ГЛАВА 5

Горькая сладость первых двух лет жизни Леонардо была внезапно прервана: однажды к вечеру меня вызвали в дом да Винчи. За столом собралось все семейство – совсем как в тот достопамятный день, когда я заявилась к ним в обеденный зал с просьбой вернуть мне сына. Но на этот раз они меня ожидали, выпрямив неизменно жесткие спины и нацепив на лица выражение, словно проглотили вонючую кухонную тряпку. Только дед Пьеро сильно сдал за это время. Он показался мне до невозможности худым и немощным, и в его глазах проблескивало слабоумие, овладевшее им, по словам Франческо, в самые последние годы.

А вот Пьеро, как и прежде, был все тот же недоросль, тушевавшийся в тени собственного отца. Он молчал, исподволь кидая на меня исполненные беспомощной ярости взоры. Франческо – тот глядел на меня умоляюще, словно заранее извиняясь за предстоящее.

– Моя супруга уведомила меня, – приступил к делу Антонио да Винчи, – что надобность в кормилице для сына Пьеро давно отпала.

– У меня в груди молоко не иссякло, – поспешно возразила я, – и Леонардо – вы упорно не желаете называть его по имени – прекрасно растет на такой пище. Многих детей кормят грудью до…

– Это не все, – резко перебил меня Антонио. – Изволь подчиняться порядку, установленному мной в тот день, когда мы дали тебе здесь стол, и кров, и дрова для обогрева. Говори только тогда, когда тебя попросят. Выслушивай меня молча и с почтением. – Он стиснул зубы с таким ожесточением, что я не удивилась бы, если бы его череп вдруг не выдержал и треснул. – До меня дошли сведения, что причина бесплодия моей невестки, вполне возможно, не только природного свойства.

От потрясения я на миг лишилась дара речи – от этого семейства я могла ожидать любой гадости, но только не такого подлого обвинения.

– В конце концов, ты дочь аптекаря и тебе известны…

– Ни слова больше, синьор да Винчи! – обрела я наконец способность говорить. – Вы меня обвинили в очень серьезном преступлении. У вас есть тому доказательства?

– Еще бы у нас не было доказательств, шлюха ты этакая! – визгливо, почти истерично выкрикнул старик да Винчи.

– Горничная Альбиеры обнаружила в ее винном бокале листочки болотной мяты, – сказал Антонио. – А мята, как мне доложили, способствует выкидышам.

– Как же, повашему, я могла подбросить эти листья в бокал Альбиеры? Мне и в домто заходить не дозволяется!..

– Такая коварная и лукавая особа, как ты, всегда способна…

– Может, я и коварная, и лукавая, – облила я Антонио ледяным негодованием, – но никак не глупая. Любой, кто маломальски разбирается в травах, знает, что винный спирт нейтрализует влияние мяты. Для пущего эффекта я бы лучше растолкла ее и подсыпала в суп.

– Ты питаешь против меня дурные помыслы! – выкрикнула Альбиера. – Зачем травы, если вы с отцом и так можете наслать на меня порчу!

– Твоя единственная порча, – спокойно ответила я ей, – это твое вечно холостое изза фригидной натуры лоно. Ты отравляешь саму себя ненавистью и ревностью, а обвиняешь в этом меня.

Альбиера метнула взгляд на Пьеро и прошипела:

– Скажи ей, чтобы она замолчала! Скажи! Ну же!

Губы у Пьеро так и прыгали, а сам он стал пепельносерым.

– Пьеро! – подстегнул его дед.

– Не надо так разговаривать с моей женой, – выдавил из себя Пьеро до того жалким и тихим голосом, что даже Антонио сделалось стыдно за него.

– Никаких извинений и откровений здесь больше не последует, – обратился ко мне хозяин дома, – поскольку ты сейчас же покинешь наш дом. И освободишь свое жилище.

– Мое жилище?! – вскричала я. – Так вы именуете тот зловонный крысиный угол в хлеву, который вы отвели вашему неугодному внуку?

Антонио весь подобрался и зловеще молчал. Наверное, если бы я стояла чуть ближе к нему, он мог бы залепить мне оплеуху.

– Что до моего единственного внука, – наконец вымолвил он, – даже не надейся, что ты заберешь его с собой.

Пришел черед похолодеть и мне. В пылу защиты от брошенного на меня обвинения я забылась и не предугадала истинную причину того, зачем меня сюда потребовали. Они задумали вторично лишить меня Леонардо!

– Если ты через час не уйдешь, я буду вынужден призвать церковные власти. Тебя обвинят в колдовстве и наведении порчи на нашу семью.

Старый да Винчи при этих словах жутковато ухмыльнулся.

– Отец, – спокойно, но веско произнес Франческо. – Вы же сами понимаете несправедливость такого обвинения.

Антонио гневно зыркнул на младшего сына – позорника, стяжавшего их семье вместо почета одни кривотолки за содомию и вольнодумство.

– Леонардо и вправду гораздо лучше при Катерине, – снова высказался Франческо с удвоенной храбростью, чего я от него никак не ожидала. – Если она уйдет, кто присмотрит за мальчиком?

– Кухарка, – отрезал Антонио.

– Кухарка?! – воскликнул Франческо. – Но она едва управляется со стряпней! Как же…

– Помолчи!

Антонио обрушил на стол кулак с такой силой, что тарелки и бокалы со звоном подпрыгнули.

– Убирайся, – заключил он, даже не удостоив меня взглядом, – и чтобы тебя больше здесь не видели! – Затем велел жене:

– Распорядись, чтобы подавали горячее.