КЭТРИН ЭРД
Охотник вернулся домой[54]
— Вам когда-нибудь приходилось держать в руках ордер на экстрадицию, Слоун? — спросил суперинтендент полиции Лис.
— Нет, сэр, — осторожно ответил Слоун.
— Теперь у вас есть такая возможность, — сказал Лис.
— Сэр?
— Учиться никогда не поздно, — заметил Лис. — Так во всех умных книжках написано.
— Да, сэр, — согласился Слоун, потому что это прописная истина.
Суперинтендент посмотрел на бумагу, которая лежала перед ним на столе.
— Из Франции.
— Дружественная страна.
Суперинтендент, заподозрив в этом замечании иронию, не стал отвечать.
— Мадам Верколя, проживающая в доме № 17 на рю де ла Пьер Бланш, Сан-Аман-д’Юис… Юисе… — Лис так и не смог выговорить по-французски «Юисельо». — Короче, сейчас она здесь, в Беребери, а остальное нас не касается.
— Так проще, — согласился Слоун.
— Франция — это вам не старая добрая Англия. — Как было хорошо известно, ксенофобия суперинтендента включала в себя как соседствующее с Каллеширом графство, так и соседствующую с Англией страну.
— И французы, очевидно, хотят получить ее обратно, сэр? — спросил Слоун, вытаскивая блокнот.
— Хотят, — прорычал Лис. Он подтолкнул к нему присланный из министерства внутренних дел ордер на экстрадицию. — Ознакомься. Ее разыскивают по подозрению в убийстве мужа, Луи Верколя, которое произошло в прошлом сентябре в городе под названием Корбо.
— Заслужил, наверное, — ядовито вставила Энн Пикфорд.
— Что было дальше? — спросил Кросби, все еще остававшийся холостяком.
— Хозяин гостиницы вызвал доктора. Я рассказала ему о болезни Луи и показала все лекарства, которые он принимал. Он заявил, что, поскольку мы в Корбо приезжие, он позвонит нашему доктору в Юисельо.
— А потом?
— Поначалу все было хорошо… Вернее, так, как должно быть. Я встретилась с человеком из похоронного бюро и поехала посмотреть на кладбище… Для французов кладбище — это что-то вроде святого места.
Слоун кивнул. Даже он слышал о pompes fun'ebres.[55]
— На улице холодно было, и я не смогла найти в машине карту Луи, но в конце концов кое-как добралась до места. — Она посмотрела на двух полицейских. — Мне не было смысла везти его обратно в Юисельо. Это не был его родной город, и ничего особенного его с ним не связывало, и, если уж на то пошло, я даже не знала, где похоронены его родители и сестра. Мы как-то об этом никогда не говорили, да и вообще он был скрытным человеком.
Слоун кивнул головой.
— Все, что я о них знала, это имена: Анри Жорж и Клотильд Мари. Сестру звали Клеманс… — Голос ее вдруг затих, как будто она что-то вспомнила.
— В чем дело? — быстро спросил Слоун.
— Ни в чем. — Она покачала головой. — Я устроила похороны и заказала мраморный 'etemelles,[56] там это разрешают, не то что в Англии. А потом…
— Потом?
— Потом доктор сказал, что все-таки придется делать вскрытие. Понимаете, пропали все его снотворные таблетки.
— И тогда они узнали об отравлении наркотиками, — задумчиво произнес Слоун.
Она кивнула.
— Неужели этим болванам не пришло в голову, что он мог покончить с собой? — сказал Кросби, забыв о entente cordiale,[57] которому полагалось существовать между полицейскими силами разных стран.
— Предсмертной записки не было, — начала перечислять Лора Верколя таким голосом, будто повторяла заученное наизусть, — никаких угроз в его адрес не поступало. Острой боли он не чувствовал, да и, по большому счету, физически нездоровые люди такого обычно не делают. Не говоря уже о том, — добавила она с болью в голосе, — что это было довольно странное место и время для того, чтобы уйти из жизни: первая ночь в незнакомой гостинице в незнакомом городе.
— Да уж, не самое подходящее место, — искренне согласился Кросби.
— Бедным Луи тоже нельзя было назвать. — Лора Верколя, очевидно, решила больше себя не сдерживать и говорить все, что накипело. — И это очень интересовало французскую полицию.
— Еще бы, сочувственно отозвался констебль.
— Все это очень хорошо, — горячо сказала Лора Верколя, — но я не подсыпала ему снотворное в вино или в суп, что бы они там ни говорили.
Если бы Кросби был французом, он мог бы воскликнуть на это: «Браво!» Но французом он не был, поэтому его унылый вид ни капельки не изменился.
— Все у них на тарелочке выложено, верно?
— Незнакомая гостиница в чужом городе, — медленно произнес Слоун, — и тем не менее ваш муж нашел ее без труда.
— У него была карта.
— Нет, — очень спокойно произнес Слоун. — Вы сказали, что не нашли карту, помните?
Она молча уставилась на него.
— И по пути в гостиницу он ошибся только один раз — когда заехал на тупиковую улицу.
— Д-да, — неуверенно произнесла она.
— Сквозные улицы иногда превращаются в тупиковые.
— Что это значит?
— Упомянув только что имена родителей вашего мужа, — быстро сказал Слоун, — вы хотели что-то добавить.
— Ничего такого, инспектор, это было просто совпадение.
— Совпадения иногда становятся косвенными уликами, — строго произнес Слоун, про себя попросив прощения у бессчетного количества адвокатов за то, что воспользовался их любимым высказыванием.
— Это было на кладбище, — сказала Лора Верколя. — Я решила погулять там немного и случайно увидела надгробие семейной пары, которых тоже звали Анри Жорж и Клотильд Мари, вот и все. Фамилия у них была другая. Обычное совпадение.
— А Клеманс? — мягко произнес Слоун.
Она покачала головой.
— Там была Клеманс, но в другой части кла… — Она вдруг замолчала.
— Мадам Верколя, — сказал он, — подумайте хорошенько. Вы приехали в Корбо, когда было темно.
— Да.
— Вы сами вошли в гостиницу и заказали номер. Без мужа.
— Да.
— Поели вы не в столовой, а в спальне.
— Да.
— Кто открыл дверь, когда принесли еду?
— Я.
— Официант видел вашего мужа?
— Нет. Он тогда был в ванной.
— Выходит, в Корбо вашего мужа не видел никто.
— Выходит, никто.
— Вам это не показалось очень странным?
— Я об этом не думала.
Слоун пристально всматривался в ее лицо.
— Ваш муж когда-нибудь упоминал о Корбо в прошедшем времени?
— Он прошлое вообще никогда не вспоминал, инспектор, — ответила Лора Верколя.
— А оккупацию?
— О войне он говорил только то, что хочет поскорее забыть это время.
— Что ж, его можно понять, — решительно произнес Слоун. — Ему, видимо, все-таки удалось забыть прошлое, да? И если он и говорил о нем, — добавил он многозначительно, — то разве что во сне.
— Вы имеете в виду те имена?
— Эркюль, Жан-Поль, Франсуа, — сказал Слоун.
— И доктор, — вставил Кросби.
— Мадам, — сказал Слоун. — Вы назвали нам адрес гостиницы, верно?
— Да, назвала, — быстро ответила она. — Это была «Ле Кок д’Ор» на площади доктора Жака Кольяра… Доктора Жака Кольяра. — Она замерла. — Инспектор, на площади висела мемориальная доска. Я обратила на нее внимание и прочитала…
— Да? — Голос Слоуна нарушил тишину, внезапно повисшую в маленькой уютной комнате пригородного дома в пригородном районе Беребери.
Почти шепотом мадам Верколя произнесла:
— Там было написано: «Place Dr Jacques Colliard, Martyr de la R'esistance».[58]
— Доктор, — вполголоса произнес Кросби.
— Если мои предположения верны, — осторожно произнес Слоун, — там должны быть и другие доски. Таких людей во Франции не забывают.
Она облизала губы.
— Вы хотите сказать, Луи специально вернулся в Корбо, чтобы умереть? Но почему он просто не…
— Возможно, ему не были бы рады, — деликатно выразился Слоун.
Она посмотрела ему в глаза.
— Может быть, — продолжил он, — если бы в Корбо знали, кто он, ему бы не нашлось места на кладбище.
— Инспектор, вы считаете, он их предал?
Слоун не ответил прямо.
— Во Франции была трудная жизнь. Никто не знает, под каким неимоверным давлением…
— Эти имена не отпускали его, даже во сне.
— Гестапо, — ровным голосом произнес Слоун, — могло, так сказать, окружить его такой заботой, что ему было трудно противиться. В конце концов, кто мы такие, чтобы судить? Мы слишком молоды, чтобы что-то знать.
— Теперь понятно, как он находил дорогу в темноте, — заметила она.
— И почему он бы никогда не приехал в Англию.
Кросби озадаченно поднял брови.
— Если Верколя — это не его настоящая фамилия, он бы не смог получить паспорт, — сказала она.
Какое-то время Лора Верколя сидела, почти не шевелясь.
— Инспектор, если имена, которые преследовали Луи во сне, значатся на мемориальной доске, французской полиции придется отменять решение, правда?
— Они изменят его. — Слоун расслабился. — Однако есть кое-что, чего вам не следует им говорить, мадам.
— Что именно?
— Honi soit qui mal у pense.[59]