I

Высокий и узкобедрый,

стройней тростников лагуны,

идет он, кутая тенью

глаза и грустные губы;

поют горячие вены

серебряною струною,

а кожа в ночи мерцает,

как яблоки под луною.

И туфли мерно роняют

в туманы лунных цветений

два такта грустных и кратких,

как траур облачной тени.

И нет ему в мире равных —

ни пальмы в песках кочевий,

ни короля на троне,

ни в небе звезды вечерней.

Когда над яшмовой грудью

лицо он клонит в моленье,

ночь на равнину выходит,

чтобы упасть на колени.

И недруга ив плакучих,

властители бликов лунных,

архангела Габриэля

в ночи заклинают струны.

— Когда в материнском лоне

зальется дитя слезами,

припомни, что этот бисер

цыгане тебе низали!