05/04/06
– Полиция?! – Парень, что показывал шале Оливии и Чарли, в театральном ужасе вскинул руки. – Ни за что не признался бы, что у нас есть свободные места, если б знал, что приглашаю ребят в синем. Вернее, девчат в синем. – Он подмигнул Чарли и развернулся к Оливии: – Вы тоже из полиции?
Его элегантный выговор, по убеждению Чарли, выдавал выпускника частной школы.
– Нет, – отрезала Оливия. – Можешь мне объяснить, сестричка, почему у каждого, кто видит нас вместе, возникает этот вопрос? Хоть бы кому-нибудь пришло в голову, что ты тоже журналист. Убей не понимаю, в чем причина. Или жажда блюсти закон считается наследственной? – Любого человека, знакомого с Оливией, рассмешила бы одна мысль о том, что она может гоняться за подростками или взламывать дверь притона. – Ваш брат – тоже владелец пансионата? – невинным тоном поинтересовалась она у хозяина.
Тот, к счастью, не обиделся. Хохотнул:
– Я вас удивлю. Бизнес у нас с братом общий. Значит, вы журналистка? Совсем как эта… Кейт Эйди?[8]
Чарли не стерпела бы подобного любопытства, будь парень не так хорош собой, а шале – не таким чудесным. Оливия, без сомнения, тоже пришла в восторг, как только увидела огромную ванну, где поместились бы двое, в центре роскошной ванной комнаты, облицованной аспидно-серой плиткой. Продукция фирмы «Молтон Браун» переполняла плетеную корзинку у раковины, а сверкающие хромированные краны так и манили принять душ в застекленной угловой кабинке.
Оба ложа в домике, похожие на гигантские санки из вишневого дерева, с округлыми спинками, превосходили шириной стандартную двуспальную кровать. Мистер Энгилли, если верить карточке, их радушный – хотя и слегка назойливый – хозяин, как только они приехали, предложил «меню подушек».
– Дак-Даун[9], – моментально выбрала Оливия.
Чарли не возражала бы против любых подушек, если бы мистер Энгилли разделил их с ней, но эту мысль она оставила при себе. Владелец пансионата «Серебряный холм» был необычайно, до неприличия красив. Пожалуй, даже слишком. Как произведение искусства.
Большую часть стены в жилой части шале занимал плоскоэкранный телевизор; мини-бара не было, зато у входа в кухню имелась ниша за дверью, называемая «чуланчик», под завязку набитая всеми мыслимыми видами алкоголя и закусок.
– В конце недели просто скажете, что съели и выпили. Мы вам доверяем. – Энгилли снова подмигнул Чарли. Вообще-то подмигиванье ей не по душе, но этот парень заставил усомниться: может, пора поменять взгляд на подобные вещи?
Кухня оказалась крохотной, что наверняка – Чарли знала – порадовало ее сестру. Оливия относилась враждебно к мечте большинства женщин – просторной, современно оборудованной кухне. Готовку она считала пустой тратой времени, если только ею не занимаются профессиональные повара.
– Ничего общего с Кейт Эйди, – ответила она Энгилли. – Я пишу об искусстве.
– Очень разумно с вашей стороны, – отозвался он. – Лишиться жизни в галерее «Тейт» куда приятнее, чем посреди Багдада.
– Спорный вопрос, – буркнула Оливия.
Чарли исподтишка рассматривала большие карие глаза Энгилли со смешливыми морщинками, разбегающимися от уголков. Сколько красавчику лет? Должно быть, чуть за сорок. Довольно длинные, разделенные пробором волосы придают ему забавно взъерошенный вид. Чарли понравился его жилет из зеленовато-серого твида и шейный платок. Стильный парень – эдакий деревенский модник. И кольца обручального нет.
Чертов Саймон Уотерхаус ему в подметки не годится.
– Как вас зовут? – Чарли решила, что имеет право отплатить ему за любопытство.
– Прошу прощения, что не представился. Грэм Энгилли, хозяин.
– Грэм? – Скосив глаза на сестру, Чарли ухмыльнулась. Оливия вытаращилась на нее. Чарли плавно перешла к флирту. Чуть склонив голову, бросила на Энгилли плутовской взгляд: – Какое совпадение. Моего вымышленного приятеля тоже зовут Грэм.
У Энгилли был страшно довольный вид, на скулах проступил румянец.
– Вымышленного? А зачем вам придумывать приятеля? Убежден, у вас настоящих масса. – Он закусил губу и нахмурился. – В смысле… Я хотел сказать – у вас наверняка много поклонников.
Его замешательство развеселило Чарли.
– Это длинная история, – ответила она.
– Извините. Как правило, я более учтив и сообразителен. – Энгилли скромно улыбнулся, и Чарли отметила, что парень тоже не новичок во флирте. Это хорошо – стеснительных она не жаловала.
– Хорошие рестораны поблизости есть? – громко спросила Оливия.
– Хм… Эдинбург недалеко, около часа езды. Но и у нас великолепный ресторан. Стеф готовит для всех наших гостей, кто предпочитает первоклассную домашнюю еду. Продукты только экологически чистые.
– Стеф – это кто? – поинтересовалась Чарли как можно безразличнее, несмотря на внезапную вспышку раздражения.
Грэхем послал ей ухмылку, дав понять, что уловил подтекст вопроса.
– Стеф – все в одном: повар, служанка, секретарь, администратор. Пашет как вол. Предана как псинка. Хотя сравнение оскорбительно для наших четвероногих друзей. – Он рассмеялся. – Нет, буду справедливым: Стеф – прелесть, если вы не против крестьянок. А я совсем пропал бы без нее. Меню вам принести? – Вопрос адресовался только Чарли.
– Было бы здорово. – Ей стало легко и весело, голова закружилась.
– Непременно загляните в бывший амбар и воспользуйтесь нашим спа. Недавно у нас появился и тепидарий. Лучшего места, чтобы расслабиться и побаловать себя, не найти.
Как только за ним закрылась дверь, Оливия заявила:
– Должна признать, все очень неплохо. Как-нибудь вместо сауны или санария выберу тепидарий.
Чарли была озадачена, но предпочла не выяснять смысл неведомых слов. Судя по обширным знаниям, ее сестричка не утруждала себя работой.
– А вот насчет стряпни этой Стеф я сомневаюсь. Стоит ли рисковать? Надо поскорее вооружиться телефоном заказа такси, – по крайней мере, если еда окажется мерзкой, мы сможем добраться до Эдинбурга раньше, чем ребра начнут выпирать.
Чарли вздохнула. Оливии понадобилась бы многомесячная голодовка, чтобы проступили ребра.
– Мезонин твой, полагаю? – Не дожидаясь ответа, Чарли забросила чемодан на другую кровать.
– Естественно. Иначе у меня будет чувство, что я сплю в гостиной. Сама спи в гостиной.
– Как только я устроюсь, гостиная превратится в мою спальню.
– Чем плохи двери, кто бы мне сказал? Чем плохи стены? Терпеть не могу открытую планировку. Полный бред. А вдруг ты будешь храпеть и не дашь мне нормально спать?
Чарли принялась распаковывать вещи. Какая жалость – не удалось по-человечески походить по магазинам, выбрать что-нибудь неожиданное и сексуальное. Она посмотрела в окно, на крутой, поросший деревьями противоположный берег речушки, что протекала у самого шале. Если отключить гундеж Оливии, тишина стояла бы поразительная. Никаких звуков – ни шума машин, ни общего делового гула города. Только птичий щебет. И воздух свежий, вкусный. Надо же, как им повезло с испанской катастрофой. Говорят, что ни делается, все к лучшему. Прежде Чарли считала это выражение абсурдом, обижающим любого человека, пережившего трагедию.
– Чарли! Мы все-таки классно отдохнем, а? Как считаешь? – раздался сверху необычно взволнованный голос Оливии.
Сестра валялась на кровати. Подняв голову, Чарли увидела ее голые пятки сквозь деревянные прутья ограждения. Среди многого прочего Оливия игнорировала и распаковку – слишком муторно. Просто использовала чемодан в качестве мини-комода.
– Конечно, – осторожно отозвалась Чарли, гадая, что за этим последует.
– Обещай, что не позволишь своему второму «я» под именем Ти-Секс[10] все испортить! Я так мечтала о неделе отдыха. Не хватало, чтобы отпуск пошел прахом из-за какого-нибудь мужика.
Секс-Тиранозавр. Чарли попыталась отмахнуться от обидных слов, но они уже поселились в мозгу. Неужели в глазах сестры она монстр, разнузданный сексуальный хищник?
– О ком речь? – процедила она. – Об Энгилли или Саймоне?
Оливия шумно вздохнула.
– Вопрос свидетельствует о серьезности проблемы.
– Иными словами, катавасия, – рявкнул инспектор Джайлз Пруст. – Я верно оценил ситуацию, Уотерхаус? Или у вас припасена иная оценка?
Саймон находился в прозрачном кабинетике Пруста, где забавно оказаться, только если хочешь показать коллегам через стекло немой ужастик: щуплый лысый коротышка рвет человека на куски. Саймон сидел на стуле с зеленым сиденьем, которое при каждом движении плевалось поролоновой начинкой, а Пруст семенил вокруг, расплескивая чай из кружки с надписью «Лучший в мире дед». Время от времени Саймон отклонялся, чтобы его не ошпарило. Но кипяток – не его оружие, подумал Саймон. Инспектор предпочитает ядовитый язык и перекошенные взгляды на мир и собственное место в нем.
Саймон пошел на авантюру, ступив в логово инспектора Пруста без приглашения. Он предпринял этот безрассудный шаг сознательно, хотя в их уголовном отделе никто сознательно не искал общества Снеговика. Прозвище отражало умение Пруста передавать свое настроение – в особенности скверное – всем, кому не повезло оказаться рядом. Если его благодушие сменялось раздражением, дружелюбие – суровостью, то весь отдел цепенел на полувдохе. Слова застывали у всех на губах, руки-ноги не слушались. Саймон не понимал, каким образом Прусту удается полностью менять атмосферу в отделе. Он что, источает настрой через поры кожи? Или обладает сверхъестественными способностями?
«Не бери в голову. Говори с ним как с нормальным».
Саймону многое требовалось сказать, и тянуть не имело смысла.
– Ситуация, конечно, сложная, сэр.
Он согласился бы с определением «катавасия», если бы Пруст не пытался – не открыто, но явно – повесить часть ответственности на него. Часть? Саймон в душе посмеялся над своей наивностью. Пруст считал его полностью виновным. С какой стати он так считал – вот вопрос.
– Ты должен был связаться с полицией Кента, едва миссис Хейворт назвала адрес. Ты должен был немедленно отправить им факсом все подробности дела, а час спустя узнать, что они выяснили.
Разумеется, в Кенте были бы счастливы. Да там сочли бы его идиотом, если бы он перезвонил через час.
– Мои действия были бы необоснованными, сэр. На тот момент мне еще не было известно то, что известно теперь. Наоми Дженкинс тогда еще не обвинила мистера Хейворта в изнасиловании.
– Сейчас ты знал бы гораздо больше, черт тебя дери, если бы связался с Кентом тогда.
– Вы сделали бы так на моем месте, сэр? – Бросать вызов Прусту – все равно что сунуть голову в пасть льву. Да пошел он. – Миссис Хейворт обещала проследить, чтобы ее муж связался со мной, как только появится дома. Она сказала, что Роберт пытается порвать с Наоми, а та не желает этого понимать. Я послал ему сообщение на мобильник и ждал его звонка. Казалось, все просто.
– Просто, – повторил инспектор тихо, почти мечтательно. – По-твоему, все это просто?
– Теперь я так не считаю, сэр. Теперь дело простым не назовешь…
– Неужели?
– Сэр! Я действовал в соответствии с обычной процедурой. Решил подождать несколько дней и в начале следующей недели, если Роберт Хейворт не объявится, вернуться к его делу.
– Позволь узнать, из чего вытекало данное решение? – Пруст одарил Саймона ледяной улыбкой.
– Из стандартной оценки риска, сэр. Хейворт – совершеннолетний, психически уравновешен, не склонен к суициду…
Расплескивая чай из кружки, Пруст крутанулся стремительнее, чем Фред Астер в чечетке. Саймон вспомнил Чарли. Какая жалость, что именно сейчас она в отпуске. Поразительно, до чего гнусной становится жизнь, когда ее нет рядом.
– Роберт Хейворт имеет жену и любовницу, – сказал Пруст. – А точнее, он имеет жену, которая обнаружила его связь на стороне, и любовницу, которая не желает признать, что роману конец. Ты не женат, Уотерхаус, поэтому можешь и не знать, так что слушай внимательно. Жизнь даже с одной женщиной, которая утверждает, что привязана к тебе, и которую ты почти не обманывал, – штука крайне тяжелая. Поверь мне на слово, я тридцать два года отдал тяжкому труду на матримониальном поприще. А иметь дело сразу с двумя, каждая из которых шипит, что ты ее предаешь… На месте этого парня я не в Кент сбежал бы, а на край света.
Тяжкий труд на матримониальном поприще? Классика жанра. Надо запомнить и с Чарли поделиться. Снеговик лишь благодаря безмерным усилиям Лиззи Пруст хоть изредка выглядел здравомыслящим существом.
Если бы разговор происходил два года назад или даже в прошлом году, к этому моменту Саймон уже скрипел бы зубами и мечтал о дне, когда он лбом сломает нос Прусту. А сегодня он боролся с усталостью от попыток оставаться взрослым человеком в беседе с ребенком. Отлично, Уотерхаус, отлично. Психолог, как сказал бы Пруст.
Не пора ли, размышлял Саймон, считать себя человеком, в прошлом вспыльчивым? Или еще рановато?
– Что сделали бы вы, сэр? Хотите сказать, что на основе информации, которой мы обладали вчера утром, вы подняли бы на ноги полицию Кента?
Джайлз Пруст не имел привычки отвечать на вопросы.
– Оценка риска, – презрительно бросил инспектор, будто не он был тем человеком, который всучил Саймону директиву от 2005 года по мероприятиям поиска пропавших людей и приказал задолбить каждое слово назубок. – Хейворт рискует будь здоров как, излишне объяснять почему. Рискует, потому что связан – насколько связан, еще предстоит установить – с Наоми Дженкинс. Оценка риска! В понедельник эта женщина сообщает о его пропаже, утверждая, что вот уже год как безгранично его любит и жить без него не может, а во вторник является снова – и что мы слышим? Забудьте ее вчерашние слова, все это ложь, а на самом деле Хейворт три года назад ее похитил и изнасиловал! – Пруст покачал головой. – Попомнишь меня – к концу недели будем расследовать убийство.
– Не уверен, сэр. Подобная гипотеза преждевременна.
– Мне вообще не понадобились бы никакие гипотезы, если бы ты взялся за дело как профессионал! – взревел инспектор. – Почему вы в понедельник не допросили Наоми Дженкинс как следует?
– Мы с сержантом Зэйлер ее допро…
– Эта женщина водит нас за нос. Приходит когда пожелает, говорит что душе угодно, а ты только и можешь, что кивать и записывать под ее диктовку то заявление о пропаже человека, то заявление об изнасиловании. Она тут шоу устроила, а ты в нем сыграл роль осла!
– Мы с сержантом Зэйлер…
– Ради всего святого! О чем ты думал, когда принимал ее заявление об изнасиловании? У нее фантазии невпроворот, а ты ей потакаешь!
Саймон вспомнил заявление Наоми Дженкинс. То, что с ней сделали, и в страшном сне не привидится. Может, признаться Прусту, что он чувствовал, слушая рассказ Наоми? Ну да. Достаточно глянуть на Снеговика, чтобы похоронить любую надежду на человеческое общение.
– Если она лжет относительно изнасилования, как объяснить письмо за подписью Н. Д., отправленное на веб-сайт в мае две тысячи третьего?
– Да мусолила эту небылицу годами. Если не с самого рождения, – отмахнулся Пруст. – А когда познакомилась с Хейвортом, добавила своему вранью плоти и крови. Ни одному ее слову нельзя верить.
– Она ведет себя подозрительно, согласен. Ее неуравновешенность вызывает опасения за жизнь Хейворта. – «Как видите, не так уж наши мнения расходятся», – мог бы добавить Саймон. Только зачем? – Именно поэтому, приняв от нее заявление, я связался с полицией Кента. И буквально только что мне оттуда перезвонили.
«Иначе говоря, баран узколобый, я получил кое-какие факты, которые, возможно, тебя заинтересовали бы, если б ты на пару секунд заткнулся со своими обвинениями».
Саймон почти воочию увидел, как слова его отскакивают от невидимой, но непробиваемой стены, окружающей начальника.
Однако сдаваться нельзя.
– Адрес, который назвала Джульетта Хейворт, существует, но там никто никогда не слышал о Роберте Хейворте.
– Эта тоже ненормальная! – отрезал Снеговик таким тоном, словно подозревал обеих женщин Хейворта в заговоре с целью создания проблем лично ему, Джайлзу Прусту. – Ну? Ты вернулся к дамочке и обыскал дом Хейвортов? Ты обыскал дом Наоми Дженкинс? Если б ты соизволил заглянуть в инструкцию от 2005 года, которую я дал тебе…
– Я прочитал ее, сэр, – вставил Саймон. (Ничего нового в процедуре поисков пропавших людей инструкция не предлагала. И Прусту это на руку, он не был расположен к переменам. Когда часы переводят вперед или назад, он неделями напоминает о разнице между «старым временем» и «новым временем».)
– … то знал бы, что согласно разделу 1 7, пункт… неважно, ты имеешь право на осмотр любого помещения в случае угрозы жизни человека…
– Мне все это известно, сэр. Просто в отсутствие сержанта Зэйлер я хотел посоветоваться с вами.
– И какого ответа ты от меня ждал? Человек исчез! О его пропаже заявляет сумасшедшая, а жена, вместо того чтобы переживать, ловко уводит тебя со следа. И что в этой ситуации я должен сказать? «Забрось ноги на стол и выкинь Хейворта из головы»?
– Разумеется, нет, сэр.
«Я обязан советоваться с начальством, придурок!»
Такое впечатление, что перебранка с Саймоном доставляет Прусту удовольствие. Все гораздо проще, когда Чарли рядом, она как могла защищала своих ребят от нападок начальства. Кроме того, она принимала решения – в последние месяцы все чаще, – которые по должности положено принимать Снеговику, тем самым обеспечивая инспектору безоблачную жизнь.
– «Конечно, нет, сэр!» – передразнил его Пруст и со вздохом подавил зевок. Хороший симптом: он выдохся. – Сделай что положено, Уотерхаус. Обыщи дом Дженкинс и Хейвортов. Обеспечь проверку кредиток и телефонных разговоров. Допроси всех, кто знаком с Хейвортом, – друзей, коллег. Ты прекрасно знаешь, что делать, Уотерхаус.
– Слушаюсь, сэр.
– Ах да, еще одно, раз уж приходится растолковывать азы. Доставь сюда компьютер Наоми Дженкинс. Мы сможем – не правда ли? – выяснить, было ли письмо, которое, по ее утверждению, она отослала на веб-сайт, написано на ее компьютере.
– Слушаюсь, сэр, – повторил Саймон.
«Кто-то другой сможет, а не ты, олух».
Пруст – эксперт во всем, что не требует экспертизы, в этом его проблема.
– Если только с тех пор она не сменила компьютер.
– Привлеки Селлерса и Гиббса. На сегодня дело Хейворта для вас наиважнейшее.
Саймон едва не совершил крупную ошибку, предложив Прусту самому привлечь своих подчиненных к наиважнейшему делу. Не готовится ли инспектор к пенсии? Уж очень охотно перекладывает собственные обязанности на плечи любого, кто подвернется.
– Потряси Дженкинс. И съезди в «Трэвелтел»…
– Я только что переговорил по телефону с администратором мотеля. – Саймон был рад обезглавить хотя бы одну из бесполезных инструкций Пруста. Такое уж у Снеговика хобби – сыпать советами и абсолютно необоснованными предостережениями. Он неустанно твердил Чарли, Саймону и прочим сотрудникам отдела, чтобы не били машины, не оставляли двери дома открытыми и не сваливались с гор во время турпоходов. – Мужчина и женщина, по описанию похожие на Хейворта и Дженкинс, приблизительно в течение года вечер каждого четверга проводили в номере одиннадцать мотеля «Трэвелтел». Все точно как рассказала в понедельник Дженкинс. Я послал с курьером копию их фото и с минуты на минуту жду звонка от администратора с подтверждением, что это действительно они…
– Естественно, это они! – Пруст грохнул кружкой об стол.
– Надеюсь, вы не хотите сказать, сэр, что не следовало и проверять?
Подобный промах – в параллельном мире, где Саймон все еще делал массу ошибок, но ошибок другого рода, – несомненно, завершился бы разносом вроде того, что сейчас выпал на его долю.
На лице Пруста было написано отвращение. Оно же прозвучало и в голосе, когда он пробурчал:
– Делай что велено, Уотерхаус. Еще что-нибудь? Или оставишь меня наконец в покое?
– Администратор сообщила, что Хейворт и Дженкинс – если предположить, что это были они, – выглядели влюбленной парочкой.
Пруст вскинул руки:
– Ну спасибо тебе господи. Одной загадкой меньше. Потому и заваливались в дешевый мотель каждую неделю. Секс, Уотерхаус! Или, по-твоему, у обоих пристрастие к щербатой посуде и дрянным кроватям?
Саймон пропустил ехидную шпильку мимо ушей. Отношения, связывающие Хейворта и Дженкинс, – ключевое звено этого странного дела, а администратор «Трэвелтел» – свидетель, надо надеяться, объективный, незаинтересованный.
– Мне сказали, – гнул свое Саймон, – что они постоянно обнимались, не сводили друг с друга глаз и все такое.
– Что, прямо у стойки этой твоей администраторши?
– Точно.
Пруст фыркнул.
– Женщина всегда оставалась на ночь, – продолжал Саймон. – До следующего утра. А мужчина примерно в семь вечера уходил.
– Всегда?
– Так мне сообщили.
– Что у них за отношения, скажите на милость? – Пруст уставился в пустую кружку, словно рассчитывая, что она чудесным образом наполнится.
– Противоестественные? – подсказал Саймон. – Сэр, я тут подумал про стокгольмский синдром. Знаете, когда женщина влюбляется в своего насильника…
– Не отнимай у меня время, Уотерхаус. Шагай отсюда и берись за работу.
Саймон поднялся.
– Уотерхаус!
– Да, сэр?
– Пока будешь мотаться туда-сюда, пригляди мне книжку про солнечные часы. Эти штуки мне всегда нравились. Ты, к примеру, в курсе, что они показывают более точное время, чем любые другие часы? Точнее даже, чем время по Гринвичу? Я где-то прочитал. Если надо определить положение Земли по отношению к Солнцу – обращайся к солнечным часам.
Тут Пруст улыбнулся, изумив Саймона: счастливый Снеговик – это что-то новенькое.
– Если верить обычным часам, продолжительность всех дней одинакова – ровно двадцать четыре часа. Неверно, Уотерхаус, неверно. Некоторые дни чуть короче, некоторые чуть длиннее. Не знал?
Саймон знал, еще как знал. Длиннее те дни, которые он вынужден проводить в обществе детектива-инспектора Джайлза Пруста.