Глава 15

Залитый солнцем большой коридор факультета, его основная артерия, бурлил жизнью. Свет огромными разноцветными стрелами — красными, зелеными, золотыми — косо падал из высоких витражных окон по обе стороны. Потолок, расписанный фресками «Сотворение мира» и «Суд Соломона» в неярких желто-синих тонах, служил своеобразной данью великим сводам Рима и Флоренции. Студенты спешили во всех направлениях, переговариваясь и смеясь с энергией, накопленной за первые выходные самого теплого на моей памяти ноября. Обычно я проходил по коридору невидимкой, изредка здороваясь со случайными знакомыми по пути в аудиторию. Но сегодня, в первый учебный день после инсценированного процесса, я превратился в источник собственной энергии. Гул голосов и шепот предваряли и замыкали мне путь, людская масса расступалась, пропуская меня, и смыкалась за моей спиной. Незнакомые студенты улыбались мне, кивали, хлопали по спине, поздравляли и иногда спрашивали: «Это все хорошо, но почему вы не оспорили то-то и то-то?» Я чувствовал себя солдатом, вернувшимся с войны.

Выход из леса возымел какое-то просветляющее действие а-ля очистительный ритуал: я побывал в дикой глуши, но теперь я снова дома. Байкеры оказались классными ребятами: им страшно понравилась идея бросить кого-нибудь голым в лесу. Они решили прибавить такое дело к своей очередной инициации и даже согласились меня не убивать.

Я нашел Дафну за одним из первых столов в аудитории. Она перечитывала сегодняшние дела. Я подошел к ней в самом превосходном расположении духа, чувствуя себя уверенным и полным сил. Должно быть, она тоже так себя ощущала, потому что подняла на меня глаза и улыбнулась самой прелестной улыбкой, какой я до сих пор удостаивался. Я залюбовался ее загорелой сияющей кожей, амарантовыми губами, черными ресницами, безупречными белками и океанской лазурью радужек.

— Привет, — сказала она, закидывая руки за голову. — Выглядишь как после хороших выходных.

— Так и есть. А ты что делала?

— Вчера спала весь день, будто за целый год отсыпалась.

— Я тоже.

— Кстати, — сказала она с робкой улыбкой, — извини за позавчерашнее. Ну, после суда. Я очень устала… С меня вечеринка.

— Это большая победа.

— Да, — улыбнулась она, — колоссальная. — Дафна подалась вперед: — Ты был великолепен.

— Ты сама прекрасно показала себя. Как ты разделалась с миссис Рейд! Безукоризненно. Двести человек глаз не могли от тебя оторвать.

— Итак, — она потерла руки, — что будем делать?

— Ну, для начала сходим на ужин. Куда-нибудь в особое место, подороже. Сегодня вечером. Годится?

— О да! — просияла Дафна. — Подожди. Сегодня?

— Ну да.

Она странно смотрела на меня, словно не понимая, как это я могу быть сегодня свободен. У меня мелькнула очень плохая мысль. Я попытался прогнать ее. Не может быть. Это невозможно! Но отчего же Дафна смотрит на меня так, словно получила очередное приглашение и недоумевает, почему я не получил его?

Не может быть.

— Ну, или на неделе, — сказал я.

— Лучше на неделе. Я посмотрю расписание и скажу когда. — Дафна попыталась улыбнуться, но улыбка вышла скупой.

— Дафна, ты от меня что-то скрываешь?

— Нет.

— Дафна, что происходит? Это же я, я прежний…

Голос профессора Грубера раздался у меня за спиной:

— Мистер Дэвис, меньше всего мне хочется прерывать важный разговор самой сильной пары года, но я тут подумывал начать лекцию. Вы как, не против?

Несколько студентов засмеялись. Я огляделся: аудитория была полна, и профессор Грубер стоял на кафедре, скрестив коротенькие толстые ручки. Часы показывали две минуты второго. Я пробормотал извинения и вернулся на свое место на другом конце аудитории.

Не может быть, думал я. Первая встреча — званый вечер с коктейлями. Я вернулся в общежитие и обнаружил на кровати второе приглашение. Добрался домой в субботу после лесных странствий — нового приглашения не было. Ну и что? Кто сказал, что приглашения должны поступать одно за другим? Один раз — еще не традиция. И кто сказал, что мы с Дафной должны получить приглашения на одно и то же мероприятие? Никто! Однако в ее глазах я прочел недоверчивое изумление. Что еще это может означать?

Но я же выиграл процесс! «Расслабься», — сказал я себе, но тут же вспомнил слова Дафны: «Выиграть процесс — это, конечно, серьезное преимущество, но не гарантия».

Лекцию я почти не слушал. Чего сейчас-то начинать? Я снова и снова обдумывал все, что начинало складываться, уговаривая себя не горячиться и не делать поспешных выводов.

По окончании лекции Дафна выскользнула из аудитории прежде, чем я успел ее нагнать. В дверях ждала толстая добродушная женщина с ярко-алой помадой и в зеленом свитере — Маргарет Глитер, секретарь профессора Бернини вот уже двадцать шесть лет. Когда я проходил, она положила руку мне на локоть:

— Профессор Бернини хочет видеть вас у себя в кабинете.

— О’кей. — Я замешкался. — Маргарет, а вы не знаете, в связи с чем?

— Точно не знаю, — сказала она и ободряюще сжала мне плечо.

Когда я открыл дверь, профессор Бернини говорил по телефону, запустив пятерню в редеющие волосы. Он жестом пригласил меня войти.

— Да, я слышал, — говорил он в телефон. — Думаю, вам лучше высказаться сейчас, не дожидаясь, пока выйдет статья. Угу. Да. — Профессор Бернини поскреб голову. — Действуйте по пяти пунктам. Во-первых, вы крайне опечалены ситуацией. Во-вторых, работа вашего кабинета основана на принципах честности и справедливости. В-третьих, вы отправляете его в оплаченный отпуск. Не забудьте подчеркнуть, что в оплаченный, — так будет ни вашим, ни нашим. В-четвертых, вы собираетесь выступить спонсором независимого и объективного расследования этого случая. Обязательно произнесите эти слова: независимое и объективное. В-пятых, когда будут результаты расследования, вы примете необходимые меры. — Бернини подмигнул мне. — Это даст вам месяц. Потом, возможно, потребуется выбрать жертву и бросить ее толпе. О’кей, хорошо. Нет, я видывал и похуже. Звоните, если понадоблюсь. — Он положил трубку и ткнул рукой с пультом куда-то над моей головой, сразу убрав звук у включившегося телевизора. Бернини кивнул на телефон: — Мой бывший студент. Итак, — сказал он улыбаясь, — к делу. Все кончено.

— Что кончено? — слабым голосом спросил я.

— Черновик моей «Истории юриспруденции». Веришь, девятьсот страниц!

Бернини положил ладонь на кипу листов.

— Мы сделали это, Джереми, — сказал он. — Я должен тебя поблагодарить.

Неугомонный человечек достал откуда-то два бокала, с хлопком открыл шампанское и наполнил узкие высокие бокальцы.

— Поздравляю и сердечно благодарю. — Бернини поднял бокал.

— Спасибо, сэр, — сказал я.

Мы легонько соприкоснулись бокалами.

— Знаешь, что это, Джереми? — Он побарабанил пальцами по непривычно высокой стопке листков. Я еще не пришел в себя после разговора с Дафной и с трудом подавил желание съязвить: «Книга?»

— Это очень важная работа…

Бернини отмахнулся от моего ответа.

— Это клей. Социальный клей, средство сплочения общества. В этой книге нет ничего оригинального. Все уже сказано Джоном Стюартом Миллем, Джефферсоном и Линкольном, я только повторяю за ними. Повторение — мать учения, Джереми. Тебе известно, что Германия была культурным центром Европы до того, как нацисты пришли к власти? Это произошло невероятно быстро. — Он подался ко мне с расширенными глазами: — Ты мне верь. Я уже жил на свете, когда установился фашистский режим. — Я действительно слышал, что отец Бернини, демократ и противник Муссолини, погиб в тюрьме для политических — без суда, без адвоката, без всякой прессы. Самому Бернини было тогда одиннадцать. После гибели отца они с матерью бежали из страны сперва в Англию, а потом в Америку. — Везде повторяется та же самая история, — говорил профессор. — Ткни пальцем в карту, и я тебе докажу. Всегда найдется человек, желающий стать диктатором. Всегда находится толпа, готовая превратиться в стадо. Закон — это намордник для злой собаки, без него не обойтись, но это холодный инструмент, непрочный и интеллектуальный. Запомни, Джереми: ум — не добродетель. Чтобы дать жизнь закону, нужна нравственность. А. — Он включил звук. Известный конгрессмен проводил пресс-конференцию. Мы слушали, как он почти буквально повторяет слова Бернини. Вид у него был самый честный и серьезный. Ветер ерошил его седые волосы.

Когда пресс-конференция закончилась, Бернини выключил телевизор.

— Ты должен гордиться этой книгой, Джереми. Здесь твой огромный вклад. Мне было очень приятно работать с тобой.

Меня обдало холодом.

— Профессор Бернини, вы же сказали, это только черновик?

— Да.

Его прыгающие глазки изучали выражение моего лица, подмечали жесты, читали язык телодвижений, не выдавая ничего.

— Вы будете его править?

— Да, — сказал Бернини после паузы. — Почти наверняка.

— Тогда вам понадобятся новые исследования. Я буду счастлив их выполнить.

— Спасибо, Джереми, — любезно ответил профессор. — Но ты и так уже много сделал. А на этапе правки книга всегда выигрывает от свежего взгляда.

Он сложил ручки и ждал.

— Понимаю, — сказал я. По ощущениям, я начал таять, и мне хотелось выбраться из кабинета прежде, чем от меня ничего не останется. — Спасибо за предоставленную возможность. — Я быстро пошел к двери.

— Джереми?

— Да? — Я остановился и обернулся.

«Скажи мне что-нибудь хорошее!»

— Мой ключ? — терпеливо сказал Бернини, протянув руку. Его добрые глазки смеялись, но огонек был выключен из уважения к не успевшему остыть покойнику.

Я достал из кармана связку ключей. Мне пришлось вытерпеть унизительную процедуру неловкого снятия ключа с кольца — с этим я и в лучших обстоятельствах долго вожусь. Наконец я положил ключ в его ладонь, и Бернини согнул пальцы.

Он проводил меня до двери, похлопал по спине и сказал:

— Всех благ тебе, Джереми. Из тебя получится прекрасный юрист.

Гроб закрыт, заколочен и опущен в яму.

Я пошел по коридору.

Мне навстречу шел не кто иной, как Шалтай-Болтай Артур Пибоди: коротенький, по-утиному переваливающийся, выставив голову вперед, с криво надетым галстуком-бабочкой. Отвисшие щеки вздрагивали при каждом шаге. Он посмотрел на меня, фыркнул и перевел взгляд за мое плечо.

— Очередная твоя победа, Эрнесто? — спросил он у Бернини на весь коридор.

— Доброе утро, Артур, — ровно сказал Бернини за моей спиной.

Пибоди прошел мимо, обдав меня густым перегаром.

— Он оказался слишком хорош или недостаточно хорош?

— Довольно, Артур!

В голосе Бернини слышалась угроза. Я не знал, о чем говорит Шалтай-Болтай. Мне было все равно. Я хотел уйти отсюда подальше.

— А почему ты не расскажешь ему шутку? — сказал Шалтай-Болтай. — Вдруг он тебе спасибо скажет?

— Хватит! — взорвался Бернини. Я еще не видел его в таком бешенстве. — Помни о договоре, — сказал он Пибоди.

Через секунду за моей спиной хлопнули две двери.

Проклятый лифт пришлось ждать.

Впервые за месяц я позвонил родителям. Трубку взял отец.

— Мы уж не знали, жив ты там или нет, — сухо сказал он.

— И сам не знаю. Очень много работы. — Я пытался говорить шутливо. — Я выиграл инсценированный процесс.

— Прекрасно, молодец! Так и надо. Не позволил большим шишкам себя обойти? — У отца это была больная тема с тех пор, как он начал считать себя ничтожной песчинкой во Вселенной.

— Не позволил, пап. Я сам их обошел.

— Умница мой.

— Слушай, а позови мать к телефону, а?

— Сейчас.

Трубку взяла мама.

— Здравствуй, сыночка!

— Привет, мам.

— Сына, что стряслось?

— Ничего, мам. Как там отец?

— Отец хорошо, ты-то как?

— Он лекарства принимает?

— Да, сыночка. Мы за всем смотрим, не беспокойся.

— Он не любит бета-блокаторы. Ты там следи, чтобы он их принимал.

— Сына, что случилось? С университетом все в порядке?

— Да, все отлично, много друзей, занимаюсь с утра до вечера. — Я закрыл глаза. — Мне нужно бежать на лекцию. Я позвонил просто поболтать.

— Сына?

— Мам, мне правда пора.

— Позвони мне, если захочешь поговорить. Ладно, сыночка? В любое время.

— Ладно, мам. Целую.

— Я тебя тоже.

Я повесил трубку.

В семь часов Дафна вышла из своей квартиры. Я ждал в парке через улицу. Она сверилась с чем-то маленьким и опустила это в сумку. Я заступил ей дорогу.

— Джереми, что ты тут делаешь?

— Куда ты идешь?

— Что значит — куда я иду?

— Ответь на мой вопрос.

— Джереми, не зли меня!

— Я отдал тебе все! — взорвался я. Дафна отступила на шаг. — Я выиграл для тебя чертов процесс! Я сломал жизнь той девчонке. Я порвал ее на части, и все ради тебя!

— Джереми, это не поможет.

— Не поможет? Бернини забрал свой ключ! — В голове ударами пульсировала боль. — Я делал все, что ты говорила. Скажи мне, что происходит? Пожалуйста!

Дафна замялась:

— Ты же понимаешь, что я не могу.

Казалось, она действительно сожалеет.

— Что у тебя в сумке?

— В смысле?

— Дай сюда сумку.

— Джереми, не надо…

Я схватился за сумочку и дернул на себя. Господи, что я творю… Дафна, не препятствуя, позволила мне взять сумку и отступила назад, сложив руки на груди. Я бесцеремонно перебрал содержимое: косметика, ручки, аспирин, мелочь. Знакомый квадратик тонкого желтоватого картона. «Имеем честь просить вас присутствовать…» Сегодняшняя дата, семь тридцать. «Имеем честь…» Я отдал сумку Дафне.

— Найджел тоже получил приглашение?

Несколько мгновений она стояла неподвижно. У меня сжались кулаки. Наконец Дафна кивнула.

— И Джон?

Она снова кивнула.

Я прижал к лицу ладонь.

— Бернини забрал свой ключ, — повторил я и взглянул на Дафну. — Я не сдам семестровые. Я за всю осень ни разу не открыл учебники. Даже если сдам, приличной работы мне не видать. Значит, все, что я сделал, не считается?

Она попыталась положить мне руку на плечо.

Я впервые видел ее при солнечном свете. Мы всегда встречались при искусственном освещении — в библиотеке, в аудитории, в бальном зале. Она по-прежнему была красива, но казалась более реальной. Ее рука лежала у меня на плече. Дафна выглядела совсем хрупкой. Как же сильно она всего этого желала!

— Что, по-твоему, я могу поделать? — спросила она.

Я не ответил.

— Мне очень жаль, Джереми. Правда. — Она надела сумку на плечо. — Пожалуйста, не ходи за мной.