ГЛАВА 1

Люди были так малы: мультяшные куклы, сбившиеся в толпу, — не отличить мужчин от женщин. Они сгрудились далеко внизу, в каком-то чужом, другом мире. Пугались и суетились, наверняка кричали, но звуки голосов тонули в гомоне птиц, нахально круживших над моей головой.

Карниз не внушал доверия, был хлипок и стар: под ногами дробился разрушенный ветрами и дождями кирпич, сыпалась сожранная плесенью штукатурка. Побелевшими пальцами я цеплялась за жизнь — внизу смерть, поджидающая на грязной корке тротуара, пошлого и банального, как суетное амбициозное городское существование…

Какой черт меня сюда занес? Да еще в этом платье от Втюхини. Последняя коллекция! Фиг от первой отличишь. Страшно подумать, какие деньги вместе со мной пропадут…

А ведь пропадут — карниз рушится на глазах. Даже если не разрушится, долго мне так не выстоять; ноги онемели, рук не чувствую. А прическа!

За что, спрашивается, двести долларов отвалила? Нет, пройдоха стилист уверен, что эти доллары он заработал — ха! — каторжным трудом, но почему я чувствую себя ограбленной? Он, мерзавец, еще интересовался, отчего я не в настроении, по какой причине у меня на языке одни лишь только гадости. Будто там может быть что-то другое, когда платишь двести долларов за заурядную стрижку. Тем более что и волос немного. После стрижки, правда, их стало значительно больше, во всяком случае, внешне. Стрижка действительно неплоха. Даже Маруся похвалила. Хотя, если Маруся что похвалит…

Да нет, и Роза похвалила, а она патологически честна. Конечно же, стрижка чудо, здесь я больше верю взглядам мужчин, но стилист к этим взглядам не имеет никакого отношения. Попробовал бы он так поработать над Марусей. Нет, стрижка чудо!

И теперь это чудо должно погибнуть. Вместе со мной. Я — ладно, бездарно прожитая жизнь, ссора с соседями и затянувшийся ремонт в квартире весьма располагают к смерти, но жаль прическу…

Ужас! О чем я думаю?

О том же, о чем всегда.

Но на такой верхотуре и в таком положении принято думать о другом. Думала бы лучше, как угораздило меня оказаться на этом карнизе, боже, как болит рука: пальцы просто свело. Впрочем, и об этом думать глупо. Сейчас надо сообразить, как с этого карниза не слететь раньше времени, потому что самой выбраться отсюда невозможно.

Господи, как же я боюсь высоты! Надеюсь, толпа внизу не просто так стоит, глазеет, надеюсь, она уже сообразила вызвать хоть кого-нибудь, на худой конец пожарных. «Скорая помощь» тоже не помешала бы. Сердце просто в пятки ушло. Но как?! Как я оказалась здесь, на этом окаянном карнизе?!

Вспоминай, вспоминай, что перед этим было. Утром я проснулась, выпила кофе, принарядилась…

Так, выпила кофе, принарядилась, но зачем?

Зачем принарядилась? Куда меня, дуру, с утра понесло?

Господи, да куда угодно, лишь бы не смотреть на этот затянувшийся ремонт! Дальше-то что? Поругалась с соседями. Отправилась к этому, как его, к стилисту своему, визажисту, имиджмейкеру, черти его раздери! Короче, к Кольке Косому, сыну Маруськиной соседки, этой чокнутой костлявой Тайки из пятой квартиры со второго этажа… Да, точно к сыну ее отправилась, гадостей ему наговорила, всю правду сказала, голубым обозвала и…

Что "и"? Не за этим же я к нему приходила, к стилисту, визажисту-имиджмейкеру нашему, московскому цирюльнику. Точно, не за этим, это все уже по ходу дела произошло, а зашла-то я к нему с одной лишь целью: чтобы он стрижку мне под новое платье соорудил. Он и соорудил. И…

И больше ничего не помню. Как я на карнизе-то этом оказалась? Словно так и стояла на нем всю жизнь. Бац, и вот я здесь. Словно тут и родилась, словно и не было у меня, кроме карниза, никакой биографии…

А дом-то высокий какой! Боже! Сколько же в нем этажей? Впрочем, какая разница: лететь с двадцатого так же неприятно, как и с десятого…

Но у Кольки Косого я была, выходит, не одна, раз и Роза стрижку похвалила, и Маруся. Не век же я на этом карнизе стою. При всей моей жажде к жизни на этом карнизе больше часа не выстоять. Стрижку я сделала утром и пошла. Куда? Сейчас явно не вечер, но и не полдень. Где-то же я все это время болталась. Который же час? Жаль, нет часов. Солнце не так уж и низко стоит. Боже, как оно близко! А земля далеко! Сколько же мне лететь придется?

Нет, нельзя об этом думать. Это расслабляет члены. Думать надо о приятном. Я просто молодчина, что собралась-таки с духом и высказала, наконец, соседям, какого о них мнения. Жаль, Старая Дева гуляла со своей сукой Жулькой. Я бы и ее зацепила. Всех бы их зацепила. Эх, какая досада. А теперь, не дай бог, с карниза сорвусь, а Старая Дева не выруганная будет дальше жить…

Нет, об этом тоже думать нельзя. Это тоже неприятно. И ни в коем случае нельзя смотреть вниз. Да, не смотреть вниз и думать только о приятном…

Ха! О приятном! Как тут думать о приятном, когда до земли гораздо дальше, чем до неба? Небо-то вот оно, как мне это ни противно, да простит меня господь.

Но как же меня угораздило попасть на этот карниз? И почему я до сих пор с него не упала?

Типун мне на язык!

Хотя, какая уже разница.

Нет, так не годится, надо что-то делать. А что я могу? Кое-что, конечно, могу, типа свалиться вниз… Но это меня не устраивает.

Однако, как-то же я забралась на этот карниз? До ближайшего окна метра три, не меньше. Боже! Какой-то кошмар!

Может, это сон? Сейчас прыгну вниз и… полечу, а приземлюсь в собственной кровати. Кстати, этот спальный комплект, который по баснословной цене мне всучила Маруся, абсолютно прелестная вещь: не мнется, не пачкается — грязь от него так и отскакивает. Хотя, откуда в моей постели взяться грязи? Кроме мужа, там давно уже ничего не было…

А-ааа! А-ааа! Теперь на этот мой новый комплект Женька положит чужую бабу. Молодую! В мою постель! Еще и женится на ней, дурак. Он же привык к семейной жизни. Сама, глупая, его приучила, хоть это было и нелегко.

Я значит, вдребезги разобьюсь, а он женится на какой-нибудь идиотке, у которой в мозгах доллары вместо извилин. Выходит, это для нее я всю жизнь экономила! Не такая уж она и идиотка, раз завладеет тем, что я, умная, сэкономила. Боже, как я жадничала, отказывала себе буквально во всем! И теперь богатая гибну. И все достанется ей! Знала бы, дала бы стилисту не двести, а триста долларов, как он и просил!

Господи! Пальцы уже не слушаются — разжимаются! Неужели я такой страшной смертью помру и без всякой анестезии? И что там делает толпа? Почему меня не спасает? Я же не статуя — столько на карнизе стоять! Мне холодно! Господи! Помоги!

Словно услышав мой призыв, бог послал мне двух дородных мужиков и пожарную машину. Когда я увидела, что мужики (еще те верзилы) один слева, другой справа выбираются из окон с очевидным намерением ступить на карниз, то на секунду потеряла дар речи, что в тот же миг поспешно исправила истошным воплем.

— Стоять! — завопила я, и мужики повисли на подоконниках.

Их лица выражали первобытный ужас, хотя им-то ничто не грозило, никакой опасности.

— Если вы сделаете ко мне хоть один шаг, я разобьюсь вдребезги, — компетентно заверила их я, имея в виду ветхость карниза.

Они же подумали черт-те что.

— Не надо, — истерично воскликнул тот, что пытался зайти слева.

«Самой не хотелось бы», — подумала я, но даром трепать языком не стала.

Глянула вниз: пожарная машина разворачивается к стене дома.

— С вами сейчас будет разговаривать психолог, — с невыразимой нежностью сообщил второй мужик, который собирался зайти справа.

Симпатичный, между прочим, парень, и в моем вкусе. Я даже пококетничать с ним рискнула бы, когда бы он не был так сильно похож на моего мужа. Мерзавец Женька: я разобьюсь, а он приведет в мой дом молодую!

— На кой черт мне ваш психолог? — психанула я. — Мне не о душе думать надо, а о теле.

— Мы сделаем все, что вы пожелаете, — заверил похожий на мужа. — Удовлетворим все ваши желания, только оставайтесь на месте.

Я посмотрела на него с невыразимым скептицизмом. Чем он там собирается меня удовлетворять, этот идиот? И, главное, кого? Меня? Женщину, видавшую виды? Женщину с моим опытом? До того момента, как нам встретиться, он узнал о жизни меньше, чем я забыла. Единственное, что он может сделать, это окончательно развалить карниз. Господи, до чего же жить хочется! Просто напасть какая-то!

Пожарная машина зачем-то начала отъезжать от дома, что я мысленно совсем не одобрила и даже выругалась втайне от всех. Однако вскоре машина вернулась на прежнее место, совершив замысловатый маневр.

— У меня рука от напряжения отваливается! — громко пожаловалась я.

— Держитесь второй, — посоветовал мне кто-то снизу.

— Вторая занята, — пояснила я, с удивлением обнаруживая, что судорожно сжимаю в ладони… сотовый телефон.

Моя тяга к информации порой изумляет даже меня.

— Выбросите телефон и держитесь крепче за выступ, — крикнул мне тот, который ласковый. Я возмутилась:

— Ага, умный какой! Выбрось ему телефон! Цену его знаешь?

Как бы занимательна ни была эта тема, развернуть ее не удалось, — мой сотовый зазвонил. Я прижала его к уху и услышала раздраженный голос Тамарки.

— Мама, ты невозможная! — закричала она. — Куда ты пропала?!

Опа! Куда я пропала! Разве по телевизору меня еще не показывают? Съемочные группы в подобных случаях прибывают раньше спасателей.

Во мне проснулась гордость, а с гордостью и скромность.

— Тома, ты чуть-чуть не вовремя, — попыталась смущенно объяснить я, но наглая Тамарка и слушать меня не стала.

— Я всегда не вовремя, — возмутилась она. — И ты всегда при делах и, как правило, глупостями занимаешься.

«Здесь она права», — мысленно согласилась я, но вслух тоже возмутилась.

— Тома! — завопила я. — Смерти моей жаждешь?

— Не вздумайте прыгать! — взревел кто-то снизу.

— Сейчас с вами будет говорить психолог, — нервно пообещал из окна ласковый.

Пожарная машина снова совершала немыслимые маневры, я же по-прежнему околачивалась на карнизе и клацала зубами от холода.

— Мама, ты невозможная! — озверела Тамарка. — Сколько можно тебя ждать? Ты где?

— Даже сказать неловко, — посетовала я. Из окна слева выглянул пожилой, но очень симпатичный мужчина, думаю, психолог.

— Давайте поговорим, — лаская меня взглядом, предложил он.

— Давайте, — согласилась я, мгновенно забывая про Тамарку.

— Вы очень хорошо выглядите, — сказал психолог. — Платье красивое. Версаче?

— Втюхини, — потупившись и краснея, сообщила я. — Последняя коллекция.

— Еще лучше, — одобрил психолог; Тамарка насторожилась.

— Мама, с кем ты там разговариваешь? — почему-то шепотом спросила она.

— С психологом, — не без гордости сообщила я. — Утром я была у стилиста, а теперь консультируюсь с психологом — шагаю в ногу со временем, как мне, умнице, это ни смешно. Но если будешь меня отвлекать, разобьюсь вдребезги.

— Только не вздумайте прыгать вниз! — нервно закричал ласковый, зачем-то снова свешиваясь из окна.

— Полагаете, если я прыгну вверх, то вверх и полечу? — удивилась я.

— Держитесь крепче, — посоветовал второй.

— Сколько там мужиков? — сгорая от любопытства, потребовала ответа Тамарка. — И чем ты с ними занимаешься?

— Даже сказать неловко, — посетовала я.

— Платье вам очень к лицу, — продолжил беседу психолог. — Платье красивое, хоть и не от Версаче. Втюхини, думаю, даже лучше.

— Одно и то же, — скромно заметила я.

— Да, нынче в моде Втюхини, — согласился психолог. — И вам очень к лицу.

— Я рада, но в этом платье мне холодно.

— Да, лето нынче неласковое, — пригорюнился психолог.

— Мама, что там происходит? — встряла в разговор Тамарка. — Он кто?

— Их много, — ответила я.

— И кто они? — строго спросила она, но ответить я не могла, потому что вынуждена была уделять внимание еще и психологу.

— Вы на вечеринку собрались, раз так принарядились? — спросил он.

— Думаю, да, — ответила я, совершенно с ним соглашаясь.

Не стала бы я выряжаться в это платье без всякой цели. Раз надела Втюхини, значит, куда-то шла, но почему с утра, если на вечеринку…

Эта мысль была опасна, поскольку сразу вела череду других — в результате все упиралось в этот дурацкий карниз. Как я на него попала? Жуть!

— Вы спортсменка? — любезно поинтересовался психолог. — Занимались альпинизмом?

— Боже меня упаси! — ужаснулась я. — С детства боюсь высоты. Упади хоть раз с коляски, получила бы разрыв сердца.

— Как же вы сюда забрались? — абсолютно искренне изумился психолог.

— Я сюда не забиралась, — ответила я. — Я здесь очутилась.

— Мама, ты невозможная! — взбунтовалась Тамарка. — Чем ты там занимаешься? Сколько можно тебя ждать? Сейчас же отправляйся ко мне!

— Тома, я бы с удовольствием, но жизнь порой закладывает такие виражи — уж не знаю, увидимся ли мы вообще, — со вздохом призналась я.

Меня качнул порыв ветра, посеяв панику в рядах спасателей.

— Только не вздумайте прыгать вниз! — завопил ласковый из окна справа.

— Держитесь крепче! — посоветовали с предыдущего этажа.

— Мужайтесь! — взвизгнул психолог.

— И держусь, и мужаюсь, и не собираюсь прыгать, — заверила я их. — Как вам только в голову такое приходит. Мне Тося крупную сумму должна. Кто с нее спросит, если я прыгну, расписки-то я не брала.

— Иду к вам, — сообщил ласковый и опять попытался поставить на карниз ногу.

— Стоять! — дурным голосом завопила я и добавила:

— Иначе вдребезги разобьюсь. — Ласковый панически вернулся в окно.

— Вы же должны получить крупную сумму, — напомнил психолог. — Зачем вам прыгать?

— Не сошли ли вы с ума? — рассердилась я. — С чего вы взяли, что я собралась прыгать? Видите, как за выступ держусь — пальцы побелели. Только и мечтаю на карнизе остаться.

Психологу и это не понравилось.

— Зачем вам оставаться на карнизе? — принялся он меня увещевать. — Вы так обольстительны, так молоды, так здоровы, впереди у вас много радости, счастья.

— Да, когда закончится ремонт, — деловито согласилась я.

— Вот видите, — пришел в восторг психолог. — Жизнь такая прекрасная штука. Увидите сами, все трагичное пройдет…

— Что пройдет? — опешила я. — У меня ничего и не начиналось, если не считать карниза.

Эта Тамарка буквально меня замучила. С приятным мужчиной уже нельзя побеседовать.

— Мама, что там творится? — прямо в ухо закричала она.

— Отвяжись, — рявкнула я и любезно пояснила психологу:

— Это не вам. Это подруге. Она меня достала.

— А-ааа, так это из-за нее вы на карниз забились? — прозрел наконец психолог.

— Не знаю, может, и из-за нее. Тамарка вообще-то кого угодно доведет.

— Так не разговаривайте с ней. Зачем вы с ней общаетесь, тем более с риском для жизни?

— Сама не пойму, — призналась я. — И риск этот существует всегда, когда с Тамаркой общаешься. Порой совсем слушать ее не хочу, а все говорю и говорю. Остановиться никак не могу, она же этим пользуется. Правда, чаще себе во вред.

Произнося последнюю фразу, я почему-то занервничала, потому что не так уж и част был этот вред. К тому же Тамарка не унималась, все кричала и куда-то меня звала.

Чуткий психолог, встревоженный моим состоянием, залепетал:

— Успокойтесь, успокойтесь, сейчас вам нужно взять себя в руки и дождаться помощи.

— Только об этом и мечтаю, — призналась я.

— И умница, — одобрил он. — Вы так молоды, так хороши, так умны, так здоровы. Вы должны сберечь себя для общества.

— Только об этом и мечтаю, — не меняя репертуара, повторила я.

— И умница, — опять одобрил меня психолог. — Почему же вы не хотите позволить этому человеку вас спасти?

— Да я только об этом и мечтаю! — завопила я. — Но он же для этого лезет на карниз, на котором мне и одной-то тесно.

— Вас это не должно волновать, — успокоил меня психолог. — Вы, главное, не смотрите вниз и покрепче держитесь. Эти люди тренированные, они вас снимут в два счета.

— Ага, вместе с карнизом, — нервно рассмеялась я. — Какая мне разница, с кем падать — с тренированными людьми или с нетренированными. Подлец-карниз и подо мной одной рассыпается. Нет уж, я лучше дождусь пожарной лестницы, а вы, если действительно хотите сделать доброе дело, покрепче держите своих тренированных людей.

Психолог понял меня превратно и вновь залепетал про мои ум, красоту, молодость и здоровье.

— Да нет же, — возразила я, — вы не правильно меня поняли. С чего вы взяли, что я, с моими умом, красотой, молодостью и здоровьем собралась умирать? Я жить хочу похлеще вашего.

— Оч-чень хорошо, оч-чень хорошо, — обрадовался психолог. — В том же духе и продолжайте.

— Только этим и занимаюсь, — заверила я его.

Пожарная машина тем временем выбрала наконец место, уперлась в асфальт своими гидравлическими аутригерами и сразу стала похожа на красного жука, растопырившего лапы. Все это не скрылось от внимания психолога, который, увидев те же аналогии, решил меня приободрить.

— Видите, какой умный жучок, — засюсюкал он. — Потерпите, уже немного осталось. Сейчас вам выдвинут лестницу, по которой вы спуститесь вниз.

Мне сразу сделалось дурно. Представив себя на длиннющей хлипчайшей лестнице, я не увидела продолжения своей биографии, а ведь как она красиво писалась все эти сорок (с хвостиком) лет.

А «жук» действительно приподнял толстый сэндвич сложенных в пакет лестниц и стал поочередно выдавливать их вверх, в мою сторону. Лестницы вытягивались в тонюсенькую дрожащую ленту и угрожающе приближались. Перекладина самой продвинутой выглядела уже вполне реальной, но основание! Оно превращалось в ниточку, исчезающую в том месте, которое соприкасалось с машиной. Я запаниковала.

Вместе с лестницей ко мне приближался и пожарный в полном боевом снаряжении: брезентовая роба, множество ремней и блестящих карабинов, топорик за поясом и каска. Я запаниковала еще сильней. Топорик же меня просто добил.

— Зачем ему топорик? — закричала я, конкретно ни к кому не обращаясь и ни на кого не указывая.

Но все сразу поняли, о ком идет речь, и бросились меня успокаивать. Громче всех кричала Тамарка, которая непостижимым образом догадалась, что я в опасности, и, как истинная подруга, сочувствовала мне всем сердцем и чем могла вредила.

— Мама, — вопила Тамарка как резаная, — я с тобой, а все дураки! Не бери в голову, а еще лучше, пошли всех в жопу и отправляйся ко мне.

Естественно, что после такого родственного жеста я стала рассчитывать только на Тамарку, а потому завопила в ответ:

— Тома, срочно приезжай и забери меня отсюда!

— Да, мама, да, — сразу согласилась Тамарка. — Так я и поступлю, потому что без меня ничего не будет. Это уже очевидно.

Вот за что люблю Тамарку, так это за ее конструктивность: никаких лишних вопросов. Она сначала сделает дело — крепко сделает — а потом уже разбирается, как, что, почему, кому это нужно и нужно ли это вообще. Потому она и процветает. Только у таких решительных людей дела и ладятся.

— Адрес! — гаркнула Тамарка.

— Не знаю, — твердо ответила я.

— Куда ехать? — выяснила Тамарка.

— Понятия не имею, — призналась я. Она вызверилась:

— Слушай, мама, что вообще происходит? Коню ясно, что ты ни о чем не имеешь понятия, но там же не пустыня. Слышу, что полно народу, и сплошь мужики. Вот у них и спроси.

Боже, как умна моя Тамарка!

— Мужики, скажите адрес, — попросила я. Меня поняли и назвали номер телефона. Я зашла в тупик, а Тамарка (хвала прогрессу, хвала связи!) мгновенно все сообразила.

— Мама, сейчас я им позвоню, все узнаю и сразу еду! — гаркнула она и отключилась.

И я осталась один на один с пожарным. Затуманенным взором поглядывая на его топорик, я начала сбивчиво объяснять, что нет на свете той силы, которая заставит меня ступить на лестницу. Пожарный же возразил, что сила эта есть и следует она за ним: по лестнице поднимался второй пожарный. Пока во мне шла сложная эмоциональная война, они дружно затащили меня на лестницу.

Боже, что потом началось! Просто чудом я не скинула их с лестницы. Борьба завязалась не на жизнь, а на смерть, при этом они спасали меня так отважно, что до сих пор удивляюсь, как я выжила. Это был сущий кошмар!

Очнулась я уже на земле.

ГЛАВА 2

Едва я оказалась внизу и под громкие аплодисменты толпы сошла на землю, как тут же угодила в лапы милиции. Работников милиции садистски интересовал один лишь вопрос: как я попала на карниз? Будто не тот же вопрос мучил и меня.

Если бы не подоспевшая Тамарка, замордовали бы меня этим вопросом. Тамарка же была пьяна и нагла сверх обыкновения. К тому же она, как честный человек, прикатила сразу на четырех «Мерседесах», трех «СААБах», двух «Фордах» и одном «Навигаторе» в окружении телохранителей, адвокатов и репортеров. Тамарка с ходу заявила, что является директором крупнейшей компании, а я ее «подруга детства», поэтому всем этим капитанам и майорам придется иметь дело с министром юстиции, министром внутренних дел и председателем комитета по управлению государственной собственностью.

— Все они мои кореша, чего и вам желаю, — жизнеутверждающе заявила Тамарка.

Милиция сбавила темп, а Тамарка грозно поинтересовалась, по какому праву пытают пострадавшую. Я и сама имела что сказать, но как пострадавшая вынуждена была молчать, дабы не разрушать созданного образа. Впрочем, в этом не было необходимости. Милиция сникла и перешла на уважение.

— Скажите хотя бы, что было перед тем, как вы попали на карниз? — униженно попросил капитан.

— Моя память дальше Кольки Косого не идет, — снисходительно призналась я.

Капитан окончательно растерялся:

— Колька Косой, это кто?

— Сын Тайки Костлявой, — поведала я, после чего капитан раскрыл рот, а майор схватился за голову, всем своим видом давая понять, что не собирается совать нос в чужие дела, поскольку это не присуще милиции.

Однако на этот раз любопытство одолело Тамарку.

— Что за Тайка? — сердито спросила она.

— Чокнутая соседка Маруси из пятой квартиры со второго этажа, — незамедлительно пояснила я, после чего Тамарка успокоила милицию.

— Колька Косой — ее стилист, — сообщила она, кивая на меня, и все вздохнули с облегчением.

Дальше все пошло как по маслу. Тамарка заявила, что забирает меня; никто уже не возражал. Правда, дело едва не испортил молоденький лейтенант, который бог знает откуда взялся. Прибежал и с ходу, ни с кем не посоветовавшись, как завопит:

— Куда вы? Мы должны ее допросить!

Тамарка не растерялась.

— Сама ее допрошу, — заявила она и потащила меня к своему «Мерседесу».

Лейтенант же (вот оно, отсутствие опыта!) не отставал.

— А кто пожарным и спасателям платить будет? — наивно поинтересовался он нам вслед и добавил:

— И психологу.

Деньги — это то, с чем Тамарка с детства не любила расставаться. Она резко затормозила и грозно вопросила:

— Платить? За что?

С нее даже хмель сошел.

— За спасение, — уже робея, пояснил лейтенант.

Тамарка уставилась на меня:

— Мама, ты спасать себя просила? — Я отрицательно замотала головой и поспешно ответила:

— Я не имела такой возможности, но психологу все же заплатила бы. Очень симпатичный мужчина.

— За это стыдно платить! — гаркнула Тамарка и обратилась к лейтенанту:

— Слышал? Не за что платить. Мама о помощи не просила.

— Навязанная услуга, — тут же прокомментировал телезвезда-адвокат, своей популярностью затмивший и Орбакайте, и Киркорова, и даже Пугачеву.

Во всяком случае на всех телеканалах он появляется гораздо чаще этой звездной семьи.

Однако лейтенант, невзирая на телезвезду, заупрямился. Краснея под уверенным взглядом адвоката, он забубнил, делая неслыханные по искренности признания.

— Не знаю никаких законов, — пробубнил лейтенант, — но кто-то же должен за это платить. Столько народу на ноги подняли, машины работали, люди работали, все это удовольствие дорого стоит. Надо платить.

Тамарка затолкала меня в «Мерседес», посмотрела на лейтенанта, как на глупого ребенка, и зачем-то постучала указательным пальцем по своей, украшенной шляпкой голове.

— Я не нищая, чтобы платить. Пусть платят мне, — отрезала она и умчалась меня допрашивать.

Ее свита последовала за нами.

— В чем дело, Мама? — Тамарка приступила к допросу, не дожидаясь, пока злосчастный дом с его карнизом скроется из вида. — Почему, как у моего Дани день рождения, так с тобой обязательно что-нибудь приключается? Даже выпить прилично не дашь.

Я пожала плечами, не находя ответа на ее вопрос. Я приуныла, тщетно вороша свою память. Тамарка сжалилась надо мной и, свойски толкнув меня в бок, игриво успокоила:

— Не переживай, Мама, ну нажралась, ну фортель выкинула, с кем не бывает.

Ну как тут не разозлиться!

— Тома, — завопила я. — Сама ты нажралась, а я трезва как стеклышко. — Тамарка опешила.

— А ну дыхни, — попросила она.

— Какой в этом смысл? — удивилась я. — От тебя же разит как от пивной бочки. Что ты почувствуешь? Уж поверь мне, пожалуйста, на слово. Не пила я.

— Трезвая, что ли, на карниз залезла? — усомнилась Тамарка. — Аж на четвертый этаж?

— Что ты говоришь? — испугалась я. — Неужели там был всего лишь четвертый этаж?

Я была разочарована.

— Сталинский дом, — сжалилась надо мной Тамарка. — Потолки высокие, но как, Мама, тебя на карниз занесло? Жаль, я не видела, но сказали, что ты была неподражаема на этом карнизе. Поспешили тебя снять, поспешили. Ну, да ладно, Мама, не горюй, сейчас выпьешь, Даню моего поздравишь, потом потеряем его и поедем гулять. Расслабимся по полной программе: банька уже растоплена, шашлычки жарятся, мальчики заждались…

— Какая банька? — взвизгнула я. — Какие мальчики? Совсем ты, Тома, со своим необузданным капитализмом оборзела! Когда я в твоих оргиях участие принимала? Ты меня путаешь черт-те с кем! Я стерильно честна и непорочна! И потом, ты же задала вопрос, так изволь выслушать ответ.

— Валяй, — снизошла Тамарка. — Кстати, кто там у тебя живет в этом доме? Почему я не знаю? Секреты, что ли, от меня завела?

Тамарка обиженно надула губы.

— Тома, не будь дурой, — рассердилась я. — Откуда у меня секреты? Ты же меня знаешь, на секреты я не способна. Здесь очень темное дело. Клянусь, со мной случилась беда. Раз у Дани день рождения, значит, по этому поводу я и принарядилась, и к Кольке Косому по этому же поводу отправилась, ну, чтобы стрижку под новое платье соорудить. Кстати, как тебе моя прическа?

— Отвально, — заверила Тамарка.

— А платье?

— Платье фигня.

Я опешила:

— Фигня? Это же Втюхини.

Тамарка посмотрела на платье совсем другими глазами и воскликнула:

— Полный завал! И я такое хочу!

— То-то же, — успокоилась я и продолжила:

— Делать стрижку я зачем-то пошла с Марусей. Кстати, и Роза там была, у Кольки Косого. Тоже стрижку хвалила.

— Роза уже Даню поздравила и в стельку пьяна от водки, пьянеет бедняга от одного запаха, — вставила Тамарка и, зверея, добавила:

— А на Маруську мне плевать!

— Знаю-знаю, — заверила я, торопливо возвращаясь к прежней теме:

— К Кольке Косому я была записана на одиннадцать часов, значит, от него вышла не раньше двух, и то, если без массажа. Кстати, который час?

— Уже, Мама, пятый, а я тебя ждала в пятнадцать ноль-ноль. И все ждали. Ты невозможная!

Тамарка снова начала звереть.

— Тома, выглядишь ты потрясающе и похудела килограммов на пять, — поспешно воскликнула я, и она растаяла.

— Мама, твоя стрижка — обалдеть, — мгновенно восхитилась Тамарка. — Но похудела я всего на три килограмма. Утром взвешивалась.

— С тех пор похудела еще, — заверила я ее. — Однако, выходит, не так уж и долго я на карнизе стояла. Максимум час.

— Вряд ли, Мама, столько и мне не выстоять. Но как ты в тот дом попала? Ладно, в дом, как попала на карниз? Не с крыши же лезла на него, если не врешь, что нет там знакомых.

— Тома, посуди сама, если бы я залезла на карниз из окна чьей-то квартиры, стали бы менты мне вопросы задавать?

— Вряд ли. И куда бы хозяева смотрели? Кстати, в доме нет балконов. Совсем. У какого хозяина сердце не дрогнет, если гость попытается выйти не через дверь, а через окно? Лично я бригаду бы вызвала. Кстати, как у тебя с «крышей»? В твоих глазах, Мама, присутствует сумасшедший огонь. Клянусь.

И Тамарка совершенно безумным взглядом уставилась в мои глаза. Я разозлилась.

— А что еще в них может присутствовать после пребывания на карнизе? Я абсолютно нормальна. Если не считать насморка, подцепленного там, я совершенно здорова.

Тамарка возразила:

— Но согласись, Мама, это странно, что ты не помнишь, как попала на карниз.

— Если бы только это, — удручилась я. — Я даже не помню, как вышла от Кольки Косого.

— Мама, — рассердилась Тамарка. — Не называй его Колькой Косым. Он и мой стилист. Ведешь себя как деревня, это бьет по моему престижу.

— Ха! Стилист, что же, не может быть Колькой Косым?

— Но у него уже нет косоглазия.

— Но его так с детства называют, и пусть скажет спасибо, что теперь, когда он научился стричь с людей баксы, его так только за глаза зовут. Все, кроме Маруси. Маруся не меняет привычек. Впрочем, я не мелочная. Раз просишь, ладно, стилист, так стилист. Так вот, я совсем не помню, как вышла от этого косого стилиста! Надо звонить Марусе.

— Зачем? — испугалась Тамарка.

— Может, она помнит? Кстати, что сказала Роза?

— Роза сказала, что ты осталась у Кольки Косого… Тьфу на тебя, Мама! — психанула Тамарка. — Ты невозможная! Уже и меня заразила! Роза сказала, что оставила тебя у стилиста, а сама поспешила за Пупсом. Она очень опасалась, что Пупс, растяпа, к новому костюму не тот галстук напялит, а я снова начну его высмеивать при всех гостях.

— Могла бы когда-нибудь и промолчать, — осудила я Тамарку. — Значит, Роза оставила меня у Косого… А Марусю?

— Про Маруську Роза не говорила.

— Звоню Марусе.

— Только не в моем присутствии, — запротестовала Тамарка. — И что за нездоровое любопытство? Какая разница, куда ты пошла, если итог очевиден — карниз. Мы уже приехали. Мама, не упрямься, сейчас поздравишь Даню, потом мы его потеряем и по полной программе: банька уже растоплена, шашлычки жарятся, мальчики заждались…

— Чиста и непорочна! — гневно заверила я.

— Да-аа, — согласилась Тамарка, — последнее замужество сильно тебя испортило.

ГЛАВА 3

Эта жуткая история, конечно же, имела последствия. История жуткая, жутчайшая, иначе и не скажешь, если из кресла стилиста попадешь прямо с новой стрижкой сразу на карниз четвертого этажа. Конечно же, я не успокоилась: на следующее утро, как только покончила с днем рождения Дани, повела расследование. Первым делом позвонила Марусе. Маруся примчалась, и мы с ней часа два ходили перед тем домом, гадая, как я могла попасть на карниз.

— Маруся, я точно ушла от Кольки одна? — все эти два часа пытала я подругу.

— Старушка, конечно, сначала — Роза, потом ты с этой своей стрижкой. Вы очень спешили к Тамарке, бросили меня у Косого, теперь полюбуйся, что он со мной сделал. «Новый имидж, новый имидж», — передразнила она стилиста. — Теперь я понимаю, старушка, почему ты, хитрая, доверила ему только свой лысый парик. Теперь и я прямо вся куплю парик и буду стричь его у стилиста, раз уж это так модно.

Колька действительно безбожно обкорнал Марусю, руки бы ему поотбивать, но у меня все же случилось горе посильней, поэтому я не стала на нее отвлекаться, а спросила:

— А перед тем как я вышла из салона, мне никто не звонил?

— Старушка, сколько можно?! Я прямо вся уже объяснять устала: никто не звонил, ты вышла одна и сказала, что еще успеешь помотаться по магазинам. Я удивилась, ведь мы вместе собирались мотаться, а тут вдруг ты прямо вся одна умчалась.

Это был самый удивительный момент вчерашнего дня. Если мы с Марусей собирались вместе выйти из салона, почему я отправилась по магазинам одна? Почему бросила в салоне Марусю? Почему так неожиданно переменила планы?

— Маруся, мне точно никто не звонил? — в сотый раз спросила я.

Она в отчаянии даже ногами затопала:

— Да нет же, старушка, я от тебя не отходила. Ты сидела в кресле, Колька тебя стриг, ты ему говорила гадости, Роза рвалась к Пупсу, ты ее не отпускала, утверждала, что дорожишь только ее оценкой, по ходу мы обсуждали будущий поход по магазинам, уговаривали Розу пойти с нами…

Судя по всему, именно так и было: слишком похоже на правду.

— Да как же я одна от Кольки-то ушла? — жутко нервничая, закричала я.

— А фиг тебя знает! — психанула и Маруся. — Вдруг взяла и прямо вся ушла. Ни с того ни с сего. Сорвалась и убежала со своей новой прической и вся в макияже. Духами просто валила с ног.

— Но ты-то как меня отпустила?

— Я-то у Кольки в кресле сидела прямо вся мокрая, привязанная пеньюаром! Что я могла поделать? Прямо вся вопила тебе вслед, он и так мне чуть ухо не отрезал!

— Черт, какая муха меня укусила? — совсем запечалилась я.

Маруся с болью посмотрела на меня, жалея все душой.

— Старушка, — плаксиво успокоила она меня, — сглазили тебя, сглазили, старушка.

— Ни фига себе, сглазили! — ужаснулась я. — А если мне завтра стукнет в голову на Эйфелеву башню забраться? Пойдем по жильцам.

И мы пошли. Жильцы того дома, как ни странно, узнавали меня все подряд и сбегались глазеть как на кинозвезду, качая головами и поохивая. И все, как один, утверждали, что ни в какой квартире я не была. Кстати, то же самое они сказали и сотрудникам милиции — Тамаркин адвокат нам уже сообщил. Бедняга был вынужден заняться моими ничтожными проблемами, так Тамарке хотелось со мной в баньку завалиться. Любит она меня все же.

— Вот видишь, старушка, — обрадовалась Маруся. — Ни в одной квартире ты здесь вчера не была, ни на четвертом этаже, ни на первом. Сглазили тебя, сгла-зи-ли. Сглазили!

— Да подожди ты! — рявкнула я. — Чудес же на свете не бывает. Как-то же я попала на тот карниз, а попасть туда можно только из окна. С крыши бы я не полезла, как бы сильно меня ни сглазили.

— Точно, старушка, с крыши только альпинист на тот карниз может попасть, — трусливо поеживаясь, согласилась Маруся.

— Значит, кто-то из жильцов врет, — заключила я.

Маруся не согласилась:

— Не-ее, не врут. Я бы почувствовала.

— Не врут? Если они не врут, и с крыши залезть нельзя, как же я попала на карниз? Крыльев, как видишь, у меня нет.

— Да-аа, ты не ангел, — на этот раз согласилась Маруся и тут же выдвинула предположение:

— Из окна, что на лестничной площадке, ты разве не могла залезть?

Я пришла в ужас:

— Бог с тобой, от лестничного окна до того места, откуда меня сняли, минимум двадцать метров. Я что, по-твоему, их по карнизу прошла? Мне и двух не осилить.

Маруся пожала плечами:

— Сглазили тебя, старушка, сглазили. Роза мне утром звонила, считает, что надо бы показать тебя психиатру.

— Твоя Роза сама сошла с ума! Вчера так нажралась у Тамарки; совсем забыла, что не пьет. К психиатру я не пойду и под угрозой расстрела.

— Тогда к Коровину тебя надо, — пригорюнилась Маруся, — Пусть скажет, какая сволочь тебя сглазила. А еще лучше пускай твои мысли сама Роза прочитает. Очень она в этом деле преуспела.

— Ладно, фиг с тобой, — согласилась я, — поехали к Розе. Она как-никак тоже доктор, хоть и гинеколог.

* * *

Роза с радостью взялась читать мысли, но сколько ни копалась в моей голове, кроме фасонов шляпок, там ничего не находила. Я и в самом деле думала только о них, о шляпках. И это в такой ответственный момент. Просто поразительно. И досадно.

— Сосредоточься, сосредоточься, — умоляла Роза. — Представь, что ты выходишь из салона, прикрыла за собой дверь…

— Дверь за мной прикрыл охранник.

— Вспомнила! Вот видишь, вспомнила! — восторженно запищала Роза и захлопала в ладоши.

— Ни фига не вспомнила, — разочаровала я ее. — Просто знаю: охранник всегда передо мной дверь открывает, он же и закрывает эту дверь.

— Ладно, не отвлекайся, — рассердилась Роза. — Сосредоточься, представь себя у входа в салон и вызови прежние мысли, а я их прочитаю.

Я сосредоточилась. Роза напряглась, засверлила меня глазами, приговаривая:

— Ну! Ну!

И в моей голове опять появились шляпки. Точнее, шляпа, одна. Почему-то мужская.

— Опять шляпа! — Роза без сил упала на диван.

— Ну ты, старушка, даешь! — восхитилась Маруся. — Как же ты живешь, если у тебя вместо мозгов одни шляпы?

— Так было не всегда, — с трудом сдерживая слезы, пожаловалась я. — Так случилось после карниза.

— Вряд ли, я и раньше за тобой такое замечала, — усмехнулась Маруся.

— Отстань от нее, — неожиданно вступилась за меня Роза. — Это стресс. Пускай немного от него отойдет, и завтра продолжим.

— Лучше бы ее свести к Коровину, — принялась за свое Маруся.

— Зачем к Коровину, — рассердилась Роза. — У меня уже получается. Завтра с утреца на свежие мозги опыты и продолжим.

И мы продолжили на следующий день с раннего утра — так захотела Роза. Продолжили с тем же эффектом. Я не унывала, Роза тоже. Маруся рвалась к Коровину.

И на другой день было то же самое. Роза с утра до вечера читала мои мысли, я же думала лишь о какой-то мужской шляпе. Маруся стояла над моей душой и время от времени вскрикивала:

— Пора ее к Коровину.

В конце концов сдалась и Роза.

— Все, — сказала она. — Я пас. Ведем ее к Коровину. Пускай пообщается с духами.

«Ну, с духами не с духами, — подумала я, — а посмотреть на это чудо спиритизма — Коровина будет полезно со всех сторон: и для будущей книги, и для общего развития, и для поднятия тонуса, и для улучшения настроения. Разве это не смешно, когда взрослый солидный мужчина на полном серьезе ведет беседу то с Распутиным, то с Наполеоном? С другой стороны, Коровин в большой моде. Салон Кольки Косого против салона Коровина просто колхоз. Просто срам, что я еще ни разу не была у Коровина».

О своем психическом здоровье я уже почти не беспокоилась. Забвение — это то, что позволяет человеку существовать в нашем злокозненном мире. Если бы не забвение, жизнь утратила бы смысл. Поскольку меня больше на карниз не тянуло, я забыла о нем, расслабилась и решила, что тот инцидент произошел в связи с секундным помутнением рассудка на почве ссоры с соседями.

«Вряд ли это повторится», — подумала я и дала Розе и Марусе согласие отправиться к Коровину.

Лишь из любопытства.

ГЛАВА 4

Мне снился сон.

Страшный сон.

Даже ужасный.

Ужасный по нескольким причинам. Во-первых, он был очень длинный — длиной в жизнь. А во-вторых, во сне я была мужчиной, да ладно бы еще красивым, бодрым и молодым, а то совсем наоборот — я была пожилым низкорослым мужчиной и обладала всеми атрибутами старости: лысиной, вставными зубами, подагрой, животом и одышкой. И почему-то всем этим я очень гордилась.

Впрочем, известно почему: у меня были деньги, много денег. Утром после душа я подходила к зеркалу и, с огромной симпатией глядя на свое неприглядное отражение, нежно оглаживала раздутый обжорством живот, щелкала вставными зубами, проводила рукой по плешивому темечку (по привычке приглаживая то, чего давно уже нет) и удовлетворенно себе говорила:

— Хорош, чертяка!

Видимо, я ждала чего-то еще более безобразного и, не найдя, приходила в восторг. После этого я выпячивала впалую грудь и героически пыталась подобрать дряблые мышцы живота; живот от этого в объеме не уменьшался, а лишь покрывался жировой рябью и становился похож на корку гигантского апельсина, но я была очень собой довольна и с улыбкой вещала:

— Рано пока на диету, рано. Еще сойдет.

И не ошибалась, потому что действительно сходило. Все сходило за первый сорт: и впалая грудь, и безобразный живот, и плешь, и вставные зубы. Да еще как сходило! Под дверью ванной с полотенцем в руках меня ожидало существо, которое своими прелестями с лихвой возмещало все мои недостатки.

Существо порхало ко мне на своих длинных стройных ногах, в искреннем порыве нежности своими сочными губками чмокало меня прямо в плешь и с материнской любовью обтирало полотенцем мой отвратительный жирный живот. При этом существо не играло, нет-нет, оно действительно боготворило меня, потому что ждало от меня много, очень много…

Старый, плешивый и пузатый, я был не просто я — старый, пузатый и плешивый. Существо видело во мне уверенного в себе хозяина жизни, всем известного и всем нужного, с которым нет никаких проблем, а есть одни лишь радости. И именно этот источник радостей любило во мне существо, охотно прощая и плешь, и вставные зубы. Прекрасное существо даже не замечало этих мелких недостатков, поскольку было счастливо и понимало: счастье это случайно и рядом с плешью и животом могли оказаться любые другие длинные и стройные ноги. Красивых ног в стране много, а богатых и знаменитых животов мало и на всех не хватает.

Прекрасное существо было неглупо, все понимало и обожало меня и каждодневно радовалось, что я у него имеюсь и в роли мужа ограничиваюсь им одним, этим прекрасным существом, в то время как великое множество красивейших ног, губ и глаз только и думают, как отобрать у него мои живот, плешь и прочее…

В общем, это была любовь, большая, прекрасная любовь, замешанная…

Хотя любая любовь замешана на чем-нибудь прозаическом, так что эта от других не сильно отличалась, но дело не в том. Сон закончился примерно так же, как заканчивается любая жизнь: трагично. В конце концов я, старый дурак, попала в неприятность: неожиданно начала задыхаться прямо посреди счастливейшей жизни. Как и при каких обстоятельствах это случилось со мной — не помню, но ощущения я испытала ужасные. Помню лишь, что была кромешная тьма — то ли подвал, то ли чулан — и это меня почему-то страшно пугало. Глаза лезли на лоб от нехватки воздуха, страшные спазмы сковывали грудь и горло, руки судорожно пытались сорвать с шеи карденовский галстук, мысли путались…

Боялась, не знаю чего, тряслась всем своим жиром… В голове был один страх, жуткий страх, просто животный ужас. Впрочем, были и две-три мысли о прекрасном существе, мол, погибаю, и как-то оно теперь выживет без меня? Без средств, без друзей останется — глупое да наивное, — оберут до нитки и по миру пустят…

На этом жутком месте я и проснулась, разбуженная телефонным звонком Маруси. Как всегда она беспардонно врывалась в мою жизнь, но на этот раз я была ей благодарна, честное слово.

— Старушка! Епэрэсэтэ! — изумилась Маруся. — Ты прямо вся еще спишь? Как не стыдно, старушка, я прямо вся давно уже на ногах!

— Добро бы просто сплю, — пожаловалась я, — а то такую дрянь смотрю. Одни кошмары, жуть!

Хотелось, конечно же, сразу, входя в мельчайшие подробности, рассказать сон, но сильные впечатления вытеснили из памяти весь словарный запас. Пришлось ограничиться лишь этим жалким лепетом. Маруся же и слушать меня не собиралась.

— Еду к тебе, будь готова, — сообщила она и бросила трубку.

«К чему это я должна быть готова?» — подумала я, тупо глядя на себя в висящее напротив кровати зеркало и безмерно радуясь тому, что нет еще у меня плеши и вставной челюсти, а, напротив, есть белые натуральные зубы и роскошные длинные волосы, которые я ни за что не доверю стилисту, как бы моден он ни был.

Должна сказать, что последнее сообщение Маруси меня насторожило, как любое ее сообщение. Жутко хотелось знать, к чему я должна быть готова. После страшного сна я уже не ждала радостей от жизни, поскольку все естественное всегда ценила выше любого богатства и никогда терпеть не могла примеси денег в отношениях, а тут сразу столько неприятных впечатлений…

Но нет худа без добра, в ванной меня ждал сюрприз. Когда после душа я подошла к зеркалу и не обнаружила у себя отвислого живота, то едва на радостях не потеряла сознание. К счастью, явилась Маруся и отвлекла меня, пришлось бежать открывать ей дверь, откладывая обморок.

Дверь я открыла, в умилении приговаривая: «Боже, как я хороша! Как хороша!»

— Ты что, старушка?! — изумилась Маруся. — С чего ты это взяла? Хоть бы в зеркало на себя посмотрела. Прямо вся помятая и опухшая. Тьфу!

— Это ты меня раньше не видела, — торжествуя, сообщила я. — Плешь, жир, подагра…

Я махнула рукой, мол, всего и не перечислишь. Маруся остолбенела. Ей еще с детства сильно хотелось все это у меня увидеть (особенно плешь), но как это сделать, она не знала, а потому спросила:

— Ты о чем, старушка?

Я тут же рассказала свой сон, заключив повествование словами:

— И откуда, спрашивается, появляются в моей светлой голове такие бредовые видения? Хоть бери и к Фрейду обращайся.

— Тут и обращаться не надо, — обрадовалась Маруся. — Прямо вся ты завидуешь нашей Леле.

Леля — дальняя родственница Маруси, с которой я всегда была очень дружна. Несмотря на приличную разницу в возрасте, мы с Лелей, встречаясь, подолгу болтали как нежнейшие подруги, по ходу беседы выбалтывая друг другу все свои сокровенные тайны.

Кстати, в отличие от Маруси, Леля всегда умела держать язык за зубами и ни разу не распространила по свету то, что я доверила только ей. Марусе же с детских лет я сообщаю лишь то, на что не хочу тратить своего драгоценного времени. Как правило, это сообщения о продаже, обмене, о желании что-либо приобрести или сплетни про очень плохих людей, которых я заслуженно невзлюбила.

— Я завидую Леле?! — искренне возмутилась я. — Да я счастлива, что ей, наконец, повезло.

Изрекая это, я кривила душой. Красавица и умница Леля, обладательница не только длинных стройных ног, но и осиной талии и чистых наивных глаз и сексапильных губ — эта нимфа, это божество… помытарствовала в жизни немало, прежде чем вышла замуж так, как мечтала.

Господи, какой злодейкой надо быть, чтобы позавидовать этой несчастной трудолюбивой Леле. Она не стала довольствоваться тем, что ей щедро дала природа, а не зная устали, трудилась над собой и овладела всем, чем только было необходимо.

Леля постигла все, чего настоятельно требовало наше сложное время. Даже не знаю, есть ли на свете такое, чему к двадцати семи годам она не научилась. Она так же прекрасно чувствует себя за рулем автомобиля, как и за штурвалом самолета, она летает на лыжах по склонам гор и по волнам морей, бабочкой порхает на теннисном корте, ишаком ишачит на тренажерах, прыгает с парашютом, строчит статьи в газеты и журналы, а потом, проделав все это, несется на рауты во всевозможные посольства и разговаривает там на всех европейских языках…

Боюсь, не хватит страниц моего романа для того, чтобы перечислить все, что успевает Леля за день. Бедняжка, чтобы чувствовать себя суперженщиной, она с утра до вечера, как раб на плантациях, трудится над собой, хотя я этого чувства никогда не теряла, вовсе не обременяя себя ни лишними знаниями, ни лишним трудом. Вот что значит сильная позиция в жизни — насколько легче быть счастливой, от рождения зная, что другим до тебя далеко. Но не всем так везет.

Однако вернемся к Леле. Таким образом, становится ясно, что своим кропотливым трудом она добилась в жизни практически всего, кроме… больших денег, которые она рассчитывала получить одновременно с прекрасным принцем.

Для будущего принца в общем-то Леля и старалась, но принц все не являлся, зато годы летели. Летели они не бесплодно — Леля росла в цене, набираясь образования, ума и опыта. Она уже научилась петь, сочинять музыку, умудрилась сыграть несколько ролей в спектаклях, и даже пару раз блестяще выступила на радио. Леля без устали бросала новые килограммы на весы своих достоинств и выросла в цене так, что на нее уже не находилось покупателя. Она же не унывала и росла, росла, росла…

Но наступил тот критический момент, когда стрелка весов качнулась и медленно поползла в обратную сторону, а потом и вовсе начала тяготеть к нулю — время перестало работать на Лелю. Никаким красивым пением не заменишь розовой нежности щек и пунцовой свежести губ. Леля поняла, что если в ближайшие годы не найдет себе мужа, то все старания пойдут прахом — жизнь можно считать потерянной. И она заметалась.

Должна сказать, что ни я, ни Роза, ни Маруся, ни другие старшие друзья Лели не стояли в стороне. Все мы мучительно переживали проблемы Лели и из последних сил искали этих чертовых будущих мужей, которых Леля, оскорбляясь, отвергала. Откуда мы их только не извлекали, из каких частей бизнеса и света…

Замечу, если бы Маруся с той же страстью искала мужа себе, то давно бы уже нянчила внуков, а не довольствовалась бы ролью престарелой невесты и «приличными вариантами», как она называет негожих претендентов на свою руку.

В общем, когда все мы, болея душой и скорбя, уже отчаялись выдать замуж нашу несравненную Лелю, она вдруг неожиданно сообщила о помолвке. Естественно, всю ночь я не спала, а наутро зазвала к себе Лелю для срочного обмена тайнами. И она не обманула моих ожиданий: уже с порога начала открывать свою душу и с горящими глазами сообщила, что страстно влюблена.

— Влюблена?! Ах, я слышу это от тебя впервые! — воскликнула я, внутренне трепеща, от чего сама не зная. — Что? Как? Где? Рассказывай!

Конечно же, меня интересовало многое, поскольку достоинства нашей Лели обязывали ее будущего мужа чрезвычайно. Но самое главное, я видела: Леля была счастлива. В ее горящих глазах читалось огромное чувство…

— Да чем же он взял-то тебя? — дрожа и волнуясь, спросила я.

— Ах, не знаю, не знаю! — кружась по комнате от избытка чувств, пропела Леля. — Когда он касается моей руки, кажется, я готова потерять сознание!

Признаться, я испугалась. Когда видишь такую сумасшедшую любовь, сразу приходит в голову мысль: «Есть ли у жениха деньги?» «Не наделала бы она глупостей», — это уже была вторая мысль.

Короче, я заволновалась, а вдруг наша Леля влюбилась в кого-нибудь недостойного, вдруг он нищ и не имеет достаточного веса в обществе? Дрожащим голосом я поспешно спросила:

— Надеюсь, у него найдутся средства, чтобы обеспечить тебе ту жизнь, к которой ты так долго готовилась? Спрашиваю прямо: он купит тебе самолет, яхту и метров двадцать бассейна для ежеутренних заплывов?

— Не знаю! Не знаю! — танцуя, ответила Леля. — Да разве в этом дело? Я и часа прожить без него не могу, а он без меня!

И словно по команде зазвонил ее мобильный.

— Это он! Это он! — возликовала Леля и начала ворковать такие нежности в трубку, что даже мне, видавшей виды, стало неловко.

Я сейчас же пожелала знать, кто он, а еще лучше иметь возможность сделать собственные выводы. Под напором моих дружеских чувств Леля вынуждена была в тот же вечер организовать ужин, куда меня сразу же и пригласила. Событие происходило в ресторане, где я чуть не рухнула на пол, увидев жениха. Достоинство у него было лишь одно — что банкир, в остальном же… маленький, лысенький, брюхатенький…

Нет, он не был точной копией того, кем я была в этом своем страшном сне, с которого, кстати, и начались мои настоящие неприятности. Жених был лучше, гораздо лучше и симпатичней. Пожалуй, я и сама обратила бы на него внимание, будь он немного моложе, но Леля! Наша несравненная Леля! Она так мечтала! Она так готовилась! Так истязала себя!

Нет, теперь она достойна настоящего принца!

Но с другой стороны, где взять принца, когда и наши министры порой перед телекамерой ковыряют в носу, избранник же Лели был достаточно галантен, элегантен, образован, остроумен и невыразимо мил — чего же боле?

Я смирилась. К тому же любовь зла, а то, что Леля счастлива со своим банкиром, не вызывало сомнений. Они так трогательно, так трепетно друг друга любили, что окружающие умилялись и говорили: «О, да, так бывает раз в сто лет».

И теперь Маруся убеждает меня в том, что я завидую Леле?!

Завидую немного, конечно, но совсем не тому, о чем она думает. Я счастлива со своим Евгением, но между нами нет тех тонких чувств, того трепета, которые столь заметны между Лелей и ее банкиром.

Я тут же попыталась все это изложить Марусе, но она возмутилась:

— К черту Лелю с ее любовью! Роза прямо вся нас убьет, если мы опоздаем к Коровину!

— Ах, Коровин! — закричала я, вспомнив, наконец, куда мы собирались.

ГЛАВА 5

Альфред Коровин — модная личность. То ли маг, то ли колдун, то ли фокусник… Сам он называет себя великим магистром. Посмотрим, так ли это.

Да, забыла рассказать! Роза вдруг занялась чтением мыслей и преуспела. Прочитав однажды все мысли Маруси — все три, что у нее были с детства, — Роза заразила монтевизмом и Марусю. И наша Маруся, не зная удержу ни в чем, пустилась во все тяжкие.

Нет ни одной гадалки в Москве, с которой Маруся уже не была бы на «ты». От Альфреда Коровина — новоиспеченной оккультной звезды — ее просто не оттащить. Уже похвастала ему успехами Розы, познакомила ее с Коровиным, и Коровин, хоть он и не специалист по монтевизму, якобы Розу поощрил.

— Сегодня Коровин в своем загородном особняке прямо весь будет являть дискуссию с духами, — рискованно разогнав свой новый «жигуль», просвещала меня Маруся. — И Роза хочет нас удивить. Она собралась покуситься на мысли Коровина. Вот дает наша Розка!

— Посмотрим-посмотрим, дает ли, — отмахнулась я, все еще находясь под впечатлением сна. Этот сон почему-то не шел из головы. Я пыталась его разгадать и вдруг подумала: «А почему бы не рассказать о нем Коровину? Полгорода советуется с ним, так чем я хуже?»

Я поделилась этой мыслью с Марусей.

— Старушка, ты прямо вся сошла с ума! — возмутилась она. — По таким пустякам беспокоить маэстро, великого мага. Говорю же тебе, секрет прост: ты тайно завидуешь Леле, вот и видишь такие сны. Леля счастлива со своим банкиром, а тебя жаба душит.

— Что за ерунда?! — рассердилась я. — Это тебя жаба душит, что я купила себе сапоги за пятьсот долларов. Не мучайся, а лучше два месяца поголодай, купи себе такие же и успокойся.

Маруся не могла мне возразить, потому что мы уже подъехали к особняку Коровина, где ее охватила благость. Она поставила свой новенький «жигуль» на площадку рядом с потертым автомобилем Розы и скомандовала:

— Вытряхивайся, старушка. Роза прямо вся уже здесь.

Мы отправились к Коровину. Каково же было мое удивление, когда первой, кого я там увидела, оказалась Леля. Нет, ничего странного не было в том, что Леля, строго следующая всем веяниям моды, очутилась у Коровина, — весь бомонд чтит маэстро. Странно было то, что я увидела ее как раз тогда, когда думала о ней в связи с этим сном. Наткнувшись на Лелю, я даже на секунду потеряла дар речи, но, очень быстро восстановив этот дар, радостно воскликнула:

— Леля, дорогая, что ты здесь делаешь?! — тут же собираясь сообщить, что я-то отбываю здесь наказание за дружбу с Марусей.

Вместо ответа я с изумлением получила вымученную улыбку Лели и тут же заметила, что бедняжка изрядно заплакана.

Увидев красные, опухшие глаза Лели, я сразу же захотела многое знать. Возникала мысль: «Не разладилось ли у них с банкиром?»

Этой мыслью я тут же поделилась с Марусей, но обменяться со мной своим впечатлением она не смогла, поскольку Коровин приступил к сеансу. В английском элегантном костюме он скорей был похож на денди, чем на мага, но речи его были все о них — о духах.

Коровин тщательно проинструктировал завороженную публику, как способствовать скорейшему установлению контакта с этими самыми духами, существование которых всегда вызывало у меня большие сомнения.

А вот Маруся и Роза, открыв рты, не испытывали никаких сомнений. С благоговением уставились они на маэстро Коровина, буквально ели его глазами, я же, тоскуя и подавляя зевоту, разглядывала просторную комнату. Окна в комнате, естественно, были закрыты шторами, дорогими красивыми шторами черного бархата. Если бы по бархату не вышили серебряные звезды, было бы мрачно, а так ничего, миленько и со вкусом. Огромный овальный стол, расположившийся в центре комнаты, вполне вписывался в интерьер и обещал многое — не зря же все мы чинно вокруг него расселись. Стол пока был девственно чист, но кто знает, что в дальнейшем может на нем появиться. Стены комнаты украшали старинные канделябры с горящими свечами, увитыми серебристыми полосками. Свечи, как и положено, создавали таинственный полумрак.

Я рассматривала комнату и гадала, почему мы так рано здесь собрались. Мне всегда представлялось, что все эти действа с вызовом духов начинаются в полночь или поближе к ночи, стрелки же часов показывали полдень — сквозь черные шторы местами пробивались тонкие лучики света.

Вдруг Коровин, словно подслушав мои мысли, начал очень длинно и пространно объяснять присутствующим, что сегодня особенный день: бодрствующие духи совершают поиск всех пропавших. Что такое «бодрствующие духи» я не знала, но сразу поняла, что они очень крутые.

«Ага, — подумала я, — следовательно, здесь собрались все те идиоты, которые верят, что Коровин с помощью своих хваленых духов способен найти нечто большее, чем очки на собственном носу. В таком случае возникает вопрос: что хочет найти наша заплаканная Леля? И с каких это пор она, умная и образованная, верит в подобную чепуху? Одно дело отираться в модных салонах, как поступаю порой и я, и совсем другое дело, когда рациональная Леля с открытым ртом сидит перед каким-то шарлатаном и на полном серьезе ждет, когда чей-то дух вдруг явится и что-то ей сообщит. По меньшей мере это странно. Что заставило Лелю утратить разум?»

Огромная хрустальная люстра под потолком, которую я раньше не замечала, вдруг ярко вспыхнула и тут же погасла; кто-то задул в канделябрах свечи — наступила полная тьма. Даже из-за штор больше не пробивались лучики света.

«Началось», — подумала я.

Одна за другой опять зажглись свечи, и я вновь увидела маэстро Коровина. На нем уже не было модного элегантного костюма. На этот раз Альфред Коровин облачился в мантию, украшенную вышитыми золотом астрологическими знаками. На голове его был высокий колпак, на мой взгляд, совершенно дурацкий. Дурацким было и значительно-таинственное выражение его лица. Я с большим трудом сдержала смех, внутренне все же хохоча до упаду.

За спиной у Коровина вдруг словно бы из ниоткуда материализовался высокий молодой человек очень привлекательной наружности. На самом деле парниша вышел из-за черной шторы, но он был так красив! Мой смех как рукой сняло. Я была уже серьезней Маруси.

Тем временем Коровин, изящным жестом коснувшись руки молодого человека, с торжественной таинственностью воскликнул:

— Мой ученик и последователь, Равиль. Медиум гибкий и опытный.

Я ахнула и с восторгом зааплодировала, но присутствующие осуждающе зашикали на меня.

— Это не театр, — гаркнула увешанная бриллиантами тучная дама, и я стушевалась.

Всегда боялась тучных дам. Однако великий магистр поощрил меня кивком (видимо, простил мою непросвещенность) и повторил свой изящный жест, Равиль тут же с почтительной покорностью занял место за столом.

— Сегодня, — с важным видом воскликнул Коровин, — в день бодрствующих духов, мы обратимся к самой древней технике спиритизма: будем вопрошать духов посредством стола. Прошу присутствующих соблюдать осторожность. Известны случаи агрессии рассерженных духов. Бывало, что злые духи чрезмерно сильно толкали стол, нанося людям увечья.

«Бог ты мой, — ужаснулась я, — эти идиоты еще могут и покалечить».

Коровин тем временем грозно взглянул на присутствующих и воскликнул:

— Если нам сегодня удастся вызвать бодрствующий дух, тогда через нашего медиума, Равиля, вы сможете задать ему свои вопросы и получите ответы в объеме гораздо большем, чем при использовании стола, ибо техника спиритизма шагнула далеко вперед, и теперь мы можем общаться с духами почти напрямую.

Коровин ловким движением рук укутался в мантию и дал знак: Равиль положил на стол обе ладони, соединив большие пальцы и растопырив остальные. Присутствующие поступили так же, причем каждый старался, соединив большие пальцы, коснуться своими мизинцами мизинцев соседа. Для этого всем нам приходилось жаться друг к другу, что было неприятно. Я сидела с ощущением, что совершаю нечто неприличное. Однако, круг из соединенных мизинцев замкнулся и…

Что-то громыхнуло, а стол под моими ладонями подпрыгнул. Заколебалось свечное пламя. От странного дуновения заколыхались тяжелые шторы. Раздался звук, подобный завыванию ветра в трубе: у-ууу…

Нестерпимо захотелось бросить к черту этот круг с его мизинцами и полезть под стол: посмотреть, кто там шалит. Мне было очень интересно это знать.

Коровину, кстати, это тоже было интересно, потому что он загробным голосом вопросил:

— Кто здесь?

Что-то вновь громыхнуло, и стол ретиво опять подпрыгнул.

— Чистый ли ты дух и доброжелательный? — утробно вопросил Коровин.

Из-под стола глухо бухнуло, словно кто хватил по нему киянкой. Удовлетворенное выражение лица Коровина убедило всех, что дух источает чистоту и добро, после чего маэстро оживился и, используя доброжелательность духа, с трепетным почтением захотел знать:

— Дашь ли ты нам ответы на наши вопросы уже сегодня?

Стол приподнялся, к моему изумлению, на секунду завис над полом и с грохотом рухнул на место.

На лице Коровина явственно проступило разочарование. Однако паниковать он не стал, а вполне буднично и спокойно сказал:

— Духи не вожделеют общаться с нами сегодня, хотя и не отвергают наших вопросов. Стол обрел невесомость, а это значит, что духи расположены к нам, но не желают говорить сегодня. Вы зададите духам свои вопросы, а наш Равиль завтра передаст вам ответы, используя для общения с духами современную технику спиритизма, ведомую лишь немногим.

«Оказывается, маги, как чиновники, адвокаты и врачи, любят тянуть резину, — подумала я. — Еще бы, денежки-то текут».

— Готовьте ваши вопросы, — торжественно изрек Коровин.

«Интересно, как? — внутренне изумилась я. — Как мы их должны готовить? Будто эти вопросы не готовятся сами собой без всякого нашего участия. Не в этом ли заключается жизнь?»

Пока я размышляла на тему судьбы, Коровин сделал знак Равилю и тот, округлив глаза, начал мелко подрагивать, впадая в транс.

Собравшиеся, цепенея, принялись пожирать глазами трясущегося Равиля; воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием медиума. Облако таинственности повисло над столом, приобретая некую зловещую плотность. Облако росло, раздувалось, тяжелело; присутствующие каменели, волновались и наэлектризовывались. Казалось, еще немного и…

ГЛАВА 6

И…

В комнату ворвалась Тамарка, моя заполошная подруга. Натыкаясь на народ и ушибаясь о стулья, она заспешила поближе к Коровину, сомнамбулически твердя на ходу «простите-извините, извините-простите».

Заметив меня, Тамарка возликовала, но тут же, уткнувшись взглядом в монументальную фигуру Маруси, испугалась, панически затормозила и устремилась подальше от нас, на другой конец стола.

Маруся тоже заметила Тамарку, громко фыркнула, давая понять всем присутствующим, что возмущена ее дикостью: в то время когда медиум, не жалея себя, пытается наладить контакт с духами, эта невежа врывается и…

Мне же было ясно, что Марусе, главным образом Марусе, хотелось выразить Тамарке свое презрение, которым она изрядно пропиталась за двадцать лет их вражды. И я, и Роза нервно заерзали на стульях. Затянувшаяся ссора Тамарки и Маруси доставляла всем нам огромные неудобства. Коровин же об этой вражде ничего не знал, а посему спокойно продолжил сеанс.

— Вызываю дух Наполеона! — страшным голосом взвыл он.

«Бедный Наполеон, — подумала я, — он при жизни не знал столько, сколько ему пришлось узнать после своей кончины».

Но, как это ни удивительно, дух не заставил себя ждать и явился мгновенно. Лично я его не видела, да, говорят, нормальному человеку это и недоступно, но дух ясно дал понять, что он здесь, сообщив об этом до странности изменившимся голосом Равиля.

— Я здесь! — сказал дух. Все ахнули, а я зевнула.

— Задавайте ваши вопросы, — утробно провыл Коровин.

И публика начала задавать. Должна сказать, что народ был все ученый и действовал организованно — лишь по знаку Коровина, — не считая моей Тамарки, которая забежала вперед, не соблюдая никакой очередности. Маруся возмущенно фыркнула, остальные же повели себя терпеливо.

— Где он? — самой первой завопила Тамарка, а Коровин с печальным достоинством кивнул головой, мол, вопрос принят, и уставился на Лелю.

Я мгновенно впилась в нее взглядом, предвкушая разгадку, и ошиблась.

— Где он? — пропищала Леля и замолчала, не внеся никакой ясности.

Коровин уставился на пожилую даму в розовом атласном платье.

— Где он? — пробасила она, передавая очередь Розе, которая тут же не своим голосом изрекла:

— Где он?

Потом был мужчина в дорогом помятом костюме, с которым я даже кокетничать не стала бы, потом позеленевшая от диет пигалица, потом убеленный сединами импозантный бизнесмен, с которым я выпила бы на досуге несколько коктейлей, затем старая, увешанная бриллиантами карга, которая пыталась меня пристыдить за аплодисменты красоте Равиля, — все задавали один и тот же вопрос: «Где он?»

«Никакого разнообразия, — приуныла я. — Разве что-нибудь интересное почерпнешь из этих вопросов?»

Тем временем очередь дошла и до Маруси.

— Где он? — зычно гаркнула она, и Коровин дал знак, что сеанс закончен.

— Что такое? — возмутилась я. — Как это закончен? А за что я деньги платила?

Мне до смерти хотелось загробным голосом крикнуть «где он?», тем более что уже недели три я не могла найти свой вьетнамский веник, которым баба Рая пристрастилась вытирать пыль с потолка.

Видимо, сын мой, озорник Санька, куда-то этот веник затащил, и я очень рассчитывала узнать куда, хотя за те деньги, что Коровин с меня слупил, я купила бы этих веников штук десять, а то и больше.

Но здесь интерес мистический, а не прагматический, поэтому я и взволновалась не на шутку. Однако Коровин меня успокоил, пояснив, что дух устал и удалился на размышления.

Но тут занервничала Тамарка.

— Когда же он вернется? — захотела знать она.

— Завтра, — заверил Коровин, — но уже вечером. Всех жду завтра вечером в семь часов. Оплата предварительная. Для чистоты эксперимента советую всем заплатить сегодня. Кто не успел задать вопросы и не сможет завтра прийти, оставьте свои вопросы, я от вашего имени сам лично их задам духу и доведу до вашего сведения ответы. Так даже будет лучше.

«А что их оставлять, эти вопросы, — подумала я, — когда они у всех одинаковые».

Помощник Коровина пошел с подносом обходить присутствующих. Каждый клал на поднос купюру достоинства, рекомендованного этим же самым помощником. Я призадумалась: платить или не платить? С одной стороны — полная лажа, только зря деньги потрачу, с другой — я узнала так мало, а ведь любопытно.

«Ладно, — решила я, — если помощник назовет неприемлемую сумму, пошлю его к чертям, а если не станет заламывать цену, дам сколько запросит»

И в это время я заметила, что Тамарка усиленно подает мне сигналы. С опаской я глянула на Марусю — та с упоением обсуждала с Розой состоявшийся контакт с духом Наполеона. Пользуясь этим, я тихонечко поднялась со своего места и тронулась к выходу.

Сообразительная Тамарка устремилась за мной.

Помощник Коровина, заметив наше бегство, поспешил за нами. Он нагнал нас у самой двери и протянул поднос, называя Тамарке сумму, от которой у меня разум помутился. Столько подлец слупил с Тамарки, что у меня кулаки зачесались. Я тут же дала себе клятву послать этого наглеца так далеко, как это только приличествовало нашему собранию. Тамарка же, глазом не моргнув, спокойно выложила сумму на поднос и шепнула мне на ухо:

— Мама, у меня к тебе дело.

— Очень хорошо, — обрадовалась я, — тогда не сочти за труд, оплати мой будущий визит этому живодеру. Я забыла кошелек в Марусиной машине, — для убедительности пояснила я, еще крепче прижимая к груди сумочку с кошельком.

— Охотно оплачу, — ответила Тамарка, из чего я тут же сделала заключение, что уж теперь-то она от меня потребует (как минимум) достать золотую рыбку со дня моря.

К моей досаде помощник Коровина так мало с меня запросил, что мне и самой отдать было не жалко. И все же я позволила расплатиться Тамарке.

— Мама, ты невозможная! — закричала она, едва мы вышли на улицу. — За каким лешим ты здесь? Совсем крыша поехала? То на карниз тебя заносит, то к Коровину!

— Тот же вопрос могу задать и тебе: не поехала ли твоя крыша? — с достоинством парировала я.

— Я — другое дело, — пригорюнилась Тамарка. — У меня беда.

— У меня тоже.

Тамарка испугалась:

— Что случилось на этот раз?

— Пропал веник, — удрученно поведала я.

— Тьфу, на тебя, Мама! Мне не до шуток, — рассердилась Тамарка. — Кстати, зачем эта корова приперлась к Коровину?

Было очевидно, что она имеет в виду Марусю.

— Понятия не имею, — заверила я. — Природная скромность не позволяет мне совать нос в чужие дела.

Тамарка посмотрела на меня с издевкой, но возражать поостереглась, поскольку имела на меня непонятные виды. Впрочем, эти виды тут же стали мне ясны.

— Ты должна проникнуть в дом к Леле, — потребовала она.

Я опешила: «Только один раз залезла на карниз, а уже получаю такие сомнительные поручения!»

— Что значит — проникнуть? — воскликнула я. — Надеюсь, ты не заставишь меня воровать?

— Да нет, Мама, — отмахнулась Тамарка, — с этим я справляюсь и без тебя. Ты должна мне помочь в другом. Понимаешь, я вляпалась в дерьмо.

— На мой взгляд, ты никогда из него и не вылезала, — не упустила момента вставить я. — С тех пор как решилась заняться бизнесом, в одном ты, Тома, дерьме сидишь, но помочь друзьям я всегда рада. Ты же меня знаешь.

— Знаю, Мама, знаю, потому и обращаюсь к тебе. Беда! Беда страшная, на тебя только и надежда. Кстати, у тебя сегодня очень милый паричок — просто живые длинные волосы!

— Потому и живые, что мои, — гордо ответила я, чем парализовала Тамарку.

— Как твои? — столбенея, изумилась она. — Ты же свои оставила у стилиста. Ты же в стрижке на карнизе была!

— Черта с два! — радостно сообщила я. — К стилисту я носила свой старый парик, а мои волосы неприкосновенны. Ты уже дожила до того возраста, когда пора бы это знать, но что об этом толковать, когда есть темы и поприятней. Что у тебя за беда? Давай лучше к этому вернемся.

— Ты чокнутая, Мама, — констатировала Тамарка и тут же сообщила:

— Моя фирма на грани краха!

Я пришла в ужас, не ощущая уже того желания помогать Тамарке, которое испытывала буквально секунды назад.

— Бог ты мой, как это приключилось? — испуганно завопила я.

— Понимаешь, Мама, невзначай образовался громадный долг, за который меня просто пришьют (в лучшем случае), а началось все с того, что я собралась взять приличный кредит, и под него уже заключила контракт с очень крутым клиентом со стопроцентными штрафными санкциями.

Ужас мой все возрастал, с желанием помочь Тамарке происходило обратное. Точнее никакого желания вообще не осталось.

— Как могла ты так глупо себя повести? — возмутилась я. — Все твоя жадность! Говорила же, не доведет она тебя до добра, и вот результат!

— Не сыпь мне соль на раны, Мама! — взмолилась Тамарка. — Я же не думала, что все выйдет именно так. Дело было верное. Банкир — свой человек. Уж сколько я взяток ему передавала! — Тамарка закатила глаза. — Нет у него родней меня никого. Я так верила ему, что уже, в расчете на этот кредит, часть контракта наличными оплатила, из чужих денег, конечно. Думала, успею крутануться и деньги верну, а тут пропал мой банкир, и я на бобах, а ты мой размах знаешь.

Я тупо смотрела на Тамарку, размышляя, какое отношение все это имеет к Леле, и не Лелин ли муж тот самый банкир, который пропал.

— Несколько дней мечусь по городу, — продолжила тем временем Тамарка.

— Конкретней, сколько?

— Мама, два дня как пропал банкир, буквально сразу после того, как ты очутилась на карнизе.

Я насторожилась:

— В чем дело, Тома? Ты связываешь эти события?

Тамарка рассердилась:

— Не будь дурой, Мама! При чем здесь ты? Просто поясняю: два дня пытаюсь деньги достать, потому что Перцев, сволочь, без компаньона денег не дает, а компаньон, ну, банкир мой, пропал. Уже два дня как исчез.

— Постой, как исчез? — изумилась я. — Его что же, украли? Или он сбежал?

— Не знаю, — смахивав слезу, сообщила Тамарка. — Перцев темнит, говорит, что он в командировке, вот я и прошу тебя сходить к Леле и узнать, куда ее муж делся. Срочно он мне нужен. Горю!

— Так Александр Эдуардович Турянский и есть твой банкир? — окончательно прозрела я и тут же прикусила язык, потому что из дома Коровина вышла Леля и, не замечая нас, побрела к своему «Мерседесу», оставленному на площадке среди других машин.

Тамарка равнодушно скользнула по Леле взглядом и прошептала:

— Мама, мне срочно, срочно нужна информация. Каждый день на счету.

«Так она не только, не знакома с Лелей, но даже и не видела ее никогда», — глядя на удаляющийся Лелин «Мерседес», сообразила я и поинтересовалась:

— А ты не можешь получить другой кредит?

— Нет, Мама, на таких условиях не могу. Уже пыталась, а Перцев, скотина, на все мои бумаги плюет, хотя там стоит его подпись. Ой, Мама! — Тамарка схватилась за голову. — Спасай! Если и в самом деле Турянский в командировке, то узнай хотя бы где. Но, чует мое сердце, там что-то нечисто. Не мог он меня так подставить.

Мое сердце тоже кое-что чуяло, но расстраивать Тамарку я не стала, пообещала этим же вечером посетить Лелю и все разузнать.

— Ой, Мама, а эту корову ты не можешь уговорить не приходить завтра к Коровину? — уже трогая с места свой «Мерседес», вдруг взмолилась Тамарка.

— Здесь, Тома, я тебе не помощник, — развела я руками. — Сама знаешь Марусю.

Тамарка Марусю знала, а потому плюнула и укатила, я же вернулась к Коровину — охота было посмотреть, как Роза отгадывает его мысли.

ГЛАВА 7

Этим же вечером я, выполняя обещание, данное Тамарке, отправилась к Леле в роскошную квартиру Турянского. Вопреки приличиям, решила нагрянуть без предупреждения.

Леля, встретив меня, искренне обрадовалась, но, узнав, что я не к ней, а к ее мужу и по очень важному делу, сразу насторожилась.

— Зачем он тебе? — немного резковато спросила она.

— У меня внезапно образовалась некоторая сумма свободных денег, — солгала я, — хотела посоветоваться, как выгодней ими распорядиться, в смысле, куда вложить.

Леля вздохнула:

— Сашеньки нет дома.

— А когда он приедет? Я могу подождать.

Леля замялась, по лицу ее гуляли темные тени. Было очевидно, что ее гложет печаль.

— Надеюсь, вы не поругались? — спросила я.

— Нет-нет, что ты? — она посмотрела на меня с укором. — Как я могу ругаться с Сашенькой? Даже если и захочу, это невозможно. Ни в чем не знаю отказа, нет человека добрей его.

— Тогда какие проблемы? — удивилась я. — Ты не в курсе, когда твой муж с работы придет?

— Он в командировке.

И слепой бы заметил, что Леля лжет.

— Хорошо, — согласилась я, — раз Александр Эдуардович в командировке, зайду после его возвращения. Когда он вернется?

Леля растерялась:

— Не знаю.

Тут уж я не могла не отреагировать.

— Леля, в чем дело? — демонстративно изумилась я. — То вы и часа друг без друга прожить не можете, а то Александр Эдуардович уезжает в командировку, а ты не знаешь, когда он вернется. Так, что ли?

Леля пожала плечами:

— Не знаю, как такое вышло. Он срочно уехал, ничего не успел мне сказать.

— Но позвонить-то он мог?

Леля встрепенулась, словно двоечница, услышавшая подсказку.

— Да-да, я жду Сашенькиного звонка, — с наигранным оптимизмом воскликнула она.

«Врет, — подумала я. — Опять врет — и кому? Мне! А ведь всегда душу открывала, сейчас же врет. Тамарка сказала, что банкир — муж Лели, пропал два дня назад. А Леля врет. В чем тут дело?»

— Позвонит, передавай привет и от меня, — равнодушно бросила я, делая вид, что собираюсь уходить.

Леля попыталась скрыть облегчение, но неудачно. Ясно было видно, что она едва ли не с радостью выпроваживает меня, хотя раньше часами не отпускала. Ах, как мне стало обидно!

— Знаешь, — бегло глянув на часы, уже у самого выхода из квартиры воскликнула я, — раз твой муж уехал, не хочу оставлять тебя в одиночестве. Время в общем-то у меня есть; задержусь на чашечку кофе, пожалуй.

Леле ничего другого не оставалось, как обрадоваться и сказать:

— Вот и правильно, а то у Коровина нам и поговорить не удалось.

— Не по моей вине, — справедливо заметила я. — Ты, похоже, не расположена была к разговорам.

— Спешила, — ответила Леля и повела меня обратно в комнаты.

Мы расположились в просторном нижнем холле — квартира Турянского была в двух уровнях — поболтали для приличия о погоде и решили пить турецкий кофе. Каково же было мое удивление, когда тут же выяснилось, что кофе будет варить сама Леля.

— Отпустила прислугу, — небрежно бросила она, погружая две серебряные турочки в раскаленный песок. — Одной побыть захотелось.

Это Леле-то захотелось побыть одной. «Да она и двух минут в одиночестве не выживет», — подумала я.

Когда кофе был приготовлен и разлит по чашкам, я завела разговор о Коровине и о его гибком медиуме Равиле. Больше, конечно, о красавце Равиле, с которым мне так и не удалось остаться наедине — а очень хотелось… К сожалению, этого же хотелось всем дамам, присутствовавшим на сеансе.

Однако разговор не вязался: Леля отвечала рассеянно, то и дело нервно поглядывая на часы..

«Кого-то ждет, — подумала я. — Что у них, черт возьми, происходит?»

— Мне кажется, этот ваш модный Коровин, — продолжая беседу, сказала я, — просто шарлатан.

— Почему «ваш»? — удивилась Леля и снова глянула на часы.

Тут уж я юлить не стала, а задала вопрос со всей присущей мне прямотой.

— Дорогая, — сказала я, — похоже, ты ждешь кого-то или я тебя от важных дел отвлекаю. Может, мне лучше уйти?

— Ну что ты? — вспыхнула Леля. — Я всего лишь жду звонка от Сашеньки. Сиди, я всегда рада поболтать с тобой. Хорошо, что пришла.

Однако я уже ничему не верила. Меня охватили сомнения, даже стало казаться, что кто-то ходит наверху, где располагались кабинет Александра Эдуардовича, верхний холл, библиотека и супружеская спальня. Насколько мне было известно, в этой семье не приветствовалось присутствие посторонних на втором уровне квартиры, в святая святых. Даже прислуга там появлялась лишь по крайней необходимости.

— У тебя там кто-то есть? — спросила я, тыча пальцем в потолок.

Леля растерялась, а потом рассердилась.

— Что за странный вопрос? — воскликнула она. — Кто там может быть? Я здесь, а Сашенька в отъезде.

— Значит, мне показалось, — делая глоток чудесного кофе, ответила я.

Однако Лелю это не удовлетворило. Она посверлила меня холодным взглядом и спросила:

— Ты что, мне не веришь?

Я не ожидала такой реакции, а потому растерянно уставилась на нее, не зная, что сказать.

— Пойдем, — она решительно схватила меня за руку. — Пойдем, посмотришь сама. — И Леля потащила меня наверх.

— Зачем? Зачем? Верю, верю, — лепетала я, но шла охотно, потому что ни разу наверху не была.

Ах, как чудно там все было устроено! Просторный ультрамодный зеркальный холл, строгий кабинет с массивной старинной мебелью, играющая атласом, бархатом и золотом озорная спальня, сверкающая никелем, кафелем и фарфором ванная и библиотека, потрясшая меня богатством наиредчайших книг.

Однако никого наверху не было. Обойдя все комнаты, мы вернулись в спальню. Я даже в шкаф заглянула и под предлогом поисков полюбовалась на Лелины наряды. Кстати, она не лгала, счастливица действительно ни в чем не знала отказа: ах, эти вечерние туалеты, эти сумасшедшие шубы! Сердце заныло в моей груди… Впрочем, речь тут не о моем сердце.

Я задумалась. Все комнаты пусты, везде, где можно спрятаться, я побывала: побывала и там, где спрятаться невозможно. И все же нет удовлетворения в моей душе, и здесь что-то явно не так. Что не так?

Сама Леля. Она была странная, чтобы не сказать больше. Напряжена, взвинчена. Хоть она и старалась из последних сил казаться спокойной, но лицо и руки выдавали ее: на лице мелькало выражение то растерянности, то страха, то боли, а руки все время нервно теребили различные предметы. Временами же Лелю просто прорывало. Как это понимать? Сначала она вопреки здравому смыслу притащила меня наверх, а теперь вдруг как закричит не своим голосом:

— Ну что? Ты видишь? Видишь? Здесь нет никого! В квартире я одна.

— Нас двое, — спокойно напомнила я, подходя к туалетному столику и с интересом изучая косметику: длинный ряд флаконов, выстроившихся у зеркала. Я выбрала самые дорогие духи, приоткрыла хрустальную крышечку, понюхала терпкий аромат и спросила:

— Не возражаешь?

Леля застыла с каменным лицом.

— Спасибо, — сказала я, щедро орошая себя духами. — Ты права, мне показалось. Здесь действительно никого нет, но что, голубушка, с тобой творится? Как странно твое поведение.

Леля мгновенно взяла себя в руки, натянула на лицо маску невозмутимости, грациозным движением забрала из моих рук флакон, тоже оросила себя духами и вальяжно произнесла:

— Ерунда, критические дни, вот нервишки и пошаливают, а в целом я спокойна, как слон.

Едва она успела это сказать, как зазвонил телефон, стоящий здесь же, на туалетном столике. Леля, подпрыгнув, взвизгнула так, что и меня будто током прошило. Флакон выпал из ее рук, но не разбился, а покатился по пышному ковру, извергая удушливый аромат.

— Черт возьми, — рассердилась я, — ты кого угодно доведешь до истерики.

Леля же не слышала ничего, она дикими глазами смотрела на аппарат и пятилась от меня, как от гремучей змеи, приговаривая:

— Нет, нет, нет…

— Что «нет»? — сказала я и подняла трубку. Это был приятный мужской голос, очень низкий, волнующий, с обвораживающей хрипотцой.

Век бы с таким болтала.

— Ты надумала, детка? — спросил голос. — Времени осталось немного.

— Сколько? — спросила я, и в трубке сейчас же раздались гудки.

Вслед за этим что-то мягко шлепнулось на ковер — это была Леля.

— Все ясно, — сказала я и отправилась в ванную.

Там я набрала полный стакан холодной воды, которую и вылила на ее голову. Бедняжка открыла глаза и жалобно посмотрела на меня.

— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спросила я.

— Нормально, говорю же, критические дни, — ответила Леля и бодро вскочила на ноги. — Кто это был? — делая вид, что ничего не произошло, равнодушно поинтересовалась она.

Что ж, я ответила.

— Преступник, который похитил твоего мужа, — сказала я и на всякий случай поддержала Лелю: вдруг ей опять приспичит падать в обморок.

Не приспичило. На этот раз Леля не упала. Ее красивую мордашку исказила гримаса плача, хотя Леля с ним явно боролась. Но как ей ни хотелось сохранить спокойствие, рыдания рвались и вырвались-таки наружу. Леля упала на кровать и разразилась таким заразительным плачем, что я едва к ней не присоединилась.

— Нет! Нет! Нет! — сквозь слезы восклицала она. — Почему сейчас? Когда все так наладилось, когда все так хорошо, когда я наконец обрела свое счастье?

Я присела рядом и, гладя ее по голове, произнесла речь, полную жизненной мудрости:

— Так уж в этой жизни бывает: после радости неприятности по теории вероятности. Все как в песне поется. Вот взять хотя бы меня. Только обрела счастье со своим первым мужем, и как нам хорошо было! Казалось бы, все есть: и деньги, и квартира, и даже импортный холодильник — только живи и радуйся, но тут случилась свекровь. Примчалась и так раскатала губы управлять мною — думала, я стану ее донором. Я же не пожелала сдавать ей свою кровь и сразу нашла… другую свекровь, хотя искала только мужа. Тебе повезло, твой муж дожил до того возраста, когда о свекрови не может быть и речи.

Напрасно я вспомнила про ее мужа: начавшая было успокаиваться Леля опять залилась слезами. Это отняло у меня лишних полчаса, а может, отняло бы и более, если бы не зазвонил телефон. Да, да, он опять зазвонил, и Леля на этот раз сама к нему подошла. Каким-то чудом ей удалось успокоиться и даже внятно сказать:

— Я вас слушаю.

По выражению ее лица я поняла, что это все тот же волнующий мужской голос.

— Это подруга в гости заходила, — стала оправдываться Леля. — Но теперь я одна.

Видимо, голос упрекал ее в том, что в прошлый раз трубку сняла не она. Каков наглец!

Я напряженно следила за Лелиной мимикой на протяжении всего разговора, впрочем, он был недолгим. Леля сказала:

— Да-да, я и так делаю все возможное, — и повесила трубку.

— Кто это? — спросила я.

— Не знаю, — горестно пожала плечами Леля. — Он терроризирует меня уже два дня.

— Чего он хочет?

— Денег. Выкуп за Сашеньку.

— И много потребовал этот подлец?

Леля назвала сумму; меня едва не хватил апоплексический удар.

— Это же неразумно! — воскликнула я. — Даже у Турянского нет таких денег! Он что, сошел с ума, этот похититель?

— Нет, он с ума не сошел, просто сделал глупость, — сказала Леля. — Вот если бы он похитил меня, то Сашенька в два счета нашел бы для выкупа деньги, я же рассчитываю лишь на то, что похититель одумается и согласится взять столько, сколько я сумею для него достать, а пока продаю все, что только возможно. Два своих лучших платья уже продала и дачу выставила на продажу. Два автомобиля, похоже, задарма придется отдать. Уже есть покупатели.

Мне стало смешно: дачу, два автомобиля. Это же капля в море!

— Дорогая, а ты уверена, что твой муж еще жив? — жутко нервничая, спросила я.

— Вчера мне дали послушать его голос.

— Ха! Голос! Голос можно записать на магнитофон. Ты с ним разговаривала?

— Нет, — заламывая руки, воскликнула Леля. — Нет! Но что мне делать? Я схожу с ума! Всю ночь не спала, не ем, тоскую! Мне страшно! Страшно!

Сердце мое разрывалось от жалости к этой несчастной. Надо же — так повезло и следом так не повезло!

— Успокойся, — воскликнула я. — Мы вернем твоего драгоценного мужа.

Глаза Лели загорелись надеждой:

— Думаешь, это возможно?

— Возможно, когда за дело берусь я, Софья Адамовна Мархалева!

ГЛАВА 8

Я сразу приступила к делу. Для начала мы спустились в нижний холл и сварили новую порцию кофе, только на этот раз мы добавили в него изрядную дозу коньяка. После этого я поудобней устроилась в кресле, поджала под себя ноги, прикрылась пледом и скомандовала Леле:

— Рассказывай.

— А что рассказывать? — удивилась она. — Ты в общем-то все уже знаешь. Сашенька исчез, его похитили позавчера утром.

— Когда выкуп потребовали?

— В одиннадцать утра уже и выкуп потребовали, так что долго мучиться неизвестностью нам не пришлось.

— Кому «нам»? — удивилась я.

— Ну, мне и сотрудникам банка.

Я ужаснулась:

— Они что, все, как один, в курсе?

— Нет-нет, — успокоила меня Леля, — исчезновение Сашеньки держится в строжайшей тайне, но это становится все сложней и сложней. Еще немного, и все узнают, что он ни в какой не в командировке. Тогда!..

Леля закатила глаза. Я попыталась представить, что будет, если все узнают, и ничего ужасного в этом не нашла, хотя минуту назад и сама ужасалась.

— А почему ты решила, что похищение надо держать в тайне? — поинтересовалась я.

— Перцев мне так порекомендовал.

— Перцев, Перцев, где-то я уже слышала эту фамилию… Кто он?

— Компаньон моего мужа. Когда-то, еще в советские времена, когда Сашенька в крупном чине работал в министерстве, этот Перцев был у него в подчинении. Говорят, был красавец писаный, что теперь уже совсем незаметно.

«Точно, — вспомнила я, — он же компаньон Турянского, Тамарка мне о нем говорила. Темная личность этот Перцев, подпись поставил, а денег не дает, на пропавшего банкира ссылается. А может, он и должен так поступать, я же в этих банковских делах совсем не разбираюсь. Эх, хоть бери и учись».

— А как аргументировал Перцев свой совет держать похищение Александра Эдуардовича в тайне? — поинтересовалась я.

— Сказал, что раз похитители приказали ничего никому не говорить, так лучше их не злить, — с горестным видом сообщила Леля.

— Ах, так это похитители захотели держать все в тайне, — прозрела я. — Слушай, а почему бы нам в милицию не обратиться?

Леля запаниковала.

— Ни в коем случае! — закричала она. — Бандиты меня предупредили, что если я обращусь в милицию, уже на следующий день труп Сашеньки будет лежать у дверей его банка.

«Да-ааа, — подумала я, — с милицией что-то не то у меня получилось. Разве можно так рисковать?»

— Хорошо, обойдемся без милиции. Можно подумать, там найдется хоть кто-то умней меня. Значит так, очерчиваем четкую линию. Кто мог похитить Александра Эдуардовича, как ты думаешь?

Леля лишь развела руками:

— Если бы я знала…

— Пойдем методом исключения. Очевидно, это не абсолютно посторонний человек. Во всяком случае, тот, кто знает о существовании Александра Эдуардовича. Кстати, как это произошло? Откуда его похитили?

— Трудно сказать. Вчера утром, когда Сашенька завтракал, кто-то позвонил ему на мобильный. Я не прислушивалась к разговору, но в общем-то поняла, что его просят о срочной встрече.

— Женщина или мужчина? — уточнила я.

— Конечно, мужчина, скорей всего молодой; Сашенька за что-то попенял ему и сказал: «Что же вы, молодой человек, так плохо свое дело знаете?»

— Имени он не называл?

Леля грустно покачала головой:

— Нет, имени я не слышала. После завтрака Сашенька собирался отправиться в банк, уже и охрана за ним приехала, но после разговора он почему-то решение переменил и отпустил охрану прямо во время завтрака. Мне сказал, что уезжает, что у него важная встреча и разговор должен состояться без лишних свидетелей.

Леля снова всхлипнула. Я поспешила ее отвлечь вопросом:

— Он что же, поехал совсем без охраны? На Александра Эдуардовича это не похоже. Я знаю его как предельно осторожного человека.

— Так и есть, Сашенька всегда был очень осмотрителен, — согласилась Леля, бережно, чтобы не повредить косметику, вытирая платочком слезы. — Я тоже удивилась, что он отпустил охрану, и выразила опасение, но Сашенька меня успокоил, сказал, мол, человек, который за ним заедет, так обложен «телками», что бояться нечего. К тому же и поговорить мы особо-то не успели, потому что Сашенька заспешил. Он даже кофе не пил, что само по себе удивительно.

— И ты его не проводила? И не выглянула в окно? И на балкон не вышла?

— Сама себя за это ругаю. Ах, если бы наперед знать, — Леля махнула рукой и опять, зарыдала в голос.

Сердце мое зашлось от жалости.

— Успокойся, дорогая, не стоит так убиваться, — пролепетала я. — Не все потеряно. Надежда есть. Мне уже ясно, что Александра Эдуардовича заманили в ловушку.

— Я сразу это поняла, — сквозь плач выдавила из себя Леля. — Кто-то, кого он близко знает и кому доверяет, его заманил, но кто? Кто?!

Я задумалась.

— Дорогая, — осененная мыслью, воскликнула я, — то, что в похищении участвовал близкий Александру Эдуардовичу человек, и плохо и хорошо. С одной стороны, нам придется держать в секрете каждый свой шаг, поскольку неизвестно, кто наш враг; зато распространяя информацию дозировано, всегда можно выяснить, кто ею воспользовался. Ясно?

Леля была так расстроена, что ясно было одно: ей не скоро станет что-либо ясно.

— У меня страшно разболелась голова, — сказала она, шмыгая носом, — пойду приму таблетку.

— Где у тебя аптечка? — поинтересовалась я.

— Наверху в спальне.

— Я с тобой. Не возражаешь, если зайду в кабинет и пороюсь в бумагах твоего мужа?

Леля испуганно уставилась на меня.

— В интересах следствия, — пояснила я. — Вдруг там что-нибудь в записях обнаружится.

— Конечно, посмотри, — устало согласилась Леля.

Однако в кабинете ничего интересного я не обнаружила. Точнее, интересного там было достаточно — один еженедельник чего стоил, каких только громких имен там не было, — а вот полезного я ничего не нашла. На день похищения пришлись кое-какие встречи, они подробно были отражены в еженедельнике, но никаких зацепок не давали, если, конечно, не предположить, что Турянского похитил министр по труду, с которым на одиннадцать утра была запланирована встреча.

Отчаявшись, я выдвинула центральный ящик стола — там было полно скомканных бумажек. Я взяла самую верхнюю, расправила ее… Цифры, похоже на номер машины. Бросив бумажку в стол, я задвинула ящик и отправилась разыскивать Лелю.

Она была в спальне, лежала на кровати и, уткнувшись в подушку, снова рыдала, горько-горько. Аптечка — приличных размеров ящичек — стояла на туалетном столике.

— Ты что, теперь постоянно плачешь? — содрогаясь от жалости, спросила я, заглядывая в аптечку и поражаясь обилию лекарств.

— Ничего не могу с собой поделать, — призналась Леля. — Если с Сашенькой что-нибудь случится — жизнь моя кончится.

— Так уж и кончится, — усомнилась я. — Ты молодая, красивая, здоровая. Нового мужа найдешь.

Леля оторвала лицо от подушки и обожгла меня злым взглядом.

— Нового мужа найду? А ты не забыла, как долго я этого искала?

— Тогда ты была не так богата, — возразила я. — Теперь же тебе не надо так высоко планку поднимать. Достаточно, чтобы муж был молод и хорош собой.

Леля перестала плакать, уселась на кровати, прижала к животу подушку и пытливо уставилась на меня.

— Ты что, серьезно думаешь, будто в случае смерти Сашеньки я буду богата?

— А почему бы и нет, — уже с некоторыми сомнениями ответила я.

Леля отбросила подушку и схватилась за голову. Глаза ее лихорадочно горели, нижнюю губку она прикусила и была так хороша, что я залюбовалась. Однако Леля страдала, ей было не до моих восторгов.

— Я только сейчас, когда начала собирать деньги для Сашеньки, поняла, что бедна, как церковная мышь, — воскликнула она. — К счетам я доступа не имею, даже не знаю, где они, эти счета. Из собственности тоже ничем не владею. Даже не могу продать ту дачу, которую Сашенька мне подарил, потому что она все еще на него оформлена. На продажу выставила, а как буду выкручиваться, когда найду покупателя, не знаю.

— Да, но это потому, что он жив, — успокоила я Лелю. — Если бы Александр Эдуардович, не дай бог, умер, то ты, как единственная его наследница, через полгода могла бы продать все, что тебе заблагорассудится.

— Что? Что например? Эту квартиру?

— Она стоит немало, — напомнила я.

— Да, немало, но я же где-то должна жить.

Пришлось согласиться, что Леля должна жить в этой роскошной квартире, раз больше негде. Однако Леля снова была недовольна. Более того, она пришла в отчаяние.

— Да, я буду жить одна в этой квартире! — закричала она. — Одна, без моего Сашеньки!

— Поверь, так будет недолго. Теперь появится очень много желающих жить рядом с тобой, — заверила ее я.

— Жить рядом со мной? А ты знаешь, сколько денег уходит на содержание этой квартиры? Консьержки, лифтеры, охрана, служащие стоянки, уборщицы, слесари, садовник.

— Садовник?!

— Да, этому дому понадобился садовник. Цветочки сажает, подстригает кусты и не бесплатно, потому что он ландшафтный, видите ли, дизайнер. И это все не входя в квартиру, а сколько дел в самой квартире! Здесь только одной уборки на трех человек. Где я возьму такие деньги?

— Неужели негде? — изумилась я. — Ведь все знают, что Александр Эдуардович почти владеет банком и не только им. У него есть какие-то фирмы. Ты же наследница. Даже если он не оставил завещания, других родственников у него нет. Его первая жена и сын давным-давно погибли в автокатастрофе. Родители умерли. Все. Ты осталась одна.

Леля, почему-то с жалостью глядя на меня, покачала головой.

— Одна, да не одна, — вздохнула она. — У него есть компаньон, этот Перцев. Я же в банковских делах полная профанка. Перцев так ловко все обставит, что мне и владеть будет нечем. Уж я навидалась этого на своем веку. Пузыренко помнишь?

Что тут говорить. Я помнила Пузыренко, жену нефтяного магната, после внезапной гибели которого она только что на паперть не пошла.

— А личной собственности у Сашеньки не так уж и много: дача, два гаража да вот эта квартира, — добила меня Леля.

— Говорили, будто у него сумасшедшей красоты особняк на Майорке и огромная вилла во Франции, — уже робко произнесла я.

Леля зло боднула головой пространство:

— И не зря говорили. Могу фотографии показать. Это все, что у меня от особняка и виллы останется.

— Почему же?

— Да потому, что приобретены они на фирму, фактически принадлежащую банку. Там все слишком сложно сплетено, и пока я войду в свои права, этот Перцев все как надо и обтяпает: и кого надо зарядит, и кого надо подмажет, даже судиться будет бесполезно. Знаешь, что за полгода можно сделать? А ведь в случае гибели моего Сашеньки Перцев практически один будет всеми делами рулить.

— Он уже рулит, — заверила я. — Моя подруга собралась у Александра Эдуардовича кредит получить, он и все бумаги ей по этому делу выправил, а Перцев ничего теперь не дает и на бумаги плюет, хоть там есть и его подпись. Подруга в полном пролете. Она уже успела под этот кредит чужие деньги потратить и влезть в контракт с такими штрафными санкциями, что только держись!

Леля, надо отдать ей должное, не зачерствела в своём горе и Тамарку мою пожалела.

— Какой ужас! — сказала она. — Бедная женщина!

— Бедная не то слово, нищей скоро будет. Так что думать о плохом нам нельзя. Будем искать твоего мужа. Завтра же отправлюсь к Перцеву и поговорю с ним. Может, обнаружатся какие-нибудь интересные детали. Перцев-то уж больше тебя знает о делах Александра Эдуардовича и наверняка помнит всех знакомых своего компаньона.

Леля испугалась.

— Ты собралась к Перцеву?! Не вздумай! — закричала она. — Представляешь, как ополчится на меня этот Перцев, если узнает, что я нарушила данное слово и рассказала тебе о похищении. Да он придет в ярость. Нет, поклянись, что с ним ты разговаривать не будешь.

— Клянусь, — не задумываясь, воскликнула я, правда тут же и возразила:

— Не вижу ничего страшного в том, что я узнала про похищение. Ну сказала ты мне, так я же вам человек не посторонний. К тому же умею держать язык за зубами.

— Перцев об этом не знает. Нет, Соня, все же лучше ты к нему не ходи, — попросила Леля и, морщась от боли, схватилась за голову.

— Не пойду. Я уже клялась, но, дорогая, что с тобой? — взволновалась я.

— Голова, снова болит голова. Как тисками в висках сдавило. Кажется, кровь хлынет из ушей. Поищи, пожалуйста, в аптечке таблетки. Дай что-нибудь посильней.

Я, как баран на новые ворота, уставилась на аптечку. Посильней. Да тут же одни сердечные лекарства. Боже! Сколько их! Кто их только глотает? Уж не Леля, конечно.

— Не знала, что Александр Эдуардович жаловался на сердце, — заметила я, отыскивая обезболивающее и извлекая из упаковки таблетку для Лели.

— Господи! — взвизгнула она. — Почему «жаловался»?! Ты что, его уже хоронишь?!

Я, кляня себя за свой длинный язык, бросилась оправдываться:

— Дорогая, нет, конечно, не хороню, просто случайно вырвалось, прости, прости.

Но Леля не слушала меня. Она снова пришла в отчаяние.

— Может, ты и права! — рыдая и заламывая руки, воскликнула она. — Сашенька и дня не мог прожить без лекарств. Каждый день он жаловался на сердце. Он был болен, очень болен — порок сердца. Это похищение губительно для него! Нет, я сойду с ума!

— Ты сказала об этом тому бандиту, который требует с тебя деньги? Я имею в виду про сердце, а не то, что ты сойдешь с ума, — пояснила я.

— Про все ему сказала, — заверила меня Леля, — и про таблетки, и про то, что сойду с ума, но ему-то какое до всего этого дело?

— Не скажи. Если с Александром Эдуардовичем случится приступ и он умрет, этот бандит не получит ничего. С какой стати ты будешь платить ему выкуп?

— Как с какой стати? А тело? Я должна получить тело. Как же я брошу Сашеньку неизвестно где? Не похороню по-христиански?

— Да-да, конечно, — пролепетала я, — но тело стоит гораздо дешевле.

— Господи! — взвыла Леля. — О чем мы говорим?! Какое тело?! Я должна получить живого мужа, иначе мне конец!

— Получишь, обязательно получишь. Раз ты сказала про таблетки, будем надеяться, что похититель для своего же блага разорится на лекарства.

Случайно глянув на часы, я испугалась, потому что вспомнила, что и у меня есть муж, которого еще не похитили и вряд ли когда похитят…

Более того, у меня есть и ребенок, которому пора читать сказку, пока баба Рая не начала рассказывать ему на ночь свои ужасные политические анекдоты.

— Ой! — закричала я. — Какой кошмар! Как уже поздно!

— Еще не так и поздно, — демонстративно держась за голову, забеспокоилась Леля.

Таким образом она давала мне понять, что бросать больного человека жестоко. Я сделала вид, что не понимаю намека, и взмолилась:

— Нет-нет, дорогая, очень поздно, прошу тебя, прости, но мне пора.

Леля отнеслась к моему заявлению без энтузиазма.

— А как же я? — эгоистично спросила она, снова собираясь плакать. — Эта ночь была сущим кошмаром!

— Ты чего-то боишься?

— Да нет, просто мне одиноко.

Ах, я, оказывается, должна ее развлекать. И своего мужа я должна развлекать, и сына… А кто же будет развлекать меня?

— Выпей снотворное и ложись спать, — строго посоветовала я, закрывая аптечку. — А завтра я тебе позвоню.

ГЛАВА 9

Всю ночь я ломала голову над похищением Турянского и, естественно, не выспалась. Рано утром, даже не выпив кофе, бросилась звонить Розе. Очень хотела застать ее дома.

— У меня к тебе важное дело, — взволнованно заявила я.

— Об этом не может быть и речи, — разочаровала меня Роза. — Сегодня тяжелый день. Я обещала Пупсику отнести его пиджак в химчистку — он давно хнычет, — потом много всяких других домашних хлопот, а к обеду надо успеть на работу, в клинике у меня четыре встречи, и все с подругами. Сама знаешь, сколько у гинеколога друзей. А вечером еще к Альфреду Коровину за город пилить. Давай перенесем на завтра.

— Речь пойдет о монтевизме! — воскликнула я, и Роза мгновенно согласилась:

— Приезжай!

Я не заставила ее долго ждать. Роза встретила меня, страшно волнуясь.

— Что случилось? — едва открыв дверь, закричала она.

— У меня открылись монтевистские способности, — с гордостью сообщила я. Роза опешила:

— Ты же в это не веришь. Даже когда я демонстрировала явные успехи, ты смеялась и безбожно меня критиковала, подвергала сомнению совершенно очевидные факты, кричала, что умрешь материалисткой, какие фокусы я тебе ни показывай.

— Это когда ты занималась монтевизмом — я критиковала, а когда такие способности открылись у меня, как можно не верить? Похоже, монтевизм и в самом деле существует. Во всяком случае другого вывода из этой истории я сделать не смогла.

Услышав про историю, Роза пришла в страшное волнение.

— Из какой, из какой истории? Рассказывай! Рассказывай скорей! — закричала она, усаживая меня на диван и пристраиваясь рядом.

Лицо ее выражало безграничное внимание. Зная потрясающую порядочность Розы, я решила, что уж ей-то можно открыть тайну. Это совсем не Маруся, у которой не держится вода в… Да что об этом.

— У Лели пропал муж, — сказала я.

— Какой ужас! — отшатнулась Роза.

— Турянского хитростью выманили из дома, похитили и теперь требуют за него фантастическую сумму. Причем, обрати внимание, похитили два дня назад, сегодня третий пошел, а вчера мне очень странный сон приснился.

— Какой сон? — насторожилась Роза.

— Будто я мужчина, и все у меня как у Турянского: бездна денег, молодая жена… Видимо, я уже кое-что начала воспринимать, чувствовать.

— Закон отражения, — поставила диагноз Роза. — Созерцание телепатически передаваемого предмета без включения сознания. Ты воспринимаешь его мысли, как несмышленое дитя.

Я чуть не задохнулась от изумления:

— А-ааа! Думаешь, он мне телепатирует?

— Телепатирует, — уточнила Роза. — Он в отчаянном положении и неосознанно посылает свои мысли всем, кого знает, но приняла их только ты.

— А ты? — изумилась я. — Почему ты не приняла? Ты же у нас опытный монтевист.

Роза задумалась. Было видно, что она расстроена. Действительно. Почему не она приняла? Почему я? Это же несправедливо.

— Думаю, ты приняла потому, что у тебя чрезвычайно развито воображение, — предположила Роза. — Ты с детства любила приврать; поэтому никто и не удивился, когда ты стала писательницей.

Я рассердилась:

— Ты о чем? Это к чему? Речь идет о Турянском. И о тебе. Почему я взяла твои обязанности на себя, почему приняла послание Турянского, вот о чем речь. Об этом и говори, а не о том, что я любила с детства.

— Так я же и говорю об этом, — заверила меня Роза. — Самое главное — твое необузданное воображение. К тому же, возможно, ты была настроена на нужную волну, была в нужном состоянии как раз перед сном.

— О чем ты? Ничего не пойму, — рассердилась я.

Роза, паинька, начала терпеливо объяснять:

— Соня, пойми, его похитили, он боится, очень боится, только что у него было все и теперь впереди ничего: полнейшая неизвестность.

— Точно! — воскликнула я, от восхищения хлопая себя по бедрам. — Именно с этим состоянием я и легла позавчера вечером в кровать! Я же позавчера днем сапоги купила! Надо же было хоть чем-то порадовать себя после того ужасного карниза. Вот я и купила себе подарок: сапоги за пятьсот долларов!

— Круто! — восхитилась Роза.

— Что «круто»? Вздумай я заплатить за них тысячу долларов, продавец и тогда не возражал бы. Пятьсот долларов! Они что, золотые эти сапоги?

— И в самом деле, почему так дорого? — заинтересовалась Роза. — Они наверное необычные?

— Сапоги как сапоги, из крокодила, конечно, но за пятьсот долларов я могла бы купить целую ферму крокодилов.

— Вряд ли, — усомнилась Роза.

— Значит, ты меня плохо знаешь, — отрезала я. — Но вернемся к моим дивным способностям. Легла я, значит, вечером в постель как раз в том ужасном состоянии, о котором ты говоришь: только что у меня было все — пятьсот долларов, — а теперь впереди ничего: одна неизвестность. Одни вопросы впереди. Как долго эти сапоги мне прослужат? Когда они выйдут из моды? Что сказать подругам? Назвать истинную цену или для крутости преувеличить?

— Куда уже преувеличивать? — ужаснулась Роза. — Это все же сапоги, а не автомобиль.

— Да, ты права, — согласилась я:

— Маруся — а она присутствовала, когда я меняла свои доллары на крокодиловые сапоги — даже позеленела от зависти и тут же сказала, что я сделала глупость, она, мол, видела точно такие, же, но за пятьсот рублей. Видимо, рядом с сапогами продавались спички, и Маруся сослепу посмотрела не на тот ценник. Но бог с ней, не будем о ее странностях, а лучше поговорим о моих исключительных способностях.

— Да-да, давай поговорим, — поспешно согласилась Роза, которой надоели мои сапоги. Уж из-за них-то она не бросила бы пиджак своего Пупсика, этот грязный мешок с воротником и карманами, этот бухгалтерский чехол, пожизненно и настоятельно требовавший химчистки.

— Так что ты выяснила во сне? — дрожа от нетерпения спросила Роза.

— Теперь выясняется, что во сне я увидела даже то, чего и в жизни не знала. Оказывается, Александр Эдуардович был тяжело и неизлечимо болен!

Роза пришла в восторг.

— Потрясающе! — вскакивая с дивана и хлопая в ладоши, запищала она своим тоненьким голоском. — Неужели ты во сне узнала, что Турянский болен клаустрофобией?

— Почему клаустрофобией? — растерялась я. — Речь идет о сердце. У Турянского порок сердца. Он и дня без лекарств прожить не мог.

Роза мгновенно огорчилась.

— Неужели я разболтала то, что держалось в строжайшей тайне? — глядя на меня с невыразимой печалью, спросила она.

— Информация попала в надежные руки, — заверила ее я. — Но ты-то про эту болезнь откуда знаешь, если Турянский держал в тайне свой психоз?

— Леля приходила ко мне на консультацию, ну, как к гинекологу, а по ходу расспрашивала про клаустрофобию. Я испугалась, не с ней ли приключилась эта беда, она успокоила меня, что не с ней, а с ее мужем. Просила порекомендовать опытного психиатра, но так, чтобы все осталось в тайне. Турянский скрывал свою болезнь, чтобы не обнаруживать ее, принимал всевозможные меры, даже в лифтах не ездил.

Я удивилась:

— Зачем он это делал? Клаустрофобия не сифилис, с какой стати ее скрывать?

Роза решительно со мной не согласилась и начала доказывать, что я рассуждаю так, потому что психически абсолютно здорова. Видимо, она намертво забыла про злополучный карниз. И я забыла, а напрасно.

— Ты лучше Тамарке и Марусе об этом скажи, — посоветовала я, — а то они регулярно сомневаются в моем психическом здоровье. Но слушай дальше про сон. Дальше вообще ужас. Кстати, именно в этом ужасе и заключается загадка. Для этого, собственно, я и приехала к тебе. В общем, во сне все у нас, в смысле у меня — старого облезлого козла — в порядке, жена меня обожает, жизнь бьет ключом, и вдруг ни с того ни с сего я начинаю задыхаться. Корчусь в невероятных судорогах, чего-то жутко боюсь, у меня спазмы, глаза на лоб лезут…

Роза, усевшаяся было на диван, снова с восторгом вскочила и, бурно аплодируя мне, запищала:

— Интеллектуальные волны происходят от мыслей человека и улавливаются монтевистом. Турянский испытывал все эти ощущения и бессознательно передавал их тебе. И еще ты будешь утверждать, что не узнала во сне о том, что он болен клаустрофобией! — победоносно заключила Роза.

— Что ты хочешь этим сказать? — с ужасом воскликнула я.

— Да то, что несчастного мужа Лели, видимо, держат в каком-то закрытом помещении, а он страдает и телепатирует тебе. Ты описала часть симптомов приступа клаустрофобии.

Тут уж с дивана вскочила я и забегала по комнате, приговаривая:

— Ой-ей-ей-ей-ей! Что же с ним теперь будет?

Роза трусила за мной и задавала те же вопросы. Только я их задавала ей, она же — непонятно кому. Наконец я остановилась и спросила:

— От этого человек может умереть?

— Смотря насколько болен. Если в легкой форме, то нет, а если в тяжелой, то запросто. Стоит только надолго оставить его в провоцирующих приступ условиях, и он труп.

— Турянский в какой форме болел?

Роза задумалась:

— Точно не знаю, но думаю он испытывал сильный дискомфорт, раз избегал лифтов. Я не специалист, но сама имею некоторые симптомы этой болезни. Лифты я плохо переношу, каждый раз с замиранием сердца туда вхожу. Также терпеть не могу купе поездов, очень плохо мне в самолетах, в комнате всегда стараюсь держать открытой дверь.

— А что с тобой будет, если ты застрянешь в лифте? — заинтересовалась я.

— Застревала. Как видишь, жива, но к тому времени как меня оттуда извлекли, мне уже было очень нехорошо: рвало, я едва не теряла сознание. Правда потом выяснилось, что я немного беременна. Но ты же говоришь, что у Турянского очень больное сердце. Я ничего не знала об этом.

— Да, — разволновалась я, — у Турянского больное сердце! Очень больное сердце! И еще эта чертова клаустрофобия!

Роза хмурилась и молчала, она была крайне озабочена. Я даже не решалась ее спросить, однако она сказала сама.

— Боюсь, — почему-то прошептала она, — что при таких обстоятельствах Турянского уже нет в живых.

— О боже! — взвыла я. — Кто об этом скажет Леле?!

ГЛАВА 10

Используя все свои мистические знания, Роза тщательно проанализировала мой сон и пришла к выводу, что Турянский погибал как раз тогда, когда я спала и видела себя мужчиной. Несчастный Турянский, корчась сразу от двух приступов (клаустрофобии и сердечного), телепатировал мне свои ощущения, которые удачно легли на мое нервное состояние, обеспеченное идиотской покупкой сапог.

— Теперь мне ясно, почему Леле не дали поговорить с мужем, — воскликнула я. — Раз Турянский не афишировал свои болезни, следовательно, похитители (а их минимум двое) вполне могли и не знать ни о больном сердце, ни о клаустрофобии и вляпались по самые уши. Рассчитывали получить большие деньги, а получили (учитывая размеры Турянского) маленький труп.

— Почему ты решила, что похитителей двое? — удивилась Роза.

— Не двое, а минимум двое. Их может быть и трое, и четверо. Точное количество этих бандитов в данный момент установить невозможно. Пока речь идет лишь о двоих: о том, кто заманивал Турянского в ловушку, и о том, кто названивает нашей несчастной Леле, требуя выкуп.

— А с чего ты взяла, что это не один и тот же человек?

Я торжествующе посмотрела на Розу и с пафосом произнесла:

— Настало время воспользоваться твоими монтевистскими способностями. Зачем ты спрашиваешь, когда легко можешь прочесть это в моей голове?

— Точно! — обрадовалась Роза. — Я прочту!

Она вдруг вся собралась, напряглась, сосредоточилась, уставилась в невидимую точку и сомнамбулически мне приказала:

— Дай свою руку.

Я поспешно протянула руку; Роза вцепилась в нее и по слогам, будто с трудом считывая информацию откуда-то с невидимого листа, заговорила:

— Раз Турянский попался в ловушку, значит, заманивал его туда хорошо знакомый ему человек, тот, кто пользовался его доверием. Такой человек мог быть узнан Лелей по голосу. Следовательно, звонил второй бандит, голоса которого Леля не знает.

— Ура!!! — закричала я и захлопала в ладоши. — Получилось! Получилось! Роза, ты настоящий монтевист!

— Я-то монтевист, — пригорюнилась Роза, — но что теперь будет с Лелей?

Сразу же пригорюнилась и я:

— Бедная Леля. Она еще надеется увидеть мужа живым. Неужели ей придется продавать квартиру?

— Надо уберечь ее от этой глупости, — забеспокоилась Роза. — Не дай бог, она все продаст и заплатит этим извергам, а получит труп.

— Да-а, — согласилась я, — надо уберечь ее от глупостей, но как это сделать? Лично я не найду в себе сил сообщить Леле о гибели ее любимого мужа. Она уже и так вся на нервах. Видела бы ты, как бедняжка убивается. Во-первых, там страшенная любовь, а во-вторых, Леля боится остаться нищей.

— Как гинеколог могу сказать, — заявила Роза, — что сейчас Леля больше думает о себе. Ей не хочется остаться нищей, а когда она узнает о гибели мужа, то и вовсе испугается, но с каждым днем все сильней и сильней она будет постигать утрату. Вот когда для нее наступят настоящие страдания. Уж я навидалась на своем веку таких несчастных, убитых горем баб. Как они мучаются, порой и руки на себя, бедняжки, накладывают.

Мы с Розой, обмениваясь скорбными взглядами, затосковали. И тут я вспомнила, что плохо будет не одной Леле.

— Тамарка! — завопила я. — Наша горемычная Тамарка! Она же теперь летит, как фанера над Парижем! Она же под кредит, который обещал Турянский, залезла в долги и заключила контракт с жуткими штрафными санкциями. Теперь капут ее компании.

Роза из того, что я сказала, ничего не поняла, но пришла в такой ужас, что схватилась за сердце и запричитала:

— Тома, наша бедная Тома…

— Срочно еду к Тамарке! — заявила я и помчалась в прихожую.

— Встретимся вечером у Коровина, — торопливо бубнила Роза, пока я нервно меняла ее древние тапки на свои новые туфли.

— Да, встретимся там, — согласилась я, выскакивая из квартиры.

— Сумку! Сумку забыла! — догоняя меня, закричала Роза. — Боже! Какая ты растеряха! Бедная Тома! Бедная Леля! Бедная ты!

«Бедная Роза! — входя в лифт, подумала я. — Как она за всех переживает».

* * *

Тамарка была в офисе своей компании; сидела в собственном кабинете, с умным видом изучая экран монитора. Я заглянула — ничего интересного: колонки цифр и справа непонятного смысла приписки к ним. На что тратится жизнь?

Однако я заробела, потому что принесла плохую весть и не знала, как ее сообщить.

Произошло это самым естественным путем, как все у меня происходит. Даже опомниться не успела, как Тамарка уже все узнала. Но это в дальнейшем; пока же я, волнуясь, топталась у стола, ломая голову, с чего начать.

— Мама, чего тебе? — не отрываясь от монитора, буркнула Тамарка.

Меня мгновенно пробрало зло. Как это — чего? Сама послала меня на разведку к Леле, а теперь глупые вопросы задает. Уж чья бы корова мычала, а ее должна была бы от горя рвать волосы на одном месте (я имею в виду, конечно же, голову.)

— Тома, — сообщила я гробовым голосом, — я совсем тебя не понимаю. Ты бы должна ждать меня как манны небесной. Ты не в монитор смотри, а на меня. Сидишь тут и не подозреваешь, что тебе полный писец пришел, говоря нецензурно, как ты это любишь.

Тамарка оставила в покое монитор и, как я велела, вытаращилась на меня. Ужас в ее глазах я прочла уже с садистским удовольствием. Будет знать, как пренебрегать друзьями. Я, как дурочка, ходила ради нее в разведку, бросила все свои дела, и вот тебе благодарность — она смотреть на меня не хочет.

— Почему мне писец? — цепенея, спросила Тамарка.

А у самой уже полные штаны от страха. Как все же легко пугать этот богатый люд. Одно удовольствие. Сами себя порой боятся, хоть и взятки регулярно дают. Насколько проще честно… не работать, как это делаю я.

Однако обида обидой, а Тамарка не чужой мне человек. У самой за нее душа болит постоянно и без всякой причины, а тут еще приключилось такое несчастье.

— Тома, — скорбно сообщила я. — И Леле, и тебе — писец. Туринского нет в живых.

— Да ну-у! — сказала Тамарка и окаменела. Пришлось ее поливать водой, чтобы она очнулась, а как очнулась — сразу действий захотела.

Вскочила с воплями:

— Что? Где? Когда?

Видимо, эти вопросы уже сидят в подкорке у нашего поколения.

— Тома, успокойся, приземлись и послушай, — начала ее я уговаривать.

Она, молодчина, быстро взяла себя в руки, уселась в кресло, закинула ногу на ногу, закурила, жадно затянулась сигаретой, твердо сжала губы и затем, с прищуром глядя на меня, решительно скомандовала:

— Рассказывай.

Я выпалила на одном дыхании:

— Была вчера у Лели, банкира похитили, требуют выкуп, но платить уже не за кого, банкир умер от сердечного приступа и клаустрофобии.

— Сколько требуют? — с ходу, не думая, спросила Тамарка.

Я назвала сумму, а она нервно рассмеялась и рявкнула:

— Чушь. В таком случае Турянского похитили с какой-то другой целью. Выкуп похитителям не нужен, он для отвода глаз.

— С чего ты взяла? — растерялась я, справедливо считая свои аналитические способности на несколько порядков выше Тамаркиных.

— А с того, что, прежде чем похищать банкира, неплохо бы для начала выяснить, Сколько родственники смогут выложить за его персону. Сумму же, названную тобой, не смогут выложить даже за президента, укради его кто-нибудь с той же целью.

Тамарка изрекла это с таким высокомерием, и апломбом, что невозможно было ей не возразить. И я возразила.

— А Леля сказала, что если бы похитили ее, то Турянский нашел бы для выкупа требуемую сумму, — ядовито сообщила я.

— Твоя Леля или дура, или не петрит в этих вещах, — отрезала Тамарка, из чего я сделала заключение, что дурой она считает как раз меня, потому что на Лелю ей плевать.

— С какой бы целью ни похитили Турянского, в живых его уже нет, — мстительно напомнила я. — Следовательно, кредита тоже не будет.

— Леле предъявили труп?

— Пока нет, но, думаю, в конце концов предъявят.

— Что значит «в конце концов»? — рассердилась Тамарка.

— А то и значит, что пока Лелю водят за нос, дают ей послушать голос мужа, записанный на магнитофон. И будут водить до тех пор, пока она все не продаст и им не заплатит, а потом и труп предъявят, — заверила я Тому.

— А ты что, в сговоре с похитителями? Ты-то обо всем этом и о смерти Турянского откуда знаешь?

— Сон мне был — это раз. Аналитическим методом дошла на базе полученной информации — это два. Роза уже в восторге от моих способностей.

Боже мой, как психанула Тамарка. Сначала чуть дымом не подавилась — она как раз затягивалась сигаретой, когда я делала свое важное сообщение, — а потом, прокашлявшись, как завопила:

— Мама, ты невозможная! Иди ты в задницу со своими аналитическими способностями! Турянский жив, а ты идиотка!

Я, конечно, могла бы обидеться и уйти, если бы не любила Тамарку. Но я ее с детства любила (кстати, без всякой видимой причины), к тому же болела за нее всей душой, и потому не ушла, а сказала:

— В любом случае, Тома, компания твоя накрылась сапогом.

Почему сапогом, до сих пор не знаю. Видимо, эти пятисотдолларовые сапоги мне костью в горле стали. Однако Тамарка схватилась за голову:

— Господи, Мама, лучше бы ты на карнизе осталась!

— Компании капут, где бы я ни была, — заверила ее я.

Тамарка призадумалась.

— Ох, Мама, — наконец устало посетовала она, — какая же ты невозможная. Я тебя за чем послала?

— Чтобы про Турянского разузнать.

— А ты чем занимаешься?

— Этим и занимаюсь.

— Ага, этим. Мама, ты невозможная. Уже взялась за дело, неугомонная, везде нос свой длинный сунуть успела, черт знает что еще сотворила, Розу посвятила в мои дела, скоро весь город к этому делу привлечешь. Я полагала, что ты умней.

Но мне уже было не до Тамарки, я теперь думала лишь об одном: «Почему это у меня длинный нос? Что это она говорит? Нос мой длинный! Неужели и в самом деле длинный? Что-то я раньше не замечала».

Порхнув к зеркалу, я со всей тщательностью изучила свой нос — и так и этак им крутила и в конце концов пришла к выводу, что он действительно длинноват, хотя я всю жизнь считала, что мой нос — вершина творчества создателя, его шедевр и эталон всех носов на свете. А поди ж ты, выходит, ошибалась — нос-то длинноват. Просто беда — узнать такое в моем зрелом возрасте. Какое горе!

Хотя, что за горе? Нос был эталоном все сорок лет, а на сорок первом взял да и вытянулся… немного. Перестройка организма пошла. В зрелую пору вхожу, вон как похорошела. Все замечают…

Но разве дадут тут уделить себе внимание? Тамарка словно с цепи сорвалась — вдруг как истошно завопит:

— Мама! С кем я разговариваю?! Блин!

— Откуда знать мне? — нехотя отрывая взгляд от своего красивого носа, спокойно ответила я. — С собой наверное.

— Что ты там делаешь?! Нашла время у зеркала крутиться! Иди сюда. Садись в кресло и давай думать.

Пришлось послушаться: если возникла необходимость думать — надо помогать, без меня Тамарке с этим делом не справиться.

— Что там Леля? — хмурясь, спросила она.

— Говорю же тебе, Леля безутешна. Никогда не видела ее такой: вся на нервах, постоянно рыдает. Порой создается впечатление, что бедняжка близка к сумасшествию — ведет себя неадекватно…

Казалось бы, ну что я сказала? А Тамарка вдруг как хватит кулаком по столу, как закричит:

— Мама! Ты невозможная!

«Боже, — испугалась я, — и с этой уже истерика».

— Мама! — еще громче взвизгнула Тамарка. — На кой черт мне твоя Леля с ее нервами, когда я не знаю, куда свои девать!? Что с Турянским — говори!

— Так похитили его, сколько можно говорить об этом? — абсолютно искренне изумилась я. Тамарка же опять в истерику, опять визжать:

— Это ты не со мной об этом говорила! Это ты черт знает с кем уже об этом говорила! Ох, убьешь ты меня, погубишь! Все! Все уже знают! — и внезапно замолчала, руки раскинула и начала как-то странно оползать в кресле, скукоживаться.

Я перепугалась и залепетала:

— Тома, Томочка, успокойся, я не говорила никому, побей меня леший и разрази гром, если я хоть словечко на сторону сказала.

Тамарка мигом ожила, вернулась в прежнее положение, ногу на ногу закинула, новую сигарету прикурила и с угрожающим пращуром спросила:

— Не говорила?

— Ни словечка, — заверила я и на всякий случай перекрестилась.

Однако Тамарку не убедило и это. Она была полна сомнений.

— Голову ты мне морочишь, Мама, ну да фиг с тобой — не убивать же тебя.

«Здрасьте, — подумала я, — дождалась благодарности. Вот как уже стоит вопрос».

— Роза, конечно, баба порядочная, — продолжила тем временем Тамарка, — ей любой секрет доверить можно… Кстати, ты предупредила ее, что о Турянском не стоит болтать?

И тут я вспомнила, что не предупредила. Тамарка прочла это на моем лице и с воплем: «Мама, ты невозможная!» бросилась звонить Розе. Когда Роза была предупреждена, Тамарка всерьез взялась за меня. Долго и тщательно пытала, а потом сделала вывод:

— Похоже, ты права: капут моей компании. Если у Турянского сердце и клаустрофобия, то он действительно труп. В противном случае Леле дали бы с ним поговорить.

— Я права всегда! — воспряла я. — И ничего не могу с этим поделать, вас же всех это злит. Понятное дело: кому понравится, когда кто-то умней.

Тамарка поморщилась, как от мигрени, но промолчала, за что тут же мною и была вознаграждена.

— Кстати, Тома, со слов Лели я поняла: Перцев больше огня боится, что сведения о пропаже Турянского просочатся во внешний мир. Даже в банке об этом мало кто знает. Почему бы тебе этим не воспользоваться? Лишь немножечко его пошантажируй, и он даст тебе кредит.

— Мама, а ты голова! — обрадовалась Тамарка и бросилась меня целовать, но тут же озаботилась:

— А ты точно знаешь, что он так уж сильно боится?

— Во всяком случае Лелю он запугал. Она запретила мне говорить с ним, даже зная о моих уникальных способностях в любом поиске и что Перцев мог бы в этом поиске помочь важной информацией. Более того, Леля просто запаниковала, когда я заявила, что пойду в банк. А ведь сама она знает слишком мало про дела мужа, про его знакомых и прочее-прочее. Перцев был бы здесь бесценен, но Леля боится, а ведь ей-то позарез нужно найти мужа.

— В такой ситуации и я не стала бы портить отношения с компаньоном мужа, — заявила Тамарка. — Если Турянский в самом деле погиб, Леля целиком и полностью в руках Перцева. Он сколько пожелает, столько и отщипнет этой Леле от того, что ей же и принадлежит. Рассердится, не даст вообще ничего. Леля не совсем дура, раз это понимает.

— Еще как понимает, — заявила я, уже жалея о совете, данном Тамарке. — Однако, Тома, я стою на страже не только твоих интересов.

— А чьих же еще? — опешила Тамарка. Она была несказанно изумлена, искренне полагая, что любой рад ей служить.

— Понятно, чьих. Леля доверилась мне, не могу же я ее подвести, а тут ты вдруг заявишься к Перцеву и выложишь все то, что я из Лели вытащила едва ли не силой. Это подло. К тому же, я, пожалуй, сгустила краски. Не так уж Перцев и боится огласки. Ну пропал его компаньон, Перцеву-то какой страх? Ему одна только радость, раз он так легко может оставить Лелю без наследства. Перцев, поди, мечтает о том, чтобы Турянский никогда не нашелся. Не ходила бы ты к нему, Тома, очень прошу тебя. Тамарка сразу на дыбы:

— Мама, ты невозможная! И такую чушь несешь, хоть уши затыкай! Бесспорно, Перцеву от гибели Турянского одна лишь только выгода, но это если Турянского нет в живых. Перцев же, как осторожный человек, на это надеется, но не рассчитывает. Ему о текущих делах думать надо. Пропал глава банка — это политический вопрос. Знаешь, какое пойдет брожение?

Я покачала головой:

— Откуда мне знать?

— Вот и не лезь со своими глупыми выводами, засуетится народ. Я вон, уже засуетилась, а сколько вокруг Турянского ошивается таких же озабоченных? Бездна. Каждый связывает с ним какие-то чаяния, каждому что-то нужно. А в самом банке что начнется! А бухгалтерия?

— Что — бухгалтерия?

— Она же вся под Турянским. А как ей теперь быть, этой бухгалтерии? А операционный отдел… Господи, Мама, ты даже не представляешь, сколько возникает проблем — тьма-тьмущая! Нет-нет, Перцев исчезновение компаньона будет до последнего держать в секрете. Убили Турянского или не убили, он же не может сейчас занять его место — трупа-то нет. Вот когда будет или Турянский, или труп, вот тогда и будет ясность. Мама, ты гений, сейчас же еду к Перцеву.

Я запаниковала:

— Тома, ты режешь меня без ножа! Ставишь под вопрос мою легендарную порядочность!

— Успокойся, я же не дура. Не стану я про похищение ему говорить. Намекну, что не верю в командировку и готова начать собственное расследование по Турянскому. На кой черт мне эта служба безопасности? Пусть работает, коль деньги плачу. Так Перцеву и скажу, а он, как услышит это, так сразу и подожмет-то хвост и кредит мне выдаст. Зачем ему лишние проблемы?

Я согласилась, а куда мне было деваться — Тамарка уже была на подъеме.

— Так, Мама, — решительно покидая кресло, гаркнула она, — некогда прохлаждаться. Делом, делом пора заняться. Ты куда едешь?

Я без энтузиазма промямлила:

— К Леле собиралась.

— Могу подвезти, это рядом с банком.

— А ты откуда знаешь? — удивилась я.

— Что, я не знаю, где живет Турянский? — рассердилась Тамарка. — За кого ты меня принимаешь?

— Раз знаешь, вези, — ответила я с твердым ощущением, что Тамарка в чем-то водит меня за нос.

Ладно, Перцев испугался, а почему же испугалась она, когда решила, что я всем разболтала о похищении Турянского? Ей-то что с этого? Вот над чем стоит подумать!

Я так увлеклась обдумыванием этого вопроса, что даже не заметила, как Тамаркин «Мерседес» затормозил у дома Лели.

— Все, Мама, приехали, — сообщила она.

Я вышла и побрела, все еще обдумывая этот вопрос.

— Мама! Мама! — завопила Тамарка. — Мешок! Ты мешок свой забыла!

— Что? — изумилась я. — Какой мешок?

Тамарка протянула мне мою сумку.

— Встретимся вечером у Коровина, — буркнула она и дала знак своему водителю, мол, трогай.

ГЛАВА 11

Леля, очевидно, возлагала большие надежды на мои чудесные способности, потому что, увидев меня, сразу закричала:

— Ну что?

Похоже, она вообще удивилась, что я все еще не привела ее Турянского за руку.

— Дело движется, — заверила я, не собираясь баловать Лелю подробностями. — Звонили тебе эти похитители?

— Нет, сегодня пока не звонили, — почему-то с сожалением сказала она, видимо, все еще надеясь поговорить с мужем.

В глубине души обливаясь слезами, я поняла, что не смогу сообщить Леле о своих подозрениях.

Сказать о том, что нет в живых ее мужа?!!

Может быть, позже, когда-нибудь… это кто-то сделает за меня.

— Куда денутся, позвонят, — успокоила ее я, сразу проходя в кабинет Турянского. — Сегодня обязательно позвонят и будут звонить до тех пор, пока не получат выкуп.

Леля, уже не спрашивая ни о чем, поплелась за мной. В отчаянии она готова была довериться черт-те кому — ее счастье, что подвернулась я, человек исключительной порядочности.

— Как спалось? — спросила я, усаживаясь за рабочий стол Турянского и знаком приглашая Лелю присесть напротив.

— Напилась снотворного и как в яму провалилась, — пожаловалась Леля, усаживаясь на стул, совершенно непригодный для современного человека.

Современный человек отвязен, на стуле он любит развалиться, опираясь на сиденье одной лишь пятой точкой, этот же стул требует от сидящего на нем идеальной осанки. Лишь проглотивший кол будет чувствовать себя комфортно на этом стуле. Леля кол не глотала, а потому ерзала, пытаясь устроиться поудобней.

Я предвидела, что долго ей на нем не усидеть, потому и заняла единственное приличное место — кресло Турянского. Остальная мебель никуда не годилась, что меня вполне устраивало: я жаждала одиночества. Вряд ли Леля по доброй воле поймет тот странный факт, что я жаждала одиночества именно в кабинете ее пропавшего мужа. Хотя, мне этот факт странным не казался, Я точно знала, чего хочу.

— Леля, — сказала я, с жалостью глядя на темные круги под ее прекрасными очами. — У Александра Эдуардовича должен быть сейф. Где он? В кабинете я его не вижу, а ведь Александр Эдуардович, как я понимаю, работал именно здесь.

— Да, Сашенька иногда засиживался в кабинете до утра, — подтвердила Леля.

— Следовательно, сейф здесь — не стал бы он ходить за каждой бумажкой, скажем, в буфет. Сейф здесь, и ты, как любимая жена, о нем знаешь. Теперь должна знать и я. Не из праздного любопытства, пойми, дорогая, а пользы ради.

Леля растерянно смотрела на меня и молчала. Было очевидно, что она соображает, как ей поступить. Я усилила натиск:

— Понимаю, Александр Эдуардович говорил тебе о важности этого секрета, но настал тот роковой час, когда появилась другая важность. Речь уже идет о жизни Александра Эдуардовича. В сейфе может оказаться то, что приведет нас к истине.

Моя высокопарная речь подействовала на Лелю, бедняжка занервничала — но недостаточно. Видимо, Турянский здорово ее застращал, зная добрую и доверчивую душу своей жены и ее пристрастие к подругам.

— Хорошо, — сказала я, — открываю все карты. У меня есть серьезные причины подозревать, что твоего мужа похитили совсем не с целью выкупа. Тот, кто хочет получить выкуп, обычно хорошенько думает, прежде чем заламывать цену; здесь же явно переборщили. Следовательно, Александра Эдуардовича похитили не с целью получения выкупа.

Леля опешила.

— А с какой целью? — прошептала она.

— Кто-то жаждет его смерти.

— Его смерти наверняка жаждут многие, иначе не стал бы Сашенька платить охране, — справедливо отметила Леля. — Зачем же понадобилось его похищать, когда можно было просто организовать убийство?

— Вот это я и хочу узнать, покопавшись в сейфе. Кому-то выгодно, чтобы он умер естественной смертью: от сердечного приступа, спровоцированного клаустрофобией.

Леля испуганно схватилась за голову:

— Ты узнала про клаустрофобию? Какой ужас! Сашенька это скрывал даже от меня.

Я хотела сказать: «Что знают трое, то знает свинья», — но сказала совсем другое:

— У меня открылся монтевистский дар, — солгала я, чтобы выгородить Розу. — Я поднапряглась и прочла это вчера в твоих мыслях.

Леля рассердилась:

— Соня, перестань! Неужели ты веришь в эту глупость? Ты же образованный человек. Ты мне еще про духов расскажи.

— Не ты ли ходила к Коровину? — в свою очередь рассердилась я.

— Ах, это все от отчаяния. Утопающий за соломинку хватается, но я очень быстро поняла, что все это обман, и больше не пойду. А про Сашенькину болезнь ты наверняка узнала у Розы, раз придумала про монтевизм. Ведь Роза у нас монтевистка?

— Да, она, — вынуждена была признать я, покрываясь краской стыда.

— Что ж, я не в обиде, — успокоила меня Леля. — Ты же не из любопытства действовала, а для пользы дела. К тому же ты убедила меня. Я и сама думала, что сумма выкупа уж слишком велика. Значит, кто-то хочет Сашенькиной смерти. Естественной смерти, — Леля призадумалась. — Нет, не знаю, кому это выгодно.

— Возможно, в сейфе есть бумаги, которые дадут нам ответ на этот вопрос, — воскликнула я. — Если мы вычислим похитителя, то уж я придумаю, как заставить его вернуть обратно Александра Эдуардовича, будь спокойна.

— Хорошо, — решилась Леля. — Открываем сейф.

Сейф находился практически на виду: за картиной. Вполне традиционное место. Леля набрала код, открыла одну дверцу, вторую и широким жестом пригласила меня:

— Можешь начинать.

Я выгребла часть бумаг и отнесла их на стол. Расположилась в кресле Турянского, собираясь тщательно изучить полученный материал. Леля уселась на стул и заскучала.

— Что там? — спрашивала она через каждые пять минут.

— Посмотри сама, — отвечала я, протягивая ей уже изученный документ.

Леля пробегала бумагу глазами, зевала и возвращала мне со словами:

— Ничего не понимаю. Какой-то контракт. Чем нам это полезно?

— Пока не знаю, может, и ничем, — отвечала я, недоумевая, почему Леля до сих пор здесь.

Видимо, я недооценила ее упрямство. Наконец она не выдержала, поднялась со своего ужасного антикварного стула и со словами «кофе сварю» удалилась.

Я почувствовала себя значительно свободней — терпеть не могу, когда в ответственный момент сидят над душой: мои мозги отказываются работать. Так и есть, едва не пропустила интересную вещь — что это?

Я глянула на бумагу, которая следом за другими оказалась у меня в руках. Судя по всему, это был страховой договор. Но что это был за договор!

Из него следовало, что Турянский получает страховые выплаты, так называемую страховую премию, в случае… смерти своего компаньона — Перцева. Причем в особых условиях было отмечено: страховое общество платит только в случае ненасильственной, то бишь естественной, смерти, что должна определить независимая экспертиза.

Но даже и не это было важно. Гораздо важнее было дальнейшее. В тех же особых условиях отмечалось, что одновременно с этим договором был заключен аналогичный страховой договор, но уже в пользу Перцева. В случае такой же ненасильственной смерти Турянского Перцев получает те же выплаты.

При этом страхователем выступал банк, который основали компаньоны, и банк же, естественно, платил страховые взносы, сумма которых вызвала у меня нешуточное головокружение.

О сумме, выплачиваемой в случае «ненасильственной смерти» оставшемуся в живых компаньону, я уже и не говорю. Лично для меня она была просто фантастической. В страховке пояснялось, что сумма эта равна фактической доле компаньонов в основанном ими банке. Был и пункт, объясняющий цель страховки: сохранение целостности предприятия в случае смерти одного из партнеров.

Этот договор меня потряс. А вот упоминание о «ненасильственной смерти» даже не удивило.

Еще бы! Упоминание об этой самой «ненасильственной смерти» в данном договоре не каприз, а жестокая необходимость. Забудь страхователь о такой мелочи, и после подписания страхового договора желание насильственно умертвить друг друга прямо на глазах страхового агента возникнет сразу же у обоих компаньонов.

Пункт, в котором определялась цель страхования — сохранение целостности предприятия, — поначалу вызвал у меня недоумение. Получалось «в огороде бузина, а в Киеве дядька», где страховые выплаты, а где предприятие, то есть банк? Однако с присущей мне сообразительностью я раскусила и этот орешек. Банк-то Турянского был акционерным обществом закрытого типа, что и было обозначено в договоре, а в этом случае после смерти совладельца родственники чаще всего наследуют не акции, а право получения денег — фактическую стоимость этих акций. Вот и выходило, что страховка давала возможность каждому из компаньонов выплатить скорбящим родственникам деньги, стоимость акций, и одновременно сохранить банк.

«Да-аа, — подумала я, — просто удивительно, что со дня подписания договора сердечник Турянский так долго протянул. Гуманность Перцева потрясает».

Мою мысль прервал приход Лели. Она вошла в кабинет с подносом, на котором стоял кофейник и всего одна чашка с блюдцем.

— Как дела? — спросила Леля.

— Продвигаются понемногу, — уклончиво ответила я, не спеша ее знакомить со своим открытием.

Леля, конечно же, заинтересуется и застрянет в кабинете, мне же все еще хотелось побыть одной.

— А почему только одна чашка? — удивилась я. — Разве ты не будешь кофе?

— Сонечка, — виновато ответила Леля, — я срочно должна уйти. Ничего, если оставлю тебя одну?

— Как это одну? — возмутилась я, с трудом скрывая радость. — Что за несерьезное отношение? Мне что, больше тебя все это нужно?

Я гневно ткнула пальцем в бумаги. Леля, вся виноватая, начала оправдываться и извиняться.

— Позвонила приятельница, — сообщила она, — ей срочно понадобился мой Сашенька. У них там какие-то дела. Приятельница сказала, что если его нет в городе, то должна приехать я. Сонечка, что я могу поделать? Уж извини. Сама понимаю, нехорошо получилось… Ты тут оставайся, а я скоро вернусь. Выпей кофе.

И Леля убежала. Ах, как это было удачно. Самое время для настоящего обыска. Не может быть, чтобы в доме Турянского существовал лишь этот жалкий сейф — я хищным взглядом обвела кабинет. Есть же наверняка и другие тайники, более законспирированные. У Турянского до фига секретов. Во всяком случае, если бы я была банкиром, то этого сейфа мне было бы недостаточно. Да и содержимого в нем маловато.

Я покинула кресло, подошла к сейфу и достала последние бумаги, и среди них увесистую папку. Бумаги просмотрела: ничего интересного. Раскрыла папку… Если в предыдущих документах я хоть как-то могла разобраться, то теперь и вовсе зашла в тупик, но сердцем чуяла — в папке нечто важное.

«Возьму с собой и покажу Томе», — решила я, пряча папку в свою просторную сумку, которую Тамарка обозвала мешком.

После этого я тщательно обследовала стенки сейфа, провела ладонью по матовому черному дну. Поверхность сверхпрочного сплава была прохладна и приятна на ощупь. Стенки сейфа тоже радовали своей исключительной гладкостью. И вдруг…

«Нет, это мне показалось», — подумала я, пытаясь вновь нащупать некую неровность на гладкой стенке.

И нащупала. И ничего мне не показалось — впадинка под самой полкой. Пришлось присесть и изрядно вывернуть шею, чтобы ее увидеть. Чуть позже разглядев эту впадинку с помощью настольной лампы, я возрадовалась: вот они где, все банкирские секреты. В стене сейфа была замочная скважина.

Я заметалась. Ключ! Куда Турянский мог запрятать ключ?

Я обессилено опустилась в рабочее кресло банкира, тупо уставившись на баснословно дорогие письменные принадлежности. Чего там только не было: даже такой анахронизм, как нож для разрезания бумаги. Длинный и тонкий с рукояткой необычной формы, заканчивающейся странной загогулиной с дырочкой в центре.

— Есть! — радостно вскрикнула я и метнулась к сейфу.

Все прошло как по маслу: рукоятка ножа точно вошла в скважину и повернулась. Замок щелкнул, боковая стенка сейфа откинулась внутрь, обнажив две ниши, в которых лежал… пульт дистанционного управления. Обычный, ничем не примечательный пульт. Обращало на себя внимание лишь несоответствие пульта телевизору, стоящему в кабинете: они были даже разных фирм.

«Чем же управляет этот пульт? — задумалась я. — В кабинете нет компьютера, — видимо, хозяин пользовался ноутбуком, — нет видика, нет музыкального центра. К тому же пульт не такая уж великая ценность, чтобы хранить его за семью замками. Что-то в нем должно быть не так».

Я принялась тщательно исследовать этот пульт, даже разобрала его. И ничего. Пульт как пульт, на двух батарейках. Чего я только с ним ни делала: и телевизор им пыталась включить, и комбинации цифр на кнопках набирала. Ничего. То есть совсем ничего. Безрезультатно.

В полном разочаровании я вновь уселась к столу (во вращающееся кресло банкира) и стала прицеливаться пультом во все, что попадалось на глаза. Вращалась туда-сюда и, живо представляя своих врагов, расстреливала их безжалостно из ковбойского «Кольта». Долго так я воображала, видимо, не до конца расставшись с детством.

И вдруг случайно прицелилась в округло выступающий угол стены кабинета. Прицелилась, нажала красную кнопочку включения, сказала «пиф-паф» и…

Массивный, украшенный лепниной угол стены с едва слышимым жужжанием начал медленно поворачиваться на невидимой оси. За ним тут же обнаружился шкафчик с множеством полок. А на полках…

Нет!!! Я в жизни не встречала подобной откровенности! На стеллажах в алфавитном порядке, по разделам, стояли папки для бумаг. А каждый раздел снабжен табличками, на которых аккуратным банкирским почерком было обозначено: «компромат», «должники», «кредиты», «защита» и так далее и тому подобное. Просто полное собрание деятельности Турянского.

«Да-а, — подумала я, — простукать такой тайник невозможно: отъехала не декорация там какая-нибудь, а целая стена. А посмотреть, так нет на стене ни щелей, ни других признаков того, что она способна отъезжать».

Но меня уже волновало другое. Первым делом я полезла в папки с пометкой «компромат»…

И тут же наткнулась на свою Тамарку. Легко отыскала ее среди других, неизвестных мне фамилий. Боже, как она влипла! Этот чертов Турянский такое про нее знает, что я сразу пришла в сомнения: должна ли я его искать?

Может, пусть и сгинет с концами?

Чем больше я изучала документы, тем больше проникалась мыслью, что Тамарке очень даже выгодна кончина Турянского, причем именно естественная. Более того, Тамарка просто обязана спать и во сне видеть, что он умер, но при этом не мешало бы каждый день ставить богу свечку, чтобы он сделал это самым естественным путем.

Я бы на месте Тамарки и своих телохранителей приставила бы к нему от греха подальше, потому что подорвись Турянский, скажем, на мине, и это будет конец Тамаркиной свободной жизни. Упекут беднягу за решетку. Почему?

Да потому что муж Лели фантастически осторожный и предусмотрительный человек. На полке с пометкой «защита» лежали записи, из которых узнала я, что Турянский далеко не лох. Он соорудил недурную систему, мгновенно срабатывающую после его насильственной смерти — весь компромат сразу выбрасывается в Интернет, а копии документов отправляются в органы.

Если верить этим записям, то насильственная смерть Турянского просто взорвет наше общество, прокатившись волной потрясающих разоблачений.

И предотвратить эту волну никак нельзя: кто отправит в Интернет информацию, знает один лишь Турянский: та часть записей, которая освещает эту проблему, зашифрована. Живет, думаю, где-нибудь старушенция, которой Турянский ежемесячно добавляет к пенсии солидную для нее сумму, а может, студент там какой, может, просто знакомый или близкий ему человек, бывший сосед, да кто угодно…

Думаю, людей этих много, и сами они понятия не имеют, что за информацию должны явить свету в случае гибели того, кто им платит. Если Турянский умрет после долгой и продолжительной болезни, они, следуя инструкциям, просто уничтожат данный им на хранение материал, если же в СМИ промелькнет сообщение о его убийстве, материал пойдет в Интернет. Все просто. Бедная Тамарка.

Дальнейшее исследование показало, что бедная Тамарка не одна. Вскоре к ней присоединились и другие мои знакомые, к примеру, Маруся.

То, что Маруся шельма, я знала давно, но суммы, из-за которых она рисковала своей свободой, были столь незначительны, что только диву давайся и руками разводи — из-за какой глупости эта хитрая бестия попала на крючок к Турянскому.

Вот к чему жадность приводит.

Каково же было мое удивление, когда среди прочих жертв я обнаружила и Пупса, и не жадного, и не плутоватого, а просто нашего честного Пупса, мужа благороднейшей из благороднейших Розы.

Турянскому, видимо, пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он заманил осторожного Пупса в свою ловушку…

Э-хе-хе! В нашей стране заниматься делом и совершать преступление — это одно и то же.

Порой преступление уже просто жить.

Как тут осудишь Пупса?

Естественно, у меня сразу же возникло желание документы, компрометирующие Пупса, порвать и сжечь, но не тут-то было. Мгновенно выяснилось, что это всего лишь копии, с помощью которых, думаю, Турянский проводил свой текущий шантаж и которые поэтому ему нужны были частенько и всегда находились под рукой. Подлинники же он хранил в каком-то надежном и отдаленном месте.

Но я же не бесчувственный чурбан — конечно же, я расстроилась, распереживалась за них, за шельмоватых своих друзей: ах, Тамарка, ах, Маруся, ах, Пупс!

Больше всего огорчилась за Пупса. Раз в жизни человек согрешил, и так неудачно. Бедная Роза, она-то за что пострадает? Ах, как она любит своего Пупса, как не захочет его лишаться, но если Турянского нет в живых, участь Пупса предрешена.

«Не будут нарушать законы! — от бессилия тут же разозлилась я. — Почему бы им не жить честно, как это делаю я, давая неподражаемый пример благородства и непорочности!»

Не успела я так подумать, как обнаружила папку, на которой стояло и мое громкое имя.

Сначала я не поверила глазам, произнесла свое имя вслух и не поверила ушам.

Я-то здесь при чем?

Откуда у Турянского компромат на меня?

Господи, да что же могла я нарушить, если никогда ничем от роду не занималась, не считая, конечно, сплетен, флирта и обжорства. Изредка, правда, спасала от неприятностей друзей (над чем и сейчас работаю), но это все от скуки, «промежду прочим», как любит говорить моя Маруся.

Открыв папку, я вынуждена была признать, что оставаться честной в нашей стране невозможно даже теоретически. Эти депутаты — господи прости — понаставили, понимаешь, ловушек. Шагу не сделаешь, какой-нибудь закон не нарушив. Даже такой кристально честный человек, как я, вынужден жульничать, мошенничать и плутовать.

Обидней всего, что я совершала противоправные поступки не ради себя, а из самых чистых, из самых благородных, из самых благих побуждений!

Но Турянскому-то как стало известно о моих грехах?

Ах он жук!

Каков подлец!

Своими руками задушила бы его…

Стоп, своими руками нельзя. Если этот негодяй умрет насильственной смертью, весь мир узнает о моих грешках…

Соседи узнают…

Подруги узнают…

Муж узнает…

Издатель мой узнает!

Ну и пусть знают, я же от этого не похудею. И очень жаль, что не похудею, была бы прекрасная диета. Нарушаешь себе закон и худеешь, хотя все, что хочешь ешь: пирожные, всяческие копчености, балычок, икорочку с маслицем и даже сало.

Боже, лет десять, наверное, не ела сала! Даже вкус его забыла… Этак нет-нет да и позавидуешь хохлам.

Но куда опять меня понесло? При чем здесь сало с хохлами, когда о моих грехах узнают не только подруги и соседи, но и читатели, елки-палки, узнают.

Мои читатели узнают!

Боже!!!

Подлый Турянский замахнулся на святое!

Меня бросило в жар. Пот прошиб. Током прошило. Начался озноб. Мурашки по коже забегали.

Нет, Турянский — подлец, он должен, конечно, умереть, но лишь своей смертью: от сердечного приступа, спровоцированного клаустрофобией.

В этом месте я, как порядочный человек, не могла не задать себе вопрос: «А почему, собственно, я возлагаю на себя такой труд — решать: должен умереть или нет этот несчастный Турянский?»

Ответ появился вместе с вопросом: "Только я, порядочный человек, могу соблюсти справедливость в таком сложном и деликатном деле. Турянский опутывает людей густой сетью компромата и заставляет их действовать себе во благо. Вот пылится на полке папка с моими мелкими грешками, которые не тянут даже на приличную статью, но которые для меня, как человека незапятнанного и с именем, очень губительны.

Мое счастье, что я абсолютно ни на что негожая. Лишь в силу своей бездарнейшей никчемности и лени я не понадобилась Турянскому. Но есть же люди, одержимые жаждой деятельности. В какие только сферы их не несет. Да взять, хотя бы, мою Тамарку…

Это же не значит, что их надо шантажировать и заставлять совершать нехорошие поступки.

Ах, как не повезло моей Марусе! О Пупсе с Тамаркой уже и не говорю. Им совсем будет нехорошо, если вдруг киллер случайно влепит Турянскому пулю в лоб. Следовательно, нельзя подвергаться такому риску, и нужно срочно помочь Турянскому умереть достойно и (главное!) своей смертью. Ведь, возможно, наступит час, когда и я вдруг пригожусь Турянскому со всей своей ленью и бездарностью. Бывают и такие парадоксальные исключения.

И что тогда?

Он достанет эту папочку и заставит меня делать черт-те что!

А я не хочу!

Я честная!

У меня даже принципы есть! Наверняка!"

В общем, я прочувствовала и осознала, какие серьезные мотивы имеются для естественного умерщвления Турянского не только у его компаньона Перцева, но и у моих друзей: у Тамарки, у Маруси и даже у Пупса. Когда же я заглянула в папки, лежащие в отделении с пометкой «долги», то и вовсе укрепилась в своем мнении. Долгов не было лишь у Перцева и у меня. И Пупс, и Тамарка, и даже Маруся задолжали Турянскому безбожно. Ну ладно Тамарка, а Пупс? А Маруся? Теперь мне ясно, откуда ее новенький «жигуль». И спальный гарнитур под слоновую кость. И гараж рядом с домом. Чем эта дурочка отдавать собирается?

А может, Маруся-то как раз отдавать долги и не собирается?

В таком случае, чем Тамарка хуже Маруси? Ее долги гораздо круче. Пупс задолжал не слишком много, но ему-то уж точно нечем отдавать. Из собственности у него есть только Роза, которая и является смыслом его жизни. Дороже Розы Пупсу только его честное имя. Он из тех благородных людей, которые пулю себе в лоб влепят, лишь бы не видеть позора.

Если Пупс решил организовать похищение Турянского, я, пожалуй, не стала бы его за это осуждать. Человек, у которого две такие страшные болячки, как порок сердца и клаустрофобия, все равно не жилец на этом свете.

Но я-то умница какая, такой тайник нашла.

«Прав был Турянский, — подумала я, — когда скрывал тайник от Лели. Наивная Леля доверила мне все эти долги. Будь я непорядочным человеком, сейчас же Марусины расписки порвала бы. И Тамаркины, не говоря о Пупсе, ведь Роза вообще ни в чем не виновата».

Однако, расписки я не порвала. Не могла же я ответить подлостью на доверие Лели. Все вернула на место и закрыла тайник.

ГЛАВА 12

Опасно напичканная информацией, я рвалась в бой. Подозреваемых пока было не так уж много — всего четыре человека: Перцев, Тамарка, Маруся и Пупс. Опыт говорил мне, что я справлюсь. И потрудней задачи решала.

Конечно же, моя кипучая натура требовала действий — как тут усидишь на месте, когда столько работы. Ехать к Коровину было рано, но я не знала, куда себя деть. Леля вернулась, однако мне с ней было неинтересно. Она слишком мало могла рассказать о делах своего мужа. Мне, конечно, никто не мешал отправиться домой и провести оставшееся до сеанса время за лаем с бабой Раей, но я рождена для великих дел.

Поразмыслив, я решила все же ехать к Коровину, уж очень не терпелось вцепиться в Тамарку. Да и с Марусей было о чем поговорить.

«Приеду на час раньше, не убьет же Коровин меня за это и уж, конечно, не выгонит», — рассудила я.

Прямо от Лели заказала такси и отправилась в загородную резиденцию мага. Какую глупость совершила, я поняла лишь тогда, когда отпустила такси и осталась топтаться под высоким каменным забором — на стук в калитку никто не вышел, звонка же и в помине не было. Поскольку ни в воротах, ни в калитке не наблюдалось ни одной щели, то установить, есть ли кто за забором вообще, я не могла. Не кричать же «ay, ay». Положение усугублялось тем, что приехала я не на час раньше, как предполагала, а на два. В общем, не рассчитала.

В пяти метрах от дороги был пригорок, на который я и залезла, настырно пытаясь увидеть, что происходит во дворе, но увидела лишь верхний этаж особняка. Я помахала рукой, вдруг меня заметят, постояла на пригорке минут десять и побрела, сопровождаемая лаем собак, на прогулку по поселку.

Поселок был небольшой; я обошла его за полчаса и вновь вернулась под заветный забор, уже не зная, как скоротать время.

Когда я уже была близка к отчаянию, на дороге показался шикарный «Ягуар». Автомобиль ехал не со стороны шоссе, а из поселка. Я собралась сигнализировать водителю рукой и запросить помощи у него, судя по всему, у местного жителя, но, к моей радости, автомобиль притормозил сам. Стекло опустилось, и красивая элегантная дама средних лет улыбнулась мне и приветливо поздоровалась.

— Есть проблемы? — спросила она.

— Проблемой это не назову, но некоторым затруднением, пожалуй, — ответила я и пояснила:

— Не могу попасть к маэстро. Никогда не бывала здесь одна, а потому совершенно не знаю, как проникнуть в дом. В прошлый раз ворота были раскрыты, и в них мог заходить любой.

— Любых в нашем поселке не бывает, — рассмеялась дама, распахнула дверцу автомобиля и любезно пригласила:

— Садитесь, я тоже к Альфреду Гаврииловичу.

Тронув «Ягуар» с места, она затормозила у ворот, достала мобильный, набрала номер, назвала свое имя, и ворота открылись.

Мне оставалось лишь ругать себя за несообразительность, мой-то мобильный был тоже при мне.

Дама оставила «Ягуар» на площадке метрах в десяти от ворот, и мы по широкой, украшенной тропическими цветами аллее неспешно направились к особняку Коровина.

Роскошный, должна сказать, у Коровина особняк — трехэтажный, на высоком фундаменте. Красивый, даже не лишенный некоторого изящества, он располагался перед дивным сосновым парком. Кстати, это настоящий особняк: он возвышался несколько вдали от поселка.

— В этот понедельник со мной произошла такая же история, — пожаловалась дама. — Приехала к Альфреду Гаврииловичу и, как сирота, долго топталась у ворот, но мне никто не открыл, хотя буквально перед самым моим носом въехал в ворота автомобиль Равиля, медиума, с которым сотрудничает Коровин. Вы его знаете, Равиля?

— Лично не знакома, но видела, — ответила я. — Немыслимо красивый молодой человек.

— Да, Равиль настоящий красавец. Кстати, в понедельник был назначен сеанс на десять утра. Бодрствующие духи! Думаю, вы слышали о них. Какая жалость. Я так ждала этого дня, и вот меня не пускают, впервые, раньше такого не было.

— И как вы поступили? — лишь из вежливости, чтобы поддержать разговор, спросила я.

— Позвонила по сотовому, мне ответили, что Альфред Гавриилович все сеансы еще в воскресенье отменил и тогда же уехал в город по спешному делу.

— Что вы говорите?

— Да, тогда я решила поговорить с Равилем, но мне сказали, что его нет, хотя я-то точно видела, как его машина въехала в ворота.

— И что вы предприняли?

— Рассердилась и вернулась к себе на дачу, здесь рядом — мы с Альфредом Гаврииловичем соседи. Позже позвонила ему, он действительно был в Москве, но вас я хорошо понимаю — остался неприятный осадок. Стоять под воротами! И возраст, и положение уже не те. Кстати, что произошло сегодня? Коровин что, сегодня назначил на час раньше и забыл?

— Нет-нет, это я поспешила.

Мы подошли к парадному подъезду. Дама с нарочитой учтивостью пропустила меня в дверь, с пониманием улыбнулась и сказала:

— Я тоже все время спешу. Прихожу всегда первая. Все уже привыкли… Впрочем, так многие поступают. Никогда не бываю одна, всегда находится мне компания. Вот вы, к примеру, сегодня мне встретились.

Учитывая разговорчивость дамы, я была этому совсем не рада, потому что предпочитаю говорить сама. Мы вошли в просторный холл, использующийся в качестве приемной. В прошлый раз я проскочила его бегом, на этот же раз, чтобы отвязаться от дамы, демонстративно заинтересовалась решительно всем: изучала все предметы без разбору, трогала, щупала и пристально рассматривала.

Таким образом добралась и до диплома Коровина, висящего на самом видном месте на стене в багетной золоченной раме. "ПАРИЖСКОЕ СПИРИТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО Основано в 1858 году маркизом Ипполитом Леоном Денизаром Ривайлем с высочайшего соизволения г-на префекта полиции г. Парижа.

ДИПЛОМ

Сим удостоверяется, что бессменный и бессмертный глава Парижского Спиритического общества АЛЛАН КАРДЕК удостоил КОРОВИНА АЛЬФРЕДА ГАВРИИЛОВИЧА высочайшего звания ВЕЛИКОГО МАГА и ученой степени МАГИСТРА философии спиритизма, о чем свидетельствуют его собственноручная подпись и личная печать". Под текстом располагалась неразборчивая и витиеватая подпись, исполненная обычным фломастером. Имелась и печать, накладная, золотистая, с причудливым тиснением.

«Круто!» — присвистнула я и в тот же миг почувствовала за своей спиной чье-то присутствие. Обернулась и… увидела Коровина. Собственной персоной. Одет он был не в чародейскую мантию, а в элегантный светский костюм.

— Софья Адамовна, есть вопросы? — вместо приветствия спросил он.

В одно мгновение мой взгляд, уже устремленный на диплом, преисполнился благоговением.

— О да! — воскликнула я. — Рискую показаться невеждой, но все же хотелось бы знать, кто он — Аллан Кардек?

Коровин обласкал меня своими кошачьими глазами и с почтительным поклоном сообщил:

— Это маркиз Ипполит Леон Денизар Ривайль.

Я уставилась в диплом и, не справившись с недоумением, спросила:

— Маркиз Ипполит Леон Денизар Ривайль? Основатель общества?

— Да, именно он, — заверил меня Коровин.

Я окончательно растерялась:

— Но, если верить написанному, общество основано им в 1858 году. Следовательно, маркиз давно умер.

— Умер, безусловно умер, — вполне буднично согласился со мной Коровин.

Теперь я изумленно уставилась на него, давая понять, что жду разъяснений. Альфред Гавриилович со значительным видом поднял указательный палец вверх и спросил:

— Какое общество организовал Аллан Кардек? Спи-ри-ти-чес-кое! — тут же ответил он сам себе.

— Так вы хотите сказать…

— Правильно, — перебил меня Коровин, — великий магистр и после кончины продолжает руководить Парижским Спиритическим обществом из мира духов.

— Простите, но под дипломом я вижу подпись. Она что же, из мира духов? — с плохо скрытой иронией поинтересовалась я.

— Безусловно, — без всякого смущения подтвердил Коровин и уточнил:

— Получена методом пневмографии.

— Этот метод мне незнаком.

— Что легко исправимо, — с почтительным поклоном заметил Коровин. — Приятно видеть вас здесь уже за полтора часа до сеанса. Из этого следует, Софья Адамовна, что в вас проснулся интерес к спиритизму?

По его взгляду легко можно было понять, что ничто человеческое ему не чуждо: к примеру, он любит красивых женщин.

А кто их не любит?

Сама люблю, потому и смотрюсь так часто в зеркало.

— Этот интерес проснулся во мне давно, — заверила я его, еще не кокетничая, но уже внутренне отмечая, что Коровин — мужчина вполне в моем вкусе.

— Тогда, может, пройдем в мой кабинет? Он наверху, на втором этаже. Угощу вас вкуснейшим кофе.

— С удовольствием, — воскликнула я. Коровин изящным движением предложил мне свою руку, на которую я тут же и оперлась.

По широкой мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж. Кабинет Коровина (а он занимал половину этажа) меня потряс: это было нечто среднее между библиотекой, спортивным залом, ванной и спальней. Бескрайняя комната, в одном углу которой находились широкий письменный стол, высокие, украшенные резьбой по дереву шкафы, забитые оккультной литературой, и длинный ряд кожаных диванов. В противоположном углу рядом с окнами, среди фикусов и пальм притаилось нечто среднее между ванной и бассейном. Напротив — кровать непристойных размеров. Человек десять легко могли расположиться там и, уж конечно, не для сна.

«Зачем приличному человеку такой сексодром?» — подумала я, нарочито сосредоточивая внимание на тренажерах, занимающих всю оставшуюся от кровати площадь этой части комнаты.

— Стараюсь поддерживать себя в форме, — пояснил Коровин, заметив мой интерес. — Присядем на диваны?

— Присядем, — согласилась я, — хотя мне хватит и одного.

— Кофе я люблю варить сам, — рекламно сообщил Коровин, явно стараясь мне понравиться.

Он ушел в ту часть комнаты, которая выполняла роль спальни, — там была стойка с баром. Я, чтобы не скучать, занялась изучением портретов, которых и на столе, и на стенах было великое множество. В разных позах один и тот же человек. Под одними портретами было написано: Аллан Кардек, под другими: маркиз Ипполит Леон Денизар Ривайль.

— Скажите, пожалуйста, — спросила я, — почему это ваш отец-основатель и великий магистр зовется то Алланом Кардеком, то маркизом Ипполитом Леоном Денизаром Ривайлем?

— У маркиза был творческий псевдоним, — из глубины комнаты откликнулся Коровин. — В земной жизни он был писателем — вашим коллегой.

— Приятно слышать. Кстати, хотела спросить вас: в прошлый раз вы представили своего помощника Равиля как медиума гибкого и опытного. Не могли бы пояснить, что это значит?

Коровин вернулся ко мне с подносом, на котором стояли две крохотные золотые чашечки, источающие дивный аромат.

— Ваш кофе, — сказал он.

— Вы метеор, — с легким кокетством воскликнула я, тоже желая ему понравиться.

Коровин не присел на диван. Стоя напротив меня, он сделал глоток кофе, выразил удовольствие и, пристально глядя в мои глаза, ответил:

— Медиум — это человек, способный к сверхчувственному восприятию. Теперь таких людей называют экстрасенсами. А гибкий медиум может воспринимать духов различными способами: писать от их имени и иногда их почерком, говорить, видеть духов, впадать в сомнамбулическое состояние, предсказывать, лечить, исцелять, использовать пневмографию…

— Пневмографию? — услышала я уже знакомое слово.

— О да, — с энтузиазмом подтвердил Коровин. — Пневмография — это способ написания желаемой информации непосредственно духом без участия руки медиума и лишь при его посредничестве. Медиум вызывает духа. Дух при этом может писать о чем угодно и на чем угодно. К примеру, на стене, на бумаге, на мебели, даже на предметах одежды. Общение с духами при помощи пневмографии достигается молитвами, сосредоточением мысли и вызыванием особого состояния. Пневмографией, к примеру, можно объяснить начертание трех слов в зале пира Валтасара.

Пока я пыталась припомнить эти три слова, о которых когда-то, безусловно, знала, Коровин перечислил мне всех медиумов, которые только существуют, после чего решил приступить к их способностям.

— Вот, к примеру, грубые медиумы, — с энтузиазмом воскликнул он.

— А что такое медиумы грубые? — спросила я.

— У нас таких нет, — с притворным смущением ответил Коровин. — Это медиумы, общающиеся с низшими духами. Духами грубыми и необузданными. Речь этих духов оскорбляет слух воспитанных людей, особенно дам.

— Так они что же, ругаются, эти духи? — изумилась я, уже сожалея, что их у нас нет.

— Увы, — сокрушенно признался Коровин. — И говорят непристойности.

«Забавно», — подумала я, сделала глоток кофе и переключилась на личность самого великого магистра.

— А вы какой медиум? — спросила я, думая, что уж себя-то Коровин и вовсе возведет в невиданные феномены.

Однако ошиблась.

— Я медиум инициирующий, — скромно ответил он. — Это значит, что в моем присутствии обычные люди становятся медиумами, а опытные медиумы приобретают невиданную силу.

«Недурно устроился, — подумала я, — все на других взвалил».

Коровин приблизился ко мне вплотную и застыл с чашкой в руках, гипнотизируя меня призывным взглядом.

«Сейчас опустится на диван и начнет приставать, не зря же он заманил меня в эту комнату», — подумала я и занервничала.

Глянула на часы, до сеанса времени еще было достаточно. Общество Коровина устраивало меня и даже развлекало, но во всем хороша мера.

— Ax, — воскликнула я, вскакивая с дивана и устремляясь к бассейну, — у вас такой дом! Я восхищена вашим вкусом. Долго вы его строили?

— Не строил вообще, — ответил Коровин, следуя за мной. — Может, выпьем шампанского?

— Сначала кофе, потом шампанское? — рассмеялась я. — Нет, спасибо, хочу на трезвую голову пообщаться с духами. Если этот особняк вы не строили, следовательно — вы его купили?

— Да, и почти ничего здесь не переделывал, — слегка морщась, ответил Коровин, пытаясь вновь вплотную приблизиться ко мне.

Я не теряла бдительности, порхнула к тренажерам и воскликнула:

— То, что вы купили именно этот особняк, тоже говорит о вашем вкусе. Вы сказали «почти не переделывал», следовательно, что-то переделали?

— Лишь на первом этаже закрыл лестницу, ведущую вниз в полуподвал.

— И что там?

— Бильярдная. На первом этаже мне понадобилась приемная, а лестница занимала значительную площадь, — стремительно приближаясь ко мне, пояснил Коровин.

— А как же вы теперь ходите в бильярдную? — ускользая, поинтересовалась я.

— Совсем не хожу, — ответил Коровин, настойчиво тесня меня к кровати. — Терпеть не могу бильярда, к тому же катастрофически не хватает времени. На бильярд находит время Равиль — часами пропадает в бильярдной.

— Как же он туда попадает? — удивилась я.

— Из гаража, к тому же с тыльной стороны дома есть отдельный вход, — воскликнул Коровин, делая неожиданный выпад и пытаясь меня поцеловать.

— Ах, любопытно осмотреть первый этаж, — ловко отпрыгивая в сторону и отчаянно пытаясь вернуться к диванам, воскликнула я и с лукавой улыбкой спросила:

— Это возможно?

Коровин, изумляя своим проворством, преградил мне путь и, сильной рукой обвив мою талию и увлекая меня к кровати, прошептал:

— Там нет ничего интересного: помещение для охраны и гардеробная. Все интересное здесь.

Я же в пароксизме любопытства упорно рвалась из этого будуара, а потому возразила:

— И все же хотелось бы посмотреть другие комнаты. Раз на первом этаже неинтересно, давайте осмотрим второй этаж.

— Второй этаж вам хорошо знаком, — прижимая меня к себе и дрожа, задыхаясь, сообщил Коровин. — Здесь всего две комнаты: эта, в которой мы находимся, и салон для спиритических сеансов. Отстраняясь от него из последних сил, я спросила:

— А что же на третьем этаже?

— Третий этаж составляет жилую, интимную часть дома. Туда я приглашаю лишь очень близких людей. Вы хотите туда попасть? — Коровин сжал меня в объятиях и с пристальной многозначительностью заглянул в мои глаза.

Черт знает почему, я, видавшая виды, смутилась и пролепетала:

— Может быть, позже, после сеанса…

Коровин со сладким вздохом отпустил меня и сказал:

— Очень рад. Смотрите, не обманите.

Я пришла в ужас, хотела объяснить, что он не правильно все истолковал, хотела дать ему понять, что то, на что он рассчитывает, невозможно, но вместо этого, удивляясь себе, лишь спросила:

— А почему вы не устроили спиритический салон на первом этаже?

— Потому что салон не должен располагаться над подвальным помещением, — нежно целуя мои руки, пояснил Коровин. — Светлые духи не терпят этого. Софья Адамовна, вы вдохновляете меня! Чувствую, сегодняшний сеанс нас всех потрясет! Я в ударе!

«Черт бы тебя побрал», — подумала я, немного страдая оттого, что отношусь к тем нравственным женщинам (совершенно неспособным на измену), коих в русском обществе большинство.

На мою радость в дверь постучали.

— Альфред Гавриилович, пора готовиться к сеансу, — услышала я незнакомый мужской голос.

Коровин с горестным сожалением воззрился на меня, вздохнул и пояснил:

— Это мой помощник.

— Жаль, он очень не вовремя, — сразу осмелев, притворно опечалилась я.

— Как вы правы, очень не вовремя, — просветлев, согласился Коровин. — Но, увы, вынужден вас покинуть. Встретимся позже.

Он послал мне воздушный поцелуй.

ГЛАВА 13

Вдохновленный мною Коровин не обманул, спиритический сеанс действительно прошел чрезвычайно интересно: прояснились все, волновавшие публику, вопросы.

На этот раз стол вертеть не стали, а красавчик Равиль, все так же выступающий в роли медиума, вооружился изящным плетеным предметом, похожим на крошечную корзинку, насквозь проколотую огромным карандашом.

Коровин встал за спиной Равиля и, сделав несколько сложных пасов над его головой, дурным голосом взвыл:

— Вызываю-ю-ю дух вели-и-и-ко-о-о-го им-пера-а-а-тора На-а-а-а-полео-о-о-о-о-на!

Равиль вздрогнул, словно его полоснули плетью, побледнел и судорожно вцепился в корзинку. Карандаш уперся в чистый лист бумаги, корзинка забалансировала, подрагивая в руках Равиля.

Коровин, совершавший странные пасы, внезапно застыл, лицо его стало спокойно и непроницаемо.

— Здесь ли ты, о великий дух? — тоном строгим и безмятежным вопросил он.

Даже не верилось, что секунду назад он так страшно выл.

Как только Коровин задал свой вопрос, на лбу Равиля выступили бисеринки пота, руки его судорожно задергались, следуя за ожившей вдруг корзинкой, и черный грифель карандаша вычертил на бумаге вполне приличным почерком по-французски: «OUI».

— Он с нами! — возликовал Коровин, я же с удивлением мысленно констатировала, что теперь Равиль корзинки почти не касался и не воздействовал на грифель карандаша.

Пальцы его висели над этим странным сооружением, со скоростью таракана бегающим по столу и складно пишущим по-французски.

«Что за фокус?» — изумилась я.

Тем временем Коровин продолжил сеанс и вполне буднично сообщил:

— Все желающие поочередно, слева направо, начиная от медиума, могут задать императору свой вопрос.

Первой оказалась уже знакомая мне дама, прибывшая на «Ягуаре».

— Кто завтра выиграет тендер на поставку продуктов питания Московскому военному округу? — дрожащим голосом спросила она.

Вопрос нисколько Коровина не смутил. Он продублировал его своим звучным голосом, одновременно делая пасы над головой Равиля. Корзинка запрыгала, карандаш застрочил по бумаге:

«La rout de Paris a Strasbourg passe par Chalons».

— Это по-французски? — растерянно спросила дама из «Ягуара», тщательно перенося запись в свой блокнотик изящной золотой ручкой.

— Вероятно, — пожал плечами Коровин.

— Дорога из Парижа на Страсбург проходит через Шалон, — перевел даме откровения духа один из гостей — мужчина с черной чеховской бородкой.

— О Шалон! О император! — возликовала дама, вскочив со своего места. — Я все, все поняла!

Она вихрем пронеслась к выходу и с воплем «победит мой Шалонов!» исчезла. Даже невозмутимого Коровина проняло: он обвел присутствующих взволнованным взглядом.

— Шарман! Шарман! — радостно закричала я и захлопала в ладоши.

Побейте меня камнями, если я знаю, что такое «шарман». Думаю, что-нибудь хорошее, потому что Коровин обласкал меня своими добрыми глазами.

— Это не театр, — как и в прошлый раз, гаркнула увешанная бриллиантами тучная дама, и я снова стушевалась.

Коровин строго посмотрел на даму и сердито воскликнул:

— Следующий. Император ждет!

Клиенты встрепенулись и один за другим бросились задавать вопросы, которые знаток французского тут же и переводил, нервно теребя свою чеховскую бородку. Из-под карандаша корзинки появлялись все новые откровения духа Наполеона.

Надо отдать ему должное, он не мелочился и не задавался, а одинаково добросовестно отвечал и на важные, и на пустяковые вопросы. Наконец очередь дошла и до меня. Я решила, что разнообразие мне ни к чему, и спросила:

— Где он? — имея в виду, конечно же, свой веник.

«A trois pas», — ответил император.

— В трех шагах, — перевел знаток французского.

Я завертела головой, пытаясь обнаружить пропажу в радиусе трех шагов от себя, но тщетно — моего веника у Коровина не было. И я впала в сомнения относительно правдивости императора.

Однако долго предаваться сомнениям не могла — подошла очередь Розы, мне было интересно, что ей скажет дух.

— Где он? — бодро пискнула Роза. И дух великого полководца начертал:

«II meurt de tenebres».

Знаток французского ущипнул бородку, важно кивнул головой и перевел:

— Он умирает от тьмы.

Мы с Розой ахнули и переглянулись.

— Где он? — дрожа от нетерпения, воскликнула Тамарка.

«Ne vous attirez pas des ennuis» — ответствовал император.

— He нарывайтесь на неприятности, — перевел все тот же знаток французского и противно хихикнул.

Тамарка побледнела.

«Что, не нравится, голубушка?» — подумала я.

— Можно еще один вопрос задать духу? — сильно нервничая, спросила Тамарка.

Коровин кивнул и сделал сложный пас над головой Равиля. Бедняга Равиль задергался, как под электрическим током, вскрикнул и потерял сознание. Корзинка опрокинулась на бок и лежала теперь, безвольно упираясь грифелем в лист бумаги.

Все переполошились, повскакивали с мест.

— Дух императора взбунтовался, — пояснил Коровин. — Воды! Подайте воды!

Мгновенно появился помощник со стаканом воды на подносе. Коровин опустил пальцы в воду и какими-то сложными движениями начал окроплять бесчувственного Равиля. Публика охала и стонала. Всем было очевидно, что сеанс окончен, но уходить никто не собирался.

Воспользовавшись тем, что Маруся и Роза в числе самых любопытных бросились атаковать Коровина, я подала знак Тамарке, и мы с ней торопливо покинули салон.

— Тома, — прошептала я, бегом спускаясь по мраморным ступеням роскошной лестницы, — у меня к тебе чрезвычайно важное дело.

Тамарка, с трудом поспевая за мной и психуя, взмолилась:

— Мама, блин! Да не несись ты так, дорогая, у меня каблуки сейчас отлетят.

— Мне бы твои проблемы, — посетовала я, доставая из сумки папку. — Срочно нужна консультация в бизнес-вопросах.

Тамарка хищно воззрилась на папку и прошипела:

— Что там?

— Об этом не здесь.

— А где?

— В машине, — нервно оглядываясь по сторонам, прошептала я.

— Мама, ты невозможная! — закричала Тамарка. — Снова куда-то сунула свой длинный нос. Смотри, прищемят, не жалуйся.

— Еще неизвестно, кому из нас раньше придется жаловаться. Кстати, Перцев дал тебе кредит?

— Мама, об этом поговорим в машине, — испуганно прошипела Тамарка.

Мы вышли из дома Коровина и устремились к ее «Мерседесу».

— Перцев, сволочь, кредита не дал, — шепотом сообщила Тамарка, нервно открывая дверцу автомобиля.

— Ты его шантажировала? — деловито осведомилась я.

— Конечно, Мама, конечно, шантажировала, но он напомнил мне несколько эпизодов из моей же жизни. После этого у любого охота шантажировать отпадет. У Перцева на меня компромат, так что неизвестно еще, кто кого шантажировал.

— Слушала бы, Тома, меня, жила бы, как я, честно…

— Мама, ты невозможная! — взвизгнула Тамарка, приседая от возмущения. — Давай помолчим.

Предложение не устраивало меня. Не для того же я выманивала ее от Коровина, чтобы молчать. Я вообще не умею молчать. Это мне чуждо.

Как только мы уселись в «Мерседес», я протянула Тамарке раскрытую папку с бумагами Турянского и спросила:

— Ты можешь хоть в общих чертах рассказать мне, что здесь почем?

Тамарка деловито зашуршала бумагами.

— Закладные… реестры акций… торговый дом… страховая компания, — бормотала она, углубленно изучая документы.

— Страховая компания? — заинтересовалась я. — Какая?

Тамарка назвала очень известную и широко разрекламированную фирму.

— Так это же та компания, которая застраховала и Турянского, и Перцева на жуткую сумму.

— ??? — брови Тамарки безмолвно поползли вверх.

Я пояснила:

— Ну, я видела там, у Турянского в сейфе, страховку, по которой эта самая компания выплачивает ему огромную сумму в случае ненасильственной смерти Перцева, а в случае естественной смерти Турянского такие же деньги достаются Перцеву. И страховые взносы за них платит почему-то их же банк.

— Большие взносы? — спросила Тамарка. Я назвала сумму. Она нервно сглотнула и вновь впилась взглядом в бумаги банкира.

— Интере-е-е-сно, — пропела она.

— Да что там тебе интересно? — в нетерпении заерзала я. — Тома, не томи, говори скорей.

Тамарка только отмахнулась и, шелестя бумагами, сомнамбулически забормотала:

— Кредитик и пакетик акций в залог, кредитик и пакетик… Кредитик и пакетик… Кредитах и…

— Тома! Ты невозможная! — взвыла я, прибегая к ее же аргументу. — Нельзя ли попонятнее?

— Куда уж понятней, — вздохнула Тамарка, переставая шелестеть бумагами и скорбно глядя на меня. — Нет правды на свете. Та еще компашка.

— Нет правды на свете! — фыркнула я. — Кто бы говорил! Ты имеешь в виду страховую компанию?

— Всех их имею…

И Тамарка начала горевать.

— Плохо я, Мама, работаю, — «пожалилась» она. — Из рук вон плохо. Представь только, какие молодцы эти Турянский и Перцев: перекладывают деньги из одного собственного кармана в другой такой же, да еще и на страховую премию рассчитывают. И не безосновательно! Я же самым бездарнейшим образом ворую: никакой смекалки. Все по старинке, все по старинке. Там взятку чиновнику суну, там партнера приобую, там в карман государству нырну… Эх, без размаха, без фантазии! Бездарно!

Тамарка выглядела чрезмерно расстроенной, даже слезы навернулись на глаза. Мне как лучшей подруге стало ее жалко, захотелось ей возразить, успокоить.

— Тома, в чем тут-то фантазия? И они действуют по старинке, ничем не лучше тебя. Уверяю, ты гораздо красивей воруешь. А как мило ты даешь взятки! А как в народный карман залезаешь! Просто блеск! Этот налогоплательщик, он же просто в экстазе вместе с чиновником, когда ты выходишь на охоту за их деньгами! Нет, Тома, ты не права, и не могу я слышать, что кто-то лучше тебя ворует, лучше тебя преступает закон. Ты неподражаема! Кстати, раз уж речь зашла о законе, могу сказать, что Турянский и Перцев абсолютнейшие бездари. Только на силовых методах и держатся. У них же компромат даже на мою никчемную особу.

— Ах, Мама, — рассердилась Тамарка. — Компромата на всех хватает и у меня. Сейчас без этого просто не живут. Железного Феликса всего искостерили, и друг за друга собственными силами взялись. Знала бы ты, сколько я своей разведке плачу, не ковыряла бы меня за взятки. Жизнь того требует. Скажи лучше, Мама, с чего это ты завела речь о законе в связи с Турянским и Перцевым?

— А-аа! — вспомнила я. — Да у них фигня получается. Если деньги одни и те же на оба кармана, то премии взяться неоткуда. Ведь если где прибудет, то откуда же…

— То убудет совсем не у Турянского и Перцева, — закончила за меня Тамарка. — Закон отбирания и умножения — основной закон родимой экономики.

— Вся страна уповает на этот закон, не входя в подробности. Я же без подробностей не могу. Объясни, пожалуйста.

— Чего тут, Мама, объяснять? Страховая компания брала кредиты у Турянского исключительно под залог акций и давно уже стала собственностью банка. Не юридически, а фактически, конечно. В общем, эта компания должна Турянскому и Перцеву почти столько, сколько стоит сама.

— Велика беда. Всюду так, даже Америка должна больше, чем вся стоит, и ничего, выкручивается, — оптимистически заметила я. — А на земле кто-то и пухнет от голода.

— Эти тоже выкрутятся, пока Перцев и особенно Турянский насильственно живы благодаря лекарствам. А вот если хоть один из них скончается естественной смертью…

— Господи! Да зачем же Турянскому и Перцеву такая заморочка? — искренне удивилась я.

— Э, Мама, в нашей экономике сам черт ногу сломит. Сложностей тьма.

— Тома, ты же не министр финансов, чтобы приводить такие аргументы. Все же хотелось бы знать поконкретней. Ну перекладывают Турянский с Перцовым деньги из кармана в карман, ну не останутся в накладе, а на чем же они приумножат свои капиталы? И вообще, откуда эти деньги, будь они неладны, в таких количествах берутся? Кто их вам, бизнесменам, дает? Просвети.

— Господи, Мама! Ты невозможная! — взвилась Тамарка. — Ежу понятно, кто дает. Вы же сами и даете. Ты, соседи твои, знакомые: все, кто работает, — короче, народ дает да земля-матушка, где нефти, газа и леса с алмазами-золотом немерено. Мы берем, а вы молчите и пашете на нас, следовательно, по доброй воле даете.

— Бог с тобой, Тома, уж я-то никому ничего не даю, потому что от роду, кроме вилки и ложки, в руках ничего не держала. У меня стойкий рефлекс на работу: как увижу ее, сразу бегу. А вот народ обирать грех. Обирать наш доверчивый многострадальный народ может только изощренный подонок.

— Мама, я целиком с тобой согласна: грех обирать свой народ, да только больше некого обирать, нет у нас другого народа. С радостью обобрала бы американский народ, да у тамошних избирателей полно своих обирателей. Что до Перцева и Турянского, то они хоть и платят страховые взносы, но всегда могут их вернуть. Способов для этого полно. В крайнем случае обанкротят компанию, а туда вкладывали деньги не только Перцев и Турянский. Там и чужих денег через край, а вот достанется все это исключительно банкирам, если этим бумагам верить, — Тамарка воинственно потрясла папкой и добавила:

— А еще лучше, одному банкиру…

— Выходит, Перцеву больше всех выгодна ненасильственная смерть Турянского.

— Что значит — больше всех? — изумленно воззрилась на меня Тамарка. — У тебя что, и другие подозреваемые имеются?

— Имеются, Тома, и еще какие, — заявила я.

— Мама, ты невозможная! — закричала она. — Это Перцев! Теперь, когда ты мне все показала и все рассказала, сомнений нет: это Перцев!

Я внимательно посмотрела на нее, вспомнила про компромат, про ее долги Турянскому и сказала:

— Или кому-то выгодно, чтобы я думала на Перцева.

— Что ты имеешь в виду, Мама? — опешила Тамарка. — Ты невозможная, если намекаешь на меня. Я лечу как фанера над Парижем без этих самых кредитов. Мне невыгодна смерть Турянского.

— Как сказать, как сказать, — загадочно заметила я.

— Ладно, не морочь мне голову, — отмахнулась Тамарка и вновь полезла в папку.

Я с напряженным вниманием наблюдала за ней. Перебирая документ за документом, Тамарка буквально менялась на глазах.

— Ладно, Мама, я спешу, вытряхивайся из машины, — вдруг радостно закричала она, возвращая мне папку.

«Что? Что она там увидела?» — запаниковала я, не слишком охотно покидая «Мерседес».

Вся беда была в том, что пытать ее я, конечно, могла еще долго, но с нулевым результатом. Пришлось смириться.

Пока.

В дальнейшем я рассчитывала на свой безупречный ум. И хитрость. Уж этого добра у меня навалом.

ГЛАВА 14

Расставшись с Тамаркой, я поспешила к Коровину. Не зря же я кокетничала с ним, завлекала. Уж если на то пошло, то с большей охотой я занялась бы красавцем Равилем, но великий магистр пока у нас маэстро Коровин, следовательно, выбор невелик.

С этой мыслью я и вошла в дом. К моей радости, толпа почитателей из салона второго этажа переместилась на первый этаж в приемную. Или переместилась сама, или Коровин непринужденно ее туда переместил. К последнему выводу я и склонилась, заметив, как Коровин тайком подает мне усиленные знаки.

Повинуясь этим знакам, я, прячась от Розы и Маруси, незаметно порхнула на второй этаж. По гостеприимному жесту помощника Коровина, приглашающему в салон, я мгновенно поняла, что не ошиблась: меня здесь ждали.

Уверенным шагом я вошла в комнату. Салон был пуст. На столе одиноко лежала корзинка, насквозь пронзенная карандашом, та самая, которая еще недавно грациозно и ловко танцевала под тонкими нервными пальцами Равиля, выводя грифелем по бумаге откровения императорского духа.

Я взяла в руки корзинку и попыталась на той же бумаге что-нибудь ею начертать. Вышло нечто несуразное, слишком далекое от желаемого — курица лапой нацарапает красивей. Лишь после этого я в полном объеме оценила мастерство Равиля, который управлял корзинкой, едва ее касаясь. Порой мне казалось, что его пальцы над ней просто парили, а грифель действительно сам собой выводил французские фразы.

Я вновь попробовала, вцепившись в корзинку руками, управлять ею. Опять ничего не вышло. Буквы были слишком крупны и в ровный ряд не ложились. Снова восхитилась я умением Равиля. К тому же от Маруси я слышала, что Равиль всегда писал разным почерком. Роза же утверждала, что проверяла сама: почерк в точности соответствовал тому духу, который являл откровения.

«Какой талант», — подумала я.

Скрипнула дверь. В комнату вбежал радостный Коровин.

— Софья Адамовна, вы окрылили меня! — с восторгом воскликнул он, но, увидев в моих руках корзинку, озабоченно заметил:

— Это нельзя. Это не игрушка. К такой вещи может прикасаться лишь рука медиума. Я удивилась:

— Почему?

— Вместилище духов, — с серьезнейшим видом пояснил Коровин, после чего я отбросила от себя корзинку, как гремучую змею.

Коровин успокоился и обласкал меня взглядом. Было очевидно, что он мечтает поскорей удалиться со мной в комнату, где «сексодром», которую он по непонятной причине называет кабинетом. Я же имела на Коровина абсолютно другие виды.

— Мы здесь одни? — озираясь по сторонам, прошептала я.

— Конечно, — тоже переходя на шепот, ответил он.

— Меня волнует вопрос, который, по сути, является тайной. Могу я положиться на вас?

— Можете, можете, — заверил Коровин, знаком приглашая меня присесть к столу.

Я присела, Коровин устроился напротив и был достаточно от меня далек, что радовало.

— Так в чем проблема? — спросил он. Для пользы дела я решила позволить себе некоторую откровенность, а потому воскликнула:

— Жив ли один человек, муж моей подруги? Признаюсь честно, я не слишком верю в ваших духов. Мистика лишь обостряет во мне чувство юмора, но порой с такими чудесами соприкасаешься, что не захочешь, а подумаешь: «Чем черт не шутит…»

Коровин удивленно уставился на меня, как бы вопрошая: «А я-то здесь при чем?»

— Вам я поверила сразу, — отвечая на его немой вопрос, воскликнула я. — Обладая всеми мистическими знаниями и понимая их силу, могли бы вы помочь мне установить одну истину?

— Что именно вас интересует?

— Хочу знать, жив ли муж моей подруги.

— Только это?

— Да, остальное, похоже, я знаю сама.

— Чем больше мы знаем, тем легче установить истину, — воскликнул Коровин.

«Да, но я вовсе не собираюсь делиться своими знаниями», — мысленно ответила ему я.

Коровин задумался.

— Для этого случая, пожалуй, лучше подойдет планшетка, — вслух рассуждал он.

«Хоть гашетка, лишь бы поскорей», — подумала я.

— Речь идет о мужчине? — спросил Коровин.

— Думаю — да, раз это муж подруги.

— В наше буйное время приходится уточнять. Муж и жена — понятия уже весьма расплывчатые и неоднозначные.

Мне нечего было возразить.

— Когда он пропал? — Вопрос застал меня врасплох.

— Альфред Гавриилович, — растерялась я, не собираясь идти на такую откровенность, — почему сразу пропал?

— Если он не пропал, тогда вы должны бы знать, жив он или нет, — резонно заметил Коровин.

— Полагаюсь на ваш опыт, — сдалась я. — Пропал он в понедельник.

— А сегодня среда, следовательно, два дня назад, третий день пошел, — уточнил Коровин.

— Выходит, что так. Но он не совсем пропал. Известно, что его похитили.

Тут я встревожилась и спросила:

— Вы можете гарантировать секретность всех последующих моих сообщений?

Коровин только руками всплеснул. Я же не успокоилась и пояснила:

— Тайна не моя, поэтому и волнуюсь. Так что хотелось бы знать, что вы можете гарантировать…

— Софья Адамовна, голубушка, — прервал меня Коровин, — вы сами все себе прекрасно гарантируете. Что я знаю? Кого-то похитили. Это и без ваших сообщений можно предположить. В таком мегаполисе, как Москва, уж обязательно кто-нибудь кого-нибудь похитит. Без этого просто невозможно прожить такому большому городу.

Его логика успокоила меня.

— Хорошо, Альфред Гавриилович, полагаюсь на вашу порядочность, — продолжила я. — Так вот, мужа моей подруги похитили и требуют выкуп.

— Выкуп советую уплатить, — вставил Коровин.

— В этом направлении ведется работа, но дело в другом. У меня возникли серьезные опасения: жив ли муж моей подруги?

— А почему, собственно, они у вас возникли, эти опасения?

— Дело в том, — я предельно понизила голос, — дело в том, что муж моей подруги болен. — Я оглянулась по сторонам и спросила:

— Вы уверены, что нас никто не подслушивает?

Коровин отшатнулся:

— Софья Адамовна! Вы слишком недоверчивы!

— Просто мне кажется, что нас подслушивают. Шорох слышите?

— Нет, не слышу, — признался Коровин. — Впрочем, можем перейти в мой кабинет.

Я ужаснулась:

— Нет-нет, не стоит, думаю, мне показалось.

— В таком случае, продолжайте. Что за болезнь? Вы начали говорить о болезни.

— Да-да, болезнь. Даже две болезни: порок сердца и клаустрофобия.

— Клаустрофобия? — удивился Коровин. — Такое редкое заболевание?

— Не скажите. Оказывается, она частенько встречается. Наша Роза слегка этой штукой больна.

— Надо же. Кстати, вы утверждали, что знаете, кто похитил этого вашего мужа.

— Не моего, не моего, — напомнила я. — Моего мужа вряд ли похитят, разве что из желания доставить мне удовольствие. Однако я не утверждала, что я точно знаю похитителей, но почти вычислила их благодаря своим уникальным способностям.

— О способностях ваших наслышан, — любезно заверил меня Коровин. — Значит, похитителей много?

— Точное количество еще мною не установлено, но это дело нескольких дней. Хотелось бы знать, вы можете оказать конкретную помощь?

— Могу точно сказать, жив ли похищенный и даже местонахождение его укажу, если вы снабдите меня для этого всем необходимым.

В голосе Коровина была абсолютная уверенность, но я изменила бы себе, если бы на этом моменте не заострила свое внимание.

— С какой долей вероятности вы можете это мне сказать? — спросила я.

— Стопроцентно, — обиженно сообщил Коровин. — Если получу все необходимое, стопроцентно. Осечки еще не было.

Я восхитилась. Совершенно искренне. Наша милиция, разведка — где они? Чем занимаются? Почему не хватают этого человека и не используют его во благо Родины?

— Что от меня требуется? — загораясь энтузиазмом, воскликнула я.

— Фотография, — спокойно молвил Коровин. Мой энтузиазм как рукой сняло.

— Что значит — фотография? — рассердилась я. — О каком секрете тогда идет речь? Человек этот известен. Его и по телевизору показывают порой.

— Софья Адамовна, не волнуйтесь, я сам не люблю знать лишние тайны. Не надо фотографии. Ее легко заменить вещью, в которой сохранилась энергетика похищенного.

— Что за вещь?

— Что-либо из очень личного: нестиранное нижнее белье, расческа, кольцо с его руки.

Я испугалась: «Неужели придется тащить к Коровину грязное нижнее белье Турянского?»

— Софья Адамовна, — заметив мое замешательство, воскликнул Коровин. — Неужели и с этим проблемы?

— Еще какие. Откуда расческа у лысого человека?

— А кольцо? Хотя бы обручальное кольцо у него есть?

— Есть, с ним его и похитили. Кольцо могу вам дать после того, как беднягу найду.

— Зачем оно мне тогда? — пожал плечами Коровин. — Остается белье. Только не говорите мне, что белье уже все постирали.

— Не волнуйтесь, я скажу вам другое: хоть убейте меня, не повезу к вам грязное мужское белье. Тогда уж лучше фотография.

За черной ширмой, из-за которой во время сеанса появлялся Равиль, раздался шорох.

— Послушайте, — вскочила я, — вы уверены, что нас никто не подслушивает?

— Кому мы нужны, — задумчиво отмахнулся Коровин и тут же возрадовался. — Софья Адамовна, туфли! Ношеные туфли у него есть?

— Наверняка.

— Они мне подойдут! Завтра принесите, только не отдавайте при всех. Останетесь после сеанса и, когда все разойдутся, мы уединимся…

Коровин вскочил со стула и устремился ко мне. Я опомниться не успела, как оказалась в его объятиях.

— Кхе! Кхе! — вдруг раздалось у нас за спиной. Я и Коровин обернулись — у ширмы стоял стильно одетый Равиль.

— Так значит, Софья Адамовна, говорите, клаустрофобия? — делая значительное лицо и слегка от меня отстраняясь, будто бы продолжил разговор Коровин. — Значит, говорите, серьезная болезнь?

— Да, я так говорю, — громко ответила я и тут же прошипела:

— А вы говорите, что нас никто не слышал, а за ширмой все это время находился Равиль.

— Он снимал грим и переодевался, — шепнул мне Коровин. — Ему не до нас, ему на все плевать, его только деньги интересуют.

Равиль по-прежнему стоял у ширмы, наблюдал за тем, как мы шепчемся, и загадочно молчал.

— Ты куда-то собрался? — холодно поинтересовался Коровин.

— Да, я приглашен на ужин, — с нежной улыбкой глядя на меня, ответил Равиль.

— Так иди, — посоветовал Коровин. Равиль же, не отрывая от меня своих ласковых глаз, спокойно сказал:

— Софья Адамовна, судя по всему, вы остались без машины.

Я подошла к окну и глянула на площадку. Равиль был прав. Все гости разъехались, на площадке не было ни одного автомобиля.

— Я позабочусь об этом, — нервно ответил Коровин.

Равиль усмехнулся, осторожно тронул меня за локоть и, увлекая к двери, шепнул в самое ухо:

— Люблю не только деньги, но и красивых женщин, а потому приглашаю вас на ужин.

— Не возражаю, — шепнула я, радостно убегая от остолбеневшего Коровина.

Однако тот, видимо, сдаваться не привык.

— Софья Адамовна! Куда же вы? — сердито крикнул он мне вслед.

Пришлось вернуться для объяснений. Равиль (какая умница!) не бросил меня, а остался в дверях, всем своим видом демонстрируя нетерпеливое ожидание.

— Софья Адамовна, что это значит? — строго вопросил Коровин, испепеляя взглядом Равиля.

— Это значит, что теперь задерживаться у вас неприлично, — безрадостно сообщила я, кивая на свидетеля.

Мол, как замужняя женщина не могу допустить падения в присутствии посторонних, мол, странно слышать от вас такие вопросы — сами должны понимать.

Коровин понял и расстроился. Ах, как расстроился Коровин.

«Что он вбил себе в голову? Даже страшно становится», — подумала я, посылая хвалы господу за так удачно подвернувшегося Равиля.

— Завтра, Альфред Гавриилович, все завтра, когда приеду с башмаками похищенного, — ободряя его, шепнула я.

Коровин смирился и ответил:

— Хорошо, идите с этим волокитой, но будьте с ним осторожны и помните, завтра я вас очень жду.

ГЛАВА 15

Передать не могу, какое облегчение я испытала, избавившись от Коровина. Его так называемый кабинет до жути меня пугал.

— Чудесный вечер, — с искренней радостью воскликнула я, выходя из дома и вдыхая ароматы соснового парка.

— Вечер действительно очень хорош, — согласился Равиль, жестом приглашая меня к стоящему у подъезда новенькому «Вольво».

— Какая прелесть, — сказала я лишь для того, чтобы что-нибудь сказать.

На самом деле «Вольво» не казался мне достойным моего внимания, но Равиль ожил и расплылся в довольной улыбке:

— Вам нравится?

— Цвет недурен. Такую «сирень» вижу впервые.

Равиль и вовсе сомлел:

— Обожаю европейские автомобили, сейчас прокачу вас с ветерком.

«Уже не девочка, — подумала я, усаживаясь на переднее сиденье. — Не помру, если и без ветерка прокачусь».

— Кстати, куда вы ставите эту прелесть? На площадке я не видела вашего авто.

— В гараж, — ответил Равиль и с горьким сарказмом добавил:

— Альфред Гавриилович выделил мне место, как бездомному.

«Отношения у них довольно натянутые», — сделала я заключение и подлила масла в огонь:

— Вижу, у Коровина вы не чувствуете себя в гостях.

Равиль нервно выжал сцепление, направил автомобиль к воротам и удивленно на меня посмотрел.

— Я имею в виду бильярдную, которая полюбилась вам и которой Коровин совсем не пользуется, — пояснила я.

Равиль по неизвестной причине забеспокоился и нервно спросил:

— Это он вам нажаловался?

— Нет, конечно, — солгала я.

— Откуда же вам известно про бильярдную? Вы здесь редкая гостья.

— Меня просветила одна милая дама. Она случайно видела, как в понедельник в эти ворота заезжал ваш сиреневый автомобиль. Бедняжка не знала, что отменен сеанс, и тщетно пыталась попасть в особняк, вы же были так увлечены своим бильярдом, что даже не захотели с ней поговорить.

Услышав это, Равиль и вовсе побледнел.

— Что за дама? — резко спросил он.

— Имени ее я не знаю, но покажу вам при случае, — пообещала я. — А в чем, собственно, дело? Похоже, вас это взволновало?

Равиль мгновенно взял себя в руки, с озорной улыбкой взглянул на меня и игриво пропел:

— Ни в коем случае. В данный момент меня волнуете только вы.

Однако, когда мы выехали из ворот на темную дорогу, Равиль снова нахмурился. Я притворилась, что не замечаю этого, и кокетливо спросила:

— Вы и в самом деле хотите меня… — здесь я сделала длинную паузу и продолжила уже серьезней:

— Пригласить на ужин или сказали это для отвода глаз, чтобы поговорить со мной тет-а-тет?

Брови Равиля удивленно взметнулись — на мой взгляд, слишком демонстративно.

— Поговорить о чем? — напряженно спросил он. Я сделала вид, что смутилась:

— Ну, не знаю. Кое-что из нашего разговора с Коровиным, думаю, вы услышали.

— Только последнюю фразу, — признался Равиль.

— Последнюю фразу? Кстати, как вы относитесь к клаустрофобии? Вы в курсе, что это такое? — Похоже, Равиль обиделся.

— Я образованный человек, — небрежно бросил он.

— Ах, да, извините за глупый вопрос. Ваш французский меня потряс. Как легко вы пишете, и совсем без ошибок.

— Французского я не знаю совсем, — огорошил меня Равиль. — Писал не я, а дух императора. Если исходить из вашей логики, то я потрясающий полиглот, потому что пишу на тридцати двух языках. Если вы не верите в спиритизм, то зачем сюда ходите?

Мне показалось, что в тоне Равиля слишком мало вежливости.

«Мальчик нервничает, — подумала я, — но почему? Что взволновало его? Мой разговор с Коровиным или упоминание бильярдной?»

— Значит, вы не хотели поговорить со мной, а просто пригласили на ужин, — сделала я заключение.

Равиль натужно улыбнулся и ответил:

— И пригласил на ужин, и хотел поговорить. Не будем же мы молчать.

— Я имела в виду конкретную беседу.

— Конкретно я хотел сказать, что у вас очень красивые ноги и глаза.

— Только ноги и только глаза? — несказанно изумилась я.

— Хотите, чтобы я перечислил все остальное? Следовательно, у меня будет достаточно для этого времени? — он, наконец, улыбнулся от всей души.

— К сожалению, нет. Даже приглашение на ужин принять не могу, — ответила я, доставая из сумки мобильный и набирая номер Тамарки.

Она, услышав мой голос, сразу же завопила:

— Мама, ты невозможная! Что ты сегодня наговорила мне у Коровина? Теперь я сижу и думаю. Неужели ты подозреваешь и меня?

— Тома, я всегда тебя подозреваю.

— В чем?

— Во всем, — призналась я, — но об этом сейчас говорить неудобно.

— Ты где? — мгновенно пожелала знать Тамарка.

— В автомобиле Равиля.

— Что ты там делаешь? — возмутилась она.

— Равиль любезно пожелал оказать мне услугу, ты же бросила меня, не подумав о том, что сегодня я без машины.

— Ты всегда без машины. Пусть Маруся твоя думает, ей почаще нужно тренировать свою извилину, — выдала Тамарка и уже мягче добавила:

— Попроси Равиля срочно привезти тебя ко мне. Есть разговор.

— Вряд ли его это обрадует, — усмехнулась я. — Равиль пригласил меня на ужин.

— Что?! К черту ужин! Дай ему трубку!

Я с удовольствием передала трубку Равилю. Боюсь, он не испытал благодарности. Тамарка здорово его загрузила: после короткой беседы с ней он, похоже, согласился бы везти меня и на Марс, и на Луну.

Одно радовало: Равиль искренне расстроился, когда узнал, что ужин отменяется.

«Значит, есть еще порох в пороховницах», — возликовала я.

Однако радость моя была преждевременна.

В дальнейшем Равиль обнаружил такое любопытство, что только полная идиотка могла отнести его внимание на счет своих прелестей. С любопытством он обнаружил и полнейшую осведомленность — стало очевидно, что Равиль не просто сидел за ширмой, а напряженно подслушивал наш с Коровиным разговор.

В конце концов я сделала вывод, что за ужином Равиль надеялся выпытать у меня все, что в связи с подслушанным его заинтересовало. Причем он не только надеялся выпытать, но и мучительно этого желал. Узнав, что ужин не состоится, Равиль, отбросив всякие приличия, буквально атаковал меня вопросами. Я не выдержала и возмутилась.

— Мало, что вы беспардонно подслушиваете мою конфиденциальную беседу с великим магистром, так еще и нахально лезете в мои дела, — воскликнула я. — Кто вам дал право вторгаться в чужую жизнь?

— Вы просили помощи у Коровина, я же хочу предложить вам свою, — невозмутимо ответил Равиль.

Я изумилась:

— Какую помощь вы можете мне предложить?

— Найду вам того, кого вы ищете, и не буду пудрить мозги, как это любит делать Коровин. Мои способности вы уже видели, я уникум, Коровин же лишь пассы над головой умеет изображать.

Мне стало смешно. За кого он меня принимает? За чокнутую, которая верит в говорящих духов? Я образованнейшая современная женщина и морочить голову себе не позволю!

В доступной форме я в то же мгновение и довела эту информацию до сведения Равиля, он же, нахал, с невозмутимостью мне ответил:

— Если вы не верите в духов, так нечего и в наш салон ходить. Это стоит недешево. И зачем вы тогда доверились Коровину? Он как липку вас теперь обдерет, я же возьму с вас сущие крохи.

— Для пользы дела я готова платить, и оставьте меня в покое. Вам-то все это зачем?

— Я медиум. Это моя работа, я предлагаю помощь, а вы почему-то отказываетесь. Странно.

— Ничего не странно, — рассердилась я. — В духов я не верю, а вот в человеческие слабости очень даже. Совершено преступление, я практически раскрыла его, остались легкие штрихи, которые поможет мне нанести Коровин.

Равиль, похоже, утратил свою невозмутимость.

— Да как Коровин поможет? — закричал он.

— Поделится полученной от меня информацией с тем, кто в ней нуждается. У меня свой метод, а у Коровина очень широкий круг знакомых. Мне это чрезвычайно подходит. Тот, кто похитил мужа моей подруги, в кратчайшие сроки узнает, что я охочусь за ним. Он занервничает и обнаружит себя, тут-то я его и поймаю с поличным. Благо, мои уникальные способности позволяют сделать это.

Равиль с интересом посмотрел на меня.

— Вы серьезно верите в свои уникальные способности? — насмешливо спросил он.

— Вы же в свои верите, чем я хуже? — Равиль задумался. Я, делая вид, что смотрю на дорогу, исподволь наблюдала за ним. Он явно нервничал, причем без видимой причины.

— Сколько? — наконец спросил он.

— Вы о чем? — прикидываясь дурочкой, изумилась я.

— Сколько вы заплатите мне за сотрудничество? Я лучше Коровина обтяпаю это дельце. Я, в отличие от него, способен говорить начистоту и никем не прикидываюсь.

— Только что вы прикидывались уникальным медиумом, — напомнила я. — Впрочем, мне все равно, вы или Коровин, лишь бы дело делалось. Будет даже лучше, если и Коровин, и вы. Завтра я приеду с башмаками покойного, после сеанса Коровина конкретно и поговорим о цене.

Равиль переполошился.

— Почему «покойного»? — не скрывая тревоги, воскликнул он.

— Потому что, имея порок сердца и клаустрофобию, трудно выжить, сидя в подвале.

— Думаете, его держат в подвале? — нервно вцепившись в руль и ерзая на сиденье, спросил Равиль.

— Не в номере же люкс.

Бедняга (какой ужас!) припадочно заржал, ну просто как конь какой-то. Как ему это не идет! Такой милый, такой утонченный юноша.

— Я сказала что-то смешное? — удивилась я. — Вообще-то это я умею, но в данный момент не старалась.

— Простите, Софья Адамовна, простите, — начал оправдываться он, — сам не знаю, что со мной приключилось. Смешинка в рот попала.

— В вашем возрасте бывает. Поживете с мое, наберете этого полный рот… Впрочем, не буду вас преждевременно расстраивать — вы можете до этого и не дожить.

Моя шутка (как ни странно) настроила Равиля на серьезный лад.

— В связи с этим делом вы уже кого-то подозреваете? — напрягаясь, спросил он.

— Конечно! — живо откликнулась я.

— Кого?

— Всех!

— Всех? — его соболиные брови взметнулись вверх. — Почему?

— Всегда всех подозреваю и редко ошибаюсь, — любезно пояснила я. Равиль захихикал:

— Как же всех? Не станете же вы подозревать и меня?

— А почему бы и нет?

К огромному своему удивлению, я вдруг обнаружила, что Равиль везет меня прямехонько к Тамарке, хотя адреса ему никто не давал.

— Вы здесь не впервые? — спросила я, когда его автомобиль затормозил у нужного подъезда.

— У Тамары Семеновны я бывал неоднократно, — с непонятной гордостью сообщил Равиль.

— Что ж, — съязвила я, выходя из машины, — очень рада за вас. Прощайте.

— Почему «прощайте»? До завтра! — Он развернул «Вольво», я посмотрела ему вслед, помахала рукой, и вдруг меня словно током прошило. Номер машины! Откуда я знаю этот номер? Недавно, совсем недавно я его видела…

Стоя у подъезда Тамарки, о ней я моментально забыла и помчалась ловить такси.

ГЛАВА 16

Увидев меня, Леля и обрадовалась, и испугалась.

— Все в порядке, — успокоила я ее. — Дело движется с головокружительной скоростью. Могу я пройти в кабинет твоего мужа?

— Конечно, — уже безропотно согласилась Леля и поспешила за мной.

Я же по ступеням буквально взлетела, ворвалась в кабинет, бросилась к столу Турянского, выдвинула ящик…

Скомканная бумажка лежала на месте. Я распрямила ее, отпали последние сомнения: почерком банкира на ней был записан номер автомобиля Равиля. Зачем, спрашивается, Турянский его записал? Не надеясь на память?

Я упала в кресло, в голове была каша. Леля с тревогой смотрела на меня и ждала объяснений, но что я могла объяснить?

Вытащив из ящика все скомканные бумажки и разложив их на столе, я спросила:

— Как ты думаешь, давно они здесь лежат?

— Точно знаю, что недавно, — ответила Леля. — Сашенька в воскресенье вечером работал, устал, все бросил и пошел спать. Он всегда так поступает, но на следующий день, перед тем как приступить к работе, сам наводит порядок.

— Следовательно, если бы его не похитили, он эти бумажки выбросил бы вечером в понедельник.

— Конечно.

Я тщательно разгладила бумажку с номером автомобиля Равиля, положила ее перед Лелей и спросила:

— Александр Эдуардович с Коровиным был знаком?

— Ну что ты, — всплеснула руками Леля. — Сашенька в эти глупости не верит, да и времени у него на мистику нет.

— Следовательно, и с Равилем он знаком не был, — продолжила я.

— Нет, конечно. Даже не подозревал о его существовании.

Мне и самой не верилось, что Турянский мог общаться с фокусником Равилем, самовлюбленным, глупым и нахальным молодым человеком, зарабатывающим на жизнь заурядным шарлатанством, однако номер на бумажке был, и написан он рукой Турянского. В этом не могло быть сомнений. Как он, этот номер, попал в кабинет Турянского? Ночью ему позвонил Равиль? Нет, такой вариант отпадает. Кто такой этот Равиль, чтобы самому Турянскому по ночам звонить?

— Леля, дорогая, давай вспоминать с самого начала. Понимаю, что это неприятно, но очень нужно.

Подозревая, что Турянского нет в живых, я испытывала большую неловкость перед бедной Лелей, с надеждой взирающей на меня.

— Объясни мне, пожалуйста, — рассердилась она, — что происходит? Ты что-то узнала?

— Да! Да! Но сначала постарайся вспомнить с мельчайшими подробностями то роковое утро. Понедельник, муж твой завтракает, собираясь в банк, в прихожей его ждет охрана, раздается звонок, он разговаривает с каким-то молодым человеком, отпускает охрану, меняет планы, спешит. Вот с этого места вспомни, пожалуйста, все до мельчайших деталей.

Леля задумалась.

— Сашенька обычно завтракает в банном халате: из ванной сразу идет в столовую. Так было и в то утро, поэтому он, не допив кофе, поспешил одеваться в гардеробную. Надел костюм, позвал меня — обычно я помогаю ему выбрать галстук…

— Вот он оделся, — нетерпеливо перебила я, — собрался, дальше-то что? Он сразу вышел из квартиры?

— Да… То есть нет. У самой двери он вдруг вспомнил о чем-то, хлопнул себя по лбу и побежал наверх.

— В кабинет! — торжествуя, воскликнула я.

— Да.

— Ты осталась внизу?

— Нет, побежала за ним. Когда я вошла в кабинет, Сашенька закрывал сейф. В то утро он был холоден со мной, знаком попросил оставить его одного, чего раньше не бывало. Я обиделась, но значения этому не придала, все объяснила раздражительностью, связанной с внезапными делами.

— Ясно! — заключила я. — Теперь вырисовалась вся картина. И еще будут мне говорить, что я не обладаю уникальными способностями. Распутать такое дело не сходя с места и в кратчайший срок! Это что-то! Ах, как мне все теперь ясно! Просто диву себе даюсь! Что я за человечище! Ведь все, все ясно!

Лелю залихорадило.

— Что — ясно? Что тебе ясно? — закричала она.

— Все, — заверила я ее. — Лучше скажи мне, мог Александр Эдуардович разговаривать по телефону из кабинета? Время на это у него было?

— После того, как я вышла, вполне мог, — сказала Леля. — Мне даже кажется, что так и было. Я слышала его голос. У него нет привычки разговаривать с самим собой.

Это был последний штрих. С чувством исполненного долга я откинулась на спинку кресла и сказала:

— Тогда слушай, как все произошло. В понедельник утром твоему мужу позвонил Равиль и договорился с ним о встрече.

— Равиль?! — вскрикнула Леля. — Не может быть! Они же незнакомы!

— Значит, познакомились. Видишь, здесь рукой твоего мужа записан номер автомобиля Равиля, — я протянула Леле бумажку.

Она впилась в бумажку глазами и побледнела.

— Думаю, Равиль шантажировал Александра Эдуардовича, — продолжила я. — Скорей всего шантажировал чем-то, связанным с тобой, — этим и объясняется холодность твоего мужа. Александр Эдуардович не верил Равилю, но все же немного сердился на тебя за то, что попал в нелепое положение.

— Это невероятно! Чем мог шантажировать Сашеньку Равиль? Я с ним едва знакома. Видела несколько раз на сеансах у Коровина… Нет! Это глупо!

— И все же, думаю, что это так. Чем шантажировал? Так ли это важно? Может, и ничем, а лишь врал. Равиль жаждал вытащить Александра Эдуардовича из дома одного, без охраны. Скорей всего речь шла о видеокассете, которую Александру Эдуардовичу Равиль обещал показать тем утром. Испытывая к тебе самые горячие чувства, твой муж спешил поскорей разрешить это дело и сразу же согласился встретиться с шантажистом.

Леля схватилась за сердце:

— Господи! Неужели ты права?

— Боюсь, что да. Равиль требовал денег, о них-то Александр Эдуардович и вспомнил в последнюю минуту. Он очень спешил.

— Точно, — побледнела Леля. — В сейфе пусто. — Она метнулась к сейфу, распахнула его, вытащила бумаги и безмолвно застыла.

— Леля, успокойся. Денег там не было. Ты забыла? Сейф мы уже открывали.

— Да, открывали, — согласилась она. — Денег действительно не было. Просто удивительно, что я этого не заметила… Ой, что-то мне дурно. Пойду приму лекарство.

Она вышла из кабинета, я же, пользуясь случаем, положила на место папку, которую показывала Тамарке. Когда Леля вернулась, я сидела за столом и рисовала схему событий.

— Вот, посмотри, как все произошло, — воскликнула я. — Александр Эдуардович поднялся в кабинет, достал из сейфа деньги, спрятал их, ты вошла, он попросил тебя выйти, тогда-то снова и позвонил Равиль.

— Нет, звонок я бы услышала. Скорей Сашенька ему позвонил.

— Точно. Видимо, Равиль ошарашил Александра Эдуардовича, но он понемногу стал приходить в себя, вместе с тем появились вопросы. Думаю, он попросил назвать номер машины, на которой приехал за ним Равиль. Скорей всего тот уже поджидал его во дворе.

— Похоже на правду, — согласилась Леля. — У Сашеньки есть такая привычка: запишет, прочтет, запомнит, а бумажку скомкает и в стол бросит до следующей уборки.

— Значит, именно так он поступил и в тот понедельник. Следовательно, я права.

— А дальше?

— Дальше вообще удивительно: Равиль везет твоего мужа… в особняк Коровина и прячет его в подвале в бильярдной. Уверена, там есть подвал.

Леля схватилась за голову:

— Софья, ты сошла с ума! Это невозможно. Особняк Коровина! Да там с утра до вечера толпы народа.

— Именно поэтому я бы и выбрала это место. Кому придет в голову искать у Коровина? Сам Коровин в бильярдной давно уже не был, он даже вход туда перегородил, своей приемной перегородил вход, понимаешь. Равиль в бильярдной чувствует себя хозяином. Не сомневайся, я права. Эта версия гениальна! Как все, к чему я прикоснусь! К тому же становится ясно, почему так внезапно позвонил Равиль.

— Почему?

— Потому что выдался удобный момент. У Коровина появились срочные дела в городе, и накануне он отменил сеанс. Равиль, узнав об этом, и позвонил твоему мужу. Все сходится: в десять они приехали к Коровину, а в одиннадцать Равиль уже звонил тебе и требовал выкуп.

Леля заметалась по комнате.

— Нет-нет, это невозможно, — приговаривала она. — Даже если Коровин уехал, в его доме полно народу. Два помощника, охрана, прислуга… Нет, нет-нет, это невозможно.

— Очень даже возможно, — заверила я ее. — Равиль там свой человек, в бильярдной просто живет. Думаю, никто не обратил внимания на то, что он приехал. Повторяю, и по времени все совпадает. И номер машины… И бледнел он сегодня подозрительно… Слишком много совпадений.

— Да нет, — возразила Леля. — Сашенька не поехал бы на дачу какого-то Коровина. И это слишком далеко, а у него дела, к тому же ехать к незнакомому человеку и без охраны… Нет, это уж очень на него непохоже, это нелогично.

«Боже, какая наивность! — мысленно изумилась я. — Нельзя ждать логики от мучимого ревностью мужчины. Сколько в тигре логики? В ревности мужчина просто зверь! Во всяком случае, ему не до логики».

— Смотря какие аргументы выдвинул Равиль, — заметила я. — Ревность кого угодно может лишить разума, к тому же Александр Эдуардович не слишком понимал, куда они едут.

— Но его увидели бы у Коровина.

— Не обязательно, Равиль обычно сразу заезжает в гараж, а из гаража есть вход в бильярдную, так что охрана могла и не знать, что он приехал не один. Они вошли в бильярдную, Равиль хитростью заманил Александра Эдуардовича в подвал и закрыл его там.

Леля смотрела на меня уже как на сумасшедшую.

— Неужели ты веришь в это? — спросила она. — Саша стал бы кричать, звать на помощь…

— При условии, что он жив, — вынуждена была сообщить я.

Леля замерла, в глазах ее застыл ужас. Потом она попятилась, споткнулась, хотела бежать, но упала без чувств.

«Боже, как неловко все вышло», — подумала я и бросилась в спальню за лекарствами.

Аптечка стояла на туалетном столике. Страшно нервничая, я начала искать что-нибудь подходящее, руки дрожали, все валилось на пол. Я упала на колени и попыталась достать закатившийся под кровать пузырек и в этот момент увидела знакомый предмет — подслушивающее устройство, «жучок».

«Час от часу не легче», — подумала я и вернулась в кабинет.

Леля пришла в себя без всяких лекарств. Она сидела на полу, схватившись за голову и, раскачиваясь, в голос рыдала.

— Са-ашааа! Саа-аше-еенькааа! — стенала она.

Я растерялась перед ее горем, но попыталась Лелю успокоить. Вышло плохо.

— Милая, это всего лишь мои домыслы, возможно, все не так, — лепетала я.

Леля была безутешна, даже не взглянула на меня, продолжая стенать и плакать. Я подняла ее с пола, отвела в спальню, уложила на кровать и вернулась в кабинет. Тщательные обследования показали, что и кабинет напичкан жучками. Из этого следовало, что мой рассказ был кем-то услышан, но кем?

«С огнем играю», — подумала я, собираясь играть и дальше.

ГЛАВА 17

Я была в отчаянии. Возникла срочная необходимость в Тамарке. Но как оставить Лелю?

Пришлось звонить Розе и просить ее приехать.

— Уже и Роза все знает? — испуганно, сквозь слезы спросила Леля.

— Не все, но кое-что, — призналась я.

— Боже мой! Кому я доверила свой секрет! — взвыла Леля.

— Роза — кремень, — напомнила я. — Ей что угодно можно доверить. Мне тоже. Дорогая, жив твой муж или нет, ты хочешь найти похитителей?

— Конечно, хочу! — взвизгнула Леля и зло стукнула кулачком по одеялу.

— И я хочу, поэтому мне срочно нужно уехать. Роза побудет с тобой, она все же доктор, хоть и гинеколог. Розе не рассказывай ни о чем. И вообще, пока никому ничего не рассказывай.

Леля вскочила с кровати и бросилась ко мне. С неожиданной силой схватив меня за грудки, она исступленно закричала:

— Как — не рассказывай? Как — не рассказывай? Надо срочно звонить в милицию!

— Боже упаси! Боже упаси! — завопила я, с трудом отрывая от себя ее руки. — А вдруг он жив? А если я ошиблась?

Леля застыла, несколько секунд потерянно смотрела на меня, а потом сомнамбулически поинтересовалась:

— Думаешь, есть надежда?

— Надежда есть всегда, — компетентно заявила я. — К тому же ошибаться свойственно всем, даже мне, как это ни невероятно.

— Правда? — оживая, пролепетала Леля.

— Скорость и легкость, с которыми я разоблачила Равиля, первый аргумент в пользу моей ошибки. Второй аргумент — совпадение. Совпадения всегда настораживают, здесь же они просто вопиют. Вероятность моего попадания в дом Коровина ничтожна, и все же я попадаю туда как раз в нужный момент: на следующий день после того, как Равиль привозит в бильярдную твоего мужа. Есть над чем задуматься.

— Что же делать? — растерялась Леля.

— Пока ничего. Во всяком случае тебе ничего не надо делать: сиди и жди. Приедет Роза, развлечет тебя. Пускай поразгадывает твои мысли: и тебе польза, и ей приятно.

— А ты?

— Я скоро вернусь.

— А как же Равиль? Если он преступник…

— То никуда от нас не денется, — успокоила я Лелю. — Сейчас нам надо выяснить, на кого он работает, потому что самому Равилю вряд ли пришло бы в голову похищать твоего мужа. Скорей всего ему за это неплохо заплатили. Наша задача выяснить, кто заплатил, а вот когда выведем преступников на чистую воду, тогда и в милицию можно обращаться, не самим же их хватать. Но лишь тогда обратимся, когда будет за что хватать, не раньше. В противном случае в милиции над нами просто посмеются. Оставайся дома и не вешай нос.

И я помчалась к Тамарке.

* * *

Тамарка едва не набросилась на меня с кулаками.

— Мама, ты невозможная! — сразу же завопила она. — Я устала тебя ждать! Я чуть с ума не сошла, куда ты пропала?

— Я пропала? Это ты пропала. Совсем ты, Тома, теперь пропала: сидеть тебе за решеткой. Признавайся сейчас же, зачем похитила банкира?

Тамарка открыла рот, собираясь мне много сказать (она всегда имеет что сказать), да так и застыла в совершеннейшем изумлении.

— Сколько ты заплатила Равилю? — пользуясь моментом, я тут же повела допрос.

— Штуку, — не приходя в себя, шало молвила Тамарка.

— Что за штуку? — рассердилась я. — Ты приличная леди или босячка?

— Тысячу, — нервно сглотнув, уточнила она.

— Чего тысячу? Долларов?

— Не рублей же, — растерянно ответила Тамарка и тут же пришла в себя.

И, конечно же, сразу закричала.

— Мама!!! Ты невозможная!!! — дурным голосом завопила она. — Что это значит? Как ты узнала? Опять твой нос? Твой длинный нос?

— Да, мой длинный нос, и никуда тебе от него не деться, — с гордостью заявила я, отправляясь на кухню с намерением выпить кофе.

Тамарка побежала за мной в своем дурацком халате баснословной цены, который она привезла из страны восходящего солнца, — речь (кто не знает) о Японии. Изящней выглядит на корове седло, чем кимоно на русской женщине, призванное скрыть в японке катастрофическое отсутствие ног. В русской же бабе ног этих предостаточно, отчего в кимоно она выглядит просто палкой для сбивания орехов, невзирая на комплекцию. Впрочем, я не права — комплекция вносит коррективы:

Тамарка выглядела не палкой, а бревном.

— Сними с себя этот халат, — устраиваясь поудобней на диване, посоветовала я. — Выглядишь в нем карикатурно, Тома-сан ты наша.

— Халат меня стройнит, — важно заявила Тамарка.

— Помноженный на диету и жиросжигатель, стройнит чрезмерно. Ты в нем как дистрофик, — зловредно солгала я.

Тамарке до дистрофика, как до Киева пешком, чтобы не сказать больше.

— Мама, — возмутилась она, — кто бы говорил! От тебя же одни отруби остались, которые ты жрешь вместо еды. Все равно моложе не станешь. Старая худая корова, все равно не юная газель.

— Лучше быть старой газелью, чем молодой коровой, — отрезала я. — И сколько меня ни обсуждай, твой халат от этого милее не станет.

— Ты что, Мама, приехала поговорить о моем халате? Откуда узнала ты про Равиля? Это лучше скажи.

— А ты мне скажи, зачем в доме Турянского натыкала «жуков»?

Тамарка остолбенела и, похоже, сделала это искренне.

— Каких жуков? — спросила она.

— Ясно каких, — уже без прежней уверенности сказала я. — Тех, что подслушивают, — Тамарка покрутила пальнем у виска:

— В своем ли ты уме, Мама? На кой фиг мне подслушивать Турянского? Кстати, я у него ни разу не была.

— Никто и не говорит, что «жуков» ты совала собственноручно — за тебя это могли сделать и другие. Сама же хвастала, что у тебя есть личная разведка.

— Само собой, но зачем? Кстати, что ты там шептала про похищение? Тьфу, на тебя, Мама, ты халатом совсем мозги мне вышибла, — рассердилась Тамарка и даже топнула ногой.

Я с заранее заготовленной улыбкой спокойно смотрела на нее и ждала спектакля. Уж в чем в чем, а в этом не было Тамарке равных. Сейчас пойдет лапшу на уши вешать…

— Мама, — рассердилась она, — ты умом тронулась, если шьешь мне Турянского, и при чем здесь Равиль, интересно?

— Вот и мне интересно. Тысячу долларов ты ему за что заплатила?

— За предсказание. Он сделал нужному человечку предсказание, а на следующий день я с ним заключила выгодный договор. И Равиля, и Коровина так многие пользуют. Если попадается клиент доверчивый да суеверный, через десятые руки его тащат к Коровину. Сто раз сама так дела обделывала.

Посверлив Тамарку недоверчивым взглядом — лжет она или нет, — я спросила:

— Почему же ты связалась не с Коровиным, а с Равилем?

— Потому что Равиль дешевле. Коровин в последнее время страшные цены за свои услуги ломит, вот все и переметнулись к Равилю. Исключая, конечно, особо дурью одаренных, тех, кто и в самом деле в эти глупости верит.

— Откуда же Равиль адрес твой знает? — все еще не расставаясь с подозрениями, спросила я.

— Господи, Мама, — всплеснула руками Тамарка, — адрес я ему дала. Где еще я должна, по-твоему, Равиля нужной информацией накачивать? Не вести же его в ресторан, а у Коровина такими вещами заниматься глупо. В одну секунду Равиль из дела вылетит, потому как рано еще ему тягаться с Коровиным. Умные люди это понимают, я же не дура.

— Кофе хочу, — буркнула я и призадумалась. Тамарка собственноручно принялась варить кофе. «Господи, как она смешна в своем халате! Ха! Кимоно! Лучше бы не выделывалась да надела русский сарафан — во всяком случае патриотично. Глупая она! Но я все равно ее люблю. Хоть убей меня, не пойму почему, когда ее вижу, радуюсь. Да, радуюсь даже ее халату. Но сарафану радовалась бы больше. Нет, все же я неисправимая патриотка».

Тамарка, не подозревая о моих крамольных мыслях, трудолюбиво варила кофе и время от времени с опаской поглядывала на меня и, не выдержав, в конце концов спросила:

— Ну что там, Мама, в твоей голове? Какие бегают тараканы?

С присущей мне честностью я сказала:

— Тома, дело твое дрянь. Ты у меня самый первый подозреваемый. Со всех сторон тебе выгодно Турянского своей смертью умертвить.

Тамарка мгновенно сделалась невероятно ласковой и затараторила:

— Мама, разве ж я это отрицаю? Выгодно, конечно, выгодно, но не сейчас, когда кредит во как нужен, — она полоснула себя рукой по горлу. — Сейчас, когда я знаю про его сердце и клаустрофобию, так бы и поступила, если бы не кредит.

Я задумалась еще сильнее. Тамарка поставила передо мной подносик с чашкой кофе и осторожно поинтересовалась:

— А кто другие подозреваемые? Перцев-то в их числе, надеюсь.

— И Перцев там, и Пупс, и даже Маруся.

Боже, как обрадовалась Тамарка. На версии с Марусей ее в тот же миг и заклинило. И каких только аргументов она мне ни приводила, и все же я не захотела согласиться с ней. Так и сказала:

— Тома, не мельтеши. Это или ты, или Перцев. Маруся и Пупс — только в крайнем случае, и то, если я не все еще знаю. Маруся труслива, а Пупс благороден. К тому же он и не знаком с Равилем, а я уже точно выяснила, что Турянского похитил он.

— Равиль?! — изумилась Тамарка, — Ты это точно знаешь?

— Можешь не сомневаться.

— Тогда его сообщник Пупс.

Настала моя очередь удивляться:

— Почему Пупс?

— Потому что в данную минуту Равиль с ним ужинает, если еще не поужинал, пока тебя где-то черти носили.

Я вспомнила: Равиль же говорил, что куда-то приглашен. Неужели Пупс похитил Турянского и обсуждает это безобразие с Равилем?

— Где они ужинают и как ты об этом узнала? — воскликнула я.

— Узнала случайно, а где — понятия не имею, — ответила Тамарка. — Спроси у Розы.

Я бросилась звонить Леле. Роза была уже у Лели и сообщила мне, что Равиль действительно сегодня приглашен на ужин Пупсом.

— Куда? — сгорая от нетерпения, спросила я.

— Да к нам, к нам домой, — ответила Роза. — Самолично для него мясо тушила. Закрылись в кабинете Пупсика и о чем-то там беседуют.

— Роза, скажи, только честно.

— Я всегда честна, — пропищала Роза.

— Да-да, я знаю. Так вот тогда и скажи, кого ты во время сеанса у Коровина имела в виду, задавая вопрос: «Где он?» Уж очень странный ответ ты получила: «Он умирает от тьмы».

Роза взволнованно затараторила:

— Представляешь, я сама удивилась. Не ожидала такого эффекта. Это просто чудо! Еще кто-то сомневается в способностях Коровина и Равиля. Как это возможно, когда такой эффект?

— Эффект я видела, Роза, да о ком ты спрашивала?

— Понятия не имею, — призналась она. Легко представить, как я была огорошена.

— Да как такое возможно? — удивилась я. — Спрашиваешь незнамо о чем?

В наш разговор встряла Тамарка.

— Возможно-возможно, — зашипела она. — Если задаешь вопрос за другого человека.

— Пупсик попросил меня задать такой вопрос, я и задала, — в такт Тамарке призналась Роза, — И вдруг ответ: умирает от тьмы!

— Неужели ты рассказала Пупсу про Турянского? — изумилась я.

Роза захлебнулась от возмущения:

— Как ты могла подумать такое?! Нет! Ну как ты такое могла подумать?! Обидно!

— Но вопрос и ответ наводят на такие мысли, — я сочла не лишним оправдаться, с детства уважая благородство Розы.

— Возможно, он сам как-то узнал, — огорчаясь, пропищала она.

— Сомнительно. Утром мы с тобой пришли к такому же выводу, — напомнила я. — Ты сама меня убеждала, что Турянский умирает от тьмы.

— Я убеждала тебя, что он уже умер, и не от тьмы, а от клаустрофобии. Ой! Ой! Нет! Нет! — завопила Роза. — Боже! Боже! Что мы наделали!

Я переполошилась:

— Что там случилось?

— Леля! Наша Леля! Она упала в обморок! Когда ты приедешь?

— Скоро, — крикнула я и бросила трубку. Видимо, вид у меня был ошарашенный, потому что Тамарка притихла.

— Леля в обмороке, — сообщила я. — Глупая Роза брякнула прямо при ней о смерти Турянского.

— Роза у Лели? — поразилась Тамарка. — И ты знала об этом?

— Сама послала ее туда.

— Так вы обе глупые, если завели при ней этот разговор.

Я психанула:

— А как еще я могла узнать про Пупса? Дело срочное. Кстати, о ком ты у Наполеона спрашивала, задавая вопрос: «Где он?»

— Мама, конечно же, о Турянском. И получила правильный ответ: «Не нарывайтесь на неприятность». Уже нарвалась. Какие подозрения на меня упали…

Я не слушала Тамарку, поглощенная мыслью: «Неужели Пупс вместе с Равилем похитил Турянского?! Ай, да Пупс».

— Тома, — глядя на подругу в упор, строго спросила я, — ты точно не похищала Турянского? Если похитила, лучше признайся сейчас, а то потом поздно будет.

— Мама, истинный крест! — закатывая глаза, закричала она. — Во всяком случае, не сейчас. Я горю без кредита.

— Ладно, — с угрозой воскликнула я, вскакивая с дивана и устремляясь в прихожую.

— Мама, ты куда?

— К Пупсу, конечно же.

Тамарка, похоже, не ожидала от меня такой прыти. Она испуганно закричала:

— А кофе?

— Тома, мне не до кофе! Если ты не лжешь, выходит, что Пупс преступник.

— Ах он негодяй! — не слишком осуждающе воскликнула Тамарка.

ГЛАВА 18

Равиля я не застала. Он ушел, и Пупс был один. Фурией я набросилась на него. Потоки вопросов так и хлынули из меня:

— Как ты мог? Неужели докатился? Где ты спрятал беднягу? Понимаешь ли ты, на что пошел?

Несчастный Пупс! Он ошалело крутил головой, пока я бегала по его кабинету, задавая свои вопросы.

— А Роза где? — наконец спросил и он. — Ты же заболела и ей позвонила, просила прийти. Она сразу же умчалась на ночь глядя, и теперь являешься ты и… Нет, я вижу, помощь доктора тебе действительно нужна, но совсем не гинеколога. Роза вряд ли поможет.

Я воинственно уперла руки в боки и заявила:

— Это тебе нужна помощь гинеколога. «Мама, роди меня обратно», — скоро будешь кричать. Так что ты зубы мне не затоваривай, а добром признавайся, зачем к тебе Равиль приходил?

— По делу, — не моргнув глазом, ответил Пупс.

— По какому такому делу? Какие могут быть дела у тебя с Равилем? С этим прохвостом.

— Коммерческая тайна, — отрезал Пупс.

— Не слишком-то задавайся. Вот я Розе про твои тайны расскажу, тогда узнаешь, — пригрозила я и гаркнула во все горло:

— Куда Турянского дели?!

Пупс опешил:

— Какого Турянского?

— Не вздумай мне говорить, что ты с Турянским не знаком. У него на тебя полная папка компромата. Поэтому ты и похитил его в понедельник утром.

— В понедельник утром я был в Тамбове, — поспешил сообщить Пупс.

— Никто и не говорит, что похищал именно ты. Турянского похитил Равиль, а ты ему за это заплатил. Лучше колись по-доброму, пока я своей железной логикой тебя насмерть не забила.

Пупс задумчиво прищурил глаза и спросил:

— Какая сволочь тебя на меня натравила?

— Тамарка, — созналась я.

— Вот она Турянского и похитила вместе с Равилем, а у меня с ним другие дела.

— Знаю я ваши дела! Неужели и тебя испоганил этот бизнес? Ладно Тамарка, но ты-то у нас благороднейший человек. Как ты можешь с этим фокусником Равилем людям ловушки расставлять?

— Разве это люди? — скорбно вопросил Пупс. — Вон и Тамарка уже почти что не человек. — Я мигом воспламенилась:

— Тамарку мою не тронь! У нее алиби!

— Какое еще алиби?

— Кредит у нее. Если Турянский не даст кредита, ее компании полный капут.

Пупс посмотрел на меня с настораживающей жалостью и ласково произнес:

— Соня, дорогая, нельзя же быть такой доверчивой. Дурят тебя все кому не лень.

— Что ты имеешь в виду? — ощетинилась я.

— А то и имею, что не нужны Тамарке никакие кредиты. Водит она тебя за нос. Буквально несколько часов назад ей под вполне сносные проценты я сам лично солидный кредит предлагал.

— И что?

— Отказалась.

Я не верила своим ушам. Пупс предлагал Тамарке деньги в кредит, и она отказалась? Моя Тамарка? Которая как фанера над Парижем летит?

— Ничего не понимаю! — закричала я. — Может, ты как-нибудь не так ей предлагал? — Пупс рассердился:

— Как это — не так? Как положено предлагал, вежливо, по телефону. Деньги ей не нужны. Я понятия не имел, что она в затруднении, просто случайно появилась неплохая возможность, а всегда приятней работать со своими.

— Не всегда, — отрезала я. — Порой со своими еще хуже, чем с чужими. Всё, я побежала. Розе привет.

— Какой привет Розе? — изумленно крикнул вслед мне Пупс.

— Горячий-прегорячий! — я уже нетерпеливо жала на кнопку лифта.

— Роза же у тебя!

— У Лели она!

— У какой Лели?! — свирепея, спросил Пупс.

— Че пристал, невозможный? — крикнула я, поспешно скрываясь в лифте.

* * *

Тамарка, не снимая халата, собиралась отходить ко сну — подремывала в кресле с ноутбуком на коленях. Тут-то я и появилась.

— Что ж ты голову мне морочишь, зараза ты этакая! — с порога закричала я. — Как моську меня туда-сюда гоняешь! Я уж не девочка.

— И очень давно, — с ядовитой улыбкой констатировала Тамарка и безмятежно поинтересовалась:

— Откуда ты такая прибежала? Какая муха тебя укусила, заполошная?

— Муха? Ты не муха, ты змея! И очень ядовитая! Турянского зачем прикончила?! Признавайся!

— Чур меня! Чур меня! — крестясь, отшатнулась Тамарка. — Опять ты, Мама, за свое?

— Точнее, за твое. Век тебе не прощу! Зачем меня на Пупса натравила?!

— А он, следовательно, тебя натравил на меня, — догадалась Тамарка и завопила:

— Мама, ты невозможная! Что ты бегаешь по ночам, людям спать не даешь?

— Будто не знаешь?! — взвизгнула от возмущения я. — Будто сама не знаешь?!

— Не ори, Даню моего разбудишь. Бессонница у него приключилась. Неделю уже не спит по ночам.

— Потому что прекрасно высыпается днем. Ты мне зубы своим негожим Даней не заговаривай. Зачем Турянского убила?

— Боже, Мама, отстань! — взмолилась Тамарка. — Не убивала я никого. Сама же знаешь, у меня…

— Только не вздумай, Тома, рассказывать про кредит, — предупредила я. — Кредит тебе и на фиг не нужен. Признавайся, что у тебя за игра?

Тамарка сложила на груди руки и спокойно сообщила:

— Мама, никакой игры. Мне и в самом деле кредит уже не нужен, но это же не повод похищать Турянского, тем более когда его уже похитили. А когда его начали похищать, мне еще нужен был кредит — если ты забыла, напоминаю.

— Так тебе и в самом деле уже не нужен кредит? — растерянно переспросила я.

— Да, обойдусь своими силами.

Передать не могу, в какое изумление я пришла. Еще недавно моя Тамарка буквально помирала без кредита, а теперь вдруг все изменилось. Своими силами, видите ли, обойдется.

— Да откуда у тебя взялись эти силы? — завопила я.

Просто ужас какой-то! Когда я начну говорить тихим голосом? Почему мне все время орать приводится? Что за жизнь у меня настала?

— Мама, не ори, Даню разбудишь, — кутаясь в свой кошмарный халат, спокойно ответствовала Тамарка. — Силы дала мне ты, за что я тебе и благодарна.

Хоть что-то приятное от нее услышала, в кои-то веки. Но что она говорит? Что я ей дала? Какие силы, когда их нет и у меня?

Все эти вопросы, естественно, я и задала Тамарке.

— Мама, ты моя золотая, — заворковала она. — Как я люблю твой длинный носик, порой он в такие удачные щели влезает.

«Уже где-то куш, бестия, сорвала благодаря моему длинному носу», — подумала я.

— Мама, родная, как я тебе признательна! Умница ты моя!

«И куш, видно, приличный. Надо же, какой патокой разливается».

— Уж и помогла ты мне, Мама, даже не знаю, как и благодарить тебя, — продолжала ворковать Тамарка.

— Что — не знаешь? — закричала я. — Давай плати. С тех пор как финикийцы придумали деньги, с благодарностью нет проблем.

Весь мед с Тамарки как медведь слизал.

— Что — плати? — восстала она. — Сразу тебе плати! Боже, сколько жадности в тебе!

— А в тебе? Это как же ты на мне нажилась, если уже не нуждаешься в кредитах! По миру меня хочешь пустить? — наступала я. — Сейчас же плати проценты!

— Окстись, Мама! Какие проценты? Разве у нас был договор? Если не расскажу тебе, в чем дело, так и не узнаешь, как я на тебе нажилась.

Я остолбенела, быстро перебирая в голове варианты всевозможных кар, могущих напугать Тамарку. Хитрая Тамарка поняла работу моей мысли и правильно оценила.

— Но я, Мама, честная, — примирительно сказала она, — и правды не утаю. Я не похищала Турянского, потому что мне это было невыгодно на тот момент. Теперь же мне наплевать, найдут его или не найдут. Если он труп, и фиг с ним. Дерьмо твой Турянский приличное. Надеюсь, он все же умрет своей смертью, иначе и вовсе подлец.

— Тома, речь шла о кредите, — напомнила я. — Вот о кредите и говори. Почему ты в нем уже не нуждаешься?

— Потому, что ты сегодня вовремя показала мне папку. В папке Турянского я увидела учредительные документы фирмы, которая недавно инвестировала значительные суммы в мое предприятие.

— И что с того? — удивилась я.

— А то, что из документов явствовало: фирма фактически принадлежит Турянскому, хотя оформлена на подставное лицо. Деньги в эту инвестиционную фирму хитрым способом закачаны из банка и, представь, без ведома Перцева — компаньона Турянского. Тебе ясно, что это значит?

С огромным нежеланием я признала, что Тамарка в этих вопросах меня умней.

— Не ясно, — с трудом выдавила я.

— Турянский фактически обокрал Перцева с помощью этой фирмы. Я-то с Перцевым дел никогда не имела и наивно полагала, что он знает о существовании этой фирмы, с которой я тесно сотрудничала, а из документов мне стало известно, что нет. Если Турянский пропадет или погибнет, Перцев не потребует с меня денег. И пошел он со своим кредитом, который еще надо отдавать. Я выкручусь с помощью фирмы Турянского, — Тамарка радостно потерла руки.

Я была возмущена. О люди, порождения крокодилов! Еще недавно Тамарка называла Турянского достойным и уважаемым человеком, а теперь, когда она собралась запустить руку в его карман, тут же изменила свое мнение, и Турянский уже дерьмо. И где мой процент?!

— Тома, где процент? — спросила я.

— Ладно, Мама, будет, будет, — зевая, ответила она.

— Что значит — будет? — вспылила я. — Тома, ты шутишь с огнем! Я тебе такого шороха наведу!

— Да будет тебе, Мама, будет процент! Только отвяжись!

— Хороший процент? — деловито осведомилась я.

— Хороший, Мама, хороший, — зевая во весь рот, пообещала Тамарка. — Только отвяжись…

И тут меня осенило: а на Пупса-то зачем она меня натравила? Чем ей Пупс не угодил? Знала же наверняка, о чем он с Равилем договаривается.

— А как еще от тебя отвязаться можно? — изумленно ответила Тамарка, услышав мой вопрос.

— Ты же сама меня для разговора приглашала? — поразилась я такой наглости. — Поломала мой ужин с Равилем. Ха! Позавидовала моему успеху у этого красавчика! Расстроилась, что он на меня запал, а не на тебя! Вот в чем секрет срочности разговора!

— Мама, — охотно разочаровала меня Тамарка, — не тешь себя глупой мыслью. Этот Равиль западает только на деньги, и тебя, старую дуру, хочет всего лишь ободрать, а не то, что ты думаешь, хоть слова и однокоренные.

— Фу-уу! Какая ты грубая, — брезгливо молвила я.

— Зато честная, — парировала Тамарка. — Не зря же он у меня интересовался твоим материальным состоянием. Что же касается нашего разговора, то ты бы еще под утро пришла. Где тебя носило? Глянь на часы.

Я глянула и схватилась за голову:

— Боже! У меня же семья!

— А я про что? — вздохнула Тамарка. — Семья фигня, у меня компания.

— Компания у тебя очень дурная, — не удержалась я от сарказма. — Знала бы твоя покойная мама. Все эти министры и банкиры тебя до добра не доведут. Одумайся, Тома, тебя же народ ненавидит!

* * *

Домой от Тамарки я приплелась из последних сил. Открыла дверь, сделала три шага и наткнулась на вьетнамский веник.

— Наконец-то я его нашла! — обрадовалась я. Молнией пронеслось в голове: «В трех шагах!» Я восхитилась: «Надо же, не обманул император!»

ГЛАВА 19

Едва я коснулась головой подушки, едва сомкнула веки — сон мгновенно овладел мною, и тут же раздался телефонный звонок.

— Это черт знает что такое! — завопила я, вырываясь из сна и хватая трубку. — Ни днем ни ночью нет покоя!

Звонила Роза.

— Что нам делать? — робко спросила она.

— Кому «нам»? — возмутилась я.

— Мне и Леле, — горько вздыхая, ответила Роза. — Когда ты приедешь?

Боже, Роза все еще у Лели! Пупс меня убьет! Надо же, два часа ночи, а Роза все еще там! А я совсем про них забыла! Эта Тамарка (с ее дурацким японским халатом) вышибла из меня мозги.

— Роза, хорошо, что ты позвонила, — демонстрируя радость, воскликнула я. — Представляешь, не обманул император!

Похоже, Роза была не в лучшей форме, видно, устала бедняжка, потому что с ходу понять, о чем идет речь, она не смогла и спросила:

— Какой император?

— Наполеон! — с упоением сообщила я. — Этот Наполеон не обманул!

— Ах, Наполеон! — обрадовалась Роза.

— Да, молодчина Равиль. И он, и его Наполеон — оба не обманули.

Роза завизжала от восторга:

— Ииии! Что ты говоришь? Значит, нашелся твой веник? И где он был?

— Там, где сказал дух: в трех шагах. В трех шагах от двери, на самом видном месте, как это обычно и бывает. Но дух-то попал в самую точку! Я потрясена!

— Я тоже. Раз дух не обманул тебя, значит, и мне он сказал правду, — загорелась надеждой Роза. — А если предположить, что Пупс спрашивал про Турянского, значит, тот и в самом деле умирает во тьме, если уже не умер.

Не успела Роза закончить фразу, как в трубке раздался звук падающего тела, и она истошно завопила:

— Леля! Леля опять упала в обморок!

— Нельзя же так увлекаться, — укорила я Розу, но бедняжке уже было не до меня.

Она бросила трубку. Во мне заговорила совесть.

«Добрая Роза возится с Лелей, я же, вместо того чтобы ей помочь, только время от времени провоцирую обмороки. Эх-хе-хе, придется ехать к Леле».

Я с опаской посмотрела на мужа: он спал крепким сном.

«Следовательно, ругаться не будет, — решила я, — позвоню-ка Тамарке, пусть за мной машину пришлет. Не напрягать же свой новенький „Мерседес“. Этак он раньше меня состарится».

Тамарка пришла в ужас, когда узнала, по какому ничтожному поводу я ее бужу.

— Мама, я зверски имела и тебя, и Розу, и вашу Лелю, — загремела она.

— Успокойся, половой ты наш гигант, — посоветовала я, — а лучше вспомни о той прибыли, которую я тебе в последнее время приношу.

Тамарка вспомнила и успокоилась, лишь пробурчала:

— Не прибыль, а пока лишь пользу. И чем ты лучше Турянского? Такая же шантажистка.

Но машину за мной прислала.

В кратчайший срок я была у Лели. Роза к тому времени уже оживила бедняжку. Заплаканная и бледная Леля где-то находила силы для новых стенаний.

— Саша, Сашенька, — то и дело приговаривала она.

— Замучилась я с ней, — украдкой шепнула мне Роза. — Пупсик тебе не звонил?

— Нет, — машинально ответила я.

— Слава богу! — обрадовалась Роза. — Вот будет шуму, если раскроет мой обман. Я же, уезжая, сказала ему, что ты больна.

— Знаю, — снова машинально бросила я. Роза восхитилась.

— Неужели ты мои мысли прочитала? — затаив дыхание, спросила она.

— Нет, Пупс просветил, — брякнула я. Роза оцепенела:

— Как — просветил?

Пришлось во всем сознаться.

— Я пропала, — прошептала Роза и запричитала:

— Он меня убьет… Бросила его гостя Равиля, тушеное мясо бросила, все бросила…

— Да ладно, не убьет он тебя, — успокоила ее я. — И чем Леля хуже меня? Скажи, что больна она.

Покладистая Роза неожиданно взбунтовалась.

— Как это выходит, что ты все время заставляешь меня лгать? — возмутилась она. Пригорюнившись, и я посетовала:

— То же происходит у меня со всеми вами, моими друзьями: как с вами свяжусь, буквально вся изолгусь. Сама себе, честной, поражаюсь.

— Ты поражаешься? А я? — вдохновенно начала Роза, но Леля ее прервала.

Она перестала плакать и жалобно попросила:

— Девочки, не ругайтесь.

— Вот именно, — поддержала я Лелю. — Иди скорей домой, Роза, пока не потратила на меня весь запал. Боюсь, Пупсу ничего не останется.

— Да, мне пора, — Идем, проводишь меня.

Мы удалились в прихожую.

— Соня, не вздумай оставлять ее одну, — лихорадочно зашептала Роза.

— А я, по-твоему, для чего приехала?

Роза же меня не слушала, а с жаром продолжала:

— Леля и руки на себя наложить может. Она в жутком состоянии, а ее мысли! Я их прочла! Все! Все! Кошмар! Настоящий кошмар!

«Кошмар будет, если она сейчас начнет мне пересказывать все Лелины мысли, — подумала я. — Уж их-то я еще наслушаюсь за ночь».

— Пупс там сходит с ума, — сказала я, и Роза мгновенно удалилась. Я вернулась к Леле.

— Ты не рассказывала ничего о Равиле? — осторожно спросила я.

Она покачала головой:

— Нет.

— О чем же вы разговаривали?

— Роза читала мои мысли.

— И как?

— Потрясающе! — воскликнула Леля. Мне стало обидно. Вот уже и Розу похвалили, только я одна не дождусь похвал. Ха, Роза читает мысли Лели! Только дурак их сейчас не прочтет! Такие мысли и я прочитаю.

— Леля, может, ты поспишь? — без всякой надежды предложила я. Она опять покачала головой:

— Не смогу.

Я поняла, что придется у нее остаться, но что будет с моим Женькой? И недели не минуло, как мы с ним поцапались на почве ремонта: в доме ремонт, а муж не может найти жену — все по подругам, все по подругам. Поцапались сильно — до развода едва не дошло. Слава богу, опомнились, помирились и зажили счастливо. Дня четыре в любви живем, и вот теперь он проснется, а моя постель пуста, меня нет дома. Что он подумает?

Пользуясь тем, что у Лели снова разболелась голова и она отправилась в спальню за лекарством, я позвонила домой. Трубку подняла баба Рая. Пришлось рассказать ей о горе, которое постигло нашу Лелю, в противном случае старорежимная баба Рая, наскоро осудив мой поступок, тут же бросилась бы открывать на меня глаза Женьке. А какому мужу понравится, если жена дома не ночует?

В общем, выхода у меня не было, пришлось сказать правду, поскольку трудно найти более веский аргумент, чем похищение мужа. Напичканная жуткими новостями баба Рая пришла в хорошее расположение духа и согласилась:

— А как жа ж, надо жа ж друг дружке помогать. Усе поняла, отмажу тебя Еугению, не волнуйся. И за Саньком пригляжу.

Успокоившись, я всю себя отдала Леле. Мы уселись перед телевизором и, перекрикивая пребывающую в бесконечном оргазме героиню эротического фильма, до самого утра перебирали варианты: кто мог похитить ее мужа?

Все сходилось к Перцеву. Леля, правда, поверить в это не могла, но и других подозреваемых она тоже отвергала. Ломали голову мы долго и где-то на сто первом оргазме героини незаметно и уснули перед телевизором: в одежде и в неудобных позах прямо на диване.

* * *

Разбудил нас телефонный звонок. Часы показывали полдень. Леля вскочила, сняла трубку и растерянно уставилась на меня.

— Это Маруся, — сказала она, — просит тебя. Странно, как она узнала, что ты здесь?

— Я же предупредила бабу Раю, что буду ночевать у тебя, — вынуждена была пояснить я.

— Надеюсь, ты не говорила ей о моих проблемах? — разволновалась Леля. Пришлось изображать обиду.

— Ну как ты можешь обо мне так думать, — воскликнула я, хватая трубку и поспешно переключаясь на Марусю.

— Старушка! — радостно вопила та. — Ты же еще ничего не знаешь! Нет, держите меня, я прямо вся сейчас упаду!

Меня прошиб пот. Общение с духами, с Коровиным и Равилем, нервная Тамарка, взвинченный Пупс, убитая горем Леля, вторая бессонная ночь и обилие чужих оргазмов сделали свое дело: нервы мои изрядно поистрепались, а тут еще Маруся — нечеловеческая нагрузка даже на здоровую нервную систему.

— Чего еще я не знаю? — заранее паникуя, спросила я.

— Не знаешь, что мы сегодня идем в ресторан, — торжествуя, сообщила Маруся.

— Кто это «мы»? — насторожилась я, хотя в общем-то мне полегчало.

— Мы с тобой! — задыхаясь от восторга сообщила Маруся.

— С чего это?

— У меня два пригласительных, представляешь, два бесплатных обеда. Не пропадать же добру.

Леля с напряженным интересом прислушивалась к нашей беседе. В конце концов она не выдержала и шепотом спросила:

— Что случилось, Соня? Почему она сюда позвонила?

— Не знаешь нашу Марусю, что ли, — прикрыв трубку рукой, ответила я. — Если ей приспичит, она из-под земли человека достанет. Теперь на нее нашло перебиваться бесплатными обедами. Тащит меня куда-то, она же не может и шагу без подруг ступить. Ха, я должна идти с ней лопать бесплатные обеды! Это я-то, хронически страдающая жесточайшими диетами. У Маруси же нет таких проблем. Она всегда ест раза в два больше, чем способен переварить ее желудок.

Леля, которая тоже изводила себя диетами, схватилась за сердце:

— О боже!

Удовлетворенная, я вернулась к беседе с Марусей.

— Представляешь, сегодня утром принесли два пригласительных на обед в ресторане, — восторженно гремела она. — Оказывается, я выиграла по телефонному номеру. Ресторан устроил акцию — кормит народ бесплатно, дают поглядеть народу, как жируют буржуи. В результате дали и мне два билета.

— Так возьми Ваню своего и отстань, — посоветовала я. — У меня диета. На кой черт мне твой ресторан? Все равно я есть не могу.

— Не переживай, я все съем за тебя, а Ваню нельзя, — удручилась Маруся. — Ваню не пустят.

— Почему это? — удивилась я.

— Билеты женские.

— Час от часу не легче. Тогда Розу возьми.

— И Розу нельзя.

— Почему нельзя Розу? — возмутилась я. — Билеты же женские! А Роза у нас не мужчина!

— Да, но Роза маленькая женщина, а мне сказали взять длинную, худую и страшную, а из таких у меня только ты.

Когда-нибудь я поколочу эту Марусю! Давно бы уже поколотила, если бы она не была такой огромной. Ее кулак больше моей головы, и она этим нагло пользуется.

— Как длинная, худая и страшная, я с тобой никуда не пойду, и не проси, слышишь, ты, бегемот! — рявкнула я и бросила трубку.

Марусю это не остановило. Она тут же позвонила опять и проворковала:

— Я пошутила, старушка. Кому нужна в ресторане длинная, худая и страшная? Подумай сама. У них же там на эстраде этого «добра» навалом. Меня просили взять с собой высокую, стройную и красивую подругу, а разве такими качествами обладает кто-нибудь, кроме тебя?

Я (с присущей мне объективностью) вынуждена была признать, что нет, кроме меня, такими качествами никто из Марусиных подруг не обладает. Да и вообще не обладает никто.

— Следовательно, принарядись и жди, — заявила Маруся. — Через три часа я за тобой заеду. После обеда сразу отправимся к Коровину.

Я сдалась. А для чего еще мы на этом свете живем, если не для того, чтобы помогать любимым подругам?

— Леля, дорогая, я вынуждена выручать Марусю, иначе ее билеты в ресторан пропадут, — воскликнула я.

— А как же твоя диета? — испугалась Леля.

— Буду украшением стола — мне не привыкать. Маруся прекрасно справится с моими порциями.

Леля успокоилась:

— Тогда, конечно, поезжай.

— Заеду к тебе после Коровина, — пообещала я и засуетилась:

— Времени в обрез, а надо еще заскочить домой и в порядок себя привести. Все. Звоню Тамарке. Пускай присылает за мной машину.

Тамарка снова пришла в ужас. Что такое? Почему она все время нервничает по пустякам?

— Мама, — закричала Тамарка, — в чем дело? Отвези-привези! Я тебе не ямщик! Мне самой нужна машина.

— Машина у тебя не одна: целый парк «Мерседесов», — напомнила я и весомо добавила:

— Не будь жмоткой. Тебя это сильно полнит.

— Мама, ты невозможная! — взвыла Тамарка, на что я резонно возразила:

— Тома, учитывая ту прибыль, которую я приношу, ты могла бы…

— Все, Мама, высылаю! Жди! — гаркнула она.

— Какое счастье, что у меня так много подруг! — призналась я, умильно глядя на Лелю. — Без них жизнь была бы невыносима и скучна!

— Совсем как без моего мужа, — прошептала Леля.

ГЛАВА 20

Выйдя из Тамаркиного автомобиля и по-родственному простившись с ее водителем, я бодро направилась к своему дому, но не успела сделать и десяти шагов, как наткнулась на соседку Татьяну.

Татьяна, как всегда, была пьяна и весела, потому что (как всегда) провожала очередных гостей, на этот раз мурманчан. Дружной гурьбой они окружили меня, на все лады приглашая в Мурманск. После клятвенных заверений с моей стороны приехать как только, так сразу, мурманчане успокоились и затянули прощальную, Татьяна же заговорщически толкнула меня в бок и, подмигивая, спросила:

— Ну как?

— Что — как? — опешила я.

— Нашли банкира?

Я потеряла дар речи, Татьяна же, вздыхая и шмыгая носом, продолжила:

— Жаль мне бедную нашу Лелю. Такая дивчина хорошая, а вот поди ж ты, не везет ей и все. «Убью бабу Раю!» — подумала я и заспешила к подъезду.

У лифта меня поджидал новый сюрприз в образе Старой Девы. Старая Дева, узрев меня, едва не захлебнулась от восторга.

— Какая встреча! — задребезжала она. — Я вся исстрадалась! Как там наша Леля?!

Забыв про лифт, я припустила на свой девятый этаж по ступеням. Бежала в исступленном желании если и не убить бабу Раю, то хотя бы покалечить. Пока я до своей квартиры добралась, наизумлялась вволю. Оказывается, весь мой подъезд знает Лелю, любит ее, называет нашей и переживает за ее банкира всей душой.

В свою квартиру я ворвалась опасно взведенная, как курок нагана. Ворвалась и дурным голосом завопила:

— Баба Рая! Черт возьми!

Вместо бабы Раи меня ждала записка: «Позавтракали и ушли гулять».

«Могла бы и сама догадаться, — удрученно подумала я, — станет заряженная такой информацией баба Рая сидеть дома. Тогда это будет уже не баба Рая».

Однако времени на страдания не было. Маруся не так часто приглашает меня в ресторан. Последний раз с ней такое случилось лет пятнадцать назад, поэтому я решила быть убийственно красивой. Пускай видит, какое впечатление я произвожу. Видит и завидует.

Когда Маруся появилась на пороге, я поняла, что в ресторан она собиралась с той же мыслью: сразить и заставить завидовать меня. Боже, какой красивый был на Марусе… чехол для самолетов! Иначе ее наряд не назовешь, учитывая фантастические габариты самой Маруси. Этот чехол весь состоял из бархатных аппликаций, которые в свою очередь были расшиты золотом и бисером. Просто блеск!

— Кто тебе все это сделал? — изумилась я.

— Никто, — горделиво отвечала Маруся, — такая красивая готовая ткань. Тоське соседка из Алжира привезла, а она прямо все мне по зверской цене продала, спекулянтка чертова.

— Жаль, не знала, — посетовала я, — с удовольствием купила бы себе на портьеры.

— И эту язву я прямо вся в ресторан веду, — горестно воскликнула Маруся.

— Чтобы полакомиться и моей порцией, — не испытывая угрызений совести, напомнила я, подозревая, что Маруся не зря меня в попутчицы выбрала — не у всех наших подруг есть та сила воли, которой могу похвастаться я.

Тамарка, к примеру, сидит на диете только между завтраками, обедами, полдниками и ужинами. Остальное время она тратит на обжорство, утонченно называя это воздержанием.

* * *

В ресторане нас встретили так, словно всю жизнь ждали. Егозливый администратор самолично отвел в самую лучшую (как он же и сказал) кабинку, поздравил с выигрышем, выразил надежду, что нам здесь понравится и в следующий раз мы завалим к ним за свой счет и с толпой народу. В довершение он пожелал нам приятного аппетита и удалился. Сейчас же налетели официанты, эти садисты, по-другому их не назовешь, если сидишь на диете. Чего только не натащили они на наш стол. Я едва не захлебнулась слюной, Маруся же, вооружившись вилкой и ножом, хищно обозревала щедрое угощение.

— Приступим? — спросила она и сразу же приступила, угощаясь сразу с двух тарелок.

Я скромно положила на свою сиротку-тарелочку прозрачный кружочек свежего, но чахлого огурчика, героически убеждая себя, что этим блюдом надо бы и ограничиться. Ах, как мне стало себя жалко.

«Зачем я сюда пришла? Чтобы сидеть над хворым огурчиком, пока Маруся будет безбожно работать челюстями над шашлыком и маринованной говядиной?»

Короче, я была разочарована. Во-первых, мне не понравилось, что нас затолкали в кабинку. Не для этого же я надела новое платье, чтобы прятаться от приятных мужчин. Только и радости получила, что их заинтересованные взгляды, проводившие меня до этой чертовой кабинки.

Своей мыслью я поделилась с Марусей, на что она мне ответила:

— Зато отсюда можно наблюдать за этими обезьянами, как в зоопарке. Мы их видим, а они нас нет.

Здесь Маруся была права. И без ее напоминания я с удовольствием наблюдала в щели жалюзи за всеми, кто сидел в зале, а также за теми, кто в него входил, благо кабинка располагалась как раз напротив двери. Конечно же, я наблюдала, чем еще можно заниматься в ресторане. Я наблюдала, наблюдала…

И увидела Равиля. Похоже, он в этом ресторане частый гость, потоку что метрдотель встретил его едва ли не с распростертыми объятиями и самолично провел в соседнюю с нами кабинку.

Я уставилась на Марусю, она же не видела ничего, кроме того, естественно, что с аппетитом поглощала. «Бог с ней», — подумала я и, поднявшись из-за стола, направилась к перегородке.

Я принялась исследовать перегородку, отделявшую нашу кабинку от той, в которой скрылся Равиль.

— Что ты делаешь? — спросила Маруся. Просто удивительно, что ее можно как-то отвлечь от тарелки.

— Ищу, нет ли где трещинки-щели.

— Трещинки? Щели? Старушка, зачем ты в ресторан пришла? Ты бы еще проверила, в каком здесь состоянии полы.

Я вспылила:

— Вот именно, зачем я сюда пришла? Есть мне нельзя, показать себя я тоже лишена возможности, дай хоть заняться тем, чем хочу.

— Пожалуйста, — разрешила Маруся. — Занимайся, только скажи, зачем? Мне же любопытно. Зачем тебе трещинка?

— Чтобы наблюдать за Равилем, — призналась я. — Он сидит в соседнем номере.

Маруся к моему сообщению отнеслась без энтузиазма.

— Сидит, ну и фиг с ним, — сказала она, не прекращая энергично работать челюстями. — Пускай человек спокойно обедает. Тебе-то что за дело?

— Равиль вчера меня на ужин приглашал, а теперь с кем-то обедает. Тебе не приходит в голову, что я могу ревновать?

— Да ну?! — изумилась Маруся и, бросив шашлык, полезла из-за стола.

Я поняла, что стою на правильном пути.

— Что искать ее, трещинку? — риторически поинтересовалась Маруся. — Сейчас я прямо вся тебе какую нужно щель соображу.

— Как?

— Расковыряю.

И она принялась бессовестно портить ресторанное добро, отдирая от стены парчу.

— Ниже-ниже, не на самом же видном, месте, — советовала я, стоя рядом.

Но там ее поджидала неудача: под парчой был заурядный лист ДСП, в котором дырку, конечно, проделать было бы можно, но не бесшумно. Настырная Маруся переместилась в другое место, потом в третье и в конце концов ей удалось в углу между стеной и перегородкой обнаружить узкую щель, скрывающуюся все под той же парчой.

— На, смотри сколько влезет, — сказала она, отрывая от стены парчу и припадая к щели глазом. — Ха, да Равиль там не один, а с Генкой Перцевым. О чем-то шушукаются.

Я решила не обнаруживать своих знаний, а потому спросила:

— Кто такой Перцев?

— Разве не знаешь, старушка? — осуждающе воскликнула Маруся. — Это же компаньон Турянского. Когда тот в министерстве работал, Генка у него в подчинении был. Ох и красавчик же был Перцев! — Маруся оторвалась от щели и мечтательно закатила глаза.

— Ростом для меня маловат, — огорчаясь, заключила она и, жадно облапав собственный бюст, снова припала к щели.. — А потом Турянский из министерства в собственный банк перебрался и Перцева за собой утащил, — продолжила она. — Раньше они были друзья — не разлей вода, а потом словно кошка между ними пробежала. На, удостоверься, что твой Равиль с мужиком, и успокойся.

Маруся уступила мне место у щели и отправилась к столу.

— Сейчас и к мужику вполне ревновать можно, такие времена настали, — посетовала я, поспешно занимая место Маруси, потому что очень уж хотелось посмотреть на этого Перцева, о котором я много слышала, но которого ни разу не видела.

Перцев как Перцев, не многим лучше Турянского. Чуть моложе, чуть стройнее, чуть выше и чуть симпатичней. Он действительно о чем-то шушукался с Равилем, здесь Маруся была права. Я заметалась.

— Что опять не так, старушка? — громко чавкая, спросила Маруся.

— Хочу послушать, о чем они говорят, — заявила я. — Но как это сделать? Они шепчутся.

— Возьми бокал, — посоветовала Маруся. — Говорят, помогает.

— Вообще-то я слышала про стакан.

— Геометрически они похожи.

Я схватила бокал и приставила его к щели. Без бокала слышимость была гораздо лучше, бокал только ухо затыкал. Не знаю, кто это придумал, но вынуждена развеять глупый миф: без бокала слышно лучше! Лучше, но плохо было слышно, хоть с бокалом, хоть без бокала. Я снова заметалась.

— А если журнал попробовать? — смекнула Маруся. — В трубочку его сверни и приставь к уху.

Она достала из сумочки журнал, пестрящий диетами, которые Маруся собирала и раскладывала дома на всех сиденьях: на стульях, креслах и диванах, раз уж говорят, что на диетах полезно сидеть.

Увидев журнал, я, на секунду забыв про Равиля, погрузилась в чтение — такая у меня жажда к знаниям, но дружеский долг взял верх над личным, и я тут же вернулась к Равилю.

Однако эффекта не принес и журнал.

Я огорчилась. Маруся тоже.

— Неужели совсем ничего не слышно? — изумилась она. — Боюсь, они-то нас с тобой слышат — перегородки хлипкие.

— Конечно, мы же не шепчем. Особенно ты.

— Почему только я? — обиделась Маруся.

— Потому что шептать ты не можешь даже теоретически — глотка не та. Да им и не до нас. Уж очень увлечены своим разговором.

— О чем Перцев может так увлеченно болтать с Равилем? — наконец заинтересовалась и Маруся.

— Желая ответить на этот вопрос, я и стремлюсь подслушать, — воскликнула я.

И тут меня осенило. Роза! Моя великодушная Роза! И Маруся, словно прочитав мои мысли, заключила:

— Розка с фонендоскопом нужна. Уж с фонендоскопом точно подслушаем. И живет она здесь неподалеку. Все сложилось удачно, срочно звони.

Я схватила сотовый и торопливо набрала номер Розы.

— Не вздумай брякнуть про подслушивание, — наставляла меня Маруся. — Скажи, мол, дурно мне.

— Если она еще дома, — выразила я опасение. Нам повезло: Роза была дома, но на мой голос отреагировала без должной радости. Видимо, состоялся-таки неприятный разговор с Пупсом.

— Роза, дорогая, — запела я, — ты единственная, на кого можно рассчитывать. Хватай фонендоскоп и дуй в соседний ресторан. Мы с Марусей тебя ждем.

Несложно догадаться, какое впечатление на Розу произвело мое сообщение. Честное слово, я знаю ее с детства, но никогда не подозревала, что она способна брать такие высокие ноты. Надо же, сколько потеряла большая сцена!

— Ха! Фонендоскоп! — взвизгнула Роза и тут же очень неприятным голосом вопросила:

— Только фонендоскоп? Может, еще и гинекологическое кресло вам прихватить? Какой смысл идти в ресторан с одним фонендоскопом?

— Никакого, — ответила я, — но кресла же у тебя нет.

— Вы с Маруськой пьете с утра, а у меня развод с Пупсом, — пожаловалась Роза.

— Эээ, — сказала я Марусе, — отпадает наш гинеколог, у нее развод.

— Какой еще развод, когда мне плохо, — гаркнула Маруся и вырвала у меня трубку. — Роза, Роза, — заверещала она, — мне прямо всей плохо! Роза, скорей! Скорей! Какое счастье, что ты рядом живешь! Нам просто повезло!

Видимо, Роза пожелала знать, где мы, потому что Маруся вынуждена была повторить, что мы сидим в ресторане, где нам скучно без Розы и фонендоскопа. Она протянула мне трубку и приказала:

— Скажи ей, что мы трезвые.

— Мы не пили, Роза, — воззвала я. — Маруся за рулем, а я на диете.

— А что с Марусей? — спросила она.

— Приступ, — уклончиво ответила я.

— Какой приступ?

Я растерянно уставилась на Марусю:

— Спрашивает, какой приступ.

Маруся опять вырвала у меня трубку и закричала:

— Ты русская, Роза? Тебе же сказано, хватай фонендоскоп и пчелой в ресторан, пока я еще жива. Придешь — увидишь, какой приступ.

Я схватилась за голову:

— Что она с нами сделает, когда узнает, зачем фонендоскоп!

— Ничего не сделает, — бросила мне Маруся. — Розка маленькая, ей с нами не справиться. Скорей мы ей что-нибудь сделаем.

Я собралась Марусе ответить, но ей уже было не до меня.

— Какая «Скорая помощь»?! — возмущенно закричала она в трубку. — Роза, ты прямо вся сошла с ума!

Видимо, та посоветовала вызвать «Скорую помощь».

Я выхватила трубку у Маруси и сказала:

— Дорогая, ты же знаешь нашу малышку, она не верит никому и твердит: «Только Роза, только Роза».

Польщенная Роза заколебалась, я поняла: еще секунда, и она дрогнет, и в это время Маруся вырвала у меня трубку и как завопит:

— Роза, быстрей, а то он уйдет!

— Что ты наделала? — испугалась я и отобрала у Маруси трубку, но поздно. В трубке уже были гудки.

Маруся радостно потирала руки:

— С фонендоскопом точно подслушаем.

Она так вошла в азарт, что даже про еду забыла. Настоящая подруга! Только глупая. Все испортила. Я пригорюнилась:

— Откуда мы возьмем фонендоскоп?

— Розка сейчас прибежит, — заверила меня Маруся.

— Плохо ты знаешь Розу, — рассердилась я. Руки Маруси молниеносно уперлись в бока:

— Я плохо знаю Розку? Да я знаю ее с соплей: пулей примчится.

— Я тоже Розу знаю с горшка: не придет.

— А я говорю: пчелой прилетит.

— А я говорю: не придет.

— Примчится!

— Не придет!

— Примчится!

— Нет!

— Да!

— Нет!

— Девочки! — воскликнула Роза. — Так что тут у вас стряслось?

Мы с Марусей обменялись взглядами: я растерянным, она торжествующим.

— Что я говорила! — воскликнула она. Я вынуждена была признать, что Маруся лучше меня знает Розу, и только развела руками.

— То-то же, — гордо изрекла Маруся.

— Зато я хорошо о людях думаю, — похвастала я.

— Девочки, — защебетала Роза, — еле вас нашла. Ничего мне не объяснили. Весь ресторан пришлось шерстить. Вы хоть знаете, что в соседней кабинке обедают Равиль и Перцев?

— А мы про что? — закричала Маруся. — Принесла фонендоскоп?

— Принесла.

— Доставай!

Роза вытащила из сумочки фонендоскоп, Маруся выхватила его и устремилась к щели.

— Ничего не слышно! — констатировала она. Роза мгновенно все поняла, но, к моему удивлению, не обиделась, а вдохновилась. Как плохо, оказывается, я знаю своих подруг.

— Девочки, — запищала Роза. — Смотрите, под потолком огромная щель! Если я залезу на плечи Маруси, а Соня подержит меня за ноги, то вполне можно и подслушать — звук же весь поднимается вверх и оседает на потолке.

Сказано — сделано. Маруся подставила свое могучее плечо, вооружившаяся фонендоскопом Роза взгромоздилась на него, я схватила ее за ноги…

Наступила тишина — лишь звон бокалов доносился из зала, да редкое позвякивание вилок.

Мы с Марусей затаили дыхание. Роза, приставив мембрану к щели, вся ушла в соседнюю кабинку.

— Плохо слышно, — сказала она. — Что-то шепчут, не пойму. Мешает чертов фонендоскоп.

— Зачем ты заткнула уши? — рассердилась Маруся и приказала:

— Выдерни эту дрянь из ушей.

Роза послушалась, повесила фонендоскоп на грудь и приложила ухо к щели.

— Ну теперь совсем другое дело, — обрадовалась она. — Теперь кое-что слышно.

И она затаилась. Сгорая от нетерпения, затаились и мы с Марусей. Роза же словно про нас забыла.

— Ну что там? — не выдержала Маруся.

— Перцев что-то бормочет про нашу Тамарку, — с жаром поведала Роза. — Про какой-то выкуп он от нее узнал.

— От Тамарки? — удивилась Маруся. — Ну и фиг с ней! Слышать не хочу про эту заразу!

— Тише ты, тише, — зашикала я и горестно подумала: «Проболталась-таки Перцеву Тамарка, а как меня убеждала, что будет хитра».

— Перцев уже про Тамарку забыл и теперь только удивляется, что с Лели требуют выкуп, — поведала Роза. — Не может в этот выкуп поверить, изумляется, что очень крупная сумма, говорит, что Турянский и рубля не стоит. Ох, как Перцев зол, пытает Равиля, грозит, что тому будет нехорошо, если выяснится, что выкуп — это его рук дело. Перцев очень какого-то шума боится, а с выкупом, говорит он, теперь может подняться шум.

«Ха, после того как о Турянском узнала моя баба Рая, Перцев может уже ничего не бояться», — мысленно усмехнулась я.

— Опять говорят про выкуп, — сообщила Роза. — Равиль убеждает Перцева, что Тамарка ему солгала, говорит, что с Лели за мужа не требуют никакого выкупа.

— Как это не требуют, когда я слышала своими ушами! — я подала голос справедливости и подумала: «Ничего не пойму».

— А Равиль говорит, что не требуют выкупа, — повторила Роза.

— Брешет, зараза, — выдала комментарий Маруся.

«В чем же дело? — мысленно рассердилась я, добросовестно держа стоящие на Марусиных плечах ноги Розы. — Что за петрушка? Что за клубок? Одно размотаешь, другое запутывается. Теперь, когда точно установлен сговор Перцева и Равиля, наружу вылезают неполадки с выкупом. Кто же требует выкуп с Лели?»

— О какой-то бабе теперь пошла речь, — прервала мою мысль Роза.

— О какой? — заволновалась я.

— Имени не называют, но говорят, что она чокнутая, полоумная, душевнобольная и, похоже, хотят ее грохнуть. Точно, об этом речь идет.

У меня внутри похолодело: «Неужели обо мне и идет речь?»

А тут еще Роза меня добила.

— Равиль говорит, что эта чертова баба все уже знает, а Перцев убеждает Равиля, что надо срочно ее убирать, — сказала она.

— Давай, выясняй дальше, — гаркнула Маруся, но дальше не получилось.

Внезапно с новым блюдом влетел официант, и вся конструкция из меня, Маруси и Розы с висящим на груди фонендоскопом развалилась.

ГЛАВА 21

— Теперь ты видишь, что мы трезвые! — обращаясь к Розе, гаркнула Маруся, когда обалдевший от ее сказочных объяснений официант наконец-таки удалился.

К моему огорчению, удалились и Перцев с Равилем. Я проводила их спины тоскливым взглядом, не испытывая никакого удовлетворения от полученной информации. Хотелось все же знать поточней, как они собираются меня убирать, когда и с помощью кого.

— А почему вы трезвые? — удивилась Роза. — Я бы, коль уж здесь, охотно выпила бы и закусила.

Маруся поспешила с объяснениями:

— Закуски не хватит на всех, а выпивку мы не заказывали. Ты же знаешь, мало пить я не могу. К тому же через несколько часов пора двигаться к Коровину, а я за рулем. Не хотелось бы бить свой новый «жигуль».

Я возмутилась:

— Маруся, поимей совесть! Как это мало закуски, когда я на диете? Роза, не слушай ее, отдаю свою порцию тебе.

— Какую свою? — забеспокоилась Маруся. — Твою я давно съела, только моя и осталась.

— Девочки, не ругайтесь, — воскликнула Роза. — Я же мало ем.

— И в самом деле, — умиротворилась Маруся. — Сколько там всей тебя — с гулькин нос. Ладно, так и быть, поделюсь.

И она поделилась. Вызвали официанта, чтобы не провоцировать алкоголичку Марусю, заказали сухое вино, которое она — поклонница водочки — всегда на дух не выносила. Мы с Розой выпили, закусили: Роза шашлычком, я все тем же квелым огурчиком.

— Эх, девочки, молодцы, что меня позвали, — потягиваясь от наслаждения, воскликнула Роза, профессиональным жестом поправляя на груди фонендоскоп. — Хорошо сидим.

— А ты еще сопротивлялась прямо вся, — напомнила Маруся. — Я плохое не посоветую. Сейчас покушаем и отправимся к Коровину.

— Кстати, Соня, — обрадовалась Роза. — Я у Пупса вчера узнала, что про Турянского он и спрашивал, точнее, просил меня узнать у духа, спрашивала-то я сама.

— Значит, и тебя не обманул император: он погибает во тьме! — воскликнула я.

— Если еще не погиб, — снова уточнила Роза. Маруся крутила головой от меня к Розе и от Розы ко мне. Она ничего не могла понять.

— О чем вы говорите? — изумилась она. — Кто погибает во тьме?

Я махнула рукой: раз в курсе баба Рая, то уж и Маруся делу не повредит. Что ее томить без толку?

— Уж ты бы первая знать должна, — сказала я, — Турянский через Лелю теперь и твой родственник. Похитили его и, думаем, уже убили.

Роза в ужасе закатила глаза, мол, как ты можешь говорить такое Марусе, та же нервно захихикала несвойственным ей тоненьким писком.

— Старушка шутит? — этим же писком спросила она у Розы.

Роза тоже махнула рукой, мол, какие уже тут секреты, и сказала:

— Не шутит, а говорит так как есть.

И сразу выдала всю информацию, не забыв про порок сердца и клаустрофобию. Маруся только охала, стонала и за свое сердце держалась.

— Я прямо вся сейчас упаду! — проревела она, когда Роза закончила свой рассказ.

— Это вы еще не все знаете, — добавила я и от себя. — Мною, считай, точно установлено, что похитил Турянского Равиль, а теперь еще выяснилось, и вы свидетели, что заказал Равилю Турянского его же компаньон — Геннадий Перцев.

— Мы свидетели?! — хором ужаснулись Роза и Маруся. — Неужели?!

— Несомненно, — заверила я. — Вы обе можете свидетельствовать в суде против этой парочки. Перцев с Равилем в ресторане обсуждал свои дела? Обсуждал. Раз установлена связь между Перцевым и Равилем, следовательно, доказан и их сговор. Спрашивается, о чем может разговаривать Перцев с Равилем?

Маруся оживилась:

— Да, о чем?

— Им не о чем разговаривать, — согласилась Роза. — Перцев, кстати, в спиритизм не верит. Я хорошо знаю его бывшую жену, она неоднократно у меня лечилась, потому что Перцев ни одной юбки не пропускал и через эту слабость доставлял ей много беспокойства со здоровьем.

— Ближе к делу, — напомнила я. — Все и без того в курсе, что благодаря своей профессии ты знаешь практически все женское население Москвы, а через него и мужское, но мне-то интересно про Перцева, а не про его жену.

— Так вот, Перцев вообще атеист. Он не верит ни в бога, ни в черта, — продолжила Роза. — Поэтому странно, что он с Равилем снюхался.

— Твой Пупс, между прочим, тоже с Равилем снюхался, — заметила я, — а и он атеист.

— Пупс атеист, — согласилась Роза, — но я его убедила, что Равиль может быть полезен. Тамарка несколько раз заключала контракт по подсказке Равиля и всегда удачно. Пупса это впечатлило, и он уверовал в спиритизм.

Я поразилась наивности Розы. Умный Пупс вычислил тактику Тамарки и сам решил воспользоваться этой же тактикой.

— Роза, не будь дурой, — посоветовала я. — Пупс, как и Тамарка, использует Равиля, чтобы доверчивых дурить, а сам в спиритизм не верит.

— Как же не верит, если частенько просит меня духам вопросы задавать, — возразила Роза. — И духи никогда его не обманывают. Зачем он про Турянского спросил? Ведь он действительно обеспокоен его пропажей. У Пупсика с ним дела.

Мне оставалось только соглашаться.

— Значит, крыша поехала и у Пупса, но тогда где уверенность, что она также не поехала и у Перцева? — спросила я.

Роза категорически возразила:

— Нет, у Перцева крыша на месте, я хорошо знаю его невесту. Она тоже монтевизмом занялась. У нее с Перцевым катастрофически разлаживается, вот по этому случаю бедняжка и надеется все его мысли прочесть. Перцев долго добивался ее руки, очаровывал ее родителей и вдруг ни с того ни с сего к ней охладел. Тут кто угодно монтевизмом займется.

Маруся психанула, на этом месте и мои нервы начали сдавать.

— Роза, мы о Перцеве, — закричала Маруся. — При чем здесь его невеста? Я прямо вся про нее знаю и сама еще лучше о ней расскажу. О жене, кстати, тоже.

«Одна я ничего не знаю», — расстроилась я и спросила:

— Перцев верит в эту белиберду, в которую и вы верите?

— Нет, не верит, — заявила Роза. — И с невестой ругается из-за того, что она по всяким гадалкам ходит, а потом его грузит результатом своих походов.

— А с Равилем он как познакомился?

Маруся и Роза переглянулись.

— Я не знала, что они знакомы, — растерянно призналась Маруся.

Я победоносно на них посмотрела и спросила:

— Тогда знаете, о чем они сейчас договаривались?

Роза и Маруся хором закричали:

— О чем?

— О том, как меня убить, — изрекла я и, не давая подругам возможности прийти в себя, продолжила:

— Перцеву выгодна смерть Турянского.

— Да ну-уу! — хором выдохнули Роза и Маруся.

— Вчера я практически призналась Равилю в том, что знаю, где спрятан Турянский, и уже сегодня Равиль обедает с Перцевым. Причем не просто обедает, а держит совет, как поступить со мной. И, если Роза правильно подслушала, Перцев пришел к выводу, что меня надо срочно убрать.

— Так это ты и есть та чокнутая, полоумная, душевнобольная баба, которая все узнала? — прозрела Роза, хватаясь за голову.

— Да, — воскликнула я. Наполняясь трагизмом.

— Ах они сволочи! — взревела Маруся. — Да я сама прямо вся их уберу!

ГЛАВА 22

После моего сообщения время полетело незаметно. Роза и особенно Маруся с азартом перебирали все существующие на этом свете виды убийств и примеряли их ко мне.

— В общем, старушка, Равиль порешит тебя ножиком, — удовлетворенно заключила Маруся. — В ту же бильярдную заманит и пришьет. Думаю, сегодня же и пришьет.

— Иии! — тоненько взвизгнула побледневшая Роза.

Я тоже была не в восторге.

— Мы с тобой, старушка, — успокоила меня Маруся, — и в обиду не дадим. Уж я прямо вся с тебя глаз не спущу.

— И я, и я, — запищала Роза, нервно теребя висящий на груди фонендоскоп.

Было решено, что мне достаточно избегать малолюдных мест, поскольку вряд ли Равиль начнет палить из пистолета. Скорей всего он прибегнет к хитрости. Оставшееся до сеанса Коровина время мы тренировали свое воображение, предполагая, каким образом произойдет покушение на меня. Особенно усердствовала Маруся, и, должна сказать, ей удалось меня застращать. К Коровину я ехала не без внутреннего трепета.

* * *

У него нас поджидала неожиданность — толпа народу в приемной. Как говорится, яблоку упасть было негде.

— Просто нашествие какое-то, — изумленно прошептала Роза.

— Я прямо вся такого не припомню, — согласилась Маруся.

— У меня тоже сложилось впечатление, что Коровин отнюдь не эстрадная звезда, сегодня же у него полный аншлаг, — заметила я.

Впрочем, меня это радовало. Мы с Розой скромно остановились в сторонке и глазели на то, как любители спиритизма внемлют Коровину.

«В обстановке, когда к маэстро не пробиться, он вряд ли станет обвинять меня в равнодушии к его персоне», — удовлетворенно подумала я, не без содрогания вспоминая его кровать в кабинете.

И действительно, минутой позже Коровин, заметив меня, извинился взглядом и бессильно пожал плечами, мол, поделать ничего не могу, атаковали. Я осталась довольна, но взглядом выразила печаль.

— Кто на него натравил эту толпу? — не переставая изумляться, шептала мне на ухо Роза.

— Кто угодно, только не я.

Кстати, Маруся мгновенно присоединилась к толпе, благо ее габариты сильно способствовали продвижению непосредственно к Коровину. О своем обещании не спускать с меня глаз она, похоже, давно забыла. Равиля поблизости не было, но кто знает, что они там с Перцовым удумали? Вдруг поручат меня убрать кому-то третьему.

Пока я безрадостно размышляла на заданную судьбой тему, жаждущие общения с духами поклонники Коровина во главе с ним же начали перемещаться на второй этаж в зал для спиритических сеансов. Мы с Розой последовали их примеру.

Должна сказать, что там тоже все было не как обычно. Большую часть огромного зала занимали ряды кресел, разделенных широкими проходами, на которые помощники Коровина и приглашали сесть гостей, сам же Коровин скрылся за ширмой.

Мы с Розой тоже сели, то и дело обмениваясь удивленными взглядами.

— Так бывало здесь раньше? — украдкой спросила я.

— Не припомню, — удивленно ответила Роза. Удивляться было чему: от знакомой обстановки мало что осталось: комната была задрапирована черным бархатом. Черный цвет преобладал во всем, даже роскошный паркет прикрывал черный ковер, на котором по-прежнему стоял стол, накрытый черной скатертью.

Коровин же, стоит отметить, в противоположность траурной обстановке, вышел из-за ширмы в белом фраке. На этот раз все обошлось без свечей. Золоченая хрустальная люстра под потолком мигнула, погасла на мгновение и вновь зажглась рубиновым светом. Я непроизвольно ахнула — перед нами стоял Равиль. В белых перчатках и черном облегающем костюме он больше походил на циркового гимнаста, чем на медиума.

— Я с тобой, — сжав мой локоть, шепнула Роза.

Коровин приблизился к рядам и царственным жестом начал приглашать к столу избранных. Маруся. Роза и я попали в их число.

Последним место за столом занял Равиль. Коровин остановился за его спиной. Я приготовилась к тому, что он, как и в прошлый раз, начнет совершать над головой Равиля пасы, но ошиблась. Коровин сложил руки на груди и забормотал: «Всемогущий боже, дозволь благим духам содействовать мне в общении, коего я настойчиво добиваюсь. Сохрани меня от самообольщения, дабы я не думал, что нахожусь в полной безопасности от духов злых. Избавь меня от гордыни…»

Роза наклонилась к Марусе, сидящей рядом, и изумленно прошептала:

— Что он делает?

— Молитву медиума читает, — тоном, предназначенным для бестолковых, прошипела Маруся.

— А раньше что ж не читал? — не могла не поинтересоваться я.

— У великого магистра вчера одержание было, — с пафосом сообщила Маруся.

— Что это за недержание? — бестолково переспросила Роза. — Энурез, что ли?

— Одержание, — возмущенно зашипела Маруся, — знать бы пора. Это когда дух выходит из воли медиума и мешает ему общаться с другими духами. Так и до омрачения недалеко…

Невыносимый шепот Маруси заглушал все более и более громкий голос Коровина.

«…Если я поддался искушению как-либо злоупотребить или кичиться способностью, которую Тебе угодно было даровать мне, то я молю тебя, господи, забрать ее у меня…»

Вдруг я почувствовала на себе тяжелый взгляд, повернула голову и наткнулась на глаза Равиля. Взор его был злобен и мутен, но, встретившись с моим, мгновенно превратился в ласковый и просветленный. Меня охватил озноб.

«…Провидением, каково я есть благо всех, и также мое собственное нравственное продвижение», — возвышенно подвывая, закончил, наконец, молиться Коровин.

Равиль отвел от меня свои ласковые глаза и с почтением взглянул на великого магистра. Коровин же сделал многозначительную паузу и буднично сказал:

— Сегодня, милостивые государи и государыни, мы попытаемся вызвать дух императора Петра Великого. Надеюсь, нет возражений? — он обвел окружающих невидящим взглядом.

Возражений не последовало. Коровин назидательно продолжил:

— Однако учитывая, что дух царя Петра — дух мятежный и нетерпимый, каковым был и сам император при жизни, мы будем общаться с этим духом при помощи пневмографии. Прошу запомнить, господа, что для достижения нашей цели следует предельно сосредоточиться.

Я наклонилась к Розе и шепнула:

— Ты умеешь это делать?

— Конечно, — ответила Роза.

— Так сделай это и за меня, — попросила я. Роза изумленно пожала, плечами, выражая сомнение, удастся ли ей справиться с поставленной задачей.

— Я за тебя, — гаркнула Маруся, которую сомнения вообще редко посещают.

Коровин строгим взглядом призвал ее к тишине и театральным жестом тронул плечо Равиля. Тот поднялся со стула и, двигаясь по кругу, раздал сидящим за столом белые плотные листки бумаги и ручки. Лист бумаги и ручка достались и мне вместе с внезапным комплиментом.

— Сегодня вы неотразимы, — шепнул мне на ухо Равиль.

Я вздрогнула от неожиданности, но он уже что-то шептал Марусе.

— Что он сказал тебе? — спросила я, когда Равиль вернулся на свое место.

— Чтобы я ручку не ломала, — буркнула Маруся.

— Она в прошлый раз во время пневмографии ручку поломала, — пояснила Роза и тут же поинтересовалась:

— А тебе он что сказал?

— Что я неотразима, — вынуждена была признаться я.

— Врет, — успокоила меня Маруся.

Коровин тем временем начал делать пасы над головой Равиля, противно подвывая:

— Вызыва-а-а-а-ю-ю…. Вызыва-а-а-а-ю-ю…

Так продолжалось до тех пор, пока Равиль не побледнел, вздрогнул и глухим, с хрипотцой, голосом ответил:

— Пошто звал, холоп?

— Он здесь! — торжественно заявил Коровин. — Пишите свои вопросы.

Все присутствующие деловито бросились писать послания царю Петру. Я последовала их примеру и вывела на своем листочке традиционное «Где он?», на этот раз имея в виду уже Турянского, а не веник.

Когда все вопросы были заданы, Коровин, вновь делая пасы над головой Равиля, возопил:

— Ответь нам, о великий дух!

Бедный Равиль вновь вздрогнул, словно его плетью хлестнули, и, еще больше побледнев (какое мастерство!), произнес:

— Да.

Он как сомнамбула поднялся и пошел вокруг стола, останавливаясь за спиной каждого из сидящих. Его рука на миг застывала над листочком, делая сложные движения. Переходя к следующему клиенту, Равиль переворачивал листок чистой стороной вверх и двигался дальше, пока не обошел всех. Когда же он уселся на свое место, красное свечение исчезло, и люстра вспыхнула слепящим светом, который плавно перешел в обычное мягкое сияние.

— Переверните листки, — приказал Коровин. Все бросились переворачивать, всматриваясь в собственные вопросы, которые ничуть не изменились.

— О великий дух, — возопил Коровин, воздев руки к потолку, — ответь нам, недостойным!

Затем он буднично, расслабленно бросив вниз воздетые руки, сказал:

— Если дух соизволил ответить нам, то вы прочтете его откровения на обратной стороне.

Я мигом, опередив всех присутствующих (вот так реакция!), перевернула свой лист и обнаружила на нем надпись: «В этом доме».

Обычная надпись безо всякой там старославянской грамматики и ятей. Что за фокус?

Я подняла глаза к люстре и поняла.

Нет, не смысл дурацкой фразы на моем листке поняла я, а то, как ее сделали. Это была фотография. На бумажку нанесли известный мне химический состав, который позже и проявился, когда зажгли яркий свет, а до того освещение было красным, и текст был невидим. То же мне, фокусники!

Однако же не все оказались такими умными и образованными, как я. Публика пришла в восторженное оживление. Те обездоленные, которые остались в креслах и не приняли участия в спиритическом действе, ломанулись к столу, жаждая взглянуть на чудо.

Пользуясь суматохой, я незаметно выскользнула из зала, по ступеням спустилась в пустынную приемную и выбежала из дома. Огляделась и никого не обнаружила.

Убедившись, что никто за мной не наблюдает, я поспешно обогнула коровинскую виллу, недобрым словом поминая ее размеры. Дверь, ведущая в бильярдную, оказалась именно там, где я и предполагала. К тому же (о, чудо!) она была не заперта.

Позже я узнала, что это не чудо, а западня, но тогда, радуясь удаче, вошла и…

ГЛАВА 23

Я погрузилась во тьму. Все попытки ощупью обнаружить выключатель потерпели неудачу. Я отважно шагнула вперед и тут же споткнулась, больно врезавшись коленкой в некий «анонимный» предмет.

— Че-ерт!!! — взвыла я, оглядываясь назад в сторону опрометчиво покинутого мною дверного проема.

Обнаружив в кромешной тьме его светлый контур, я поспешила обратно. Прихрамывая, охая и в мыслях страшно ругаясь, я добралась до Марусиного «жигуля», скромно стоящего рядом с роскошными «Мерседесами», «Бентли», «Ролсами» и «Ягуарами», на которых главным образом и ездят поклонники сомнительного таланта Коровина.

Отыскав в бардачке «жигуля» фонарик, я поспешила в бильярдную.

Яркий луч фонаря выхватывал из темноты различные предметы — обстановка явно тяготела к роскоши, но я пришла не на экскурсию.

— Турянский, — прошептала я и прислушалась.

Мне ответила тишина.

— Александр Эдуардович! — чуть громче позвала я, энергично обшаривая фонариком бильярдную. — Это Софья! Мархалева!

Луч выхватил из темноты распахнутую настежь дверь и ведущие вниз ступени.

«Вход в подвал, как я и предполагала», — удовлетворенно подумала я, двигаясь к этой двери.

Признаюсь, мне было страшно. Особенно от мысли, что придется спускаться вниз. И все же я спустилась.

Должна отметить, что подвальчик отличался комфортом, совсем не свойственным помещениям подобного рода: мягкая мебель, журнальный столик, небольшой холодильник и даже бар.

Однако Турянского там не было. Комфортабельная тюрьма оказалась пуста, хотя и носила следы пребывания человека, чашка с присохшими остатками кофе и липкая рюмочка для ликера недвусмысленно это подтверждали. К сожалению, не было никакой уверенности, что эти следы оставил именно Турянский.

Я чертыхнулась и уже собралась вылезать из подвальчика, но до меня донеслись чьи-то шаги. Легкие, крадущиеся, они приближались, отчего становилось неуютно. Я погасила фонарик и притаилась, удобно расположившись в кресле.

— Эй! Кто там? Выходи! — услышала я знакомый мужской голос.

«Щас!» — нервно хихикнула я и сочла за благо не отвечать.

— Выходи! Ты там, я тебя видел! — совсем уже близко прогремел мужской голос.

«Ха! Он меня видел, а как обстоит дело с Розой и Марусей? Ведь это они обещали глаз с меня не спускать!»

— Выходи, или законопачу здесь на всю оставшуюся жизнь, — вновь грозно прогремело сверху.

Больше я молчать не могла. В этом виноваты мои родители — ведь это они меня родили такой неуемной.

— Законопачивай, — оптимистично согласилась я. — Пока милиция приедет, я здесь, в тишине уединения, успею со всеми подругами поболтать. Аккумуляторы в мобильнике заряжены до отказа. Одна беда, со мной рядом остывшее тело Турянского, а я трупов боюсь.

— Остывшее? Уже? — радостно удивился голос, но тут же утратил хорошее настроение. Боже, что я услышала в ответ!

— Вот же сука! — услышала я и была немало возмущена. — Ну я тебе сейчас, — пообещал голос, и раздались звуки шагов.

Мужчина энергично спускался в подвал, я же, не теряя времени, занялась выбором выгодной для битвы позиции. В том, что битва неизбежна, сомнений не было, впрочем, как и в том, что победу одержу я. Почему обязательно я одержу победу? Почему, без всяких на то оснований, я так думала?

Не знаю, многие говорят, что исключительно из-за моей глупости.

«Но как бы там ни было, с верой в победу я родилась, с этой верой, похоже, и умру. Прямо здесь, в этом подвале», — подумала я и, улучив подходящий момент, использовала единственное свое оружие: изо всех сил саданула фонариком (прости, Маруся!) в то место, где предполагалась голова. И попала!

— Е.. твою мать! — взвыл голос. Но слушать плохое про свою покойную матушку я не стала, а шустро устремилась вверх по лестнице.

Однако невидимый собеседник не оплошал и мертвой хваткой вцепился в мою левую ногу. Вообще-то я левша, но пришлось колотить по его голове правой ногой, обутой в модную туфлю, снабженную вполне смертоносным каблуком. И получалось у меня, вроде, совсем неплохо, я даже чувствовала себя уже почти победительницей, но…

Ни с того ни с сего вдруг полетела вниз, сдернутая с лестницы сильной мужской рукой. Дальше — хуже: на моем горле сошлись крепкие пальцы, на грудь навалился страшный груз…

Я начала задыхаться и не стыжусь этого, — на моем месте так поступил бы любой… Оставалось одно: молиться за легкую смерть и благодарить всевышнего. Именно так я и сделала: молилась, благодарила, но больше господу предъявляла справедливые претензии, мало веря, что они дойдут до адресата, поскольку вряд ли существует этот адресат.

Но есть бог на свете! Теперь я знаю: бог есть!

Когда сознание начало уплывать, я услышала человеческие голоса, даже лучше — женские.

— Равиль! Равиль! — взволнованно взывали сверху.

Хватка на моей шее ослабла, и я (впервые в жизни) с радостью констатировала, что мужчина уже не обременяет меня тяжестью своего тела.

— Где тут включается свет? — услышала я возмущенный писк Розы.

Видимо, тот, кто был с ней, знал это, потому что яркий электрический свет вспыхнул сначала в бильярдной, а затем и в подвале.

Признаться, я к этому не была готова, поскольку мужественная борьба с противником нанесла серьезный ущерб моей женственности. Радовало лишь одно: каким-то чудом я обнаружила себя в кресле. Вполне осознавая внешнюю свою непривлекательность, вызванную чрезвычайными обстоятельствами, я поспешила придать себе выгодную позу, мысленно сожалея о том, что времени поправить макияж не остается…

Ха! Но что там я! Передо мной стоял Равиль, черный облегающий костюм которого смертельно пострадал. Тут же выяснилось, что душил меня Равиль не голыми руками — руки были в белых перчатках. То есть перчатки, конечно же, белыми были когда-то, а теперь их украшали пятна крови и грязные разводы. Кроме шеи, у меня ничего не болело, следовательно, кровь была не моя, а Равиля. Здесь я не ошибалась, поскольку его левое ухо сильно напоминало кровавый бифштекс.

«Это тебе за гибель Марусиного фонарика», — злорадно подумала я и вежливо спросила:

— Вам не больно?

Равилю было не до меня. Он растерянно озирал подвал, и его восточные очи источали сумасшествие. Мне стало очевидно, что парню очень нехорошо.

— Где? — прохрипел он. Я поежилась и спросила:

— Кто где?

— Куда он делся? — злобно повторил Равиль, прямо на глазах ввергаясь в панику. — Где?! Где он?!

— У меня в желудке, — прислушиваясь к голосам наверху, бодро ответила я и издевательски пояснила:

— Поджарила и съела за те пять минут, которые тебе понадобились, чтобы вломиться сюда вслед за мной.

Как жертва хронической диеты, я вполне была способна на такое, дай мне волю, однако Равиль не поверил. На его лице отразилась мучительная работа мысли. Несложно было предположить, о чем он думал, оставив открытой дверь бильярдной специально для меня, так сказать, в качестве ловушки.

«Как смогла эта стерва открыть дверь подвала? — наверняка думал он. — И когда успела? Выбежал я за ней почти сразу. Видел даже, как она за фонариком в машину лазила и вернулась в бильярдную, и никто оттуда не выходил… Так где же Турянский?»

Предполагаю, что мысли Равиля были менее цензурны, но смысл от этого не пострадал. Смысл был тот же.

«Ага, — подумала я, — следовательно, Турянский все же сидел в подвале и как-то из него исчез. Но как? И куда?» — присоединилась я к вопросам Равиля, который, очевидно, Турянского из заточения уж никак не выпускал.

Тем временем Роза и Маруся шумно приступили к спуску в подвал. Маруся всячески не одобряла крутизну лестницы, по ходу красочно и непристойно поясняя, что именно в связи с этим может произойти.

— Я прямо вся сейчас на…сь! — громогласно сообщала Маруся.

— Тише! Тише! — смущенно пищала Роза.

— Я слишком большая. Тише не получится. На…сь с большим шумом, — возражала Маруся.

Следующий за ними охранник Коровина сохранял ленивую невозмутимость, так свойственную людям этой профессии. «Ну вы лохи, в натуре», — было написано на его лице. Надпись эта не исчезла даже тогда, когда он увидел меня, растрепанную и возмущенную.

Зато Роза и Маруся, компенсируя молчание охранника, не сходя с лестницы, с истеричной радостью завопили:

— Вот она где!

Почувствовав себя на сцене амфитеатра, я постаралась произвести на публику наиболее выгодное впечатление и голосом несостоявшейся Дездемоны оповестила собравшихся:

— Он пытался меня удушить.

Мой обвиняющий перст нацелился в грудь злодея, который с удивительной скоростью начал приходить в себя.

Непостоянное все же существо человек: только что этот Равиль всей душой стремился обнаружить в подвале банкира, но не прошло и пяти минут, как все изменилось. Теперь он был счастлив, что Турянского в подвале нет.

— Софья Адамовна, — ожил вдруг Равиль, стараясь повернуться к зрителям здоровым своим ухом. — Софья Адамовна! Виноват, да, неловко все получилось…

— Почему же неловко? — возразила я. — Вполне ловко меня душили.

— Но… не хочу скрывать, — не обращая внимания на мою реплику, с пафосом продолжил Равиль, — вы будоражите мою кровь, мое воображение… Я от вас без ума, я просто зверь!

— Он меня душил, — гневно повторила я свое обвинение. — Вот, на моей шее следы его лап. Синяков наставил, скотина.

Синяки не синяки, а следы действительно имелись, и Равиль это видел. Отпираться было бессмысленно. Он потупился, демонстрируя смятение чувств, и залепетал:

— Я не душил, я ласкал, это меня заводит, я полагал, что это заводит и вас…

— Скотина! — зверея, рявкнула я, но никого уже мое возмущение не волновало.

Охранник, игриво хмыкнув, удалился. Роза и Маруся открыли рты.

— Я так ее люблю, — горестно сообщил оставшимся зрителям Равиль, даже не глядя на меня.

И что бы вы думали? Ему поверили! Во всяком I случае Марусино «е-пэ-рэ-сэ-тэ» было произнесено с оттенком дикой зависти, а Роза излучила осуждение.

— Вы слишком молоды, Равиль, — с материнской нежностью пропищала она.

«Нет в этом мире справедливости, и не мне тягаться с лицедеем», — решила я и сообщила подругам:

— Мы покидаем этот вертеп! Срочно уезжаем!

ГЛАВА 24

Когда Маруся вырулила за ворота коровинского особняка, я воскликнула:

— До чего же хитер этот мошенник Равиль!

— Да ладно, не оправдывайся, старушка, — успокоила меня Маруся.

Роза смущенно хмыкнула и промолчала.

— Что значит — не оправдывайся? — возмутилась я. — Этот Равиль заманил меня в ловушку. Специальным составом он написал на бумажке ответ на вопрос, который чрезвычайно меня волнует. Я спросила у духа, где Турянский, и получила ответ: «В этом доме».

— Ха! — театрально произнесла Маруся.

— Не «ха!», а именно так и было. Именно так я думала и сама. Равиль только масла в огонь подлил. Как могла я себя повести, прочитав послание лжедуха? Конечно же, я отправилась на поиски Турянского в бильярдную. Только так! Равиль и дверь заботливо не закрыл. Говорю вам, он собирался заманить меня в ловушку, а вы что подумали?

— Именно это мы и подумали, — заверила Маруся и похабно заржала. Роза же смущенно потупилась.

— Вы глупые! — начала раздражаться я. — Мне грозит серьезнейшая опасность!

— Эта опасность грозит всем женщинам, — игриво подмигнула Маруся и добавила:

— Если, конечно, они не уроды.

Я начала нешуточно выходить из себя:

— Да что вы за подруги, черт вас возьми! Только что Равиль хотел меня задушить, а у вас на уме одни только глупости! Неужели не очевидно, что он хитростью заманил меня в подвал?

Маруся сделала циничный жест, а на лице Розы отразился девичий испуг.

— Он хотел меня законопатить в подвале вместе с Турянским, — страшно психуя, закричала я. — Понимаете? Законопатить хотел! Чтобы я игру им с Перцевым не ломала. Уверяю, если бы вы не пришли, он сгноил бы меня в подвале!

Крик моей души был громким, но неубедительным. Во всяком случае, на Розу и Марусю он должного впечатления не произвел.

— Турянского не было в подвале, — робко напомнила Роза.

— Сейчас не об этом речь, — окончательно озлобилась я. — Речь о той опасности, которая мне грозила.

— Но опасность грозила тебе вместе со старым мертвым Турянским, — совсем уж непристойно заржала Маруся, — но вместо него почему-то подвернулся юный живой Равиль.

На слове «живой» она и жестом, и мимикой поставила весьма пикантный акцент, который меня особенно оскорбил. Захотелось пылко возразить, но Маруся сердито гаркнула:

— Слушай, старушка, не морочь нам голову. Я прямо вся вижу, что у тебя с Равилем зверский роман.

Я опешила и растерянным взглядом обратилась за помощью к Розе.

— Да, выходит именно так, — виновато подтвердила та.

— Да ты и сама мне про роман говорила, — продолжила Маруся. — Голову, старушка, потеряла совсем: бегаешь, шпионишь, выслеживаешь молодого мужика, прохода ему не даешь, в конце концов заводишь, доводишь до зверского экстаза, до белого каления и, пойманная с поличным, тут же начинаешь изображать из себя невинность. Одного не пойму, зачем ты эту сказочку про Турянского сочинила?

— И я не пойму, — пропищала Роза.

— Зато я понимаю! — гаркнула Маруся. — Чтобы мы, как дуры, поперлись в подвал! В этом же вся она, старушка! Ей и на фиг не нужен Равиль, а чтоб нос нам утереть, старается. Не удивлюсь, если и столик в ресторане заказала она сама и под маркой выигрыша подсунула мне. Уж больно узнаваемо обрисовали мне ее портрет, когда рекомендовали взять с собой в ресторан подругу.

— Да зачем это мне нужно? — изумилась я. — Учитывая твой аппетит, даже совсем не нужно, если только я не собралась разориться.

— Да, зачем? — поддержала меня Роза. — Ей не нужно, слишком дорого.

У Маруси и здесь нашелся ответ.

— Дорого, зато эффективно. Ей это было нужно затем, чтобы я Равиля в соседней кабинке увидела, а она могла бы мне рассказать про свой зверский роман, — заявила Маруся и снова заржала. Вот же вредное создание.

Мне, кстати, тоже стало смешно. От ее глупого предположения. Зачем такие сложные ходы? Будто я не рассказывала никогда Марусе про свои страшенные романы. И без всяких хитростей и окольных путей рассказывала. Будто были когда-нибудь у меня от подруг секреты. Будто…

И тут меня осенило. А ведь Маруся права: не случайно я в ресторан попала. Кому-то очень хотелось, чтобы я Перцева и Равиля за беседой увидела.

Кому?

Ну уж никак не Перцеву и не Равилю, Следовательно, есть у меня незримый помощник…

— Ты и про Турянского нам из-за Равиля наврала, — тем временем продолжала изобличать меня Маруся. — Отродясь в том подвале Турянский не бывал, зато Равиль там тебя неоднократно раскладывал.

Думаю, не стоит уже сообщать, что она снова неприлично заржала. Я же рассвирепела:

— Да как ты можешь так про меня говорить? Я своему мужу верна!

— Да, не надо так говорить, — поддержала меня Роза. — Соня Евгению верна.

— Но Турянского в подвале нет, — как главное доказательство моей измены привела странный довод Маруся и снова (черт возьми!) непристойно заржала.

Просто напасть какая-то! Я в который раз пожалела, что значительно уступаю ей в физической силе и могу рассчитывать только на силу своего ума. Сила ума, конечно, тоже неплохо, но физическая сила значительно эффективней. Насколько проще было бы, имей я элементарную возможность заехать Марусе в лоб.

И в глаз. Хотя, учитывая ее мощь, обладающих такой возможностью немного на этой планете. Я же начисто лишена этой радости и вынуждена бить только аргументами.

— Разве вы не видели, как растерялся Равиль? — деловито спросила я.

— Да, он, похоже, растерялся, — поддержала меня Роза.

— Это потому, что Равиль-то не знал о кознях старушки, — находчиво возразила Маруся. — Он-то был настроен совсем на другое. Епэрэсэтэ!

— Он был настроен заживо сгноить в подвале Турянского, — отрезала я, — но вдруг не нашел там его и растерялся.

— Да, Турянского там не было, и Равиль растерялся, — поддержала меня Роза.

Однако Маруся твердо стояла на занятой позиции и твердила одно: старушка и Равиль — любовники.

Мысль, конечно, лестная, учитывая молодость и красоту Равиля, но меня-то мучил Турянский. Точнее, его труп. Куда труп Турянского делся? И почему это удивило Равиля?

Остаток пути я и ломала над этим голову, стараясь не замечать рискованных комментариев Маруси, которыми она щедро снабжала наш с Равилем мифический роман. Пока Роза, смущаясь, пыталась меня защищать, я даром времени не теряла и поражала себя своей убийственной логикой.

«Очевидно же, что Равиль не был готов к исчезновению Турянского из подвала, — размышляла я, — следовательно, он к этому отношения не имеет. Более того, Равиль испытал настоящий шок, когда не обнаружил труп Турянского в подвале».

И тут настоящий шок испытала уже я. Испытала от мысли о том, что Равиль-то как раз собирался обнаружить в подвале не труп, а живого Турянского. Да-да, живого, что ему было совершенно противно, поскольку Перцеву до зарезу хотелось получить поскорей погибшего естественной смертью компаньона, а тот имел наглость не умирать, несмотря на свои болячки: клаустрофобию и порок сердца.

Я вспомнила, как обрадовался Равиль моему сообщению о гибели Турянского. Это уже потом он опешил, когда ни трупа, ни Турянского в подвале не оказалось, а сначала обрадовался.

«Что же это выходит? — изумилась я. — Жив, выходит, Турянский?»

— Роза, — завопила я, — Турянский жив! Он жив!

— Откуда ты знаешь? — удивилась Роза, окончательно уговоренная Марусей, что я способна на измену.

Маруся даром времени не теряла и приводила ей бог знает какие аргументы, пока я напрягала свои мозги. Нравственная Роза уже смотрела на меня с большим осуждением.

— Не слушай ее, — посоветовала Маруся, лихо заруливая во двор моего дома. — Старушка все врет.

— Но Турянский-то и в самом деле пропал, — напомнила Роза. — Леля безутешна.

Здесь Марусе нечем было крыть. Она вынуждена была частично согласиться.

— Да, — твердо сказала она, — Турянский пропал, и старушка сразу же сочинила нам: историю, чтобы приплести туда Равиля.

— Маруся сошла с ума, — пояснила я Розе. — Ты сама понимать должна, что она несет форменную чушь.

Бедная Роза запуталась и растерялась. Она крутила головой, глядя то на меня, то на Марусю.

Пользуясь ее беспомощным состоянием, я совершила атаку.

— Турянский выжил, — закричала я. — И сегодня сбежал, когда Равиль оставил дверь в бильярдную открытой. Для меня.

— Если он выжил и сбежал, значит, он уже дома, — изрекла Маруся и бодро добавила:

— Старушка, выходи, твой подъезд.

— Куда — выходи? — возмутилась я, вытаскивая из сумки сотовый телефон и поспешно набирая номер своей квартиры.

Трубку сняла баба Рая и, как узнала, что это я, сразу же возмутилась:

— Идей тя носить, макитра? Ребятенок жа ж не хочет ложиться спать, клянчит сказку, а родителев нет дома ни одного.

— Как? — обрадовалась я. — И Женьки нет дома!

Но тут же озабоченно спросила:

— А где он?

— С работы жа ж звонил, сказав, что задерживается, — отрапортовала баба Рая.

— Ну, тогда и я задержусь. Если что, ищите меня у Лели.

Поспешно отключившись, пока баба Рая не приступила к допросу, как там Лелин банкир, я скомандовала Марусе:

— А теперь едем к Леле!

ГЛАВА 25

Когда мы (поближе к ночи) втроем ворвались в квартиру к Леле, бедняжка остолбенела. Пользуясь ее замешательством, Маруся сразу метнулась в кухню и вернулась с палкой сырокопченой колбасы и солидным куском швейцарского сыра.

— Где он? Где? — энергично работая челюстями, невнятно пробубнила она и заметалась по квартире.

Мы с Розой устремились за ней. Испуганная Леля потрусила за нами.

— Где он? Где? — вопрошала Маруся, заглядывая во все углы и попутно жадно вгрызаясь то в сыр, то в колбасу.

Мы с Розой проделывали то же самое, но (увы!) без сыра и колбасы. Леля тенью следовала по нашим пятам.

Развязка произошла в спальне, куда Маруся мотыльком вспорхнула по ступеням, несмотря на свой центнер с гаком. Турянского не было и там. Не было его и в ванной. Не слишком веря своим глазам, мы отправились в кабинет, но и там его не нашли. В библиотеке его тоже не оказалось, как и в верхнем холле. Маруся вернулась в спальню и с криком «ох!» тяжело завалилась на кровать. Колбаса и сыр к тому времени были уже съедены.

— Что «ox»? — спросила Леля и вопросительно посмотрела на нас с Розой.

Мы пожали плечами, не зная, что отвечать. Расстраивать ее окончательным исчезновением мужа мы не решались и ждали, что ясность внесет Маруся. Маруся же ничего вносить не собиралась, и даже напротив, она думала только о том, что еще можно вынести из холодильника и, видимо, приняла-таки решение.

С этим решением она соскочила с кровати и, грохоча по ступеням, помчалась в кухню. Когда мы ее догнали, она уже резво поедала бекон прямо с упаковкой.

— Смертельно хочу жрать! — пояснила она, заметив наши недоуменные взгляды.

Она хочет жрать! Словно и не было в нашей жизни ресторана, в котором мы неплохо коротали часы перед сеансом Коровина. Того, что съела Маруся в ресторане, лично мне хватило бы на год.

Я подошла к ней, нервно ткнула ее локтем в бок и прошипела:

— Говори.

Роза тоже озлобилась и наступила Марусе на ногу.

— Ну-у, — пропищала она.

Леля застыла в полнейшем недоумении, затрудняясь объяснить себе цель нашего ночного визита.

— Говори, — повторила я.

— Что говорить? — удивилась Маруся.

— Зачем мы пришли, — пояснила я. — Не хочешь же ты списать наше бесцеремонное вторжение на кусок сыра и палку колбасы.

— И упаковку бекона, — добавила Роза.

— Да, не жрать же ты сюда пришла, — рассердилась уже и Леля, не склонная в обычных условиях ни к какой грубости.

— Тебе жалко? — расстроилась Маруся.

— Мне не жалко, но не в этом дело, — раздражаясь, ответила Леля и выразительно посмотрела на меня.

Я спасовала, поскольку абсолютно не знала, что ей сказать. А тут еще Роза занервничала и зашептала мне на ухо:

— Не вздумай брякнуть про Турянского. Пропал и пропал. Ей не обязательно знать о всех пропажах.

— О чем вы там шепчетесь? — возмутилась Леля.

— Нам лучше молчать, — с еще большим жаром зашептала мне Роза.

Я мысленно с ней согласилась и перевела стрелки на Марусю.

— Говори! — опять приказала я ей. И все мы — я, Роза и Леля — уставились на это чудо природы.

Бедная Маруся от такого внимания подавилась беконом, закашлялась и начала синеть. Роза обрадовалась, что появилась возможность избежать неприятного объяснения, и бросилась оказывать ей первую и (возможно) последнюю помощь.

— Я вас в машине подожду, — сказала я и попыталась улепетнуть.

Однако Леля поймала меня за руку и закричала:

— Что произошло?

— Ничего, — пожимая плечами, ответила я и с завистью посмотрела на Розу, садистски колотящую по спине Марусю. — Просто я к сыну спешу. Я, видишь ли, читаю ему на ночь сказки.

Леля рассердилась.

— Зачем ты приходила? — закричала она. — Не для того же, чтобы о сказках сообщить!

— Нет, конечно, — пригорюнилась я. — Это все Маруся. Она привезла нас сюда.

Леля грозно воззрилась на Марусю, та, практически уже спасенная Розой от удушья, закашлялась с новой силой. Однако Лелю это не остановило. Охваченная дурными предчувствиями, она подскочила к Марусе, отодвинула в сторону Розу и, зверея, приказала:

— Сейчас же говори правду!

И Маруся, дура, сказала. Забыв о том, что она должна умирать с беконом в горле от удушья, Маруся бодро сообщила:

— Турянского в подвале Коровина нет.

Леля попятилась:

— Как нет?

— Совсем нет. Он пропал, — страдальчески поведала Маруся и с аппетитом заела горе остатком бекона.

Леля побледнела и упала без чувств.

* * *

Как удобно иметь под рукой врача. Роза, хоть она и гинеколог, быстро привела Лелю в чувство, и мы с Марусей окружили бедняжку.

— Девочки, — лежа на диване в холле, простонала Леля. — Что-то я ничего не пойму. В каком подвале нет моего мужа?

— В подвале Коровина, — компетентно заверила ее Маруся. — А так же в моем, в подвале Розы и в других подвалах Москвы, коих не считано.

Леля уставилась на Розу.

— Соня залезла в подвал Коровина, ну тот, что в бильярдной Равиля, а Турянского-то там не было, — пояснила Роза и тягостно вздохнула.

Леля уставилась на меня.

— Это так, — подтвердила я и, чтобы она не подняла меня на смех, поспешила добавить:

— Равиль от ужаса сам не свой.

Леля задумалась. Крепко и надолго. Маруся успела смотаться к холодильнику и вернуться с куском торта, который прямо на наших глазах и растаял.

— Здесь что-то не так, — наконец сказала Леля, несколько вдохновляясь. — Мы же опираемся лишь на предположения Сони, а она может ошибаться.

— Не похоже, — буркнула я. — Поведение Равиля мои предположения подтвердило. Во-первых, сегодня он в ресторане встречался с Перцевым, и Роза с Марусей этому свидетели. Розе даже удалось подслушать их беседу: Перцев подговаривал Равиля убрать меня как лишнего свидетеля.

Леля уставилась на Розу.

— Это так, — со всей серьезностью подтвердила та, взглядом провожая Марусю, удалившуюся в сторону кухни.

Я, вдохновленная этим, продолжила:

— Потом Равиль под видом духа Петра I дал мне знак — написал на листке, что он в этом доме, а я спрашивала про твоего мужа. Естественно, я сразу же в бильярдную и побежала, а подвал нараспашку. Равиль бросился за мной выполнять приказ Перцева и лишать меня жизни через удушение. Я же, сидя в подвале, возьми да и скажи Равилю: «А здесь труп Турянского!» Надо было видеть, как обрадовался Равиль!

— Но как ты могла видеть, если свет в бильярдной и в подвале включили мы и несколько позже? — очень некстати встряла Роза.

Вечно она со своей правдой лезет. Так удачно отлучилась Маруся, так нет же, теперь Розе выступить надо было.

— Не придирайся, — обиделась я. — Не видела, так слышала. У него радость в интонациях появилась, когда он о смерти Турянского узнал, правда, этой радости он тут же и лишился, как только обнаружил, что ни Турянского, ни его трупа нет.

Леля пришла в волнение.

— И что дальше? — спросила она.

— А дальше он начал меня душить и вероятней всего удушил бы, если бы не явились Роза и Маруся.

— Это так, — подтвердила Маруся, вернувшаяся с цыплячьей ножкой в руке. — В страсти этот Равиль прямо весь просто зверь. Прямо нам и признался, что безумно любит старушку. Епэрэсэтэ!

Леля зашла в тупик.

— Так зачем же он душил Соню? — спросила она.

— В страсти! — поведала Маруся, страстно вгрызаясь в куриную ножку.

Леля изумленно перевела взгляд на меня.

— Не слушай ее! — закричала я, с отвращением вслушиваясь в чавканье Маруси. — Это глупости. Маруська вбила себе в голову, что у меня с Равилем роман. Это смешно.

— Он сам так сказал, — не прекращая чавкать ножкой, опровергла меня Маруся. — Сам признался в своей безумной любви.

И она с безумной жадностью снова вгрызлась в куриную ножку.

Пораженная Леля устремилась взглядом к Розе. Роза смущенно кивнула:

— Это так.

— Ничего не понимаю! — рассердилась Леля. — Что же на самом деле произошло?

— Тайна, покрытая мраком, — констатировала Маруся, вновь исчезая в недрах кухни.

Как только она ушла, я вздохнула с облегчением и сказала:

— Леля, не слушай ее. Она сексуально озабоченная маньячка. На самом деле все было так, как я тебе рассказала. Равиль меня душил, а твоего мужа в подвале не оказалось.

— Так, может, его там и не было? — бледнея, спросила Леля.

— Он там был! — закричала я. — Если утром я высказывала лишь предположения, то теперь абсолютно уверена: твоего мужа похитил Равиль и держал его в подвале Коровина. И сделал он это по приказу Перцева. Если вы не будете мне мешать, через несколько дней я припру этого Перцева к стене.

— Но сначала надо найти моего мужа, — напомнила Леля.

— Это непременно, — заверила я.

— О чем речь? — сердито спросила Маруся, вернувшаяся из кухни с пустыми руками.

«Господи, — удивилась я, — неужели ничего больше не нашлось в холодильнике?»

Задать этот вопрос Марусе я не успела, потому что зазвонил телефон. Леля вскочила с дивана, подбежала к телефонной стойке, схватила трубку, прижала ее к уху и рухнула в обморок. Трубка повисла на проводе.

— Что такое? — недовольно пробурчала Маруся, которая находилась ближе всех к Леле.

Она подхватила телефонную трубку и приложила ее к своему развесистому уху. По возмущенному лицу Маруси я поняла, что услышанное ее крайне не обрадовало.

— Пошел ты… — гаркнула она, употребив совершенно непристойное слово и с отвращением возвращая трубку на аппарат.

Роза бросилась к Леле, я бросилась к Марусе.

— Что? Что ты услышала? — закричала я.

— Какой-то козел потребовал у меня сто тысяч долларов! — возмущенно сообщила Маруся и с досадой добавила:

— Прямо охренели совсем.

— Не у тебя, а, видимо, у Лели, — уточнила я.

— Видимо, да, — добрея, согласилась Маруся. — Сказали, что за сто тысяч вернут Турянского живого и невредимого.

— Ничего не пойму, — удивилась я.

— Девочки! — закричала Роза. — Срочно вызывайте «Скорую»! Я никак не могу привести Лелю в чувство.

Остаток ночи мы вызывали «Скорую» и возвращали к жизни Лелю. Потом Маруся, почему-то громким матом ругая только меня, развозила нас по домам. Она искренне недоумевала, за каким фигом мы поперлись к Леле и (главное) на каком основании.

— Неужели лишь на том основании, что Равиль тебя тискал в подвале? — недоумевала она.

— На том основании, что у Лели громадный холодильник, полный деликатесных продуктов, — успокоила я бедняжку и, подумав, добавила:

— Был.

Я совсем удручилась от этой поездки. Маруся-то, вспомнив про съеденные продукты, повеселела, я же была близка к панике.

Вопросы роились в моей голове.

Кто на этот раз похитил Турянского?

Жив ли он теперь?

Если верить последнему похитителю, то жив и невредим, но почему так мало за него сейчас запросили?

Лично мне стало бы обидно, если бы похитители запросили за меня каких-то жалких сто тысяч долларов. За эти деньги не стоит и в подвале томиться. Пусть лучше сразу убивают.

Но дело не в этом. Где теперь искать Турянского? Полнейшая безнадега.

С этой мыслью я простилась с Марусей, с этой же мыслью и вошла в свою квартиру.

Вошла и…

ГЛАВА 26

Увидела там Турянского!

Которого искала в подвале.

Искала в подвале, а нашла в своей квартире.

Турянский был сытно накормлен, обласкан бабой Раей и терпеливо поджидал меня. Он даже успел вздремнуть на диване в гостиной.

Можно представить мое состояние. Я заметалась, разрываемая множеством чувств и желаний, но все чувства побеждали любопытство и неуемная жажда информации. Однако, боясь ссоры с мужем, я опасливо глянула на дверь нашей спальни и спросила у бабы Раи:

— Женька не приходил?

— Нет жа ж, звонил, сказав, что к утру будеть, — ответила она.

Я глянула на часы и поняла, что уже и есть то самое утро.

— Если придет, нас не беспокоить, — приказала я, демонстративно закрывая дверь гостиной, где баба Рая с уютом устроила Турянского.

Памятуя о пристрастии любопытной старушки, я максимально понизила голос и спросила:

— Александр Эдуардович, что произошло? Только шепотом, нас подслушивают. И я на всякий случай гаркнула:

— Баба Рая, иди-ка спать!

— Тю-юю, — раздалось из-за двери, — да на кой ляд мне это нужно.

Конечно же, она имела в виду наш с Турянским разговор, потому что спать баба Рая не пошла, а осталась на своем посту. Вот в таких нечеловеческих условиях и пришлось мне вести конфиденциальный разговор.

— Что произошло? — повторила я свой вопрос, и Турянский спокойно ответил:

— Меня похитили.

— Это я знаю, — отмахнулась я. — Вас похитил Равиль по приказу Перцева…

Турянский, похоже, потерял дар речи. Было очевидно, что этим сообщением он собирался насмерть сразить меня, а тут выясняется, что я в курсе. Мне захотелось его добить, не в прямом, конечно же, смысле слова, а в переносном.

— Равиль спрятал вас в подвале, — желая еще больше удивить Турянского, прошептала я, — и все это время там вас держал в ожидании вашей естественной смерти.

Турянский, хватаясь за сердце, хлопал глазами и недоумевал.

— Откуда вы это знаете? — спросил он. Указательным пальцем я постучала по своей голове и, не таясь, сообщила:

— Отсюда.

— Поразительно! — выдохнул Турянский, а я решила не останавливаться на достигнутом и поражать его в том же духе.

— Перцев рассчитывал на вашу скорую, но естественную смерть!

На слове «естественную» я поставила акцент и повысила голос, от важности забыв про бабу Раю. Турянский же не забыл и, сделав знак в сторону двери, прошипел:

— Пожалуйста, тише.

Понизив голос, я продолжила:

— Перцев в расчете на ваши болезни: порок сердца и клаустрофобию, и затеял это преступление (эту бодягу). Он вас похитил, запугал вашу жену и, пользуясь ее неопытностью и страхом, намеревался сохранить ваше похищение в тайне и после вашей смерти, которую он выдал бы за естественную. В случае вашей естественной смерти он получит приличную страховку и, избавившись от компаньона, оставит вдову Лелю с носом.

— Софья Адамовна, — зачарованно прошептал Турянский, — вы опасный человек.

Я была страшно горда! Горда невероятно, а потому воскликнула:

— Это еще не все, кто-то уже вторично пытался потребовать с Лели выкуп. Такса сильно снижена — всего сто тысяч долларов.

Турянский опешил:

— Когда?

— Да вот совсем недавно, несколько часов назад, когда вы уже были в бегах. Кстати, как вам удалось выбраться из подвала и почему вы прибежали ко мне?

Турянский, держась за сердце, поведал:

— Я был в очень критическом состоянии, буквально умирал и просил о помощи. Каждый день Равиль заглядывал ко мне и вел себя издевательски. Было очевидно, что он жаждет меня добить.

— Кстати, вы совсем неплохо выглядите, — заметила я, имея в виду чистоту его костюма. Турянский горестно закатил глаза.

— Эти варвары держали меня в идеальных условиях, — простонал он. — Даже вкусно кормили. Если вы заметили, в той комнатке есть даже душ.

— К сожалению, не имела такой возможности, — разочаровала его я. — Да это и неважно. В чем же заключалась экзекуция, раз условия были хороши? Этак вы и сто лет там могли прожить.

— Вряд ли, — усомнился Турянский. — Каждый день Равиль рассказывал мне, как безнадежно мое положение. К тому же я жутко переживал за Лелю. Девочка совсем беззащитна. Эти подлецы способны на все, способны нанести и ей вред. Равиль очень старательно вызывал у меня панику, по несколько раз на дню спускался в подвал и твердил: «Ты труп! Ты труп!» Да я и сам понимал, что попал в западню, из которой вряд ли есть надежда выбраться.

— Он нарочно расстраивал вас, чтобы вызвать сердечный приступ, — проявила я сметливость.

Заплывшие жиром глазки Турянского наполнились ужасом.

— Именно! — закричал он, но, вспомнив про бабу Раю, охавшую за дверью, лихорадочно зашептал:

— С этой же целью, уходя, Равиль гасил свет. Боже, как это было мучительно. Порой мне казалось, что все. Еще немного — и я точно умру.

— Но все не умирали и не умирали.

— Да, — не без самодовольной важности согласился Турянский. — К своему удивлению, я оказался гораздо крепче, чем предполагал. Стоит признать: я крепкий мужчина. Приступы были, но я выжил.

— Но как же вам удалось сбежать? — с недоумением воскликнула я, не слишком рассчитывая на халатность Равиля.

— Сегодня, — начал свой рассказ Турянский, но я вынуждена была его перебить.

— Уже вчера, — уточнила я.

— Да, вчера вечером ко мне заявился, — здесь Турянский, стараясь добиться эффекта, выдержал паузу и с пафосом закончил:

— Геннадий!

— Перцев! — ахнула я.

— Да, он, — глаза Турянского полыхнули ненавистью. — Генка вел себя вызывающе, оскорблял меня, называл старой скотиной.

— Будто сам намного моложе, — ядовито вставила я, вспоминая плешь Перцева.

Турянский наградил меня благодарным взглядом и продолжил:

— Перцев долго издевался надо мной, расписывал, как завладеет моими капиталами, как вышвырнет из дела моих друзей. В конце концов он сказал мне немыслимую вещь. «Ты скоро сдохнешь, а я женюсь на твоей Леле», — сказал Перцев и вышел.

— Не может быть! — воскликнула я.

— Так он сказал, — горюя, повторил Турянский. — Тут уж мне стало совсем нехорошо. Сердце, сердечный приступ. Я упал, начал задыхаться, хотя эти изверги еще и не погасили свет. Перцев, довольный собой, вернулся, склонился надо мной и рассмеялся мне прямо в лицо. «Сдохнешь! Сдохнешь!» — кричал он.

— Какая жестокость!

— Ну да, так и было бы, но, Софья Адамовна, не понимаю, на что он рассчитывал? Видя его решимость, я осознал, что мне конец, но и ему от этого мало пользы. Нет, — Турянский покачал головой, развел руками и повторил:

— Не понимаю, как он мог на такое пойти и на что рассчитывал?

Сложно не поразиться такой наивности. Лично я поразилась.

— Перцев рассчитывал на то, что вы умрете от сердечного приступа, — я просветила Турянского. — Приступа, помноженного на клаустрофобию. Вы умрете, а Перцев с Равилем быстренько погрузят вас в машину и повезут в больницу, где доктора и установят вашу естественную смерть. И запестрят сообщения в газетах: «Банкир Турянский умер прямо на рабочем посту!» И все в таком роде.

— Но Леля! Леля! — страдая, закричал Турянский. — Леля не дала бы им сделать этого! Леля сказала бы, что я похищен. Вы же сами утверждали, что эти скоты требовали выкуп. Их погубила бы жадность. Леля обратилась бы в милицию, тут же завели бы уголовное дело. Нет, Сонечка, они дураки. В случае моей смерти все раскрылось бы.

— Черта с два! — возразила я с присущей мне девичьей пылкостью. — Говорю же, Лелю они запугали. К тому же мы не знаем, как Перцев собирался поступить с Лелей в дальнейшем. Бедняжка может погибнуть при очень таинственных обстоятельствах, ведь насчет ее смерти никакого страхового договора не было. Руки у Перцева развязаны.

Турянский схватился за голову и с душераздирающим воплем попытался выбежать из гостиной. Я его остановила: поймала за полу пиджака и закричала:

— Куда?!

— Спасать Лелю!

— Пока вы живы, Леле ничего не грозит, — заверила его я. — Поэтому успокойтесь и рассказывайте, что было дальше. Потом вместе будем думать, как нам лучше поступить. Кстати, я уверена, что вас уже подстерегают во дворе вашего дома.

— Я и сам так думаю, — пригорюнился Турянский. — Поэтому к вам и пришел. Там, сидя в подвале, я понял, что идти мне положительно некуда. Перцев не успокоится, пока меня не схватит.

— Дальше! Дальше! — нетерпеливо воззвала я, и Турянский вернулся к подвалу.

— Когда мне стало совсем плохо, — продолжил он, — Перцев, удовлетворенно рассмеявшись, направился к выходу. Равиль поплелся за ним. «Сегодня же замани в подвал эту дуру», — раздраженно приказал Перцев Равилю.

Я опешила:

— О ком же шла речь?

— О вас, — пояснил Турянский, — о ком же еще?

— Обо мне?!!

Нетрудно представить мое изумление.

— Да как они смеют? — закричала я. — Как смеет Равиль, после того, как я с ходу его вычислила?! Перцев ладно, это надутый индюк… Хотя и он мог бы знать о том, о чем знает вся Москва.

— А. о чем вся Москва знает? — до обидного буднично осведомился Турянский.

— О моем уме! Моем гениальном уме! И уникальной сообразительности! Вот о чем знает вся Москва, вся страна! Весь мир знает!!!

Господи, куда меня опять понесло. Вот так всегда. Умом-то я обзавелась, но где скромности набраться, когда ни у кого ее нет. Нет нигде!

К тому же я увлеклась и совершенно перестала щадить бабу Раю. Бедная старушка! Представляю, как нелегко ей было за дверью после таких моих слов. Мой ум почему-то особенно ее ранит — она уже не может слышать о нем.

Впрочем, вернемся к Турянскому. Турянский, когда до него дошло, о чем идет речь, смутился и залепетал:

— Ах, да, ваш ум… Ваш ум, это что-то! Простите, об этом действительно знают все, но не все в это верят.

— Те, кто не верит, сильно об этом пожалеют, — пообещала я и тут же с жаром воскликнула, не в силах смириться:

— Но неужели он так сказал? Этот Перцев! Этот негодяй! Он посмел так сказать обо мне?

— Да, это так, — конфузясь, подтвердил Турянский. — Речь шла о вас.

— Почему вы так уверены? — мне очень хотелось сомневаться.

— Потому что Равиль переспросил. «Вы имеете в виду Мархалеву?» — переспросил он. «Да, — ответил Перцев. — Замани эту дуру и, выяснив, что она знает, кокни ее на глазах этого…»

Турянский смущенно глянул на меня и добавил:

— Ну, думаю, продолжать нет смысла, вы уже поняли.

Конечно, я поняла, потому что до гениального сообразительна.

— Они хотели кокнуть меня на ваших глазах?! — возмутилась я.

Турянский скромно кивнул.

— Если бы так случилось, я бы точно помер, — сказал он.

Я взглядом его поблагодарила и спросила:

— Но как же вам удалось сбежать?

— Видимо, есть бог на свете, — воскликнул Турянский.

— Я сама уже так думаю, — согласилась я. — Но продолжайте.

— Когда Перцев и Равиль вышли из подвала, вдруг зазвонил телефон. Не знаю, кто звонил и кому, но эти изверги переполошились. Равиль запаниковал, начал подгонять Перцева: «Скорей! Скорей!»

— Уверена, что звонил Коровин и ругал Равиля за опоздание на сеанс, поэтому мерзавцы и переполошились. Можно представить, как им не хотелось, чтобы в бильярдную спустился маэстро. Мне кажется, дальше я знаю. Дальше можете не продолжать. В конце концов они выбежали из подвала и забыли закрыть дверь, — подытожила я.

— В том-то и дело, что нет, — возразил Турянский. — Все, как положено, они закрыли, хоть и очень торопились, даже выключили свет в подвале и поспешно ушли. Мне стало совсем дурно, как обычно и бывает в закрытом пространстве да еще в кромешной тьме. Я, конечно же, снова пошел в душ.

— В душ? — изумилась я.

— Знаете, Сонечка, в этом их ошибка. Душегубы не знали про душ. Холодная вода очень благотворно действует на меня. Я наощупь добрался до душа, разделся и стал под воду. Поток холодной воды успокоил меня, снял сердечный приступ и приступ удушья, потихоньку я начал приходить в себя и тут услышал какой-то грохот.

— Вернулся Равиль? — Турянский покачал головой.

— Тогда явился Коровин, — предположила я.

— Не знаю, возможно. Я выключил воду, чтобы не шумела, и услышал приятный мужской голос, этакий бархатный низкий баритон. «Да нет здесь никого», — сказал неизвестный и с топотом удалился.

— Так и есть, это был Коровин. Что же вы не кричали? — изумилась я.

Турянский пожал плечами:

— Не знаю. Во-первых, Сонечка, простите, я был в полном неглиже. Во-вторых, растерялся. В третьих… В общем, не знаю сам, почему не кричал, но в результате вышло гораздо лучше. Я оделся, наощупь выбрался из душа и вот тут-то увидел полоску света, пробивающуюся сверху. Дверь в подвал была неплотно закрыта, чем я, естественно, и воспользовался.

— Но почему вы прибежали ко мне? — удивилась я. — Почему не в милицию?

На лице Турянского отразился запредельный ужас.

— Какая милиция, Соня! — воскликнул он, забыв про бабу Раю, которая мгновенно согласилась с ним из-за двери.

— Ты шо, сдурела! — закричала она. — Какая жа ж милиция!

— Баба Рая! — возмутилась я. — Идите спать!

— Не ори, ребенка разбудишь, — баба Рая и не тронулась от двери.

— Что я скажу в милиции? — уже шепотом спросил Турянский.

Я задумалась. И в самом деле, что он скажет? Разве у него есть доказательства? Его похищение держалось в тайне. Перцев и Равиль мгновенно от всего откажутся, выставив дураком Турянского же.

— Вы правильно сделали, что пришли ко мне, — похвалила я его.

— Мне некуда больше идти, — промямлил он. — В том, что со мной произошло, даже стыдно признаться. И к вам бы не пошел, когда бы не узнал от Перцева, что вы некоторым образом в курсе. Правда, не подозревал, что до такой степени.

— Да, я такая, — не без гордости согласилась я. Турянскому же было не до меня. Он горевал, и горевал крепко.

— Эти мерзавцы вселили в меня такую неуверенность, — пожаловался он. — Сонечка, вы не поверите, но даже моя вера в жену на какой-то миг поколебалась. Страшно сказать, что я испытал, когда Перцев сказал, что после моей смерти женится на Леле.

— Выбросьте эти глупости из головы, — отмахнулась я. — Это же классический номер — кинуть тень на жену. Тем более на молодую. Равиль вас порнофильмами с участием Лели не шантажировал?

— Вы и про это знаете? — с ужасом отшатнулся Турянский. — Как? Откуда?

— Я знаю жизнь. Этими фильмами он вас в ловушку и заманил. Ай-яй-яй, нельзя же быть таким ревнивым. Жена вас любит, такая умница, красавица, а вы готовы верить первому встречному Равилю, поливающему грязью святую женщину.

Турянский с жаром согласился, видимо, он не знал, что святых женщин не бывает так же, как и мужчин — земля не место для святых.

— Да, именно так все и было, — закричал Турянский, — но фильмов Равиль так и не показал.

— Потому что все это подлый вымысел, — заверила его я. — Уж мне-то верьте, уж я-то знаю вашу Лелю.

Турянский омрачился:

— Как она, бедняжка?

— Плохо, очень плохо. Все время рыдает. Готова все продать, лишь бы вернуть вас обратно. — На лице Турянского отразилась боль.

— Ах я подлец! — хватаясь за сердце, воскликнул он. — Как я мог не верить Леле? За это бог меня и наказал! Ox! Ox! Мне плохо! Плохо!

Он действительно как-то даже посинел. Баба Рая (что за человек?) ворвалась в комнату с валокордином и приказала мне:

— Фатит! Фатит человека вопросами лупцевать! Дай жа ж ему успокоиться.

— Нет, все в порядке, — неожиданно запротестовал Турянский, но валокордин все же принял.

Баба Рая попыталась остаться в комнате, но под моим настойчивым взглядом все же вынуждена была удалиться за дверь.

— Сонечка, — взмолился Турянский, — Перцев и Равиль должны сидеть в тюрьме, а вы должны мне помочь вывести этих мерзавцев на чистую воду.

— Охотно, — заверила я, имея свой зуб на Равиля. — Говорите, что надо делать.

— Надо подумать, — ответил Турянский и начал думать, будто у него в подвале мало было для этого времени.

— Кстати, вы знаете, что у вас по всей квартире натыканы «жуки»? — чтобы не скучать, сообщила я.

Турянский уставился на меня так, как обычно смотрят люди, не совсем понимающие, о чем идет речь. Пришлось пояснить.

— В вашей квартире полно подслушивающих устройств, — сказала я, и Турянский прозрел.

— Эврика! — закричал он. — Сонечка, если вы не ошиблись, то я все понял! В моей квартире точно есть «жучки»?

— Сумасшедшее количество.

— Тогда я знаю, кто их туда натыкал. Это сделал Перцев.

— Само собой, но как нам это доказать?

— Очень просто. Перцев совершенно официально платит за пользование эфиром, следовательно, у него есть передатчик, из которого легко сделать ретранслятор. Вы в курсе, как работают подслушивающие устройства?

Мне стало смешно.

— Еще бы, — фыркнула я. — В наше время об этом знают даже младенцы.

— В таком случае следите за моей мыслью. Подслушивать из моего дома Перцев вряд ли станет. Во-первых, сам он появляться там не рискнет, да и не слишком-то по нашему дому походишь.

Он был прав. В дом Турянского так запросто не зайдешь — неизбежно придется иметь дело сначала с охраной стоянки, потом с охраной самого дома, а потом с консьержкой, которая в курсе жизни всех жильцов.

Значит, Перцев мог бывать в этом доме только до похищения Турянского, а о том, что в дом проникнет сообщник Перцева, даже думать смешно. О любом сообщнике я легко узнаю от консьержки. Раз узнаю я, значит, и милиция. Следовательно, прослушивание из соседней квартиры сразу отпадает, если, конечно, Перцев не нашел сообщника среди жильцов, что крайне сомнительно. Соседи Турянского приличные люди и нарушать Конституцию согласятся лишь за очень пристойные деньги. Вряд ли Перцев сможет столько предложить за эту услугу.

— А Перцеву информация нужна каждый день, — продолжила я мысль Турянского, — следовательно, он должен где-то поблизости установить ретранслятор, на который поступит сигнал с «жучков» и проследует на приемное устройство Перцева, находящееся где-нибудь далеко от вашей квартиры.

— Другого варианта не вижу, — согласился Турянский, — в нашем доме нет чердака, а подвалы в частной собственности жильцов первого этажа.

— А чужой автомобиль у вашего дома слишком быстро намозолит глаза, — я снова продолжила его мысль. — С этой проблемой я лично не раз сталкивалась. Если не оказывается на вашей стоянке мест, я оставляю машину в соседнем дворе, и ваш охранник, увидев это, сразу несется ко мне с претензиями. Этот цербер отстает, только узнав, что я ваша гостья. Следовательно, установить ретранслятор Перцев мог только в чьей-то квартире в самом доме. Неужели у него есть сообщник среди ваших соседей?

— Не совсем так, но вы, Сонечка, на верном пути. Более того, я даже почти точно знаю, где может быть установлен этот ретранслятор.

— Где?

— В соседней квартире. Там уже год никто не живет.

Я с недоумением уставилась на Турянского.

— Хозяйка соседней квартиры, одинокая женщина, со мной на ножах, — пояснил он. — Я несколько раз хотел эту квартиру купить и предлагал солидную сумму, но она отказывала наотрез. Очень вредная бабенка. Сотрудничать с Перцевым она не стала бы, а вот сдать ему квартиру могла.

— Как же Перцев подъехал к ней? — удивилась я. — Судя по всему, эта вредная бабенка не слишком нуждается, если имеет такую квартиру и не хочет ее продавать.

— Перцев ловелас и без труда мог наладить с ней контакт. Сонечка, нужно срочно проверить эту версию. Консьержка знает, как эту мегеру, мою соседку, найти. Вы бы съездили к ней, Сонечка, поговорили, может, узнаете что-нибудь, — Турянский жалобно посмотрел на меня и добавил:

— Очень вас прошу.

— Хорошо, так и поступлю, — согласилась я, — и надо срочно позвонить Леле, обрадовать ее, что вы нашлись.

Турянский замахал на меня руками и закричал:

— Ни в коем случае, Сонечка! Вы сразу все испортите! Леля ничего не должна знать, она слишком простодушна, совсем не умеет играть, а квартира прослушивается!

Выпалив это, Турянский застыл, ошарашено посмотрел на меня и деловито осведомился:

— Кстати, как вы собрались звонить? Квартира-то прослушивается.

Я схватилась за голову.

— Вот видите, — попенял мне Турянский, — даже вы, с вашим легендарным умом, забываетесь, а чего же ждать от моей простодушной Лели? Она не проболтается в единственном случае.

— В каком? — заинтересовалась я.

— Если ничего не будет знать. К тому же, когда Перцев осознает, что я недосягаем, он может похитить мою Лелю и шантажировать уже меня. Ради Лели я от всех капиталов откажусь! — с пафосом закончил Турянский.

— Хорошо, вы меня убедили, — согласилась я. — Ничего Леле не скажу, более того, постараюсь ей внушить, что надо остерегаться Перцева и Равиля.

— Софья Адамовна, поклянитесь, что сохраните тайну! Умоляю, поклянитесь!

— Господи, о чем разговор, конечно, клянусь, хотя достаточно и одного моего слова. Клянусь, ни намеком Леле вас не выдам, а вам советую прилечь поспать. Да и мне поспать не мешало бы. Видите ли, я совсем замоталась с вашим Перцевым и его Равилем. Признаться, еле стою на ногах.

Едва я успела это промолвить, как баба Рая ворвалась в комнату и начала взбивать лежащую на диване подушку.

— Иди спи, — приговаривала она, — а я тут с тиллигентным человеком сама разберуся. — И я отправилась спать.

ГЛАВА 27

Проснувшись, я с удивлением узнала, что явился с работы мой муж Евгений, который тут же (пока мы с банкиром спали в разных комнатах) и был введен бабой Раей в курс проблем Турянского. Евгений как деятельный мужчина оставаться в стороне не пожелал, разбудил Турянского и при всяческом его одобрении энергично взялся за дело.

Нет, ну кто мог подумать, что Турянский такой ренегат? Кто мог подумать, что он к Женьке моему переметнется, когда ему так повезло и за дело взялась я — умница и красавица с гениальными аналитическими способностями!

— Значит, так, — с глупой мужской самонадеянностью просветил меня Евгений, — все решено, я сам распутаю этот клубок.

— И добудешь на мерзавцев улики? — скептически поинтересовалась я.

— И добуду улики, — подтвердил он, — потому что твоя самодеятельность у меня в печенках сидит. Оставайся дома и никуда не выходи, а мы с Александром Эдуардовичем и бабой Раей срочно уезжаем.

Я опешила:

— Как уезжаете? Куда?

— К моей сестрице в деревню, — горделиво сообщила баба Рая, чувствующая себя гвоздем программы.

Однако мне этот самый гвоздь представился гвоздем, вбитым в крышку гроба моей карьеры. Ха! Они уезжают! А я? Будто это не я разоблачила Равиля и Перцева! Будто это не я гениальный детектив, рядом с которым все эти Эркюли Пуаро, Шерлоки Холмсы, Мегре, а также миссис Марпл и надоевший всем Коломбо словно малые дети.

Я кипела. Мой Женька увозит Турянского в деревню! Он его увозит!

На каком основании, черт возьми!

«А и пусть себе увозит, — вдруг подумала я. — Мне только больше простора для деятельности. Чем меньше народу путается под ногами, тем быстрей я Перцева прищучу».

— Саньку с собой возьмите, — посоветовала я.

— А то как жа ж, — обиделась баба Рая. — Без тебя жа ж не додумалися. Брошу я на тебя, непутевая, ребятенка! Жди и держи карман шире!

На том и порешили. Евгений поехал к сестрице бабы Раи прятать Турянского от врагов, а я, пообещав мужу не высовываться из дома, тут же прыгнула в свой новенький «Мерседес» и покатила к консьержке Турянского. В ходе непродолжительной, но познавательной беседы быстро выяснив, где живет несговорчивая соседка Турянского, я сразу же отправилась к ней.

Должна сказать, что Турянский не обманул: ох и невзлюбила же его эта тетка. Да что там его? Весь мир невзлюбила, даром, что ли, на мою Старую Деву похожа. Одного поля ягоды: вместо волос бигуди, а вместо характера ненависть, бьющая через край. Однако ненависть эта меня не остановила. Я решила сразу брать быка за рога, а потому, как выяснила, кто передо мной, так тут же и заявила:

— Я приехала, душечка, вас спасать от крупных неприятностей.

Бедняга даже попятилась и побледнела. Понятное дело, бизнес-то у нее непростой, если верить словам консьержки, впрочем, речь не о том.

Короче, после моего коварного заявления сообщение о сданной Перцеву квартире она восприняла как нечто само собой разумеющееся и даже приятное. Даже отпираться не стала, а ведь Перцев наверняка не один раз ее предупредил о секретности этой сделки.

— Ну сдала, — ерепенясь, ответила она, — да и что из того. Вам-то что за дело? Моя квартира, кому хочу, тому и сдаю.

— Это так, — скромно ответила я, — только будут у вас теперь крупные проблемы. В следующий раз смотрите, с кем связываетесь.

Даже слепому стало бы ясно, что у бедняги нервы пошли вразнос. Глазки ее забегали, кровь прилила к лицу, а все же хорохорится и визжит. Ну что за вредная бабенка! Прав оказался Турянский.

— Короче, так, — в самом пылу монолога оборвала ее я, — есть у вас ключ от сданной квартиры?

— Перед вами я отчитываться не намерена, — ответила она.

— Хорошо, — говорю, — не хотите передо мной, отчитаетесь перед милицией, куда я прямо от вас и направлюсь.

Тут уж она не выдержала и как закричит, позволяя себе грубейшее амикошонство:

— Чего ты хочешь от меня?!

Будто мы переходили на «ты»! Впрочем, я и ухом не повела, притворилась, будто задумалась, что мне характерно. Пришлось ей повторить свой вопрос, лишь тогда я снизошла до нее.

— Хочу, чтобы вы прихватили ключи от сданной квартиры и поехали со мной, — ответила я ей с достоинством и строго добавила:

— Будете свидетелем. Кто знает, может, и миром договоримся.

Она сникла, и мы поехали. И едва вошли в квартиру, как я нашла то, что искала. Рядом с радиоаппаратурой, словно по заказу, лежали наушники. Я сразу надела наушники и услышала Лелин голос.

— Видите, — говорю, — что творится в вашей квартире. Перцев Турянского на прослушку поставил. Вопиющее нарушение прав человека и Конституции.

Несчастная смотрела на электронные навороты, как баран на новые ворота, и явно горя своего не понимала.

— С помощью этого устройства Перцев может узнать, что творится в квартире вашего врага Турянского из любого уголка Москвы, — сообщила я, ничуть не преувеличивая мощность ретранслятора. — Теперь вы поняли, во что вляпались? Тут уже пахнет не милицией, а ФСБ.

Мне даже жалко ее стало, так бедняга запаниковала.

— Ладно, — сжалилась я, — чем смогу, помогу. Вы под честное слово договор с Перцевым заключили? — спросила я, заранее зная, что вопрос риторический.

Эта женщина о честном слове и не слыхивала, а потому и своего не имеет, и чужому не верит.

— Через риэлтеров заключен договор, — всхлипывая, сообщила она. — Но я храню его в сейфе, а сейф на работе, в офисе.

— Давайте договор мне и считайте, что вам повезло, — ответила я.

— Придется ехать ко мне в офис, — пробурчала она, заливаясь слезами.

И мы поехали. Двадцать минут спустя я держала в руках этот договор и была довольна.

Расставшись с соседкой Турянского, я вернулась в свой автомобиль и сразу же позвонила ей на сотовый, заранее зная, что он будет занят. Однако, к удивлению моему, номер не был занят, и я услышала каркающий голос этой неприятной особы:

— Да, алло!

Разговаривать с ней у меня не было никакого желания, поэтому я отключилась и набрала ее рабочий номер, благо, консьержка снабдила меня и им. И рабочий номер не был занят, хотя, по моему разумению, бедолага должна была бы спешно звонить Перцеву и высказывать ему все, что она о нем думает. И темперамент, и ее воспитание очень к таким поступкам располагали. Но она не звонила.

«В чем же дело?» — опешила я, полагая, что раз не звонит, значит, отправится к Перцеву самолично.

Но и этого не произошло. Минут сорок я любовалась на дверь, из которой должна была бы выбежать соседка Турянского, но она не выбегала.

В конце концов нервы мои не выдержали, и я вернулась в офис. Каково же было мое изумление, когда я увидела эту никудышную бабенку за работой. Она сидела спокойная и довольная, что-то жевала и подсчитывала на калькуляторе какие-то суммы, записывая результаты в толстый журнал.

— В чем дело? — увидев меня, грубо спросила она. — Вы что-то забыли?

— Нет, — ответила я и в задумчивости покинула ее офис.

ГЛАВА 28

Я отправилась к Леле. Во-первых, мне хотелось ее успокоить и намеком предупредить об опасности. Во-вторых, мне просто хотелось ее видеть — я соскучилась, такое часто со мной бывает.

Леля…

Леля сильно сдала. Прошедшая ночь отразилась на ее внешности самым пагубным образом. Бедняжка была бледна, темные тени еще отчетливее легли у глаз, губы нервно подрагивали, в квартире стоял запах лекарств.

— Что случилось? — спросила я, поражаясь глупости своего вопроса.

— Я сама не своя, сама не своя, — пролепетала Леля и залилась слезами.

«Сама не своя, — подумала я, — еще бы! У кого нервы выдержат?»

— Господи, как это исправить? Как? Как? — приговаривала Леля.

«Еще немного, и я не устою: выложу ей все подчистую», — подумала я, из последних сил держа себя в рамках обещанного.

Только я так подумала, как зазвонил телефон. Я стояла рядом с телефонным столиком, а потому сняла трубку и услышала:

— Сто тысяч, или узнают все.

Приятный мужской голос, да и сумма невелика, учитывая возможности Турянского, однако что сделалось с Лелей. Она подскочила ко мне, выхватила трубку и закричала:

— Заткнись, ублюдок! Сказала же, завтра, завтра заплачу!

Бедняжка просто кипела.

— Леля! — воскликнула я. — Никому не вздумай платить! И что должны все узнать?

— Отстань от меня! — закричала она. — Сама знаю, что мне делать! И не пытай меня!

— Девочка, успокойся, — начала я, но бедная Леля уже не слушала. Она металась, она рыдала, она действительно была сама не своя.

— Где он? Где? — кричала она с таким отчаянием, словно речь шла о ее собственной жизни, а не о каком-то там муже.

Видит бог, я крепилась, но не могу же я позволить Леле совершить глупость. Деньги, конечно, не мои, а Турянского, но…

«Кстати, это мысль, — осенило меня. — Почему бы не попробовать? Раз Перцев в данный момент слушает уже и меня, надо этим воспользоваться».

Короче, я, не моргнув глазом, выложила Леле все, что знала. Леля поглощала информацию, светлея лицом. Думаю, с Перцевым происходило обратное.

— Значит, Сашенька жив, — переспросила Леля, облегченно вздыхая.

— Жив и абсолютно здоров, — заверила я ее. Раз десять она заставила меня повторить эту новость, а потом потребовала отвезти ее в деревню к сестрице бабы Раи.

— Леля, это невозможно, — рассердилась я. — Потерпи немного, ты не ребенок. Первым делом надо Перцева на крючок посадить, а потом уже все остальное.

— Не могу я ждать, когда ты его на крючок посадишь, да и невозможно это! — закричала Леля.

— Возможно, еще как возможно, — заверила я. — Прямо сейчас он и заглатывает наживку.

Само собой имелось в виду, что с помощью «жучков» он слышит мои слова и правильно их поймет. Что захочется сделать Перцеву в первую очередь?

Конечно же, схватить Турянского.

А где Турянский?

У сестрицы бабы Раи.

А кто из моих подруг знает, где проживает эта сестрица?

Только Маруся. (Если честно, не знает и она.)

Я на всякий случай, стараясь держаться поближе к «жучкам», еще раз пять повторила Леле о местонахождении ее мужа, раз десять напомнив, что сестрица бабы Раи живет в деревне.

— В какой деревне? Название у нее есть? — наконец заинтересовалась и Леля, не говоря уже о Перцеве.

Думаю, он просто до смерти уже хотел это знать.

— Только я и мой муж бывали у сестрицы бабы Раи, — сказала я, — тебе же, Леля, там бывать совсем не обязательно.

— Думаешь, я к Сашеньке тут же и помчусь, обманув тебя?

— Прости, но именно так я и думаю.

— И напрасно, — обиделась Леля. — Просто я волнуюсь, надежно ли вы спрятали его. Эта баба Рая всем известна своим длиннющим языком. Боюсь, каждая собака знает, где живет ее сестрица.

Мне стало смешно. Полагать такое может только тот, кто совсем не знает нашу бабу Раю. Развращенная столичной жизнью, она смертельно боится обнажать свои корни. Баба Рая перед своими подругами, игнорируя свой убийственный «акцент», героически строит из себя столичную штучку и под самыми страшными пытками никогда не сознается, что ее сестра живет в деревне, где не так давно проживала и сама баба Рая.

— А вот и нет, — сообщила я, — деревня, в которой живет сестра бабы Раи — тайна за семью печатями. Только я, мой муж и Маруся знают об этом. Кстати, Маруся знает лишь дорогу туда, поскольку всего один раз возила бабу Раю к сестрице.

— Зачем? — удивилась Леля. Я махнула рукой:

— И вспоминать не хочу. Своего Ваню накрепко приворожить хотела, а сестра бабы Раи в таких делах, говорят, мастерица.

Леля усомнилась:

— И ты считаешь, что Сашенька спрятан надежно? Маруся ничем не лучше бабы Раи. Она тоже разболтать может, если уже не разболтала.

— Да, но кому интересно, где живет сестрица бабы Раи? Посуди сама. И что может разболтать Маруся? Адреса она не знает, да и вряд ли Перцев станет Марусю пытать. Да и пока он до этого додумается, уже на нары залетит. Здесь я уже постараюсь, — пообещала я и, простившись с Лелей, помчалась стараться.

Первым делом мне нужно было собрать доказательную базу. В этом деле я очень рассчитывала на помощь Маруси. Конечно же, я ей сразу позвонила и предупредила:

— Если тебя спросит кто-нибудь про деревню, в которой живет сестрица бабы Раи, отвечай, что не знаешь.

— Я не знаю, — сразу же ответила Маруся. — Я прямо вся и не знаю. С чего у меня спрашивать станут?

— С того, что я кое-кого убедила, будто ты это знаешь. Понимаешь? Так мне надо. Можешь ты подыграть?

— Прямо вся могу! — загораясь, заверила Маруся. — А зачем?

— Чтобы преступников изловить, — ответила я.

— Каких преступников? — изумилась Маруся. Что она за человек? Удивляюсь ей порой. И не порой, а постоянно удивляюсь.

— Маруся, — раздражаясь, закричала я. — Ты задаешь странные вопросы! Разве мало в нашей стране преступников?

— Старушка! Епэрэсэтэ! Неужели ты их всех изловить решила?

— Ну, не всех, а парочку изловлю.

Вот она, моя скромность! На самом деле я изловила гораздо больше, но вернемся к Марусе.

— Так вот, — сказала я ей, — ты должна мне помочь, если хочешь узнать, чем закончится эта история с похищением Турянского.

— Хочу! Хочу!

— Еще бы, я и сама хочу, поэтому отвечай любому, кто бы про деревню ни спросил. Сначала скажи, что не знаешь, где эта деревня, а потом, посомневавшись, добавь, что забыла, мол, забыла намертво и не вспомню никак. Поняла?

— Поняла, — заверила Маруся, и я тут же отключила телефон, чтобы избежать дальнейших вопросов.

«Теперь домой, — подумала я, — пока доеду, Перцев наверняка уже Марусе позвонит. Господи, но как же хочется есть! Если я когда-нибудь и умру, то только от диеты!»

С этой мыслью я машинально отыскала пакетик жвачки, от которой, судя по рекламе, зубы не только не болят, но едва ли не отрастают вновь. Сунув остро пахнущую мятой пластинку в рот, я мысленно поблагодарила Марусю, которая когда-то эту жвачку мне дала. «Не поем, так хоть пожую», — удовлетворенно подумала я и вся отдалась логическим комбинациям. Мысли в голове замелькали со скоростью звука. Самые разнообразные.

Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.

Я собралась уже ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.

Это было невероятно! Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.

«Надо позвонить Тамарке», — подумала я.

А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать, разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…

Я отчетливо видела девочку со старушкой, мирно пьющих чай за открытым окном кухни, вращающейся вместе с этим обломком. Все ближе подлетал ко мне щербатый серый кусок бетона. Все ближе и ближе. Тень его закрыла белый свет, всосала его без остатка. Мир погрузился во тьму, которой не было ни конца ни края. Я напряглась, охваченная первобытным ужасом, всем своим существом уперлась в эту тьму, пытаясь раздвинуть ее, отчаянно рванулась и…

Глаза резанул яркий, нестерпимо яркий свет, от которого я ослепла.

Когда зрение вернулось, я вновь увидела мир. Он, в основном, находился внизу, подо мной. В самом прямом смысле этого слова, потому что сама я стояла на широком карнизе того самого сталинского дома, который развалила аквариумная рыбка. Одна моя рука судорожно сжимала металлический крюк, вколоченный в стену дома (видимо, на нем когда-то держалась водосточная труба), а вторая сжимала сотовый телефон.

В голове было пусто, как в гулкой цистерне, и лишь где-то на дне плескалась мысль: «На что-то это похоже… Так уже было… Точно было… Сейчас из окна справа высунется симпатичный мужчина, психолог, кажется, и начнет меня нахваливать…»

В предвкушении приятной беседы я повернула голову вправо и встретилась глазами с девочкой. Ну той самой, что пила чай на кухне, когда рыбка дом развалила. Бабушка этой девочки тоже беззастенчиво пялилась на меня, а вот мужчина рядом с ними оказался редкостным мерзавцем: никакого интереса ко мне не проявил. Занят был. Свесившись из окна, он орал толпе, собравшейся внизу…

Стоп! Что это? Сон?

Нет, не сон!

ГЛАВА 29

Я опять стояла на карнизе, а препротивнейший мужик, свесившись вниз, кому-то кричал:

— Эта телка с вольтами, блин. Точно говорю. Она из дурдома свалила. Дверь открыл, а она мне в глаз. Во, фингал видите? В глаз засветила и прямо к окну. Я ее за ногу схватил, так она как лягнет! И хоть бы слово сказала. Нет! Молча ломится! Она террористка, может быть? Вон, у нее в руке не то мобильник, не то дистанционка. Щас мину взорвет.

Меня заинтересовало, с кем этот придурок разговаривает. Глянула вниз: боже мой! Я же высоты боюсь!

Но что за суета на перекрестке?

Там метались работники ГИБДД, пытаясь устранить затор образованный… моим «Мерседесом». Уверена, что моим. Ну да, я же на нем ехала, когда эта рыбка приплыла.

Черт! Точно, с дурдома сбежала! Какая рыбка?

Откуда приплыла? И почему я бросила свой «Мерседес»? Я же его берегу, он же у меня уже несколько лет как новенький, потому что на чужих машинах езжу, Тамарку бедную заэксплуатировала насмерть — отвези туда, отвези сюда — а тут взяла и бросила свой «Мерседес» прямо на дороге. Ой-ой-ой!

— Не трогайте мою машину! — заорала я. Точнее, попыталась заорать, потому что попытка и на шепот не тянула. Я забеспокоилась, заерзала на своем карнизе. Необходимо же было принимать меры. В конце концов «Мерседес» — машина дорогая. Они, «Мерседесы», на дороге не валяются, хотя, глядя на мой, так не скажешь.

Беспокойство мое достигло опасных пределов, и тут я вспомнила слова мужика, все еще надрывающегося в окошке: «…у нее в руке не то мобильник…».

Телефон действительно оказался в моей руке.

Правда, второй рукой я сжимала крюк, но ради «Мерседеса» можно рискнуть и отцепиться, чтобы набрать Тамаркин номер.

Только я так подумала, телефон сам зазвонил.

Я прижала трубку к уху и (о, чудо!) услышала голос Тамарки. Я жалобно попросила:

— Тома, забери, пожалуйста, мою машину…

— Мама! Ты невозможная! — рявкнула Тамарка. — Делать мне больше нечего, как за тобой машины подбирать!

Тамарка обычно слушает только себя, но на этот раз, видимо, и меня услышала, потому что когда до нее дошел смысл сказанного мною, она, задохнувшись от удивления, завопила:

— Мама! Не может быть! Неужели ты на своем «Мерседесе» выехала? Нет! Ну надо же! Поверить не могу, чтобы ты, жлобиха, решилась потревожить свой «Мерседес», когда есть на свете и мои машины. Мама, повтори, пожалуйста, неужели ты и в самом деле на своем «Мерседесе» выехать рискнула? Просто поверить не могу!

— Рискнула, Тома, рискнула! Рискнула и очень неудачно, — посетовала я. — Теперь снова на карнизе стою, а «Мерседес» остался внизу без присмотра.

Думаю, Тамарка остолбенела, потому что прошло секунды три, прежде чем она закричала:

— Мама, ты невозможная! На каком карнизе ты теперь стоишь?

— На том же, на котором стояла и в прошлый раз, когда ты меня с адвокатом снимала. Кстати, Тома, приезжай и теперь меня снимать, если живой увидеть хочешь. На этот раз я хоть и недавно стою, но, чувствую, закончится все очень плохо. Ветхий уж слишком карниз.

— Мама, — взревела Тамарка, — надеюсь, ты шутишь? Если шутишь, то не смешно.

— Еще бы! А уж как мне не смешно, один карниз только знает.

— Как ты всегда не вовремя, Мама! — рявкнула Тамарка и разразилась площадной бранью. Ха! Не вовремя! Это когда о карнизе речь идет?

— Ладно, Мама, в последний раз, — в конце концов снизошла Тамарка, и я вздохнула с облегчением.

На этот раз все произошло значительно быстрей и прозаичней. В рекордно короткие сроки прибыл бронированный Тамаркин «Мерседес» одновременно с фургончиком МЧС. Сама Тамарка, подбоченясь, расположилась внизу и бодро принялась режиссировать мое спасение.

— Нет! Она чокнутая, но не из дурдома! — доносился до меня ее зычный голос.

Одновременно, в окнах слева и справа, образовались спасатели.

— И не суицидная она… — разорялась внизу Тамарка, выдавая комментарии и спасателям, и толпе. — Кого хотите до самоубийства сама доведет. И не лезьте за ней, иначе сверзится. Пусть сама! Пусть сама! Высоты, дура, боится. Снимайте аккуратно, она нужный обществу человек. Кто? Не знаю. Говорит, что гений. Да что там разбираться, сами видите!

Услышав это, я не только успокоилась, но и пришла в хорошее расположение духа. Такая оценка от Тамарки, это что-то! Надо знать мою Тамарку. Наконец-то она признала, что я гений! После этого и умереть не жалко.

Я с благодарностью глянула вниз на подругу. Рядом с ней крутился какой-то важный спасатель, видимо, начальник, а чуть поодаль мужичок в куртке с эмблемой МЧС нацелил на меня видеокамеру.

— Тома! — крикнула я. — Пусть немедленно уберут этого киношника! У меня поза невыгодная!

Крик мой до Тамарки не долетел, точнее, долетел, но не весь, потому что она отмахнулась.

— Стой где стоишь! — рявкнула она. — Сейчас спасут!

Я покосилась на оператора и решила, что деваться некуда: и в нечеловеческих условиях придется оставаться женщиной. Являя чудеса акробатики, я героически начала принимать наиболее выгодную для съемки позу. Толпа внизу ахнула, а спасатель из окна слева, правильно оценив обстановку, вежливо меня проинформировал:

— Не нужно так нервничать. Все по закону. Мы обязаны снимать нашу работу, чтобы потом не возникало претензий.

— Если не хотите, чтобы возникли претензии, скажите ему, пусть снимает слева, оттуда, где дерево, — безапелляционно потребовала я и пояснила:

— Оттуда выгодный план.

— Пленка сразу пойдет в архив, — заверил меня спасатель.

— И все же скажите ему, иначе я упаду. Выгодные позы и на земле непросто даются, а я на карнизе стою.

— Ладно, — паникуя, согласился спасатель. Не знаю, как они переговаривались, но оператор сместился на нужную позицию, и я успокоилась, старательно улыбаясь.

Однако долго улыбаться мне не пришлось. Сразу же вслед за этим два спасателя из окна слева подали тем, что в окне справа, две длинные алюминиевые штанги, которые прижали меня к стене. Образовалось нечто вроде перил: одна штанга на уровне моих колен, вторая чуть выше пояса.

— Сможете передвигаться, держась за наше ограждение? — поинтересовались из окна справа.

— Передвигаться?!! Вы с ума сошли! — возмутилась я.

— Тогда мы вынуждены спуститься на карниз, — сообщили из окна слева.

Я тут же почувствовала, что вполне доверяю этим штангам. Выглядели они уже вполне надежно. И в самом деле, почему бы не попробовать.

Отпустив крюк, я вцепилась в верхнюю штангу. Боком, как краб, сделала несколько шагов по направлению к окну, балансируя рукой с зажатым в ней мобильником.

— Бросьте телефон, — звенящим от напряжения голосом попросил спасатель.

— Об этом не может быть и речи, — останавливаясь для передышки, отрезала я и выразительно посмотрела на спасателя. — В прошлый раз меня сняли прямо с телефоном. Неужели у вас квалификация ниже?

Видимо, аргумент оказался убедительным — спасатель махнул рукой и попросил:

— Постарайтесь придвинуться поближе к окну.

Я пару раз шагнула и ощутила на плечах и лодыжках сильные мужские руки. Как куклу, меня затащили в окно, и все это (о ужас!) запечатлела видеокамера.

Вниз я спустилась уже не так эффектно, как в прошлый раз: всего лишь на лифте. Лифт сильно уступает пожарной машине. Это стало ясно, едва я вышла из подъезда: на этот раз толпа встретила меня жидкими аплодисментами. Зато Тамарка обрадовалась мне сверх всякой меры: обняла и даже расцеловала.

— Тома, Тома, — смущенно залепетала я, — ну хватит, при людях, о нас могут плохо подумать.

— Ты невозможная! — вполне традиционно заявила Тамарка, увлекая меня к своему «Мерседесу». — Всю жизнь теперь на меня работать будешь, Мама!

— Будто я чем-нибудь другим занимаюсь, — резонно возразила я, открывая дверь автомобиля и обнаруживая на заднем сиденье бездыханное тело, возможно, даже труп.

С воплем я отскочила так резво, что едва не сшибла с ног Тамарку.

— Что такое, Мама? — возмутилась она и, сообразив, в чем причина, тут же меня успокоила:

— Это наша Роза сознание потеряла. Как увидела тебя на карнизе, так сразу и отрубилась.

Пока я приходила в себя, Тамарка сунула визитку эмчээсовскому начальнику и распорядилась:

— Счет за спасение выставите моей компании. — Подумав, она добавила, многозначительно глядя на меня:

— Мама отработает.

— Только этим и занимаюсь, — снова буркнула я и полезла в машину.

До сих пор помню взгляд эмчээсовца — бедняга обалдел, когда узнал, что, юная, я прихожусь престарелой Тамарке мамой. Жаль, некогда было рассказать ему, с чего все это началось.

ГЛАВА 30

Как только я уселась рядом с Розой, она сразу же пришла в себя и защебетала:

— Это ужас! Это к-кошмар! Это ч-черт знает ч-что! Сначала П-пупс, п-потом ты!

— Неужели и Пупс на карниз залез? — поразилась я.

Роза задохнулась от негодования, а Тамарка меня успокоила:

— Пупс поступил проще: он послал Розу на три буквы, но добился гораздо большего эффекта, чем ты со своим карнизом. Роза до сих пор заикается.

Тут же выяснилось, что эффект, которого добился Пупс, превзошел все ожидания: заикаться начала и я.

— П-пупс п-послал с-свою Р-розу на т-три б-буквы? — изумилась я, не в силах в такое поверить.

— Да, послал прямо при свидетелях, — заверила Тамарка, показывая на себя.

Роза хотела к ней присоединиться, но от негодования не смогла и лишь, задыхаясь, дико вращала глазами. Ее пальцы нервно производили те характерные движения, которыми принято ощипывать кур. Я же никак не могла поверить и все лепетала:

— П-послал Р-розу на три буквы? П-пупс? Ка-ка-как он мог решиться на та-та-такое?

— Сама удивляюсь, — равнодушно пожала плечами Тамарка.

— Ка-ка-как же он жить теперь бу-бу-бу-дет? — с пафосом вопросила я, окончательно постигнув значимость происшедшего.

— Не «как», а «с кем», — уточнила Тамарка и тут же меня разочаровала:

— Успокойся, глупая Роза его уже простила. Я не поверила.

— Уж я в-вижу, — скептически возразила я, не сводя глаз с пальцев Розы, все еще совершающих ощипывающие движения. — В-вижу, ка-ка-как простила.

Однако Роза, несмотря на эти свои движения, воскликнула:

— Я п-простила его, он был с-слишком з-зол.

— Ха! Она п-простила его! — нервно рассмеялась я, всей душой переживая за Розу. — Н-надо было сразу же ему морду би-би-бить! А ты и п-простила. Теперь он каждый день будет посылать тебя на три бу-бу-буквы, а то и ку-ку-кулаками прикладываться станет, как Тася к Тосе. Она его тоже один раз п-простила. Если бы я п-прощала всем своим му-му-му-мужьям…

— Не о тебе речь, — напомнила Тамарка. Ее водитель, похоже, с ней согласился. За что меня этот поганец невзлюбил, понять не могу.

— П-пупс б-был очень з-зол, очень з-зол, — продолжая ощипывать невидимую курицу, заикаясь, пояснила Роза.

— Отстань от нее, — посоветовала Тамарка. — Подумай лучше о себе. Роза всего лишь заикается, а ты уже второй раз на карнизе побывала.

О себе?!

Разве я умею думать о себе?

Только о людях! Только о них! Уж такая я уродилась — вот что натворили мои родители: наградили генами альтруизма и воспитали в духе наивысшего гуманизма.

— Роза за-за-заикается, а я будто нет, — закричала я, — уже и на ка-ка-ка-карнизе побывала и заика-ка-ка-каться начала и (самое страшное!) чуть не потеряла свой «Ме-ме-ме-мерседес».

— Все равно Розка хуже пострадала, — рассудила Тамарка, — ее на три буквы послали, а она за это даже морду не набила. Несовременная женщина. На, Мама, глотни джина с тоником, может, заикаться перестанешь. Все равно тебе сегодня нельзя садиться за руль. Да и руля уже нет. Теперь замучаешься забирать свой «Мерседес» со штрафной стоянки.

От таких слов у меня и без джина с тоником заикание пропало.

— Я замучаюсь? Это ты, Тома, замучаешься, потому что все вышло из-за тебя. Из-за твоей жадности! Каждый раз так машину даешь, будто с мясом ее от себя отрываешь!

— Д-девочки, не ру-ру-ругайтесь, — пропищала Роза, и я тут же переключилась на нее.

— А ты, беспомощное создание, раз уж не набила морду мужу, так хотя бы скажи: почему Пупс был так зол, что даже осмелился тебя на три буквы послать?

— Пе-перцев, — только и вымолвила Роза. И вся отдалась своей невидимой курице. Тамаркин водитель, жалея Розу, заерзал на сидении.

До чего же неприятный мужчина!

— Перцев совсем с ума сошел, — пояснила Тамарка. — А Роза за все расплачивается. Бедняжка, она у нас такая впечатлительная. Видишь, как ее заколдобило.

Тут уже заколдобило и меня.

— При чем здесь Перцев? — закричала я. — Расскажет мне кто-нибудь или нет?

— Я расскажу, — сжалилась Тамарка, основательно повернувшись к нам с переднего сиденья и с болью глядя на Розу. — Перцев пригласил на подписание договора меня и Пупса. Мне это по фигу, а Пупсу процент с договора посулили. Бедолага месяц с этой надеждой пахал…

— Постой, при чем здесь Роза? — поразилась я.

— Да Перцев Пупсу сегодня бабки отстегнуть грозился, Пупс на радостях и Розу с собой прихватил, чтобы сразу же за гарнитуром ехать.

— Можно покороче? — вставила я.

— Можно. Роза сидела в приемной Перцева, Пупса ждала. Пупс же, удолбище, не может без Розы и шагу ступить, а тут целый гарнитур. Роза итальянский хочет. Она ему уже дырку в голове продолбила этим гарнитуром. Их старый, ну, ты знаешь, с самой их свадьбы стоит, облупился весь — хуже Пупса выглядит.

И Тамарка резко отклонилась на Пупса и гарнитур, предаваясь воспоминаниям юности и входя в такие подробности, от которых у меня даже дух захватило. Поток сознания! Полное отсутствие дисциплины ума! И это интеллигентный человек!

— Тома! — завопила я. — При чем здесь взятка, которую ты сто лет назад товароведу за гарнитур дала? И уж тем более я не хочу слышать про плешь Пупса. Коню ясно: гарнитур стареет, как и Пупс, как и ты, как и Роза с Тосей, но речь не о том! Ты-то про Перцева говорила, так про него и продолжай!

— А что Перцев, — сникла Тамарка и, скучая, поведала:

— Перцев чуть было договор не подписал, но вдруг ему позвонили, он изменился в лице, гаркнул: «Не может быть!» — и срочно потребовал узнать адрес этой сестрицы.

— У кого потребовал? Какой сестрицы? — нервно облизывая губы, спросила я.

— А фиг его знает, у кого и какой, — рассердилась Тамарка. — Этого он не сказал, а, забыв про нас, вскочил и убежал. Мы с Пупсом вышли в приемную, Роза кинулась к нам с вопросами, ну тут-то Пупс ее на три буквы и послал, вот же удолбище! Послал и сразу бежать. А я, как дура, в приемной осталась с беспомощной Розой на руках. Слышишь, как заикается бедняжка. Интересно, это останется или пройдет? Знаешь, Розу это даже украшает. Появился легкий шарм.

С этой Тамаркой можно с ума сойти! Ишь как ее из стороны в сторону кидает: совсем нить беседы держать не умеет. И как только она руководит своей компанией? Хотя, что такое ее компания? Пожар в бардаке во время наводнения!

— Тома! — завопила я. — Притормози!

И вместо Томы это сделал ее водитель. Бедняга так резко влупил по тормозам, что мы с Розой едва не вылетели через лобовое стекло. И это с заднего сидения! Нет, он все же болван!

— Поезжай дальше, — приказала ему Тамарка и осудила меня:

— Мама, ты невозможная.

— Это ты невозможная! — рассердилась я. — Тут творятся такие дела, я второй раз на карниз лазила, а от тебя слова путного не могу добиться. Вот зачем, спрашивается, ты звонила мне? Беспокоила! Нигде от тебя спасения нет, достанешь даже на карнизе!

Тамарка тоже пришла в возмущение:

— Я зачем звонила? Какая же ты, Мама, неблагодарная! Да за тем и звонила, чтобы сбагрить Розу тебе. Не могу же я весь день нянчиться с ней, у меня компания, а тут ты со своим карнизом. Мама, ты невозможная! По миру скоро с вами пойду: не работаю, а только подруг обслуживаю.

И Тамарка неприлично выругалась, будто обслуживание подруг не есть то самое приятное занятие, которому я предаюсь с радостью.

— Короче так, Мама, — с напором продолжила Тамарка, — высаживаю вас с Розой у твоего дома и еду работать. Столько дел! Столько дел! — ужаснулась она. — А я каких-то непутевых с карнизов снимаю.

И Тамарка снова начала ругаться, мне же было не до нее. Я торопливо набирала телефонный номер Маруси.

— Перцев тебе не звонил? — поинтересовалась я, как только услышала ее голос.

— Кроме Лели, никто не звонил, — сообщила она.

— Это понятно, — отмахнулась я, ничуть не сомневаясь, что кто-кто, а уж Леля-то обязательно будет пытать Марусю. — Кстати, что ты ответила Леле?

— Все как ты приказала: что ездила в деревню всего один раз, а потому дорогу забыла. Леля очень просила вспомнить и обещала перезвонить. Вот, сижу, жду.

— Жди, — посоветовала я и отключилась. Признаться я была в недоумении — рушились все мои логические выводы, которые вроде бы уже нашли подтверждение в Тамаркином рассказе о том, почему Пупс послал на три буквы Розу.

Бедная Роза!

Но не о ней речь.

Как-то слабо развиваются события. О чем думает этот Перцев? Кто так дела делает?

В общем-то, я и не ожидала, что Перцев сам Марусе позвонит. Абсолютно очевидно, что он не в состоянии самолично прослушивать квартиру Турянского, и тем более круглосуточно. Скорей всего этим занимается его сообщник, он-то Перцеву про сестрицу бабы Раи и сообщил, но почему тогда Марусю пытала только Леля? Перцев же тоже должен что-то предпринять, хоть сам, хоть через сообщников. И куда он так поспешно укатил?

«Кстати, — подумала я, — забыла спросить у соседки Турянского, с какой целью Перцев снимал квартиру. Наверняка он выдвинул какую-то версию».

Прямо посреди этих размышлений Тамарка и высадила нас с Розой у моего подъезда.

— Все, Мама, пиши письма, — глумливо воскликнула она и укатила.

* * *

Я и Роза вошли в мою пустую квартиру, и, не тратя времени даром, сразу же каждая занялась своим делом. Убитая горем Роза рухнула на диван и залилась слезами, что-то вяло бормоча о разводе. Пока она рыдала, вспоминая три буквы, я громогласно ломала голову, пытаясь постигнуть, какой черт понес меня на карниз. Теперь уже я склонялась к мысли, что и в прошлый раз на карниз влезла сама.

Услышав эту версию, Роза даже бросила заливаться слезами и заикаться, а с вполне сносной дикцией спросила:

— А как же ты попала туда?

— Из окна, что на лестничной площадке, раз все жильцы хором утверждают, что к ним я не заходила. Из окна, черт побери, как бы далеко от того места, где я стояла, оно ни было.

— Это невероятно, — прошептала Роза и тут же опровергла себя. — Есть такое психотропное вещество, — сказала она, — под воздействием которого в человеке открываются удивительные способности. Эти способности как бы дремлют до приема вещества, даже более, человек думает, что они полностью у него отсутствуют, и боится всего, а потом вдруг осознает и перестает бояться, а то, что дремало в нем, оживает, и он, этот человек, под воздействием этого вещества такие кунштюки выделывает, что только держись, хотя врачи ждут от него другого. Да, это было на практике, — заключила она и задумалась.

Согласна, Роза не Цицерон, порой даже совсем не оратор, но я ее сразу поняла, а потому закричала:

— Правильно! Так было и со мной! Всю жизнь высоты боялась, но вдруг оказалось, что только думала так, а на самом-то деле к ним лишь, к вершинам и стремлюсь. Как я раньше не догадалась, что создана исключительно для вершин!

— Что и выяснилось столь причудливым образом, — подтвердила Роза. — Думаю, здесь не обошлось без психотропного вещества.

— Вот только как это вещество в меня попало? И какого эффекта добивался тот, кто меня им кормил?

— На вкус вещество сладкое и сильно действует в такой малой дозе, что хватит и нескольких пылинок, чтобы ты сошла с ума, — пояснила Роза.

— Хочешь сказать, что кто-то собрался свести меня с ума? — испугалась я. Роза пришла в недоумение.

— Разве что кто-то нашел тебя недостаточно странной, — пожимая плечами, предположила она.

И тут меня озарило!

Кстати, что-то давно не озаряло, но зато как на этот раз озарило!

— Роза, — воскликнула я, — кто накормил меня этим психотропом, тот и затеял бодягу с похищением Турянского. И я его найду!

Роза всплеснула руками:

— Разве это не Перцев?

— Перцев, но теперь я уже думаю, что не он один. Есть и другие участники, которые остаются в тени.

— Господи, зачем тебе это нужно? Не лезла бы ты, Соня, в чужие дела, — взмолилась Роза.

— Мне это нужно затем, что я хочу знать, кто именно по-настоящему считает меня умной. Надоело уже в чокнутых ходить. Думаешь, я не вижу, как за моей спиной вы у виска пальцем крутите.

Роза охнула и начала оправдываться, уверять меня, что я не права. Пришлось ей посоветовать лучше задуматься о поведении Пупса. Роза сразу же вспомнила про три буквы и залилась слезами, я же вернулась к своему расследованию.

Первым делом позвонила соседке Турянского. Соседка меня несказанно потрясла, но все по порядку.

— С какой целью Перцев снимал квартиру? — спросила я.

Услышав мой вопрос, соседка изумилась и воскликнула:

— Как с какой целью? Это же вам любой скажет! Эта Лелька, жена Турянского, любовница Перцева. Перцев из-за нее даже бросил свою богатенькую невесту. Я им давно квартиру сдала, на моей квартире они и блудили. Мне удобно, ужасно хотела Турянскому за его наглость отомстить, и голубкам удобно: из одной квартиры вышел и сразу нырь в другую. Ни одна зараза не увидит.

Пораженная, я воскликнула:

— Неужели вы говорите правду?

— Самую что ни на есть, — заверила меня эта вреднющая бабенка. — Уж я-то знаю. Уж мне-то поверьте: у Турянского такие рога, просто удивительно, как он с ними в лифте помещается.

После такой беседы я минут десять пребывала в прострации, бессмысленно глядя на дремлющую на диване Розу. Бедняжка нарыдалась и забылась сном. Если она пришла в расстройство всего из-за каких-то трех букв, то можно представить, каково было мне.

Мне, дважды побывавшей на карнизе!

Да и схватка с Равилем сказалась на моих нервах. А тут еще эта Леля…

«Какая-то недалекая Леля обвела меня вокруг пальца, — горевала я. — Устроила похищение собственного мужа и…»

И тут меня осенило: «Боже, до чего я глупа!»

ГЛАВА 31

Конечно, глупа! Мне бы следовало насторожиться уже тогда, когда Леля грохнулась в обморок при сообщении, что с нее хотят получить сто тысяч долларов за живого и здорового Турянского.

Ха, ей ли падать, когда еще день назад с нее просили гораздо больше, не обещая ничего? Следовательно, перед этим Леля ломала комедию. Она сама у себя эти бешеные деньги просила, даже Перцев об этом ничего не знал. Он абсолютно искренне был удивлен, когда Тамарка проболталась. Ах, как испугалась Леля, как разволновалась, и в самом деле бросилась пить лекарства. Еще бы, теперь сто тысяч и в самом деле кто-то потребовал, но кто?

Кто?

И тут меня осенило вторично: боже, я еще глупее, чем думала! Ведь все, все указывало на Лелю! Где были мои глаза?

Я быстро припомнила тот день, когда узнала об исчезновении Турянского. Разве не странно вела себя Леля с самого начала этой истории? Такая обычно вежливая и любезная, вдруг меня чуть ли не выгнала, когда я явилась к ней на разведку по поручению Тамарки…

Тот, кто хоть однажды меня выгонял, знает: нет вернее способа меня оставить. И я осталась.

А-аа! А этот стук наверху? Не сама ли Леля стук и организовала?

Теперь уже подозрительным мне казалось буквально все. С чего, спрашивается, она так странно себя повела, когда я заподозрила, что кто-то ходит наверху? Бог знает, как она тот шум устроила, но абсолютно же ясно, что устроила его исключительно для меня, чтобы я, как дура, наверх поперлась и заинтересовалась кабинетом Турянского, узнала сумму выкупа и услышала угрозы похитителя…

Хотя угрозы я могла услышать и внизу. Зачем же я наверх поперлась?

А-ааа! Чтобы узнать, что у Турянского аптечка, полная лекарств. Не могла же Леля ни с того ни с сего притащить в нижний холл аптечку, которая обычно хранилась в спальне. И аптечка тяжеловата, и это было бы слишком нарочито, я же случайно, самым естественным образом должна была узнать, что Турянский сердечник.

Именно так и получилось: выяснилось, что банкир — сердечник и клаустрофоб. Нет, про то, что он клаустрофоб, я позже от Розы узнала…

Господи, какая я дура: как ребенок, радовалась, что вторглась в семейную тайну.

Тьфу! Даже обидно, что эта Леля так плохо про меня думает: ну ни в грош мои мозги не ставит!

А разве не странно она повела себя, когда я уговорила ее показать мне сейф?

Ха! Уговорила! Теперь даже противно вспоминать тот момент. Подлая Леля только и ждала, когда я сейфом заинтересуюсь. Она и в кабинете меня нарочно оставила одну, чтобы не смущать и предоставить полную свободу действий. Точно-точно, вдруг ни с того ни с сего убежала и оставила меня одну в кабинете, доверху забитом секретными документами…

А-ааа! А тайник!

Она же чуть ли не носом ткнула меня в этот чертов тайник Турянского!

Фи-и, как грубо она действовала!

Что «грубо»? Как же «грубо», когда я только сейчас все поняла!

Ха! Поняла! Поняла бы я, если бы не соседка Турянского! Вот он, Лелин прокол, никак она не рассчитывала, что ее муженьку удастся сбежать. А Турянский-то дернул ко мне, да меня и просветил, где у ниточки кончик…

Боже, какая трагедия! Там Турянский просветил, тут его соседка, а где же была я? Где я, со своими гениальными аналитическими способностями? Я даже не удивилась, когда Леля не заметила отсутствия денег в сейфе. Это она, которая только ради денег и живет! Ха! Но какова штучка! Ощипала Турянского, потом спелась с Перцевым и решила таким хитрым и естественным способом избавиться от муженька…

И тут меня осенило!

В третий раз!

Или в четвертый?

Тьфу, я уже со счета сбилась, так часто теперь меня осеняет.

В общем, у меня появилась мысль. А зачем, спрашивается, Леля постоянно меня во что-нибудь тыкала? Ей же от этого один только вред. Если она спелась с Перцевым…

Передать не могу, какой хаос наступил в мозгах. И это при том, что работали они, бедняжки, на пределе. Даже уши мои раскалились — горели, как у породистого скакуна перед скачками.

«То, что Леля возжелала ускорить естественную кончину Турянского, не удивительно, — размышляла я. — Он, жлоб, только мелкими тратами от жены и отделывался: там норковое манто подкинет, там подарит „Мерседес“, тут трехэтажный коттеджик подсунет, а к настоящим капиталам он ее, поганый мужичонка, и не подпускал. А сам старый, лысый и пузатый. Как такого не прибить?»

Признаться, за это я никак не могла осудить Лелю. Меня жгла обида лишь из-за ее обмана. К обиде прикладывалось легкое недоумение: чем лучше Перцев? Такой же старый, лысый и пузатый.

«Ну да, и старый, и пузатый, и лысый, — подумала я, — лет сорок ему точно, а то и больше, не удивлюсь, если и все пятьдесят: немногим он лучше Турянского. Уж если избавляться, так сразу от обоих…»

Эту мысль я додумать не успела — проснулась Роза. Она еще толком не разлепила глаза, как я бросилась раскрывать ей их на Лелю. Роза слушала, открыв рот, а когда я закончила, постановила:

— Ты права! Теперь мне ясно, почему Перцев бросил свою невесту. Так долго ее крутого папеньку охмурял, на брюхе ползал, а потом взял да и бросил. Даже папеньки не побоялся.

— Что, папенька очень крутой? — спросила я.

— Круче некуда, — заявила Роза. — Уж он-то в банк Турянского свои щупальца запустил бы. Поработал бы на благо доченьки.

— А доченька ничего?

Роза сделала страшные глаза и с ужасом сообщила:

— Баба Яга рядом с ней просто топ-модель и секс-звезда.

— Тогда не удивительно, что он выбрал Лелю. Особенно теперь, когда она будущая вдова.

— Да нет, он выбрал Лелю гораздо раньше, — возразила Роза. — Еще до Турянского. Леля тогда еще была любовницей Коровина, пока Равиль не появился. Хотя нет, Равиль раньше появился, а Перцев за ним.

Я опешила:

— А при чем здесь Коровин и уж тем более Равиль? Разве Леля с ними была знакома до Турянского?

Роза прикрыла ладошкой рот, в глазах ее отразилась паника.

— Неужели я проболталась? — наивно спросила она у меня. — Я же клялась, клялась Леле! Господи, как же я проболталась?!

— Проболталась, и очень вовремя, — успокоила я ее и тут же возмутилась:

— Нет, ну надо же, ты что-то разведала и молчишь!

— Я клялась, я обещала, — беспомощно мямлила моя честная Роза.

— Разве это порядочно? — бушевала я. — Разве так с друзьями поступают? Даже не знаю, что и сказать. Ты, Роза, просто враг какой-то! А все потому, что каждому друг. Нельзя дружить сразу со всеми. Ты уж, пожалуйста, выбери кого-нибудь одного и тогда храни его секреты. Или я, или Леля! Выбирай!

Роза, вспомнив ночной горшок, который мы с нежного возраста с ней делили, выбрала меня и поведала все, что знала.

Оказывается, Леля, отчаявшись найти достойного мужа, не побрезговала и Коровиным, который только-только начал набирать вес в элитных кругах. Если верить источнику Розы (самой-то Розе всегда можно верить), Леля старалась заполучить Коровина в мужья, не жалея сил, но вышла промашка: Коровин оказался мужчиной не совсем определенной ориентации. Он и Лелю любил, и к Равилю тяготел…

Ах, как тут осудишь моду? Из-за этой моды иной раз такое на себя нацепишь…

В общем, Леля решила зайти с другой стороны и положила глаз на Равиля. С Равилем дело пошло: он (по молодости) воспылал, Коровину изменил и почти под венец собрался, но в недобрый час невеста Перцева, с которой Леля, оказывается, через Коровина была очень дружна, познакомила Лелю со своим женихом.

Перцев — известный ловелас — тут же увлекся Лелей, но не решился рушить весьма выгодный брак, а попытался оставить и свою Бабу Ягу в качестве будущей жены, и Лелю в качестве содержанки. Зараженная нравственностью Леля, тяготея к супружеским узам, была непреклонна. Она пришла в ярость, когда узнала о замыслах Перцева.

«Или женись, или прощай!» — велела она, и Перцев (как это по-мужски!) начал юлить между невестой и Лелей, щедро раздавая обещания.

Однако Лелю непросто провести. Она резко задружила с невестой Перцева и оказалась в эпицентре его предсемейных проблем. Осознав, что Перцеву под крылом Турянского неуютно и он уповает лишь на крутого папеньку своей невесты, который быстро наведет порядок в делах компаньонов и поставит Турянского на место, а Перцева над ним, Леля сделала вывод, что Перцев на ней не женится никогда. Во всяком случае, до тех пор, пока жив крутой папенька. Осознав это, Леля сказала:

— Гуд бай, май лав! — и вернулась к Равилю, которого уж точно любить приятней.

Любила бы я сама, когда бы время свободное имела да нравственностью не была отягощена.

Но речь не обо мне. Леля вернулась к Равилю, а Перцев запаниковал. Он действительно полюбил Лелю, больше которой любил только деньги и власть. В этом паническом состоянии он и познакомил ее со своим компаньоном — вдовцом Турянским.

С точки зрения Перцева, брак Лели с Турянским решал все проблемы: смело можно продолжать отношения, но уже на другом, более приятном и ни к чему не обязывающем уровне. Почему?

Да потому, что уже через месяц замужества перед Лелей неизбежно встал бы вопрос избытка свободного времени. Как тут обойтись без любовника? Любовник, где ты, ку-ку? А вместо любовника церберы из охраны Турянского. Так и сдохнешь от тоски. Ах, беда! Золотая клетка! Никакой жизни! Хоть выходи из «Ламбордини» и вешайся прямо в норковом манто! Думала, что это путь в светлое будущее, ан нет — тупик!

И вот тут-то начинается поиск. Кто может надурить ревнивого мужа? Только его друг и компаньон, такой же старый, пузатый, лысый и противный, но все еще жених. Разве можно ревновать к такому? Нет, конечно. Как к нему ревновать, когда он думает только о своей невесте и только ей старается угодить, точнее, ее крутому папеньке. Ах, значит, Перцев! Только он, компаньон, друг и соратник! Но как? Где? Когда?

Не мед, конечно, но где взять лучше? Прощай, любезный Равиль…

Все так и было, пока не узнала Леля про порок сердца и клаустрофобию, тут-то и пришла ей в голову «чудесная» мысль избавиться сразу от двух богатеньких мешков, да при этом еще и завладеть их капиталами. Зачем ей Турянский и Перцев, когда есть красавец Равиль, которым, имея деньги, можно крутить, как…

Господи, да разве же на одном Равиле свет клином сошелся? Мало их что ли, красавцев, когда за спиной такие капиталы!

Теперь ясно, почему Леля ткнула меня носом в тайник Турянского: там же был и на меня компромат. Леля опасалась, что я недостаточно заинтересуюсь дальнейшей судьбой похищенного Турянского, а поэтому и не сумею найти похитителей. Узнав же о компромате, я буду рыть…

В общем, не вдаваясь в подробности, скажу: Леля хитрая бестия, но я еще хитрей.

Если уж она решила загрести жар моими руками, дам ей по носу так, как это принято в приличном обществе: только воротничок от нее останется.

ГЛАВА 32

Я сразу принялась за дело. Перво-наперво выругала Розу.

— Как ты могла молчать? — яростно недоумевала я. — То, что водили меня — меня! — за нос, целиком и полностью на твоей совести! Располагая такой информацией, ты, голубушка, и сама могла этот змеиный клубок распутать.

Однако я была не права. Из всех качеств, которыми господь наградил человечество, Роза располагала лишь честностью и неподкупностью. Любой знает, что с этим багажом далеко не уедешь, поэтому Роза, как сельдь в маринаде, томилась в собственной вине и беспомощно лепетала:

— Я даже подумать не могла, а тут еще эти три буквы…

— Да, Пупс мог бы быть и поосторожней с таким святым человеком, скотина! — в конце концов согласилась я и начала просвещать Розу.

Бегло обрисовав ей затруднительную ситуацию, в которую попала Леля (Роза уже давно перестала ощипывать курицу и теперь не снимала руки с сердца), я перешла к обличительной части.

— Вот тогда-то Леля и подговорила Перцева похитить Турянского и, списав его смерть на клаустрофобию с пороком, завладеть всеми капиталами, да еще и страховкой с последующим венчанием, — заключила я.

— При чем здесь венчание? — опешила Роза. Господи, какая она непонятливая! Что там Пупс?! Еще немного, и я сама на три буквы ее пошлю, чтобы не злила меня!

— А при том, что Перцеву до смерти надоел властный Турянский, который давно уже на задворки его загнал. Не от хорошей же жизни поклонник красоты Перцев собрался жениться на Бабе Яге. Конечно, он рад был жениться на Леле. Перцев же не знал, что Леля хуже любой Бабы Яги. Он-то думал обзавестись и капиталами, и молодой женой, да Леля-то другие планы вынашивала. Она сама всем хотела обзавестись: и Иван-царевичем Равилем и капиталами, без всяких там стариков Перцевых и Турянских.

— Да они чуть старше нас, побойся бога, — воззвала в пустоту Роза.

— Не зли меня! — посоветовала я. — Если ты до такой степени поставила на себе крест, что уже Перцева считаешь ровесником… Даже не знаю, что тебе и сказать. Мой муж на пять лет меня моложе, считает меня ребенком и слов плохих при мне не произносит, тебя же Пупс уже послал на три блатные буквы. Теперь понимаешь, кто в этом виноват?

— Кто? — вновь заливаясь слезами, спросила Роза.

— Перцев, конечно. И Турянский, ты же с ними в возрасте равняешься. Раз равняешься, значит, для них ты бабушка, а ко мне Коровин приставал, объяснялся мне в любви. Один бог знает, чем это закончилось бы, если бы не приревновал меня Равиль. Появился, как Архангел Гавриил, налетел, увез меня от Коровина и пригласил на ужин.

Роза перестала плакать и смотрела на меня уже с нескрываемой жалостью. Мне стало обидно.

— В чем дело? — закричала я. — Почему ты на меня уставилась?

— Сонечка, — взмолилась Роза, — не спрашивай, это секрет. Я как гинеколог его случайно узнала и обязана хранить тайну.

Нет, это черт знает что такое! Эта Роза буквально напичкана всякими тайнами, секретами, понимаешь ли, и все хочет для одной себя сохранить! А я? Как же я? Мне без тайн никак нельзя! И почему мне никто не доверяет своих секретов?

Я где стояла, там и упала с мыслью: «Умру! И минуты не проживу!»

Перепуганная насмерть Роза бросилась меня спасать, приговаривая:

— Сонечка, что же это делается, Сонечка…

— Ничего не делается, — вдоволь належавшись на полу, наконец, ответила я, — ничего не делается, и этим ты просто меня убиваешь!

— А что же я могу? — пропищала Роза.

— Меня спасти, — ответила я, не вставая с пола. — Можешь, но не хочешь. — Роза запаниковала.

— Нет-нет, я не могу, это же тайна, — снова залепетала она. — Тайна! Не могу!

— Ты не можешь, а я через твою тайну, возможно, помру в страшных мучениях.

Мука мученическая отразилась на добром лице Розы: результат борьбы с совестью. Уж лучше вообще ее не иметь, чем так с ней бороться, с этой совестью. Ведь все равно же Роза переборет ее. Совесть — сила, но Роза сильней! И я оказалась права.

— Ну хорошо, я скажу, — секунду спустя сдалась Роза. — Коровин и Равиль — любовники.

— Бедная Леля! — закричала я и вскочила с пола.

— Почему Леля бедная? — изумилась Роза.

— Будто мало для этого причин! Только вообрази: Леля, для того чтобы избавиться от Перцева…

Роза прямо у меня на глазах начала коченеть — как поздно до нее доходит. Боюсь, я кажусь себе умной только на фоне таких вот подруг.

— Неужели Леля рискнет убить и Перцева? — хватаясь за сердце, воскликнула Роза.

Боже, какая впечатлительная! Глупая, но впечатлительная. Так чаще всего и бывает.

— Да нет, — успокоила я Розу. — Перцева Леля убить не может. Она же, как наследница Турянского, связана этой страховкой, а потому после смерти Перцева получит лишь толпу наследников — Перцев-то не вдовец. В своей жизни он только и делал, что женился да разводился, бросая и жен, и тещ, и детей.

— Тогда как же Леля избавится от Перцева?

— Да моими же руками, черти тебя подери, со всеми твоими тайнами и секретами! — вспылила я.

Роза скептически воззрилась на мои белые холеные руки и пожаловалась:

— Ничего я не поняла. Своими руками ты, что ли, Перцева убивать будешь? Это как же, что ли, душить?

— Рассказываю. Для умственно отсталых подробно. Перцев думал, что он приручил Лелю и заставил эту красотку плясать под его дудку, на самом же деле случилось для него непоправимое: это Леля приручила Перцева и толкнула его на преступление. И его, и Равиля. Пока Перцев и Равиль похищали Турянского, Леля старательно плела сети, в которые я и угодила.

Тут уж Роза, пугаясь незнамо чего и крестясь, окончательно обалдела.

— При чем здесь ты? — спросила она.

— При том, что Леля на меня в этом деле только и рассчитывала. Я должна была Перцева и Равиля изловить и прописать их на нарах. Только вообрази, какая красота: Турянский в могиле, Перцев на нарах, а Леля единоличная наследница.

Судя по всему, Роза не увидела красоты, пришлось ей пояснить:

— Красота только для Лели. За то время, пока Перцев за похищение и убийство Турянского будет тосковать на нарах, Леля все его добро к рукам приберет и без всяких наследников управится. Будет одной из богатейших леди страны! Ай да Леля!

Казалось бы: ну все же ясно! Нет же. Роза почему-то вернулась к исходному вопросу.

— Почему же тогда Леля бедная? — с непростительным недоумением спросила она.

— Да потому, что связалась со мной! — просветила я Розу.

Уж кто-кто, а она, моя Роза, должна бы знать: с младых ногтей со мной дружит.

— Леля рассчитывала, что я, следуя ее подсказкам, быстро выведу Перцева и Равиля на чистую воду, ей же останется только на радостях руки потирать.

— Я бы не стала связываться с Перцевым и Равилем, — неожиданно заявила Роза. — Сдадут — недорого возьмут. Была халва залетать на нары. Вместо капиталов — тюрьма! Нет, не стала бы я связываться с Перцевым и Равилем.

— Ясное дело, — поддержала я Розу, — ты не стала бы связываться с Перцевым и Равилем, ты уже с Пупсом связалась, от которого и всех бед-то, что три блатные буквы. А вот Леля связалась, потому что они ее не сдадут. Попав за решетку, они молиться будут на Лелю, ведь кто-то же должен их оттуда вытащить. Ты, что ли, взятки будешь судье давать?

— Думаешь, Леля будет?

— Конечно, не будет, но это знаем мы с тобой, а Перцева и Равиля (по отдельности) Леля заверила в страстной любви. Равиль сразу с потрохами Перцева сдаст, а Леля будет делать вид, что буквально готова убить этого Равиля, сама же за спиной Перцева будет ему пояснять, что изображает гнев, чтобы на них не пала тень. Если судьи узнают, что Равиль и Леля любовники… Хотя, откуда у Лели взялась надежда, что судьи этого не узнают, если это знаешь даже ты?

— Одно дело знать, а другое доказать, — подсказала умнеющая на глазах Роза.

Вот что значит мое благотворное влияние — и пень дубовый научу жизни. Как тут не загордиться?

— Точно, — согласилась я, — одно дело знать, а другое — платить. Уж Леля судье заплатит, чтобы Перцева на приличный срок упекли. Один дурак не знает, что за достойные бабки любой судья потеряет не только зрение и слух, но даже память и ум, не говоря уже о таких мелочах, как совесть, честь, профессиональный долг и любовь к Родине. Ведь этими потерями судья на жизнь и зарабатывает, а вовсе не знанием законов и точным им следованием, как порой думают наивные люди вроде тебя. Так что Леля все правильно рассчитала. Ошиблась только в одном: пустила в это дело меня. Учись, Роза!

— Чему? — поразилась она, эта трогательная святость.

— Тому, как опасно недооценивать чужой ум. Леля умна?

— Безусловно, — с жаром подтвердила Роза. Не могу сказать, что мне приятно было это слышать, но спорить я не стала.

— А я умна? — вместо спора спросила я. Роза задумалась и ответила уже с меньшей уверенностью, что обидно до слез.

— И ты умна, — сказала Роза, сомневаясь до сей поры.

— Так вот, когда бы Леля не думала так, как ты, что я умна, но в меру, была бы она уже богатой вдовой, а Перцев и Равиль в ближайшем будущем топтали бы зону.

Роза (непонятно с чего) растерялась:

— А что же будет теперь?

— Теперь будет все то же, но Леле богатой не бывать. Вряд ли удастся усадить ее за решетку — кроме моих логически заключений, у меня ничего на Лелю нет — но женой Турянского ей уже не бывать, как не бывать Перцеву и Равилю на свободе. Леля отвела мне роль марионетки, но я из тех марионеток, которые отрывают кукловодам руки.

С этими словами я набрала телефон Маруси и, услышав ее голос, спросила:

— Леля звонила?

— Два раза, — доложила Маруся.

— А ты якобы дорогу в деревню вспоминаешь?

— Слушай, старушка, я вот думаю, что мне Лелю-то дурить? Может, скажу ей, что адреса не знаю?

— С ума сошла?! — испугалась я. — Вот Леле-то как раз и скажи, что вспомнила, да назови точный адрес.

И я заставила Марусю несколько раз повторить адрес сестрицы бабы Раи. Потом Маруся раз десять мне поклялась, что адрес она записала, потом еще раз пять повторила адрес и заверила, что не разболтает мои секреты Леле, после чего мы дружно осудили Тамарку, распрощались, и я повесила трубку.

— Что ты наделала? — запаниковала Роза. — Теперь Леля точно грохнет Турянского.

— Теперь Леля пошлет грохать Турянского Перцева и Равиля, — заверила ее я. — Вряд ли они возьмут с собой подкрепление. Дело щекотливое, зачем лишние свидетели? Да там этого Турянского — всего ничего: метр с кепкой. Деревня глухая, народ по хатам сидит. Приедут, Турянского скрутят и увезут. Посидит в подвале уже без душа да в кратчайшие сроки и преставится.

— А ты? — добродушно поинтересовалась Роза.

— А что я?

Правильно: «А я?!»

И тут мне стало нехорошо.

ГЛАВА 33

Мне стало нехорошо. Вот она, расплата за длинный нос и неистребимую жажду помогать людям! Ведь теперь убить меня возжелают и Перцев, и Равиль, и Леля. Раскрыв планы Лели, я из сообщницы мгновенно превращаюсь в ненужного свидетеля. То-то мне стало нехорошо.

А почему, собственно, мне стало нехорошо? Пока Леля думает, что я стараюсь посадить за решетку Перцева, мне ничего не грозит. Я ее главный свидетель. До суда я могу спокойно спать, а вот потом…

До «потом», думаю, дело не дойдет. С этой мыслью я позвонила на мобильный Евгению, однако он мне отвечать не спешил.

«Дрыхнет, наверное, — решила я. — Доставил Турянского в деревню, там их старушки сытно покормили, вот его сон и сморил. Пусть спит, здесь со мной это вряд ли ему удастся. Да, пусть спит. А что ему еще делать после бессонной ночи? Интересно только, как Перцев с Равилем выкручиваться станут. Вряд ли они решатся убить моего Женьку. Порой он ведет себя так, что надо бы его убить. Что-то подозрительно часто. С этих ночных дежурств является такой измотанный! Нет, работой так себя не измотать! И куда только я смотрю?!»

Мысль была столь мучительна, что срочно пришлось переключаться на приятное. Я позвонила Марусе и спросила:

— Леля не проявлялась?

— Е-мое, старушка, она знает адрес, — отрапортовала Маруся.

— Все идет как по маслу! — обрадовалась я и помчалась к Леле.

Роза попыталась увязаться за мной, чтобы отвлечься — бедняга никак не могла забыть те роковые буквы, — но я воспротивилась.

— Ты мне здесь нужна, сиди на телефоне, — приказала я. — И сама время от времени звони моему Женьке, пусть он подкрепление в деревню шлет. Бог знает, как там все сложится.

Роза сразу же наложила в штаны, простите за грубость, но иначе не назовешь то, что она сделала. Она ухватилась за меня и с криком: не пущу! — попыталась удержать. Будто это возможно. Да еще с ее субтильной комплекцией.

— Соня, я боюсь! — вопила она. Пришлось открыть ей душу:

— Если ты останешься здесь и дозвонишься до моего мужа — ведь когда-то же он проснется, епэрэсэтэ, как говорит Маруся… Короче, если ты поставишь в известность Женьку, бояться будет нечего, а если поедешь со мной, и я начну бояться.

Моя рассудительная речь подействовала на Розу благотворно.

— Что я должна делать? — спросила она.

— Если представится возможность, сообщи моему Евгению, что я поехала в деревню. Пускай он высылает туда подкрепление.

— А если не представится возможность сообщить Евгению? — капая слезами, спросила Роза.

— Тогда тебе остается молиться. Порой помогает и это. Я, конечно, неисправимая патриотка, но коль речь идет о моей жизни, то уж лучше молись американскими молитвами. Рейган утверждал, что они самые действенные в мире.

Роза окончательно сникла, но вдруг ожила, озаренная вздорной мыслью.

— Соня! — радостно визгнула она. — А почему бы тебе самой подкрепление не вызвать? Позвони Женьке на работу и вызови. Да хотя бы его друга Серегу попроси.

Я с жалостью взглянула на нее и ответила.

— Роза, — ответила я, — ты порой так меня удивляешь. Станет Серега слушать? Ты забыла, какая у меня репутация? Только ленивый не думает, что по мне плачет дурдом. Для непосвященных обывателей гении и дураки — одно и то же.

С этой горькой истиной я и покинула Розу.

* * *

Я бы могла поджидать Лелю где-нибудь в рощице у въезда в деревню, но не было уверенности в том, что она точно последует предугаданному мной сценарию, поэтому я отправилась поближе к ее дому.

Пристроилась в соседнем дворе, из которого хорошо просматривался подъезд Турянского, и приготовилась ждать, рискуя быть изгнанной охраной дома, которая почему-то не терпела в непосредственной близости от здания никаких чужих машин. Однако ждать совсем не пришлось. Только я пристроилась, как Леля словно угорелая вынеслась из подъезда, прыгнула в свой автомобиль и умчалась. Я за ней. Старалась не отставать, но и дистанцию соблюдала приличную. Минут десять спустя стало совершенно очевидно, что движемся мы в сторону деревни.

Следуя за Лелей, я не теряла даром времени, все прокручивала в голове детали этого преступления, анализировала — такая уж умная у меня голова: и секунды не может без мыслей.

И чем дальше прокручивала, тем больше неприятностей видела в этом деле. Очень сильно настораживало то, как быстро раскололась соседка Турянского. Не той закваски баба, чтобы так быстро колоться. Да и Перцев действовал уж слишком глупо и неумело: зачем ему подслушивать, если сама Леля заодно с ним? Разве она ему и так не расскажет обо всем, что творится у нее в доме, без всяких «жучков»?

А может, Перцев не верит Леле?

И потому бросает крутую невесту? Нет, Перцев рассчитывает только на Лелю. Женившись на ней, он получает и любимую жену, и полную власть над капиталами. Разве стал бы он пускаться в такое опасное предприятие, если бы не верил Леле?

Тогда зачем он прослушивает ее квартиру?

Да разве только с этим неясности? Тут одни вопросы! Кто требует с Лели сто тысяч? Ведь явно же проступает еще одно лицо. Как минимум, одно. Чует мое сердце, что это Коровин…

Ох уж эти мне гомики! Не удивлюсь, если Равиль дурит Лелю и ведет двойную игру. Тогда и любовничек Коровин в курсе. Он и решил погреть руки за спиной Равиля…

Точно, Коровин и требует стотысячный выкуп с Лели, но где он ей возьмет Турянского?

Нет, Коровин мне не подходит. Турянский же ясно сказал, что кто-то заходил в подвал. Кто-то с красивым голосом, а именно такой голос у Коровина. Значит, он про Турянского ничего не знал, раз полез в подвал и сказал, что там никого нет.

Ой, что-то мозги опять пухнут!

На этой трагичной ноте и зазвонил сотовый. К громадному моему удивлению, объявилась Треплева. Я не слышала ее сто лет — какой только черт заставил ее позвонить. Больших сплетниц я в жизни не встречала. Маруся против нее ничто. Пустое место!

Треплева всегда так занята, что виделись мы с ней за всю жизнь всего пару раз, но зато очень крепко дружили по телефону. Правда, это всё было до периода Великого Развала. Великий Развал всех так сильно переориентировал, что многие поменяли даже свой пол, не говоря уже о крыше. Даже в русском языке все поменялось так, что некоторые невинные и тривиальные слова без краски стыда и произнести невозможно. Иные слова приобрели прямо противоположный смысл.

Треплева же осталась прежней, но еще более занятой. Теперь она мне звонила раз в год и со сверхзвуковой скоростью вываливала накопленную информацию в течение сорока минут. Можно понять, как я отнеслась к ее звонку.

— Очень рада, но я вся в делах, — сразу же предупредила я. — К тому же я за рулем, чего сильно не люблю — всякая собака может остановить и настроение испортить.

Любой поймет, кого я имела в виду.

— Соня, я как узнала, так чуть с ума не сошла! — не обращая на меня внимания, зачастила Треплева.

Она, как и Тамарка, всегда слушает только себя.

— Я даже всплакнула, — продолжала наспех страдать Треплева. — Ведь какой был человек! Какой был человек! Знаешь, Соня, он же за мной ухаживал.

— Да кто «он»? — поразилась я. — Кто такой за тобой ухаживал, о ком я не знаю?

— Турянский, — жеманясь, призналась Треплева.

Я остолбенела. Ужас! За рулем!

— За тобой ухаживал эстет Турянский? — воскликнула я, с брезгливостью вспоминая бульдожьи (обвислые и синеватые) щеки Треплевой. — Господи! Как же его угораздило? И почему я не знаю?

— Это было в детстве, — млея от нахлынувших воспоминаний, сообщила Треплева.

Голос ее стал как у кошки, раскатавшей губу на хозяйскую сметану. Бог ты мой! При чем здесь сметана? Что я мелю! Порой сама себе удивляюсь. Я же о Треплевой. Она вдруг стала чрезвычайно мила, даже голос перестал скрипеть и приобрел девичьи нотки.

— Ах, он носил мой портфель, — уже со скоростью света излагала Треплева, — носил за мной сумки, часами торчал под окнами, рвал мне с клумбы цветы, бил за меня мальчишкам морды, ах, мы учились в одной школе, в параллельных классах…

— Надо же, — изумилась я, — вот уж не думала, что ты так стара. Ветхий Турянский носил твой портфель! Как далеко шагнула медицина! — восхитилась я, имея в виду пластические операции, которыми Треплева всю себя перекроила, перешила и перештопала.

— При чем здесь медицина? — озадачилась она и с присущей ей бестолковостью пояснила:

— Турянский здоров как бык.

— Ну да, он таким и был, раз твои сумки носил, но с тех пор много воды утекло, и кое-что изменилось. Теперь у него порок сердца и клаустрофобия.

Треплева захлюпала носом.

— Знаю, знаю, — плаксиво ответила она, — от этого он и умер. Ах, мне как твоя баба Рая сказала, так я и занемогла. Теперь болею и все о Шурике думаю.

— О каком еще Шурике? — опешила я.

— Да о Турянском же.

— Ах да, он же у нас Александр Эдуардович, черт его побери! И кто, спрашивается, тянул за язык бабу Раю! Как ты думаешь, многим она о Турянском успела рассказать?

— Господи, Соня, да об этом вся Москва уже знает. Только и разговоров, что об исчезновении Турянского. Многие его давно похоронили, я же в это не верю.

С этой Треплевой я, забыв о погоне, расслабилась и опасно приблизилась к автомобилю Лели.

«Надо сворачивать эту беседу», — подумала я и деловито сказала:

— Так, дальше давай, чем там закончился ваш роман с Турянским?

— Месяца два мы тискались по подвалам, целовались и все такое…

— Что «такое»? — удивилась я. — Как это по подвалам? Ты ври, да не завирайся. Зачем Турянскому лезть в подвал?

— Соня, дело же было зимой. Куда еще податься молодежи? В подъезде холодно и гоняют. В наше время нравственность была в чести.

Я рассердилась:

— При чем здесь нравственность? Как мог Турянский со своей клаустрофобией лезть в подвал? Он вообще боится закрытых помещений.

— Не знаю, раньше не боялся, — отмахнулась Треплева и приступила к другим новостям.

Я несколько раз ей намекала, что занята, но она к моим намекам осталась равнодушна. Можно было, конечно, нахально отключиться, но Треплева бывает обидчива, а мне не хотелось лишаться полезного источника информации, разносторонне освещающего события в стане приятелей и друзей.

«Ладно, потерплю», — решила я и не стала отключать Треплеву.

И правильно сделала, потому что сам господь мне ее послал. Треплева похвастала в гору идущим бизнесом сына и… похвалила Коровина.

— А Коровин здесь при чем? — удивилась я.

— Он же консультирует моего сына, — поведала Треплева. — Кстати, Турянский когда-то давно (Коровин только-только начинал) моему мужу этого медиума и посоветовал.

— И что, Коровин мужу помог?

— О да, расцвет дела предсказал и с какой фирмой сотрудничать посоветовал! У мужа тогда был невероятный подъем, правда, через год та фирма прогорела, и муж остался на бобах, но это уже не вина Коровина. Сам лопух.

«Не удивлюсь, — подумала я, — если фирма принадлежала Турянскому, который с помощью Коровина нагрел руки на муже Треплевой».

— И как идут дела у сына? — поинтересовалась я.

— Ой, прекрасно, — оживилась Треплева. — Коровин такие интересные вещи ему прогнозирует. Мой сыночка, зайчик, постоянно пользуется его подсказками — бизнес в гору так и прет.

«Значит, скоро этот самый бизнес сверзится с горы», — подумала я, вспоминая, как Пупс и Тамарка используют Равиля.

Теперь у меня уже не было сомнений, что и Турянский пользуется услугами духов, только больше опирается на Коровина, чем на Равиля…

И вот тут-то я заподозрила неладное.

ГЛАВА 34

«Постой, — сказала я себе, — как это Турянский опирается на Коровина, если Леля меня убеждала, что они не знакомы?»

Ха! А почему я должна верить Леле? Значит, Турянский знаком с Коровиным!

Иначе как он мог посоветовать мужу Треплевой воспользоваться его умением? А раз знаком…

Надо же, какие интересные сюжеты пишутся. Тут и до греха недалеко, Коровин-то гомик.

Я взяла себя в руки и свернула беседу с Треплевой — на это потребовалось немало сил, но я это сделала. Мне срочно нужно было проконсультироваться с тихушницей Розой — она же у нас специалистка по гомикам.

Я быстро набрала телефонный номер собственной квартиры, очень надеясь, что Роза все еще там. Надежда моя оправдалась.

— Роза, — закричала я, — срочно говори, что ты знаешь про Турянского!

— Ничего, — ответила Роза, но занервничала — голос предательски задрожал.

Это просто кошмар какой-то! Почему я не гинеколог?! Уж, на худой конец, не проктолог, знала бы про всех и все.

И тут мне в голову пожаловала страшная мысль. Я даже перешла на шепот, несмотря на то, что в автомобиле была одна.

— Роза, — прошептала я, — Роза, а про Женьку моего ты ничего не знаешь? Он, случаем, не гомик?

— Бог с тобой! — ужаснулась Роза. — С чего ты взяла?

— Но если Коровин гомик, и Равиль гомик, и даже Турянский гомик, то все может быть. Чужая душа потемки.

— Почему «душа», когда речь идет о заднице? — удивилась Роза. — И с чего ты взяла, что Турянский гомик? Я этого не говорила.

— Как это «не говорила»? А с чего я взяла?

— Уж не знаю. Я Турянского гомиком не называла. Да, у него есть проблемы, я от верных людей знаю, большие проблемы. Признаться, даже не ясно, зачем он женился, да еще на Леле, которая… В общем, их связывать могло только одно: нежная дружба. Разговоры же велись о любви.

Я вспылила:

— И я узнаю об этом тогда, когда уже поздно!

— Когда надо, тогда и узнаешь, — возразила Роза. — И вообще, чего ты от меня хочешь? Ты забыла, я гинеколог, и все мои друзья первоклассные врачи, черт-те кого не лечат: пациенты все крутые.

— Это сколько же в тебе похоронено информации! — с тоской и завистью воскликнула я.

— Да, — согласилась Роза, — информации столько, что захлебнутся все бульварные газеты разом, откройся она им. Но откровений от меня не жди. Уже ляпнула про Коровина, пусть отсохнет мой язык!

— С ума сошла? — ужаснулась я. — Не стоит Коровин твоего языка!

— Ляпнула про Равиля, — не обращая внимания на мой ужас, продолжила обличать себя Роза, — а потом и про Турянского ляпнула. Господи! Какая я нехорошая! Все! Отстань от меня! Больше ни слова не скажу! Я и этого тебе говорить не должна, я врач, я связана клятвой Гиппократа…

Передать не могу, как мне стало обидно.

— Роза, — закричала я, — зачем ты этому Гиппократу клятву дала, когда мне клялась неоднократно не иметь никаких секретов от меня.

— Да когда я клялась?

— Еще раньше Гиппократа, еще в детском саду клялась, что будешь все-все и про всех рассказывать, как и я тебе. Я же клятву свою никогда не нарушаю, храня верность нашей дружбе; как узнаю что, так сразу с тобой и делюсь.

Роза вспомнила детство, устыдилась и залепетала:

— Сонечка, но что еще сказать тебе? Турянский не мужчина…

— Вот, Роза, — я не выдержала, ну как тут промолчать. — Так и чуяла, что Коровин, Равиль и Турянский гомики. Я легко гомиков узнаю по одному внешнему виду.

— Как? — изумилась Роза.

— У них глаза навыкате. Думаю, нет смысла пояснять почему.

Роза, у которой тоже глаза слегка навыкате, но совсем по другой причине, ничего не поняла и начала выгораживать Турянского.

— Он мужчина, — пропищала она, — но с женщиной он не может иметь традиционных отношений. Это все, что я знаю. Только, пожалуйста, сохрани это в тайне. Об этом знают очень немногие, буквально единицы. У его личного доктора будут неприятности.

— Ладно, фиг с тобой и с его доктором, так и быть, сохраню в тайне, что Турянский гомик.

— О ужас! Я этого не говорила! — зашлась на том конце провода Роза, но мне уже было не до нее.

Голова моя работала как турбина, даже гул пошел. Исходя из полученной информации, я рисовала умопомрачительные картины. Сразу все становилось на места. И схема была на удивление проста. Ну да, все не так, как я думала, а хуже, гораздо хуже и сложней, хоть и предельно просто, но начну с самого начала. С самого начала этой голубой повести.

Турянский, утративший свои исконно мужские возможности, загоревал, но вскоре решил, что и без них прожить можно, и увлекся Коровиным.

А что, Коровин мужчина хоть куда, сама им чуть не увлеклась! И увлеклась бы, когда бы не… Хм, да. Опять я что-то от сути ушла.

Так вот, Коровин фактически женился на этом Турянском. Милая такая семья. Живут себе, друг другом тешатся, да все тащат в дом, наводят уют. Жена — Турянский, тащит на себе основные семейные тяготы (бизнес и прочее), муж — Коровин, слегка ему помогает… Все как в жизни — обычная русская семья, но с маленькой изюминкой. Живут себе и живут…

Стоп! Все было не так! Начну с самого начала. Начну с Великого Развала — в то время и плодились Перцевы, впрочем, как и Турянские, и все остальные «оригиналы» нашего общества.

Турянский, обладатель советской синекуры, утративший свои мужские возможности, решил, что и без них можно прожить и увлекся… своим подчиненным Перцевым. Увлекся и как-то дал тому знать.

Перцев, в глубине души неисправимый кобель, с ужасом осознал, что не готов отвечать на чувства начальника Турянского. Как человек, расположенный к непостоянству, Перцев прекрасно понимал, что одно дело бросать жен, тещ и детей, и совсем другое дело — начальников. В общем, Перцев задумался, склоняясь к мысли, что пора переходить на другую работу.

Однако предприимчивый Турянский даром время не терял. Пользуясь всеобщей неразберихой и близостью к тем, кто близок к Кремлю, он завел бизнес и головокружительно набирал силу, Перцев же таскался по бабам и был ни на что не гож.

Тут-то Турянский и поманил его банком, предложив закрепить братские чувства договором о страховании. Перцев клюнул, но сам был не рад, поскольку сердцу не прикажешь, другим органам тоже.

Турянский же вошел в тот возраст, когда пора бы и остепениться да подумать о семейной жизни. Перцев совсем не для семейной жизни, да и пооблез он, и красоту былую утратил. В общем, охладел к нему Турянский и увлекся Коровиным.

Коровин…

Ого-го, Коровин! Тот ко всяким там чувствам очень даже расположен и ответил на любовь Турянского со всей пылкостью, данной ему природой — здоровья-то хоть отбавляй, и на людей, и на духов хватает. Так и состоялся этот брак, в результате которого Перцев остался за кормой семейной ладьи.

Тут-то и начались его неприятности. Турянский, распаленный чувствами, в свое время все Перцеву отдал — если не все, то многое; мы, женщины, ни в чем удержу не знаем и если полюбим, то уж страсть как жаждем одарить предмет воздыханий.

К тому же подарки Турянского со временем приобрели вес того лотерейного билета, который вдруг взял да и выиграл «Москвич», а «Москвичей» Турянский дарить никак не собирался. Но так уж вышло, кто знал, что так удачно дело обернется. Никто в нашей стране тогда этого не знал, думали: побалуемся да государству возвернем, а тут и возвращать уже некому — нет его, считай, государства.

Но если вернуться к Турянскому, то он давно переживал по поводу несправедливости с Перцевым. «За что, спрашивается, этому ничтожеству свое добро подарил?» — ежечасно спрашивал себя Турянский. Он переживал, но на радикальные меры идти не решался. Однако с появлением Коровина все резко переменилось. Любовь к магу нацелила Турянского отобрать дары у Перцева, но как это сделать? Многое отдано бездумно. То, что подарено махом, пришлось возвращать по крупицам.

Что же Перцев?

Перцев запаниковал, но не знал, как поправить дела, поскольку ни к чему созидательному с рождения не был гож. Кроме детей, ничего не умел ладно делать. А Турянский лютовал, притеснял своего «бывшего» уже без зазрения совести.

И тут-то Перцеву улыбнулась судьба и послала Бабу Ягу. Перцев, мастер обольщения, Ягу быстренько обольстил, а что дальше с ней делать — растерялся и долго раздумывал, поскольку ничем она не краше Турянского, а даже страшней, и женой будет не тайной, а официальной.

Однако и Турянский не растерялся, поскольку быстро смекнул, что если за дело возьмется крутой папаша Бабы Яги, то, опираясь на полномочия Перцева, он не станет, грубо выражаясь, сопли жевать, а быстренько сделает Турянскому секир-башка, в переносном, конечно, смысле, но это тоже больно и обидно. Ведь Турянскому капиталы не с неба упали, а из закромов…

Впрочем, все знают, откуда настоящие капиталы падают.

Сильно расстроился Турянский, и вот тогда появилась наша Леля. Озадаченный Турянским Коровин с присущей некоторым современным мужьям логикой принял самое непосредственное участие в спасении семейного добра. Пользуясь своими неоспоримыми достоинствами, Коровин и заманил Лелю в сети, хотя она, глупая, считала их роман своей победой. Заманил, с невестой Перцева познакомил и, чтобы не ревновал Турянский, тут же спихнул ее Равилю.

А может, все и не так было. Ведь этих бедных жен всегда так безбожно дурят. Что такое Турянский против Равиля? Один лишь денежный мешок. Коровин, влюбленный в Равиля, решил одним ударом сразу двух зайцев убить.

Ах, кто их знает, какие у этих голубых расклады. Эти отношения — тайна, покрытая мраком. Я же никогда голубой не была и (увы!) уже не буду.

И все же думаю, что Коровин Турянского убедил, мол, надо делать ставку на Лелю, любовницу Равиля. К тому времени все так и было. Бисексуал Равиль, который не побрезгует и теленком, с радостью взял на себя Лелю, как и многих других. Таким образом Коровину и удалось спастись от ревности Турянского и не нарушать семейной идиллии.

Мой опыт говорит, что так и было, но почему хитрющий Турянский до сих пор не догадывается о романе Коровина и Равиля?

Да по той же причине, по которой я спрашивала о своем Женьке у Розы — жена всегда узнает о проделках мужа последней.

В общем, так или иначе, Леля Перцева обольстила, раскрутила на большую любовь, но… вышла осечка. Перцев-то не дурак, лишать себя крутого папеньки. Не женился он на Леле, а снова навострил лыжи к своей Бабе Яге, вот тогда Турянский и придумал этот хитрый финт! Он сам женился на Леле, прекрасно понимая, что Перцев останется любовником его жены. Турянского это очень устраивало. Как только Леля стала его женой, он тут же начал прививать ей мысль, что тяжело болен: порок сердца и клаустрофобия — практически уже покойник. Леля надышаться на него не могла, славила его на всех углах, просто изнемогала от любви, добросовестно следуя русской традиции любить и превозносить покойников. Всех обманули.

Ах, какая идиллия, думали мы! Он любит ее, она любит его… деньги. Леля этому всячески подыгрывала, Турянский от нее не отставал…

Я всегда знала, что высокими чувствами и идеальными отношениями руководит фальшь. Искренность обычно безобразна, за исключением тех редких случаев, когда эта искренность нам выгодна. Но вернемся к Леле. Точнее, к Турянскому.

Убедив Лелю, что он смертельно болен, Турянский принялся осторожно внушать ей мысль, что Перцев хочет его смерти. В связи с этим он подробно объяснил, чем Перцеву это выгодно и в каком виде его смерть должна произойти, чтобы Перцев оказался в выигрыше. Леля, конечно же, поделилась этой мыслью с Равилем. Равилъ с Коровиным, Коровин с Турянским. То есть я хочу сказать, что процесс шел под контролем.

В конце концов постепенно всяческими ухищрениями удалось Леле внушить, что Турянский не вечен, причем не вечен настолько, что уже в ближайшее время она может стать фактической наследницей и доли Перцева. Ведь если сам Перцев окажется за решеткой, от его доли ничего не останется — таков бизнес нашей страны.

«Ах, как мило», — подумала Леля и начала подбивать двух своих любовников — Перцева и Равиля — на авантюру. Перцев, узнав от Лели, что от Бабы Яги можно спастись таким простым способом, как умерщвление Турянского в подвале, наверняка пришел в восторг и спросил: «А кто будет похищать Турянского?»

Перцев к грязной работе не привык, впрочем, как и к любой другой работе. На сцене появился Равиль, который за сущую мелочь — сумма могла быть даже некруглой — согласился подержать Турянского в подвале Коровина.

Почему в подвале Коровина? Да потому что это было выгодно всем, кроме трогательно наивных Перцева и Лели. Им Равиль объяснил, что у Коровина надежней, потому что на виду. «Он знает, что делает, — подумали и Перцев, и Леля, — если промахнется, ему же сидеть». Таким образом жена Турянский попал в подвал под крылышко своего любезного муженька Коровина, который с помощью любовника Равиля это дельце и обтяпал.

Что же Леля? Она, как и рассчитывал Турянский, сразу же повела двойную игру, в которой крупную ставку делала на меня. Именно на это и рассчитывал Турянский: он спал и видел Перцева и Лелю за решеткой. Турянский затеял эту интригу с целью загрести весь жар руками Лели, она намеревалась загрести весь жар моими руками — ведь это я должна была вывести Перцева на чистую воду. Равиля, думаю, она вытащила бы из неприятностей, если так можно назвать тюрьму, а может, и не вытащила бы. Это бабушка надвое сказала.

Однако Турянский не оставил ни Леле, ни Перцеву надежды на победу. Они ловко угодили в его капкан, и Турянский хорошо над этим поработал.

Он подкупил свою соседку, которая устроила этот фокус с ретранслятором, он посулил накануне кредит Тамарке, чтобы она подняла шум — фактически это была помощь Леле, вдруг сама не справится. Турянский не слишком верил в ее мыслительные способности.

Он и в мои способности не слишком верил, потому-то я его и раскусила. Бумажку с номером автомобиля слишком уж грубо мне подбросил, да и фортель с «жучками» был смешон. Эта его соседка просто бездарь: так назойливо рассказывать мне о романе Перцева и Лели. Будто нет других способов донести информацию. Если сами не знают, консультировались бы с Тамаркой или с Марусей.

В общем, плохо сработал Турянский. Поленился сидеть в подвале. А если бы дал мне еще два дня, я без всяких подсказок вывела бы их всех на чистую воду. Впрочем, и Турянского вывела бы. Если не лениться — можно и иголку в стоге сена найти, а уж о человеке с его способностью оставлять следы и говорить нечего.

И все же меня восхищает, что Турянский пустился в такую авантюру. И это в наше время, когда народ стал так прост и так забыта интрига. Нынче все вопросы решаются незатейливо: «заказ» и все дела.

А Турянский так не захотел. Впрочем, не имел возможности. Убей он Перцева — прибежит толпа наследников. И, судя по всему, Турянский уже никак не мог жить с такой гирей на шее, как Перцев. Сам же эту гирю себе на шею повесил, сам же и не знал, как от нее избавиться — так со многими женами бывает.

Не устаю повторять: как приятно, что и некоторые мужчины могут насладиться теперь «женским счастьем» — единственная польза от гомосексуализма.

ГЛАВА 35

Неизвестно, куда бы меня завела мысль о гомосексуализме, но Леля вдруг свернула на стихийный рынок, раскинувшийся у обочины. Мне пришлось тормозить, что я и сделала. Вышла из машины, но на рынок соваться не рискнула, а снова уселась за руль, и правильно поступила, потому что в тот же миг мимо пронесся сиреневый автомобиль Равиля. И тоже к рынку подъехал. Равиль выскочил из машины и бегом направился к… мирно беседующим Перцеву и Леле.

«Вот они, заговорщики, — удовлетворенно подумала я, — все собрались в кучу».

Беседовали они недолго. Леля уехала в деревню, до которой было рукой подать, а Равиль и Перцев… отбыли в обратном направлении, то есть в Москву, а может, и нет, может, решили немного отъехать, чтобы глаза народу не мозолить — местность немноголюдная, каждый новый человек на виду.

В любом случае, мне было абсолютно ясно, что Леля отправилась ломать комедию перед Турянским — ах, ты нашелся, ах, дорогой, ах, я рада, — а сама каким-то образом его в машину заманит, возможно, снотворным напоит или еще какую штуку придумает и отвезет его обратно к Коровину. Ей-то и в голову не приходит, что Коровин в полном курсе.

Но на что рассчитывает Турянский?

На то, что он не поверит Леле и наотрез откажется ехать с ней. И снотворным травиться не пожелает. А тут и я припрусь в деревню и буду Леле мешать. Уж на это он может, не ошибаясь, рассчитывать.

Что тогда сделает Леля? Согласится с мужем и, прихватив меня, уедет из деревни, сама же тайком по мобильному вызовет Перцева и Равиля. Уж эти герои с Турянским цацкаться не станут: скрутят беднягу, вколют снотворное и без шума доставят в подвал Коровина. Но куда они дели моего Евгения?

Я снова попыталась дозвониться мужу, но его телефон не отвечал. Тогда я позвонила Розе, она обрадовалась мне, но ничем помочь не смогла.

— Звони Женьке на работу, — посоветовала я, — вероятней всего, это Леля устроила ему туда вызов.

Сама тратить время на пустяки я не могла — вынуждена была преследовать Лелю.

* * *

В деревню местный житель попадал с двух дорог: одна — прямая (парадная), другая с заездом в рощицу и через почту. По той я и поехала, потому что Леля поехала по прямой.

Возле почты я встретила бабу Раю с ее сестрицей.

— Что вы здесь делаете? — удивилась я.

— Дык прибегла соседка, кричит, вам племяш будет звонить, мы на почту и дернули, на переговорный пункт, — пояснила сестрица.

Примерно то же повторила следом за ней раз пять и баба Рая, жужжа неимоверно.

«Ага, — одобрила я, — вот каким хитрым маневром нейтрализовали бабу Раю с ее сестрицей. Они проведут на почте не меньше часа, дожидаясь мифического звонка, да потом еще часа два по деревне гулять будут, домой не пойдут, пока все сплетни не пересплетничают».

— А Женька где? — поинтересовалась я.

— Дык на хфирму его вызвали, — ответила сестрица бабы Раи.

Сама же баба Рая радостно зажужжала и в подробностях поведала, что без Женьки на «хфирме» никакой работы нет.

И здесь я оказалась права, впрочем, догадаться было несложно: куда еще мой Женька может помчаться сломя голову и задрав хвост? Только на работу.

— Где же Санька? — спросила я, понимая, что уж кого-кого, а «ребятенка» баба Рая в самое надежное место упрятала и подвергать какой-либо опасности не станет, даже если опасности этой и в помине нет.

— Санька жа ж у Льинишны с яёй жа ж правнуками граеть, — доложила баба Рая, и я окончательно успокоилась.

Елена Ильинична, бывшая учительница, а ныне пенсионерка, подходила мне по всем статьям: и характером, и интеллигентным воспитанием, и тем, что жила на другом конце деревни. А если принять во внимание количество ее внуков, то и вовсе можно не волноваться — Саньку от Ильиничны никаким калачом не выманить.

— А Турянский где? — наконец спросила я.

— Спить, — хором сообщили старушки.

И я поехала его будить.

Впрочем, с этим прекрасно справилась Леля.

Когда я вошла в дом, она, заливаясь слезами, нацеловывала Турянского и никак не могла поверить, что он жив и здоров. Он вторил ей в том же духе. Когда я вошла, оба испытали шок: Леля от ужаса, Турянский от радости.

— Вот, — показывая на Лелю, сказал мне Турянский, — нашла меня и уговаривает ехать домой.

— Ни в коем случае, — делая страшные глаза, воскликнула я. — Вас на каждом шагу подстерегает опасность. Вам нужно оставаться здесь до тех пор, пока я не посажу за решетку Перцева.

— Да, Перцеву место только за решеткой! — с редкостной искренностью воскликнула Леля.

Я же подумала: «Но не раньше, чем от клаустрофобии и порока загнется твой муженек. В противном случае все это мероприятие с похищением теряет смысл».

Передать не могу, как подмывало меня торжественно сообщить это вслух, но каким-то чудом я сдержалась и лишь скромно заметила:

— Перцеву и в самом деле место за решеткой. Уж здесь положитесь на меня. В ближайшее время он там и окажется.

— Спасибо! Спасибо! — зашелся от радости Турянский, глазами невольно показывая на Лелю.

Но я его не поняла. Душой, то есть, поняла, а вот лицом нет.

— Ну ладно, — сказала я, — расцелуйтесь на прощание, и мы с Лелей поехали, а вы, Александр Эдуардович, берегите себя. Вы нам еще пригодитесь.

Я намекала на то, что должна же я ему все высказать, негодяю этому, и заодно проверить свою версию: уж больно она складна и хороша, чтобы быть правдой.

Признаться, имелись сомнения даже у такой самоуверенной личности, как я. А вдруг я ошибаюсь? Вдруг эту интригу затеял не Турянский?

Дальнейшее, кстати, и показало, что не он, но не будем забегать вперед, а вернемся к моему высказыванию насчет полезности Турянского.

Он не понял истинного смысла моей фразы и ответил дежурной вежливостью. Впрочем, Леля так заспешила, что ответить ему не дала. Ясное дело, время-то не резиновое, его не растянешь, да и баба Рая со своей сестрицей располагают ограниченным количеством сплетен — того и гляди вернутся, а тут работы непочатый край, бог его знает, как еще поведет себя Турянский: синяков-то на нем оставлять нельзя. Брать надо тихо и нежно.

— Хорошо, раз не хочешь ехать со мной, оставайся, а мы с Соней поедем на рынок продуктов тебе купить, — воскликнула Леля, наспех целуя мужа.

Турянский, видимо, приготовившийся к другому сценарию, запаниковал.

— Здесь полно продуктов! — закричал он, глядя то на меня, то на Лелю. — И корова, и свиньи имеются.

— Тогда купим тебе лекарств, — рявкнула Леля и потащила меня из избы.

— Куда же вы? Соня! — прозвучал мне вслед отчаянный вопль Турянского.

На всю жизнь я запомнила его жалобный взгляд, но пришлось уйти. Все мы очень стремились к развязке.

* * *

Едва мы покинули Турянского и вышли из избы, как каждая начала изобретать предлог избавиться от другой. Этому очень способствовало то, что мы приехали в деревню на разных машинах, но, к сожалению, способствовало недостаточно. Поскольку в Москву из этой точки вела всего одна трасса, незаметно исчезнуть было сложно. В конце концов я смекнула, что Леле тоже не терпится расстаться со мной, и я бесстрашно положилась на ее сообразительность. И не прогадала: уже через несколько шагов Леля хлопнула себя по лбу и воскликнула:

— Ой, я же совсем забыла. Здесь неподалеку, чуть ли не в соседней деревне, живут и мои дальние родственники. Некрасиво будет, если я, находясь в такой близости, их не навещу.

— Правильно, — одобрила я такой ход, — навести, когда еще придется.

— Поедешь со мной? — предложила Леля.

— С удовольствием, — начала я, радостно отмечая панику на ее лице, — но дел слишком много. Поспешу домой.

Леля вздохнула с заметным облегчением и сказала:

— Тогда до свидания.

«До скорого», — очень хотелось ответить мне, но пришлось ограничиться лаконичным «пока».

Для отвода глаз я и в самом деле двинула на трассу. Проехав немного, выбрала рощицу и пристроилась в ней поджидать Равиля и Перцева, очень сожалея, что не сообразила прихватить с собой бинокль. Впрочем, и без бинокля я вскоре увидела сиреневый автомобиль Равиля — какой он умница, что предпочел такой редкий цвет. С Перцевым, который был чужд оригинальностей, было больше проблем, но и его автомобиль я увидела, только уже на рынке, где Леля их и поджидала.

После коротких переговоров троица двинула в деревню, я же мысленно заметалась: как бы умней поступить? С одной стороны, явной опасности я не видела. Если поеду следом за заговорщиками и застану их на месте преступления, пойдут ли они на радикальные меры?

Вряд ли. Леля до последнего будет стараться сохранять дистанцию между собой и Перцевым и уж тем более не захочет признаваться в том, что заодно с Равилем. Следовательно, она невольно будет на моей стороне. Одним противником меньше.

Турянский и вовсе смотрит на меня, как на спасительницу. В физической силе он, возможно, и уступает Перцеву, но не очень. К тому же он хочет жить, значит, силы появятся.

Остается Равиль.

Неужели я не устою против Равиля?

Он не из решительных: сто раз подумает, прежде чем пальцем шевельнуть. А учитывая мои длинные коготки и его холеное лицо, надеюсь, что устою.

Во всяком случае, до прихода бабы Раи с сестрицей и приезда Женьки с подкреплением. Кстати, как там с подкреплением?

Я позвонила Розе, которая мне доложила, что никак не может найти Евгения.

— Телефон его не отвечает, но на работе он появлялся, — пропищала Роза.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Сказал Серега.

— Надеюсь, ты сообразила через Серегу передать Женьке, что я в страшной опасности?

— Нет, не сообразила, — наивно ответила Роза и тут же попеняла мне:

— А почему ты сама не сообразила?

Будто она не знает, что с Серегой по очень многим причинам у меня абсолютно недружественные отношения. Во-первых, я несколько раз его травила, хоть и случайно, но очень сильно — еле выжил, бедняга. Во-вторых, раз пять проболталась Елене о его неверности. Елена-то Серегу простила, а вот он меня нет… Злопамятным оказался.

Раньше я думала, что вражда с Серегой пустяки, ан нет, вот как дело повернулось. Никогда не знаешь, из какого источника судьба припрет пить.

— Роза, — сказала я, — если Женька в ближайшее время не приедет в деревню, жизнь моя может лишиться всяких перспектив, поэтому не трать попусту время и скорей заказывай венки.

— А может, ну его на фиг, Турянского? — испуганно пропищала Роза.

— Нет, на фиг я не могу. Здесь моя честь затронута. Этот Турянский мои умственные способности не ставит и в грош, а ты хочешь, чтобы я его на фиг. Умру, но не сдамся!

С этими словами я от Розы и отключилась, потому что времени у меня было в обрез, а решение следовало принять быстро. Признаться, я голову сломала, испытывая и страх, и чувство неуверенности, но другие чувства оказались сильней.

«А, была не была, — решилась я с присущим мне легкомыслием, — не убьют же они меня».

И поехала в деревню.

ГЛАВА 36

Когда я вошла в избу, там стоял гомон, достойный собрания акционеров Тамарки, из которых мужчина только один — остальные женщины, да еще какие. Но этим женщинам было чему поучиться у… Перцева, потому что больше всех вопил он.

Я не стала сразу обнаруживать себя, а слегка задержалась в сенцах.

— Я не согласен! — вопил Перцев. — Плевать мне на твои обещания! Обманешь опять!

Не выдержав, я слегка приоткрыла дверь и увидела неожиданную для себя картину: Турянский, как начальник, сидел в центре комнаты за столом. Судя по всему, его никто не собирался травить снотворным, а напротив, он был бодр и агрессивен. Он сам, похоже, всех там травил. Другого вывода я сделать не могла, потому что бледная Леля нервно грызла ногти, а Равиль забился в угол и, обхватив голову руками, мычал. Перцев же носился по комнате и кричал.

— Я требую раздела! — кричал он. — И весомых гарантий, а не то, что ты мне тут предлагаешь. В кратчайшие сроки развод с Лелей и раздел имущества. И со мной раздел имущества!

Равиль на этом месте перестал обнимать свою голову и зло уставился на Перцева.

— Какой еще раздел, придурок? — прорычал он.

— Не надо ругаться, мальчики, — пискнула Леля и с удвоенной силой принялась грызть ногти.

«Не выдержали нервы у Турянского, — с горечью подумала я. — Такую, болван, игру испортил. Сам эту кашу заварил, сам же в нее и наделал, а какая красивая комбинация наклевывалась. В центре комнаты должна сидеть я, и обличать этих мерзавцев и негодяев, а Женька с охраной за моей спиной должен млеть от гордости, Леля же, Равиль. Перцев и Турянский должны трястись от страха и просить у меня прощения. А что теперь? Эх! Пойду хоть пару слов скажу».

И с этой глупой мыслью я шагнула в комнату. Не могу сказать, что меня там кто-то испугался. Леля испепелила меня взглядом, Равиль уставился как на пустое место. Перцев в ораторском пылу вообще не отреагировал, а Турянский поморщился, как от зубной боли.

— Что здесь происходит? — строго спросила я. — Что за торг? Как говорил Бендер, командовать парадом буду я.

Демонстрируя наглый напор, я не блефовала: этого добра во мне навалом независимо от обстоятельств. Застращаю даже палача, лежа на плахе. Есть во мне такое качество, и оно всегда помогает мне. Помогло и на этот раз. Услышав такие речи, Леля задумалась, Равиль открыл рот. Перцев замолчал, а Турянский тоже задумался. Пользуясь тишиной, я с пафосом воскликнула:

— Перцев, твоя карта бита! Сдавайся! — Перцев остолбенел, я же продолжила:

— Статья сорок первая, десять лет с конфискацией имущества в крупных размерах.

Фраза так себе, средненькая, я могла бы и лучше завернуть, но зачем стараться, если и эта подействовала паралитически. Перцев задергался, глаза его выпучились, рот открылся…

В общем, я перешла на Равиля.

— Ты, красавчик, тоже готовься на выход. Твоя песенка спета, будешь тешить паханов и спать под шконкой.

Не знаю, понял ли Равиль, о чем конкретно шла речь, но побледнел и начал спешно приближаться к состоянию Перцева.

Удовлетворившись, я посмотрела на трясущуюся Лелю и ничего ей не сказала, а сразу обратилась к Турянскому:

— Александр Эдуардович, вы свободны. Смело следуйте за мной, а с этими негодяями без нас разберутся.

Турянский сник и поплелся за мной. Леля, Равиль и Перцев застыли, как парализованные. Казалось бы, Фортуна меня любит, так все хорошо вышло, однако дальнейшее показало, что хорошо лишь местами.

Когда мы покинули избу и Турянский не увидел во дворе никого, кроме ободранного петуха сестрицы бабы Раи, события повернули в неожиданное русло.

— Так вы одна? — изумился он и шмыгнул обратно в избу.

Признаться, такого поворота я никак не ожидала и со словами «в чем дело, в чем дело» рванула за ним. Перцев и Равиль встретили нас взглядами диких животных, Леля уже ни на что не была способна — растерялась, бедняжка, окончательно.

— Значит, так, — усаживаясь за стол, снова начальственно повел себя Турянский, — вы, Софья Адамовна, можете быть свободны. Я сам тут разберусь.

Троица мгновенно потеряла ко мне интерес, однако я этого не могла допустить, а потому завопила:

— Что значит — сам тут разберусь?

— Это значит, что я отказываюсь от ваших услуг, — спокойно пояснил мне Турянский.

Видит бог, виновата не я, я только мира хотела, но так уж по жизни выходит, что залог мира всегда война — возможная или настоящая. Турянский, не предвидя возможной, повел себя нагло и выбрал настоящую.

— Значит, так, — сказала уже я, — отказаться от моих услуг вы не можете по той причине, что я никому своих услуг не предлагала — это не в моем характере. И вообще, выйдите из-за стола. Вы в гостях и ведите себя достойно.

Не дожидаясь, пока Турянский выполнит мой приказ, я уселась прямо на стол и сообщила:

— Вам всем кранты!

— В каком смысле? — спросил у моей задницы Турянский, потому что я сидела к нему спиной. — В каком смысле «кранты»? — он тут же повторил вопрос, потому что из присутствующих врагов был самым умным.

Поскольку я сидела к нему… спиной, он вынужден был покинуть насиженное место. Я добилась своего, согнала его с пьедестала, следовательно, шансы на мою победу значительно возросли.

Не могу не заметить, что тот, кто умеет правильно выбрать место, всегда побеждает. Впрочем, все победители рано или поздно терпят поражение, но зачем о грустном?

Турянский подбежал ко мне и с тревогой спросил:

— О чем вы говорите? — Я пояснила:

— О том, что все вы преступники, и у меня есть желание упечь вас за решетку.

Турянский поспешно обратился к Перцеву:

— Не стоит терять время. Эта сумасшедшая слишком много о вас знает, к тому же будет мешать нашим переговорам. Лучше всего ее связать и уложить пока в багажник.

Я заметила со стороны Перцева и Равиля порыв подойти ко мне, а потому завопила:

— У меня есть улики на вас, но больше улик я накопала на Турянского. Мой Женька хорошенько потряс соседку, и из нее столько высыпалось: лет на десять Александру Эдуардовичу хватит.

Равиль и Перцев притормозили, а Турянский закричал:

— Не слушайте ее, она врет.

— Нет, не вру, славно вы надули этих наивных людей, — воскликнула я, кивая на Перцева, Лелю и Равиля. — Ха! Клаустрофобия! Ха! Порок сердца! Да вы здоровы, как бык! Если не считать легкого недомогания, сильно изменившего ваш пол.

Равиль и Перцев погрузились в размышления, Леля побледнела, Турянский же (кто бы мог подумать?) набросился на меня и начал душить.

— Спасите! Помогите! — прохрипела я. Троица дернулась, но осталась на месте.

— Она опасна для всех нас, — поощрил их Турянский, не снимая рук с моей лебединой шеи.

Тогда я обратилась непосредственно к Леле, все же мы были подругами.

— Леля, — захрипела я, пытаясь освободиться от лап Турянского, — дура будешь, если позволишь погубить меня.

Леля на секунду задумалась и решила вступить в переговоры.

— Мне оставлять тебя живой не выгодно. Александр Эдуардович предлагает прекрасную мировую.

— Да он через несколько дней умрет! — вырвавшись на секунду из его лап, завопила я и тут же снова в них же угодила.

— Если он умрет, еще лучше, — ответила Леля. — Я буду наследницей.

— Черта с два! — из последних сил завопила я. — Наследником будет Коровин!

По радостному блеску в глазах Равиля я поняла, что права. Коровин уже уломал свою жену-Турянского написать в его пользу завещание.

— Как Коровин? — изумилась Леля. — При чем здесь Коровин?

— А при том, что он у Турянского жена. Твой Сашенька на тебе для того только и женился, чтобы…

С этого места по непонятной причине из моего горла понеслись одни хрипы.

«Неужели это конец?» — подумала я и некоторым образом даже обрадовалась.

Разве то, что со мной происходит с рождения, жизнь? Столько во мне всяких недостатков, что нет никакой жизни.

Я-то обрадовалась, но не тут-то было. Леля неожиданно набросилась на Турянского и отбила меня у него.

— Дай ей сказать! — повелела она. И я сказала. Рассказ мой был краток, но очень эффективен. В короткую повесть я уложила весь план Турянского, направленный на создание крупных неприятностей Перцеву, а заодно Леле и Равилю.

— Тебя просто хотели использовать и выбросить, как самый ничтожный презер…

Однако закончить речь я не смогла. Леля с лету все поняла и, сообразив, что просчиталась, пришла в неописуемую ярость.

— Ах ты гнида! — завопила она и бросилась на Турянского.

Мне понравилась ее мысль, как тут не присоединиться. Вдвоем с Лелей мы довольно неплохо теснили его в угол, бог знает с какими намерениями. Думаю, ему пришлось бы несладко, но Турянский тоже не дурак.

— Хватай эту идиотку! — завопил он, непонятно кого имея в виду.

Перцев (как приятно) уставился на Лелю и нехотя сообщил:

— Мне это невыгодно.

Услышав это, Турянский просто взбесился и даже нашел силы на достойный отпор.

— Дурак, — завопил он Перцеву, — Леля хотела усадить тебя за решетку, чтобы зацапать твои «бабки» и расфукать их с Равилем. Для этого она и эту чокнутую во все посвятила!

Он явно имел в виду меня. Должна же я была предоставить Перцеву доказательства своего ума.

— Да, я вычислила тебя, — закричала я. — Ты не хочешь на своей Бабе Яге жениться, так теперь загремишь на цугундер!

(Господи, скажет мне кто-нибудь когда-нибудь, что такое — цугундер?)

Перцев, услышав мое признание, присоединился к Турянскому. Мы с Лелей сразу же сдали позиции и, пользуясь своей молодостью, резво ретировались к выходу, но дорогу нам преградил Равиль.

— Держи их! Держи! — хором завопили Турянский и Перцев.

Равиль со всем присущем юности пылом начал нас держать. Сразу за все места. Турянскому это не понравилось.

— Ты дурак! — дерзко сообщил он Равилю. Равиль обозлился и с кулаками бросился на Турянского. Мы с Лелей разразились бурными аплодисментами.

— Скажите ему! Скажите! — воззвал ко мне Турянский, глядя бесстыдно-жалостливыми глазами.

— Мне это невыгодно, — ответила я.

— Если я умру, ваши читатели такое узнают, — захрипел Турянский.

Дальше я ему говорить не дала и закричала Равилю:

— Глупый, не того душишь, Леля хотела засадить за решетку и тебя.

И Равиль тут же переключился на Лелю. А Турянский и Перцев взялись за меня. Я сражалась как пантера, как львица…

До тех пор, пока не треснуло мое новое платье — старых я не ношу. Как только платье треснуло, я сказала:

— Стоп!

И все (просто чудо!) остановились.

— Теперь, когда мы выяснили отношения, — сказала я, — можно и договориться. Я согласна на пятьсот. Мое молчание стоит и подороже, но и эта сумма хороша.

— Пятьсот чего? — деловито осведомился Турянский. — Рублей?

— Не смешите меня, — разгневалась я, — тысяч.

Турянский схватился за голову и воскликнул:

— Пятьсот тысяч рублей?! Вы сошли с ума!

— Это вы сошли с ума, — парировала я, — не рублей, а долларов. Нынче не в моде рубли.

— Пятьсот тысяч долларов?! — взвыл Турянский. — Да за эти деньги я лучше от клаустрофобии умру!

— Хорошо, — сжалилась я, — назовите свою сумму, и, если она меня устроит, я в тот же миг отчалю домой и не буду в ближайшие лет сорок о вас вспоминать. Разбирайтесь между собой как хотите.

Турянский задумался.

— Сто тысяч вас устроят? — нервно спросил он.

— Вы безнравственный тип! — гневно воскликнула я.

— Но у меня ровно столько на пластиковой карте! — рассердился он, доставая из кармана пиджака бумажник.

— На меня несколько раз покушались! — возмутилась я.

— Больше у меня с собой нет ни копейки, — потрясая бумажником, сообщил Турянский.

— Меня душил в подвале Равиль! — напомнила я. — А потом и вы!

— Вас же не устроят более щедрые, но обещания, а платиновую карту я даю вам сразу же, сейчас.

— Ладно, давайте, — согласилась я, и он действительно протянул мне карту.

Какой-нибудь умный человек на моем месте тут же и удалился бы, но я осталась. Задержалась буквально на пять секунд — ровно столько мне понадобилось, чтобы ненадежней спрятать карту — и снова угодила в неприятности. Леля, Перцев и Равиль, с интересом наблюдавшие за нашим с Турянским торгом, вдруг как с цепи сорвались, едва у меня в руках оказалась эта злополучная карта.

— Ты дал ей сто тысяч? — завопила Леля.

— Раздаешь наше добро?! — взревел Перцев. Равиль молчал, но жестикулировал красноречивей всех.

— Да ее убить легче! — наконец сказал он, и вся свора набросилась на меня.

Мне же пришлось особенно нелегко, потому что одно дело — защищать себя, а другое — платиновую карту, пусть и с какими-то жалкими ста тысячами долларов. Эти варвары, конечно, договорятся, и каждый урвет себе какой-нибудь приличный кусок, а как же я? Что же я, за так страдала?

Эта мысль буквально сводила меня с ума, можно представить, как уцепилась я за эту карту, мою же шею на этот раз душили сразу шесть рук. Кто это выдержит?

Я не выдержала. Сознание начало уплывать и…

ГЛАВА 37

И вот тут-то появился Евгений со своими друзьями. Не могу сказать, что вовремя: поза у меня была неприглядная, да и платье помялось…

Однако этого никто не заметил. Турянского, Перцева, Равиля и Лелю скрутили и погрузили в фургон, я же не стала дожидаться конца этой истории, а быстро запрыгнула в «Мерседес», собираясь отбыть в Москву с максимальной скоростью. Евгений меня догнал, когда я уже яростно выжимала сцепление.

— Соня, ты жива? — спросил он.

— Некогда! Некогда, Женя, потом, — отмахнулась я от него. — Мне еще с десяток банков обежать придется.

— Зачем?

— За тем, что один банкомат сто тысяч не выдаст, а Турянский уже через час на свободу выйдет.

* * *

Я оказалась права, история эта закончилась несправедливо. Как ни хотелось бы мне сказать, что Турянского, Перцева, Лелю и Равиля сурово покарал закон, но врать не буду, да и не поверит никто. Богатые попадают за решётку надолго только из политических интересов. Чьих?

Нам, простым людям, это неинтересно. Мы живем своими мелкими радостями. Вот я, например, купила новый парик и везу его стричь к Кольке Косому, сыну Тайки Костлявой, ну к своему стилисту. Жалко, конечно, парик, красивый он пока, густой, но что поделаешь, если я обожаю стричься, а свои волосы доверить стилисту страшно. Мои волосы…

Ой, простите, кто-то звонит.

— Мама, ты невозможная! Ты хоть знаешь, что сегодня выпустили Турянского со всей его сворой? Эх, Мама, креста на тебе нет — таких хороших людей уконопатила.

Интересно, кто Тамарке подруга: я или Турянский со всей его сворой?

— Тома, о чем речь? Уконопатила называется — каких-то пятнадцать суток и посидел человек за мелкое хулиганство. Это я-то мелкое хулиганство? Да за меня ему как минимум вышку должны были дать! У меня вместо шеи теперь синяк! Эх, нет на земле справедливости.

— Мама, ты невозможная! Вечно ты не довольна!

— Я не довольна? Очень довольна! Всех разоблачила! Турянский-то думал, что я не разгадаю его интригу, я же мастерски до самой сути дошла.

— Да-а, Мама, — согласилась Тамарка. — Видно, не солгала народная мудрость: на хитрую жопу всегда найдется этот, как его, ну тот, что с винтом.

— А на этот, что с винтом, всегда найдется жопа с лабиринтами, не сочти за грубость народную мудрость, — ответила я.

— Какая уж тут грубость, когда это истинная правда, — признала Тамарка и философски заключила:

— А ради чего эта суета, когда все в землю ляжем и все прахом будет? Не жить ли нам миром и не довольствоваться ли малым?

Я ее мысль одобрила и сразу посоветовала:

— Вот прямо с себя и начни. — Тамарке тема не понравилась.

— Эх, Мама, — зловредно сообщила она, — вот чует моя душа, что не Турянский зачинщик этой интриги, а кто-то и им воспользовался.

— Да кто же? — опешила я. — Ведь количество участников ограничено.

— Вот ты, Мама, и думай, ведь ты же у нас самая умная, — порадовала меня Тамарка и тут же огорчила, продолжив:

— Ты самая умная, если тебя послушать. Короче, думай, а я выгодный кредит вырывать бегу.

И она убежала, омрачив мою жизнь в одно мгновение.

«Как же так? — расстроилась я. — Неужели и в самом деле эту интригу затеял Коровин? А я-то думала, что он просто Турянскому помогал. Хотя, почему бы все это и не затеять Коровину? Он-то ничем не рисковал. Турянского к праотцам бы отправил, капиталы бы унаследовал и жил бы поживал с Равилем… Эх, как есть хочется. Убьет меня эта диета. Когда-нибудь точно слюной захлебнусь…»

С этой мыслью я достала из сумочки пакетик жевательной резинки и, мысленно поблагодарив Марусю, положила ароматную пластинку в рот.

«Кстати, надо бы позвонить Марусе…»

Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.

Я уже собралась ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.

Боже, как красиво!

Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.

«Надо позвонить Марусе и рассказать про рыбку, — подумала я. — Правильно, я же собиралась позвонить Марусе».

А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать и разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…

«Сейчас появится старушка, — подумала я, — и девочка, и нервный мужик. Мужики все нервные».

В общем, закончилось все карнизом, в самом прямом смысле этого слова: я стояла на широком карнизе того самого сталинского дома, который развалила аквариумная рыбка. Одна моя рука судорожно сжимала металлический крюк, вколоченный в стену дома (видимо, на нем когда-то держалась водосточная труба), а вторая сжимала сотовый телефон.

На этот раз я не растерялась — теперь у меня появился опыт.

«Так, — подумала я, — сначала жвачка, потом карниз. Теперь, когда выяснена последовательность, стоит позвонить Марусе, ведь это она меня угостила жвачкой».

Только я так подумала, как раздался звонок. Звонила (о, чудо!) Маруся.

— Старушка! Епэрэсэтэ! — радостно закричала она. — Лелю и Турянского выпустили прямо вместе с Перцевым! Леля с Турянским разводится и выходит за Перцева, а Равиль! Нет, я прямо вся упаду!

— Это я прямо вся упаду! — разъярилась я. Но Маруся меня не слушала.

— Епэрэсэтэ! Старушка! — вопила она.

— Что — епэрэсэтэ? Что — старушка? — заглушая ее, воскликнула я. — Лучше скажи, где ты жвачку взяла? Ты же терпеть ее не можешь.

— Да, я не могу терпеть эту жвачку, — подтвердила Маруся. — Она перебивает мне весь аппетит, поэтому я тебе ее и отдала.

— Это ясно, а зачем ты ее купила?

— Я купила? Стала бы я покупать. Равиль меня угостил жвачкой, а я сразу же тебя переугостила, ну, чтобы добро не выбрасывать.

Я изумилась:

— Равиль? Постой, откуда взялся Равиль? Это же у Кольки в салоне происходило, ведь это там ты мне подсунула идиотскую жвачку.

— Правильно, там, — согласилась Маруся. — Как раз в тот день, когда ты у Кольки Косого свой облезлый парик стригла, а потом незнамо как угодила на карниз.

Передать не могу, как я разволновалась.

— Маруся, умоляю, расскажи поподробней, как все случилось со жвачкой! — закричала я, стоя на этом дурацком карнизе с телефонной трубкой в руке.

— Да никак и не случилось, — флегматично ответила Маруся. — Мы были в салоне. Пока Колька Косой терзал твой парик, я скучала, сидела, на тебя глазела, зевала, слушала, как ты измываешься над стилистом, потом мне надоело, и я вышла в холл. Тут и подвернулся Равиль в стильной такой шляпе с широкими полями. Он меня жвачкой и угостил и предложил угостить тебя. Я тут же прямо всю ее тебе и отдала, когда Колька Косой меня в кресло посадил.

— И что я сделала?

— Ты сказала, что зверски хочешь жрать, распечатала брикетик и сунула пластину в рот, а потом вдруг по магазинам умчалась, бросив меня у Кольки Косого прямо всю одну.

Вот что сообщила мне Маруся. И я, в нечеловеческих условиях, стоя на карнизе, сделала последнее открытие: интригу затеял Равиль, чтобы потом избавиться от Коровина и зажить свободной жизнью. Очевидно, такой жвачкой он пользовался, когда выходил в астрал для общения с духами.

Какой умница Равиль, раз разглядел во мне сильнейшего потенциального врага и подсунул жвачку, пропитанную психотропом. Уж он-то знал, кого надо срочно нейтрализовать или (на худой конец) дискредитировать. Выставив меня психически ненормальной, он рассчитывал поломать игру Лели, которая надеялась загрести жар моими руками, о чем она имела глупость ему рассказать.

Но Равилю не удалось вывести из игры мой ум. Мой ум не запугать никаким карнизом, не смутить никаким психотропом, бог знает как внедренным в жвачку, — однако, что же там было в народной мудрости после задницы с лабиринтами? Скажет мне кто-нибудь или нет? И долго ли протянет наш Турянский? А Коровин? Сколько осталось ему жить после того, как он завещал свое добро возлюбленному Равилю?

Из этой истории вытекают два вывода: любовь — глупость, а завещание — штука, которую мог придумать только нехороший человек.

Но когда же меня снимут с карниза?