Глава 6
Парни из отдела расследования убийств обшаривали два домика в мотеле «Добро пожаловать», а Лепски тем временем газовал назад в управление.
Под ревущей сиреной Лепски ракетой несся по оживленному бульвару, представляя себя великим автогонщиком, а впереди — последний круг. Нагнать страху на все эти «роллсы», «кадиллаки», «бентли», разметать их в разные стороны — это Лепски любил, пусть богачи не забываются. Заслышав его громогласную сирену, водители этих гладеньких, поблескивавших крепостей в панике жались к тротуарам. Победоносным всадником он оставлял позади этих толстосумов с их заплывшими похожими на сливы лицами, с их безукоризненными шмотками и ухмылялся ухмылкой серого волка. Еще раз подстегнув своего рысака, он промчался мимо серебристого «роллса», заметив, что владельца этой роскоши едва не парализовало от ужаса. Вот и черт с тобой, удовлетворенно подумал Лепски, нужна же мне какая-то разрядка, хоть какая-то компенсация за неблагодарную, монотонную полицейскую работу!
Ему даже хотелось высунуться в окно и закричать: «Будь здоров, пузатый!» — но он сдержался и пролетел мимо, дальше по бульвару.
Домчавшись до управления, он нырнул в ворота и подлетел к стоянке. Вырубил сирену, отер лицо тыльной стороной ладони и выколупнулся из машины. Побежал через двор и уже начал подниматься по ступенькам, как вдруг понял, до чего же он устал.
Приостановившись, он задумался. Это что же такое получается? Он не был дома пятьдесят восемь часов, не ночевал там две ночи и даже не вспомнил о родной жене? С тех пор, как они виделись последний раз, он, оказывается, вообще спал всего четыре часа и где? На раскладушке в полицейском управлении.
Покачав головой, он пошел вверх по лестнице. Вошел в дежурную, там сержант Чарли Тэннер пропускал через себя бурный поток событий, что каждодневно обрушивались на их форт.
— Чарли! Тебе не пришло в голову позвонить моей жене? — вопросил Лепски, круто тормозя перед столом Тэннера.
— О твоей жене разве забудешь? — отозвался Тэннер с легкой язвительностью. — Мне и звонить ей не пришлось. Она сама меня затерроризировала. Звони ей скорее, Том. А то к нам из-за нее никто пробиться не может.
— Угу. — Лепски провел пальцами по волосам. — Но ты по голосу как понял: она вся кипит?
Тэннер обдумал вопрос, посасывая кончик своей шариковой ручки.
— Не знаю, что ты имеешь в виду под словом «кипит», — сказал он наконец. — А я по голосу представил тигрицу, которой в задницу влетел шмель.
Лепски закрыл глаза, снова открыл.
— Чарли, будь другом, а? Позвони ей, скажи, что я по уши в работе. Сделай такое одолжение.
— Ну уж нет, — решительно отказался Чарли. — Мне мои барабанные перепонки еще дороги!
Лепски фыркнул через нос, да так, что не испугаться могли только люди с очень крепкими нервами.
— Кого волнуют твои барабанные перепонки? Ну-ка звони, нечего тут выпендриваться! Забыл, как я звонил твоей жене да отмазывал тебя? Или еще помнишь?
Тэннер сразу скис. Естественно, он помнил жуткую историю, когда он как следует флиртанул с одной блондинкой — ах, какая была ягодка! — брак его повис на волоске, и Лепски прикрыл Тэннера, спас, внаглую наврав его жене.
— Ну, Том, это шантаж!
— Можешь подавать в суд! — зарычал Лепски. — Звони Кэрол и умасливай ее! — И он зашагал наверх, в комнату детективов.
Через несколько минут он докладывал капитану Терреллу, рядом сидел Беглер.
— Хорошо, Том, поговорите с этим доктором… как там его? Уанники? Если парень болен, как подозревает его отец, видно, это и есть наша пташка. — Террелл повернулся к Беглеру. — Пошли людей к Тохоло домой. Вдруг там есть фотография, а то и на отпечатки пальцев наткнемся. — Он встал. — Я еду в клуб «Пятьдесят», поговорю там кое с кем.
Спустившись, Лепски уже было прошел мимо дежурной комнаты, но тут увидел Тэннера — тот отчаянно махал ему, держа возле уха телефонную трубку.
Лепски подскочил к нему, тормознул каблуками.
— Кто там?
— Твоя женя, — ответил Тэннер с перепуганным лицом.
У Лепски засосало под ложечкой. Поколебавшись секунду, он выхватил трубку из руки Тэннера.
— Кэрол? Все никак не найду минуты позвонить, дорогая. Сейчас занят выше головы! Потом перезвоню, ладно? Мне надо лететь сию секунду!
— Лепски!
Голос жены вонзился в мозг Лепски, будто пуля. Он поморщился, потом покорился судьбе.
— Угу… угу… как ты, крошка? Я тут ношусь как угорелый, будто мне вставили… в общем занят я, понимаешь?
— Лепски! Хватит там стонать, послушай меня!
Лепски облокотился на стол Тэннера, ослабил узел галстука.
— Я же тебе сказал… ты извини, но… я, как из дому уехал, спал всего четыре часа. Я… черт возьми! Я делом занят, понимаешь?
— Если бы я хоть секунду сомневалась, что ты был, есть и будешь занят делом, я бы с тобой немедля развелась, — довела до его сведения Кэрол. — А теперь хватит выступать и дай выступить мне.
Пальцы Лепски едва не продырявили крышку стола Тэннера.
— Я тебя слушаю, — выдохнул он.
— Я только что была у Мехитабер Бесингер.
— Ты ей отдала еще одну бутылку моего виски?
— У тебя только выпивка на уме! Мехитабел знала, что Палач — индеец! Она мне сказала, а я тебе, но ты не изволил прислушаться! Она…
— Погоди… ты и вправду отдала ей вторую бутылку? Ну, мать честная!
— Лепски, сколько раз я просила тебя не выражаться?
Глаза Лепски так испугали Тэннера, что он машинально потянулся к ящичку первой помощи.
— Угу. И что же тебе напророчила эта старая проспиртованная керосинка?
— Не смей ее обзывать. Как не стыдно, все-таки пожилая женщина.
Лепски издал звук, какой издает машина, когда ее пытаются завести при севшем аккумуляторе.
— Что это было? — Даже Кэрол, привыкшая к разнообразным звукам, издаваемым ее мужем, опешила. — Ты там в норме, Лепски?
— Не знаю.
— Иногда я по-настоящему за тебя беспокоюсь. Надо же уметь сосредоточиться, без этого тебе ни за что не стать сержантом.
Лепски вытер с лица пот.
— Угу… Ты права… Давай… Я уже сосредоточился.
— Слава господи! Так вот, Мехитабел сказала… ты точно слушаешь?
Лепски со злостью бухнул ногой по полу, но попал по другой ноге, да сильно. Он заскакал, как при игре в «классы», а Тэннер, все это время не отводивший от него взгляда, выпучил глаза и, пораженный, откинулся на стуле.
— Да. Слушаю, — заверил ее Лепски, стоя на одной ноге.
— Она говорит, что вам надо искать Палача среди апельсинов.
— Среди кого? — заорал Лепски.
— Не ори так, это дурной тон. Повторяю: она сказала, что вы должны искать этого человека среди апельсинов. Она видит это в своем магическом кристалле.
— Ах, вот как? Значит, среди апельсинов? — Лепски втянул воздух с такой силой, что любой пылесос позеленел бы от зависти. — Ну, это уже кое-что. Твоя подружка бьет без промаха, а? Да сейчас весь рынок провонял апельсинами. Тут и захочешь, да не ошибешься! И за это она хапнула еще одну бутылку моего виски?
— Я тебе передаю ее слова. В первый раз она была права, но ты ей не поверил. Вот тебе вторая наводка. Пошевели мозгами, Лепски.
— Хорошо, крошка, пошевелю. А сейчас мне надо бежать.
— Я же стараюсь, чтобы тебя быстрее повысили.
— Ну, ясное дело… угу… спасибо! — Он смолк, потом спросил еще раз: — Так что, эта старая перебродившая бочка выкушала вторую бутылку моего виски?
Последовала долгая пауза, потом ледяным тоном Кэрол произнесла: — Знаешь, Лепски, иногда мне кажется, что у тебя миниатюрные мозги, — и на другом конце линии раздались гудки.
Лепски положил трубку и посмотрел не Тэннера:
— Чарли, тебе жена никогда не говорила, что у тебя миниатюрные мозги?
Тэннер обалдело уставился на него:
— С чего бы это? Да она и слова такого не знает.
— Угу. Везет же некоторым, — подытожил Лепски, сбежал вниз, прыгая через три ступеньки и ввалился в машину.
Лучи жаркого вечернего солнца нещадно лупили по прибрежному кварталу, отскакивали от полосатых навесов фруктовых лотков. Серьезная торговля закончилась. Между лотков еще ходили приблудные покупатели, надеясь купить фрукты подешевле, но торговый день, как таковой, был закончен.
Джупитер Люси отправился в ближайший бар пропустить кружку пива, оставив у лотка Пока. Расторговались они в этот день удачно, осталось всего несколько ящиков апельсинов.
Из тени вышел Чак. Парни посмотрели друг на друга. Блестящие черные глаза индейца и маленькие бегающие глазки Чака оглядели все вокруг, потом Чак шагнул вперед.
— Хрустяшки у меня: пять сотенных!
— А она как? Нормально?
Чак кивнул.
Пок не спеша принялся взвешивать фунт апельсинов.
— Завтра у нее будет много работы, — сказал он, снимая апельсины с весов и подыскивая другой, поменьше. — Пять вызовов.
Чак всосал в себя воздух.
— Пять вызовов… пять?
— Две с половиной тысячи зеленых. На дне пакета лежит записка, там все сказано, где, как и что.
Чак кивнул. Потом бросил быстрый взгляд направо и налево вдоль берега, удостоверился, что никто за ним не наблюдает, и сунул что-то индейцу в руку.
— Правильно я поделил: триста пятьдесят тебе, сто пятьдесят мне?
— Да.
Чак забрал пакет с апельсинами и ушел.
Вскоре из бара вернулся Люси. Вместе с Поком они стали разбирать лоток.
Завтра — новый день, новые заботы.
Капитану Терреллу повезло: едва он въехал в передний двор клуба «Пятьдесят», как увидел Родни Бразенстайна, тот вылезал из своего «роллса».
Бразенстайн был одним из основателей клуба. Он играл в бридж по первому разряду, но впридачу к этому был перворязрядным адвокатом.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Что вы здесь делаете, Фрэнк? Только не говорите, что решили стать членом этого паноптикума.
— Я, как всегда, за информацией, — отозвался Террелл.
— О-о, лучше меня вам осведомителя не найти. — Бразенстайн улыбнулся. — Идемте, промочим горло.
— Я бы предпочел поговорить в вашей шикарной машине, — возразил Террелл. — Спорить готов, этот, как вы называете, паноптикум не придет в восторг от визита полицейского.
— Возможно, вы правы. — Бразенстайн прошел к своей машине, распахнул дверцу и скользнул за руль.
— Ничего машинка: телевизор… телефон… кондиционер… выпивон… машинка, что надо, — прокомментировал Террелл, усаживаясь рядом с Бразенстайном.
— Сами понимаете: положение обязывает. Между нами говоря, мне больше по душе «эвис», — признался Бразенстайн. — Но что поделаешь? Правила игры. Ну, с чем пожаловали, Фрэнк?
Террелл выложил все, как есть.
— Пок Тохоло? Как же, помню: красивый малый, а мартини готовил лучше всех в городе. Но, увы, старая мамочка Хансен не захотел держать руки при себе, и парню пришлось уйти.
— Так я и думал, — сказал Террелл. — А как к нему относились другие члены клуба… помимо Хансена?
Бразенстайн пожал плечами.
— Девяносто процентов из них искренне убеждены: если ты не белый, значит — обезьяна. Лично мне индейцы-семинолы нравятся. Но для большинства членов клуба индейцы — обезьяны на побегушках, не более.
— А с миссис Данк Браулер у Тохоло конфликта не было?
— Представьте себе, что был, — припомнил Бразенстайн, и глаза его сузились. — Конечно, это была старая занудная стерва. Ее псина и бридж — больше ничего в этой жизни ее не волновало. Помню, я играл за соседним столом… месяца три назад было дело… может, чуть больше… не важно. Короче, Тохоло подавал напитки, и миссис Браулер велела ему прогулять ее псину. Тохоло сказал, что оставить бар не может. Я все слышал. Может, миссис Браулер ждала от него покорности, не знаю. Короче, она назвала его черномазым.
— Что было дальше?
— Другие трое игравших велели Тохоло выгулять собаку и не забываться… выбора у него не было, пришлось выгулять.
— Кто были другие игроки?
— Риддл, Маккьюэн и Джефферсон Лейси.
Террелл помрачнел, задумался.
— Похоже, что-то вырисовывается, — сказал он наконец. — Маккьюэн, Риддл с любовницей и миссис Браулер — все мертвы. Я бы хотел поговорить с Джефферсоном Лейси.
Бразенстайн кивнул.
— Пожалуйста. Он у нас слегка на особом положении. У него в клубе — своя комната. Если хотите, я вас представлю.
— Да, так будет лучше.
Но когда Бразенстайн спросил швейцара, здесь ли мистер Лейси, оказалось, что тот с полчаса назад куда-то уехал.
Откуда было знать Бразенстайну и Терреллу, что в эту самую минуту Джефферсон Лейси с перекошенным от страха лицом приклеивал конверт с пятьюстами долларов к днищу телефона-автомата, что находился в будке на железнодорожном вокзале Парадиз-Сити?
Когда Мег вошла в оживленный вестибюль отеля «Эксельсиор», где останавливались туристы рангом пониже, ей было море по колено…
Прошлым вечером Чак сказал ей: завтра утром надо забрать в разных телефонных будках пять конвертов.
— Тут-то и потекут денежки, крошка, — подбадривал ее Чак. — Тут ты и сделаешь великое открытие. Знаешь, какое?
Мег сидела на кровати, уставившись в протертый до дыр ковер. Она не ответила.
— У тебя что, крошка, уши заложило?
В голосе его послышалась угроза. Она подняла голову.
— Какое открытие? — безразличным тоном спросила она.
Чак одобрительно кивнул.
— А такое, какое сделал Колумб или как там его… поймешь, что наткнулась на райские кущи… вытянула лотерейный билет.
Она посмотрела мимо Чака через открытое окно — солнце уже садилось, и розовые облака начинали малиново густеть.
— Это ты что ли лотерейный билет? — спросила она.
— Угу. Я самый. — Он ухмыльнулся. — Все бабы в этом мире только и думают, как бы его найти, заветный билетик, а тебе вот подфартило — бухнула в самую десятку! Нашла свой билет… меня!
Мег все смотрела на облака — в лучах умирающего солнца они наливались кровавой краснотой.
— Теперь это так называется? Я рискую, отдаю тебе все деньги, и ты же еще лотерейный билет? — негромко вымолвила она.
Чак закурил новую сигарету.
— Твоя беда в том, что у тебя между ушами ничего нет — так, безвоздушное пространство. Повезло тебе, что меня бог мозгами не обидел. Завтра зайдешь в пять телефонных будок и в каждой заберешь по пятьсот долларов. Это в сумме сколько набежит? Ну-ка… сосчитай!
— Мне-то что, — вяло откликнулась Мег, пожимая плечами. — Я тут причем?
Рука Чака мелькнула в воздухе.
Мег полетела на спину поперек кровати, лицо горело — Чак влепил ей пощечину.
— Ну, я жду, — зловеще прошипел он. — Складывай, вспомни, чему в школе учили!
Она коснулась щеки и, не мигая, посмотрела на него. На побелевшей скуле выступили отпечатки его пальцев.
— Не знаю и знать не хочу, — отрешенно сказала она и прикрыла глаза.
И тут же — вторая оплеуха; голова ее дернулась.
— Так сколько, крошка?
Она лежала, крепко зажмурив глаза, и ее колотила дрожь — что будет дальше?
— Ладно, ладно, если ты такая бестолковая! — презрительно фыркнул Чак. — Ты меня совсем достала своим занудством. Это же надо — никаких честолюбивых помыслов! Ты завтра подснимешь две с половиной тысячи долларов! Понимаешь ты это? Две с половиной тысячи! А потом — делаем отсюда ноги! С такими хрустами нам сам черт не страшен!
Внезапно до нее дошел смысл его слов, замерцал крохотный лучик надежды.
— А он? — спросила Мег, открывая глаза.
— Ага, значит, между ушами у тебя что-то все-таки есть. — Чак помотал головой как бы в восхищении. — Знаешь что? Я слышу от тебя первые умные слова с того самого дня, как я тебя подобрал.
Подобрал?
Мег посмотрела на грязный потолок. Он меня подобрал… будто заблудившуюся кошку или бродячую собаку. А что… кто она, если разобраться… заблудшая…
— Эй, кончай из себя мумию корчить, слушай, что говорю! — сквозь туман донесся голос Чака.
Хорошо лежать вот так, распластавшись на постели, через окно задувает ветерок, ласкает ее горящее лицо. Лежи себе, никаких усилий не требуется. Даже слушать резкий голос Чака — и то не надо усилий.
— Этот индеец — полоумный… в башке винтиков не хватает, — продолжал Чак. — Я тебе не рассказывал, а ведь он меня один раз чуть не порешил. В самый первый раз… помнишь? Когда мы пошли купаться.
На кой он ей это сейчас рассказывает? Тоже мне, новости протухшие. Что он псих, она когда еще об этом говорила.
— Но он хотя и полоумный, — развивал мысль Чак, — а, как быстро захапать денежки, скумекал. А нас это даже очень устраивает. Потому я с ним и связался, но как только хрусты получим… две с половиной тысячи зеленых… тут мы ему и сделаем ручкой.
Неожиданно Мег припомнился дом. Ясно и отчетливо она увидела мать и отца — они сидят в их убогой гостиной и смотрят на освещенный экран телевизора. Бесформенное тело матери мешком утонуло в кресле. Отец как обычно, приподнимает языком вставную челюсть и со щелчком, не услышать который нельзя, загоняет ее на место. Мать скинула домашние тапки, стопы у нее широкие, все в мозолях.
— Крошка!
Голос Чака словно бичом хлестанул ее и загнал назад, в эту постылую комнату с влажными пятнами на стенах, шумом с берега, вплывавшим через раскрытое окно.
— Что?
— Как только все денежки соберем, — говорил Чак, — садимся в его машину — и только нас и видели! А он умоется! Две с половиной тысячи зеленых!
Она вспомнила, как Чак ей сказал однажды:
«Мы с тобой повязаны с полоумным индейцем, а это — дело особое. Ну, допустим, доберешься до Майами. Да что толку от этого Майами, когда тебе того и гляди в печенку воткнут нож или всадят пулю в башку?»
В ту минуту она и перестала бояться смерти, боли, полиции, да хоть чего. Пусть хоть гром грянет — ей все равно.
…В вестибюле гостиницы «Эксельсиор» толклись туристы, с овечьим терпением ожидая, когда за ними приедет автобус и перевезет их в очередной задрипанный отель с очередным громким названием.
Мег прошла к телефонным будкам, никто из туристов даже головы не повернул в ее сторону. В кабинке под номером 3 никого не было. Она приоткрыла дверь, шагнула внутрь и сунула руку под днище телефона. Нащупала пристегнутый клейкой лентой конверт. Резким движением выдернула его и сунула в сумочку. Даже не стала делать вид, что собирается звонить. Меры предосторожности? Ей теперь на все плевать.
Она вышла из отеля. На бульваре припекало, и лицом она ощутила горячее солнышко.
В «бьюике» она щелкнула замком сумочки и выкинула конверт Чаку на колени.
— Порядок?
Она увидела — он смотрит в сторону отеля. Маленькие его глазки метались, будто у пропавшей в капкан крысы. Ему-то не наплевать, ой как не наплевать! Боится… а ей теперь все нипочем. В ней даже всколыхнулось нечто вроде триумфа — один ноль в ее пользу!
Он надорвал конверт, пересчитал деньги, с присвистом перевел дыхание. Порядком струхнувший, алчный, на загорелом лице — какая-то незрелость, недоразвитость… и какое у нее с ним будущее? Безнадежность окутала ее, будто саван, каким быстро задергивают лицо покойника.
— Теперь вокзал, — Чак взял себя уже в руки. — Телефонная будка номер восемь. Припарковаться там нельзя. Я тебя высажу, а потом подберу.
Он погнал машину по боковым улочкам — бульвар был запружен транспортом, — а Мег сидела смирно, зажав руки между коленями, и безучастным невидящим взглядом смотрела сквозь запыленное лобовое стекло.
— Вперед, крошка!
Мысли унесли ее за много миль отсюда, и Чаку пришлось как следует встряхнуть ее за руку, вывести из оцепенения — она погрузилась куда-то в прошлое, где царил покой, и не подстерегала опасность.
Она вошла в здание вокзала, пробралась сквозь толпу… вот они, телефонные будки… будка номер 8. Мег нащупала конверт, отцепила его от дна автомата, пихнула в сумочку, вернулась к выходу и там остановилась у края тротуара.
Примерно через минуту возле нее остановился «бьюик», она забралась в него, и Чак сразу нажал на газ.
— Без проблем?
Она снова увидела его вспотевшее лицо, стреляющие глазки.
— Без.
Он негромко присвистнул.
— Обалдеть можно! Прямо ягоды-грибочки, ходи и собирай!
Отъехав от вокзала, он вскоре нашел место для парковки и остановил машину.
— Давай.
Она передала ему конверт и, пока он вспарывал его, глядела на надраенные до блеска дорогие машины, что проносились мимо. А люди в них все сытые, откормленные: женщины в идиотских шляпах, лица мужчин посечены паутиной надломленных венок. Может, это и есть уверенность в завтрашнем дне? Гигантские машины, заплывшие жиром тела, багровые лица и шляпы с цветами?
— Ну, мы стали с тобой на тысячу долларов дороже, — пошутил Чак, бросая конверт в перчаточный бокс. — Я же тебе говорил… лотерейный билет с золотой каемочкой!
Она кивнула, слыша его лишь краем уха.
Из кармана он вытащил клочок бумаги, который Пок сунул в пакет с апельсинами.
— Дуем дальше… отель «Эдлон». Будка четыре. — Он вывел машину в поток.
— Не знаю, — ответила Мег.
— Ты хоть что-нибудь знаешь? — взъярился Чак. — Мне одному прикажешь шурупить?
Через десять минут Мег вышла из гостиницы «Эдлон», и вскоре к выходу подкатил «бьюик». Она села в машину, и Чак, встревоженно стреляя глазами, рванул с места в карьер.
— Без проблем?
— Без.
— А этот индей здорово скумекал! — воскликнул Чак, когда опять зарулил на стоянку и вскрыл конверт.
— Полторы тысячки, — пробормотал он. — Еще два захода и мы снимаемся. — Он заглянул в свой список. — Теперь аэропорт. Будка С. Потом автовокзал. Будка шесть.
Чак запарковал машину неподалеку от входа в аэропорт.
— Шевелись, крошка, — подбодрил он Мег. — Я жду здесь.
Не мешкая, она вошла в оживленный вестибюль аэропорта. Смотрит на нее кто-нибудь, нет — ей плевать. Она направилась прямо к телефонным будкам. Из будки С как раз выходил человек. Он глянул на нее, и в его глазах она прочла неодобрение. А сам — эдакий аккуратненький дяденька в возрасте, с солидным брюшком. Добропорядочный живоглот, каких она ненавидит больше всего. Зацепив его локтем, она вошла в будку, даже не удосужившись прикрыть за собой дверь, даже не оглянувшись — вдруг толстяку вздумалось за ней понаблюдать?
Она сунула руку под дно автомата и ощутила холодный металл. Ее словно током ударило. Она пошарила еще раз. Конверта не было! Она бросила быстрый косой взгляд через плечо на стеклянную дверь. Все правильно. Будка С.
— Вы будете звонить или просто дождь пережидаете? — раздался ироничный мужской голос.
Еще один расфранченный добропорядочный толстопуз! Она вышла из будки. Господи! Как она ненавидит этих удачливых фатов, этих самовлюбленных всезнаек!
Она быстро вернулась на стоянку и влезла в «бьюик».
— Порядок? — спросил Чак, заводя двигатель.
— Нет.
Рука его зависла над ручкой сцепления.
— Как то есть… нет?
— Ты сказал «будка С»?
— Да… небось не оглохла!
— Там ничего не было.
Глазенки Чака зловеще сузились.
— Ты что, сучка безмозглая, меня напарить решила?
Она кинула сумочку ему на колени.
— На, гляди! Сходи сам и проверь. Нет там ни хрена, в этой будке С!
Он швырнул ей сумочку обратно.
— Иди и проверь все будки! Может конверт по ошибке сунули не туда.
— Сам проверяй.
Он кулаком трахнул ее по коленке. Ее пронзила боль. Она ссутулилась, обхватила коленку руками.
— Ну-ка, живо, иди и проверяй! — зарычал он.
Она вылезла из машины и вернулась в вестибюль аэропорта. Даже прихрамывала, так болела коленка. Почти все телефонные будки были заняты. Осторожность? Плевать она на нее хотела!
Она распахнула дверцу первой будки, оттолкнула в сторону звонившего и сунула руку под аппарат… Пусто. Следующая будка… Следующая. Бледная с горящими глазами — что-то в ней заставляло людей сносить это бесцеремонное вторжение молча.
Меньше чем за пять минут она обошла все будки и убедилась — конверта нигде нет. Теперь уже люди вовсю глазели на нее.
В последней будке звонил крупный мужчина в твидовой шляпе, между зубами зажата сигара. Он притиснулся к стенке, когда Мег быстро принялась шарить под дном аппарата.
— Что-то потеряла, цыпочка? — спросил он, расплываясь в улыбке.
— Да уж не тебя, петушок, — срезала она, круто повернулась и поспешила назад к «бьюику».
— Ничего, — объявила она, усевшись в машину.
— Черт! Что еще за номер? Думаешь какой-нибудь ханурик нашел его раньше тебя?
Мег потерла ушибленную коленку.
— Не знаю.
— Это все, на что у тебя хватает ума? — взъярился Чак. — Пять сотенных!
Выехав со стоянки, он повел машину к автовокзалу. Всю дорогу что-то бормотал про себя и время от времени бухал стиснутым кулаком по баранке.
— Тебе-то на все начхать, да? — буркнул он. — Безмозглое пугало!
Мег ничего не ответила. Она откинулась на сиденье и потирала больную коленку, закатив полуприкрытые глаза.
Подъехали к автовокзалу. Чак увидел — машину поставить негде. Он притормозил и, перегнувшись над Мег, открыл ее дверку.
— Будка шесть… давай. Я через минуту подъеду.
Мег вышла из машины и зашагала к переполненному вестибюлю, а Чак тут же уехал.
В будке под номером шесть звонила девушка, и Мег сразу поняла — придется подождать. Лицо девушки было словно высечено из камня. Длинноволосая блондинка, ногти длинные, будто когти хищника. Разряженная в дорогое, она, разговаривая, взмахивала рукой, на которой виднелись три бриллиантовых кольца.
Блондинка продолжала говорить, а Мег не спускала с нее глаз. Но вот под взглядом Мег девушка заежилась, стала жестикулировать не так бурно.
Мег стояла неподвижно, и в этой неподвижности, грязном свитере, захватанных джинсах и нечесанных длинных волосах было что-то такое, что мешало девушке сосредоточиться. Наконец она повесила трубку, вышла из кабинки и описала круг, чтобы не приближаться к Мег.
В кабинке Мег окунулась в аромат дорогих духов. Конверт оказался на месте, Мег забрала его и вышла.
Ей улыбнулся парень в желтой водолазке и белых легких брюках, длинные волосы плавно ниспадали на ворот рубашки, а бачки аккуратными стрелками тянулись к подбородку.
— Охота за сокровищем? — спросил он.
Обрати на нее внимание такой парень в другое время, она запищала бы от восторга. А сейчас… ну смазливый малый, ничего хорошего от него не жди.
С каменным лицом она прошла мимо, едва удостоив его взглядом. Весь из себя свеженький, при деньгах, романтичный и видный — увы, ей такое общество заказано. А почему? Остаться бы с таким… но куда там, у нее теперь на всю жизнь другая дорога…
Она передала конверт Чаку, он открыл его и обнаружил внутри пять купюр по сто долларов.
— Две тысячи, — пробормотал он, потом надолго задумался. Положил конверт в перчаточный бокс. — Должно хватить. Рвем когти, крошка. Две тысячи — это лучше, чем ничего. Сейчас назад в город, пакуем шмотки — и в Лос-Анжелес!
Всю дорогу в Парадиз-Сити Мег смотрела в окно — встречные машины, беззаботные люди на пляже, фруктовые лотки в прибрежном квартале.
Чак достал из бокса все конверты и сунул их за пазуху.
— Пошли… запакуемся по-быстрому, — велел он. Голос выдавал его — он нервничал. Взглянул на часы: 12.45. Да, утро здорово затянулось. Ничего, через полчаса они уже будут мчаться по шоссе 25: Белль-Глейд, Уидден, Бакинхэм, Нокэтт, дальше поворот на шоссе 17.
Две тысячи — много лучше, чем ничего!
Они прошли вдоль берега, свернули в пахучий переулок, приблизились к своему жилищу.
Толстяк-индеец как обычно восседал за столом. Увидев их, он засиял, но они, не говоря ни слова, стали подниматься к своей комнате.
Две тысячи долларов! И машина впридачу! Так думал Чак, глядя в спину идущей впереди Мег. Не пойдет же этот полоумный индей в полицию — у меня, мол, машину угнали! Потому что понимает: только вякнет — и ему крышка. Как только они окажутся на трассе — все, прости-прощай, друг любезный, а две тысячи у нас!
На лестничной площадке Мег остановилась.
— Что ты застряла? — раздраженно бросил Чак и, обойдя ее, распахнул дверь их комнаты.
На кровати, жуя апельсин, сидел Пок Тохоло. Чак застыл в дверях, Пок выплюнул на пол апельсиновое зернышко.
— Ну, сколько насобирали? — спросил он, поблескивая черными глазами.
Мег ждала, когда девушка с бриллиантовыми кольцами закончит говорить по телефону, а капитан Террелл в эту минуту окончательно убедился: индеец по имени Пок Тохоло и есть Палач.
Положив перед собой последний из прочитанных отчетов, он откинулся на кресле и зажег трубку.
— Это он, — сказал он Беглеру. — Теперь фокус в том, чтобы его найти. Вывод стал окончательным после того, как свой материал прислал отдел по расследованию убийств. Во-первых, сотрудники этого отдела обнаружили в домике мотеля «Добро пожаловать» отпечатки пальцев, совпадавшие с найденными в комнатке, где Пок когда-то жил с родителями. Во-вторых, они обнаружили неопровержимые доказательства того, что под матрасом в домике хранилось оружие. Его след ясно отпечатался в исхудавшем матрасе, виднелись пятна оружейного масла.
Кроме того, описание Пока, какое дала им миссис Берта Харрис, вполне соответствовало описанию, данному Лепски доктором Уанники.
Доктору Уанники перевалило за восемьдесят, зрение порядком ослабло. Лепски показалось, что и голова у доктора уже не такая ясная, но мелкие заболевания он продолжал лечить по сей день, и индейцы-семинолы приходили к нему, как приходили когда-то их дедушки и бабушки.
— Пок — мальчик неплохой, — сказал Уанники в разговоре с Лепски. — Разве что немного вспыльчивый, так ведь в молодости все такие. Душевнобольной? — Старик потер колючий подбородок. Утром он забыл побриться. — Ну, душевнобольной нынче — не такая редкость. Но я бы не сказал, что Пок… — Он умолк и встревоженно посмотрел на Лепски, словно вдруг понял что-то, чего раньше не понимал. — Вспыльчивый он был, это точно.
Лепски обхаживал старика, как мог, но выудить из него больше ничего не удалось, только описание, совпадавшее с описанием человека, который останавливался в мотеле «Добро пожаловать».
— Итак, мы знаем, кто он, — подытожил Террелл. — Только уж мотив больно сомнительный. Неужели он убил всех этих людей лишь потому, что старуха назвала его черномазым?
— Но он же свихнулся, — заметил Беглер. — И теперь жаждет крови. Нагнал страху на богачей, да еще какого. Ведь психи — народ непредсказуемый, поди пойми, что ими движет.
— Теперь надо его найти.
— Угу. — Беглер не терял времени даром. — В городе по официальным данным сто пятьдесят два индейца-семинола, — сообщил он, — и половина из них похожи друг на друга. Другая половина тоже похожа на первую, только постарше. Думаю, надо объявить: мы хотим поговорить с Поком Тохоло. По радио и телевидению, в газетах. Как думаешь, мэр не поскупится на вознаграждение? Если оно будет крупным, этого Тохоло нам принесут на тарелочке.
Террелл задумался.
— У индейцев круговая порука. Пока этот парень не знает, что мы его вычислили. — Он сделал паузу, закурил трубку. — А как только узнает — ляжет на дно. Сейчас ему нет особой нужды прятаться, а вот если он забьется в нору, нам придется изрядно попотеть, чтобы его найти.
— Если мэр пообещает крупное вознаграждение, проблем не будет, — не согласился Беглер, который верил в могущество денег.
— Наши парни рыщут уже несколько дней, проверяют всех индейцев. Что они там надыбали?
— Бумаги извели столько, что ни один эсминец не увезет.
— И куда ты девал все это добро?
— Передал Джеку Хэтчи.
Сквозь идущий из трубки дым Террелл покосился на Беглера.
— Толковая мысль Джо.
— Иногда со мной такое бывает, — не без самодовольства признал Беглер. — Если кто из этого что-то выудит, так только Джек.
Джек Хэтчи был в городской полиции единственным индейцем-семинолом. Он работал в архиве, был далеко не молод и славился хорошей памятью.
— Надо узнать, вдруг он на что-то наткнулся.
Беглер покачал головой.
— Сам скажет, шеф. Ему надо перелопатить тонну бумаги, и он не из тех, кого надо подстегивать. Лучше его не трогать. Я ему сказал — дело срочное.
Террелл пососал трубку. О чем-то крепко задумался, потом сгреб лежавшие на столе отчеты, проглядел их и вытащил из стопки два листа бумаги. Внимательно изучил их, а Беглер тем временем зажег сигарету.
— Подождем, что нам принесет в клюве Джек, — заключил он. — Но я уверен, если мы объявим, что ищем Пока Тохоло, нам его нипочем не найти. — Черенком трубки он постучал по отчету, который держал в руках. — Но у нас есть еще двое: мистер и миссис Джек Аллен. Мы знаем, что Поку кто-то помогает. Хозяйка мотеля утверждает, что вместе с Поком приехали мужчина и женщина. Можно сказать почти наверняка — в подручных у Пока именно они. У нас есть их описание, описание их машины. Так вот, Джо, давай-ка искать их. Отловим их, они выведут нас на Пока. Озадачивай своих ребят. — Он передал Беглеру два листа бумаги. — Где-то ведь они остановились. Пусть проверят все дешевые гостиницы, меблированные комнаты, пусть ищут «бьюик». Как только найдем их, найдем и Пока.
На столе загудело устройство внутренней связи. Террелл дернул рычажок переключателя.
— Шеф?
Это был сержант Тэннер.
— Что такое, Чарли?
— У меня здесь дама… хочет поговорить с вами. Миссис Матильда Доуби. Я сказал ей, что вы заняты, а она — я, мол тоже, а вопрос важный.
— А какой именно, спросили?
— Угу… она говорит, это не моего ума дело, — кислым тоном ответил Тэннер.
Террелл поколебался, потом пожал плечами.
— Хорошо… проводите ее ко мне.
Он взглянул на Беглера.
— Миссис Матильда Доуби — это имя о чем-то говорит, Джо?
— Если бы и говорило, я нипочем бы в этом не признался, — отшутился Беглер и встал. — Иду озадачивать парней.
Он вышел из кабинета и направился в комнату детективов.
Через несколько минут в дверь Террелла постучал, а потом и заглянул сержант Тэннер.
— Шеф, миссис Доуби.
Террелл отпихнул от себя ворох бумаги, отрешенным голосом произнес:
— Пусть войдет, Чарли.
Миссис Матильда Доуби оказалась крошечной женщиной лет под восемьдесят. Одета она была опрятно, но бедно, во все черное. Белоснежные волосы и очень живые, приметливые голубые глаза.
— Вы шеф полиции? — вопросила она, останавливаясь перед столом Террелла.
Террелл поднялся и одарил ее теплой и дружелюбной улыбкой.
— Совершенно верно, миссис Доуби.
Он вышел из-за стола, пододвинул для нее стул.
Миссис Доуби смотрела на него с явным одобрением.
— Спасибо. Я, конечно, уже не девочка, но и беспомощной старухой себя не считаю.
— Чашечку кофе, миссис Доуби? — спросил Террелл, садясь в свое кресло. — Нет, спасибо. Дел по горло. Честно сказать, я большой крюк сделала, чтобы к вам попасть. А мне еще мистера Доуби обедом кормить. Задерживаться нельзя — он будет тревожиться.
— Что вас к нам привело? — спросил Террелл, кладя ручищи на груду отчетов и донесений.
— Я только что из аэропорта. Внука провожала. Хотела позвонить дочке, что, мол, Джерри… мой внук… взлетел нормально и все такое. — Миссис Доуби сделала паузу. — Только не подумайте, что я пришла к вам языком почесать, я знаю — полиции нужны факты… верно?
— Верно, — согласился Террелл. Терпение было не последней из его добродетелей — одна из причин, по которым его считали хорошим шефом полиции.
— Дочь работает на фирме. А за Джерри приглядывает моя сестра, она живет в Майами… впрочем, вам это неинтересно. У дочки в этой ее фирме хлопот полон рот, вот я и согласилась проводить Джерри… бабушки в таких делах — первые помощники, верно?
Террелл пососал трубку и кивнул:
— Думаю, верно, миссис Доуби.
— Мою дочку послушать, иначе оно и быть не может, молодежь нынче такая — все им сделай и подай. Но я не против. Не думайте, что я жалуюсь.
Террелл выколотил из трубки пепел.
— Значит, вы хотели позвонить дочери? — напомнил он и начал набивать трубку.
— Да. Зашла в один из автоматов прямо в аэропорте. Ну и сумочку уронила. — Она взглянула на Террелла, в приметливых глазах заиграла легкая усмешка. — Вы, конечно, можете сказать, что это возрастное, но уронить сумочку может всякий.
— Вы совершенно правы, — еще раз согласился Террелл. — У меня так просто все валится из рук.
Миссис Доуби взглянула на него с подозрением.
— Совсем не обязательно говорить такое из вежливости.
— Значит, вы уронили сумочку?
Она улыбнулась, это была приятная понимающая улыбка.
— Ох, шеф, все-таки я — редкая болтунья. Уж вы извините старуху. — Она поудобнее уселась на стуле и продолжала: — Наклонилась я за сумочкой и вижу: ко дну телефонного аппарата лентой прикреплен конверт. — Она открыла свою большую потрепанную сумочку и вытащила оттуда конверт. — Ну, думаю, странности какие, что здесь делать конверту? — Она посмотрела Терреллу прямо в глаза. — Уж не знаю, хорошо я поступила, плохо ли, только я его взяла и открыла. Иначе как бы я узнала, что там внутри? Может, надо было подойти к любому полицейскому и отдать, не открывая? Так надо было поступить?
— И что же в конверте? — спросил Террелл, уходя от ответа.
— Деньги… много денег. — Она посмотрела на него. — Как только я увидела, что там столько денег, сразу поняла: лучше бы и не открывала. И еще поняла: надо идти не к любому полицейскому, а к вам. Столько денег — не всякий устоит перед соблазном, а полицейские ведь не миллионеры.
Террелл откашлялся.
— Позвольте, конверт миссис Доуби? Я напишу расписку, что забрал его у вас.
— Не нужна мне ваша расписка, — отказалась она, передавая ему конверт. — Мне бы домой поскорее, накормить обедом мистера Доуби.