Возвращение Марианне

И вот она снова со мной, на Эльвефарет. Я обнимаю ее, вдыхаю ее аромат, а сестра из клиники с удивлением на меня смотрит.

— Добро пожаловать домой, — говорю я и стараюсь скрыть свое любопытство, хотя у меня тысяча вопросов. Как она себя чувствует? Поправилась ли окончательно?

— Спасибо, — говорит она, явно растроганная горячностью моих объятий. Потом отстраняет меня от себя. И, как ей свойственно, пристально на меня смотрит, хочет убедиться, не ломаю ли я комедию.

— Как хорошо снова вернуться домой, — говорит она и сбрасывает зимние сапожки, как их обычно сбрасывают девочки.

Выглядит она, во всяком случае, хорошо, думаю я. Кожа уже не сухая. Боли в глазах тоже нет. Она прощается с медицинской сестрой, видно, что у них теплые отношения, благодарит ее за внимание, говорит, что всегда будет ее помнить.

— Нам будет тебя не хватать, — говорит сестра.

— И мне вас тоже, но с этим мне придется теперь жить.

Мы смеемся, все трое. Я замечаю, что плечи у меня опустились.

Марианне почти такая же, как всегда. Она хочет выпить вина. Хочет есть все, что я приготовил, — спагетти карбонара, которые я научился готовить и, по-моему, очень даже неплохо. Хочет снова слушать музыку. Так, по крайней мере, она говорит. Я спрашиваю, как ее лечили в клинике. Ведь она много знает и о психиатрии. Она отвечает уклончиво. Говорит, что не хочет об этом вспоминать. Хочет поскорее все забыть.

Но как долго она еще будет считаться больной?

Еще неделю.

А потом полная нагрузка?

Нет, только полдня.

Я рад этому и в то же время ловлю себя на мысли, что теперь у меня будет меньше времени для занятий.

Она словно читает мои мысли.

— Но я не буду мешать тебе заниматься. У меня достаточно дел. Буду работать в кабинете.

— Только убери те фотографии. Они будут тебя угнетать.

— Ты прав, — серьезно говорит она. — Теперь у меня хватит сил их убрать.

Мы разговариваем весь день и весь вечер. Может, ей хочется послушать музыку?

Да, но еще не сейчас. Не в первый вечер.

Что-то все-таки не так, думаю я, и у меня внутри все сжимается.

— Ты по-прежнему принимаешь лекарства? — спрашиваю я.

— Да. А что?

— Что они с тобой сделали?

Она гладит меня по щеке.

— Они все во мне поставили на свои места. Не бойся.

— А если ты перестанешь принимать лекарства?

— Тогда есть большая вероятность, что у меня снова начнется депрессия.

— Но сейчас ее у тебя нет?

— Конечно, нет. Иначе меня бы не выписали.

— И ты по-прежнему готова выйти за меня замуж?

— Да, дурачок. — И она целует меня в губы.

Мы сидим и планируем нашу свадьбу. Я говорю, что уже позвонил в наше посольство в Вене и назначил день, 23 апреля. Но им нужны наши свидетельства о рождении и другие документы. Марианне кивает, вид у нее счастливый и довольный. Она никогда не была в Вене. Больше она не говорит о том, что боится мне помешать. Я рассказываю ей о В. Гуде, но ничего не говорю о предполагаемом турне, от которого я отказался. Рассказываю о днях после дебюта, когда музыкальные знаменитости поедут в Берген, и я надеюсь, что она тоже поедет туда. Она кивает и улыбается. А когда я рассказываю о приступе бешенства Сельмы Люнге, не говоря о том, что я сыграл ей «Реку», вообще не называя конкретных причин, она искренне сердится, как умеет сердиться только она.

— Мне нравится Сельма, — говорит Марианне. — Но она не смеет помыкать тобой! Она напоминает мне главного врача, который забрал себе слишком много власти и за болезнями не видит людей. Ты не кирпичик в ее игре! Ты самостоятельная личность, хотя ты еще учишься. Кроме того, я не выношу людей, которые бранят других. Наверное, она более неуверенна в себе, чем ты думаешь. Кое-что в ее поведении, постоянные переходы от доверия к брани напоминают мне о психопатии, а я, как ты знаешь, много общалась с психопатами.

— Ты говорила, что Брур Скууг был психопатом.

— И да, и нет. Он был склонен к эмпатии, сочувствию к человеку. И, возможно, мы еще плохо понимаем, что подразумеваем под понятием «психопат». Обычно в таких случаях мы говорим о людях, которые неспособны к сочувствию и считают себя вправе распоряжаться другими. Так, как я считаю себя вправе распоряжаться тобой.

Мы возимся на диване. Мне с моими желаниями хочется большего, но я замечаю, что она еще не готова к этому, и сразу отступаю.

— Прости, — говорит она, — но для этого еще рано.

— Все в порядке. Я не собираюсь на тебя давить.

Мне интересно, где она захочет сегодня спать. Я думаю о том, что, по ее словам, она совершенно здорова. Что значит быть совершенно здоровой?

Но когда наступает ночь и я по ее настоянию первый принимаю душ и ложусь в Анину кровать, Марианне приходит ко мне.

Она прижимается ко мне, но я не смею к ней прикоснуться.

— Я могу поиграть с тобой, если хочешь, — говорит она.

— Нет, дорогая, — говорю я. — Давай подождем, пока не почувствуем, что это надо нам обоим.

— Скоро все наладится, — уверяет она меня.

И мы засыпаем, обнявшись, усталые, как два медведя.