Мэриленд

– Сроду не думал, что найду вот так контуры в жалобе.

– Ужасно адская штука.

– Ага, Генри, ну наконец-то. Передвижной обезьянник пролетел через

ленту ограды и стремительно развернулся. Шеф Генри Блинк толчком распахнул дверь – батон сигары посреди одутловатого лица – и выкатился наружу, вдыхая ночной воздух.

– Я уже чую вкус этого ареста. Выстрел в движок? – Он нахмурился на фейерверк вспышек стада журналистов.

– Генри, – сказал энергично Майор, – ты знаешь Джека.

– Прорыв границы, зырьте сюда – Майор, Гарпун Спектр и Шеф Терминала в пыльнике!

– О, сомневаюсь, что мистер Кома потребует правосудия, – сказал Майор с нервной улыбкой.

– Готов спорить на твою шоколадную жизнь, что не потребует. – Блинк неуклюже протопал мимо трёх мужчин и осмотрел тело, чей третий глаз был распахнут, как люк после взрыва газа. – Охранник, однако. Есть улики?

– Ждут тебя, Генри. Вон даже Джек.

– Коронер захочет знать. – Блинк махнул на прессу. – Убрать отсель стервятников и обеспечить охрану территории. Тя чё, не учили в коп-школе, Джек? Есть успокоительное для вон того парня?

– Мне не нужны успокоительные, Генри, – Кома чиркнул спичкой и поджёг амортизатор. – Покойника более чем достаточно.

Гарпун Спектр весело прищурился на Блинка.

– Никак не въедешь, Генри?

Блинк вытащил сигару из своего лица, как вилку из кабана.

– А? Чё за шум? Ты сделал на нём денег?’

– Единственное, что я сделал – решил, кого буду представлять.

– Здесь Рекс Камп и Док. Настоящее кобылиное гнездо активности. Эй, Мэнгрув – кальмаровые серьги?

Но не успели Коронер и доктор Мэнгрув дойти до тела, как прирычал белый грузовик и начал разгружаться. Парень в мантии выплыл из дыма.

– Вам запрещено трогать тело. Майор начал терзать пальцы.

– Генри, это мистер Вингмейкер, главный пингвин церковного картеля.

– Типа сопереживаю вашим чувствам, падре.

– Не в том дело. – Вингмейкер распахнутыми глазами разглядывал тело. – Прикажите своим экспертам убираться.

– На каких основаниях?

– У меня есть картельная мистификация, замаскированная под распоряжение суда.

– Значит, вы бросились в комнату судоложества. Как ребёнок ябедничать учителю.

– Истинно так, – пробормотал Вингмейкер, потом оттолкнул медиков в сторону. – Посмотрите, мистер Блинк. Это может стать величайшим религиозным событием со времён Святого Маккейна.

Блинк перевёл взгляд с улыбки Гарпуна Спектра на тело. Лужа крови вокруг головы жертвы точно воспроизводила классическую форму молящейся Девы Марии. Люди Винг-мейкера уже возводили разборную часовню вокруг тела.

– Ну, уж не будем раскидывать пальцы, – прорычал Блинк. – Я понимаю, вы не в курсах, как один край личности выступает из другого. Но нашему Джону Доу* придётся выполнять разрушительную программу гниения независимо от вашей чертовски священной блокады. А пока всё складывается дьявольски удачно для мясных мух.

Доктор Мэнгрув прошла мимо с ящиком инструментов.

* Стандартная форма для обозначения неустановленной личности.

– Приказ подтверждается, Шеф. Нет ничего, кроме очевидного.

Рекс Камп угрюмо прошествовала за ней.

– Тот же приказ твоим экспертам, Блинк, – сказал Джек Кома. – Шакалам разошлём повестки за эту фотосессию.

– Наконец-то ты думаешь, как коп.

– По положению тела, это привидение появилось с нашей стороны границы.

– Это труп. Кома отвернулся.

– Привидение.

Блинк и Гарпун Спектр пошли к машинам.

– А твоя точка зрения, Гарпи? Ты у нас стал набожным?

– Когда это оплачивается.

– А что, было дело?

– Насчёт этого тела, я думаю, у нас в руках истинное чудо.

– В моих – ни шута.

– Помнишь давным-давно слоны в Индии, пьющие молоко?

– И что? Я могу выпить пропасть молока. Тоже чудо?

– Те животные были из камня. Камень, Генри, слышишь, что я говорю?

– Ах, чёрт, это всё просто выдумки в твоих мозгах.

– Ну, слава богу, – подхихикнул Спектр, – не самый важный орган.

Блинк дошёл до передвижного обезьянника и снова раскурил сигару. За рулём ждал танкист.

– Ладно, я пошёл за бубликом и кадушкой сердца тьмы. Вингмейкер соблаговолил дать доступ к одному факту, чтоб его благословило. Вишь отпечатки копыт вокруг гробонаполнителя? – Он нырнул в машину.

– Чистые, как образец.

– Преет работает там, где запрещена обувь с рифлёной подошвой. Труднее бегать.

Блинк хлопнул дверью, и машина порычала прочь.

– Офис, – буркнул Спектр.

По сути, прошёл год с тех пор, как Джонни Фейлсейф приставил морскую раковину к уху и услышал насмешливый хохот. Он стал сам себе начальник эффектным и кружным маршрутом. И где-то в дороге вбил себе в голову, что он больше, нежели оловянная статуэтка в оловянной кабинке. Ему довелось читать, что давным-давно жили бедняки, которые получали небольшие деньги: теряли паспорта и добредали до немецкой границы, чтобы прикинуться беженцами. Его впечатлило. Похоже, на границе может поменяться всё. На мексиканской границе – американцы менялись в нацистов. Так что он вышел из офиса и пошёл прочь из Светлопива, через Наш Прекрасный Штат, пиная пыль, пока не достиг границы Терминала. Это случилось чуть раньше разрыва между штатами, и там ещё не было оборудованных огневых позиций – просто Джонни Фейлсейф переходил туда-сюда и пытался зафиксировать еле уловимое ощущение законов, меняющихся вокруг его тела. Он думал, что воспринял мельчайший сдвиг давления на себя, но и что? На него всё равно давили.

Он знал, что когда-то однажды Леон Вордил хакнул кодекс и добавил законов – сначала по прогрессии, потом в экспоненциальной опухоли – что полностью уничтожило последние следы человеческой активности. Вычистить авторизованные указы из случайных добавлений оказалось напрягом для мозгов, задачей на годы. Один делегат, появившись перед прессой,- смеялся и бил себя в лицо грохочущим листом алюминия.

В наши дни насыщение авторизованного кодекса сделало прикол с троянским законом излишним. Но Фейлсейф стал одержим этой точкой перехода границы, где одна дамба ограничений уступала место другой. Нет ли там точки между ними – хотя бы минуты – где нет ни той, ни другой? Он пал на колени на краю штата, прищурившись на микроскопический шрам на земле, заполненный оживлённой свободой. Образец, забранный в почвопробник, под увеличением показал роящееся небо, и Фейлсейф загнал вглубь два листа оргстекла, чтобы извлечь тонкий пограничный сэндвич. Обычный светоч сможет проецировать на стену незаконную активность, и Фейлсейф постучался к Дону Тото в “Задержанной Реакции” на улице Валентайн.

– Видел когда-нибудь торнадо, Тото? Крематорий, мой крутой друг. Световые шоу – ничто. Есть мысль, что ты готов к яркой штуке. Выдающаяся штука.

– Выдающаяся? Звучит неплохо. Фейлсейф поставил лист перед софитом, и

стена превратилась в шербет, взбаламученный, как лицо Юпитера.

– Неистовая штука, Джонни.

– Автоматическая, в таком аспекте. И буквально за пару моментов придавит то грозное дерьмо, которое ты, похоже, так любишь.

– Постоянно меняется.

– И даст клиентуре намёк на высокие материи, Тото.

– По любому, беру. Назови свою цену, твою мать.

Фейлсейф открыл бурную торговлю образцами границы, которые использовали в световых шоу по клубам от Греды до Дворца Креозота. Он стал поставщиком заведений от побережья до побережья, включая “МК-Ультра”, тематический монархистский подвальчик в Питсбурге, где клиента обслуживали как двух или более разных людей и деньги брали на выходе за всех. Владелец Нед Речид видел, как ЭНЧ* выбивает визуалы, чтобы создать уникальное ощущение. Не как в старых казаках-разбойниках, где только грязный отпечаток цвета выдавливался из тесного акта интерпретации. Всё заполонили шипящие чайники, и Нед решил украсть промышленный секрет Фейлсейфа и наделать кучу. Он весьма удивился, когда под покровом ночи Фейлсейф поехал на границу в бронированном песчаном багги, встал на колени на вулканизованную землю и вбил в почву створчатую панель, словно экспозиционную пластину.

* Экстремально Низкая Частота.

Испуганная перебранка и борьба между двумя антрепренерами окончилась смертью Неда Речида от собственного пистолета, а Фейлсейф украсился гирляндами ужаса. Он смотрел из окна на Салатовую Улицу, и ему грезилось пламя вечных мук. Его отпечатки были на пистолете. Пистолет под телом. А по телику разворачивали историю про таинственный образ, распустившийся из головы Речида. Место преступления стало меккой для зевак, и пингвин предлагал святую охрану и медиатайник убийце.

Феерические сумерки, и Фейлсейф навещает друга на территории Улицы Святых.

– Во ты жжёшь, Джонни, – сказал Атом, когда Фейлсейф вошёл в его офис. – Джинсы и галстук? Выглядишь как цыган на похоронах.

– Атом, в любом случае ты мне должен.

– Чем больше кости, тем легче плавать. Присаживайся, Джонни. Я полагаю, что та пушка работала от монеток – очень экономично.

– Там была драка, пистолет выстрелил.

– Бывает. Знаешь самую редкую и бестолковую штуку в мире? Не стрелявший пистолет. Сигарету?

Пара толстых очков лежит на столе, замыкая провода.

– Какой-то плеер?

– Это миррер. Надеваешь, закрываешь глаза, и тебе кажется, что ты сменил мир. Охотишься за пушкой? Знаешь, лучше, чем приходить ко мне.

– Знаю, и лучше, чем втягивать тебя в дело, Атом. Хочу одолжить маскировочную систему.

– Какой округ, демография?

– Закон, церковный картель, пресса. Думаю, это выстрел в голову.

– Нет, с определённой точки зрения видишь, что методы работы с ними одни и те же. Вот, взгляни.

Атом активизировал панель на стене и достал странный элемент экипировки. Он смотрелся как наголовник египетского принца в форме чёрной кобры.

– Это что?

– Спинка брюлика. Классический капюшон “свой-чужой” – широкопрофильный фанатичный вызов с библиотекой в чипе на миллиард образов. Старая и тяжёлая, но это всё, что у меня есть на руках. Придётся обойтись незатейливыми средствами.

– Она проецирует всё, что наблюдатель не в состоянии опознать? .

– Конечно. Технологии спокойной жизни далеко ушли со времён глинобитных хижин, друг мой. Удачи.

Личные маскировочные системы ушли в прошлое, когда изобретатель обнаружил, что может пойти куда угодно, и его будут игнорировать, пока он несёт коробку для пожертвова-. ний. Фейлсейф, невидимый, уходит в ночь и движется через толпу на место преступления. Это медиасобытие, всё в резких дуговых фонарях и обобщениях. Он незамеченным следует за Шефом Блинком и танкистом, когда они прибывают в часовню.

– На этом убийстве подают полноценный ленч, Бенни? А? Плохо. Мне сгодилась бы и пара хот-догов.

– Есть вести, Шеф?

– Плохо, а? Наверно, нам лучше сосредоточиться на деле, танкист. Синдром Единственного Выстрела в Голову. Пистолета на месте нет. Всё, что мы знаем по лучам, прорванным вокруг прострела, он был этерический с фальшивым номером на рукоятке.

– Кафешный пистолет.

– Ага. Ни фига общего с деньгами, ограблением или клубной территорией, это верняк.

– Вы считаете, убийца – его жена?

– Вряд ли, но предполагаю, как было дело.

– Кобыла Делла? Он был женат на кобыле?

– Как было дело, Бенни, я имел в виду, мне всё ясно.

– Мне нет, Шеф.

– А тем временем небольшое попустительство Вингмейкера привлекает целые толпы якобы ковбоев.

– А разве якобыки – не тупые волосатые животные?

– Именно. И они меня не одурачат. – Они вошли в часовню и обнаружили там галерею ассассинов, толпящихся вокруг тела. Огромный электрический вентилятор разгонял мясных мух.

– Класс, настоящее чаепитие. Кто-нибудь ещё придёт поржать?

– Блинк, – кивнул Джек Кома с каменным лицом.

– Понял, что я имел в виду, Бенни? Время фанатов.

– Слишком много стряпчих для тебя? – ухмыльнулся Спектр. – Почему-то не очень верится.

– Кто твой клиент?

– Рыба в бочке, Генри. Как минимум я мог бы найти семью того, кто потерял пульс, получить фрактальный аккомпанемент.

– Да уж, несчастный агнец. Кровь невинных – материал Брэди. А поскольку Вингмейкер не разрешает вынос, неплохой масштаб горя и прочих прелестей, ты чёртов защитник обездоленных мафиози. – Блинк хихикнул, раскуривая сигару.

– Мистер Блинк, – заявил протест Вингмейкер, – это святое место.

Блинк хрюкнул.

– Это святое издевательство, падре. Я видел миллионы пятен – каждое на что-то похоже. Помню, после бунтов НЛП я видел лужу – вылитый наш Бенни, сидящий на каком-то динозавре. И в тот вечер медиа не свирепствовали. Так что кончайте набивать слова о любви мне в уши.

– Тело брошено ровно поперёк границы штата, мистер Блинк, – объявил Кома. – Я претендую на равные полномочия.

– Ладно, Шерлок, – Блинк взвесил сигару, нахмурившись. – У тебя какой процент обломов?

Фейлсейф добрался до тела. Когда он двигался в свитых волокнах закона, он выглядел столь огромным вызовом собравшемуся обществу, что осознать его просто невозможно. Чужой, йети, человек-невидимка – их здесь быть не могло, и их здесь не было.

Вне себя, Спектр шваркнул дипломат на передвижной алтарь и отщёлкнул замок.

– Боже, как мне это нравится. Все пешки на доске, Генри. Замети свои чёрные бюджетные налоги, и доска станет серой. Я даже готов представлять здесь вон ту немолодую милашку. Может, это будет нечто?

– Нечто, – буркнул Блинк. Он хмурился на воздух перед собой. – Нечто странное.

Фейлсейф ступил на границу штата, ту тонкую территорию, свободную от внешних манипуляций. Когда он перешагнул тело, он превратился в фигуру из фосфенового потока, молнию в бутылке – на короткое мгновение шапка поляризовалась, и каждый увидел то, что хотел увидеть. На него обрушился поток внимания. Вингмейкер увидел Бога собственной персоной, дарующего благословение трупу. Кома увидел мошенника из своей юрисдикции, сдающего всех и вся. Спектр увидел фотогеничного психопата, трахающего тело и утверждающего, что это общество его вынудило и что он хочет юридической помощи. Генри Блинк увидел комбинацию этих трёх и своей матери.

– Ма, – сказал он, шатнулся вперёд и остановился с порыбевшими глазами. – Ты принесла оладушки?

– Не отвечай, – выпалил Спектр.

– Богу ни к чему оладушки, еретик! – завопил Вингмейкер.

– Они ворованные, – объявил Кома.

– А почему бы и нет, – сказал Бенни, увидевший человека, освежающе оправданного и невинного.

Наголовник упал с головы Фейлсейфа, когда он вынул кольт “Дабл Эдж” и встал точно в центре обзора.

– Только, чур, вишенку не брать, – пробормотал Блинк с вялым лицом, а потом ухмыльнулся. – Так то ж правонар со старомодным шлемом Зевса. Присоединяйся к компании, мальчик. – Он вытащил “АМТ Аутомаг”. – А теперь на шаг назад от чуда и бросай дырокол.

Фейлсейф бросил кольт и, воздев руки, слегка дрогнул вперёд.

– Стой, где стоишь, мальчик, – крикнул Кома, наводя 41-зарядный “Джулиани”.

– Он мой, Кома, – на пару миллиметров за линией.

– Ты совокупляешься со знанием, древним, как карп, мистер Блинк, – крикнул Вингмейкер. – Этот человек под защитой церкви – тащите свои откровенно дошлые разборки наружу.

– Я не исполню свой общественный долг, если не дам вам сейчас в глаз, падре.

– Это несчастный случай, – возопил Фейлсейф.

– Как поэтично, – хмыкнул Блинк. – Приглядись, и ты увидишь крошечные парашютики на моих слезах. Ты единственный кандидат, явившийся под покровом тайны, мистер. Так что вина на тебе.

– Никаких разговоров с метеозондом, – улыбнулся Спектр, подходя к Фейлсейфу. – Ты невиновен, и тебе сейчас нужен друг.

Фейлсейф рефлективно потянулся к голове – на нём ли ещё наголовник? Как вдруг Кома сграбастал его со спины, перетягивая через границу.

И тогда на него накинулись все, дёргая его туда-сюда, как рычаг скоростей.

– Разрешите представиться! – вопит Спектр, прижимая свою визитку к лицу Фейл-сейфа, как святую облатку.

– Не считаешь отказ ответом, ты? – ревёт Блинк.

– Милосердное место ждёт, парень!

– Когда он умрёт, я хочу получить право на добычу ископаемых!

– Ты имеешь право на злость, мужик!

– Грубо, но честно!

– Неуполномоченный убийца, чтоб тебя благословило!

– Жизнь и перемены!

– Мой клиент загадочным образом невиновен!

– А какие дорогие штаны!

– У меня то же количество ног – думаете, есть связь?

И их ноги в пылу борьбы били и попирали бурую Мадонну – глянув вниз, они обнаружили фазированный контур чудовищного грузовика, самолётный чемодан, пруд кубиков, надувные молотки, свинью на колёсах, невнятного бродягу, лукавого шерифа, скрывающего ответы, карту Дании, верблюда, горностая, кита. Вломившись, пресса довершила разгром.

Фейлсейф на ходу придумал алиби со столь захватывающим правдоподобием, что копы в ужасе спрашивали у него, правда ли, что это лишь плод его воображения. Пресса назвала его Идиотическим Убийцей. Сбитый с толку Вингмейкер говорил о Фейлсейфе как о “нашем крошечном лучике солнечного света”. Блинк сделал заявление, что “это хороший мир – я объединил силы, чтобы устроить разборку. Так или иначе, я хочу его в лаванде”. Во имя уважения к покойному Спектр предложил десять лет молчать об истинном положении дел. Президент выступил с речью, рекомендуя срок от двух до шести.

Обалдевший от безумия этих поступков Фейлсейф, сидел среди прочих пустышек на привинченном к полу кресле и читал по губам мультики с выключенным звуком. Граница затуманилась. К тому моменту, как внимание переключилось на другую тему, даже он сам забыл, кто он такой, и решётка на его окне сливалась с текучими формами в небе.