Кода

В том континууме, который Томас Гарден принял за данность и с которым сверял свои ощущения, было четыре измерения. Три из них — пространственные оси: х, у, z. Четвертая — ось времени t.

Всю свою жизнь Гарден передвигался в трех измерениях. С помощью собственных мышц или механизмов он отталкивался от твердых поверхностей и жидкостей, чью форму определяла гравитация. В зависимости от количества энергии, содержащегося в глюкозе, бензине, реактивном топливе, уране-235 или дейтерии-тритии при температуре синтеза, он преодолевал любое нужное ему расстояние за то время, которое считал необходимым.

Но в четвертом измерении, во времени, он всегда был беспомощным, как муха в янтаре. Даже самая запредельная скорость, которой он мог достичь, — во всяком случае с помощью машин и энергий, доступных в двадцать первом веке, — не в силах была изменить течение времени в его янтарном пузырьке.

Даже при релятивистских скоростях, которые теоретически могли быть развиты в межзвездных путешествиях, течение местного времени, то есть внутри его личного пузырька, существенно не менялось. Свет в иллюминаторах звездного корабля мог вспыхивать алым и угасать до полной черноты. Там, снаружи, пляска атомов могла замедляться до плавного вальса и музыка могла затихнуть и слиться в одну чистую ноту. И все же внутри корабля время будет проходить мимо Тома Гардена в том же ритме дюжины вздохов и семидесяти двух ударов пульса в минуту, со случайным першением в горле и закономерным появлением морщинок на лице.

Его личное ощущение времени оставалось всегда неизменным, с какой бы скоростью он ни пытался убежать от него.

Итак, первой мыслью Тома Гардена была мысль о том, что мертвые люди находятся вне этих четырех координатных осей пространства и времени. Смерть — это иное место, вернее, это не совсем место. Смерть — это полная абстракция.

И никогда, никогда время не идет вспять. Ни Гарден, ни любой другой человек не сможет переместиться назад в то время, которое было, но прошло, так же как он не сможет сесть позади себя.

Поэтому даже в смерти Том Гарден должен продолжать движение вперед во времени… Разве это не правильно? Он должен был прибыть в данное место, совершив путешествие из ближайшей точки «там позади» до ближайшей точки «там впереди». Как обычно. Ведь так?

Второй мыслью Гардена было осознание факта: все люди, населявшие его сны, были… им самим. Каждый из них умер, но его личность продолжала движение.

Во всех этих жизнях он сражался — мечом, пистолетом и просто голыми руками. Он покупал и продавал конину и бриллианты, бумагу и земли, старинные автомобили и сомнительную живопись, наркотики и спиртное, музыку. Он делал детей, вино, карьеру, покаянные жесты. Он плел любовные интриги, рыбацкие сети и паутину обмана; созерцал мимолетные видения и разнузданные сны. Он сеял пшеницу, кукурузу и панику, разводил телят, гладиолусы и канитель, возводил соборы и напраслину. Он растрачивал деньги и время, силы юности и отцовские наследства. Он считал часы в залах суда и приемных врачей, на вокзалах и в аэропортах. Ходил на деловые встречи и похороны, поминки и маскарады, совершал восхождения на вершины и падал в пучину отчаяния. А однажды он отправился в Святую Землю, чтобы там умереть.

Третьей мыслью Тома Гардена была мысль о том, что ему знакомо это место. И хотя знал, что время никогда — никогда! — не может идти вспять, он мгновенно понял, что этой прелестной зеленой долины с утренним туманом, стелющимся над журчащим потоком, не существует вот уже девять веков.

Снова он лежал на боку, упершись в землю плечом и коленом, локтем и бедром. Руки были стянуты сзади. Глаза были открыты и созерцали зеленые ростки с точки зрения жуков и червяков.

— Ну, теперь ты вспомнил?

Голос принадлежал Хасану — Гарри Санди. Его английский был отточен, певуч и по-прежнему насмешлив. Но теперь Гарден уловил в этом голосе нотку печали, словно Хасан говорил с тяжелым вздохом.

Гарден напряг руки, и они разлетелись в стороны. Веревки, которыми Том был связан там, в чулане возле реакторного зала электростанции, не сумели пересечь время и попасть в это место.

Он поднял голову, перевернулся и встал на четвереньки, полностью владея ногами и руками. Гарден был готов прыгнуть в любом направлении, напасть или уклониться от удара, в зависимости от того, где находится Хасан и что он собирается делать.

Хасан стоял на плоской вершине скалы, уронив руки, подняв подбородок, выпятив грудь и закрыв глаза — ни дать ни взять ныряльщик перед прыжком.

— Я помню, — сказал Гарден, медленно поднимаясь на ноги. — Это Камень, да?

Глаза Хасана распахнулись.

— Да, будь он проклят. Девять столетий я хранил его осколки. Я изучал их, молился на них, подвергал воздействию электрического тока и магнитных полей, мысленно разговаривал с ними и созерцал их. А они — как были, так и есть — всего лишь кусочки агата. Снова и снова через годы я отыскивал тебя в твоих плотских оболочках. Проверял тебя, подвергая воздействию крошечных частиц камня. И реакция твоя была всегда чрезвычайно острой. Что же это за Камень, который дает тебе такую мощь? И что есть ты, если из всех людей на Земле Камень служит только тебе?

Гарден размышлял над этим вопросом две минуты, а может быть, два года.

— Я — тот, кто похитил Камень из первоначального места, — сказал он.

— Я вспоминаю твою историю… Ты — тот самый Локи?

— Нет, я просто частица первичного духа, который люди назвали этим именем. Моя отцовская ипостась имела много имен на разных языках: Шанс, Пан, Пак, Старый Ник, Кихот, Люцифер, Шайтан, Мо-Куи, Джек Фрост. Я — непредсказуемый и неожиданный, своевольный и, порой, злонамеренный, а потому, как правило, нежеланный. И я всегда появляюсь внезапно.

— Что случилось с Локи после того, как он — ты — похитил Камень с небес? — спросил Хасан.

— Он пытался поставить его на службу людям, восставшим против богов… Люди в итоге всегда восстают против своих богов. Они всегда хотят узнать, понять и использовать то, что над ними. Они не могут удовлетвориться тем, что имеют, оставить мир в покое, принять его как данность… Камень — это сила творчества. Он дает своему владельцу управлять пространством, менять одно место на другое. А затем дает ощущение потока времени, позволяя владельцу сворачивать из одного рукава этой реки в другой.

— Но что же случилось с Локи? — Хасан не желал, чтобы его отвлекали от вопроса игрой в метафизику.

— Ему наскучило помогать людям, и он вернулся к прежнему занятию — вмешиваться в судьбы Эзеров, по-вашему — богов, — ответил Гарден. — Ему удалось так поссорить двоих близнецов, Хеда и Бальдра, что они убили друг друга. И поскольку Хед был любимцем Одина, одноглазый негодяй велел приковать Локи к скале в центре мира, вокруг которой кольцами свернулся змей Асгард. Этот змей плюется ядом в глаза Локи, и тому это не нравится.

— И никто ему не поможет?

— Одна из дочерей Локи по имени Хел, богиня мертвых, держит чашу перед его лицом, пытаясь поймать брызги яда. Но порой ей приходится опорожнять чашу.

— И все это — вечно?

— Разве есть для Бога иное измерение времени?

— Ты много помнишь, Том Гарден.

— Я помню и то, что куски моего Камня — у тебя, — сказал Гарден могильным голосом.

— Александра дала их тебе, разве нет? Когда ты лежал связанный в…

— Она высыпала передо мной десятую часть его веса. — Гарден протянул вперед руки, и пляшущие осколки возникли над ними в виде крутящегося шара двадцати сантиметров в диаметре. Они вращались вокруг яркой энергетической оси и светились собственным красновато-коричневым светом. — Где же остальные?

— Я использовал их в течение веков для того, чтобы испытывать тебя, — ответил Хасан. — Кусочки, вплавленные в хрустальную подвеску, вставленные в перстень или эфес шпаги, вделанные в дно стакана.

— Сила всех этих осколков теперь во мне. Но их было больше. Не хватает шести крупных фрагментов.

— Тамплиеры похитили их у меня. Это было давно.

— Но Сэнди забрала их у старика. Я взял у нее, а ты снова вернул их себе. Когда мы встретились последний раз на электростанции, ты положил их к себе в карман, — Гарден показал на широкие штаны палестинца.

— Да, действительно. Интересно, не повредило ли им путешествие сюда? — Хасан засунул руку в задний карман и достал плоскую коробочку. — Ага! Вот они.

— Ты должен отдать их мне.

— И позволить тебе завершить свой энергетический шар? — Хасан указал пеналом на пляску осколков между пальцами Гардена. — Ты считаешь меня дураком.

— Ты все равно не сумеешь воспользоваться ими, Хасан. Не сможешь уничтожить их. И не сможешь забросить их достаточно далеко и достаточно быстро, чтобы я не сумел перехватить их энергию. Единственный выход для тебя — отдать их.

Впервые Хасан ас-Сабах казался неуверенным в себе. Он глянул на пенал.

Гарден потянулся за камнями, не руками, а силой, исходящей из центра его сущности.

Хасан мгновенно почувствовал нападение и прижал коробочку к животу, прикрыв ее щитом своей ауры.

— Их вес придавит тебя к земле, Хасан. Ты не сможешь сражаться, будучи столь отягощенным.

— А ты не сможешь двинуться с места, пока поддерживаешь вращение остальных осколков, — парировал палестинец.

— Ты всего лишь человек, Хасан. Ты долго жил, да, и многое узнал за эти годы и столетия. Но ты ничего не сможешь сделать со мной.

— Однажды я размазал тебя по земле, глупец!

— Это была моя собственная сила, Хасан, которую ты повернул против меня. А своей силы ты не имеешь.

— Ты недооцениваешь слезы Аримана, — из того же заднего кармана Хасан извлек сосуд дымчатого стекла.

«Что еще лежит в этом кармане? — подумал Гарден. — Может, это нечто вроде канала связи с тем миром, который они оба покинули?»

Держа коробочку в левой руке, а сосуд в правой, Хасан зубами выдернул и выплюнул пробку. Откинув голову назад, он поднес сосуд ко рту. В него влилось граммов тридцать прозрачной жидкости. Хасан говорил когда-то, что одна капля дает ему пятьдесят лет жизни. Сколько жизни даст ему такой глоток?

— Ты говорил, что истинные слезы Аримана давным-давно высохли, — сказал Гарден, — что ты готовишь эту жидкость сам. Какова же ее формула?

— Поскольку это все равно тебе не поможет, я открою секрет. За основу я беру слезы матерей и юных вдов, чьи сыновья и мужья погибли в безнадежных войнах в чужих землях. Я добавляю к ним настойку на крови убиенного младенца; она защищает меня от агрессии. Для укрепления сил я капаю туда пот родителя, который в дьявольской злобе забил свое дитя до смерти. Я собираю эссенцию из всех возможных способов, посредством которых один человек укорачивает или отравляет жизнь другого: запах юной девушки, совращенной собственным братом; семя юноши, растраченное в веселых кварталах; желчь родителей, которые надеялись отделаться от них обоих.

Таков мой эликсир — превосходная копия слез Аримана, пролитых над творением Ахурамазды — миром юности и красоты.

Произнося эти слова, Хасан беспрерывно рос. Его грудь выпячивалась, словно зреющая тыква. Плечи раздавались вширь, как ветви дуба. Голова поднималась, как соцветие подсолнуха за солнцем. Руки сжимались, подобно корням прибрежной сосны, охватывающим камень. Огромные пальцы левой руки стиснули коробочку с шестью осколками, и ее пластиковые стенки хрустнули, как яичная скорлупка. Камни выскользнули из поролоновых гнезд и просыпались между узловатыми пальцами.

Легчайшим движением Гарден перехватил их. Они поплыли от Хасана по длинной S-образной траектории и заняли свое место среди вращающихся собратьев.

Из опыта многочисленных жизней Том Гарден знал множество вещей, о которых Томас Амнет, рыцарь Храма, даже не подозревал.

При всей своей искушенности в европейских политических, финансовых, религиозных тонкостях и интригах двенадцатого века Томас Амнет оставался норманном своего времени. Стремления его были прямолинейны, вкусы незатейливы. Он выучился сражаться широким мечом, колоть и рубить, бросаясь вперед всем телом, как кабацкий скандалист. Его магия основывалась на грубых принципах точки опоры и рычага: нажми здесь, и там возникнет истина. Но сложная ритмика джаза, острое воздействие лизергиновой кислоты, парадоксальная техника айкидо — все это было скрыто от старого крестоносца.

Для Томаса Гардена эти сложнейшие реалии были его жизнью. Дюжиной пар глаз наблюдал он безжалостный процесс становления человеческого духа, проблемы и напряженность, в которых Европа и Новый Свет жили, по крайней мере, с семнадцатого века. Он знал, что все это началось (словно картинка вспыхнула перед мысленным взором), когда джентльмены отказались от своего утреннего пива и зачастили в местную кофейню, начав работать над великим проектом Просвещения. За этим последовали полифоническая музыка, словари, дифференциальное исчисление, комедии нравов, четкая скоропись, жаккардовое ткачество, орфография, паровой двигатель, венские вальсы, ударный капсюль и барабанный механизм, траншейная война, двигатель внутреннего сгорания, ковровое бомбометание, ядерный синтез, темп пять восьмых, синкопирование, кристаллический метамфетамин, бинарная математика, кнопочные телефоны, спутники Земли, волоконная оптика, лазеры и девятизначный персональный код.

Так разве мог Хасан, этот архаичный человек из убогой палестинской пустыни, конкурировать с тем, что Том Гарден знал, умел и чем он стал.

Впрочем, он, конечно, мог попробовать.

Хасан, пропитанный энергией своего яда, запустил заряд в Гардена. Молния вонзилась в ось шара, как лазерный импульс в дейтритовую ячейку. Гарден поглотил ее и заставил камни вращаться быстрее.

Тело Хасана задрожало и выбросило еще один заряд энергии, непосредственно из четвертого узла, расположенного за сердцем. Он целился высоко, рассчитывая миновать шар и попасть в голову Гардена. Том слегка поднял руки, заслонив лицо осколками. И снова шар принял на себя заряд. При этом он вырос на пять-шесть сантиметров, а скорость вращения опять увеличилась.

— Разрушение Камня, как видно, было ошибкой, — заметил Хасан.

— Сущность разделенная остается сущностью, — согласился Гарден.

— Я не верю этому, Томас Гарден. Твоя западная наука сделала твой разум пленником физических законов. Ты окажешься неспособен проигнорировать принципы сохранения массы и энергии.

Хасан швырнул еще один импульс чистой физической силы, и снова камни вобрали ее, закружившись быстрее. Гардену пришлось раздвинуть руки.

— Чтобы вместить энергию, требуется расход энергии, чтобы поддержать массу, нужна масса, — издевался Хасан. — Пока ты еще в силах ее поддерживать, но следующий удар тебя раздавит.

Палестинец швырнул свой последний выдох, последнюю волну энергии, и шар вобрал ее. Но ядро шара, которое удерживал Гарден, уже не могло больше притягивать бешено вращающиеся осколки. Они, как шрапнель, разлетелись по касательной.

Ядро рассеялось, словно газовое облако при взрыве сверхновой. Его энергия истончалась, гасла и наконец совсем исчезла, едва нагрев воздух вокруг Гардена.

— Бедный мальчик, — проворковал Хасан. — Теперь ты совсем беззащитен.

Жерар де Ридерфорт выбежал из душного сумрака королевского шатра на ослепительный свет палестинского солнца. Пение мусульман поднялось еще на полтона.

Кольцо рыцарей, защищавших королевскую палатку, все теснее сжималось вокруг разбитого колодца и подножия двух Гаттинских столбов. Люди слабели на глазах, буквально таяли в своих тяжелых металлических кольчугах и шерстяных плащах. Они висели на щитах, которые должны были закрыть их от океана смуглых лиц и длинных кривых сабель.

Великий магистр набрал в грудь воздуху, чтобы обратиться с ободряющей речью к этим воинам, составляющим всю мощь Латинского королевства Иерусалим. Однако слова застряли у него в горле, и он обреченно выдохнул. Эти люди едва держались на ногах. Один точно направленный бросок сарацинской орды сомнет их, повергнув в смерть или рабство.

Тень скользнула по лицу Жерара — крыло смерти?

Он поднял голову.

С запада на солнце наползало облачко. Его длинный размытый хвост тащил за собой другое облако, большое и темное.

Порыв ветра взбил пыль у ног магистра.

Ветер был западный. Грозовая туча с пенно-белым верхом и иссиня-черная внизу наползала на небо со стороны Средиземноморья. Как правило, летний зной в этих горных долинах испарял любую тучу прежде, чем она проплывет над землей миль двадцать. А в этом месяце жара была сильнее обычного.

Пока магистр смотрел, отдельные облака стали сливаться вместе, концентрируясь в грозовой фронт. Зачем-то он повернулся на восток, туда, куда уплыло первое облачко. Это был путь к Галилее, к мирному озеру первых Христовых учеников-рыбаков. Ветер начал разгонять завесу пыли, которая все эти дни скрывала водный простор. Теперь Жерар мог разглядеть край серебристой поверхности, похожий на полоску металла, врезанную в горизонт. Облака, казалось, притягивались к этой полоске, как к магниту.

Еще одно облако вороновым крылом пронеслось над головой, и воздух вокруг Жерара сделался заметно холоднее. Это было странно: ледяное дыхание марта вторгалось в знойный июльский день.

Рыцари вокруг Жерара, измученные жарой и жаждой, подняли головы и огляделись, словно очнувшись от лихорадочного бреда.

Сарацинскую пехоту пробила дрожь. Восходящий ритм их пения сбился.

Палестинец напрягся, мышцы груди и живота вздулись, готовясь послать еще один заряд. Глаза заблестели, он воспарил духом, возбужденный эликсиром-стимулятором и видимым поражением Гардена.

Том Гарден безучастно ждал. Руки его безвольно повисли. Колени были слегка согнуты, ноги чуть расставлены. Ступни развернуты на песчаной почве под углом сорок пять градусов друг к другу. Для Хасана, надувавшегося для смертельного удара, такая поза врага означала покорность судьбе и ожидание надвигающейся тьмы, она усиливала уверенность ассасина в победе. Но даже Для новичка в боевых искусствах, только приступившего к изучению путей ки, эта стойка была бы сигналом тревоги. Гарден сделал долгий медленный выдох.

Хасан согнулся и послал последний залп энергии через разделяющее их пространство. Внутренним взором Гарден видел, что этот заряд имел тупую форму крупнокалиберной пули, ее закругленный конец целился в незащищенную голову Гардена, чтобы равномерно распределить убойную силу по поверхности ауры. Эта голубая пуля приближалась с неимоверной скоростью, приобретая все более интенсивную окраску, когда вдруг…

Гардена там просто не стало. Он не переступил ногами. Не качнул бедрами. Спина его не согнулась. Голова не склонилась. Но внезапно его тела не оказалось там, куда летела убийственная волна.

Поток энергии вонзился позади Гардена в маленькое деревце, засушив его на корню и обуглив кору. Зеленые листья рассыпались пеплом.

Хасан быстро надулся и послал еще одну, более слабую волну в сторону Гардена.

Заряд достиг цели и почти охватил Гардена. И снова без единого движения тот отпрянул в сторону. Хасан сделал вздох перед новой атакой. Помедлил.

— Ты должен стоять и защищаться! — крикнул он.

— Кому это я должен?

— Ты не сможешь уворачиваться до бесконечности.

— Ты и правда в это веришь? Хасан запустил третью волну.

И снова Гарден отпрянул в сторону.

— Это неостроумно, — проскрипел Хасан.

— Полностью согласен.

— Тебе не победить меня с помощью этих штучек.

— А мне и не нужно побеждать. Главное — не проиграть.

— Стой и дай мне тебя убить.

— Зачем?

— Чтобы развязать эту временную петлю.

— В чью пользу?

— В пользу того, кто не будет здесь уничтожен.

— Ты еще будешь умолять, чтобы я тебя уничтожил.

Вместо ответа Хасан напрягся, извлекая остатки силы из самой глубины своего существа. Было ясно, что он истощен. Грудь уже почти не вздымалась, мышцы живота оставались плоскими. Глаза сузились от напряжения, фокусируясь на том месте, где стоял Гарден. Том понял, что Хасан мысленно старался растянуть волну, чтобы охватить Гардена с обеих сторон, куда бы он ни переместился. Но атака, даже психическая, имеет один недостаток: она не может быть направлена в три места одновременно.

Хасан выстрелил. В последний момент он сменил прицел, выбрав не то место, где стоял Гарден, а пустоту слева от него.

Гарден переступил-не-переступая вправо. Залогом его успеха не было умение угадывать. Просто он воспринимал происходящее со скоростью мысли и реакция его была мгновенной.

Обессиленный Хасан упал на колени на краю своего утеса. Голова его повисла. Эликсир Хасана, как и собственные природные силы, был почти полностью исчерпан.

В три гигантских прыжка Гарден пересек разделявшее их пространство, достиг подножия утеса и с легкостью вскарабкался наверх. Столь же мгновенно он выбросил вперед руки, обхватив Хасана сзади за шею. Том откинулся назад и одновременно рванул стиснутыми руками вперед и вниз.

Хасан слетел со своего утеса. Не успев даже вытянуть руки, чтобы смягчить падение, он ткнулся лицом в песчаный берег ручья. Следом неловко упало тело. Шейные позвонки хрустнули.

Но даже это не убило его.

Когда он пытался подняться, нелепо вывернув шею, Гарден нанес ему удар ногой, снова отбросив его лицом в песок. Шея Хасана щелкнула, на этот раз отделив тело от энергии мозга.

Но даже это было не смертельно.

Гарден поставил ногу на затылок Хасана и вдавил его лицо глубже в песок.

— Любуйся теперь творением Ахурамазды, — нараспев произнес Гарден. — Любуйся им и рыдай!

Хасан вдохнул песок и подавился. Конвульсивная дрожь, единственное сопротивление, на которое было способно его тело, не утихала целое столетие. Когда же он наконец окоченел, это место — три пространственных измерения и одно временное — в зеленой долине близ Галилейского озера растворилось и исчезло. И вместе с ним исчез Том Гарден.

Грозовая туча, низко плывущая над Гаттином, казалось, порвала брюхо о два острых рога торчащих скал. Первые тяжелые капли дождя начали гулко шлепаться на землю.

Жерар почувствовал, как что-то ударило его по голове. Он решил, что это камень, запущенный из сарацинской пращи, но тут же ощутил холодную влагу, стекающую на лоб. Воздух, такой тяжелый и удушливый еще несколько минут назад, теперь, остывая, становился нормальным — прозрачным и легким воздухом.

Мусульмане растерянно озирались, и по их плотным рядам пронесся стон.

— На них, друзья. — Жерар не знал, кто это произнес. Голос был мягкий, возможно его собственный. Но он слышал эти слова как бы со стороны.

— На них! — заорал он. — В атаку!

Рыцари, стоявшие рядом, изумленно посмотрели на него. Потом переглянулись.

— Бейте их! Гоните с холма!

Слева от него норманнский меч, прямой, как геометрическая линейка, взлетел и упал вперед в надвигающуюся массу сарацин. Он раскроил чей-то череп, и окружающие мусульмане издали слабый ропот протеста.

Еще один меч описал короткую дугу и снес смуглую голову с плеч.

С нарастающим воплем, ловя дождь раскрытыми ртами, христианские рыцари ринулись вперед, расчищая путь оружием. Передняя линия сарацинской пехоты, застигнутая врасплох, отступила на шаг — и наткнулась на кольцо воинов сзади. Передние валились назад, принимая удары атакующих французов. Воины, стоящие во втором ряду, придавленные умирающими соратниками, беспомощно принимали новые удары рыцарей. Израненные и растерянные, сарацины отхлынули. Рыцари уже набирали ритм боя, раздавали удары направо и налево, наступали вперед, и снова рубили, рубили… По мере того как французы продвигались, расстояние между рыцарями увеличивалось, и теперь они ловко орудовали своими каплеобразными щитами, теснили ими сразу нескольких противников. Охлажденные дождем и воодушевленные первым успешным натиском, христиане устремились вниз по склону. Сарацины побежали.

— За ними, друзья! Рубите их! — вопил Жерар. Вскоре он уже остался один на широком пространстве перед красным шатром. Его воины сражались без него. Дрожа от нетерпения, он выхватил свой меч и бросился за ними.

В музыкальном салоне отеля «Гезу Рекс», повернувшись спиной к застекленному парапету с видом на иерусалимский Новый город, Том Гарден играл свой любимый джаз.

Заходящее солнце окрасило небо розовым и золотым. Со шпиля мечети Саладина разносился усиленный динамиками голос муэдзина. Но Гарден едва мог уловить ритмы этого крика через двойное закаленное стекло. Его музыке они не мешали. Вошел Ахмед, заказал имбирного виски и приблизился к уютному столику рядом с роялем. Молодой араб подвинул стул и сел. Он кивал головой, отбивая сложный ритм страйда. Каждые десять тактов он делал глоток через соломинку.

Гарден завершил игру эффектным проигрышем. Минуту спустя, когда музыка затихла и в салоне возобновилась беседа, он повернулся к Ахмеду:

— Ну, уважаемый? Дело выгорело?

— Осталось только получить деньги.

— По двум счетам на аренду? С перспективой на сорок миллионов баррелей?

— Именно как ты и предсказывал. Я твой должник, Том.

Фирма «Коэн и Сафуд», в которой Ахмед был младшим партнером, продавала на Ближнем Востоке больше нефти, чем «Ройял Датч Шелл». Том Гарден не был главным действующим лицом в сделке, которая только что состоялась, но он упомянул несколько нужных имен, вовремя замолвил словечко, где следовало.

Гарден улыбнулся и сыграл короткий марш в качестве поздравления.

— Как ты хочешь получить свою долю, Том?

— Вложим их в чипы. Ахмед казался удивленным.

— Ты имеешь в виду фишки казино?

Том Гарден щелкнул языком:

— Я говорю о микрочипах, интегральных микросхемах. Пьер Бутей открывает в Хайфе филиал завода по производству микросхем памяти. Слышал, что он ищет партнеров.

Ахмед присвистнул:

— Все, до чего он дотрагивается, превращается в кремний.

— Суровый опыт должен сделать из меня честного капиталиста.

— Роботы всех стран, соединяйтесь…

— Ну, что-то в этом роде.

Он повернулся к клавиатуре, исполнил волнообразное вступление и начал нежно и тихо играть нечто свободное и блуждающее.

— Когда-нибудь я откажусь от полной ставки музыканта, честное слово.

— Не делай этого, Том! — запротестовал Ахмед. — Сидя тут, ты узнаешь обо всем в этом городе. Если ты уволишься, как я буду делать деньги?

— Можешь заняться сельским хозяйством. В кибуце у старого Самуила вакантно место управляющего.

— Оставим сельское хозяйство для интеллектуалов. Я лучше буду скромно торговать нефтью.

— Ну, тогда сам научись играть на рояле.

— У меня руки для этого не годятся. Не то что у тебя.

Гарден рассмеялся и слегка повернулся, чтобы посмотреть на свой город. Он будет грозиться, что бросит играть на рояле, еще лет девятьсот. Этот город вполне подходил для его любимого занятия.

— Не убирай ее!

— Но чаша полна!

Александра наклонила сосуд и вылила его содержимое на каменный пол, где оно растеклось ручейками.

Она старалась выливать быстро, но, когда торопилась, жидкость попадала на пальцы. Если же медлила с опорожнением чаши, жидкость переливалась через край ей на колени. Яд разъедал кожу, это она знала по опыту.

Хасан замычал и начал извиваться в своих оковах, пока она снова не поднесла неглубокую чашу к его лицу.

Как раз в это время у змея, кажется, иссякла ядовитая слюна. Он закрыл зияющую пасть, загнув жуткие клыки внутрь. Один огромный янтарный глаз уставился на нее с какой-то насмешкой. Если бы толстая кожа вокруг рта чудовища обладала большей подвижностью, Сэнди сказала бы, что змей улыбается.

Александра не осмеливалась опустить чашу пониже даже на мгновение, какой бы тяжелой она ни казалась, как бы ни затекли руки. Змей был чрезвычайно проворен.

И как раз в тот момент, когда ее руки упали под тяжестью собственного веса и чаша выскользнула из них, открыв изъеденное лицо Хасана, рот змея раскрылся и струя яда вылетела из него, как из пожарного шланга.

Хасан завопил, как обычно, и она вскинула руки с чашей обратно, прикрыв его.

— Прости! — прошептала она. Крошечные брызги яда сорвались с краев чаши, запачкав ей лицо и руки.

Теперь, когда глаза Хасана были защищены от прямого попадания струи, Александра могла бы стереть эти брызги подолом юбки. Но чашу приходилось держать обеими руками.

Она снова наполнилась.

— Не убирай ее! — взмолился он. — Но чаша полна!

— Не убира-а-ахх-гхх-ахх!

— Ха-ха! Ха-Ха-ХААXX!

Локи летел среди звезд, освободившись наконец от проклятия одноглазого Одина. Переполнявшая его радость вылилась наружу чистым смехом…

И это было удивительно!

Локи Хитрец. Локи Обманщик. Локи — Принц Множества Целей… Из него никогда не исходило ничего чистого, ласкового и безопасного. И вот только теперь, провернув самое большое жульничество в своей жизни, он излучал чистую радость.

Нет, решил он, все-таки не совсем чистую.

Поднимаясь вверх, к холодному вакууму, он оставлял на этой планете, Земле, много незавершенных дел. Он предавался вынужденному бездействию так долго, что даже бессмертному разуму было трудно это представить. И все же выходить из игры сейчас означало бросить ее посередине, когда победитель еще не назван.

Да и сама его победа оставляла впечатление незавершенности. Так много бесплодных попыток. Так много тупиковых вариантов. Столько мертворожденных начинаний, ненужных ошибок. Такая ухабистая дорога к намеченной цели была едва ли достойна и смертного, не говоря уж о Боге.

Всего миллисекунду длились колебания Локи, затем он круто развернулся и направился домой.

Когда он уже входил в область земного притяжения, ветреная радость последний раз охватила его.

— Ах-хах!