Глава 15

Глубоко вдыхая чистый морозный воздух, я молча стоял на большой трибуне, рассматривая волнующуюся рядом серую массу. В большинстве своем здесь находились недавно мобилизованные колчаковские солдаты. Взгляд выделил несколько групп крестьян, стоящих несколько обособленно, и попавших сюда, видимо, случайно. Точнее – для развлечения. Над гудящей толпой поднимался пар, выдыхаемый сотнями ртов. Люди находились тут достаточно продолжительное время, бороды многих покрылись густым инеем. Народ немного устал от выступлений. Ораторов на трибуне сменилось уже достаточно, а завести толпу, довести ее до исступления никто так и не сумел. Агитируемые курили, лузгали семечки, топали на месте для согрева, чтото обсуждали. Причин тому достаточно – слишком быстрая смена обстановки и власти, разнородность собравшихся, отсутствие непосредственной опасности и желание подавляющего большинства совсем недавно мобилизованных крестьян вернуться домой. Да и холодно. Так что на выступление мы прибыли вовремя. Предыдущие пропагандисты неплохо поработали на «разогреве» и толпу можно «дожимать».

Все также молча, я смотрел на собравшихся. Неухоженный, заросший здоровым крестьянским эгоцентризмом, «сад», воспринимающий происходящее во многом, как некое развлечение, точнее – спектакль, ворчливо и недовольно зашелестел.

«Как же, вышел на трибуну и застыл? Какой Троцкий нехороший товарищ! Всю обедню портит». – Наверное, усмешка, исказившая мне лицо, оказалась очень уж кривой, так как первые ряды настороженно примолкли. Те же, кто стоял подальше, почувствовать мой настрой пока не могли и восприняли происходящее, как слабость и испуг оратора. Из толпы полетели выкрики, смех и свист:

– Чего стоишьто, товарищ?

– Говорить будешь или как?

– Можа, он посмотреть на нас пришел?

– А чего тут смотретьто? Вот они мы!

– Давай следующего! Этот горло поморозил!

– А он нас увидел и оторопел!

– Испужался, что ль? Так мы не обидим!

Настала пора купировать этот процесс, пока он не перешел некий предел, за которым вернуть внимание людей возможно только выстрелами. Я повернул голову налево и кивнул Глазману, стоящему на ступенях. Миша махнул рукой, и практически сразу слева и справа от трибуны, окутываясь клубами сизого дыма и сердито рыча моторами, выползли два броневика.

Выкрики прекратились. Люди притихли, наблюдая, как остановившиеся бронеавтомобили почти синхронно развернули на толпу пулеметные башенки.

Я показал руками крест, и водители заглушили моторы своих чудищ. В наступившей тишине слышались только команды занимающих позиции пулеметчиков роты Седьмого Тамбовского полка ВЧК.

Я вновь оглядел теперь уже притихший люд: «Вот и проверим, действительно ли добрым словом и пистолетом можно добиться больше, нежели просто добрым словом?»

Со вторым броневиком получилось очень удачно. Его перевозили с собой чекисты. Сразу после покушения, в качестве усиления, бронемашину скатили с платформы и поставили контролировать ближайший переезд. Увидев двухбашенного монстра, я не смог отказать себе в удовольствии и приказал следовать за собой, так как один броневик – хорошо, а два – лучше.

Народ явно задумался – теперь можно начинать.

– Чего молчал, спрашиваете?! Правильно вот тот чубатый сказал – посмотреть я на вас пришел! Товарищей вот с собой привел, – махнул рукой в сторону броневика. – Поначалу сам гляну, а там может и они присмотрятся!

Народ глухо заворчал, переваривая сказанное. Я поднял руку.

– Тут до меня многие выступали! Слышали уже про Мировую Революцию?!

– Слыхали! – раздались голоса.

– Хорошо! О Колчаке и помещиках с капиталистами говорили?!

– Было ужо!

– Про империалистов и Антанту рассказали, что ли?!

– А то ж!

– Молодцы! Все вам уже рассказали! Еще послушаете или сразу по домам?!

Со всех сторон полетели крики. Каждый, услышав волшебное слово «дом», заорал свое.

– Домой!

– Не хотим воевать!

– У меня хозяйство!

– Крышу перекрыть надо!

– Забор поправить!

– У меня семеро по лавкам! Кормить надо!

– Я токмо неделю, как из дому!

– У меня баба родить должна!

– Мы насильно мобилизованные!

– Никакой уже мочи нет!

Ко мне подошел Глазман.

– Все готовы, Лев Давидович.

– Хорошо, Миша, – я внимательно посмотрел поверх голов. Чекисты заняли свои позиции, расставив пулеметы полукругом, и изготовились к стрельбе. Поднял руку и, когда шум немного стих, обратился к молоденькому прыщавому солдатику из первого ряда.

– У тебя братьясестры есть?!

Люди завертели головами, пытаясь понять, кого спрашивают. Парень тоже сначала не понял, что вопрос адресован ему, но я указал на него пальцем и повторил вопрос. Солдат покраснел и чтото тихо сказал.

– Громче говори, чтобы люди слышали!

– Есть! – Парень от волнения подпустил петуха. Кругом засмеялись.

– Сколько?!

– Четыре сестры, да два брата у меня!

– Хорошо, что есть! Мертвыми сколько родилось?! Сколько мама твоя своих детей похоронила?!

Парнишка открыл было рот для ответа, но не нашелся и растерянно оглянулся по сторонам. От его беспомощных, наливающихся слезами, глаз соседи отводили взгляды.

Люди начали замолкать, прислушиваясь. Я оглядел первый ряд и обратился к солдату лет тридцати.

– У тебя как с детишками?! Баба много живыхто родила?!

– Пятеро у нас.

– Громче! Пусть весь мир слышит!

– Пятеро!

– Она твоих родившихся мертвыми детишек в поле сколько закопала?!

Мужика явно задело за живое. Он покраснел и набычился, ничего не отвечая.

– Вопроса не услышал?! Повторить?!

Пленный снова промолчал, только засверкали глаза исподлобья. Я повернул голову налево, где находился командир полка чекистов. Убедившись, что тот смотрит на меня, предостерегающе поднял указательный палец. После того, как понятливый работник ВЧК расстегнул кобуру, я плавно вернул взгляд на солдата. Ласково посмотрел на него и заорал:

– Чо ты уставился, как баран на новые ворота?! Ты о жене своей хорошо подумал?! Она тебе и пожрать должна приготовить, и ноги раздвинуть, и в поле пахать, и рожать там же, да еще и трупы младенцев сама прикапывать?!

– Чего лаешь, барская рожа?! – Завопил солдат, двинувшись вперед. Один из соседей крепко схватил его за рукав шинели, а другой за плечи, не давая сделать шаг. – Самто много хоронил?!

– Очнулся, поди, ядрена кочерыжка?! – Заорал я в ответ, немного наклонившись вперед. – Чего зенки выкатил, как срущий кот?! Ты сам, что ль, хоронишь?! Или, может, бабе своей только лопату подаешь?! – Развел я руками.

Методично доведенный до белого каления служивый рванул вперед так бешено, что с шинели полетели пуговицы. Удержать мужика, в ярости бросившегося ко мне, соседи не смогли. Он часто дышал и пар, вырывающийся изо рта, делал его похожим на обезумевший паровоз.

При другом раскладе, может, и удалось бы до меня добраться, но человек не мог запрыгнуть на слишком высокий помост. Убедившись, что напрямую не достать, он взревел: – Убью, сука! – И остервенело бросился к боковой лестнице, где и был встречен от души – прикладом в грудь. Чекисты тоже не дремали и после того, как солдат отлетел в снег, вскинули оружие.

Народ ахнул, а я подошел к самому краю помоста. Обвел замершую в это мгновение толпу мрачным взглядом.

– А чего не так?! Вы же теперь умные! Вам про Революцию, Антанту и все остальное до меня уже рассказали! Чего не по нраву?! Стоите, семки лузгаете, клоуны тут выступают! Красота! Чего перестали веселиться?! Не о том говорю?!

Люди опускали глаза и подавлено молчали. Ответа не прозвучало. Лишь в задних рядах клубился гул. Взрыва эмоций тоже не последовало. Пленники косились на пулеметы и не дергались.

– Если здесь ктото решил, что еще один скоморох приехал, а вы, мать вашу, в цирке, то это промашка! Не за того меня приняли, служивые! Я Председатель Реввоенсовета Республики Троцкий! Слышали обо мне?!

– Слыхали! – Раздалось несколько голосов.

– Вот это славно! – Мой взгляд остановился на мужике явно за сорок. – Слышь, дядя, чего молодой взбрыкнулто?! Может, я чего не то спросил или соврал где?!

Я знаком руки подозвал Глазмана и приказал, во что бы то ни стало, найти и принести мне лопату. Тем временем, солдат успел повертеть головой, и, поняв, что обращались именно к нему, задумался на пару мгновений. Видимо решив, что раз уж прицепились, то теперь не отстанут, он крякнул, кашлянул в руку и громко ответил:

– Дык, вроде, правильно все! Только както неуважительно, что ль! Большевикито за нас, за крестьян, а ты, товарищ, по матери нас. Тоже нехорошо! Мы ж тут насильно мобилизованные! У меня и документ про то есть! Нас в армию забрали, а мы за дворян воевать отказались! Сами в казармы вернулись! Многие сразу в плен сдались! Мы ж тоже за большевиков и новую власть! И Советы у нас были! Свои мы! Угнетенные!

Пленный говорил, в общем, правильно. Стоящие рядом люди, слушали его внимательно, вторя согласным рокотом.

– С уважением, говоришь?! Можно и так! Как тебя по батюшке, служивый?!

– Федор Филипыч буду!

– Вот ты, Федор Филиппович, вроде и правильно говоришь! Верно, как будто! Про Советскую власть даже вспомнил! Что же, как дворяне, кадеты да буржуи пришли, забыли вы про Советы?! Скажи мне, куда они подевалисьто?!

– Чехи да офицеры разогнали!

– А вы и не сопротивлялись! Запороли шомполаминагайками ваши Советы и ладно! Значит, на отъебись делали и люди там заседали такие же! Вы их, зачем выбиралито?!

– Чтобы, значит, для народа решали – как что делать!

– Да ладно тебе, Федор Филиппович! Это ты жене своей расскажи! Советы вам нужны, чтобы делянку собственную не забрали, да работать не мешали! А чего?! Сидят какието, пиндят себе чегото! Лишь бы в хозяйство не лезли! А кто там с кем за нас воюет, нам – похер?! Победят коммунисты, начнете скупердяйство прикрывать тем, что вы за Советы, но без большевиков! Мы там не нужны! Во все дыры без мыла лезем, до всего нам дело есть! Вамто за каким хреном всех голодный кормить?! Самим же не хватает! Не так, Филиппыч?! Со всем к тебе уважением!

– Так да не так! – Мужик в смущении поглаживал пятерней заиндевевшую бороду.

– Чего не такто?! Был бы тебе Совет нужен, никакие чехи или Колчаки с тобой не смогли б управиться. Вот сейчас отними твою землю! Ты ж, Федор, за берданку сразу схватишься, сыновьям топоры выдашь, а бабе своей – вилы! И полетит обидчик вслед за Кровавым Николаем ко всем чертям! Вот как крестьянский Совет нужен, что ты в буржуйской армии служишь! Не правда, Федор Филиппыч?! Что, люди, опять не так говорю?! – Обратился я уже ко всем.

– Так!

– Верно!

Послушав эти выкрики, я поднял руку, и стало тише.

– Про Декрет о Земле все тут слышали?!

– Все!

– Хорошо! Землю по нему все разобрали! А что ж тогда, мать вашу, про Декрет о Красной армии позабылито!? Аль не прознали про то?! Или как – этот закон нам по нраву – будем выполнять, а вот тот – в хер не уперся?! Федор Филиппыч, – вновь обратился я к солдату. – Ты у себя в хозяйстве такой порядок заведи да разреши детям делать, что им нравится! Если у тебя баба нормальная, она тебя через неделю во сне сковородой по голове успокоит! Не так, что ль?!

Мужик сконфузился окончательно. Он сдвинул на затылок папаху Сибирских стрелков и потер лоб:

– Ох, и ловкий ты на язык, товарищ большевик! Всето в свою сторону вывернешь! Слова прям тебе не скажи!

– А ты как, Филиппыч, думал?! Не по нраву тебе – так пойди, Колчаку землю свою сдай и живи по его Декретам, а не большевистским. Можешь еще порты с поротого зада спустить, нагнуться и жопу свою барам подставить! Может и приласкает кто?! У них это модно!

Кругом загоготали, а солдат сплюнул и перекрестился.

– Опять я без уважения говорю! А за что уважатьто?! – Я развел руками. – Может ты мне, Федор Филиппыч, расскажешь?!

Дядька еще раз сплюнул и махнул рукой:

– Верно все!

Я усмехнулся и обратился ко всем:

– Чего ж тут стоитето, а не воюете в Красной армии по Декрету!? Большевики землю для людей объявили, а защищать кто станет?! Или ваша хата с краю?! Кто тут орал, что устал!? Ничего просто так в жизни не бывает! Вы ж не куры, чтобы на насесте отсидеться, пока хозяин лису гоняет?! А бумажки свои про насильную мобилизацию в гроб себе положите, чтобы апостолу Петру показать!

Народ зашумел. Федор Филиппович выступил вперед и поднял руку.

– Это как же теперь?! Беляки на документ о мобилизации не смотрют, вешают нашего брата, почем зря, так теперь еще и большевики туда же?!

Толпа притихла в ожидании ответа. Я не совсем понял, про что сейчас крикнул солдат, мобилизованных, обычно, не наказывали, но люди явно подобрались. Чувствовалось, что от моих слов многое зависит.

– Совсем ты, Филиппыч, мозги себе поморозил! А чего я тут разоряюсьто?! Без документа приказал бы перекрестить всю шатиюбратию из пулеметов и дело с концом!

Совсем охренели?! То со скоморохом меня путаете, то с Колчаком?! Это ему без разбора кого пороть, вешать или стрелять! Разговаривали б мы с тобой сейчас?! Крыл бы вас тут без всякого уважения, если не нужны?!

– А то прям понадобились?!

– Вкривь ты мне понадобился?! Я тебе не барин! Мне бабы нравятся!

Народ вновь загоготал. В это время взмыленный Глазман принес лопату.

– Еле нашли, Лев Давидович.

– Спасибо, Миша. Можешь идти.

Встав на самый край трибуны, я воткнул лопату рядом. Люди быстро смолкли, услышав гулкий деревянный звук. Обвел лица передо мной пристальным взглядом: – Ладно, поржали и будет! Теперь о деле поговорим! Слушай сюда! – Убедился, что все внимание сосредоточено на мне.

– Кто такие большевики?!

Это те, кто через голодранство свое весь мир накормить хочет!

С кем мы воюем?!

Со смертью и голодом наших детей! Колчак или Деникин нам только мешают добраться до наших главных врагов!

За что бьемся?!

За то, чтобы хлеб без лебеды на столе всегда был, и детишки с голоду не дохли, как мухи! Чтобы нищие старики не христарадничали, стоя с протянутой рукой!

Мы боремся за жизнь!

А буржуи несут вам смерть!

Баре идут не за тем, чтобы порядок навести, а за своим, кровным!

Для них это не ваша, не народная земля!

Они считают, что ее у них украли!

Плюньте в лицо тому, кто говорит иначе! Он лжет!

И запомните навсегда – никому, кроме большевиков, ни вы, ни ваши дети, ни тем более беспомощные нищие старики на хер не нужны!

– Филиппыч! – Я так зыркнул на сорокалетнего солдата, что тот аж подпрыгнул. – У тебя, поди, и внуки уже?! Спросить, сколько твоя жена за жизнь похоронила или уважить и не пытать?!

Люди молчали, а мужик опустил голову и отвернулся от меня без ответа.

– Что ж, только из уважения, не стану! – Я оглядел толпу. Теперь она походила на закипающий котел. Пробрало их, видимо, до печени.

– Революция в опасности!

Со всех сторон Республику Советов окружила смерть ваших детей!

Красной Армии нужны преданные бойцы, понимающие, за что они воюют!

Чем быстрее мы уничтожим колчаков и деникиных, тем быстрее построим новый мир, в котором детишки перестанут опухать от голода по весне даже в урожайный год!

Лопату, служивые, хорошо видите?!

– Видим!

– Федор Филиппыч! – Солдат вскинул голову. – Пойдешь в Красную армию добровольцем или тебе лопату для детишек подарить, как чертову подмастерью?!

Дядька сморщился, как от зубной боли, но взгляда не отвел. Народ кругом затих, ожидая ответа. Несколько мгновений, показавшихся мне невероятно долгими, мужик смотрел на лопату.

– Вот ты как все перевернул?! – Федор длинно выругался и махнул рукой. – Пойду, мать твою за ногу! Куды теперь деватьсято?! Кто не пойдет, тот сатане кумом останется!

– Это верно! Вот там, – я показал направо. – Стоит пара столов! В большевики там и записывают! А ты пойдешь в Красную армию?! – Я посмотрел на солдата, которого угостили прикладом. Тот уже поднялся и, потирая ушибленную грудь, внимательно слушал. – Нам бешенные нужны – мироедов рвать! Или лопату возьмешь?!

– Меня тоже добровольно пиши!

– Еще есть тут не сваты Черту?!

– Есть! – Со всех сторон заорали, засвистели. Я выдернул лопату из помоста и двумя руками поднял ее над головой. Народ примолк.

– Если когданибудь вы захотите сдаться врагам без боя, струсите или, не приведи Господь, надумаете дезертировать, вспомните об этой лопате и подумайте о том, как старикам своим, жене и детям в глаза смотреть будете!

А кто не понял меня, вот тому лопата! Пусть закапывается на хер!

С этими словами я бросил ее с помоста вниз и первые ряды отшатнулись, как от чумы.

– Жизнь детям! Смерть буржуям! Даешь в Красную Армию! – Закричал я во всю мочь, потрясая поднятыми вверх кулаками. Котел вскипел, и люди бешено и согласно заорали в ответ: – Даешь!