Пролог

Стража не должна ходить бесшумно. Она предназначена для другого. Мерное позвякивание кольчуги, сопровождаемое шарканьем, успокаивает вернее любого «в Багдаде всё спокойно».

Князь Ярослав не спал. В отличие от человека нормального, просыпающегося от шума, он проснулся от тишины. За пятнадцать лет его жизни тишина обнаружила себя впервые.

Уже что-то случилось, но отчаянно не хочется в это верить. Если бы князь потерял еще несколько драгоценных минут, пытаясь уверить себя, что волноваться не о чем, – его, скорее всего, убили бы прямо в спальне. Быть может, в подвалах Замка. Ярослав решил не дожидаться этих «скорее всего» и «быть может».

Когда тишина, наконец, была нарушена шумом стремительно приближающихся людей, обвешанных оружием, Ярослав уже спускался по стене Печерского Замка.

Литовской княжне Лоретте – самой молодой жене старого князя Владимира и по совместительству его безутешной вдове – не повезло. Наследник сбежал.

* * *

Странно воевать в собственном городе. Как-то неловко. Несколько тысяч слонов в посудной лавке старательно пытаются убить друг друга, не причиняя при этом вреда фарфору и фаянсу. Новые времена были непонятны и нехороши. До сих пор смена головы под короной волновала исключительно очередного монарха. Предыдущий уже не волновался. Мертвые вообще довольно хладнокровны…

Княжне Лоретте не просто не везло, её везло не в ту сторону.

Так бывает. Кажется, делала всё, как должно: запаслась клинком, подождала, пока Великий Князь уснет покрепче. Ударила – нож по самую рукоять. На этом процесс передачи короны должен был закончиться.

Вероятно, все дело в переходном возрасте – в пятнадцать лет мальчики, даже если они наследники престола, страшно непредсказуемы и чересчур подвижны.

Лоретта считала, что введенный накануне в город полк литовских улан должен решить и эту проблему. Не решил. Не помогли даже колдуны, приписанные к уланам. К тому же Младшая Хозяйка – властительница одного довольно большого холма в черте города, верхушка которого начисто лишена растительности, – была не в восторге от пришлых колдунов. Ведьмы вообще довольно болезненно реагируют на чужаков. Ведьмы Лысой Горы и сама Младшая Хозяйка – не исключение.

Ошибка думать, будто титул «Младшая» связан с тем, что Хозяйка способна создавать только маленькие неприятности. Просто есть еще и Старшая Хозяйка. Или была. У ведьм всё так неопределенно…

Князь Ярослав не думал о ведьмах. Скорее всего, он вообще не думал. Князь спустился с Замковой горы, чтобы подняться к Золотым воротам, у которых располагалась комендатура.

Княжна Лоретта в комендатуре наследника не искала. На месте Ярослава она бы сбежала в какое-то другое место – далекое от хорошо вооруженных людей и дверей с крепкими засовами. Либо молодой князь был глуп, либо наивен, либо князю так положено думать. Что-нибудь о том, что пусть не все, но некоторые из людей, присягавших отцу, должны остаться верны сыну.

Майор Яковлев устал. Будучи человеком профессионально кровожадным, он спокойно принял бы весть о том, что князь Ярослав умер от неведомой болезни или заблудился в подвалах Замка, в конце концов – просто исчез. Начальник киевской гвардии был твердо убежден в том, что ему в принципе вредно знать, что именно происходит за стенами княжеского Замка. Но пока в его кабинете сидел худенький юноша, почти мальчик, по имени Ярослав – и майор Яковлев устал от попыток ответить самому себе на вопрос – почему он до сих пор не арестовал князя?

Майор, уже раз пятнадцать обошедший свой кабинет по кругу, вот-вот должен был пойти на шестнадцатый, когда у него и Ярослава появилась компания. Человек в мундире Киевской Короны. Золото на зеленом, двойная стрела на кокарде.

Майору было нехорошо. Зайти к нему без доклада мог Великий Князь и сильный ветер. Всё. Проблема была в том, что именно этот зашедший, чтобы обойтись без такой формальности как доклад, вполне мог предварительно перебить пять отделений гвардии, располагавшихся в комендатуре. Первый Меч Лысой Горы – боевой маг, правая рука Младшей Хозяйки – снял с себя традиционный радужный плащ, чтобы продемонстрировать свою лояльность Киевской Короне. Надо понимать, что лояльность простиралась не только на Первого Меча, но и на просто мечей – подчиненных Первого, так себя называла гвардия Лысой Горы – лучших бойцов этой части света. И, само собой, на ведьм, без прямого приказа которых мечи не делали никогда и ничего. Ночь была полна сюрпризов. Яковлев выглянул в коридор – гвардия всё еще существовала. Тела были подвижны, вооружены и ожидали гнева майора.

На рассвете, когда Лоретта наконец узнала, куда сбежал наследник, у ворот комендатуры появились два взвода литовских улан, чтобы убедить Яковлева сделать невозможное – выдать наследника, который в этот момент в сопровождении Первого Меча и мечей не первых поднимался по склону Лысой Горы к замку ведьм.

К моменту дружеского визита улан Яковлев успел поднять по тревоге гвардию, в том числе и роту королевской стражи, недосчитавшуюся после ночной смены троих бойцов, что после рассказа молодого князя уже не стало неожиданностью.

Глядя с привратной башни на посланцев Лоретты, Яковлев подумал, что ему никогда не нравились литовки, даже если они настолько красивы, что могут соблазнить Великого Князя. Вероятно, закон сохранения отыгрался на уме княжны, раз она решила общаться с собственной гвардией с помощью наемных войск.

Армия не должна быть умной. Какой угодно, но не умной. У тупой армии не развито воображение, и это позволяет ей не мучить себя всевозможными нелепыми «а что, если…» Иногда тупость незаметно перерастает в стойкость. Тупая армия хороша и тем, что во времена, свободные от сражений, не начинает маяться от скуки, что в случае войска с повышенным интеллектом рано или поздно кончается военным переворотом. Армия Киева была идеальной. Армия осталась верной безутешной вдове Лоретте. Гвардия присягнула молодому князю.

Армия, литовские уланы и колдуны – с одной стороны; гвардия и Лысая Гора – с другой. Проблема была в том, что обе стороны сражались за власть над городом, жителей в котором с каждым днем становилось всё меньше. Пока страх дороги перевешивал. Но с каждым разрушенным домом, с каждой шальной смертью поток беженцев увеличивался. Еще несколько месяцев противостояния – и воевать будет не за что… Победителю достанутся развалины и сомнительное счастье отстраивать целый город.

* * *

На проклятом холме, страдающем манией величия и потому называющемся Лысой Горой, каждый был занят важным делом. Я – не важно бездельничал.

Кажется, эта война была специально придумана для того, чтобы я не мог попасть в свою квартиру. Линия фронта проходила как раз через мой дом. С каждым днем этих маневров мысль о том, что война ведется вовсе не за киевский трон, а просто чтобы досадить мне, становилась всё сильнее и убедительнее.

Наверное, мирным жителям тоже было несладко, но эту несладкость – попасть под руку Лоретте или Князю – они могли заполучить, не выходя из дома. Воякам было всё равно. Если и есть дома, которые не жаль покинуть, то это казармы. Ведьмы же и вообще вели войну на значительном удалении и преимущественно чужими руками. Как обычно.

И только у несчастного Алекса Каховского, в смысле у меня, не было ни дома, ни казармы. У человека, который выдернут на Лысую Гору лично Младшей Хозяйкой, вообще проблемы с количеством счастья, но я в таких случаях привык делать так, чтобы в дело вступали руки и ноги, а голова была занята исключительно обзором местности, дабы обеспечить рукам и ногам верное направление.

Обо мне забыли решительно все. Алисе – хозяйке моего пока еще не сожженного дома, не повезло – она оказалась со мной в одном путешествии. Вследствие чего – тоже волею ведьм – была доставлена на Гору и странным образом моментально оказалась пристроена к делу. Судя по дошедшим до меня слухам, Алиса занимала должность то ли квартирмейстера, то ли интенданта… То есть человека, по воле которого ночлег в не самом комфортном помещении может с легкостью превратиться в ночлег под открытым небом, что зимой не радует совершенно.

Мой ученик растворился среди гвардейцев и мечей. Данила ко мне в ученики попал как раз из этого проклятого места, фактически – спустился с Горы. Его карьера боевого мага печально закончилась, так и не начавшись, из-за одной твари, насухо выжимавшей магию из каждого, кто попадался ей под руку. Под руку ей попалась и Младшая Хозяйка, что явно было перебором. Тварь этой встречи не пережила, а Данила, уже не годящийся в мечи, стал моим учеником.

В конуре, которую мне отвела Алиса, Данила появлялся лишь для того, чтобы рассказать очередную новость. В моем положении любая новость подтверждала лишь одно – детектив Алекс не нужен решительно никому. Даже Голубой Дракон – кот, доставшийся мне в наследство после одного дела, и тот посещал меня лишь изредка – и только для того, чтобы похвастаться своими охотничьими трофеями. О посещениях я узнавал по запаху. Мыши со свежескрученными шеями пахнут. Сильно.

Ко всему прочему, у меня кончился табак, на Лысой Горе не пили ни пива, ни чего-либо крепче, а значит, всё, что мне оставалось, это спать, есть и бродить по Горе, делая вид, что я занят чем-то более важным, чем подсчет собственных шагов. Сегодня мне оставалось до красивого числа десять тысяч буквально несколько минут, когда рядом с моими шагами начали отчетливо прослушиваться чужие. Вероятно, я мог бы заметить, что больше не один, на несколько кругов раньше, если бы меньше интересовался отпечатками собственных следов. Чужие я просмотрел.

– Учитель…

Есть такая интонация, которая соединяет в себе некую форму извинения, сочетающуюся с упрямым содержанием. Данила владел ею в совершенстве.

– Мои уши еще не утратили дара переправлять в сторону черепа твои слова… – Даниле понадобилось почти четыре шага, чтобы все-таки решиться продолжить:

– Нас ждут.

Все-таки человек – удивительное создание, именно в этот момент я начал находить в своем прозябании на Лысой Горе определенные прелести. Я приблизительно догадывался, кто меня ждет и что за этим последует. Абсолютно точно, что не пройдет и пары дней, как я буду вспоминать свое безделье как высшую и притом совершенно недостижимую награду.

Глава первая

Шанс для пушечного мяса

По этой лестнице я уже один раз спускался, что наводило на мысль о необходимости отыскать свой фамильный герб и внимательно его рассмотреть. Отец ничего мне не рассказывал о золотых граблях, но, по-видимому, он просто не задумывался, что это за перекрещенные палки с зубьями в центре семейной реликвии. А может, просто не хотел расстраивать сына? Интересно, как звучал девиз? «Удар неизбежен»?.. Прошлый раз я спускался в недра замка ведьм, чтобы затем оказаться в славном городе Москва. Покинул я бывшую столицу когда-то необъятной Родины в тот тонкий момент, когда моя одежда уже занялась, а кожа все еще не загорелась. С тех пор я всегда сижу несколько дальше от всевозможных очагов и каминов, чем того требует простое нежелание закоптиться.

Когда я первый раз попал на эту лестницу, мне показалось, что она заканчивается достаточно глубоко, чтобы задача вырыть подземный ход до Америки не выглядела безнадежной затеей. С тех пор ступеней не стало меньше.

Может, не всё так плохо в моей квартирке, и что с того, что линия фронта проходит где-то между спальней и кухней?

Данила уже сделал первый шаг по лестнице… Не мог же я отставать от ученика!

После первого шага ничего не произошло, мне понадобилось спуститься еще на три ступеньки, чтобы перестать понимать – лестница передо мной или дорога, вымощенная узкими плитами. Кажется, зрение, а вместе с ним и все остальные органы чувств обманывали меня каким-то очень специальным приемом – я шел по совершенно плоской поверхности, с каждым шагом все больше чувствуя себя марафонцем, у которого внезапно открылось не то что второе, а сразу тридцать второе дыхание… Мне понадобилось усилие, чтобы вовремя остановиться. В прошлый раз я спустился на два марша ниже, чем требовалось, что вызвало удивление Младшей Хозяйки. Интересно, почему Данила еле тащится?

– Алекс, ты меня пугаешь… По этой лестнице обычно передвигаются чуть медленнее…

Меньше всего мне хотелось бы видеть напуганной Младшую Хозяйку. Когда ведьмы пугаются, они, как правило, довольно быстро и решительно уничтожают причину своего страха.

– Спешил…

Быть может, кто-то другой на моем месте и ввернул бы что-нибудь из коллекции причин, по которым мужчина может спешить на встречу к даме. Я – промолчал. Иногда у Младшей Хозяйки напрочь выключается чувство юмора.

– Со стороны это смотрелось как чудо.

Голос, произнесший эту фразу, не принадлежал Младшей Хозяйке. Он не принадлежал и Первому Мечу, который достаточно ожидаемо стоял за спиной у Хозяйки.

– Мы знакомы?

Моя природная воспитанность отказывает мне исключительно в тех и только тех случаях, когда она может пригодиться. Нужно было очень сильно поработать над содержимым собственной черепной коробки, чтобы не догадаться, что за юноша может находиться в кабинете-келье Младшей Хозяйке и при этом подавать голос, не получив предварительно высокого согласия.

– Князь? – Надеюсь, в моем голосе была достаточная доза раскаяния…

Легкий кивок подбородка намекнул мне, что впервые в жизни я нахожусь в одном помещении с царствующей особой… Ну, с учетом обстоятельств, наполовину царствующей.

– Лейтенант, Младшая Хозяйка порекомендовала вас в качестве советника и телохранителя. Вы будете сопровождать меня в нашей экспедиции.

* * *

Это не зависть. Это обстоятельства: некий молодой человек, родившийся в семье, представители мужской линии которой почти никогда не умирали своей смертью, точно знал, что я буду делать. Стоило ему произнести слова, как они тут же начинали становиться делом. Это вид колдовства. Вероятно, именно за колдовство отца Ярослава и убили.

Завтра лейтенант Алекс Каховский и две роты королевской стражи отправятся к хутору Михайловскому. То есть отправится князь Ярослав, а мы просто будем сопровождать юношу, чтобы ему не было тоскливо брести каких-то триста шестьдесят километров туда и, если сильно повезет, – столько же обратно.

Завтра, примерно в то же время, к тому же хутору, но с противоположной стороны, отправится другой князь – Великий Князь Московский Порфирий.

Если Ярославу ничто не помешает вовремя прибыть на место встречи и произвести правильное впечатление на Порфирия, то в Киев он уже вернется вместе с союзником – и Лоретте придется срочно искать город, в котором князья водятся в меньшем количестве.

План Младшей Хозяйки (почему-то мне подумалось, что план принадлежит именно ей) был всем хорош, если не задумываться о том, что:

– Порфирий может оказаться ничем не лучше Лоретты, а вдвоем с Лореттой они точно будут хуже, чем она одна; – триста шестьдесят километров до точки встречи еще нужно преодолеть, причем милая сердцу киевская брусчатка тянется совершенно в другом направлении.

Ну и, наконец, о личном. Я все никак не могу забыть о том, что во время моей последней встречи с Порфирием, который тогда еще не был Великим Князем, он пытался меня привселюдно сжечь на костре. Трудно поверить, но это воспоминание буквально обжигает.

Вероятно, меня должно радовать, что я опять лейтенант. Если бы вместе со званием мне отдали мое родное Костяное отделение, командовать которым мне доводилось во время службы и иногда после нее, – радость была бы куда искреннее. Увы, надеяться на то, что всю черную работу сделает кто-то другой, на этот раз не приходилось. На войне как на войне. Хорошо хоть рассказали, для чего я нужен, – редкое везение для пушечного мяса.

Глава вторая

Прощание славянки

Когда-то, довольно недавно (примерно за неделю до того, как мой еще не дедушка познакомился с моей еще не бабушкой), всё изменилось. Как это часто бывает во время глобальных изменений, то, что казалось мелочью, со временем стало главным, главное же, напротив, со временем забылось. Мелочью казалась Большая Стена, в одночасье возникшая из ниоткуда, то ли по прихоти неизвестного военного гения, то ли просто потому, что наступил восьмой день творения. Главным казался обмен достижениями научного прогресса. В данном случае это означало: а покажи-ка, на сколько частей разделяются твои боеголовки! Обмен проходил между Россией и Северо-Атлантическим блоком.

Большая Стена появилась как раз в тот момент, когда стало понятно, что огромное количество людей совершенно зря получали зарплату. Боеголовок было явно больше, чем нужно. Впрочем, с учетом того, что Россия предпочла раскрасить картину происходящего асимметричным ударом сейсмической бомбы где-то в районе тектонического разлома в глубинах Атлантического океана, безработица еще очень долго будет недостижимой мечтой нового мира.

Только после возникновения Большой Стены обмен достижениями был закончен, и дальше одна шестая суши и весь остальной мир наконец-то пришли к согласию. Согласие было прочным, как раз настолько, насколько прочна была Стена, а она была прочнее всего, что до ее появления было известно человечеству. Впрочем, успевших опасть разделенных боеголовок как раз хватило на то, чтобы всё изменилось. Во всяком случае, с нашей стороны Стены. Выжившее население – примерно каждый десятый – продолжало нести потери, с трудом противостоя мутациям собственного вида и пытаясь выцарапать право на жизнь у многочисленных видов животных и растений, мимо которых мутация тоже не прошла. Кроме всего прочего, население напрочь потеряло охоту к промышленным революциям, вернувшись к временам доэлектрическим, и кто знает, сколько бы времени продолжалась эта идиллия, если бы среди мутантов не стали всё чаще появляться существа, наделенные силой, которую принято называть магией, просто потому, что другие названия не прижились. В стране, где правят маги и ведьмы, приходится несладко и ученому, и монаху. Тяжело быть Ньютоном, когда любой из трех законов то и дело дает сбой. Совсем непросто быть инквизитором, если ведьмы отвлекаются от таких важных вещей, как насылание порчи на домашний скот, и принимаются непосредственно за инквизиторов.

Несмотря на достаточное количество радиоактивных осадков и по ту сторону Стены, то есть там, где остались развалины Вены, Берлина, Парижа, Лондона и Нью-Йорка, магия в тех краях если и усилилась, то сделала это скрытно, не бросаясь в глаза. Вероятно, потому, что с младенцами на Западе обращались в духе старинной спартанской традиции – проверяли прочность новорожденных черепов ударом о древние скалы, если этот череп хоть на йоту не вписывался в жесткие нормы.

Запад, несмотря на потери, довольно быстро начал восстанавливаться, и уверенность в собственной избранности омрачал лишь старый-новый кошмар о Железном Занавесе. Теперь он стал реальностью. И если раньше всяк желал, чтобы он наконец раздвинулся, то нынче этого всяк боялся. Что именно может появиться из-за Большой Стены на Западе, не знали, но издавна ничего хорошего с Востока не ждали.

Я бы и сам не ждал. Если в немногочисленных городах с нашей стороны жить было достаточно безопасно, то появляться за пределами населенных пунктов было желательно не поодиночке и очень ненадолго. Конечно, небольшая армия могла спокойно катиться по просторам Руси, не встречая сколько-нибудь значимого сопротивления. Но даже этого слабого сопротивления вполне хватило бы, чтобы где-то к середине пути главнокомандующий вдруг понял, что небольшая армия превратилась в довольно маленькую, и вообще совершенно необязательно командира взвода называть главнокомандующим.

За городом селились колонии вампиров, за городом можно было увидеть встречника и иногда после этого остаться в живых. Можно было научиться находить верные тропки… Мутации и магия сделали каждое живое существо на этой земле не просто опасным, но «опасным внезапно».

Впрочем, существовали караваны. От Киева до Ростова, от Одессы до Москвы – целые города медленно ползли по причудливо изогнутым маршрутам – от села к поселку, от поселка к хутору, по дорогам, умасленным кровью и потом. И хотя за десятилетия всевозможная нечисть научилась не приближаться к дорогам, каждый вернувшийся караван был удачей. Ожидаемой, но удачей. А караван, вернувшийся без потерь, был чудом. Земля снова нашла в себе силы, впервые за много лет, прогнуть человека под себя.

В распоряжении у князя Ярослава будут всего две роты стражи, а также я, мой ученик и мой кот. Идти нам предстоит не караванным проверенным путем, а по прямой – таково условие Великого Князя Московского Порфирия. Близ хутора Михайловского надлежит быть ровно через десять дней и десять ночей, притом после перехода наш отряд должен выглядеть достаточно достойно, чтобы Порфирий уважил власть Ярослава. Возможно, молодому киевскому князю было бы лучше не покидать своей опочивальни.

Глава третья

Легкие против тяжелых

Прелесть пеших прогулок может так и остаться не известной человеку, который несет на себе пару десятков килограммов за плечами и к тому же ошибся с компанией. Я предпочел бы верхом, но маршрут, который мы выбрали, мог запросто стать любимым у лошадененавистников. Трасса, будто специально созданная для переломов непарнокопытных конечностей.

К своему ученику Даниле, насвистывающему что-то, отдаленно напоминающее «Прощание Славянки», я привык. Иногда мне кажется, что и он ко мне привык тоже. Что касается Толстикова – капитана королевской стражи – к нему, боюсь, так и не смогла привыкнуть даже его собственная мать. Толстиков был вторым человеком среди направившихся в поход, который был лишен жестокой необходимости нести на себе что-то, кроме оружия. Первым был князь Ярослав, но это я был готов понять и принять. Толстикову же явно не помешали бы еще сто граммов поклажи: примерно столько весит намордник.

К моему несчастью, капитан пытался держаться поближе к Ярославу. С учетом того, что мне, штатному телохранителю, приходилось держаться рядом с тем же объектом, Толстиков постоянно оказывался на расстоянии руки, плотно прижатой к телу. Ненавижу.

Радовало, что близость к патрулям Лоретты заставляла капитана разговаривать шепотом. Хотя – кого я обманываю? Если патрули не услышат этот хрип, их обязательно обдаст слюной – по крайней мере я уже даже не пытался уворачиваться – бесполезно.

– Алекс, зачем ты увязался с нами, я же знаю, ты специалист по розыску домашних зверушек. – Сип, который раздался напоследок, вероятно, должен был означать смех шепотом. Объяснять капитану королевской стражи, что поиск четвероногих – лишь частный случай в моей карьере частного детектива, – бесполезно. Думаю, сам капитан не смог бы найти затерявшуюся животину, даже если это будет его собственный любимый плюшевый мишка. Рассказывать о своей службе в гвардии – тоже непродуктивно, королевские стражи не понимают, как можно быть приличным бойцом, не оттачивая ежедневно строевую подготовку. И в самом деле, в лесу, куда мы сейчас направляемся, без строевой подготовки никуда. На улицах Киева строевая подготовка тоже хороша только в дни праздников, если, конечно, нет какого-то не известного мне приема этой дисциплины, помогающего скрытно передвигаться по городу.

Лейтенант Костяного отделения Алёхин, единственный известный мне представитель человеческого рода, одинаково преуспевший и в строевой, и в боевой подготовке, любит развлекаться, ловя стрелы на лету. Рука, которой он сотворяет это чудо, одета в специальную толстую перчатку, а стрелять он доверяет только Марату – лучнику от бога, мастеру, который может послать стрелу с нужной скоростью в нужное место. Сейчас нам предстояло проделать фокус куда проще по исполнению, но куда более болезненный. Мы будем ловить стрелы всем телом, а кому особо не повезет – головой.

С ночью нам не повезло – лунная, безоблачная, и все это на фоне недавно выпавшего снега. Примерно с такой невезухой сталкивается заяц-беляк, раньше времени сменивший окрас. Толстиков перестал сипеть. Он командовал. Его мама очень долго подыскивала себе партнера для зачатия будущего капитана – такой командирский голос можно вывести только путем целенаправленной случки самых голосистых особей на протяжении нескольких поколений.

Огромные щиты сомкнулись, закрыв стражу и Ярослава. В первые секунды атаки мы потеряли несколько человек. Еще десятеро были ранены. Для этих поход уже был закончен. Мой кот Голубой Дракон, который только что терпеливо сносил соседство капитана и его обильное слюноотделение, исчез, вероятно, решив, что это не его драка. Вот так всегда – коты мудрее и быстрее нас.

Обстрел – это плохо, но это только начало беды. Толстиков, конечно, попытается продвигаться под огнем и даже уже начал ответный обстрел, только с такими темпами передвижения уланы Лоретты явно поспеют на помощь к своим арбалетчикам куда быстрее, чем Толстикову удастся выйти из-под огня.

На счет «раз» – через вдох после того, как бойцы капитана выпустили очередную порцию кровожадных малюток с перьями и железными наконечниками, – десять метров до угла я пробежал не то чтобы очень быстро – во всяком случае, никто не хлопал в ладоши и не бежал вручать мне медаль. Быстрее я мог, только если бы кто-нибудь отвесил мне хорошенького пинка на старте. Теперь, когда арбалетчикам Лоретты понадобится несколько секунд, чтобы переместиться к другому карнизу, можно почти спокойно добраться до арки дома. Самое дорогое, что у меня есть, – мое тело – осталось без дырок, Данила, рванувший вместе со мной, – отделался царапиной. Щиты – в землю, дальше они будут только мешать. Посмотрим, насколько хороши литовские арбалетчики в ближнем бою.

Подняться на крышу, отдышаться, теперь главное – поймать ритм – не спеша и не мешкая, войти в движение, как в воду. Первый встреченный нами арбалетчик фактически умер от удивления. Интересно, а чего он ждал от людей, которых только что пытался пристрелить? В ближнем бою арбалет куда менее удобен, чем в стрельбе с крыши по проходящим внизу целям. Еще двоих нам с Данилой удалось удивить чуть менее скоро, что, конечно, тут же сказалось. Если бы болт пролетел на пару сантиметров ниже, моему черепу представился бы случай доказать, что он и впрямь так непробиваем, как об этом думают некоторые мои достаточно близкие знакомые.

Мой план по ликвидации не предусматривал затяжных боев с превосходящими силами противника – все должно было быть быстро и эффективно. Вероятно, литовцы попались недостаточно заторможенные или просто из другого анекдота. Когда им надоест тратить боеприпасы на дымоход, за которым мы спрятались, они поменяют диспозицию и постараются приготовить блюдо под названием «Алекс, нафаршированный арбалетными болтами».

Я не успел подумать о том, что в этот момент делает Толстиков. Зачем думать, когда все и так слышно? Оказывается, отличие между тяжело– и легковооруженными действительно существует. Князь Ярослав смог увидеть это отличие собственными глазами в исполнении королевской стражи с одной стороны и арбалетчиков с другой. Исход был понятен с момента появления стражи на крыше. Это как раз тот случай, когда получаешь удовольствие, хотя знаешь, чем всё кончится.

Кстати, кажется, я оказался неправ насчет Толстикова. Сработали мы как по нотам. Теперь между нами и Батыевыми воротами – лишь десяток вражеских трупов и пара кварталов. Будем надеяться, помощь, вызванная арбалетчиками, прибудет уже после того, как мы покинем город.

Глава четвертая

Пойдешь налево…

Не думаю, что, когда Батый, отчаявшись вломиться в Киев через Золотые ворота, решил войти в город с другой стороны, он догадывался, что пролом в стене назовут в его честь отнюдь не благодарные потомки. Как бы то ни было, ворота имени великого монгола остались позади. Пока дорога была милостива к нам – мы шли по остаткам брусчатки среди развалин когда-то огромного города. Растениям было трудно пробиться к солнцу сквозь камень, бетон и кирпич, иначе нам пришлось бы идти сквозь чащу. Правда, те же развалины, мешающие жить флоре, дали убежище многочисленной фауне, ведущей преимущественно ночной образ жизни. Счастье, что для большей её части одного рева Толстикова было вполне достаточно, чтобы наш отряд мог чувствовать себя здесь в полной безопасности.

Хуже нет – двигаться после боя. Наши раненые могли смело считать себя счастливчиками. Как раз в тот момент, когда мы всё дальше удалялись от таких вершин цивилизации, как настоящая постель и горячая пища, они должны были их вот-вот достигнуть. Медперсонал Лысой Горы – среди которого не было замечено ни мужчин, ни уродин, – делал эту цель еще более желанной. Единственным пострадавшим, оставшимся с нами, был Данила. У него странное понимание ученичества. Вероятно, он считает, что я всё еще могу его чему-то научить, иначе чем можно объяснить его убежденность в необходимости защиты своего учителя? Голубой Дракон появился в пределах досягаемости сильного и быстрого удара ногой так же незаметно, как исчез накануне нападения арбалетчиков. Наверное, надеется, что мы привлечем внимание особенно большой и вкусной крысы.

Солнце встретило нас на берегу Днепра – у самой кромки льда. Любая ночь пытается все скрыть. Но только зимнее утро все обнажает так безжалостно. Нет жизнерадостной зелени и прочего разноцветья. Развалины, лишенные всякой романтики, остаются всего лишь развалинами, пустыри даже не пытаются притвориться веселыми лужайками. Снег? Снег украшает всё живое и уродует всё мертвое.

Лед в эту зиму был достаточно толстым, чтобы даже самый тяжеловооруженный стражник не опасался повторить судьбу пса-рыцаря. Нам предстояло добраться до левого берега и пройти еще пару километров, прежде чем придется свернуть с дороги. У развилки стоит трактир «Левобережный» – примечательный тем, что это первое обитаемое строение за городской чертой. Не знаю, что заставило хозяина дать ему такое название, то ли полное отсутствие фантазии, то ли глубинное чувство юмора. На левый берег власть Киевской Короны не распространяется. Это не значит, что, хорошенько разозлив князя или ведьм, достаточно пересечь Днепр, чтобы очутиться в безопасности. Гвардия или отряд мечей найдут обидчика, даже если на это придется потратить не один год. Другой вопрос, если речь идет об обидах, нанесенных простым горожанам. В этом случае преступник может быть абсолютно спокоен. Настолько, насколько можно быть спокойным на левом берегу. Кстати, уверен: минимум каждый второй беглец из Киева непременно останавливался в этом трактире. По крайней мере, если бежать он решил на восток. Может быть, в названии «Левобережный» больше смысла, чем это представляется на первый взгляд?

* * *

Если женщина, открывшая ворота трактира, – жена хозяина, то я понимаю, почему трактирщик предпочитает жить за пределами города, но не понимаю, почему так близко. И, кстати, где груды тел убитых на дуэли за право снискать взгляд этих зеленых глаз? Неужели в этих местах снега намело достаточно, чтобы скрыть это побоище?

Судя по тому, что даже Толстиков перестал пыхтеть, – весь наш отряд думал примерно об одном и том же.

– Вы, наверное, совсем?

У нее и голос замечательный. На вопросы, заданные таким голосом, можно не отвечать – тогда есть шанс, что вопрос будет повторен – всё тем же чудесным сопрано.

– Или вы заходите, или я закрываю ворота.

На этот раз сопрано молчало, свои условия диктовал баритон, и внешность его обладателя дала ответы на все мои вопросы. Конечно – те же зеленые глаза, и даже черты лица те же, только всё это раз в пять больше, и туловище совершенно пропорционально лицу. С троллями всегда так – как рассказывал мне мой приятель Григорян, большой любитель пива, книг и всевозможных историй, – такой расклад по размерам не случаен. У тролля-мужчины имеется специальная кожаная складка, типа сумки у кенгуру, в которой он, если нужно, прячет свою спутницу и детей. В принципе, это, наверное, лучше, чем оставлять женушку дома и не знать, чем она там занимается, пока ты на работе.

Странно устроены мужские организмы – самая прекрасная женщина еще вчера вряд ли была бы способна обогнать даже кружку пива в рейтинге мужских предпочтений нашего отряда. Сегодня мы не способны отличить тролльчиху от женщины, и, если бы не муж-тролль, не думаю, что происхождение хозяйки трактира кого-то смутило бы.

– Алекс, а вот как у них так получается – он такой большой, она такая маленькая… – Вот ведь не узнает капитан Толстиков ответ на свой вопрос и проживет всю жизнь в муках.

– Капитан, а вы не думали, что, может, под одеждой он не такой и большой или она не такая и маленькая…

Ну вот – воображение Толстикова занято до конца нашего похода. Мне – хуже. Боюсь, мое воображение сейчас будет внушать мне, что я так же накормлен, как стража. Накормить две сотни голодных мужиков – задача, достойная целого выводка троллей, и выводок явно справлялся с ней успешно.

Умение предвидеть не всегда на пользу. Пир горой – в общем зале на первом этаже, а комната князя – на втором. Второй этаж – на самом деле не этаж вовсе, а небольшой балкончик для нескольких комнат и коридорчика с перилами. Данила, стоит справа у дверей комнаты Ярослава – спокоен, как удав на пенсии.

Я стою слева и очень хорошо себе представляю, как всё приготовленное съедается и выпивается и как лейтенант Алекс мучительно пытается заснуть на пустой желудок. Еще этот запах…

В бою всё как-то проще – выжить и постараться убить как можно больше противников. С караульной службой у меня всегда были натянутые отношения.

– Данила, ты бы пошел – поел, а? Я думаю, с пустым коридором я и сам справлюсь.

– Учитель?

Сейчас главное – правильно посмотреть на Данилу. Кажется, получилось. Я поднял на Данилу лицо, в котором постарался на корню удавить любую эмоцию. «…А самое страшное видели – лицо мое, когда я абсолютно спокоен?..» Действует безотказно. Одним мучеником стало меньше. Данила уже был на полпути к блаженству, мои же страдания увеличились безмерно. Всё из-за блюда размером с небольшой стол, которое приближалось ко мне только для того, чтобы тут же скрыться в комнате князя. Жареная картошечка с лучком и, кажется, утка. Я даже не обратил внимания на хозяюшку, умудрившуюся скрыться за всем этим великолепием.

Запах прошел мимо и растворился в покоях князя. Тролльчиха вышла и подленько так улыбнулась. Могла бы хоть косточку принести сторожевому псу.

– Лейтенант?

– Да, ваше высочество? – Вероятно, хочет, чтобы я ему салфетку повязал или что там еще полагается во время княжеской трапезы.

– Алекс, не присоединишься? А то мне самому не управиться, заодно присмотришь, чтобы на меня дичь не набросилась.

Не так плоха караульная служба, как мне это казалось. Особенно когда караульный устав вдруг отменяется.

Глава пятая

Варианты для князя

Прелесть еды в том, что можно достаточно долго находиться за столом даже с князем, молчать – и в то же время никого не обидеть. Голод только начал отход на заранее подготовленные позиции, а Ярослав уже потерял всякий боевой задор. Ничего – зубы наголо – враг должен быть съеден…

– Почему именно вы? – Князь явно не ценил молчание, а может, его раздражает мое чавканье?

– Что – я? – Иногда я умею моментально отреагировать и в то же время не сказать глупость. Если не знаешь, что ответить, – уточняй вопрос.

– Почему Младшая Хозяйка отправила именно вас? Вы – частный детектив, пусть даже довольно известный, пусть даже в свое время отслужили в гвардии. Почему не мечи, почему не пару ведьм или не Костяное отделение?

Что значит неправильное воспитание. Мне вопросы, начинающиеся на слово «почему», в голову не приходят. Если сказали идти к черту на рога – спрошу параметры рогов, чтобы подготовиться как следует.

– Есть варианты, князь. Первый – нет необходимости в ведьмах, мечах или гвардейцах. Второй – если вдруг с нами будет что-то не так, Хозяйка не хотела бы потерять что-то и вправду ценное. Ну и третий – а вдруг, с точки зрения Лысой Горы, Алекс – это лучшее, что у нее есть для вашей безопасности?

– Есть еще один вариант. – Князь откинулся на подушки дивана. – Младшая Хозяйка хотела бы потерять князя и в то же время сделать это с соблюдением всех приличий…

Я бы тоже с удовольствием откинулся на какие-нибудь подушки, жаль, табуретка, на которой я сидел, если и предусматривала откидывание седока, то только с целью получения сотрясения мозга.

– Если бы ведьмы хотели от вас избавиться, им было бы достаточно просто не принимать вас на Лысой Горе, разве нет? Я, правда, не совсем понимаю, для чего они это сделали. Думаю, с Лореттой они бы в любом случае договорились, несмотря на ее колдунов.

– А вдруг они решили, что я в качестве Великого Князя лучше подхожу Киеву?

Странно устроен наш город. Точнее, до сих пор он был устроен очень даже обычно. Корона решала свои вопросы, главный из которых заключался в исправном выбивании налогов из населения в обмен на относительный порядок на улицах и защиту от внешних угроз. Прелесть этого порядка была в том, что, заплатив налоги, горожанин знал: больше до него властям нет никакого дела. Так же, как и горожанам не было никакого дела, кто именно в этом году носит корону и как именно закончил свои дни предыдущий монарх.

Теперь всё поменялось. Лоретта не справилась с домашним заданием – Ярослав выжил, и за это расплачивается весь город. Вполне возможно, что сам факт выживания Ярослава, юноши, который всерьез думает, что может править, и от этого кому-то станет лучше… – худшее, что могло случиться с Киевом.

– Князь, спасибо за угощение, я, с вашего разрешения, пойду – осмотрюсь? Меня сменит Данила, если что – он за дверьми.

– Я надеюсь, лейтенант, никаких «если что» сегодня ночью не произойдет.

Этот тон, само построение фразы явно были чужими. Ее автор был старше, и, скорее всего, именно он имел неосторожность заснуть в одной постели с Лореттой.

– Всё будет хорошо, князь, я послежу за этим…

Почему-то я твердо знал, что приложу все силы, чтобы у этого до смерти напуганного юноши все-таки был шанс стать нашим монархом. Вероятно, кровь покинула мой головной мозг, чтобы плавно отлить к желудку, где вовсю шла работа по перевариванию ужина. И кстати, чем можно объяснить тот факт, что мне всё время хотелось назвать князя сынком?

Данила занял место у дверей князя, Толстиков расставил остальные посты, а я расположился в комнате, выделенной мне и капитану, чтобы попытаться как следует выспаться. «Как следует» – значит, попробовать за два часа выспаться так, как обычные люди это делают за восемь. Задача привычная – привычно невыполнимая. На этот раз в ней присутствовала особая пикантность – храп капитана. Если у храпов есть категории, то у этого была категория «быстро сматывайся отсюда».

Голубому Дракону было лучше – он мог себе позволить заснуть где угодно и в любое время суток.

В последнее время он приобрел отвратительную манеру изображать манто у меня на плечах. Получалось довольно тепло, но несколько тяжелее, чем хотелось. Сейчас он не спал, раз за разом пытаясь расположить свою тушку у меня на пути. В отличие от обычного кота, попытки добиться, чтобы я об него споткнулся, не были намеком на то, что он хочет есть, пить или просто привлечь мое внимание. Скорее всего, ему действительно было любопытно увидеть мое падение.

Местом, максимально удаленным от покушений кота и храповой угрозы, был камин на первом этаже трактира. Кресла, стоящие рядом с ним, не были предназначены для сна, но я был уверен, что это меня не остановит.

– Наливочки перед сном не хотите?

В этом кресле, отодвинутом мною на приличное расстояние от ласкового пламени, отказаться от наливки было невозможно.

– Если только она не заставит меня проспать свою смену.

– Я вас разбужу…

Огромный хозяин трактира двигался абсолютно бесшумно и… совершенно не пугал. Кирпичи странного зеленоватого оттенка, из которых был сложен камин, придавали пламени и всему, что оно освещало, тот же странный оттенок.

Решивший далеко не отпускать меня Голубой Дракон, осмотревшись, занял позицию между мной и троллем.

– Необычный кот и необычный хозяин… Кажется, он пытается о чем-то предупредить меня? – Кружку с наливкой тролль передал мне только благодаря длине своих рук, не решившись пройти мимо кота.

– Что за кирпич?

– Любой дом нашего народа начинается с камина. Камин всегда делают из осколков зеленого камня, как бы далеко от него нас ни занесло… Память о родных местах. Пламя в камине горит всегда – зимой, летом. Так повелось…

– Никогда не слышал о зеленых камнях… О таких зеленых камнях. Вероятно, нести их пришлось издалека, и это был не самый легкий груз…

– Я не только выгляжу большим, Алекс.

– Я представлялся?

– Твой кот представился за двоих.

Глава шестая

Защита и благодарность

Тролль не обманул. Наливка была крепкой, сладкой, а мой сон настолько глубоким, что, разбуженный через два часа, я не совершил попытки убить существо, решившееся на этот безумный поступок. Оно и к лучшему. Тролля довольно трудно убить.

Как оказалось, еще труднее уговорить тролля поделиться рецептом. Видно, собирался вот-вот запустить линию по производству этой жидкости, а тут – ясное дело, будущий конкурент.

Не то чтобы мне никто никогда не отказывал, просто чаще я прошу о том, что и так отдать не против… Это был явно не тот случай.

Выбравшись из трактира, капитан Толстиков сориентировался по карте и уверенно указал направление в сторону леса. Думаю, он решил идти по прямой. В королевской страже других маршрутов не знают. С точки зрения стражи, круг – это прямая, только довольно толстая – вид с торца.

Прорубаться сквозь частокол пущи – это что-то особенное. Одно дело – размахивать мечом, прокладывая себе дорогу сквозь хлипкие лианы. А вот попробуйте перерубать стволы и ветки нашего леса. И снег. Чтобы, не дай бог, мы не перегрелись, он щедро облеплял с головы до ног, падая с крон потревоженных деревьев, бросаясь под ноги бесконечными сугробами. То, что позади нас сугробов было меньше, было вызвано вовсе не тем, что они растаяли, – мы уносили их на себе. Скорость передвижения отряда уже уступала черепашьей, на очереди были улитки.

В рубке ветвей нет упоения. Они не устают, никогда не сдаются и напрочь лишены страха. Хуже того – совершенно невозможно предсказать, когда они, наконец, закончатся. Бойцы сменяли один другого, тупя мечи и забивая мышцы, а чаща всё не отступала.

После часа упорных трудов мы продвинулись метров на пятьсот. В принципе, с такими темпами можно Ярослава запросто отправить обратно в трактир, чтобы он в тепле дождался, когда мы прорубим достаточно длинную дорогу для будущего Великого Князя. Сам трактир был из-за деревьев не виден, только высокая, сложенная из красного кирпича труба. Я не в первый раз глядел на эту трубу, но только сейчас до меня дошло, что в ней не так. Для довольно холодного зимнего дня труба, из который не идет дым, выглядит достаточно странно. Если добавить к этому рассказ тролля об очаге, который горит и зимой, и летом, странность просто-таки зашкаливала.

– Ваше высочество!

Князь тщетно пытался согреться с помощью неизвестной жидкости, хранившейся во фляге. Судя по обилию блестящих камней на этом сосуде, стоил он примерно как все мои гонорары за ближайшие сто лет.

– Вы только что вспомнили, что взяли с собой ковер-самолет?

– Увы, я только что сообразил, что с нашим трактиром что-то неладно…

Ничем другим, кроме ненависти к рубке деревьев, я не могу объяснить тот факт, что уже через пять минут трактир был окружен по всем правилам военной науки. Стараясь не потревожить два десятка лошадей, в том числе впряженных в огромную фуру, полторы сотни бойцов были готовы продавить двери парадного и черного хода. Сопротивление дверей оказалось единственной проблемой, с которой нам пришлось столкнуться.

У погасшего камина, связанные по рукам и ногам, лежали тролль и его супруга. Еще несколько человек лежали так же неподвижно. Очень трудно шевелиться с оторванной головой. Оставшихся в живых – десяток мужичков угрюмого вида – мы оторвали от довольно вялых попыток отловить отпрысков-троллей. Бандитов было почти что жаль. Тролли – ценный товар на рынках рабов, но их цена чаще всего оказывается слишком высокой. Оставшиеся в живых нападавшие, потерявшие много сил и здоровья в драке с троллями, могли двигаться, но медленно и недолго – как они собирались добираться в таком состоянии до ближайшего невольничьего рынка, осталось загадкой.

Всё, что могло быть разломано в трактире, было разломано в щепы, всё, что могло быть разбито, превратилось в осколки. Кроме заветного бочонка. Думаю, пришедшаяся мне по вкусу наливочка – это как раз то, что было нужно троллю-папе и троллю-маме.

Киевская Корона работорговлю не признает. Поэтому тролли стали свидетелями зрелища, которое нечасто можно увидеть за пределами больших городов. Дедушка Гарик – мастер на все руки, кузнец, столяр и к тому же отличный боец, был взят в нашу экспедицию не для этого, однако виселица у него получилась – загляденье.

В полевых условиях пришлось обойтись без табуреток, люков – всё просто и эффективно. Скромная буква «Г» у дороги и десяток перекинутых веревок. Еще проще было воспользоваться ближайшим деревом, но Ярослав посчитал, что именно виселица метрах в ста от трактира должна послужить символом торжества закона. Наверное, не очень красиво, но точно заставляет задуматься. Резкий рывок, от которого ломается шея, – пожалуй, это наиболее гуманный способ повешения. Данила отвернулся. Я бы и сам отвернулся, но репутацию надо беречь. А вот Голубой Дракон был в явном восторге: ну где найдешь еще такую забаву – десятки болтающихся ног. Конечно, их повесили, чтобы развеселить моего кота…

Вероятно, это было дружеское похлопывание. Я отлетел всего на полтора метра. Как они умудрились его все-таки скрутить?

– Алекс, почему вы вернулись?

Тролль прав. Нам незачем было возвращаться. Что с того, что дым не валит из трубы…

– Я рассказал про обычай твоего народа князю, и он решил, что обычаи хороши только тогда, когда их не нарушают…

– Когда я заливал очаг, я ни на что не надеялся… Князь очень добр…

Пожалуй, десять трупов, болтающихся у дороги, если бы могли, приняли участие в дискуссии о доброте Ярослава.

Небольшое землетрясение прервало мои мысли. Тролль решил привлечь внимание князя падением на колени.

– Как могу отблагодарить? И могу ли просить защиты?

Это хорошо, что между князем и троллем было расстояние. Реакция могла быть разная. Мог с испугу и мечом воспользоваться. Защиты у Ярослава точно еще не просили. Не знаю, как насчет благодарностей… Но голова у князя работала в правильном направлении.

– Плати дань – получишь защиту. Плати дань – и не нужно другой благодарности…

С учетом того, что мне дань никто платить не собирался, бумажка за пазухой с рецептом секретной наливочки – нехудшая благодарность за спасение тролльей шкуры. Думаю, Григорян попробует – будет плакать, как младенец, отпив глоток и понимая, что следующий зависит только от моей доброй воли. До знаменательного момента предстояло еще немного пройтись, но ради слез этого пожирателя пива можно и потерпеть.

Трактир остался достаточно далеко, чтобы мы уже не смогли заметить ни дыма, ни его отсутствия. Но и не глядя я точно знал, что еще через несколько дней над трубой взовьется штандарт молодого князя, который вместе с виселицей послужит нехитрой, но надежной защитой для тролля. Плохо то, что сегодня я тоже решил сразиться с деревьями. Кучность флоры снизилась, и прорубаться стало значительно легче, но еще несколько дней в том же темпе, и можно будет смело возвращаться домой – все равно не успеть.

Если бы я выбирал этот нехитрый маршрут… Скорее всего, я бы его не выбрал. Я остановился бы и подумал, как выкрутиться… Королевская стража упорно шагала вперед. К следующей зиме мы точно будем у цели.

Глава седьмая

Ночь длинных рук

Ноги болят дико, но это неважно. За этот переход мы прошли столько же, сколько за предыдущие два дня, а главное – лес вот-вот кончится. Как раз вовремя – сумерки уже затопили округу и с каждой минутой сгущались, чтобы стать тьмой.

С детства у меня всегда так. Когда всё хорошо – не хорошо. Не умею вовремя радоваться. По периметру лагеря уже весело трещали факелы, стража развернула княжеский шатер, капитан Толстиков выставлял караулы, а я все не мог заставить себя расслабиться и занять свое место рядом с князем. Голубой Дракон оккупировал стратегически выгодную позицию на входе в шатер – тело в тепле, голова в холоде – и смотрел на меня, единственного, кто оставался вне лагеря, явно давая понять: дураков видел, такого – никогда.

Что-то меня напрягало в этой полянке. Не полянка – друг человека. Мирно журчащий ручеек, пробивающийся сквозь корочку льда, ни одной кочки, снежок – как слой пудры. Не из-за осадков, а так, для марафета…

– Данила!

Вот моего ученика полянка не напрягала. Иначе он двигался бы чуть быстрее мухи, попавшей в кисель.

– Учитель, присоединяйтесь!

Что меня бесит, так это манера Данилы обращаться с оружием. Меч, пусть он трижды в ножнах, не подпорка и не костыль. Вероятно, Данила считал, что так он смотрится страшно воинственно – любопытно, сколько времени ему понадобится на то, чтобы в случае чего вытащить меч?

Почему мозги включаются всегда так поздно? Меч Данилы внезапно вошел в землю, как в масло, Данила падал и что-то кричал, только кричал он не один – весь лагерь сошел с ума… Это, наверное, всё-таки были руки – руки больных великанов – мертвенно-бледные, длинные и чудовищно сильные. Если бы не свет факелов – можно было бы решить, что взбунтовалась сама земля. Однажды мне пришлось видеть караван, утонувший в земле, внезапно ставшей жидкой. Кошмары перестали меня мучить совсем недавно.

По всему лагерю – то там, то здесь – целые пласты земли обрушивались вниз, а их место занимали руки-щупальца.

Мой кот заорал, разом перекрыв весь шум, и, кажется, стал раза в два больше. Рука, появившаяся рядом с ним, в мгновение ока стала красной – в следующую секунду она отлетела, отрубленная мечом Ярослава. Я не успел порадоваться за князя. Не знаю, была ли появившаяся рядом рука осиротевшей подругой отрубленной или просто шедшая мимо конечность, но князь был ею повален на землю, и меч, который он выронил, был так же бесполезен, как и меч Данилы, бесславно утонувший в земле.

Я был не на поляне, и это давало мне определенную надежду дойти до князя и не оказаться в досягаемости этих ручищ. Ну, в смысле – когда видишь картину в целом – иногда появляется шанс…Я еще думал о том, как и под руку не попасть, и князя выручить, а сам уже вышагивал, стараясь не вступить в одну из ям, из которых эти самые руки выросли… Где-то сзади Данила, подобравший чей-то меч, пытался отмахаться. То, что я успел увидеть, наводило на мысль, что шансов отрубить себе ногу у Данилы больше, чем отрубить вражескую руку, думаю, примерно то же сейчас происходило по всей поляне…

Тактика рук была нехитрой, но эффективной – повалить и утащить в одну из дыр. Был еще один вариант, и лучше бы я о нем так и не узнал – где-то в метре от меня молоденького стражника разорвали пополам… Наверное, не могли разобраться, в какую именно сторону тащить. Князю повезло – две пары рук сосредоточенно, не обращая внимания на все потуги Ярослава, тащили его в одну сторону – в ближайшую нору.

Голубой Дракон был явно не согласен с разворачивающимся сценарием и снова повторил свой трюк, вцепившись одновременно всеми имеющимися в наличии когтями и клыками в одну из держащих Ярослава рук. То ли князь у него вызывал симпатию, то ли руки показались ему особенно большими и мускулистыми крысами. К моменту прибытия спасательной команды в моем лице князь уже был в состоянии свободно передвигаться – руки, только что державшие его, предпочли заняться увлекательным делом – ловить кота. Забава довольно сомнительная: кто поймает, получает в качестве приза изрядное кровопускание.

Главное правило детства – «лежачего не бьют» – наложило на меня неизгладимый отпечаток. Не то чтобы я брезговал добить неприятеля, просто приучен я бить в то, что передо мной, а не подо мной же. Особенно неприятно было понимать, что если оно схватит, то выпустит, разве что вырвав кусок меня же.

Иногда лучше не размениваться по мелочам. Конечная цель любой драки – избавиться от противника, иногда этого можно добиться без помощи оружия. То есть противник в одном месте, а ты в другом – достаточно далеком от первого. Достигается с помощью быстрого бега. Нас преследовали не особо охотно. Я до сих пор так и не увидел, к чему они прикреплены, но что-то же должно командовать руками. И это что-то явно лучше справлялось с малоподвижными предметами. Курс на край поляны я выбрал так, чтобы с одной стороны князя был я, а с другой – кот, который сеял панику среди не приспособленных к таким соперникам рук. Где-то к середине нашего длинного пути, то есть шагов через десять, князь пришел в себя настолько, что подобрал меч одного из затащенных в нору стражников. Еще через несколько шагов Ярославу пришло в голову, что нужно срочно остановиться и принять бой. Плохо, когда сомневаешься в умственных способностях будущего монарха. К счастью, попытка захвата княжеской ноги очень быстро наставила Ярослава на путь истинный. Примерно за два удара меча, которые потребовались на то, чтобы освободиться от этого захвата. Еще через пару перерубленных рук и перепрыгнутых дыр мы оказались в безопасности.

С горем пополам стража понемногу унавоживала поляну кровью подземных тварей. Голубой Дракон, вымотанный, но, кажется, довольный, задрав хвост, с видом добородинского Наполеона ходил по краю поляны, явно мучаясь дилеммой – еще или достаточно.

Рядом с Данилой всё, что могло шевелиться, было либо мертво, либо умирало. Парень неплохо потрудился и теперь пробирался к нам. Где-то на противоположном конце поляны разносились команды капитана Толстикова.

Раздавшийся грохот разом оборвал всё. Поляны просто не стало. В свете нескольких оставшихся гореть факелов угадывалась огромная яма, в глубине которой можно было различить неясное шевеление.

Вероятно, это зрелище повредило мой разум, иначе – зачем бы я стал прыгать вниз? Два раза удариться головой во время одного спуска – много для моего роста. С возрастом я стал бережно относиться к целостности собственного черепа. В этот раз – не вышло. Спасибо факелам и спасибо луне – все-таки хоть что-то было видно. Зрелище было не из приятных, даже когда были видны только руки этих существ. Целиком же они выглядели – даже при скудном освещении – отвратительно. Несуразно огромные верхние конечности, прилепленные к тщедушному телу и уж совсем крохотным ногам. Зато голова соответствовала чудовищным рукам. Почему-то подумалось, что в такой голове должны быть достаточно крупные челюсти.

Постепенно то тут, то там начали раздаваться стоны. Вероятно, как раз в тот момент, когда казалось, что стража сделала свое дело, твари просто полностью уничтожили крышу своей пещеры – и весь наш отряд благополучно рухнул вниз.

Я пошел на стон, который доносился из места, где по моим расчетам должен был находиться Данила. Особо не разглядывая, ухватился и поволок тело подальше от приближающихся теней. Тени не хотели отставать, им хотелось стать более осязаемыми. А между тем стоны кончились. У меня были серьезные сомнения, что просто все решили отдохнуть.

Не знаю, есть ли чемпионат по тяганию оглушенных бойцов, но я чувствовал в себе силы протянуть Данилу еще метров сто и прийти к финишу первым. К сожалению, стена ямы совершенно не похожа на финишную ленточку и рваться под натиском моей спины явно не собиралась. Ребята с крепкими руками уже были на расстоянии «сейчас начнется». Что ж, когда-то это должно было случиться – почему не сейчас, когда передо мной троица уродов, а у ног кулем валяется бывший ученик. Диплом об окончании образования у Алекса Каховского Данила, скорее всего, получит посмертно.

Хорошо – сзади ко мне не подойти – сзади стена и какая-то веревка сверху спускается, мешает смотреть. Кстати, веревки из земли не растут, да еще под таким странным углом. Пока уродцы выбирали, кто первый попытается затупить лбом мой меч, я успел пропустить веревку под мышками у Данилы и даже подергать – авось сверху догадаются. Вероятно, медленный подъем Данилы одновременно послужил сигналом к атаке. Ну да – с челюстями я не ошибся. Зубы острые, а вот глаз, кажется, вовсе нет. Впрочем, зачем глаза с такими руками и челюстями: всё, до чего дотянешься, тащи в рот – рано или поздно в желудок попадет что-то съедобное.

Зря я надеялся, что мне предстоит просто отрубить им руки. На этот раз в руках были короткие металлические предметы с острыми краями – мечи не мечи – скорее, ножи. С учетом длины рук, они могли орудовать и бритвами. С точки зрения «кто кого достанет первым» – шансы у нас были равные.

Данила всё же успел подняться достаточно высоко, когда питекантропы наконец определили, кто из них самый тупой. Теперь, чтобы убедиться в его ущербности, достаточно будет пересчитать количество пальцев на его руках – сейчас их оставалось не больше пяти на обеих. Все-таки плохо, что дурные примеры заразительны, – двое решили повторить его поступок, а я всё так же оставался в одиночестве…

Каждый раз поражаюсь… Ну хоть однажды мне придется участвовать в честном бою – один на один, под взглядом очаровательной дамы, можно десятка очаровательных дам?.. Как это они до сих пор не додумались кинуть в меня чем-то тяжелым и острым? Веревка снова волшебным образом очутилась где-то в районе моих глаз. Вероятно, имелось в виду, что я сейчас одной рукой схвачу веревку, а второй непринужденно буду продолжать фехтовать. Неужели это князь так развлекается?

Крик, раздавшийся над головой, не дал ответа на мой вопрос. Кричали громко, надсадно, что-то неприличное, князь же разговаривал тихо, не повышая голоса, и, кажется, таких выражений вообще не знал. На всякий случай я все-таки отскочил в сторону. Мало ли что может прилететь сверху после таких криков. Прилетел здоровый булыжник. Такому, наверное, под силу произвести впечатление даже на череп одного из подземных уродцев. Только упал он не на череп, поэтому впечатление было несколько смазано. Впрочем, за первым проследовал второй, а затем и третий, и как-то это отвлекло тварей от меня. Теперь можно было хвататься за веревку. И пусть сверху ее никто не тянул – я поднялся на поверхность с хорошим временем.

Идти почти вслепую по лесной тропике – глупо, но мы не останавливались, пока тропинка вдруг не влилась в довольно широкую дорогу. Почему-то это показалось достаточным поводом решить, что мы в безопасности.

Еле выскочив из ямы рукастых уродов, вновь я туда не прыгнул. И не потому, что у меня не хватило бы на это дури. Просто там было тихо. Слишком тихо, чтобы было кого спасать.

Прошло три дня, мы потеряли весь отряд и практически остались без припасов. Лоретта сейчас казалась мне довольно милой. В конце концов, какая из жен не мечтала прирезать своего благоверного?

Мы не выставляли караул. Точнее, я не вызвался караулить. Сил хватило только на то, чтобы развести костер и убедиться в его свете в несмертельности наших ран. Заснул я, мечтая о тепле и том моменте, когда рота гвардии в сопровождении ведьм во всеоружии появится у чертовой ямы.

Глава восьмая

Всё дело в снеге

Солнце – великолепная вещь. Всё видно, при этом абсолютно даром, а лучшие полгода еще и греет. Только глаза я просто так не открою. Потому что вдруг мне всё это не приснилось. Вдруг мрачные питекантропы, перебившие весь наш отряд, – это не кошмарный сон, а кошмарная реальность.

– Лейтенант, просыпайтесь!

Его высочество снизошло до побудки простого смертного. Глаза открылись без моей команды, в отличие от меня они уважали голубую кровь. Судя по тому, что я увидел, князь тоже побывал в моем кошмаре. На что тогда похож я? Вероятно, на что-то среднее между князем и Данилой. Князь был просто бледен, а вот цвет лица моего ученика был отчетливо синим. К этому добавилось упорное нежелание просыпаться. Кажется, для моего ученика кошмар еще не кончился. Никогда не видел, чтобы несколько порезов приводили к таким последствиям. Единственное, что приходило в голову, что Данилу не просто порезали, но порезали чем-то отравленным… Когтями?

Еще больше меня напугал кот. Голубой Дракон упорно делал вид, что Данила превратился во что-то чрезвычайно опасное и в любой момент агрессивное. Как еще понимать то шипение, которое издавал кот, стоило ему в своих хаотических передвижениях оказаться достаточно близко от Данилы…

– Мне нужны чистая вода, тепло и уверенность в том, что я могу снять кольчугу без риска для жизни… тогда я смогу попытаться что-то для него сделать…

Добавь князь: «Еда, женщина, пиво», – и для картины полного и окончательного счастья не хватало бы разве что красивого заката.

Если я ничего не путаю, мы должны были находиться неподалеку от одного из городков, мимо которого регулярно ходят караваны. Чужих там не любят, но сразу не убивают. Сначала дают шанс потратить наличные. Если по дикому стечению обстоятельств мы вызовем у местных симпатию, нас, обчистив как липку, отпустят и даже пригласят приезжать еще.

Будь на месте князя кто угодно другой, я бы пошел на разведку, а его заставил бы пока соорудить носилки. Другого на месте князя не было, и мне пришлось делать волокуши из подручного материала, князь был умницей и не мешал – и мы обошлись без разведки.

Первый раз за всё время нашего похода я порадовался тому, что на дворе зима. Думаю, по земле я бы волочил Данилу медленно и недолго. По снегу получалось довольно шустро и без напряга.

– Алекс, а ведь ведьмы с вами не промахнулись…

– Не торопитесь. То, что вас не убили вчера, только увеличивает ваши шансы быть убитым сегодня. А ведь достаточно было попросить кого-нибудь отрезать мне ноги – и я не попал бы в этот поход, а оставшуюся жизнь мог бы провести, не вставая с кресла. Почему я так не сделал?

– Лейтенант, у вас приступ жалости к себе?

– Нет. Разве мне есть о чем жалеть? Я не ранен, мой ученик до сих пор жив, а компанию мне составляет сам князь Ярослав. Пожалуй, большинство людей этого мира просто умерли бы от зависти, окажись они на моем месте.

– Меня учили, что подданный счастлив умереть за своего государя…

– Судя по тому, что Лоретта правит половиной Киева, а вы – мной и Данилой, ваши учителя несколько преувеличивали.

– Вчера вы рисковали жизнью ради меня.

– Я на службе, это другое. Обычный горожанин бывает не пуглив разве что по глупости. Те герои, о которых вам рассказывали, просто слабоумные, со счастьем, замерзшим на лице.

– А как вы тогда назовете тех, кто на нас напал?

У меня было достаточно времени, чтобы подумать об этом. Может быть, более чем достаточно.

– Я бы назвал их людьми-крысами, или, если хотите, – людьми-кротами. Мы не просто попали в их ловушку. Мы еще и сделали всё, чтобы ловушка оказалась смертельной.

– Мне не показалось, чтобы кто-то что-то делал… Вы – бросились меня вытаскивать с этой лужайки, кажется, еще до того, как что-то случилось…

Надо же, день сменил ночь, а князь всё еще помнит – Алекс Каховский что-то для него сделал. Я, кстати, тоже помню, чем обязаны этому почти мальчику и Данила, и я. Меня не учили, что князь должен быть счастлив, спасая своих подданных, но мысль кажется довольно логичной.

– Князь, все дело в снеге. Не может быть, чтобы снега на отдельно взятой полянке было меньше, чем в среднем по лесу, – так не бывает, да еще и таким тонким ровным слоем. Поэтому я и напрягся. Я думаю, эти твари кормятся забредшей на водопой живностью. Причем сильно сомневаюсь, что они метут всё подряд. Иначе они бы уже повыбивали всё, что тут водится, и готовились бы тихо умереть с голодухи. А мне не показалось, что мы имели дело с дистрофиками… Твари, судя по всему, ночные, к сопротивлению не особо привыкшие. На их и на нашу беду мы не успели уснуть. Если бы они атаковали чуть позже, мы бы только утром узнали, что не все дожили до утра, а потом собрались бы и двинулись дальше, не понимая, что произошло. Наткнувшись на сопротивление, они пошли в атаку и перебили всех… У них и выхода другого не было. Если бы мы были чуть мудрее… Надо было просто отступить. Всё. За нами даже погони не было. Видно, твари предпочитают не высовываться из своих нор.

– Почему же вы, Алекс, вначале были столь умны, что не вышли на поляну, затем столь верны, что бросились мне на помощь, а затем столь глупы, что бросились спасать Данилу?

– Не знаю. Только чаще всего я стыжусь умных поступков, горжусь глупыми, а верность – это просто правило игры.

Волокуша не стала легче, зато князь замолчал. Вероятно, он вспоминал всё, чему его учили, и пытался понять, что из этого соответствует действительности. Я мог полностью отдать себя процессу доставки Данилы до пункта назначения.

Шаг, потянуть, еще шаг, снова потянуть, впереди только снег, и кажется, что всю свою жизнь я только то и делал, что шагал и тянул. Всё работало само: мозг был занят собой, тело – собой, глаза смотрели и не видели. Только в тот момент, когда волокуша вместо того, чтобы покорно скользить, стала упираться, я сообразил, что снег кончился, и мы идем по расчищенной дороге, а впереди возвышаются мощные деревянные ворота. Если бы прошлой ночью мы прошли по дороге еще пару километров – могли бы ночевать под крышей. Хотя, если днем ворота закрыты, то, вполне возможно, ночью здесь и стрелы посвистывают. Исключительно с целью не допустить размножения идиотов. Умный ведь не будет ночью ломиться в чужие ворота?

Было очень похоже на то, что и днем умному человеку у этих ворот делать нечего. Где-то в глубине души я начал беспокоиться за жителей этого городка. Не слышать мои попытки пробить ворота они не могли, значит, либо на них напал коварный враг и поотрывал уши, либо у них сегодня тренировка по закалке характера.

– Алекс, даже если вы сломаете обе руки, нам это не поможет попасть в город. Может, тут есть еще одни ворота?

Кому характер тренировать не надо, так это князю. Даже интересно, чем можно пронять Ярослава? Иногда мне кажется, что его отмороженность – результат воспитания. Хочется помянуть его нянек, которые, вероятно, никак не могли уследить за подвижным малышом, отчего он часто падал, каждый раз задевая мраморные полы дворца мягкой младенческой головкой.

Мы не успели отойти от ворот достаточно далеко, чтобы не услышать, как они открылись. Хуже того, мы даже попытались поскорее вернуться к ним снова.

Нас ждали. За спиной у десятка грустных мужчин, высыпавших на встречу с нами, все никак было не разглядеть веселых румяных женщин с хлебом и солью.

Звук над нашими головами не стал неожиданностью. Так уж устроен арбалет, что беззвучно не взводится. Обычно это не помогает. Слишком долго бежать до леса. Кажется, я уже начинаю привыкать к тому, что, если рядом оказывается стена, на ней непременно окажется кто-то с арбалетом, нацеленным на меня. И куда делся мой язык? Если нас до сих пор не расстреляли и даже вышли навстречу, значит, не так уж все безнадежно? Надо срочно сказать что-то, что окончательно убедит встречающих в том, что мы с князем их дальние родственники по материнской линии.

Вот и мой котяра решил, что особых проблем нет, – его заинтересовал плащ одного из встречающих. Любит, сволочь, запустить когти в материал подороже. Кажется, повадки Голубого Дракона доставили физическую боль хозяину плаща.

Может, если я заберу кота, пострадавший это оценит и прикажет арбалетчикам забыть о нас?

Хозяин плаща прошел мимо меня, как будто, стоило мне взять Голубого Дракона на руки, как я тут же стал еще одной сосной в окружающем городок лесу. Шел он к Даниле. По-видимому, жители города предпочитают общаться с ранеными и больными.

– Если вы предоставите нам кров, у него есть шансы поправиться…

Не знаю, что такого смешного сказал князь. Вся орава молодчиков в черных плащах заулыбалась, обнаружив довольно неприятного вида клыки.

– Думаю, если ваш друг отмечен предками, он заслуживает уйти к ним в достойном месте. Вам будет предоставлен кров и стол до его ухода.

Арбалетчики со стен исчезли, решив не тратить на нас боеприпасы. Не знаю, откуда взялись носилки, но Данила уже лежал на них, и парни в плащах несли его в сторону ворот. Нам с князем ничего не оставалось, как последовать за ними.

Глава девятая

Город плащей и крыш

Холодно. Стоять холодно, лежать – очень холодно. Теплее, чем снаружи, но все равно – зубы вступили в отчаянный бой: кто кого ударит сильнее. В городке за славными стенами, которым мог бы позавидовать и Киев, с крышей, закрывающей каждую пядь городского неба, не было ни единого клочка городской земли, прикрытой не то что доской – тряпкой.

Единственное, что искупало неизбежность быть холодным и несчастным, – зрелище, устроенное князем. До сих пор я ни разу не видел, чтобы князь брал в руки что-либо тяжелее меча. Теперь я был вознагражден. Непрестанно бормоча себе под нос, князь старательно укладывал кучу хвороста вокруг огромного таза – и то и другое ему принесли наши друзья в плащах. Делал он это медленно и с таким видом, как будто от того, под каким углом лежит та или иная деревяшка, что-то зависит.

Не знаю, как он уболтал ребят в плащах, но скоро те безропотно наносили воды. К моей радости, они догадались принести еще и стопку одеял, что несколько примиряло с холодной действительностью. Один из наших хозяев со снисходительной улыбкой наблюдал за князем. То, что это была именно улыбка, я догадался не сразу. Рот слегка приоткрыт, клыки раздвигают губы – я бы нервничал, если бы не спокойствие Голубого Дракона. Моего кота улыбка не испугала, он по-прежнему был увлечен идеей оставить след когтей на этом плаще.

Улыбчивый раньше не сталкивался с котами. Кот – это вам не собака. И те и другие любят процесс, но только кот, пока не добьется результата – не успокоится. Голубой Дракон промахнулся один раз, задел по скользящей второй… На третий раз он предпринял обманный маневр, равнодушно улегшись в метре от противника. И, стоило тому расслабиться и отвлечься на наблюдение за князем, который продолжал складывать дрова в каком-то особом порядке, как Голубой Дракон поразил цель. Цель в свою очередь поразила нас. Капелька красной жидкости покатилась по черной ткани плаща, плащ развернулся, и комната сразу стала тесной… Один взмах полами плаща… да какого, к черту, плаща – один взмах крыльями вознес нашего уже не улыбающегося соглядатая под самый потолок, Голубой Дракон победно заорал и преспокойно улегся в центре комнаты. Потолок был невысокий – метра два с половиной, но все равно вышло эффектно.

Крылья с шорохом снова сложились в плащ. Клыки спрятались. Я видел много разных пород людей. Крылатых – впервые. В комплекте с клыками это было довольно неприятно, особенно если учесть, что в этом городке никогда не восходит солнце.

Караваны проходили мимо годами, но никто никогда не рассказывал о крылатых людях. Вероятно, демонстрация летных качеств не входила в планы жителей городка. И это не радовало тоже.

Летун тем временем, обогнув меня, словно естественное препятствие (я уже начал привыкать к этой роли), подошел вплотную к Даниле и с вниманием, в котором сочувствия было раз в сто меньше, чем в пытливом взгляде палача на шею будущей жертвы, изучил раны моего ученика.

– Он уйдет этой ночью. Иначе не бывает. Потом уйдете вы.

Крылатый оставил нас одних в комнате с неприкрытой дверью. Князь продолжил свой нелегкий труд, а я все не мог понять, почему я всё так же стою, подпирая стену комнаты, вместо того чтобы бежать отсюда сломя голову?

– Лейтенант, помогите мне…

Так и есть, князь решил сварить Данилу, и я, конечно же, должен быть в этом замешан. Данила был раздет и водружен в таз. Ярослав обреченно посмотрел на меня и, как был, тоже полез в водичку. Бульончик, судя по всему, будет того – с душком. Я, конечно, и так был сильно удивлен подготовкой исцеления Данилы, но удивление дошло до края – дальше начались совсем другие чувства.

У меня напряженные отношения с огнем. Поэтому я точно помню: Ярослав огонь не разводил. Князь наклонился и, кажется, почти без усилий взял Данилу на руки. В то же мгновение всё сооружение из дровишек, окружавших таз, моментально вспыхнуло, да так, что я, находясь в паре метров от огня, в одну секунду успел пропотеть. Так же неожиданно, как вспыхнуло, пламя погасло. Князь стоял во весь рост в абсолютно пустом тазу, держа на руках Данилу. Из ран Данилы сочилась ярко-синяя жидкость, и, если бы не ее цвет, это было бы больше всего похоже на кровопускание.

Огонь вспыхнул вновь и вновь погас. Данила, разом осунувшийся, всё так же лежал у князя на руках, только тело его было совершенно нормального цвета, без намека на мертвенную синеву.

На этот раз дровишки раскладывал я. Никаких спецэффектов – понемногу занялись и по чуть-чуть греют. Одеяла, принесенные крылатыми, оградить от холода полностью не могли, но это было лучше, чем вообще ничего. После того как я уложил ученика, ту же процедуру пришлось проделать с князем. Ярослав даже не пытался самостоятельно передвигаться. Не знаю, что именно он сделал с моим учеником, но и самому ему досталось немало. Князь бредил, не открывая глаз.

– Алекс… может быть, ты когда-нибудь в этом разберешься. Никакая радиация не может породить людей-кротов и людей – летучих мышей. Тролли, ведьмы, вампиры – это слишком много для мутаций. Большая Стена – это слишком здорово для техники наших предков…

– Князь, вам сейчас лучше просто поспать…

– Алекс, конечно, я буду спать. Как знать, будет ли время поговорить, когда проснусь… Просто я хочу, чтобы ты об этом знал. Не забудь про этот наш разговор, обещаешь?

– Обещаю, Ваше Величество. А почему вы решили об этом поговорить именно со мной?

Князь Ярослав не ответил на мой вопрос. Он спал, и ему было хорошо. Во сне ему было сухо и тепло. Странно устроены люди. Я тоже люблю, когда тепло и сухо. Я достаточно много сил приложил к тому, чтобы не иметь никакого начальства. В те небольшие промежутки времени, когда теплота и сухость находятся в одном месте со мной, а начальство – в другом, ко мне начинают тянуться женщины и дети. В результате я – в компании двух парней, притом один из них князь… И всё это – в холоде и сырости. Есть в этом что-то противоестественное.

Ребята, построившие этот город, продвинулись даже дальше меня. Почти невозможно понять, зачем крылатым так старательно загонять город под крышу, да еще и под такую низкую крышу. Фишка с земляным полом вообще за гранью – воспитывают в себе морозоустойчивость нижних конечностей? Или в их спальнях построены удобные насесты?

Почему-то мысль о насестах так увлекла меня, что я не сразу заметил, что костер почти умер, а в комнате несколько больше народа, чем должно быть. Черное на черном – не самое яркое зрелище, но мне хватило. Незваные гости всё никак не приступали к действию, а я так старательно притворялся телом, спящим глубоким сном, что и вправду заснул. Утро наступило вместе с хлопаньем по плечу. С учетом того, как я заснул, нет ничего удивительного, что и проснулся я несколько возбужденным. А когда я нервничаю, я успокаиваю окружающих. Не знаю, был ли это тот летун, который накануне скалился, или какой-то другой, но сейчас он был спокоен, как только может быть спокоен человек с клинком у шеи. В следующий раз я его обязательно узнаю – по шраму. Кажется, он что-то пытался произнести. Очень неудобно разговаривать с горлом, прижатым к острой кромке металла, – вот когда понимаешь пословицу: молчание – золото. Что ж, если я немного ослаблю хватку, быть может, я услышу что-то интересное?

– Вам надо срочно уходить… – Довольно странно видеть существо с клыками, явно чем-то напуганное. Не я же его напугал? – Поверьте мне, вам опасно здесь оставаться!

Фраза «поверьте мне» радует меня с детства. Говорит ее обычно человек, которому не доверяют, мало того, этот человек искренно верит в то, что он маг. А иначе с какой радости ему произносить это самое «поверьте мне»? Думает, это заклинание? Произнес – и мы тут же начали ему верить? Сегодня эта магия работала плохо. Почти так же плохо, как чувствовали себя Данила и князь. Может быть, клыкастый прав – и нужно срочно уходить. Только «срочно уходить» сейчас легко сделали бы с моим учеником и князем то же, что и пара кинжалов. Особенно если принять во внимание, что кто-то из наших хозяев уже побеспокоился о том, чтобы нам было что перекусить этим утром. Пахло ровно настолько вкусно, насколько я был голоден. Есть и спать, по крайней мере, еще пару дней – и тогда, кто знает, может быть, я смогу начать кому-то верить.

Дверь захлопнулась, оставив нас наедине с завтраком. Вспоминая ночных гостей, я решил попробовать запереть дверь… Увы, ни запора, ни крючка. Что интересно, доверчивость и готовность к приему гостей предполагалась односторонняя. Запоров и крючков не было только с нашей стороны. Открыть дверь мне не удалось. Неужели срочно уйти мне предлагал тюремщик?

Глава десятая

Отец и дети

Пуххх… Кажется, звук не рвался наружу, а входил во что-то большое и мягкое. Пуххх… где-то почти на грани слышимости зародился и пошел в наступление жесткий ритм… Весь день до нас не доносилось ни звука, даже звука, который радует любого узника, – скрипа открываемой двери, предшествующего доставке еды и воды. Но, как только стемнело, туземцы решили попотчевать нас местной музыкой. Вероятно, экономили на хлебе, а взамен решили устроить концерт. Большой и маленький барабаны шли в наступление. Этот звук в моем рейтинге слуховых неприятностей занял почетное второе место сразу после дуэта иголки и стекла. Открывшаяся дверь и даже те, кого она пропустила, уже не могли ухудшить мое настроение. Первым шел легко узнаваемый по шраму мой утренний знакомец. Идти ему было трудно, ему приходилось нести себя и тащить на себе цепи. Странно было не то, что он еле идет, для меня было загадкой, как он вообще передвигается с этой грудой железа. Несмотря на обманчивый свет факелов, свежие кровоподтеки расцвели так, что не увидеть их мог бы только слепой. Может, мне только показалось, но фоном для этих художеств была смертельная синева кожи, та самая, которой еще вчера блистал Данила… Я, конечно, изверг, но, помнится, из комнаты он выходил в куда большей целости.

Черные плащи все заходили и заходили, пока между нами и выходом не образовалась живая стена в несколько рядов. Перед этой стеной появились бочонок и малец в плаще помельче остальных – звуки мягких ударов извлекал именно он. Правда, мягкими они слышались лишь издалека, на расстоянии в несколько шагов «пуххх» превратился в пугающе громкий «бугггг», мало того, каждый удар вызывал дрожь всей комнаты, будто вся она превратилась в огромный барабан. Удары большого барабана становились всё громче, все чаще, только откуда они доносятся, было не понять – сразу отовсюду. Удары маленького превратились в дробь – коротышка-барабанщик уже не просто бил в свой инструмент, а отчаянно вколачивал свои руки в кожу бочонка, вероятно надеясь порвать её, чтобы прекратить свои муки.

Большой барабан зазвучал еще сильнее и, кажется, ближе, а маленький затих – барабанщик оставил инструмент и отошел от него поближе к остальным крылатым. Ближе всего к барабану оказались мой приятель со шрамом и наша троица. Удары уже шли не откуда-то, а совершенно точно из-под земли – и производил их явно не барабанщик. То, что я принял за удары большого барабана, было чем-то другим, совсем другим. Кто-то ломился к нам снизу, и это совершенно не радовало. Удары стали еще сильнее, и в свете факелов я увидел то, что надеялся уже не увидеть никогда. Кусок земляного пола отлетел в сторону, и на поверхности показалась до боли знакомая гигантская рука. Первый заход прошел вхолостую. Оставленный рядом с барабаном закованный, но, видимо, все еще на что-то надеющийся парень развернул свои крылья и, несмотря на цепи, взмыл под потолок. Вторая рука вылетела вслед за первой и зацепила крылатого. Это было даже не падение. Так молоток вколачивает гвозди. Только на этот раз шляпкой была голова несчастного.

Оказывается, я очень громко дышу. Настолько, что, кроме звука работы собственной носоглотки, уже не в состоянии что-либо услышать. Факелы раскачивали тени, но клыкастые крылатые стояли, явно дожидаясь продолжения. Меч уже давно был под рукой, но в замкнутом пространстве при таком скоплении народа толку от него будет чуть. Если бы князь и Данила были в форме… Никогда раньше не замечал, что у моего меча такая скользкая рукоять, ведь не может быть, чтобы в таком холоде у меня вспотели руки?

Один из факелов отделился от стены – конечно, теперь главные роли у нас. Тот, кто нес факел, резко отличался от всех обитателей городка, которых нам до сих пор приходилось видеть. Голубой Дракон, реагировавший на наших хозяев скорее как на товарищей по играм, чем на что-то опасное, напрягся, кажется, пытаясь заслонить меня своим вздыбившимся мехом. Жаль, но я для этого немного крупноват. Крупноват был и факелоносец. Не знаю, какой нужен размах крыльев, чтобы приподнять эту тушу хотя бы на один сантиметр. Странно, что он не провалился, если этот пол так легко пробивается снизу вверх: в противоположном направлении он должен проламываться почти без усилий.

Глаза. Этого типа кто-то сильно напугал. С тех пор он забыл, как мигать. А может, и не надо мигать, если глаза больше похожи на бельма.

– Живчик, погляди, что с гостями…

Вот это голосок! Еще чуть ниже – и его можно будет использовать вместо осадного орудия. Подошел, поздоровался – стены зашатались и упали. Крылатый, раз в пять более худой, чем факелоносец, оказался рядом с нами – у этого с глазами было все в порядке.

– Они – чисты…

И с голосом у Живчика тоже ничего страшного. С именем вот – да, проблемы, хотя я же не знаю, в честь чего именно его так назвали.

– Посмотри хорошо, один из них не может быть чист…

Из нас троих не мылся ни один, хотя то, что проделал Ярослав с Данилой, легко можно было назвать водной процедурой… И этот толстый – у него все-таки бельма? Что это он переспрашивает?

Не люблю, когда меня так рассматривают. Обидно, я – здоровый мужик с мечом в руках, а на меня пялятся, будто гуся к рождественскому столу выбирают.

– Они точно чисты – предки их не тронут.

Борову с бельмами этот ответ явно не понравился.

– Полосатый, сюда иди.

Кто им давал имена? Очередной мужик в плаще был полосатым не больше, чем я. Разве что это в честь светлой пряди… С другой стороны, может, у него полосы под плащом?

– Отец, они чисты…

Значит, самый толстый – отец. Судя по телосложению, он мог по совместительству быть и матерью, причем рожать лет через двадцать после зачатия. Отец был недоволен детками. Детки сдуру говорили не то, что он хотел слышать. У меня обычно так с женщинами.

– Мальчик, что скажешь ты?

Мальчик был мальчиком очень давно. Примерно за жизнь до того, как мальчиком был я. В плечах он не уступал папаше, но ожирением не страдал, да и глаза были ясные.

– Они чисты, как и было предсказано.

– Это недолго исправить.

Мальчик был не только стар. Он был быстр. Я не успевал. Да и рука Отца оказалась слишком быстрой и слишком длинной. Нож в этой руке был в миге от того, чтобы стать смертельным для меня. Рука Отца ничем не отличалась от тех, что появлялись сегодня из-под земли, чтобы забрать одну жизнь, и тех, что забрали десятки жизней нашего отряда. Другая рука принадлежала Мальчику. И будь я проклят, если Отец не был Мальчику в лучшем случае двоюродным дядюшкой. Рука Мальчика мало отличалась от моей, если забыть о том, что где-то у локтя к ней крепилось крыло. И всё же он успел. Мальчик удерживал Отца – и у того не было ни единого шанса пошевелиться.

– Отец, мы слишком долго этого ждали…

В комнате снова стало просторно – только мы и приятная компания еды и воды. Данила всё еще был слаб, но мне удалось запихать в него его порцию. Князь приговорил свою долю и еще половину моей. Кажется, он не сразу сообразил, что сделал, а когда сообразил, на всякий случай решил не извиняться.

Я не в обиде. Глядишь, быстрее придет в себя. Втроем мы еще померяемся с этими клыкастыми, рукастыми, да еще и с крыльями… Я заснул – и во сне много и с удовольствием ел. Доесть, как обычно, не дали. На этот раз это был холод. Почему-то он шел не от земли, а от воздуха – как раз на уровне моей головы, которую я изо всех сил пытался приподнять повыше с помощью подручных средств, за неимением подушки.

Жрать по-прежнему хотелось, а сон уже ушел. Легкое движение шеей – и я посмотрел в сторону, откуда ветром дуло. Даже странно, что я проснулся. Костер погас, а размер дыры, невесть откуда взявшейся в стене, вполне мог обеспечить три замороженных тушки. Обычно, если заглянуть во внезапно образовавшуюся дыру, можно обнаружить ее причину. На этот раз все было иначе. Причина сама решила заглянуть. У нее было лицо Мальчика.

Глава одиннадцатая

Предсказание

Так, наверное, должна выглядеть детская мечта. Домик-гнездо, спрятанный в кроне огромного дуба. Главная трудность – как туда забраться – была разрешена Мальчиком и его крылатыми друзьями: мне с Данилой и князем оставалось только не выпускать из рук веревочную лестницу, которую плащи подняли с завидной легкостью. Поневоле я примеривал к себе все те случаи, когда крылья мне бы помогли. И не смог вспомнить ни одного, когда они были бы лишними.

Десятки глаз, шелест крыльев, клыки, которые невзначай показывал то один, то другой… Они слушали каждое слово Мальчика и, кажется, повторяли их про себя, как запретную молитву, как тайную клятву…

Мальчик все время срывался на шепот… Метров пятьсот от городка и еще метра четыре от земли были не в состоянии его успокоить. Я бы тоже предпочел оказаться в местах, где никто и никогда не видел руки, появляющиеся из-под земли.

– Придут трое, и один из них будет отмечен печатью предков, но не уйдет к ним, а снимет печать – и кончится время Отца. Отмеченного и очистившегося будут звать Данилой, Очистившего – Ярославом, а приведет их Олекса, маг, не знающий своей силы… Так было сказано. Так теперь сделано. Назовитесь, как вас зовут…

– Данила.

– Ярослав.

– Алекс.

Мальчик победно обвел взглядом гнездо и продолжил:

– Первое, что я помню, так же, как любой из нас, – Отец. В детстве он рассказывал о том, что глубоко под землей живут наши предки и внимательно за нами следят. Если мы ведем себя хорошо, у нас появляются маленькие братья, а того, кто ведет себя плохо, предки забирают к себе, под землю.

– Кто-то сегодня вел себя плохо? – подал признаки жизни князь.

– И его забрали…

Иногда мне кажется: если в один случайный день люди вдруг начнут называть вещи своими именами, жить станет точно не хуже. С трудом себе представляю, как мачеха Ярослава заявила бы своим людям: этой ночью я дождусь, пока муж заснет, и после этого суну ему под ребро нож… Говорила она, скорее всего, о политике и деньгах, а не о том, что любой, кто окажется с ней достаточно близко и без кольчуги, может умереть от передозировки металла в организме.

– Его убили, Мальчик, ведь так? Вы же не верите, что он еще может вернуться? – Обычно Данила парень спокойный, но сильно возбуждается исключительно во время публичных казней, так уж сложилось.

– Раньше верил… Верил и в то, что, если отмечен печатью предков, – пути назад уже нет. Так было с каждым, кто делал что-то против воли Отца, тот начинал болеть: кожа становилась синеватой, силы постепенно уходили, потом его забирали предки… Но Данила очистился. Всё так, как и было предсказано.

– Мальчик, ты все время говоришь про Отца. А что с матерью? Ты же не хочешь сказать, что вы до сих пор верите в аистов, капусту и предков, посылающих вам маленьких братьев и сестер…

– Только братьев. И их действительно присылают предки. Сестер в нашем народе нет. И у меня никогда не было матери…

Есть такие вопросы – ответ еще не произнесен, а ты уже точно знаешь – лучше его не знать. Есть разные «знать». Есть такие: думать, что знаешь. А есть – подержаться, вдохнуть, прикоснуться.

– Как часто кто-то из вас уходит к предкам?

– «Придут трое, кончится время Отца, и предки оставят живущих, и разойдутся их пути». Так говорится в пророчестве… За эту зиму ушло уже больше сотни.

Загон. Если хочешь держать в неволе рыбу – окружи ее сушей, зверя – водой, крылатый должен жить под крышей. И – голая земля, земля, которую так легко пробить большой и сильной рукой, которая, быть может, всю жизнь только и занимается тем, что копает. Люди-кроты здесь были умнее тех, что встретились нам на стоянке. Не нужно дожидаться, пока жертва придет на водопой. Почему бы не заняться животноводством? Разве детям дают такие имена: Мальчик, Живчик, Полосатый? Так называют щенков или поросят… Да и по виду Отец на роль отца годится не больше, чем пастух – на роль барана. Готов поспорить – где-то не так далеко есть самки черных, которые рожают маленьких братьев Мальчика. Судя по тому, что мы ели, откорм чернокрылых – дело не особо хлопотное, особенно если те еще и торгуют с проходящими мимо караванами. Когда «предкам» хочется подкрепиться, Отец выбирает самого неудобного и отмечает печатью предков. Вероятно, какой-то яд. Судя по Даниле, этот яд характерен для людей-кротов. Дальше – вообще просто: барабанная дробь – мол, кушать подано – и очередной мальчик, живчик, полосатый уходит на прокорм своих подземных хозяев. Представляю себе счастливого фермера, у которого коровы сами находят себе корм и покорно собираются у ворот скотобойни.

– Мальчик, а Отец умеет летать?

– Летать грешно. Отец никогда не летает, он один может совладать с любым страхом и не оторваться от земли.

Один он такой… я вот тоже никогда не летаю. От испуга могу прыгнуть, а полететь могу только вниз – если предварительно заберусь куда повыше.

– Скажи мне, если бы вдруг оказалось, что всё в этой жизни не совсем так, как тебе рассказывал Отец. Если бы ты узнал, что ваши предки – не совсем предки, а ваш Отец – ну, как бы не совсем Отец…

Я зря осторожничал и вставлял бесконечные «бы», Мальчик был готов к этому вопросу:

– Отец нас учил, что худшее – это обман. Тот, кто идет на это, должен понимать, что идет на смерть. Хуже – только не позаботиться о своих детях. За это – тоже смерть.

Особенно мне понравилось, что о детях нужно заботиться. Видели мы эту заботу. Сначала отравить, потом отдать на заклание. Впрочем, Отец в этом списке «заботливых» – не первый.

– Мальчик, как скоро нас начнут искать? Что будет, если нас найдут? И еще – в этом предсказании не сказано, как именно кончится время Отца? – Князь слаб, а голова работает – сейчас мы получим подробную инструкцию по выходу из безнадежного состояния. Оказывается, такие чудеса иногда все же случаются.

Мальчик не смутился и был готов говорить:

– Искать не будут, все знают, где мы. В пророчестве много неясного, но только не на этот счет. «Трое сразятся с Отцом и будут повержены. Поверженные, отправятся они к предкам, родится и умрет целое поколение, но вернутся они. И бросит Олекса вызов Отцу, и время Отца кончится. Так сказано».

Инструкция получена, а с чудом не сложилось. Не укладывалось в мое понимание чуда ожидание длиною в жизнь и смерть целого поколения. Не зря меня сильно напрягало спокойствие в поведении Мальчика. Революции с такими лицами не делают. Он и не делал. Он играл роль в пьесе неизвестного автора, с которым нам не повезло. Почему в предсказании нет ни слова о том, как весь народ крылатых и клыкастых торжественно нас сопровождает поближе к точке встречи с Порфирием? Дальше мечтать стало трудно. Эти барабаны вырубают мои мыслительные способности – ноги начинают беспокойно дергаться – вероятно, они пытаются компенсировать выключение мозга и убежать подальше – спасти безумное тело.

– Отец скоро будет здесь… – Мальчик одарил нас взглядом «прости-прощай, мы больше не увидимся, спасибо за всё»… Этот взгляд я сам люблю использовать в момент прощания с какой-нибудь веселой девчонкой, составившей мне компанию на привале. Главное – в этом взгляде попытаться выразить безмерное желание остаться на фоне полной невозможности это сделать. Это легко. Привалы случались во время моей службы в гвардии, когда моя свобода длилась как раз в те считаные часы, в которые еле-еле умещался весь процесс – от знакомства до прощального взгляда. И не было печали, потому что рано или поздно будет новый привал – и новый прощальный взгляд. Солдат – существо циничное: ничто не может испортить ему настроение, если он цел, сыт и с пользой провел ночь.

Барабаны становились все громче, а крылатые братья по одному покидали «гнездо» через узкий вход, совершенно не заботясь о таком пустяке, как веревочная лестница, и о том, что летать грешно.

– Зачем нас сюда привели? – Данила пытался размяться, что, учитывая его слабость, было актом почти героическим. Мальчик уже покинул нас, и вопрос, казалось, завис в воздухе… Мне ответ был ясен: игра у них такая – тягать полумертвых чужаков на веревочных лестницах, а потом грузить ужастиками. «Так было предсказано», – последний из крылатых сказал это, уже почти выбравшись из гнезда.

Это, конечно, всё объясняет. Волноваться было не о чем – все, кроме нас, знали, что, где и когда. Единственное, что было непонятно, так это куда девался Голубой Дракон. Еще буквально минуту назад он был в гнезде.

Глава двенадцатая

Скорость крови

Четыре метра – это высоко. Особенно если они раскачиваются из стороны в сторону. Первый раз встречаю дерево, раскачивающееся без ветра. Можно было просто удивляться, если бы качка не началась как раз в тот момент, когда мы собрались выбраться из гнезда. Больше всего пугал угол. Сильно раскачать дерево – трудно: корень мешает. Судя по тому, на какой угол мы отклонялись, у этого дерева либо вовсе не было корня, либо кто-то прямо сейчас за него ухватился и пытается размахивать нашим дубом, аки малец хворостиной. Я не успел решить: прыгать несмотря ни на что – или лучше отсидеться. Теоретически, если то, в чем ты находишься, летит вниз, в каком-то смысле ты уже прыгнул. Земля оказалась куда дальше, чем ей положено было находиться. В принципе, так и должно быть – если падаешь не на, а под землю, к моим давним любимцам, которых некоторые недоумки кличут предками.

Обидно, когда для тебя всё «вдруг», а для твоих соперников – по плану. Если бы не чертово гнездо, им пришлось бы попотеть, чтобы доставить нас в свое подземное логово. Предки не пытались нас убить. Они просто покатили гнездо – шарик добрых два метра в диаметре. Вероятно, они рассчитывали, что в конце пути мы превратимся в мясной фарш, который достаточно будет собрать со стенок.

Где-то в шее – между позвоночником и кадыком – находится переключатель. В одну сторону – лечь и будь что будет. В другую сторону – кости наливаются металлом, и собственные руки, ноги и, кто бы мог подумать, голова кажутся вполне добротным оружием… Это чувствуется, когда глотаешь. Гнездо остановилось. Выключатель щелкнул. Кажется, у Ярослава, Данилы и Алекса Каховского он встал в одну и ту же позицию. Фарш собрался со стенок и приготовился к драке. Я бы на месте «предков» удивился, когда из разломанного гнезда наружу полезли неприятные остро заточенные металлические предметы.

Очень хотелось думать, что предсказание начало давать сбой – и эту драку мы выиграем. Вероятно, «предки» были мало сведущи в том, для чего нужна легкая кольчуга. А она вселяет некую уверенность. Во всяком случае, до первого ранения. Почему нам оставили мечи, можно было только догадываться. Единственное, что приходит на ум, – так было предсказано… Скорее же, о таких мелочах предсказание умалчивало, а на ферме у скота обычно напряженка с вооружением.

В сумраке подземелья главное было успеть. Мы успевали – успевали заметить клинок, успевали отбить, успевали ударить в ответ. Я бы дал многое, чтобы нас было не трое, а хотя бы шестеро. И – с полной амуницией. А уж всё Костяное отделение в боевом составе прошло бы сквозь «предков», прогрызая себе путь, как голодный пес сквозь кусок мяса. Данила начал уставать – уже два раза мне пришлось его подстраховать, в последний раз почти подставившись под удар одной из тварей. Ярослав держался. Еще десяток ударов – и один из нас снова ошибется. Еще десяток ударов – и другой не сможет помочь.

Сумрак сменился почти ослепительным светом факелов – подземелье заполнили плащи – еще бы, на их глазах происходило главное событие их жизни. Мы смогли как следует рассмотреть подземных тварей. Их руки смотрелись отвратительно, но и целиком они смотрелись не лучше. И не находилось ни одного отличия от тех, что погубили капитана Толстикова и две роты королевской стражи. Было понятно, что драка остановлена не для того, чтобы дать нам передохнуть. Вероятно, предсказание вступило в следующую фазу: убивать нас будут каким-то особенным способом.

Черное отделилось от черного. Отец стоял между фигурами в плащах и предками. Он был огромен, и я помнил, насколько он быстр. Думаю, лет через сто один из предков вырастет до его размеров. Ребятам в черном, чтобы вымахать до таких пропорций, нужно много есть, вообще не шевелиться – и все равно ничего не получится. Он сделал один шаг, и я все еще ждал следующего, когда вдруг понял, что Данилы рядом нет. Отец был даже быстрее, чем я думал. Точнее, я уже не думал – я летел примерно в том же направлении, что и Данила секундой раньше… Не дожидаясь, когда где-то рядом уляжется тушка князя, я попытался подняться… Это не входило в планы Отца. Когда я пришел в себя, я очень точно знал, что чувствует наковальня, когда на нее опускают молот. В следующей жизни я предпочел бы быть чем-нибудь металлическим – так больше шансов сохранять форму и размер. Туша Отца проплыла мимо, видимо, чтобы достать Данилу, который в отличие от меня все еще умудрялся передвигаться. Бесформенная куча, застонавшая рядом, по логике происходящего, должна была быть Ярославом. Его полет кончился довольно жесткой посадкой. Хуже Ярославу еще долго не будет – хуже может быть, только если он попробует шевелиться. Не помню, чтобы меня когда-нибудь раньше тянуло стать мучеником, наверное, это из-за того, что я под землей. Я встал. Отцу было не до меня. Данила сделал лучшее, что можно было придумать, – умудрился добраться то ли до загона, то ли до выгородки – и заперся, вероятно, посчитав, что кое-как скрепленные доски смогут остановить этого монстра. Не остановили. Отцу понадобились два удара, чтобы заборчик превратился в труху. Между ним и Данилой осталось три метра – и десятки маленьких телец с крохотными кожаными крылышками нежно-розового цвета. Данила прятался в яслях.

Теперь, чтобы добраться до Данилы, Отцу пришлось бы для начала очистить поле боя от маленьких летунов. Я ошибся. Отец ударил… Один раз, потом другой. Он просто продолжал движение – не думаю, что он в принципе понимал, что делает, просто сокращал расстояние между собой и Данилой.

Я не видел Данилу, я видел разлетающиеся тельца, я слышал писк… Где-то за этой кровавой кашей был мой ученик – или то, что от него осталось. Я уже стоял, поэтому было довольно логично попробовать идти – на звук. Тельца будущих черных Отец просто сминал, так рука сминает пустую скорлупу, так горят крылья бабочек – настолько стремительно, что кажется – они просто исчезали. Два черных плаща, поднявшихся навстречу Отцу, никогда не дрались. Наконец-то я увидел черные плащи женского пола. Они еле шли – беременным вообще редко удаются стремительные движения. С тем же успехом Отца мог задержать утренний ветерок – самочки улетели в дальний угол яслей, обрушив еще одну стену. По логике вещей, где-то тут должны быть и самцы-производители. Но они не появились: либо они трусливее и умнее самок, либо их держат в другом месте.

Отец ударил с того места, где стоял, Данила не успел бы увернуться, если бы за мгновение до этого не поскользнулся и не начал падать. Воздуху, который попал под руку Отца вместо Данилы, должно быть, быть больно.

Шелест. Плотный тугой звук. Он не обволакивал, так мог звучать прибой, если бы океан состоял из тугих кожистых крыльев. Стало еще светлее. Летуны сомкнули круг вокруг Отца. Зря я все-таки сдвинулся с места – внутри круга Отец оказался не один, а с идиотом по имени Алекс.

За кругом остались маленькие летуны, Данила, князь, рукастые твари… Внутри – только я и Отец. Откуда-то прозвучал голос Мальчика: «Пусть исполнится пророчество! Пусть кончится время Отца…»

Было бы странно, если бы огромная толстая тварь, по какой-то нелепой ошибке носящая имя Отец, стала ждать, пока Мальчик договорит. Я не реагировал на движение – просто волна воздуха, которую гнал перед собой удар Отца, заставила меня отклониться. Следующий удар принял на себя мой клинок. Только я не пытался отбить удар. Слишком большая разница в силах. Немного, почти незаметно отклонить и продлить. Вероятно, Отец решил, что промахнулся. Или – что я просто отступил. Что такое фехтование, Отец не знал – он просто бил, быстро и сильно, этого хватало. Я не отступил – ни на шаг – отступил мой меч, чтобы тут же вернуться, Отец уже был готов к следующему удару, когда мой меч вошел в его тушу. Я не чувствовал себя бойцом, скорее мясником, зарезавшим свинью к очередному Рождеству. Уже по инерции Отец сделал еще один шаг, насаживаясь на сталь, как на вертел. Провернуть и вынуть. Шаг в сторону. Кажется, он падал минуту, тело пыталось догнать вытекающую кровь. Кровь была быстрее. Кровь всегда быстрее.

* * *

Мерцающего света факелов, к сожалению, было достаточно. Поколению необязательно вырасти, чтобы погибнуть.

«Родится и умрет целое поколение, но вернутся они. И бросит Олекса вызов Отцу, и время Отца кончится. Так сказано..» – Мальчик все еще был рядом. Что-то поменялось у него в глазах. Я видел такое довольно часто. У выживших в бою. Тяжелораненых. Вчерашних мальчишек, повзрослевших за миг.

Мне бы хотелось верить, что Мальчик и его соплеменники были сентиментальны. Поднялись в едином порыве и отомстили. На самом деле, вряд ли они могли до конца понять, что произошло.

Могли понять только умом, не сердцем. Зато теперь было хорошо видно, кому Отец был отцом, а кому – нет. Отец никогда не летал, потому что, сколько ни размахивай плащом – не полетишь. Черный плащ лежал отдельно, Отец – отдельно, соединяла их расширяющаяся лужа крови. Между предками и Отцом была разница – Отец был больше. Между чернокрылыми и предками не было никакой связи, кроме того, что одни служили кормом для других.

Вид плаща, сшитого из чьих-то крыльев, был довольно сильным зрелищем, но дело было не в этом. Просто время Отца кончилось, и, по протоколу, вслед за ним должны были отправиться и предки. Крылатые растекались по пещере черным потопом. При всей их мощи предкам было не устоять перед многочисленными родственниками Мальчика. Судя по всему, последними словами пророчества было словосочетание «кровавая каша». Если так – всё исполнилось.

Мне понадобилось время, чтобы пробраться мимо черных плащей к тому месту, где должен был находиться Данила. Лучше бы ему сейчас оказаться подальше отсюда: ход мысли озверевших крылатых мог двигаться не в лучшем для него направлении. Между всё еще не пришедшим в себя Данилой и толпой его поклонников в черном было нечто в сером. В прошлой жизни это нечто откликалось на кличку Голубой Дракон и позорно сбежало как раз в тот момент, когда предки начали выковыривать нас из гнезда. Чуть не забыл: раньше оно вполне сходило за кота. Кот не может держать в напряжении несколько десятков воинов. Пусть даже страшнее кошки зверя нет… Но это только до той поры, когда мужчина не решит заняться делом. Мне оставалось выполнить незамысловатую работу – унести два тела за кратчайший срок на максимальное расстояние. Всё остальное Голубой Дракон взял на себя. Довольно большие глаза моего личного страха оценивали текущий рост кота как полный метр в холке. До тигра оставалось всего ничего.

Я могу только предполагать, как началась эта история. Вероятно, это была семья крылатых, попавшая в плен к подземным жителям. По какой-то причине их решили не убивать. Кто-то из рукастых хищников решил разводить этих странных крылатых человечков. Значит, где-то должны существовать и другие колонии крылатых. Только почему мы раньше о них ничего не знали? Почему ни один из караванщиков не обмолвился о странных жителях городка? Может быть, раньше жители эти были не такие странные?

Мир вокруг меняется слишком быстро. Иногда мне кажется, что он меняется не только сегодня и завтра, но кто-то пришел и заменил наше «вчера».

И, кстати: кто надиктовал Отцу пророчество?

* * *

Этой ночью Дракон охотился успешно. Три дохлых грызуна терпеливо ожидали моего пробуждения. С учетом вчерашних метаморфоз моего кота, могло быть что-нибудь и покрупнее. Костер давным-давно прогорел, но беспокоил меня даже не холод. И даже не сумасшедший взгляд Данилы, обращенный куда-то вдаль. После того, что ему пришлось испытать, будет просто удачей, ели он отделается всего лишь некоторой странностью во взгляде. Через три дня у нас назначена встреча с князем Порфирием. И даже если каким-то чудом полумертвый Ярослав, не выздоровевший до конца Данила и Алекс Каховский, несколько подрастерявший свою лучшую форму, доберутся до места… Я бы на месте Порфирия крепко задумался, прежде чем решился поддержать монарха с такой сомнительной свитой. Впрочем, за Порфирия можно быть спокойным – колебаться ему не придется. За оставшийся срок нам не преодолеть и половины пути.

Ну вот. У Ярослава взгляд не лучше, чем у Данилы. Может, это заразно? У меня взгляд стал примерно таким же секунд через шесть. Ровно настолько мне хватило силы воли, чтобы не смотреть, на что уставились мои не вполне здоровые друзья. А смотреть было на что. Отряд чернокрылых в полном обмундировании с флагами и штандартами смотрелся очень внушительно. Двести человек в черном на белой снежной равнине просто-таки обязаны смотреться впечатляюще.

– Маг, не знающий своей силы, господин Олекса, – мы готовы сопровождать вас!

Надо же, они готовы! Готов ли к этому я?

Глава тринадцатая

Несколько видов смерти

Не больше двадцати километров. С тем же успехом это могло быть не больше ста или пятисот… Крылатые летать толком не умеют. То есть летают примерно так, как я плаваю под водой: плыть плыву, но до рыбы мне далековато. Зафиксированный мною рекорд полета крылатых составлял метров двадцать. Ходят на любые расстояния – но медленно – крылья мешают. Не воины, а две сотни инвалидов. А ведь так и не скажешь – парни все крепкие, с хорошей реакцией. Ну, свихнувшиеся слегка на пророчествах, так не они первые… Утром нужно быть на месте встречи, и кажется, что время есть и его много, только двадцать километров – это по прямой. А так – все сто. Скорость же отряда, как известно, равна скорости его самого медленного бойца. В нашем случае это носилки с Данилой. Носилки с Ярославом передвигаются несколько быстрее – миллиметра на два в час. То есть какая-то польза от крылатых все же есть. Если бы они сообразили и мне – ужасному магу Олексе – предложить носилки, я бы перестал злиться на то, с какой скоростью они переставляют нижние конечности. Увы. Вероятно, в их глазах я слишком велик, чтобы нуждаться в помощи.

К сожалению, мое величие никак не повлияло на препятствие, которое заметило нас раньше, чем мы его. Это не трудно, если препятствие тебя ждет, а ты его – нет. Последние метров пятьсот меня не оставляло ощущение, что мы не единственные существа с развитым зрением в округе. То ли разведчики из крылатых никакие, то ли мои «ощущала» сработали слишком рано, но подтверждение явилось только сейчас. Голубой Дракон тоже не обрадовался. Думаю, ему не понравилась раскраска знамени, под которым собралась встречающая нас делегация. Белый рыцарь на красном фоне. Даже не знаю, что могло быть хуже: нас ждала встреча с родным братом княжны Лоретты литовским князем Эдмундосом и его уланами. Целую секунду я мечтал о том, чтобы нас попытались взять в плен. Но, судя по свисту арбалетных болтов, князь Эдмундос был бы вполне удовлетворен нашими тушками, даже если их кожный покров не будет сохранен в целости и сохранности.

Может, ходило мое войско недостаточно быстро, зато бегало оно в правильном направлении – ближе к лесу, дальше от арбалетчиков. Бедняге Эдмундосу все-таки придется подсуетиться, чтобы испить нашей кровушки: пришпорить коня, взять в руки пику…

Если бы эти всадники атаковали не нас, я смог бы лучше оценить красоту сомкнутого строя отряда из пяти сотен кавалеристов. Добежать до леса не успеем. Жаль, я бы точно предпочел заблудиться. Пусть даже половина уланов останется в этом снегу – оставшиеся не оставят нам ни грана надежды.

Командир из меня никакой. То есть командир большого отряда – никакой. Зато у меня был Ярослав. Не знаю, каким чудом он умудрялся стоять, да еще и командовать… Когда я оторвался от созерцания мчащейся смерти, то обнаружил за своей спиной смерть другого рода – выстроенный по всем правилам отряд пехотинцев, готовый встретить конницу. Им бы еще правильные щиты и копья…

Арбалеты снова выплюнули болты, проредив наш строй… Крылатые стояли, будто им снова было известно что-то из пророчества. Какая-нибудь строка наподобие такого: «Враг будет разбит, из нас никто не умрет». За войском литовцев стала видна характерная повозка, которая не оставляла вопросов, каким образом уланы оказались здесь. На таком транспорте в Киев явились литовские колдуны. Меня совсем чуть-чуть (глупо всерьез волноваться за несколько секунд до смерти, поэтому чуть-чуть) смущали два факта. Первый: как они узнали, где именно стоит нас ждать. И второй: если они все так правильно вычислили, то где второй отряд, который, по всем раскладам, должен атаковать нас сзади?

Всё просто. Быть быстрее. Всаживать железо в мясо, в жилы, в кость. Не парировать – уходить. Потому что, когда железо встречается с железом – боль и слабость растут с каждым ударом и убивают вернее любого противника… Еще быстрее. Литовец еще не понял, что уже мертв. Его сердце еще гонит кровь. Он успевает увидеть, как клинок выходит из-под его ребра. Он успевает нанести удар. Слишком медленно.

Рядом Данила. Пока держится. Шансы есть, слева от него Мальчик – было бы у меня на пару сотен таких «мальчиков» побольше…

Штандарт Киевской Короны немного впереди. Только вокруг Ярослава всё меньше бойцов. Единый материк нашего чернокрылого войска постепенно превращается в островки, которые один за другим тонут в море уланов.

Пики. Скверная штука – поднырнуть, уйти – и здесь, как под водой, долго не выдержать, затопчут, сомнут, поэтому вверх, вонзаясь клинком в чью-то уже смертельную рану.

Пора переходить в более выгодную позицию, тем более что освободилась она не без моей помощи. Верхом. В преимуществах такой позиции первым пришлось убедиться улану, скачущему на животном, которое не только мастью было похоже на корову. Удар – и до полной и окончательной победы литовцев осталось на одного бойца меньше, значит, на несколько секунд больше осталось у нас. Судя по пляске штандарта, у Ярослава дела обстояли не слишком хорошо. Если бы чернокрылые понимали, сколько их осталось, они бы уже летели с поля боя во всю силу своих недоразвитых крыльев…

Скорее всего, я сейчас был сильно похож на рыбу – рот открывается и закрывается – звук не слышен. С телепатией у меня как-то не сложилось, приходится напрягать связки. Но чудо не приходит одно. Во-первых, Мальчик меня услышал. Во-вторых, он меня понял.

Что должен чувствовать боец в одном вздохе от победы, выживший и уже поверивший в свою удачу, когда его противник, раздавленный и обреченный, вдруг превращается в неодолимую силу, спасения от которой не может быть в принципе?

Что он должен чувствовать, когда небо над ним в один миг становится черным от крыльев и стальным от клинков, которые эти крылья несут. Слишком мало времени для чувств. Тот, кто увидел небо черно-стальным, очень скоро и очень недолго мог видеть только снег, впитавший в себя темно-красную жидкость. Снег под копытами моего коня.

Очень кстати, что литовцы прихватили свою телегу. Бывшим хозяевам она теперь ни к чему – ни к черту у литовцев колдуны. По крайней мере я от них боялся большего. Большего я ожидал и от количества раненых. Рядом с Ярославом на телеге мы погрузили лишь пятерых чернокрылых. Мальчик, несмотря на довольно серьезную рану, предпочел остаться на добытом в бою коне. Данила, тоже обзаведшийся конем, кажется, прирос к подхваченному из рук князя штандарту. С другой стороны – кто-то же должен его держать?

На телегу лег другой штандарт – князя Эдмундоса. Сам князь либо решил лично не участвовать в бою, либо его труп умел здорово прятаться. От двухсот наших бойцов осталось тридцать. Правда, то, что осталось от литовцев, выражалось сплошными дробями: полбойца там, три четверти – здесь…

Мы тронулись, не оглядываясь на мертвых. На обратном пути сделаем всё как полагается. А сейчас – только вперед. Если мы остановимся, сдвинуть с места нас сможет разве что Младшая Хозяйка, собрав в кулак всю свою магию. Погода была тоже совершенно не в восторге от нашего решения продолжать движение. Снег, только что казавшийся всего лишь стайкой робких мушек, уверенно перешел к стадии здоровенных мух и, не останавливаясь, пошел дальше – шмели-переростки мгновенно облепили наш отряд. Вполне возможно, что мы шли на месте. А может, и по кругу.

Можно было смотреть долго и пристально, нельзя было увидеть. Когда снегопад начал понемногу рассеиваться, зрение снова стало полезной функцией. В конце концов у нас появился шанс помолиться. Что еще мы могли, если в ста метрах от нас развевался на ветру флаг князя Эдмундоса. В принципе, сам по себе флаг мог бы нас удивить совсем немного – чего только не привидится после боя. Проблема была в том, что на этот раз рядом с флагом находился сам князь, а за ним отряд несколько больше того, который мы уже имели честь уничтожить. Зато у меня теперь есть ответ на вопрос, где второй отряд улан. И, если я вдруг буду умирать неподалеку от Эдмундоса, у меня появится шанс спросить, кто так щедро сливает информацию…

На языке крутилось слово «дежавю», но было несколько обстоятельств, которые никак не позволяли произнести его вслух.

Впереди, за лесом, возвышались башни, а значит, мы почти дошли до хутора Михайловского.

Отряд, который мне показался «несколько большим», на самом деле раза в два превосходил по численности предыдущий, а от нашего отряда мало что осталось. Даже для того, чтобы спасаться бегством.

Эдмундос решил проявить бережливость. Вместо того чтобы тратить стрелы, он решил просто растоптать нас. У него должно было получиться. Даже у сына Эдмундоса, верхом на пони с деревянным мечом в одной руке и деревянным щитом в другой, это должно было получиться.

Низкий гул было почти невозможно услышать за топотом копыт и бряцанием кольчуги. Звук нарастал и, приближаясь, становился всё выше. Наконец его услышали и литовцы. В принципе, всё, что они могли, – это слышать. Еще через мгновение те из них, кому не повезло выжить, – осязали. Так, как можно осязать ливень двухметровых стрел.

Эдмундос лишился своего войска, даже не увидев противника. Я мог утешить князя – если бы он увидел бойцов, способных управляться с трехметровыми луками, – легче ему не стало бы. Врыколаки – гвардия московского царя – могли сильно озадачить любое войско, просто показавшись. При своем росте они и сами представляли собой замечательную мишень, вот только стрелять по ним уже было некому.

На этот раз тело Эдмундоса можно было не искать, оно было надежно приколото стрелой к земле рядом с тряпочкой, которая недавно была флагом. Сильно хотелось верить, что на сегодня с вооруженными конфликтами покончено. Если я еще раз увижу улан, просто лягу – и пусть меня убивают.

С другой стороны, вспоминая обстоятельства последней встречи с царем московским Порфирием… В конце той нашей встречи в воздухе явственно пахло горелым мясом, причем от меня.

Глава четырнадцатая

Волк, ворон и змей

Есть особый вид уюта. Буря и натиск. Конечно, если ты – часть «бури и натиска», а не того, на что эти двое обрушиваются. Я чувствовал себя очень уютно, пока врыколаки и черные плащи заканчивали превращать ловушку, в которой закончили свои дни Толстиков и две роты королевской стражи, в обычный овраг. На этот раз у подземных жителей не было ни единого шанса. Офицеры Порфирия все сделали обстоятельно. Сначала рукастых выкурили, а потом хладнокровно перебили.

Великий Князь общался из нашей тройки только с Ярославом, но я был не в обиде. Кто я такой, чтобы быть в обиде на царствующую особу, которая к тому же, по какому-то недоразумению, спасла мне жизнь.

Привал был устроен на всякий случай не на поляне. Хотя при уничтожении колонии подземных монстров не пострадал ни один боец, рисковать столкнуться с ними в менее комфортных условиях не хотелось даже врыколакам. Впервые за долгие дни и еще более длинные ночи я мог уснуть, будучи уверен, что проснусь и утро будет нисколько не хуже вечера. Вот сейчас лягу – и отрублюсь… Нельзя так мечтать: обязательно появится кто-то и все испортит. На этот раз это был Порфирий. Прошу прощения – Великий Князь Порфирий! Вероятно, он решил, что подобрался ко мне незаметно. И это притом, что ходит у нас Князь не один, ходит втроем – с двумя телохранителями-врыколаками. Единственное, что может сделать незаметно врыколак, – это сам кого-то не заметить.

– Ваше Величество?

– Все так же внимателен и осторожен и почти нереально живуч…

Мне не нравится слово «живуч», но, с точки зрения Порфирия, все выглядит именно так… Что же касается осторожности… Сначала приближение Порфирия засек Голубой Дракон, потом Данила, потом Данила сильно ударил меня в бок – и я стал осторожен.

– В последнее время это удается всё труднее, Ваше Величество. Литовцы почти справились… Хотелось бы мне знать, откуда они узнали где нас ждать?

– Литовцы? Вероятно, тот, кто назначил встречу вам, назначил встречу и им…

Хотел бы я уметь оставаться таким же спокойным. Так это Порфирий устроил для нас засаду в виде князя Эдмундоса? Он думает, я так устал, что не вытащу меч из ножен… Что ж, ради такого дела я могу и не вынимая… Или за время, прошедшее с нашей последней встречи, матушка искупала его в Стиксе?

– И для этого была причина?

Порфирий улыбнулся.

– Алекс, чего тебе сейчас стоило не схватиться за меч? Поверь, я даже рад, что ты жив. Я люблю стабильность. Ты предсказуемо выживаешь и предсказуемо добираешься до цели – это удобно.

Улыбка Порфирия кончилась. Наверное, она мне просто привиделась в сумерках. Жаль, мне не привиделись два врыколака, быть может, тогда и у меня появились бы причины улыбаться…

– Правильно было бы держаться в стороне… – Порфирий решил поделиться со мной особенностями политики по-московски. – Выбирать сторону в зависимости от того, насколько успешно Ярослав пройдет по маршруту? Я не видел в этом смысла. Я предложил Лоретте тот же вариант. Назвал то же место и ту же дату. Рассказал о походе Ярослава. Мне было интересно, как она поступит. Теперь я знаю.

Московский царь сидел рядом со мной. Ему было интересно. Он гадал на кровавой гуще, он хотел быть уверен.

– Я знаю, что всё меняется. Тот, кто сегодня был отважен, – завтра может струсить. Я видел предателей – и каждый из них был когда-то честен. Сильные становятся слабыми, а немощные побеждают богатырей. Сегодня я знаю только одно – для меня будет честью поддержать Ярослава. Быть может, позже это окажется ошибкой. Но в любом случае, в этом не будет позора.

Порфирий встал, чтобы уйти так же незаметно, как и пришел, когда я решился на еще один вопрос:

– Великий Князь, но ведь мы не дошли до хутора, и Эдмундос нас ждал довольно далеко от него…

– Не совсем так. Вы вышли точно на то место, где должен был быть хутор Михайловский. Иначе мы просто не смогли бы с вами встретиться. Просто хутора теперь нет: последние годы не самые добрые для небольших селений.

– Князь, я видел башни, мы просто немного не дошли.

– Алекс, под этими башнями я потерял достаточно народу, чтобы понять – лучше обойти. И я не знаю ни что это, ни как туда попасть. Знаю, что раньше здесь такого не было. И поверь: тебе повезло, что ты до них не дошел.

Два дня спустя у Батыевых ворот забили тревогу. Со стороны Днепра к городу тянулся строй – великаны-лучники, странные воины в черных плащах, сомкнутый строй пикинёров и латников… Шли спокойно, вырастая с каждым шагом. Только что казавшиеся игрушечными мечи наливались спокойной уверенностью жадного до чужой крови металла, воздух наполнялся бряцанием брони, и молодого часового на дозорной башне пробил озноб. Ветер вдруг набрал силы и взвил два флага – два брата. Лук с двумя стрелами на изумрудно-зеленом поле и золотой всадник на алом. Герб Киева и герб Москвы вплывали под арку ворот.

От Батыевых до Печерского Замка полчаса шагом. Десять минут верхом. Даже если бы князь Ярослав преодолел этот путь мгновенно – ничего бы не изменилось. Печерский Замок уже был пуст. Княжна Лоретта точно знала, кто подъезжает к стенам под двумя флагами. Тайно Киев покидал князь Ярослав, открыто возвращался Великий Князь.

Линия фронта больше не уродовала город и, что особенно ценно, мою квартиру. Первые несколько дней пиво, домашняя еда и кровать доставляли особенно острое удовольствие. Через несколько дней чувство счастья притупилось, но эта беда была недостаточной причиной, чтобы решить снова отправиться в поход.

Мальчик со своим отрядом решил остаться в Киеве – поселились в гвардейских казармах. Думаю, со временем у Яковлева появится подразделение, которое сможет конкурировать с Костяным отделением. Как я слышал, полковник решил их назвать Черным отрядом. Кажется, что-то такое уже было.

Порфирий гостил в Киеве всего неделю. Была у меня мысль, что несчастный случай с ним пошел бы на пользу и киевской, и московской власти. Почему бы Порфирию не поскользнуться и не упасть откуда-нибудь с высоты. Ну или чтобы что-то с высоты упало на него. Не факт, что его наследник будет лучше, но точно знаю: мне было бы спокойнее. Мне не нравились его глаза. Умру – не моргнет, будет так же смотреть, с интересом: как он там – разлагается понемногу?

По счастью для себя и для меня (дабы не было соблазна), развлекался он в Замке. К несчастью же, в перечень развлечений кто-то по недомыслию включил награждение героев. Размениваться на приглашение Ярослав не стал. Просто прислал пару гвардейцев. Помочь. Вдруг я забыл, где находится Печерский Замок. Если бы Данила не разделил со мной это приглашение, мне было бы чрезвычайно тяжело отделаться от ощущения ареста. Кто ходил в компании двух угрюмых вооруженных людей в форме – тот поймет.

Последний раз, когда я подходил к Замковой горе, здесь все было несколько иначе. Тогда виселицы не украшали пейзаж. Вероятно, их наличие должно укреплять уверенность неповешенных в том, что они выбрали правильную сторону. На самом деле, если бы Порфирий выбрал не нас, виселицы все равно появились бы. Кстати, не факт, что состав висящих был бы принципиально другим…

Внутри Замка виселиц не было. Тот, кто строил место обитания киевских монархов, был гением и обошелся без них. Каждый, кто прошел парадные ворота Замка и не был слепым, должен был стать защитником Киевской Короны. По факту пройденного пути. По факту преодоления пятидесяти одной ступени из малахита от ворот до тронного зала. Три марша камня, нанизанных на каркас, выполненный в форме легендарной киевской двойной стрелы, целая стая волков из белого мрамора, поселившаяся на гранитных стенах… Волки гонялись за оленями, отдыхали в тени деревьев, играли друг с другом – и каждый не забывал внимательно изучать любого, поднимающегося по ступенькам.

Когда поднимаешься достаточно высоко, понимаешь, что волки на стенах появились не случайно. Прямо в центре пола, у начала лестницы красуется огромная волчья голова. Если именно в этот момент гость решит покончить с собой с помощью падения – труп упадет в пасть.

Больше, чем волков, в Замке было только гвардейцев. Вероятно, Великий Князь Ярослав просто не любит одиночество. Зря. Одиночество не стреляет из арбалетов, не колет кинжалами. Если бы все гвардейцы, которые находились в Замке, разом щелкнули каблуками… Силы этого звука хватило бы, чтобы вошедший больше не услышал ничего и никогда.

В тронном зале гвардейцев не было. Только десятки бойниц под самым потолком. Если что – оживут жалами стрел. Еще выше, на плафоне (неизвестный гений явил удивительное разнообразие) к волку добавились два персонажа – змей и ворон.

– Если внимательно присмотреться, то видно, что это не волк…

Ярослав, сидящий на троне, был похож на Ярослава, с которым мы были в походе, не больше, чем я – на своего двоюродного брата, если бы он у меня был. То есть похож, но явно не тот – старше и дальше. Даже если подойти вплотную – все равно далеко. Этот Ярослав как-то с трудом представлялся в роли боевого товарища…

– …Глаза слишком широко поставлены, морда вытянута слабо, и, по легендам, зверь значительно больше обычного волка…

– И что этот неволк делает здесь в таком количестве? – подал голос Данила.

Вот на что способны полевые условия. Данила – несостоявшийся меч и мой состоявшийся ученик – умудряется в тронном зале перебивать монарха. Кажется, на подходе я заметил парочку пустующих виселиц. Данила меня простит. Даже чуть раньше, чем снова сможет дышать. Точный удар под дых иногда благотворно действует на мыслительные способности.

– Ваше Величество, простите моего ученика, вероятно, болезнь всё еще сказывается…

Еще один удар остановил рвущийся из ученика протест, а заодно выдавил из Данилы слезы. Конечно же, это были слезы раскаяния и благодарности.

Ярослав покинул свой трон. Просто встать с него было бы трудно, приходилось именно покидать его. Трон киевского князя находился не просто в зале, но – в нише. Это было особенно удобно, когда бойницы наверху оживали ливнем стрел. Выживать в нише было проще.

– Герб Киева – лук с двумя стрелами. На самом деле это не две стрелы, а двойная стрела. Только такой стрелой можно убить этого неволка. Алекс, я тебя удивлю, если скажу, что выковал двойную стрелу и убил зверя некий маг Олекса?

– Маг Олекса много чего наделал. Есть две проблемы, Ваше Величество. Во-первых, я не маг. Во-вторых – не Олекса, а Алекс…

– К тому же ты никогда не делал двойных стрел.

Сегодня Ярослав был догадлив, как никогда. За последнее время по отношению к Олексе у меня накопился определенный негатив. То есть, если он маг той же силы, что и я, лучше ему оставаться за линией горизонта. Вдруг я его увижу и решу совершить марш-бросок. Обычно в конце марш-броска я готов убить любого, из-за кого со мной случилась эта неприятность.

– Проблема в том, что легенда о двойной стреле, о волке и о маге Олексе говорит не о том, что было, а о том, что будет. Тебе ведь это уже знакомо?

У Младшей Хозяйки – чудесный голос. Но мне хватило бы и ее красоты…

Дело не в том, что мне не понравились ее слова. Просто лучше бы они относились к кому-то другому… Еще не помешало бы, чтобы она появлялась как-то более традиционно и ожидаемо. Сгустившееся за спиной Ярослава облако как-то уж очень явно намекало на неполноценность существ, вынужденных попадать на любое возвышение с помощью издевательства над собственными икроножными мышцами.

– Я могла отправить с Ярославом кого угодно, но отправила тебя. Догадываешься, почему?

– Предпочел бы догадываться до того. Капитан Толстиков и его бойцы тоже предпочли бы догадываться. Может, выжили бы…

– Алекс, в отличие от пророчества твоих крылатых друзей, Текст, который хранится у меня, не так подробен. Только что ты узнал почти всё, о чем известно мне.

– А можно добраться и до этого «почти»?

– Ну, если для тебя это так важно…

Разве может быть для меня важно что-то, что относится ко мне?

– Да, для меня это важно.

Хозяйка задумчиво рассматривала что-то, находящееся неподалеку от моего правого уха и явно недоступное для восприятия простым смертным вроде нас с Данилой. По-видимому, из этой точки вот-вот должна была появиться причина, которая позволит и дальше держать Алекса Каховского в полном неведении о его дальнейшей судьбе. Скорее всего, ожидание Младшей Хозяйки затянулось бы, если бы слово не взял монарх:

– Мне тоже было бы любопытно узнать, почему именно Алекс сопровождал меня.

Что-то было в голосе Ярослава. Что-то, что заставило Младшую Хозяйку поверить, что не стоит здесь и сейчас разочаровывать молодого монарха.

– «Маг Олекса, маг, не знающий своей силы, узнает ее и призовет Змея. Вместе они покорят Ворона. Но на главный бой ему суждено выйти против Волка» – так гласит легенда. Я подумала, что если тебе суждено стать тем самым Олексой – то, скорее всего, ты вернешься из похода живым и невредимым. Значит, и у князя шансы вернуться будут достаточно большими.

Этот зал, Алекс, значительно старше города. После Катастрофы произошел оползень, и гора обнажила свои недра. Оказалось, что свое название – Замковая – гора носила не случайно. Печерский Замок вырос уже потом, его строили вокруг этого зала. Здесь был подписан договор между Короной и Лысой Горой. Здесь Мокошь передала тогдашней Младшей Хозяйке Текст… Хочется верить, что мне не придется увидеть, как сбывается предсказанное. Но я чувствую: паутинка причин наливается силой событий – и хочешь ты этого или нет, но ты – Алекс, ты – маг, не знающий своей силы… Ты уже повязан по рукам и ногам.

– Великий Князь Московский Порфирий!

Как же вовремя иногда приходят монархи. Я бы с удовольствием сейчас бухнулся на колени и бил челом. Не потому, что вдруг мне так полюбился московский царь. Просто хотелось больно удариться головой.

Обошлось без физического воздействия. Всё, что содержалось в сердцевине моего черепа, было в секунду выметено суматохой, которая началась просто из-за того, что в одном месте находились два монарха. Внезапно всё стихло – свита почтительно заняла свое место по стенам зала, а я, к своему удивлению, обнаружил, что нахожусь в центре этого самого зала, к тому же в строю, если можно назвать строем двоих замерших навытяжку гражданских – Данилу и меня.

Дальнейшее скорее походило на день получки, чем на что-то необычное и торжественное. Разве что роль бухгалтера выполнял Ярослав, а кассира – Порфирий. Мешочки с рублями довольно быстро перешли из рук в руки.

Так же быстро, как зал наполнился, – он опустел. Ярослав, Порфирий, Хозяйка – я, Данила и подозрительная бумага в руках у Ярослава. Приятная тяжесть рублей перестала радовать.

Ученик подтолкнул меня и зашептал что-то о том, чего мало для графа де Ла Фер…

– Лейтенант Каховский, рад за вас. Сегодня утром я подписал приказ о вашем назначении на должность капитана королевской стражи.

Хорошенькая перспектива: продолжать жизнь в том же ужасе, который меня преследовал последний месяц! Холод, скверная еда, плохой сон и слишком хорошие драки – этого время от времени не избежать. Начальство – одна из тех бед, которой можно избегать достаточно долго. Монарх в качестве начальника – беда, которая никогда не приходит одна и сама никогда не уходит. Что может быть хуже начальства, которое постоянно пытаются убить, а единственным методом ухода со службы которого является эмиграция?

– Ярослав, посмотри, как Алекс научился владеть собой. Он смог удержаться от вопля восторга – не так ли?

Я давно заметил: Младшая Хозяйка обожает говорить обо мне так, будто я в коме и могу ответить разве что самопроизвольным мочеиспусканием.

– У моего капитана – великолепная выдержка. Это естественно.

– Ваше Величество, ваш капитан куда эффективнее действует, если время от времени отправлять его на вольные хлеба. Поверьте мне. Вы удивитесь, как часто, работая на себя, он будет решать ваши проблемы…

Ярослав не верил и не удивлялся. Он раздумывал над тем, насколько он монарх, если прислушивается к ведьме в таких интимных случаях, как выбор капитана собственной охраны. Выпяченная вперед нижняя челюсть не оставляла никаких шансов. Если бы не Порфирий.

– На вашем месте, князь Ярослав, я бы предпочел быть на некотором отдалении от такого человека, как Алекс. Его повышенная живучесть имеет и оборотную сторону – повышенную смертность тех, кто с ним рядом. Алекс, я прав?

Порфирий был прав. Он вообще был прав чаще, чем кто-либо еще. Проблема заключалась в том, что Ярослав просто обязан был тоже оказаться прав. Князь справился.

– Вероятно, я учел не все факторы. Дело не в Алексе. Дело в том, что война окончена. А раз так, пришло время пополнять, а не опустошать казну. Алекс Каховский обойдется недешево. Теперь, когда у меня есть такие союзники, как Москва, и такие верные подданные, как Младшая Хозяйка, нужна ли мне стража? Я думаю, гвардейцев майора Яковлева для мирного времени будет вполне достаточно.

Ярослав был горд собой. Назвать Младшую Хозяйку верной подданной, да еще так, чтобы она не смогла возразить…

– Ваше Величество, вы так же смело можете рассчитывать на защиту мечей и моих подопечных.

Вероятно, для Младшей Хозяйки это вполне сносное прощание. Сомневаюсь, что кто-нибудь учинит ей разнос. Для Алекса Каховского это был бы перебор, но выбора – ни у меня, ни у моего ученика – не было. Младшая Хозяйка покинула Печерский Замок, прихватив с собой нас. К тому моменту, когда я сообразил, что происходит, шансов извиниться перед Великими Князьями у меня уже не было. В следующий раз, если мне и суждено попасть в Печерский Замок, то, скорее всего, в подвалы. В качестве испытателя нового пыточного оборудования.

– Алекс? – Ну да, Младшая Хозяйка взяла нас с собой вовсе не потому, что от Лысой Горы до моей квартиры ближе. – Раз ты уже не на службе, пора тебе вспомнить, что ты детектив. У меня для тебя есть дело.

Пролог

Белые блестящие кости отражали лучи заходящего солнца. Чтобы отразиться, лучам пришлось проделать путь между лохмотьев. Скелет был одет, обут и сидел, прислонившись к стене. Даже в отсутствие черепа казалось, что он просто спит.

– Я не знаю.

Поверьте, это не самое приятное, когда ты еще не задал вопрос, а тебе уже ответили. Дальше – два варианта. Либо угадываешь вопрос и чувствуешь себя идиотом, либо не угадываешь. Чувства – те же. Меня спас Данила:

– А где череп?

Ну вот, теперь и Данила знает, каково это – спрашивать в ответ на ответ. Интересно, почему этот пусть не самый заурядный скелет интересует ведьму? Забралась с нами в развалины старой водонапорной башни – не побрезговала.

– Это третий.

Надо что-то спросить, прежде чем Хозяйка ответит, просто для разнообразия:

– Первые два такие же безголовые?

– Да, Алекс. Теперь в этом городе ты в самом худшем случае только четвертый.

Поэтому Младшая Хозяйка меня и привлекла к этому делу. Вероятно, я должен чувствовать к скелетам что-то родственное. Не чувствую. Это от того, что я голову теряю не так основательно. Спросить я снова не успел – перед моим носом материализовался довольно объемистый желтый конверт.

– Здесь всё подробно.

Ничуть не сомневаюсь. Включая список не заданных мной вопросов и не услышанных мной ответов.

Дело начиналось довольно хорошо: кого-то убили и ни разу не попытались это проделать со мной. Это давало некоторые шансы на то, что и дальше убийцу будут волновать чужие скелеты. В моем мне дорога каждая косточка. В конце концов, можно помечтать о том, что на самом деле все трое были самоубийцами. Сектанты. Сами себя освежевали, сами себе отрезали головы… Непонятно только, куда эти головы делись… но не может же такая мелочь помешать мне принять эту версию в качестве рабочей? Мешает другое. Если бы этот заказ не подкинула мне Хозяйка Лысой Горы, то первыми, о ком бы я вспомнил, – были ведьмы. Обычные люди проще относятся к своим жертвам. И закопают-то не всегда, а уж чтобы кости отполировать…

Глава первая

Клиент всегда неправ

Идеальное состояние моего организма – самоограничение. То есть ограничение себя во всем, что не связано с едой, питьем, женщинами и сном. Увы – идеального в жизни так мало.

Неидеальная хозяйка моего дома живет надо мной – на третьем этаже. Живет между двумя своими страшными тайнами – фамильной библиотекой и небольшим борделем.

Подо мной – на первом этаже – живет мой ученик, там же я встречаюсь с клиентами. На втором этаже я встречаюсь с Алисой – квартирной хозяйкой – из-за денег и с людьми, которым от меня деньги не нужны. Живу я там.

Наши с Алисой представления о том, что первично – квартира или жилец, – не совпадают. Несмотря на то что жильцов в доме предостаточно, страдаю от этого несовпадения исключительно я.

Алиса считает, что жилец отвратительное существо в двух случаях – если он не платит вовремя и если он вовремя платит. Я худший из всех, так как долгое время соответствовал первому случаю, а теперь набрался наглости соответствовать второму.

Есть еще одна причина, благодаря которой я худший. И дело даже не в том, что Алиса спланировала свою личную жизнь на несколько лет вперед и в этот план была включена совместная жизнь с детективом Алексом. Хозяйку моего дома раздражает тот факт, что я свою жизнь не планирую вовсе.

В планах Алисы важная роль отведена Гансу – её правой руке – вышибале, завхозу и любителю старины. Старина у него имеется в количестве двух штук. Штука первая называется винтовка немецкая штурмовая, в просторечии – шмайсер.

Штука вторая – каска немецкая, времен штуки первой. Если бы не эти куски металла, Ганса называли бы как-то иначе.

Сегодня Ганс занимается ремонтом. На самом деле он с помощью молотка и монотонных движений поочередно левой и правой руки извлекает из стены моей квартиры звуки. Второй час. Ему не надоедает. Ганс – натура творческая, то бьет по одному месту, то по другому, то слева направо, то сверху вниз… В принципе, мне повезло. Алиса могла и яду в борщ подсыпать… Опять-таки Гансу есть чем заняться, а хозяюшка его время на меня тратит…

Обычно меня такими вещами не проймешь, но сегодня надо все-таки попытаться прочесть пухлую пачку бумаг, переданную Хозяйкой. Под Ганса это получается плохо. Можно, конечно, плюнуть на теоретические изыскания и бегать по городу в надежде случайно налететь на маньяка, занятого полировкой костей. Стар я уже – предпочитаю бегать, когда знаю хотя бы приблизительное направление.

Почему-то в голове крутилось почти забытое слово «перформанс». Если кто-то хотел просто убить – зачем заниматься довольно трудоемким процессом очищения костей от всего, что сверху? Если фишка в том, чтобы прихватить с собой череп… И это можно решить более простым способом. Единственное, что приходило на ум, так это что смерть наступала именно вследствие снимания кожи и мяса. Тогда в этом был хоть какой-то смысл. И смысл этот рано или поздно должен был стать очевидным любому, кто узнает об этих убийствах: в городе завелся маг (или ведьма) – собиратель черепов. Тогда почему этого мага ловлю я? Почему Лысая Гора не поучаствует в этом деле несколько большими силами? Глядя на количество трупов, делаем простой вывод: Гора участвует, но у нее не получается. Поднатужившись, Гора родила мышь… То есть желтый конверт с горой ненужной информации. Полезность подробной биографии троих погибших, если между ними нет вообще никакой связи, не угадывалась ни с первой, ни со второй, ни с пятой попытки. Их убили по простой причине – каждый из них появился в месте, где убийце, кто бы он ни был, было удобно их убить. Нормальная версия? Есть еще парочка. Может быть, каждый из них наступил на ногу своему будущему палачу? Или плохо посмотрел?

Сорокалетний мужчина, мясник, убит по дороге от своей лавки домой. Двенадцатилетний пацан, школьник, – в глухом углу школьного двора. Тридцатилетняя женщина, врач из клиники доктора Лейзеровича, – поехала к больному и лишилась черепа прямо на лестнице, не дойдя нескольких шагов до квартиры пациента.

Может, у них черепа какой-то особенной редкой формы?

Характер ударов за дверью изменился. Теперь Ганс бил во что-то звонкое, при этом перемещаясь по коридору. Давно ничем не стреляющий шмайсер – отвратительная защита. Раздался еще один удар, на этот раз глухой, – и воцарилась тишина. Мой ученик бывает чертовски убедительным. Где-то полчаса. Примерно столько понадобится Гансу, чтобы прийти в себя после удара меча… пусть этот меч был в ножнах, пусть удар был нанесен плашмя, притом по каске…

Раз Данила ко мне поднялся, значит, у нас клиент. Клиент, значит, деньги. Придется заканчивать с самоограничением. Встать, сделать вид, что все это время я был занят. Очень. Важным. Важнее денег. Если я когда-нибудь заработаю очень много – куплю дом и найму Ганса. Алиса умрет от злости.

По привычке пытаюсь угадать клиента. Не получится, знаю почему, но все равно пытаюсь. Фишка в том, что мне всё время кажется, будто в конторе меня ждет пленительная незнакомка, а там либо знакомки, либо вовсе не пленительные. Голубой Дракон сотворил своё коронное: сделал вид, что он – одна из ступенек на темной лестнице. Я тоже не промах. Не упал. Когда-нибудь кот добьется своего – я сломаю себе обе ноги и шею, и – мир наконец увидит это – улыбку Голубого Дракона.

Неугаданный клиент оказался молодым человеком, для оправдания килотонн скорби в глазах которого одного еврейского происхождения было маловато. Боюсь, даже если он улыбнется, это покажется лишь неумелой гримасой скорбящего. Может, он работает дегустатором на фабрике лимонной кислоты?

– Вы детектив Алекс?

Сказано было так, что мне как-то стало жаль и себя – за то, что мне довелось быть детективом Алексом, и Данилу – за то, что он ученик этого несчастного, и своего приятеля Григоряна – за то, что он приятель не кого-нибудь более счастливого… Я почти дошел до того, чтобы пожалеть безутешную домохозяйку детектива Алекса, когда клиент все же продолжил – практически зарыдал:

– Вы один можете меня спасти. Только вы!

Клиент рыдал. Красиво, с подвыванием, роняя слезы на алую рубаху и пытаясь осушить их бледно-голубым шейным платком. Безуспешно.

– Кого-то убили? – Деликатность Данилы все еще нуждается в легкой огранке. – Или покалечили?

И этот юноша оберегал покой нашего монарха!..

Странно, как это клиент умудрился столько выплакать и до сих пор не попросил воды. Кажется, он даже немного похудел, с тех пор как мы вошли. Вполне возможно, мы стали бы свидетелями довольно необычной смерти от обезвоживания, если бы не Голубой Дракон. Это был особый удар. Сильный, но без когтей. Думаю, по понятиям кошачьего племени, получивший такой удар должен был сразу пойти и повеситься на ближайшей бельевой веревке. Наш клиент поискал глазами обидчика, набрал в легкие побольше воздуха, чтобы разрыдаться с новой силой, увидел кота… и успокоился.

– Меня зовут Лёва Васильченко… мою невесту… – мы снова оказались на грани слезопада, но взгляд на кота снова подействовал благотворно, – мою невесту приворожили, а теперь она решила взяться за меня…

– «Она» – это кто?

– Как кто? Ворожея. Я же вам битый час толкую…

Надо срочно проверить, что написано на табличке у входа в мое скромное жилище. Мне казалось, что слово «детектив» и слово «колдун» отличаются. Хотя бы количеством букв…

– Лёва, а чего ты пришел сюда? Ошибся дверью?

Конечно, я был груб, но у меня была уважительная причина: еще немного, и из подвала прибегут крысы с жалобой на то, что я их заливаю. Главное я всё же услышал. Это было нелегко, но я понял, кто виноват в появлении моего непросыхающего клиента.

– Алиса Сергеевна, – промычал Лёва между заходами на очередной всхлип. – Она вас очень рекомендовала маме…

Мало ей Ганса с молотком.

– Лёва, а сколько денег ты принес для детектива Алекса?

Это был плохой вопрос. Я надеялся на очередной поток слез и собирался, не дожидаясь их окончания, смыться. Слово «деньги» подействовало на клиента довольно неожиданно. Всё высохло. Лёёва сделал попытку улыбнуться и произнес:

– Тысяча рублей сейчас и еще столько же после выполнения заказа.

Потом произошло важное. Что-то, что довольно часто происходит при встрече с большими деньгами. Появляются деньги, и ты соглашаешься, причем делаешь это, не обращая внимания на отчаянные знаки головного мозга. Я принял заказ – найти и обезвредить ворожку, а потом Лёва еще долго пытался меня обнять и еще немного поплакать… Данила сидит у стола и смотрит на мешок с рублями. Вероятно, они ему нравятся. Интересно, сколько Алиса платит Гансу?

Глава вторая

Безумный Фил

С некоторых пор я с повышенным вниманием отношусь к черепам. У Григоряна он выдающийся. Страшно представить, что смог бы придумать его могучий мозг, если бы Григорян старательно не гасил его активность пивом. Часто – купленным на мои деньги.

Вот и сейчас Григорян был занят важным делом по ограничению мозговой деятельности. Его костыль еще стучал по коридору, а нос уже учуял пиво «Княжевич». «Миллер» дешевле, но мы предпочитаем «Княжевич». Прятать бесполезно. Единственный выход – пить наравне с Григоряном. На что способен только он сам. Я не в обиде. Сегодня я планировал дать Григоряну пригубить наливочку, приготовленную по тролльему рецепту. Пусть наслаждается. Скоро он сравнит – и поймет.

– Григорян, скажи мне, для чего может пригодиться череп?

– Смотря чей… – Григорян как раз прикончил кружку «Княжевича» и с подозрением изучал на просвет рюмку с наливкой. – Я использую человеческий череп как пресс-папье, а череп лося служит у меня вешалкой…

– Пресс-папье? Человеческий череп?

– Ну, не совсем. – Содержимое рюмки отправилось в странствие по организму Григоряна. Глаза его слегка осоловели, а язык стал заплетаться. – Я просверлил в нем дырки для карандашей. Удобно. А сначала хотел сделать шкатулку… Для мелочовки всякой, а то теряется всё постоянно…

Даже если предположить, что кто-то решил обзавестись коллекцией шкатулок… для этого совершенно необязательно использовать свежие черепа. Попробуем еще раз.

– Теперь внимательно. Понравилась наливочка? Добавка зависит от правильного ответа на вопрос. Готов?

– Насилие – нелучший способ сотрудничества.

Зато безотказный. И быстрый. Добровольное сотрудничество с Григоряном обычно заканчивается уничтожением всех запасов пива и полной потерей понимания того, ради чего вся эта попойка затевалась. Все-таки насилие – как-то надежнее.

– Внимательно! Кому и для чего могут понадобиться человеческие черепа? Свеженькие. Только что с шеи.

– Никому. Безумный Фил десять лет назад как построил свою Костяницу, так что – никому.

Григоряна полезно слушать всегда. Хотя бы потому, что, когда он говорит – он не пьет.

Печерская Лавра сохранилась довольно хорошо. И это объясняется не тем, что ей как-то повезло или что монахи как-то особенно тщательно ухаживали за своей святыней. Монахи исчезли вместе с надземной частью Лавры. А довольно хорошо сохранилась ее подземная часть. С учетом размера и количества пещер и туннелей – состоянием верхней части можно было пренебречь.

Провал около развалин Трапезного храма вел на несколько десятков метров вглубь и на десятки километров вширь. Лабиринт ходов, соединявший небольшие рукотворные кельи и залы, иногда приводил к огромным пещерам, которые ожидали появления человека еще в те времена, когда лопата не поступила в массовое производство. Они останутся здесь и тогда, когда некому будет объяснить, чем штыковая отличается от совковой.

В одной из таких пещер Безумный Фил решил построить свою церковь. Собственно, сама по себе идея в этих местах была ненова. И материал был ненов. Вся штука была в том, что алтарь Фил решил сложить из черепов. Из тысячи черепов. Остальные части скелетов тоже пошли в дело, но всё же они не производили такого яркого впечатления. Безумный Фил считал: как только последний череп встанет на свое место, произойдет чудо. Что-нибудь вроде сверхсилы персонально для него или, на худой конец, какое-нибудь завалящее бессмертие. Говорят, он как раз дошел до девятьсот девяносто девятого, когда гвардейцы сделали его надежды неосуществимыми. Майор Яковлев утверждает, что на самом деле ему не хватало до заветной цифры не меньше сотни.

Фил не оставлял загадок в виде обезглавленных скелетов. Просто в один прекрасный день в районе Лавры начали пропадать люди. Эта новость проделала медленный и мучительный путь до людей, которые должны охранять горожан, и, как только произошло чудо в виде принятия решения – разобраться срочно и доложить, – всё быстро стало на свои места. Стоило установить наблюдение за районом Лавры, как карьера Фила была закончена. Установить наблюдение за всем городом – труднее. Если бы эта трудность была в принципе разрешима, можно было бы не только найти любителя черепов, но и покончить с преступностью. Вообще.

Жаль. Придется продолжать думать. И, на всякий случай, посетить пещеру Фила.

Странно, но до сих пор никто не додумался. Специально оборудованные помещения для преступлений и убийств. Тепло, светло, никаких тварей. Никогда не поверю, что убийцы предпочитают пещеры нормальным домам. Вероятно, маньяки не выдерживают конкуренции на рынке недвижимости, вот и приходится использовать то, что другим без надобности, – отвратительные места для отвратительных дел.

Легко попасть – трудно выбраться. Всё худшее в этом мире устроено по этому принципу. Забраться в провал было так же легко, как нырнуть под одеяло. Полтора метра спрыгнуть вниз – легко, вверх уже придется напрягаться… и одного напряжения все равно будет мало, если не оставить веревки. Хочется верить, что, когда мы будем возвращаться, она всё еще будет здесь.

Было бы плохо, если бы я решил провести эту экскурсию в одиночестве. В исполнении заданий Лысой Горы есть свои преимущества. Сегодня им было Костяное отделение – фактически гвардейский спецназ.

Первым шел Китаец. Традиция такая в Костяном отделении – первым пускать Китайца. Китаец умеет не умирать. Точнее, он умеет возвращаться. Всегда. Внешне нескладный Китаец спрыгнул в провал, как нырнул – без шума, без всплеска. За ним спустились Алёхин и Сява – наш железный лейтенант и его тень. Сзади этих двоих не отличить друг от друга – шеи, наличие которых угадывается только потому, что между головой и плечами должно быть что-то, и это что-то называется «шея». Плечи. Если эта парочка где-нибудь становится плечом к плечу, то этого оказывается достаточно, чтобы перегородить проспект средних размеров.

Следующим шел я. Конечно же, мой прыжок был худшим. Ржавый металлический прут торчал, разумеется, как раз в том месте, где приземлилась моя левая безопорная. Теперь моя миссия наполовину состояла из того, чтобы не хромать, не кричать и не думать о том, чего там с ногой. То, что до крови, – я чувствовал, как там с мясом – мог только догадываться.

Хлопок по плечу – это к нам присоединился Марат. Лучший стрелок в обитаемой части мира. А еще Марат поет и превращает в ошалевшие от любви лужицы воска сердца всех представительниц женского пола, которым не повезло (или повезло?) оказаться в радиусе поражения его гитары.

Карина. Новенькая. Настолько новенькая, что Марат при ней еще не пел. Поэтому она и прыгает мимо готовых подхватить ее ловких рук. Костяное отделение неохотно пополняется. Это хорошо. Потому как следует из главного: оно еще более неохотно расстается со своими.

Когда-то командиром отделения был я, и с тех пор в отделении остались Алёхин, Сява и Марат. Алёхин в последнее время предпочитает, чтобы задачи отделения и Алекса Каховского были максимально разведены. Во время одной из последних совместных операций отделение потеряло двоих, что для Костяного – много. Тот факт, что для другого отделения и даже взвода всё могло кончиться куда серьезнее, мало вдохновляет Алёхина. Но Алёхин – лейтенант, то есть человек, который приказы выполняет и привык отделять службу от отношений. Он, конечно же, догадывается, что приказ перейти на сегодняшний вечер в мое подчинение не родился сам собой, но ему удобнее не подозревать своего друга в таком свинстве. Теоретически можно было просто попросить Алёхина об услуге. Практически часть гонорара все равно уйдет Костяному, а Алёхину не придется объяснять Карине, где кончается служба и начинается услуга.

В отделении уже бывали женщины. Лучшая из них – Ксюха. Я уступал ей и в размахе плеч, и в ширине бедер. Тот факт, что она все же не была парнем, как-то резко притуплялся, как только речь заходила о чем-то серьезном. Она не была ничьей подругой, и, только когда ее не стало, до меня дошло, что все же она относилась ко всему отделению очень по-женски. Матушка Костяного готова была всей своей немалой грудью стать за любого из нас. И так получилось, что встала она за Марата.

Карина была другой. Она была одной из женщин, на чье лицо смотрят в последнюю очередь. Просто не могут оторвать взгляд от лодыжек и от того, что находится выше… И так – с каждой частью ее тела, пока наконец дело не дойдет до лица. Её лицу шла морская шпага. Та же смертельная бледность и четкость контура. Кого-то другого немаленький нос в сочетании с вытянутым тонким лицом мог бы превратить в уродину. Быть может, так оно и будет, когда она станет постарше, если доживет. Сейчас всё спасает ослепительно белая кожа, прожигающие глаза – и движение. Карина всегда в движении. Я видел, как она управляется с ножами. В этом было больше секса, чем во всех борделях Киева. Алёхин говорил, что раньше она была послушницей храма Змея. В первый раз о таком слышу, но если там учат владеть оружием так, что этого достаточно для Костяного отделения… Может быть, и к этой религии стоит отнестись с уважением.

Ну вот – кто-то должен был это сделать. Маленькое землетрясение вызвал Рыжий. Этого стоило ожидать – когда мы дойдем до туннелей, нас, скорее всего, будут сопровождать неравномерные удары макушки Рыжего в потолок. С учетом его габаритов можно было его не брать с собой, но отправляться в неполном составе – плохая примета. В отделении за приметы отвечает Алёхин, и Рыжий отправился с нами. Рыжий не расстается с топором. Точнее – с ТОПОРОМ! Убийственная вещь в прямом смысле этого слова. Единственный человек, у которого в руках это оружие массового поражения смотрится так, что сразу веришь: этот его не только поднимет, но и опустит, и рука не дрогнет. Когда Рыжему надоест гвардия, он может запросто устроиться палачом. Любой престол, который возьмет его на службу, не проиграет. Достаточно одного взгляда на Рыжего, чтобы вступить на путь исправления.

Последним идет Данила. Дом сегодня остался на Голубом Драконе. Каковой выказал категорическое нежелание отправляться куда-либо. Мой кот не любит дождь, а сегодня, по всем признакам, будет дождь.

Спуск под землю гораздо резче, чем любое другое перемещение в пространстве, заставляет думать о дороге назад. Ну, как-то сам по себе взгляд цепляется за факел, и пытаешься прикинуть – насколько его еще хватит. До того заветного места, где уже виден дневной свет, или не до того. И как бы понимаешь, что у любого, кто находится в этой темени, оснований пугаться нас – восьмерых вооруженных человеков – больше, чем у нас – просто опасаться того, чего не видишь. Но – не помогает.

Постепенно я начал привыкать к пониманию того, что надо мной достаточно земли, чтобы всю жизнь рыть туннель вверх и всё равно не вырыть. Не привык. Но как-то смирился с тем, что эта самая земля постоянно хочет забраться мне за воротник или, на худой конец, просто запорошить глаза. Вот в этот-то момент к земле добавилась вода.

Сначала лишь чуть-чуть усилив шум шагов. Довольно долго затем она просто следовала за нами, спускаясь все ниже робкими ручейками. Потом ей это надоело – и скоро мы уже шли по колено в потоке с вполне ощутимым течением.

– Стой!

Скорее всего, Алёхин скомандовал шепотом. Мне показалось, что он проорал прямо в среднее ухо. Мы замерли. Если нужно, я могу так стоять часами. Это одно из тех умений, из-за которых живешь дольше. Примерно в тот момент, когда любой гражданский уже сходил бы с ума, кроя матом командира, недоумевая, почему в этом мокром и холодном месте он должен стоять, как идиот, это и произошло. Нас обдало волной. Я продолжал старательно делать вид, что окунуться с головой – это именно то, чего я ждал всю сознательную жизнь. Когда от ушей отлила волна, стало слышно, как что-то большое и грузное ползет мимо. Видно было мало. Что-то там в волне было, что-то, у чего я не хотел бы оказаться на пути, даже если ради этого придется простоять здесь неделю.

Команда «Вперед» была трудной. Мне очень не хотелось шевелить ногами. Неожиданно я обнаружил, что шум, поднимаемый при каждом шаге, не дает мне возможности услышать, не приближается ли снова к нам большое и грузное…

– Это протей.

Конечно, все сразу стало понятно. Подумаешь – протей! Как только Алёхин определил, что это было, мне сразу стало легче.

Протеи – амфибии. Живут под землей, слепые и, в принципе, не агрессивные – если только не решат, что на них нападают. Но тупые – страшно. Мы с ними в Крыму сталкивались. Могут принять за врага даже плывущую корягу. Поэтому лучше переждать. Убить такого нереально. Без головы неделю жить будет. Лучше просто не попадаться протею на дороге.

Мы и не попадались. Еще два раза мы покорно замирали из-за того, что протеи путешествовали мимо, и раза три – потому, что нам казалось, что это может произойти. Когда поток воды вдруг остался позади, нырнув в провал, мы почти расстроились. Теперь компанию нам составляли всего лишь тысячи летучих мышей и то, во что они превращают свою пищу.

Постепенно нагибаться приходилось всё ниже и ниже. Рыжий должен был вот-вот перейти на четвереньки, когда стало темно. Факелы не погасли, просто они были не в состоянии избавить от тьмы огромную пещеру, в которую мы вышли. Первый факел в стене нашел Китаец. Второй – Карина. Когда мы зажгли эти два и обнаружили остальные, оказалось, что их достаточно, чтобы поверить: Солнце – просто связка факелов, причем в этой связке факелов меньше, чем в пещере. Редкий случай, но свет не сделал эту пещеру лучше. Фил действительно был безумен. Даже если он был нормален, когда начинал эту работу, он обязан был стать безумным, когда закончил. В пещере не было никого, кроме нас и старых костей, но кое-что я все-таки нашел. Уверенность: кто бы ни решил продолжить дело Фила, он обязан быть безумным. И это безумие не может быть незаметным.

– Алекс, я думаю, это не то. – Череп под ногой Алёхина раскрошился с легкостью… старого черепка. – Давай в следующий раз поищем в каком-нибудь более приятном месте.

Глава третья

Тонкая льняная нить

Есть вещи более приятные, чем наблюдение за огнем, водой… Мне нравится, как Карина работает со своей любимой шпагой. Обнаженное женское тело и обнаженная сталь – и я не знаю, что острее и что ранит сильнее… Всё это – в метре от моей кровати – и как-то снова трудно сосредоточиться на ее лице. Карина двигалась не быстро, но с той точностью, что заставляет восхищаться рисунком, который чертит клинок, даже если этот клинок прокладывает путь к твоему горлу. В какой-то момент мне показалось, что Карина вовсе остановилась. Безупречная стойка, расслабленная кисть – пространство крутилось вокруг нее, послушно подставляя нужную точку под удар шпаги.

Боюсь, в фехтовании мне ее нечему учить, зато я почти разобрался в сложном рисунке, украшающем ее ягодицы. Ночью мне это не удалось. Никогда не видел крыльев, размещенных на таком… не самом пернатом месте. Если Карина чуть-чуть повернется, я смогу понять, голова какой птицы украшает ее крестец…

У меня – почти идеального – есть одна вредная привычка – никак не научусь запирать дверь. Дверь открылась и закрылась. Алиса увидела. Надо полагать, показательные выступления Карины повлияют на изменение стоимости жилья, и то, с какой скоростью Карина закуталась в халат, – не поможет. Цены растут быстрее.

Дверь открылась снова. Есть кое-что похуже цен – лейтенант Костяного отделения, который решил испортить вам утро.

– Еще не завтракал? – В словах Алёхина слышалась явная надежда, что я по какому-то чудесному совпадению совместил сегодня завтрак с обедом, ужином и завтраком следующего дня.

– Нет.

– Повезло. Пошли, нагуляешь аппетит…

– Я с вами, мальчики?

Карина новенькая. Не знаю, как именно это произойдет, но слово «мальчики» – нелучшее, какое она могла выбрать, и Алёхин обязательно что-нибудь придумает, чтобы Карине это врезалось в память.

– Конечно, с нами, куда же мы без наших девочек… – Алёхин не договорил, он был занят – ровно столько, сколько понадобилось Карине, чтобы сбросить халат и одеться на глазах у лейтенанта. Может быть, этого достаточно, чтобы Алёхин ее простил?

Киев стоит на холмах. Это отражает истину, но не полностью. Холм подразумевает движение – вверх или вниз. В переулках между Прорезной и Малой Подвальной всё сложнее. Отчетливо понимаешь, что не идешь по горизонтальной плоскости, а всё равно направление угадываешь с трудом. И ведь знаешь, что выше Лысой Горы не забраться, а ниже Днепра не спуститься, но не веришь. Вокруг – одни стены, и очень хочется, выходя из дому, брать с собой побольше хлебных крошек – просто для спокойствия. Просто чтобы, глядя на эти развалины, твердо знать: это не последний пейзаж, который видишь. Алёхин считает, что у меня паранойя. Это радует. Действительно – разве можно заблудиться в собственном дворе? У меня это однажды получилось. Сегодня мои шансы потеряться были минимальны. Нас было слишком много. Возле ничем не примечательного входа в подвал, который с другой стороны дома, по необъяснимым законам местного рельефа, превращался в чердак, собрались остальные члены Костяного отделения и пара мечей. Зачем они расступились и дали нам пройти?

Мертвый человек – довольно неприятная вещь. Человек, который умер из-за того, что с его костей содрали всё, что мешает ему стать просто скелетом, не радует вообще. Но то, что мы видели, было хуже. Это был труп, который находился в промежуточном состоянии между просто трупом и скелетом. Гибрид. Кости ободрали, но не до конца. Как раз то, что не нужно видеть никогда и ни при каких обстоятельствах.

Девять человек старательно смотрели куда угодно, но только не на то, ради чего они здесь находились. Невозмутимым остался только лейтенант. Наконец-то каждый может понять, насколько он крут. Вот мой ученик не крут – Данила пошел что-то изучать за угол. Судя по доносящимся звукам, делал он это с надрывом.

– Патруль спугнул, – снизошел до объяснения Алёхин, – нет худа без добра, сбились с маршрута, а тут – здравствуйте! Жаль, не догнали – быстрая, хотя, может, гвардейцы и не спешили особо – кому охота без кожи остаться…

– Ты сказал «быстрая», и ты сказал «патруль»?

– Алекс, с утра ты хорошо видишь, но плохо слышишь…

– Патруль спугнул женщину?

– Кто-то невысокий, худой, в платье, длинные рыжие волосы… продолжать?

Можно было бы – и всё это на расстоянии в хорошие двадцать метров, которые довольно быстро превратились в бесконечность, – потому как не догнали.

– По поводу женщины я понял, лейтенант, а давно в Киеве появились патрули?

Вот умеет Алёхин – не отнять у него – посмотрел и понимаешь: даже сто отжиманий не спасут тебя от презрения лейтенанта, и все равно хочется немедленно упасть и отжаться.

– Как так получается, Алекс? Живем в одном городе, служили вместе, друг другу спину прикрывали… А я до сих пор не пойму: что в тебе не так? С князем и ведьмами дружишь, а ничего не знаешь. Патрули – их Лоретта еще ввела. Ярослав хотел отменить, и, если бы не новый начальник королевской стражи, быть посему. Свято место пусто не бывает – ты не согласился, а Януш не побрезговал. Януш тоже от Лоретты остался – не знаю, чем он князя покорил, – я бы с Янушем в одном городе не остался, а князь не побрезговал его в Замке принимать. Сначала я думал, Януш на место Яковлева метит – нет. Он сразу на все места метит – в каждой бочке затычкой хочет быть. Сам маршруты патрулей чертит, сочинил какую-то новую схему налогов, что-то с караванщиками мутит… – наплачемся мы еще с ним. Яблочко хочешь?

Алёхин добился своего. Позавтракать я сегодня не успел, но мой желудок все еще помнил про ужин. Градус моей крутости упал, градус крутости лейтенанта зашкалил. Вероятно, именно благодаря градусу своего склоненного тела я и заметил то, что, скорее всего, не играло никакой роли. Волосок. Ниточка. Тонкая, светлая, почти незаметная. И вполне заметная отметина на руке. И если присмотреться – на ноге.

У меня появилось срочное желание подумать. Такое случается редко – поэтому реагировать нужно быстро. Реагировать – означает оказаться в месте, где помех для процесса будет минимум. Я отправился домой. Не знаю, что подумал Алёхин. Поблагодарил судьбу за то, что ему не придется делиться яблоком. Не знаю, что подумала Карина. Быть может, теперь узор на ее нижних округлостях предстоит разгадывать кому-то другому.

Дом, в котором я живу, если и отличается от соседних, то не сильно. Алиса следит за порядком и за тем, чтобы никто из жильцов не сломал себе шею из-за ветхости стен и перекрытий, – но не более. Поэтому удивляться тому, что на черной лестнице перила начинаются со второго этажа и представляют собой толстенную веревку, место которой скорее где-то на причале, чем на лестнице, – не приходится. Кусок этой веревки и лежал сейчас на моем столе, а рядом лежало волоконце, подобранное на месте преступления. Оба предмета сделаны из льна, и один из них сильно похож на часть другого. Если бы сейчас кто-то вошел и сказал, что Алиса и есть ведьма, которая собирает черепа, я бы не удивился. Я бы сказал – очень может быть. Я бы спросил, нашли ли у Алисы рыжий парик, а потом задал бы еще один вопрос. Если Алиса ведьма, то зачем, перед тем как убить жертву, она связывала её по рукам и ногам? А если жертва уже связана – зачем тратить силы и колдовать: не проще ли просто отрезать голову?

Наверное, еще стоило бы сказать: если определять убийцу по наличию у него льняной веревки, придется повесить довольно большое количество горожан. Настолько большое, что оно может возмутиться и с успехом начать вешать в ответ.

А пока гвардия патрулировала Лысую Гору, а мечи патрулировали гвардейцев. Сильно не хватало кого-нибудь, кто патрулировал бы мечей. Я бы непременно занялся этим увлекательным делом, если бы не уверенность, что рано или поздно найдется патруль и для меня.

Почему-то мне захотелось пообщаться с майором Яковлевым. Для каждого, кто хоть раз с ним общался, желание довольно странное… Альтернатива этому была – приятная, но довольно длинная… И для нее непременно нужна была пятница. Если нужно прочистить мозги, у меня есть особый пятнично-воскресный обряд. В пятницу я начинаю с пива «Княжевич», потом перехожу на водку… Субботу я не помню. В воскресенье утром я обретаю себя. С болью от проделанного. К понедельнику боль проходит. Обряд очищения завершен. Может быть, сказать Яковлеву, что он – моя пятница?

– Данила!

Не пора ли моему ученику сделать что-то самостоятельно? Например, отработать деньги клиента?

Глава четвертая

Скрытые способности

Я не ждал, что Яковлев бросится мне навстречу. Я надеялся обойтись без часового ожидания в приемной и двух гвардейцев, кажется, специально выращенных, чтобы нависать надо мной. Даже если я прыгну под потолок, они всё равно будут нависать.

Допуск в кабинет не означал ничего. Яковлев был занят. Перед ним было два листа бумаги, в случае процесса перекладывания их с места на место вполне достаточно для бесконечности.

– Майор?

Два кровожадных глаза уставились на меня. Я только что понял, почему ни разу не видел, как Яковлев смеется. Он просто не хочет демонстрировать свои клыки. Сантиметров десять, не меньше – чтобы наверняка добраться до жизненно важных органов. Яковлев встал. Во весь свой небольшой, но широкий рост. Его плечи были немного вывернуты вперед, будто на них лежало что-то важное. Так оно и было. Как все-таки славно, что я уже не служу, – иначе мой нынешний проступок тянул бы на пару лет гауптвахты только в качестве вступления к настоящему наказанию. На широких плечах Яковлева лежали вовсе не майорские погоны. Со времен мятежа Лоретты кое-что все-таки изменилось. На меня пристально смотрел ПОЛКОВНИК Яковлев и мысленно вписывал мою фамилию в реестр своих врагов. Реестр был маленьким – в одну страничку. И не потому, что полковник был добродушным созданием, а потому, что его враги по какому-то странному совпадению долго не жили.

– Вон отсюда!

Фактически, это был лучший вариант из всех, какие я уже готов был услышать. Я просто не успел. Яковлев переключил регистр:

– Болваны, не видите – мужчинам поговорить нужно.

Так как я присутствовал в кабинете в единственном числе, то есть мог быть в крайнем случае болваном, но никак не болванами, – то и остался стоять.

– Алекс, то, что ты забыл о моем назначении, – печально, но не смертельно, а вот если тебя кто-то превратил в памятник тебе же – это скверно. Мои орлы наверняка отобьют пару его частей, пока будут сносить вниз. Оживай – зачем пожаловал, лейтенант Каховский.

Слово «лейтенант» подействовало. Я ожил. Окончательное пробуждение к жизни останавливал тот упрямый факт, что никогда и ничего полковник Яковлев не делал просто так. Говорят, девушкам в таких ситуациях сильно легче.

– Одно условие.

Вот оно, сейчас я и узнаю, что мне предстоит потерять за неимением девичьей чести.

– Если нужна помощь – обращайся прямо ко мне. Без ведьм. Договорились?

Не видать мне теперь Костяного отделения. Это должно было когда-то случиться. И случилось. Даже позже, чем могло.

– Договорились… Нужна помощь.

– Выкладывай, лейтенант…

Яковлев лично брал Безумного Фила… Брал – это не совсем точно.

Который по счету череп Фил собирался водрузить на алтарь и сколько ему еще оставалось, было неизвестно, и тогдашний лейтенант Яковлев решил не рисковать. Фил умер, не выпустив добычу из рук, на что его уже отделенная от туловища голова могла смотреть с почтительного расстояния.

Меня не волновали особенности яковлевского представления о правосудии. Настораживало другое: тысяча черепов – это много для одного человека. Даже просто собрать… А уж построить из них Костяницу… Я оказался не единственным сомневающимся. Сообщников Фила искали, но убийства прекратились, и энтузиазм гвардии постепенно испарился. Теперь сообщник (или сообщники?..) Фила на десять лет старше, и это по-прежнему единственное, что мы знаем про него, кроме того, что он удачливее своего бывшего босса.

Что мне совсем не нравилось, так это то, что нынешний собиратель черепов оставлял обезглавленные скелеты где угодно, кроме одного района. И я поверил бы в случайность, если бы это не был район Лавры.

Я получил от полковника, что хотел. Я что-то узнал. Оставалось еще раз как следует обшарить район Лавры, получить результат и как следствие – вознаграждение. Но иногда природа заставляет убедиться в своем величии. Размер того, что может произойти не так, как надо, подавляет.

Начнем с «во-вторых». Данила не смог. Его визит к человеку, который – первый на моей памяти – убеждал меня деньгами, прошел несколько хуже, чем хотелось бы. Чтобы как-то помочь Лёве Васильченко, надо было найти ворожку. Проблема была даже не в том, что Данила не смог ее найти. Кроме Лёвы никто и не догадывался о том, что ворожка вообще существует, а сам Лёва вдруг не смог вспомнить, где она живет. Девушка, обозначенная Лёвой в качестве невесты, не помнила ни самого Лёвы, ни своего замечательного качества… И как-то уж совсем усложнял дело такой факт: если кого-то привораживают, то – к кому-то. Невеста же Лёвы продолжала жить сама по себе. Если бы не аванс, я бы решил, что у Лёвы не было ни ворожки, ни невесты.

Было еще «во-первых». Я решил не давать Григоряну рецепт наливки тролля. В результате, вместо того чтобы готовить наливку себе, я это делал для Григоряна. В последние несколько дней я уже был близок к мысли, что мое рабочее место – кухня, и только по чудовищной случайности платят мне по-прежнему за то, что я кого-то нахожу, а не за то, что готовлю напитки.

Прямо сейчас я готовил очередную порцию троллевки, а Григорян делал вид, что может мне сообщить что-то новое о Безумном Филе. Пока моему хромоногому другу с вечно пересохшим горлом удавалось лишь намекать на то, о чем Яковлев мне сказал абсолютно точно.

– Везет тебе, Алекс, с клиентами… Лёва Васильченко тебя озолотит, ты хоть знаешь, кто его отец?

Кажется, я действительно стал мало знать. Вероятно, я занят чем-то еще, кроме собирания городских сплетен, а всем остальным за это приплачивают.

– И кто его отец? Хозяин золотого прииска?

– Почти. Советник по финансам Великого Князя.

– В казне скопилось столько рублей, что князю без хорошего совета их не пересчитать? Григорян, что происходит с городом? Мне нравилось то, что было, – просто и понятно. Если появляются советники – все становится сложно и непонятно.

– Алекс, это называется прогресс – смирись… Может, ты оторвешься от приготовления будущих порций и угостишь меня частью имеющихся запасов?

Я угостил. Потом угостил еще. Потом еще. Пришел и ушел Данила, куда-то исчез Григорян, а я все повторял один и тот же алгоритм – налить, не расплескать, снова налить…

В мозг пыталась попасть мысль, но в самый ответственный момент уходила в сторону. Почему-то показалось важным найти куда-то пропавшего Григоряна. Задача осложнялась тем, что стены комнаты приобрели некую кривизну, а предметы выбирали совершенно непредсказуемые места расположения. Григорян нашел меня первым – ему помогло в этом его тело, которое в нужный момент поймало мою ногу на замахе. Я обрел Григоряна, споткнувшись о него. Дело было за малым – вспомнить, для чего он мне понадобился, и претворить надобность в жизнь. Малое не случилось. Наливка наконец-то сработала. Сон был внезапный и крепкий – удара о твердую поверхность я не почувствовал.

* * *

Данила – единственный, кто умеет меня будить правильно. Удар – отскок, удар – отскок. Таким образом он добивается сразу двух вещей – будит меня и сохраняет моего ученика в целости. Довольно обидно, проснувшись, заниматься не делом, а оказанием медицинской помощи.

Было рано… Слишком рано, чтобы Данила будил меня просто так. Несмотря на довольно жесткую ночь на полу, благодаря волшебной наливке я был свеж. Свеж был и Григорян. Он не тратил времени на поимку Данилы – и обогнал меня в скорости принятия вертикального положения. Спускались в приемную мы вместе. Данила был уверен, что выполняет мой приказ, причем для его выполнения ему понадобилось потратить вечер, ночь и зацепить утро. В другое время я бы попытался вспомнить о том, какой именно приказ отдал Даниле, но ступени кончились, и Ганс открыл дверь.

В приемной меня ждали Лёва Васильченко и неизвестная женщина – рыжая, худая и, в отличие от Лёвы, абсолютно спокойная…

Мое знакомство с Данилой произошло не в лучший для него момент. Ведьмы только что использовали его в качестве наживки, и, если бы не некая доля моей удачи, остаток своей жизни он провел бы в качестве корма для личинки одной не самой аппетитной твари. С тех пор он научился сносно владеть мечом, довольно часто пользоваться мозгом, был слегка шире меня в плечах, уже на несколько сантиметров выше и не собирался останавливаться на достигнутом. Зная все это, мне все же было довольно забавно наблюдать за Лёвой, который старательно пытался найти в комнате место, максимально удаленное от Данилы. Если бы не Ганс, контролировавший в отсутствие Данилы окно и дверь, ему это удалось бы значительно лучше.

Вероятно, упившись, я приказал Даниле приволочь Лёву. По какой-то причине Данила решил, что одного Лёвы мне будет мало. На самом деле мне сейчас было многовато даже самого себя. Интересно, что скажет старший Васильченко, когда узнает, как обращаются с его сыном и…

– Лёва, ты не хочешь нас представить?

Я пристально посмотрел мимо Лёвы на рыжую. Обычно это действует. Есть женщины, которые реагируют на меня отрицательно, есть, которые… ну, как бы не в восторге от детектива Алекса. Но реагируют всегда. Даже замужние с пятью детьми и мужем рядом. Я – тоже – смотрю и реагирую. Как-то сразу прикидываю планы на вечер. В смысле – будут они или нет. Здесь что-то случилось. Смотрю на молоденькую девушку – и как-то ничего не чувствую. Неужели, пока я спал, прошло лет двадцать? Странно, но, кроме меня, больше эти двадцать лет ни на ком не сказались.

– Это – детектив Алекс, а это – моя невеста – Ира…

Ненавижу пожимать руки женщинам, но не оставлять же ее повисшей в воздухе. Ничего такая ладошка – маленькая, аккуратненькая, сухонькая…

– Это не та невеста… Та черненькая, высокая и зовут Ольга…

– Ну вот. Всё становится на свои места. Лёва решил жениться не на той девушке, а мой ученик решил исправить такую вопиющую ситуацию…

– Действительно, как у вас разрешилось с предыдущей невестой? Всё хорошо?

Хорошо было до того, как я задал свой вопрос. Лёва смотрел на меня так, будто я его спрашивал о подробностях выращивания карликовых берез в условиях Экваториальной Африки. Ира смотрела всё так же. То есть ровно и без эмоций. На самом деле примерно так и должна была бы смотреть девушка, которая в курсе, что Лёву приворожили, причем не к кому-нибудь, а конкретно к ней. Самое разумное, что можно было сейчас сделать, это извиниться и попросить Данилу отправить гостей туда, где он их взял.

– У вас такой чудесный котик… – Да именно ради этой реплики Данила и тащил парочку сюда.

Вообще-то, Голубой Дракон не против ласки. Но обычно он сам выбирает, кто и как будет его ласкать. Поэтому с рукой Ирины он проделал свой фирменный трюк – поцарапал и тут же умудрился сверху помочиться. Мои друзья в такие моменты орут. Ирина явно тоже хотела заорать, но терпела. Чего она так боится? В конце концов, она же не моя невеста? Зато глаза у нее в этот момент стали большими и выразительными. Очень хочется верить, что больше я с ней не увижусь.

– Алекс, может быть, чаю? – Моя хозяйка иногда, когда ей страшно любопытно, чем я занимаюсь в кабинете, изображает не просто хозяйку, а хозяйку радушную. Но сейчас я был рад её любопытству и чаю. Рад её силуэту в проеме дверей. Глядя на него, я снова поверил в то, что все хорошо с этим…

– Спасибо, но мы уже пойдем. – Улыбка Ирины была великолепна. Ничего более ужасного я не видел. Она была совершенной, но её не должно было быть. Кажется, видел это только я. Вот в ответ улыбнулась Алиса, перестал хмуриться Ганс, и даже Григорян улыбался Ирине в ответ. Я сделал усилие и растянул губы. В конце концов, проблема уходила своими ногами и даже не требовала обратно деньги. Я же не виноват, что клиент уже сам не помнит, что он для чего-то меня нанял? Это не вопрос – это утверждение.

Женщина, которая меня вообще не волновала, взволновала меня больше, чем любая женщина. В ней было неправильно всё. Улыбка, взгляд, пожатие руки – и даже то, как Лёва шел с ней рядом. Так не ходят с невестами. Даже с теми, которые загоняют будущих мужей под каблук одним взглядом. Я это не планировал – оно случилось само.

Кабинет у меня маленький, поэтому, чтобы встать и оказаться достаточно близко от Лёвы, нужно собственно встать и сделать шаг – один. Я его сделал. Дальше было в стиле скупого мужского юмора: слегка толкнул младшего Васильченко и отчетливым шепотом поинтересовался: «Ну и как она? Не скучаете по ночам?»

В пять секунд после такого вопроса возможно многое – от хорошего апперкота в исполнении сильной половины до плохого апперкота в исполнении слабой. Я надеялся на что-нибудь промежуточное в виде легкого стеснения, ответа, затрудненного приступом заикания… Не было ничего. Ирина и Лёва прошли мимо, будто им в спину только что подул попутный ветер. Зато стоило за ними захлопнуться двери, как я получил букет взглядов. Ошарашенный – от Данилы, понимающий – от Ганса, свирепый – от Алисы и направленный мимо меня – от Григоряна. Он изучал газету, остальное ему было неинтересно.

После выдворения из кабинета лишних в количестве двух персон – Ганса и Алисы – я тоже смог прочитать то, что так поразило Григоряна. Журналисты не написали ни слова об охотнике за черепами, даже не заикнулись о скелетах. Зато какой-то дотошный корреспондент со ссылкой на ведомство господина Яковлева сообщил о пропаже более семисот человек. Семьсот для нашего маленького города – это много. Более чем достаточно, чтобы не заниматься никакими скелетами. Наверное, пренебречь костями и заняться теми, от кого не осталось вовсе ничего, трудно. Кости – заметные, блестящие, люди, судя по их незаметному отсутствию, – не очень.

– Григорян, что нужно сделать с телом человека, чтобы от него остались только кости?

– Кислота.

– А теперь – для тех, у кого избыток мозга не сочится из ушей…

– Берешь труп, опускаешь в котел с азотной кислотой, держишь минут двадцать – достаешь кости. Только котел должен быть из стекла или фарфора, а где такой взять?

– А быстрее чем за пару часов и без котла?

– Можно без котла. Привязать и поливать. Кислоты уйдет море и… я бы не брался. С котлом как-то правильней.

Если бы рядом с Григоряном сейчас сидел не я, а Яковлев, то мой друг уже бы изучал не газету, а надписи на стенах камеры в подвалах Печерского Замка. Но Яковлев занят, он следит за ведьмами.

– Еще один вопрос. А реально может что-то случиться с человеком, который собрал тысячу черепов?

– Ты уже спрашивал. Ничего, разве что он не просто маньяк, а еще и маньяк, который складывает черепа так неаккуратно, что в конце концов они падают на него. Тысяча черепов – достаточно много, чтобы это было достаточно больно. Сами по себе черепа ничего не значат, но они могут сработать как спусковой крючок.

Интересно, я хоть раз что-то спрашивал о черепах самих по себе? Спусковой крючок? В кого стрелять будем?

– Если у твоего маньяка есть скрытые способности, то, собрав эту гору костей, он вполне может их разбудить, в смысле – способности… обычно это происходит с помощью учителя, но если учителя нет…

Это здорово. Здорово, что в случае наличия учителя начинающие маги способны обходиться без массового смертоубийства. На выходе у нас следующее – либо маг, и так довольно успешно сдирающий кожу, может раскрыть в себе дополнительные таланты… Что там еще можно сдирать? Либо маньяк, поведенный на кислоте, может открыть в себе магические способности. Есть еще вариант – не откроет. Я бы на его месте сильно разозлился.

Было что-то еще. Что-то важное.

Глава пятая

Второй алтарь

Обычно во второй раз ощущения не такие острые. У меня как-то не притуплялось. Может, потому, что, когда я выбирался из этой пещеры в первый раз – дал себе слово не возвращаться сюда никогда. А теперь мне еще сильно не хватало Костяного отделения за спиной. Пришлось ограничиться Данилой и котом. Если быть честным, и тот и другой приняли решение сопровождать меня самостоятельно.

Как только появились первые признаки влаги, Голубой Дракон занял стратегическое положение у меня на плечах. Я бы тоже с удовольствием залез кому-нибудь на плечи, но Данила свои услуги не предложил, а больше никого в нашем маленьком отряде не было. На этот раз нам повезло – земноводные то ли спали, то ли пугали кого-то еще.

Если бы какой-нибудь умный человек спросил, что я делаю второй раз в таком неприятном месте, я бы не ответил. Несерьезно лепетать что-то в духе: «Мне кажется, я что-то упустил». Меня не упустила ни одна трещина и выбоина – я нашел их все. Когти Дракона уже порвали куртку и вот-вот должны были отправиться вглубь – навстречу моим костям: это он так протестовал. По мнению этого паразита, мои плечи то и дело оказывались слишком близко к воде.

К моменту, когда мы оказались в Костянице Безумного Фила, мы одновременно победили в конкурсе «мокрые и жалкие». Дождей в последние дни не наблюдалось, но, вероятно, подземные воды живут по своим законам – может, какой-нибудь подземный ветер? Вода на полу пещеры явно не была стоячей. Слабое, но явное течение было. Я не стал на этот раз зажигать факелы в зале: тех, что были с собой, хватало, чтобы я первый раз в жизни обрадовался тому, что Голубой Дракон непрестанно линяет. Клочки его шерсти неумолимо плыли в сторону алтаря.

Вода знает то, что не видит глаз. Щель была найдена, и легионы капель, не раздумывая, пошли в атаку.

Это была дверь. Замаскированная и плотно прикрытая. Недостаточно плотно для воды. Недостаточно плотно для плеча Данилы. Одно хорошо: теперь нет смысла идти тихо. Надо будет как-нибудь показать ученику еще пару способов открывания дверей.

Почему-то я не прислушался к мысли замуровать дверь и вернуться к ней через месяц-другой. Вместо этого я шагнул вперед. Вероятно, где-то в глубине души я не хотел найти умершего индейца Джо. Интересно, за Стеной остался хоть один индеец?

За дверью поток кончился – вода нашла себе отдельный путь и не мешала спускаться еще ниже по практически сухим ступеням. Впереди посветлело, и мы сбавили шаг. Все-таки надо было замуровать. Когда идущий впереди Данила остановился, я не врезался в него только потому, что Голубой Дракон, к этому моменту покинувший мои плечи, решил притвориться змеей. Мне кажется, так должна шипеть кобра, отгоняя незваных гостей от гнезда. Смотри, какая я страшная! Если что, весь яд – тебе!

То, что люди, которых мы встретили, искали вовсе не гнездо – было непринципиально. Только идиот может искать гнездо кобры. Только идиот может думать, будто, почувствовав острие стрелы у себя на спине, нормальный человек будет стоять и ждать, когда эта стрела проделает в нем дырку. Все-таки два факела – мало. То есть если бы я поворачивался, замахивался, а желательно еще и кричал – хватило бы. Но я нанес короткий колющий – назад и вверх и уже после этого повернулся, не вытаскивая меч из тела. Второй идиот как раз пытался сообразить, что лучше – меч или арбалет. В его положении, конечно, арбалет, но думать надо быстрее, потому что, когда вступаешь в бой, нельзя выбирать, нужно двигаться. Шаг навстречу второму я сделал еще до того, как упал первый, освобождая мой меч. Удар пошел по непрерывной дуге – широкий, неправильный; от такого легко уйти или парировать, только в пещере практически некуда уходить, а арбалетом трудно парировать. Он все-таки успел его подставить, только факел – тоже не самая приятная вещь: получив царапину от меча, он нарвался на горящий факел, отшатнулся и получил второй удар мечом. На этот раз правильный. Я дал ему кувырнуться вниз – вдруг кто-то не ждет, что сверху начнут падать трупы?

Первым не ждущим оказался Данила. Надо было как-то предупредить, жаль, у нас нет условного сигнала: «Эй, сверху летит тело!» По счастью, поджидавшие нас снизу бойцы не ждали еще сильнее. Фактически, они так и не поняли, что пытаются убить уже убитого.

Дальше стало хуже. Все-таки в бою соображаешь туго. Если двое оказались за твоей спиной, это вовсе не означает, что они люди-невидимки или владеют искусством превращаться в стены. Где двое – там и еще двое. Эти были умнее – никаких тыканий стрелой в спину, просто выстрел, потом еще один. Второй мимо, а вот первый попал. Теперь мой факел догорал несколько ниже, а левая рука только мешала. Она же мне помогла кричать – когда в руку всажен арбалетный болт, кричишь мощно и легко. В пещерах это сказывается: эхо заставляет думать, что слышишь нечто большее, чем просто крик, не может же такие звуки издавать обычный человек. Может.

Мы прорубились сквозь двоих – и оказались в зале. Я нашел то, что искал. Новенький алтарь из черепов был здесь. В отличие от верхней пещеры, здесь не было ничего, кроме черепов, никаких костей и попыток что-то украсить. Было еще одно отличие: в нижней пещере выжить у нас шансов не было. Ну нет у нас с Данилой шансов против десятерых здоровых вооруженных мечами господ, особенно при поддержке арбалетчиков, перекрывших путь к отступлению.

Я не успел подумать, что хуже не бывает. Бывает. Если один из твоих врагов – человек, сына которого ты собственноручно прирезал, это же хуже? В трех метрах от меня вынимал свой меч из ножен сам Кисель. Наверное, в этом есть даже какая-то справедливость. Пару лет назад мне не повезло встретиться с сыном Киселя – Борюсиком, так его называли, несмотря на его вполне зрелый возраст и несомненный талант в таком непростом искусстве, как пытки. Встреча произошла в плохом месте и в отвратительное время. Будь я трезвым – скорее всего, убили или покалечили бы меня. Что, в принципе, всё равно должно было произойти, правда, с некоторой задержкой во времени. Кисель на тот момент был не только отцом своего сына. В каком-то смысле он был отцом большей части криминальных элементов города. Элементов было много, и, если бы не мое достаточно поспешное убытие на каких-нибудь тысячу километров к северу от Киева, моя биография оборвалась бы намного раньше. К моему возвращению большая часть подопечных Киселя была либо призвана на службу того или иного величества, либо покинула стольный град, либо закончила свое существование. Кисель вошел в меньшую часть и сейчас попытается доделать то, что не успел сделать раньше.

Кисель не спешил. То есть он и не медлил, но я бы на его месте был быстрее и эмоциональнее. Может, он меня не узнал? Почему-то мне казалось важным, чтобы меня убивали, зная, кто я. Вероятно, это и есть гордыня.

– Убейте их наверху, подальше от Лавры. Обработайте как обычно.

Наши черепа украсят этот алтарь. Голубой Дракон почему-то до сих пор был рядом. Его заинтересовал голос Киселя. Меня – нет. Мне сейчас было куда интереснее, не получится ли как-то выкрутиться по пути к чану с кислотой.

– Свяжите их, идиоты.

Они стояли, почти расслабившись, – десять здоровых лбов с дешевыми мечами и подошедшие стрелки с арбалетами нелучшей работы. Всего пятнадцать. Еще минимум двое за спиной – в туннеле. Вполне достаточно, чтобы расслабиться. Меня всегда забавляла книжная ситуация: под угрозой смерти человек соглашается эту самую угрозу сделать более верной, а задачу палачей – менее трудной. В мои планы это не входило.

На этот раз я не кричал – мне было важно преодолеть разделявшие нас пять метров быстрее, чем меня пристрелят. Даже если у меня ничего не получится, им придется тащить мое бездыханное тело, они устанут, и, может быть, кто-то по дороге подвернет ногу – хоть какое-то удовольствие.

Кажется, Голубой Дракон рванул раньше. Он кот, у них реакция лучше. Наверное, поэтому мне все же почти удалось добраться до арбалетчиков, когда в мою руку вошел болт. В ту же. Никогда не думал, что обрадуюсь ранению в раненую руку.

Кстати, Кисель остался верен себе: неуловимым движением он оказался позади товарищей по оружию, а ведь всего за мгновение был ближайшим ко мне. Значит, узнал.

Мы слегка сократили преимущество, но как-то легче не было. Эти ребята, несмотря на неважное оружие, явно служили. То есть двигались они довольно медленно, но правильно, что, с учетом преимущества в массе, рано или поздно могло привести только к одному результату.

Где-то впереди раздался дикий вопль, но, кажется, я единственный его слышал. Жаль, могли бы отвлечься, узнать – что там, как? Вместо этого абсолютно не любопытные господа совершенно серьезно пытались меня убить. При этом рукав на моей левой руке весил уже столько, что меня начало явно кренить в ту сторону. Неужели вся моя кровь вытекла именно туда, иначе – откуда вес? Когда меня достали в ногу, я даже немного разочаровался: во мне еще осталась кровь.

В таких как бы боях есть только один фактор, благодаря которому нас и не убили. Мы хотели выжить, а наши противники не хотели рисковать. Это довольно разные подходы к поединку. Поэтому там, где я пытался убить, они пытались не подставиться. Плохо было другое – я выкладывался на все двести, они – от силы на пятьдесят. Их раненые просто сменялись целыми, а мы продолжали подпитывать некрасивые кровавые лужицы.

Постепенно нас теснили к коридору, и наступил момент, когда я попытался напрячь спину. Ну, как будто это может помочь от попадания стрелы – в мышце застрянет… Если бы такое было возможно, я бы каждый день тренировал именно эти мышцы. Потом я перестал напрягаться, так как если не выстрелили до сих пор в ставшую мне казаться просто слишком широкую спину, то эти стрелки либо садисты, а значит, нечего лить воду на их мельницу, либо они заснули, либо… Либо неожиданно оказалось рядом нечто новое. Звали это новое Карина, и, прежде чем в дело пошла ее шпага, строй врагов несколько проредили ее ножи. Про арбалетчиков можно было действительно забыть. Теперь нас было всего-то трое на девять. Не знаю, как Данила, а один из нас ранен в руку и ногу. Но кто сказал, что нас мало? Для бегства нас было достаточно.

Нужно было так быстро оказаться в коридоре, чтобы никто не успел нас обойти с другой стороны. И нужно было сделать это так медленно, чтобы не оторваться от противников слишком далеко, – вдруг они вспомнят о стрелковом и метательном оружии?

С «достаточно быстро» у нас получалось просто в силу натиска противника. С «достаточно медленно» справлялась моя нога. Она хотела, чтобы ее отрезали и оставили в покое.

Лестницу до Костяницы и сам зал мы преодолели явно быстрее, чем это было по дороге сюда. В туннеле после зала можно было уже просто двигаться – два человека здесь вполне могли удерживать ребят Киселя довольно долго. Вообще-то я не был уверен, что правильно выбираться наверх. Вся королевская рать наверняка сейчас увлечена чем-то более важным – например, выбивает налоги из граждан, так что наверху нас ждала та же беготня, только с еще более предсказуемым исходом.

Мы поднимались по пояс в воде. И тут меня стало сносить к стене. Я, конечно, ослаб, но не настолько, чтобы перепутать зыбь сточных вод с прибоем, вызванным протеем. Это было совсем некстати и как-то не оставляло выбора.

– Стойте, тихо!

Карина шла последней, то есть ее Кисель должен был достать первой. Я бы отдал все шансы в этом поединке Карине, только если Карина, вместо того чтобы замереть, решит драться с Киселем – ее победа будет выглядеть не очень аппетитно. Земноводные и сами-то не особенно привлекательны, а уж те, кем они пообедали, – и вовсе никуда. Наверное, надо было шумно броситься, заслонить собой Карину. Я воздержался. Наверное, не хотел показаться смешным – на одной ноге и с почти не работающей рукой, в скользком наклонном туннеле это могло получиться не так элегантно, как мне бы этого хотелось.

Кисель притормозил. Перед ним была женщина, которая только что прирезала троих его вооруженных людей. Поэтому он пропустил перед собой двоих и пошел третьим. Не знаю, что они думали, видя нас – вжавшихся в стену, неподвижных и молчащих. Надеялись, что мы наконец-то, перебив кучу народу, наложили в штаны от страха? Мне даже показалось, что один из них улыбался.

Протей довольно своеобразно охотится. Вода поднялась до груди, а за водой появилось его почти прозрачное тело. Оно вжалось в то место, где только что были бандиты и Карина. Вода схлынула. Один из факелов, секунду назад зажатый в руке Киселя, каким-то чудом не погас, плавая в воде. Вода была неправильного цвета. Еще в воде плавало что-то черное, сильно смахивающее на водоросли.

Это был нелучший мой бросок. Но он был громким и далеким. Мой лучший меч звякнул ниже по туннелю.

Протей кинулся за холодным оружием, как собака за палкой. Было трудно удержаться и не упасть, но мне надо было сделать не так уж много – вытащить волосы Карины на поверхность. Почему-то я был уверен, что на противоположном конце они все еще крепятся к ее голове.

К тому моменту, когда вода накатила снова и протей удостоил нас показом своего слепого рыла, Карина уже стояла рядом. Редкий случай – оттаскать женщину за волосы и не услышать ни одного проклятия.

Рыло протея искало остатки Киселя и, судя по звукам, находило. Может быть, кто-то из бойцов Киселя и спасся. Достаточно было просто быть довольно далеко от командира и не шуметь. Проверю как-нибудь потом.

Протей обедал около часа. Упорный. Он старательно прочесал своим рылом туннель, несколько раз задев и меня. Если до этого я еще надеялся, что во мне останется хоть пара литров крови, то сейчас такие мысли меня уже не посещали. Я чувствовал только холод и тяжесть головы. Кажется, она стала слишком увесистой.

Когда протей последний раз прошелся по туннелю и уплыл, я все еще не завидовал погибшим. Я все так же хотел жить, пусть по грудь в грязной воде, с невозможностью двигаться и говорить. Так уж получилось, что я и вправду не мог ни говорить, ни двигаться. Не всё же мне на себе ученика таскать. Пора и ему поднапрячься.

Я был удостоен высшей почести – меня лечил Лейзерович. Сначала зашил кого-то в Замке, а потом – сразу ко мне. Почесть сия объяснялась просто – Данила знал, где лежит аванс Васильченко. У моего совершенно нерачительного ученика хватило ума оплатить и лечение Карины: во время атаки протея здорово досталось ее правой руке.

Про усилия Лейзеровича я узнал несколько позже. Первое, что я увидел, когда пришел в себя, это Карина, сидящая у моей кровати. Лежать было неудобно – левые рука и нога пытались навязать мне свою волю, но присутствие Карины смиряло с неудобствами.

– Откуда ты взялась?

– Приказа никого к тебе не пускать не было… Или Данила его отменил.

– Нет, откуда ты взялась в пещере?

Карина совершенно очаровательно наморщила лобик, чтобы сказать гадость:

– Алёхин попросил присматривать за тобой. Он сказал, что ты никогда не сможешь отличить присмотр от флирта.

Наверное, глупо обижаться на человека, который фактически спас тебе жизнь. Конечно, девушки должны бросаться на моих врагов просто-таки по зову сердцу, а не благодаря приказу. С другой стороны, сейчас-то Карина сидит на кровати у меня, а не… и будь я проклят, если она и дальше будет сидеть.

Это даже неудобнее, чем я думал. Раненая правая рука Карины пыталась помочь моим левым и тоже раненым отросткам, но мы были непреклонны. Разум отступил перед чувствами. По счастью, все кончилось достаточно быстро, чтобы Лейзерович и Алёхин зашли ко мне в спальню после, а не во время. Они и так смеялись неприлично громко. Вероятно, это действительно смотрелось довольно комично – три травмированные конечности в обнимку.

Глава шестая

Меч из камня

Голубой Дракон вспомнил о том, что у него есть хозяин, через несколько дней после вылазки в пещеры Лавры. Думаю, он выбрался через второй выход, существование которого подтвердил мне чуть позже Алёхин. Гвардия провела зачистку пещер, не поленившись обратиться за помощью к ведьмам. Протеев сожгли, алтари разобрали, вход в пещеры завалили. Естественно, никого не нашли. Теперь маньяку придется начинать всё сначала.

После своего возвращения Голубой Дракон не отходил от меня и непрерывно мявкал, пытаясь мне что-то втолковать. То, что я завалил два дела разом, я знал и без него. Маньяк рано или поздно снова возьмется за старое, на то он и маньяк, а ворожка спокойно сделала свою работу и, вероятно, тихо посмеивается над детективом Алексом.

Даже с кислотой меня ждало полное разочарование. Судя по всему, ее покупал кто-то из ребят Киселя, мертвых ребят. Утешало одно: тот, кому нужна была кислота, только пытался казаться ведьмой…

Лысая Гора и Корона перестали косо смотреть друг на друга, но продолжали криво поглядывать на меня. Младшая Хозяйка пожелала мне поскорее заняться делом, а лейтенант Алёхин в ответ на мою благодарность за Карину объяснил мне, что только напряженная обстановка в городе мешает ему отправить Карину на гауптвахту за самоволку, и поинтересовался, всегда ли именно его отделение должно вытягивать меня из дерьма?

Алёхин что-то понял по моему лицу, замолчал и ушел. Когда орешь на человека, а он в ответ улыбается, надо замолкать и уходить. Если бы Алёхин задержался чуть дольше, он бы увидел, как улыбка превращается в гримасу. Конечно, приятно, что Карина решила присмотреть за мной по собственной инициативе… Только для того, чтобы выследить нас с Данилой, надо было приложить чуть больше усилий, чем просто прийти и спросить, как дела. Она, что же, сутками за нами следила? Если бы в следующую секунду дверь не открылась и не впустила Карину, я бы успел додумать свою мысль.

Женщина в форме довольно редко выглядит настолько однозначно. Каждая линия ее одежды кричала об одном – снимите это немедленно! Вместо этого я занялся акробатическим этюдом под названием «Оденься одной рукой, стоя на одной ноге». Вероятно, зрелище было действительно забавным, раз ни Карина, ни вошедший Данила так и не сделали ни одной попытки помочь мне. Конечно, они были заняты другим – старались, чтобы их ржание не вырвалось наружу.

Меня не ждала карьера клоуна – меня ждал Великий Князь Ярослав. Меня, Данилу и Карину. Что-то я зачастил в Печерский Замок. Прелесть в том, что приглашают на несколько минут и на верхние этажи, а остаться можешь на пару десятков лет – и в подвале.

Я волочил свою раненую ногу на Замковую гору без удовольствия. Единственное, что заставило меня дойти до конца, прежде чем солнце село и снова встало, это ножки Карины, семенящие чуть выше по дороге. Я не верю, что соотношение между длиной этой юбки и расстояние от нее до меня с учетом крутизны дороги не были скрупулезно просчитаны. Да еще был Данила. Он шел позади и явно работал в паре с Кариной – у нее на глазах я не мог идти медленнее ученика, разве что если бы я вдруг захромал на вторую ногу, а заодно напрочь потерял ориентацию в пространстве. Этого не случилось.

У Печерского Замка восемь подъездов, на этот раз нас ждал четвертый. Я даже не знал, что он работает. Нас впустили – без удовольствия. Четыре пары охранников – по одной на каждую дверь, которые нам удалось пройти, два обыска и почетный караул – несколько избыточный для нашей невооруженной троицы. Для того чтобы уж совсем обезопасить таких подозрительных особ, как мы, не хватало таких пустяков, как кандалы. Вероятно, кончились на предыдущих посетителях.

Единственное, что радовало, – это непрерывность нашего движения – медленно, но упорно мы продвигались в глубины Замка. В прошлый раз всё было как-то легче. И это естественно – в мирное время замки охраняются лучше, может быть, именно поэтому оно остается мирным.

Мы поднимались по лестницам и опускались вниз столько раз, что я готов был оказаться и в подвале, и на крыше. Думаю, это все-таки был подвал. Особенный подвал – с единственным обязательным признаком подвала – отсутствием окон. В нем не было ни сырости, ни затхлого воздуха, ни скромности. Были бесконечные анфилады, лепка, мебель, которая должна быть во дворцах и замках, но чаще так и остается в воображении, картины… мы и многочисленный караул.

Комната, в которой мы остановились, отличалась от предыдущих только тем, что там мы шли, а тут – стояли. Две двери: та, через которую мы прошли, и та, через которую, скорее всего, придут к нам, диванчик, вероятно, не для нас, изящный столик, тоже для кого-то, десятки свечей и шелк, затягивающий стены бесконечной волной. Постепенно я начинал понимать Гамлета. Крысам здесь должно быть вольготно.

– Рад вас видеть, друзья.

Я как раз пытался понять, что изображено на картине, когда нас стало больше. Только что ко мне в друзья попытался затесаться маленький человечек, не побрезговавший еще четырьмя охранниками. Если в комнату войдет кто-то еще, я смогу пробираться к выходу, отталкиваясь от ближайшей стены носом – единственной свободной частью тела. Человечка не смутило отсутствие радости на наших лицах, он продолжал:

– К сожалению, Его Величество не может сегодня вас принять – безотлагательные дела… – В этом месте малец сделал паузу, вероятно, мы должны были оценить масштаб дел Ярослава. – Великий Князь отбыл на переговоры с князем Галицким…

Чудно! Ярослав отбывает на переговоры, а Костяное отделение предпочитает оставаться в городе… Или Карину ради такого случая решили с собой не брать?

Жаль… Жаль, что увидеть Ярослава не удастся. Вдруг я сообразил, что давненько его не видел, – и мне было бы о чем с ним поговорить…

– Великий Князь просил меня, капитана королевской стражи Януша Богуславского, передать благодарность за помощь в последнем деле. Вы помогли восстановить доверие между Короной и Младшей Хозяйкой, а это очень важно для нашего города…

Есть такие умельцы – говорить долго с выражением ни о чем. Берешь отдельно любую фразу – всё в порядке, слушаешь их все вместе – ничего не понимаешь. Кажется, Януш как раз из таких. Если зевать начну – не страшно, главное – не захрапеть.

– …только в гармонии всех сторон, заинтересованных в благополучии, это благополучие становится не только возможным, но и реальным, осязаемым для каждого горожанина…

Может, мне показалось, но остальным было интересно – наверное, давно не общались ни с кем, года три… Впрочем, не сразу, но Януш смог заинтересовать и меня. Мешочек был маленький, но в любом случае это больше, чем можно было рассчитывать… Думаю, Карина вообще ни на что не рассчитывала, да и Данила у меня на зарплате… Человечек закончил речь и все с той же как бы «выразительностью» продолжал свою роль. Он маленькими шажками подошел к Карине, изо всех сил стараясь смотреть на нее сверху вниз (будучи при этом ниже сантиметров на десять), пожал руку и вручил награду, то же повторилось с Данилой, человечек только что не подпрыгнул… Пришел и мой черед.

Я не виноват, что был третьим. Если бы первым – такого не случилось бы. Я не просто пожал ему руку, я ее пожал крепко. Ну, просто чтобы он смотрел не в потолок, а на свою ладошку. Януш кричал остро и переливисто. Януш баюкал одной рукой другую. Януш выронил деньги – я поднял и путано пытался извиняться. Даже если он меня услышал, все равно не понял, говорил я тихо и неразборчиво – не мог ничего путного придумать. Кстати, охрана у капитана королевской стражи ни к черту. Ни один даже не дернулся. Или у них большой опыт по части криков своего командира?

– Капитан, что-то с рукой? – Иногда я бываю участлив…

– Ничего страшного, но довольно болезненно, одна тварь цапнула… Данила, Алекс, пойдемте…

Эта дверь тоже была не последней, но комната за ней оказалась совершенно непохожей на остальные. Камень и металл – никакой мишуры, даже свечи казались металлическими лепестками на каменных основаниях.

– Мы находимся под тронным залом. Около десяти метров. Здесь редко кто бывает, но здесь чувствуешь себя совсем иначе – тут всё дышит историей. Помните легенду о мече, Алекс? Меч из камня?

– Сказку о мече…

– Может быть, сказку. Мне сказали, что это он… Меч Ария, Артура – так привычнее… Только здесь нет ни меча, ни камня. Просто здоровенный кусок металла, к которому кто-то приделал рукоять меча. Такой и вправду никому не вытащить. Можешь попробовать…

Раз в год меч «в камне» доставляли к Золотым воротам, и каждый желающий мог попробовать вытащить меч. Я не пробовал. Я видел, как кряхтел Алёхин и как каждый год злится Яковлев. Как первые силачи и первые слабаки отходили с покрасневшими ладонями, так и не заставив сдвинуться рукоять хотя бы на миллиметр. Я знал несколько способов опозориться в присутствии куда меньшего скопления народа. Хотя… когда-нибудь я обязательно возьмусь за эту рукоять…

Януш преобразился. Цыпленок вылупился из яйца и почувствовал себя важной птицей. В этом зале он чувствовал себя увереннее, чем в окружении своей охраны… И голос. Это был голос другого человека, причем до боли знакомый голос.

– А это тоже меч, и пусть он больше похож на длинный нож, но принадлежал самому Кию, старшему сыну Ария. Тому самому Кию – основателю города… сыну того самого Ария, от которого арийцы… И его не нужно вытаскивать из камня – он выкован из метеоритного железа и всё такой же острый…

Кажется, это называется музей. Интересно, огрызок яблока, которым Змей соблазнил Еву, тоже где-то здесь – или остались только семечки? Скорее всего, в том дальнем шкафу у стены…

– А это доспехи Хорива, брата Кия. Некоторые считали, что в отличие от брата он не был воином. На самом деле они оба были воинами, но один остался здесь, а второй ушел на юг с народом, который позже назвали хорватами.

– А почему доспехи здесь? – Я не успел спросить, Данила обошел.

Их привезли сюда уже после его смерти. «Хорив», кстати, означает «ворон». А «Щек» означает «змей». Из-за него чехов назвали чехами, а похоронен он, по легенде, под горой Щековицей. Там до сих пор полно змей.

– От Щека здесь ничего нет? – На этот раз я был быстрее Данилы.

– Нет. То что есть, и так чудо… или чудесный розыгрыш.

– А от Лыбиди осталась только река?

– О Лыбиди неизвестно почти ничего, кроме того, что она была вместе с братьями, хотя… некоторые считают, что она не была сестрой. И Киев был основан ею, а не Кием. Кием он был только назван после того, как Лыбидь была покорена. Уже потом, в легендах, она стала сестрой…

– Господин капитан, вы так много знаете об этом. Откуда? У меня есть только один знакомый, который бы мог знать всё это…

– Я знаю это от Ярослава и от его отца. Я довольно много времени провел в этой комнате при обоих князьях.

Такой человек, как я, должен служить великим, чтобы не быть ничтожно малым. Но что, Алекс, заставляет служить тебя?

Меня заставляет служить любовь к тому, что есть крыша и стены, а в стенах – еда. Да и женщины редко любят голодных и холодных и, как следствие, часто больных. Еще заставляет собственное неумение что-либо делать – строить, готовить, мастерить… Стоп. Я неправильно понял Януша. Ко всему прочему, я еще не умею выслушать…

– Что заставляет тебя служить князю?

– Вообще-то, я ему не служу…

– Алекс, если бы все служили князю так, как вы «не служите», Корона могла бы опасаться разве что землетрясения.

– С тем же успехом вы могли бы меня спросить, что заставляет меня служить Младшей Хозяйке.

– Я просто не успел.

– Сразу отвечу – деньги.

– По вам не скажешь, что их много…

– Януш, вы не задумывались о том, что любой частный детектив города мечтал бы не столько о заказах, сколько о таких заказчиках, как Корона и Лысая Гора? Я не о деньгах… Как бы это сказать, чтобы стало совсем понятно… У меня довольно уникальное положение, вы не находите, Януш?

Януш меня не слушал, кажется, его полностью увлек меч Кия. Собственно говоря, кто такой я и кто такой Кий?

– А что означает «Кий»?

О, все-таки иногда мои слова находят дорогу к его ушам!

– Волк. Не правда ли, интересная троица – Волк, Змей и Ворон? Алекс, почему бы вам не служить мне?

Вообще-то обычно я успеваю понять, что из чего следует. Только не в этот раз. А вот Янушу казалось, что все логично.

– Вы ведь хотите служить мне, Алекс, вы жизнь за меня готовы отдать…

Древности, а особенно длительное пребывание с ними в одной компании плохо сказались на этом маленьком человечке с больной рукой – какая-то тварь его цапнула… Может, бешенство? Еще и смотрит… Надо будет как-нибудь намекнуть Лейзеровичу.

– …поклянитесь мне в верности!

– Януш, вы бы для приличия хотя бы денег предложили…

Я был слишком резок. С больными так нельзя. Януш аж за ножик схватился… В смысле – за меч Кия. Совсем нехорошо. Так, теперь на Данилу переключился…

– Данила, я награждаю тебя за службу этим мечом…

Надо же, а я на Януша плохо подумал. Впрочем, вот так разбрасываться реликвиями тоже не очень хорошо, надо будет потом вернуть…

– Готов ли ты принять его в дар от меня?

Кажется, комедия продолжается. Причем понемногу переходит в что-то похуже. За дверью куча солдат, причем их командир не я. Меня уже как-то стал меньше беспокоить Януш, а больше – Данила. Мой ученик стоял на коленях и что-то бормотал, принимая меч от Януша Богуславского… Вероятно, Данила давно ждал шанса поквитаться со своим учителем. Странно, у него было много куда более простых вариантов…

Я хорошо учил своего подопечного. К тому же у него был пусть короткий, но меч, а вот у меня в арсенале была только свобода передвижения по небольшой комнате. Януш мне не мешал, кажется, он получал удовольствие. Ну да мало того, что я пытался убежать от собственного ученика, я еще и прихрамывал.

Можно было догадаться: лесенка, ведущая наверх, заканчивалась толстой металлической дверью, закрытой на ключ. Здесь не экономят на замках и дверях. Моя несообразительность стоила мне почти прошедшего удара в спину и неудачного приземления на больную ногу… С левой рукой у меня тоже не замечательно, но я решил все-таки попытаться. Рядом со мной как раз был кусок металла с рукоятью – то есть меч Ария. Если мне удастся поднять эту глыбу, то я могу попробовать оглушить Данилу, а уже потом разбираться, что с ним приключилось. Рукоять удобно легла в ладонь, и по какому-то идиотскому наитию я дернул. Я переоценил свои силы – глыба осталась там, где была. Я недооценил свои силы – в руках у меня был меч. Лучший меч, который когда-нибудь мне доводилось держать в руках… Я решил, что буду удивляться потом, потому как Данилу появление у меня в руках меча не смутило. Атака была выполнена по всем правилам – быть мне из двух половинок, если бы не меч… Парировать и тут же ударить… Эфес каким-то чудом почти полностью погасил отдачу от удара Данилы, ответ получился таким, как иногда представляешь, но никогда не делаешь – всегда что-то мешает.

Данила – хороший ученик, но все-таки ученик. Ближайшие недели ему будет больно. Сломанные ребра – это не смертельно, но болезненно. Сейчас он пытается поймать дыхание удачи, но не быстрой… Так, теперь – что там у нас с Янушем?

Маленький ненормальный человечек смотрел на меч в моих руках и ждал. Вероятно, он никак не мог понять, как это он сам не догадался тупо взяться за рукоять и потянуть.

– Я не знал, что это ты…

Кажется, я представлялся… Глаза Януша я уже где-то видел… маленькая худенькая фигура и знакомый голос. Я только что поймал всё то, что постоянно от меня ускользало. Наверное, это меч на меня так действует…

Передо мной стояло нечто, очень похожее на Януша, но бывшее от человека довольно далеко… Только глаза, глаза, в которых было столько тоски… Это была не тоска, это был голод. А еще в этих глазах отразился Данила. По идее, ему бы еще приходить и приходить в себя – ан нет: уже встал и меч подобрал… Первое, чему я научился, – это уходить с линии удара. Данилу это застало врасплох, а вот Януш был готов к моему маневру – кажется, он пытался меня укусить… Если бы у него получилось, это был бы не укус, а откус: таким челюстям позавидовала бы большая белая акула… Этот удар я долго тренировал, но в бою он как-то ни разу не пригождался – в бою обычно не ставишь задачу одного противника убить, а другого оглушить. Главный фокус в угле удара – меч должен не просто скользить, а входить в плоть, причем все глубже. Со стороны кажется, что он просто скользит, а меч тем временем вонзается и идет все труднее, поэтому силу нужно вложить с запасом… Два звука раздались одновременно – открылась дверь, и рукоять меча Ария вошла в соприкосновение с лобной костью Данилы… Шум забежавшей стражи заглушил падение Януша – и головы, и туловища. Интересно, что упало раньше?

Прежде чем меня скрутили, я все-таки успел сделать это – вложить меч в «камень». С детства не люблю беспорядка.

Глава седьмая

Рожденный в кольчуге

Меня впервые допрашивали в подвале Печерского Замка. Я впервые примерил на себе наручники киевской конструкции. В гвардии я это почетное право предоставлял своим пленникам.

Фишка наших наручников в том, что они не из металла, а из какой-то лозы. Причем эта зараза настолько живучая, что ей достаточно воздуха и тепла. Сначала кажется, что киевские наручники – гуманны и нежны, они легкие, почти не давят… А потом это ощущение проходит – они начинают расти. Причем растут они – к теплу, то есть в сторону закованной руки. Руку не перекусит, но за неделю сдавит так, что мало не покажется. Я бы предпочел металл. Железными, если что, можно и по башке стукнуть… Вероятно, именно поэтому у нас они и не прижились. С другой стороны – достаточно обычного ножа, чтобы освободиться… Но это было бы как-то странно – давать пленникам ножи.

Подвалы Печерского Замка – это такое место, где все признаются во всём – независимо от сделанного.

Весь мой детективный опыт говорил о существовании двух вариантов: либо эти люди знают и умеют безмерно больше меня, либо они не знают ничего, кроме инструкции. В последнем случае им вообще всё равно, о чем меня спрашивать и что я отвечу, так как на последней странице их заветной книжечки уже написано: «Повесить».

Пока что я обвинялся всего лишь в убийстве капитана королевской стражи и покушении на собственного ученика – это по-крупному. По мелочи – попытка ограбления Великого Князя и порча его имущества. Еще немного смущали вопросы: во сколько я оцениваю свое имущество и нужен ли мне исповедник. Какая разница, во сколько и что я оцениваю, если всё равно всё это очень скоро будет принадлежать Короне? Исповедник мог бы помочь – в последнее время я почувствовал в себе силы изливать душу несколько месяцев подряд.

Для моего дознавателя, господина Ковалева, все в этом мире существовало отдельно. То, что Януш оказался не только капитаном королевской стражи, не отменяло его должность. Вероятно, сразу после повешения меня представят к какой-нибудь награде. Почему бы не «За спасение черепов»?

– Фамилия?

– Каховский.

– Имя?

– Александр.

Мне хватило двух раз, чтобы усвоить, что здесь именование себя Алексом вместо полного Александра приравнивается к укрыванию важных сведений. Так что вот уже раз пять я себя назвал Александром. Потом будет трудно переучиваться… Если это «потом» в принципе ожидается…

– Как вы проникли в Замок?

Приказ, подписанный Ярославом, лежал на столе у дознавателя, но, видно, приказ Великого Князя в княжеском Замке никого ни в чем не убеждал.

– Я бы не смог проникнуть в Замок, если бы меня не ждали…

– Кто ваши сообщники?

– Думаю, вся охрана четвертого подъезда и еще два десятка заговорщиков в латах…

– Вы сможете их опознать?

– Они точно опознают меня… Господин дознаватель, я прибыл в Замок по приказу…

– Какова цель вашего заговора?

Надо постараться не шутить. Если так пойдет и дальше, скоро здесь будет довольно многолюдно, в конце концов, почему бы не обвинить мою квартирную хозяйку госпожу Алису Копачевскую в том, что она не препятствовала в совершении моих ужасающих злодеяний?

– У нас не было никакого заговора…

– Прекрасно! «У нас», это у кого? Перечислите – и поставим точку…

– Ну, в приказе были упомянуты Данила, Карина и я… Вы можете просто прочесть…

– Замечательно… Александр Каховский, я думаю, вам необходимо отдохнуть. Вам, насколько я вижу, не помешает и медицинская помощь – сейчас вам её окажут. Отдохнете, придете в себя – и тогда уже продолжим, вы не против?

Я был не против. Я был только за. Я практически только что возлюбил господина Ковалева за понимание. Раненые конечности ныли и без свежих ран, и я как-то даже скорее поспал бы, чем полечился, но и за доктора – большое спасибо.

Провожали меня примерно с тем же радушием, что и встречали, – те же двери с охраной, потом снова двери с охраной… И только иногда – охрана и до и после. Что напрягало: я всё ждал лестницы вверх, а ее всё не было. Не было, даже когда очередная дверь открылась, закрылась – и я остался один в комнате без окон и с единственной дверью – той, которая захлопнулась. Вероятно, случайно охрана со мной не зашла и доктора в комнате тоже не оказалось. Здесь, в принципе, больше не было, чем было. Кроме меня и дыры в углу здесь не было ничего – ни койки, ни лавки, ни доски. Спать мне не придется – я бы прикорнул на полу, если бы не обнаружил еще одно то, чего тут было полно, – пол камеры (какая уж тут, к черту, комната) представлял собой озеро глубиной в полсантиметра, чего было вполне достаточно для красной ряски, которая явно радовалась моему появлению и готовилась к трапезе. Нормальные люди не знают, что такое красная ряска, так же как не знают, откуда берутся пыль и пауки. Нормальные люди считают, что красноватые пятнышки на поверхности болота – это красиво. И птицы, которые думают чем-то поживиться в болоте, тоже так считают, пока не садятся в воду. В принципе, ничего страшного – не хуже обычного гнуса. Только ряску перья не останавливают, она ползет, пока не доберется до открытой кожи – и тогда уже берется за дело: кровушку сосать.

Всё, что от меня требовалось, это не ложиться, не садиться и следить, чтобы эта дрянь не забралась по сапогам, что означало стряхивание её каждые две-три минуты, причем не касаясь руками и чтобы точно ни одна не полетела вверх – все вниз. В принципе, даже если бы я не предпринимал никаких мер предосторожности, за одну ночь со мной ничего совсем страшного не случилось бы… Ну высосали бы у меня лишний литр крови. Но как-то я уже не был уверен, что мне здесь предстоит пробыть одну ночь, да и литр за последнее время уже был бы не первым.

Через час я попытался выбить двери. Через два – выбить стену в соседнюю камеру. Через четыре я начал присматриваться к моим кровососущим сокамерникам и даже попробовал сунуть в ряску палец. Это было глупо, но взбодрило. Теперь у меня еще и палец болел, а я ведь уже почти решил присесть…

В промежутках я пытался давить ряску, но она была то ли быстрее, то ли крепче, чем я рассчитывал.

Оставшееся время я все же спал, странно, но спал. Способ был простым – я шел от одной стены камеры к другой. Шел – это делал четыре шага, стукался лбом о стену, просыпался, стряхивал ряску, разворачивался, засыпал и шел в противоположную сторону, там снова стучал головой об стену, снова просыпался… Так – оставшиеся не знаю сколько часов. Дверь в камеру открылась во время моего очередного прохода как раз за шаг до стены, так что можно сказать, что меня разбудили.

Я был почти счастлив снова увидеть господина Ковалева, пусть мне и хотелось все время что-то стряхнуть и куда-то идти. Я сидел. Я подумал, что не будет так уж плохо грохнуться с табурета, чтобы хотя бы немного полежать…

Я даже не удивился, когда дознаватель задал свой вопрос:

– Фамилия?

– Каховский.

– Имя?

– Александр.

– Как провели ночь?

– Прекрасно… Давно так не высыпался, а ваши врачи – просто творят чудеса…

Его улыбка была искренней, его глаза – добрее глаз я не видал, вот-вот мне скажут, что все это было ужасным недоразумением и…

– Ваши сообщники уже дали показания, дело только за вами. – Так уговаривают ребенка все-таки рассказать, куда он дел ключи от квартиры, которые лежали у папы в кармане, – скажешь, и никто-никто не будет тебя ругать…

– Все?

– Ваш ученик Данила и Карина, рядовой гвардейского Костяного отделения. А что, был кто-то еще?

– Ну а как же – все эти ребята у входа, и потом…

– Не паясничайте, Александр, такими темпами вы просто не доживете до вынесения приговора…

Если бы Ярослав был на месте, у меня появились бы шансы на то, что ему доложат об убийстве Януша и его обстоятельствах. Тогда указ о моей казни подписал бы собственноручно Великий Князь. А так у Князя есть все шансы узнать о происходящем, только если ему повезет узнать в теле – человека. Повешенные довольно сильно разбухают… Если отрубят голову – шансов вообще никаких – без головы меня мало кто узнает. А ведь по всему получается, что лучше мне было бы перейти на службу к Янушу. Я бы так и не узнал о размере его челюстей, а заодно и о дознавателях Печерского Замка.

У табурета, на котором я сидел, было всего три ножки, когда одну вышибли, у оставшихся двух не было никакой возможности продолжать удерживать мое тело. Было больно, и я запомнил парня в доспехах, который это сделал. Если бы я не был в наручниках, я бы еще мог принять это за скупой мужской юмор… С другой стороны, я наконец-то лежал – надо постараться насладиться моментом.

– Попробуем еще раз! – Надо же, а материнская доброта вместе с отцовской строгостью никуда не выветрились из этого чудо-голоса. – Какие цели вы ставили, кто был вашим заказчиком и что вы сделали с капитаном королевской стражи?

Я отдыхал и не хотел тратить силы на никому не нужные ответы, тем более что у меня появилось дело, которое я хотел исполнить качественно и в срок.

Сегодня у моего дознавателя были более важные дела, чем двадцать раз интересоваться моей фамилией. Вероятно, его слова должны были прозвучать как приговор – он же не знал мою новую систему сна.

– В камеру.

Я дал себя поднять и повести в мою обитель. Еще пару дней, и я буду называть её домом – и это пугало больше всего. Я был расслаблен и покорен, когда открылась дверь, я боролся за звание лучшего конвоируемого Печерского Замка, но ровно до этого момента. Расслабляться может арестованный, а не те, кто его охраняют. Эта простая истина была недоступной для парня, выбившего из-под меня табурет. Когда я наклонился вперед, он решил, что мне надо помочь упасть лицом в красную ряску. Вероятно, из любопытства – каково это? Я помог ему познать эту тайну.

Бросок прошел на удивление чисто. Я бы мог отбежать метра на два, прежде чем мое выступление оценил второй конвойный. Глядя на судорожно пытающегося счистить с себя ряску обидчика, я как-то без обиды воспринял меч, уткнувшийся мне в спину. Дальше было предсказуемо, но уже не так легко. Красная ряска не помешала этому идиоту вытащить меч и начать им движение, которое должно было закончиться где-то в районе моей шеи, причем этому бойцу явно не хватало мастерства, чтобы вовремя остановить удар и ограничиться царапиной…

Мне было бы легче, если бы уход от удара не означал нанизывание на другой клинок, оставалось подставиться, и я решил, что моей левой руке уже давно нечего терять, и уходил вправо, когда услышал лучший из звуков в этой Вселенной. Звук клинка, нацеленного на тебя и сталкивающегося с другим клинком.

– Обоих в камеру!

Впервые в жизни я был счастлив видеть полковника Яковлева. Человек-доберман только что вышел на охоту, и огромная удача – не быть тем, кого он ловит. Еще одна удача была увидеть лица моих конвоиров в момент, когда Алёхин и Сява убеждали их занять мою камеру. Не удивлюсь, если их убеждение оставит неизгладимые следы на внешности стражи.

Костяное отделение продолжило ревизию камер, а я был возвращен в кабинет дознавателя, чтобы сесть на родного брата моего любимого уже двуногого табурета. Яковлев занял единственное кресло… Ковалев замер у него за спиной, кажется, не вполне понимая, что происходит, наверное, в инструкции в этом месте как раз страница выпала…

– Сынок, ты плохо выглядишь… Вольные хлеба не для тебя, если ты не вернешься на службу – зачахнешь… – Яковлев смотрел на меня, и ему было хорошо. Обычно после этого кому-то становилось тоскливо.

– У вас нехватка гвардейцев? – Как-то мне с трудом верилось, что Яковлев возьмет меня на службу. Ну, разве что кончатся все мужчины, включая тех, кому до шести и после шестидесяти.

– Иногда, когда они начинают помогать частным детективам…

– Трудно представить, что будет, если этот частный детектив вернется в гвардию.

– Если рядовым – лучше даже не пробовать. Если сержантом – боюсь, для этого он слишком стар. Если лейтенантом… Ты уже был лейтенантом. Может быть, майором? По крайней мере тогда тебя будут допрашивать в комендатуре, а не здесь.

– Может, проще мне уйти из детективов в…

– Алекс, не пугай меня, если ты вдруг подашься в кондитеры, я перестану есть сладкое. Вообще. Кстати, что ты тут делаешь? Мы спокойно шли мимо, а тут… – Взгляд Яковлева упал на бумаги дознавателя… – О! А тут Александр! Доводит стражников до преступления. Ты во всем признался, Александр??

– Не успел… список моих преступлений настолько велик, что просто не успел…

Дознаватель ожил. Услышал знакомые слова и решил, что недоразумение ограничится сменой караула.

– Александр еще не готов к сотрудничеству…

– Ну да. С этим у него всегда были проблемы… Уважаемый, ты же грамоте обучен? Прочти, что тут у меня?

Судя по тому, как вытянулось лицо Ковалева, написано было красиво. Было тяжело, и шея у меня не лебединая, но я тоже смог рассмотреть этот шедевр каллиграфии. Написано было путано, но княжеская печать не оставляла сомнений в том, что обладатель этой бумаги может фактически всё. Например, вломиться в Печерский Замок…

– У тебя проблема – твой начальник пропал, а другого нет. А тут я с этой бумагой… Получается, что я твой начальник, понимаешь? И у меня есть для тебя первый приказ. Ты готов?

Не думал, что этот «Фамилия? Имя?» может быть настолько готов. Над головой Яковлева пока не сиял нимб, но Ковалев так не считал…

– Я заметил, что камеры в отвратительном состоянии. Вода, ряска. Это нужно убрать. Причем это должен сделать человек ответственный и добросовестный. Я ведь могу на тебя положиться?

А ведь если бы меня допрашивал Яковлев – было бы хуже. Не знаю как, но представляю, насколько. Его голос, только что звучавший в диапазоне от «тихо и ласково» до «очень тихо и очень ласково», в мгновение ока воспарил в оглушительно-убийственное:

– Почему стоим? Недопонял приказ? И чтобы всё руками, голыми!

Легкий ветер, вызванный не то перемещением Ковалева, не то голосом Яковлева, стих, и мы остались вдвоем.

– Алекс, ты родился в кольчуге, да еще и со щитом.

– И как зовут мою кольчугу?

– Григорян. Поднял на уши полгорода. Точнее, чуть не снес полгорода, говорить, откуда он начал?

– Выжил?

– Алекс, я вот думаю, стоит ли снимать с тебя наручники? Ты угрохал капитана королевской стражи, вдруг теперь возьмешься за меня? И еще, – Яковлев вдруг решил перейти на шепот, приблизив ко мне свою огромную голову, – ты и вправду вытащил меч из камня?

Глава восьмая

В географическом центре города

У меня и Алисы разное понимание того, что такое квартирная хозяйка. Ключевое слово – «хозяйка». Алиса считает: каждый, кто пожил у нее в доме дольше дня, не слишком отличается в своих правах от старых добрых крепостных, во времена которых Алиса, вероятно, мечтает попасть, да вот не судьба. Поэтому, когда ее жильцы детектив Алекс и ученик вышеупомянутого детектива Алекса не явились ночевать, Алиса это восприняла как личную обиду. Не то чтобы я отличался образцовым стилем жизни… Просто, вероятно, именно в этот день Алисе хотелось быть обиженной, ну и потом обычно я не оставляю Голубого Дракона. В результате Ганс, вместо того чтобы согревать своим телом простыни, пытался согреть ночной воздух города, будучи отослан на разведку.

В какую-нибудь другую ночь Ганс вернулся бы ни с чем. Легко вернуться ни с чем, когда ты здоровенный амбал в каске. Обычно таким открывают двери, только если понимают: всё равно войдет, но есть шанс сэкономить на новом дверном косяке. Было довольно холодно, и Ганс решил: чем искать меня, почему бы не выпить пива, хорошего, причем за мой счет. Он отправился к Григоряну. Было выпито немало, но, получив допинг, Григорян возжаждал общения больше, чем его мог предоставить Ганс. В результате духовную жажду утоляла Алиса. Зная и Алису, и Григоряна, понимаю, что духовная жажда в свою очередь вновь породила жажду хорошего пива. И, зная их обоих, – жажда была утолена.

Несколько лет назад гвардия всерьез следила за моим армянским другом, потому как он активно пытался соорудить пушку. После ее самоуничтожения при первом же испытании гвардия потеряла к моему другу интерес. Зря. Григорян притащил свое новое устройство прямо к воротам комендатуры. Чтобы никому не надо было далеко бегать. Первый взрыв заставил лишь накрениться ограду. Второй оставил комендатуру вовсе без этого хилого трехметрового заборчика. К третьему взрыву Григорян не имел никакого отношения. Это просто прокатилась звуковая волна от реакции полковника Яковлева на первые два.

Дальше было неинтересно. Григорян достаточно часто повторял словосочетание «Алекс Каховский», чтобы даже контуженые гвардейцы догадались донести эту информацию до Яковлева.

Мне, наверное, придется купить небольшой пивной завод и подарить его Григоряну, чтобы он простил меня.

Яковлев, человек последовательный, выслушав о подозрениях Григоряна, эти подозрения проверил, но, пока его служба выясняла, что случилось со мной, другая его служба доходчиво объясняла Григоряну, почему нельзя сносить ограду комендатуры. Теперь невозможно догадаться о протезе Григоряна. Когда человек хромает на обе ноги, кажется, что это просто такая необычная походка.

Что особо меня позабавило, так это мандат, с которым Яковлев штурмовал Печерский Замок. Та закорючка, которой Яковлев тыкал в нос Ковалеву, действительно была подписью Ярослава. Так уж получилось, что я её знаю… Но вот число… Хотел бы я знать, каким образом письмо, подписанное Ярославом, в то же утро оказалось у Яковлева. Полковник может многое, но на такое способны только ведьмы.

Жизнь так устроена, что о существовании власти обычно узнаешь в худшие её моменты. Мое первое узнавание совпало с призывом в гвардию. Большинство моих сограждан считали доказательством того, что власть есть, отряд гвардии, являвшийся раз в год, чтобы собрать налоги.

Кроме таких неприятных, но все же не самых больших бед, власть себя выдавала во время войн, эпидемий и пожаров.

Поэтому, когда утром мои соседи, выглянув на улицу, увидели много людей в форме, первым делом они вспомнили о налогах – и проверили, надежно ли спрятаны деньги. На всякий случай проверили также, нет ли сигналов со стороны пожарной каланчи. Немного успокоились. Действительно, если война, то с этим уж точно ничего не поделать, а значит, можно не беспокоиться.

Между тем людей в форме становилось все больше. Еще немного – и можно было бы ослепнуть, просто выглянув на улицу, – слишком много металлических пуговиц для солнечного дня. Если бы сейчас по Прорезной прокатился достаточно большой булыжник, Великий Князь остался бы без стражи. Вообще.

Мечи не так навязчивы. Это и понятно. Если Ярослав вызывает страх и уважение именно в силу того, что у него есть куча людей, которые не расстаются с острыми металлическими предметами, то Младшая Хозяйка имеет все то же сама по себе. К тому же, если почти каждый горожанин не против получить шанс о чем-то попросить Князя, то с Младшей Хозяйкой – другая история: тут уж лишь бы она чего не попросила.

Мечей было всего четверо, и все они были в гостиной, где мне и предстояло провести основное шоу. Когда-то я мечтал о таких сценах, а сейчас просто не знал, как без этого обойтись. Хотелось расставить все точки над i… Не хотелось рассказывать одну и ту же историю в разных кабинетах, в том числе в Замке. В последнее время у меня какое-то странное неприятие замков, особенно их нижней части.

Алиса считает, что ее дом – географический центр города. И это не далеко от истины. Если переводить это на русский понятный: в какой конец города ни подайся, всюду одинаково далеко. До Лысой Горы и до горы Замковой – тоже одинаково далеко: сначала вниз, потом вверх. Поэтому и случилось чудо чудесное – в обычном киевском доме, в одной комнате должны были собраться Великий Князь, Младшая Хозяйка, Яковлев и Первый Меч. Чуть не забыл – еще я, Алекс Каховский, который всех и собрал.

Хуже всех пришлось Алисе. Тот факт, что весь дом был подвергнут проверке на предмет безопасности, – это полбеды. «Страшные тайны» Алисы были прекрасно известны на обоих холмах. Проблема была в жадности. Попытку напечатать билеты сорвал Григорян. Григорян в свое время не то чтобы изобрел… Скажем, он придумал, как снова сделать единственный печатный станок в городе. И вот, будучи монополистом, Григорян Алисе отказал. Не пить ему больше с Алисой пива. Впрочем, это её не остановило. Накануне я застукал Ганса, который по заданию своей хозяйки прикидывал, насколько можно увеличить гостиную, если снести одну из стен.

Увы. Встреча должна была вот-вот начаться, а Алиса так и не извлечет из нее никакой пользы.

В гостиной было довольно тихо. Васильченко-старший и Васильченко-младший сидели отдельно и были сосредоточены на том, чтобы максимально приблизиться к эталонной скульптурной композиции «Отец и сын». Григорян был бы и рад пообщаться, но Яковлев его уже наслушался, Алиса наслушалась тоже, а Ганс был занят снабжением всех немногочисленных присутствующих едой и напитками…

Попытки разговорить Данилу кончились тем, что Григорян замолчал вовсе. Я тоже теперь молчу с Данилой – с момента его вызволения из Печерского Замка. Время от времени пытаюсь говорить, потом смотрю на Данилу, снова молчу.

Послышались шаги, на несколько секунд стало громко, а затем почти так же тихо – это в сопровождении Костяного отделения появился Ярослав. Остался еще один гость – зря я прислушивался…

– Готовишь сюрприз?

Как она это делает? Вот только что я весь был одно большое ухо у дверей в гостиную… И вот я уже весь в том миллиметре кожи, которая почувствовала ее дыхание, и сердце отбивает дробь… Ведьма!

– Не для вас…

– Надеюсь, что и для меня.

Она не зашла – влилась в гостиную. Теперь надо посчитать до десяти, пока мужчины снова начнут дышать. Я посчитал – и тоже шагнул в гостиную.

Трудно в такой компании надеяться привлечь внимание просто тем, что пришел последним, поэтому я взял с собой вещицу из двух частей – верхней и нижней челюсти Януша. Мне на месте гостей было бы по крайней мере любопытно. Кстати, челюсти вызывают любопытство уже после смерти хозяина. Пока хозяин жив, они вызывают другие чувства. Чтобы помочь дыханию братьям по полу, я стукнул верхней челюстью о нижнюю. Ну вот, они готовы меня слушать.

– Я напомню о фактах. Странных фактах, которые просто обязаны были оборвать цепь убийств значительно раньше. Итак, что у нас было.

Кто-то собирает черепа.

Как мы обнаружили, имитирует ведьму.

Убивает в районах подальше от Лавры.

Готовится к обряду практически там же, где это делал Безумный Фил.

Меня сбило то, что сначала я узнал о скелетах и уже потом – о пропавших людях. На самом деле скелеты были вброшены в игру как раз в тот момент, когда гвардия начала всерьез волноваться по поводу исчезнувших.

Кто-то затрачивает массу сил и средств, чтобы стать сильнее, чтобы разбудить свои скрытые способности, и этот кто-то в тот самый момент, когда им начинают заниматься всерьез, вдруг оказывается в идеальных условиях. Патруль спугнул кого-то, скорее всего, женщину, скрывшуюся в направлении Лысой Горы. В результате и гвардия, и мечи перестают заниматься им и принимаются следить друг за другом.

Кто мог провести такой маневр?

Кому вообще могла прийти в голову мысль обставлять убийства так, чтобы подозрение падало на кого-то, владеющего магией?

Но это – не единственные странности, которые происходят. Разве не странно, что одним из доверенных лиц нашего Великого Князя становится человек, верно служивший Лоретте? Мало того, он так же странно был непоследним в окружении Лоретты… И это притом, что он не литовец и не киевлянин… А с другой стороны, разве не странно, что Кисель, человек, который не так давно был третьим человеком в городе, оказывается на положении шестерки у какого-то собирателя черепов, который, как мы знаем, только собирался стать сильным магом…

Было бы простительно ничего не понимать, если бы не мой клиент – Лёва Васильченко. Клиент, который попросил спасти его от ворожки. Мне никогда не казалось, что разговоры о ворожбе – это всерьез… А вот у Лёвы приворожили невесту… Почему я не считал, что это всерьез? Очень просто: если у кого-то есть такая власть – неужто он будет ее растрачивать по пустякам? Если уж ворожить – то по-крупному.

По-крупному и было. Просто, чтобы поддерживать легенду о маге, который живьем сдирал с костей мясо, нужно много кислоты.

А привороженный Лёва – прямой путь к деньгам, распоряжался которыми его отец.

Все это время мы имели дело с ворожкой – существом, которое умеет ворожить, наводить морок.

Существом, достаточно слабым магически и потому нуждающимся в деньгах, помощниках, положении. И в один нелучший день это существо решило стать сильнее. Наверное, мне мешало то, что подсознательно думаешь: ворожка – непременно женщина. Так же, как нашей гвардии достаточно было увидеть кого-то худенького с длинными рыжими волосами маленького роста, как тут же определить ведьму.

Известно, что у Безумного Фила был помощник. Помощник, которого так и не смогли найти, – Януш, ворожка. Он всю жизнь скрывал своё истинное лицо: он ворожил каждую секунду, просто чтобы выжить… После гибели Фила он долго прятался и ждал своего шанса. Когда Лоретта появилась в городе, Януш его получил. Его ворожба принесла результат – шаг за шагом, окруженный почитанием, он продвигался по службе. Воцарение Ярослава расстроило его планы, но ненадолго. Талант ворожки пригодился и здесь. Оставалось немного – алтарь уже был почти готов, когда в игре появилась новая фигура (люблю о себе в третьем лице) – я.

Януш определял маршруты патрулей и точно знал, когда их не будет. Благодаря нескольким оставленным скелетам искали маньяка или мага, но никак не группу бандитов. В принципе, поиск дал бы свои результаты, если бы не последний финт ворожки – управляемый Янушем патруль якобы спугивает кого-то, очень похожего на ведьму, и… И теперь у Януша окончательно развязаны руки: ведь гвардия и ведьмы отныне заняты друг другом.

В этот момент Данила приволакивает ко мне Лёву Васильченко, который уже не помнит своей настоящей невесты, да и вообще мало похож на себя. Януш испугался и решил сопровождать Лёву. Тем более что для Лёвы он к этому моменту уже стал его девушкой.

Молодые парень и девушка, до отвращения не озабоченные сексуально. Я скабрезно шучу – чувствительный Лёва не реагирует вовсе…

Я вижу Януша, разговариваю с ним – и даю спокойно уйти.

Но он не знает, что я так толком ничего и не понял. Более того, в тот же вечер я нахожу его алтарь. И пусть сам Януш не пострадал, но его план разрушен, его люди убиты, ему придется всё начинать сначала… Он готов и к этому, но вначале он должен обезопасить себя.

Януш предлагает Ярославу наградить нас за находку алтаря. Назначает дату как раз в тот день, когда Ярослава нет в городе, и принимает нас в подвале. Принимает, полностью уверенный в том, что подчиненная ему стража и его способности обеспечат ему необходимое преимущество.

План дал сразу три осечки. То, что получилось у него с Данилой, – не прошло со мной. Вероятно, заставить меня поверить в то, что он – симпатичная девушка, было легче, чем приворожить меня настолько, чтобы я присягнул ему на верность. Меч, который он считал легендой, на самом деле был действительно достойным мечом. И Данила… У него было две возможности убить меня. И я не должен был успеть ни парировать его первый удар, ни уйти от второго. Но мой ученик всё же смог немного сопротивляться Янушу, и этого оказалось достаточно…

Что дальше, вы знаете. Григорян чуть не взорвал комендатуру, и Яковлев нас вызволил из плена… Кажется, всё…

С выходом у меня еще прошло – и челюсти взял с собой, и клацнул красиво, опять-таки зашел последним. Финал вот подгулял: какой-то получился простецкий. Не то чтобы я ждал аплодисментов или цветов… Хотя бы одного восхищенного взгляда мне было бы достаточно – увы, все взгляды были поделены между двумя светилами – Младшей Хозяйкой и Ярославом… Когда-нибудь, в следующей жизни я тоже буду королем или, на худой конец, могущественной и прекрасной ведьмой… Интересно, что разглядывает Алиса – что-то такое интересное за окошком? Неужели она умудрилась продать вид на наше сборище из окон разрушенного дома напротив?

– Мы не договорились о цене… – Обычно женщины реагируют на женские голоса без энтузиазма, всё больше предпочитают звуки из горла, снабженного кадыком… Но – не в этот раз… – Кажется, впервые детектив Алекс принял заказ без аванса и не оговорив полную стоимость. Было бы странно сейчас ему навязывать ее.

Все-таки я удостоился взгляда Алисы – ну да, взялся за работу без денег – наверное, перестанет со мной здороваться…

– Но есть одна вещь, которую Алекс просто обязан получить, ведь он доказал свое право на это, тем более, если я не ошибаюсь, не так давно он потерял меч в одной довольно неприятной пещере… Князь?

Легкий кивок и небрежный взмах кистью, замкнутой в белоснежные манжеты, – а ведь я видел, как он этой кистью довольно крепко держал меч.

Оказывается, режиссером-постановщиком спектакля был вовсе не я. Гвардейцы, которые зашли в гостиную, явно репетировали своё появление. Довольно трудно идти в ногу и нести что-то тяжелое, прикрытое зеленым с золотом бархатом, довольно трудно не сбиться, обходя кресла, и, наконец, поставить груз так, будто он ничего не весит, а не с облегчением грохнуть об пол.

– Меч Ария – он твой…

Ее голос призывно зазвенел, словно она предлагала обладать не мечом, а… Наверное, их этому учат. Ярослав сделал еще одно движение кистью – и бархат заструился вниз, обнажая сталь, увенчанную великолепным эфесом с вычурной гардой. Волк, ворон и змей сплелись, защищая рукоять меча. Меча, снова погруженного в куб металла. Наверное, мне показалось – я не успел донести руки на какой-то миллиметр, а эфес уже холодил ладонь, и клинок был свободен.

– Этому мечу больше тысячи, а может, и десяти тысяч лет, но у него никогда не было ножен. У нас нет летописей о тех временах, когда он не был в камне. Летописи слишком хорошо горят…

Младшая Хозяйка продолжала что-то говорить, куда-то мне за спину показывает Данила, только не шевельнуться и даже не вздохнуть. Только холодок эфеса в ладони и озноб стрелой по позвоночнику, веки даже не свинцом налились, а будто запечатаны навек, и вдруг треск веточек в костре, тихий-тихий – как раз такой, что слушал бы, не отделяя от тишины…

– Как ты себя чувствуешь, Олекса? Рад мне?

Где-то далеко остались город и комната в доме на Прорезной, ведьма и князь. Старшая Хозяйка была в своем праве.

Глава девятая

Герой меча и магии

Когда-то давным-давно я перестал верить, что можно умереть в честь прекрасной дамы… Примерно в тот же период я обнаружил, что прекрасным полом можно не только любоваться…

Я был неправ.

Ради этой женщины можно было всю жизнь воевать, теряя в год по килограмму костей и мяса, проливая ведрами кровь, просто ради того, чтобы бросить к ее ногам какую-нибудь страну и сказать… А, все равно, что сказать, лишь бы слушала, лишь бы смотрела – и, если её интерес начнет угасать, оглядеться вокруг, что там еще можно бросить к ее ногам…

Мне не нужно было слышать ее голос, чтобы знать – я в шатре у Мокаши. Просто по тому, как мне дышалось…

– Меч можешь положить… Олекса, как получилось, что он достался тебе?

Старшая Хозяйка сидела на своих любимых подушках у огня, и казалось, раскачивалась вместе с языками пламени…

– Ты еще не разлюбил мой кофе?

В Киеве кофе не достать. Точнее, он есть, но цена не позволяет получать удовольствие от вкуса, всё давишься подсчетом: сколько рублей я только что глотнул?

– Сладкий и горячий?

Наверное, это называется соскучиться… Если только можно соскучиться по смерчу, прошедшему в шаге от тебя и оставившему в живых. Можно всю оставшуюся жизнь рассказывать об этом друзьям и знакомым, но едва ли мечтать о повторной встрече… Или всё-таки можно?

Она проделала свой любимый фокус, вытащив прямо из воздуха поднос с кофейником и крохотными фарфоровыми чашечками… Между мной и моей чашкой было – протяни руку и возьми. Но это было бы неправильно. Правильно было наконец устроиться на подушках и смотреть. Смотреть, как Мокаша не встанет – перельется из «сидя» в «стоя», чтобы сделать два шага в мою сторону…

…Чтобы воздух качнулся, прорывая грудь навылет, чтобы захлебнуться и не слышать, как падает поднос и разливается бесценный напиток… Блики огня переплавили наши тени, было странно чувствовать и знать, странно длить и длить, и ловить взгляд, и не отпускать, даже когда уже надо снова стать отдельными телами, но только ближе, чтобы снова нырнуть, чтобы затосковать от того, что это не навсегда. И до комка в горле: пусть не навсегда, но это уже не отнять…

– На самом деле я действительно хотела предложить тебе кофе…

– Горячий и сладкий?

Странно, поднос уцелел, и ни одна чашка не опрокинулась…

– И еще ты спрашивала про меч.

– Да. Я была уверена, что рано или поздно ты все-таки осмелишься взяться за его рукоять. Но ты не должен был его вытащить.

– Я не слишком хорош для него?

– Нет. Олекса, ты же маг, хочешь ты того или нет, но твой дар совсем другой: ты должен был его уничтожить, а этого не произошло.

– Мне было бы довольно трудно быть здесь и сейчас, если бы не меч Ария. Там был еще один клинок, и эта порция железа сильно помешала бы нашей встрече… Фактически любой встрече.

– Да?

Кажется, я был несколько витиеват в формулировке…

– Олекса, ты зря так боишься смерти… Я обещаю тебе, что буду ждать тебя в этом шатре, что бы с тобой ни случилось. И потом, ты же «маг, не знающий своей силы», ты же собираешься её когда-нибудь узнать?

– А для этого обязательно нужно умереть?

– В каком-то смысле да. В каком-то смысле любой, кто владеет силой, может добиться чего-то действительно стоящего, только дойдя до черты… И переступив через нее. За всё надо платить.

– По вечерам на Бессарабском рынке бесплатно раздают рыбу и яблоки…

– Только летом, и только детям и нищим. Ты, Олекса, не относишься ни к первым, ни ко вторым, хотя тебе этого очень хочется. Пора взрослеть…

Я не заметил, как это произошло, но Мокаша уже была не рядом. Она пила кофе, нисколько не стесняясь своей наготы. С тем же успехом она могла сейчас стать нарисованной или переехать на Северный полюс. Почему-то мне казалось: если я рискну ее поцеловать, эффект будет примерно тот же, что от поцелуя рельсы на морозе. То есть больно, всё еще больно и, что ни делай, всё равно больно.

– Сегодня утром мне казалось, что я достаточно взрослый, – снова не пошел в школу и никто меня не ругал… И кстати, почему я не должен был вытащить меч?

– Как тебе кофе?

Кофе источал изумительный аромат и был таким, как она обещала. На самом деле это вообще был тот редчайший случай, когда вкус кофе лучше запаха.

– Лучший кофе в моей жизни.

– Ты видел, как я молола зерна, кипятила воду, заваривала, добавляла сахар? Ты видел: вот ничего нет – и вот что-то есть… Еще чашечку?

– Большую.

– Держи…

Это было мальчишеством, но я коснулся рукой руки – горячая… Может, и поцелуй прошел бы?

– Олекса!

Кажется, не прошел бы…

– Этот кофе создан мной. В нем нет ничего, что росло бы в этом мире, но ты его пил. И, так же, как любой другой напиток, он достаточно быстро выйдет из тебя… Это безумие – тратить на это свою силу, но я так хочу, и я могу себе это позволить…

Кофе ты выпил, а этот поднос может лежать сотни лет, и, пока его не коснется рука мага, никто не узнает, что это не кусок железа, а моя сила, выглядящая как поднос… Может быть, я слишком витиевата?

Понятно было то, что разговаривать со Старшей Хозяйкой доставляет куда меньшее удовольствие, чем пить кофе и…

– Олекса, а тебе плохо не станет с непривычки?

Всего-то попытался самостоятельно наполнить чашку с помощью кофейника…

– Не переживай, плохо мне обычно после пива, так что…

– Хорошо… Для того чтобы что-то сделать с этим подносом, вернуть его в лоно силы или превратить в еще одну чашку кофе, нужно приложить силу большую, чем та, что была затрачена на его создание. Твой меч ничем не отличается от этого подноса…

– Его кто-то создал? – иногда я схватываю на лету…

– Нет, кто-то создал кусок металла с торчащей рукоятью. А меч создал ты, просто вытянув из металла то, чего там никогда не было. Неужели ты и вправду думаешь, что, если бы это был просто меч в камне, не нашелся бы умелец с зубилом, который выковырял бы его сотни лет назад?

– То есть я маг?

– Маг, не знающий своей силы…

– Ну почему же – я умею вытаскивать мечи…

– Олекса, ты не должен был его вытащить. В твоих руках он должен был вовсе исчезнуть или остаться тем, чем он и был. Ты никогда себе не задавал вопрос, почему ты был успешен там, где отступили другие?

– Мама всегда мне говорила, что терпение и труд…

– Никакое терпение не могло тебе помочь против ворожки – ты должен был присягнуть ей. Ты не мог, просто не мог убить старейшину вампиров – но ты это сделал. Ты пришел на Лысую Гору, хотя ни один обычный человек не в состоянии преодолеть ее защиту без помощи ведьмы или колдуна…

– Во время войны с Лореттой на Лысой Горе было довольно много обычных людей…

– Которых туда пустили ведьмы.

Как-то хотелось, чтобы Мокаша улыбнулась и бросила в меня подушкой. Я помнил, как ведьмы принимали и провожали каждую группу на Лысой Горе, помню, как впервые туда попал. Я привык к тому, что меня время от времени называют магом, но, в конце концов, у моего кота имя посерьезнее будет, однако, несмотря на все его странности, крыльев и способности к метанию огня за ним замечено не было…

– Олекса, твое предназначение – разрушать магию. И раньше ты так и делал. Получалось это у тебя не всегда, с большим скрипом, но в критический момент тебе довольно часто удавалось нейтрализовать любую магию, направленную против тебя. Когда же с тобой вступил в бой вампир, ты пошел дальше – ты уничтожил старейшину его же силой. С мечом – тут другое… Разве что ты использовал магию создателя меча в камне… Мне нужно кое-что проверить…

Картинка начала двигаться в обратном порядке – веки снова начали тяжелеть… И я уже не удивился, что не слышу треска костра… И снова озноб… Вероятно, время моей аудиенции истекло, но это было бы неправильно – вернуться так. Без меча. И, кстати, я все еще был неодет… И я очень захотел остаться. Я должен был взломать собственные веки и услышать костер, я должен был пошевелиться и прогнать озноб с плеч… Стало совсем нечем дышать, и я перестал бороться, я просто начал умирать, когда у меня подкосились колени. Я упал. На мягкое, его было много, и оно было разным. Это были подушки шатра Старшей Хозяйки.

Я снова видел, слышал, дышал и даже попытался говорить:

– Мне нужно сначала одеться, и я не уйду без меча…

Не уверен, что это хорошо, – Мокаша смотрела на меня совсем иначе. Так смотрят на нору, не зная, что в ней – гадюка или кролик. Хозяйка явно ждала змеи…

– Олекса, я не тороплю тебя…

– Ну да, я тоже заметил. И все-таки, почему мне надо взрослеть?

– Может быть, и не надо. Но ты – хозяин меча Ария, ты маг, не знающий своей силы, но противостоящий любой магии, ты, может быть, лучший боец этого мира, мало того – вокруг тебя сплетено пророчество… И ты прислуживаешь мужьям-рогоносцам и неудачливым хозяйкам домашних животных…

– Иногда, Мокаша, мы – герои меча и магии – должны что-то есть и где-то жить…

– Всё изменится, Олекса… Всё изменится к худшему. Ты видел челюсти ворожеи… Поверь мне, любая ведьма и любой маг на самом деле очень мало отличаются от нее. Природа такая. И еще. Твоя мама никогда не учила тебя терпению и труду.

На этот раз я не успел: Мокаша обошлась без спецэффектов – просто там, где только что была стенка шатра, проступили окна гостиной, в уши ворвался крик Данилы и мягкий голос Младшей Хозяйки:

– Все еще Алекс или уже Олекса?

Я не ответил, я проверял состояние своей челюсти и внимательно рассматривал челюсти Младшей Хозяйки.

* * *

Город затих. Люди по-прежнему исчезали, но уже в привычных количествах, многих находили – чаще в виде тел и, как правило, с головой… Григорян откопал в архивах тексты о ворожках, единственная польза которых состояла в том, что автор исследований утверждал: это есть вид редкий, быть может, пропавший, потому как размножается крайне неохотно. Вполне возможно, Януш был последним представителем – расстраиваться не стану.

Незаметно пролетело лето; лето, в которое я, несмотря на слова Старшей Хозяйки, продолжал отлов малой мзды за малые услуги. Меч Ария обрел ножны, и всё говорило о том, что правление Ярослава будет отмечено в будущих рукописях исключительно историей о его восхождении на трон.

Осень пришла неожиданно притихшая, словно боящаяся нарушить собственный золотой наряд. Даже горожане стали медленнее передвигаться по киевским спускам и подъемам, стали тише разговаривать и вовсе перестали кричать. Будто понимали – можно спугнуть. Неверный шаг, неверный вскрик – и все обрушится, разламываясь до самых корней, до схороненной в чреве города тайны, которая целую вечность ждала своего часа.

Пролог

У гвардии добавилось забот. Стоило сойти снегу, как мимо городских окраин-развалин потянулись с севера на юг бесконечные цепочки беженцев. Киевского гостеприимства хватило на первые две недели великого переселения и на несколько тысяч несчастных, которые первыми оказались у городских ворот. Разом забурливший Подол, ощетинившаяся ножами Рейтерская и снова заселенный Крещатик задели что-то чувствительное в Печерском Замке. Ворота закрылись, а гвардия начала патрулировать периметр города.

Самые отчаянные по-прежнему пытались проникнуть за городские стены, несмотря на явное нежелание Киева принимать кого-либо еще. Явность обеспечил полковник Яковлев. Головы очередной партии надеявшихся попасть внутрь были видны издалека, а вблизи должны были отпугивать не только видом, но и запахом.

Навстречу беженцам ушли разведчики. К тому моменту, когда они вернулись, обозы, огибающие город, стали привычными, а для многих просто необходимыми.

Оказалось, что идущие мимо пьют, едят и потратили еще не все сбережения. Киевский порт расцвел многочисленными пассажирскими баржами, грузчиками и карманниками. Холодная весна постепенно оборачивалась золотом. Каждого, кто прикоснулся к этому шальному богатству, волновало одно: рано или поздно поток беженцев иссякнет – лучше, чтобы это произошло поздно. То, что встретили разведчики на Севере, всерьёз никто не принял. На Севере были волки. Огромные стаи волков, постепенно вытеснявшие людей на Юг. Несмотря на то что добытая информация была оплачена кровью – из разведки вернулись не все, – в волков всё равно не верили. Может быть, потому, что из всех тварей, населяющих великую Среднерусскую возвышенность, волки были не самым грозным, а главное, вполне понятным злом. Беженцев списали на трусость и желание жить в тепле. Корона хранила молчание, а Лысая Гора… хранила молчание всегда.

Григорян, как-то опустошив очередной бочонок «Княжевича», сказал вслух то, о чем не хотелось задумываться:

– Бежать глупо, через Большую Стену не перепрыгнешь, драться проще здесь, да и умирать легче на своей земле…

Часть благополучия от чужих бед пролилась и над нами с Данилой. Воровать стали больше и наглее. Ловить стало легче. Новые киевляне не были осведомлены о нюансах правосудия Киевской Короны, которое с радостью превращало любое наказание в долгий и упорный труд палача. Народ млел от всё новых казней, предпочитая смертные, и его предпочтения учитывались властями. Верить в то, что усекновение рук – не смертная казнь, может только тот, кто не видел, как вор, только что лишенный конечностей, истекает кровью, прежде чем перейти в мир иной.

Мы с Данилой на казни не ходили и перешли с бочкового пива на бутылочное. Путь с севера на юг открыли для себя не только беженцы, но и пиво. Ирпеньское. Хорошее, довольно дорогое. Приходится прятать от Григоряна.

Я как раз рассчитывал откупорить парочку бутылок, но присутствие потенциального клиента тормозило важное дело. Господина Теплушкина не волновали ни пиво, ни воры. У него ничего не крали. Только ломали, сжигали, разбивали… Что же касается пива, вероятно, трудно любить его в таких количествах. Любовь вообще такая штука: никогда в промышленных объемах. Господин Теплушкин поставлял бочки для двух пивных королей Киева, Миллера и Княжевича, и очень нервничал, когда ему было нечего поставлять. Наконец-то я понял, что означала маленькая буква «Т», выжженная на каждом бочонке с драгоценным напитком.

– Если вы мне не поможете, я сам сожгу свою фабрику…

– Корона не любит поджигателей. – Теплушкин меня не слышал. Он сцепил свои маленькие холеные ручки, поджал губы и принялся изучать вид, открывающийся из окна моего кабинета. Вероятно, он думал: стоит посмотреть особенно пристально – и стена дома напротив может обвалиться… Хотя я бы не поручился за направление взгляда этих маленьких подслеповатых глаз, прячущихся где-то между щеками и лбом. Если бы существовало племя маленьких человекообразных бегемотов, Теплушкин был бы его типичным представителем. И зубы у него соответствующие – большие и квадратные.

– Вот. – Теплушкин вытащил из кармана смятый листок. – Читайте!

Это не поза. Просто как-то неловко вот так сразу взять и прочитать. Если подождать, клиент обязательно всё сделает сам… В том числе прочтет особо важную записку. Что-нибудь страшное, скажем, подними зарплату, а не то не будем на тебя работать, жуть как интересно… Я забыл про Данилу: ему было интересно, он расправил листок, прочел:

«Огонь охватит нечестивого. Его самого, семью его и всё, что его».

– Довольно поэтично…

Оказывается, маленькие человекообразные бегемоты страшны в гневе. На самом деле отсутствие чувства юмора – еще не повод, чтобы расколошматить все мое движимое имущество – несколько пустых бочонков, кружек и полных бутылок. Долго буянить Теплушкин не стал – это довольно трудно, когда тебя держат за руки, предварительно прижав столом к столу. Вероятно, тот же стол мешал ему разговаривать – воздуха хватало только на немного подышать.

– Отпустим?

– Попробуем…

Попытка оказалась удачной. Теплушкин вдохнул, выдохнул и не сказал – выдавил:

– Это кто-то из секты Пророка. Он их учит, что пить – это грех. И всё, что связано с этим, – грех. Если я не перестану поставлять бочки, они обещают сжечь мою фабрику… И мою семью вместе с ней…

– Что говорит гвардия?

– Меня к вам прислал Алёхин…

Нормальный человек с этого бы и начал. Может быть, ребятам из секты Пророка он тоже забыл что-то сказать?

Глава первая

Пророк

До появления беженцев секты Пророка в Киеве не было. Это нормально – верить в грядущий конец света гораздо легче, убегая от волков. Сектанты – народ странный, но иногда мне казалось, что я их понимаю. По слухам, Пророк говорил правильные слова, но, как только секта пыталась подтвердить их делами, происходило что-то не то. Григорян рассказывал, что пророк считает: то, что приносит человеку радость, должно быть отдельно от человека. Женщины – отдельно от мужчин, вкусная еда, веселое питье, табак – отдельно и от мужчин, и от женщин.

Иногда, в минуты тягостных раздумий, вызванных чрезмерным употреблением то ли еды, то ли питья, то ли женщин, я начинал думать о том же. Пророк был гением, он дошел до тех же мыслей, толком не опробовав ничего из этого прекрасного списка. Его секта пошла дальше. Они посчитали, что гарантией того, что никто в нашем городе не сопьется, будет полная ликвидация спиртного. План был хороший, но спиртное оказалось сильнее. Фишка была в том, что снаружи заводики охранялись хорошо, а всякий, кто попал внутрь и попробовал лучший из образцов продукта – тот, который бесплатный, – уже просто не мог на него поднять руку. Как рассказывал мне Княжевич, некоторые из борцов просто спивались.

Теперь сектанты стали умнее и решили нанести удар, откуда не ждали, – по бочкам. Такая вот версия от магната тары. Логично – ведь споить бочкой практически невозможно. Бочки – они такие – сухие и деревянные.

– Я не пивной король: если я буду тратить на охрану столько же, сколько они, то просто разорюсь. Алёхин сказал, вы можете помочь…

– Чем? Перебить всех сектантов?

– С этим я бы пришел не к вам… Понимаете… всегда есть кто-то конкретный, один или два человека, от которых идет все зло. У меня на заводе работают несколько сектантов – это нормальные люди, они не будут угрожать, жечь… Я видел и самого Пророка… Ему нет дела ни до меня, ни до моих бочек… Я не уверен даже, что он вообще понимает, где он находится и что происходит вокруг. Его интересует вечность… Но всегда есть кто-то, кто услышал вовсе не то, что сказано. Алекс, у любого пророка рано или поздно обязательно появляются фанатики. Они не ограничатся жалким заводиком – гореть будет весь город…

– Что вы хотите от меня?

– Найдите мне его или их. Не надо ничего делать – только найдите…

– …а дальше?

Господин Теплушкин задумался. Мне показалось, что его терзали не моральные проблемы, а мучительный выбор между вдруг открывшимися возможностями.

– Думаю, после Коронного суда желающих писать записки с угрозами не будет. Ни одного.

– Коронного суда над кем? Над тем, кто сжег бочку? Написал записку? Или прочел проповедь?

– Алекс, вы задаете хорошие вопросы. Найдите того, кто виноват. Даже если это – Пророк и если дело в проповедях, я знаю, что делать, поверьте мне…

Теплушкин мне не понравился. Что-то подсказывало, что мы никогда не будем друзьями. Но одна безусловная положительная черта в нем была. Уходя, он оставил аванс. Солидный аванс. Я бы столько не попросил.

* * *

История города – это история его пожаров. Во времена домов преимущественно деревянных город горел лучше и чаще. Кирпич и бетон превратили пожары из бедствия глобального в трагедию квартирно-подъездного масштаба. Даже когда выгорает целый район, догадаться об этом можно только вблизи – внутри района. После серьезного пожара остаются только стены и перекрытия, между ними – ничего.

В этом-то «ничего» и обитали беженцы.

Судя по осколкам кафеля, раньше здесь была кухня. С тех пор в этой комнате делали всё то, ради чего надо бы выйти на улицу – но лень. Сейчас здесь готовили, разведя костер прямо на полу, – гореть, кроме принесенного хвороста, здесь давно было нечему. Растекавшийся запах не давал полной уверенности: не то просто что-то сжигают, не то сжигают что-то съедобное.

Между попыткой очага и окном, уже целую вечность не знавшим ни стекла, ни фанеры, сидел человек.

Он не обращал внимания ни на суетящихся у огня, ни на сквозняк. Он сидел с закрытыми глазами, поджав под себя ноги, так расслабленно, так покойно, будто пол был вымощен коврами и подушками… Его белый плащ лежал рядом. Сам факт нахождения чего-то белого на этом полу вызывал протест. Видимо, и это человеку было безразлично.

Колокол на комендатуре отметил полдень, и комната наполнилась мягкими шагами. Мужчины, женщины, дети вливались в бетонный куб, наполняя его теплом и звуком. Звуком случайным – слово, кашель, стук… Постепенно всё стихло. Только тогда в комнату вошел человек в огромных – до паха – скрипящих сапогах. Когда он подошел к сидящему, чуть не наступив на белый плащ, тишина воцарилась окончательно.

Мощный торс, узкий лоб, меч в простых кожаных ножнах. Если бы обладатель скрипящих сапог убил сидящего – это было бы естественно. Вместо этого меченосец наклонился к нему так, как это мог бы сделать почтительный сын:

– Учитель, мы собрались, чтобы ты мог говорить с нами…

Люди предпочитают учиться у пророков. Всего-то – слушай и не перечь. С учителями всё труднее и дольше.

Пророк открыл глаза и встал – легко, разогнулся: не меньше метра восьмидесяти совершенно не тонкой кости. Он подошел к каждому. Не говоря ни слова – только смотрел, трогал и шел дальше…

– Данила, он что-то делал или просто ходил и смотрел?

– Я был там три раза. В первый раз он подошел ко мне. Поглядел на меня, удивился, но ничего не сказал, просто у него такое выражение лица было, как будто никак не может понять, что я здесь делаю. Потом погладил меня по голове, улыбнулся и пошел дальше. Следующие два раза – проходил мимо. То есть я точно знал, что он меня узнал и решил, что нет никакой причины уделять мне внимание…

– А другим он что-то говорил?

– Нет. Говорил только его охранник, мужик в скрипящих сапогах с мечом. Иногда мне казалось, что это как раз то, что хотел сказать пророк, иногда просто чушь какую-то нес. Он не вполне нормальный… Но там трудно быть нормальным. Учитель, поверьте мне, вы же знаете – я провел не один год на Лысой Горе, но то, что делалось там, – не под силу даже Младшей Хозяйке.

– А Старшей?

– Никто не знает, что может Старшая, но, если бы она такое могла – про это ходили бы десятки легенд. Хромые, кривые, убогие – он исцелял каждого. Я даже не знал, что такая мощь может существовать. Это не похоже на магию – магия забирает у человека силы, а Пророк в конце встречи был таким же, как в начале. Просто – сделал свое дело и вернулся на место. Его охранник, кажется, устает больше. И чем больше устает, тем громче несет какую-то чушь. На первой встрече он раз сто повторил: «…блаженны плачущие, ибо они утешатся…»

– А что-нибудь по поводу нечестивых и что с ними нужно делать?

– Я ждал этого. Нет, тут другое. На берегу Глубочицы – неподалеку от Лысой Горы – ведьмы открыли приют. Небольшой. Там теперь тоже есть беженцы, но открывался он не для них, а для любого нуждающегося.

Там подкормят, подлечат, туда местные старую одежду отдают – всё в дело идет. У Пророка то же самое. Он вообще не пророк, он скорее лекарь… Вчера всё шло как обычно, пока он не дошел до парочки – скорее всего, мать и сын. Мать – с бельмом на глазу, вся выгнутая, то ли болезнью, то ли жизнь у нее такая, а сын у нее – нормальный, просто какой-то уж слишком тонкий… Пророк сначала справился с бельмом, как-то погладил женщине спину, весь прижался к ней, будто не она у него, а он у нее помощи просит… Через минуту отпрянул: та – прямая, молодая… я бы и сам к такой прижался. Потом к сыну подошел. Внимательно осмотрел. А потом сунул руку за пазуху, вынул оттуда кусок хлеба и чуть не насильно кормить того начал. Никогда не видел, чтобы так ели. Кусок здоровый – а парень его за полминуты умял. Порозовел, перестал просвечивать. А народ вокруг давай тоже руки тянуть – и Пророк каждому дает по куску. Ну вот как наша Алиса воробьям хлеб крошит, так и Пророк: сунет руку за пазуху – достанет кусок… Я не сразу сообразил – всё так просто – в комнате человек пятьдесят было, он каждого накормил, некоторые и по два куска получили, каждый получил столько, сколько хотел… Никакой пазухи не хватит на такое количество хлеба…

Накормил одним хлебом, обычно эта история имеет очень плохой конец для Пророка.

– И всё это молча?

– Молча. Всякую дурь про конец света – это все его охранник талдычит. Сначала придет волк, потом ворон, а змей уже здесь – как-то так…

– Ну, про волка понятно…

Про остальное… Почему бы мужику, пришедшему невесть с какого севера, не врать на свой лад о том же, о чем и Младшая Хозяйка твердит? Может, это просто мифы северных народов? Может, и ведьмы в свое время пришли из той же местности?

– Данила, а как зовут этого охранника?

– На самом деле он скорее помощник – кто же на Пророка руку поднимет? А по жизни он рыбак. Я всё никак не мог понять, что это за сапоги у него такие, – а это чтобы рыбу ловить сподручнее было… Петром его зовут.

Глава вторая

Воины академии

Горы не умеют ходить на цыпочках. Упруго, быстро и точно. Чтобы понять, что такое Илья Чоботок, нужно было видеть его на тренировке – гора мышц, передвигающаяся с любой скоростью, в любом направлении. При этом клинок Ильи двигался в каком-то отдельном измерении, где яблоки могли зависать в воздухе, не долетая до головы гениального физика.

Сейчас Чоботок демонстрировал свою любимую школу слепого бойца. Плотная повязка на глазах должна была дать шансы противнику, противник пытался их найти, но всё заканчивалось очередным пропущенным уколом. Для спарринга с учениками Ордена Илья предпочитал спортивную рапиру: уколы были болезненны как раз настолько, чтобы стимулировать обучение, но не отбить любовь к фехтованию. Наверное, надо добавить, что гора мышц по имени Илья была невысокая, где-то метр семьдесят пять, и довольно пожилая. За пятьдесят. Ему это не мешало. И не помогало противникам, особенно если в его руках оказывалась не спортивная рапира, а довольно специфическое оружие – топор. Не секира, а именно топор, созданный для рубки дров, а не для боя. Лучший боец Академии имеет право на выбор оружия.

В Париже, почти в полутора тысячах миль от Большой Стены, большая часть мужского населения вообще не задумывалась о необходимости уметь обращаться с оружием любого вида – и при этом чувствовала себя замечательно.

Пятая Академия, расположенная в здании бывшей Военной школы, на противоположном от развалин Эйфелевой башни конце Марсова поля, одном из немногих, уцелевших в центре города, – воспитывала в том числе и фехтовальщиков. Илья Чоботок был лучшим преподавателем боевых искусств, несмотря на то что процесс обучения рассматривал как отдых между заданиями Великого Магистра, о которых ученики Академии шептались в спальнях после отбоя.

Сегодня они будут фантазировать на тему свежего шрама, тянущегося через всю грудь Ильи. Если бы ученики увидели этот шрам до того, как над ним поработали медики Академии, их мысли были бы заняты не фантазиями, а кошмарами.

Пятеро учеников были опрокинуты без малейшей надежды воспользоваться незрячестью противника, у последнего Илья для пущего эффекта выбил рапиру. Илья любил красивые финалы.

Стоящий у дверей в зал секретарь Великого Магистра считал Илью Чоботока неизбежным злом. Без него и без таких, как он, Академия была бы лучше, но, вполне вероятно, была бы она недолго.

Примерно те же чувства испытывал к секретарю Рипери Илья, за тем исключением, что Илья считал это зло вполне «избежным», но по каким-то загадочным причинам вездесущим и не выводимым никакими силами.

Появление в зале боевых искусств секретаря означало только одно: Великий Магистр послал за Ильей. Предстояли отчет и, возможно, новое задание.

Пятая Академия была довольно странным учебным заведением. Из надписи на табличке при входе можно было узнать, что в здании, принадлежащем департаменту полиции, располагается приют для подростков. Это с легкостью объясняло любой звук, время от времени доносящийся из-за стен Академии, а также решетки на окнах и дверь, которая вполне могла бы участвовать в конкурсе на лучшие адские врата.

Если бы кто-то из редких прохожих решил поинтересоваться уже непосредственно в полиции, что те думают о сиротском приюте, расположенном в районе, наиболее пострадавшем от бомбардировок последней войны, то был бы удивлен. Полиция ничего не знала о приюте. Полиция была уверена, что в радиусе километра от развалин Эйфелевой башни нет ничего живого.

Великий Магистр был мальчиком, когда отец показал ему свитки, привезенные из Перу. Все это было бы похоже на сказку, если бы не лицо отца. Мальчик поверил отцу и, когда пришло время, стал следующим Великим Магистром Пятой Академии – единственного места с этой стороны от Большой Стены, где точно знали, что кроме законов Ньютона и Эйнштейна существует что-то еще. На прошлой неделе, после того как два молодых комиссара Академии начертили в подвале пентаграмму, это кое-что сожрало экспериментаторов и продолжило бы трапезу уже за пределами подвала, если бы не Илья Чоботок и его братья по Ордену, которые успели добраться до огромного змея и встретили его всей мощью табельного оружия.

Инструкции Академии предписывали использовать в подобных случаях оружие режущее и колющее и ни в коем случае не огнестрельное. Вблизи вызываемых чудищ пистолеты и автоматы вели себя непредсказуемо – порох вдруг переставал гореть или горел слишком хорошо, в любом случае шансы на выживание у стрелка сильно снижались.

Обе стороны успели показать себя во всем блеске, пока Илья не нанес cup-de-grace уже оглушенной и полуослепшей твари. Из братьев по Ордену самостоятельно дошел до лазарета только Илья.

Комиссары, вызвавшие тварь, по негласному закону Академии были зачислены в герои. В лабораториях будут еще не один месяц изучать то, что у них получилось, и то, что им не удалось. Илья героем не был. Он не спас комиссаров, а кроме того, вместо того чтобы изловить змея, злодейски порезал его на куски. Именно эту мысль пытался донести до Великого Магистра Рипери. Распространить её более широко секретарь не пытался – в отличие от него, комиссары и магистры понимали: между ними и тем неведомым, что они пытаются изучать, есть только одна защита – боевой Орден Академии и его лучший боец Илья Чоботок.

Великий Магистр встретил Илью во внутреннем дворике Академии. В последнее время Магистр не покидал своего кабинета без солидной охраны, и сегодня все входы и выходы были перекрыты бойцами Ордена. Сам Магистр Флери, глава Ордена Академии, почтительно замер за спиной Великого Магистра.

Магистр Флери никогда не отдавал приказы Илье по той простой причине, что точно знал: единственный человек, который способен приказывать Илье, – Великий Магистр. Сам Флери появился в Ордене уже после Ильи и занял свое место только потому, что Илья его занимать не захотел. О Флери мало говорили, достаточно было один раз увидеть этого гиганта, чтобы понять: чудовищ вовсе не обязательно вызывать.

Илья не любил этикет, но встреча с Магистром – случай особый. О спарринге, который закончился несколько минут назад, напоминали только не успевшие высохнуть волосы, забранные в пучок. Белоснежная рубашка, темные брюки, ботинки на толстой подошве, кожаный жилет и перевязь с традиционным мечом члена Ордена.

– Магистр, я не помешаю?

– Надеюсь, поможешь. Выпьешь со мной чаю?

Чай был почти прозрачный и мало отличался от обычной теплой воды. Видимо, тем и был хорош. Магистр пил с видимым удовольствием, Илья – с плохо скрываемым отвращением.

– Илья, как давно ты путешествовал?

Илья не успел ответить. Стоило ему отставить с трудом ополовиненную чашку, как Магистр тут же наполнил её вновь.

– У меня дом за городом, так что почти каждый день.

– За городом? Ну да, два этажа, крыша под красной черепицей, чудесный сад и… И, конечно, ты сложил настоящую русскую печь, боюсь даже предположить – ты в ней что-то готовишь?

– Магистр, кто вам рассказал? Сложил, но пока еще ничего не готовил, руки не доходят…

– Ладно, Илья. Думаю, за твоим домом есть кому присмотреть. Хотя бы мадам Полина присмотрит, не так ли?

Илья только кивнул, уже не пытаясь выяснить, откуда Магистр не просто знает о существовании его соседки, но и о том, что она уже и так присматривает… И за домом, и за хозяином.

– Мне нужно, чтобы ты отправился на границу. На границу – к Большой Стене. Что-то назревает, и мне нужен ты на переднем краю. Тем более, ты русский, если что – тебе будет легче.

– Если – что?

– Если вдруг окажется, что Большой Стены нет. А есть километры и километры земли, с которой может прийти кто угодно, и, скорее всего, он будет говорить по-русски.

– Когда отправляться?

– Сейчас. Мне нужно, чтобы ты попал в состав одной из пограничных застав. Документы тебе подготовит Рипери. Справишься?

– Если Большая Стена исчезнет – моя задача?

– Разведка. Узнать как можно больше, остаться целым и невредимым – и вернуться в Академию.

Флери провожал Илью, будто опасался, что тот решит продолжить чаепитие.

– Чего-то хочешь? – Илья остановился в том месте дворика, где можно разговаривать – так, чтобы Великий Магистр мог только догадываться о содержании беседы.

– Ты же уезжаешь?

– Ну?

– По уставу ты должен до возвращения сдать меч в оружейную.

– А если не сдам, ты у меня его заберешь? Или, может, на помощь кого позовешь?

– Магистр Илья, вы должны сдать меч.

– Флери, тебе я ничего не должен. Прости. Тороплюсь.

То, что Флери его недолюбливает, Илья знал. И меч сдать надо было. Но очень не хотелось – и теперь он точно его оставит при себе. Еще Илья точно знал, что Флери не обратил бы внимания на меч, так же как пропускал довольно легкое отношение Ильи к Уставу Академии, если бы не поддержка Великого Магистра.

По какой-то причине сегодня Великий Магистр дал понять Флери, что Илья списан. Может, потому, что не ждал возвращения Ильи из разведки? Большая Стена исчезнет? Рухнут небеса, и начнется конец света. Что ж, тем более, лучше меч не отдавать. Знать бы еще, Магистр отправил его на задание или в ссылку?

Глава третья

Маленькие деревянные дощечки

Ирпеньское кончалось. Ганс притащил ящик – надо было два, но два было бы трудно. Тащил Ганс из самого Ирпеня, а не из ближайшей лавки, и тащить ему приходилось не только пиво.

Гансу сильно помогло, что он был не один. Был бы один – был бы не ящик с пивом, а ящик с Гансом. Так уж получилось, что две компании с большим количеством штатных охранников прислушались к моим мыслям и решили помочь людьми и оружием Гансу. Это был первый случай, когда господин Княжевич и господин Миллер действовали сообща. И вот Ганс снова дома, живой, без единой царапины, с ящиком пива, а гость, за которым он ездил, что-то мычит в моем кабинете, наверное, думает, что какая-нибудь особенно жалостливая телка прибежит к нему на помощь. Я был бы куда гуманнее, если бы кроме пива и гостя Ганс не притащил бы еще одну небольшую вещь. На первый взгляд – обычную деревяшку.

Теплушкин пришел слишком рано. Хотя сам, скорее всего, думал, что пришел вовремя. Обычно, когда у тебя за спиной много больших вооруженных приятелей, думаешь, что всюду пришел вовремя. Примерно до того момента, как с другой стороны не окажется еще больше мышц и заточенного железа.

Теплушкин пришел рано, ну да мы гостям всегда рады. Главный по бочкам и бочонкам был настроен решительно, я даже поверил, что он действительно может кого-то ударить. Кого-то небольшого, и сразу быстро отбежать на большое расстояние – но может. Пока он просто никак не мог спокойно сидеть на стуле.

– Вы нашли его?

Есть определенная сложность в разделении того, чего клиент хочет на самом деле, и того, чего он требует.

– Стоп, стоп… Сначала нужно кое-что прояснить… Готовы?

Теплушкин был не готов. Он был готов кричать, больно удариться кулаком об стол, может быть, даже разбить лоб о чей-то кулак… Будет трудно, но я буду стараться обойтись без травмирования клиента.

– У вас есть проблема. Кто-то, кто точно, вы не знаете, пытается не дать вам заниматься своим делом. Так?

– Так.

– Хорошо. Вы бы хотели выяснить, кто этот негодяй, но на самом деле для вас важнее, чтобы поджоги и прочие диверсии прекратились, так?

– Не так! И если кто-то считает, что я забуду, какой понес убыток, и можно отделаться простым извинением…

Помощь Данилы была как никогда вовремя. Ничего особенного, но ладонь в перчатке, положенная на плечо с достаточным усилием, может творить чудеса. То есть Теплушкин, во-первых, перестал подниматься, а во-вторых, замолчал.

– Поставлю вопрос несколько иначе. Точно доказать, что кто-то приказал навредить вам, – невозможно. Может быть, лет сто назад? Или, быть может, с помощью ведьм… Не хотите обратиться с ходатайством к Младшей Хозяйке? Я, правда, не уверен, что она любит пиво, вдруг она поддержит вашего врага? Итак, доказать – не могу. Но могу сделать так, чтобы у вас больше не было проблем, а если они возникнут, совершенно конкретный человек будет совершенно конкретно наказан. Годится?

– Я понес большие убытки, да и вы – не самое дешевое удовольствие…

Убытки – всегда проблема. Если кто-то произнес: «мои убытки», – ближайшую неделю будет думать только о них.

– Есть другой вариант, я просто возвращаю вам аванс…

– Если поджоги повторятся – вы компенсируете мне…

– Стоп. Больше не говорим. Сидим молча – слушаем внимательно. Я доступно излагаю?

Отрицательный результат – тоже результат. Три дня, проведенные Данилой в секте, говорили только об одном: если Пророк – террорист, то террористов у нас в городе двое – он и доктор Лейзерович. Собственно, и секта оказалась не совсем сектой – скорее, пунктом по оказанию медицинской и продуктовой помощи. Было очень трудно представить себе сектантов – людей немощных и не всегда сытых – в качестве последовательных ломателей и поджигателей бочек. Шантаж тоже как-то не вязался с обществом содействия калекам и голодным. Можно что-то там покричать у стены пивного завода… Можно даже в знак протеста поваляться перед воротами. Почему бы бездомному не заночевать на городской площади? Есть места и получше, зато эту ночь он проведет с благими намерениями…

У преступника должен быть мотив – в преступлении должен быть какой-то смысл, какая-то выгода. В чём смысл того, что пивзаводы начнут делать тару сами – за своими высокими и крепкими заборами? Или, по примеру ирпеньцев, перейдут на бутылки…

Вот в этом месте я и задумался по-настоящему. Смысл у всей этой операции был, только если секта принадлежит ирпеньским пиводелам, либо пиводелы – секте, либо между сектой и пивом нет никакой связи, зато никуда не девается связь между бочками и пивом в бутылках. Бочки Теплушкина нужны только пивоварам. Любой вред Теплушкину – это вред для Княжевича и Миллера. Единственная выигравшая сторона – Приваркин.

Может быть, я неправ… Если конец света действительно где-то рядом – почему бы ему не начаться со сжигания пивных бочек? На всякий случай – в соседней комнате мычит человек, из-за которого в последнее время мне приходится тратить на пиво в полтора раза больше, чем раньше.

Федор Приваркин был потомственным пивоваром, даже как-то странно, что фамилия у него какая-то не до конца пивная. Был момент, когда я хотел вынуть кляп, но, если он так выразительно мычит, как же будет разговаривать?.. Я решил: достаточно, если Приваркин будет меня слушать. Для улучшения внимания Ганс притащил с кухни огромный нож, качество заточки которого было таким, что им легче оглушить, чем зарезать… Странно, я боялся, что Приваркин будет отвлекаться на нож, а он перестал мычать и как-то так расширил зрачки – готов слушать… И Теплушкин при появлении Приваркина в сопровождении Ганса, в сопровождении ножа Ганса – тоже стал внимательнее.

– Господа, мне, конечно, неловко, что пришлось прибегать к насилию… Иногда нужно потерпеть… Мне тут в голову пришло: Пророк прав. Пиво – это грех. Но дорогое пиво в бутылках – это вообще никуда.

Поэтому решение такое: господин Приваркин назначается главным по охране бочек господина Теплушкина. Вы уже фактически познакомились, надеюсь, подружитесь. Если вдруг кто-то опять будет буянить у господина Теплушкина, то мой гость – господин Приваркин – будет наказан. То есть мы не будем его везти снова сюда. Мы что-нибудь придумаем прямо на месте…

– А если все-таки это Пророк… Все-таки записка очень уж на его проповеди похожа…

Как хорошо, когда клиент молчит. Вот Приваркин молчит – и хорошо. Теплушкин же говорит – и всё как-то невпопад…

– Я бы не был так уверен, если бы не Данила. Вы, господин Теплушкин, о Пророке и его секте много слышали, но ничего не знаете, а Данила там три дня прожил. Пророк – он ничего не говорит. И не проповедует. Есть там один – Петр, тот, да, бубнит что-то. А Пророк молчит. Немой потому что. Сами сектанты его зовут Учителем, хотя мне трудно понять, чему можно научить одним взглядом…

– Откуда тогда все эти слухи про конец света?

– Иногда, когда людям живется особенно плохо, им хочется, чтобы всё кончилось. Пусть даже это будет конец света… И есть еще одна деталь. Жалобное мычание Приваркина было второй фазой его поведения. Первой было что-то совершенно не яростное, если бы не кляп, я бы даже решил, что это было что-то среднее между угрозами и воплями невинно пострадавшего. Переход был совершён после того, как я показал ирпеньскому пивовару кусочек деревяшки. Совершенно заурядный кусочек, если бы на нем не была выжжена буква «Т». По словам Ганса, в кабинете Приваркина целая коллекция таких фрагментов. По-видимому, поджигатели таким образом отчитывались перед Приваркиным о проделанной работе.

Я ушел, оставив клиента на попечение ученика. Надо постепенно переводить клиентов на Данилу. Просто чтобы не мучиться вопросом, чем я отличаюсь от девчонок, которые предлагают свои сомнительные прелести на Евбазе.^[1]

Одно отличие есть. У них профессиональный риск – забеременеть или подхватить болячку, у меня – подхватить что-нибудь железное в жизненно важные органы.

Теплушкин ограничился авансом, и, даже если никто никогда не рискнет больше нарушать целостность его драгоценной тары, ему не придет в голову вспомнить о гонораре. Будет забавно, если бутылочных дел мастер пойдет по пути Приваркина и решит поправить свои дела поджогом фабрики Теплушкина… Все-таки три заказчика лучше, чем один. О такой версии я как-то не подумал. Снова посылать Ганса в Ирпень?

Глава четвертая

Два конверта

Я ждал Алёхина, но не так быстро. Всё же я думал, что Приваркин сначала вернется в Ирпень, а уже потом будет жаловаться на детектива Алекса. Еще мне казалось, что Киевская Корона не должна быть слишком строга к тому, кто дал по рукам жуликам из Ирпеня.

Алёхин был суров и, кажется, торопился побыстрее покончить с порученным.

– У меня приказ.

Кто бы сомневался. Это я мог ввалиться в казарму с неприличным количеством спиртного. Ко мне в дом лейтенант приходил исключительно по приказу.

Я напрасно напрягал слух. Сегодня приказ мне предстояло воспринимать глазами. Раньше только ведьмы баловались посланиями в конвертах. Зеленый конверт с гербом Короны не оставлял сомнений – Приваркин здесь ни при чем.

Бумага была похуже, да и конверты лимонного цвета меня как-то больше впечатляли. Быть вторым – не всегда в убыток, но всегда теряется стиль. Текст тоже был… грубоват.

Это как нужно выполнять такие приказы – вывести Пророка в чисто поле и посадить на цепь?

Звук, который не становится хуже от того, что он тихий, не порадовал. Золото – это хорошо. Но только в тех случаях, когда от него можно отказаться без последствий.

– Лейтенант? – Ну вот – суровость Алёхина получила свою причину. Посадить на цепь не получится. И чем же так обидел Корону немой целитель?

– Я могу отказаться?

– Нет.

– Потянуть резину?

– Легко. Завтра вечером – крайний срок.

– А потом?

– Скорее всего, тебе придется вернуться в подвалы Печерского Замка. Только на этот раз Костяное отделение не придет тебя освобождать.

– Зачем?

Алёхин не ответил. Лейтенанты в принципе не должны отвечать на вопросы гражданских, а уж на вопрос «зачем?» – даже под пытками. Да и частные детективы не должны. Им платят деньги за выполнение работы, а не за выдающиеся интеллектуальные способности.

Просто перед тем, как выполнить любую операцию, полезно знать, что твой противник редкая сволочь, избавляясь от которой, ты делаешь мир немного лучше.

Корона мирилась с ведьмами, но третья сила ей была не нужна. Даже если эта самая третья сила была таковой только в зародыше, без всякого желания развиваться во что-то более крупное.

Очень правильно нанять детектива. Потом можно только сожалеть, что он неправильно выполнил приказ. Заказ.

– Алекс, это просто еще один опасный чужак… Он – маг, может быть, круче Младшей Хозяйки.

– И ты, и я знаем, что на такого крутого и опасного мага вполне хватит младшей сестры Данилы.

– Там есть еще и Петр, а может, и кто-то еще. Я завтра заскочу?

– Мне подготовиться?

– То есть?

– Подготовить тебе пакет с парой голов, чтобы ты мог отчитаться…

Алёхину очень хотелось отшутиться, но не получалось. Головы чертовски хорошо подходят для отчета.

– Головы подойдут.

– Не надорвешься?

– Я по такому случаю всем отделением тебя навещу…

Вот теперь сказано всё. Жаль, Костяное отделение невозможно подкупить. Точнее, жаль, что у меня не хватит денег, чтобы подкупить Костяное отделение.

* * *

У меня не так уж много вещей, гораздо больше привычек. Одна из них – жить в городе, причем в городе совершенно определенном. Могу даже без пива, но очень трудно без совпадения в координатах – то есть чтобы координаты мои и города совпадали. Данила оставаться не хотел. Зря. Всё равно кто-то займет мою квартиру и присвоит вывеску – так почему бы этим «кем-то» не быть Даниле?

Существуют решения, которые делают тебя другим. Я не готов перейти тонкую черту между бойцом и убийцей, и Пророк здесь ни при чем. Я был не готов становиться другим, как-то иначе разговаривать с собственным отражением, смотреть на женщин и друзей из головы с другим содержанием. Лишение девственности – болезненная вещь. Первый убитый – это всегда первое убийство. И плевать, что убиваешь, чтобы выжить. Ты уже человек, отдельный от других. Кто-то там наверху видит: мы помечены тем первым ударом. И все-таки. Пока у меня есть надежда.

Кто мне пообещает, что завтра Ярославу не придет в голову, что у Костяного отделения нелучший командир и что тому пора подать в отставку? Детектив Алекс, принесите-ка мне голову Алёхина, а то мне проще назначать нового командира, глядя на отрезанную голову старого.

Я по себе знаю, что такое удобный инструмент. Стоит привыкнуть к удобной рукоятке, и уже почти не выпускаешь её из рук. Вероятно, всё дело в том, что я немного перерос возраст, когда испытываешь восторг просто от того, что ты кому-то нужен. Даже за деньги.

Меч Ария, еще один меч, любимая дубинка, арбалет, немного еды – примерно столько, сколько может поднять Данила, на плечах Голубой Дракон – интересно, в этом городе есть хоть один человек, который поверит, что мы просто решили прогуляться. Мы дошли как раз до дверей, когда такой человек нам попался. Радужный плащ, отсутствующее выражение лица – именно так выглядят ученики ведьм, будущие мечи.

– Детектив Алекс?

С сегодняшнего дня, я мог бы гордо носить звание киллера, но, чтобы не запутать мальчика, отзовусь:

– Я!

– Вам просили передать…

Надо же, впервые я обрадовался лимонно-желтому конверту. Вот было бы неплохо срочно оказаться в какой-нибудь командировке. За пару лет, как известно, может что-то случиться… К конверту прилагался мешочек. С тем же приятным звоном, но раза в два больший, чем тот, что достался от Алёхина. Поглядим, что нам пишут барышни-лысогорки:

А я думал, что хуже уже быть не может. Кстати, люди писали разные, но учитель у них был один. Всё-таки стиль – его не отнимешь: и денег больше, и какая-то определенность. «Надлежит уничтожить» – точнее не скажешь. А пророк и не догадывается, какие люди о нем беспокоятся. Жаль, уезжаю, а то можно было бы сделать ставку: кто быстрее добьется своего – ведьмы или князь. Может получиться забавно…

Что порадовало, так это то, что пареньку не нужен был ответ. Просто теперь к нашим вещам добавился еще один конверт. Зеленый я оставил при себе, и нельзя сказать, что эта бумажка будет самым легким грузом в предстоящем походе. Желтый сжег. Было жаль, но пусть лучше замечательная бумага превращается в пепел, чем во что-нибудь не столь безопасное. Еще в детстве я слышал не одну историю, как дары ведьм превращались в злобных зубастых тварей, норовящих откусить что-нибудь до обидного важное…

Интересно вообще жизнь устроена: только я подумал о том, что не готов браться за любой заказ, как у меня сразу два таких, что и хорошо бы взяться, да не могу. И Мокаша мне что-то такое говорила… Может, мне с Младшей Хозяйкой о Старшей поговорить?

Очень хотелось прощаться. С Алисой. С Григоряном. С Гансом. С Розочкой и Жанной я уже попрощался. С Жанной – даже несколько раз, теперь есть шанс, что она поймет: это было всерьез. Было бы неплохо попрощаться с Кариной. Даже полковник Яковлев сейчас мне казался таким человеком, что не простись я с ним – и он заплачет.

Я бы довольно долго прощался не только с людьми, но и с домами. Увы, передвижение наше было неспешным ровно в той степени, чтобы не привлекать внимания. Быстрый шаг, который заставляет бить дубинку о ногу, больно. Для попадавшихся навстречу знакомых у нас была версия имени Данилы – он первый это сказал, дальше мне пришлось повторять. «На пикник мы», – доверительно шепнул Данила Алисе, что вызвало у нашей хозяйки усиленную работу мозга. Во-первых, погода не особо располагала, во-вторых, обычно на пикники я ходил несколько в другом составе. Часто вдвоем, но никогда – вдвоем с мужчиной.

А может, Данила гений? Если все, кто нас встретил, будут думать о нашей ориентации, а не о том, не слишком ли быстро мы идем в сторону городских ворот, – может, это даст нам пару километров форы?

Еще пару километров я собирался выиграть за счет щедрости. Покупая лошадей, я почти не торговался. Сбив цену всего в два раза, я стал новой торговой легендой, чье имя не выдадут никогда. Оставшись на свободе, я когда-нибудь могу вернуться и повторить этот подвиг! Лошадки казались хорошими, вполне возможно, они протянут достаточно долго, чтобы незадачливый покупатель так и не догадался об их реальной стоимости.

За спиной остался Великий город. Он не пытался остановить и не тянулся вслед. Он оставался за левым и правым плечами, и ни десяток, ни сотня шагов не могли это изменить.

Солнце садилось снова на западе, и для тех, кто сейчас смотрел нам в спины, скоро черные фигурки исчезнут вместе с теряющим силу диском. Потом мы сделаем небольшой круг по заброшенной окружной дороге и направимся на восток. Я не первый, кто решил бежать из Киева в Москву. По дороге, отполированной тысячами караванов, мы доберемся быстро, и, кто знает, вдруг без проблем?

Глава пятая

Угол падения

Можно было смотреть на нее близко или издалека. Ночью – просто даль, ставшая вдруг близкой, хочешь – протяни руку, хочешь – прикоснись. Днем – хуже. Те, кто служил на границе, давно привыкли просто не смотреть в сторону Большой Стены. Огромное вертикальное зеркало во весь горизонт.

То, что есть вещи, которые от нас не зависят, понимаешь достаточно рано. Просто обычно все они находятся слишком далеко.

За время, прошедшее с тех пор, как Стена появилась, с ней делали всё, на что способно человечество. От удара бейсбольной битой до взрыва тактического ядерного заряда. От плавиковой кислоты до воды. Тысячи сверл, лазер, отбойный молоток… «Боинг-747»… Ни трещины, ни отметины. Угол падения равен углу отражения. Этим ограничивалась сумма знаний о Стене, добытых с помощью экспериментов.

Илья присоединился к ученым-практикам и выполнил всё, от чего не смог удержаться любой новичок до него. Подошел, потрогал, ударил, выстрелил. Большая Стена была предсказуема, как учебник физики, – идеальное зеркало для любого воздействия.

Дальше оставалась только служба. Через две недели сержанту пограничной службы Илье Чоботоку казалось, что он родился прямо в казарме, а всё, что происходило с ним в жизни до службы на границе, – только сны. Связь с Академией стала всего лишь еще одним ритуалом. Телефонную трубку всегда брал Рипери. Магистр всегда был занят.

У Ильи оставались дневник, меч и любимый топор. В дневник Илья заносил всё, что мог заметить у Стены. Совсем не странно, что через несколько дней каждая запись ничем не отличалась от предыдущей и состояла из двух слов: «Изменений нет». Что касается меча, то отделение Ильи уже через неделю после того, как он впервые вынес три грубые стальные заготовки, выучило азы фехтования на мечах. Топор Илья не трогал – тому было хорошо в своем чехле.

Командир заставы был не против хобби нового сержанта. Он и сам давно занялся бы чем-то более осмысленным, чем проведение очередного строевого смотра. У Стены все казалось неважным и незначительным. Даже если это неважное отражалось в её идеальной поверхности.

Заставы вдоль Стены позволили узнать еще одно её свойство. Бессонница мучила каждого, кому не повезло заночевать в пределах километра от гигантского зеркала.

Илья, как и каждый здесь, засыпал только под утро, когда Стена становилась видимой. Этой ночью он твердо решил потратить бессонное время с пользой – пробежка вдоль Стены показались как раз таким правильным делом. Илья уже во второй раз преодолевал намеченную дистанцию, когда понял, что Стена изменилась. Все было как всегда, и он почти уверил себя, что ему просто показалось, когда это повторилось снова – отражение Ильи исчезло. Слева и справа от него тянулась ночь, казалось – нет никаких стен. Илья попытался бежать в сторону исчезнувшего отражения, и Стена – сейчас не зеркало, просто огромное прозрачное стекло – остановила сержанта. Прожектора периметра мешали рассмотреть – что там, за гранью. Постепенно начал прорисовываться силуэт, еще секунда – и на Илью снова смотрело его отражение: Стена опять стала отражать.

Командиру заставы Илья решил не докладывать. В дневник записал, Магистру тоже пока решил не звонить. Решил понаблюдать – не пришлось. Стена проявила себя раньше.

Бриться у Стены, пытаясь соскоблить лишнюю растительность, пользуясь самым большим зеркалом в мире… удобно. Когда отражение десятка намыленных физиономий, моргнув, исчезло, физиономии, вместо того чтобы подумать, пытались добриться на ощупь. Недолго. Сначала их качнула мягкая, но мощная рука ветра, чтобы в следующее мгновение уже вновь зеркальная Стена отбросила погранцов, враз материализовавшись на полметра ближе. Рядовой Жюль Девак, который только что стоял, облокотившись о Стену, исчез. Вероятно, он оказался слишком близко.

Большая Стена обнаружила свое новое свойство – она могла двигаться. Илья не сомневался, что это движение остановить невозможно.

Глава шестая

Совсем не волки

Довольно странно себя чувствуешь, когда погоня, которую ждешь, ждет тебя. Такая вот встречающая погоня. Иногда её называют засадой.

Странно было, что Костяное отделение встречало меня вместе с Черным отрядом. Я довольно высокого мнения о себе, но, вероятно, Яковлев думает обо мне еще лучше. И зачем брать в засаду фургон?

Алёхин, Марат и Карина двинулись к нам навстречу со скоростью тяжелораненой улитки, у которой отказала единственная нога. Я бы тоже не спешил. А еще на месте Алёхина я бы оставил Марата с луком у повозки. В сумерках целиться тяжело, и второй попытки может и не быть… Впрочем, Марату вторая попытка обычно не нужна…

Алёхин подъехал первым, чуть позади и чуть левее оказался Марат, Карина – еще дальше и правее Алёхина. Оружие в ножнах, но – боевой порядок: приехали мирно, уедем как получится. Ну-ну. Я не видел, но знал, что Данила уже сбросил поклажу и готов затупить клинок о чью-нибудь особо выдающуюся голову. Я не был готов. В последнее время я довольно часто оказываюсь не готов.

– Тебе конверт…

Алёхин был спокоен. Делов-то: встретил приятеля, а тут случайно конверт от Великого Князя – с кем не бывает?

– Кажется, что-то такое ты мне уже передавал…

– Это другое…

– Не рановато?

– В самый раз…

– Алекс, советую открыть…

– А не то что? Думаешь, я умру от любопытства?

– Алекс, поверь мне, это не лучшая бумага в твоей жизни, но она даст тебе шанс вернуться в Киев… Но я, наверное, ошибся – ты же просто на прогулке? А я тут бог знает что подумал, даже заехал по дороге к тебе, взял кольчугу, шлем… На прогулке они, конечно, ни к чему…

– Давай конверт…

На этот раз мне не приказывали убивать. Моя задача почти совпадала с желаниями моих родителей: чтобы их сынок жил подольше и содержал свое тело в хорошем состоянии. Вместе с Костяным отделением и Черным отрядом мы должны были выяснить, что на самом деле заставило наших северных соседей бросить дома и кинуться в бега, и как быстро это что-то окажется у стен Киева. Приказ подразумевал, что, выяснив всё это, мы сможем доехать до Печерского Замка и доложить. Правда, ведьма, сидящая в фургоне у Алёхина, позволяла думать, что это совсем не обязательно. Если с нами что-то случится, ведьма передаст информацию.

Итак, идем на волков, согнавших с насиженных мест толпы беженцев, вместо того чтобы воевать с Пророком. Меня устраивает эта замена, а заодно – чертовски уважительная причина не отработать деньги ведьм…

– Командуй, Алекс, ты снова главный… – Я ясно читал тоску в глазах Алёхина – ничего хорошего экспедиции под моим командованием не обещали.

– Поехали, лейтенант… попробуем заночевать хотя бы на пятьдесят километров южнее.

* * *

Мне хватило недели, чтобы начать понимать Наполеона. Причем обошелся я без треуголки. Для того чтобы почувствовать себя на Смоленской дороге, не хватало только партизан и зимы. Всё остальное, точнее, отсутствие всего остального – совпадало. Звери-мутанты и растения-мутанты были ужасны, но ничего не смогли поделать против вооруженных огнем, вилами и топорами переселенцев. Может быть, когда-то так уже было. Выжили только те, кто был быстр и достаточно труслив.

Вот уже неделю мы делали по сто – сто двадцать километров в день – и всерьез начали задумываться о теплой одежде: если, так никого и не встречая, придется идти до Северного полюса.

Марат уже который день хотел кого-нибудь убить, чтобы пополнить наши запасы. Из съедобного попадались только жуки, но мы еще не настолько возненавидели сухари, кашу и копченое мясо. Тяга к убийству сказала свое слово на подходе к Великим Лукам. Стервятник нацеливался на что-то внизу, когда Марат снизу нацеливался на него. Не представляю, чтобы в любом другом походе Марат соблазнился стервятником. Отряд летающих падальщиков не заметил потери бойца. То есть они не бросились врассыпную. Когда мы оказались на месте его падения, стало понятно, почему, – они просто не могли оторваться от трапезы. Я такого тоже никогда не видел: несмотря на изрядную поклеванность и некоторую несвежесть туши, зрелище было что надо. Назвать это существо волком можно было, исключительно разглядывая его издалека, причем разглядывающий должен был страдать особенно острой формой близорукости. У твари было четыре лапы. Голова. И цвет – серо-рыжий. На этом общее с волком кончалось. Проблема была с размером: три метра в длину – многовато для волка, три ряда зубов – тоже перебор, а если отбросить окрас, то хищник (ведь когда три ряда зубов – значит, хищник?) больше смахивал на тигра, чем на волка. Очень не хотелось бы встретиться с ним до того, как он превратился в корм для стервятников…

– Кто его завалил? – Алёхин, как обычно, смотрел в корень: глядя на размеры «волка», срочно хотелось увеличить численный состав отделения, и тот, кто выжил, встретившись с этими тремя рядами зубов, был более чем подходящей кандидатурой…

– Почему никто не сказал, что это… не совсем волки… – Карина старалась держаться подальше от тела, и ее обнаженная сабля не казалась чем-то излишним… Труп, он, конечно, труп и есть, но уж слишком здоровый. – Мальчики, никто не хочет коготь на память?

Некоторые мальчики не ждали вопроса… Рыжий коротко взмахнул топором… Было похоже, что лапа у «волка» без костей – лезвие вошло в песок, так и не встретив достойного сопротивления.

Китаец присел на корточки у головы:

– Эта тварь разлагается на глазах… – Китаец у нас не брезгливый. – Смотрите! – Китаец просто взял зуб двумя пальцами и сжал. Был зуб – нет зуба. – Если бы мы пришли сюда на день позже, от него ничего бы не осталось…

– Я думаю, его никто не убивал. – Китаец попытался перевернуть тушу, но в результате фактически выдрал кусок… – Эта тварь просто сдохла.

Я бы предпочел найти в ее брюхе пару стрел или клинок… Хотя… может, эти твари все сдохли? Кажется, что-то такое было в старинной книге про марсиан… Но лучше о таком подарке не думать – вдруг спугну удачу… А вот что мне не понравилось, так это реакция Маргариты. Лысая Гора выделила нам Маргариту то ли в помощь, то ли чтобы присмотреть за нами, а скорее всего, чтобы, даже если мы не вернемся, получить хоть какую-то информацию. Маргарита к «волку» не подошла. Ей было неинтересно. Значит, либо она не увидела в нем ничего нового, либо посчитала этот труп слишком опасным, чтобы приближаться. Любой из этих случаев не радовал. Могла бы хоть слово молвить, но ведьма была выше этого. В принципе, она была вообще выше многого – просто в силу роста за метр восемьдесят и чрезвычайно скудного телосложения. Стоит добавить к этому не покидавшую её лица снисходительную улыбку…

Сява тоже решил не подходить. Сява у нас отличается чутьем. Заместитель Алёхина – человек, который может попасть в неприятность только по приказу. Если у неприятностей есть свои неприятности, то Сява – одна из них.

Мы отошли от трупа метров на пять, когда я впервые в жизни пожалел стервятника. Видимо, это был как раз тот случай, когда кто-то откусил больше, чем смог переварить… Падальщик упал просто потому, что мертвые птицы не машут крыльями.

Умнее всех поступил Голубой Дракон. Мой кот и вообще любит копать, но тут он превзошел себя. Горку земли, которую он навалил на тушу как бы волка, можно было смело назвать курганом. Рыжему и Даниле осталось лишь изобразить помощь: навалить сверху камней.

Здесь делать было больше нечего. Хотелось одного – как можно быстрее оказаться под защитой Великолукской крепости.

Глава седьмая

Аудиенция великого магистра

Великий Магистр Академии почти терялся в своем огромном кожаном кресле. Этот маленький сухой человек мог многое, но не мог обжить собственный кабинет. Питер Аньелли, впервые приглашенный на аудиенцию к Великому Магистру, не мог отделаться от впечатления, что ему назначили встречу в мебельном магазине: пустые полки книжного шкафа во всю стену, голая поверхность стола, два выключенных монитора – не хватало ценников и вежливого от продавца: «Я могу вам чем-то помочь?»

– Проходите, комиссар Аньелли, ничего не случится, если вы присядете.

Голос у Магистра был такой же, как он сам, – сухой, какой-то птичий, только птица эта была не из соловьев и даже не из синиц – то ли галка, то ли ворона. Питер занял самый дальний от Магистра стул. Его бы воля, он никогда бы не пересек порог этого кабинета и, как и прежде, получал указания через секретаря Магистра. То, что Питера пригласили на аудиенцию, было плохо. Магистр хотел сделать с Питером Аньелли что-то, чего нельзя сделать на расстоянии. Сколько Питер ни думал, ничего приятного в голову не приходило.

Магистр тяжело выбрался из кресла, но в следующую секунду уже оказался рядом с Питером. Осмотрел молодого комиссара с внимательностью хозяина конюшни, выбирающего жеребца. Питер пытался найти повод не отрывать взгляд от матовой поверхности стола. Когда Аньелли наконец набрался мужества, чтобы поднять голову, Магистр уже отошел и стоял у окна.

Питер сам любил этот вид – гигантские железные дуги, которые поднимались в небо и обрывались, так и не дотянувшись. Единственное сооружение, которое последняя война сделала лучше: развалины Эйфелевой башни были лучше, чем невредимая «железная леди».

– Комиссар, я могу называть вас Питер?

– Конечно, господин Магистр.

– Прекрасно. Питер, вы сейчас курируете стажера…

– Эрика, Эрика Тапи.

– Верно. Вы, вероятно, уже обратили внимание, у него очень сильный дар… но есть проблемы, не так ли?

– Он очень замкнут.

– Вы, Питер, тоже не отличаетесь открытостью, да и никто из нас. Или есть что-то еще?

– Господин Магистр, Эрик замкнут не просто по своей натуре, я бы сказал, что он постоянно чем-то напуган.

– И это неудивительно. – Магистр вернулся в свое кресло – не сел, а вновь устроился в уголке. – Питер, вы нужны мне. Вы и Эрик. Я хочу, чтобы вы очень мягко, очень осторожно, разумеется, не раскрываясь, пообщались с Натали Алези. Вам ни о чем не говорит эта фамилия?

– Нет, господин Магистр, а должна?

– Пожалуй, нет. А вот фамилия Чоботок – должна.

– Илья Чоботок? Тот самый?

– Он. Натали Алези – его племянница. Присмотритесь к ней, постарайтесь оценить её дар, используйте Эрика. И приложите усилия, чтобы Илья ни о чем не узнал. В последнее время Академия не может до конца доверять Илье.

– Но, господин Великий Магистр…

Питер и сам не понял, что только что попытался спорить с Магистром. До сих пор для него Илья Чоботок и Академия были не просто неразрывны. Илья – это и была Академия, ее блеск, ее меч, то, к чему сам Питер никогда не будет иметь никакого отношения.

– Это случается, Питер. Боевой Орден Академии всегда давал нам великих воинов, но при всем своем величии они должны делать только одно – неумолимо выполнять волю Академии. Больше ничего. Это касается и вас, комиссар Питер Аньелли, во всяком случае, до тех пор, пока вы не станете Магистром. Жду вас с докладом, а сейчас уходите. Немедленно.

Магистр снова остался один. Великий Магистр Пятой Академии хорошо понимал Эрика Тапи, постоянно напуганного и замкнутого стажера. Он и сам вот уже несколько месяцев занимался в основном тем, что пытался преодолеть свой страх.

Невольно Магистр поднял взгляд – стало еще хуже. Черные круги на белоснежном потолке не были созданы рукой дизайнера-концептуалиста. До их появления Магистр не знал, что бояться можно всё время. Он, наверное, предпочел бы, чтобы Илья все-таки остался в Ордене. Да, Чоботок часто раздражал его, но рядом с ним Магистр чувствовал себя защищенным. А вот племянница Ильи могла стать не просто защитой – спасением. Если все пойдет так, как задумано.

Магистр снова посмотрел на черные круги: если у него все получится – бояться будет не он, бояться будут его.

Глава восьмая

Инстинкт убийцы

Эта крепость не утешала. От надземной части остался один бастион, причем, не знай я, что это бастион, подумал бы – вот как причудливо сошлись холмы. Спалось плохо. Не успокаивала и система подземелий, – большее, что осталось от крепости. Трудно успокоиться системой, если это система из трех десятиметровых туннелей. Ночь выдалась неспокойная: убедить себя в том, что никто не смотрит и не готовится к прыжку, удавалось иногда и ненадолго. Под утро стало холодно, холодно до такой степени, что полусонными, понимающими, что спать осталось не больше часа, пришлось собирать хворост, а потом уговаривать себя ради тепла не ложиться прямо в костер.

Утро было еще хуже. То ли, пока мы спали, мимо прошла еще одна орда беженцев – дедов-морозов, – либо срочно наступил ледниковый период. Трава, вымороженная до ломкой прозрачности, воздух, колкий, даже без ветра, и – самое неприятное – несколько движущихся точек вдалеке. Гордость Алёхина – бинокль, переходящий в их семье от отца к сыну, – не дал махнуть на точки рукой. Каждая из них была очень похожа на того «волка», который так лихо переходил из твердого в полужидкое состояние… Его родственники разлагаться не собирались и двигались прямо на крепость. Вероятно, на морозе они себя чувствовали лучше.

Почему-то я сразу вспомнил про три ряда зубов. И про десятисантиметровые когти. И про то, что на такую тварь понадобится не одна стрела, и дай бог, чтобы Алёхин собирался так, как это умеет только он, – взять с собой всё, что может пригодиться, взять всё, что пригодиться не может, причем и то и другое в двойном размере. Еще пропал Голубой Дракон: либо решил, что ему неинтересна эта драка и мы прекрасно справимся без него, либо что определенное расстояние между ним и нами не помешает его кошачьему здоровью.

Солнце уже было в зените, но теплее не становилось. Становилось страшнее. Теперь и без бинокля было понятно, что каждый из нас, если сильно повезет, уже к вечеру может стать обладателем нескольких чудесных наборов клыков и зубов. Если повезет не очень мощно – эти чудесные наборы станут счастливыми обладателями нас.

– Еще не поздно вернуться…

– Поздно.

Смелость – это глупость, в которой не стыдно признаться в людном месте. Алёхин не был глупцом, у Алёхина был бинокль, он видел больше. Мы не могли бежать. Точнее, могли, но это бы только ускорило нашу встречу с «волками», причем к моменту столкновения мы будем тяжело дышать и с трудом шевелить конечностями. Пока мы спали, грелись и радовались первым лучам солнца, «волки» замкнули кольцо вокруг крепости. Огромное правильное кольцо. Вероятно, в свободное от охоты на людей время они увлекаются прикладной геометрией.

Не знал, что могу так завидовать. Причем понимал, что зависть эта глупая, и все же – ребята в кожаных плащах могли улететь. Недалеко и почти без шансов, но всё же…

Алёхин с помощью Сявы начал разгружать телегу с оружием. Марат утащил половину стрел и теперь методично втыкал их в землю по периметру нашего бастиона. Для Китайца «волки» не стали причиной отвлечься от любимого занятия. Он вырезал из дерева. В его руках постепенно появлялась длинная тонкая фигурка: судя по пропорциям, Китаец вырезал Маргариту. У меня есть такой маленький деревянный Алекс, у Алёхина – маленький Алёхин… У каждого из нас есть такая фигурка, которую в свое время вырезал Китаец. Теперь талисман появится и у ведьмы. Пока фигурка цела – с хозяином ничего не случится. Китаец на моей памяти пропадал и даже довольно убедительно умирал, но всякий раз возвращался… Если бы всё дело было в его собственной деревяшке… Но Ксюхе она не помогла. И Тихоне не помогла тоже – были такие бойцы в Костяном отделении. Маленькая деревянная Ксюха и маленький деревянный Тихоня превратились в труху.

А сколько у нас шпаг? Со шпагами был полный порядок, жаль, вместо мушкетов – только луки и арбалеты, правда, их больше четырех. Поможет ли?

Мальчик и его бойцы не переживали. Вообще. То ли из-за того, что большую часть своей жизни они провели, сначала зная о пророчестве, а потом видя, как оно неумолимо выполняется, то ли оттого, что понимали – всегда можно ненадолго подняться над проблемой на нужное количество метров. Если Мальчик переживет эту экспедицию, он станет товарищем Алёхина по стойкому убеждению: лучше куда угодно, чем вместе с Алексом Каховским.

Карину я сразу не узнал. Серебряный с голубым отливом панцирь не мог принадлежать ей. Я слышал легенды про жидкую броню, но был уверен, что последний комплект был уничтожен десятки лет назад. Лучше бы я не догадался, что это. Как знать, не возникнет ли у меня теперь желание какой-нибудь безлунной ночью стать её следующим владельцем. Даже если Карина будет сильно возражать.

Карина отрабатывала защиту в классической стойке, классической настолько, что один взгляд на нее вызывал боль. У меня никогда не будет такой растяжки, чтобы не только использовать эту стойку, но и суметь извлечь из нее что-либо, кроме боли. Пусть лучше болеизвлечением занимается противник…

– Хороший костюмчик… Нашла в сундуке у бабушки?

– Понравился?

– Ну, он такой… обтягивающий, или он еще чем-то хорош?

Если это действительно жидкая броня, то на Карине сейчас надето лучшее, что когда-либо изобретали в качестве защиты от любого колющего, режущего и даже огнестрельного оружия. Какие там технологии используются, наверное, Григорян знает, но важно не это, важно, что в момент контакта легкий гибкий костюм моментально затвердевает и у его владельца есть все шансы отделаться синяком там, где кто-то другой истекал бы кровью.

К сожалению, поголовье наших противников было достаточным для того, чтобы победить нас, просто задавив массой. Я могу поручиться, что часть этой массы будет нарезана соломкой, вопрос в том, будет ли этого достаточно.

Самый неприятный звук, который может издать воздух, это свист, когда сквозь него проходит остро заточенный топор. Конечно, если этот топор находится не в твоих руках. У меня с хозяйственными инструментами всегда были напряженные отношения, а вот Рыжий у нас – мастер обращения с большими неуклюжими орудиями труда. У него довольно специфическая манера боя – схватить что-нибудь большое и крутить вокруг себя с такой скоростью, чтобы противник мог подойти к нему лишь без какой-либо особо важной части тела. Как правило, острое желание подходить к Рыжему как-то сразу перестает быть острым. Проблема противников Рыжего в том, что он умеет не только раскручивать свою секиру, но и передвигаться с ней. Быстрее, чем это можно предположить.

«Волки» продолжали наступать. Вероятно, какой-то генетический сбой: «волки», которые думают, что они муравьи. Страшно подумать, как может выглядеть их матка.

Марат взял в руки свой лук – Марат презирает арбалеты – и начал забаву.

Я надеялся, что они остановятся. И они остановились. Им оказалось достаточно пяти стрел и пяти трупов, чтобы отойти точно на то расстояние, до которого стрела если и долетит, то только чтобы у нас осталось на одну стрелу меньше.

Китаец с Рыжим попытались посчитать, сколько осталось «волков». Сошлись на числе «много минус пять». Еще через пятнадцать минут их стало много минус двадцать. Мальчик со своим отрядом устроил небольшую летучую вылазку. Можно сколько угодно презирать арбалет, но с луками у них бы ничего не вышло.

Когда наши чернокрылые бойцы возвращались обратно, Марат пристрелил еще двоих неосторожных «волков». Мало-помалу мы оставались при своих, а «волки» несли потери. Я не успел порадоваться, успел только удивиться, что вслед за двумя сунувшимися в зону обстрела потянулись другие. Вероятно, коллективный разум подумал – и решил, что проще все-таки покончить с нами одним решительным штурмом, чем дать нам возможность постепенно прореживать их ряды… А может, мы их просто разозлили?

Стрелять нужно было не точно, а быстро, но «волки» начали карабкаться на стены раньше, чем нам удалось расстрелять хотя бы половину стрел и арбалетных болтов. Нашим стенам еще бы метра два в высоту – и они могли бы кого-то остановить. Время тоскливо замерло. Меч Ария, кажется, что-то тихо запел, или это просто поднялся особый ветер, ветер, бьющийся о металл, ветер, тоскующий о запахе близкой крови… В метре застыла морда одного из «волков»: ему тоже не хотелось умирать. В этих глазах было что-то большее, казалось, сквозь его зрачки на меня смотрит кто-то другой, кто-то, кто умеет ждать…

Клинки потянулись вверх, чтобы упасть вперед.

Справа от меня, как обычно, был Данила, дальше – Черный отряд, слева – Карина и Костяное отделение. Сейчас я был даже рад, что бастион так мал: нас еле хватало, чтобы закрыть периметр. Особняком стоял Рыжий – этому нужен простор, Сява страховал частично его, частично Алёхина, Маргарита со своим скарбом отступила в глубь бастиона, ко входу в подземелье, что-то готовит, надеюсь, что-то настолько же полезное, как добрый удар меча… Китаец оказался на стыке круга – между Черными и Костяными – мой «волк» прыгнул, мой меч запел…

Первый «волк» был романтиком: вероятно, думал, что я подожду, пока он приземлится. Я не мог ждать, у меня скопилось слишком много дел. Точнее, тел, каждое из которых нуждалось в заботе моего клинка. Выпад, удар – вперед и вверх, в мягкое подбрюшье, – и «волк» уже не приземлялся, он падал. С тварями такого размера не может не быть проблем – они умирают долго и тяжело, поэтому, пока волк привыкал к тому, что его кишки начинают короткую самостоятельную жизнь, я позаботился о том, чтобы и его голова была свободна от связи с телом.

Больше «волки» не прыгали – они просто преодолели вал бастиона. Всё, что оставалось нам, – отступить, сомкнув ряды. Наверное, сверху это должно было красиво смотреться. Стальной цветок, кромсающий плоть. Алёхин и Сява оказались чуть дальше от остальных – спина к спине – по два меча у каждого – казалось, если они начнут продвигаться – спокойно дойдут до Киева, пусть даже по пояс в крови – не они выбирали направление удара, «волки» покорно шли на убой, подставляя лапу, шею или брюхо, словно лишь для видимости скалясь и рыча…

Марат выпустил последнюю стрелу, когда расстояния ей хватило, только чтобы оторваться от тетивы. Меч и кинжал – железный зуб и железный коготь – он сам стал волком… Если среди нападающих есть самки, у Марата есть шанс быть съеденным с особым сладострастием.

Мальчик со своими Черными держался, и природа его племени давала ему лишний шанс: когда одному из Черных становилось уже совсем невмоготу, он просто зависал на несколько секунд в воздухе, чтобы обрушиться на сбитого с толку зверя сверху…

Времени на каждое убийство уходило всё больше. Мера смерти требовала всё больше ударов. Всё чаще недобитый противник норовил зацепить, но каким-то чудом мы все еще держались, когда у Китайца выбили щит.

Китаец всегда дерется по-писаному – щит и меч, да еще малютка-кинжал для броска. Фактически, он единственный, кого я знаю, кто со щитом по-настоящему работает, а не просто отмахивается.

Это случилось, когда Мальчик прикончил своего очередного, уже, наверное, третьего «волка», и тот, падая, зацепился лапой за щит Китайца. Думаю, килограммов триста – столько весила эта тварь, и именно эти три центнера потянули щит Китайца вниз. Невозможно удержать в руке такой вес – и он его не удержал.

Никогда не видел Китайца удивленным. Китаец не испугался, он просто удивился, когда коготь «волка», который должен был встретить щит, встретил плоть.

Думаю, Китаец не успел почувствовать боль – следующий удар «волка» снес ему голову.

Наш неплотно сомкнутый строй сломался. Вот кого-то из Черных прямо из воздуха выдернула взметнувшаяся туша, Сява потерял один из двух мечей и, уже покрывшийся пленкой собственной крови, каждый раз все медленнее, всё опаснее уходил из-под удара. Карина постепенно становилась жертвой собственной великолепной брони. Жидкая броня идеальна до первого удара. В месте удара броня переходит из жидкого состояния в твердое – и остается такой. Карина уже потеряла подвижность одной ноги и с трудом справлялась с натиском. Еще несколько ударов – и она превратится в неподвижную, пусть и бронированную мишень.

Рыжий держался молодцом. Рыжий готовил фарш, и ему было неважно, что в мясе больше костей, клыков и когтей, чем собственно мяса. Поток «волков» постепенно стал обтекать его стороной, пытаясь не попасть в эту мясорубку. Потом на него прыгнули сразу двое. Первого Рыжий развалил пополам в полете, второй успел цапнуть Рыжего за бок – и это последнее, что он успел сделать. Потом прыгнули еще трое, и Рыжий упал на колено. И ему было уже не встать.

Мы снова сомкнули ряды. Нам удалось прикрыть Карину и Рыжего, и теперь мы шаг за шагом пятились к подземелью, где Маргарита, верилось, готовила что-то, способное остановить «волков». Рыжий и Карина отступали внутри кольца и должны были первыми оказаться в провале, чтобы, взяв арбалеты, поддержать нас. Кажется, Маргарита запела. Вовремя… Надеюсь, это не похоронный марш. Удивительно, как из этого тонкого существа появляются такие громкие звуки.

Двое Черных не выдержали и поднялись в воздух – если бы они действительно умели летать, у них был бы шанс. Им почти удалось долететь до края живого круга, образованного «волками».

Мы не успели закрыть брешь – Карине снова пришлось вступить в бой…

– БЫСТРЕЕ! – Это был не крик – приказ. Не знаю, откуда, но я с абсолютной точностью знал, что именно и почему нужно сделать быстрее. Маргарита не зря кричала – ведьма пела не просто так и теперь была готова вступить в бой, осталось позаботиться о том, чтобы не зацепить нас.

Передо мной были «волки», не оторвать взгляд, но я знал, не оглядываясь, что происходит с каждым. Мальчик с двумя оставшимися Черными были в шаге от входа в пещеру, Алёхину и Сяве оставалось ненамного больше. Оставалось бы и меньше, если бы им не пришлось тянуть Рыжего.

Данила держался как приклеенный справа от меня, Карина снова оказалась слева, а не позади – просто мы все отступили, а Карина не смогла…

Мы сделаем каждый по шагу назад, мы ударим и снова ударим, и в этом не будет ни трусости, ни предательства, если один из нас утонет в трясине «волчьих» тел, потому что одному – не выстоять и даже не отступить. И утром мы будем живы и целы, только нас будет меньше. Женщина с лицом, «подобным шпаге», останется в традиционном – не чокаться и не смотреть друг другу в глаза, вспоминая…

Один из «волков» прыгнул, промахнулся, но все-таки сбил Карину с ног. На мгновение хищники потеряли её из виду, а в следующее мгновение они нашли меня. Я постарался, чтобы им это удалось, – прыжок, толчок, чтобы поднять на ноги и оттолкнуть поближе ко входу в пещеру Карину и нанести удар. Это, наверно, довольно обидно, когда враг уже сбит с ног, и вдруг он исчезает, а на его месте появляется новый.

Во время удара первыми должны двигаться ноги. Мне больше не хотелось защищаться, устал я торопиться и, отступая, отбиваться – я хотел даже не двигаться вперед – надвигаться. У меня должно было получиться – охота на хищников проста. Хищник не прячется и не убегает, если думает, что ты – жертва. Правда, хищников сегодня много. Что ж, значит, скорбь этого племени будет сегодня умножена…

Каждый удар становился необходимым и единственно правильным продолжением предыдущего, каждый шаг – в нужном направлении, я закрыл глаза – я знал, а значит, видел: еще мгновение – и Карина с помощью Данилы окажется в подземелье, знал, а значит, слышал, как кричит Алёхин, знал – и это было простое знание, – что Маргарита больше не может сдерживать накопленную силу. Можно было попытаться упасть на землю или сделать пусть напрасный, но все же шаг к спасению. Я сделал шаг вперед, навстречу еще одной грозной жертве.

Важно всё делать правильно. Важно, чтобы рукоять лежала в ладони так, как должна: выпад получился идеальным – лезвие вошло в горло из-под лапы, одновременно не давая «волку» задеть меня и в то же время выпуская из него жизнь, не по капле – потоком. Я наметил еще троих, четвертый займется мной… В следующее мгновение я умер.

* * *

Ветер, не поднявшийся, а опустившийся – сверху вниз, вбивающий, простреливающий, чистое небо, темнеющее не тучами, просто синий цвет стал черным, чтобы в следующую секунду выпасть зернами – по железному зерну каждой живой твари, оказавшейся между этим небом и землей. Удар – и сразу в рост – железный лес вырос в секунды. Идеальным кругом лес вокруг старой крепости. У каждого дерева в основании тело… Почти у каждого – «волк» и лишь у одного – человек. Странно, что этот человек – я.

Ведьма сделала свое дело.

Глава девятая

Благословенная тьма

Теперь я знаю, что такое настоящая боль. Дело не в том, чтобы кричать или терпеть, труднее всего понимать – это навсегда.

Тьма – милосердна, свет – выливается, не замечая никого. Кошмар, который был со мной с детства, окружил меня, только теперь – не проснуться и не забыть. Я снова был в городе, в котором было больше родства, чем в крови. Каждая дверь была закрыта, каждое окно – слепо, все приметы кончены, на пыльном тротуаре – не найти монетки – нет ни решки, ни орла в городе, загнанном в бесконечный свет.

В настоящем городе я мог бы остановиться в любом месте, теменем понять, где Днепр, а где его нет, задохнуться любым киевским запахом, взять любую его силу, всегда принять… Здесь – только бесконечно идти по истончающимся улицам, каждая в одном квартале от родной, и никогда не прийти домой. Каждый поворот – ложь, каждый угол – не тот, проходной двор – вдруг закрыт на засов.

За моей болью – уже не могло быть усталости – просто каждый шаг через боль, и остановиться – тоже боль, ничего не изменить…

Смерть – не точка, смерть – запятая. Теперь мне вечно ходить по этим улицам, самому становиться все тоньше, все прозрачнее, растаять – растянуться бледно-светлым, бесконечно слабеть, надеяться и, наконец, потерять надежду, чтобы идти не куда-то, а просто потому, что остановиться страшно, но уже не помнишь, почему.

Если только… Боль – это тоже сила, принять не на кожу – сквозь, и выплеснуть – навстречу каждой частице света, войти трещинами в стены слепых домов, расправить плечи и по кирпичику сдвинуть город… каждый кошмар заслуживает того, чтобы однажды проснуться в холодном поту…

Эта тяжесть на плечах – Голубой Дракон со мной?

Я закрыл глаза, я открыл глаза – благословенная тьма окружала меня, когти кота впивались в плечи, и это тоже была боль – блаженная боль…

Тьма подалась назад, когда в шатер вошла Старшая Хозяйка.

– С возвращением, Олекса…

Это было здорово, что со мной кто-то разговаривает. Даже если это следующая стадия моего кошмара. Я не поправил Мокашу, и даже не потому, что Алекс недавно умер. Я в принципе не был уверен, что сохранил имя.

* * *

Кофе был хорош, но и вода была бы прекрасна, и не факт, что я отличил бы одно от другого. Мне было хорошо, а Мокаша все рассказывала мне о льдинах и о льдинках, о крошечных снежинках, каждая из которых рано или поздно становится водой.

Боль не отступила, но мне было чем её разбавить, вероятно, всю следующую жизнь я буду её чем-то разбавлять, вполне возможно, что и всю предыдущую я занимался тем же.

– Когда маленькая льдинка на поверхности реки подтаивает, она становится прозрачной, хрупкой, еще секунда – и просто холодной водой… Когда подтаивает огромная ледяная гора, ее над– и подводные части тают с разной скоростью, поэтому в какой-то момент она переворачивается и ее надводная часть уходит под воду, а подводная внезапно возносится над поверхностью океана… Олекса, ты меня слушаешь?

Я слушал, хотя понять, какое я имею отношение к ледяным горам, не смог бы, даже если бы две Старшие Хозяйки рассказывали эту историю: одна – для правого, а вторая – для левого уха…

– Как тебе кажется, что думает какая-нибудь рыбешка, которая плавает рядом с крохотной подводной частью льдины, а та вмиг переворачивается и становится огромной?

– Она думает, что ей не повезло оказаться в стороне от этой катастрофы… Ты про это? – Я заговорил, я слышал свой голос. Всё, что находилось за пределами меня, казалось прекрасным, все, что внутри, – пугало.

Мой ответ был неправильным, женщины не вздыхают так, когда им дают правильные ответы, но кто я такой, чтобы пытаться отгадать?

Блаженство – прикоснуться и получить касание в ответ, счастье – забыть себя, выплеснуться, не знать, только чувствовать.

Мое утешение было пылким, и даже вспрыгнувший на постель Голубой Дракон не смог нам помешать… Все было хорошо, слишком хорошо, настолько, что, снова получив дар логического мышления, я понял: хорошо было только одному из нас, и дело не в том, что я был плох. Я просто не был тем, кто был нужен ей…

– Мокаша, скажи мне, что подумала та рыбка, неосторожно поселившаяся в тени ледяной горы?

– Она подумала, что всегда жила в тени бога и не знала, что он вернется еще при ее жизни…У каждой льдинки есть подводная часть. Решает размер. Тает каждый, переворачиваться дано не всем.

Кто ты, Олекса? Раньше я думала, что ты лучше управляешься с дубиной, чем с мечом, но сейчас в твоих руках меч Ария. Я знала: когда тебе противостоит сила, ты гнешься, но не ломаешься, я не знала, что, когда ты сдаешься, – ломается сила. Что это? Дар вызова? Но одного этого было бы мало для этого меча и для того, чтобы вернуться…

– Но ты же знала, что я вернусь…

– Знала. Потому здесь и сейчас я – Старшая Хозяйка, Мокаша, дающая нить и разрывающая связь, – ждала Олексу, мага, познавшего свою силу, чтобы он выполнил то, что должен.

– У меня есть выбор?

– Выбор есть. Только ты его уже сделал. Ты же знаешь, ты мог не делать тот шаг…

* * *

Китаец больше не вернется. Теперь я знаю, откуда он возвращался. У каждого свой дар. Китаец умел возвращаться. Фигурка, которую я вытащил у него из-за пазухи, превратилась в труху, стоило мне слегка сжать ее в кулаке.

Алёхин меня встречает в полной боевой готовности. Алёхин любит определенность – тот, кому суждено было умереть, не должен гулять по полю.

– Это точно ты?

– Лейтенант, какой ответ тебя убедит?

– Потом расскажешь, как ты это делаешь…

– Хочешь, покажу?

– Не стоит. – Алёхин опустил меч, Сява с облегчением выдохнул, отложил арбалет и помог мне подняться на бастион. Если не оборачиваться назад, можно легко представить, что ничего не случилось.

* * *

Магия Маргариты ничего не значила. Сотни убитых волков ничего не значили. Теперь я это знал. Они придут снова – еще и еще. Эти твари не отсюда, но плохо даже не это. Плохо другое: то, откуда они пришли, постепенно вливается в наше здесь и сейчас.

Странно, что я сам никогда раньше не задумывался о том, что количество всевозможных гадов, появляющихся ниоткуда тварей, объяснить просто мутациями невозможно. Слишком мало времени прошло, слишком направленные мутации. Тут скорее институтом генетики пахнет… На самом деле пахнет даже более скверно.

Если что-то появляется вдруг, есть два объяснения. Чудо – и оно появилось откуда-то. Наш случай был круче. Наш мир становился чем-то другим. Просто никому не приходило в голову спросить хотя бы у ребят из Черного отряда, как давно в их местах появились люди. Боюсь, их ответ нас не порадовал бы. И куда делся хутор Михайловский? Быть может, где-то, в другом мире, кто-то смотрит сейчас на него, не понимая, откуда он взялся – там, где раньше ничего не было.

Не было никакой Большой Стены. Мы знали об этом всегда, мы не могли не знать: ничто, подобное Большой Стене, просто не может быть создано человеческими руками. Её и не создавали. Стена – просто граница. Граница, где кончается один мир и начинается другой. То, что она непроницаема, не предназначение, а свойство.

Человечек, нарисованный на одной стороне листа бумаги, – не может перейти на другую. И дело не в том, что бумага прочна. Дело в том, что таковы свойства двумерного мира. У нас тут веселее – есть объем. Но выпрыгнуть на другую сторону мы все равно не можем.

В проклятый день и час свойства нашего мира стали другими – и появилась Стена. Быть может, так уже было. В проклятый день и час кто-то снова слишком долго смотрел в бездну, и бездна увидела нас… Я не знаю, где причина, а где следствие, но есть вещи, которых здесь быть не должно. Волки – только тени того, что пришло в этот мир. «Год от года всё холоднее…» – когда-нибудь мы можем проснуться в месте, где никто не знает, что такое лето. То, что проникло в наш мир, перемалывало мир под себя… Во всяком случае, я знаю, где оно меня ждет… Достаточно идти против северного ветра.

Мокаша слушала меня со снисходительностью учителя, принимающего экзамен у любимого ученика. Мокаша не добавила ни слова.

Костер догорал, языки пламени зря шарили вокруг – хворост кончился, надо бы сходить, но было страшно пошевелиться. Кажется: шевельнешься, не рассчитаешь – и выпадешь из этой ночи.

Костяное отделение, Маргарита и остатки Черных ушли засветло. Я их не виню: существует предел, который не переступает ни долг, ни дружба. Собственно, они бы мне только мешали. Если бы я был в состоянии использовать их как пушечное мясо – могли бы помочь. Я был не в состоянии.

Алёхин честно потратил много слов и даже попытался дать мне подзатыльник. Лейтенант считал, что заканчивать дело должны ведьмы. Я тоже так бы считал. До того, как вернулся. Просто я знал, что ведьмы сделали большее, что могли, – послали меня. По каким-то причинам тот, встреча с которым мне предстоит, был для ведьм неуязвим. Думаю, это обстоятельство их не слишком радовало, в конце концов, с вершины Лысой Горы они привыкли видеть всё маленьким и неважным. Придется отвыкать.

Данилу я отправил сам. Кто-то же должен присмотреть за нашей квартирой на Прорезной. Остались Голубой Дракон и костер, который вот-вот отдаст последнее тепло в небо…

– Ты теперь так крут, что не боишься замерзнуть? – Карина шагнула в огненное из черного. Не знал, что можно тащить такую груду веток так тихо…

– Я теперь так крут, что жду, когда кто-нибудь другой позаботится об огне…

– Я могу заботиться не только о нем…

От костра было достаточно света, чтобы я наконец-то смог рассмотреть татуировку Карины. У птицы, обнимающей крыльями бедра Карины, была довольно странная голова: вместо клюва – пасть и довольно неприятные вертикальные зрачки. Фактически это была крылатая змея.

Глава десятая

Полет дракона

Идти было легко. Направление я чувствовал тонкой болью в груди. Земля послушно ложилась под ноги, хрустя вымерзшей травой. Карина не отставала, что было нехорошо. Без своей брони она двигалась быстро, но явно не в том направлении. Если человек идет в место, откуда вряд ли вернется, – значит, он выбрал не то направление.

Голубой Дракон кормился. С этим у него всегда был порядок – точнее, это был талант. Котяра уходил на охоту с уверенностью Григоряна, заходящего в лавку выпить пива. Причем, если у Григоряна рубли могли кончиться, а жажда остаться, то у Дракона желания всегда соответствовали возможностям. И вовсе не потому, что у него были скромные желания.

Птичкам я обрадовался. Никогда их не любил, не радовался их пению – особенно по утрам. В этот раз я уже давно не спал, а с другой стороны, уж больно все было пусто и неопределенно. Долго. В принципе, я был готов порадоваться даже стервятникам – просто для разнообразия.

Судя по траектории, птицы тоже обрадовались. Радость была глобальная и целеустремленная. Фактически, если бы я не сделал шаг в сторону, мы бы слились в единое целое, причем у вновь образовавшегося организма жизнь была бы насыщенной, но короткой – секунд на пять. Дольше с клювом в мозге не живут.

Я не успел добить сошедшую с ума птицу – Голубой Дракон оказался быстрее. Судя по урчанию, он тоже был рад, что у нас появились попутчики. Пусть даже они были с нами так недолго. Карина не отступала в сторону, две птицы, пикировавшие на нее, встретились с саблей. Металл оказался прочнее.

Обычно, когда видишь черную птицу, думаешь, что это ворон. Котяра с увлечением пожирал уже вторую тушку, да и третью отпускать не хотел. Чтобы рассмотреть, мне пришлось быть упорным. Птица была примерно в таком же родстве с вороном, как и недавние волки – с волками настоящими. То есть «издалека легко принять за».

На самом деле, я вообще не понимал, как это существо могло подняться в воздух, разве что кто-то им в нас кинул. Я, конечно, знаю анекдот про шмеля, но эти крылья вряд ли могли двигаться со скоростью шмелиных. Они вообще не могли двигаться. Клюв был больше похож на копье, чем на клюв. Клюв – он ведь должен открываться?.. Либо эти птички питаются каким-то особым способом, либо еда им вообще не нужна – очень трудно есть, если у тебя в теле нет дырки, через которую что-то снаружи может попадать внутрь.

Если бы с нами был Григорян, может быть, он что-то смог бы сделать с моими бесполезными открытиями. Подсказал бы, как, зная, что у птиц не открывается клюв, их быстрее и сподручнее убивать.

Всё, что мы успели сделать, это отступить к лесу. По идее, летающие предпочитают открытое пространство. Этих птичек деревья не смущали – мы попали под град самонаводящихся копий, каждое из которых нужно не только отбить, но и прибить, чтобы не дать второй попытки.

Голубой Дракон урчал всё громче. Сколько я его знаю, урчание означает, что дела идут именно так, как ему хотелось бы. А ведь и ему уже пару раз досталось, да и урчание его стало явно слишком громким: если бы не постепенное нарастание обертонов, я бы решил, что его издает лев особо крупных размеров. Я ошибся.

Когда лапа выдернула из воздуха очередную птичку – кот не прыгал. Зачем прыгать, если можно просто достать. Котик, который может достать воробушка с любой ветки, – худший из кошмаров воробушка.

Мой меч мог отдохнуть. Карина опустилась на колени, опираясь на воткнутую в землю саблю. Самое время помолиться.

Рык, удар, еще, Голубой Дракон купался в птицах, а те даже не пытались избежать своей уже понятной участи.

Птицы кончились. Чудовище, когда-то бывшее моим котом, явно разочарованно вздохнуло – и принялось есть.

Потом кто-то открыл в небе дыру.

Надо было бежать, надо было срочно закапываться в землю, осваивать невидимость или просто закрыть глаза и попрощаться. Никакая ловкость не поможет попавшему в жерло вулкана: тысячи птиц, которые не должны были летать, – летели на нас. Даже если все они умрут, так и не долетев, нам хватит удара их еще теплых трупов.

Я стоял рядом с Кариной и не собирался прощаться. Я должен был закончить одно дело: мой меч и её шпага останутся направленными вверх – может быть, это будет не зря? Туча всё не падала… Или просто я наконец-то стал достаточно быстрым? Достаточно быстрым, чтобы сообразить. И чтобы увидеть Карину: то, как она смотрит на Голубого Дракона.

Почему мне всегда казалось, что Карина оказывает мне несколько больше внимания, чем этого даже мне хотелось? Почему я не видел, что внимание оказывается не мне. Что может быть проще? Хочешь иметь доступ к коту – переспи с его хозяином. Впрочем, какой я ему хозяин… Карина была не против Алекса Каховского, но нужен ей был Голубой Дракон. И совершенно не потому, что она была фанатичной кошатницей.

Татуировка, которую носила моя подружка, наносилась только в одном месте – девушкам одной очень специальной профессии – жрицам Змея. Ведь нетрудно догадаться, что змей с крыльями – это Дракон? Мне было трудно.

Обычный кот тоже может изменять свои размеры. Если будет много и хорошо питаться – и всё это в нежном возрасте. И тогда, вместо того чтобы вырасти небольшим, он вырастет немаленьким. Голубой Дракон мог выглядеть здесь чем угодно, в конце концов, тень от моей руки может легко превращаться в голову кролика, собаку или слона…

Чудовище, пару секунд назад бывшее моим котом, отчаянно взвилось в небо – ушло вверх, будто выброшенное катапультой, и так же вернулось. Рев, который заставил меня пригнуться к земле, – не был победным кличем освобожденного. Это был вой отчаяния: Голубой Дракон слишком долго пробыл у нас. Голубой Дракон хотел стать тем, кем он был тысячелетиями, хотел уйти и не мог. Ему нужна была помощь. И его жрица знала – с первого дня, проведенного в Храме Змея, знала, – как помочь своему господину. Два клинка двигались слишком быстро – не остановить. И даже понять не сразу – два удара под ребра, два разреза на горле – если бы не клинки, это мог быть танец – ни одно сердце не выдержит такой хореографии. У Карины всегда были особые отношения с ножами. Это было самое техничное самоубийство, которое доводилось мне видеть.

На этот раз это был даже не рев – так должна звучать молния в месте и миге своего рождения – она сделала то, что должно… Прости, Карина, прощай, Карина, ты выполнила свою часть пророчества.

На колени, не думать о птицах, забыть о времени – и увидеть его: сильнее сильного, мудрее мудрого, чистая мощь, разрывающая любые оковы…

Ветер повалил меня на спину – в высоте, в небе, очищенном от птиц, кружил он. Синий, сияющий в голубом, смотреть и не моргать, потому что нет сил пропустить взмах крыльев, изгиб шеи… до слез, до – забыл, что пора дышать, до… я лежал в теплом, темно-красном, влажном – всё равно. Ради него можно было умереть, ради него можно было вот так лежать в луже крови и не замечать ничего, кроме крыльев и не змеиной… так выгибается женская шея…

Потом я буду вспоминать его шею и глаза, которые – наверное, мне показалось – всё еще помнили. Глаза размером с мельничный жернов – существуют. И они смотрели на меня. Если один глаз закрылся и открылся, а второй всё так же смотрит – значит, Голубой Дракон мне подмигнул?

Шпагу Карины и её ножи я оставил себе. Ей – только глубокая могила, чтобы никакой зверь не тронул.

Только камень, который пришлось тащить метров пятьсот – ближе не нашлось такого, чтобы тяжелый и все же – поднять. Если я вернусь, мне придется с этим жить. Мне придется дойти до конца и вернуться, чтобы это было не зря.

Осталось уже не много. Дракон вернулся в Мир Троих, не пустив к нам Ворона. Тысячи птиц исчезли, стоило Голубому Дракону принять свой истинный облик. Дыра закрылась. Здесь остался только Волк. Я его чую, он меня ждет. Волк спит, но в его подрагивающих веках – я. Он дергает во сне лапами, пытается меня убить. Он проснется за минуту до того, как я подойду на расстояние полета стрелы.

Глава одиннадцатая

Стрела и меч

Ведьма Маргарита мне бы сейчас не помешала. Я знал, что волки, с которыми мы уже столкнулись, порождения этого дедушки всех волков, но я не думал, что они появятся так скоро. Равнина, раскинувшаяся передо мной, была больна сотнями хищных тварей, и все они дожидались одного бойца. Я не собирался быть честным в бою, и мой соперник был достоин меня.

Считается, что Марат стреляет из лука лучше меня. На самом деле Марат просто любит стрелять из лука, а я предпочитаю ближний бой. И, конечно, я никогда не смогу стрелять так быстро, но вот что касается точности и кучности, а также дальности… Тут я могу.

Надо бы попасть сразу. Промазать вовсе будет трудно – у цели впечатляющие параметры. Вопрос в том, что будет дальше: стрела его ранит всерьез или просто разозлит? Чудовище, поджидавшее меня, не должно быть здесь. Оно до такой степени было не плоть от плоти этой земли, что мир прогибался под ним… Иногда лучше не думать. Стрела, тетива… Движение. Если это была лапа, то она двигалась со скоростью языка жабы. С тем же успехом можно было подойти поближе и погладить его за ухом – вдруг у него острая аллергия на Алекса Каховского, с летальным исходом.

Две следующие стрелы я отправил в полет не то чтобы без надежды, а просто хотел посмотреть, как молниеносная лапа справится с двумя стрелами сразу. Она справилась. Соревноваться в скорости было бесполезно. В силе – тоже. Я бы с удовольствием поучаствовал в конкурсе рассказчиков анекдотов, и у меня были бы все шансы на победу. Жаль, не знаю, как донести эту мысль до двухэтажного волка… Чтобы добраться до его глотки, нужно брать с собой приставную лестницу.

Очередную стрелу я выпускал уже просто в качестве подтверждения собственной настойчивости и целеустремленности. Я промазал – недолет, и стрела серьезно ранила одного из волчат… Ну, то есть рядом с папочкой они смотрелись детьми. Детишки рассердились и решили наказать плохого дядю. Для этого им придется пробежать аж метров пятьдесят.

Лучше пока об этом не думать, тем более что волчатам абсолютно плевать, что я там думаю.

Тот факт, что идея положить две стрелы на тетиву – идиотская, не помешал мне её реализовать. Если бы рядом пролетала ворона, а в траве пробегала мышь, у меня был шанс поразить обеих. Поразить – не в смысле убить, а в смысле сильно удивить – какой там олух расшвыривает стрелы.

Время для стрел заканчивалось: скоро мои руки будут либо заняты мечом, либо тем, что их будут откусывать, глотать и переваривать. Почему-то герб Киева с изображением двух стрел на луке перестал меня вдохновлять. Почему две? Десять стрел были бы так же бесполезны. Но… Но не могут же все эти пророчества писаться полными дебилами… Или могут?

Моя стрела могла доставить настоящее неудобство, если бы попала в глаз папе-волку. С учетом того, что я уже видел, – ему будет достаточно просто моргнуть. Могу поспорить, что у волчары веко по прочности не уступает броне.

Я снова наложил стрелу на тетиву – и пустил ее навесом, так, чтобы она падала сверху, и у волка было время подготовиться. Дело было не в размере и не в реакции: если бы только это, вместо меня здесь была бы Маргарита, и ребята из армии, те, что хорошо ходят строем. Навалились бы со всех сторон – вот и нету великана…

Волк-великан тоже был тенью, огромной, сдохнуть, какой большой, но то, что стояло за ним, было большим настолько, что я просто не понимал, что именно я там чувствую. Я ударил, не целясь: все равно же я не знал, куда целиться. Ударил Олекса, маг, который знал свою силу, второй стрелой, для которой не нужны были ни лук, ни тетива…

Олекса попал. Внешне ничего не произошло, всё так же ко мне мчались трехметровые твари, все так же туша гиганта возвышалась на равнине, но связь их с тенью прервалась: теперь они были здесь сами по себе, и меч Ария уже скользнул мне в руку, чтобы закончить начатое.

Волки ломились навстречу, я должен был спасаться… Так было всегда, так не было сейчас. Я торопился, но в диаметрально противоположную сторону – мне нужно было к их папочке. Мимо первых я просто пробежал: они не сообразили, что со мной делать. Следующие и не пытались соображать – они просто старались попасть по мне – лапой, клыком, хвостом… Попадали под меч. Волки хороши в ближнем бою, другого они и не знают, но сегодня им не повезло с жертвой.

Алекс бы прошел не дальше второго. Алекса с мечом Ария – остановили бы уже у самого гиганта… Олекса же прошел, не оглядываясь, каждый раз парируя и ни разу не атакуя, чтобы, наконец, нанести первый удар – папа-волк взвыл, детишки почтительно замерли, чтобы не мешать. Я не пытался уклоняться, наступать и отступать, я пёр вперед, надеясь на то, что на обладателя таких размеров вряд ли вообще кто-то когда-либо пёр. Он меня задел, фактически, погладил – правую руку я просто перестал чувствовать, зато достиг пункта назначения – бесполезно быть быстрым, если ты уже пропустил противника под брюхо. Кажется, что-то такое было в биографии одного то ли Сигизмунда, то ли Сигурда, если не ошибаюсь, главной опасностью в моем положении было захлебнуться… Правда, там был дракон… Если бы мне сказали, что мой волк – это такой специальный дракон, – я бы поверил. Если бы мне сказали, что сейчас он ляжет на меня и раздавит, – я бы тоже поверил, поэтому я не стал дожидаться этого тяжелого во всех смыслах события – и откатился в сторону. Вовремя. Туша просела, и там, где только что был я, осели центнеры живого веса. Хотелось бы полежать, отдохнуть… Не в этой жизни. Волчьи чада решили, что всё-таки оставлять меня один на один с родителем было неправильно, и снова вступили в драку. Быть может, в другой ситуации я бы и не сделал этого, а сейчас просто не было иного выхода. Я запрыгнул на уже начавшую подниматься тушу и, дважды чуть не свалившись с нее, добрался до шеи.

У меня отличный меч, а папочка волк был большой, но все-таки не бронированный. Стрелой такую кожу не пробить, зато меч Ария резал её, не догадываясь о толщине и прочности. Гигант снова просел, но я работал, не обращая внимания на волкотрясения, мое дело – рубить, а дальше – уж как звезды встанут. Прыгать на шею батьке волки не решались, и я рубил до тех пор, пока не раздался хлопок, будто сотня заядлых театралов забрались мне под череп и все синхронно ударили в ладоши. По долине прошла волна теплого воздуха – и все кончилось. Чьи-то пальцы зажали фитиль, сотни волков перестали жить, на этот раз навсегда.

Я все-таки умудрился отойти подальше от уже начинавших пованивать туш, неизбежно привлекающих обреченных стервятников (знаю, видел), доковылял до кустов – и уже там упал. Сил не было ни на что, и я заснул еще до того, как моя голова коснулась лучшей в мире подушки – холмика, поросшего травой.

Проснулся я ночью от холода, обычного, не страшного – от такого спасает толстое одеяло. С одеялом у меня не сложилось, дальше спать было трудно и отчаянно хотелось домой. Так, что зажмуриться до боли – лишь бы снова вокруг камень родного города.

– Алекс?

– Ого. У меня получилось.

Не уверен, что кто-нибудь когда-нибудь так радовался Алисе. Этот хруст означал, что когда-то, еще в позапрошлом мгновении, у моей квартирной хозяйки были целые ребра – до того, как она попала в мои объятия. Я бы обнял каждый дом, каждый кирпич. Где этот отвратительный полковник Яковлев? – поцелую взасос. Под рукой оказалась Алиса, под рукой оказался мой город, просто потому, что маг Олекса решил вернуться домой. Магу нужно хорошенько отдохнуть и решить, что с собой делать дальше.

Глава двенадцатая

Последнее чудо пророка

Киевская Корона могла быть какой угодно, но она никогда не была мягкой и всегда была последовательной. Если Великий Князь ошибался, то делал это с размахом и до упора. Пророка арестовали на следующий день после того, как наш отряд покинул город. Рота, пригнанная из армейских казарм и оцепившая квартал, в котором существовал Пророк, затемно выполнила функцию позорного караула – ни почестей, ни славы. Когда два гвардейца зашли в брошенный дом, Пророк поднялся с земли и пошел на выход, немного задержавшись на улице, чтобы солдатики Яковлева не отстали.

Кроме Пророка в доме не было никого, а дорога в подвалы Печерского Замка была трудна так, как бывает трудна прогулка по городу, застывшему на тонкой линии между «уже не ночь» и «еще не утро», – слишком громко стучат сапоги по брусчатке, слишком длинны и пусты улицы, слишком тихо в переулках…

Королевский Суд был краток и лишен фантазии, Пророка было решено повесить. Вешали в Киеве вдумчиво, так, чтобы каждый мог полюбоваться не только церемонией, но и ее последствиями. Меньше недели трупы не висели, и видны они были хорошо. По склону холма, поднимавшегося от Крещатика в сторону Печерска, вилась дорожка к мостику у самой вершины. Мостик шириной в десять ладоней вел на гранитную площадку – верх огромной колонны – монумента то ли забытой победы, то ли так и не обретенной свободы. Виселица, укрепленная на колонне, тоже была своего рода памятником – монумент во славу неизбежности наказания.

Мертвые в моем городе выше живых, во всяком случае – сразу после того, как веревка вытягивается вслед за тяжестью тела, а палач уже спустился с холма. Целую неделю.

Князь знал, что гладко всё пройти не может. Яковлев подготовился. Но Пророк поднимался по холму, и взгляды десятков арбалетчиков зря обшаривали близлежащие улицы. Первым шел палач, потом Пророк, следом два гвардейца. Площадь перед колонной была, как всегда в такие дни, заполнена добродушными киевлянами. Их не отпугивала вонь крещатицкого ручья и не особенно возбуждал тот факт, что сегодня будут вешать лекаря и Пророка. Всё как всегда.

Палач ступил на мостик и успел сделать два полновесных шага, прежде чем середина тоненькой дорожки над пропастью перестала быть. Тихая дешевая магия, от Пророка можно было бы ожидать большего, только палачу было достаточно и этого.

Он не был слабаком, но вытянуть на пальцах одной руки свое огромное, едва ли не двухсоткилограммовое тело он не мог, и дотянуться до обломков мостика второй рукой уже было тоже никак…

Толпа на площади зашевелилась сотнями рук – смотри, смотри…

Пророк сделал шаг вперед, еще шаг – и выхватил уже из воздуха руку палача. Выдернул палача, будто котенка, из полета к безжалостной мостовой. Руки внизу на площади упали. Пророк, оставив палача на уцелевшей части моста, сам сделал еще два шага по пустоте. Сделал естественно, что возьмешь с юродивого, и прошел там, где положено было падать. Только Пророк не упал.

На вершине огромной колонны стоял человек. Стоял там, куда человек не должен попадать никогда, но, если уж так получилось, – стоять у собственной виселицы без палача неприлично. Вероятно, именно так думал Яковлев, когда отдавал приказ. Арбалетчики приказ выполнили. Десятки болтов прошили воздух и плоть. Пророк летел, и те, кто видел его лицо, рассказывали, что он улыбался. Как будто он летел вверх, а не вниз. Как будто то, что он видел, было прекрасно.

Что-то изменилось в этом мире. Что-то огромное и чужое почувствовало свою силу и попыталось вырваться из древних оков.

Петра искали упорно, но зря. Ему удалось выбраться из города. Гвардии так и не удалось найти ни его, ни мага, который организовал разрушение моста. В том, что это сделал не Пророк, не сомневались ни гвардия, ни ведьмы.

Корона получила то, что хотела: секта распалась, Пророк казнен. А то, что тело Пророка пропало, беспокоило только ведьм, да и то недолго – в большом городе всегда всё коротко.

«Коротко» уже успело кончиться, когда я вернулся в город. Еще через три дня в город вернулись остатки Костяного отделения, остатки Черных и Данила. Данила сначала пугался того, что я уже дома, потом того, что я сплю. Спал я неделю. Могли, конечно, обмануть, но либо им удалось договориться буквально со всеми, либо я действительно спал столько. Я помнил только два события – Алису и отсутствие Алисы. Вероятно, моя хозяйка не умеет спать неделями.

Кроме отсутствия Алисы в моей квартире произошло еще несколько изменений – в ней появились несколько мечей и одна ведьма. Выглядело это так, будто они изо всех сил пытаются быть незаметными, ну, как бы случайно вошли в квартиру и теперь никак не могут найти дверь, не то бы уже давно ушли. Та же случайность мешала добраться до моего дома Алёхину, Григоряну – любому, кто уже должен был сто раз прийти, но всё никак не шел.

Не то чтобы я ожидал торжественной встречи или, скажем, рублей – не много, чтобы уже никогда не работать. Или, на худой конец, чтобы князь разрешил годик не платить налоги. Всё это было далековато от моих представлений о благодарности города.

Попытки Магомета выйти навстречу горе пресекались мягко, но надежно, а драться с мечами я пока не решался, это было бы неприятно, причем неприятно даже в случае моей победы.

Я уже почти на что-то решился, когда услышал этот звук – металла о металл, так мог бы кашлять человек с железной головой, отхаркивая железную крошку. Потом открылась дверь, и звук раздался снова – только раз в сто громче. Было странно и страшно. И то, что звук этот издавал Григорян (точнее, небольшой предмет в его руке), – не делало звук безопаснее. Дырка в потолке моей комнаты не могла так уж изуродовать это жилище. На одну паутину стало меньше, но не буду же я переживать за пауков. Я переживал за себя, глядя, как трясутся руки у Григоряна: следующая дырка могла образоваться где угодно, судя по тому, что мечи предпочли рассредоточиться по стенам, наши мысли текли в одном направлении.

– Алекс, он стреляет!

А мы-то думали, это такое заклинание от пауков…

– Давно?

– Не знаю, я время от времени проверяю, раньше он мог только взорваться, а сегодня я уже вторую обойму выпустил, ты понимаешь, что это значит?

Я понимал. Очень может быть, только я и понимал.

– Григорян, как ты думаешь, если Стены больше нет, как скоро об этом станет известно?

Глава тринадцатая

Разведка боем

На этот раз они были готовы. Оборудовали полосу безопасности – сто метров до Стены. Решили, что на такое расстояние она не сдвинется. Почему на сто? Вероятно, просто потому, что сделать полосу шире было бы труднее и дольше. Илья, заступая в караул, брал с собой орденский меч. Командир заставы делал вид, что не замечает, а на шутки сержант Чоботок не отвечал. Само собой, уже через неделю каждый, кто выходил в караул, тянул на себе холодное оружие – изначально – сделанные для спаррингов мечи.

Спарринги проходили всё ожесточенней, стрельбы тянулись всё дольше, будто вдруг стало необходимо не просто попасть в мишень, а уничтожить ее. Застава сбросила мирный жирок и готовилась к атаке. Командир был бы доволен, если бы не знал: в таком состоянии бойцы не могут держаться долго, и если бы не чувствовал: как бы они ни были готовы, когда случится то, что должно, одной надежды на самодельные мечи и заводские автоматы будет мало.

Очередная вахта начиналась так же, как и десятки вахт до нее. Илья привычно проверил полосу безопасности, обошел пулеметные расчеты и приготовился ждать. Напротив ждал еще один Илья, он только что тоже проверил своих бойцов. Было странно, глядя в бинокль, видеть не то, что впереди, а отражение того, что за спиной. Илья, как обычно, попытался рассмотреть шпили замка в Тракани. Всё было как всегда, только сержант не мог найти замок маленького словацкого городка.

Илья опустил бинокль – и не увидел своего отражения. За полосой безопасности не было такой же полосы. Впереди были предгорья Карпат – иди и возьми.

Сержант Илья Чоботок медленно пошел вперед. Он был первым, кто пересек то место, где только что была Большая Стена. Теперь эта черта стала границей. Он постоял на чужой земле – и очень вовремя отступил. В то место, где он только что был, впились одна за другой две стрелы.

Сержант упал, перекатился, ползком добрался до блиндажа и снова приник к биноклю. Дюжина всадников стремительно приближалась к границе, вероятно, две стрелы, выпущенные в Илью, они посчитали достаточной огневой подготовкой. Илье не надо было ничего делать – всё было десятки раз просчитано и отработано на учениях. Всадники ехали молча, озираясь, тщетно надеясь увидеть противника.

Пулеметы ударили и замолкли – короткой очередью. Всё было кончено, не начавшись.

День, которого так боялись, наступил. Оказалось, что бояться было особо нечего. Пулеметы и заставы уверенно держали границу. Европейское командование приняло решение о развертывании минных полей и увеличении численности застав и гарнизонов – просто по привычке бояться.

После проведения воздушной разведки сержант Илья Чоботок, так же как еще десяток сержантов, готовился к разведке в поле. Война, остановленная появлением Большой Стены, с её исчезновением вот-вот должна была начаться снова.

* * *

БТР весело катил, переваливаясь на холмах, медленно подбираясь к предгорьям. Казалось, кроме всадников, остановленных на границе, здесь живут только травы, деревья, ежики и косули. Один раз Илье показалось, что он видел медведя, но слишком далеко и мельком.

Неприятности и неожиданности всё не начинались. Даже когда они нашли городок – городок, настолько погруженный в лес, что обнаружить с воздуха можно, только если точно знать, где он. Теперь они знали.

Местные только наблюдали. Ждали, когда разведчики окажутся в пределах досягаемости. Разведчики предпочли не оказаться. Илья принял решение вернуться: то, что он увидел, настраивало на довольно грустные мысли. Арбалеты, мечи, может быть, баллисты. При желании его отделение могло взять штурмом пару таких городков между завтраком и обедом. И еще пару – до ужина.

Единственное, чему учит история, это то, что, если есть возможность, – она всегда повторяется. Этот и десятки других городков – обречены. Потому что не прийти в эти зеленые долины Запад не сможет. Здесь земля исцелилась от последствий войны. На запад от линии Большой Стены лесов не было. Не было косуль – только пшеница, рожь и кукуруза. Бесконечные стада модифицированного скота и целые города птицефабрик.

БТР возвращался тем же путем, по которому ехал на разведку. До границы оставалось не больше часа по равнине, пересекаемой маленькой речушкой. Речушка была глубиной сантиметров десять. Только вот было это утром, когда они начинали свой путь. Сейчас перед ними бурлил поток – не переехать, не перейти. Только объехать. Илья не успел принять решение – только связался с заставой – доложил по форме. Судя по карте, верховье реки было рядом, но надежд на то, что БТР там пройдет, – не было. Возвращаться без транспортера не хотелось. Броня никогда не бывает лишней, да и бросать технику не хотелось. Еще не хотелось больше тридцати километров тащиться пешком.

Удар стрелы в броню не встревожил, лишь разозлил. Илья не сомневался, что за ними шли бойцы из обнаруженного городка, городка, для которого у него даже не было названия. Напасть на них было глупостью, кто-то решил, что разлившаяся река – это шанс, и этот кто-то был неправ. По логике войны, уходящий вражеский разведчик – верный признак, что скоро придет армия. Единственный верный ход – уничтожить разведчика. По логике войны без средств связи.

Можно было отсидеться под броней. Несколько очередей из пулемета лишь проредили кусты. Потом пулемет заклинило. Стрелы перестали тупиться о броню. Наступившая тишина совершенно не радовала – бойцы лесного городка решили: где не справляется стрела, там справится огонь. Мотор не то чтобы не хотел заводиться. Он вел себя так, будто его просто нет. Спутниковая связь повторила трюк мотора. Вероятно, спутник упал и угодил как раз в мотор, причем проделал это в режиме бесшумности и невидимости.

Самое печальное заключалось в том, что противник вел себя так, будто прекрасно знал о неприятностях разведчиков.

Быть поджаренным Илье не хотелось. Совсем. Сержант повел свое отделение в атаку. Илья знал, что он что-то упустил, не знал только, что именно. Ждать было нельзя, значит, нужно атаковать. Что же не так? Ответ пришел до того, как он коснулся земли. Спусковая скоба щелкала без толку. И противник точно знал, что автоматы превратились в набор железа и пластика. Кто-то из погранцов бросил гранату – с тем же успехом он мог бросить булыжник.

С мечом Ильи не случилось ничего. И ничего не случилось с неделями спаррингов и тренировок. Отделение осталось позади, прижатое к броневику, не порубленное на куски только благодаря навыкам рукопашного боя и урокам фехтования. Плохой меч заметно лучше нестреляющего автомата. Илья пытался пробиться сквозь двоих крепких мужичков, не ведавших ничего о фехтовании, но с прекрасной реакцией и готовностью вкладывать в каждый удар всю свою немалую силу.

Тот факт, что боец может не только наступать, но и отступать, стал для них откровением. Потеря ритма, потеря дистанции – флэш Ильи стал фатальным для одного из мужичков, защита высокой октавой – оказалась неразрешимой загадкой для другого.

Из того факта, что, кроме поверженных противников, никто больше не интересовался скромной персоной сержанта пограничной службы, Илья сделал вывод, что отделение всё еще способно приковывать к себе внимание нападавших. Если бы Илья был просто сержантом, он бы вернулся к отделению. Старик, сидящий в отдалении от схватки, не представлял угрозы. Если бы в его руках оказался меч, большее, что он смог бы с ним сделать, – это выронить. Илья видел другое – то, что он привык замечать у магистров и комиссаров: другие глаза и что-то еще… То, что не описать, но в чем нельзя и ошибиться. Дедок, угнездившийся в кустах, был причиной намертво заглохшего мотора и отсутствующей связи, нестреляющих автоматов и того, что гранаты стали забавными вещицами для бросания в цель.

Удар был правильным – почти по центру, без шансов для сердечной мышцы. Илья успел крикнуть: «Ложись!»

Если из гранаты выдернута чека, рано или поздно она взорвется. Колдун умер – через положенные пять секунд граната рванула. Хороший солдат выполнит приказ командира, даже если всё говорит о том, что командира нужно срочно запереть в ближайшей психушке. Нападавшие, те, кому повезло остаться в живых после взрыва гранаты, протянули недолго: Илья скомандовал – огонь!

Все было кончено через секунды. Еще через час, бросив БТР у реки, отряд возвращался на заставу на присланном вертолете. Возвращался без потерь.

Глава четырнадцатая

Маг, познавший свою силу

В этом мире больше нет ни тени Волка, ни Голубого Дракона. И нет Стены. Через неделю после выстрела Григоряна на шее у Ганса висел не старинный шмайсер, а довольно хорошо сохранившийся «калаш». Я не мог оторвать взгляд от мужика в немецкой каске с АК на груди. Почему-то это смотрелось очень правильно. Походка у Ганса изменилась. Когда вместо музейного экспоната держишь в руках стреляющее (при желании – очередями) – поневоле ставишь ногу крепче.

Гвардия попыталась изъять все уцелевшие запасы огнестрельного оружия. Попытка была хороша, но не учитывала одного факта – постепенно за городом становилось безопасно. Жителя стало очень трудно прижать к городской стене.

Растения все больше становились похожими на просто траву, просто кусты и просто деревья. От ближайшей колонии вампиров остались только недоеные коровы.

Подоили их осмелевшие и охмелевшие от собственной смелости жители Подола.

Мужчина с автоматом слегка пьянеет от обаяния убедительной тяжести на плече. И совершенно не настроен остаться без этого упоительного чувства. Всё, что еще могло стрелять и взрываться, было благополучно растащено по «нычкам» и «схованкам», оставив власти перед суровой необходимостью восстанавливать оружейное производство, просто чтобы быть на равных с гражданами.

Григорян пытался восстановить что-нибудь самодвижущееся – и решил попробовать с танком. Яковлев поддержал идею. Полковнику нравилось смотреть через прицел в сторону Лысой Горы и что-то просчитывать. Впервые он смог поставить перед собой вопрос: если что – кто кого? И впервые у него не было на него ответа.

Алёхин до меня так и не добрался. Наверное, простил. Я бы хотел все объяснить. Я бы не смог ничего объяснить. Карины больше нет.

Мечи исчезли из моей квартиры вместе с первым выстрелом Григоряна. И они, и ведьмы в последнее время предпочитали не покидать Лысую Гору. От шальной пули никто не застрахован.

Если не считать этих мелких штрихов и того, что Корона провела дополнительный набор в гвардию, – ничего не менялось. Киевлянки не стали менее желанными. Пиво по-прежнему было хорошим и плохим и продавалось вне зависимости от вкуса почти по одинаковой цене.

* * *

Чтобы нанести вред этому месту, в одну воронку должен был бы упасть десяток бомб. Шестьдесят семь метров земли, бетона и стали. Чтобы добраться до бункера – две пересадки из лифта в лифт: архитекторы не хотели допустить, чтобы одна шахта пронизывала сооружение насквозь.

Собирались здесь по традиции, чтобы не забыть. Обычно к моменту выхода из третьего лифта каждый вспоминал о том, что забота о безопасности не бывает лишней. Мужчинам и женщинам, собравшимся в укрытии, было полезно иногда об этом напоминать. Собрались почти все – ждали только Президента и представителя Мирового Банка.

Генерал Бек чувствовал себя плохо. Бункер принадлежал его ведомству, но он не ощущал себя здесь хозяином. Адъютант смотрел на своего командира и не узнавал его – вероятно, гражданские на секретном объекте плохо действовали на его психику. Генерал, обычно выдавливающий из себя слово в час, тараторил без умолку, набросившись на министра иностранных дел. Из всех присутствующих тот больше всех был похож на военного – короткая стрижка, развернутые плечи и ничем не примечательное лицо – тело министра не забыло свое прошлое в спецслужбах.

– После завтрака мы начнем операцию, а к ужину закончим.

– Зачем?

– Я один тут помню, что мы всё еще находимся в состоянии войны?

То, о чем говорил главнокомандующий объединенными силами Европы, не играло никакой роли. И дело не в том, что тут они были не первыми лицами. Решение рождалось в муках бухгалтерских программ. Сверялись данные спутникового наблюдения и разведки, сценарии оптимистические сменялись пессимистическими, результаты неизбежно отливались в цифры.

Когда Президент со свитой появился в бункере, в папочке представителя Мирового Банка было два числа.

Они не были точными, но различались не на один ноль. Война была дешевле. Генерал Бек мог быть доволен: сегодня он получит приказ. Армия Объединенной Европы должна будет закончить войну, прерванную появлением Большой Стены.

Среди бесконечных массивов данных, на основе которых было принято решение, затерялся рапорт сержанта Ильи Чоботока, подавшего в отставку сразу после участия в разведке приграничных территорий. Илья торопился в Академию. То, что он увидел, укрепило его в одной мысли – воевать за территории за линией Большой Стены – опасно. Увы, практически все разведотряды вернулись без потерь. Математика была против Ильи.

* * *

Шум тысячи крыльев, сбитый, спрессованный в один неумолимый ритм, упал на город. Я знал, что это произойдет. Я ждал этого – и теперь стоял вместе с учеником на площади, вместе с другим народом, высыпавшим на улицы Киева. Одного плеча Данилы было мало. Я хотел быть зажатым в строю, потерять себя в монолите, быть готовым умереть по слову командира, так и не осознав себя.

Соседи из-за Большой Стены решили закончить то, что было начато, и всё равно, сколько лет прошло с тех пор. Они не собирались вести переговоры: право сильного – прийти и взять. Право слабого… Нет такого права.

Звук падал на город, превращаясь из черной точки в небе в уродливую металлическую тушу. Слово не сразу вспомнилось – вертолет. Мне казалось, что они были маленькими и юркими, – я ошибался. Эта махина встала у Майдана еще одним домом, открылась воротами и выпустила сотни человечков в камуфляже с игрушечными автоматами, пулеметами и даже парой бронетранспортеров.

Собравшаяся толпа наслаждалась. Это красиво, когда что-то большое, неподъемное мягко садится, раскрывается, выпускает одинаково одетых, одинаково движущихся, неторопливо, но целеустремленно занимающих каждый свою позицию.

Люди всегда пугаются неправильно. То поздно, то не ко времени. Какая-то мамаша наконец-то сообразила – потащила свой выводок с площади. Поздно: с разных сторон уже садились такие же монстры и цепочки солдат обнимали город, чтобы сжать, выдавить… И уже никогда не будет как прежде.

Гвардия зашелестела взведенными луками… Не успеть, слишком далеко, надо еще добежать. Из армейских казарм посыпались бронированные мечники и копьеносцы – зря.

Огнестрельного старья было достаточно, чтобы сделать прогулку за городом безопасной и напрячь гвардию. Для того чтобы вооружить гвардию, годами обучаемую другому, – мало и плохо. Где-то были склады с законсервированной техникой, где в смазке и масле ждали своего часа машины смерти. Где-то. Пока же автоматы стреляли через раз: может, выстрелит, а может, расцветет ствол чудным цветком, хорошо, если стрелок останется цел.

Пришельцы даже не предложили сдаться. Зачем? Сейчас они израсходуют свой боекомплект, и после этого оставшиеся в живых будут готовы выполнить любую команду быстро, старательно, с максимальной преданностью заглядывая в глаза благодетелям, переставшим стрелять.

Я думал о Младшей Хозяйке. Если она ничего не сделает, это означает либо то, что Лысая Гора потеряла свою силу, либо что она отказалась от города… Может быть, ведьмы просто ждут. Ведьмы не любят рисковать.

Далеко – так что не видишь, угадываешь – солдатики как-то по-особому двинулись, теперь они не искали место для себя, они искали цели. Крутанулась башенка на БТРе. Сухой четкий звук впился в заполненную площадь, взвыли бесполезно луки – не достать, легла очередь пулемета по колонне копьеносцев.

Я бы мог добежать. Я мог убивать. Но – как спасти?

Старый дом, построенный когда-то в надежде завести в Киеве местный небоскреб, с обваливающимися лестницами и распахнутой шахтой лифта – добраться до крыши, через три ступеньки – что-то ухнуло внизу, гранаты? – прыжок через разрушенный марш, дотянуться до перил, подтянуться, щелчки одиночных, – чердачный люк – дерево прогнило, замок висит на цепи – дома не станет, замок все так же будет цепляться за цепь. Не будет: меч Ария справился с цепью.

Крыша. Сверху – хуже. Неумолимо – темные камуфлированные теснят блестящих разноцветных.

Я – Олекса, маг, знающий свою силу, Олекса, который дружил с Голубым Драконом и убил тень Волка. Я попытаюсь.

Мне нужна боль, сопротивление, я всегда мог что-то большее, чем просто хороший боец. Наверху – я один. Протянуться вниз, почувствовать смерть в маленьких нестрашных фигурках, в металлических коробочках с хоботками. Вот один ствол стал как будто короче, это просто снизу меня заметили и решили устранить ненужного наблюдателя. Не надо ничего выдумывать – вот она – смотрит снизу вверх – стальная, одноглазая, длиннорукая – смерть.

Выплюнула, кто-то там внизу ждет, чтобы досадное-непонятное исчезло с высоты. Взять, смять в комок, открыть ладони, чтобы развеять – на сегодня порох гореть не будет. Я так хочу. И так есть. Теперь – так.

Людей всегда пугают изменения. Нашим-то не привыкать, когда нажимаешь на спусковую скобу, а в ответ только тихий щелчок, они удивляются, когда в ответ что-то происходит.

Вот уже и арбалетчики вышли на позиции. Ну да, каску стрелой не пробить, спасает, только все тело под каску не спрячешь. Могли бы успеть спрятаться под броней, это если не пытаться стрелять из не стреляющего. Вот уже и меченосцы очухались. Довольно смешно – голыми руками против металла.

Пилоты решили делать ноги – почти успели – если бы кто-то не забросил на лопасти цепок стальной. Один раз крутанулись лопасти – и остановились, уже навсегда. Второй все-таки ушел. Правда, недалеко, заложил вираж и возвращается. О вертолетах я не подумал. Как-то не увязалось, что и эти могут быть вооружены, так – что-то большое и забавное. Кажется, это ракеты… «Весь этот город легко так разрушить точным ударом в Крещатик». Пошел на второй круг, хорошо хоть ума ни у кого не хватило встречать ракету с честью, щитом и мечом.

Обнаглевшие твари, пролетит ведь совсем рядом со мной, конечно, кто мы тут такие, чтобы нас принимать всерьез. А вон и еще парочка вертолетов летит. Поменьше, но чувствую – от этих вреда и поболе будет.

Об этих не думать. Сначала займемся большим и наглым. Сделать хороший выстрел из арбалета, когда тебе ни одна зараза не пытается засунуть под ребро что-нибудь, не совместимое с жизнью, всю жизнь мечтал – мечты сбываются. Первая стрела пошла – стекло вдребезги. Второй – в живое. Всё – этот отлетался, и не страшно, что упадет на дома, – не живет в Киеве никто выше третьего этажа. Давно готовились, когда тут начнет с неба всякая гадость падать.

Теперь маленькие – ну да близко не подлетают, кружат – стервятники. Если видят меня, наверное, животики надрывают. Стоит мужик с арбалетом и сосредоточенно так целится. То есть понятно, что болт не долетит, а если и долетит, то разве что погладит. Ну так нам и не привыкать – пусть смотрят, лишь бы всё получилось.

Двойная стрела. Первая – не долетит. Пускай, главное, чтобы вторая – та, что уйдет в цель, не оттолкнувшись от тетивы, – попала. Для второй нет ни расстояния, ни брони. Вдохнуть и проткнуть расстояние, уйти за стрелой, найти почти невидимку – тень пилота, ударить. Не дожидаясь, не оборачиваясь – все повторить со второй машиной и осесть на крыше почти что трупом.

На какое-то время крещатицкий ручей даже не будет пахнуть – вода, конечно, чище не станет, но гарь перебьет всё. Небо – бесчестное – будто и не было ничего, земля всегда в шрамах и отметинах, а наверху все готово для новой игры.

Время шло, а сил больше не становилось, как-то всё ушло. Плохой из меня маг, и сил мало, которые знаю. Помог бы кто, что ли – пришиб, чтобы не мучился. Бетонная крыша плоха всем, если ты на ней, а не под, то есть как крыша она еще туда-сюда, а вот матрац из нее никакой. Твердый, местами вообще выпирает и совершенно не упругий. А ведь никто не придет, сильно сомневаюсь, что кому-то в принципе сейчас до меня. А если кто и вспомнит – искать меня здесь мог бы только… Нет такого человека в городе. Данила – жив, знаю, чувствую, но не факт, что он вообще заметил, как я бросился к этому дому.

Ночь сгустилась, хотелось бы дождя, просто назло невозмутимому небу. Для полноты состояния мне не хватало только булавки насквозь и тонких крыльев за спиной. Время тянулось бесконечной занозой, когда я услышал это – гром, размазанный по плоскости пути, – издалека, близко, здесь, снова далеко. Тишина была обманом, сейчас они вернутся – и всё будет кончено. Я читал про это. Мой отец рассказывал… То, что когда-то оставалось за Стеной, не отступало: оно возвращалось, чтобы закончить прерванное. Чьи-то руки подняли меня. Данила? Данила действительно был на крыше, но он стоял у входа, а поднимали меня Алёхин и Сява. Нашли все-таки. Как-то неловко валяться, когда на встречу к тебе пришло столько народу – Первый Меч, Младшая Хозяйка и несколько ведьм, которых я раньше никогда и не видел. Странные ведьмы – некрасивые. Никогда не видел таких – Младшую Хозяйку почти не чувствую, скользит на грани – прекрасная и недоступная. Эти здесь, их мощь заставляет искать опору. Выкованные, закаленные и снова закаленные уже в деле. В десятках дел. Спецназ Лысой Горы?

Алёхин поддерживал меня хорошо. Потому что, несмотря на манипуляции одной из ведьм, чувствовал я себя сейчас, пожалуй, лучше, чем до атаки, но всё равно был не готов к тому, что произойдет.

Ночь была ко мне благосклонна – безлунная, может примерещиться что угодно – и я всё-таки мог первые пару секунд думать, что мне это померещилось. Ведь это мне померещилось, как Младшая Хозяйка и ее ведьмы встали передо мной на колени. Встал на колени и Данила.

– Встань тем, кем должен, возьми то, что твое по праву, дай то, что волен.

Тень, которая соткалась рядом с Данилой, не могла быть никем, кроме Мокаши. Старшая Хозяйка опустилась на колени рядом с Младшей – теперь меня уже точно ничто в этой жизни удивить не сможет.

Встань тем, кем должен, возьми то, что твое по праву, дай то, что волен!

Я хотел бы рассмеяться, хотел бы сказать, что они ошиблись, – только я куда-то растаял, кто-то больше и куда старше прорастал сквозь меня под взглядом коленопреклоненных ведьм. Удар – всего лишь мой пульс. Каждый был рядом – и далеко. Можно быть, ближе, чем кожа. Где-то рядом двигались – ползли в воздухе чужие машины, они мешали, они были здесь не нужны, мне понадобилось еще мгновение, чтобы знать, что именно нужно сделать.

Я не знал, не видел – чувствовал – сотни чужаков в Москве, Одессе, Ростове, Петербурге, несущие смерть – и умирающие сами. Коса нашла на камень, только камня надолго не хватит. Не справится. Смерть класса «воздух—земля» – не остановить.

Потянуться чуть дальше – туда, где странные люди, спрятавшись под пластами земли и бетона, за сотнями километров расстояния – ждали, готовые послать в бой тонны железа и взрывчатки. Я знал, что есть и другие, более осторожные, но тоже ждущие. Сотни самолетов застыли на аэродромах, спрятались в огромных кораблях. Тысячи зарядов скованы, но готовы начать свой путь.

Нарушители были почти не страшны по сравнению с той мощью, которая послала их. Протянувшись, я чувствовал пульс пилотов, знал про трехлетнего пацана, который будет встречать отца, про бар, встречи с которым ждет другой. У одного диспетчера полетов страшно болела голова, а у командира базы бомбардировщиков завтра день рождения. Пожилой усталый человек отдал приказ, потому что от него ждали только этого. Сейчас он уже думал о другом. Он думал о том, что уже месяц не видел внучку, которая так похожа на его покойную жену.

В конце концов, любовь – это всего лишь знать и понимать: я понял каждого из них, я любил каждого.

Они умрут. Все, кто соприкоснулся с этой атакой, уйдут. Еще мгновение – и они исчезнут, вместе с сотнями тонн вооружения и оборудования. Это даст время. Время, надежду, страх и ненависть. Впрочем, ненависть у них уже была, вероятно, ненависти нужен страх, чтобы разум был услышан.

Снова удар – время кончилось, я сделал выбор. Я успел понять, что всё произошло так, как я хотел, я успел увидеть страх Данилы, услышать: Олекса! – Это был голос Мокаши, и это было для меня важно. Увидел сталь в глазах Младшей Хозяйки и отражение её взгляда в блеске меча. Первый Меч, может быть, не лучший боец, но точно – самый быстрый боец, особенно если его противник – человек, который только что убил сотни своих любимых. И все-таки я ушел от удара. Ушел, чтобы попасть под удар Алёхина. Лейтенант не хотел меня убивать и ударил плашмя, я это постараюсь запомнить.

Глава пятнадцатая

Узник Лысой Горы

Оно все время рядом. Стоит только попытаться понемногу выбраться из сна – не сна, как я чувствую его.

Если бы я был не здесь, где всё так трудно, где главное слово – тяжесть, почти на самом дне колодца, созданного в те годы, когда холмы были новорожденными скалами и ни одна травинка не смела вытянуться к солнцу на их крутых склонах. Надо мной – тонны земли, гранита, прежде чем начнется огромная лестница, ведущая к Дворцу ведьм. Я не зря с подозрением относился к замкам и дворцам: подвалы Дворца оказались даже хуже подземелий Печерского Замка.

Что-то, чего боялись дольше, чем меня, затаилось здесь. Еще глубже. Что-то огромное, что-то проснувшееся совсем недавно. Я слышал – оно набирает силу. Я знал, оно проснулось в то мгновение, когда Пророк улыбнулся приближающейся брусчатке. Оно было голодным и злым. Что-то сломалось, какой-то замок оказался ненадежным.

Иногда я чувствовал, что оно пытается со мной говорить. Тогда мне казалось, я вижу его взгляд – синий пронзительный свет, прожигающий веки. Было неприятно, оно меня видело, оно что-то от меня хотело.

* * *

Великий Магистр любил шахматы, знал все знаменитые дебюты и с удовольствием смотрел комментарии гроссмейстеров, вникая в игру чемпионов. Великий Магистр не в состоянии был просчитать больше чем на два хода вперед.

Он крутил в руках фигурку слона. В каком-то смысле форма фигур, очарование черно-белого узора были важнее правил.

– Играете?

Илья зашел в кабинет Магистра, не дожидаясь, пока секретарь изволит его пригласить. Рипери уже полгода самоотверженно не допускал Илью к Магистру. Сейчас Рипери спал. Если достаточно сильно нажать человеку на глазное яблоко, он засыпает. Если нажать сильнее, чем нужно, – может потерять глаз.

– Кажется, вы решили снять меня с доски. Магистр, что происходит?

Рука Магистра не дрогнула – слон проследовал по диагонали, чтобы либо быть принесенным в жертву, либо, ход спустя, вернуться на старую позицию.

– Всё изменилось, Илья. Скоро изменится еще сильнее. Когда приходят новые времена, приходят новые люди. Ты устарел. У Академии другие задачи, тебе они не по плечу.

– Ну да, они по плечу Флери…

– Он сильнее тебя.

– И тупее. Вам не нужны партнеры, вам нужны солдаты. Почему, Магистр? С кем вы ведете войну? И как вы могли допустить бойню? Вы ведь читали мой отчет – вы не могли не подозревать, чем это может кончиться.

Магистр снова двинул слона – противник оказался проницательным и жертву не принял. Когда играешь сам с собой, такое бывает довольно часто. Великий Магистр не считал шахматные правила совершенными – они не предусматривали возможность снять с доски собственную фигуру.

– Тебе лучше уйти. Не хотелось бы тебя выставлять из Академии силой. Я не хочу причинять тебе вред. Придет время – и ты поймешь: всё, что сделано, сделано правильно. У тебя, если я не ошибаюсь, есть домик недалеко от Парижа и вполне приличный пенсион? Займись хозяйством, отдохни. Разве ты это не заслужил?

Илья решил не встречаться с Флери. Когда глава Ордена вошел в кабинет, Великий Магистр был без сознания, а бывший сержант шел прогулочным шагом по Марсову полю. Может быть, Магистр прав: Илье пора немного отдохнуть.

* * *

Кажется, кто-то рядом говорит, бесконечно спорят два шепота, только стоит прислушаться – упираешься в тишину. Слушаешь тишину, понимаешь, что скорее её нарушит скрип собственных проржавевших мыслей, чем чьи-то голоса, и вновь слышишь шепот. Вряд ли меня хотели пытать, просто запереть понадежнее, кто же знал, что человек очень трудно переносит бесконечную тишину, бесконечную слабость и бесконечную тяжесть. Человек вообще плохо переносит бесконечность.

Моя новая галлюцинация была связана со зрением. Темень, окружавшая меня, дала протечку в виде белесого пятна. Вероятно, если присмотрюсь, окажется, что всё вокруг так же черно. Кстати, по ощущениям, глаза у меня были закрыты, так что вглядывался я, скорее всего, в приближающуюся шизофрению. Смешно будет, когда меня отсюда достанут, а я тут весел и доволен. Точнее, мы веселы и довольны: вдвоем оно всегда лучше.

– Мы с тобой в похожем положении, Олекса. Как мухи в янтаре.

– Кто ты?

Глупо спрашивать у себя, «кто ты». Но ведь и не молчать же.

– К тебе было не так легко добраться. Ты думаешь, я тебе привиделся?

Мое молчание было довольно красноречиво.

– В каком-то смысле, ты ничего не видишь, не слышишь и не отвечаешь. Но тебе самому разве хочется снова остаться одному?

– Кто ты?

– Иногда меня называли Учителем. Некоторые – Пророком.

– Единственный Пророк, о котором я слышал, был немым.

– Ты сейчас тоже нем и слеп, однако же видишь меня и разговариваешь со мной.

– У Пророка было еще несколько проблем – в частности, падение с двадцатиметровой высоты – и это после того, как над ним поработали арбалетчики.

– Лучше называй меня «Учитель». Какой я Пророк? Не могу предсказать даже собственную судьбу. Если кто-то падал, это ещё не значит, что он упал.

– Зачем ты здесь?

– Посмотреть на тебя. Подумал, вдруг ты такой же. Вдруг ты зря не сделал то, о чем тебя просили ведьмы.

Может быть, в этом и был смысл? Может быть, именно ты должен был меня убить?

– Вытащи меня отсюда, я могу передумать. Заодно рассмотришь меня получше.

– Ты тут застрял очень крепко. Но не навсегда. Наберешься сил – уйдешь. Копить будешь долго, но у тебя получится… Хотя есть и другой вариант. Олекса, ты знаешь, как вернуться? Ты не думал о том, чтобы вернуться? Я думал, достаточно смерти… Я всё еще здесь. Олекса, разве умереть – этого мало?

Пролог

Великий Князь Ярослав предпочел назначить встречу на новой территории. Спустя три года после падения Стены разного опасного зверья стало заметно меньше, и город принялся шаг за шагом расти. Пройдет немного времени – и города уступят свое место стране.

Когда-то в этом месте текла река Лыбидь. Потом её воды были заточены под землю. Сейчас, вырвавшись из плена, она вновь разлилась, устремляясь к Днепру.

Здесь Ярослав чувствовал себя не хуже, чем в Печерском Замке, и уж точно лучше, чем на Лысой Горе. Младшая Хозяйка согласилась на место встречи без борьбы. Формально – это была нейтральная земля. Пусть осваивали её люди Великого Князя, в конце концов, все жители Киева были его людьми.

Ярослав прибыл первым, но сегодня он был даже рад выпавшему ожиданию. Ему хотелось увидеть лицо Младшей Хозяйки, когда она появится на крыше семиэтажного здания, поднявшись на лифте, первом вновь заработавшем лифте Киева.

Князь не ошибся. Младшая Хозяйка была прекрасна – она всегда бывала прекрасна в гневе.

– Князь, вы меня удивили. – Её улыбка была эталоном счастья гостя. Выдавали глаза, да еще то обстоятельство, что в нормальной жизни Хозяйка улыбалась крайне редко. – В следующий раз мы встретимся на борту вашего самолета?

Князь попытался улыбнуться в ответ – получилось натужно и неуверенно.

– Угадала? Вы восхитительны, Великий Князь. Только пообещайте мне, что сами не сядете за штурвал. Поверьте, потерять Великого Князя так глупо… Это было бы просто ужасно!

– Простите меня, вероятно, лифт вызвал у вас неприятные ощущения, уверен, вид, который открывается отсюда, способен излечить любой недуг.

Получить укол от Князя было невыносимо. Получить его в форме, не оставляющей возможности для парирования, было невыносимо вдвойне, но сегодня Хозяйке нужна была услуга.

– Вид на ваш Замок отсюда способен заставить забыть о чем угодно…

– Кроме того, что вас привело сюда, Хозяйка. Прошу вас. Прошло уже достаточно времени, чтобы я был уверен в вашей верности, прошло слишком мало времени, чтобы я перестал себя чувствовать вашим должником… Если я могу чем-то вам помочь…

– Вы нам ничего должны. Но я воспользуюсь вашим предложением. Ваше Костяное отделение по-прежнему в строю?

– Думаю, да.

– Поручите ему патрулирование у Золотых ворот. В ближайшее время там могут появиться довольно неприятные гости с Запада.

– Настолько опасные, что с ними не справятся мечи?

– Что вы, Князь. Просто мне не хотелось бы вводить патрулирование наших отрядов там, где их не привыкли видеть. Это могло бы быть неправильно воспринято населением. И потом, мне было бы крайне любопытно узнать, как именно пройдет встреча Костяного отделения с прибывшими.

– Раньше таких, как бойцы Костяного отделения, называли спецназ. Отряд специального назначения. Они лучшие и безусловно преданные.

– Преданность – такая штука, которая кончается в самый неподходящий момент.

Великий Князь мог бы возразить, если бы его правление не началось именно в один из таких моментов.

– Хозяйка, что нам грозит? Должен ли я предпринять еще какие-то действия?

– Я жду женщину и мужчин, и, если они добьются того, за чем идут сюда, – вы противостоять им не сможете. Так что давайте верить в Костяное отделение. И ремонтируйте поскорее ваш самолет. Он может пригодиться.

Глава первая

Побег

Мама не понимает. И дело даже не в том, что ночью на потолке тени складываются в чудище с шестью ногами-колоннами. Наверное, это какой-то очень странный слон. И дело не в жутком желтом свете ночных фонарей, которые заливают улицу будто и не светом даже, а туманом.

Этих ужасов Таша (так ее называли дома в силу русского прошлого предков по материнской линии – от «Наташа», вопреки французскому «Натали») боялась как-то привычно – вполсилы. А вот то, что будет завтра утром, – это было страшно по-настоящему. Проверка, которая уже неделю работала в школе, должна была дойти до её класса. Почему-то учителя все как один считали, что Натали как раз тот ребенок, которого надо демонстрировать каждой комиссии. Мама считала так же. Мама не понимала: двое проверяющих – мужчины, совершенно не по жаркой летней погоде одетые в толстые шерстяные костюмы, не были обычной комиссией. На всю школу только одна восьмилетняя девочка знала: эти двое пришли за ней и завтра они ее найдут. Очень хотелось плакать.

– Не капризничай! – Мама включила утюг и принялась разглаживать новенькую блузку, в которой завтра её дочери предстояло идти в школу. Запах нагретой ткани обычно означал приближение праздника. Только не сегодня.

– Натали, быстро спать, завтра вставать ни свет ни заря…

Переход от привычного Таша к официальному, чужому Натали означал, что мама рассердилась. Очень. Мама думала, что Таша не хочет ложиться спать. Нет. Она не хотела отходить от мамы. Ей казалось: если быть рядом – утро отодвинется. Потому что утро наступает всегда после ночи, после тени с шестью ногами и желтым туманом…

– Натали, ты меня слышишь?

В свои восемь лет дочь менеджера и менеджера Натали была вполне самостоятельной личностью. Школа обычная, школа музыкальная, секция фигурного катания, день за днем, месяц за месяцем. Таша самостоятельно выбирала все важное. От прически – выбор остался за косичками, до туфель и ранца. Выбирала из тщательно подготовленных родителями вариантов, чуть высунув от напряжения кончик языка и глядя на мир немного исподлобья своими огромными карими глазищами.

Набеги на книжные полки в родительской спальне были до сих пор самыми серьезными правонарушениями в её жизни. Время от времени ее, заснувшую над очередным томом домашней библиотеки, не будя, бережно переносили в постель. Утром том оказывался на своей полке, будто ничего не было. Впрочем, тот факт, что утром ничто не должно напоминать о любой неприятности, произошедшей накануне, был для Таши непреложным законом жизни. Быть может, именно поэтому ей было так невыносимо сегодня переживать о том, что будет завтра…

Со стороны могло показаться, что Натали идеальный ребенок. Просто никто не знал о ее страхах. О Бабе-Яге, поджидавшей ее каждую ночь, когда все заснут. Но сама-то Таша знала и потому пыталась заснуть первой – пока Яга не пришла.

Таша никому не рассказывала о странном окне с занавесками в зеленую полоску в доме напротив. Занавеска эта никогда не должна была открываться – так считала Натали и вздрагивала каждый раз, когда видела тень за полосатым окном.

Молчала Таша и о том большом и невидимом, что ходило по ночам, скрипя половицами и задевая сервант, полный звенящего стекла…

Ряд ее страхов был огромен – от черного мотоциклиста, который может появиться в любой момент и проехать на красный, до двойки в дневнике, после которой просто непонятно, как жить дальше… Но никто-никто не знал, что Таша чего-то боится. Даже если бы Таша рассказала о своих страхах – ей бы никто не поверил.

Каждый, кто знал Ташу, знал: она – идеальный ребенок. Ну разве что слишком задумчивый…

* * *

Очень важно идти так, чтобы пятку одной ноги ставить вплотную к носку другой. Новенькие белоснежные сандалии стремительно превращались в стоптанные серые.

Свеженародившееся утро, еще совсем не жаркое, обнимало, радовалось новому дню. Все вечерние страхи остались там, где им и положено, – во вчера. Сегодня Таша шла в школу не одна, как обычно, а в сопровождении папы. По какому-то наитию утром мама решила не отпускать дочку в школу одну.

Неожиданно утро кончилось. Точнее, кончились его ласка и прохлада. У калитки в школьный двор Ташу ждали двое – те самые, в черных шерстяных костюмах. Папа, конечно, не был героем, да, собственно, он и не видел ничего страшного, но хватило и его метра семидесяти, чтобы незнакомцы сделали вид, что ждут кого-то другого.

Привычным жестом взбив прическу Таши, отец бросил ее одну – посреди бурлящего школьного двора.

Родители вообще часто бросают детей. То ли от непонимания, то ли от безнадежности, каждый совершает эту страшную вещь – бросает детей. В яслях и детских садах, на приеме у доктора и на каникулах у бабушки… Бросают, пытаясь сами себя убедить, будто сделали что-то хорошее. Будто самое теплое море или лучший в мире воспитатель может вернуть назад ту минуту расставания, когда мама или папа так безвозвратно, так навсегда, так равнодушно уходят, чтобы вернуться аж вечером, иногда аж через пятнадцать минут и как часто – через неделю!

Стрелки школьных часов двигались несмотря ни на что. Звонок прозвенел, будто дудочка крысолова, выгоняя школьников со двора. Таша зашла в класс последней. Она задержалась в коридоре, чтобы увидеть – не покажутся ли вслед за учительницей те двое.

Парта – кораблик на школьном паркете. В классной флотилии Таша плыла на флагманской парте – прямо перед учительским столом. Уже прозвенел второй звонок, а дверь в класс всё не открывалась. Братья Жан и Анри Боке, почуяв свободу, решительно начали приготовления к войне скатанных в ядра жвачек и духовых трубок, сделанных из ручек. Первая красавица Элен Жюли вновь открыла свою замечательную косметичку – предмет гордости Элен и зависти всех ее одноклассниц. Даже братья Боке завидовали ей. Уж они бы придумали, как правильно использовать эту сотню затейливо уложенных предметов…

Где-то с задней парты послышался писк компьютерной игры… Постепенно класс отмирал, с каждой секундой уходя от настроения «сейчас будем учиться»…

Этот уже не желавший, да и просто не «могущий» сидеть тихо класс растекался вокруг единственного островка тревоги и тишины. Таша так и сидела, не сводя взгляда с классных дверей. Она знала, что учительница не заболела и не вызвана директором по какому-то очень важному делу. Перед тем как юркнуть в класс, Таша прекрасно видела мадам Пике в конце коридора… По всем расчетам она уже должна была быть здесь… Что-то или кто-то ее задержал…

Дверь открылась почти беззвучно. Братья Боке даже успели сделать свой первый залп, прежде чем увидели, что мадам Пике уже в классе. Странно было даже не это. Странно было, что и мадам Пике не обратила внимания ни на братьев, ни на Элен… Ни на кого. У странности было простое объяснение: в класс она вошла не одна. Ташин кошмар сбывался: один из мужчин в костюме разговаривал с учительницей, а второй не сводил глаз с Таши.

Сколько раз Таша представляла себе этот момент, каждый раз придумывая себе чудесное спасение. В реальной жизни чудо случаться не хотело.

– Тебя как зовут?

В голосе мужчины не было угрозы. Голос был мягким и пушистым, как старый бабушкин пуховый платок, но Таша его не слышала. Она смотрела в глаза мужчины – настороженные, зоркие: мертво-серые радужки, зрачки не черные, а тоже серые, только немного темнее радужек…

Таша закричала.

Мужчина почти сделал шаг в сторону Таши. Шаг, который сделал бы любой взрослый навстречу кричащему ребенку… Не успел. На половине шага он начал медленно заваливаться на спину, будто кукла, брошенная хозяином.

* * *

Впервые в своей жизни Таша была одна – одна абсолютно и без всякой надежды. Улица, пока еще знакомая, с каждым шагом в сторону от школы и дома превращались в чужую. Как она выбежала из класса мимо оцепеневшей учительницы и непонятно почему разом опрокинувшихся на пол чужаков – Таша не помнила. В восемь лет она приняла твердое решение уйти не только из школы, но и из дома. Иначе было нельзя: родители неизбежно снова приведут ее прямо к проверяющим.

У взрослых есть такие слова: «ну и что», «это неважно», «как-нибудь в другой раз». Они могут себе это позволить – их мир выше и шире, в нем есть много разных «раз». У Таши «раз» был один. Весь опыт ее восьмилетней жизни говорил о двух взаимоисключающих вещах. Во-первых, каким-то образом все закончится хорошо. Во-вторых, совершенно непонятно, как же оно кончится хорошо, если она бежит от мамы и папы, которые это самое «хорошо» обычно и создавали.

* * *

Мама Таши относительно безболезненно пережила свое обычное ежеутреннее превращение из мамы и Мари в мадам Алези и уже скоро час как отвечала на бесконечные звонки в своем черно-белом, насквозь продуваемом кондиционером офисе.

В тот самый момент, когда мадам Алези решила больше никогда не брать телефонную трубку, – звонки как отрезало. Прошла минута, другая – и мама Таши с ужасом поняла, что в перерыве между звонками она годится лишь для того, чтобы ждать, когда они начнутся снова. Мысль эта была настолько пугающей, что начальник отдела рекламы газеты «Le Paresien» просто тихо встала со своего рабочего места и, никому ничего не говоря, даже не прихватив свою сумочку, вышла в городское пекло.

Листья каштанов, хорошенько прожаренные на сковородке лета, начали желтеть, не желая замечать, что осень только вступает в свои права, асфальт грозил вернуться в свое первозданное жидкое состояние, но впечатанные в него отпечатки подошв почему-то никого не пугали.

Мари срезала угол – перешла дорогу, не доходя до пешеходной дорожки, и нырнула в тишину старых проходных дворов центра Парижа. Дворов, где летом настоящими хозяевами становятся трава, кусты и деревья. Где только внимательный взгляд способен обнаружить притаившиеся за стеной зелени окна первых этажей и лавочки, чей столетний юбилей был бессовестно никем не отмечен.

На одну из таких секретных лавок и присела мама Таши. Время послушно снизило обороты. Секунды потекли со скоростью маленького нерешительного паучка, пытающегося соорудить первую в своей коротенькой жизни паутину. Всё, происходящее за стенами теперь далекого офиса, казалось бессмысленным и странным. Но прошла минута, другая, что-то щелкнуло, распрямилось – и мадам Алези, как солдат, верный уставу, понурив голову, пошла обратно – в офис, на службу.

Всё могло быть иначе. Если бы «Le Paresien», где трудилась мадам Алези, находилась в другом, далеком от Ташиной школы районе… Если бы Мари не надоело в этот день отвечать на телефонные звонки… А главное, если бы, переходя дорогу, она не посмотрела по привычке налево, а затем направо. Она спокойно вышла на проезжую часть и дошла до осевой, прежде чем сообразила, кого она увидела в квартале от себя…

– Таша?!

Перед Натали стояла мама. И всё стало так, как и должно было быть с самого начала. Мама, от которой она убежала, конечно же, нашла её, чтобы всё опять стало хорошо.

Глава вторая

Странные черные круги

– Я вас уже видел?

Отец Натали ожидал встретить в кабинете директора школы кого угодно, но только не двух субъектов, которых он точно где-то видел, правда, в прошлый раз один из них наверняка не щеголял перебинтованной головой. Директора школы мистер Алези сразу даже не заметил. Обычно громогласная мадам Фуке – гроза учителей, учеников и родителей – сейчас была больше всего похожа на не очень хорошо одетый манекен. Манекен посадили в кресло, стоящее в углу кабинета, а кресло директорское и стоящий рядом с директорским столом стул заняли два человека в нелепых толстых костюмах.

– Что за чертовщина у вас происходит? – снова попытался пробить упорно молчащую троицу папа Таши. День, сбившись с привычного маршрута необходимостью проводить дочь в школу, к своей середине полностью полетел в тартарары. Так и не поняв путаные объяснения супруги, Алези с трудом оторвался от компьютера и, будучи не в состоянии ничего толком сообщить коллегам, скупо бросил: «Пора прогуляться», – и, не дожидаясь, пока те зададут новый вопрос, вышел. Прогулка окончилась в кабинете директора школы, где он уже в третий раз попытался вывести из ступора его обитателей:

– Я Мишель Алези, отец Натали Алези, кто вы такие и что у вас тут случилось?

Господин Алези относился к тому довольно распространенному виду людей, которые считают: стоит задать правильный вопрос, как тут же появится исчерпывающий ответ и всё в этой жизни будет понятно и предсказуемо. А вот господа в черных шерстяных костюмах то ли просто были другими, то ли попадали несколько раз в ситуации, в которых и вопросы задаешь, и руками размахиваешь, а толку – чуть.

– Меня зовут Питер Аньелли…

– Итальянец?

– Это важно?

Было не важно всё. Господин Алези понимал, что все чудовищно не так, но лихорадочно цеплялся за понятное, за табличку на дверях, за итальянца, лишь бы снова не смотреть на директрису.

– Мой коллега – Эрик Тапи. – Коллега попытался кивнуть головой, результатом чего стал сдавленный стон. Повязка на его голове, судя по всему, скрывала серьезную рану… – Члены комиссии министерства образования.

– Ударились? – поинтересовался отец Таши.

– Ударили. Ваша дочь ударила, а потом сбежала, выбив стекло в классной комнате. Вы знаете, на каком этаже находится класс вашей дочери?

– Нет…

Вопрос о нахождении класса свел на нет все попытки папы понять что-либо в происходящем. Он понимал: раз вопрос прозвучал, значит, Таша выпрыгнула из окна не первого этажа. С другой стороны, это было еще более невозможно, нежели сам факт разбивания стекла или нанесения тяжких увечий взрослому человеку образцово-показательной восьмилетней девочкой.

– Она у вас часто так? – жалобно поинтересовался Эрик. Говоря, он старался как можно меньше шевелить челюстью.

– А что с мадам Фуке? – не в такт поинтересовался папа Таши. – Её тоже моя дочь травмировала?

– Не обращайте внимания, – не глядя на директрису, махнул в её сторону рукой Питер, – лучше действительно расскажите: вы не замечали ничего странного в поведении вашей дочери?

До этого дня самое странное, что Мишель Алези мог заподозрить в поведении Натали, это катастрофическое нежелание засыпать в темноте. Правда, он сильно сомневался, что его дочь – единственный ребенок, предпочитающий свет – мраку. Однако, несмотря на то что рассказ Питера Аньелли, поддерживаемый стонами Эрика и полной неподвижностью директора школы, больше всего походил на фрагмент фантастического сериала, всё же… Если верить словам невесть откуда взявшегося мужчины в черном шерстяном костюме, Таша неким неведомым способом – вероятно, силой мысли – опрокинула двоих здоровых мужчин на пол. Один из них при этом ударился головой о ножку учительского стола. Затем – таким же загадочным образом – разбила окно, после чего совершила и вовсе невозможное – просто вылетела из класса. Из класса, находящегося на третьем этаже.

– Таша еще никогда не била стекол… – Почему-то Ташин папа труднее всего себе представлял, как его дочь бьет стекла. То, что она научилась летать, его беспокоило меньше.

– Девочку надо спасать, и немедленно – мы должны сегодня же с ней увидеться, – тоном гипнотизера проговорил Питер. – Вы меня понимаете?

Папа Таши понимал другое. С его дочерью произошло что-то плохое, и это что-то было связано с этими двумя господами из комиссии. Значит, расстояние между ними и Ташей должно быть максимально большим.

– Мне кажется, лучше отложить вашу встречу, а то мало ли что… Вдруг она решит, что вы, Питер, тоже должны получить травму. Как вот ваш коллега!

– В обычных условиях вы, вероятно, были бы правы… – Аньелли бросил взгляд на несчастного Эрика, и его желание повторной, притом скорой встречи с Ташей явно притупилось. – Тогда, может, мы могли бы встретиться с вами и вашей супругой?

– Почему нет, – моментально согласился отец Таши. – Давайте завтра созвонимся… Мы же можем с вами созвониться?

– Действительно… – опешил Питер. – У меня есть телефон…

– Замечательно, вот на этот телефон я вам и позвоню. Буквально завтра.

Речь Мишеля Алези была стремительна, но двигался он еще быстрее. На то, чтобы встать, придвинуть стул обратно к столу, вежливо кивнуть продолжавшей находиться в состоянии «не могу пошевелить ни ногой, ни рукой» директрисе и сделать пять шагов до дверей, ему понадобилось не больше двух секунд. Дверь открылась-закрылась – и он вздохнул с облегчением.

Папа не знал, что с дочерью, но, во всяком случае, он покинул общество этих странных людей.

– Мистер Алези?

Перед Мишелем стоял обязанный остаться за дверьми Питер.

– Вы забыли, – спокойно и даже как-то ласково сообщил он отцу Таши, протягивая отливающую металлом визитку. Питер Аньелли, комиссар. Мишелю Алези было совершенно неинтересно, откуда взялись комиссары в министерстве образования и почему на визитке нет герба, только его рука, будто зажившая собственной жизнью, взяла визитку…

– Действительно… Забыл.

* * *

Хранительница была выше и мощнее любого, пусть самого выдающегося мужчины. Флери и двое его бойцов смотрелись неубедительно, а рука командира Ордена на рукояти глока смотрелась естественно и необходимо.

Великий Магистр впервые видел Хранительницу в ярости. Магистр изо всех сил старался не показать, что это его радует. Гостья должна была видеть тревогу и страх. Магистр изобразил ожидаемое.

– Рад вашему визиту, госпожа.

– Не думаю. Вы переоценили свою необходимость в этом деле, Магистр. Я поручила вам следить за Воином, но не помню, чтобы я давала инструкцию войти с ним в контакт. Вы мне больше не нужны. И не дай вам бог помешать мне. Я не переношу помех.

Чудовищная женщина сделал шаг вперед, шаг вперед сделало под три метра ростом, будто слепленное из материала, который от времени устремился вниз, превращая всё выдающееся в огромное и стремящееся к земле. Величина её носа могла соперничать только с длиной подбородка. Ей хватило одного шага, чтобы где-то далеко осталась охрана и чтобы Великому Магистру не нужно было ничего изображать. Теперь ему действительно было страшно. В следующее мгновение Хранительница просто растаяла в воздухе.

Флери напрасно пытался привести в себя двоих подчиненных. Они были мертвы еще до того, как Хранительница исчезла. Гостья Магистра всегда считала, что наглядные примеры помогают взаимопониманию.

* * *

День, в который столько всего вместилось, всё же угасал. По странной взрослой привычке молчать про то, что больше всего беспокоит, ни мама, ни папа ничего не говорили Таше. Скорее всего, они собирались пошептаться о важном, когда она уснет.

Ждать им оставалось недолго. Глаза у Таши слипались… Уже сквозь сон она почувствовала, как мама поправила одеяло. Свет в детской погас, и в этой комнате началась ночь. В соседней – вовсю сияла люстра. Там еще продолжался вечер. Вероятно, на самом деле вечер отличается от ночи простым нажатием кнопки выключателя. Родители Натали смотрели друг на друга, сидя за большим столом. Наверное, им очень хотелось сделать вид, что сегодняшнего дня вовсе не было. Привычные слова и мысли перестали быть полезными. Как-то не годилось сказать – «всё бывает», «не переживай».

– Может, пора нанести визит твоему брату? – наконец прервал молчание Мишель. – Может, он в этом что-то понимает?

Брата звали Илья, братом он был двоюродным и старше Мари на хорошие тридцать лет, и отличался он не только нещадно перевираемым на французский манер – Элие – почти сказочным именем, но и сказочно-ужасающим характером. Может быть, дело было в том, что, прожив всю жизнь во Франции, он так и не перестал быть эмигрантом. С Мари и Ташей он предпочитал говорить по-русски. Со всеми остальными – предпочитал молчать.

Служба Ильи в Иностранном легионе, а потом и приглашение в Академию предполагали довольно большую смертность среди знакомых, в том числе – среди друзей.

Висящий на стене топор с огромным топорищем был вовсе не сувениром. Гладкость рукояти была достигнута частотой и привычной легкостью, с которой он брался в руки. Когда какой-нибудь очередной сосед решал нанести визит вежливости, топор, пролетающий в угрожающей близости то от головы, то от мельтешащих конечностей, ни разу так и не достиг цели. Со временем у соседей выработалась традиция не подходить к участку Ильи ближе, чем… Вообще не подходить.

Было не совсем понятно, как Илья вообще умудряется орудовать сим столярным инструментом. Во всяком случае Мишелю удавалось с огромным трудом его просто поднять.

Впрочем, мысль поехать в гости к брату была вызвана вовсе не воспоминаниями о топоре. Дело было в том, что Илья всё в этой жизни объяснял поведением многочисленных духов и существ, кроме него, мало кому знакомых. Загадочные встречники, врыколаки и сумеречники, по его мнению, были в ответе за наводнения и падения самолетов, рождение детей и преждевременные смерти.

Спорить с Ильей было страшно – далеко от топора тот не отходил, а, как только сей грозный предмет оказывался у него в руках, спор умирал сам собой, и смиренной его сестре – Мари – и ее супругу – Мишелю – оставалось лишь выслушать очередную сказку.

– Илья? – вздохнула Мари. – Я тоже про него сразу вспомнила… Я просто пытаюсь себе представить: если всё, что он говорил, это правда, если только на секунду себе представить, что он что-то там такое понимает… Знаешь, сказки лучше читать, жить в них – удовольствие сомнительное. Может, на самом деле ничего страшного? Может, нечего себе голову ломать. Пару дней посидит дома, проверяющие эти уедут – и будет все по-прежнему. Да?

Наверное, муж и отец Мишель Алези сказал бы «да». Потому что связь между братом с топором и Ташей как-то не складывалась. И он даже уже приоткрыл губы, язык вплотную подошел к губам, чтобы первый звук этого короткого слова «да» прозвучал…

Свет выключился. Мишель прикусил язык, когда в полной темноте дом основательно тряхнуло. Свет включился. Не звякнула ни одна посудина. Не покачнулись занавески. Будто ничего и не было. По наитию, по предчувствию, нехорошему до тошноты, Мишель и Мари шагнули в комнату дочки. Щелкнул выключатель, как предохранитель пистолета. Одеяло сброшено на пол. Лист бумаги на тумбочке, карандаши, высыпавшиеся из коробки, раскрытая книга… Натали не было. Мари судорожно сжала пальцы на руке мужа. Детская была пуста.

Под кроватью, в шкафу, на всякий случай в туалете и ванной – Натали не было. Не было ее и в непонятно для чего вывороченных ящиках и ящичках. Напрасно в десятый раз открылись и закрылись двери на балкон. Напрасно трезвонили в двери к соседям и бранились со старой девой мадемуазель Валери, перекрикивая мегабасы, сотрясавшие её квартиру. Валери уже лет сорок как собиралась стать звездой шоу. С голосом и пластикой у нее были проблемы, зато вечеринки – самые шумные в квартале.

Напрасно было всё. Даже пять раз прочесанный во всех направлениях двор. И спокойный голос лейтенанта полиции, приехавшего уже утром, был тоже абсолютно напрасен. Лейтенанту было скучно и неинтересно. Вероятно, когда лейтенант был маленьким, он мечтал о том, как будет мчаться на большом ревущем, как стадо тигров, мотоцикле, паля из пистолета с огромным дулом по улепетывающим преступникам.

Разыскивать пропавшую из закрытой комнаты девочку ему было неинтересно. Он уже давно понял: либо родители врут, либо элементарно проспали тот момент, когда их дочка решила пойти погулять. Через пару часов она объявится у бабушки, тети или одноклассницы. Впрочем, может, и не объявится. Может, через неделю-другую тело девочки найдут за городом. Это тоже было лейтенанту неинтересно – ни почестей, ни славы ожидать не приходилось.

Просто для проформы он зашел в детскую. Просто для проформы повертел головой. И так как ничего не обнаружил, решил спросить, чтобы не стоять молча посреди комнаты:

– А что это за черные круги на потолке? У вас был пожар?

– Какие еще круги? – отмахнулся Мишель.

– Вот эти, – глядя широко раскрытыми глазами на потолок, сказала Мари.

Над головами у очень сильно удивленных супругов Алези были нарисованы черные круги. На белом потолке прямо над кроватью Таши кто-то нарисовал один круг побольше и парочку поменьше. Ни один пожар в мире не мог бы добиться таких правильных кругов. Если бы Алези захотели так украсить свою квартиру – у них такое точно получилось бы не с первой попытки.

* * *

Только черный и только белый. На самом деле так не бывает. Никогда. В белом всегда немного черного, в черном – белого. Даже в самой ослепительно-белой снежинке можно найти все цвета и оттенки. В самом черном-пречерном кусочке угля, вытащенном со дна километровой шахты, есть синий и зеленый, капелька золотого и совсем чуть-чуть белоснежного – где-то там, в самой сердцевине уголька.

Но Таша очутилась в месте, где все было будто нарисовано черной тушью на белоснежном листе.

Справа от Таши черные столбы деревьев вырастали из черной земли. То ли листья, то ли обрывки сгоревшей бумаги повисли на ветках. И белое небо, без облаков, без солнца – наверное, просто для того, чтобы это место не погрузилось в окончательную темноту.

Черная земля была настолько ровной, что скорее напоминала лед или застывшую смолу. Было непонятно, как что-то из нее может расти. Таше даже захотелось попробовать прокатиться по этому черному льду. Лишь чуть-чуть оттолкнувшись, она заскользила все быстрее и быстрее к странному лесу. Вдруг впереди стал виден конец земли. Видимо, в этом месте край земли и был – и Натали катилась к нему, чтобы упасть из черного в белое. Таша изо всех сил пыталась проснуться, потому что такое могло случиться только во сне. Проснуться не получалось, а край был всё ближе и ближе. Последняя попытка девочки затормозить привела лишь к тому, что она упала, пребольно ударилась, но скользить не перестала. Вот уже ее нога пересекла край… и ничего не случилось. Она не зависла в воздухе. Край земли оказался просто краем черной земли. За ним земля становилась белой, но всё такой же твердой. Таша всё же остановилась. Осторожно, боясь снова упасть, поднялась. Ее правая нога стояла на белом, левая – на черном. Это совершенно точно был сон… Если бы только не болело колено, на которое она грохнулась. Во сне синяков не бывает. Таша моргнула. Картина, открывшаяся перед ее глазами, вывернулась наизнанку: небо, миг назад бывшее белым, стало черным, зато впереди – там, где земля была белой, обнаружились белые деревья, теперь они стали видны. Почему-то не стало темно. Вероятно, в этом месте всегда было светло… Или наоборот – всегда было темно… В общем, было черным-бело…

– Натали…

Голос, произнесший имя девочки, был голосом доброй и обязательно очень красивой феи. Таша резко обернулась, так что чуть снова не упала на скользкую двуцветную землю, и не поверила своим глазам. Вместо феи в трех шагах от нее стояла самая настоящая Баба-Яга. Ростом под три метра, с ужасно длинными ушами, огромным носом и подбородком, который заканчивался где-то на груди. Ко всему она еще и была согнута в три погибели, иначе ее рост был бы не три, а все четыре метра.

– Здравствуй, Натали!

У чудовища, кроме замечательного голоса, были еще и чудесные глаза – добрые, ярко-синие. Таша не боялась – ни капельки. Если это была Баба-Яга, то добрая. Почему-то не верилось, что она собирается кого-то есть. Разве можно есть людей и при этом разговаривать таким чудесным голосом и смотреть на мир такими добрыми глазами?

Ее большие ноги мягко ступали по земле – совершенно не скользя. Рука Таши утонула в ее теплой сухой ладони, а впереди – как раз на границе черной и белой земли – перед ними постепенно вырастал домик. Из обычного дерева тысячи оттенков коричневого. Такой красивый, такой желанный.

Яга открыла дверь и впустила Натали в дом. Только сейчас Таша поняла, что она страшно замерзла. А в домике было тепло, и в самом настоящем очаге весело трещали дрова.

– Вот ты и дома, Ташенька.

Натали не задумалась над словами хозяйки домика. Она уверенно забралась на одно из кресел, стоявших у очага, и укрылась лежавшим на нем лоскутным одеялом. Яга что-то говорила, но Натали ее не слышала – она спала. Иногда такое бывает: так хочешь спать, что спишь даже во сне. Если только это был сон.

Глава третья

Открытая дверь

Месяц пролетел так быстро, будто вместо одного листика календаря оторвали сразу все тридцать: только что было десятое – и снова те же цифры, только уже не сентябрь, а октябрь. Кажется, природа тоже не заметила, что прошел целый месяц, жара стояла на улице совершенно не осенняя. Время замерло, несмотря на тиканье армий часов и бесконечное кружение дня и ночи.

Натали не нашлась, и в доме у нее все замерло. Что-то делать значило согласиться, что мама – уже вовсе не мама, да и папа – не папа. Потому что, если нет ребенка, то и родители – не родители, а так – обычные люди.

Полиция все-таки попыталась что-то сделать, но у нее ничего не получилось. Не получилось найти даже странных проверяющих. Кроме Мишеля Алези их никто не мог даже вспомнить. Куда-то делась даже визитка, оставленная одним из них – Питером Аньелли.

Кажется, невидимая стена окружила дом Натали, знакомые будто стали чужими, а чужие и вовсе перестали замечать. Осталось только ожидание.

Мама так устроена. Она ждет свою дочку, даже если точно знает, что та не придет. Отец устроен иначе. У него в голове еще куча всяких ожиданий, поэтому ему чаще удается забывать о том, что он кого-то ждет.

Оттого, когда раздался звонок в дверь, мадам Алези вздрогнула, а Мишель только удивился. На самом деле в последние дни к ним перестали звонить – даже по телефону. Наверное, это такое правило, когда сам много звонишь, тебе звонить перестают. За дверью не хотели ждать, пока Мари перестанет вздрагивать, а Мишель удивляться – чей-то палец не хотел отпускать кнопку.

Мишель открыл бы дверь быстрее, если бы вспомнил, что он её забыл закрыть, а так – он сначала, вместо того чтобы открыть замок, закрыл его, а потом все никак не мог сообразить, отчего дверь не хочет поддаться. Звонок всё не унимался, в какой-то момент Алези подумал: скорее всего, это вовсе никто не пришел, а просто замыкание, вот и звенит. Впрочем, открыть дверь пришлось бы и в этом случае.

Лампочка в парадном уже прожила свой срок, а новая ей на смену еще не пришла, поэтому первое, что бросилось в глаза, – чернота за дверьми. То, что чернота эта – не пустота, а черное в черном, стало понятно, только когда на пороге показались два человека в толстых черных костюмах. Шагнув в прихожую, они долго не решались сделать следующий шаг, внимательно озираясь вокруг. Вид папы Натали, встречавшего их в полном одиночестве, их не то что расстроил, но разочаровал. Вероятно, они ожидали, что их будут встречать серьезнее. Например, спецназ, а может, красивые девушки из группы поддержки баскетбольного клуба. А может, Мишелю Алези просто так показалось.

– Эрик? – Тонкий и худой печально вздохнул, признаваясь, что это его имя. – А вы Питер? – На этот раз пришла очередь вздыхать гостю пониже. На память Мишель Алези никогда не жаловался, а все события, которые произошли перед исчезновением дочери, он помнил будто и часа не прошло…

– Ваши раны зажили? – Действительно, на голове Эрика не было и намека на рану.

– У нас всё быстро заживает… – Эрик запнулся, будто сказал что-то не то, потом махнул рукой и наконец-то сделал следующий шаг…

Будь прихожая всего лишь чуть больше или ноги у гостя покороче, он мог бы еще долго идти в комнату, где Мари сидела, боясь пошевелиться, боясь спугнуть людей, которые вот пришли – и так медленно перебирают ногами, прежде чем рассказать о Таше.

– Присаживайтесь!

Такого голоса мама у своего мужа раньше не слышала: если бы она уже не сидела, обязательно бы послушалась. Этот голос никак не мог принадлежать папе Таши, человеку, может, и вспыльчивому, но не жесткому… Впрочем, папины сотрудники, если бы они попали в дом господина Алези – не удивились бы ничуть. Именно таким голосом он раздавал команды, и десятки людей бросались их исполнять, не задумываясь.

Стол и стулья были семейной гордостью. Стулья, несчитаное количество раз ремонтированные, но каким-то чудом сохранившие величие мебели, сделанной в начале прошлого века. Стол не ремонтировался ни разу, хотя и был сверстником стульев. Вероятно, мастер, который его делал, пытался сделать что-то вечное.

Перечница и солонка были даже старше мебели. По семейному преданию, они передавались по женской линии семьи и приехали вместе с предками Ильи и Мари из России. Они должны были рано или поздно достаться Натали. Трудно сказать, из какого материала был сделан этот набор для специй. Натали считала, что из камня, но кто будет делать солонку и перечницу из камня? И что это за камень – ослепительно, блистательно белый для солонки и черный, как самый черный кот, для перечницы?

Именно на перечницу и солонку и уставились Питер и Эрик, послушно присевшие за стол. Щелкнул выключатель на чайнике – и через несколько секунд перед гостями стояли чашки с крепким обжигающим чаем…

– Рассказывайте!

Мишель остался стоять у дверей в комнату, твердо решив, что, пока эти двое любителей одеваться во все черное не расскажут всё, что им известно, он их отсюда не выпустит.

Питер, попытавшись отпить чаю, охнул, обжегшись, и, решительно отставив чашку в сторону, начал рассказ:

– Не хочу вас пугать, но ваша дочка похищена… вам, вероятно, понятнее всего будет термин… Баба-Яга… Во всяком случае, это ближе всего к истине.

– Что мы должны сделать, чтобы её вернуть? – Мари сказала это так спокойно, будто каждый день с 9.00 до 18.00 занималась нечистью, прерываясь только на обед, но не больше, чем на сорок пять минут.

– Прекрасная Мари! – Эрику не хватало слов, Эрику их вообще часто не хватало.

– Какая еще Баба-Яга? – Мишелю слов хватало. – Мари, кого ты слушаешь? А Зубная фея ее не похищала? Сговорилась с графом Дракулой и похитила! Хотел вам позвонить – визитка пропала, а в министерстве о вас ничего не знают…

Питер и Эрик выжидали, когда иссякнет Мишель Алези, со спокойствием бригады санитаров из психушки – мол, стены мягкие, двери без ручек и укол с успокоительным наготове…

– Мне всё равно, – оборвала мужа Мари, – пусть рассказывают, лучше Баба-Яга, чем ничего.

– Давайте мы вам лучше покажем, – предложил Питер, – в такое действительно трудно поверить. Вы можете показать комнату дочери? Там нам будет легче.

В последние несколько дней мадам Алези удивительно часто вдруг решала, что Таша как ни в чем не бывало у себя в комнате, просто она ее там десять тысяч раз почему-то не замечала. Мари встала и нерешительно сделала шаг к двери:

– Это здесь. – Она побледнела, подняла руку и тут же ее опустила, боясь снова не найти дочку.

Гости подошли к дверям с двух сторон, осторожно отодвинув Мари, как большую хрустальную вазу.

– Встаньте за нами, – попросил Питер, приготовившись открыть дверь.

Мишель Алези понимал, что делает глупость, но просто выгнать этих двух ненормальных он не мог. Снова и снова он повторял себе – для начала они должны рассказать ему всё, что знают. В конце концов, все неприятности начались именно с их появления.

– Только никаких резких движений, – предупредил Питер и открыл дверь.

«Забыла выключить свет», – первое, что подумала Мари. Действительно, из комнаты лился мертвенный белый свет, беда в том, что это была не забытая лампочка.

Собственно, за дверьми не было комнаты. По какой-то непонятной причине дверь, обязанная открываться в Ташину комнату, вела на огромную каменистую равнину, залитую тем самым белым светом. Сначала казалось, что равнина пуста, но, как только мозг начал доверять глазам, стало ясно – что-то большое, серое, почти сливающееся по цвету с пейзажем, двигается в сторону дверей. Прошло не больше трех секунд – и оно уже было рядом, оставаясь почти невидимым даже с расстояния в несколько метров. Вероятно, оно бы так и проскочило в комнату, если бы не пасть. Оно открыло пасть. Черная дыра, появившаяся в передней части этого, абсолютно точно была пастью, и так же точно оно хотело съесть обоих Алези и их гостей. Питер зря беспокоился о резких движениях – и хозяева замерли, замер и Эрик. Так бывает, когда не только страшно, но и непонятно. По-видимому, Питеру было понятно, потому что он не застыл – он закрыл дверь.

Было тихо. Еле-еле звенела нить накаливания в лампочке, на кухне заурчал холодильник… Мишель с недоверием, готовый в любой момент отшатнуться, наклонился к двери и прислушался – ничего.

– Оно всё еще там, – мотнул он головой в сторону дверей.

– Оно всегда там, – грустно сообщил Эрик. – Не одно, так другое. В любой комнате, за любой дверью. Просто обычно этого никто не видит…

– Что-то я не пойму. – Алези одной рукой придерживал дверь, а другой пытался придвинуть к ней стеллаж с книгами. – Закрыть глаза, чтобы тебя не видели, так бывает?

– Не совсем так, но в целом… Вы же раньше без проблем входили в эту комнату? И впредь будете делать так же. В том-то и штука, что большинство этих тварей опасны только для тех, кто в состоянии понять, что они вообще существуют… Натали вам никогда не жаловалась, что её что-то напугало?

Мозг так устроен: событие заканчивается, но он продолжает крутить его так и этак, пока не найдет не просто полочку, на которую можно его положить, а ящик, закрытый на замок. Мари не надо было ничего вспоминать, она всё крутила в голове одну из ночей:

– Натали редко на что-то жалуется, но где-то с год назад она ночью пришла к нам в спальню, подняла меня и, сколько я её ни успокаивала, наотрез отказывалась идти к себе в кровать. Ей почему-то казалось, что за ней прилетел Дракон и ждет её прямо в постели… И это не был просто детский испуг. Одно дело, когда что-то приснится или привидится: стоит включить свет, как все становится на свои места. Знаете, когда успокаиваешь, ты говоришь совершенно нормальные понятные вещи. Я очень долго повторяла ей, что пугаться ничего не нужно, что ничего у нее в кроватке нет, что это просто сон такой… Я думала, что она успокоится и заснет. А она обиделась. Она боялась, но, видно, обида была такая сильная, что она потянула меня к кроватке, чтобы я сама убедилась. Конечно, там было пусто. Ничего страшнее скомканного одеяла. И потом, какой Дракон может уместиться в кроватке? Если бы только Натали не смотрела так, будто и вправду что-то там было… Я перехватила ее взгляд – и тоже увидела: какое-то движение, клочок тумана… И мне стало по-настоящему страшно. Малая спала ту ночь с нами, а утром будто и не было ничего. Я вам рассказываю, и как-то не по себе становится, а ведь сколько времени прошло… Наверное, ей что-то приснилось, а я тоже хороша – со сна – что угодно примерещится.

– Это был не сон, и ничего вам не мерещилось. Чай остыл… – Питер разочарованно пригубил свою чашку и нервно посмотрел на Мишеля, продолжавшего сооружать баррикаду перед входом в комнату дочери. – Может быть, продолжим разговор в другом месте, здесь как-то неспокойно.

Мебель кончилась, отец Натали разочарованно обвел взглядом комнату. Самыми массивными предметами из оставшегося были стол и гости.

– Давайте пройдемся! – согласился Алези. Стоило гостям подняться, как стол тут же занял свое место в шедевре фортификационного искусства. – А что, Драконы тоже бывают?

* * *

В кафе, мимо которого вся семья Алези каждый день ходила на работу и с работы, а также в школу, а также по делу и просто так, но ни разу не заходила, – было уютно и хорошо, чай был сладким и горячим, а все двери открывались в самые обычные помещения.

– Вот вы бы как назвали ту тварь, которую видели в комнате Натали?

На вопрос отвечать не хотелось. Мишель с каждым глотком чая все больше сомневался в том, что в комнате вообще что-то было. Если бы рядом с ним не сидели еще три человека, которые видели точно то же самое, он уже вернулся бы, разобрал баррикаду и… Открывать дверь не хотелось еще сильнее.

– Волк, только странный какой-то, – наконец решил он.

– Вы же понимаете, что это был не волк!

– Большое, серое, с пастью – кроме волка, в голову больше ничего не приходит, вы-то сами знаете, что это было?

Либо Питер Аньелли не знал, либо не хотел делиться своими знаниями. Собственно, Мишеля всё больше интересовало не то, как называется увиденное. Куда сильнее его волновало, насколько далеко от этого и любого другого такого же чудовища находится Натали.

– Я надеюсь, теперь вы готовы меня выслушать и попытаться понять. – Со стороны казалось, что Питер разговаривает со своей чашкой, впрочем, его тихий голос звучал прямо в ушах. – Конечно, это был не волк. Это не было ничем таким, на что могло быть похожим. Есть мир, совершенно другой, непохожий на этот. Туда не нужно лететь на космическом корабле или ехать на троллейбусе. Каждая дверь, каждое «закрыть глаза – открыть глаза» – и вы можете оказаться там. Можете, но не оказываетесь. Нужно уметь. Нужно хотеть. Нужно родиться таким, чтобы научиться уметь и хотеть. Ваша дочь родилась именно такой. Она, конечно, сама не могла попасть туда, но каждый такой человек виден с той стороны – из другого мира. Вы видели сегодня одного из Трех. Чаще всего его действительно называют Волк.

Трудно представить себе реакцию полицейского, который, останавливая нарушителя, превысившего скорость, слышит сбивчивый рассказ о том, что за поворотом большой и страшный серый волк. При этом остановленный водитель не шутит, постоянно оборачивается и, в конце концов, оставив полицейскому права, ничего не слушая и не обращая внимания на уже расстегнутую кобуру, срывается с места, напоследок предлагая все-таки не оставаться на таком опасном месте. Человек в форме понимает: его не разыгрывают, скорее всего, водитель болен, полицейский садится на мотоцикл, подносит рацию к губам, чтобы предупредить следующий пост, – и тут что-то большое появляется из-за поворота. Это большое стремительно приближается, и, несмотря на то что очень не хочется верить собственным глазам, полицейский понимает: это чудище, размером с автобус, – серый волк, большой и страшный.

Сказочные волки не бегают по трассам. Драконы не прилетают к детям в городские квартиры, у колдунов не бывает визиток… Всё так, только в теплый-теплый вечер почти не осени два человека, рассказывающие небылицы, остались последней надеждой, больше не было никого…

…Когда-то давно всё было иначе. Человек знал, чего бояться. И как бы ни велики были клыки у зверя, как бы ни был силен холод зимой и жар летом, человек точно знал, что делать, чтобы выжить. Потом всё изменилось. Появилось что-то еще. Что-то, чего раньше здесь не было. Рядом с нашим миром появился Мир Волка, Змея и Ворона.

То они оказывались совсем рядом, и родители переставали рассказывать сказки про Дракона, потому что сказки рассказывают про то, чего никто не видел, а не про то, что каждый день за порогом.

То они оказывались так далеко, что в Мир Троих переставали верить даже дети.

Потом появилась Первая Академия. Она просуществовала достаточно долго, чтобы Мир Троих снова оказался настолько близко, что сказки превратились в быль. Первую Академию создали люди, которые чувствовали связь между мирами. Таких мало. Особенные, чувствующие то, что другим не важно. Не такие, как все. Огорчающиеся от самых незначительного зла. Радующиеся от пустячного счастья… Таким тяжело жить среди людей. Но именно они – хранители равновесия. Всегда женщины. Хранительницы. Они селятся отдельно – в месте, которое находится между мирами, и следят, чтобы те были достаточно далеко и в то же время достаточно близко друг от друга.

Мир Троих нуждается в нас. В тот момент, когда он впервые подошел достаточно близко к нашему, там было пусто и голодно. Целый мир начал кормиться от нас – и в нашем мире стало меньше чудес, меньше святых и великих грешников.

Иногда даже Хранительницы не могут ничего сделать – и миры сближаются слишком близко. Тогда часть нашего мира становится подобием Мира Троих, а часть их мира – подобием нашего. Жители миров начинают перемещаться между мирами. Люди, попадающие туда, со временем становятся не совсем людьми; существа, попадающие сюда, постепенно приспосабливаются для жизни здесь. Часть силы, поглощенной Миром Троих, возвращается к нам.

Что-то случилось во время последней войны. Что-то, чему не смогли противостоять Хранительницы. Мир Троих приблизился – и шестая часть суши стала его частью. Так появилась Стена. И так она исчезла, когда равновесие было восстановлено.

Наш мир тоже нуждается в Мире Троих. За дальними пределами есть и другие существа. Те, которые не нападают только потому, что рядом с нами уже есть Ворон, Змей и Волк.

– Симбиоз? – Странным образом Мишель успокоился. Вероятно, количество нелепостей перевалило ту черту, за которой он еще мог на них реагировать. Алези не признался бы в этом ни Мари, ни даже самому себе, но с какого-то момента он искал дочь, просто потому, что есть вещи, которые – веришь или нет – обязан делать. Он – не верил. Делал. Сейчас – другое, сейчас он точно знал, что есть некая сумма сил и времени, которые нужно потратить. Есть дело, которое нужно сделать правильно. Даже если придется снова встретиться с этой тварью из-за дверей.

– Как воловьи птицы и носорог, – подхватил Питер. – Птицы получают корм, они питаются паразитами, гнездящимися на коже хозяина. Носорог получает чистую кожу – все довольны. Для человечества лишняя сила, вероятно, тоже что-то ненужное, скорее даже вредное.

– Я бы сравнил с коровой и дояркой. Нас доят и даже не всех кладут под нож. Уж как-нибудь мы нашли бы применение силе.

– Может быть, и так, Мишель. Если вам приятнее чувствовать себя быком-осеменителем – это ваше право.

– Питер, я себя скверно чувствую. Когда я так себя чувствую, у меня возникает непреодолимое желание, чтобы и окружающие чувствовали себя так же. Вы продолжайте, может, я развеюсь…

– С вашего разрешения – продолжу. Хранительницы благодаря силе Троих живут долго, но время не щадит и их. Нос, уши и подбородок, так же как и всё, что состоит из хрящей, растут у человека всю жизнь. Поэтому пожилые люди все как один длинноносые, длинноухие и длинноподбородые Хранительницы, доживающие до тысячи лет, могут похвастаться таким лицом, что просто пугают… Баба-Яга, Ведьма Пустоши – так Хранительниц, живущих на границе двух миров, называли наши предки. Ваши, Мари, предки-славяне считали, что есть навь – Мир Троих – и явь – наш мир. У Бабы-Яги – Хранительницы – одна нога обычная, вторая костяная, потому что Баба-Яга стоит одной ногой в яви, а второй – в нави… На самом деле ноги у Хранительниц обычные, хотя этих женщин обычными не назовешь…

Приходит время – и Хранительница ищет себе замену. Ваша дочь – сейчас у одной из них. И если ничего не изменится, через несколько десятков лет она сама станет Хранительницей.

Всё так же шумела кофеварка, официантки суетились между веселыми желтыми столиками. И ведь никто не поверит, даже не примут за шутку. Просто глупость – плохая статья из отвратительной газеты. «Чудовища рядом» – специальный репортаж нашего корреспондента из квартиры семьи Алези.

– Я не умею ходить по параллельным мирам… И – кто вы такие? Хранители? Дяди с костяными ногами? – не выдержал Мишель.

– Мишель, подожди. – Мари, до сих пор не притронувшись к своему капучино, сосредоточенно дорывала салфетки на микроскопические кусочки. – Вы же не просто так решили с нами встретиться? Вы нам показали Волка – не просто так. Натали можно спасти, вы поэтому к нам пришли?

Столик предательски качнулся – то ли пол неровный, то ли ножки разной длины, чай разлился, язычок влаги рванул в сторону края, чтобы быть безжалостно пойманным случайно не попавшей в руки Мари салфеткой…

– Я и Эрик – члены Пятой Академии. Почти двести лет назад во время раскопок в Перу были обнаружены свитки. Еще десять лет понадобилось, чтобы эти свитки были расшифрованы, еще почти пятьдесят были потрачены на то, чтобы нашелся кто-то, кто отнесся к ним всерьез. Свитки состояли из трех частей. Первая часть – описание Мира Троих и его обитателей. Вторая часть – рассказ о временах, когда миры были рядом, о первых четырех Академиях и о Хранительницах. Третья часть – самая маленькая – пророчество. Благодаря ему мы вас и нашли.

– Нашли для чего?

– Трое – целый мир, и в этом мире человек не то что не вершина эволюции, а даже не вершина пищевой цепи. Трое думают только о себе. Так опытный грибник срезает ножку боровика, чтобы вернуться в это место снова и снова. Если может – спрячет это место. Но даже у Троих нет выбора – угроза для нашего мира ставит их самих под удар. И они готовы драться, как пастух готов оборонять свое стадо от оголодавших волков. И так же, как пастухам, им нужны овчарки и волкодавы. Хранительницы и Воины. Мари, Мишель, всё дело в том, что ваша дочь – не Хранительница, а Воин.

– Я вас правильно понял: сам факт похищения – это как бы нормально. Проблема в том, что похитили не те…

Мишель Алези в последний раз бил человека очень давно и не был уверен, что это было на самом деле, но сейчас ему очень хотелось внести некую асимметрию в черты лица комиссаров.

– Вы поняли неправильно. Дело не в том, кто похитил вашу дочь. Дело в том, что она – единственный Воин из ныне живущих; и, что значительно хуже, те, кому она и Трое должны противостоять, уже близко.

– Натали – воин? А в роддомах вы не искали?

Мишель замолчал. Мари сегодня вышла из дому на шпильках. Каблучок, впивающийся в ногу, сильно мешает вести диалог.

– Есть вещи, которые можно либо принять, либо превратить свою жизнь в ад, потому что противостоять им – невозможно. – У Эрика появился шанс говорить, и он им воспользовался. – У вас есть шанс на время вернуть дочь и надеяться, что она выживет в битве. Еще всем нам надо очень сильно надеяться, что битва кончится в нашу пользу, потому что, если проиграем, – не выживет никто. Те, кто нас атакует, не кормятся от миров – они пожирают их и двигаются дальше…

– С кем драться будем?

– Ангелы. Хотите, назовите их демонами. Ваш брат, Мари, скорее всего сказал бы «гуси-лебеди».

Эрик сделал вид, что не заметил осуждающего взгляда Питера.

– А что бы мой брат сказал про Мир Троих? Их там что, и вправду всего трое? И откуда вы вообще знаете про моего брата? Он-то здесь при чем?

– Вы у него лучше сами спросите. С вашим братом довольно трудно разговаривать, и лучше это делать по телефону. А что касается Троих, то, согласно записям – это одна личность, и три ее главные ипостаси и бесконечное количество второстепенных… Три основные ипостаси – Змей, Ворон и Волк – как предмет и его тени, отражения… Мир Троих не менее населен, чем наш, просто Трое – это боги того мира. Боги, с которыми жители их мира живут, сталкиваясь каждый день. Вероятно, это очень странный мир, должно быть, довольно опасно жить рядом с богом.

Мы имеем дело с легендами и мифами, а не с точным знанием. Те, кто знал, предпочитали не распространяться. Есть опасность, что человек, который знает, может в силу знаний стать уязвимым. Я бы не открывал перед вами ту дверь, если бы не понимал: иначе вы мне не поверите. Те – с той стороны – разумны, но разумны непредсказуемо.

– Разумны?

– Известно, что в разные времена разным магам, а иногда и целым народам удавалось с ними ладить. А Змей и вовсе провел в нашем мире несколько сотен лет и даже дружил с человеком, и человек этот жив, возможно, здоров. И если кто-то может вернуть вашу дочь, то это он.

– Адрес, телефон…

– Мишель, всё немного сложнее. Вы слышали меня: возможно, здоров. Он – за Стеной, точнее, на территориях, которые раньше были за Стеной. В городе Киеве, «в городе Змиеве…». И, по нашим сведениям, сейчас он находится в плену у тамошнего клана ведьм. Он – Олекса, маг, не знающий своей силы.

– Когда отправляемся?

– Как только вы будете готовы.

– Еще один вопрос – почему на вас постоянно эти мерзкие шерстяные костюмы?

– Понимаете, Мишель… Все время мерзнем. Это не форма и не прихоть. Так не только у нас с Эриком, работа с магией возможна только при повышенной чувствительности, в том числе к холоду. А что?

– Да так. Подумал, что это как-то помогает при встрече с этими – из-за дверей. Вы меня успокоили.

– Тем, что не помогает?

– Нет, тем, что мне надевать такой же – не понадобится.

Питер был зол. Инструкции Великого Магистра он помнил прекрасно. Чего там не было точно, так это разрешения упоминать брата Мари. Вмешательство Ильи Чоботока в дело могло поставить под удар всю операцию.

– Зачем ты это сделал? Ты понимаешь, на что способен Илья?

– У Мари пропал ребенок. И её брат – это лишний шанс, что она его вернет. Это так сложно?

– Довольно сложно. Этого ребенка нужно будет доставить Магистру. Думаю, Илья будет против. Всё становится сложно, если Илья против.

Глава четвертая

Грузовик по кличке «Монстр»

Таша не спала и не бодрствовала, ей было хорошо и покойно. Сладко, как бывает утром в субботу, – ты проснулся, но можно еще полежать, подремать. Таша не знала, что не сможет подняться, даже если захочет, – просто не хватит сил. Хранительница приходила к ней, открывая дверь в странный черно-белый мир, каждый день. Клала свои огромные руки ей на виски – и Таша засыпала. Сладко.

Хранительница кормилась. В каком-то смысле, она из всех ныне живущих была ближе всего к существам из Мира Троих. Никогда она не чувствовала себя настолько сильной. Она даже чувствовала благодарность к Великому Магистру, который нашел для нее это чудо. Она его не убила.

* * *

Когда Мишель покупал свой джип, его почему-то грела мысль, что он настоящий. То есть не для того, чтобы сидеть выше и смотреться круче, а чтобы проехать там, где есть путь, но нет дороги, – там, куда владелец электрокара с его игрушечными колесиками может только мечтать забраться. Сейчас таких не делают – большие колеса, огромный бак, почти три тонны веса и, если разогнаться, прошибет любую стену. Последние годы джип занимал почетное место в гараже – позади электрокаров.

– Если будем сменяться – послезавтра будем в Киеве.

Мишель любил железяки и доверял им, а «лендкрузер» был лучшей из железяк. Сборы неожиданно уложились в один вечер. Топливо, еда, одежда, оружие. Покупать пришлось только бензин и еду. Мари верила в Мишеля.

– Послезавтра мы будем стоять у Стены и мечтать о том, чтобы нас пропустили.

– Скажем, что возвращаемся на твою историческую родину.

– Очень трудно разговаривать с ребятами, которые заняты тем, что совмещают твою голову с перекрестьем прицела, и это единственное, что они умеют.

Мишель печально глянул на свою гордость и обнаружил чудовищный недостаток – полное отсутствие брони. Мишелю мучительно захотелось на его месте увидеть танк. Правда, если бензин на всю дорогу для джипа был дорог, но все же по карману, то, даже если бы танк стоял в гараже, на его заправку понадобилось бы небольшое состояние.

– Мари, я думаю, тебе лучше остаться здесь.

– Мишель!

– Понимаешь, я тут подумал, как должен выглядеть пропуск за Стену. Самое меньшее – взвод мотострелков, желательно с гранатометчиком. Я тебя не совсем представляю в такой компании.

– А себя представляешь?

– Представляю. Три года я себя именно так и представлял.

Гром бывает без молнии. Раскатистый, приближающийся, наливающийся силой, чтобы уже у самого порога взреветь и кончиться протяжным выдохом-рыком. Взгляд, который бросил Мишель на двери в детскую, был неслучаен. Примерно так мог бы рычать Волк. Стук в дверь можно было бы посчитать деликатным, если бы дверные звонки по какой-то случайности забыли изобрести.

– Илья?

Борода брата Мари, старательно отпускаемая им всё время, проходящее вне службы, исчезла, а вместе с бородой куда-то делось и неописуемое рубище, в котором брат обычно встречал семейство Алези. Крепкий мужик в хэбэ, высоких сапогах с чехлом в руках – то ли от скрипки, то ли…

– Это то, что я думаю?

– Всегда был догадлив. Едем?

– Вдвоем?

– Впятером. Берем твоих друзей из Академии и Мари.

– Мари – не берем.

– Берем. Рад был бы не брать. Без нее не получится ничего, поверь. Собрались?

– А ничего, что я тут, или со мной говорить не положено?

Если бы Мари могла долго сохранять то выражение лица, которым она только что порадовала мужчин, то проблему гранатомета можно было бы считать частично решенной.

– Собрались. – У Мишеля на Мари уже лет десять как выработался иммунитет, примерно с первого взгляда – того самого взгляда. – Всё в джипе.

Было странно – то, что Илья – человек, который не был уверен, что его сестре будет безопасно быть замужем, с такой легкостью отправляет её, вероятно, в самое опасное место на планете. Мишель откуда-то знал: едет – Мари, а все остальные – всего лишь средство доставки Мари по назначению.

Слово «джип» не обрадовало Илью.

– Это такая жестянка на бензине? Здоровенная и бесполезная.

– Я знаю, Илья, вы бы предпочли что-нибудь на конном ходу. Кажется, это называется телега, такая деревяшка – не особо здоровенная, медленная и не знаю на что годная.

– Телеге хоть заправки не нужны, где ты на той стороне заправки найдешь? Их и до войны-то было не найти… Всё, стоп. Мишель, Мари, пойдемте, я вас познакомлю!

Чехол с топором остался на столе, но знакомиться всё равно не хотелось. Запоздало Мишель вспомнил рев, который предшествовал появлению Ильи. Далеко идти не пришлось. На крыльцо – и сразу знакомиться:

– Итак, разрешите представить – моя телега по кличке Монстр. Монстр, знакомься со своим экипажем!

У крыльца стояло чудовище – восьмиосный грузовик, больше похожий на продукцию верфи, нежели автомобильного завода.

– Это то, что я думаю? Атомный движок, больше тысячи лошадок, вес как у танка и такая же проходимость. И цена, как у танка, жаль, пушка в стандартную комплектацию не входит… Я думал, их не осталось. И в любом случае, сколько это может стоить?

– Не знаю, встретил приятеля, ему уже без надобности, а нам в самый раз.

– У друга какие-то проблемы?

– Неразрешимые.

– Запас хода?

– Можно пару раз по экватору прокатиться.

– И это ведь не просто металл?

– С таким движком – можно позволить себе броню. Мы же не собираемся ставить рекорды скорости?

Мари мало знала про своего двоюродного брата. Брат записался в Иностранный легион, когда её еще не было в помине, а потом было здорово встречать его – редкого, но такого желанного гостя. Было хорошо знать, что не далеко и не близко есть домик, куда можно убежать от любой беды. Теперь вместо домика – не уступающий размером «Монстр», только на этот раз – не убежать и не спрятаться. Может, это что-то женское, но Мари не доверяла ни броне, ни пушке, ни атомному движку. Меч в чехле казался надежнее.

– Илья, откуда ты узнал?

Илья не ответил. Врать он не любил, а пугать не хотел. Пусть всё идет своим чередом. Достаточно того, что они вместе – и они отправляются.

– Мари, ты же знаешь брата: если что – возьму топор и прибегу на помощь…

У Ильи и Мари были одинаковые глаза – от одного корня. Такие же, как у Таши.

Пять часов назад Илья уже подумывал о том, что он что-то не рассчитал. Ворота Академии оставались закрытыми, Флери, с утра скрывшийся в здании, и не думал вновь появиться вне стен.

Илья был не просто бойцом. Не просто лучшим бойцом. Он не мог не видеть, что Академия готовится к операции. И то, что в такой момент его отправляют отдохнуть, наводило только на одну мысль – Илья мешает проведению операции. Может быть, другой на его месте ограничился бы этим выводом. Илья же на всякий случай решил присмотреть за семьей. Он не винил сестру в том, что она не обратилась за помощью. Слишком много лет они жили на расстоянии, слишком часто он пропадал в бессрочных командировках. Да и чем, с точки зрения Мари, он мог помочь там, где спасовала полиция?

Питера и Эрика он знал ровно настолько, насколько любой старожил знает талантливых стажеров. Эрик был, пожалуй, самым перспективным за многие годы комиссаром Академии. Плохо контачащий с окружающими Питер, с его довольно слабым даром, прекрасно подходил Эрику. Вдвоем они представляли собой очень интересную единицу, где более старший, Питер, стабилизировал и направлял младшего. Вряд ли сам Питер понимал, что он ценен Академии лишь как своеобразный якорь для Эрика.

Эти двое собирались в поход. Илья ждал сопровождения. Транспорт, вооружение, бойцы. Академия должна была выделить что-то серьезное.

В тот момент, когда Илья решил идти на разведку, створки ворот Академии разошлись, чтобы выпустить в город «Монстра». Это было хорошо: у Мари появлялся шанс действительно куда-то добраться. И это было плохо: Илье нужно было остановить «Монстра».

Можно было не прятаться. Илья точно знал, куда едет «Монстр» и кто за рулем. Этот транспорт Магистр мог отдать только в руки Флери.

Электроцикл Ильи уступал «Монстру» во многом, но не в скорости и не в маневренности. У Малого моста Илья был первым. Другого варианта пересечь Сену у Флери не было. Тридцать два метра моста – перед въездом «Монстр» сбавил скорость. Илья очень рассчитывал на это, потому что иначе Флери мог его просто не заметить. Тридцать два метра – это очень мало для такой махины. Флери остановил грузовик. Ему хотелось не останавливаться и просто проехать то место, которое сейчас занимал Илья, – неважно, успеет тот отскочить или нет. Но еще больше он хотел другого. В руках Ильи был топор. Меч Флери лежал позади него.

Флери не мог не выйти, не мог не выйти с мечом, чтобы перед походом поставить точку в давнем споре: у Академии может быть только один лучший боец. Может быть, всё сложилось бы иначе, если бы не мост. Так уж устроены мосты, что поединок кажется правильным и естественным для них.

Илья не собирался ставить точку. Илья достаточно быстро шел навстречу Флери. В тот момент, когда командир Ордена собрался атаковать, Илья сделал два выстрела. Один в руку, один в ногу. Меч Флери лежал рядом со своим хозяином. Илья не собирался ничего никому доказывать, ему нужен был транспорт и не нужен был Флери. О своей сестре и племяннице он предпочитал заботиться сам.

Для того чтобы выбросить из кабины троих бойцов – сопровождающих Флери, – Илье понадобилось просто сесть в эту кабину. «Монстр» послушно взревел – и наконец пересек Сену.

Через несколько часов «Монстр», заехав за Питером и Эриком, покидал пригороды Парижа, двигаясь точно на Восток. Позади оставались полицейские, газеты, менеджеры, электрокары и Академия. Позади оставалась дверь в детскую. «Монстр» ехал в страну монстров.

Глава пятая

Граница

На этот раз я не спрашивал, кто он. Я запоминаю людей с первого раза, особенно если один и тот же гость по совместительству – единственный.

– Привет, Учитель. Что-то ты зачастил.

– Мы встречались?

– Есть вариант – ты мне приснился. Вполне возможно – и это тоже сон. Ты ведь сейчас говоришь, а раньше был немым.

Пророк не отвечал. Не знаю, что он пытался рассмотреть, – вокруг было черным-черно, ничего, кроме тьмы, изредка перемежаемой мраком. Сам факт, что я видел Пророка, казался мне лишним доказательством того, что на самом деле я ничего не вижу.

– Пророк, в прошлый раз ты собирался уйти отсюда, чтобы куда-то вернуться…

– И знал, как?

– Нет. Так что если ты снова за этим, то я снова не помогу.

– Возьми. – Пророк с трудом оторвал кусок своего плаща. – Если я снова появлюсь у тебя, покажи мне эту ткань – и я буду точно знать, что ты не пытаешься меня обмануть. Я пытался уйти, но, кажется, не просто вернулся, а попал в другое время.

– То есть тот Пророк, который уже был здесь, это ты, которым только будешь? Не обижайся, но одного куска плаща может не хватить.

– Олекса, вспомни, что я тебе говорил про своё возвращение, может быть, я что-то упустил.

– Судя по всему, упустил. И после того, как я тебе расскажу, всё равно не поймаешь… Насколько я понял, чтобы уйти из нашего мира, ты должен так испугаться быть в нем, что твой дар сам тебя вынесет отсюда. Примерно так. Помогло?

– Не очень. Как оказалось, меня довольно трудно напугать. Когда не боишься смерти, она пугает, но не очень.

– Некоторые считают, что есть вещи хуже, чем смерть. И уж точно страшнее.

– Спасибо, Олекса, я подумаю. Я могу что-то сделать для тебя?

– Мы могли бы уйти отсюда вместе.

– Нет. Не могли бы. Поверь. Но ты здесь ненадолго. Особенно если будешь помнить, что часто в темнице двери крепче стен.

Пророки – они такие – мастера выдать что-то этакое… Мои потомки обязательно найдут в этом смысл. Можно было бы попросить Пророка спеть… Или передать привет Алисе…

Я выбрал другое.

– Знаешь, если вдруг тебя и дальше будет бросать во времени – оставляй записи про те времена, в которых ты уже был, но которые для всех остальных только наступят. Пророчества – довольно забавная вещь, и у тебя появится законный повод именоваться Пророком.

Учитель, он же Пророк, – не ответил. Я даже не уверен, что он меня услышал. Его уже не было. Может быть, он мне только приснился.

* * *

Граница вдоль Стены возникла не сразу. Так уж получилось, что направленность была у нее преимущественно одна: чтобы из-за Стены ничто не попало в Европу. На Юге границы не было. Югу было все равно, кто прибудет и откуда. Пропеченные радиацией насквозь, пласты земли убивали любое живое существо, осмелившееся пробыть на ней достаточно долго.

С восточной стороны граница была специфическая. Наблюдатели Киевской Короны и Литовского княжества приглядывали за тем, кто двигается с Запада, и как скоро это движение замрет. После атаки на Киев правительственные силы границу не пересекали и не способствовали силам неправительственным. Те же, что все-таки прорывались на восточные земли, почти сразу становились добычей банд. Банды появились после падения Стены и занимались грабежом по восточную стороны границы. Перейти границу им мешали минные поля и пули пограничников.

Ни киевляне, ни литовцы бандам не препятствовали. Чем меньше чужаков доберется до городов – тем лучше. Конечно, если нарушители спокойствия волею судьбы все же сталкивались со стражами порядка, суд никто не собирал. Кто успел – тот убежал, кто не успел – тот остался. В лучшем случае – в качестве украшения для ближайшего дерева подходящей высоты, с подходящей веткой, на которую удобно накинуть веревку.

Появление «Монстра» не стало заметным событием ни по одну из сторон границы. Наблюдатели выделят его только в том случае, если по какой-то причине банды не разберут машину на запчасти. Для пограничников же четверо мужчин и женщина были одними из бесконечного числа чудаков, большая часть которых переставала интересоваться экзотикой, стоило им один раз пообщаться с людьми, держащими автомат с той непринужденностью, которая вырабатывается в результате постоянного применения оружия. Меньшая часть оставалась здесь, чтобы пересечь границу и, скорее всего, уже не вернуться назад.

Мишель, несмотря на протесты Ильи, решил составить тому компанию в поисках начальника заставы – за бронированными стенами «Монстра» Мари могла угрожать разве что опасность вывихнуть челюсть от слишком мощного зевка. Питер и Эрик за время пути приложили много усилий, чтобы первые же слова рассказа про Академию (независимо от ее порядкового номера) вызывали тоску и уныние. Даже неутомимый атомный движок сбавлял обороты. Рассказ был маленьким, и большую его часть супруги Алези услышали в состоявшейся, казалось, так давно встрече в кафе. Повторенный в десятый раз, он не стал длиннее.

Застава, еще недавно представлявшая собой совокупность трех зданий: сторожевой вышки, казармы и склада, – за последние месяцы превратилась в небольшой городок, где главным было место в очереди, а комендант, эти места фиксирующий, при желании уже мог бы открыть небольшую часовню для поклонников своей выдающейся личности.

Застава ждала караван. Банды на караваны не нападали. Добыча соблазнительная, но… на том свете не котируется ни одна из «тутошних» валют. Проблемы с обменом.

После падения Стены караваны освоили новые маршруты: граница означала появление товаров, которых здесь не было ни у кого.

То, что произошло во время атаки на Киев, было слишком свежо в памяти. Пройдет время – и Запад перестанет бояться и попробует снова. А пока – а пока Восток навязал Западу свои правила. Так же, как и на всей территории, не так давно окруженной Стеной, единственным надежным средством сообщения оставались караваны. Уже вооруженные автоматами и пулеметами, но все-таки караваны.

Экипажу большого грузовика нужно было срочно переехать границу. Путь лежал через большой деревянный мост, соединяющий два куска земли, не отделенные друг от друга ни рекой, ни ручьем, ни оврагом. Наивный человек мог бы легко подумать, что мост этот особо и не нужен. Наивный человек мог бы пойти на ту сторону без всякого моста, и, вполне возможно, ему удалось бы продвинуться достаточно далеко, прежде чем его жизнь изменилась бы коренным образом под влиянием мин – пехотных, довольно древних, а значит, дешевых и потому столь щедро посеянных.

Единственный в своем роде мост через минное поле. Довольно убедительный способ не пытаться ехать в объезд. Сто семьдесят первый номер в очереди. Слишком большой, чтобы рассчитывать на место в ближайшем караване.

– А без каравана никак?

Илья уже услышал два раза о порядке включения в очередь и о почти мистическом значении номера.

– Отпустить вас без каравана не имею права. Есть приказ, и я не вижу ни одной причины его нарушать.

Коменданту было мало. Причины для нарушения приказа, представленные Мишелем Алези, были либо неправильно представлены, либо комендант рассчитывал больше чем на тысячу кредитов.

Светло-коричневый мундир, белая портупея, стрижка под ноль и бычья шея должны были сделать обладателя этого букета солидным. Однако при росте метра в полтора этого было недостаточно. Было почти невозможно не смотреть на коменданта сверху вниз. И не замечать отвратительную родинку у него на макушке.

– Вы видели, на чем мы приехали?

– На огромном старом уродливом грузовике.

Илья проглотил оскорбление «Монстра», не поморщившись.

– Как думаете, какой у него движок?

– Такой же старый и уродливый.

– Правильно, причем атомный. Не знаете, что бывает от таких движков?

Комендант не столько испугался радиации, сколько живо представил себе реакцию на перспективу быть облученными сотен ожидающих каравана. В лучшем случае они просто уедут к соседней заставе. В худшем – заставят коменданта бесплатно сделать то, за что пока предлагали деньги.

Через пятнадцать минут «Монстр» медленно пробирался к мосту сквозь десятки повозок, автомобилей и палаток. Шлагбаум пополз вверх, пулеметчик на вышке в который раз прощупал взглядом поле и в который раз ничего не увидел.

«Монстр» уже выкатился на мост, когда фигура в камуфляже вынырнула из высокой травы. Даже стоя в полный рост, появившийся боец был бы почти невидимым, если бы не жерло гранатомета. Не затормозить и не объехать, броня не спасет, пулеметчик, щурящийся на солнце, увидит поздно, достаточно поздно, чтобы гранатометчик успел выстрелить и уйти с линии огня.

Мишель нажал на газ. Не успеть.

Ствол выплюнул снаряд, воздух подался, чтобы сомкнуться вновь, – и казарма окуталась языками пламени. «Монстр», в которого целился гранатометчик, только что был на прицеле, но исчез, чтобы снова появиться уже за спиной нападавшего. Мишель, вместо того чтобы пытаться понять, что случилось, зафиксировал главное – фигуру гранатометчика в мониторе заднего вида. «Монстр», послушный воле водителя, сдал назад. Три тонны веса – это действительно весомо.

Мишель не стал останавливаться, «Монстр» катил в сторону Киева, оставляя позади пожар, проклятия коменданта, труп гранатометчика и так и не выстрелившего пулеметчика. Питер приводил в чувство Эрика. Процесс переноса трехтонной махины забрал у того слишком много сил.

Мари уткнулась в стекло, за которым расстилался океан зелени. То, что случилось, было чем-то, чего с ней случаться не должно было никогда. Её не должно быть здесь, в неё не должны стрелять, они не должны телепортировать, пусть даже на пару десятков метров.

Илья внимательно изучал представителей Академии, будто только сейчас обнаружил их присутствие.

– Питер, вы могли нас перенести через мост в любой момент? Или без гранатометчика у вас не получается?

– Могли. Только это очень трудно. Эрик теперь дня два проваляется, а мы еще только пересекли границу.

– Ну а сам-то ты – тоже можешь грузовиками швыряться?

– Наверное. Но Эрик сильнее меня.

– Надо тренироваться. Мишель, когда остановимся, я для Эрика отвар сделаю, глядишь – оклемается быстрее.

«Монстр» продолжал катить в ночь, оставляя за границей гаснущий день, до Киева оставалось пятьсот километров.

Глава шестая

Новая русская забава

Пророк действительно говорил со мной, или мне это только почудилось, но после его посещения кое-что изменилось… Рядом была сила. Слишком далеко, чтобы освободиться, но я качал. По капельке. Еще миллион капель – и хватит, чтобы прикрыть донышко. С такими темпами мне понадобится еще лет сто, но я готов ждать. Мне есть ради чего возвращаться. То, что было где-то рядом со мной, тоже становилось сильнее. Незаметная мощь опытной руки, потянувшейся за мечом. У нас был один источник.

* * *

Сначала это показалось хорошей идеей – встать на стоянку рядом с караваном, идущим в сторону границы. Вероятно, именно его ждали на заставе. Шатры, раскинутые у дороги, костры, часовые, растянувшиеся тонкой цепью по периметру лагеря, – хотелось оказаться внутри этого островка безопасности, не хотелось оставаться снаружи.

Мишель осторожно направил «Монстра» в сторону огней. Через пять минут «Монстр» занял свое место на краю лагеря, а экипаж – у одного из костров. Консервы, прихваченные Мари, были вскрыты и добавлены к общему столу, который и без того не отличался скудостью.

Сидящие у костра обсуждали что-то, что должно было случиться вот-вот. Весь лагерь готовился к событию – по центру расчистили площадку и начали сооружать что-то из дерева. Шест, подпорка, перекладина в метре от земли. Намечалось что-то действительно незаурядное.

Когда к шесту начали стаскивать хворост, Илья перестал смеяться над шутками. Мишелю было легче – его русский был ограничен до пяти ласкательных, которыми он называл супругу. Мари с восторгом продолжала наблюдать за подготовкой.

Лагерь оторвался от еды и постепенно собирался вокруг площадки, в центре которой был установлен шест. Хворост преимущественно собирался детишками. Они натаскали его как раз столько, чтобы он закрыл столб до перекладины, и остались поближе к сооружению.

Когда к столбу вышли четверо, лагерь на секунду замер, чтобы взорваться шумом, свистом и сначала неясным, а потом всё более громким и отчетливым словом. Два меченосца и арбалетчик вели одиннадцати-двенадцатилетнюю девочку. Шла она трудно – цепи на ногах в сочетании с кровоподтеками делают походку далекой от летящей. Вероятно, на тот случай, если девочка решит ускориться с помощью рук, они у нее тоже были связаны.

Восторг Мари куда-то делся. Весь. Да и Мишелю перевод уже был не нужен. Когда к столбу привязан ребенок и хворост ждет огня – главное понятно. И слово, которое выкрикивал каждый, тоже было понятно. На Руси появилась новая забава – жечь ведьм.

– И часто у вас так?

Илья выбрал хорошее место – мужики уважительно пропустили вперед – что-то такое они уловили в нем, а может, дело было просто в том, что по их меркам возраст Ильи был достаточным, чтобы быть в почете, – чтобы долго жить, нужно многое уметь. Спросить он решил у сидящего справа от него огромного, дочерна загорелого мужика:

– Как так? Весело – барышень вместо дров пользуете…

– Весело потом будет. Когда огонь займется – вот тогда ведьма и попробует свою силу показать. Получится – будет жарко нам, не получится – ей. Правда, на этот случай есть Гоша – арбалетчик, у него оберег – ни одна ведьма сквозь его защиту не пробьется.

– Как поймали-то?

– Маришку-то? А чего её ловить-то. Её года три как атаман подобрал. Так и живет с караваном – помогает куховарам, да и вообще приятная девчонка, кто ж знал… Не смотри, что такая худенькая – кажется, кожа да кости, а шустрая, все успевала, болтает все время, из соломы кукол себе делала.

– Так, может, и не надо её – на костер-то?

– Может, и не надо… Если к тебе в постель гадюка залезла, может, и не надо ее убивать, может, она просто погреется и уползет. Раньше – уже бы с Лысой Горы прибыли за ней, сейчас им не до нас, слава богу.

Девочка улыбалась. То ли радовалась всеобщему вниманию, то ли детские мозги не справились с нагрузкой.

– А как узнали, что ведьма?

– Это Федя наш, он ведьм за версту чует. И ловит он. Подкрадется, оглушит – ну а дальше уже атаман решает – народ позабавить или по-тихому кончить. Чует он их. Вон идет – добыча его, без него никто ведьму тронуть не может.

– Федя, значит. Чует он. А часто ведьмы на костре силу свою показывают?

– Каждый раз. Кричат – обычный человек так ни за что крикнуть не сможет.

– Понятно. Ты, мужик, тоже бы кричал громче обычного, если тебе пятки поджарить…

– Мужик, ты чего?

Илья не ответил, ему срочно нужно было добраться до «Монстра».

Зрители одобрительно зашумели – на площадке появился Федя – охотник за ведьмами. Высокий, нескладный, впрочем, впечатление от его нескладности было обманчиво, достаточно было посмотреть на меч, который был закреплен у него на спине. Длинный, больше полутора метров спадон – оружие не для каждого. Нужно не просто быть атлетом, нужно еще быть весьма техничным бойцом, чтобы этот меч был действительно оружием, а не просто неподъемным куском заточенного металла.

Федя был доволен собой. Шум зрителей фактически перешел в рев, когда Феде принесли зажженный факел. Для тех, кто любит погорячее, ждать осталось недолго.

Голос у охотника на ведьм тоже был неожиданным – высоким, мелодичным. Не смотреть – слушать и наслаждаться.

– Право на спор!

Сказанное говорилось с двумя целями: фразу положено было сказать, и Феде нравилось, как звучит его голос.

– Право на спор!

По традиции – три раза. Вдруг кто не услышит. Федя подождал и повторил. Ответа он не ждал, и поэтому, когда в ответ услышал – в четвертый раз прозвучавшее над лагерем, сказанное негромко, с хрипотцой, но отчетливо – не сразу понял, что произошло.

Невысокий человек с топором в руке направлялся к Феде. Это был Илья.

Мишель достаточно хорошо знал брата своей супруги, чтобы понимать: если тот что задумал – его не остановить, особенно сейчас, когда его топор уже вынут из чехла. Знал он и то, что вспыльчивость у Ильи показная, брат жены спонтанных решений не принимает. У него было право, у него была сила, чтобы это право отстоять. И это не было ни глупо, ни рискованно – это было правильно. Правильно для Ильи и невозможно для Мишеля, даже если бы Мишель был мастером фехтования.

Топор Ильи не был боевым в полном смысле этого слова. То есть им вполне можно было убить, но примерно так, как можно убить столовым ножом или простым камнем. Это был добротный инструмент, который ловко сидел в руке и мог многое сделать, только не защитить от спадона. Когда рубишь дрова – дерево не дает сдачи. И все же Илья вышел с топором. Зрителям понравилось. Это должно было быть забавно и недолго. Федя даже заулыбался, неожиданно для себя он подумал, что по возможности постарается сохранить этому смешному противнику жизнь.

Они пожали друг другу руки и сошлись. Федя расставил ноги пошире, перехватил меч, прикинул, как лучше свалить противника, не покалечив, когда это случилось. Илья сделал быстрый шаг в сторону – и взмахнул топором. Без замаха. Просвистевший мимо спадон уже не играл никакой роли: вслед за своим мечом уже падал Федя, падал, как валятся под топором лесоруба огромные дубы – величаво, будто выбирая место падения.

Топор, выброшенный рукой Ильи, обухом пришелся точно по макушке Феди. Со стороны могло показаться, что Федя просто оступился и упал. Любой оступится, если получит топором по башке.

Илья, аккуратно переступив через распростершееся тело, подошел к столбу и двумя точными ударами умудрился перерубить цепь и разрезать веревку. Илья с Маришкой уже были у «Монстра», когда Мишель пришел в себя и потянул за собою Мари. Оставаться в лагере сейчас не казалось правильным.

Грузовик мягко заурчал и медленно покатился к выезду из лагеря, когда, чуть не попав под колеса, к кабине метнулась длинная тень. Илья дал по тормозам – перед бампером замер Федя. Вид у него был не очень, но, судя по скорости передвижения, череп был не самым уязвимым местом его тела.

Илья приоткрыл дверцу:

– Сказать чего хочешь?

– Предупредить. Дерешься ты здорово, только от ведьмы твой топор не спасет.

– От ведьмы? Сынок, кто, как ты думаешь, может учуять ведьму?

Вопрос для Феди был сложноват. Федя в принципе редко отвечал на вопросы.

– Обидеть хочешь? И так опозорил…

– Хочу совет дать. Учуять ведьму может только другая ведьма. Понимаешь меня? Ты поосторожней, вдруг в следующий раз кто-то додумается, что у тебя самого не самые обычные способности. Думаешь, для тебя хвороста не хватит или столба нужной длины не найдут?

Илья захлопнул дверцу и нажал на газ, не дожидаясь, когда Федя вникнет в смысл сказанного. У него будет достаточно времени.

Илья сменился и спал, мотор «Монстра» ревел, пытаясь убаюкать оставшегося за рулем Мишеля. Трехтонная махина мягко катилась по дороге, не замечая выбоин и кусков бездорожья, – под огромными колесами любая дорога кажется идеальным полотном. Прожектор выхватывал из ночи километр за километром. До Киева оставалось не больше двухсот.

Если вслушиваться в гул мотора, можно уловить скрытую мелодию, постепенно шумы уходят, остается только мотив. В такт появлялись и исчезали деревья, развалины, в такт поворачивала дорога. Мотив становился все сильнее, на очередном повороте Мишель еле повернул руль – он уже не вслушивался, но мотив был все сильнее. Он почти оглох, когда в зеркале увидел ее глаза. Он не должен был видеть этот взгляд, а может, она решила, что теперь ему уже всё равно – что он мог сделать? Только почти вслепую вести грузовик. Маришка смотрела, Маришка пела – и он слышал, каким-то шестым чувством, как всё реже дышит Илья и как Мари бледнеет, а щечки ведьмы наливаются цветом.

Наверное, Илья мог бы что-то сделать, но он спал и мог уже никогда не проснуться; может быть, что-то могли бы и Питер с Эриком. Мишель же смог только на очередном повороте недокрутить руль и всем телом навалиться на педаль тормоза.

Господин Алези пришел в себя от свиста проколотой подушки безопасности. Болело всё, но было хорошо. Потому что Мари, пусть и побледневшая, достала аптечку и рылась в лекарствах. В принципе, он был согласен терпеть эту боль всегда, лишь бы видеть, как Мари – живая и здоровая – что-то делает.

Сквозь ветровое стекло было видно, что Питер вытащил Маришку на улицу и пытается привести в чувство.

– Сынок, ты как?

Илья открыл дверцу и стоял на подножке, не забыв прихватить своего любимца.

– Могло быть хуже. – Мишель заставил себя улыбнуться.

– Где Эрик?

– Для Эрика хуже уже быть не может.

Илья подошел к Маришке и, отодвинув в сторону Питера, взмахнул топором. На этот раз удар был не обухом. Хватило нескольких сотен километров преодоленных за линией Большой Стены, чтобы отрубленная голова не казалась чем-то неуместным.

– Мы разве не должны были сдать её местным властям? – очнулся Питер, рассматривая кровь, впитывающуюся в его пиджак.

– Местные власти хотели её сжечь, так что, Петя, мы просто заменили один способ казни другим, более гуманным. И заплатил за мою гуманность – Эрик.

– Я не Петя, я – Питер.

– Питером ты был в Париже, а здесь ты Петя – привыкай.

Мишель смотрел на тело девочки и ничего не чувствовал. Так же как он ничего не почувствовал, когда задавил неудачливого гранатометчика. Он смотрел на Мари и знал, что, если она и Таша будут живы, он сможет давить, резать – и ничего не чувствовать. Он не знал, хорошо это или плохо, но это было.

– То, что она сделала с Эриком, то, что пыталась сделать с нами… Она же ведьма, а не вампир! – Питер довольно быстро пришел в себя от зрелища обезглавленной девочки.

– Любая ведьма или колдун может кормиться силой от людей, а еще лучше – от людей, у которых есть сила. Разница только в том, что обычный человек умирает быстрее, его выкачать досуха – проще, одаренный дает побольше, а особо одаренный может и посопротивляться. Но не во сне.

– Так же, как Трое кормятся от нашего мира.

– Да, только не каждая это делает. Силу можно накапливать и свою. Если ведьма начинает кормиться от людей, она становится сильнее быстро и с малыми усилиями. И чем раньше её убьешь, тем вернее.

– Может, осиновый кол ей в сердце загнать? – Питер снял свой неизменный черный пиджак. При сооружении ямы глубиной в два метра согреваешься быстро.

– Кол не помешал бы. Вон, полкабины своей кровью залила, и ни царапины; надеюсь, могила будет глубокая – не выползет. Если бы не Мишель – сейчас бы Маришка закапывала вас. Вампир – тот же колдун или ведьма, только с одним-единственным умением – качать чужую силу. Так что разница невелика.

Питер натер мозоли, но справился сам – два креста встали на одном холме.

«Монстр» простоял сутки, прежде чем экипаж пришел в себя. За руль сел Илья, Мишель отсыпался, и, судя по стонам, снился ему какой-то кошмар.

Илья гнал, словно все ведьмы этой земли охотились за ним, чтобы отомстить за Маришку.

На скорости всё иначе. Взрыв, пришедшийся чуть справа и впереди по ходу «Монстра», так быстро остался позади, что оставалось только гадать – что-то было или просто грузовик наскочил на особенно большую кочку. Следующий разрыв чуть было не заставил грузовик пойти юзом. Впрочем, Илья уже не гадал, что это было. Он знал эти звуки и боролся с желанием втиснуть голову в плечи, чтобы не думать, повинуясь инстинкту, об одном – где найти дыру поглубже, неприметную – отсидеться, пока наверху смерть не спрячет свою косу.

Илья добавил газу. Гранатомет плюнул еще раз и снова замолчал, зато добавился веселый треск автоматов. Ни броне «Монстра», ни бескамерным колесам особого вреда АК причинить не мог. Несколько мотоциклов, появившихся из бокового ответвления главной дороги, ненавязчиво сопровождали грузовик.

Теоретически ситуация была нехорошая, но не безнадежная. Рано или поздно мотоциклисты отстанут, либо им придется вместе с «Монстром» въехать прямо в Киев. Верить в то, что отряд мотоциклистов преследует их исключительно с целью покататься и пострелять в особо крупную движущуюся мишень, хотелось – но не верилось.

К мотоциклам добавился джип, на котором была установлена пулеметная турель. Это уже было серьезнее: при кучном огне по шинам этот мог просто выгрызть резину. Илья еще добавил газу – и чуть не ушел в кювет: поперек шоссе стоял танк. Старый, рыжий, со свернутой башней, но все-таки танк, который не объехать, только свернуть.

– Питер, к пулемету!

Место у пулемета должен был занимать Мишель, Питер пару раз пытался стрелять, но надежды на его меткость были довольно слабыми – разве что кто-то сумеет подставиться… Впрочем, ответный огонь уже ничего не решал. «Монстру» пришлось свернуть, и это было именно то, чего хотели бандиты. Илья точно знал, что их загоняют, и, судя по тому, как всё было сделано, – шансов никаких.

Питер ни в кого не попал, но заставил запылить проселок, на который пришлось свернуть. Мотоциклисты слегка отстали. Сейчас Илья жалел, что не попытался сдвинуть старый танк с дороги… Если Питер заставит нападавших отстать еще немного, можно попробовать развернуться и вернуться на шоссе. Илья даже улыбнулся, представляя, как мотоциклисты будут пытаться остановить несущегося на них «Монстра».

Деревья немного расступились – сейчас или никогда. Илья притормозил, забрал влево, назад, снова влево – довернуть он не успел.

Из-за деревьев, с неприметной дорожки позади «Монстра», выезжал бронированный красавец. Не ржавый, и с башней у него все было в полном порядке. Темно-зеленый, блестящий, будто только что с конвейера, с гигантской плоской башней, величиной чуть ли не с корпус и огромной пушкой. Никакая броня не выдержит. Еще один танк подъехал спереди.

«Монстр» перестал быть монстром. Готовясь к броску до Киева, Илья думал о стрелках и меченосцах, бандитах с древними автоматами, может быть, даже гранатометами и пулеметами. Он не думал об арсеналах, о складах ГСМ, уцелевших благодаря возникновению Стены. Не хватало только нескольких тысяч человек, которые стали бы самой укомплектованной армией за всю историю человечества.

Ехать дальше было некуда. Вокруг «Монстра» рассыпались бандиты. Один из них, в огромной широкополой шляпе, выразительно взмахнул рукой: пора, мол, и двери открывать. Очень не хотелось. Но превращаться в фарш после выстрела каким-нибудь бронебойным подкалиберным с сердечником из обедненного урана – хотелось еще меньше.

– Питер, а ты как Эрик – не можешь? – Мишель вовремя пришел в себя, – перед смертью очень важно иметь ясную голову, будет о чем поговорить на том свете.

– А смысл? Больше чем метров на двадцать у меня в любом случае не получится, а им эти двадцать метров – пушку на пару градусов повернуть.

Вероятно, чтобы его лучше поняли, Питер повернул свой пулемет, что заставило товарища в шляпе нервно отпрыгнуть в сторону, ретировавшись с линии огня.

– Значит, можешь, – констатировал Мишель. – Илья, у тебя ведь реактор тут настоящий, то есть, если постараться, может и рвануть?

– Ага, кто тебе сказал, что это приятно?

– Ты можешь взорвать свою бомбу?

– Любой движок можно взорвать. Особенно если на борту есть взрывчатка. Если обойдемся просто взрывом реактора, без ядерной реакции, тебя устроит? – Илья выглянул в окно, где к грузовику подтянулось еще несколько десятков бойцов. – Говори, что придумал!

«Монстр» не подавал признаков жизни. Человек в широкополой шляпе устал ждать и отдал приказ – к борту грузовика подошли несколько человек с оборудованием. Броню не берут пули, но грузовик – не сейф, всё, что собрано, можно разобрать. Запор вот-вот должен был сдаться, когда «Монстр» стал вибрировать. Неприятно вибрировать. Если бы они бросились бежать прямо сейчас – у них был бы шанс. Прошла секунда, другая – из задней части грузовика вырвался столб пламени, затем, почти сразу, еще один, в несколько раз выше первого, в следующее мгновение «Монстр» превратился в металлическое раскаленное до белизны крошево, летящее во все стороны, следом шла волна чистого жара. Всё, что могло гореть в радиусе метров пятидесяти, – горело. Танки, мотоциклы, тела.

В рапорте, который через месяц попадет на стол полковника Яковлева, будет указано, что в последнее время полностью прекратила свою активность банда Шляпника. Скорее всего, уничтожена конкурентами. В ста метрах от взорвавшегося «Монстра» приходил в себя его экипаж. Питеру не пришлось повторять подвиг Эрика. Он перенес меньший вес на большее расстояние. Теперь он прикидывал, а не мог бы он при должной подготовке перенести хотя бы только себя прямо домой – в Париж? Позже, когда хотя бы немного придет в себя. Самое большее, на что способен был сейчас Питер, – это мечтать. Шевелиться он сможет через несколько часов – и тогда экипаж сможет отправиться дальше. Киев был уже недалеко, но остаток пути им предстояло преодолеть пешком и без брони.

Глава седьмая

У стен Великого города

Сосновый лес постепенно вымер, теперь дорогу окружали камень и бетон. Город уже был здесь, протянулся своим мертвым прошлым навстречу каждому пришельцу. В этих развалинах могла прятаться целая страна, которую никто никогда не откроет. Просто потому, что есть вещи, которые должны оставаться на запоре.

Дорога плавно вошла в то, что когда-то было огромной площадью, – на краю стоял чудом уцелевший троллейбус. Краска не облупилась, не выгорела, а, кажется, даже стала ярче. Купи билетик – и езжай себе от кольца до кольца.

Костер у Ильи получился правильный – ни большой, ни маленький, ужин ожидался почти праздничным. Почти – потому как праздновать было особенно нечего, просто это был последний ужин перед Киевом, и можно было больше не беречь еду.

Ночь сделала выпуклыми языки огня – точкой притяжения и точкой настороженности: развалины не спали. Разнонаправленное движение растекалось волнами, пока обходя костер. Первым заступил Питер. Первым легче: отстоишь смену, а впереди почти целая ночь – спи себе. Опять-таки, часть смены товарищи еще толком и не спали – тоже неплохо.

Площадь не давала шансов подобраться незамеченным, пламя костра отражалось от битого стекла, рассыпанного повсюду. Питер решил не подсвечивать площадь фонариком, электрический свет, сталкиваясь со светом огня, рождал такие тени, что Питер просто не мог себя заставить снова его включить – слишком страшно.

Страшнее теней был только храп Ильи. Скорее всего, живущим в развалинах тоже было страшно – храп был богатый, раскатистый, он то заполнял всё вокруг мощными басами, то взрывался неожиданным посвистом.

Мишель спал, свернувшись калачиком, в свете костра черты лица его обострились, и Питеру казалось, что тот подглядывает и злорадно улыбается. Мари, укрывшаяся плащом Мишеля, лежала рядом с мужем, чуть дальше от огня… Не удержавшись, Питер включил фонарик – Мари Алези была одной из самых красивых женщин, которых он встречал в своей жизни, и во сне она не становилась менее привлекательней… Тогда, в Париже, Эрик был против. И против самого путешествия, и, главное, своего в нем участия. До того, как познакомился с Мари. Если бы Эрик не поехал, то, скорее всего, жертвой Маришки стал бы Питер… Если бы еще раньше их не разнес на части выстрел из гранатомета или… Питер никогда не отличался особой трезвостью мысли, но то, что он увидел, заставило его на какое-то время перестать думать вообще. Точнее – то, чего он не увидел. Питер не увидел Мари. Плащ и маленькие кроссовки лежали там, где только что обязана была находиться мадам Алези. Только ее не было.

Питер достал из кобуры пистолет и выстрелил вверх.

Пятнадцать минут – больше времени пройти между тем, как Мари была, и тем, как Питер заметил её пропажу, не могло. Мари просто не могла уйти далеко – босиком по камням и стеклу.

Пока Илья и Питер обшаривали дома по периметру площади, Мишель не искал и не гадал. Не спрашивал себя, с какой такой нечаянной радости Мари решила отправиться на ночную прогулку. По тому наитию, которое бывает только у любящих, он шел к жизнерадостному троллейбусу. Автомат как-то вдруг правильно лег в руки, предохранитель нутром узнаваемым звуком перешел в положение одиночного огня. Удар прикладом в дверь получился четким сильным щелчком, именно таким, каким требовалось, – дверь открылась, Мишель увидел.

Мари не всегда была мадам Алези. В её жизни был довольно продолжительный период до того. Сейчас он увидел именно ту Мари – прекрасную и недоступную, соблазнительную и помолодевшую лет на десять. Обнаженную – и не одну.

Вид обнаженной супруги настолько шокировал, что Мишель не сразу оценил, что именно он видит. Перегородка, когда-то отделявшая водительское место от салона, исчезла, а кресло водителя теперь было обращено к пассажирам. На этом почетном месте и восседала Мари. Места пассажиров тоже не пустовали. Самые печальные глаза в мире размещались под бровями, которые без малейшего промежутка переходили в шевелюры. Надо сказать, и бороды были тоже в подозрительной близости от бровей. Мари была в обществе существ, которые сильно смахивали бы на бурых плюшевых медвежат, если бы не две детали: глаза и орган, который в спокойном состоянии у особей мужского пола находится между ног. Состояние было не спокойное, и печаль в глазах «медвежат» воспринималась какой-то не вполне искренней.

– Мари!

Мадам Алези очень долго была вне лона семьи – уже минут двадцать. Судя по ее реакции, она не только забыла Мишеля, она даже не пыталась провести черту между ним и остальными – то есть остальными плюшевыми мишками. Ее взгляд лишь на мгновение остановился на лице Мишеля – с тем, чтобы опуститься ниже и не найти там того, что было щедро выставлено напоказ у пассажиров.

Мари была разочарована. Мари, кроме того, еще и оглохла. Потому что не слышать крика Мишеля смог бы только глухой человек…

Первый выстрел ушел в потолок. Второй раз выстрелить Мишель не успел. Печальные глаза оказались рядом, а автомат далеко. У глаз были не только огромные половые органы, но и сильные, ловкие руки. Через секунду Мишель был опрокинут на спину, и встать он смог бы, лишь сбросив с себя килограммов двести живого веса, который копошился на нем. Впрочем, похоже, целью пассажиров троллейбуса было просто кувыркаться на Мишеле, не нанося ему особого вреда.

Выстрел из автомата может помочь даже тогда, когда он мимо. Илья и Питер, обыскивавшие дома вокруг площади, услышали выстрел Мишеля и кинулись к автобусу. В тот момент, когда спина Алези уже успела изучить пол троллейбуса действительно хорошо, Илья нанес первый удар топором, а Питер во второй раз за эту ночь выстрелил.

Мишель смог выползти из-под «кучи-малы» и не попасть под лезвие Ильи. Питер смог прекратить стрелять, несмотря на то что патроны еще не кончились.

Плюшевым мишкам не положено истекать кровью и так смотреть…

Илья накинул на Мари свою рубаху и отвел к костру. Ночь скоропостижно кончилась, и на выглянувшем солнце троллейбус смотрелся обычной ржавой развалиной, которых здесь было довольно много. Мишель был занят.

Чтобы завалить ветками троллейбус, их должно быть довольно много. Алези упорно их собирал, так и не дойдя до лагеря. Две вещи, которые он сейчас был не в состоянии видеть, – глаза «пассажиров» и Мари. Почему-то ему казалось, что пламя всё как-то образует. Вспыхнет, превратит всё в дым и золу, перекрасит красное в черное.

Троллейбус выгорел – крыша провалилась. Но штанги уцелели – два рога теперь торчали в небо, будто кто-то закопал в этом месте то ли черта, то ли особо длиннорогого козла. Мари пришлось вести насильно – ей было просто не объяснить, почему нужно куда-то идти, Мари хотела совсем другого, выражая эти свои желания вовсе без помощи слов, зато более чем понятными движениями. Промучившись несколько сот метров, Илья соорудил носилки. Питер шел впереди, Илья и Мишель с носилками – следом; так они и вышли к Золотым воротам.

Снизу – вверх. Смотреть и становиться маленьким. Что этим стенам время и люди? Приходящие, чтобы пройти сквозь, – слишком быстрые для почти двухтысячелетнего спокойствия камня. Надвратная башня, первая из уцелевших башен Киева. Крест над башней – первый в армии крестов, венчающих тысячи куполов.

Шаг за шагом вверх по склону, по хрустящей листве, по древней брусчатке – к прохладе, которая бывает только в больших городах. Она копится из года в год, с каждым умершим в этой земле. К жару Города, который растет с каждым рожденным, с каждым перешагнувшим его границы.

Питер устал смотреть на солнце, садящееся, кажется, прямо за воротами, – он шел почти вслепую, лишь иногда открывая глаза, чтобы снова увидеть под ногами булыжник и снова их закрыть. Что-то твердое уткнулось ему в грудь, мешая продолжать движение. Очередной шаг получился на месте, Питер с трудом поднял голову. Пятеро мужчин преграждали им дорогу. Один из них – невысокий, но с размахом плеч, заставляющим усомниться в том, что рост, в принципе, может давать преимущество, упирался стволом автомата в грудь Питера.

Стоящий за плечистым, вероятно, старший, подождал, пока Илья и Мишель со своей ношей догонят Питера, затем что-то неразборчиво скомандовал, после чего носилки с Мари перекочевали в руки двоих из его команды. Как только это произошло, лицо его дало трещину, которая, вероятно, должна была означать улыбку:

– С прибытием! Разрешите вас сопроводить?

– Кто вы? – Илья смотрел на бойцов, противопоставить которым сейчас им было просто нечего, и не понимал, почему он ничего не чувствует. Ни страха, ни опасений – устал волноваться? Не так уж он устал. – Кто ты, сынок?

– Лейтенант Алёхин, Костяное отделение. Мы вас ждали.

Глава восьмая

Накануне

– Вы упоминаетесь в пророчестве.

У Алёхина не то что были проблемы с французским, просто Алёхин и французский жили по разные стороны реки. Сейчас они встретились. Вероятно, эта встреча могла произойти и в более благоприятных условиях. То есть интонацию он уловил, и, если бы Питер производил хоть на гран более убедительное впечатление, вероятно, даже взялся бы за оружие.

На помощь Питеру пришел Илья:

– Он говорит, что вы упоминаетесь в пророчестве.

– И чего там сказано? Как я переспал с его девушкой? Чего он на меня так пялится? Это ж в будущем только…

Питер продолжал нести язык Вольтера в русскоязычные массы. Илья переводил:

– В пророчестве говорится, что маг Олекса был пленен вами. По логике, теперь мы должны вас разоружить, обездвижить и пытать, пока вы не скажете, где находится Олекса и как его освободить.

– То есть вы прибыли, чтобы освободить Алекса, в смысле Олексу… Это довольно трудно. Это я про «разоружить и обездвижить».

– А освободить легко?

– Нет. Это просто невозможно. Что с барышней? Нарвались на пушистиков?

– Если ты про тех, что с большими глазами…

– И большими членами – про них. – Илья пытался понять, что так веселит лейтенанта, – лично у него воспоминание о пушистиках никакого веселья не вызывало.

– Ни одна баба не устоит. Не переживайте, обычно где-то через двое суток отпускает. У нас тут есть один маньяк – в архивах жизнь просиживает, пытается всё объяснить, одноногий шизик – Григорян. Он считает, что эти ребята выбрасывают дикое количество каких-то химикалий и ни одна особь женского пола не устоит, если, конечно, окажется неподалеку и в нужное время.

– Ну и что потом они делают с этой женской особью? – Илья поглядывал в сторону Мишеля, тот напряженно вслушивался, будто был в состоянии понять, о чем речь.

– Да ничего. Было бы что-нибудь – мы бы их давно повывели. Пушистики – гермафродиты, Григорян долго объяснял, почему им для спаривания нужно присутствие барышни: там тоже с какими-то веществами связано…

– Феромонами.

– Точно, так он и выражался. Типа мужских – в избытке, а женских для нормального процесса им не хватает. Заманивают барышню, она возбуждается от мужских – и выделяет немерено женских. Я чего-то не понимаю. Вы их на чем-то поймали?

– Не то чтобы поймали. Но – вывели. Под корень. Мне теперь эти глаза до скончания дней будут мерещиться. Лейтенант, вы зачем нас ждали и что делать собираетесь? Я смотрю, твои бойцы уже и костерок развели, и котелок пристроили, наверное, а ты мне всё с главным ответом не торопишься. Что дальше, лейтенант, не знаю твоего имени? Зачем ждал нас?

– Звать меня Олег. Есть приказ, и есть подробное описание: «красивая женщина и сопровождающие мужчины, по-русски не говорящие». Правда, нас предупреждали, что вы передвигаетесь на каком-то чудовищном автомобиле. Бензин, наверное, кончился? Думается, мне есть причина вас задержать. Но сначала вы мне расскажите, зачем вам Алекс. Потому что там, где он сейчас, он находится не без моей помощи. Только всё тут не так просто, как в этом вашем пророчестве. Так что говори – и кто знает, может, вместе чего и придумаем.

Данила, принятый в Костяное отделение после заточения Алекса, сменил в карауле Марата, а того уже вот-вот должен был сменить Рыжий, а Илья с Алёхиным всё говорили. Если бы Костяное отделение не участвовало в последней экспедиции Алекса, лейтенант не поверил бы ни одному слову. Если бы Алекс не вернулся живым, будучи абсолютно точно убитым.

Тогда – Алекс не казался своим. Он вообще не казался человеком. То, что он сделал, пугало, потому что он был кем-то, кто мог запросто убить, причем в любом количестве и на любой дистанции. Даже меч держат в ножнах – Алекс нуждался в том, чтобы быть под присмотром. У Алёхина не было приказа брать живым. Первый Меч бил наверняка – но Алекс каким-то чудом ушел от смертельного удара. Алёхин ударил плашмя.

Приказ был – «оказать содействие ведьмам». Лейтенант его выполнил. Дальше ведьмы содействовали себе сами.

– Если на секундочку предположить, что вы не сумасшедшие. Что нас ждет?

Питер отвечал на переведенный Ильей вопрос довольно долго, перевод Ильи уместился в одно очень русское слово. Это слово понял даже Мишель.

– В славянских сказках их называли «гуси-лебеди».

– Ну да, прилетели, улетели, кого-то там унесли…

– Сказки, они о давнем, потому там прилетели-улетели. А тут, если прилетят, то нам уже будет все равно – улетят они или нет. Мы не узнаем.

– А дочка твоего француза нас спасет?

– Его дочка – моя племянница. Может статься, её силы хватит, чтобы склонить дело в нашу пользу. Может, не хватит. Обидно проиграть, не воспользовавшись последним шансом.

– На секунду предположим, что ты попал в город. Даже до Лысой Горы добрался. Дальше что?

Питер снова был многословен. Илья – опять краток:

– Дальше Мари проведет.

– Сможет?

– В нашем роду не было такого, чтобы мать к дитю своему дорогу не нашла.

– А так, чтобы нашла, а её мечами порубили? А то там – на Лысой Горе – одной материнской любви может и не хватить.

– Просто спросить? – Было видно, что Мишель хотел сказать давно, но трудно вспоминал, как это сделать по-русски. Получилось трудно, но тут пришел на помощь Илья:

– Мишель предлагает просто всё рассказать ведьмам. Почему бы им не помочь.

– Почему бы не прислать сюда не бойца в отставке с женщиной и двумя дохляками, а нормальную команду? – Когда к ним подсел Данила, никто не заметил, зато теперь очень хотелось его не слышать. – Почему бы замечательному просвещенному правительству Франции, или что у вас там, не прислушаться к целой Академии магов? Гуси-лебеди? Как насчет угрозы нашествия колобков?

– Данила прав. – Алёхин снял котелок с костра и принялся разливать по чашкам густой – пахнущий так, что, кажется, не надо есть, достаточно вдыхать, – бульон. – Нам никто не поверит. Я сам вам до конца не верю. Самое простое – дождаться, когда эти самые гуси-лебеди прилетят. Тогда ничего доказывать не придется. Просто быть рядом с Горой и ждать.

– Опоздаем. Но есть вариант. – Илья уже успел выхлебать свою порцию и с тоской рассматривал дно чашки. – Только без вас он точно не прокатит. Насколько я понимаю, Волк, Ворон и Змей могут попасть сюда сами или в одной из своих ипостасей. Обычно это возможно, если миры так близко, как сейчас, или если им кто-то помогает. Так? Питер? Сейчас я тебе переведу.

Питер кивал и говорил, Илья кивал в такт и переводил:

– Миры очень близки. Трое готовятся к бою и пытаются набрать силы – тянутся к нам. Хранительницы не справляются. Может быть, поэтому и похитили не ту – паникуют. Но маг Олекса частично исправил ситуацию. Миры были так близко, что не просто образовалась Стена. Мало того, веками здесь, среди нас находился один из Троих – Змей. Олекса отправил Змея в его мир.

– Спас Змея и спас нас, – эхом откликнулся Данила, – но так нам и не сказал, почему для этого должна была умереть Карина.

– Это настолько ослабило связь между мирами, – Илья, не обращая внимания на Данилу, продолжал переводить Питера, – что Стена разрушилась. Трое, которые постепенно начинали поглощать наш мир, – отступили. Баланс был восстановлен. Теперь только кто-то с этой стороны может впустить кого-то из Троих.

– Например, ты? – Питер не знал, что сказал Алёхин, но не мог не понять.

Мишель смотрел на Питера и только сейчас понял, что этот самый представитель какой-то там Академии, человек, с трудом управляющийся со своими магическими талантами, в принципе не умеющий попадать в цель из любого оружия, постоянно мерзнущий в своем нелепом шерстяном костюме – молод. Если бы он и Мари были чуть легкомысленнее, Натали вполне могла быть ровесницей бледного юноши – Питера Аньелли. Человека, который мог открыть дверь…

– Один бог знает, что тогда случится. Может быть, новая Стена, а может, Трое пожрут нас – и не нужно будет ни о чем беспокоиться… – Питера как-то совсем не прельщала перспектива быть первым на пути чудовища. Одно дело – подсматривать и совсем другое – иметь с ним дело. – Я в любом случае смогу открыть дверь только для слабой тени одного из Троих. Для того, чтобы к нам попал кто-то из них, нужен ритуал…

– Ритуал? – оживился Данила. – Никогда не видел, ведьмы всё делают в тайне даже от мечей.

– Я думаю, это примерно то, что сделали Алекс и Карина, когда освобождали Змея. Угадал? – Питеру оставалось только кивнуть. Здесь, на Востоке, лейтенанты разбирались в тонких материях магии и ведовства с простотой и точностью магистров.

– А может, ведьмы, наконец, проснутся и сделают что-то сами, тем более что Алекс, скажем так, не в форме. – Алёхину очень хотелось посмотреть, как ведьмы будут противостоять достойному противнику. Не так, как они это делали всегда, предварительно вымотав противника силами простых смертных, чтобы нанести последний смертельный удар, а выйдут на бой так, как это десятки раз делал сам лейтенант Алёхин. Впереди смерть, рядом товарищи – строй на строй. – На самом деле нам нужно поднять флаг. И ты, Питер, это сделаешь.

Питер молчал. Он уловил из всего сказанного только слово «флаг». Мишель понял только то, что лейтенант на что-то решился. Илья понял всё, кроме того, какой флаг хочет поднять Алёхин.

– Когда к городу приближается противник, на заставе поднимается флаг. На заставе знают: дальше нужно только продержаться. Флаг увидят – и придут на помощь; поднят флаг, значит – ворота на запор, гвардия – поднята, армия готовится к бою. Мы сделаем то же самое. Это не дело ведьм или Алекса. Это не дело маленькой девочки, пусть она трижды Воин. Так вот, ты, Питер, «откроешь дверь». Сделаешь это громко, так, чтобы Замок на Лысой Горе вздрогнул. Глядишь – под шумок и до Алекса доберемся.

Лейтенант не спал в эту ночь. Он давно уже приучил себя не спать накануне боя. Ему казалось – так правильно. Пока он не сделал ничего необратимого. В конце концов, он выполнил приказ – перехватить французов. Теперь он их проводит в город. В приказе ничего не сказано о том, как именно он их должен доставить, а уж то, что от Костяного отделения эти странные ребята никуда не денутся, лейтенант был уверен.

Потом Питер попробует «открыть дверь». Если ему это удастся… Кто такой Алёхин, чтобы этому помешать?

Когда заря уже пробивалась сквозь киевские холмы, Алёхин разбудил Илью:

– А может, пусть они себя летят?

– Кто?

– Гуси-лебеди. Может, это не страшно. Может, это не наш бой?

– Когда Питер откроет дверь, я с Мари – за Олексой, а вы следите за тем, чтобы с «поднятием флага» всё было правильно. Присмотришь за Мишелем и Питером?

– Присмотрю, жив буду – присмотрю. Ты сам-то в них веришь? А то гляжу на тебя – сидел где-то под Парижем на печи, а тут – взял топор в руки и, вишь ты, – на Лысую Гору пошел…

– Сам же говоришь – под Парижем, не под Муромом, так чего беспокоиться?

* * *

Сны. Черно-белые. Всегда про то, что где-то не здесь. Это «всегда» началось не так давно – как только я перестал просто проваливаться в пустоту, чтобы иногда прийти в себя ровно настолько, чтобы снова почувствовать – проваливаюсь. Теперь провалы чередовались со снами. Сегодня во сне ко мне пришла Мокаша. В странном черно-белом месте моего сна степеней свободы у меня было столько же – одна: я мог кричать. Мокаша радовалась и меня не слышала. Просто смотрела и что-то говорила. Вероятно, в отместку я тоже её не слышал. Жаль. Вдруг она хотела мне сказать что-то хорошее, например, что не она меня тут держит.

Глава девятая

Тень ворона

Золотые ворота редко становились точкой назначения для прибывающих в Киев. Просто потому, что остальные ворота были расположены удобнее, а охраны на них было меньше. Охраны уставшей, невнимательной и готовой пропустить небольшую армию, если только ее командир догадается повременить с боевыми действиями до пересечения городской границы.

Отягощало положение еще и то, что прямо на площади за Золотыми воротами располагалась комендатура вместе с казармами гвардии, а сам командующий гвардией располагался в башне над воротами.

С другой стороны, если бы кому-то удалось взять штурмом Золотые ворота, что в свое время не удалось даже Батыю, он сразу оказался бы в самой сердцевине города на полпути между Лысой Горой и Печерским Замком. Преимущество чисто географическое – каждый из полюсов Киева нужно было брать отдельным штурмом. Причем одновременно. Со стратегической точки зрения – убийственно неудобно.

Алёхин вел отряд, широким кругом обходя Батыевы и Лядские ворота, собираясь попасть в город неподалеку от Жидовских ворот. Разрушенные здания на склонах киевских холмов образовали лабиринт, который было невозможно контролировать, впрочем, и большому отряду с обозом там было не пройти. По счастью, с обозом у Алёхина не сложилось.

Идти нужно было вверх, по прогнившим ступеням, давно не знавшим перил. Идти нужно было вниз, чтобы снова подниматься, перепрыгивать провалы и мучительно вслушиваться, не идет ли кто вслед, – мужчины, увешанные оружием, слышны.

Мари пришла в себя, как и предсказывал Алёхин. Всё, что она помнила, относилось к периоду до визита к пушистикам. К несчастью, Мишель не мог похвастаться тем же.

Лестницы меняли дерево на камень, металл на пластик, высокие ступени – на стесанные поколениями подошв. Первым, как обычно, шел Сява, прикрывая командира. Замыкал Рыжий.

Дом, на третий этаж которого они пробирались, обещал плоскую крышу, переходящую в достаточно крутую тропинку, которая в свою очередь уже должна была вывести из лабиринта в город за каких-то три квартала от Лысой Горы.

Лейтенант проклинал себя за принятое решение и за выбранный маршрут. Снизу вверх – это так удобно для тех, кто поджидает в конце пути. Перед выходом на крышу он инстинктивно задержался, прежде чем сделать шаг за Сявой. Железная решетчатая ступенька звонко приняла в себя стрелу – как раз в том месте, где уже должен был стоять Алёхин.

Делая шаг назад, Алёхин знал, что Сява, скорее всего, мертв, а все они живы временно. Он узнал стрелу – ярко-желтую: такие были только у мечей.

– Лейтенант, у вас нет шансов – выходите!

– Давно ведьмы воюют с княжеской гвардией?

– С тех пор, как гвардия нарушает присягу. Выходите! Обещаю, вы будете переданы Коронному Суду.

Это было плохое обещание. То есть Илья думал, что хорошее. Если бы Мишель и Питер что-то понимали по-русски, они бы тоже так подумали. Гвардейцы понимали: лучшее, что они могут получить от Суда, это – в качестве особого расположения князя – лишение головы до четвертования, а не после. Киевская Корона к нарушителям присяги всегда относилась с особой жестокостью, и молодой князь в этом ничем не отличался от старого. И это как-то понятно. Ночные размышления о том, что они ничего особо и не нарушили, теперь казались смешными. Они снова стали бы серьезными, если бы удалось оторваться от мечей. Сдаться значило признать вину. Алёхин не верил, что его кто-то будет слушать.

Лейтенант почти не слушал меча, он просчитывал варианты: все были плохи, но после того, что крикнул Рыжий, и тех не осталось. Снизу подходил еще один отряд мечей.

У автомата и лука есть масса различий. Эти различия настолько велики, что можно себе представить обстоятельства, при которых лук будет всем хорош, а АК – плох. Однако речь не о такой ситуации, когда два отряда сосредоточены на абсолютно плоской площадке размером десять на десять, причем один отряд вооружен автоматами, а второй – нет.

Единственным человеком, который не удивлялся тому, как это восемь человек, только что находившиеся между двумя отрядами мечей, вдруг оказались немного в другом месте и решительно с другим вооружением, был Питер.

Питер быстро учился. Повторить трюк с переносом оказалось куда легче, чем произвести его впервые, даже с учетом того, что маг не только перенес своих, но и обезоружил чужих. Отряд Алёхина в один миг оказался на холме, перед грудой оружия, которое за миг до этого принадлежало мечам.

Если бы Питер видел дорогу, он мог бы перенести отряд дальше, но видел он только крышу и холм, возвышающийся над ней. А на вторую попытку он уже был не способен – выдохся, не так, как в прошлый раз, но до конца дня он годился только на то, чтобы что-то делали с ним. Алёхин удивился дважды: Сява ждал их на том же холме, живой и здоровый, если не считать того, что он был снабжен кляпом и очень качественно связан.

Лейтенант был готов вступить в бой с мечами, но был не готов просто расстрелять отряд бойцов Лысой Горы.

– Лейтенант, это делается просто: переключаете на автоматический огонь – и стреляете.

– Илья, если покажется второй отряд с лестницы – так и делайте. Рыжий, займись Сявой, Марат, ко мне!

Алёхин работал дубиной. Так у него получалось как раз то, чего он и хотел. Вряд ли мечи были готовы к такому повороту событий, но это было лучшее, на что они могли надеяться.

Залп из автоматов заставил их принять сначала связывание, а затем и удары лейтенанта как необходимость. Сотрясение мозга заведомо лучше протыкания его же различными нестерильными предметами.

– Это самое гуманное избиение, которое мне доводилось видеть. – Представления о гуманности у Ильи были довольно специфичными. Тот факт, что мечи довольно легко теряли сознание от ударов Алёхина, не означает, что они так же легко в него придут.

– Мы вместе воевали… Вы же видели, что они сделали с Сявой, а ведь им было куда как легче его убить…

– Что теперь, лейтенант?

– Вперед…

Два квартала отряд прошел ускоренно-прогулочно. Мечи появились со стороны Лысой Горы и позади, но это уже ничего не решало. С самого начала было понятно, что просто так устраивать пикник у подножия никто не даст.

Проблема была в том, что Питер только сейчас должен был вступить в дело. Судя по тому, что делал Питер, он то ли почувствовал себя рыбой, то ли тренировал губы. Единственное, чем сейчас ему мог помочь отряд, подарила Питеру Мари – пощечина получилась звонкая и крепкая. У Питера прорезался звук:

– Нужна дверь, любая.

На дороге, шедшей у подножия, с дверьми не сложилось, фактически здесь вообще не сложилось ни с чем, кроме дороги и горы.

Питер сидел у дороги и пытался что-то придумать. С помощью двери он бы справился, даже сейчас бы справился. Он пробовал еще раз и еще раз, но воображаемые двери упорно превращались в стены, толстые, совершенно непробиваемые стены.

– Питер, ты же сам говорил – за каждой дверью. – Мари положила руки на плечи мага. Ему не стало легче. В конце концов, точно так же они могли погибнуть в сотнях километрах от Киева, а Эрик до сих пор был бы жив…

– Дверью!

– И за каждым «закрыть глаза – открыть глаза»… Сделай это! Питер!

Он думал увидеть в её глазах слезы. Он надеялся увидеть в них прощение. Питер никогда не видел в глазах такой силы. Он сделал то, что она ему сказала, не думая ни о чем. Так камень, выпущенный из руки, падает, не ведая сомнений. Питер закрыл глаза и открыл глаза. Тень упала на город. Тень стала больше – Ворон расправил крылья.

Глава десятая

Схватка на Лысой Горе

Мари поднималась по склону Лысой Горы. Где-то позади остались Мишель, Питер, Илья и все Костяное отделение. Гора пустила только Мари.

Шаг – и боль взорвалась в щиколотках, взобралась до бедер и ударила в позвоночник. Еще шаг – боль не стала слабее, она поселилась в теле и начала грызть изнутри. Всё равно – вверх и вперед; уже страшна не сама боль, а ее ожидание. Каждый шаг вперед – еще удар, ожидание удара – шаг… Мари остановилась. Всего лишь боль. Всего лишь дойти до вершины, чтобы вернуться в дом, где трое будут вместе. Ходить на работу и переживать из-за начальства и простуды дочери. Всего лишь боль – чтобы дождь для зонтика, солнце, как знак для выключателя, чтобы никогда не закрывать дверь в детскую и не выключать свет, чтобы от праздника к празднику увеличивать коллекцию фотографий, на которых двое стареют, а одна растет.

Мари шла вверх – легко, бабочкой, поднимающейся к свече, не оглядываясь.

Сотни стрел взвились в воздух, не причиняя Ворону особого вреда. На этот раз ведьмы не стали выжидать, чем кончатся попытки мечей достать врага, – воздух вокруг Ворона вспыхнул слепящим алым разрядом: ведьмы вступили в бой решительно и всей мощью. Пришелец попытался набрать высоту, но еще одна вспышка вновь окутала его. Десятки ведьм во главе с Младшей Хозяйкой плели огненную паутину.

На равнине Ворон ушел бы от атаки. Между киевскими холмами, окруженный мечами, ведьмами и подоспевшими на помощь гвардейцами, – Ворону было не вырваться. Ведьмы начали выдыхаться, заряды, которые они вызывали, становились всё слабее, но уже и Ворон терял силы.

Старинная Андреевская церковь с уцелевшей половиной купола показалась Ворону подходящим местом для посадки – передышки. Вероятно, гвардейскому гранатометчику тоже пришла в голову эта мысль. Купол просел и начал заваливаться, когда заряд разорвался у груди Ворона. В следующую секунду ударила Младшая Хозяйка. На этот раз это был лед, а не пламя. Огромная птица, оглушенная, полуподжаренная, полузамерзшая, обрушилась, сметая перекрытия, в глубь церкви.

Небо, затянутое тучами, словно ждавшее именно этого мгновения, разрешилось дождем. Капли, не встречая преград, шли по прямой – с неба – в распростертое тело огромной птицы. Ворон всё еще был жив, но тень одного из Троих, проникшая в этот мир по воле человека, была сломлена и распята сотнями пуль, стрел и магических ударов.

Вероятно, учения на Лысой Горе проводились каждый день, и каждый из этих дней они оттачивали именно такую ситуацию. Тройное кольцо мечей сомкнулось вокруг церкви. Ведьмы расположились внутри кольца. Младшая Хозяйка присоединилась к сестрам по магии, прошла минута, и Андреевская церковь – сестра-близнец петербургского Смольного собора – вздохнула и осела. Камень храма нагрелся, потерял форму… Когда камни остыли, на месте церкви возвышался каменный холм. Монолит – ни трещинки.

Огромное черное перо Младшая Хозяйка держала как копьё. Часть Ворона. Под тоннами камня – не похоронено – заключено целое. До времени.

Мари поднималась по склону Лысой Горы.

Мари не знала, куда именно она должна попасть. Пока вершина была впереди, было понятно: нужно идти вверх. На вершине было хуже. Спускаться было глупо, попытаться попасть в Замок – самоубийственно глупо. Одного Ворона оказалось мало для того, чтобы Замок остался без охраны. Понадобился бы целый полк Мари, чтобы появился шанс справиться с мечами.

– Тебя приняла Гора, но это не значит, что тебя приму я.

Бой – штука довольно грязная. Даже если ты не ранен, всё равно лучше в приличном обществе не показываться. Младшая Хозяйка об этом не знала, да и зачем ей? Только что была у подножия, через секунду – у вершины; свежая, даже дыхание не сбилось.

– Мне не нужно, чтобы вы меня принимали… Мне нужен Олекса. Я долго шла, мне осталось совсем чуть-чуть.

Хозяйка не могла не заметить Ворона. Ворон был ее проблемой. Мари была никем. Её можно было бы не заметить. Но Мари была причиной появления Ворона. Чужая, которую приняла Гора. Чужая? Почти правильные черты лица, подбородок, который всегда смотрит чуть вверх, будто его обладательница дала зарок на всё в этой жизни смотреть сверху вниз… Она была здесь по праву. Её пропуском была не сила воли и не материнские чувства, пропуском была кровь, которую оказались не в состоянии разбавить ни время, ни чужие гены.

– Маленькая женщина с Запада. Ты впустила в мой город Ворона, ты поднялась на мою Гору, теперь ты хочешь освободить моего пленника. Ты думаешь, у тебя есть на это право? Нет. Ни права, ни силы.

– Младшая, дай ей то, что она просит.

Назвать Младшую хозяйку просто Младшей могла только та, из-за которой мечи, и без того стоявшие в парадной стойке, уже не вытянулись – выгнулись. Та, в честь появления которой шпиль Замка расцвел синей пламенной звездой. Мокаша, Старшая Хозяйка, стояла у входа в Замок. Три женщины встретились на вершине холма.

Всё было не случайно. Всё было, как в старых книгах, которыми бредила будущая Младшая Хозяйка, засыпая в своей келье в глубинах Замка. Так было и с ней, когда прежняя Младшая Хозяйка не смогла оценить силу своей преемницы. Но никто и никогда не бросал вызов Мокаше, живой легенде, прародительнице. Мокаше, которая создала Гору, просто потому, что не смогла убить существо, которое одолела в бою, существо, заключенное под Лысой Горой до скончания века, Мокаша, которая построила Замок только для того, чтобы поколения стражи не дали существу вырваться на свободу.

Но на этот раз у Младшей был козырь, которого не было до нее ни у одной из ее предшественниц.

– Мокаша, мне кажется, ты слишком часто пропадаешь в своих странствиях. Ты снова вернулась, но лучше было бы тебе уйти навсегда. В качестве легенды ты мне нравишься куда больше.

Старшая Хозяйка, казалось, не слушала Младшую. Неожиданно она присела, упираясь ладонями в землю.

– Кого ты пустила в Гору, Младшая? Ты решила, что так станешь сильнее?

Мокаша была не выше Младшей Хозяйки, разве что совсем чуть-чуть крепче в кости. Но Мокаша встала – и показалось, что это не человек, а сама Гора вытянулась вверх ее телом.

– Я и стала сильнее. Воин теперь служит мне.

– Воины никогда никому не служат, кроме себя и своих настоящих хозяев. Ты привезла Воина на Гору, и теперь Воин рядом с Ним.

– Он – давно мертв.

– Он не умрет никогда. Такова его природа – не умирать. Ты решила, что можешь использовать Воина? Ты не думала о том, что мой пленник использует тебя? Он забирает силу Воина, ты ведь не думаешь, что одна способна её брать…

Мари сделал шаг назад. Ей показалось, что нельзя не сделать этот шаг. Младшая сделала шаг вперед. Волны ветра и света обрушились на то место, где стояла Мокаша. Старшая Хозяйка не дрогнула. Удар не коснулся ее, просто кончился, не докатившись.

– Ты и вправду стала сильнее. Внизу с Вороном пришлось нелегко, а ты всё еще способна на многое. Ударь еще, Младшая. Если ты хочешь избавиться от Старшей Хозяйки, нужно идти до конца.

Младшая ударила. Потом еще. Снова и снова. Песок спекся, трава выгорела и рассыпалась мертвым серым пеплом. Карие глаза Младшей налились синим, бесконечным, не оставляющим места для белков – и она ударила еще.

Хозяйка захотела убить Мари. Казалось, это так легко. Просто зацепить – и больше не думать о непрошеной гостье. Мокаша подождет. Всего один удар. Сила изливалась – Хозяйка чувствовала – сила выжигала её. Мари стояла, будто между ней и Хозяйкой была стена. Мокаша вдруг стала не важна, важно было пробить эту броню, которой просто не могло быть.

Младшая Хозяйка собрала все силы для последней атаки…

Огромная прекрасная звезда мягко опускалась на макушку Горы. Не убежать – бежать навстречу. Даже закрыть глаза нет сил – всё смотреть и смотреть, как Звезда становится ближе, различать невыносимую прелесть каждого луча, нутром чувствовать металл их граней и, кажется, просто мечтать быть нанизанным, проткнутым – лишь бы в одном пространстве с ней.

Ладони Старшей Хозяйки поднялись к небу, раскрывшись неправильными линиями сердца и судьбы, жизни и солнца. Ладони – маленькие пятнышки в ослепительном сиянии. Звезда опускалась, чтобы ее сияние было по-настоящему чистым, – только сияние и ничего, кроме него.

Хлопок. Две ладони встретились, отбросив тень – крылья бабочки, – тень скользнула по склону Горы, казалось, исчезла у подножия, но вернулась, чтобы укрыть Звезду своим бархатом.

– Младшая, неужели ты думала, что Воин может причинить вред своей матери? Если бы ты ударила своей собственной силой… Но ты так привыкла пользоваться чужой…

Солнце немилосердно обжигало макушку Горы – было темно. После Звезды – день стал слегка осветленной версией ночи. Мокаша уже не ждала нового удара: всё, что смогла Младшая, – лишь попыталась сделать еще один шаг вперед и медленно завалиться на бок. Когда мечи, подозванные Мокашей, подняли поверженную Хозяйку на руки, чтобы отнести в замок, им было легко – она почти ничего не весила. Тело, которое они несли, было телом Младшей Хозяйки, но оно не могло быть им – почти три метра в длину, отвратительное лицо с длинным носом, длинными ушами и длинным подбородком, прекрасными были открытые глаза – огромные синие глаза, которые тоже не имели ничего общего с Младшей.

– Она хотела меня убить? – Мари всё так же стояла на месте, ей казалось, что это уже навсегда, – наверное, нужно идти, нужно что-то делать, если только её тело всё еще может что-то, кроме этого – стоять и выдавливать из себя какие-то звуки.

– Да.

– Что с ней?

– Ничего. Просто она очень устала и теперь выглядит такой, какова она на самом деле.

– Вы хотели её убить, но передумали?

– Нет. Я обычно не тяну с тем, чего хочу.

Старшая Хозяйка протянула руку – и уже была рядом. Хватило просто касания ее ладони, чтобы ноги вспомнили свою способность носить на себе тело.

– Это просто урок. Может быть, мой лучший урок. В следующий раз Младшая Хозяйка будет либо сильнее, либо умнее, и, кто знает – может быть, верные мечи унесут мое неподвижное тело. Такова природа. Можно простить слабость – нельзя простить силу. Невозможно стать по-настоящему сильным, не проигрывая. Когда-нибудь настанет мой срок, и пусть Младшая Хозяйка будет достойна Старшей.

– Ты её простишь?

– Мари, этот урок был не для неё.

Глава одиннадцатая

Освобождение

Последний меч остался на верхней площадке. На верхней площадке титанической лестницы, начинающейся в нижней точке Дворца ведьм и уходящей в недра Лысой Горы. Главное – не останавливаться, вспомнила Мари совет Старшей Хозяйки. И не оглядываться – это уже из детства. Мокаша шла первой. Всего-то – не отстать, не отпустить эту прямую спину и развернутые плечи. Факелы, слепящие, с огромным жадным пламенем, освещали себя и стены. До середины лестницы свет почти не доходил. Шаг – в темноту, шаг – из темноты и только справа и слева свет.

Мари поймала ритм и перестала бояться каждой следующей ступени. Она бы точно не упала: воздух, словно спрессованный, мог остановить летящую наковальню. Мари уже не шла, она ныряла в каждый следующий метр. Стены отступили, ступени стали шире: уже не лестница – череда террас опускалась в нутро Горы.

Мокаша уже была еле видна – точка на пределе видимости. Мари попыталась упасть – упасть, чтобы покатиться вниз, как это обязано происходить на любой наклонной поверхности в любой точке Земли. Только не здесь. Здесь так: упади – и покатишься вверх, а падать вверх – проиграть завоеванное. Снова зацепиться за мрамор ступеней, снова идти. Лестница, словно почувствовав слабость, добавила к вязкому воздуху ветер. Теперь мало было просто преодолеть сопротивление, нужно было за что-то держаться. Мари, бросив всю себя вперед, шла на месте. «Странно, что меня не зовут Алиса», – Мари встала на четвереньки, в конце концов, у школьных знаний по аэродинамике должно быть какое-то применение – теперь ветру было её не сдвинуть, а трудности возникали только с перемещением по ставшим редкими ступеням.

– Никогда так не пробовала. Молодец! – Мокаша стояла совершенно расслабленно у ступени, за которой свет кончался, словно отхваченный огромными черными ножницами. Дальше был просто кусок темноты – бери и нарезай ломтями.

– Мы пришли?

– Я пришла. Твой путь только начинается. Сейчас они появятся, и ты пойдешь дальше – может быть, тебе повезет.

– Появятся – кто?

С точки зрения Мари, в это место кто-то мог только приползти. Впрочем, Мокаша – вон стоит, и хоть бы что. Мари, не веря себе, встала. Оказывается, тут можно стоять. Дышать по-прежнему было тяжело, но просто стоять – вполне по силам.

– Сними туфли, легче удерживаться… Не бойся, сюда, кроме меня и Младшей Хозяйки, сам еще никто не доходил, так что у тебя неплохие шансы пройти еще.

– Может, вместе?

– Вместе не получится. Мне оттуда не вернуться, дальше нет ступеней, дальше место невозврата. Я не рассчитывала, что оттуда кто-то сможет возвращаться.

– А я смогу?

– Может быть. Если Олекса тебя услышит – сможешь. И если я смогу удержать здесь стражей… Сможешь, Мари, обязательно сможешь, иначе зачем ты здесь?

Стражи были здесь всегда. Две древние твари, которые выжили с незапамятных времен. Когда-то Мокаше показалось забавным использовать их в качестве цепных псов. Лестница заканчивалась в этом месте не потому, что так решили строители. Здесь начиналась бездна, в которой жили стражи. Выше они не могли забраться просто в силу своей природы. Вниз же была закрыта дорога любому: его встречали стражи. Мимо них можно было только пролететь, чтобы уже никогда не вернуться.

Всё, что когда-то сделано, придется когда-то и разрушить. Вопрос, хватит ли для этого сил.

– Скажи Олексе…

У Мокаши не хватило сил договорить. Древние стражи ударили – Старшая Хозяйка опустилась на одно колено. Очень давно она не видела собственной крови. И никого вокруг: Мари уже сошла с последней ступени – на площадке осталась умирающая женщина по имени Мокаша.

Мари не успела ничего увидеть, ей казалось, что она мгновенно оказалась бесконечно далеко от света. В некоторых языках слово «свет» означает «весь мир», теперь она чувствовала, почему. Идти было совсем легко. Скользи, уже даже не пытаясь остановиться, – всё равно не сможешь. Голову не повернуть, но она точно знала, что сзади та же тьма, что и впереди; если бы она вдруг даже смогла остановиться – все равно уже не выбраться – до смерти скитаться слепым котенком – лучше долететь до края, до стены, расшибиться-остановиться.

Движение воздуха постепенно сошло на нет, Мари перестала понимать – она все еще движется или просто потеряла зрение и слух – брошена на краю мира, закутанная в кусок черного бархата.

– Притормози, крошка.

Мари не знала – услышала она это или ей захотелось услышать, спросила или просто подумала в ответ, понимая, что, скорее всего, говорит сама с собой:

– Как?

– Просто постарайся.

Мари старалась – наверное, так нарисованные её дочкой человечки старались выбраться с тетрадного листа. Пока ни одному не удалось.

– А ты попробуй.

Голос стал заметно громче, это была не фантазия, в фантазии он был бы куда приятнее, а так – голос как голос.

– Крошка, ты все-таки старайся, иначе будет очень неприятно, я не смогу тебя удержать…

Обычно, когда Мари злилась, она останавливалась. Остановиться, обернуться, дать сдачи. «Крошка» её злила, даже здесь и сейчас.

– Молодец. – Голос только что был рядом, но почти сразу оказался позади.

Потом было больно. Когда руку пытаются вырвать из плечевого сустава – всегда больно.

– Потерпи.

Мари ничего не видела, Мари было больно, но она почувствовала, что чернота сменилась обычным мраком. Потом она перестала чувствовать что-либо. В ловушке мага Олексы появился еще один пленник.

Нужно было еще много, но все же ограниченно много времени, чтобы хватило сил добраться до лестницы. Еще больше времени нужно было, чтобы противостоять древним стражам. Но теперь он был не один.

У Мари времени по местным меркам не было вообще. У Мари была сила – маленькая, но все же огромная по сравнению с силой обычного человека – и этого могло хватить. Не на то, чтобы выйти. Но на то, чтобы освободиться. У этой ловушки был очень хитрый замок: чтобы его взломать, Олексе понадобились бы еще десятилетия накопления мощи. Он решил пренебречь и вынести стену. Оказывается, иногда Пророки выражаются довольно буквально. У Олексы получилось.

Тот, кого Олекса давно чувствовал где-то рядом, был доволен и, кажется, благодарен. Осталось подождать совсем немного. Когда ломают стены в одной камере, нельзя поручиться, что остальные пленники не сбегут. Он ждал. Уже побежали невидимые трещинки, ослабляя его путы, он уже чувствовал податливость уз. Еще немного – и Гора не сможет его удержать.

Мокаша не рассчитала свои силы. Сражение с Младшей сказывалось, а ждать помощи от ведьм не приходилось. Младшая Хозяйка проиграла битву, но, кажется, выиграла войну.

Она не сдавалась просто по привычке всегда идти до конца, отвечать ударом на удар, блокировать, уходить, атаковать. Стражи поймали нужный ритм: один выцеливал, второй бил. У Мокаши могло получиться только одно – умереть раньше, чем они превратят её в комок мяса и костей.

Стражам всё равно было не подняться по лестнице, но и Мокаше было не отступить по ней достаточно далеко, чтобы древние не смогли её преследовать.

Они не общались между собой, просто их мысли текли рядом, иногда пересекаясь. Кто-то из них первый дошел до идеи, которая понравилась обоим. Они сменили тактику. Удары не стали слабее, просто теперь они не пытались убить Мокашу. Шаг за шагом они оттесняли её к мраку, край тьмы уже был готов проглотить Старшую Хозяйку.

И тогда пришел звук. Звук той мощи, которая заставляет понимать, что это не просто сотрясение воздуха. Тьма дала трещину. Прошли секунды – и тьма уже казалась лишь трещинами на фоне обычной темноты – свойства любого места, лишенного света.

Алекс выбрался на лестницу – ему было приятно что-то делать и там много всего чувствовать. Усталость рук из-за Мари – она тоже была приятна. За спиной Алекса древняя ловушка превратилась просто в глубокую пещеру. Древний пленник вот-вот должен был выбраться, но сейчас маг думал о другом.

Ему понадобились два удара мечом. Стражи не были соперниками для Алекса. Он был наконец свободен и не собирался что-либо делать долго. Боя не получилось.

Мокаша увидела его, только когда уже лёжа, на грани обморока, сообразила, что она не в состоянии пошевелиться, а удара все нет, боль есть, но не умножается.

– Ты с мечом?

Когда в его руках появился меч, Алекс не знал. Это был его меч, меч Ария, а в ловушке его с ним не было. Об этом стоило подумать, но не сейчас.

– Да, Хозяйка, с ним удобнее.

Глава двенадцатая

Конец Лысой Горы

Гора отсчитывала последние минуты своей жизни. Я бы предпочел, чтобы эти минуты растянулись на пару лет. Подниматься по лестнице с двумя почти бездыханными телами – тяжеловато. Кто-нибудь из местных мог бы оказаться умницей и спуститься мне навстречу. Умниц не было – были ступени, факелы и точное знание того, что я двигаюсь вверх медленно – очень медленно. А с точки зрения моего соседа по плену – стою на месте. Не знаю, кого я освободил, но он большой, сильный и сидит под горой так долго, что, даже если немного расстроился, – лучше быть далеко и не останавливаться.

Ступеньки всё не кончались, барышни не становились легче, а я – сильнее. Старшей Хозяйке придется полежать на ступенях, она меня поймет: шанс я ей оставил.

Мокаша сначала упекла меня в это проклятое место, и она же умудрилась вытянуть. Не знаю, что из того, о чем мне рассказала Мари, правда; точно одно: что Старшая Хозяйка не знала, получится у нас или нет. Это в её стиле – дать шанс и посмотреть, что получится. Если не воспользовался – стало быть, не заслужил. Мари пришлось пожертвовать довольно большой частью своей силы, но оно того стоило. Силы восстановятся.

Я за эти три года не превратился в то, во что обычно превращается человек без питья и воды и с крайне скудным запасом воздуха, только потому, что не был до конца уверен, что жив. Соответственно, и умирать мне было трудно. Если твердо верить, что ты на дне, – падение практически невозможно.

Первый меч – в смысле, первый встречный меч – получил достаточно подробные инструкции, чтобы шансы Старшей Хозяйки стали чуть более реальными. Это было трудно. Вывести меча из ступора, заодно постаравшись не пораниться о его клинок, при этом не поранив и его. И даже не оглушив. Второй меч, которого я встретил, оказался более понятливым: вероятно, из-за довольно заметных вибраций Горы ему было проще поверить, что пора приниматься за эвакуацию.

Наверное, я должен был удивляться. Но я решил просто тихо радоваться, когда у подножия Горы был встречен Костяным отделением с приятным дополнением в виде Данилы и непонятным дополнением в виде троих мужиков.

Все-таки на поверхности мне лучше. Я захотел жрать и устал. Грохот, раздавшийся позади, не вызвал желания обернуться. Про голод и усталость я забыл: Киев – город, удобный для бега во все стороны, но обязательно из центра, то есть сверху вниз. Это скучное занятие и поглотило все мои силы. Желания – они ведь тоже требуют сил.

Алёхин – самый умный. Он первый понял, что гнаться за нами не будут. А может, просто решил, что милая моему сердцу квартира – нехудший вариант для привала.

Я всегда знал, что Алиса не любит, когда я привожу в дом незнакомых женщин. Вероятно, тот факт, что сегодняшняя женщина была еще и в бессознательном состоянии, был перебором. Не могла же она так удивиться тому, что я все-таки вернулся…

Мы успели подняться на второй этаж, но Алиса продолжала стоять у входной двери, уставясь в то место, где мимо прошло мое тело с телом Мари на руках. Ганс оказался менее подвержен моему обаянию. Всего лишь пара пощечин – и он отправился спасать хозяйку от ступора (не много ли хозяек для одного города), а заодно что-нибудь принести с кухни и послать за Григоряном и за пивом. Мне хотелось всего. Когда я смотрел в окно и видел раскрывающуюся верхушку Лысой Горы со сползшим набок, но каким-то образом уцелевшим Дворцом, мне хотелось пива еще сильнее. Не потому что с ним легче. Просто остро чувствовал необходимость выпить много, потому как неизвестно, когда еще удастся.

Впервые на моей памяти Григорян явился до пива. Кажется, конец света и вправду был близок. Ганс с бочонком зашел аж через минуту после Григоряна.

Это хорошо, что пиво – в таких крепких деревянных бочонках. Стекла вылетели из окон. Ганс упал со скоростью, которой не ждешь от этого довольно грузного мужика. Многим эта неожиданность не пошла впрок. Бочонок, который он держал в руках грохнулся на пол чуть быстрее хозяина. Последним упал Григорян, стянутый на пол мощной дланью Сявы. Мари уложил, точнее, грохнул о пол Мишель, если я не перепутал имена пришлых. Кажется, она пришла в себя: не может же человек так стонать, не приходя в сознание. Если бы кто-то пришел со стороны, он решил бы, что попал в секту, поклоняющуюся бочонку. Открылась дверь, и зашла Алиса. Снова замерла. Это она так за время моего отсутствия заржавела или просто возраст – соли в суставах, склероз, высыпание песка из организма?

– Это то, что я думаю? – просипел Григорян. Можно подумать, у него бывает как-то иначе.

Судя по тому, как все мы дружно прильнули к прямоугольным дырам в стене, которые минуту назад были окнами, – соображать тяжело, если есть на что посмотреть. А посмотреть было на что.

Трудно даже представить, как кто-то мог пленить Его. Ангел, словно башня с прозрачными крыльями и невыносимым синим взглядом, высился над городом. Однажды я уже видел этот взгляд. Он улетал так легко, будто не двигался, а просто становился все меньше. Он был прекрасен.

– Это то, что ты думаешь, только в тысячу раз хуже. – Григорян меня не слышал, понадобится время, чтобы он мог видеть и слышать что-то, кроме освободившегося пленника Лысой Горы.

– Он вернется?

– Они вернутся.

Я не угадал. Мне хотелось думать, что между улетом одного и прилетом остальных пройдет время. В идеале – много времени. В конце концов, они могли бы и припоздниться, при их-то масштабах. Меня вполне устроила бы какая-нибудь тысяча лет. Сотня тоже устраивала, но было жалко потомков.

У нас не оказалось в запасе даже пяти минут.

Глава тринадцатая

Гуси-лебеди

Когда-то они уже были здесь. Десятки убитых, сотни бежавших, несколько плененных или застрявших здесь на века. Тогда Мир Троих оказался сильнее. Один из ангелов был повержен Мокашей и заключен под будущей Лысой Горой. С моей помощью он вырвался. Неужели Мокаша этого не предвидела?

Мокаше посчастливилось одолеть раненое одинокое существо. Ей понадобились целая гора и клан ведьм, чтобы победа не превратилась в поражение. Теперь они возвращались – прекрасные, огромные – можно увидеть, можно услышать. Но – не спросить и не дождаться ответа.

Человек всегда мечтает. Ему так хочется быть услышанным или хотя бы просто замеченным. Чтобы бог с тобой заговорил, чтобы ангелы – невыносимо, до боли совершенные – посмотрели и увидели. Поймать синий взгляд, надеяться: вдруг чудо повторится.

– Гуси-лебеди, – прохрипел Илья. – Прилетели…

– Ангел… Алекс, это ведь ангелы? – Мари судорожно сжала в руке нательный крестик. – Зачем они здесь – мы уже умерли?

– Пока нет. Хотелось бы продлить это состояние подольше. Если я правильно помню одну книгу, всё зависит от того – не напутали ли там с огненными мечами.

* * *

Гуси-лебеди падали из неба – не спрятаться под зонтиком, не схорониться в бункере. Только сделать то, чему обучен, пока время не закончило свой, как оказалось, вполне конечный «тик-так».

Храм Змея украшали уже неделю, но жрецы ждали знака. Питер вовремя «открыл двери». Флаг был поднят. Двадцатиметровая громада, сложенная из гранитных плит, расцвела тысячами белых лотосов. Гигантские ворота, ни разу не закрывавшиеся за всю историю храма, были тщательно смазаны, и самые сильные послушники замерли, готовясь навалиться на тяжелые рамы.

Поколения настоятелей и прихожан сменились сотни раз ради этого момента. Запах лотоса пропитал всё, чтобы чувствовать – не нужно вдыхать, достаточно просто быть здесь – на площади перед храмом, превратившейся в цветочную поляну. Вооруженные до зубов, украшенные до безумия – металл и лепестки, каждый – человек-букет, человек-оружие. Ряды прихожан, обезумевших от запаха лотоса, от предчувствия смерти – не сомкнутые, сплющенные.

Ворота бесшумно сдвинулись с точки покоя, чтобы впервые за века соприкоснуться – и на минуту образовать единое целое.

Сто мечей одновременно взлетели вверх и одновременно упали. Сто тел упали срезанными стеблями. Запах лотоса пропал. Запах крови способен перебить любой аромат.

Створки сомкнулись и вновь начали открываться: две створки вылетели из петель, чтобы через мгновение упасть на прихожан и похоронить под собой десятки людей и тысячи цветков. Никто не услышал грохота от их падения. Голубой Дракон разинул свою глотку, чтобы издать свой боевой клич. Храм снова обнажил свой гранит – Дракон пришел на Землю во всей своей силе, не тень – сам зверь. Синяя молния устремилась в небеса – Дракон подумал: если он задержится здесь достаточно долго, он сможет понять свою тень.

Академия была полна комиссаров, стажеров и бойцов Ордена, когда Великий Магистр сделал всё так, как это было записано в архивах. Уже не играло роли, что Воин достался Хранительнице. Время игр кончилось.

Магистр привык действовать наверняка: взрывчатка, размещенная в подвале здания Академии, должна была дать нужное количество жертв с запасом. Он повернул ключ, закрыл и открыл глаза – он успел увидеть, как над уже оседающим зданием потемнело небо. Сам Ворон почтил своим присутствием Париж.

К приходу Волка было все готово в Риме, сотни жрецов в странных шляпах принесли себя в жертву в Серра-де-Паско, в Саппоро – десять девственниц расстались с жизнью – Волк не пришел. Он решил появиться поближе к странному человеку по имени Олекса, который смог избавиться от его тени. Раньше такого не случалось.

Было достаточно смерти дряхлого колдуна в маленькой часовне в сотне метров от городских стен. Достаточно отточенного лезвия, вскрывшего старые вены. Он был слишком стар, чтобы искать кого-то, и предпочел сам стать жертвой. Старик был еще жив, когда Волк пришел. Чудовище расплющило своего жреца одним ударом огромной лапы.

Трое отбрасывали тени, те, в свою очередь, отбрасывали тени теней.

Этого было недостаточно.

Звезды в дневном небе – впечатляют. Миллионы ангелов стояли в небе над городами, образовав почти невидимый строй, если бы только не глаза. Им не мешало Солнце.

– Кто бы мог подумать, что ангелов так много.

В Библии, конечно, все сказано, но ведь никогда не думаешь, что это случится с тобой.

– Гуси-лебеди.

– Илья, ты не думаешь, что они несколько великоваты для птиц?

– Они великоваты для всего, у чего есть название.

– Алекс, ты не хочешь поучаствовать во всеобщем веселье? – Стоит найти нормального собеседника, как приходит лейтенант Алёхин и напоминает про устав строевой службы.

– Если ты внимательно посмотришь на меня, то заметишь, что у меня нет рогатки, из которой можно пульнуть в эту стаю парочкой скал. Предлагаю покинуть это гостеприимное место и найти другое – не просматриваемое сверху.

Ужасно хотелось быть кротом. Чтобы быстро и глубоко, причем не только закопаться, но еще и туннель землей забросать. Ангелы закончили суету в небе и приближались к земле.

Накатывал холод, накатывала смерть. Кажется, суета на земле тоже подходила к своему логическому завершению. Корона выставила всё, что могло разнести вдребезги что-нибудь крупное. И, на всякий случай, еще и то, что ничего не могло. Ведьмы, несмотря на плачевный статус своего холма, тоже что-то приготовили. Мне кажется, приворотное зелье было бы в самый раз: пусть ангелы признаются им в любви – стихи почитают, цветы подарят.

С Востока на Запад растянулась резинка отчаяния и никак не рвалась, закрутилась, завязалась в узлы, сжала крепче самой беды.

Время помолиться. Каждому по-своему: одному – опуститься на колени, другому – чистить автомат.

Я попытался. Пытался снова и снова – я не мог ничего. Гуси-лебеди меня не замечали, шли себе своим клином, что им Олекса, пусть он хоть трижды маг, что им снаряды и ракеты, что им ведьмы?

Алёхин закаменел. Примерно так он рассматривал какую-нибудь незнакомую тварь – сразу прибить или посмотреть, что полезного она может делать. Насчет прибить – это у него вряд ли получится, будет пытаться извлечь полезное.

– Алекс, ты должен сделать одну вещь.

Я тоже командовал Костяным отделением, неужели я был тогда таким же занудой?

– Точно. Выпить пива, потому что было бы обидно встречаться с ангелами на трезвую голову, Григорян – разливай…

– Алекс!

Стоило Алёхину нарушить присягу, как он разлюбил пиво и вот-вот выгонит нас на плац. А, ну да! Вспомнил: по их сумасшедшей программе, я должен был вернуть Мари её девочку. А девочка, в свою очередь, разберется со всеми печалями, обрушившимися на нас. Если я всё понимаю правильно, попросту изничтожит всех нечаянно забредших… Девочка массового поражения.

По странному совпадению, как раз сейчас я был совершенно не склонен попадать туда, не знаю куда, не знаю каким образом – и при этом вернуться не одному.

– Алёхин, я тут как раз вспомнил твой удар.

– Можешь всегда на меня рассчитывать.

– Я как раз думал, не должен ли я его тебе вернуть.

– Может быть, должен. Но, думаю, с этим есть смысл повременить. Не сбегу, не бойся.

Григорян сделал свое дело – не пролил ни капли. Если бы ангелы увидели – удивились бы. Мы пили пиво. Молча, смакуя каждый глоток. Холодное, пенное, вкусное. Григорян поставил на стол еще один бокал – у нас появился гость. Живой, и пусть в это слабо верится, но с виду целый.

– Олекса, тебе может понадобиться твой меч…

Так умеет только Хозяйка – появляться и исчезать. Иногда прихватывая нужных людей, иногда оставляя черные круги…

Кто я такой, чтобы сомневаться в словах Старшей Хозяйки? Кажется, впервые мы с Мокашей шли вместе, а не она вела меня. Где-то уже рядом плыли ангелы, сотни драконов рвались им навстречу, падали и взлетали черные крылья, чтобы сломать прозрачные, волчьи стаи ждали, когда можно будет взвиться в воздух и достать падающего врага.

Мои друзья пили пиво. Они все умрут. Просто слишком многое сошлось в одной точке. Дракон, Ворон и Волк не переживут этой схватки. Ангелы? Большая часть погибнет, те, что уцелеют, продолжат свой бесконечный поход. Когда-нибудь они снова вернутся, чтобы снова кто-то предсказывал огнь, глад и хлад.

Не стоит оборачиваться. Я мог бы не увидеть, как синий свет медленно заполняет комнату, разливается – и не остается ничего, кроме света. Как непобедимое Костяное отделение вот-вот растает, как в этой синеве становится прозрачной Мари, как Мишель пытается её заслонить, как Питер плачет, но вряд ли он успеет поднять руку, чтобы утереть слезы… Как успевший выскочить на улицу Илья, вдруг огромный, не с топором, со сверкающим мечом в руках, готовится драться со своими гусями-лебедями. Кто он на самом деле? Неужели тот самый?

Почему мне не страшно?

Мокаша держит меня за руку, и мы делаем этот шаг. В место, куда можем попасть только вдвоем – из синего в черно-белое. Я знаю это место, я часто его видел во сне. Мокаша может сюда попасть.

Кажется, впервые мы настолько одно целое…

Глава четырнадцатая

Взгляд ангела

Скользко. Вдвоем – весело и вдруг безмятежно. Смешная избушка впереди – невозможно не заглянуть, слева – черное, справа – белое, на границе – теплое, цветное: там, где ждут.

– Олекса, никаких Хранительниц нет.

Если бы эхо повторило за Мокашей: «Нет, нет…» Но это место не терпело эхо.

– И Воина нет. – Мокаша была неумолима. – Никакой мощи не хватит, чтобы держать целый мир на расстоянии. Каждая ведьма, каждый колдун – Хранитель и Воин. Потому что для каждой силы должна быть сила в ответ. Мари и её дочь – самородки. Редчайший дар. Огромная сила.

Младшая Хозяйка десятилетиями водила за нос Великого Магистра. А он просеивал для неё сквозь сито всю Европу в поисках таланта, предсказанного пророчеством…

– Что бы мы делали без пророчеств?

– Всегда есть пророчество. И его всегда неверно понимают.

– Один мой знакомый Пророк жаловался на переводчиков.

– Просто их надо понимать буквально.

Я не успел – она сказала это раньше. Я знаю, что это действительно так.

– Чего на самом деле хотел Магистр?

– Великий Магистр тоже рассчитывал на Воина. Фактически он просто хотел стать сильнее.

– А ты? Великая, Старшая, просто Мокаша?

– Я?

– Ты могла все изменить.

Мокаша остановилась и ответила, когда я по инерции успел довольно далеко проехать по этому чертовому полу. Если бы я уехал еще на пару метров дальше, я бы не услышал:

– Мне нужна была новая Младшая Хозяйка.

Это было трудно, но я смог прекратить своё движение. Я смог приблизиться к Мокаше, просто чтобы она не подумала, что разговаривает сама с собой.

– Великий дар. Это важно, но среди моих ведьм всегда есть достаточно одаренные. Интеллект? Всегда можно найти советника. Характер? И это не проблема. Но как у нее с фартом? У неё были все предпосылки и мотив, но если этого будет мало – может быть, она не нужна?

– А чем плоха старая Младшая? Проблемы с фартом?

– Ведьма не может быть вампиром. Стоит ступить на этот путь, и рано или поздно он закончится осиновым колом в сердце. Вопрос только в том, что, чем позже это произойдет, тем больше ведьм и колдунов, просто одаренных людей станут её жертвами. Знаешь, почему до появления Большой Стены вампиры были только легендами? Вампирам неинтересны обычные люди.

– С Младшей понятно, а Мари – выдержала испытание на везение?

– Олекса, ты ничего не понял. Мари не может быть Младшей Хозяйкой.

– Девочка?

– И она – тоже нет. – Мокаша посмотрела на меня… примерно так смотрят на породистую собаку, вдруг напустившую лужу на любимый ковер хозяина. Выбросить – жалко, стоит дорого, воспитывать поздно…

– Олекса, фарт у тебя есть, с интеллектом значительно хуже. Они вдвоем – новая Младшая Хозяйка. Они всегда будут сильны и осторожны. Их всегда будет на одного человека больше, чем на это рассчитывает враг.

Дверь домика оказалась открытой: Таша ждала гостей и точно знала, для чего явились эти двое. Одета, обута:

– Мы едем к маме?

Я не знаю, кем надо быть, чтобы не ответить «да» на этот вопрос. Конечно, девочка, сейчас мы с тобой срочно отправимся туда, где ты перебьешь тысячи странных и прекрасных существ, где ты стремительно повзрослеешь и станешь настоящей ведьмой.

Я чувствовал её силу. Странную, бурлящую, слишком мощную для ребенка. Знакомую. От нее я цедил по капле. От нее пил и ангел. От нее питалась Младшая Хозяйка. Не по капле – выжимала чуть не досуха. Хранительница? Ну-ну…

Выплеснуть – без опыта, без знаний – не переживет. Не встречал еще ни одной бомбы, уцелевшей после собственного взрыва. Боюсь, Мари про это не рассказали. Мокаша – неужели она это не предвидела?

Всё было не так, всё было неправильно. Мне не хотелось возвращаться в мир, каким он должен стать. Даже если у нас всё получится – зачем?

Мы могли остаться здесь. Встать одной ногой на белое, другой – на черное, удерживая руку Мокаши. Я помнил ощущения этого места – от невысокого неба до неглубокой земли. Только во сне я кричал и не помнил, как сюда попал. Здесь, в этом черно-белом непонятно, что и где, наяву я неожиданно осознал, что есть еще один вопрос, на который у меня нет ответа.

Я никогда не мучился этим вопросом: «Кто я?» Мне было достаточно того, что я постепенно становлюсь кем-то другим. Просто потому, что этот другой был каждый раз узнаваемым и родным, к тому же сильным, причем сильным вовремя. Сила приходила не просто так, было больно, и боль могла ослабнуть, но до конца не уходила никогда. Было страшно. Моя злость перевешивала страх. Я уже устал рождать в себе всё новую ненависть. От неё остался только меч.

В плену под Лысой Горой его со мной тоже не было. Было бы странно, если бы тюремщики снабжали своих заключенных оружием. А вот стражей я встретил уже с мечом в руках. Не помню, чтобы я его где-то нашел. Он был со мной, так, как это и положено, – продолжением воли, окончанием руки.

– Откуда этот меч? Мокаша, ты ведь не можешь этого не знать!

– Меч Ария? Наверное, из камня. Разве не так он тебе достался? Ты забыл, как взялся за рукоять и вытащил меч, который дрожал, как живой, и рвался в бой? Он хотел пить, он всегда хочет пить, это было не так давно, Олекса, как ты мог это забыть?

Я не забыл. Я проглотил насмешку Мокаши, потому что вспомнил кое-что еще. Не было меча в камне. Был кусок металла с приделанной рукоятью. Меч не вытаскивался, он появлялся, послушный воле создателя. Этот меч не ждал воина, он ждал творца. Он снова был в моих руках, послушный воле своего создателя.

* * *

Кому-то это казалось удачной идеей: создать мир и его спутника – угрозу и одновременно защитника. И ангелов. Они были лучшим, что мне довелось увидеть среди всех Его творений.

Кто-то создал этот синий свет и размах прозрачных крыльев, вложил огненный меч в руки. Так дирижер вызывает к жизни музыку – смычки ударят параллельными прямыми, струны взорвутся – разве скрипки играют эту мелодию? В зале – третий ряд – сорокалетний мужчина, смокинг из проката, небрит, воспаленные глаза, хочет курить – через сорок минут он будет кланяться публике. Композитор. Разве можно сочинить цунами? Только записать.

По капле, по линии расплести цвет, закрыть свет тенью, тень собрать по горошине черноты. На оставшееся – блеклое, почти невидимое – набросить радужный плащ. Подождать, пока осядет, провиснет – потому что опереться не на что, – начнет падение, подхватить. Не так уж важна точка опоры. Это всего лишь точка. Важно – протянуться и коснуться кого-то еще, позвать – и получить отклик.

В этом не было тайного умысла. Просто показалось, что так правильно и так ближе к небу, – мы вернулись на Лысую Гору. Гуси-лебеди, ангелы – были всё ближе. Так должно быть, но так не было – они не становились менее прекрасными вблизи. Вероятно, сейчас Таша должна была совершить то, из-за чего Магистр называл её Воином. Но мы просто смотрели вверх.

Один из них завис, почти касаясь кратера на вершине. Он заметил нас и… Всё обрело смысл. Достаточно взгляда. Если умеешь понять.

В следующий миг ангелы исчезли. Синева медленно становилась всё прозрачнее, пока не исчезла вовсе. Мои друзья в комнате на Прорезной все еще смотрели в небо, которое было чистым, – таким может быть небо только новорожденного мира.

Таша зашла в комнату, будто отошла от мамы так ненадолго, что та даже не успела этого заметить.

Мы с Мокашей в комнату не пойдем. У меня на плечах Голубой Дракон – он помнит всё. Я мог бы всё забыть, чтобы снова мучительно выбираться на вершину, но теперь во всём появился смысл. Я знаю, что ангелы снова появятся здесь. Гуси-лебеди снова прилетят, и, быть может, всё так и есть: может быть, они действительно проносятся как лесной пожар над мирами, но почему они так прекрасны? Почему, страшась – не хочется убегать? И почему они исчезли? Почему исчезли Трое, со всеми своими тенями… кроме одной?

Этот взгляд прожигающих синих глаз – первый раз я увидел огромные прозрачные крылья и этот свет в заснеженном Петербурге. Гуси-лебеди пришли за своими – теми, кто остался в плену. А заодно избавили наш мир от паразитов. Хотя бы на время Трое будут далеко и заняты спасением собственной шкуры. Заодно проверили – как там мы?

Придет день, и они вернутся, и тогда им навстречу поднимутся такие же, как они, такие же прекрасные, шагнут в небо парой – он и она. И мне не понадобится меч, а ей – титул Хозяйки. Когда-нибудь мы вырастем достаточно, чтобы почувствовать прозрачные крылья за спиной. Во взгляде ангела было столько жалости, что это было бы невыносимо, если бы в нем не было столько любви…

В этом мире больше нет Великой Стены, но есть ангелы и, по крайней мере, один дракон, есть магия и есть электроника. Скоро Алёхин наденет бронежилет, который с успехом защитит и от меча, и от пули. Но он не снимет с шеи оберег… Голубой Дракон что-то урчит на ухо, а я всё еще держу Мокашу за руку – я не отпущу её еще очень долго. У Горы теперь есть новая Хозяйка, может быть, лучшая за её историю, и Мокаша здесь пока не нужна…

Где-то впереди – тоска, светлая, тонкая – ей так нужно вылечиться от своего одиночества. Светлые звезды – всегда далеки, всегда одиноки, но это только на время. Теперь, когда я всё вспомнил, я больше не хочу забывать. Кто-то из моих братьев тоже обязательно услышит этот зов. В любом случае мы больше не одни. Надо только подрасти, надо ничего не забыть и дождаться. Они прилетят.

Светлая моя Звезда, потерпи, я скоро буду рядом. Мы уже в дороге.

КОНЕЦ

Если, дойдя до конца этой книги, вы не почувствовали разочарования, то благодарить за это следует в первую очередь редакторов, которые не дали автору допустить все те ошибки, которые автору свойственны. Спасибо моим редакторам – Александру Мазину, Леониду Филиппову, Петру Разуваеву.