Глава 1

Август 1125 года. База Младшей стражи.

Чем дальше продвигалось строительство крепости, тем больше убеждался Мишка в высокой квалификации старшины плотницкой артели Кондратия Епифановича по прозвищу Сучок. Мастером он был редким — не только прекрасно «чувствовал дерево», не только имел богатейший практический опыт, но и был, как выяснилось, очень неплохо подкован теоретически: знал основы геометрии, приемы работы с циркулем и угольником, держал в голове рецепты клеев и лаков. Мало того, его чуть ли не дежурная фраза: «Не строят так!» — была вовсе не консерватизмом, а следствием обширных знаний истории и новейших веяний в области зодчества!

В очередной раз Сучок поразил Мишку своими познаниями, когда бояричу загорелось обзавестись «офисным зданием», поскольку осуществлять управление «на коленке» стало уже трудно и понадобилось как-то упорядочить административную деятельность: делопроизводство, работу с личным составом, хранение информации на материальных носителях и прочее, и прочее. Проще говоря, понадобилось «присутственное место»^[9].

Первой ласточкой в офисном строительстве Михайлова городка явилась конторка «начальника тыла» Ильи, пристроенная к складу. Семейство Ильи, возглавляемое его женой, с нескрываемым энтузиазмом переправило из дома в новое помещение завалы учетной документации, заляпанные чернилами письменные столы, ящики с берестой, гусиными перьями и вощанками, объемистые горшки с чернилами, и еще кучу непонятно, для чего нужного и неизвестно, как накопившегося, барахла.

Нарождение второго «гнезда бюрократии» ознаменовалось скандалом, чуть было не дошедшим до рукоприкладства, из-за того, что отроки поломали макет крепости, пытаясь затащить его в один из свободных кубриков казармы, занятый Демьяном под «кабинет городового боярина». Демка, в общем-то, аккуратно последовал Мишкиным советам по оборудованию своего рабочего места, но вот пользоваться планом городка, начерченном на шкуре отказался наотрез и пожелал иметь под рукой макет, который можно было постоянно дополнять вновь появляющимися сооружениями.

Наконец и Мишка «дозрел» до понимания необходимости строительства официальной резиденции. К его удивлению, Сучок, услышав предложение озаботиться строительством боярского терема, не устроил очередной скандал по поводу отвлечения рабочей силы от основных работ, а огорошил вопросом:

— Ты что, жениться собрался?

— А причем здесь женитьба? — удивился Мишка.

— Ну, а как же? — тоже, в свою очередь, удивился Сучок. — Сестер своих ты в Туров увезешь, замуж выдавать, матушка твоя… гм… тоже во благовремении к мужу переедет, кого ж ты в тереме поселишь-то?

— А что, в тереме одни бабы живут, что ли?

— Ну, еще детишки малые… ну, которых те бабы нарожают… погоди, боярич… ты что же, несколько жен завести решил? Ты в своем уме?

«Стоп, сэр Майкл, кажется пошел разговор слепого с глухим, вы и ваш начальник строительства явно говорите о чем-то разном: вы — об архитектуре, а он — о делах семейных. Похоже, он знает что-то такое, что неизвестно вам».

— Погоди-ка, старшина, давай вон там на лавочке сядем, да поговорим, а то я тебя чего-то не пойму: причем здесь бабы да детишки?

— А чего тут понимать-то, боярич? Хоромы, что княжьи, что боярские, строятся в три яруса. Терем — третий ярус жилья. Первый ярус называется подклет, потому, что на него сверху ставится клеть — второй ярус. На втором ярусе делаются горницы… название такое, потому что он на верху — на горе, а терем…

— Понятно, понятно — попытался перебить Мишка, поняв, наконец, что название «терем» видимо распространилось на все здание в более поздние времена, но Сучка, взявшегося что-то объяснять, остановить было трудно, а потом уже и не захотелось останавливать, поскольку плотницкий старшина начал демонстрировать просто потрясающую, с Мишкиной точки зрения, эрудицию.

— Вообще-то, слово «терем» происходит от греческого слова теремнон, сиречь, жилище. — Продолжил Сучок лекторским тоном. — Правда, некоторые считают, что «терем» происходит от слова «гарем» — место, где сарацины своих жен держат, но это неверно. От греков терем пошел, от греков, а на сарацинов думают от того, что у нас на третьем ярусе бояре да князья женское жилье устраивают. И им с верхотуры в окошки глядеть веселее, и у хозяина на душе за девок, да молодух спокойнее… мало ли что?

— Ага! «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий не хода никому» — продекламировал Мишка.

— Вот-вот. — Сучок согласно покивал головой. — Терем, правда, можно еще и над воротами поставить, но сейчас все больше норовят, вместо терема, надвратную церковь устроить, особенно над городскими воротами. Еще терема, бывает, над дружинными избами возводят, ну, как это у тебя называется — Сучек скривился и проблеял гнусным голосом: — Над казярмой. — Искоса глянул на собеседника, не дождался реакции на подначку и продолжил уже нормальным тоном: — Но там не живут, а дозорные стоят или припас для обороны держат… стрелы, там, ядра для пращей, ну и прочее. Так ты какой терем возводить надумал, если не для жены?

— Э-э… я, пожалуй, неправильно сказал, старшина. Понимаешь, мне нужно место власти обозначить, чтобы все знали, что с делами надо идти вот сюда, и чтобы всем было видно, что власть находится вот в этом месте и нигде больше, а само здание было бы для управления приспособлено. Чтобы можно было совет созвать, чтобы пир, при нужде устроить, и чтобы было где писарей посадить, и чтоб казну держать, и чтобы с возвышенного места приказы объявлять. Но с другой стороны, надо чтобы уважаемых людей принять можно было достойно… хоть бы и самого князя…

— Ага, рубить-колотить! — перебил Сучок — Хоромы тебе, значит, понадобились, наподобие княжьих.

— Ну, я же не князь… мне бы чего поскромнее…

— Поскромнее не выйдет! — безапелляционно заявил плотницкий старшина. — Сам сказал: «место власти», а оно скромным быть не может! Да и не получится скромно, вот смотри.

Сучок попытался рисовать на земле щепочкой, но грунт в крепостном дворе был утоптан почти до каменной твердости, и он достал из поясной сумки металлическую чертилку, которой обычно наносил разметочные риски на дереве.

— Вот, значит, подклет. — Плотницкий старшина уверенно начертил на земле несколько четких и прямых линий. — Вот так он с боку выглядит, а вот так сверху. Понятно? В подклете место для всяких хозяйственных дел и кладовок, но можно и жилье обустроить — для челяди, там, или для холопов…

Плотницкий старшина принялся излагать прописные истины издевательски-нравоучительным тоном, словно малому ребенку, но Мишке даже не пришло в голову обижаться или перебивать, настолько сильное впечатление произвел на него чертеж в нескольких проекциях, до сих пор представлявшийся ему для XII века чем-то запредельным.

«Да, учитель у мастера Сучка, по всему видать, был хорош… интеллектуал, наподобие Нинеи! Однако, сэр, это что же татары над нашим народом учинили, что такие знания были напрочь растеряны? Нет, похоже, что оставшиеся вам сорок с лишним лет жизни, действительно есть на что с толком потратить — создать систему, способную противостоять беспределу кочевников, цель вполне достойная… как изволит выражаться вдовствующая графиня Палий, цель на всю жизнь!».

Плотницкий старшина, в очередной раз не дождавшись реакции на свою подначку, заговорил, наконец, по делу.

— Впрочем, подклет — дело обыкновенное, а по-настоящему, место власти начинается со второго яруса, и перво-наперво, с крыльца. Вести крыльцо должно прямо на второй ярус и быть таким широким, чтобы на каждой ступени могло три или четыре человека встать. А еще крыльцо должно быть либо целиком крытым, либо на самом верху накрыто деревянным шатром. Вот под этим-то шатром стоит или сидит князь, когда суд вершит, просителей выслушивает, что-нибудь народу вещает или смотрит на что-то… вот, как на тебя смотрел, когда ты в Турове воинское учение показывал. С крыльца же и бирючи указы возглашают, а рынды неугодных посетителей или провинившихся княжьих людей кувырком спускают. В общем, все, что надлежит творить на глазах у народа, происходит на крыльце.

А еще на крыльце сразу видно бывает, кто из бояр к князю ближе, а кто дальше. Когда князь, по каким-то торжественным случаям на крыльце восседает, то бояре на ступенях стоят — ближники повыше, остальные пониже. Тебе, кстати, крепко подумать придется: кого выше ставить — ближников своих или наставников Укудемии. Гляди: тут и уважение надо выказать, и степень каждого из начальных людей простому народишку показать, и не обидеть никого! Так что, думай!

«Ага! Вот откуда термин «вышестоящий» появился! И «служебная лестница», надо понимать, из этого же обстоятельства произрастает. А ведь, действительно, как-то народ расставлять придется… «табель о рангах», туды ее!».

— Теперь дальше. — Сучок добавил к своему чертежу еще несколько линий. — С крыльца прямо в хоромы попасть невозможно, для этого надо по гульбищу пройти. Вот, смотри: помост, вроде, как на заборолах у вас, идет по всей передней стене второго яруса. Бывает, что и не только по передней стене, а и вокруг всего здания… это уж, как ты сам решишь. Снизу его столбы поддерживают, а сверху, на таких же столбах над ним крыша… ну, и перила, конечно, по всей длине, чтобы не сверзился никто.

Вот на гульбище-то княжьи ближники целый день и толкутся, если, конечно, князь их в хоромы с каким-нибудь делом не призовет. Тут они промеж себя шушукаются, всякие хитрости задумывают, договариваются, ссорятся, мирятся, дела обсуждают… много всякого. Заодно и покой княжий берегут — кого попало к князю не допускают, а случись беда, собой князя от ворога заслонят.

Хе-хе… — Сучок неожиданно ухмыльнулся. — Погоды-то у нас, сам понимаешь, всякие случаются, а гульбище всем ветрам открыто, разве что, только от дождя крышей прикрывается, от того у бояр привычка завелась во всякое время в шубах ходить. Иной так в гордыню боярскую занесется, что и летом, в самую жару, в шубе преет, чтобы все видели — боярин! Придурки, прости Господи.

«Ага, вот, значит, как шуба стала чем-то, вроде придворного мундира! А что? Дорогой мех, покрытый не менее дорогой импортной тканью, да еще с каким-нибудь золотым или серебряным шитьем, не слабее камергерского мундира будет. И никакие они не придурки — одежда в сословном обществе работает, как удостоверение личности, даже покруче будет, «корочки-то» издалека не видно, а прикид сам собой в глаза бросается. Интересно, а если гульбище застеклить, что они придумают? Так и будут в шубах париться, или иные знаки отличия изобретут?».

— Так вот, боярич, если начинается «место власти» с крыльца и гульбища, то самая суть его в сенях! Это в простых домах сени ладят для сохранения тепла, да для того, чтобы сразу с улицы в жилье не лезть, а в княжих хоромах, да у бояр, что поважнее, сени для другого предназначены. На сенях князь пиры устраивает, послов принимает, боярскую думу собирает или совет с малым числом ближников устраивает. Здесь же и княжий стол находится — помост такой возвышенный над полом…

— Да знаю я, что такое стол…

— Не перебивай! — Сучок сердито ткнул чертилкой в землю. — Спросил совета, так слушай, я зря не болтаю! Стол, значит… а на столе столец — седалище княжеское, навроде кресла, что ты измыслил, только попроще будет. Ты, вот, если деду твоему понадобится к князю Туровскому подольститься, возьми да и присоветуй ему, чтобы кресло князю привез. Князь Вячеслав, сказывают, телом излиха дороден, а такие люди любят с удобством восседать, вот и удоволите владыку своих земель! Еще бы узнать, какое у Вячеслава знамя, так можно было бы его на спинке кресла вырезать… или же знамя Рюрика — атакующего кречета — тоже почетно.

— Да! — подхватил мысль Мишка. — Можно еще и для княгини кресло чуть поменьше изготовить!

— Ну, не знаю… — засомневался Сучок — я тебе для чего про стол и столец рассказывать взялся? Потому, что столец — единственная постоянная мебель на сенях, а все остальное сменное. Надо устроить пир — соорудили столы на козлах, надо боярскую думу собрать — натащили скамей для бояр, надо принять послов — вынесли все, сидит один князь, остальные стоят, надо посоветоваться с ближниками — поставили небольшой стол и скамьи вокруг него, притащили напитки да закуски… еще всякие разные случаи бывают, и все это на сенях происходит. Из-за этого сени делаются как можно больше просторными — во всю клеть.

Окна в сенях устраивают большими, не только для света, но и для воздуха, а то, ведь, бывает, что на пиру несколько десятков мужей соберутся, выпьют-закусят, да так надышат… и прочее, что в волоковые окошки^[10] этакий дух и не пролезет! Ну а на ночь, или в непогоду эти окна ставнями закрываются.

«М-да, симбиоз актового и банкетного залов с кабинетом и совещательной комнатой. Вот тебе и сени! Пожалуй, звание «сенной боярин» соответствует примерно чину тайного или действительного тайного советника, а «сенная боярыня» — ну, никак не ниже фрейлины».

— Слушай, старшина, а ты-то откуда это все знаешь? — Заинтересовался Мишка. — Можно подумать, что ты сам боярином у князя был…

— Можно подумать, — передразнил Сучок — что в княжьих или боярских хоромах пожаров не случается, что не ветшают они или не перестраиваются!

— Да, верно… это я как-то не подумал…

— Да неужто тебе дед этого не рассказывал? — удивился Сучок. — Он же по молодости при князьях покрутился вдоволь!

— Рассказывать-то рассказывал, но у него взгляд-то на эти дела воинский, а у тебя строительный, чувствуешь разницу?

— Воинский, воинский… — сердито проворчал Сучок — Только и мыслей, что разломать или поджечь, а попробовали бы хоть раз что-то выстроить…

— Ладно, старшина, не ворчи! — примирительно произнес Мишка. — Когда, никогда, а жениться мне все равно придется, вот и терем сгодится, а пока мы туда девиц поселить можем, чтобы, значит, у них постоянное место в крепости было. Глядишь, им с верхотуры-то по ночам к парням шастать труднее будет…

— Ага, рубить-колотить, так ты их и удержал! Дело молодое, природа своего требует…

— Ну, тебе виднее… молодое дело или не молодое, сам-то в Ратное за тем же самым мотаешься… бешеной собаке семь верст не крюк, как говорится…

— Ты не в свое дело-то не лезь! — взвился Сучок. — Молод еще меня попрекать! Говорим о стройке, рубить-колотить, так о стройке и говорим! И нечего тут…

— Да будет тебе, старшина! Что ты, как кипятком ошпаренный? Ходишь и ходишь, кто тебе запретит? И не попрек это вовсе… Радуюсь за тебя, женишься — сам первый тебя поздравлю! Такого мастера, как ты, еще поискать, а через женитьбу ты у нас ведь и насовсем остаться сможешь…

— Женишься… — Сучок, вдруг, как-то весь опал, словно из него выпустили воздух. — Кто ж за закупа пойдет…

— Выкупишься, мы же договорились обо всем! Или не поверил мне?

— Поверил, не поверил… — Сучок отвернулся от собеседника и заговорил в сторону, ковыряя чертилкой сиденье скамьи. — Я чего только не передумал, когда весть дошла, что воевода тебя из старшин разжаловал… Гвоздь так и сказал: «Не будет Михайла старшиной — не быть и нам вольными». А потом опять весть пришла, что тебя под стрелы попасть угораздило — чудом жив остался… — голос плотницкого старшины дрогнул — ты, сопляк… ты хоть подумал, у скольких людей жизнь поломается, если тебя не станет? Других поучаешь, а сам…

«А ведь и вправду, сэр Майкл, сколько людей на вас завязано? Просто на одно ваше существование и на реализацию ваших планов! Случись что, и как им дальше жить? Это ж не ТАМ — накрылась фирма, другую работу нашли. ЗДЕСЬ работа с жизнью гораздо жестче связана — зачастую, работа или служба и есть жизнь! Блин, сколько же нервных клеток Сучок и его артельщики сожгли, пока вас из похода за болото дожидались? Да и не только артельщики… вместе с «курсантами», почти две сотни народу в крепости обретаются, и все, так или иначе, от вас, сэр, зависят. Вот тебе и феодал-эксплуататор… в их понимании, чуть ли не отец родной. Да… дела».

— Ну, перестань, старшина… — Мишка совершенно неожиданно почувствовал, что и ему стало трудно говорить — Кондратий Епифаныч, пойми правильно… я же еще учусь, да и присматривают за мной, не дадут просто так сгинуть… слыхал же, как меня Немой защитил…

Сучок ничего не ответил, только, все так же отвернувшись, повел плечами, а Мишкина растерянность (даже, в какой-то мере, растроганность), в полном соответствии с лисовиновским характером, быстро перешла сначала в раздражение, а потом в злость.

— Хватит, Кондратий! Попереживали и будет, давай-ка дальше о деле… Подклет, сени, терем, а жить-то где?

— Гм, жить… ишь, скорый какой! Хоромы в один сруб не ставятся! — Сучок, по-прежнему не глядя на Мишку, словно устыдясь проявленной слабости, снова принялся чертить. — Ставим рядом еще один сруб: подклет, клеть с горницами. Та и жить будешь: спать, трапезничать с семьей, добро хранить…

— Какое добро? — перебил Мишка. — Подклет же есть…

— А казну? А меха дорогие, да поволоки^[11]? Сам не заметишь, как рухлядью обрастешь… еще и тесно станет! Вот тут-то и третий сруб пригодится!

— Третий? Да куда ж еще третий-то? — в очередной раз удивился Мишка.

— А туда, что у княгини-то свои сени есть! — наставительно поведал Сучок. — Поменее княжьих, сам собой, но тоже немаленькие. Там она и гостей привечает, и посетителей выслушивает, и с сенными боярынями… — Сучок, видимо сам для себя неожиданно, затруднился с разъяснениями — …ну, чего-то ж они там делают, с сенными-то боярынями, не просто же так они… Вот, значит… а матушке твоей надо же где-то с девками рукоделием заниматься! Ну, и прочее всякое такое.

— Понятно. — Мишка обреченно вздохнул. — не выйдет, значит, скромно.

— Даже и не надейся, боярич! Место власти скромным не бывает! — Сучок вдруг оживился и снова принялся черкать по земле. — Все это надо еще соединить лестницами, да переходами и украсить: наличниками, резными «полотенцами», причелинами, столбиками всякими, откосами… красиво будет, не то, что твоя казярма!

«Так вот почему ты не возмутился, что народ от основной стройки отвлечь придется! Красоту тебе создать хочется… тоже творческая личность…».

Квалификация артели Сучка была высокой — боярские хоромы были «сданы в эксплуатацию» во второй половине августа, и получилось, действительно, красиво! Конечно же, не обошлось без споров на грани скандала со старшиной плотников — если к требованию наладить отопление «по белому» Сучок уже как-то притерпелся, хотя и считал это чем-то вроде «архитектурного излишества», влекущего за собой напрасное разбазаривание дефицитных кирпичей и серьезное усложнение конструкции здания, то, например, сооружение прихожей, при наличии сеней, он воспринял просто как дурную блажь боярича.

Традиционный аргумент Сучка «так не строят» столкнулся с почти иррациональным неприятием Мишкой входа прямо с улицы. Все-таки, парадные сени, хоть и не княжеского масштаба, сочетали в себе функции кабинета, гостиной и совещательной комнаты, вход в которую должен был, в Мишкином понимании обязательно предваряться каким-то проходным помещением. Сломать сопротивление Сучка удалось, лишь обратившись к вопросу безопасности — придворные-то на гульбище не толпились, заходи, кто хочешь, и «нестандартную» горницу, где, по идее, было место секретарю или адъютанту, удалось «продать» старшине плотницкой артели, как помещение охраны. Под этот «проект» прошли и скамьи для ожидающих приема посетителей (как бы, для размещения охранников), поскольку по нормам XII века посетителям, в соответствии с их статусом, надлежало ждать вызова либо на дворе возле крыльца, либо на гульбище.

В этих-то хоромах Мишка и поселился с матерью и сестрами (что, естественным образом, породило к жизни женскую половину дома), сюда же вселили брата Сеньку, после того, как «детский десяток» перебрался в крепость, сюда же почти ежедневно наведывался Алексей (бывало и с ночевкой, но этого, как бы, никто не замечал).

Здесь же организовывались «семейные» ужины для отличившихся отроков, а под гульбищем, на неком подобии деревянного тротуара, стояли скамьи для вечерних посиделок с песнями (однажды отроки и девицы спрятались под гульбищем от дождика, а потом все так и осталось, сделавшись привычным).

Очень быстро Мишка убедился, что название «покои» тоже имеет совершенно конкретный практический смысл — обрести покой можно было только во внутренних помещениях. Хоромы, действительно, были центром общественной жизни, сопровождавшейся соответствующей суетой. Суету эту, Мишка, сам для себя, разделил на несколько частей. Первая — официальная. Стоя на крыльце Мишка принимал утренний развод и вечернюю поверку, а так же смену дежурных десятков. Принимал доклады, оглашал приказы и распоряжения, подводил недельные итоги соревнования между десятками и осуществлял прочие формальные публичные акты руководства Академией, а «на сенях» проводил заседания Совета Академии и «педсоветы» с наставниками.

Вторую составляющую суеты Мишка, про себя, поименовал «деловой». В терем постоянно перли посетители с делами самой разной степени важности. То являлась «шеф-повар» Плава и обрушивала на Мишку ворох кухонных проблем, то являлся с очередным скандалом Сучок (ну просто не мог он изложить даже простейший вопрос в иной, нежели склочно-пожарной тональности), то прибегал с подбитым глазом дежурный десятник и сообщал, что подрались силяжские с шеломаньскими (понимай: шестой десяток с девятым), наставники с дежурным десятком их угомонили, даже опричников звать не пришлось, но в темницу два десятка разом не запихнуть, да там, и без того, пятеро обретаются, то Роська «радовал» тем, что завтра ожидается аж семеро именин, но про одного святого из этой семерки он ничего отрокам рассказать не может и надо срочно скакать в Ратное к отцу Михаилу, то черти приносили «кинолога» Прошку, длинно и занудно живописующего прямо-таки непреодолимые трудности с выбором имени для недавно родившегося теленка… и прочие дела, делишки, делища!

Для третьей составляющей суеты Мишка названия так и не придумал — просто суета от постоянно мелькающих лиц, обрывков разговоров и вообще непонятно чего. На протяжении дня, обязательно находились поводы и причины заглянуть в хоромы у двоюродных братьев и крестников, на гульбище, после обеда, каждый день собирались и о чем-то толковали между собой наставники (другого места им не нашлось!), по подклету все время зачем-то лазали — плотники Сучка и строители Нинеи (слава богу, наверх не лезли), какие-то бабы и девки (и откуда их столько?) постоянно таскались на женскую половину дома, по горницам, наподобие привидения шастала Красава в компании Саввы… порой так и подмывало схватить какой-нибудь предмет поувесистей и вышибить всю эту публику на крепостной двор, сопроводив сие управленческое воздействие соответствующими высказываниями из арсенала ненормативной лексики. А потом поставить на входе караул и ввести пропускную систему.

Четвертая составляющая суеты была и вообще атас — женская! В самых неожиданных местах терема все время попадались девки с тряпками и вениками, какие-то другие девки носились туда-сюда с горшками, ведрами, кувшинами, коробами и еще бог знает с чем, третьи девки (а может и те же самые?) таскались с подушками сенниками, одеялами и еще каким-то тряпьем, все это выбивалось, вытряхивалось, сушилось и проветривалось на солнце, время от времени, всю эту колготню, словно ледокол прорезал громко сопящий Простыня с каким-нибудь неподъемным сундуком в руках, а руководила всем этим непостижимым в своей скрытой логике процессом горластая баба, которую в глаза величали Лизаветой, а за глаза Керастью^[12].

Девки то хихикали, то перекликались звонкими голосами, то, поодиночке, а случалось, и компанией, хныкали в уголках. Что-то где-то падало (порой и разбивалось), где-то лилась вода, где-то хлопали по выбиваемым сенникам палки, кого-то отчитывала Лизавета…

Однажды, Мишка, то ли со зла, то ли для эксперимента (сам не понял) высунулся из сеней-кабинета-гостиной и гаркнул во всю мощь голоса:

— А ну, тиха-а-а!!! Чапай думать будет!!!

Единственным результатом акустического воздействия было то, что боярича облаял Роськин щенок Ворон, по своему разгильдяйскому обыкновению, то ли прогуливавший занятия у «кинолога» Прошки, то ли смывшийся из вольера, и принимающий деятельное участие в коловращении людей и предметов в районе кухни.

Кухня в мишкиной «резиденции», вообще, была отдельной песней! Несмотря на то, что Мишка, как, впрочем, и все остальные, дома только ужинал, а в остальное время питался в трапезной вместе с отроками, а женский состав — в специальном помещении возле «гарнизонного пищеблока», на кухне что-то булькало и шкворчало уже с утра — в программу обучения «благородных девиц» входил курс кулинарии и консервирования — и Мишка сильно подозревал, что перенос этого учебного процесса в хоромы был вызван опасением массового отравления отроков, в случае попадания «учебных блюд» в общую трапезную. Однажды он даже решил, что его опасения подтверждаются самым ужасным образом — из кухни понесло запахом, не то, чтобы химии, но явно чего-то несъедобного. При ближайшем рассмотрении, выяснилось, что девки, под руководством Анны Павловны, красят на кухне нитки для вышивания.

Конечно же, во всей этой «суете сует и всяческой суете» ничего ужасного не было. Точно так же постоянно заняты были какими-то делами бабы и девки в лисовиновской усадьбе в Ратном, привычным было и то, что со всеми делами Воинской школы все шли именно к Мишке, хотя вопрос запросто мог решить Алексей, или кто-то из «Ближнего круга», не должна была пугать или удивлять и некоторая бестолковость всего происходящего — Академия дело новое, непривычное. Однако, как только Мишка заселился в терем, и все это сосредоточилось в одном месте… ох!