Глава 19

В Париж я вернулся в шестом часу утра вторника. Я был совершенно измучен. Два раза за сутки я пересек Канал, двое суток почти не спал, а оставшееся время провел по большей части на совещаниях. Строго говоря, следовало немедля взяться за дело, но я был не в состоянии. Я сумел найти кого-то, кто отнес бы записку Альфонсу де Ротшильду, еще одну послал мсье Нечеру — но и все. Я больше не мог обходиться без сна. И, рискну добавить, спал прекрасно; на удивление хорошо в подобных обстоятельствах.

Совещание с Ротшильдом и Нечером началось после ленча. Я едва не дискредитировал себя, опоздав, но прибыл к особняку Ротшильдов в Восьмом районе с запасом в несколько минут. Присутствовало четверо: «комитет по защите» — так я начал их про себя называть. Те самые, кто желал разрешить кризис, если бы только сумел, не навлекая на себя национальный позор. Все были фаталистично настроены и невысокого мнения о многих своих коллегах, о политиках и народе Франции вообще. Они глупцы, — таков был общий вердикт, — ничего не смыслящие в деньгах, понятия не имеющие, сколь тонки и хрупки финансовые структуры, столь надежно поставляющие роскошь и предметы первой необходимости, от которых они все больше зависели. Будь прогресс предоставлен политикам, сказал Нечер, большинство человечества по сей день добывало бы себе хлеб на полях, облаченное в лохмотья и страдающее от голода и болезней. Политиков нужно спасать от них самих.

Пока полное согласие. Было ясно, что все присутствующие — представлявшие самые могущественные финансовые институты Франции — готовы всемерно поддержать прошение, чтобы Франция помогла Английскому банку. Но равно ясно было и то, что ни один не сделает этого, не зная, будет ли принята просьба.

— Лично я, — сказал Альфонс Ротшильд, — готов предоставить полмиллиона золотом на общую защиту банковской системы; я уже послал телеграмму моему кузену, чтобы информировать его, что переведу деньги в его отделение сегодня же.

Нечер улыбнулся.

— Это защитит дом Ротшильдов, мой дорогой Альфонс, — заметил он. — Но мало кого еще.

— Пока вы не можете ожидать от меня большего, — возразил Ротшильд. — Во всяком случае, пока не будет достигнуто общее соглашение. Помните, если ведется наступление на банки в Британии, оно и здесь может спровоцировать панику. Мы не можем себе позволить подорвать собственную оборону.

— Банк Франции или ничего. Верно? — прокомментировал я.

Все они кивнули.

— Я не знаком с управляющим, — сказал я.

— Мсье Маньян, — отозвался Нечер. — Хороший человек. Любопытно, что начинал он как фабрикант скобяных изделий. В нем осталось еще кое-что от крестьянина, но на него можно положиться. Он как раз из тех, кто в полной мере знает цену крепкой валюте. И понимает, как слабость на кредитных рынках способна сказаться на промышленности. По сути, в том-то и проблема.

— Почему?

— Потому что, по моим представлениям, он уже отреагировал бы. Уверен, интуиция диктует ему поддержать Лондон. Это по-добрососедски и полезно для бизнеса. Он этого не сделал. А это наводит на мысль, что у него есть иные инструкции. Он не независимый человек, сами понимаете. Банк Франции — в отличие от Английского банка — не частная компания. Его единственный акционер — правительство, и в конечном итоге мсье Маньян должен поступать так, как ему прикажут.

— Значит, мы говорим о правительственной политике?

Нечер вздохнул.

— Не думаю. Поверьте мне, мистер Корт, я, все мы стараемся разузнать. Но пока я ничего не выяснил.

Тут Ротшильд улыбнулся с некоторым превосходством.

— По счастью, магия дома Ротшильдов еще не выдохлась, — негромко произнес он. — Полагаю, я могу сказать, что происходит. На такую политику Рувье уговорили около полугода назад. Министерство иностранных дел не вмешивается, так как считает неразумным не воспользоваться любой слабостью, какую может проявить Британия. Неурядицы в «Барингсе» назревали уже несколько месяцев, и министерство иностранных дел понемногу готовило почву. Все выросло из промаха Бисмарка три года назад, когда он отказал России в доступе на берлинские кредитные рынки. Его место занял Париж, который ссудил русскому правительству крупные суммы. Это, разумеется, создало узы дружбы, не говоря уже об общих интересах. Я даже рискнул бы предположить, что со временем, возможно, будет достигнуто какое-то взаимопонимание в военной сфере. В данном случае вполне очевидно, что ослабление Великобритании будет выгодно обеим странам.

— Но Россия отчаянно нуждается в инвестициях. Если она не получит кредиты, ее армия откатится назад в семнадцатый век. Какая польза от подрыва кредитных рынков?

— Вопрос настолько здрав, что, боюсь, я не могу на него ответить. Я обращался в русское посольство, но там отказались со мной разговаривать. — Сюрприз был явно болезненным. Никто не отказывается разговаривать с одним из Ротшильдов.

— Однако они согласились говорить с британским правительством. Что само по себе указывает, какая важность придается этому делу. И насколько хорошо они подготовлены.

— Но тогда переговоры будет вести сэр Эдвард Мерсон.

— Я на это указал, и у них нет никакого желания говорить с сэром Эдвардом Мерсоном, поскольку он не поймет, о чем идет речь. Нет. Вам придется представить кого-то повыше рангом и с большими полномочиями. Я бы предложил Гошена. Он вправе заключить сделку, и у него достаточно власти, чтобы убедить премьер-министра ее принять.

— Вы ожидаете, что министр финансов будет пресмыкаться публично?

— Я бы ожидал, что он приедет так тихо и незаметно, что никто и не догадается о его присутствии в Париже.

— И говорить он будет…

— Вполне очевидно: с главой Банка Франции. По чистейшему совпадению, не сомневаюсь, заместитель главы Банка Москвы сейчас в Париже, навещает родных. И конечно, Рувье. Уверен, мы с мсье Нечером тоже были бы рады присутствовать.

— Где?

— Где-нибудь, где они не будут замечены.