Наблюдая за митингом, Антон был поражен иронией ситуации. На самом деле он не одобрял подобных собраний. При всей упрямой воинственности грифонских йоменов в отношении дворянства, горцы вовсе не были политическими радикалами. В конечном счете они были консервативной компанией. И особенно это было справедливо в отношении существенной их части — где-то трети всего населения — которая принадлежала ко Второй Реформаторской Римско-католической Церкви. Секты, которая сохранила исконное почтительное отношение к монархии и послушание власти в целом.

Сам Антон был воспитан в этой вере. И хотя с возрастом посещение церкви стало для него более культурным, чем религиозным мероприятием — его бас высоко ценился в церковном хоре, да и сам он любил петь — его карьера флотского офицера нисколько не поколебала его политических убеждений. “Сильная монархия зиждется на крепких йоменах” — вот каков был центральный принцип грифонских горцев. Их вражда с дворянством, в определенном смысле, была противоположностью радикализма. В конце концов, именно грифонские дворяне — не простолюдины — постоянно пытались низвергнуть установленный порядок.

Поэтому, при виде огромной толпы бедняков-иммигрантов набившихся в амфитеатр, аплодирующих зажигательным речам и скандирующих отчетливо антигосударственные лозунги, Антон отчасти ощущал себя дьяконом, попавшим на шабаш грешников. Тем более, что неявное предназначение митинга было напрямую увязано с планом спасения его дочери. В определенном смысле он был ответственен за всё это позорное и неподобающее дело.

В чем-то его дискомфорт должно быть проявился. Сидящий рядом с ним на скамейке, расположенной высоко на галерке, Роберт Тай наклонился и прошептал:

— Говорят, подобные вещи заразны. Полагаю, передаются по воздуху.

Антон одарил его едким взглядом. Тай отреагировал хитрой улыбкой.

— Но в вашем случае, наверное, это не сработает, — пробормотал он, выпрямляясь. — “Моя сила — сила десяти, потому что в сердце я роялист”.

Антон игнорировал шпильку. На подиуме далеко внизу Кэти была следующей в очереди к кафедре оратора. Во всяком случае ему так показалось, судя по тому, как она заерзала в кресле и начала торопливо перебирать написанные от руки заметки.

Антону пришлось заставить себя не ерзать. В его случае проблема была не столько в нервозности, сколько в том, что он разрывался от противоречивых побуждений. С одной стороны, его увлекала перспектива наконец-то услышать публичное выступление Кэти. Даже в молодости, в мантикорской Палате Лордов, графиня Тор была знаменитым оратором. Печально знаменитым, правильнее было бы сказать. Судя по тому, что он узнал после прибытия на Землю, в изгнании её репутация не померкла. Скорее наоборот.

С другой стороны…

Антон глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. Его губы искривила гримаса самоосуждения.

“Угораздило же твердолобого горца влюбиться в чертову радикалку! Что, черт побери, со мной не так?”

Пытаясь отвлечься, Антон пробежался взглядом по амфитеатру. Он назывался “Солдатским Полем”, и оригинальный смысл названия давно был позабыт и похоронен под тысячелетним нагромождением мифов^[7]. Постройка была настолько древней, что тут и там Антон даже заметил несколько участков из невероятно примитивного строительного материала называвшегося цементом .

В течение веков, конечно же, оригинальная конструкция амфитеатра время от времени подвергалась перестройке и реставрации. В определенном смысле, в этом месте было что-то мистическое. От исходного стадиона мало что осталось, если не считать самого пространства. Компоненты и материалы, поддерживающие большой пузырь пустого пространства, оказавшийся сильно ниже современного уровня поверхности города, по ходу тысячелетия время от времени менялись. Но пустота оставалась на месте, как будто духи людей приходивших сюда — большинство из которых уже были позабытыми призраками — охраняли её от посягательств города.

Сюда в течение столетий приходили отверженные Чикаго, снова и снова, чтобы высказать свои жалобы и недовольство. А в основном, как подозревал Антон, просто чтобы окинуть взглядом единственное место Старых Кварталов, которое не было кривым и тесным. Единственное место, где роившиеся в городском гетто массы могли на самом деле взглянуть на себя и увидеть своё число.

Невероятное число, сказать по правде. Учитывая, что митинг организован был буквально мгновенно, размер толпы его потряс. Антон понятия не имел, сколько людей набилось в амфитеатр, но был уверен, что их число измерялось десятками тысяч.

И все они, в данный момент, одобрительно взревели заключительному лозунгу оратора. Антон поморщился как от звукового удара, так и от содержания самого лозунга.

Самоопределение! Ха ! Он на несколько секунд позволил себе насладится мрачной картиной того, как этот принцип мог быть применен печально знаменитыми своей сварливостью и индивидуализмом горцами времен его юности. Каждый холм — королевство, каждая пустошь — государство !

Полная чушь. Корона сплачивает нацию, вот и всё. В противном случае — хаос.

Но он отставил размышления. Кэти поднялась с кресла и направилась к подиуму характерной отрывистой походкой высоко понимая ноги. Она напомнила Антону молодую беговую лошадь, прогарцевавшую к стартовым воротам.

Он взял себя в руки. “Ну и ладно, — подумал Антон, — всё к лучшему, что я услышу, как она лепечет ерунду. Пусть развеется эта идиотская влюбленность”.

Благодаря военной подготовке он распознал неприметную, но мощную охрану, оберегавшую графиню Тор. Антон немедленно узнал Исаака, стоящего у подножия кафедры оратора. “Дворецкий” Кэти — на самом деле бывший старшим из её телохранителей — стоял к ней спиной. Внимание его было обращено исключительно на толпу, толкавшуюся возле подиума. За секунды Антон засек ещё нескольких человек, ведших себя аналогично. Ни одного из них он не узнал, однако знал, что все они либо члены Одюбон Баллрум, либо одной из других организаций бывших мезанских рабов, находившихся в союзе с Баллрум.

Этот вид заставил его немного расслабиться. Генетические рабы, вырвавшиеся из-под власти “Рабсилы” и добравшиеся до Петли, по стандартам общества Лиги были низшими из низших. При всём официальном эгалитаризме Лиги, на подвергшихся генетическим манипуляциям людях здесь лежало пятно. Между собой их зачастую называли недочеловеками .

Прочие иммигранты в Старых Кварталах — составлявшие, естественно, значительно большую часть их населения, чем бывшие мезанцы — ни в коем разе не были свободны от этого слепого предрассудка. На самом деле, некоторые из них выражали его более открыто и более грубо чем кто-либо из благовоспитанных представителей высшего общества. Но если эти иммигранты и разделяли общее отношение к бывшим рабам, как к низшим из низших, они также понимали — из личного и временами болезненного опыта — что у этого есть и следствие.

Жесткие из жестких . Не все удары, розданные Джереми Эксом и его товарищами, достались богатым и могущественным. Было время, однажды, и не так уж много лет тому назад, когда бывшим мезанским рабам приходилось боятся погромов и линчевания в Старых Кварталах. Одюбон Баллрум положила этому конец с той жестокостью, которую они сочли необходимой.

Кэти поднялась на подиум и начала речь. Её слова, усиленные электронными устройствами вмонтированными в кафедру, немедленно заставили затихнуть весь амфитеатр.

Антон был впечатлён. Иммигранты, жившие в Петле, собрались с десятков так называемых “миров-протекторатов” Солнечной Лиги. Большинство из них придерживались общего принципа солидарности угнетенных, но это единство было расколото — достаточно часто раздроблено — множеством политических различий и культурных разногласий. Никто не пытался заглушить предыдущего оратора, представлявшего ту или иную из различных группировок, согласившихся поддержать митинг. Но никто и не считал своим долгом соблюдать тишину и слушать. Кэти была первым оратором, который безраздельно завладел вниманием огромной толпы.

По правде сказать, Антон был не просто впечатлён — он был немного потрясён. Он знал, абстрактно, что у Кэти доставало авторитета, чтобы созвать подобный митинг без предварительного объявления. Во всяком случае так заявил Джереми Экс, когда они в кафе составляли планы спасения Хелен. Но видеть проявление этого авторитета на практике было совершенно другим делом.

“Как она это делает? — удивился он. — Она даже не из Лиги, тем более не из одного из протекторатов. Во имя Господа, эта женщина иностранный аристократ!”

Кэт приступила к речи, и Антон начал понимать. Медленно и, конечно, с неохотой — за исключением той его части, которая осознала, с углубляющимся потрясением, что эта нелепая влюбленность не собирается развеиваться.

Отчасти, пришел он к выводу, дело было именно в том , что она была мантикорской аристократкой. Хотя Звездное Королевство несомненно славилось высокомерием и снобизмом у неимоверного населения Солнечной Лиги, славилось оно также — по крайней мере до определенной степени — тем, что живет придерживаясь заявленных норм. Чего, в этом отношении, нельзя было сказать об официально приверженных равноправию нормах самой Лиги. Высшее общество солли и довольный средний класс Центральных Миров могли сколько угодно болтать о демократии и равенстве и насмехаться над “реакционным полуфеодализмом” Звездного Королевства. Иммигранты, набившиеся в амфитеатр, знали правду.

В отдаленных протекторатах из которых они приехали — скорее сбежали — железный кулак солли не прятался в бархатной перчатке. Протекторатами правила многочисленная бюрократия Лиги, чьё исконное безразличие сочеталось с алчностью гигантских коммерческих предприятий. Если ни один из протекторатов и не был в точности адской дырой, современным эквивалентом Конго короля Леопольда из древней легенды, у них имелось тесное сходство с тем, что когда-то называли “банановыми республиками” и “корпоративными городками”. Многие из предыдущих ораторов называли это неоколониализмом , и даже Антон не мог не согласится с такой характеристикой.

Ничего подобного в Звездном Королевстве не было. Сам Антон, как грифонский горец, мог свидетельствовать в этом. Конфликт между йоменами и аристократами на Грифоне был самым близким из всего происходившего в Звездном Королевстве к открытой классовой войне. И конфликт этот бледнел на фоне испытанного этими иммигрантами.

Но главное дело, как он понял по мере продолжения речи Кэти, было в самой женщине. Антон ожидал еще одного лицемерного выступления, вроде тех, что предшествовали речи Кэти, когда оратор использует затасканные лозунги и выкрикивает фразы, которые при всей зажигательности терминологии являются столь же банальными и лишенными смысла, как и у любого из политиков. Что он услышал вместо того, было спокойным, содержательным изложением логики генетического рабства и каким образом это подрывает все и каждую возможности добиться свободы для людей. Говоря своим хриплым, пронзительным контральто — не используя, как он отметил не без улыбки, каких-либо ругательств, сдабривавших обычно её речь — Кэти привела аргументы, предлагаемые мезанцами и их апологетами и начала их тщательное препарирование.

При том, что её собственная мотивация явно основывалась просто на морали, Кэти не стала к этому апеллировать. Вместо того, столь же хладнокровно, как какой-нибудь последователь Макиавелли, приверженный Realpolitik , она исследовала логику рабовладения — особенно рабовладения основанного на генетической дифференциации. В её речи приводилось множество примеров из истории человечества, многие из которых относились к древним временам, когда планета, на которой она ныне находилась, была единственным местом обитания человеческой расы. Снова и снова она цитировала слова таких легендарных мыслителей, как Дуглас и Линкольн, демонстрируя, что в логика генетического рабства ничуть не нова во вселенной.

Два момента особо впечатлили Антона. Первым было то, что Кэти, очевидно, как и многие изгнанники до неё, воспользовалась долгими годами изоляции, посвятив себя тщательному и исчерпывающему изучению предмета. Умозрительно Антон был в курсе, что даже профессиональные ученые считали графиню Тор одним из авторитетов в вопросе о “генетически обусловленном порабощении”. Теперь он мог собственными глазами видеть доказательство этого, и отреагировал с традиционным уважением грифонского горца к подлинному знатоку. Мантикорские аристократы из либеральной и прогрессивной партий, с которыми Антон сталкивался в прошлом, вызывали у него отторжение в том числе и из-за легкомысленного и бессистемного знания предмета, о котором они столь вольно брались рассуждать. Его мнением о них было “ленивые дилетанты”. Мнение его бывшей жены Хелен было куда жестче, при том, что она считала себя своего рода прогрессистом. В женщине, стоявшей на подиуме, не было и капли подобного дилетантизма.

Вторым моментом была направленность её речи. Хотя Кэти и сосредоточилась на плачевной судьбе мезанских рабов, слова её были адресованы не им, но большинству аудитории — которое составляли не мезанцы. Основным моментом её тезисов — на самом деле стержнем, на который они были нанизаны — была попытка продемонстрировать, что любые колебания в вопросе о генетическом рабстве у любого политического движения, добивающегося справедливости для собственных членов, безусловно подрывают их собственное дело.

Не прошло и десяти минут её речи, как Антон обнаружил, что наклонился вперед и внимательно слушает. Часть его сознания, конечно же, не обращала внимания на её слова. В каком-то смысле весь митинг, и речь Кэти в том числе, был гигантским отвлекающим маневром, предназначенным прикрыть попытку освобождения его дочери. Но эта часть в настоящий момент хранила молчание, просто ожидая со стоическим терпением грифонских гор. Прочее же сознание, почти против его собственной воли, наслаждалось живым юмором и плавно разворачивающейся логикой женщины, которую он слушал.

Поэтому, почувствовав легкое касание за локоть, оторвался он практически — не вполне — с сожалением.

Антон повернул голову. Одна из соратниц Джереми наклонилась к нему. Он узнал молодую женщину, хотя и не знал её имени.

— Пора, — сказала она.

Антон и Роберт Тай немедленно поднялись и последовали за ней к выходу из амфитеатра. Одетые типично для большинства иммигрантов Старых Кварталов, они не привлекли своим уходом ничьего внимания.

— Далеко? — спросил Антон, как только они вышли из амфитеатра и их больше никто не мог услышать.

Женщина улыбнулась почти с сожалением.

— Не поверите. Около полутора километров. Они где-то в Артинстьюте.

Глаза Тая расширились.

— Я думал это легенда, — запротестовал он.

— Нет. Он существует, это точно. Но вот уж глубоко!.. — Она оборвала себя и мотнула головой. — Никогда там не была. И, вообще-то, не знаю никого, кто был бы.

Антон нахмурился.

— Но вы уверены, что Хелен там?

В этот момент они двигались быстро, почти бежали вниз по длинному пандусу. Женщина бросила через плечо:

— Думаю да. Джереми нисколько не выглядел сомневающимся.

Антона это не вполне успокоило. Видев Джереми Экса, он подозревал, что этот человек никогда “не выглядел сомневающимся” относительно чего угодно. Можно было только надеяться, что эта уверенность была оправдана.

А теперь они действительно бежали и Антон выбросил из головы всё, кроме своей цели.