на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Опасность купания во время прибоя. Акулы, морские змеи и ядовитые рыбы. Морской скороход и илистый прыгун. Среди каракатиц и морских огурцов. Раковины-убийцы, ядовитые улитки и собиратели улиток


Я бы так никуда и не уехал с Сейшел, если бы мне не помогло одно обстоятельство. Мой креольский друг Филибер Луазо, хозяин бара «Гардения», пригласил одного англичанина, бывшего чаевода из индийского города Ассама, одного путешествующего вокруг света американца, меня, двух коллег по ОПН и нескольких девушек на воскресный пикник у моря.

Мы облюбовали себе место на безлюдном берегу, но купаться там было рискованно из-за острых коралловых рифов. Мы позавтракали креольскими деликатесами, запивая их голландским пивом, а затем поехали в ближайшее частное владение Ла-Плэйн попросить разрешения воспользоваться местным пляжем.

Если бы на Сейшелах действительно следовали Кодексу Наполеона, который официально считается действующим с 1805 года, когда он был провозглашен на Маврикии и принадлежащих ему островах, разрешения не понадобилось бы, так как берег был бы доступным для всех. Однако уже давно эта всеобщая доступность была ликвидирована, и владелец плантации, американский миллионер Уильям Померой, передал через своих слуг, что пляж занят. Я подозреваю, что за его отказом скрывались политические соображения: нежелание оказаться в обществе членов ОПН, которая не одобряет пребывание плантатора на Маэ.

Как бы там ни было, мы поехали дальше вдоль берега на юг, к Гранд-Анс, одному из самых длинных и красивых побережий, расположенному напротив острова Иль-о-Ваш, бывшего пристанища морских коров. Дощечка, прибитая к одной из кокосовых пальм, предупреждала, что каждый, кто зайдет в воду, рискует жизнью. Море у Гранд-Анс было коварным, вероятно из-за отсутствия коралловых рифов, которые разрезают волны и подводные течения. Филибер рассказал нам, что несколько лет назад в этом месте произошел трагический случай. Губернатор сэр Джон Торп, которого на острове очень любили, и его ближайший помощник — отличные пловцы — были унесены течением в море и погибли.

Мы не собирались рисковать. Но вряд ли было что-нибудь опасное в том, чтобы окунуться возле самого берега. Филибер и еще один сейшелец вошли в воду и сделали несколько шагов вглубь, отыскивая в воде «тек-тек» — небольших моллюсков, считающихся деликатесом и прячущихся в своих раковинах на песчаном дне в зоне прилива. Я также вошел в воду и побрел навстречу большим волнам. Я чувствовал их упругие удары и наслаждался этим ощущением. Никто из нас и не подумал о том, что начался прилив и что в этот день был прибой.

Я зашел не очень далеко и думал, что у меня под ногами дно. Но море наступало, и дно уходило.

— Боюсь, что мы попали в беду! — крикнул я двоим своим спутникам, которые были в том же самом положении, что и я, хотя держались ближе к берегу. Дело приобретало серьезный оборот. Как ни старались мы плыть к берегу, подводное течение относило нас в противоположном направлении, а волны накрывали нас с головой…

Оставшиеся на берегу наконец поняли, что мы не ради удовольствия плавали кругами и кричали изо всех сил. Теперь, когда море поднималось все выше, плыть за нами было чистым безумием. И не было ни куска веревки, ни лодки на берегу… В конце концов, американец бросился к машине и помчался за помощью.

Это было настоящее сражение за жизнь. Скоро мне стало ясно, что я уже никогда не ступлю на твердую землю. Силы мои иссякли, я задыхался. Говорят, что перед смертью человек вспоминает все свои грехи. Я же, к своему удивлению, обнаружил, что думаю вовсе не о них, а о том, что мне чертовски не повезло: утонуть всего за несколько дней до того, как я должен был поехать на Маврикий! Перед глазами промелькнули строчки из некролога: «Писатель Бенгт Шёгрен утонул у берегов Сейшел».

Нет, черта с два! Я должен бороться! Я плыл и плыл, сопя и пыхтя, хватая ртом воздух и стараясь прятать голову, когда сзади накатывались волны. Я видел, как где-то справа от меня двое других пловцов медленно приближались к берегу. Они то взлетали высоко, то снова исчезали в волнах. Мне стало ясно, что я один стану жертвой океана.

Но вдруг что-то произошло с подводным течением, так как я неожиданно почувствовал кончиками пальцев дно. Появилась надежда, а вместе с ней и силы. Я, наконец, доплыл до берега, откуда ко мне тянулись дружественные руки. Тяжело дыша, я повалился на песок, и меня поволокли подобно разбитому бурей кораблю прочь от наступающего моря. Кто-то вспомнил, что тонувших надо класть на живот, и меня хотели перевернуть, но я запротестовал: мне хотелось спокойно полежать на спине и отдышаться. Недалеко под пальмами лежали двое других горе-купальщиков.

Наутро я вспомнил одну креоло-французскую пословицу и записал: «Море, как женщина. Никогда не знаешь, что тебя ожидает». И приписал к ней красными буквами «Гранд-Анс». Во время своих путешествий я никогда не веду дневника, а делаю лишь разрозненные заметки. Вот и теперь ограничился лишь названием местности, как ключевым словом. До сих пор удивляюсь, как я вернулся оттуда живым.

На следующий день мне говорили, что при встречном течении, уносящем тебя от берега, самое правильное не сопротивляться, а экономить силы и тратить их лишь на то, чтоб удержаться на поверхности, пока тебя не спасут. Правда, тогда есть другая опасность — акулы, но об этом никто не говорил, так как море вокруг Сейшельских островов считается свободным от них. Местные жители не помнят случая, чтобы в этих местах акула напала на человека.

Это объясняется, возможно, тем, что в прежние времена вокруг Сейшел велась довольно интенсивная охота на акул. Их плавники вывозились даже в Сингапур и Гонконг, а остальные съедобные части употреблялись в пищу самими сейшельцами. Профессор Дж. Смит в своей книге «Рыбы Сейшельских островов» именно так объясняет отсутствие акул у берегов Сейшел. Лично я сомневаюсь в этом, так как Сейшельская банка велика, и акулы как «центробежные» рыбы легко могли вернуться к этим берегам. Думаю, что вообще вероятность нападения акулы на купающихся мала сама по себе. Когда где-нибудь происходит серия несчастных случаев, приковывая к себе внимание мировой прессы, то во всех этих случаях замешана одна и та же акула, которая ведет себя как «рецидивист». Не так велик риск, как его себе представляют.

Необходимо также отметить, что в сейшельских водах либо полностью отсутствуют, либо очень редки морские змеи, хотя в популярных книгах о животных и сказано, что ядовитые змеи из семейства Hydrophiidae «встречаются в тропических районах Индийского и Тихого океанов». Но эти морские рептилии — всего лишь довольно миролюбивые охотники за рыбами. Они далеко не так агрессивны, как большинство сухопутных ядовитых змей. Очень редки случаи, чтобы морская змея укусила купающегося человека.

Но есть здесь другая опасность. Для прогулки вокруг коралловых рифов во время отлива надо надевать на ноги обувь с толстыми подошвами: в небольших лужицах, образовавшихся после отлива, может скрываться каменная рыба (Synanceia verrucosa), одна из опаснейших и к тому же одна из самых безобразных рыб в мире. Она похожа на бычка, с уродливой головой и огромной пастью. Из-за серо-пятнистой защитной окраски ее трудно разглядеть в песке, а когда к ней приближаешься, она становится абсолютно неподвижной.

Таким образом каменная рыба обманывает мелкую рыбешку, быстро заглатывает ее, после чего возвращается в исходную позицию. На спине у нее тринадцать ядовитых жестких шипов — грозное оружие, которым она пронзает даже резиновую подметку теннисных тапочек. В любом из тропических районов Индийского и Тихого океанов, бродя у береговых рифов, можно случайно наступить на этого уродца. Тому, кто это сделает, сильно не поздоровится. Шипы у каменной рыбы, полые внутри, действуют как шприц. Боль от укола нестерпима, тело жертвы покрывается холодным потом, возникают судороги и сердечно-сосудистые спазмы. До тех пор пока в 60-х годах австралийские ученые не изобрели противоядия, врачи мало чем могли помочь пострадавшему. Единственное, что оставалось делать — ждать, пока боль не отступит. Проходили месяцы, прежде чем человек полностью избавлялся от последствий этого страшного укола; были и смертельные случаи.

Опасность подстерегает и тех, кто ныряет у коралловых рифов без защитного резинового костюма. Ныряльщик может довольно сильно обжечься о крапивообразные полипы, червей, моллюсков, наткнуться на рыбу-зебру (Pterois volintas); это очаровательная рыбка, которую англичане называют «бабочковой треской» за ее большие, пестрые плавники, делающие ее похожей на бабочку, но и у нее есть ядовитые шипы, которые она пускает в ход, если чувствует себя в опасности. Правда, ее яд не смертелен; к тому же из-за яркой окраски она хорошо различима в море. Однако я коснулся темы, которую другие знают гораздо лучше меня. Тем, кто ею заинтересуется, хочу порекомендовать, в частности, книгу Иренеуса Эйбль-Эйбесфельдта «В царстве тысячи атоллов» (Мюнхен, 1964), которая посвящена фауне коралловых рифов в Индийском океане. Правда, речь в этой книге идет не о Сейшелах, а о других архипелагах.

К сожалению, мои океанологические познания весьма неглубоки. Правда, когда я был на Сейшелах, мне предлагали нырнуть с аквалангом, но я довольствовался прогулками по берегу во время отлива. Даже такие прогулки подчас могут быть весьма познавательными.


Одним июльским днем, гуляя по берегу небольшого, хорошо защищенного от ветра заливчика, на который выходили окна отеля «Бо Валлон Бич», я заметил, что поверхность воды от берега до ближайшего рифа покрыта насекомыми. Это были морские скороходы из рода Halobates — одна из очень немногих групп насекомых, которые приспособились к жизни в морской среде. Они принадлежат к тому же семейству полужесткокрылых (Gerridae), что и водомерки, или водяные пауки, которых часто можно встретить снующими взад и вперед в озерах, прудах и небольших речках, где они питаются другими насекомыми, случайно оказавшимися в воде.

Так как я ни разу до этого не видел морских скороходов, меня удивило, что они были меньше, чем наши обычные пресноводные водомерки, размеры которых заметно возрастают с увеличением размеров водоемов, в которых они живут. А следовательно, можно было бы предположить, что океанские скороходы должны быть еще больше. Морские жуки, которые плавали в «лагуне» перед отелем, имели различные формы. Я смог выделить из общей массы только что вылупившихся из личинок и насекомых постарше. Но ни одно из них в длину, между двумя вытянутыми лапками, не превышало одного сантиметра. И все они были бескрылыми, как личинки водомерки. Может быть, все насекомые были личинками разных возрастов? Или же среди них были и взрослые особи?

Последнее предположение казалось ближе к истине. Это подтвердила и справочная литература, в которой указывалось, что морские скороходы в отличие от остальных водомерок бескрылы. В процессе адаптации к жизни на морской поверхности крылья насекомых выродились, став ненужной «роскошью». Водомерка нуждается в крылышках, чтобы перебираться в новый водоем, если прежний станет непригодным для жизни или высохнет. Морским же скороходам это не грозит.

В природе насчитывается около сорока различных видов морских скороходов. Все или почти все из них питаются животной пищей, которую они находят на поверхности моря. Некоторая их часть проводит всю свою жизнь вдали от берега в открытом море, скапливаясь вокруг различных плавающих предметов. Большинство же морских скороходов, как правило, держится вблизи островов и побережий.

Один их вид Halobates proavus на острове Перим в Баб-эль-Мандебском проливе, соединяющем Красное море с Индийским океаном, встречается у самого берега и даже на самом берегу в маленьких лужицах, оставленных отливом.

Этот ли именно вид я видел на Маэ — трудно сказать. Несмотря на свое увлечение в прошлом энтомологией, я зарекся собирать насекомых и не взял с островов ни одного экземпляра. Не меньше, чем морским скороходам, я обрадовался присутствию в сейшельских водах других животных.

Вдали от берега, в том месте, где волны разбивались о скалы, на отмелях вовсю кипела жизнь. Веселые, достигающие в длину десяти сантиметров, рыбки с большими головами и глазами, как у лягушек, своими брюшными плавниками то «обнимали» камни, а то вдруг отталкивались от них хвостами и прыгали в воздух, описывая дугу. Таким образом этим небольшим рыбкам удавалось перескакивать с камня на камень, покрывая расстояние в несколько десятков сантиметров. Иногда было видно, как они прыгали за добычей.

Эти лазающие и прыгающие рыбки, так называемые илистые прыгуны из рода Periophtalmus, живут обычно в зоне прилива; некоторые виды — в илистом грунте прибрежных мангровых болот, где во время прилива они прыгают по ветвистым корням мангровых деревьев, охотясь за насекомыми и мелкими крабами. Я бы лично назвал рыб, которые прыгают по камням, не «илистыми», а «наскальными прыгунами». Судя по рисункам, которые приводит в своей книге о сейшельских рыбах Смит, мои рыбы были периофтальмусами (Periophtalmus koelreutheri africanus). Но на островах живет и другой вид периофтальмусов, который я бы и сам охотно назвал илистыми прыгунами.

Однажды, сидя на радиостанции, расположенной на окраине Виктории, в ожидании, когда можно будет передать путевой репортаж Шведскому радио, в одной из илистых луж под окном я увидел множество пар глаз, смотрящих из воды, в точности, как это делают лягушки — я и принял их сначала за лягушек. Когда же я пригляделся к ним хорошенько, то обнаружил, что и это тоже илистые прыгуны, поджидавшие добычу, но окраска у них была более светлая. «Проконсультировавшись» со Смитом, я пришел к выводу, что эти рыбы должны принадлежать к виду РPeriophtalmus sobrinus. Определить это мне не составило особого труда, так как на Сейшельских островах встречается лишь два вида илистых прыгунов…

Впрочем, в моих выводах не было ничего сенсационного. Илистые прыгуны часто встречаются на берегах Индийского и Тихого океанов. Но для меня, видевшего лишь фауну побережья Атлантического океана и Карибского моря, где эти «рыбы-амфибии» не водятся, в этом-наблюдении было много нового и увлекательного. Я мог часами любоваться веселыми прыжками маленьких скалолазов и размышлять, скажем, об удивительной приспособленности их зрения к воздушной среде. В воде илистые прыгуны видят плохо, но стоит им высунуть глаза из воды, и они видят все вокруг на несколько метров. Для рыбы, которая охотится на поверхности воды, это очень важно.


Однажды вечером управляющий отелем индиец Дуду Чудасама родом из Занзибара пригласил меня на весьма странную рыбную ловлю. Она состоялась примерно в полночь, при полной луне, прибое и самой низкой точке отлива. В это время суток можно было зайти далеко за береговые рифы, и Дуду использовал эту возможность, чтобы с помощью карманных фонарей и палок с крючками на концах «удить» в лужах, оставленных на берегу отливом. К нам присоединились два официанта из бара и ночной сторож. И хотя я не ожидал ничего веселого от такого рода охоты с загонщиками, я все же согласился участвовать в ней в качестве наблюдателя, водрузив на ноги толстые сандалии для защиты от острых кораллов и возможных уколов каменной рыбы.

Рыбалка была не очень удачной. Моим спутникам удалось оглушить с десяток небольших рыбешек и трех небольших, но вполне съедобных каракатиц. На следующий день мне дали попробовать лакомый кусочек, приправленный, как обычно, уничтожающим вкус всякой пищи соусом-карри, который употреблялся тем чаще, чем беднее кухня.

Это были три экземпляра из вида восьмируких моллюсков (Octopus), питающихся главным образом ракообразными и слывших почему-то наиболее «смышлеными» из всех беспозвоночных животных. Каракатицы, естественно, пытались обороняться, что было бесполезной защитой против людей, вооруженных крючьями, которыми они шарили по дну их тесного убежища. Один постоялец отеля, американец, видимо не знавший, что каракатица способна нанести ответный удар своими острыми сильными челюстями, предназначенными природой для охоты на крабов и лангустов, проявил неосмотрительность и получил сильный щипок в руку.

Пока шла ловля, я бродил по берегу и наблюдал. Кое-где мне попадались морские огурцы, достигавшие в длину двадцати, а иногда и более сантиметров. Этих странных, похожих на колбасу, моллюсков из рода Holothuria я, конечно, видел и раньше во время купания, а иногда даже ради развлечения опирался на них ногой — не сильно, но достаточно для того, чтобы они в целях самообороны выпустили (через задний проход) белое «облачко», которое, в отличие от первого оборонительного средства каракатиц, не предназначается для дезориентации противника. У морских огурцов это облачко состоит из вещества, способного в воде застывать в клейкие волокна, опутывающие обидчика; в любом случае они испортят ему аппетит и принудят оставить намеченную жертву в покое.

На Сейшельских островах почти никто не ест черных морских огурцов. Лишь китайцы-иммигранты, поселившиеся на некоторых островных группах, до сих пор варят из них суп. Их употребляют в пищу также некоторые народы Восточной и Юго-Восточной Азии, где они известны под именем трепангов.

В прежние времена сейшельцы экспортировали морские огурцы в Сингапур и Гонконг. В справочнике по Сейшелам за 1928 год сообщается о некоем торговце по имени Чан Сам-трепанг и об экспортируемых им трепангах. Однако вывоз морских огурцов с Сейшельских островов никогда, по-видимому, не был особенно большим. Как мне удалось узнать, в 1938 году эта экспортная статья составила 408 килограммов с весьма скромной общей стоимостью в 163 рупии.

Помимо морских огурцов, морских ежей и больших морских звезд, так плотно пристающих своими двумя или тремя щупальцами к скалам, что их невозможно отодрать, не разорвав при этом на части, на морском дне, что напротив отеля, почти не на что было смотреть. Конечно, в такой близости от туристического центра не приходится рассчитывать на богатую фауну моллюсковых. И тем не менее, однажды я нашел на берегу раковину красивой хищной улитки из рода Lambis длиной в десять сантиметров. Эти улитки, за характерный Для них панцирь с длинным рядом «ножек» с одной стороны, получили свое название «паучья улитка». Обычно море выносит на берег лишь небольшие раковинки улиток.

А во время нашей ночной «экспедиции» единственной необычной находкой была алая морская звезда, не считая тех бедных каракатиц, которые кончили свою жизнь в кухонном горшке.

В других местах мне везло больше, в особенности на островах Кузен и Ла-Диг, где я собрал маленькую коллекцию красивых раковин каури, полосаток и т. п., которые туристы охотно берут с собой в качестве сувениров. Кроме ракушек в моей коллекции оказались «пепельницы» в виде раковин моллюсков из рода Tridacna. К этому же роду принадлежат гигантские улитки, иногда называемые в литературе «раковинами-убийцами». В одной научно-популярной работе говорится, что «сила, с которой моллюск захлопывает свою раковину, настолько велика, что ныряльщик, по неосторожности угодивший в нее ногой, может лишиться ее».

Существует одно любопытное свидетельство, принадлежащее голландскому автору, настолько древнему, что даже Брем цитирует его со словами «даже старый Румфиус». Этот Румфиус, о котором я уже упоминал, когда речь шла о двойных кокосовых орехах, утверждал в своем объемистом труде об индонезийском островном мире, что гигантские улитки своими раковинами запросто могут перерезать якорный канат и тросы. Равным образом «каждый, кто попытается сообразно этому рукой схватить открытую раковину, лишится своей руки, если прежде того не просунет что-либо между ее створками, чтобы она не смогла закрыться».

Гигантские раковины были известны в Европе и до «старого Румфиуса». Экземпляр такой раковины средней величины, предположительно с Индийского океана, в XVI веке был послан Венецианской республикой королю Франции Франциску I. Постепенно она перекочевала в церковь «Сен-Сюплис» в Париже, где и по сей день используется в качестве сосуда для хранения святой воды. Я видел, как более мелкий экземпляр использовался для аналогичной цели на Сейшельских островах. Но Румфиус, видимо, был первым, кто стал утверждать, что Tridacna способна отрезать руку или ногу человека. А дальше произошло то, что частенько бывает, когда «ученые мужи» списывают друг у друга: его домыслы стали кочевать из одной работы в другую.

Когда же кое-кто усомнился в том, что раковины гигантских улиток так точно рассчитаны природой, что могут действовать как орудие ампутации, вместо утверждений Румфиуса появились истории о том, как легко застрять ногой в такой раковине. В книге об одной шведской любительской экспедиции к коралловым рифам в Красном море мы читаем: «Многие ныряльщики встретили мучительную смерть, безжалостно пойманные за ногу на морской глубине».

В литературе и в печати мы сплошь и рядом встречаем заметки о подобного рода несчастных случаях на море, в частности на австралийском Большом Барьерном рифе, где обитают самые гигантские из гигантских моллюсков. Лишь после того, как один американец Роджер Кэрас собрал материал для книги о более или менее опасных животных («Дикие животные, опасные для человека. Дефинитивное исследование их общепризнанной опасности для человека». Филадельфия, 1964), озадачившей специалистов по гигантским улиткам, оказалось, что не существует ни одного документального свидетельства о том, чтобы «раковина-убийца» лишила жизни человека. Это говорит о том, что истории о смертельных случаях представляют не что иное, как пустой вымысел, и что вид Tridacna, следовательно, не более опасен, чем гигантские улитки, интересные не только своими размерами (их раковина порой достигает полуметра в диаметре и весит до 250 килограммов, а то и больше, при возрасте, значительно превышающем сто лет), но и тем своеобразным образом жизни, который они ведут на коралловом рифе.

Подобно другим улиткам, они частично питаются водой, которую пропускают через отверстия в своей мантии. Их жабры поглощают кислород и отцеживают микроскопические водоросли, а также другие органические частицы. Но этой пищи, однако, недостаточно, чтобы удовлетворить аппетит гигантских улиток. Необходимый для них вспомогательный рацион составляют одноклеточные зеленые водоросли, живущие внутри мантии и в процессе своего роста использующие солнечный свет для фотосинтеза, то есть образования нового органического вещества. Другими словами, гигантские улитки живут в симбиозе с водорослями, которых они подставляют солнечному свету, открывая свои раковины. Размножающиеся водоросли попадают в печень добавочным источником питания гигантских моллюсков.

В западных районах Индийского океана и в Красном море встречаются гигантские улитки лишь средних размеров. Самые большие экземпляры — 40-сантиметровые Tridacna squamosa, или 20–30-сантиметровые из вида Tridacna maxima, которые с трудом оправдывают свое «максималистское» название и менее всего могут быть заподозрены в способности задержать на дне морском взрослого человека. Они вполне съедобны, и в некоторых местах их собирают для употребления в пищу. Однако есть другие моллюски, встреча с которыми может быть небезопасной.

Большим спросом у собирателей раковин пользуются похожие на фарфоровые изделия улитки-полосатки народа Сопиз. Они удивительно красивы, но опасны, поскольку ведут хищный образ жизни, умертвляя добычу своеобразным язычком, снабженным рядом шипов. Большинство животных пользуются такими шипами для разрыва пищи. У полосатки же они — своего рода ядовитый шприц. Моллюск медленно подбирается к своей добыче и языком гарпунирует ее, подтягивая жертву ко рту.

В тропических морях встречаются сотни различных видов полосаток. За некоторые из них собиратели раковин, в особенности в США, платят довольно большие деньги. Одно американское издательство выпустило в свет своеобразный прейскурант раковин: «Каталог раковин Ван Ностранда». Большинство раковин из рода Conus оцениваются в нем в сто и больше долларов; самым дорогостоящим считается вид С. gloria maris. Красивый экземпляр этой раковины каталог оценивает в 650 долларов, а платят за него, наверняка, дороже. Самая большая и самая роскошная из этих раковин, стоимостью в 2 тысячи долларов, хранится в одном из филадельфийских музеев.

При таком положении вещей охотников за раковинами не очень-то пугают ядовитые шипы полосаток, а также и то, что некоторые из их коллег лишились жизни на коралловых рифах. В то время как в западной части Тихого океана нашли не более тридцати полосаток (Conus gloria maris), рифы у Сейшельских островов изобилуют Conus textile, называемыми так за свой «текстильный рисунок», а также Conus geographicus, раскраска которого, вероятно, напоминает географическую карту.

Из тридцати восьми человек, которых в разное время и в разных уголках земного шара укусили ядовитые улитки, одиннадцать умерло. До сих пор не удалось найти противоядия. Единственный способ спастись (как и при змеином укусе) — разрезать рану и постараться высосать из нее как можно больше яда, а затем наложить плотный жгут.

Охотники за раковинами, в особенности профессионалы, стараются собирать живых улиток, чтобы раковины были в полной сохранности. Стремясь заработать побольше, они вынуждены рисковать. В общем-то, это — их дело, конечно, до тех пор, пока коралловые рифы не будут целиком разграблены. Но в последнее время коралловые рифы доступны слишком многим фанатичным собирателям раковин.

Что касается меня, то мне вполне достаточно пустых раковин, которых само море выбрасывает на берег. Они вполне годятся для сувениров, несмотря на то, что местами их поверхность слегка истерлась о песок и камни.

Особенно не повезло моллюскам, живущим вокруг острова Маэ. Профессиональные охотники за раковинами и страстные любители-ловцы в значительной мере опустошили коралловый риф. Поэтому необходимо как можно скорее принять защитные меры, и прежде всего присоединить как Маэ, так и другие острова к национальному заповеднику, не дожидаясь, пока воздушный транспорт 70-х годов превратит Сейшелы в центр массового туризма. В некоторых местах, например у берегов Флориды, в Вест-Индии и вблизи туристских центров у берегов Восточной Африки, рыбная ловля и охота у коралловых рифов уже запрещены. Это — единственный способ спасти рифы как природные достопримечательности, сохранив их хотя бы для многочисленных мирных «наблюдателей», которые просто плавают вокруг них и фотографируют красочную подводную фауну.


Новая английская колония. Крейсер «Кенигсберг» и современная военно-воздушная стратегия. «Исчезнувшие» скандинавы. Настоящие эксплуататоры. Неожиданно богатая ф | Осколки континента | Загадочный «Людовик XVII». Наполеоновские террористы. Султан Перака и «Розали». Король Премпе с Золотого берега. Несколько королей и другие. Архиепископ Макариос