на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


РОССИЙСКАЯ ПРЕССА ДО РЕВОЛЮЦИИ

О роли прессы в предреволюционное время довольно подробно пишет Солженицын в своей книге «Двести лет вместе», но основная мысль такова: «С конца 1905 пресса стала полностью свободна от предварительной цензуры… но… это была пресса, прямо и открыто считавшая себя действующим лицом на политической арене — выставляющая… требования вроде устранения полиции с улиц. По словам Витте, обезумевшая».

«Газетные отчеты систематически перекрашивали или даже извращали думские прения, растягивали в объеме левых депутатов, расточали им похвалы, а речи правых депутатов сжимали, скрадывали». Недаром Пуришкевич назвал ложу печати в Думе «чертой думской оседлости».

«Среди евреев-издателей выделялся С.М.Проппер… — хозяин «Биржевых Ведомостей», с неизменными симпатиями к «революционной демократии»». Основателем и главным пайщиком кадетской газеты «Речь» был Ю.Б.Бак. «В «профессорских «Русских Ведомостях» печатались еврейские деятели различных направлений — и Вл. Жаботинский, и будущий творец военного коммунизма Лурье-Ларин» (выделено мной. — В.Б). «Сотрудники еврейского происхождения числились даже в штатах суворинского «Нового времени…»

«Деятельность еврейских издателей и публицистов не ограничивалась столичными или высоко интеллектуальными газетами, распространялась и на другой конец популярности, например, на простонародную «Копейку», читаемую каждым дворником…» Создателем и руководителем этой газеты был М.Б.Городецкий.

Редактором влиятельной газеты «Киевская мысль» был один из четырех братьев-журналистов Иона Кугель, в этой газете печатался и Лев Троцкий.

«Крупнейшая газета Саратова издавалась Авербахом— отцом (шурином Свердлова)».

В этот период были известны такие журналисты, как Л.Ю.Гольдштейн, Гарвей-Альтус, издатель Зиновий Гржебин, которого впоследствии, уже при советской власти, Максим Горький защищал от нападок других евреев, которых пролетарский писатель за эти нападки обвинял в антисемитизме.

«Наполеону приписывают выражение: «Три враждебные газеты опаснее 100 тысяч враждебного войска». Эта фраза стала во многом применимой к русско-японской войне. Русская пресса была откровенно пораженческой на протяжении всей той войны, каждой ее битвы, и, что еще важней, она была нескрываемо сочувственной к террору и революции.

Эта пресса, неоглядно развязная в 1905 г., толковалась в думское время, по словам Витте, как пресса в основном «еврейская» или «полуеврейская»: точнее, с преобладанием левых или радикальных евреев на ключевых корреспондентских и редакторских постах» (А. И. Солженицын).

В то время, как «правые газеты еле-еле существовали финансово… в газетах, содержимых, как писал Жаботинский, «на еврейские деньги», — прекрасная оплата, уже потому богатый набор перьев…» При всем этом левая печать и Дума требовали закрытия «субсидируемой печати», то есть тайно и вяло субсидируемой правительством» (А. И. Солженицын).

Удивительно то, что, когда читаешь об зтих фактах, создается впечатление, что за прошедшие почти сто лет ничего не изменилось в расстановке газетно-журнальных, а теперь и радио-телевизионных сил: те же огромные средства, расходуемые на еврейские и полуеврейские средства массовой информации, постоянное желание демократов добиться полного прекращения изданий, оппозиционных современному режиму в России и желание считать себя «че: вертой властью», творящей любые безобразия, прикрываясь свободой собственного слова и клеймя оппонентов испытанными временем штампами: «антисемит», «шовинист» и «экстремист».

Интересна реакция еврейской прессы на царский Манифест 17 октября 1905 года. Уже на следующий день к премьер-министру Витте явилась делегация крупнейших представителей прессы, в составе которой были Проппер, Нотович, Ходский, Арабажин, Анненский. Их требования: политическая амнистия, удаление Трепова с поста генерал-губернатора, вывод из столицы войск и казаков, поручить охрану города «народной милиции». Требования эти были выдвинуты от имени союза газет, о чем Витте позже сказал: «требования эти для меня служили признаком обезумения прессы».

Мало кто из современников Витте дожил до того демократического безумия средств массовой информации, которое наблюдается в современной России под руководством людей, носящих фамилии, сходные с деятелями прессы начала двадцатого века.

В 1909 году в газете «Слово» состоялась дискуссия, которая не ограничилась только еврейской темой, а переросла в обсуждение вопроса о русском национальном сознании. Вот что тогда писалось (цитируется по книге Солженицына): «Национализм строительный, государственный свойствен живущим нациям, и именно такой нам нужен сейчас».

Солженицын замечает, что русская интеллигенция начала двадцатого века «уже тогда во многом и почти сплошь отреклась от русского национального… А еврейская интеллигенция — не отреклась от национального».

«Оставляя для вывески несколько крупных русских имен, которым они крупно платили, евреи овладели русской печатью по всей линии. Против этого штурма держались «Новое Время» в столице и «Киевлянин» в Киеве… Во всей российской печати за исключением «Нового Времени» и «Киевлянина», нельзя было поместить ни одной строчки, которая бы трактовала еврейский вопрос по существу. Можно было только приплясывать маюфео с восхищением на лице и, бить себя в грудь, плакать над бедствиями еврейского народа под игом самодержавия. Человека, который осмелился бы написать хоть что-нибудь приближающееся к истине, немедленно производили в погромщики. А зто слово евреи сумели сделать таким страшным и непереносимым для русского интеллигента, что он готов был продать жену, детей и отречься от отца с матерью, лишь бы не подвергнуться позорному клеймению» {Шульгин В По поводу одной статьи // Евреи и русская революция).

Под влиянием такой печати либеральные круги российского общества, куда входили профессора, учителя, инженеры, адвокаты, врачи, промышленники, директора банков, некоторые правительственные чиновники, помощь и сочувствие экстремистам стали считать признаком хорошего тона.

«Слетаясь как мухи на мед на разрушающую приманку, либеральная интеллигенция от Бакунина и Толстого до Столетова и Керенского брызгала, если можно так выразиться, этим сладким ядом на все общество. «Внешние враги» не только помогали действию замедленной отравы, но и хирургическим образом.

О состоянии дел с прессой сразу же после революции писала Зинаида Гиппиус: «Большевики, не знавшие ни русской интеллигенции, ни русского народа, неуверенные в себе и в том, что им позволят, еще робко протягивали лапы к разным вещам. Попробуют, видят — ничего, осмелеют, хапнут («Живые лица», С-Петербург, 2001).

И дальше: «…Весной 1918 года они лишь целились запретить всю печать, но еще не решались (потом, через год, хохотали: и дураки же мы были церемониться!). Антибольшевистская интеллигенция, — а другой тогда не было, исключения считались единицами, — оказалась еще глупее, чуть не собиралась бороться с большевиками «словом», угнетенным, правда, но все-таки своим. Что его просто-напросто уничтожат — она вообразить не могла».


ЕВРЕИ И ОБРАЗОВАНИЕ | Перестройка: от Горбачева до Чубайса | АЛЕКСАНДР ПАРВУС — «КУПЕЦ РЕВОЛЮЦИИ»