XIV

Первые два месяца после возвращения из Африки я в основном сидел дома. Часами валялся в постели, свернувшись в привычную для кресла управления позу, ковырялся с кроссвордами, читал юмористические газеты, чем беспокоил мать до безумия. Напрасно она заставляла меня одеться, принять душ и поискать работу: мне было неинтересно. Я сказал, что пытаюсь осмыслить военные впечатления и разобраться, как на меня повлиял опыт. Это, конечно, чистейшее вранье — меня просто обуяла лень.

Я наведался в полулегальную местную автомастерскую, где требовались механики, но работа показалась мне слишком честной и чересчур однообразной. Они хотели, чтобы я возился с моторами, перекалибровывал детали не больше собственного ногтя, тогда как мой опыт общения с машинами измерялся по макрошкале — гусеницы, башенное орудие, десять тонн металла, ползущего по пескам пустыни. Работа автомеханика показалась мне слишком ювелирной.

Компании, имеющие дело с высокими технологиями, тоже не были во мне заинтересованы, и я их понимаю. За исключением складских подработок в старших классах, вождение танка явилось единственной профессией в моем куцем резюме, и это не способствовало быстрой карьере. И не особенно хотелось мне туда влезать. Да и вообще куда бы то ни было. Черт, я не знал, к чему стремиться.

Пока не встретил Джейка Фрейволда. Он прослужил на несколько месяцев дольше, заканчивая какие-то разведывательные дела и зачищая следы, чтобы не мешали заключению мира, и все это время у меня не было возможности с ним поговорить. Я случайно забрел в местный бар — одинокий, подавленный, согласный почти на любую компанию — и неожиданно узнал, что Джейк в городе.

Я зашел в кабак, присел у барной стойки, и музыкальный автомат тут же заиграл «Ты маленький кусок дерьма». За моей спиной, явно для меня. Я приготовился к драке. У меня в общем-то не было настроения махаться, но я обрадовался возможности в кои-то веки с толком использовать свое время. «Ты чертов-страшный-сраный-дремучий сукин сын не той мамаши».

Я обернулся, слегка сжав кулаки, но это оказался Джейк, старина Джейк, хохочущий во все горло с какой-то красоткой студенткой, виснувшей у него на плече. Вскоре он оставил девицу и пересел к лучшему другу.

Мы выпили, потом повторили и подробно поведали друг другу все, чем занимались в последние месяцы. Мой рассказ был простой, как тост; нудные дни слиплись в один большой ком. Джейк поучаствовал в какой-то акции на заключительной фазе операции по наведению порядка, но с тех пор, как вернулся в Штаты, ему все опротивело.

— Не пойми меня неправильно, — втолковывал он мне после четвертой или пятой кружки пива. — Я могу жить и на военную пенсию. Грех жаловаться на халявную тыщу, которая сама падает в руки раз в месяц.

— Грех, грех, это точно.

— Вот я и говорю — грех. — Джейк допил пиво и заказал еще. — Но ведь тогда не хватит на хобби.

— Легальные, — вставил я.

— И скучно до озверения. Вон, по тебе сразу видать. Ты ж усрешься от радости, если на улице кто-нибудь пальнет из пулемета!

Спорить я не стал.

— И какой выход?

— Выход… Не знаю. Ты сидишь, я сижу, потом находим какую-нибудь Богом проклятую канцелярскую работу и живем как все, — предложил Джейк, и в голосе его прозвучала неудовлетворенность собственной концепцией.

— Я не вижу тебя членом племени белых воротничков, — сказал я.

— Скорее уж царем-покорителем, — фыркнул Джейк. — На танке.

Он выставил большой палец, я прижал к нему свой. В тот момент в мире были только мы, два забытых солдата в поисках войны, на которую им не суждено больше вернуться.

— Мне не хватает атаки, — негромко признался Джейк.

— А мне строя, — отозвался я.

Допив свое пиво, Джейк отхлебнул из моей кружки.

— Мне не хватает убийств.

Объявления о вакансиях отчего-то всегда клеят в туалетах. Может, таким образом стараются завлечь пьяных, или страдающих недержанием, или обладателей целого букета проблем, но распространителей рекламы Кредитного союза всегда отличало отсутствие комплексов. Черт их знает, вероятно, так и надо.

Рекламщики всегда знали, чем зацепить нужного человечка в нужное время. Мы с Джейком и представить не могли, что в том сортире начнется новый этап нашей жизни.

Вшестером или всемером мы стояли, покачиваясь, словно простыни на ветру, с трудом сохраняя равновесие, на пределе возможностей стараясь уговорить мочевой пузырь очнуться к жизни, пока вместе с Джейком синхронно не посмотрели на стену над писсуарами.

«Освой профессию. Вступай в союз. Следуй своей фортуне».

Это была судьба. А кто мы такие, чтобы спорить с судьбой?

Торгового центра тогда еще не было. Кредитный союз и фирмы-производители работали автономно, радуясь отвоеванной территории на медленно растущем рынке искорганов. Арнольду Курцману еще только предстояло открыть свой демонстрационный зал, а бизнес, хотя и вполне законный, все еще привычно воспринимался как теневой врачами, работавшими в условиях, когда медицинская этика отставала от технического прогресса. То, что казалось сомнительным, по умолчанию становилось предосудительным — без суда и вердикта присяжных.

Главный офис Кредитного союза размещался, как считалось, в плохом районе, который сегодня являет блестящий пример облагораживания и возвращения в городское лоно, то есть кишит сетевыми универсамами, ресторанами и семьями с орущими детьми.

А когда-то там теснились сплошные автомастерские, винные магазины и ломбарды — больше никому ничего не требовалось. Если забыть о собачьем дерьме на улицах, там было приятно гулять — лишь бы не ночью.

Мы с Джейком направились в офис союза — большой склад, стиснутый двумя пустовавшими базами. На лестнице у входа курила группа парней; некоторых я узнал — мы жили рядом, других нет, но на всех лицах читалась привычная скука, которую я тоже старательно культивировал после возвращения из Африки. В первый раз я почувствовал себя как дома.

Джейк высмотрел знакомого, жившего по соседству несколько лет назад, и представил мне его как Большого Дэна. Верзила был на полголовы и шестьдесят фунтов больше меня, поэтому прозвище не показалось ироничным. Сбоку на шее у Большого Дэна змеились шрамы в ореоле красочно переливающихся лучей. Так я впервые увидел вблизи татуировку союза и не мог отвести от нее взгляд.

— Эти пусть ждут, — сказал Большой Дэн, ведя нас мимо очереди. — А вас я проведу лично.

Оказалось, он узнал о Кредитном союзе три недели назад и уже стал слушателем их учебной программы; проводив нас мимо охраны прямо в кабинет начальника, он потребовал, чтобы нам дали работу.

— У них есть какие-нибудь особые навыки? — спросил супервайзер, погибший четыре года спустя в авиакатастрофе, когда «Призрак» пилота дал сбой во время приземления.

— Водили танки на войне и служили в разведке, — ответил Джейк, не дав мне открыть рта. — Но об этом мы не имеем права рассказывать, стало быть, давайте сразу договоримся — квалификация у нас есть. Так что отставить вопросы и предложить работу!

Работу нам дали. Я не помнил себя от радости, когда мне вручили тазер, скальпель и пустую канистру для эфира, не в силах поверить, что благодаря наглости Джейка нас взяли в обход целой очереди квалифицированных кандидатов.

Позже я узнал, что в тот день работу получили все. В союзе не хватало рук — органы продавались как горячие пирожки.

С самого начала Кредитный союз имел неплохую прибыль. С первого года работы, несмотря на неизбежное снижение ликвидности, они ни разу не вышли в минус в квартальных прибылях. Люди покупали и будут покупать искорганы, а при сегодняшнем снижении кредитных ставок не видно конца и края очереди желающих. Другое дело восемь лет назад, когда кредиты в среднем давали под сорок, а то и пятьдесят процентов и многие предпочитали лечиться консервативно, обходясь без чудес техники. Если человек брал больше одного искоргана, выплаты по кредитам попросту складывались. Но Кредитный союз, в совершенстве постигнув искусство хрупкого равновесия, превратившееся сейчас в целую науку, снижал процентную ставку до тех пор, пока клиенты не начали осаждать его офисы.

— Во мне техники на несколько миллионов долларов, — сказала Бонни, когда наше подземное путешествие подошло к концу. Мы ступили на платформу и направились к выходу. Снаружи шел дождь — входящие в метро люди отряхивали зонты и ворчали на погоду.

— Ты выплачивала кредиты?

— Какое-то время. Муж был очень богат — мы были очень богаты — и правильно вкладывал средства. — Она покачала головой: — Вернее, это я грамотно инвестировала его деньги. Он ничего не понимал в рыночной стратегии, а я успевала оказаться в нужном месте в нужное время. Заработала большую сумму на акциях союза и компаний-производителей. Нам везло, очень везло — регулярной выплаты одних процентов было достаточно, чтобы остаться у кредиторов на хорошем счету.

— Это большой плюс, — заметил я, когда мы вышли на улицу. Дождь усилился, барабаня по асфальту большими тяжелыми каплями. Я поднял спортивную сумку над головой Бонни — с оружием и прочим, защищая ее от непогоды.

— Плюс-то плюс, — согласилась Бонни. — Но этого мало. Когда я пришла в себя после всех имплантаций, дело зашло слишком далеко, чтобы заводить ребенка. Мы пробовали ЭКО,^[21] гаметы,^[22] разве что в чашке Петри младенца не выращивали. Конечно, врачи могли имплантировать зародыш в искусственную матку, но какой ребенок родится у металлической мамаши? Ничего не получилось, чему я вовсе не удивляюсь.

Именно тогда Кен начал ко мне охладевать. Муж любил меня, я знаю, но в его жизни образовалась пустота, которую он не мог заполнить. Кен хотел ребенка, а я была препятствием. Мы говорили об усыновлении, но он, мне кажется, не рассматривал такую возможность всерьез: я видела отсутствующее выражение в его глазах. Он грезил о платьицах, футболе и выпускном вечере своего дитяти. Я мечтала жить для мужа, дать ему все, что он хотел, но вот не судьба. И каким-то образом это оказалась моя вина.

Через два месяца он от меня ушел.

Вот бы свести бывшего мужа Бонни с Бет, Мэри-Эллен или Кэрол. Сожрали бы друг друга за милую душу.

Мы почти пришли к дому, где жил ее друг, но Бонни продолжала рассказывать:

— Исчез однажды ночью, когда я ушла спать, оставив записку — двадцать печатных листов. Значит, это у него не внезапный порыв, давно обдумывал. Приложил пятьдесят тысяч наличными, но я не хотела его денег. Мне требовалось другое.

Наверное, легче всего было просто сдаться, но победившего рак уже ничем не испугаешь. Я позволила напичкать себя металлом — для Кена, для ребенка, которого мы хотели. Ну что ж, может, оно и к лучшему. Я знала, что Кен будет выплачивать долг и проценты, но когда мы расстались, мне захотелось справедливости. Зачем Кену признаваться новой жене, что им придется отстегивать восемьдесят девять тысяч в месяц за бывшую супругу? Раком я заболела сама, стало быть, и последствия расхлебывать мне. Поэтому я перевела автоматические платежи на свой личный счет, зная, что, когда деньги кончатся, за мной придут.

— А давно это случилось? — спросил я, изумляясь, что на свете существуют такие великодушные, добрые, чудесные и больные на всю голову женщины.

— Три года назад, — отозвалась Бонни, глядя на высотку на другой стороне улицы. — Приблизительно. Пошли в подъезд.