Стены обрушиваются

Агнеш уже много дней лежала без движения. Обессиленная, она почти все время пребывала в беспамятстве. Если иногда на несколько минут и приходила в себя, то начинала удивляться:

«Хм, какие странные сны мне снились, будто здесь были люди…»

Теперь каждое движение стоило ей мучительного труда. Выйти в туалетную, открыть водопроводный кран, немножко обмыть лицо, затем, после длинного пути, на который, казалось, уходили часы, снова вернуться в контору, запереть изнутри дверь на ключ, поправить в темноте одеяло. Временами ее знобило, лихорадило так, что стучали зубы, ей становилось то холодно, то жарко. Окна и полки вихрем начинали кружиться. Ей хотелось за что-нибудь ухватиться. Пол вместе с постелью стремительно куда-то проваливался, и она тоже падала головой вниз… Когда же наступит конец этому страшному падению?

Часы ее остановились. Питьевая вода, запасенная в банке из-под томатов, кончилась. Приходя в себя на какие-то пятнадцать-двадцать минут, Агнеш в недоумении пыталась вспомнить, где она находится, и удивлялась, что над домом гудят самолеты и от взрывов содрогаются стены. Она не боялась, ей уже не хотелось жить, надежды иссякли, страдания прошли. Лишь глаза по-прежнему устремляла на свет, проникавший сквозь окно, да подолгу засматривалась на костяную руку на потолке.

Иногда из отделения красителей до нее доносились голоса, но ей все казалось, что это сон. Слышала целые фразы и тут же забывала их, смешивала, дополняла своими собственными.

Однажды Агнеш проснулась от грохота замков.

— Эта заперта, — услышала она чей-то голос, — Может, ключ где-нибудь спрятан?

— Зачем тебе понадобилась эта каморка?

— Просто так, надо же что-то делать? Не могу больше выносить безделье. Можно с ума сойти.

Ночью послышался мужской шепот: «Ешь быстрее, пока спят».

Затем снова стало тихо.

Агнеш вот уже больше недели ничего не ела. Пульс то замирал, то бился учащенно.

В этот день она тоже многие часы подряд лежала неподвижно. Как только она проснулась, ею овладело неопределенное желание встать, подойти к полке, отыскать спрятанную там банку и, если есть в ней хоть капля воды, утолить жажду. Затем она решила еще раз обыскать ящики письменного стола, полки, может, удастся найти что-нибудь съестное.

Где-то должна быть еда, в этом она совершенно уверена, бог ведь не даст ей погибнуть от голода? Может быть, она не обследовала должным образом склад, может быть, есть еще где-нибудь таргоня.

Но тут она услышала ужасный, душераздирающий женский вопль. Затем еще один. Громыхнули выстрелы. Один. Другой. Стали доноситься крики, стоны, грохот. Снова выстрелы. Все это определенно в отделении красителей.

Что там происходит? О, может быть только одно: начались уличные бои. Гонят немцев! Гонят немцев!

Агнеш воспрянула духом. Обморочное состояние как будто прошло. Она внезапно почувствовала в себе силу и, чуть пошатываясь, села. Затем нашла брошенные на пол ключи, встала на подкашивающиеся ноги и подошла к двери отделения красителей. Шум во дворе утих. Агнеш уронила ключ и с трудом подняла его дрожащими руками. Когда дверь наконец отворилась, ею овладела такая усталость, будто многие дни подряд она без передышки занималась каким-то трудным делом, стирала белье или рубила дрова.

В красильном никого не было. На полу валялись две книги и несколько одеял. Да ведь тут были люди! Может, они и сейчас еще здесь? Стало быть, она не бредила!

Боже! Там, на полке… на полке… хлеб! Агнеш сразу забыла обо всем на свете. Два куска хлеба, кусок колбасы и вареное яйцо! Какое сокровище!

Нисколько не задумываясь, кому все это принадлежит, кто его принес на склад, она села на бочку из-под краски и обеими руками принялась разламывать хлеб. Затем, выпучив глаза, с жадностью стала набивать кусками рот и, задыхаясь, глотать почти не пережеванную пищу. Она даже не чувствовала вкуса, а только испытывала неукротимое, яростное желание глотать еще и еще.

Агнеш забыла обо всем. Забыла об осторожности, забыла об опасности и только ела. Она даже не слышала рева сирен, не слышала приближения самолетов.

С улицы послышался страшный грохот. Какой-то самолет низко кружился над зданиями. Из крыши соседнего дома вырвался к небу столб дыма и пламени. Агнеш выпустила из рук остатки хлеба и уставилась в окно. В следующий момент она увидела на небе огненную полоску. Казалось, будто вихрем падала вниз зажженная свеча, устремив свое пламя к земле. Затем закачался пол, раз, другой, еще и еще…

Агнеш пошатнулась и не успела еще осознать всего происходящего, испугаться, как стекло огромного окна с лязгом посыпалось на пол. Через зияющий оконный проем ворвалась пыль, повалил дым и ледяной воздух. Агнеш услышала новый треск. Простенок отделения красителей и конторы рухнул, а вслед за ним обвалилась и выходившая на улицу стена конторы. На то место, где час назад неподвижно лежала девушка, навалились пудовые глыбы. Развалины похоронили под собой ее меховое одеяло. Только одни «Подмененные головы» остались целы и невредимы.

Что со мной будет? — в страхе подумала Агнеш.

На полке Агнеш нашла еще немного еды, завернутой в газету: два ломтика хлеба и между ними кусочек сала. «Отложу на завтра, — решила она, но тут же принялась жевать. — Я могла бы съесть весь мир».

Проглотив хлеб и сало до последней крошки, она снова пришла в отчаяние. Здесь ей больше оставаться нельзя. Никоим образом. Стало так холодно, что за ночь она замерзнет.

Кто мог забыть здесь пищу? Кто здесь прятался? Неужели им удалось спастись? Неужто русские вошли в город? Или, может быть, тех, что были здесь, обнаружили нилашисты? Но почему же ее не заметили?

Агнеш нашла на полке обрывки газеты. Попробовала было прочесть заголовки, но было так темно, что она с трудом разобрала лишь отдельные слова. «Вождь нации повелевает». Кто такой? Кто он, этот вождь нации? «Вождь нации Ференц Салаши сегодня утром…» Боже, что происходит на свободе? Салаши — главарь нилашистов. Значит, Хорти уже не управляет государством?

Агнеш продолжала стоять в своем разрушенном убежище. Не было больше ни продуктов, ни жилья. Что же делать? Здесь оставаться нельзя.

А что, если ей вернуться домой?

В городе полнейший хаос. Кто станет сейчас искать ее за какие-то необдуманные слова? Может быть, Татар, Паланкаи и весь завод уже давно эвакуировались в Германию. А если нет? Все равно! Здесь ей не вытерпеть и одних суток. К тому же, немного утолив голод, она почувствовала в себе столько сил, что их хватит на то, чтоб дойти до дому. Кто бы ни оставил здесь пищу, пусть ему бог воздаст сторицей за это.

Некоторое время она еще оставалась в разрушенном складе, но уже с мыслью, что решение принято: это единственный выход, надо пробраться домой.

Несмотря на то, что было еще рано — шесть или семь часов вечера, — повсюду царила кромешная тьма. На улице из гражданского населения почти никого не было; трамваи тоже ходили все реже и реже. Только немецкие солдаты в серых шинелях пробегали один за другим да шныряли легковые военные автомашины; непрерывно раздавался грохот, содрогалась земля.

Итак, надо отправляться.

Агнеш медленно приблизилась к полуобвалившейся стене. Под ее нетвердыми ногами шуршали кирпичи, щебень. Оконная рама упала на мостовую и с треском рассыпалась. Никто даже не обратил на это внимания.

Чтоб спуститься вниз, Агнеш решила воспользоваться веревкой, которую сплела в первые дни своего заточения. Но поблизости ничего не было, за что она могла бы привязать конец. Вверху торчали повисшие балки, стена напротив наклонилась: казалось, стоит притронуться к ней пальцем, и она обрушится. Можно было бы прикрепить конец веревки к батарее, но она была довольно далеко от окна. После минутного раздумья Агнеш отбросила веревку в сторону и украдкой выглянула из оконного проема. Посмотрев вниз на тротуар, она решила спуститься на четвереньках по куче щебня.

Вот и пришло время, о котором она мечтала целых четыре месяца! Она снова будет ходить по улице, покинет мрачное, холодное убежище, где ей пришлось пережить столько ужасов и страданий. Но вместо грезившейся ей радости, вместо озаренной солнцем, счастливой свободы ей грозили неведомые опасности, страшная, темная западня, бесконечный, ужасный артиллерийский обстрел.

Еще можно подумать, не лучше ли остаться здесь, мирно распластаться на полу, уснуть в объятиях холодной ночи. Но нет, нет. Ноги ее уже зашевелились, руки хватались то за кирпичи, то за выступы штукатурки; Агнеш осторожно начала спускаться. Она захватила с собой лишь «Подмененные головы», единственное свое сокровище, подарок Тибора. Ей пришло в голову, что стоило бы еще кое-что взять с собой — одеяло в отделении красителей, но она, не останавливаясь, продолжала сползать вниз; тяжело переводя дыхание, почти не помня себя, она то замирала на месте, то ускоряла движение. Прошло, пожалуй, минут пять, и вот она уже на земле.

Шатаясь от головокружения, обессиленная Агнеш попыталась встать на ноги. Ей почему-то почудилось, что она ранена. Но ни боли, ни крови не было. Она снова попыталась встать. И снова неудачно. От ужаса ее бросило в холодный пот.

В легкие врывался холодный воздух, причиняя резкую боль, она вся тряслась, словно ее била лихорадка. А что, если у нее не хватит сил подняться на ноги?

Раньше ей и в голову не приходило, что после перенесенного голода, неподвижного лежания, после месяцев, проведенных в закрытом помещении, она лишится сил, сердце будет биться учащенно, с перебоями, ноги станут подкашиваться, голова кружиться, перед глазами будут прыгать цветные круги. Теперь она сидела возле обледенелых, присыпанных снегом развалин дома не в состоянии даже бояться.

Рядом опять пробежали солдаты. Надо было бы позвать на помощь, но у нее пересохло в горле. А вдруг она онемела! Да, наверняка онемела, ведь за четыре месяца она ни разу не разговаривала с людьми. Ей хотелось закричать, но из горла вырывались только сиплые звуки! Агнеш отползла по щебню полметра в сторону и от бессилия и горечи заплакала. Почему она не погибла в огне, под бомбами? Неужто ей посчастливилось спастись только ради того, чтоб замерзнуть здесь, погибнуть от голода или попасть в руки немцев?

Агнеш распласталась на куче битого кирпича и широко раскрытыми глазами старалась рассмотреть улицу, но окутывавшая все мягкая темнота была непроглядной. Ни единой полоски света, ни единой звездочки на всем небе. Если бы у нее были силы молиться…

Боль от холода Агнеш чувствовала все меньше и меньше. Она обмякла, руки и ноги ее постепенно онемели. Веки отяжелели. «Ну, вот я и замерзну, — подумала она без всякого страха. — Замерзну… А мне ведь только двадцать два года».

Время перестало существовать. Ей было совершенно безразлично, часы или минуты лежит она на щебне. Смерть стояла рядом, приближалось небытие.

Эту тупую, умиротворяющую тишину внезапно нарушил хриплый мужской голос. Костистая рука схватила ее за плечо, на нее смотрели чьи-то блестящие глаза.

— Почему вы здесь лежите?

Губы Агнеш беззвучно зашевелились, преодолевая боль в пересохшем горле, она прошептала:

— Мне плохо.

— Где вы живете?

Но у Агнеш уже не было сил ответить. Она почувствовала, как мужчина сильными руками поднял ее, обхватил талию и с трудом куда-то потащил. Обессиленная девушка молча терпела, не испытывая ни страха, ни удивления.

— Попробуйте идти, — тихо произнес мужчина.

Агнеш, делая над собой страшные усилия, время от времени пыталась пройти несколько шагов. Ноги ее подкашивались, и она, почти в беспамятстве, падала вперед. Незнакомый человек вел, тянул ее куда-то далеко-далеко, наверное, через весь город. Вдали полыхали огни, все казалось смутным и непонятным. Может быть, это вовсе не явь, а только сон.

Они добрались до каких-то ворот; мужчина потащил ее через бесконечно длинный двор, помог спуститься по ступенькам в подвал головокружительной глубины, пропахший свечами и потом. Затем пробирались по бесконечным, продымленным, мрачным коридорам.

Мужчина распахнул дверь. Это был простой дровяной склад, на полу лежала куча угля, а в стороне высились штабеля дров.

— Подождите меня здесь, — сказал мужчина и, усадив Агнеш на дрова, исчез.

Агнеш пришла в себя лишь после того, как мужчина снова появился и стал поить ее теплой жидкостью, но не из стакана, а прямо из бутылки. С трудом переводя дыхание, она глотала эту жидкость, у которой был какой-то приятный вкус, почему-то напомнивший ей домашний уют. Слезы невольно брызнули из ее глаз, и, вместо того чтоб поблагодарить, она с радостным недоумением произнесла:

— Кофе.

Дверь подвала снова захлопнулась, но глаза Агнеш настолько привыкли к темноте, что она уже ясно видела одеяло и кусок хлеба, которые оставил ей неизвестный мужчина. Агнеш нащупала две большие доски, положила их на уголь и, усевшись на досках, закуталась в одеяло. Волнения до того утомили ее, что она снова забылась. Так проходили часы, дни. Наверху, не утихая, свирепствовала война, грохотали орудия, от рвущихся где-то рядом снарядов содрогались стены подвала, осыпалась покрытая паутиной грязная штукатурка, поднимались тучи угольной пыли, воздух становился удушливым, густым и черным. Вблизи по коридору ходили люди, слышались их голоса.

Через какое-то время мужчина снова стоял перед ней. Он положил на дрова карманный фонарь. Тусклый свет упал на низкий потолок, обнаружил сеть паутины и готовый отвалиться кусок штукатурки.

— Сможете дойти домой? — спросил мужчина.

Агнеш утвердительно кивнула головой и сказала, куда надо идти.

— Довольно далеко, трудновато вам будет. Давайте подождем еще денька два, пока вы наберетесь сил.

— Нет, сейчас, лучше сейчас…

В воображении Агнеш вырисовывается старый дом: вот ее добрые соседки, мать на кухне готовит ужин, отец возвращается с завода, братья голодны как волки, они поднимают крышку кастрюли — не терпится скорее узнать, что их ждет на ужин… Вот ее комната… швейная машина мамы под вязаной скатеркой. Какая красивая скатерка, боже, как хочется домой.

Мужчина стоял и задумчиво глядел на девушку. Агнеш не понимала его пристального взгляда. Она и представить себе не могла, какое у нее бескровное, зеленое лицо, какие глубокие борозды пролегли под глазами, как отросли и слиплись давно не видевшие парикмахера волосы, какой вид имело ее летнее полотняное платье, как глубокая складка на шее без слов говорила о пережитых месяцах, о том, до какой степени она истощена.

— Вы не опасаетесь идти домой? Вас никто не обидит?

Агнеш испугалась. Зачем он спрашивает? Что хочет узнать от нее этот человек? Кто он такой?

Мужчина заметил ее испуг и ободрительно заулыбался.

— Я спрашиваю вот почему: если у вас есть знакомые, живущие ближе, то вам лучше пойти к ним. Здесь я не могу гарантировать вам полную безопасность, в городе устраивают одну облаву за другой. Правда, пару дней вы могли бы прожить в моей комнате, на первом этаже.

— Нет… спасибо, лучше… у меня есть знакомые на улице Ваш.

Ей опять вспомнилась Кати Андраш. Впервые за многие месяцы Агнеш почувствовала нечто вроде угрызения совести. Но вместе с тем и успокоение. Кати Андраш наверняка примет ее на несколько дней… А потом… Потом как-нибудь все уладится.

— Хорошо. Я вас провожу на улицу Ваш.

Снова кружка кофе и кусок хлеба.

И вот они отправляются в путь. Мужчина протягивает ей руку. Маленький фонарик вырисовывает круги под ногами. В сумраке вдоль улиц видны крошечные приветливые островки уцелевших зданий среди множества уходящих в небо закопченных развалин. Агнеш не хочется смотреть по сторонам, все ее внимание приковано к крошечному, светлому кружочку, но внутренним чутьем она видит вокруг себя и наполовину сползшую крышу, и обрушившийся дом, и беспокойные снопы света над домами в эту осеннюю ночь. Как давно она не видела улицы! Боже мой, да ведь это проспект Ракоци! Изуродованные дома, магазины со спущенными жалюзи, выбитые окна, сорванные вывески, но тем не менее это проспект Ракоци! На углу возвышается современный семиэтажный дом, на верхнем этаже зияет брешь от прямого попадания бомбы. Ходят ли еще часы? По этим часам она проверяла время, когда направлялась в июне в склад. Было жаркое летнее утро… тысячу лет назад. «Урания» почти не пострадала. Здесь она видела с Тибором «Мюнхаузена».

Опираясь о чужого мужчину и тяжело переводя дыхание, Агнеш старается идти с ним в ногу. Между тем мужчина не торопится, пройдя шагов двадцать, останавливается, дает ей отдохнуть.

В начале улицы Ваш они увидели груды развалин. Ой, а вдруг и дом Андрашей разбомбили! Если никого не окажется дома, что тогда будет?

— Вы подниметесь, отыщите своих знакомых, а я немного подожду у ворот. Если никого не найдете, сможете пойти ко мне.

— Как вы угадали мою мысль?

— Я не угадал… ведь иного выхода нет, теперь я не могу оставить вас.

Они опять остановились передохнуть.

— Кто вы? — спросила Агнеш.

— Я? А вы не узнали? Дед Мороз. Разве не таким вы его себе представляли?

— Серьезно, скажите… — попросила она.

— Зачем это вам?

— А вдруг когда-нибудь я смогу вас отблагодарить.

— Не ломайте над этим голову, за подобные вещи благодарить не полагается. Но как меня звать, я скажу, это не секрет. Балинт Эси.

— А я Агнеш Чаплар.

— Бежали из гетто?

— Нет-нет. С военного завода.

— Можете идти?

— Попробую.

Эси остался у ворот.

— Буду ждать пятнадцать минут, ладно?

— Спасибо.

Агнеш стала подниматься по лестнице. Она уже занесла было ногу на следующую ступеньку и вдруг обернулась.

— В чем дело? — спросил Балинт.

— Примите от меня «Подмененные головы», — попросила Агнеш и протянула ему книгу.

— И не подумаю.

— Если хотите доставить мне удовольствие… Не знаю, любите ли вы Томаса Манна.

— Люблю.

— Так в чем же дело?

— Раз вы ничего больше не сохранили… ни одеяла, ни сумки, а только эту книгу, тогда для вас, очевидно, нет ничего дороже… Не расставайтесь с книгой. Если придется после войны встретиться, после того как вернется домой тот, кто подарил вам эту книгу, и вы станете счастливой молодой женой, пригласите меня на ужин, ладно? Может быть, подарите тогда и книгу.

— С превеликим удовольствием, — ответила Агнеш. Она еще раз пожала руку мужчине и, сразу как-то повеселев и приободрившись, поплелась вверх по лестнице.

— Только вы подождите… доберусь ли я еще за пятнадцать минут, — запыхавшись, проговорила она с середины крутой лестницы. Пожалуй, такого высокого дома не найти во всем Будапеште. Да разве только в Будапеште? И среди небоскребов Нью-Йорка.

На коричневых дверях со стеклянными филенками висит старая табличка: Андраш. Звонок не звонит, но на стук вышла тетушка Андраш в темно-синем фланелевом платье. Она развела руки.

— Агика!

— Тетя Андраш, дорогая!

— Ну-ну, не плачь, душенька, заходи. Тесновато у нас. Комнату Пишты разворотила мина; славу богу, мы были в подвале, когда это случилось. Катики дома еще нет, с минуты на минуту явится. Только бы налета не было. Боже мой, как ты исхудала! Только чаю могу дать тебе, душенька, или немного супа. Лучше суп, правда?

Все тот же знакомый запах: нафталин, айва. Прежняя, милая мебель, старомодный шкаф. На комоде в черной рамке фотография Йошки Андраша. На полке книги. Вот и томик с названием «Гибель Западного мира»… Это из него Кати вынула тогда фальшивые документы… Овальный кухонный стол. Здесь они играли в «машину времени». Что будет через десять лет? Что будет через год? Что будет через час? Как хорошо, бесконечно хорошо, что мы не знаем этого наперед!