на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 2

Пол не торопясь шел к станции метро «Балтийский вокзал». По дороге он старательно прислушивался к своим ощущениям, но никак не мог решить, сыт ли он или следует еще что-нибудь поесть. В вестибюле он привычно взглянул на расписание движения пассажирских судов. Вот они, все русские адмиралы: Ушаков, Лазарев, Корнилов, Нахимов и Макаров. Пол уже давно выучил наизусть эти трудные фамилии.

Станция метро была отделана мрамором цвета морской волны, привезенным сюда с Урала, на потолке изображен надутый ветром парус, композицию довершало мозаичное панно «Выстрел «Авроры». Мрачно оглядев все это великолепие, Пол решил, что его плохое самочувствие, скорее всего, вызвано морской болезнью.

Но во время короткой поездки в вагоне электропоезда (ему надо было проехать только одну станцию – «Нарвскую») у него появилось ощущение, что уральские каменоломни, где добывают мрамор для ленинградской подземки, каким-то волшебным образом переместились в его бедную больную голову вместе с сопутствующим процессу шумом и грохотом. А может быть, это излишне трудолюбивые каменотесы добросовестно выдалбливали барельеф Пола Хасси, причем трудились они самоотверженно, не покладая рук, сменяя друг друга, потому что торжественное открытие с официальными лицами, вялыми аплодисментами и ироничной музыкой Прокофьева уже не за горами.

Не то чтобы настало время подводить итоги, но последние события настроили Пола на философский лад. Он задумался о смысле жизни. Кто он? Зачем пришел в этот мир? Частично он знал ответ на этот вопрос. Должны же существовать люди, хлопочущие над елизаветинскими монетами, старинными парусниками в бутылках, красивым сервантом, изготовленным в 1689 году, подлинными серебряными подсвечниками, которые держала в руках сама королева Айна, парчовым жилетом и изрядно потертой софой, начавшими свой жизненный путь еще при регенте… В конце концов, кто-то должен стирать со всего этого пыль.

Станция «Кировский завод». По широкой лестнице из дымчатого кавказского мрамора рабочие поднимаются навстречу трудовым свершениям. Так… теперь на улицу. Как сегодня солнечно и тепло! А вот и знакомое 11-этажное здание Кировского райисполкома. В соседнем кинотеатре Анна, странная подружка Алексея Пруткова, раньше работала киномехаником. Алексей рассказывал, что однажды, во время премьеры очередного советского киношедевра, у нее запуталось несколько десятков метров пленки с панорамой русской степи. Теперь она убирает мастерские детского технического центра при заводе. Ах, Россия, Россия!

Пол подошел к подавляющему своими грандиозными размерами «Парку имени 9 января». Здесь рабочие Нарвской заставы собрались, чтобы вручить царю свое прошение. И были расстреляны. (Начищенные до блеска сапоги, черные дыры разинутых в отчаянном крике ртов, раздавленные безжалостным каблуком хрупкие очки.)

В целом это был довольно приятный и вполне современный район. Правда, дом, к которому сейчас подходил Пол, был построен примерно в тридцатых годах и уже успел основательно обветшать. Впрочем, следует признать, что строения этого периода в Англии находились в аналогичном состоянии. На фасаде здания красовался барельеф. Пол окинул взглядом маленькие балкончики, на которых сушилось белье, прислушался к вдохновенному радиоголосу, несущемуся из распахнутых настежь окон (похоже, здесь все слушали только одну радиостанцию), вздохнул и поплелся вверх по лестнице. Добравшись до нужного этажа, он остановился, чтобы перевести дух, после чего толкнул дверь в квартиру. Ее никогда не запирали. Анна была дома одна. Она лежала на кровати и листала спортивный журнал. Пол покосился на нее и недовольно хмыкнул. Он не мог сказать, какие чувства к ней испытывает, но уж точно не слишком теплые.

У нее были очень черные брови, которые она частенько хмурила, глядя на него. Точно так же она посмотрела на него поверх журнала и сейчас. Женщина была полностью одета: в черных чулках, теплой юбке цвета перца с солью, нежно-голубом свитере. Пол предложил ей выбрать дрилоновое платье, но она отказалась. Она всячески противилась его вселению в квартиру.

Пол долго не мог отдышаться после утомительного восхождения по лестнице. Неожиданно ему пришло в голову, что он впервые остался наедине с Анной. Но перспектива провести с ней остаток дня до прихода Алекса не слишком радовала. Дело в том, что он имел тайные виды на кровать, которая теперь оказалась занятой. Больше всего на свете ему хотелось развалиться на этой самой кровати, но только в одиночестве, и всласть похрапеть. Странно, но столь желанный дневной сон в мечтах Пола ассоциировался именно с громким храпом. В квартире была только одна кровать, поэтому Пол был вынужден проводить ночи в большом плетеном кресле. Для этого ему пришлось потревожить полчища блох, давно и прочно обосновавшихся в этом жестком и неудобном предмете мебели. Под ноги он подкладывал старый ящик, в котором, если верить сделанной по трафарету надписи, когда-то были огурцы.

Спать Полу доводилось нечасто. По ночам в этой квартире было много выпивки, жарких споров, поэзии и музыки. Зато днем, если только он не навещал Белинду и не пытался сбыть с рук злосчастные платья, он получал в свое полное распоряжение старую продавленную кровать. Тогда он отсыпался на ней, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Ему не мешали ни назойливо жужжащие мухи, ни доносящиеся с улицы крики детей. Он не слышал ни монотонного шума воды, текущей из хронически неисправного крана, ни злобного фырканья газующих на углу грузовиков, ни орущего радио. А теперь кровать занята, ему придется попытаться вздремнуть в компании с блохами. Но всласть похрапеть уж точно не удастся. Анну раздражает абсолютно все, что исходит от него. Во всяком случае, все то, что ей удается понять. Она вечно издевается над его акцентом, кривит губы в насмешливой улыбке, когда он старательно пытается пробиться сквозь дебри русской грамматики, придирается, можно сказать, к каждому звуку и вздоху. А однажды, когда он случайно во сне выплюнул протез, она брезгливо подняла его щипцами для колки орехов.

Пол еще раз взглянул на лежащую женщину и, тщательно выстроив в уме русскую фразу, проговорил:

– Ты отдыхаешь после работы?

Анна с неудовольствием сморщилась, будто услышала неприятный звук из сломанного транзистора. Пол очень старался правильно выговаривать слова на чужом языке, но все равно не сумел угодить. Анне все не нравилось: фонетика, грамматика, да и сам говоривший.

Пол с трудом отдышался, сел в свое продавленное кресло и вытащил пачку болгарских сигарет. Он предложил закурить своей неприветливой собеседнице, но она молча мотнула головой. Ну и черт с тобой, решил Пол и глубоко затянулся. Анна продолжала раздраженно шуршать страницами. Пол взял лежащую на плите газету «Правда» и помахал ею, разгоняя дым. Боже, Боже правый! Что он здесь делает? Как он позволил загнать себя в эту ловушку? Пол представил, как он выглядит со стороны, и жалобно застонал: грязный, небритый бродяга курит мерзкие болгарские сигареты, сидя в дряхлом кресле в крохотной нищей квартирке на окраине Ленинграда. Это убогое жилище провоняло капустой, анисом и квасом, а сейчас к этому набору ароматов примешивался слабый запах смуглой женщины из Грузии, лежащей на кровати поверх засаленного покрывала, на котором в отдельных местах еще угадывались цветы. Словно пытаясь согреться, она поджала ноги, затянутые в плотные черные чулки. На пятке левой ноги виднелась дырка. Анна потянулась и почесала подмышку. Журнал захлопнулся. Она нахмурилась и недовольно зашуршала страницами.

– Анна, – окликнул Пол, – Анна, Анна!

– Что? – буркнула она, окинув собеседника недовольным взглядом.

Неожиданно для самого себя Пол осознал, что ему нечего сказать. Просто захотелось произнести ее имя.

– Ничего, – растерянно ответил он. Поерзав в неудобном кресле, Пол снова нерешительно посмотрел в сторону кровати. – Чай, – сказал он. – Чай можно? – Чашечка или стакан чаю пришлись бы как нельзя более кстати. Анна ожесточенно затрясла головой. Маленькая ведьма всерьез считала, что в этой квартире он ни на что не имеет права. Кроме оплаты. – Ладно, – обозлился Пол, – тогда я сам приготовлю чертов чай. – Он встал, выдохнув клуб болгарского дыма, и решительно направился к шкафчику, сиротливо приткнувшемуся к стене у плиты. Он вытащил чай, чайничек для заварки и поискал глазами старый электрический чайник. Следовало проверить, есть ли в нем вода.

Электрическое убожество протекало сразу в нескольких местах и по этой причине было густо опутано коричневой изоляционной лентой. Пол встряхнул чайник, но не услышал желанного плеска. Из чайника донесся только шорох в изобилии скопившейся на дне накипи. Вода обнаружилась в большом старомодном кувшине с отбитым носиком. Приготовившись наполнить чайник, Пол неожиданно подвергся нападению с тыла, причем отнюдь не словесному. Раздраженная и не слишком внятная, по мнению Пола, тирада сопровождалась весьма ощутимым физическим воздействием. Одна рука, в тот момент невидимая, вцепилась ему в волосы, а другая, с обкусанными ногтями, ее он видел вполне отчетливо, попыталась вырвать у него несчастного инвалида из семейства чайниковых. Последний, в результате упомянутых военных действий, с жалобным стуком шлепнулся на пол.

– Что это значит! – воскликнул Пол. – Черт побери, ты что, забыла, кто здесь за все платит? Это и есть ваше хваленое грузинское гостеприимство?

Анна что-то долго и визгливо кричала. Из ее возмущенной тирады Пол почти ничего не понял, но зато получил отличную возможность рассмотреть вблизи ее то открывающийся, то закрывающийся рот с мечущимся внутри розовым мясистым языком, дергающиеся губы, прямой нос, довольно заметные усики над верхней губой, горящие глаза и густые брови.

– Да заткнись ты, – вздохнул он, слегка встряхнул не в меру разошедшуюся смуглолицую фурию, отодвинул ее в сторону и с размаху залепил ей звонкую пощечину. Анна шлепнулась на кровать и, пожалуй, даже не удивилась. Вероятно, она привыкла к подобному обращению. Нет, Алексей Прутков вряд ли позволял себе распускать руки. Чего, скорее всего, нельзя сказать о ее первом муже, темпераментном горце из Грузии.

Пол взглянул на сидящую на кровати женщину, которая потирала щеку, при этом выплевывая отрывистые, злые слова, и успокаивающим тоном проговорил:

– Ладно, ладно, успокойся. Знаю, я не должен был этого делать. Я больше не хочу чаю. Извини, и давай забудем об этом.

Он почувствовал, что сыт по горло этой квартирой и ее обитателями. Ему необходимо немедленно забрать Белинду из больницы, что бы ни говорили врачи, и отправиться домой на первом же подходящем судне.

– Возьми сигаретку, – без всякой надежды сказал он. Пол отчетливо понимал, что не вызывает у этой женщины никаких желаний, кроме разве что избавиться от него. Он бы, не задумываясь, покинул это жилище, если бы мог достать хоть немного денег. Правда, с Алексом он хорошо ладит. Ладно, вздохнул Пол, подобрал выпавшие из пакета сигареты и поплелся восвояси к своему жесткому креслу и свежему номеру «Ленинградской правды». Анна улеглась на кровать и снова уткнулась в спортивный журнал. Для себя она уже давно все решила. Пол останется в квартире, раз этого хочет Алекс. Но только он не должен протягивать лапы к вещам, хозяйкой которых является она. К чайнику, например.

А Пол углубился в чтение газеты. Сначала он попробовал одолеть передовицу – письмо Никиты Сергеевича Хрущева товарищу Цеденбалу, но так и не понял, хвалят последнего или ругают. Затем он кое-как прочитал заметку об успешном выполнении какого-то долгосрочного плана, которая пестрела процентами, перевалившими за 100. Справедливости ради следует отметить, что в ней все-таки встретились несколько цифр 99 и 98, должно быть для придания картине большего правдоподобия. Постепенно буквы стали расплываться перед глазами, глаза от напряжения начали слезиться. Пол не слишком хорошо знал русский язык. Он изучал его вместе с Робертом на курсах еще во время войны, но с тех пор многое забылось. Если бы он тогда мог предвидеть, что настанет день, когда он будет сидеть в жестком, неудобном кресле в крошечной однокомнатной квартирке в рабочем районе Ленинграда, а совсем рядом на кровати будет лежать фурия из Грузии… Он бы проводил все свободное время за чтением «Войны и мира» в оригинале, аккуратно записывая незнакомые слова в тетрадку. Заодно и французский вспомнил бы…

Товарищ Как-там-его зовут презрительно насмехался над беззубым британским львом.

– Совершенно очевидно, – говорил он собравшимся широкоплечим и густобровым мужчинам и женщинам, – что перед нами наглядный урок декадентства, яркий пример, иллюстрирующий основные противоречия капитализма… – Голос вещал громко и убедительно, а Пол вдруг в ужасе увидел перед собой огромный, как Кремль, экран, а на нем – себя, Пола Хасси, одетого в шляпу и жилет Джона Буля. Только загорелое до красноты мужественное лицо сменила весьма упитанная физиономия с пухлыми и мягкими, как сдобная булочка, щеками, на которой играла глупая беззубая улыбка. Из-под килта высовывались голые безволосые ноги. А килт, оказывается, был вовсе не килтом, а дрилоновой юбкой.

– Материал совершенно не горюч, – сказал кто-то за кадром и поднес к юбке спичку.

Фигура на экране, продолжая жеманно улыбаться, вспыхнула, как факел. Раздался звук льющейся воды, но пламя не погасло.

Пол проснулся от громкого плеска воды и облизал пересохшие губы. Оказывается, вода лилась не только во сне, но и в жуткой действительности, в которой существовало жесткое кресло и ненормально жаркое балтийское лето. Продрав глаза, Пол увидел в темноте что-то розовое. Оно Двигалось в дальнем углу комнаты, и именно оттуда доносился плеск воды. Приглядевшись, он понял, что розовое тело принадлежит Анне, которая, раздевшись до пояса, мыла в тазу голову.

Пол едва сумел справиться с охватившим его бешенством. Вот, значит, как они с ним считаются. Он для них лишь старая мебель, рваный ботинок! Эта мерзавка всерьез считает, что может в его присутствии разгуливать полуголая, трясти перед его носом грудями и не поплатиться за это? Делая вид, что все еще спит, Пол слегка приоткрыл глаза и принялся наблюдать за намыливающей волосы женщиной. Анна бестолково топталась вокруг таза, а Полу чудилось, что она исполняет своими затянутыми в черные чулки ногами некий ритуальный танец. У нее были довольно большие груди, которые тяжело покачивались в такт движениям тела. Мягкая белая плоть колыхалась и подрагивала. Как ни старался, Пол не мог отвести взгляд от воинственно торчащих сосков. Темные кружочки на белой коже казались глазами, влюбленно глядящими прямо на него.

Почувствовав тепло, разливающееся где-то внизу живота, Пол встал и, крадучись, направился к Анне. Еще несколько осторожных шагов, и он сможет прикоснуться к ее рукам, плечам, грудям…

По пути он споткнулся об угол своего чемодана, очень некстати высунувшийся из-под кровати. Анна услышала посторонний звук и насторожилась. Она крепко зажмурилась, поскольку едкое мыло так и норовило попасть в глаза, но обернулась на непонятный шум и вроде бы даже принюхалась. Она потянулась к кровати, чтобы нащупать лежащее там полотенце, но вместо этого ее руки наткнулись на подошедшего вплотную Пола. Запах мыла, идущий от ее влажных волос, смешивался с острым запахом пота, распространявшимся от покрытых густой растительностью подмышек, и создавал новый, ни с чем не сравнимый аромат русской женщины, который стоил того, чтобы его оценили по достоинству. На Западе уже нигде не встретишь пахнущие простым мылом волосы. Там женщины пользуются чем-то ароматизированным, насыщенным специальными маслами, всесторонне протестированным и вовсю разрекламированным по телевидению. А здесь присутствовал запах без всяких обольщающих добавок – резкий, естественный, честный. Казалось, он явился сюда откуда-то из далекого прошлого. Господи, помоги, мысленно простонал Пол. Перед его глазами снова встала почти забытая картинка из детства в Брадкастере: мать моется на кухне, а он, десяти лет от роду, потрясенно взирает на ее влажную наготу.

Анна ударила его по лицу, затем забарабанила кулаками по груди. Все как и следовало ожидать. Она пыталась вырваться. И даже широко раскрыла глаза, хотя все время щурилась и морщилась из-за попавшего в них мыла. Ее мокрые волосы звонко шлепали Пола по физиономии. Следовало признать, что получилась весьма своеобразная церемония окропления святой водой. Она что-то громко выкрикивала, наверное русские ругательства, правда, Пол недостаточно хорошо знал русский язык, чтобы их понять. К тому же она довольно чувствительно лягалась и сумела нанести несколько весьма болезненных ударов сильными, одетыми в дырявые черные чулки ногами. Пол быстро лишил женщину способности брыкаться, просунув между ее дергающимися ногами свою. А льющийся поток брани был остановлен, когда его рот властно завладел ее влажными губами. В какой-то момент Полу почудилось, что он смотрит на себя со стороны. Увиденное ему понравилось. Настроение портил только паскудный протез, который в самый неподходящий момент угрожающе зашатался. Чтобы не дать ему вывалиться, Полу пришлось крепко стиснуть зубы. Но целоваться, удерживая грозящий вывалиться протез, было довольно затруднительно. Пол слегка приоткрыл рот и попытался просунуть в образовавшуюся щель язык. Вышло плохо. Анна отчаянно старалась увернуться от его требовательного рта, изо всех сил сжимала губы и отворачивалась. Полу даже пришлось запустить пятерню в ее мокрые волосы и таким образом ограничить ее подвижность. Нечего вертеться. Теперь ее рот находился прямо перед ним и им можно было заняться вплотную. Но тем не менее сохранялась необходимость обездвижить ее полностью, так как она весьма ловко использовала извечное женское оружие – ногти. Тяжесть – вот решение вопроса. Мужчина должен использовать силу тяжести. Кровать и лежащая на спине красотка. То, что надо!

Уложить девицу на кровать было делом нескольких секунд.

Прояви настойчивость, и женщина обязательно уступит. Она не может иначе…

Через некоторое время Пол почувствовал, что задыхается, оторвался ото рта женщины и судорожно вдохнул русский воздух.

Анна, воспользовавшись моментом, исторгла очередную порцию ругательств. Воодушевленный кажущейся близостью победы, Пол приподнялся ровно настолько, чтобы было удобно размахнуться, и влепил женщине звонкую пощечину. На ее бледной щеке немедленно появилось красное пятно. (Разве он уже не делал то же самое раньше? С кем-то другим? Здесь же, в Ленинграде? Это было так давно, что и не упомнишь.) Анна взглянула на него жалобно, как обиженный ребенок, и тихонько заплакала. Устыдившись, Пол принялся успокаивать обиженную женщину, нежно целовать соленые щеки. Его руки требовательно шарили по влажному, податливому телу. Анна больше не кричала и не сопротивлялась. Она молча ждала. Пол уже приготовился войти в нее, слиться с ней воедино, но неожиданно почувствовал, что ничего не может. У него совершенно пропало желание. Именно так внезапно обрывается торжественное звучание электрического органа, если его отключают от источника энергии. Исполнитель еще на месте, его пальцы лежат на клавишах, а толку? Звука-то нет!

Ему в голову пришло еще одно сравнение: если бы в театре во время любовной сцены из «Леди Чаттерлей» актер, игравший Меллорса, внезапно занялся другими делами, например, решил почитать? Получилась бы забавная ситуация, весьма схожая с нынешней.

Анна лежала неподвижно. Несколько слезинок (он явился причиной русских слез! Браво, Пол!) выкатились из-под сомкнутых век и теперь медленно высыхали на бледных щеках.

Интересно, какой образ он должен извлечь из глубины своей памяти, чтобы вновь почувствовать угасшее влечение? Ничего полезного не приходило в голову. Перед глазами мелькали причудливые картины, совсем как на картах Таро, но никак не связанные с его теперешним положением: истекающая кровью Луна, башня, в которую только что ударила молния. Все они были выполнены в оттенках телесного цвета, как дешевые итальянские религиозные скульптуры.

Затем Пол услышал странную, но удивительно приятную музыку. Это звучала та самая вещь Опискина. Колокола. И еще он почувствовал запах свежей влажной земли. Так пахло в землянках во время войны. И Пол отчетливо понял: пора отступать. Он с тяжелым вздохом сполз с такого притягательного, манящего тела женщины и прошептал:

– Извини, не получается.

– Что? – Ее глаза даже округлились от удивления.

– Виноват, – проговорил Пол, – я не могу. – Он уже стоял рядом с кроватью и с искренним сожалением смотрел на лежащую на ней полуобнаженную женщину. Анна, в свою очередь, некоторое время изумленно разглядывала Пола, затем громко фыркнула и расхохоталась. Ее груди сразу ожили, задвигались, заколыхались, как плохо застывший студень. Было совершенно очевидно, что все происшедшее не только не разозлило ее, а даже позабавило.

Она тоже встала с кровати и, продолжая смеяться, процедила сквозь зубы: «Мужчины…» – вложив в одно это слово всю силу своего презрения. Такая постановка вопроса заинтересовала Пола. Любопытно, почему она употребила это слово во множественном числе? Неужели Алекс тоже несостоятелен как мужчина? Пол еще не составил своего мнения об Алексе, они недостаточно времени, провели вместе. Но, лежа по ночам без сна в своем неудобном кресле, он ни разу не слышал, чтобы Алекс и Анна занимались сексом. Старые пружины кровати не скрыли бы от него сей факт. Пол потряс головой, вытащил из смятой пачки «Дымка» сломанную сигарету и предложил Анне. Она не отказалась, закурила и, насмешливо поглядывая на хмурого мужчину, принялась сушить волосы полотенцем. Пол машинально отметил, что полотенце было далеко не первой свежести и больше походило на тряпку.

Только закончив с волосами, она оделась. Имеется в виду, надела свою верхнюю половину. После чего жизнерадостно спросила:

– Чай?

Пол взглянул на женщину с искренней благодарностью и кивнул. Стакан горячего и крепкого чая представлялся для него в тот момент пределом мечтаний. Что ж, по крайней мере, он установил контакт с Анной. Не важно, каким образом. Главное – результат.

Алекс явился домой взволнованный. Он был одет в свой обычный рабочий костюм – джинсы и спортивную куртку. В руке он держал пакет с едой. Каждый вечер на ужин они ели одно и то же – бутерброды с кровяной колбасой, копченым лососем и ветчиной. Запивали все это сомнительное великолепие весьма неплохим русским лимонадом. Еще Алекс приволок нечто плоское и квадратное, аккуратно завернутое в газету.

– Посмотри, что у меня есть, папаша, – воскликнул он и помахал непонятным предметом перед носом у Пола. – Это же джаз! Самый настоящий! Взял у одного из туристов, – пояснил он. – Сегодня у нас праздник. Устроим вечеринку, сечешь? Борис обещал притащить проигрыватель. Будем слушать джаз.

– Послушай, – сказал Пол, хмуро рассматривая слипшиеся бутерброды, – а разве мы не можем иногда приготовить что-нибудь горячее? Борщ, например?

– Тогда придется топить плиту, папаша, – объяснил Алекс, – а мы никогда этого не делаем до осени. Кстати, папаша, а как у тебя сегодня с наличностью?

– Тридцать рублей, – честно сознался Пол и достал из кармана деньги.

– Блеск! – обрадовался Алекс. – Купим за углом пару бутылок. У нас будет незабываемая ночь.

– А как же квартплата?

– Подождет, – отмахнулся Алекс. – От этого никто не пострадает. Домовладельцем у пас является государство, а государство вполне может подождать. Государство не умрет, даже если подождет, – в ритме джаза пропел он и затанцевал по комнате, покачивая бедрами. У него были узкие и очень подвижные бедра.


Часть вторая – Глава 1 | Мед для медведей (Honey for the Bears) | Глава 3