на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Абиссиния, Аддис-Абеба

За несколько дней до этого…

Утренняя толчея в Аддис-Абебе — такая же, как в любом европейском городе: товары по торговым точкам на день торговли развозят по утрам, потому что днем — не протиснуться. К тому же — в старом городе улицы узкие, потому что раньше не было машин, а города строили так, чтобы приспособить к обороне от набегов кочевых племен. Поэтому — спросом здесь пользуются маленькие, очень верткие, буквально разворачивающиеся на месте мотороллеры и трехколесные грузовички итальянского производства. Супермаркетов здесь нет, только в новом городе — а то, что нужно на день одной торговой лавке может привезти и один такой грузовичок. И налоги с него небольшие — некоторые вообще считают за мотоциклы.

Толчея царила и на улице Героев — одной из основных в городе. Улица была названа в честь героев последней сомало-абиссинской войны, состоявшейся семьдесят лет назад. Героев здесь чтили — даже германцы не посмели переименовать. Здесь и торговали, и по вечерам отдыхали — веселая улица была…

Затерявшись в числе прочих, весело бурча двухцилиндровым мотором, по улице Героев ехал трехколесный грузовой мотоцикл, один из многих, развозящих по лавкам товары по утрам. На мотоцикле — восседал человек в одеянии, весьма схожем с арабскими — сменил верблюда на механизированного коня. В Африке — так одевались северные племена и те племена, которые кочевали по Сахаре и ее окрестностям. От пыли, песка и жары, они наматывали на голову длинную полосу белой ткани, которая закрывала все лицо, оставляя открытыми лишь глаза.

Паломник ехал неспешно, не выделяясь из общего потока машин и мотоциклов, внимательно и несуетно все рассматривая. Это и был объект Мюнхен — он не раз видел его на спутниковых снимках а теперь видел его вблизи. Он помнил все пути подхода к нему — но сейчас они были перекрыты грузовиками и бронемашинами. На тротуаре стояли люди, белые, в серой, с коричневыми пятнами форме и с автоматическими винтовками G36 в руках — в Африке такие винтовки редкость, значит — это элитное подразделение Рейхсвера, скорее всего парашютисты. Он заметил и то, насколько внимательно парашютисты приглядываются к идущим по тротуару белым — именно к белым. Пока он ехал — кто-то из немцев остановил человека, видимо, чтобы проверить документы — и тоже белого! Значит, они знают про него. Фотографии — скорее всего, нет, но они знают, что он белый и возможно — имеют более-менее достоверное словесное описание.

Это уже интересно…

Он проехал чуть подальше, остановился возле уличного торговца, который торговал на улице боэреворс, домашнего приготовления сосисками, часто из мяса дичи. Купил у него сосиску, придерживая куском лепешки начал есть…

— Савубона[51] — внезапно сказал он негромко.

Продавец едва не выронил лепешку на землю.

— Нгикхона, бвана.

Паломник не ошибся. Этот высокий, под два метра человек действительно происходил из зулусов и знал зулу. Разгромленные сначала бурами и родезийцами, эти гордые воины Африки одни из немногих, кто никак не пожелал покориться ни бурам, ни методичным и жестоким германцам. Многие другие племена покорились, даже присылали новобранцев в формируемые немцами африканские корпуса с черными солдатами и германскими офицерами — но зулусы продолжали борьбу. В итоге — на традиционных местах их обитания зулусов почти не осталось, они были вынуждены уйти и севернее и южнее — потому что копье и даже устаревший, взятый с боем пулемет Максима ничего не может сделать против заходящей в атаку восьмерки штурмовых Юнкерсов.

— Унджани?[52]

— Хорошо поживаем… — внезапно перешел зулус на итальянский — тебя ищут, бвана. Вон те люди, у отеля.

Паломник не удивился. Зулусы — были одним из тех племен, которые держали в повиновении и страхе все соседние, они смогли создать государство еще до прихода белых и отличались достаточно высоким уровнем интеллекта.

— Давно? — Паломник тоже перешел на итальянский.

Зулус показал пять пальцев, потом подошел покупатель и он продал ему горячую, с пылу, с жару сосиску. Заказал себе еще одну и Паломник. Он даже не сомневался в том, что зулус не пойдет в полицию. Все они ненавидят и немцев и англичан.

— Что есть у этих шакалов?

— Твое лицо, бвана. Лицо на бумаге. Они показывают его людям.

Фоторобот — догадался Паломник. Кто-то перешел на их сторону, кто-то, кто видел его и может описать. Но фотографии — у них нет.

— Как ты догадался?

— Тебя здесь раньше не было. Они не знают, но я то знаю, я торгую здесь уже десять лет. Ты скрываешь лицо. И ты приветствовал меня на языке моего народа.

— Мы можем где-то поговорить? Здесь нельзя оставаться.

— Можем, бвана. Я живу у вокзала. Приходи вечером. Спросишь Джумбу.

Джубма — в переводе с некоего общеафриканского сленга, которым все чаще и чаще подменяли племенные языки — слон. Простому человеку — такую кличку не дадут.

— У кого спрашивать?

— У таких же, как я.

Паломник кивнул в знак согласия. Больше здесь — оставаться было нельзя.

— Сизобонана, мнгани.[53]

— Хамба кале, бвана[54]


Новый железнодорожный вокзал находился на Асмераштрассе, в южной части города. Когда то его построили на отшибе, чтобы никому не мешал — сейчас это был оживленный район города. На привокзальной площади толкался народ, тут же торговали, торговали многим, начиная от бума и кончая живыми поросятами. Место это — было относительно безопасным для встречи, потому что в такой толчее — человека может потерять даже оператор беспилотника.

Паломник — купил новую одежду, чтобы его невозможно было опознать по той, в которой он находился на улице Героев. Оставил мотоцикл — его все равно нормально там не припаркуешь, да и угнать могут. Позвал такси — и следующий час они пробирались в пробках под ругань и неистовый клаксонный рев со всех сторон.

Операция, которую предстояла провести Паломнику — была ему хорошо знакома, только на сей раз он был на другой стороне баррикад, из охотника превратившись в жертву. Выслеживание людей в толпе — именно то, что нужно уметь делать, если ты хочешь спокойно жить в своей колонии и не допускать возникновения терроризма. Он прекрасно знал все последние новшества в этой области. Команды шпиков теперь координировали беспилотные самолеты — разведчики, способные висеть в воздухе от нескольких часов до пары суток. Существовали самые разные способы незаметно для окружающих и для самого объекта пометить цель, очень многое в этом вопросе сделали русские в Персии, чей опыт теперь изучали антитеррористические подразделения всего мира. Шпики могли показывать на нужный объект лазером, встроенным в мобильный телефон или ручку, причем лазер работал в невидимой человеческим глазом части спектра, и его луч можно было видеть только оператору беспилотника или тому, у кого есть очки со специальным покрытием. А очки эти — с виду как обычные, противосолнечные очки, которые на солнечном, жарком Востоке носят все. Русские использовали какой-то материал, он одновременно был и светящимся, в невидимой части спектра, естественно, и слаборадиоактивным. Провокатор пожал тебе руку, похлопал по плечу или спине при объятьях, ты схватился за какое-то письмо или вещь, которая вызывает подозрения — и все, ты уже не затеряешься в толпе, эти пятна будут прекрасно видны и в очки и камерам беспилотника. Североамериканцы — проводили на своем полигоне испытания миниатюрного беспилотника, на котором была не только простейшая камера, но и боевая часть сорокамиллиметровой гранаты от подствольного гранатомета. Все это он знал, тщательно изучал и сам не раз принимал участие в выслеживании террористов на людных улицах Триполи и Могадишо. Теперь же — ему предстояло оценить опасность встречи и возможность провала на месте — а потом думать, что делать. Он был одинок в этом городе, у него не было ни поддержки, ничего…

Выйдя за улицу до вокзала — уже было не протиснуться, толпа спешила, кто к поездам, кто в город, ревели машины и ослы — он погрузился в толпу. Нет, здесь его не будут брать, просто не смогут — слишком много народа. Ни бронемашина, ни полицейский взвод немедленного реагирования просто не сможет протолкаться к нужному месту в этом столпотворении…

На углу — черно-белый полицейский внедорожник, совершенно затертый толпой и движением. Трое полицейских, все трое черные. Двое спят.

Он включил только недавно купленный радиоприемник, он был размером с пачку сигарет, новый совсем. Последний писк моды здесь — африканцы любят что-то слушать, неважно музыку или радио, видимо так — они не чувствуют себя одинокими. Радиоприемник этот — был способен ловить в том числе и полицейскую волну: язык амхари он понимал плохо, но резкий всплеск обмена в эфире или наоборот — молчание скажут ему то, что он хочет узнать. Но нет — похоже, что все нормально — ленивый перебрех, кто-то кого-то вызывает…

Сунув почти невидимый со стороны наушник в ухо, он медленно перемещался в толпе, внимательно смотря по сторонам. Беспилотник он, конечно, не увидит, его невозможно увидеть, если он здесь — но вот снайперов на крышах близлежащих зданий вполне может засечь. Или крупную грузовую машину, или легковую с лишними антеннами. В отличие от террористов — он прошел специальную подготовку, знал что искать, какие невидимые обычному глазу признаки свидетельствуют о проведении здесь скрытой специальной операции. Немцы, по-видимому, знают, кто он такой, знают и его уровень подготовки — но чисто они не сделают. Потому что если имеешь дело с непрофессионалами, играешь легко — то мгновенно перестроиться на игру с чемпионом мира уже невозможно…

Похоже — все-таки ничего нет.

Оставалось еще одно.

Возвращаясь, он на мгновение приостановился у полицейской машины, достал пачку сигарет, зажигалку. Чиркнул зажигалкой, прикурил… никто и не заметил, как пламя зажигалки коснулось не только кончика сигареты — но и еще одной трубки, размером с саму сигарету, даже чуть побольше. Убирая сигареты в карман, он выронил эту трубку и ногой пихнул ее под полицейскую машину…

Через несколько секунд — приглушенно грохнуло…

Это сделал он сам. В магазине купил простые, детские хлопушки, немного модифицировал их, насыпав быстрогорящего пороха из разобранных автоматных патронов. Простейший инициирующий механизм от хлопушки — остался неизменным…

Находясь в нескольких метрах от пострадавшей машины, он увидел, как открылась дверь и из машины, толстый как слон — выпал полицейский. Он решил, что совершили теракт — и поэтому ломанулся прямо сквозь толпу и упал…

Он наблюдал за суматохой примерно десять минут. Полицейские в конце концов поняли, что это — какая-то хулиганская выходка, не более того. Один из них поставил антенну рации на место (а постоянно держать нельзя — украдут!), начал разговаривать с начальством. Второй — с досады вытянул дубинкой по спине какого-то пацана.

Похоже, чисто…


К зулусу, торгующему у вокзала — он подошел, когда почти стемнело и народу стало поменьше. У него здесь была торговля — он продавал всякую всячину, которая бывает нужна — дешевые часы, моток веревки, небольшой нож, сумка для путешествующих на поезде — все в этом роде. Торговля, по-видимому, шла бойко.

— Савубона — поздоровался Паломник.

— Нгикхона… — ответил торговец, упаковывая в большие, прочные сумки остатки товара.

— Унджани?

— Нгияфила, нгиябонда. Вена унджани?[55]

— Ангифили какхулу. Нгифуна Уджамбу…[56]

Торговец пожал плечами.

— Воза хами[57]


Впрягшись вдвоем в телегу, они прошли улицей, потом — еще одной, с обеих сторон которой были огромные, многоэтажные, построенные немцами и местными богатеями склады, с которых снабжался город. Потом — они вышли в место, которое называлось «кибера» — это название пошло от самых больших трущоб Африки и стало уже нарицательным…


Если отойти немного от темы: трущобы — это проклятье, но проклятье стран с теплым климатом. Исключительно. Почему то так получалось, что нации севера — русские, англичане, германцы, североамериканцы — даже потерявшие свою родину французы — никогда не знали трущоб и культуры трущоб. Возможно, потому что на севере условия и климат не такие благоприятные, зимой температура падает ниже нуля по Цельсию и в трущобах жить просто невозможно. Какой-то период возникновения и развития трущоб в этих странах был в то время, когда люди с земли переселялись в города и начинали работать на больших заводах. Но годам к сороковым — трущоб не осталось совершенно: частично это было связано с борьбой рабочих за свои права, частично — с государственными ограничениями и требованиями, потому что в то время все государства и правительства всех ведущих стран опасались коммунизма и наиболее агрессивной и заразной его формы — троцкизма. Поэтому — трущобы на севере появились на очень короткий по историческим меркам срок.

А вот в Африке, Латинской Америке — дело с этим обстояло плохо. Культура трущоб воспроизводила сама себя. Теплый климат, в котором не надо возводить жилье с капитальными стенами и системами отопления, низкое самосознание населения и привычность к самым примитивным условиям существования — того же африканца не заставишь построить себе нормальное жилище и жить в нем — все это работает на культуру трущоб. Ярким примером трущобизации является Бразилия — и антипримером является Аргентина. Если в начале двадцатого века обе страны находились на одинаковой ступени развития, то потом их пути кардинально разошлись. Бразилия — вышла из-под влияния Португалии и так и не попала в вассалитет одной из великих держав. Аргентина — с тридцатых годов находилась в зоне влияния Германии, а в восьмидесятом, когда стало понятно, что Великобритания точит зубы, подписала акт о протекторате со Священной Римской Империей. Теперь, в новом, двадцать первом веке — Бразилия была страной с совершенно разрушенной государственностью и полыхающей в стране войной — а Аргентина стала лидером всего цивилизованного латиноамериканского мира и кусочком Европы в новом свете. Вот так вот — тоже бывает…


В отличие от обычного населения киберы — зулусы и здесь жили обособленно. Они отгородили для себя кусок территории высоким забором — частоколом из заостренных палок, как делали это, оберегая свои краали от скота. Другие племена этого не делали — по той простой причине, что им было лень. Внутри — были шатры и даже самые настоящие домики, построенные из вручную слепленных и обожженных кирпичей — другие племена этого тоже не делали, обычные дома здесь делались из старых железнодорожных контейнеров, или из укупорки грузов, которые приходили по железной дороге. На территории «крааля» зулусов играла музыка — то ли живая, то ли из магнитофона, горели костры — готовился ужин…

— Джумба живет вон там — указал торговец пальцем.

— Нгиябонго кахулу[58] — поблагодарил Паломник, освобождая гудящие руки от рукоятей телеги. Интересно — если он так устал, то как же этот торговец таскает ее каждый день?

Здесь можно было не опасаться. В крайнем случае — может предать один зулус, но не колония зулусов разом. И все-таки не зря он учил языки, с самого начала готовясь работать по Африке. Вслушивался в говор торговцев на рынке Баккара,[59] куда приходил вместе с матерью по выходным. Пригодилось.


Торговец съестным у отеля Джумба сидел на заднем дворе своего «особняка», сделанного из глиняных блоков и неторопливо, с достоинством, вкушал у огня костра вечерний ужин. Чуть в стороне сидели две женщины, совсем молодая и постарше, они были по пояс голые и ждали, пока насытится мужчина. Увидев незнакомого человека, они моментально подхватились и исчезли в темноте…

— Я вижу тебя, друг… — проговорил Паломник.

— И я вижу тебя, бвана — ответил зулус Джумба — будь моим гостем, присядь к огню.

— Не называй меня бвана… — сказал Паломник, присаживаясь к огню — разве ты раб, а я тебя купил?

— Мы привыкли так называть белых людей — бвана, нкози… — задумчиво сказал зулус, глядя на огонь — когда то у нас был король, которого едва несли десять воинов,[60] полные краали скота и земли столько, что куда не кинь взгляд — все твое. Теперь у нас ничего этого нет, а люди с белой кожей — для вас бвана.

— Не мой народ был тому виной — заметил Паломник.

— Я знаю, бвана… Иначе бы я не стал разговаривать с тобой. Разделишь со мной мою скромную трапезу?

Паломник знал, что отказываться невежливо. Поэтому, он принял глиняную тарелку с мясом и просяной кашей. Как воины — зулусы в основном питались мясом, в Африке мяса хватает на всех, если с умом вести хозяйство. Есть это все нужно было руками и кусками тонкой местной лепешки.

— Благодарю… — Паломник отломил кусок лепешки, подобрал им кашу, сунул в рот. Было вкусно…

— Почему ты не живешь как воин, не держишь скот — а торгуешь? — спросил Паломник.

— Я же не спрашиваю тебя, бвана, почему ты, белый человек, пришел сюда.

Вместо ответа — Паломник размотал ткань, чтобы открыть нижнюю часть лица.

— Меня нельзя назвать белым.

Зулус посмотрел с интересом.

— Да, ты не совсем похож на белого. Но кто ты?

— Я сицилиец — Паломник решил не раскрывать своих истинных замыслов, придумал себе легенду — мои предки жили на Сицилии, острове, который расположен между Африкой и Европой. И прославились так, что многие при слове «сицилиец» испытывают страх.

— Да, я слышал про вас. Вы живете в соседней стране. Возделываете поля.

— До тех пор, пока нас не трогают.

Зулус провел рукой по чисто выбритой голове.

— И ты пришел сюда, чтобы свершить месть?

— Да. Мои оросительные каналы разрушены. Мои земли вытоптаны ногами трусливых собак. Мой дом сожжен, а скот — угнан! Все это дело — рук того самого негодяя, который трусливо сидит в отеле Мюнхен! Он сам никогда не выйдет на поле боя, за него все — делают его воины! Он трус!

— Ну… король и не должен лично биться на поле боя — рассудительно сказал зулус — есть король и есть воины. Король есть король, а воины — есть воины.

Зулус был доволен тем, что услышал. Его новый знакомый, хоть и белый — оказался настоящим мужчиной, заслуживающим уважения. Зулусы — это, прежде всего племя мужчин, и уважение — можно заслужить лишь мужскими делами и поступками. Кровная месть, месть за разрушенный крааль и угнанный скот — есть дело, заслуживающее всяческого одобрения и уважения.

— Но я один и мне не отомстить всем тем, кто угнал у меня скот. А вот королю — я отомщу. Отомщу своими руками.

— Это большая опасность… — задумчиво сказал зулус.

— Но король действительно там? Ты знаешь это?

— Он там. Он сидит безвылазно там и его охраняют германцы.

— А как можно назвать мужчину, которого даже охраняют люди не его племени?

Зулус усмехнулся.

— Ты прав, мнгани — он впервые назвал Паломника другом, и это значило очень многое — но воин есть воин, и трусость короля ничуть не противоречит доблести воина.

— Посмотрим. Он выходит из здания?

— Нет, никогда. Приезжают машины, уезжают — но он никогда не выходит из здания.

— А какие машины?

— Черные. Черные, мнгани. И все больше — поздно вечером или даже по ночам…

Паломник понимающе хмыкнул. Кое-что начинало проясняться.

— И часто эти машины приезжают?

— Почти каждый день. Туда лучше не смотреть, не проявлять никакого интереса. Германцы не знают пощады.

— И я тоже. Ты знаешь кого-нибудь на Асмара-маркет?

Зулус задумался.

— Наши люди есть везде, а зулус с зулусом всегда может договориться. Ты что — хочешь устроиться на работу, мнгани.

— Да… точно. На работу.


Абиссиния, Аддис-Абеба Несколько дней спустя | У кладезя бездны. Часть 1 | Абиссиния, Аддис-Абеба Асмара-маркет