на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава первая

Посреди всего сумасшествия, воин нашел себе маленький темный уголок – крошечное святилище тишины, в котором он мог отключиться. До известной степени это было его убежищем, местом, в котором он мог отгородиться от водоворота сомнений и страхов, и сконцентрироваться, вместо того чтоб искать ответы на вопросы, которые изматывали его. Помещение когдато служило подвальным хранилищем для летучих и горючих химикалий, и густой воздух в нем все еще сильно отдавал углеводородом. Сама вонь от них въелась в глухие, железные стены.

Он выглянул в дверной проем, чтоб убедиться, что никто за ним не следил, и, приложившись плечом, закрыл тяжелый люк. Тот с глухим ударом стукнулся о раму, и он закрыл замок. Треснувший биолюмин на потолке тускло мерцал, тонкие потеки зеленой, светящейся жидкости окрашивали плафон. Единственным естественным источником света в помещении была решетка, находящаяся почти под потолком, которая выходила на нижний уровень улиц. Время от времени через вентиляцию доносился отрывистый треск лазганов и отдаленные, похожие на волну, радостные крики толпы.

Он снял с висевшего через плечо шнура тяжелый тряпичный мешок и бросил ношу на пол. Изящество, с которым он это проделал, казалось странным для огромной, мускулистой фигуры. Даже без характерной силовой брони Адептус Астартес, воин представлял собой впечатляющее зрелище в своей тунике и робе; он даже бы босиком возвышался над обычным человеком и своим присутствием Космодесантник заполнил пространство комнаты. Осторожно и с почтением он стянул ткань с предмета, который так кропотливо извлек из щебня уличной часовни. Он был погребен там, забыт людьми, которые когдато хранили ему верность, в угоду новому объекту поклонения.

Эта мысль принесла негодование, отразившееся на его жестком грубом лице, и он усилием прогнал ее прочь.

Мешковина упала, и в сложенных чашей руках Космодесантник держал статуэтку Единственного Истинного Владыки. Это было изображение БогаИмператора Человечества в своей бесконечной мудрости, сидящего на Золотом Троне Терры. Пальцы пробежались по старому, измученному заботами идолу; он был сделан из обрезка меди с завода, кующего снаряды для танков Имперской гвардии "Леман Русс". Он положил его на перевернутый деревянный ящик, оставив покоится в потоке света, падающего сквозь вентиляционную решетку. Лучи прохладного, оранжевого солнца создавали слабое свечение. Он сложил руки на груди, подобно плоским клинкам, скрестив запястья; его пальцы приняли форму двухголовой Имперской аквилы. Одна голова смотрела в прошлое, другая была устремлена в будущее.

Кровавый Ангел склонил голову и опустился на колени перед Императором, затем широко развел руки, демонстрируя свои запястья. Переплетение бледных шрамов на предплечьях попало на свет, безмолвные трофеи сотен битв. По руке красными чернилами шла татуировка, изображающая каплю крови, обрамленную двумя крыльями.

– Именем Святой Терры, – низким голосом сказал он, – именем Сангвиния, Лорда Крови и Красного Ангела, услышь меня, Владыка Человечества. Даруй мне толику твоего совершенного понимания бытия и направь меня.

Он закрыл глаза.

– Услышь эти слова, раскаяние твоего заблудшего сына Рафена, с Ваал Секундус. Я молю тебя, Великий Император, услышь меня и мою исповедь.

ИНКВИЗИТОР Рамиус Штель поднялся на ноги, когда его медитация подошла к концу, и собрался с мыслями. Он потер ладонью лоб, касаясь электротатуировки аквилы на лысой макушке и нахмурился. Чем ближе он подходил к осуществлению своих планов, тем сильнее, казалось, это изнуряет его. Он фыркнул и залез пальцами в нос; на них остались струйки крови и инквизитор скривился при виде темной, пурпурночерной жидкости.

Он осторожно стер жидкость платком и наблюдал, как пятно распространяется по ткани, двигаясь по хлопковым нитям словно рак.

Штель скомкал платок и спрятал его во внутреннем кармане робы, накинув на плечи тяжелый плащ своего Ордоса. Символ Верховной Инквизиции, стилизованная заглавная медная "I", украшенная черепом из белого золота, свисала на цепочке с его шеи. Штель рассеянно прикоснулся к ней. Были времена, когда он чувствовал, как медальон превращается в петлю, угнетает его, связывает с мелочным человечеством. Он смотрел на эмблему, стирая с ее поверхности мелкие пятна крови. Достаточно скоро он избавится от нее, избавится от всех оков, которые связывают его с богомтрупом.

Штель воспользовался моментом, чтобы осмотреться, оглядеть стены, до сих пор испорченные тусклыми коричневыми отпечатками рук и брызгами старой, запекшейся крови. Во время битвы за Шенлонг, здесь была комната одного из десантников хаоса из Несущих Слово, место самых жестоких зверств, где гражданских заживо потрошили в качестве покаянного жертвоприношения Губительным Силам. В то время как большинство комнат в крепости Икари были очищены и переосвящены, Штель, не привлекая внимания, обеспечил чтоб эта смертельная комната осталась нетронутой. Здесь, где кричащие души растерзанных выгравировали свою боль на камнях и цементе, инквизитор обнаружил, что завеса между миром и варпом истончилась.

Отдыхая здесь, позволяя своей душе парить свободно от органической оболочки, Штель мог почувствовать слабую, обольстительную ткань эмпирей, такую манящую, но недосягаемую для него. Для него это было намного более священное переживание, чем коленопреклонение в фальшивом почитании Императора Человечества. Штель оставил промозглую комнату позади и вышел, найдя ждущих его снаружи почетных стражей. Возвышаясь над ним в своих облачениях из керамитовой брони, с болтерами в руках, они мало походили на людей, скорее на живые статуи, вырезанные из красного камня. Только отполированное до блеска золото шлемов выделяло их из рядов космодесантников Кровавых Ангелов. Штель не обратил на них внимания. Он не знал кто эти воины, их имен, чаяний и мечтаний, ничего; по правде, они волновали его еще меньше чем сервочерепа, которые поднялись с пола на своих гравитационных импеллерах, когда он зашагал прочь. Серебряные шары гудели позади него, бдительные как ястребы, далее, в двух шагах позади шли десантники.

У перекрестка коридоров, шатаясь тудасюда, стоял ожидающий лексмеханик Штеля. Он приветственно качнул головой.

– Ваша медитация окончена?

В пределах комнаты сервитор становился нервным и решил для себя остаться снаружи.

– Появились вопросы, требующие вашего внимания.

– В самом деле, – ответил он.

Последние следы темных миазмов, туманящих разум Штеля, исчезли, чарующие остатки нежности варпа отступали. Ему не хватало их.

– Ваша служанка Улан спустилась с "Беллуса" с новостями, – продолжил лексмеханик, – с заботами, которые она не пожелала доверить мне.

Неужели в голосе сервитора были нотки уязвленной гордости? Штель сомневался в этом; разум его илота был настолько тщательно уничтожен на его службе, что эти малые останки вряд ли содержали личность.

– Она ожидает вашего снисхождения в часовне смерти, инквизитор, – добавил сервитор.

– Хорошо, я уделю ей внимание до того как я…

Взволнованный, бессловесный крик разорвал воздух и от неожиданности Штель закрутился. Его рука последовала к рукоятке элегантного лазгана на поясе, но его действия были медленными и неторопливыми по сравнению со стремительными движениями почетного караула. Кровавые Ангелы мгновенно вскинули болтеры, направив оружие на три фигуры, появившиеся в боковом коридоре.

Во главе группы был мужчина, с красным лицом и водянистыми глазами. Одежды его и двух женщин вместе с ним, были несколько неопрятны, но богатого, напыщенного покроя. Штель решил, что они, скорее всего, из торговцев Шенлонга, лишенные своих земель, все еще цепляющиеся за изысканный образ жизни который вели еще до вторжения Несущих Слово.

– Милорд, инквизитор! – Начал мужчина, его губы дрожали. – Простите меня, но…

Он на полшага приблизился к Штелю и внезапно там оказался один из десантников, блокирую путь темнокрасной стеной.

– Назад, – проскрежетал Кровавый Ангел.

Лексмеханик повернулся к другому десантнику.

– Как сюда проникли эти гражданские? Эти уровни крепости Икари запретны для всех, кроме слуг Аркио Благословенного и БогаИмператора.

При упоминании Аркио, пара женщин ахнула от изумления. Мужчина сотворил знак аквилы и склонил голову.

– Пожалуйста, простите меня господа, но, почитая его имя, мы осмелились пройти стражу ниже.

Штель насмешливо поднял бровь и шагнул вперед, мягко отодвигая в сторону болтер десантника.

– В самом деле? И какое подношение вы хотели бы сделать?

Мужчина облизнул губы.

– Я… Мы… Мы надеялись лично увидеть Благословенного. Чтоб попросить его благословения.

Он смахнул слезу с глаз.

– Все что у нас было, отобрано во время вторжения. У нас теперь ничего нет.

Про себя Штель глумился. Эти напыщенные чурбаны хнычут над потерей денег и имущества, в то время как остальные на Шенлонге едва могут себя прокормить. Слова мужчины только усилили ненависть инквизитора к коррупции Империума, изъеденный червями каркас общества, который служит только чтоб прославлять уполномоченных и богатых. Внешне Штель ничем не выдал ни одну из этих мыслей.

– Те из нас, кто покажут свою преданность Благословенному, будут вознаграждены, – сказал инквизитор, – вы проявите ее?

Торговец быстро быстро закивал.

– О да, да! Тому, кто освободил нас, я с радостью отдам все что могу и взамен попрошу только о благословении.

– Вы отдадите все, что можете, – повторил Штель, позволив слабому намеку на улыбку пробежаться по губам, пока он изучал женщин. Родственная связь между ними была очевидна. Младшей из них было не более шестнадцати лет, она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она была поместечковому привлекательна в своей девственности. Другая, примерно его возраста, имела покорный вид, усиливающий ее притягательность. Штель рассматривал обоих; возможно он мог себе позволить отвлечься.

– Это ваша жена и дочь? – Спросил он, вопрос повис в воздухе.

– М… – Мужчина пытался подыскать ответ и не нашел его.

Штель кивнул.

– Отведите их в мою комнату, – сказал он почетному караулу и десантник повиновался, сопровождая женщин под прицелом болтера.

– Я призову их на досуге.

Инквизитор кивнул мужчине.

– Ваше подношение велико. Вы ценный слуга Благословенного.

Когда он продолжил свой путь в часовню, Штель услышал как мужчина бормотал сбивчивые, ломаные слова благодарности.

РАФЕН не осмелился зайти ни в одну из молелен внутри крепости Икари, слишком хорошо осведомленной о том, что он увидит внутри. Солдаты с Шенлонга проходились молотками и долотом по сложным мозаикам и фризам, которые не успели уничтожить силы вторжения хаоса и вытаскивали их наружу. Врага больше не было, он был изгнан и убит, но люди, которых они ненадолго поработили, завершили секуляризацию, начатую Несущими Слово. Изменился только объект их почитания. В местах, санкционированных Империумом для поклонения, они малевали грубые изображения символа Кровавых Ангелов и недавно созданную икону их Благословенного Аркио, золотой нимб, пересеченный сияющим копьем. Это зрелище распаляло сердце Рафена подобно факелу, но он не осмеливался открыто высказывать свои сомнения, которые кипели в нем, и уж тем более он даже не собирался исповедоваться в таких местах. Он не сомневался, что все, что он скажет, будет донесено Высшему жрецу Сахиилу, и дать ему услышать чистосердечные мысли Рафена, было бы смертельной ошибкой.

Так же Рафен не мог посетить ни одну из церквей для простых людей и гражданских, теснившихся в щелях разросшегося города, между фабричных соборов Шенлонга, километровой высоты. Вид космодесантника, даже без его освященной брони, не останется незамеченным населением. И точно так же как люди в крепости приняли в своем сердце нового кумира, так же и он, Аркио, которого величали новым Лордом Крови, вытеснил Императора из всех церквей по всему мирукузнице. Так что здесь, в тусклом и плохо освещенном помещении, на улице разрушенной снарядами и покинутой жителями, Рафен создал свое место для молитв, маленькую, безопасную потайную комнату для своих месс, где ни одно любопытное ухо не услышит его молитв.

– Я должен исповедаться, – сказал он медному идолу БогаИмператора, – меня заставили отказаться от клятвы своему лорду Ордена, отвернуться от Сангвиния ради своего родного брата… человека, которого они называют Аркио Благословенный.

Рафен сдержал дрожь в голосе.

– Я не знаю, во что превратился мой брат, но только этого мое сердце принять не может, то, что Сахиил и Штель объявили самоочевидным. Я не могу согласиться с тем, что Аркио это перерожденный Сангвиний, и все же, зная это, я принес ему клятву верности.

Он покачал головой, отвечая на не заданный вопрос.

– В этом не было трусости, я клянусь. Высший Сангвинарный жрец Сахиил наверняка бы казнил меня, если бы я не преклонил колено перед Аркио, но с моей смертью, больше бы никто ничего не сказал против этого безумия. Прости меня, мой повелитель, за это двуличие.

В дыхании Рафена появилась дрожь.

– Даруй мне способность понять, – сказал он с просьбой в голосе, – укажи мне путь. Я спрашиваю, что ты желаешь от меня? На Кибеле, во время штурма нечестивых Несущих Слово, я был готов отдать свою жизнь и стать по правую руку у Трона, но в своей мудрости ты привел нам на помощь "Беллус", с моим младшим братом на борту. Я думал, я был благословлен увидеть своего родного брата после такой долгой разлуки… Наши узы крови столь же сильны, как и товарищество моих боевых братьев.

Кровавый Ангел вспомнил момент на мирегрбонице, когда Аркио воспрянул в мгновение самого черного отчаянья, с планом как обратить битву против ДесантниковПредателей; сверхъестественная вспышка гениальности Аркио привела к тому, что они сбили боевой корабль Несущих Слово и выбили совращенных с Кибелы. Поначалу, это, казалось, не более чем случайным озарением родного брата Рафена, но затем молодой десантник собственноручно вырвал жизнь Сахиила из лап демона, сплотил воинов и стал главной фигурой, о которую разбилась волна сил хаоса. К тому времени, когда они покинули Кибелу на борту "Беллуса", воины вслух интересовались, а что если Аркио затронуло благословение Сангвиния, и затем был момент, когда копье Телесто, казалось, доказало правдивость передаваемых шепотом слухов.

ШТЕЛЬ оставил свою стражу у высоких медных дверей в часовню и прошел внутрь, когтистые железные ноги лексмеханика прогрохотали за ним. Астропат Улан, сложив руки, стояла в центре комнаты. Незрячие глаза смотрели из под капюшона ее темной робы, и она поклонилась.

– Милорд инквизитор, – начала она, ее тихий тон был шепотом ветра среди могил.

Он приблизился к ней, на один краткий миг его взгляд скользнул по титановому контейнеру, который лежал на алтаре. Мысль о том, какая мощь сокрыта внутри этого длинного контейнера, заставила его захлебнуться от жажды, которую невозможно было утолить. Почти с физическим усилием, Штель вернул все свое внимание к худой девушкепсайкеру.

– Говори.

Улан взглянула на лексмеханика, и Штель кивнул, оборачиваясь к нему.

– Сервитор, жди снаружи.

Машинный раб развернулся на пятках и оставил их наедине. Когда дверь часовни закрылась с глухим стуком, Улан начала говорить.

– Проблемы на борту "Беллуса" решились, лорд Штель, – осторожно сказала она, – вопросы насчет судьбы астропата Хорина и его хора запрещены. По большому счету сейчас больше нет связи с галактикой, все охраняется мной.

Штель отмахнулся.

– Ты пришла сказать мне то, что я уже и так знаю?

Незаметно для себя, палец инквизитора дернулся, бессознательно повторяя нажатие спускового крючка, когда Штель казнил штат телепатов "Беллуса".

– Я утвердил тебя в должности на борту боевой баржи, чтоб ты была моими глазами и ушами.

– Так и есть, – ответила она, – у меня есть новости. Предупреждение, которое было послано с Шенлонга на Ваал, сообщение командору Кровавых Ангелов Данте… оно дошло.

– Данте ответил?

Она отрицательно покачала головой.

– Владыка монастыря на Ваале предпочел более прямолинейный ответ, Лорд. Он отправил корабль. Я перехватила тени сигналов из глубин имматериума. Он вскоре прибудет.

Штель признал это кивком.

– Ты знаешь что за тип корабля? Чтото мощнее "Беллуса"?

– Вряд ли, – отметила она, – существует только один корабль Кровавых Ангелов сопоставимый по тоннажу с "Беллусом", в пределах оперативного радиуса к Шенлонгу, и это "Европа", под командованием лично Лорда Мефистона.

– Данте не послал бы своего лейтенанта Мефистона, не имея на то хороших оснований, – Штель вслух проговаривал свои мысли, – по крайней мере, не сейчас. Нет, это должно быть судно поменьше.

– Появление подкрепления Адептус Астартес подвергнет нашу стратегию опасности, – категорически высказалась Улан, – они будут вне сферы нашего влияния и будут неизвестной переменной. Эту проблему следует рассмотреть.

– Да, так оно и будет, – ответил инквизитор, раздумывая над ситуацией, – возвращайся на орбиту и займи свой пост. Свяжешься со мной в тоже мгновение, когда посланник Данте войдет в зону контакта.

Штель теребил серебряный гвоздик чистоты в ухе.

– Я должен подготовиться.

– Вновь прибывших будет не такто просто заставить присягнуть в верности Благословенному, – предупредила псайкер, – уничтожение будет лучшим выходом.

– Ты слишком узко мыслишь, Улан. Командор Данте собирается представить мне ценную наглядную демонстрацию.

Махнув рукой, Штель отпустил ее.

– Ступай.

Когда он остался один, инквизитор позволил своему контролю ослабнуть и подошел к алтарю и металлической коробке на нем. Серый цилиндр нес на себе печати чистоты и клятвы Ордо Еретикус и Кровавых Ангелов, некоторые были выгравированы на титане им лично, другие, на полосах освещенного пергамента были прикреплены толстыми дисками восковых печатей с рельефом религиозных символов. Он положил руку на поверхность контейнера и почувствовал теплое излучение от объекта внутри.

Копье Телесто, один из немногих выкованных и освещенных объектов – так говорили мифы – лично рукою БогаИмператора. Инквизитор чувствовал, что поддался магнетическому притяжению оружия, даже пока оно было успокоено.

Штель задыхался от ревности; каждый раз реакция оставалась той же самой, принимая во внимание десантника Аркио и его близость с артефактом. Во время миссии "Беллуса" на территорию орков для того чтоб вернуть утраченное оружие археотехнологий, именно Штель выдернул его из рук зеленокожего военного диктатора, именно Штель победно поднял его, но только в руках Аркио святое копье пробудилось. На какомто нижнем, животном уровне, он не мог простить постоянное чувство обиды, которое он ощущал по отношению к молодому Астартес.

Он отогнал эти мысли. Высшая часть разума Штеля, хладнокровный аппарат, который просчитывал сложные, как часовой механизм, планы, мыслила основательнее.

Аркио был идеальным кандидатом, чтоб пользоваться копьем, отличным субъектом для почитания его боевымибратьями – да и в конце концов, руководство Штеля приведет инквизитора к такой силе, что копье в сравнении с ней покажется детской игрушкой.

– МОЙ брат возложил руки на копье Телесто, – слова Рафена эхом отскакивали от железных стен его рукотворной кельи для медитаций, – Святое копье, которым обладал лично Сангвиний и теперь…

– Его голос затих, воспоминания по прошествии недель оставались такими же свежими, как будто прошло только секунда. На краткое мгновение Рафен снова почувствовал на лице святое сияние копья, золотой свет исходил с лезвия в виде слезы, когда Аркио высоко поднял его древко в Великой Часовне на "Беллусе". Он старался изо всех сил, но не мог объяснить то, что он видел в тот день. Внезапное видение, как лицо его родного брата плавится и на краткий миг превращается в лик давно убитого примарха Кровавых Ангелов, крылатого Лорда Сангвиния.

– Это его пример осветил путь этому заблудшему миру.

Голова Кровавого Ангела покачивалась, когда он обдумывал опустошение Шенлонга.

– Распаленное красноречием Инквизитора Штеля, мое братство требовало шанса принести кару Несущим Слово, которые осквернили Кибелу. И только БратСержант Корис и его друзья ветераны говорил о предосторожности, но их порицали за это.

Слова внезапно потекли из уст Рафена потоком, как будто высказать их вслух было равносильно тому, как сбросить тяжесть с плеч. Статуэтка БогаИмператора спокойными и неподвижными глазами наблюдала за ним, безмолвно слушая разворачивающийся перед ней рассказ Десантника.

Он раскрыл рот, чтоб продолжить и его захлестнули эмоции. Рафен увидел перед собой лицо Кориса, грубоватого, старого боевого пса, в его твердом взгляде всегда светилась честь. Это было одной из величайших привилегий службы Рафена, считать ветерана учителем и другом, но не смотря на все силы, которые смог собрать десантник, это не удержало его бывшего учителя от мрачной хватки генного проклятья Кровавых Ангелов, исковерканного неистовства боевой жажды, известного как черная ярость.

Его перевели в Роту Смерти, как и всех воинов, которые не устояли перед красной жаждой, Рафен наблюдал как Корис, подобно древнему воину вновь переживал великую битву Сангвиния против архипредателя Хоруса, доигрывая эту роль в глубинах крепости Икари.

– Он умер там, – обращался Рафен к своему богу, – и ты забрал его в то место, которое он заслужил… Но он не так просто расстался с жизнью. Его слова… Он оставил мне предупреждение.

Разум Рафена заново проиграл этот момент.

– Рафен. Парень, я вижу тебя. – Его нет, – признал Рафен, – и без него я чувствую себя оторванным, плывущим по течению и одиноким, в то время как мои братья приняли цели Аркио, как свои собственные. Я не вижу другого пути… Я нарушил дисциплину, соблюдать которую мы клялись и чертов протокол…

– Я здесь, старый друг.

– Чистейший зовет меня, но сначала я должен… Предупредить…

– Предупредить? О чем?

– Штель! Не доверяй сукиному сыну Ордоса! Это он довел меня до этого! Аркио…

будь осторожен со своим братом, парень. Он был проклят силою, способной уничтожить Кровавых Ангелов! Я видел это! Я видел…

Он покачал головой, подсчитывая чудовищность своих грехов.

– Под покровом лжи, я отослал весточку в монастырь на Ваале и лордукомандору Данте, в надежде, что это положит конец этому безумию… Но в своей мудрости, вы еще не направили его сюда.

Рафен открыл глаза и взглянул на недвижимое лицо БогаИмператора.

– Я умоляю, повелитель, я должен знать. Я еретик, инакомыслящий, отступник, заслуживающий только смерти? Если Аркио действительно переродившийся Сангвиний, тогда почему я сомневаюсь в этом? Кто из нас сошел с пути, он или я?

– ЛОРДинквизитор?

С вопросительным выражением лица Штель развернулся, чтоб посмотреть на приближающегося Сахиила. Боевое облачение Сангвинарного жреца поймало солнечный лучик из окон часовни, вспыхнув на белой окантовке, которая отмечала его броню. Штель спустился от алтаря и зафиксировал на нем сердитый взгляд.

– Сахиил. Где Аркио?

– Благословенный наблюдает за состязаниями на площади ниже. Он повелел мне найти вас.

Сахиил сделал паузу, нахмурившись.

– У него есть вопросы.

Штель прошел к дверям с витражом и помахал рукой над спрятанным в стене сенсором. Древние механизмы раскрыли стеклянные двери, явив широкий каменный балкон, выступающий из середины крепости. В тоже мгновение как открылись двери, волна звука хлынула в часовню; было слышно все сразу, скандирования и поздравления с победой, крики умирающих, треск разнообразного оружия. Инквизитор пошел на шум, к краю балкона, за ним последовал Сахиил. Под ними, вся обширная открытая площадь перед Икари была окружена наспех сколоченными бараками и трибунами, обрамляя кольцом рукотворную арену. Поле стадиона было усеяно разбросанными трупами и небольшим кусками сломанного настила. Выстрелы вспыхивали и затихали и снова все повторялось, когда люди роем кидались друга на друга, некоторые были вооружены только тупыми дубинами и грубыми ножами, некоторые цепко держали лазружья или баллистическое, стабберное оружие. На трибунах ревели верующие, одобряя убийства, и число бойцов постепенно снижалось.

Штель пристально посмотрел на Сахиила. Кровавый Ангел наблюдал за разворачивающейся битвой лукавым взглядом, явно не впечатленный грубостью сражения.

– Сколько к этому моменту? – Потребовал он ответа у священника.

– По последним подсчетам триста девять избрано, – ответил тот, – Благословенный лично выбирал.

Штель видел как солнечный свет вспыхивал, касаясь огромной фигуры в золотой броне, парящей над битвой на ангельских крыльях. Пока он смотрел, фигура мессии выделила жилистого мужчину с двумя мечами и кивнула ему. Он бросил свое оружие и заплакал от радости, толпа еще раз проскандировала свое согласие.

– Еще один, – сказал Штель, – очень быстро мы наберем тысячу.

– Таково желание Благословенного, – ответил жрец, – он получит свою армию.

Инквизитор отвернулся.

– Ты не одобряешь?

Лицо Сахиила зарделось.

– Как вы можете такое спрашивать? Это приказ Аркио, и он Перерожденный. Я не сомневаюсь в его мудрости.

Штель улыбался.

– Воины перерожденного, – сказал он, указываю на людей, согнанных в зону ожидания у края арены, – тысяча самых ревностных и преданных Аркио… И все же, есть Кровавые Ангелы, которых смущает решение собрать армию илотов.

Сахиил моргнул.

– Мы не сомневаемся, – отрезал он, – просто… это ново для нас. Поймите, инквизитор, мы жили своими жизнями под гнетом книги Лордов и кодекса Астартес и набор простых людей идет в разрез с теми убеждениями.

– Мы оставили позади время древних догм, – ответил Штель, – Аркио Благословенный ведет нас в новую эру Кровавых Ангелов и воины Перерожденного просто отражение этого.

Он указал на толпу уставших, окровавленных бойцов.

– Взгляни на них, Сахиил. Они дрались весь день и все еще могут вырезать свои собственные сердца, если Аркио потребует этого от них. Когда он сойдет с корабля в своем великом возвращении домой на Ваал, избранная тысяча будет сопровождать его. Они станут авангардом нового поколения новичков Кровавых Ангелов, новым поколением Адептус Астартес.

Когда жрец не ответил ему, Штель повернулся, чтоб выдавить из него ответ; но вместо этого увидел выражение удивления на лице Сахиила.

– Благословенный… – начал жрец.

Возникший из ниоткуда внезапный порыв ветра ударил в Штеля и тот отшатнулся, подавляя побуждение закрыться руками. Очертания, стремительные и яркие подлетели к краю балкона и зависли перед ним, заслоняя солнце Шенлонга. Сахиил склонился в глубоком поклоне и ударил кулаком по символу окрыленной кровавой капли на грудной пластине. Инквизитор взглянул в лицо поразительного благородства, облик, который совмещал самый аристократичный вид с многообещающим темным сердцем внутри. В лицо, которое было отражением лика самого Сангвиния.

– Штель, – сказал Аркио, паря там, на крыльях распростертых подобно огромным белым парусам, – Я буду говорить с тобой.

– Я ВИДЕЛ как он нес смерть невинным, – голос Рафена был глухим от мучений, – клянусь своей кровью, я видел, как мой собственный брат пускал под нож мужчин и женщин, слишком желавших принять смерть, как будто это было какимто ужасающим благословением. Это не то, чему я посвятил свою жизнь, будучи новобранцем. Это не желание Императора, я надеюсь и молюсь, что это не так. Аркио руководит этим миром силою своей натуры, с Сахиилом как инструментом и инквизитором Штелем, как вечным советником на его стороне. Это неправильно . Именем Алого Грааля, все мое естество вопит, что это неправильно!

Гнев вскипел внутри Рафена и выплеснулся, он вскочил на ноги, сжав кулаки, его слова отскакивали от стен помещения.

– Я молюсь чтоб лорд Данте имел божий дар и мудрость, чтоб положить конец этой проблеме до того как наш Орден расколется на части под ее весом, но до этого момента я должен ответить на зов своей крови.

Он вздохнул, вспышка ярости стихала.

– Пока мне не будет знака, яркого и неоспоримого, мое сердце будет направлять мои деяния, отныне и впредь.

Рафен положил руку на икону Императора и еще раз склонил свою голову.

– Услышь меня, услышь обет Рафена, сына Аксана, дитя клана Ломаного плоскогорья, Кровавого Ангела и Адептус Астартес. Я отрекаюсь от ложной клятвы, которую я принес Аркио Благословенному и вместо этого я возвращаю свою преданность Сангвинию и БогуИмператору Человечества. Я клянусь, своей кровью, своим телом, своей душой в качестве жертвы.

Это заявление, казалось, потребовало от него всех сил, и Рафен отшатнулся.

– Я клянусь, – повторил он.

После длинной паузы, он собрался и открыл люк, остановившись, чтоб бросить на святую икону последний взгляд. Здесь, в этом забытом месте, символ будет в безопасности от рук тех, кто стремился поменять свои убеждения перед лицом нового Крестового похода крови Аркио.

– Есть только одна вещь, в которой я абсолютно не сомневаюсь, – сказал он статуэтке,

единственное действие, ради которого я нужен и за которое буду отвечать только я. По каким причинам и когда – неясно для меня, но мой брат Аркио погибнет и я буду тем, кто убьет его. Я знаю это всей своей кровью, и это проклянет меня.

Рафен покинул комнату, и свинцовая ноша его дилеммы свалилась на него, как только он вышел обратно, под солнце Шенлонга. Он пробирался через разрушенные улицы и не оглядывался. Перед ним рос огромный конус крепости Икари, заполняя горизонт подобно чудовищному вулкану.


Эпилог | Омнибус: Кровавые Ангелы | Глава вторая