Клетка Фарадея[7]
Рассказ о своих неприятностях Данилов решил совместить с субботним шопингом. Выгод имелось сразу несколько.
Во-первых, совмещение двух не очень приятных занятий — Данилов не любил таскаться с тележкой по набитым людьми проходам и еще больше не любил делиться невзгодами. Однако не известить жену о грядущих переменах, а поставить позже перед фактом было нельзя. И нечестно.
Во-вторых, существовала опасность того, что Елена воспримет новость несколько предвзято. Не исключался локальный скандал, вежливый обмен любезностями между двумя хорошо знающими друг друга людьми. Скандалить лучше не с глазу на глаз, а где-нибудь на людях — быстрее все заканчивается. И слез меньше — на людях макияж надо блюсти.
В-третьих, после того, как багажник машины будет забит продуктами и все гневные слова будут сказаны, можно пригласить медленно остывающую Елену посидеть в каком-нибудь ресторанчике. Из дома после скандала ее фиг куда вытащишь, разве что в загс, подавать заявление о разводе. А в торговых центрах все рядом — и магазины, и рестораны с закусочными, и даже кинотеатры.
Ну и в-четвертых, совместный шопинг несет в себе идею некоего единства, сопричастности общему делу, шопинг объединяет и сплачивает, создает предпосылки для благоприятного исхода конфликтов.
Как только Елена вытащила ключ из замка зажигания, Данилов сказал:
— Мне, Лен, наверное, придется уйти из Склифа.
И сразу же выскочил из машины, вроде как за тележкой, но на самом деле для того, чтобы дать Елене возможность осмыслить услышанное. Тележку выбирал долго, придирчиво проверяя, не перекошены ли колеса и не заедает ли их. Одну отверг не по причине никудышных колес, а из-за обшарпанного вида. Возился до тех пор, пока не услышал за спиной:
— И почему, хотела бы я знать?
— Да так, ситуация сложилась неприятная. — Данилов откатил от стаи тележек облюбованную и двинулся ко входу в торговый центр. — Оказывается, что я там изначально пришелся не ко двору, а вдобавок случилась со мной парочка совершенно комедийных казусов…
— Выкладывай подробности! — потребовала Елена.
Данилов выложил все как было, не забыв упомянуть и о том, как нахамил «уважаемому заместителю директора». Уточняющих вопросов Елена почти не задавала — рассказ и без того был исчерпывающим. Закончился он уже в торговом зале гипермаркета возле выставленной в проход паллеты с пакетами стирального порошка.
— Возьмем порошок? Смотри какая скидка! — предложил Данилов.
— Порошок у нас есть, — ответила Елена.
— А вот посуду, кажется, мыть нечем! — Данилов положил в тележку два больших флакона с моющим средством и свернул в проход между стеллажами.
— Данилов, ты когда-нибудь всерьез задумывался о том, почему с тобой столько всего происходит? — Елена шла позади и не проявляла никакого интереса к содержимому полок, мимо которых лежал их путь. — Именно с тобой? С Вовой Даниловым?
— Потому что я конфликтный, колючий и вообще не подарок, — ответил Данилов. — Только вот какое отношение мои личные качества имеют к тому, что произошло? Как в случае с возвратом денег, так и в случае с этим Елизарычем, будь он трижды неладен!
Попутно он наполнял тележку товарами. Раз уж Елена устранилась от шопинга, то придется все делать самому.
— Пусть твои личные качества не имеют отношения к этим событиям… — согласилась Елена, но это был не белый флаг, а перестроение перед атакой. — Но к трактовке этих событий твоим руководством — имеют! Самое непосредственное!
— Все должно трактоваться объективно! — возразил Данилов, выходя в одну из главных аллей супермаркета.
— Все зависит от отношения к тому или иному человеку, — теперь Елена шла рядом с ним. — Вот возьми хотя бы меня и тебя…
— Это будет не совсем правильно…
— Давай остановимся, я не могу вести серьезные разговоры на ходу!..
— Тогда иди за мной!
Данилов завел Елену в самый конец ряда с товарами для ремонта, где две горки использованных паллет препятствовали сквозному движению покупателей.
— Вот возьми хотя бы меня и тебя. Когда я пришла заведовать подстанцией, ты, несмотря на все твои закидоны, был мне симпатичен, и на все связанное с тобой я реагировала совсем не так, как на то, что творил Бондарь, которого я сразу же невзлюбила…
— Но это не помешало тебе осыпать меня выговорами.
— Я не могла поступить иначе, и ты это прекрасно знаешь. Но третьего выговора я тебе ни за что не дала бы, потому что у меня и в мыслях не было от тебя отделаться… А вот Бондаря я сразу решила вышвырнуть вон с подстанции. Понимаешь, к чему я клоню?
— Понимаю. Ты считаешь, что если бы на моем месте был бы другой врач, то его бы просто пожурили?
— Не исключено. И уж не указали бы ему на дверь!
— Мне пока никто не указывал…
— Вова, тебя что, надо подвести к двери за ухо и ткнуть в нее носом, чтобы ты понял, что тебе на нее указывают?
— Ладно. Короче, ты теперь в курсе. Поехали за соками?
— Нет, за соками мы поедем потом. — Поджатые губы в сочетании с подрагивающим подбородком были плохим прогностическим признаком. — Сначала ответь мне на такой вопрос — ты вообще собираешься менять свое поведение? Так вот, чтобы раз и навсегда?
— Давай уточним, что именно я должен менять?
Чего-чего, а меняться Данилова совершенно не тянуло. Опасное и неблагодарное это дело. Начнешь меняться в лучшую сторону и сам не заметишь, как изменился в худшую. Лучшее, как известно, враг хорошего, и от добра добра искать не стоит.
— Свое поведение на работе — раз, свою манеру общения с руководством — два, свою реакцию на замечания — три, свое понятие о справедливости — четыре…
— Понятие о справедливости от меня не зависит, — вставил Данилов. — Тут уж ничего обещать не могу.
— Хорошо, — кивнула Елена. — А по остальным пунктам можешь измениться? Ну хотя бы попытаться, а? Всерьез?
— Если я сделаю это, то ты меня бросишь, — серьезно сказал Данилов.
— Почему? — удивилась Елена.
— Потому что не захочешь жить рядом с унылым, бесхребетным, ни на что не годным слизняком.
— А-а-а… Ну-ну! Ясно. Это ж какое мне счастье привалило — живу с веселым, сильным, уверенным в себе мужчиной! — На глазах Елены выступили слезы. — И как живу — каждый день жду сюрпризов!
— Поехали за соками! — Данилов попытался выехать с тележкой из закутка, но Елена преградила ему дорогу.
— Выслушай меня до конца и больше не передергивай! — срывающимся голосом потребовала она. — Я имела в виду, что тебе надо учиться идти на компромиссы там, где это надо, а ты вывернул мои слова наизнанку!
— Я не выворачивал, просто перевел…
— Вывернул! Да еще сделал это, упиваясь своими мнимыми достоинствами! Ну скажи, что хорошего в том, что тебя не может долго выносить ни один начальник?
— Это их проблемы.
— Это твоя проблема! — вздохнула Елена. — Им-то что? Они избавляются от тебя и вскоре забывают, что был такой еж, доктор Данилов. А ты мечешься с места на место, кидаешься из специальности в специальность, страдаешь… Я же вижу, Вова, как ты страдаешь. Даже сейчас.
— Ты ошибаешься…
— Не ошибаюсь. Тебе плохо, тебе неприятно, но ты хорохоришься. Правильно, ты же настоящий мужчина! Вожак! Альфа-самец.
— Лен, теперь ты не передергивай, — попросил Данилов. — Ты, когда злишься, часто передергиваешь. А потом я же и виноват…
— Пошли, Данилов, — вздохнула Елена. — Только сначала не к сокам, а к водке.
— Шутишь? — не поверил Данилов.
— Нет, не шучу. Тебе нельзя пить, а мне можно. А сейчас — просто необходимо. Стакан под соленый огурец и горбушку черного хлеба. А может, и два стакана… напиться, забыться и успокоиться. Может, хоть так получится!
Данилов не поверил, но возле стеллажей с алкоголем Елена попросила его остановиться и скрылась за спинами других покупателей. Не прошло и минуты, как она вернулась с поллитровкой в руках.
— Выбор хороший, — одобрил марку Данилов.
— Как любит говорить мой первый муж: «Бери, что подороже — не ошибешься».
Совершенно невинное упоминание о бывшем муже вызвало у Данилова необычайно сильный прилив раздражения. Он и сам не смог бы объяснить почему. Просто так получилось.
Раздражение привычно обернулось головной болью, да такой сильной, что Данилову немедленно захотелось на свежий воздух. «Сейчас еды возьмем — и выйдем», — успокоил он себя, лавируя тележкой в толпе.
— Что случилось? — обеспокоилась Елена, заметив перемену в состоянии Данилова. — Это ты на водку так реагируешь? Извини, я дура…
— Водка тут ни при чем. — Данилов мягко отвел в сторону руку Елены. — Тебе надо — бери. Мне ее налей да под нос подставь — пить не стану. И не потому, что воздерживаюсь, а потому, что не хочу. Видимо, то количество, которое мне на всю жизнь отпущено, я уже выпил. Просто голова разболелась…
Водку Елена все же оплатила на кассе. «Продолжает злиться, — подумал Данилов. — Надо бы разрядить обстановочку…» Сложив покупки в багажник, он аккуратно, как любила Елена, закрыл крышку и предложил:
— Пойдем перекусим.
— Куда? — не стала отказываться Елена.
— На твой выбор.
Елена выбрала фастфудовскую пиццерию.
— Сто лет пиццы не ела, можно и разговеться.
Пицца в ее представлении относилась к запретным высококалорийным блюдам.
Данилов намеревался, вернее, надеялся есть пиццу под «легкий треп», то есть под ненапряженный разговор о том, о сем. Скоропомощные сплетни, свежие новости из школы, в которой учился Никита, новинки кинопроката, намечающиеся варианты квартирного обмена (что-то очень давно не слышал Данилов про новые варианты), да мало ли тем!
— У Никиты к школе все готово? Ничего купить не надо? — спросил Данилов, ставя на свободный стол поднос с тарелками.
— Кроме усидчивости, у него все есть, — ответила Елена.
Первый кусок пиццы был съеден Еленой в молчании. Молчал и Данилов, не в его привычках было лезть с разговорами к тем, кто к разговорам не расположен. Недаром говорится: «Когда я ем, я глух и нем».
Запив пиццу газировкой, Елена заговорила. Все о том же, о наболевшем.
— Стабильность, Вова, вот чего мне недостает. — Голос ее был тих, а зеленые глаза смотрели на Данилова устало и печально. — Неужели я хочу невозможного?
— Жизнь вообще крайне нестабильная штука. Кому, как не тебе, проработавшей всю жизнь на «скорой», это знать?
«Ну вот, зачем она снова за свое?» — с тоской подумал Данилов, которого только-только отпустила головная боль.
— Хорошо. — Елена на секунду прикрыла глаза. — Скажу по-другому. Жизнь — крайне нестабильная штука, и мне не хочется, чтобы мой муж постоянно увеличивал эту нестабильность! Я уже не раз говорила, что ты хороший врач, но отвратительный подчиненный!
— Так уж и отвратительный! Кстати, на «скорой» я работал долго…
— Именно так — отвратительный. А знаешь, почему ты так долго проработал на «скорой»? Да потому, что у тебя заведующий подстанцией был тюфяк. Он жил по принципу «как оно есть — так оно и есть». А все прочее начальство было от тебя далеко. И еще у тебя была самостоятельность, на вызовах ты сам принимал решения и никому не подчинялся. А стоило тебе попасть в другие условия, как…
— Лен, такие разговоры не способствуют пищеварению, — миролюбиво сказал Данилов. — Я сказал, что хотел, ты сказала, что хотела, давай теперь о погоде поговорим или еще о чем-то нейтральном…
— Да как я могу говорить о чем-то нейтральном, если голова моя занята совсем другим?! — На крик Елены дружно обернулись все сидящие за соседними столиками.
— Возьми на полтона ниже, — посоветовал Данилов.
Был шанс, пусть даже и совсем маленький, крошечный такой шанс, что Елена одумается, извинится и заговорит о чем-то другом. Был… но не реализовался.
— Данилов, перестань затыкать мне рот! — Голос Елены стал вполовину тише, но напряженность между ними от этого не уменьшилась, а только возросла. — Я взрослая женщина, сама себя содержу, ни от кого не завишу и могу говорить все, что мне вздумается и так громко, как хочу!
— Но люди…
— Тебя интересует, что подумают люди?! — Елена искривила лицо в гримасе, призванной выразить удивление. — С каких это пор?
— Я просто не хочу, чтобы ты портила им аппетит.
— Тогда пошли! — Не обращая внимания на оставшиеся на столе тарелки с едой, Елена встала и направилась к эскалатору.
Данилов, так и не успевший толком поесть, схватил не глядя кусок пиццы и пошел за ней.
— Давай немного погуляем, — предложил он на улице. — Тебе не стоит садиться за руль в таком состоянии.
— Наоборот, езда меня успокаивает, но можно и погулять.
Они двинулись вдоль длинной коробки торгового центра.
— Если ты не возьмешься за ум, Данилов, то твоим скачкам с одного места на другое никогда не будет конца. И не надо снова убеждать меня в том, что ты не виноват! Ты виноват хотя бы в том, что это происходит с тобой, а не с кем-то другим. Взять хотя бы Полянского, вот он почему-то умеет выстраивать правильные отношения с руководством. Ты бы поинтересовался, как это у него получается, вдруг это не сложно и не больно?
— У Полянского своя жизнь — у меня своя. Моя доля — работы менять как перчатки, а его — девушек.
— Да лучше уж девушек, чем работу! — вырвалось у Елены.
— Ничего себе заявление! — изумился Данилов. — И от кого я это слышу? От жены? Вот уж не ожидал… Слушай, а можно я не буду начинать с девушками? Мне и так проблем хватает.
— С одной мной, ты хотел сказать?! — Елена обернулась к Данилову.
— Нет, вообще… По жизни хватает проблем.
— Ты не любишь проблемы, правда?
— А кто их любит? Разве что мазохисты…
— Мазохисты любят, когда шелковой плеткой по попе гладят. — Данилов не стал уточнять, почему именно шелковой. — А если ты не любишь проблемы, то делай так, чтобы их у тебя не было… Или хотя бы было поменьше. Старайся — и получится.
— Как будто я не стараюсь.
— Совершенно не стараешься. И не будешь, потому что не хочешь. Ты лучше уйдешь из Склифа с высоко поднятой головой и начнешь где-то в другом месте. Там месяца за два-три тебя раскусят и избавятся…
— Подобные пророчества неуместны, ты не находишь?
— Они жизненны и оттого уместны. — Елена остановилась и посмотрела в глаза Данилову. — Все так и будет. А я, между прочим, не молодею. И лет через пять мне рожать будет уже поздно.
— Давай не будем валить все в одну кучу. — Терпение Данилова подходило к концу. — Ты говоришь так, словно я нигде не работаю и ничего не зарабатываю. Это же не так. Я меняю места работы, но я все время работаю, не сижу месяцами дома в ожидании чуда. И зарабатываю, конечно, не столько, сколько ты, но тоже неплохо. Плюс квартиру в Карачарове сдаем. Так что родить ребенка тебе никто не мешает. Я только «за». Обеими руками.
— Данилов, ты никак не поймешь меня! Смотри, вот я забеременела, а тебя с очередной работы выжили. Я же выкину на нервной почве. От волнений и переживаний. А вдруг тебе не удастся быстро найти следующую работу? А вдруг там будут платить гроши?..
— Зачем сгущать краски?
— Затем, что так оно и будет. Вот если бы ты прижился, то есть приработался где-нибудь, то тогда… и вообще… Ну разве ты не понимаешь, что это уже перебор?! Это я должна спрашивать «зачем?!». Вот зачем ты нахамил начальству в Склифе?! Зачем еще с кем-то цапался по дежурству?! Зачем тебе это?!
— Так получилось. А нахамил я, потому что он первым попробовал меня унизить…
— Боже мой! — Елена прижала ладони к вискам и пошла вперед. — Боже мой! Старая песня о главном! Для кого я все говорю? Для себя? До Никиты доходит в десять раз быстрее!
— Он умный, а я дурак! — отозвался Данилов за ее спиной.
— В твоем возрасте этим бравировать неприлично!
— Лен, давай прекратим. — Данилов предпринял последнюю попытку к перемирию. — Ты же не первый год меня знаешь и прекрасно понимаешь, что всякие там компромиссы — это не мое…
— А что, мое, что ли?! — Елена снова остановилась и начала шарить рукой в сумке. — Или ты думаешь, что я просто тащусь от компромиссов?! Напрасно! Просто есть такое слово — «надо»! И под него мне приходится подгонять свое «хочу»!
Она вытащила из сумки платок и разрыдалась. Данилов взял жену под руку и повел к машине. В машине можно было спрятаться, а еще там была вода — и попить хватит, и умыться. Он ничего не говорил — знал, что без толку. Пусть сначала эмоции улягутся.
Эмоции у Елены улеглись чисто внешне ровно настолько, чтобы можно было на скорую руку обновить макияж в салоне автомобиля. В душе ее продолжала клокотать буря. Спокойствие Данилова (в некоторой степени показное) она расценила как равнодушие к ее мнению и решила, что просто обязана если не вывести его из себя, то хотя бы сделать менее спокойным. Не из вредности, а для того, чтобы заставить задуматься над всем, что она сегодня ему сказала. Перебрав в уме возможные варианты, Елена остановилась на одном, как ей казалось, лучшем из всех. Правда, это только казалось, потому что гнев и раздражение плохие советчики в подобных вопросах.
— В свое время для того, чтобы вытащить тебя оттуда без последствий, мне пришлось пойти на довольно значительный компромисс, — сказала она спустя некоторое время, катя в среднем ряду по Рязанскому проспекту. — Можешь считать, что ты передо мной в долгу.
— Это упрек или констатация факта?
— Это напоминание. Если я ради тебя иду на какие-то уступки, то и ты ради меня должен делать то же самое. Ведь мы же одна семья.
— В семье, как мне казалось, не принято предъявлять друг другу неоплаченные счета, — тихо, как будто про себя сказал Данилов.
— Что? — Дорожный шум помешал Елене расслышать фразу полностью.
— Ничего, — так же тихо ответил Данилов.
Он достал из поясного чехла мобильный и нажал одну из кнопок.
— Никита?.. Ты дома?.. Прекрасно. Мама подъедет минут через десять, помоги ей разгрузить машину.
— У тебя что, в спину вступило? — спросила Елена. — Давай в аптеку за метиндолом заедем, а то дома у нас только йод и аспирин…
— В душу мне вступило! — ответил Данилов. — Останови, пожалуйста, машину, я выйду.
— Зачем? — удивилась Елена, но послушно перестроилась в правый ряд.
— Хочу побыть один, — честно признался Данилов.
— Вова, не дури! — потребовала Елена.
— Ты меня хорошо знаешь, не остановишься — выйду на ходу, — пригрозил Данилов.
— Ну, прости меня, пожалуйста. Ляпнула, не подумав.
— Останови. — Данилов взялся за ручку двери.
— Останавливаю! — Елена испугалась, что он действительно попытается выпрыгнуть на ходу, и резко нажала на тормоз. Сзади послышались возмущенные гудки, но, на счастье, обошлось без столкновения.
— Пожалуйста! Иди и будь один! Хоть всю оставшуюся жизнь! Флаг тебе в руки! Я тоже, если хочешь знать, не прочь отдохнуть!
«Что я несу?!» — ужаснулась Елена. Слова были чьими-то чужими, вылетавшими помимо ее воли.
Исправлять что-либо было уже поздно. Хлопнула дверца, и Елена осталась одна. Она попыталась вызвонить Данилова по мобильному, но он не отвечал. Не хотел отвечать. Даже не доставал телефон — и так было ясно, кто звонит.
Взвинченные нервы побуждали Данилова двигаться все быстрее и быстрее, чуть ли не бегом. Не отдавая себе отчета, куда и зачем он едет, Данилов спустился в метро и сел в поезд в сторону центра. Решение было правильным — мерное покачивание вагона и ритмичный перестук колес оказали успокаивающее действие. К «Пролетарской» исчезла внутренняя дрожь, сердце перестало надсадно стучаться в грудную клетку, а в голове прояснилось. Затылок все еще был тяжелым, но это уже пустяки.
На «Китай-городе» Данилов вышел из вагона, намереваясь прогуляться по центру, но неожиданно для самого себя пересек перрон и сел в поезд, идущий до «Медведкова». «Доеду до «Тургеневской», что ли», — подумал он, прекрасно понимая, что и на Чистых прудах ему сегодня не гулять.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Сухаревская»…»
— Склиф, — вслух подумал Данилов, но выходить не стал — до начала дежурства оставалось больше четырнадцати часов. Ночевать на диагностической койке в приемном отделении? Фи, какой моветон…
Он вышел на «Алексеевской». Не с какой-то осознанной целью, а вроде как прогуляться, надоело кататься в метро. Так же без конкретной цели накупил в супермаркете пирожных и зефира с пастилой и оказался возле Ольгиного дома.
«Зайти что ли, раз уж здесь оказался?» — подумал Данилов, посмеиваясь в душе над тем, как искусно и в то же время неуклюже пытается он обмануть себя самого. Недолгое размышление привело к истинно буддийскому выводу: «Если надо — она окажется дома. Если не надо — дома ее не окажется». Положившись на волю провидения, Данилов вошел в подъезд.
— Вот уж кого не ожидала увидеть! — сказала Ольга, открывая дверь. — Да еще с провизией на неделю!
— Добрый вечер. — Данилов чувствовал себя немного неловко. — Я не помешал?
— Заходи! — пригласила Ольга. — Ты помешал только моей скуке, за что тебе отдельная благодарность.
Благодарность в виде поцелуя в щеку была выдана Данилову незамедлительно, как только он перешагнул через порог.
— По-богатому! — Ольга взяла у Данилова пакет и заглянула в него. — А я сидела и думала, что готовить на ужин? И высшие силы послали мне тебя.
— Меня не посылали, я сам пришел, — ответил Данилов, нагибаясь для того, чтобы развязать шнурки на кроссовках.
Проклятые шнурки вместо того, чтобы развязаться, дружно завязались мертвым узлом. Данилов негромко помянул их мать.
— Был трудный день? — догадалась Ольга.
— Суматошный какой-то, — коротко ответил Данилов, справляясь с первым из шнурков.
— Умница! — похвалила Ольга и ушла накрывать на стол.
— …Приличные люди должны самостоятельно исправлять причиненный ими вред, — сказала Ольга, когда почти все сладости были съедены.
— Ты намекаешь на то, что я должен вымыть посуду?
Данилову было спокойно и хорошо. Иногда (а особенно, когда на душе скребут кошки) так приятно отключиться от действительности, отгородиться от нее каким-то барьером, например стенами Ольгиной квартиры, и расслабиться. Ни о чем не думать, планов не строить, не спорить, не убеждать, не оправдываться… Наслаждаться общением и отдыхать от этого безумного мира, в котором выпало счастье родиться. Из глубин памяти всплыли слова «клетка Фарадея». Об этой клетке, изолирующей того, кто в ней находится, от электрических разрядов, рассказывал школьный учитель физики. Даже если молния ударит в такую клетку, сидящий в ней нисколько не пострадает. Полная защищенность…
— Ты что?! — Ольга округлила глаза. — До таких интимностей между нами вряд ли когда дойдет! Я всего лишь намекнула на то, что раз уж втравил меня в обжорство, то будь любезен, помоги слегка растрясти жир!
Мнимые излишки жира были продемонстрированы столь соблазнительным образом, что устоять было невозможно. Впрочем, сегодня Данилов себя не сдерживал. Назвался груздем — цепляйся на вилку!
— А потом я поиграю для тебя, — пообещала Ольга, исступленно целуя Данилова. — Это будет так здорово!
— Если у тебя останутся силы, — улыбнулся Данилов.
— Останутся. Я тебя сегодня замучаю…
До скрипки Ольга так и не добралась.