ГЛАВА 9

Бах! Бах! Бах! Вжью-у. Дзынь-нь! Бах!

— Государь! Хек. Клятая, — Мальцов схватившись за грудь, подломился, и сложился у ног императора, мелко суча ногами.

Петр растерянно смотрел на сержанта в очередной раз спасшего ему жизнь, прикрыв от пистолетной пули. В ноздри помимо городских запахов и прохладного вечернего воздуха, ударил резкий запах сгоревшего пороха. Тут и без того не больно-то рассмотришь округу, так как редкие факелы скорее сгущают тьму, чем освещают улицу, облако же дыма еще больше усугубляло ситуацию.

Дюжина? Спокойно. Вряд ли. Не больше четверых, с парой пистолей каждый. Отойти к стене дома, чтобы за спину никто не зашел. Во-от так, уже лучше. И место схватки как на ладони. Последний гвардеец упал пронзенный сразу тремя клинками. Все верно, нападающих только четверо.

Четвертый как раз бежит к Петру, замахиваясь шпагой. Расстояние всего-то ничего, меньше десятка больших шагов, бегущего человека. Но их еще нужно преодолеть. Когда, и как Петр выхватил пистоли из плечевых кобур, которые сам же и измыслил, чтобы носить оружие под кафтаном, он не понял. Да и вообще, юноша почувствовал, что наблюдает за происходящим как-то отстраненно, словно и не с ним все это происходит.

На него бежит разъяренный убийца с маской на лице и искривленным в яростном крике ртом. Но Петр спокоен. Навел на нападающего пистоль. Нет и намека на дрожь. Нажал спуск. Яркая вспышка. Серое в ночи облако, вырвавшееся из ствола. Упавший на мостовую, крутнувшийся вокруг своей оси убийца. Чувство полного удовлетворения от содеянного. И небывалый азарт. Ну же! Подходи!

Вот приходит в движение еще один из нападающих, за ним следуют оставшиеся. Последний гвардеец пал. Кто там ранен, а кого уже пора отпевать, не понять, но защищать государя больше некому. Трое против одного. Выстрел. Теперь двое. Уронить пистоль. Переложить оружие из левой руки в правую. Он конечно же учился стрелять с обоих рук, но все же правая куда как лучше управляется. А сейчас мазать никак нельзя. Если дойдет до клинков, то шансов никаких. Несмотря на темноту, Петр видел насколько уверены и отточены движения убийц. Выстрел. Следом второй.

Вот теперь можно перевести дух. Время проведенное на стрельбище не прошло даром. Ну Акинфий Никитич, ну удружил. Не будь этих пистолей… Не расслабляться. Кто сказал, что все закончилось? Их могло быть и больше. Оружие! У Мальцова с собой всегда пара пистолей.

Несколько стремительных шагов. Сержант крупный мужчина, но Петр перевернул его одним махом. Вот и пистоли. Так. Сначала один. Взвести курок. Тугой. Да и сам пистоль побольше будет. Непривычно.

— Sterben!!! Schwein!!![Sterben!!! Schwein!!! — Умри!!! Свинья!!!]

— Сдохни, сука! — Едва взведя курок, Петр вскинул пистоль и нажал на спуск.

Нападающий тут же подломился и опрокинулся на мостовую. Спасибо Мальцову. Он предпочитал использовать пули точно по калибру. В ствол они входили столь же туго, как и в пистолях императора, зато и точность боя, не на много хуже.

— Государь!!!

Да сколько же вас! Изготовить к бою пистоль уже не успеть. Мужчина с развивающимися полами иноземного кафтана и шпагой наперевес несется во весь опор, словно и не ступает по мостовой, а стелется над нею. Впрочем, гулкие шаги слышны вполне отчетливо. Да плевать! Он уже совсем близко!

Рука сама собой скользнула к поясу залитого собственной кровью сержанта, и ухватила рукоять кинжала. Фшик! клинок мелькнул в темноте резким серебряным росчерком и без звука погрузился в тело нападающего, вырвав из него болезненный стон. Ого! А вот это вообще новость. Никогда не баловался таким. Ну теперь-то все?..

Покинув ассамблею Механошина, Петр нашел-таки укромный уголок, что было не сложно, и избавил желудок от спиртного. Настроения это не добавило, зато в голове вместо хмеля начало проясняться. Покончив с этим, он отправился в свой дворец. Пока дойдут, как раз полностью и проветрится.

Об этой его привычке всякий раз возвращаться с ассамблей пешком в сопровождении шести гвардейцев, и неизменного сержанта Мальцова, знали все. Нравилось Петру гулять по Петербургу. А еще, это был лишний стимул для городских властей содержать улицы в порядке, если не все, то уж те по которым ступал император точно.

Благодаря этому при каждом доме появились дворники, которые следили за чистотой, как дворов, так и прилегающего к ним участка улицы. Кстати, казне это не стоило ни копейки. Дворники содержались за счет хозяев домов. Если дом был квартирным, то жильцы содержали человека вскладчину. В основном этим занимались оброчные крестьяне, отправляющиеся на отхожие промыслы…

Первые выстрелы случились, когда Петр и его малый конвой уже шли по набережной Невы. И надо заметить застали гвардейцев врасплох. От того, нападающие и смяли конвой практически одним махом.

Не сказать, что Ушаков зря ел свой хлеб. О зреющем заговоре уже было известно. Далеко не всем было по нраву то, что делал император. Некоторые примкнули к заговору из опасения, что их могут привлечь за те или иные прегрешения. Иные, хотели заполучить влияние. Третьи просто были сторонниками Елизаветы. Четвертые, и это самое прискорбное, возомнили, что могут решать вопросы с возведением монарха на престол по своему усмотрению.

Ушаков уже вполне мог арестовать заговорщиков, но помешал сам Петр. Узнав о том, что они еще не готовы к решительным действиям, император приказал повременить. Ему нужно было знать доподлинно, насколько к заговору причастна сама тетка. Любому было уже понятно, что сторонники ее брака с императором потерпели неудачу. Если до болезни, Петр вполне благосклонно взирал на подобное, то после нее, даже не задумывался об этом.

Поэтому причастность к заговору Елизаветы вполне реальна. Как и полное ее неведение. Согласно завещанию, написанному еще чухонской прачкой, следующей в престолонаследии будет ее дочь. Вот Петр и хотел убедиться во всем доподлинно. Не тащить же молодую тетку на дыбу, только потому что смерть Петра ей выгодна. Глупое решение? Возможно. Но он не хотел спешить. Как бы то ни было, а Елизавета ему не чужой человек.

Но как видно, либо Ушаков ошибся оценивая степень готовности заговорщиков, либо что-то пошло не так. Не желая подавать виду о своей осведомленности, Петр решил не изменять своим привычкам, как не увеличивать и число охраны. Вот заговорщики и воспользовались этим, прибегнув к столь неожиданному, наглому и открытому нападению…

Пользуясь отсутствием новых убийц, Петр переместился к другому гвардейцу, так же погибшему от пули. Теперь у него два пистоля изготовленных к бою. Господи, да что же Петербург вымер что ли? Вот послышались первые встревоженные голоса. Легкие шаги бегущего человека. Слишком легкие, не иначе девичьи. А вот уже откровенный топот.

Звуки мужских башмаков раздаются с разных сторон. Кто-то выбегает со двора, кто-то бежит с обоих сторон набережной. Встревоженные крики. А вот слышится по военному четкая команда. Не иначе как патруль. Петр хотел было оставить это место, но голос командира патруля заставил его остаться на месте. Оно может и заговорщики, но уже набегает толпа, а это не совсем одно и то же, что находиться в одиночестве на ночных улицах.

— Ваня. Ванечка.

Ну точно, девушка. Не ошибся, распознав ее шаги. Уронив шаль, девушка опустилась на колени. Протянула руки к лежащему на мостовой, вместе с тем боясь к нему прикоснуться. Наконец, пронзительно закричав, она буквально рухнула на тело мужчины.

— Что вы наделали! Он же к вам бежал! Он помочь хотел! Ваня. Ванечка, ты меня слышишь.

— Что тут случилось?!

— Государь?! Господи, с вами все в порядке?! — Служивые все же добрались до места первыми. Ну, если не считать девушку.

— Спокойно сержант. Я невредим, — осматривая воинство, произнес Петр.

Шесть ингерманландцев. Ночной патруль. Это хорошо. Судя по докладам Ушакова, среди заговорщиков было несколько офицеров, Преображенского полка. Поэтому не исключено и вовлечение рядового и сержантского состава. К ингерманландцам и семеновцам эта зараза не проникла. А ведь казалось бы, к последним должна была.

Год назад были пересмотрены дела ссыльных и многие вернулись из Сибири в свои вотчины, а кое-кто был востановлен и на службе. Помиловал Петр и остававшихся в живых, сына и дочь светлейшего князя Меньшикова. Им вернули немалую часть имущества, все столовое серебро, драгоценности, что еще сохранилось, и многое иное. Так как дворец был занят под кадетский корпус, им предоставили дом в столице. Отошли им и два обширных имения, с деревеньками, из прежних владений.

Мало того, император позволил Александру Александровичу вернуться на службу. Впрочем, тот и так должен был служить, так как служба до его совершеннолетия засчитана не была. Так что, согласно указа, ему предстояло отдать государственной службе пять лет. Но самым удивительным было то, что Петр удовлетворил прошение о назначении Меньшикова в ингерманландский полк. Сейчас он служил там в чине прапорщика.

Признаться, Ушаков был категорически против, но Петр настоял. Не главе КГБ заниматься вопросами комплектования гвардии. Его дело безопасность, вот пусть и отрабатывает свой хлеб. Гвардейцы же, это только его, Петра забота. Хм. Плохо видать заботился, коли столько заговорщиков расплодилось.

Кто знает, возможно Меньшиков мог хорошо скрывать свои чувства. Может все дело в том, что и впрямь осознал, сколь дерзновенными были планы у его батюшки. А может причина была в том, что он не мог не понимать, что будет под пристальным наблюдением. Как бы то ни было, но несмотря на затевающийся заговор, он к нему не имел никакого отношения…

Осознав, что теперь находится в безопасности, Петр приказал осмотреть всех и склонился над Мальцовым. Дюжий сержант несмотря на полученную в грудь пулю и смертельную бледность все еще дышл. Со всхлипами и хрипами, неровно и едва-едва, но дышал.

— Кто-нибудь. Вот ты, — Петр ткнул пальцем в первого попавшегося мужчину, а толпа росла быстро, — разыщи карету, любую без разницы. Кого увидишь, того и тащи, моим именем.

— Слушаюсь государь, — мужчина сорвался с места, словно и не в годах, а какой-то пострелец.

Осмотревшись по сторонам, потом оглядев себя, Петр выругался сквозь зубы и начал расстегивать камзол. Добрался до рубахи из тонкого полотна, выпростал ее. Послышался треск разрываемой ткани. Нужно срочно сделать хоть какую-то перевязку, иначе его спаситель попросту изойдет кровью, так и не дождавшись помощи.

— Государь, вам бы уйти отсюда, — голос сержанта прозвучал напряженно и озабочено.

Понять его не трудно. Ситуация далека от благостной. Ответственность за жизнь императора навалилась на его плечи всей тяжестью. Если с Петром хоть что-нибудь случится, то не сносить служивому головы. Ну и кому это добавит настроения.

— Всех осмотрели? — Услышав, но пропустив мимо ушей просьбу сержанта, поинтересовался Петр.

— Точно так. Из гвардейцев ранены трое, вместе с этим, — сержант указал на Мальцова, которого сейчас перевязывал государь, отмахнувшись от предложенной помощи.

— Нападающие?

— Ранены трое но все тяжко. Один доходит. Двое убиты.

— Тот с кинжалом?

— Этот ранен, государь.

Вновь послышался дружный топот. А вот и подкрепление. Еще один патруль. Везет сегодня на гвардейцев. Этот оказался из числа преображенцев. Вот и ладно. Оставит на них всех раненых, а сам в ингерманландцами отправится в канцелярию безопасности. На данный момент надежнее ее служащих, у него пока нет. Ушаков окончательно сделал ставку на Петра, обласкан и влиятелен, имеет привилегии, а потому на его плечо можно опереться без опаски.

С другой стороны, свидетели не помешают, а если преображенцы замешаны в заговоре, то раненные точно не выживут. Но лучше уж оставить в их руках несостоявшихся убийц, чем передать себя. Господи, дожил. Дед без раздумий вручал свою жизнь в их руки, а ему приходится видеть врагов даже в их лицах. Ну и как дальше-то быть?

— Сержант, — подозвал Петр командира патруля преображенцев.

— Государь, сержант Плехов…

— Слушай сюда Плехов, — оборвал гвардейца Петр. — Я с ингерманландцами сейчас уйду, а ты отправишь на Аптекарский, прямиком к Блюментросту всех раненых. Всех до единого. И чтобы все живыми мне добрались. Понял ли?

— Точно так, государь.

Хм, Мальцова то же придется передать в их руки. Спокойно. Он свой брат, гвардеец, а потому ничего они ему не сделают, как и остальным. И вообще, не время сейчас. Ушаков наверняка не в курсе о случившемся. Нужно спешить. Времени нет и вовсе. Если решились на убийство, значит сейчас начнут действовать.

* * *

— Государь.

Ушаков довольно резво поднялся со своего стула, встречая Петра, вошедшего в его рабочий кабинет. И это несмотря на возраст, и усталость о чем явственно свидетельствовали покрасневшие глаза и мешки под ними. А вот сидящая перед его столом девушка, в потасканном и грязном платье, осталась неподвижной. Возможно тут дело в том, что она была измождена. Во всяком случае, ее пока не пытали. Будь иначе от платья вообще мало что осталось бы, а скорее, девушка была бы в каком-нибудь рубище.

— Сиди, Андрей Иванович, — подкрепив свои слова, красноречивым жестом, произнес молодой император. — Продолжай, я обожду.

Не желая мешать, он тут же прошел к окну. Ушаков собаку съел на подобных делах, а потому глупо путаться у него под ногами. А вот послушать не помешает. Это помогает составить личное впечатление о масштабах заговора. Сухие доклады, хоть письменные, хоть устные не способны передать всего.

За последние дни, Петр нередко присутствовал на допросах по делу заговора. Не гнушался и посещениями тех, где допросы велись с пристрастием. Не сказать, что зрелище приятное, скорее даже отвратное. Крики, треск костей, непрестанная вонь паленого мяса и испражнений. Мерзость превеликая. Но иначе не получается.

— Итак, Анна Александровна, вы случайно оказались на набережной.

— Говорю же случайно, — Девушка говорила с равнодушной обреченностью. Впрочем, то что она пыталась что-то объяснить говорило о том, что надежда на благополучное разрешение сложной ситуации у нее еще присутствовала. — Мы возвращались с ассамблеи у Механошина. Когда брат услышал выстрелы и при свете факелов смог рассмотреть императора, то тут же побежал на помощь.

Ага. Вот в чем дело. Как видно, с основным потоком разбора было уже покончено, и Ушаков принялся за менее важных участников. Однако, отчего он лично допрашивает эту девушку? Петр узнал ее, это была княжна Туманова, та самая с которой он разговаривал на ассамблее, а потом видел склонившейся над своим братом на набережной. Брата, которого смертельно ранил сам Петр, приняв его за нападающего.

Как видно, приняв его в горячке за очередного убийцу, император не ошибся. Или ошибся? Продолжая смотреть в окно, Петр внимательно вслушивался в ход допроса.

— При столь скудном освещении он тут же признал его императорское величество? — Усомнился Ушаков.

— Скорее его платье. Незадолго до этого мы видели его величество на ассамблее, — все так же устало пояснила девушка, опустив взгляд в пол.

— Анна Александровна, известно ли вам что-нибудь о причастности вашего брата к заговорщикам?

— Да зачем ему это? — Девушка тут же вскинулась и теперь уже смотрела на допрашиваемого.

— Ну, например для того чтобы избежать наказания.

— Наказания? За что?

— За последние два года в результате хитрой махинации, его мануфактура недопоставила армии сорок тысяч аршин сукна. Так же имеет место сокрытие доходов и недопоставка в казну двадцати тысяч рублей десятины.

— Но это не он. Господи, это не он, а я. Он вовсе не занимался делами мануфактуры. Это я утаивала доходы, а он и в имении-то не появлялся.

— И тем не менее, владельцем мануфактуры является он, а значит причина для того чтобы примкнуть к заговору у него была.

— Да зачем ему это?! — Вскричала девушка, вскочив со стула.

Если ею за эти дни и овладела апатия к собственной судьбе, то за брата она была готова драться до последнего. Вон как сразу изменилась, глаза разве только молнии не мечут.

— Сидеть! — Умеет Ушаков поставить голос когда нужно.

Девушка тут же запнулась и опустилась на стул. Однако, горящего взора от лица начальника канцелярии государственной безопасности не отводила.

— Давайте без лишних эмоций, Анна Александровна, — продолжил Ушаков, тут же переходя на спокойный тон. — Если бы я хотел слышать ваши крики, то препроводил бы на дыбу. Однако, мы не в подвале, а в моем кабинете и пока я с вами просто беседую. Заметьте, здесь нет даже писаря, дабы фиксировать ваши показания. Итак. Вы готовы к спокойной и обстоятельной беседе?

— Спрашивайте, — вновь потупив взор, произнесла девушка.

— Ответьте на мой вопрос.

— Ваше превосходительство, мне ничего не известно о заговоре и заговорщиках. Я уверена не известно это и брату. Иван конечно же является владельцем мануфактуры. И прегрешения перед казной, благодаря моей вине имеются. Но с какой стати, ему примыкать к заговорщикам? Ну наложили бы на него штраф. Или издан новый указ и за подобные преступления уже казнят?

— Смотрящих КГБ, за использование своего положения корысти ради, казнят.

— Смотрящих?

А чего на Петра-то смотреть? Он и сам только сейчас узнал об этом. Но вот глядит, словно просит подтвердить или опровергнуть высказанное генерал-лейтенантом. Император продолжая хранить молчание вновь отвернулся к окну. Если это правда, то князю Туманову никто не поможет, даже он. По части сотрудников КГБ существовало отдельное положение и тут послаблений давать никак нельзя.

— Понимаю, вам об этом не было известно, — между тем продолжал Ушаков, — Однако правда заключается в том, что ваш брат состоит на государственной службе, и в частности является смотрящим по Санкт-Петербургской губернии. А это значит, что пользуясь своим положением, он покрывал вас или был с вами в сговоре, для личного обогащения. За подобный проступок ему грозит смертная казнь через четвертование.

— Кхм, — девушка нервно сглотнула, но потом взяв себя в руки, заговорила. — Иван узнал о моих проделках только накануне. Как раз когда мы шли с ассамблеи, он потребовал. Чтобы я восполнила в казну все укрытое и впредь этим не занималась. Иван сказал, что ОН не может поступать подобным образом, пусть хоть все вокруг в том погрязнут. Но я его не поняла. Я не поняла, что он имел ввиду. Господи, да он ни в чем не виноват. Как только он узнал…

Девушка прервалась, залившись слезами. Ушаков взирал на нее совершенно равнодушно. Сейчас его не волновали переживания этой по сути девчушки. Куда больше его занимало то, что один из его доверенных лиц, мог оказаться в числе предателей.

— Анна Александровна, вы собирались выполнить его требование? — Вдруг заговорил заинтересовавшийся Петр.

Оно вроде и не к месту. Но император вдруг вспомнил о том, как эта девушка говорила о том, что с легкостью управляется с именитыми купцами. Теперь вот такая подробность, как управление мануфактурой. Подумать только, девчушка восемнадцати лет, а суметь наворотить такого, что не под силу и куда более опытным дельцам. За два года, укрыть от казны двадцать тысяч рублей. Бог с ней, с наглостью, но ведь этакую сумму еще и заработать нужно.

— Нет, ваше императорское величество. То что утаила, отдавать в казну я воспротивилась, но обещала, что впредь такого на повторится.

— А разве не ваш брат хозяин? И разве не мог он сам взять положенное и вернуть казне?

— Мог. Да только… Любит он меня. Боится, что потеряет, если сильно обижусь. Я в ту мануфактуру душу вложила. Да только если бы я знала, что все так, то и вдвое больше отдала бы, не задумываясь.

— Но отчего воспротивились, Анна Александровна? — Продолжал настаивать Петр, оперевшись о стену и скрестив на груди руки.

— А от того, что немалая часть тех денег ушла на переустройство мануфактуры, дабы она лучше работала.

— Поставщик двора не сумел все устроить должным образом на своей мануфактуре? — Имея ввиду покойного отца девушки, усомнился император.

— Если все продумать и сделать должным образом, чтобы и пряжи вдосталь, да сригальных станов в потребном количестве, да отпаривателей и много чего иного, то любая мануфактура сможет давать в полтора раза больше. Я это дело рассмотрела. А батюшка что. Он за качество радел, и оно славным было. Таким и осталось, да только выделка больше.

— Но такая сумма не может образоваться даже если производство повысится вдвое.

— А оно повысилось вчетверо, ваше императорское величество, — все так же потупив взор, вздохнув ответила девушка.

— Даже казенные мануфактуры при использовании нового челнока дают только вдвое против прежнего, — усомнился Петр, уже даже не пытаясь скрыть свою заинтересованность.

— А у меня с тем челноком вчетверо вышло, — опять виноватый вздох.

— А как же, инспектора мануфактур-коллегии?

— Я устроила станы так, чтобы когда они приезжали, погонялки легко можно было убрать.

— Хм. Ловко, — Петр не сумел сдержать своего восхищения, от чего девушка подняла на него недоумевающий взор. — Значит, все деньги планируешь на развитие мануфактуры?

— Не только. С одним негоциантом условилась, что он привезет мне овец, испанской породы особой, мериносы прозываются. За ее вывоз в Испании казнят даже, больно шерсть у нее тонкорунная. Только и цена непомерная за риск великий. Сто рублей за голову.

— Так ты овец на племя разводить хочешь? Да-а, удивила, так удивила. Андрей Иванович, а где сейчас ее брат?

— На Аптекарском, у Блюментроста, вместе с Мальцовым, — совершенно спокойно доложил Ушаков, словно ничего необычного и не происходит.

— И как он?

— Иван Лаврентьевич утверждает, что жизнь его уже вне опасности.

— Хорошо. Анна Александровна, сейчас вас на моей карете отвезут домой, а как приведете себя в порядок, к брату. Мне тут предстоит задержаться, так что не переживайте и особо не спешите. И еще. Ничего в казну восполнять не нужно. Более того, от выплаты десятины ваша мануфактура освобождается на два года, наряд для армии останется прежним. Ну и жду успехов в разведении овец. Можете идти.

— Петр Алексеевич, нельзя так, — когда дверь за девушкой закрылась, посетовал Ушаков. — Я понимаю твою заботу о пополнении казны и росте мануфактур. Но кроме доходов казны, должен быть и порядок. Такое послабление смотрящему давать никак нельзя.

— Но ведь умысла у него не было, Андрей Иванович, это же видно. О том и потребно сообщить по канцелярии, дабы не расхолаживались. А касаемо той ночи… Не станет убийца кричать 'государь'. Так кричат скорее спеша на помощь. Я это уж потом осознал. Да только не понял вовремя, что ты без расследования этого не оставишь. Кабы не сегодняшняя случайность… А Тумановы, в частности княжна, это же просто находка. Я еще к ней всех своих управляющих для обучения по ведению дел отправлю, попомни мои слова.

— Хм. Похоже, что твоя правда, государь. Но в смотрящих Туманову все одно теперь не место.

— Отчего так-то?

— Раз уж сестра прознала о нем… Тут ведь вся хитрость в тайности. Да еще и его подручных, придется отстранять, потому как он их знает. Жаль. Уж все налажено было.

— А ты отстрани только его. Привлеки к работе в канцелярии. Кроме этого к нему ведь нет претензий. Знаю, что по Санкт-Петербургской губернии самые высоки результаты.

— Это так, Петр Алексеевич.

— Вот и решили. Раз уж с этим покончили, давай к делам по заговору. Клубок размотал?

— Размотал, государь. До самой последней ниточки…

Ушаков был прав, оценивая степень готовности заговорщиков. До конца приготовиться они так и не успели. Для полного успеха предприятия им нужно было склонить к заговору Елизавету. Но в этом-то и заключалась главная трудность. Заявить об этом в открытую нельзя, так как реакция может быть самой непредсказуемой. Поэтому готовили ее исподволь, всячески давая понять, что ее авторитет постоянно растет, в том числе и в гвардии, на которую она сможет опереться.

Правда, наемными убийцами заговорщики озаботились заранее. К сожалению, этой информации у Ушакова не было, а потому и эффективно противодействовать этому он не смог. Будь у него в запасе еще время, то возможно все пошло бы иначе. Но в дело вмешался случай.

Все вышло спонтанно. В тот день особист Преображенского полка, тот самый от кого потянулась ниточка заговора, в результате случайного падения получил серьезную травму головы. Пока его доставляли к доктору, он бредил и наговорил лишнего. Так уж случилось, что рядом были лица причастные к заговору, скорее всего офицер продолжал сбор информации. До доктора его так и не довезли. Поняв, что раскрыты, заговорщики начали действовать.

По плану, офицеры должны были поднять три роты преображенцев, едва только поступит информация о том, что император убит. Одна рота должна была захватить дворец. Вторая здание сената. Третья отправиться во дворец Елизаветы. При должной расторопности, уже утром все должно было кончиться.

Как такового переворота не было бы и в помине. Король умер, да здравствует король. Все просто. Злоумышленники убили императора. Елизавета взошла на престол согласно завещанию покойной императрицы. Гвардейцам оставалось только поддержать ее и не допустить поворота событий в нежелательное русло. Никакой крови, арестов, репрессий. Общие траур и скорбь.

Смущало то обстоятельство, что договоренность с прочимой на российский престол так и не была достигнута. Более того, она и понятия не имела о заговоре. Но тут уж не до тонкостей, речь уже шла о спасении жизней. Поддержат Елизавету, а такое не забывается. Пусть и не всего удастся достигнуть, зато существенно улучшатся сегодняшние позиции. А там глядишь, постепенно, забирая все большую полноту власти в свои руки, удастся добиться и куда как большего.

Словом, в случае смерти императора, риск был минимален. Даже если бы убийц и захватили, результат был бы нулевым. Что собственно и произошло, так как двое выжили и смогли дать показания. Троих немцев и двоих французов нанял неизвестный, свободно говоривший на обоих языках, и скрывавшийся под маской. Выйди все по задуманному, его личность так и осталась бы неустановленной.

Однако, случилось иначе. И в этой ситуации, у Ушакова полностью были развязаны руки. То чего не знали убийцы, знали некоторые из заговорщиков, которым сумели развязать языки.

Указанные три роты преображенцев весь вечер провели в казармах. В ожидании сигнала. И он поступил. Вот только заговорщикам не было известно о том, что неудавшееся покушение произошло час назад, а улицы примыкающие к казармам, как и задний двор полкового городка, уже заполнены ингерманландцами и семеновцами. Разумеется не в полном составе, а только шесть сборных рот. Ничего удивительного, самый обычный день, треть находится в карауле, другая треть в увольнении.

Обошлось без стрельбы. Преображенцы по большей части не понимали что происходит, попросту выполняя приказ офицеров и сержантов. Поэтому когда перед ними появился император и приказал сложить оружие, большинство с недоумением повиновались. Один из офицеров, капитан Бахметьев выстрелил в Петра. Мимо. Его скрутили его же солдаты, вконец ошалевшие от происходящего.

Арест верхушки заговорщиков был осуществлен силами особой роты КГБ. Благо их не нужно было разыскивать по всему городу, так как они собрались в особняке Голицына. Да и было их всего-то четверо, сам Дмитрий Михайлович, его брат Михаил Михайлович, Долгоруков Василий Владимирович и Головкин Гаврила Иванович. Наличие в числе заговорщиков в немалой степени удивило Петра. Остальные были их ближайшими родственниками и окружением.

Эти мужи решили, что император Петр второй, ведет Россию к пропасти, поправ начинания Петра Великого. Молодой император честно пытался понять, в чем это выражалось, но так и остался в неведении. Словом Петр второй уже не подвластный их влиянию и вообще, с каждым разом выказывающий все большую самостоятельность их ни в коей мере не устраивал.

Лидером заговорщиков выступил Дмитрий Михайлович Голицын, всячески ратовавший за введение в России дворянской республики. Глядя на то, как менялся Петр, он понимал, что с этим юношей уже не совладать. Елизавета же виделась менее волевой личностью и более управляемой. Ну а как иначе, если все ее помыслы направлены только лишь на увеселения и отслеживание моды во Франции.

Имелись сведения и о том, что за спинами заговорщиков торчали иноземные уши. Просвещенным европейским державам была не по нутру политика России, которая несмотря на отсутствие Петра Великого, вновь становилась твердой, своенравной и агрессивной. Смутные времена правления Екатерины и начала царствования Петра второго им были куда более по душе.

Однако, ничто не указывало на их прямую причастность к произошедшим событиям. Имели место только намеки и недомолвки о происходящем в России. Высказывались опасения по поводу того, что империя опять может откатиться назад. Словом только всяческое выказывание озабоченности судьбой России, при сохранении нынешнего курса.

* * *

Барабанная дробь казалось пронизывает до самых костей, заставляя зябко повести плечами. Однако, нельзя выказывать слабость. Никак нельзя. Сейчас, в этот момент он сдает экзамен на зрелость. Провалит и такое с большей степенью вероятности может повториться. А этого не должно быть никогда. На плацу Петропавловской крепости выстроились оба гвардейских полка в полном составе. Солдаты этих полков по большей части состоят из ветеранов, прошедших сквозь горнило сражений. Люди бывалые, стойкие и мужественные. Если они кого и будут любить и почитать, в готовности отдать свои жизни, то человека ничуть не уступающего им.

Поэтому, Петр стоял перед ними, на наскоро сколоченном возвышении, перед которым и ниже примерно на сажень, был устроен эшафот. Никого из посторонних в крепости сейчас нет, гарнизон удален за стены. Это дело касается только тех, кому Петр может без раздумий вручить свою жизнь — двух полков гвардии. Совсем недавно они это уже доказали свою преданность. Сейчас же им предстоит это подтвердить еще раз.

Почему два полка? Потому что два. Петр, подобно деду проявлял заботу о гвардии, считая их своей опорой и надеждой. Несмотря на недостачу средств в казне, он всегда вовремя выплачивал им жалование, которое было выше, чем в иных частях. Они первыми во всей армии получили свои собственные военные городки, где могли обустроиться с большими удобствами.

Расквартирование войск в Санкт-Петербурге всегда было больным вопросом. Согласно специального указа, солдаты и офицеры становились на постой во всех домах и избавиться от этой повинности не мог никто из жителей.

Состоятельные люди, не желая вводить солдат в свои дома, ставили на своем подворье флигеля, иным приходилось просто потесниться. Квартирная плата за постой не предусматривалась. Ситуация была таковой, что при выписке разрешения на строительство иноземных представительств, специально оговаривался вопрос об освобождении от повинности в постое солдат гарнизона столицы.

При этом, солдаты не имели своих коек. Каждое место отдыха было рассчитано на троих, из расчета на одного отдыхающего, одного бодрствующего и одного несущего службу. В условиях временного размещения, это еще было приемлемо. Но когда служба продолжалась на протяжении практически всей жизни…

Один из первых вопросов которыми озаботился Петр, был как раз вопрос о расквартировании войск, и в частности, разумеется гвардии. Им было принято решение о строительстве полковых городков. Часть потребной суммы взымалось с горожан, которым в обмен выдавался документ об освобождении от постоя солдат. Городки включали в себя просторные и светлые казармы, офицерские дома, полковую школу, мастерские и иные хозяйственные постройки. Для семейных были предусмотрены общежития. Места не так много, всего-то одна комната, но зато отдельная.

Был решен вопрос о централизованном питании. С этой целью построены полковые столовые, где трудились те же солдатские жены. В результате этого преобразования, питание солдат стало более сбалансированным и разнообразным. Как показывал опыт, раздельное питание и пристрастность к одним продуктам, были причиной множества недомоганий и болезней, приводящих даже к смерти.

Кстати, подобный подход был определен и для иных полков. Но в первую очередь это коснулось Низового корпуса. Где это произошло одномоментно во всех полках. Роспись котлового довольствия осуществлялась не на глазок, а с привлечением медицинской-коллегии.

Не забыл Петр и о том, что войска должны были отправляться в походы. А потому. Уже действовал небольшой заводик, где производились полевые кухни. Ими планировалось насытить войска из расчета одна кухня на роту.

Словом быт гвардии сильно изменился. И пусть не все было им по вкусу, в частности вопрос с питанием, так как раньше они могли что-то сэкономить из выдававшегося жалования. Зато теперь у каждого была своя койка, свое место для имущества на полке в кладовой. И никогда не случалось лечь спать на голодный желудок, что раньше было не редкостью, во всяком случае, у любителей гульнуть, разок другой, а потом ходить с подведенным брюхом.

Не забывал Петр и о личном общении с гвардейцами. Кроме того, что лично посещал расположение полков, нередко столуясь вместе с гвардейцами, он еженедельно проводил с ними занятия. Для этой цели был выделен один день в неделю, когда император лично проводил занятия с назначенными тремя ротами от каждого полка.

Многое было сделано, чтобы завоевать доверие и преданность этих отборных бойцов. Многое. Но как видно все же недостаточно. Или он что-то делал не так. Пусть в предательстве принимали участие только три роты Преображенского полка, и даже в них не все знали о происходящем. Но зараза предательства проникла в ряды гвардии, и ее следовало сначала выжечь, а затем заняться заживлением раны.

Преображенский полк был лишен звания гвардейского и уже находился на пути к месту дальнейшего несения службы. Низовой корпус, вполне подходил для проштрафившихся. В Прикаспийской губернии продолжались конфликты с местным населением. Нередко случались провокации со стороны персов и турок. Да и Левашов просил подкрепления. Что же, преображенцы подойдут для этого как никто другой. Послужат, постоят за Россию матушку, а там, кто знает, может и заслужат, чтобы Петр вновь взглянул в их сторону с особым вниманием…

Барабанная дробь оборвалась разом, погрузив крепость в тишину. Что же. Момент настал. Решением суда, заговорщики приговорены к смертной казни. Но если вся верхушка будет казнена всенародно в Сампсониевской слободе,[Сампсониевская слобода — первичное название Выборгской стороны, где проводились публичные казни государственных преступников.] путем усекновения головы, то гвардейские офицеры и сержанты, напрямую причастные к заговору, закончат свой бренный путь здесь. Сержантов обезглавят. Офицерам предстояло принять страшную казнь. Сначала они должны были наблюдать смерть своих подчиненных, а потом подвергнуться четвертованию.

Страшное зрелище. А главное, несмотря на то, что привлечено четыре палача, скоро не закончится. Ушаков отговаривал Петра от этого шага. Или хотя бы приказать гвардейцам явиться на казнь без оружия, и ни в коем случае не удалять гарнизон крепости. Однако император остался непреклонен.

— Андрей Иванович, ты уж извини, за неуважение к годам твоим, но глупость говоришь. Что за гвардия без оружия на торжественном, пусть и скорбном построении. А потом, взбунтуются, так и руками порвут на части.

— Петр Алексеевич, ну тогда всенародно…

— Нет. Это дело касаемо меня и моей гвардии. Потому никого кроме нас там не будет.

— Ну давай я хотя бы особую роту тайно расположу в крепости. Ни одна собака не прознает. А случись беда, так они сумеют помочь.

— Все тайное становится явным, Андрей Иванович. Я целиком доверяю и тебе, и твоим офицерам, и особой роте. Но вы моя тайная сила. Они же, явная. Я должен знать, насколько могу доверять ИМ.

— Петр Алексеевич, позволь мне сопровождать тебя. Без моих орлов. Одному, — исподлобья взглянув на государя, попросил Ушаков.

— Спасибо, Андрей Иванович. Не сомневался в тебе. Век эти слова не забуду. Но прости. На помосте я буду один.

Вот он и стоит один. Казалось бы, на него устремлены тысячи глаз, но он отчего-то видит их словно по отдельности. Взгляды разные. Одни тревожные. Другие безразличные. Третьи наполнены гневом, но не понять, на кого он нацелен. То ли на приговоренных, стоящих на эшафоте, под охраной сборного караула из двух полков. То ли на того, кто затеял эту казнь. Есть немало и тех, кто взирает с надеждой, уповая на то, что в последний момент император помилует преступников. Но ничего такого не будет.

Тишина повисшая над плацем нарушается только карканьем воронья. Странное дело. Вроде конец лета и эти падальщики не должны сбиваться в большие стаи. Однако они собрались и в немалом количестве. Что это? Может знамение?

Петр сглотнул и сделал шаг к перилам. Это дело касается только его, и его гвардии. И хотя ему такое и не престало, приговор он зачитает лично. Чем это для него обернется он не знал. Возможно, он совершает большую ошибку. Но решение уже принято, и он не намерен отступать…