Он не двигался. Может, уснул? Но когда я обошел кресло и взглянул в лицо Иеремии, я чуть не вскрикнул. Глаза у Гадсона были открыты, и на миг я испугался, что сейчас он меня схватит, но нет — Иеремия даже шелохнуться не мог, только сипел. Он весь побелел и задыхался. Иеремия Гадсон умирал.

— Кто тут? — с трудом выдавил он, я скорее прочитал по губам, чем расслышал.

Наклонившись, я поднял черную книгу с пола.

— Кто это вас так? — спросил я.

Пересохшие губы Гадсона шевельнулись и беззвучно произнесли одно-единственное слово.

Имя.

Джо.

Гадсон испустил дух у меня на глазах, и я бросился вон.

Черная книга секретов

Глава тридцать шестая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

От одного-единственного слова, слетевшего с губ умирающего Иеремии Гадсона, весь мой мир пошатнулся и дал трещину. Гадсон не солгал — я видел это по его глазам. Медленно, медленно побрел я обратно в лавку Джо, едва волоча ноги. На сердце у меня лежала свинцовая тяжесть, я весь разрывался. Ведь все это время я искренне полагал, будто Джо Заббиду лучше обычных людей, что он такой хороший, каким мне никогда не стать, даже если из шкуры вон вылезти. И вдруг оказалось, что на самом-то деле Джо ничуть не лучше моих мамаши с папашей, а то и похуже; они, насколько мне известно, в жизни никого не убили преднамеренно. Да, как и местные жители, я хотел, чтобы Джо дал отпор Иеремии Гадсону, но разве мог я предположить, что эта история закончится так ужасно? Джо стал убийцей. Других слов не подберешь, как ни крути.

Однако как именно он убил Гадсона — вот чего я не понимал!

Снова и снова я прокручивал в голове их последнюю встречу, их разговор в лавке, тщетно ища хоть какие-то улики. Вооружен Джо не был, Гадсона он не ранил. Может, отравил? Но тогда как? Отравленное бренди? Но оба врага выпили из одной бутылки.

Наверно, Джо подсыпал яд в бокал Гадсона, а я и не заметил.

Да, точно! Подсыпал, прежде чем налить Иеремии бренди, а Гадсон осушил свою порцию залпом, после чего, к вящему удовлетворению Джо, выпил еще.


Черная книга секретов

Джо дожидался меня, сидя у очага с бокалом в руке, — ну совершенно как ни в чем не бывало. Он даже успел навести порядок в комнате после потасовки. Только почему-то он сидел, завернувшись в плащ, — для тепла, наверно.

— Ну что, забрал ее? — было первое, что спросил Джо.

Я молча вручил ему черную книгу.

— Молодец, умница, — похвалил меня Джо. — Я знал, что на тебя можно положиться.

Я хотел было ответить, но потрясение все еще не прошло, и я не смог выдавить ни слова. И вдруг я заметил посреди стола битком набитый дорожный сак, с которым Джо прибыл в Пагус-Парвус. Рядом притулилась веревочная котомка для Салюки. По спине у меня пробежала дрожь, и ко мне вернулся голос.

— Вы ведь не уезжаете? — спросил я.

Джо приложил палец к губам.

— Чш-ш-ш! — шикнул он. — Слушай.

Я навострил уши. Снаружи, с улицы, неуклонно приближаясь, доносились топот и гомон. Я молнией метнулся в лавку и выглянул в витрину. За стеклом витрины маячили какие-то смутные фигуры в надвинутых капюшонах, размахивали факелами, и лица их, озаренные пляшущими огнями, смахивали на физиономии бесов. Я различил сутулого Обадию, сухонькую Периджи Лист и верзилу Горацио Ливера. Под окном собралась целая толпа.

— А ну выходи, Джо Заббиду! Выходи, Заббиду! — хором скандировали деревенские. — Выходи, а не то выкурим тебя, как барсука из норы!

От этого зрелища и воплей я обмяк и на подгибающихся от страха ногах вернулся к Джо.

— Там вся деревня собралась! — прошептал я, боясь повысить голос. — Все как и говорила Полли — они хотят с нами расправиться.

Однако Джо не двинулся с места и не спеша прихлебывал бренди.

— Наберись терпения, — негромко сказал он. — Терпения.

— Да разве сейчас до терпения! — Я в панике дергал его за полу плаща.

Джо осторожно отцепил мои руки, но выпустить меня не выпустил.

— Подожди еще чуть-чуть, — мягко произнес он.

— Выходи, Заббиду!

Хор за окном звучал все слаженней. Потом стекло витрины звонко разлетелось вдребезги, осколки засыпали всю лавку, запахло горящим маслом, едким дымом, и замелькали языки пламени.

Деревенские исполнили свою угрозу! Дверь затрещала под напором — ее ломали снаружи. Шум поднялся оглушительный, помещение лавки заполнили клубы черного дыма, и от него и нестерпимого жара мне стало трудно дышать.

Но Джо не трогался с места и крепко держал меня за запястья. Я дернулся раз-другой, но хватка у него оказалась железная.

— Вы что, хотите, чтоб и я погиб? — сдавленно завопил я, но Джо как будто не услышал — он склонил голову набок и прислушивался к чему-то другому.

Я рвался, визжал, орал во всю глотку — без толку, все равно мой голос тонул в общем гвалте. Клубы дыма уже ползли из лавки к нам, подбирались все ближе, я закашлялся, глаза у меня заслезились. Неужели конец?

И тут над адским шумом разнесся пронзительный голосок Полли:

— Гадсон умер! Эй, вы! Иеремия Гадсон умер!

Джо выпустил меня и торжествующе воздел руки над головой.

— Acta est fabula, — провозгласил он. — Вот и все.


Черная книга секретов

Глава тридцать седьмая

Остатки

Черная книга секретов

Среди ночи Полли проснулась, сама не зная отчего. А проснувшись, поняла, что ужасно проголодалась. Уверенная, что Гадсон давно спит, девочка зажгла огарок свечи и прокралась в кухню, но по пути заметила, что входная дверь не заперта, и закрыла ее. Значит, Гадсон не спит, а куда-то ушел.

— Наверно, скоро придет, пьяный как свинья, — буркнула себе под нос Полли и тут краем глаза заметила, что в хозяйском кабинете горит свет. Туда она и направилась.

Первое, что увидела служанка, — это поднос с остатками вчерашнего ужина на столе. Полли досадливо поцокала языком. Она терпеть не могла, когда добро пропадало, а тут на тарелке лежал целый нетронутый ломоть пирога. Полли откусила немножко сбоку, самую корку, и тут же сплюнула, наморщив нос — на зуб попал, как ей показалось, мелкий камешек.

«Это небось Горацио пек», — подумала Полли. Ну да, конечно, мясник только накануне вечером лично принес очередной пирог. Надо будет высказать ему все, что она думает о его изделиях! Полли отвела глаза от тарелки и увидела на ковре цепочку мокрых следов, тянувшуюся к камину, а на полпути на полу валялись шляпа и шарф.

— Боже всемилостивый! — воскликнула Полли и торопливо смахнула с губ предательские крошки. — Так вы дома, мистер Гадсон?

Хозяин сидел к ней спиной в кресле, так что Полли видела только его лысеющую макушку. Седоватые волосы, как обычно, невзирая на все усилия Гадсона (и пригоршни дорогого бриолина), торчали в разные стороны. Полли осторожно обогнула кресло и взглянула в лицо Гадсону.

При виде выпученных глаз и смертного оскала она завизжала.

И при жизни Иеремии Гадсона его вряд ли можно было счесть человеком привлекательным — если уж на то пошло, больше всего он смахивал на раздутую важную жабу. Смерть почти не изменила его внешность, разве что обычно багровое лицо теперь побелело да сидел он совсем неподвижно, зажав в окоченевших пальцах какой-то листок — страницу, вырванную из книги. Что именно Гадсон читал в свой смертный час, Полли было без разницы, хотя хорошенькая яркая картинка и привлекла внимание девочки, а вот лицо мертвеца поразило служанку до глубины души. Уж очень неестественно он выпучился и ощерился. Можно было даже подумать, что перед смертью Гадсон чему-то изумился до крайности.

Бедняжка Полли впервые в жизни видела мертвеца так близко, поэтому некоторое время просто стояла столбом. Однако, придя в себя, она проявила сметку поистине замечательную. Дрожащими пальцами Полли обшарила жилет Иеремии и вытащила у него кошелек, каковой незамедлительно перекочевал в карман ее фартука. Еще мгновение она смотрела на покойника, затем отступила на шаг и споткнулась обо что-то твердое, оказавшееся каминными щипцами.

— Только адское пламя и согреет твою душу, окаянный! — пробормотала Полли, прежде чем выбежать на улицу и как можно громче оповестить всю деревню о случившемся. — Гадсон умер! Эй, вы! Иеремия Гадсон умер! — звонко кричала она.


Черная книга секретов

Глава тридцать восьмая

Диагноз

Черная книга секретов

На протяжении всей своей жизни Иеремии Гадсону удавалось держать деревенских на почтительном расстоянии, но, стоило ему перейти в мир иной, и вся деревня ринулась к нему в дом, какие-нибудь пять минут спустя после крика Полли уже кишмя кишевший народом. Незваные гости носились туда-сюда, хлопали дверьми и дверцами, обыскивали комнаты и забирали все, что только попадалось им под руку и что могли утащить на себе. У каждого был свой резон считать, что он заслужил добычу.

— Говорят, у него ванна из чистого золота! — воскликнул один из грабителей, прикарманивая блестящую плевательницу.

— А еще болтали, будто Гадсон ел только с серебряной посуды, а пил из хрусталя! — подхватил другой, пряча за пазуху медный канделябр.

Чьи-то волосатые костяшки деловито простукивали стенные панели в поисках тайников и, кто знает, подземных ходов, которые должны вести в подвалы, набитые сокровищами, а также, что немаловажно, запасами вина и эля.

— Нашел! Я нашел его! — разнесся по всему дому голос старшего из сыновей булочника. — Ну и посинел же он! Глядите!

Вскоре все набились в кабинет Гадсона, топча грязными башмаками великолепный ковер, и столпились вокруг мертвеца, обтекая его кресло, как вода — скалу. Мальчишка не преувеличил: лицо Иеремии и впрямь подозрительно посинело, а на губах к тому же выступила отвратительная желтоватая пена. Это жуткое зрелище потрясло Лили Иглсон до такой степени, что она потеряла сознание и непременно упала бы в обморок, да только падать в тесной толпе было некуда, и портниха просто обмякла, подпираемая с боков. Сострадательные односельчане передали ее над головами и без особых церемоний положили на пол в коридоре.

Над общим гулом раздался чей-то повелительный голос, и сквозь плотные ряды любопытных, изо всех сил работая локтями и даже коленями, с трудом протолкался доктор Моргс.

— Эх, как вы вовремя! — повернулся к нему булочник. — Гадсон наконец-то дал дуба.

Толпа затихла, ожидая, какой вердикт вынесет доктор. Мало кто из местных владел искусством ставить диагноз самому себе (хотя пособие по этому искусству, а именно «Краткий медицинский словарь для широкого круга читателей», принадлежавший перу профессора Мориарти, и продавался сравнительно дешево в лавке Периджи Лист). Нет, обитатели Пагус-Парвуса верили только слову доктора.

Доктор Моргс несколько раз обошел кресло, глубокомысленно поглаживая реденькую бородку. Ему редко случалось оказаться в центре всеобщего внимания, да еще над трупом, поэтому нервы почтенного доктора, за последние несколько дней натянувшиеся как струны, грозили вот-вот сдать. По лбу Моргса градом покатился пот. Доктор лихорадочно облизнул сухие губы тонким розовым языком, прочистил горло и наконец хрипло вымолвил:

— По моему суждению, Иеремия Гадсон скончался от разновидности удара, да, апоплексического удара, повлекшего за собой остановку сердца.

Толпа разочарованно завздыхала: ожидали чего-нибудь поинтереснее — ведь такое редкое событие!

— Доктор, а по мне, какой-то он лиловый стал, что твой удавленник, да и с руками, гляньте, чтой-то не того. Вы не ошиблись, часом? — спросил булочник.

Конечно, мысль о том, что Гадсона удавили, была бальзамом на душу для подавляющего большинства присутствующих, но сказать с уверенностью, так ли это было, не мог никто. Тем не менее доктор Моргс пристальнее осмотрел руки покойного и не мог не заметить, что ладони у Гадсона багровые и все в пузырях, как от ожога.

— Я совершенно уверен, — начал доктор с апломбом, присущим именно тем, кто совсем не уверен в своих словах, — что смерть последовала от приступа. Иногда сердечный приступ вызывает появление на руках у пациента некоторых… — Моргс запнулся и порылся в карманах, будто надеясь обнаружить там эффектный медицинский термин, и неловко закончил: —…некоторых высыпаний такого рода.

В толпе приглушенно захихикали, начали переглядываться и недоверчиво качать головами, однако доктор Моргс не сказал более ни слова, и, поскольку волна восторга схлынула, деревенские повалили на улицу, унося с собой, как уже было сказано, все, что только могли. Моргс остался с покойником наедине и трясущимися руками закрыл выпученные глаза Гадсона. Затем вынул из окоченевших пальцев трупа листок с яркой картинкой, бегло проглядел его, сложил и уже хотел сунуть в карман, но ему помешало внезапное возвращение Периджи Лист.

— Это собственность Джо Заббиду, — по-мышиному пискнула она. — Страница из книги, которую Джо приобрел у меня. Книга о земноводных.

— Что ж, Периджи, тогда, быть может, вы ему и отдадите? — Моргс протянул миссис Лист таинственную страницу.

Периджи кивнула, взяла листок и исчезла, прижимая к себе потрепанный томик в кожаной обложке, без сомнения позаимствованный из библиотеки покойного.

Странно, что она взяла лишь одну книгу, удивился доктор Моргс. Поразительная скромность.


Черная книга секретов

Глава тридцать девятая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Стоило деревенским услышать весть о смерти Иеремии Гадсона, и все они, как один, развернулись и помчались к его дому, мгновенно забыв о нас. Джо, не мешкая, кинулся в лавку и принялся тушить пожар, ловко прихлопывая пламя старым пальто, очень кстати висевшим в витрине. Честно говоря, дыма было больше, чем огня, поэтому и потухло пламя быстро. И все-таки лавка потерпела значительный ущерб: все вокруг было закопчено до черноты, в воздухе кружили хлопья сажи, и дышать было нечем. Да и от товара в разбитой витрине мало что осталось. Прибавьте еще и сорванную дверь, висевшую на одной петле.

В разбитую витрину и распахнутую дверь налетал ледяной ветер, который быстро развеял дым, так что воздух стал чистым, но ужасно холодным. Гарью, правда, все еще попахивало.

Сам не зная почему, я вовсю помогал Джо тушить огонь. Наконец он затоптал последние упрямые искорки и остановился, тяжело дыша.

— Стыд и позор, какой разгром устроили, и, главное, совершенно зря, — удрученно произнес Джо. — Впрочем, полагаю, могло быть куда хуже, мы еще легко отделались. По крайней мере, у меня осталось вот это. — Джо наклонился и вытащил из-под груды обломков и осколков чудом уцелевшую деревянную ногу, на которой не было ни единой царапины. С этим трофеем он проследовал в заднюю комнату. Когда я заглянул туда, Джо уже успел закутаться в плащ, который сбросил, туша пожар, обмотать шею шарфом и теперь пытался впихнуть деревянную ногу в сак, но тот и без того чуть не лопался по швам.

Как быстро все происходило! У меня голова пошла кругом. Я одновременно и гневался на Джо за непонятное поведение и за убийство, но при этом ужасно испугался, что он прямо так возьмет и уйдет.

— Так вы правда уезжаете?

— Оставаться мне смысла нет, — ответил Джо. — Я теперь мало что могу сделать.

— А как же лавка? Хозяйство?

— От лавки, сам видишь, ничего и не осталось. Но мы сможем развернуть наше предприятие на новом месте. — Джо закинул тяжеленный сак на спину, котомку для лягушки — на плечо и, осторожно ступая по хрустящим осколкам, прошагал к выходу. — Ты идешь со мной? — спросил он.

И как спокойно спросил! Будто ничего особенного и не случилось. А я от волнения ничего не соображал.

— Не знаю, смогу ли я, — вырвалось у меня наконец.

— Да? — Джо недоуменно нахмурился — видно, ему и мысли такой не закрадывалось. — Мне казалось, ты понимаешь, что мы не можем оставаться здесь на веки вечные. Наверно, мне следовало предупредить тебя с самого начала. Мое ремесло — ремесло странствующего ростовщика.

— Да не в том дело! — воскликнул я. — С вами я хоть на край света, но…

Я осекся. Слово «убийство» застряло у меня в горле. Язык не поворачивался обвинить Джо в таком. Мы молча смотрели друг другу в глаза, пока тихий голосок Периджи Лист не заставил меня вздрогнуть.

— Мистер Заббиду, — прошелестела она. — Мистер Заббиду!

Периджи скользнула внутрь лавки, а когда увидела разгром внутри, вся затрепетала.

— Я хотела извиниться, — прошептала она. — Мы все хотим извиниться, мы виноваты перед вами, мы зря обошлись с вами так. О, почему мы вам не доверяли! А все из-за письма.

— Ах да, письмо, — вспомнил Джо.

Периджи втянула в себя воздух и заморгала, стараясь не заплакать.

— Письмо-то, оказывается, написал булочников старший, и адресовано оно было не вам, булочнику, а тот решил, что вам, а мальчишка просто хотел выманить у папаши денег. Пронюхал, что Элиас ходил к вам, и рассчитал, что подумают на вас. А как открылось-то: Руби нашла у своего старшего еще одно письмо, тот его припас на потом, уже для доктора Моргса. Ох, мистер Заббиду, мы теперь все так изводимся, прямо места себе не находим. Провинились, одно слово. Вы были правы, нам всего и нужно было, что немножко подождать. Вы, наверно, тоже в медицине понимаете? Знали, что у Гадсона такое с сердцем?

Я чуть не расхохотался. Ну вот, пожалуйста, Джо у них снова в героях. Быстро же они передумали. Но, в таком случае, отчего мне так тревожно? У Иеремии Гадсона было полным-полно врагов, и рано или поздно он все равно бы отдал концы при подозрительных обстоятельствах, так есть ли разница, когда и как это произошло? Но вот какая мысль точила меня: невыносимо было думать, что Джо оказался замешан в убийстве, что опустился до такого. А я-то еще терзался из-за своего проступка! И это когда на свете существуют грехи куда ужаснее!

— Сердце? — переспросил Джо. — Да, я подозревал нечто подобное. С сердцем у него явно было неладно. Если оно вообще имелось у покойного.

Глазки миссис Лист впились в сумку на плече у Джо, и Периджи опять нервно заморгала.

— Вы уезжаете?

— Вот именно. Думаю, Пагус-Парвус теперь справится и без меня, — ответил Джо.

По увядшей щечке Периджи скатилась слеза, но она быстро вытерла ее, чихнула и произнесла:

— В таком случае я очень рада, что застала вас. Хотела вам кое-что отдать. — И она протянула Джо потрепанную книжечку. — Теперь, когда Гадсон умер, она мне уже ни к чему, слишком уж много скверных воспоминаний с ней связано. Да, признаться, и сама книжка прескучная.

Джо помедлил.

— Вы понимаете, каких денег это стоит? — уточнил он.

Периджи кивнула и поспешно сказала:

— Нет-нет, денег я с вас взять никак не могу, вы столько для нас сделали!

— Будь по-вашему.

Джо принял книгу и спрятал за пазуху, но я успел прочитать заглавие: «Одинокий горный пастух».

— И еще вот это, — добавила Периджи. — Чуть не забыла! Доктор Моргс нашел, подумал, может, она вам нужна.

Миссис Лист вручила Джо страницу, вырванную из книги, а он в ответ поцеловал ей руку. Периджи смущенным шепотом попрощалась и исчезла — по обыкновению, беззвучно.

— Вот видишь, Ладлоу, мы получили наследство, — объявил Джо, упрятывая сложенную страницу в карман. — Денег, вырученных за эту книгу, нам хватит на полгода, а то и дольше.

— Наследство? — фыркнул я. — Так вы, значит, называете деньги, полученные от мертвецов?

Джо улыбнулся:

— Да, похоже на правду.

— Я хотел сказать, от убитых вами, — решился я.

— Я никогда и никого не убивал ради денег, Ладлоу. Это не в моем характере, — спокойно ответил Джо.

— Ага, как же! Сейчас еще скажете, что убийство противоречит вашим правилам.

Джо вздохнул и снял с плеча тяжеленный сак.

— Ладлоу, ты мне так помогал все это время, что я тебе бесконечно благодарен. Знаю, тебе приходилось нелегко, но ты оставался преданным и честным, и я это ценю. Но к тому же мне казалось, что я отыскал в тебе нечто большее, чем просто помощника. Я нашел того, кого искал много лет. — Джо помолчал. — В ту ночь, когда я подобрал тебя на улице, в мороз, ты напомнил мне меня самого в юные годы, и я понял, что перед тобой открывается будущее. Потому-то я и хочу, чтобы ты отправился со мной. Ты талант, и я возлагаю на тебя немалые надежды. Со мной ты увидишь весь мир. Ответь, Ладлоу, отчего ты упираешься? — спросил он.

В самом деле, отчего? Господи, как же мне хотелось поехать с Джо! Спроси он меня о том же еще вчера, да что там, еще когда Гадсон только вышел за порог, и я бы не колебался ни минуты. Но теперь все повернулось иначе. Я уже не знал, что и думать о Джо и кто он на самом деле. Да и насчет себя тоже уверен не был — до такой степени запутался.

А Джо продолжал:

— Ты бы мог зажить просто замечательно, Ладлоу. Чему бы только я тебя ни научил…

— Убивать, к примеру? — вырвалось у меня. Ох, какое облегчение — произнести наконец это слово. Но на меня тотчас нахлынул страх.

— А, вот оно что… — Джо многозначительно улыбнулся. — Я-то все ждал, когда же ты решишься. Полагаю, ты решил, будто Иеремию Гадсона убил я?

Я нерешительно кивнул и прибавил:

— Разве вы в силах доказать, что не убивали?

— Вполне, потому что… — начал было Джо, но тут его прервал чей-то отчаянный зов с порога лавки.

В дверях топтался Горацио Ливер, весь взмокший и задыхающийся от бега в гору.

— Я должен был п-п-прийти, — пропыхтел он, с хрустом топая по замусоренному полу. — Джо, я не могу, я должен п-п-признаться вам, пока вы не уехали. Ужас что я натворил. Гадсон-то не от сердца помер. Это я его. Я его убил, говорю.

Джо подхватил качнувшегося мясника под руку и усадил.

— Рассказывайте, как было дело, Горацио, — предложил он.

— Я п-п-прикончил Иеремию Гадсона! — повторил мясник. — Отравил пирог, который спек для него, п-п-пирог с мясной начинкой, а Полли ему отнесла. Знаю, я клялся вам вот на этом самом месте, что отравленных пирогов больше п-п-печь не стану, да только когда доктор Моргс сказал, мол, не желает Джо Заббиду нам п-п-помогать, тут уж я не выдержал.

— Послушайте, — ласково сказал Джо, — не надо себя винить. Что сделано, того не воротишь. Доктор Моргс при всех сказал, что Гадсона доконал сердечный приступ, и лучшее, что вы можете сделать, — принять все как есть. А о пироге вашем никому ни слова. И смотрите же, остатки уничтожьте, а то выйдет беда — у вас тут голодных хватает.

— Вы уверены, что так и надо, мистер Заббиду? — Мясник поднял на Джо воспаленные глаза.

— Совершенно убежден, — отчеканил Джо. — Главное — уничтожьте пирог, пока не пострадали невиновные.

— Уж и не знаю, как вас благодарить, мистер Заббиду. Не заслуживаю я вашей помощи, — смутился Горацио.

— Пи-рог, — по слогам напомнил ему Джо. — Заберите поскорее пирог, он ведь все еще там.

Горацио умчался, пыхтя и топая. Джо положил руки мне на плечи и пристально взглянул мне в глаза.

— Итак, Ладлоу, теперь ты мне доверяешь?

Я пошевелил губами, но не смог произнести ни слова. А я-то твердо верил, что убийца — Джо!

— Значит, это не вы? — с трудом выговорил я, отводя взгляд, — мне стыдно было смотреть хозяину в глаза. — Вы меня простите? — Я весь похолодел. — А ехать с вами мне можно или теперь уж нельзя?

Джо рассмеялся:

— Ладлоу, милый мой мальчик, ну конечно, я тебя прощаю — как ты мог ждать другого ответа? Отправляемся немедленно. Обещаю, если то, что ты увидишь, тебе не понравится, если решишь, что после такого не хочешь оставаться со мной, то пути наши разойдутся и никогда более не пересекутся.

От счастья у меня чуть сердце не лопнуло. Я шмыгнул носом, чтобы не разреветься, и почувствовал, что расплываюсь в улыбке от уха до уха. Больше я не мешкал — быстренько вытащил из своего тайника у очага кошелек Гадсона, замотался шарфом, закутался в плащ. Натянул перчатки и вдруг кое-что вспомнил.

— Вот вы говорили, я честный. А я вовсе не такой честный, как вы думали. Я вам врал. Я…

Джо покачал головой.

— Потом, — повелительно сказал он. — А сейчас в путь!

Распахнув покривившуюся дверь, которая со скрипом болталась на одной петле, мы спустились с крыльца. Мы уходили из Пагус-Парвуса с теми же скудными пожитками, с какими и прибыли. Только прибыли порознь, а уходили вместе. Я оглянулся, но главная и единственная улица деревушки была безлюдна. Только в окне Гадсонова дома еще горел свет, но остальные окна были темны, и мы отбыли так же, как прибыли, — незамеченными.


Черная книга секретов

Глава сороковая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Два дня и две ночи мы странствовали пешим ходом, а в горной местности да при снегопаде это не так-то легко. Все это время мы поднимались в горы, и снег валил стеной. Поговорить нам никак не удавалось — ветер с воем бил в лицо, мы вязли в сугробах, оступались, падали, поднимались и шли дальше. Я держался за Джо и понимал: разойдись мы, никогда больше не увидимся. Мело так, что я уже не соображал, в каком направлении мы идем, на север или на юг, на запад или на восток. Тучи затянули небо, и ни солнца, ни луны мы не видели.

Поговорить-то не удавалось, а вот думать метель не мешала, и потому снова и снова проходили передо мной события недавнего прошлого. Хотя я с облегчением узнал, что Джо не убивал Иеремию Гадсона (и стыдился, что посмел подумать такое о хозяине), но понимал: косвенно Джо послужил причиной гибели Гадсона. Ведь, не появись мой хозяин в этой глухой горной деревушке, Иеремия бы здравствовал и поныне. Кроме того, мне не давал покоя вопрос о «наследстве» Джо. Хозяин сказал, что не впервой получал наследство, а еще сказал, мол, никогда ради денег не убивал, и я ему поверил. Но вот в чем штука: похоже, где появлялся Джо, там непременно деньги оказывались связаны со смертью.

Много у меня накопилось вопросов помимо этого, и, отправляясь в дорогу, я надеялся получить ответ хотя бы на часть из них. Но с каждым часом мело все сильнее, мороз крепчал, сугробы становились все глубже, и я уже усомнился, правильно ли поступил, пустившись в путь с Джо. А что, скажите на милость, мне было делать, останься я в Пагус-Парвусе? Подумав об этом, я прибавлял шагу и старался держаться бодро. Однако к концу путешествия силы мои были на исходе, и последние несколько миль Джо пришлось нести меня на спине, под плащом, — а он ведь еще нес сак и котомку с Салюки! Ветер выл по-прежнему, но размеренный, несмотря на хромоту, шаг Джо убаюкал меня, и я уснул.

Проснувшись, я обнаружил, что лежу на подстилке из елового лапника, укрытый собственным плащом, в тепле и, главное, наконец-то под крышей. Некоторое время я нежился, радуясь удобству и уюту. Поднял глаза и понял, что я не в доме — потолок оказался каменный. Протянул руку пощупать пол и нашарил ровный песок. Я сел и опасливо огляделся. Я находился в пещере с низкими сводами, озаренной светом факелов, развешанных по стенам. Воздух тут был сухой и теплый. Пляшущие огни факелов заставили меня вздрогнуть: точно такие же видел я за окном нашей лавки в ночь убийства Иеремии, и тогда они сулили смерть. А сейчас? Прислушавшись, я уловил вой ветра, но где-то вдалеке — должно быть, пещера находилась глубоко в толще скал. Я опять завертел головой. Ого, да тут и очаг имеется, а над ним греется знакомый закопченный чайник! У очага, скрестив ноги, сидел хозяин. Он протянул мне миску, и по пещере разлился знакомый запах.

— Супу хочешь?


Черная книга секретов

Подкрепившись, мы наконец-то смогли спокойно поговорить, и, о чудо, хозяин с готовностью и даже с радостью отвечал на мои вопросы. В пещере Джо стал какой-то другой — не такой озабоченный, что ли. Можно было подумать, будто тут его дом.

— Настало время рассказать правду, — заявил он. — Если нам с тобой и дальше предстоит странствовать вместе, ты должен верить мне, как самому себе. Спрашивай, сейчас самый подходящий момент.

Я растерялся, не знал, с чего начать. От волнения меня затрясло, но вдруг все мысли выстроились по местам, и первый вопрос сам собой соскочил с языка:

— Объясните мне, по каким таким правилам вы живете.

Джо кивнул и неторопливо заговорил:

— Правил всего два, и оба очень просты, но именно из-за простоты их так сложно соблюдать. Думаю, первое тебе известно.

— Да, — подтвердил я и повторил по памяти: — Не вмешиваться в ход событий.

— Совершенно верно. Однако сказанное не означает, что я не в силах повлиять на происходящее. Уже само по себе мое появление в том или ином месте — городе, деревне — меняет будущее, но, куда бы я ни прибыл, каждый, кто встретится со мной, все равно сам отвечает за свои поступки. Из обоих правил это соблюдать гораздо сложнее. Поверь, Ладлоу, я повидал много ужасного, и не вмешиваться невыносимо трудно. Взять хоть Пагус-Парвус — там я едва ли не ежедневно испытывал сильнейшее желание нарушить правило. Тамошние жители отчаянно нуждались в моей помощи, просили о ней, но я вынужден был оставаться глухим к их мольбам. Уж не знаю, чего они от меня добивались, — возможно, хотели, чтобы я убил Гадсона, — хозяин улыбнулся и подмигнул мне, — но все, что я мог — это выслушивать их, снабжать деньгами и надеяться, что они потерпят. Поступи я иначе, дело кончилось бы катастрофой. Dura lex sed lex, помнишь? Закон суров, но это закон.

— А второе правило в чем состоит?

— Ты и второе знаешь, Ладлоу. Каждая живая душа, кто угодно, заслуживает права на спасение, на покаяние, на просьбу о снисхождении и милосердии. Даже такие отъявленные негодяи, как Иеремия Гадсон. Вспомни, когда он явился за книгой, я предоставил ему такую возможность.

Перед глазами у меня возник Гадсон, умоляющий о помощи, и я вздрогнул.

— Разумеется, на самом деле он в моей помощи нимало не нуждался, — продолжал Джо, — и все же я должен был предложить ее Иеремии. Вот ты, помнится, опасался, что, если Гадсон покается, я использую его секрет против него самого. Ладлоу, у меня сердце разрывалось, когда я увидел, что ты перестаешь мне верить, хотя твоя тревога о жителях деревни меня бесконечно тронула. Тогда-то я понял, что не ошибся в тебе, мой мальчик. Ты проявил по отношению к ним преданность, заслуживающую восхищения. Мы всегда действуем во имя людей. Не забывай об этом.

Я кивнул.

— Не стану отрицать, когда я прибыл в Пагус-Парвус, судьба Иеремии Гадсона еще была неясна, однако Гадсон убил себя сам и уже очень давно. Убил собственным эгоизмом, жестокостью, безжалостностью. Я же лишь соблюдал правила, о которых только что сказал тебе, и никогда не нарушал их.

Хозяин взглянул на меня в ожидании очередного вопроса, и я не стал медлить.

— Откуда у вас наследство — ну, деньги, с которыми вы открыли дело в деревне?

— Они достались мне от покойника, как ты и предположил, однако подожди обвинять меня в обмане. Все совершилось абсолютно законным путем. До приезда в Пагус-Парвус я некоторое время прожил в приграничном городишке. Дело мое там процветало. Кстати, часть историй из этого городка содержится в самом начале черной книга. Например, есть одна особенно интересная — исповедь некоего гробовщика…

Уши у меня запылали, я съежился и закрыл лицо руками.

— Так вы все знали! — охнул я.

Джо беззлобно усмехнулся:

— Разумеется. Когда я вернулся, у тебя вся правда была написана на лице крупными буквами.

— Вы не сердитесь? — умоляюще спросил я.

— Тогда, кажется, рассердился, но ненадолго, и больше на тебя, чем на Полли. Но, по крайней мере, ты читал с начала.

— А мы тогда прочли одну историю и больше не смогли. Не по себе сделалось ужасно! — признался я.

— Очень рад этому обстоятельству, — засмеялся Джо. — Так и подобает. Мне тогда ничего не стоило заставить тебя сознаться, но я подумал — пусть-ка потерзается совестью, ему полезно. А что касается хранения книги под твоим тюфяком, то, полагаю, каждую ночь чувствовать ее под боком было для тебя достаточным наказанием. Как я говорил, quae nocent docent.

Это латинское изречение стояло в конце исповеди гробовщика, вспомнил я.

— Что мучит, то и учит, — перевел хозяин.

Но теперь я чувствовал себя еще хуже.

— А что случилось в том городке? — спросил я, решив вызнать все.

— Я прожил там месяц с лишним и узнал, что местный аптекарь намеренно отравляет своих покупателей, чтобы завладеть их ценностями, имуществом и деньгами. После его смерти местные жители вознаградили меня изрядной частью того, что он успел наворовать. И я пустился в путь.

— Аптекарь умер? А отчего? — не понял я.

— Клянусь тебе, не от моей руки, — твердо сказал Джо.

— Тогда как? Тоже отравился пирогом?

Джо рассмеялся и объяснил:

— Нет, аптекаря свел в могилу простой несчастный случай, уверяю тебя. Но не будем об этом. Сейчас нас ждут важные дела. Поднимайся и ступай за мной.

С этими словами хозяин взгромоздил на плечо свой сак и направился в дальний угол пещеры. Только теперь я заметил, что там открывался тоннель, уходивший неизвестно куда, — темный, узкий, на входе в который я замешкался. Но Джо уже углубился в тоннель, так что я собрался с духом, снял со стены факел и поспешил за хозяином.


Черная книга секретов

Глава сорок первая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

С каждым нашим шагом тоннель все сужался и сужался. Джо вынужден был пригнуться, а я — идти не бок о бок с ним, а следом. Воздух теперь сделался застойным, спертым, факел замигал, и свет его потускнел, так что я даже испугался — а ну как он совсем потухнет? Какие-то существа пролетали мимо меня и кружили над головой, может нетопыри; разглядеть не удавалось, только мягкие крылья то и дело чиркали меня по лицу или задевали волосы.

— Не тревожься, Ладлоу, — сказал через плечо хозяин. — Все будет хорошо.

Тоннель пошел под уклон — сначала слегка, потом спуск стал крутым, и мне приходилось цепляться за стены, чтобы не упасть. Уши у меня закладывало — наверно, мы спустились очень глубоко под землю. Наконец, когда я уже готов был отчаяться и повернуть назад, пол под ногами вдруг стал ровным, тоннель расширился, и мы с Джо смогли выпрямиться во весь рост. Хозяин шагал впереди, и я увидел, как его высокая фигура отчетливо обрисовалась под какой-то аркой, озаренная желтым светом. Я поспешно нагнал Джо, он отчего-то прикрыл мне глаза ладонями и несколько шагов осторожно подталкивал перед собой. Я понял, что мы вышли из тоннеля, потому что воздух посвежел и повеяло прохладой. Отовсюду доносились тонкие стоны и пронзительные рыдания, а еще время от времени раздавался гул и грохот, от которого каменный пол у меня под ногами дрожал. Я затрясся от страха.

— Пустите! — прошептал я. — Я хочу видеть, что там!

Джо убрал руки, и на мгновение я решил: мне все это снится или я попал в какую-то книгу, потому что разве на самом деле такое бывает? Мы очутились в подземном зале, таком огромном, что и Джо, и я были тут совсем как мошки. Сводчатый потолок терялся где-то в высоте, и его поддерживали резные колонны, каждая толщиной со столетний дуб, а то и больше. Потолок был не каменный — медный, кованый. Освещался зал масляными светильниками, похожими на мраморные плошки, расставленные по карнизам на серебряных креплениях, тянувшимся по стенам зала. Из чего сделаны эти темные стены, я определить так и не смог; опустил глаза и убедился, что пол у меня под ногами мозаичный, искусной работы, весь выложенный крошечными разноцветными камушками.

Кажется, я разинул рот и забыл его закрыть — все таращился вокруг. Я вертел головой, рассматривал этот диковинный и великолепный зал, и мне казалось, будто я только сейчас прозрел. Перед глазами у меня рябило, я не знал, куда глядеть первым делом: то ли на резные колонны, которые поначалу казались гладкими, а потом ты различал на них причудливую резьбу — сплошь виноградные лозы, а из них на тебя глядят чьи-то глаза, да так натурально изображены, вот-вот замигают; то ли на мозаичный пол, на котором, как я понял, когда нагнулся, выложены были разные картинки редкостной красоты: тут тебе и ангелы, и эльфы, и лесной народец, и чудища, и обитатели вод морских, и воздушной стихии — одни страховидные, другие прекрасные. Словом, было на что поглядеть в этом зале!

Мы-то с Джо стояли на самом входе, и, обведя глазами зал, я увидел у себя под ногами краешек большой мозаики, представлявшей трех старух. Одна сидела за прялкой, другая отмеряла спряденную нить, а третья вооружилась блестящими острыми ножницами. Все три, похоже, бранились друг с другом, а на вид были сущие карги.

— А это что за ведьмы? — спросил я у хозяина, потому что никак иначе старух на мозаике было не назвать.

От моего голоса под сводами зала отдалось гулкое эхо — «мыыыы…».

— Это три сестры-парки, управляющие судьбой человеческой, — ответил Джо. — Первая прядет нить жизни, вторая ее отмеряет, а третья пресекает — обрезает своими ножницами. Спорят же они постоянно, и предмет их спора — какая из них, трех сестер, важнее.

— Которая с ножницами? — предположил я.

Хозяин улыбнулся.

— Она, безусловно, считается самой грозной, но ответа на этот вопрос нет, поскольку вычти одну из сестер — и две другие существовать не смогут.

— Три парки… — пробормотал я, — А зачем они тут?

Не получив ответа, я робко шагнул вперед и только теперь разобрал, что стены зала вовсе не сплошные и сделаны не из камня, земли или дерева, а тесно уставлены черными книгами, корешок к корешку, и что полки с этими книгами поднимаются под самый потолок и теряются в сумраке.

— Возьми любую, — велел хозяин.

Я кинулся к ближайшей полке и с трудом вытянул зажатую между соседок книгу в черном переплете. Как только она очутилась у меня в руках, я понял, что это за книга. На обложке тускло золотились знакомые тисненые слова по-латыни:

Verba volant scripta manent.

— О небо! — ахнул я в изумлении. — Это что ж, книга секретов? Совсем как ваша?

Джо кивнул. Я бережно открыл книгу — она была древняя, ветхая, вся пыльная, с хрупкими страницами — и попытался расшифровать незнакомый почерк, убористо покрывавший каждый лист. И все это были секреты, драгоценные секреты чужих, незнакомых мне людей, давным-давно умерших. Я поставил книгу на место и благоговейно отступил от полок. Хозяин внимательно наблюдал за мной.

— И это все книги секретов? — спросил я.

— Да, каждая из них. Они со всех концов света.

Уж не знаю, сколько тысяч книг хранилось в этом зале, а в каждой из них — сотня или более секретов. Ошарашенный, я ломал голову, что бы это все значило, и так задумался, что утратил дар речи. Потом собрался с мыслями и спросил хозяина:

— А кто принес сюда эти книги?

— Я, — отозвался Джо, — и, разумеется, мне подобные. Здесь собраны исповеди вековой и более давности, Ладлоу. Здесь собраны труды всей моей жизни, а также труды многих ростовщиков, моих собратьев, каждого собирателя секретов, который когда-либо жил на свете.

— Ой, а я думал… Разве вы не один такой?

— Надеюсь, то, что я не один такой, не слишком тебя разочаровало, — улыбнулся хозяин, — но на самом деле нас много, мы были, мы есть, и мы еще будем. В настоящее время этим почетным делом занимаюсь я, но выполнять свои обязанности вечно не смогу. Что бы ты там обо мне ни думал, я простой смертный и, как любой смертный, рано или поздно обращусь во прах.

Мне вдруг сделалось не по себе, я затрясся, покрылся испариной, но собрался с силами и дрожащим голосом спросил, потому что не спросить не мог:

— Вы ведь сюда ходили, когда отлучались?

Джо кивнул:

— Да, иногда я должен здесь бывать, поскольку отчасти отвечаю за это хранилище. К тому же в каком-то смысле это место — мой единственный дом, мое пристанище.

— А зачем вы привели сюда меня? — робко поинтересовался я.

— Затем, что со временем хранилище могло бы стать и твоим домом тоже. Вскоре, Ладлоу, тебе предстоит сделать выбор, и, если ты поступишь так, как я ожидаю, нужно будет, чтобы ты все здесь знал. Пойдем со мной, нас тут кое-кто ждет, — неожиданно закончил Джо.

Я послушно двинулся за хозяином, все так же вертя головой, — глаза у меня по-прежнему разбегались от диковин вокруг. Мы проследовали в дальний конец зала, где обнаружился массивный стол темного дерева, покоившийся на толстых резных ножках, а на столе высились стопки книг. При нашем появлении тот, кто сидел за столом, почти заслоненный этими книгами, встал, отодвинув стул, и вышел нам навстречу с приветственно простертыми руками. Сначала мне в глаза бросился его плащ с глубоко надвинутым капюшоном, менявший цвет при каждом шаге владельца, но тут незнакомец откинул капюшон на плечи, и я взглянул в лицо, которое узнал бы из тысячи других и уже не думал когда-нибудь увидеть.

— Мистер Джеллико? — успел воскликнуть я, прежде чем он крепко обнял меня.

Старый знакомый, ростовщик с Закладной улицы, все хлопал меня по спине и все тряс мне руку.

— Ах, как же я рад видеть тебя, Ладлоу! — повторял он, и в глазах его поблескивали слезы. — Я ведь отлучился тогда из Города на несколько дней, а когда вернулся, ты куда-то запропал. Я уж не знал, что и думать, то есть, конечно, в голову мне пришло самое худшее, что с тобой стряслось нечто ужасное. Боялся, а вдруг тебя и в живых уже нет? Я бы себе этого никогда не простил! Ты и представить себе не можешь, какое для меня счастье, что все так хорошо сложилось! Конечно, благодарить за это нужно в первую очередь моего старинного друга, мистера Заббиду.

Онемев от изумления, я молча переводил глаза с одного на другого.

— Так вы знакомы? — наконец сумел выдавить я. — Джо, что ж вы молчали! А я ведь думал, что на свете только один ростовщик — собиратель тайн.

Мистер Амбарт Джеллико с улыбкой покачал головой.

— Что ты, я не собиратель тайн и не беру в заклад секреты, мое дело попроще — я, если можно так сказать, приглядываю за этим хранилищем. Меня и называют Custos, Хранитель, а это — Зал тайн, Atrium Arcanorum, моя вотчина, — объяснил он.

— Но как же ваша лавка на Закладной улице?

— Ах да, лавка. — Мистер Джеллико в задумчивости провел рукой по гладко выбритому подбородку, и я отметил, что тут, в этом диковинном зале, мой давний знакомый совсем не такой, как в Городе, — и выбрит, и ногти вон чистые. А он продолжал: — Не так-то просто быть в двух местах одновременно. Мне очень жать, что я не всегда мог приютить тебя, но, как видишь, Ладлоу, у меня есть и другие обязанности.

От всех этих открытий голова у меня пошла кругом. Я оперся на край стола и глубоко задумался, а мистер Джеллико с Джо принялись прохаживаться по залу, толкуя о чем-то своем. Они ходили кругами, и мысли мои тоже ходили кругами, я снова и снова задавался вопросами вроде «а что если бы…» и не находил ответа. А что если бы я никогда не попал в Пагус-Парвус? А если бы я выбрал другую повозку и не залез к Иеремии Гадсону? А если бы мамаша с папашей…

Тут я заставил себя прерваться. Так ведь можно вечность думать и ничего не придумать. Наверно, раз все сложилось именно так, а не иначе, значит, на то была воля судьбы и участь моя была предопределена с самого начала.


Черная книга секретов

Я вышел из оцепенения, поискал глазами хозяина и увидел, как он вручает мистеру Джеллико черную книгу — ту самую, нашу, над которой я корпел столько ночей, занося в нее признания жителей Пагус-Парвуса. Мистер Джеллико взял книгу и поставил на полку, и я тут же потерял ее из виду — она была точно такая же, как сотни других.

Джо поманил меня к себе. Я поспешно подошел.

— Ну, Ладлоу, что ты обо всем этом думаешь? — с интересом спросил он.

— В жизни не видел ничего более удивительного, — прошептал я. — Даже страх наводит.

— Вот и я когда-то чувствовал примерно то же самое, — задумчиво протянул мистер Джеллико. — Давненько это было…

— Амбарт замечательно поддерживает здесь порядок, — произнес хозяин.

— Стараюсь как могу, — скромно откликнулся мистер Джеллико и оставил нас наедине.

Джо посерьезнел и заглянул мне в лицо.

— У меня для тебя кое-что есть, Ладлоу… если захочешь, конечно, — сказал он, сунул руку за пазуху и вынул книгу — в черном кожаном переплете, с алой ленточкой-закладкой, но — он раскрыл ее — девственно-чистую. Только на обложке, в нижнем правом углу, золотились тисненые инициалы

Л. Х.

— «Черная книга секретов»? Моя собственная? — У меня захватило дух.

— Ростовщики — собиратели секретов ведут нелегкую жизнь, — с расстановкой сказал хозяин. — Думаю, ты в этом уже убедился, однако у непростого ремесла ростовщика есть и свои преимущества. Ладлоу, если ты все-таки раздумал стать одним из нас, сейчас самое время отказаться.

Я онемел, я не мог отвести глаз от черной книги, которую Джо все так же держал в руках. Что теперь будет? К чему клонит хозяин?

— Конечно, приступать к делу прямо сейчас тебе рановато, — продолжал Джо, — но со временем ты сможешь начать записи, а до той поры я буду тебе помогать, учить тебя.

Ко мне наконец вернулся дар речи.

— Вы предлагаете мне стать ростовщиком? Собирать секреты? — пересохшими губами спросил я.

— И не просто собирать секреты, а продолжить мое дело, — веско уточнил Джо. — Скажи, я сделал достойный выбор? Ты справишься, как по-твоему?

У меня язык прилип к нёбу, а руки задрожали. Сердце колотилось где-то в горле. Настал самый важный миг моей жизни, а я слова не могу вымолвить! Я с трудом сглотнул, сделал глубокий вдох и сипло выдавил:

— Но как же… как же я справлюсь? Я еще ничего не умею, может, лучше потом… Ничего об этом ремесле не знаю…

— Знаешь ты предостаточно, — улыбнулся хозяин, — а что касается «потом»… Никому не ведомо, что для него приготовили три парки, и все же, когда ты дозреешь, ты сам это почувствуешь.

Три парки… Так вот почему они изображены на той мозаике, понял я. В этом зале главное — даже не тайны и не секреты, а Судьба. И мой высокий седой хозяин — не кто иной, как орудие Судьбы, Рока. От него зависит мое будущее.

Джо прервал мои размышления.

— Главное — поверить в свои способности и силы, — объяснил он, — и тогда невозможного для тебя не будет.

— Я верю, — уже тверже сказал я.

Джо потрепал меня по плечу.

— Вот это я и хотел услышать, Ладлоу, — обрадованно произнес он. — А теперь попрошу тебя еще кое о чем.

Мы вернулись к столу, и я вдруг остро ощутил, что между мной и хозяином возникла прочная незримая нить. Я мгновенно почувствовал себя увереннее, у меня даже плечи сами собой расправились и спина распрямилась. Джо сел, я тоже. Он извлек из своего верного дорожного сака бутылку бренди и два бокала, налил в оба поровну и протянул один мне.

— Пей.

Я рассмеялся, вспомнив кое-что, и признался:

— Когда-то я заподозрил, что питье отравленное.

Джо удивленно поднял брови. Я отхлебнул из бокала, бренди обжег мне горло, и я закашлялся. Тем временем хозяин извлек из сака хорошо знакомую мне чернильницу и перо. Я по привычке хотел было взять их, но Джо не дал.

— Сейчас моя очередь писать, — объяснил он.

— А кто тут будет признаваться и в какой тайне? — в замешательстве спросил я, оглядев пустой зал.

Джо раскрыл книгу с моими инициалами на первой странице.

— Признаваться будешь ты, Ладлоу, — медленно произнес он. — Ибо первой исповедью в твоей черной книге станет твоя собственная история, твой секрет.

Взгляд хозяина впился мне прямо в глаза, и в голове у меня зажужжало и зазвенело, я как будто поплыл, закачавшись, точно в лодке. И мне вдруг захотелось рассказать Джо все.

— Давай, Ладлоу, выкладывай свой секрет.


Черная книга секретов

Глава сорок вторая

Черная книга секретов

ИЗ «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»

Признание Ладлоу Хоркинса

Зовут меня Ладлоу Хоркинс, и у меня есть постыдная тайна. С ней я прибыл в Пагус-Парвус, а затем сюда, в это огромное подземное хранилище всех секретов, в библиотеку всех признаний на свете. И хотя я боюсь, что вы будете обо мне дурного мнения, я все равно расскажу все как было, потому что терпеть больше нет сил.

Вы знаете, откуда я, знаете, каково мне жилось в Городе. Нет, своим прошлым я не горжусь, но и отрицать его не стану. Я делал что делал лишь ради того, чтобы выжить.

Когда мамаша с папашей сделались заправскими пьяницами, я понял — они ни перед чем не остановятся, лишь бы раздобыть еще джина. Но я никак не ожидал, что родной сын станет для них пешкой в игре, ходким товаром. Представьте себе мое потрясение, когда однажды вечером я вернулся домой и обнаружил, что мамаша с папашей устроили на меня сущую засаду. Едва я ступил на порог грязного чердака, который именовался нашим домом, как мамаша огрела меня по голове ножкой от сломанного стула. Я и ахнуть не успел — сразу рухнул как подкошенный. Потом они потащили меня вниз по лестнице, да так грубо, что голова моя волочилась и стукалась о каждую ступеньку; а на улице папаша перекинул меня через плечо что твой мешок и понес, и я только помню, как у меня череп от боли разламывался. Как долго мы шли и куда, я не понимал, потому что был в полуобмороке; попытался было считать повороты да перекрестки, но быстро сбился, и таблички с названиями улиц читать никак не мог — у меня от боли в глазах потемнело. Я только знал, что мы неподалеку от реки, потому что речная вонь Фодуса била мне в ноздри; может статься, мне впору благодарить реку за то, что запах от нее подействовал на меня не хуже нашатыря и сознания я не терял довольно долго. Но качка на плече у папаши в конце концов взяла свое, и я забылся. А когда пришел в себя, то понял, что попал в подвал к зубодеру-мучителю Бертону Флюсу.

До сих пор тошно вспоминать о том, что он пытался надо мной учинить. Когда мне наконец удалось вырваться из его логова и выскочить на улицу, я осознал, что жизнь моя изменилась раз и навсегда, окончательно и бесповоротно. Родные мать и отец предали меня, готовы были продать, как скот! И вот я бежал из последних сил, спасая свою жизнь. Бежал к реке, потому что подумал: вон впереди Мост, так, может, если я до него добегу, а они меня не догонят, то сумею укрыться в одной из таверн или обратиться за помощью к кому-нибудь на Мосту. Но бежать было все труднее, меня шатало и мутило, я запыхался, а потом… О ужас, потом они меня все-таки нагнали.

Нагнал меня папаша — вцепился в руку как клещами и рывком развернул к себе. Мы оба плюхнулись в грязную жижу, он подмял меня под себя, сдавил мне горло, навалился и стал душить. Жажда выпивки и наживы придала его хватке неимоверную силу, но моя жажда жизни оказалась сильнее. Я извернулся, оторвал от себя его руки и одновременно лягнул его в живот. Папаша свалился на спину, и я рывком приподнялся — моя взяла. Сел ему на грудь и припечатал его руки к земле, точнее, к мостовой. Отчаяние придало мне сил.

Я взглянул в жестокое лицо этого человека и понял: ничто меня не останавливает. Вцепился в его жилистую шею и душил его, пока он не посинел и не выкатил глаза. Да, он рвался, брыкался и пытался разжать мои руки. Говорить он не мог, только хрипел, но взглядом умолял о пощаде, и я не мог не внять этой мольбе. Этот негодяй все-таки был мне отцом. Я выпустил его и поднялся, а он сипел и кашлял, втягивая в себя воздух.

— Почему ты так со мной обошелся? — спросил я.

— Прости, сынок, — хрипло повинился он, и я, как дурак, поверил, что это сказано от всего сердца.

А между тем мамаша и зубодер были уже недалеко — из гнилого тумана доносились их голоса и топот, все ближе и ближе. Я обернулся, и папаша, не теряя ни секунды, вновь набросился на меня и сдавил мне горло еще крепче, чем в первый раз. Я отбивался и кулаками, и локтями, а потом отчаянно пихнул его, он оступился и полетел в реку.

— Не-е-ет! — закричал папаша, прежде чем темные воды Фодуса поглотили его.

Не веря своим глазам, я смотрел, как он тонет, — а потонул он мгновенно, во хмелю это немудрено. Вот только что из-под воды белело его лицо, темнел разинутый рот, с бульканьем пускавший пузыри, и вот уже ничего не видать, даже пузырей.

— Папа, — прошептал я и застыл от потрясения.

Но быстро пришел в себя и поплелся на Мост, а там, у одной из таверн, приметил повозку Иеремии — она как раз трогалась с места. Собрав остатки сил, я вспрыгнул на запятки. Коляска катила все быстрее и быстрее, а я оглянулся и увидел мамашу и зубодера Флюса. Мамаша рыдала и орала, а зубодер грозил мне вслед кулаком с досады.

Джо, я убил своего родного отца. Как бы он со мной ни обращался, как бы ни предал, все равно он такого не заслужил. Я ведь мог спасти его, а позволил ему потонуть. Нет, никогда я себе этого не прощу. С тех пор я каждую ночь вижу во сне убийство, вижу, как поднимаются из-под воды пузыри, вижу бледное лицо тонущего отца. Каждую ночь я просыпаюсь от этих кошмаров.

Черная книга секретов


Джо отложил перо, заложил между исписанными страницами лист промокательной бумаги и закрыл книгу.

По щекам Ладлоу градом катились слезы.

— Я гнусный убийца, и никто больше, — всхлипывал паренек. — Зачем вам брать меня с собой, зачем я вам сдался?

— Ладлоу, — ласково сказал Джо, — ты ведь убил отца не нарочно. Если бы ты задумал убийство заранее, ты бы придушил его, когда он спал хмельной и не стал бы сопротивляться. А ты пожалел его. Откуда ты знаешь наверняка, может быть, он и не потонул.

— Я столкнул его в реку Фодус! Вы что! Там же вода ядовитая, оттуда еще никто живым не выбирался.

— А вдруг его вытащили Флюс и твоя мать? Пока не вернешься в Город, точно знать не будешь, — возразил Джо. — Что же касается меня, я с самого начала знал, что ты натворил. С первой ночи.

— Знали? — прохлюпал Ладлоу. — Как так?

— Да ведь, с тех пор как я тебя подобрал в Пагусе, ты и ночи не проспал спокойно — все метался, бормотал, маялся, — спокойно объяснил Джо. — Я слышал и видел, как ты бродил по дому, стоял у окна, понимал, что тебе не спалось, — и слышал, что ты бормочешь во сне. Не так уж трудно было понять, о чем речь. Поверь, твоя история еще не худшая из того, что попадает в черные книги. Но сейчас это не важно. Давай-ка подумаем о будущем и не будем больше ворошить прошлое.

Ладлоу вытер нос, помолчал и спросил:

— А у вас есть секрет, Джо?

Джо Заббиду улыбнулся:

— Имеется. Он записан в самой первой из моих черных книг.

— В которой? — Ладлоу показал на заставленные полки.

— Гм, — задумчиво хмыкнул Джо, — ты лучше спроси мистера Джеллико. К тому же это было так давно, что, боюсь, и он не знает, на какой из полок та книга!


Черная книга секретов

Глава сорок третья

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Надо вам сказать, что котомку с Салюки мы с собой в подземелье не брали — оставили в той верхней пещере, где грелись у огня. Лягушка встретила нас громким кваканьем. Джо вынул ее из котомки и погладил по пестрой спинке.

— Хочешь подержать? — спросил он меня.

— Конечно, а она позволит?

— А вот мы и проверим.

Я протянул дрожащую руку, и Джо бережно посадил Салюки мне на ладонь. Лягушка оказалась легче пушинки, я раньше и не замечал, какая она изящная. А уж красивая! На спинке красно-желтый крап, длинные лапки — цвета весенней зелени, а брюшко белое с голубыми подпалинами.

— Она тебе доверяет, — просто сказал хозяин.

В ответ я только счастливо засмеялся. Никогда в жизни не держал я в руках такого красивого создания. Джо забрал Салюки и все так же бережно посадил ее обратно в котомку, и в этот миг из-под плаща у него выпорхнул листок бумаги. Я узнал ту самую вырванную из книги страницу, что Периджи принесла хозяину в лавку вскоре после погрома.

— Что это? — спросил я.

— Прочти, — предложил Джо, как-то непонятно блеснув глазами.

В пещере было сумрачно, и я поднес страницу поближе к глазам, чтобы разобрать написанное.

Я-то думал, дальше удивляться уже некуда, а оказалось — чудесам пределов нет. Картинка и подпись к ней рассеяли мои давние сомнения и дали мне ответ на вопрос, который мучил меня с самого отбытия из деревни.

— Ну вы и хитрюга! — вырвалось у меня. — Вот, значит, как вы это сделали. Пирог Горацио был вовсе ни при чем!

— Я сделал? — переспросил Джо и взглянул на меня с легким раздражением. — Ты так уверен?

— Ну да, конечно, вы правы! — воскликнул я, сообразив, о чем он. — Вы ничего не делали. Иеремия все проделал собственными руками. Как вы и говорили. Наказал себя сам. — И вдруг меня прошиб холодный пот. — Ой, мамочки, — прошептал я. — Ой… ой…

— Что случилось, Ладлоу?

— Откуда вы знали, что Салюки доверяет мне? — тихо-тихо спросил я у хозяина.

Тот лишь плечами пожал в ответ.

— Fortuna favet fortibus, — уронил он.

Судьба благоволит храбрым.

Страница шуршала у меня в пальцах — так тряслись мои руки, когда я возвращал ее хозяину.

— Пожалуйста, не надо больше полагаться на удачу! — взмолился я. — Ну, хотя бы не со мной.

— Фу, Ладлоу, — усмехнулся хозяин, — ты меня разочаровываешь. Что толку в жизни, если она — не игра?


Черная книга секретов

Глава сорок четвертая

Страница, вырванная из трактата «ЗЕМНОВОДНЫЕ ЮЖНОГО ПОЛУШАРИЯ»

(та самая, которую Периджи вернула Джо, а тот показал Ладлоу в пещере)

Phyllobates tricolor

Эта древесная лягушка яркого окраса принадлежит к семейству лягушек «Ядовитые стрелы» (Dendrobatidae) и обитает в дождевых лесах Южной Америки. Если лягушка испугана, например при столкновении с хищником, она выделяет через особые поры в спине сильнодействующий яд, который, что любопытно, усиливает яркость окраса. Этот яд при попадании на кожные покровы вызывает жжение, затем возникновение волдырей, как при сильном ожоге, после чего всасывается в кровь и быстро причиняет мышечный и дыхательный паралич, неизбежно приводя к летальному исходу. Туземцы-индейцы смазывают ядом древесной лягушки наконечники своих стрел, отсюда и название породы. Противоядия от яда древесной лягушки этой породы не существует.

Трогать такую лягушку не рекомендуется, если только она не приручена вами и не знает вас как следует.

Глава сорок пятая

Черная книга секретов

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Когда мы выбрались из пещеры и отошли на несколько шагов, я обернулся и входа не увидел — даже на таком небольшом расстоянии он оставался незаметным. Снег ослепительно сверкал в лучах солнца, так что я прикрыл глаза ладонью, а потом спросил Джо:

— И куда мы теперь?

— Думаю, отправимся в Город, — объявил хозяин. — Там найдется немало клиентуры, которой пригодятся наши услуги.

— А нам обязательно идти именно в Город? — Меня в это кошмарное место решительно не тянуло.

— Мы сами хозяева своей судьбы, Ладлоу, — напомнил Джо. — Куда пожелаем, туда и идем.

— Тогда, может, отложим Город на потом?

— Что ж, как скажешь. Хотя вечно избегать возвращения туда не получится.

И он направился в противоположную Городу сторону.

— Погодите! — крикнул я в удаляющуюся спину Джо. — Можно я еще спрошу?

— Конечно.

— Что такого важного в деревянной ноге?

— В один прекрасный день узнаешь, Ладлоу! — отозвался хозяин, не оборачиваясь.

— Она как-то связана с тем, что вы хромаете?

— Это уже два вопроса.

— Ну пожалуйста! — взмолился я, припуская по снегу вдогонку за хозяином.

Но упрашивал я тщетно — Джо лишь оглянулся через плечо, и мне показалось, будто он усмехнулся уголком рта, да и глаза у него весело блеснули.

А потом он спросил:

— Ладлоу, у человека ведь должен быть хоть один секрет, как ты полагаешь?


Черная книга секретов

Глава сорок шестая

Недостающие кусочки картинки

Черная книга секретов

Горацио Ливер так никогда никому и не сказал об отравленном пироге номер два. К вящему удивлению мясника, когда он поспешил забрать свое изделие из дома Гадсона, то обнаружил, что пирог нетронут, если не считать отломанной корочки, валявшейся тут же и, судя по всему, с отвращением сплюнутой на блюдо. Увидев такое, мясник с чистой совестью заключил, что диагноз, поставленный доктором Моргсом, был верен.

Что же касается покойного Иеремии Гадсона, он был погребен на кладбище Пагус-Парвуса честь по чести, в могиле по меньшей мере девять футов глубиной вместо обычных шести. Обадия Доск копал эту могилу с пылом и слегка увлекся. Вы, должно быть, подумали, что на похоронах Гадсона народу было мало. А вот и ошибаетесь: в Пагус по этому случаю люди стеклись даже издалека, не говоря о местных жителях. Разумеется, скорбящих не было и рыданий не раздавалось. Наоборот, похороны прошли в обстановке почти что праздничной, и над кладбищем витал дух всеобщего ликования, так что вместо поминок получилась всеобщая веселая попойка в «Маринованном пескаре», и от хохота в таверне дрожали стены.

Не прошло и недели, как могилу Гадсона разрыли и похитили труп. Похитители были слегка раздражены тем обстоятельством, что им пришлось копать лишние три фута, но тем не менее дело свое довели до конца и получили за него плату от заказчика — по двадцать шиллингов и шесть пенсов каждый. А Иеремия Гадсон, точнее, то, что от него осталось, попал на мраморный стол в анатомическом театре Города. Когда любознательный хирург вскрыл труп, то обнаружил интереснейшую особенность: сердце у Гадсона оказалось таким крошечным, что легко помещалось в простую чашку.

Прознав о таком курьезе, многие выдающиеся врачи и среди них хирурги задались вопросом, как же такой скромный орган умудрялся при жизни поддерживать такое крупное тело. Некоторые даже сделались сторонниками древней гипотезы, согласно которой главный орган, обеспечивающий жизнь, — это не сердце, а печень. Ныне принято считать, что вскрытие трупа Гадсона отбросило развитие медицины на добрый десяток лет назад.

Ни семьи, ни завещания Иеремия Гадсон не оставил, поэтому деревенские решили, что все арендаторы покойного вправе стать собственниками жилья, за которое раньше ему платили. Законно это или нет, никто особенно не раздумывал. Иногда в отдалении от большого мира обнаруживаются свои плюсы.

Ну а служанка Полли недолго задержалась в деревне: после смерти Гадсона и исчезновения Ладлоу ее тут больше ничто не удерживало, так что через несколько дней после похорон девочка напросилась в повозку к Периджи и отправилась в Город. Полли искренне верила, что в Городе навряд ли так скверно, как расписывал ей Ладлоу.

ПРИМЕЧАНИЯ Ф. Э. ХИГГИНС

Итак, вот она перед вами, история Джо Заббиду и Ладлоу Хоркинса. Да, и не забудем о Салюки, пестрой тропической лягушке, без которой Судьба не свершила бы свой приговор.

Разумеется, на этом история не кончается. Куда отправились Ладлоу и Джо? В каком городе, деревушке или городке нашли пристанище ростовщик — собиратель секретов и его ученик? Эти вопросы неотступно крутились у меня в голове, и я знала, что должна найти ответ. Задавшись этой целью, я отправилась далеко на север, в горы, пока не добралась до древней деревушки Пагспарвс. Хотела бы я знать, интригует ли вас ее название так, как заинтриговало меня? Если произнести его особым образом, то звучит оно очень похоже на некое место, которое теперь прекрасно нам знакомо.

В упомянутой деревушке я сняла крошечный чердак высоченного дома. Маленькие свинцовые окошки этого чердака выходили на главную улицу, поднимавшуюся чуть ли не отвесно в гору. Каждую ночь я стояла у окна и воображала, будто слышу шаги на улице и вижу огонек, что горит в доме на вершине холма. Так прошел месяц, а я все еще живу в Пагспарвсе, поскольку деревушка занесена снегом. Заснеженная горная местность ослепительно прекрасна, но в то же время наводит меня на угрюмые мысли, ибо заносы не позволяют мне продолжить путешествие. Но как только снег сойдет, я вновь отправлюсь в путь в поисках ответов на вопросы, а с собой не возьму никакой поклажи, кроме деревянной ноги. Этот предмет еще не выдал мне своей тайны, однако теперь я ближе к ее разгадке, чем раньше.

Так пожелайте же мне удачи в пути. Обещаю, что поделюсь с вами своими открытиями, как только смогу, — какими бы они ни оказались. Ну а пока что, как выразился бы Джо Заббиду, vincit qui partitur.[1]

Ф. Э. Хиггинс Пагспарвс

ПРИЛОЖЕНИЕ

О похитителях трупов

Обадия Доск был не единственным, кто промышлял добычей трупов и их продажей. В те времена подобные похищения случались столь часто, что в порядке вещей было ставить при свежих могилах особую платную охрану, следившую, чтобы покойники мирно истлевали и никто не тревожил прах. Дело в том, что в те времена человеческое тело и его строение оставались загадкой для всех, terra incognita для ученой братии и вызывали сильнейшее любопытство, особенно у врачей. Простому люду, слишком занятому тем, чтобы заработать на хлеб насущный, недосуг было задаваться вопросами об устройстве тела, а вот врачи и ученые интересовались анатомией, и единственным способом обогатить свои познания для них было в буквальном смысле копать как можно глубже.

Понятно, что живого человека особенно не раскопаешь, так что для исследований требовались трупы. Однако, согласно тогдашним законам, для анатомических исследований дозволялось использовать лишь трупы казненных преступников. Но спрос был так велик, что материала стало не хватать, и вот так зародился промысел похищения и продажи трупов. Промысел приносил неплохой доход — трупы требовались врачам и для собственных исследований, и для обучения студентов, под чьими любопытными взглядами происходили вскрытия.

Даже бесчувственный Иеремия Гадсон был ошарашен, когда перекупщики трупов предложили ему умертвить Ладлоу Хоркинса, дабы получить свежий труп, но не только у них голова работала подобным образом. Спустя несколько лет некие Уильям Бар и Уильям Хейр получили печальную известность, совершив убийство с такой же целью. Они решили подзаработать на перепродаже трупов, но тяжелой и грязной работой по раскопке могил эта парочка погнушалась, а потому придумала следующий ход: не доводить труп до похорон и могилы, а брать собственноручно убитых свеженькими. Поскольку Хейр держал гостиницу, то первой жертвой пал его постоялец, получивший за свои деньги вечный сон.

О пирогах и мясной начинке

Когда братья Корк выдвинули предположение, будто мясник Горацио Ливер начиняет свои пироги человечиной, они шутили, но в каждой шутке есть доля правды, и мне вспомнилась совершенно правдивая история о подобных пирожках, а именно история Суинни Тодда, печально известного брадобрея с Флит-стрит, который прославился остротой своих бритв и до смерти серьезным отношением к ремеслу.

История Суинни разворачивалась в Лондоне несколько лет спустя после событий в Пагус-Парвусе. Еще во младенчестве брошенный родителями, малыш Суинни попал в ученики к некоему мистеру Джону Крюку, торговавшему ножевыми изделиями, из коих он особенно ценил бритвы. Весьма вероятно, что Крюк заставлял мальчика воровать, — хозяева нередко вынуждали своих учеников заниматься подобными делами, — и потому неудивительно, что в конечном итоге Суинни очутился за решеткой Ньюгейтской тюрьмы. К этому времени главной целью мальчика стало выжить любой ценой, и он попросился в подмастерья к тюремному брадобрею, в чьи обязанности входило брить осужденных перед казнью. Такая работа позволяла Суинни обшаривать карманы, и из тюрьмы он вышел поднаторевшим еще и в этом умении и к тому же полный злобной решимости оставить по себе громкую славу.

Суинни открыл цирюльню на Флит-стрит, в те времена бывшей настоящими трущобами, и дал волю своим дурным наклонностям по части воровства и убийств. Садясь в кресло в цирюльне у Суинни, клиент подписывал себе смертный приговор. Кресло было устроено таким образом, что цирюльник простым нажатием педали заставлял его вместе с клиентом провалиться в подвал, а наверх в тот же миг выскакивало другое кресло, пустое. Неизвестно, когда именно Суинни грабил и резал свои жертвы — то ли еще в кресле, то ли уже в подвале. А вот что доподлинно известно, так это что никто из клиентов, вошедших в цирюльню на Флит-стрит, обратно не выходил.

Главной сложностью убийства были производственные отходы, то есть, собственно говоря, трупы, от которых следовало как-то избавляться. Суинни повезло: здание цирюльни находилось на фундаменте старой церкви, и из подвала открывался ход в настоящий лабиринт катакомб, причем один из тоннелей вел прямиком в подвал к соседке Суинни, некоей миссис Ловитт. Она тоже держала на Флит-стрит лавочку.

Точнее, пирожковую.

Миссис Ловитт и Суинни Тодд заключили кошмарную на сторонний взгляд договоренность, каковая вполне устраивала их обоих. Цирюльник больше не знал мороки с трупами, а у миссис Ловитт пирожки стали расходиться… ну просто как горячие пирожки. Покупатели не могли нахвалиться на нежность и сочность начинки.

Возможно, живи Тодд в Пагус-Парвусе, и он однажды ночью постучался бы в дверь к Джо Заббиду. Уж конечно, его признание заставило бы тайну Горацио Ливера померкнуть.

О погребении заживо

Помните исповедь гробовщика? Септимус Мортис упоминал историю о том, как некоего молодого человека похоронили заживо и родные узнали о трагедии, когда уже было слишком поздно. Возможно, вы задаетесь вопросом, часто ли подобное случалось во времена Ладлоу — ведь врачи тогда были не столь искусны, как теперь, когда они научились легко отличать летаргию от смерти. Некий граф Карниц-Карницкий, здравствовавший в 1800-е годы, не доверял профессионализму врачей так сильно, что заблаговременно разработал для себя особый гроб уникальной конструкции, приделав к нему дыхательную трубку на случай, если его похоронят заживо. Как и у изделия Септимуса Мортиса, трубка тянулась из гроба на поверхность земли, но этим изобретательность графа не ограничилась. Гроб был снабжен устройством, которое в случае, если после похорон под землей отмечалось какое-то шевеление, скажем, дыхание или движение грудной клетки, запускало подъем флага над могилой и включало особый звонок. Граф определенно был не одинок в своих страхах, поскольку приблизительно в те же годы некий мистер Мартин Шитс снабдил свою будущую могилу переговорным устройством, которое позволило бы ему позвать на помощь, окажись он погребен заживо.

О зубодерах

И наконец, нельзя завершить нашу историю, не поговорив о Бертоне Флюсе, коварном зубодере из Козлиного переулка. Зубы у современников Ладлоу гнили значительно сильнее, чем в наши времена, а зубные врачи действовали куда грубее, и лечение было куда мучительнее, поскольку обезболивания тогда еще не изобрели. Большим спросом пользовались фальшивые зубы из самых разнообразных материалов, в том числе из моржовых и гиппопотамьих клыков, а также слоновой кости. Разумеется, в ходу были и вставные человеческие зубы, а также зубы, которые приживлялись на место вырванных, как выяснил бедняга Ладлоу. В последнем случае считалось, что чем свежее зуб, тем лучше он приживается и пускает корень в новую десну. Повальная нищета привела к тому, что желающих продать зубы находилось немало, однако, к несчастью для Ладлоу, Бертон Флюс не отличался терпением в поисках добровольных зубовладельцев. Иеремия Гадсон одно время подумывал сделать статьей дохода торговлю зубами покойников, но такие зубы, что неудивительно, не приживались.

Примечания

1

Терпение — залог победы (лат.).


на главную | Черная книга секретов | настройки

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 29
Средний рейтинг 4.4 из 5



Оцените эту книгу