Майор Анатолий Логунов, начальник технического отряда…
Если вам скажут, что война – это подвиги, не верьте. Война – это, прежде всего, грязь, пот и кровь и очень много непрерывной работы. Правда, крови кто-то проливает больше, а кто-то вообще ее почти не видит, а вот работы хватает на всех – от простого рытья окопов до ремонтов электронных блоков. И еще война – это один сплошной невыразимый нервный стресс. Не зря ветераны так много пьют и не зря они не любят вспоминать прошлое.
Да, технический состав авиации крови проливает, наверное, не больше всех остальных служб, зато нервов – непредставимо больше. Не зря в песне технарей, придуманной в семьдесят третьем гвардейском истребительном полку, поется:
– А мы их ждем в начале полосы,
Как нас в роддоме ждали наши мамы.
Лишь бы вернулись эти сорванцы,
Да и бетонку слишком не помяли.
Вот и мы сейчас ждем. Сидим среди каких-то рощ или в лесу каком-то, насколько я рассмотрел, и ждем вылетевшие на задания пары.
Вначале вообще «сапоги» хотели все вертолеты поодиночке на задание посылать, но тут уж и я, и командир звена встали на дыбы – ну, а случись что? Техника есть техника, да и немцы не такие уж недоумки. И что? Кто будет эвакуировать экипаж неисправного (тьфу, тьфу, тьфу, через левое плечо) или подбитого вертолета? Да и, не дай бог, машина немцам достанется. Оно нам надо? Короче, уговорили. Теперь борта будут уходить на дело парами, в каждом всего треть от возможного десанта, чтобы в случае чего можно было со второго всех в один вертолет пересадить. И обязательно на каждом полная подвеска из четырех блоков «эс-восьмых». Вместе с двумя ПКТ, смонтированными по бортам по афганскому образцу, и ПК у борттехника – нехилая такая огневая мощь получается. Хотя, конечно, главная задача наших летунов абсолютно другая – тихо и незаметно, прикрываясь темнотой, долететь в тыл и высадить группу спецназовцев в заданном квадрате, а потом также незаметно вернуться, не оставив у немцев никаких подозрений, что здесь кто-то был. Тихо, как говориться «на кошачьих лапках», благо вертолеты у нас для этого оборудованы, всякие там эжекторы, «глушилки», глушители и тому подобное, даже РЛС «Арбалет», который вроде бы на новые Ка-60 должны ставить, есть.
Это меня от волнения на всякие технические подробности тянет, точно. Все-таки первый боевой выход, не каждый день такое случается. А немцы, они, млять, противник серьезный, палец в рот не клади, руку откусят. Не хотелось бы терять сослуживцев, к которым за эти несколько дней уже сжился. И вообще, задача нормального военного не погибнуть самому, а заставить погибать врага. Так вот посидишь и точно начнешь подумывать, что уж лучше бы «эйч-бамб» по немцам долбанули. Потому что иначе кровь проливать этим вот восемнадцатилетним пацанам, что сейчас на посту стоят вокруг площадки…
Стоят и курят, б… гадство такое. Огонек сигареты явно вижу. Развиздяи, сейчас я вам покажу!
Пока иду, сигарета гаснет. И так, кто это у меня тут такой умный? Как я и думал, рядовой Бабинов.
Обмениваемся ритуальными фразами и паролем, сегодня, кстати, мое любимое число, чертова дюжина, а потом, подменив его разводящим, я отвожу его в сторону и спрашиваю в лоб:
– Ростислав, а тебе жить хочется?
– Не понял, тарщ майор, это вы о чем? Кому же не хочется жить, интересно?
– Знаешь, товарищ боец, откуда поверье появилось, что третьим прикуривать нельзя, а то помрешь?
– Как-то не интересовался товарищ майор, а что?
– Так вот, дорогой ты мой развиздяй, курящий на посту. Огонек спички ночью на три километра виден, знаешь ли. А в начале прошлого, тьфу, опять уже нынешнего века англичане в Южной Африке независимые республики буров решили завоевать. Больно уж им местные алмазы и золото понравились. А буры в основном охотниками были и стреляли, я тебе скажу, не хуже наших снайперов. И вот сидит ночью бур в засаде, огонек на позициях заметит, приготовиться. Тут второй курильщик прикуривать начнет – бур дистанцию до цели прикинет. И только третий раскуривать начнет, ему пуля из темноты прямо в лоб и прилетает. Понял?
– Так, тарщ майор, мы же у себя в тылу. Да и один я.
– В тылу? – от злости даже не сразу нахожу, что сказать и лишь показываю рукой в сторону недалеких вспышек и гула, в который сливаются звуки недалекого фронта, доносящиеся до нашей поляны. – Охренел, товарищ солдат? Думать разучился? Голова у тебя для того чтобы в нее есть? Сколько тут до фронта, прикинуть, бляха, можешь? Ты думаешь, немцы хуже нашего спецназа в тылу воевать умеют? Про «Бранденбург-восемьсот» не читал?
– Нет, тарщ майор.
– Ну, а про Скорцени?
– А-а-а, слышал что-то. Это такой знаменитый у фрицев спецназовец был, со шрамом на роже. Главный диверсант Гитлера, точно. Он еще кого в Италии прямо из тюрьмы украл и американцам в тылу такой тарарам устроил, что они чуть назад из Франции не побежали.
– Хоть что-то знаешь, «студент прохладной жизни». Хотя и переврано, но и так ладно. И как ты думаешь, где сейчас Скорцени со своими диверсами бродит, если война только на нашем фронте?
– Неужели у нас в тылу, тарщ майор?
– Может у нас, а может у соседей. Но вполне может и у нас оказаться, а мне, как ни странно, тоже жить охота. Так что оружие разрядить, в землянку. С сегодняшнего дня – постоянный дневальный по кухне в МПД. Буду ходатайствовать о переводе тебя в пехоту. Там тебя мигом научат Родину и автомат Калашникова любить. Понял, боец?
– Так точно, тарщ майор! Разрешите вопрос?
– Разрешаю. Крайний.
– Разрешите остаться в части? Осознал я, товарищ майор, больше такого не повториться.
– Прямо сейчас и осознал? Что-то быстро. Ладно, подумаю. А сейчас марш к рации, вместе с радистом дежурить будешь, а то он что-то засыпает на ходу. Днем, похоже, не выспался. А вместо тебя придется Артюхину на посту стоять. Понял?
Бабенко заметно приуныл, Артюхин, немолодой, призванный из запаса бывший мотострелок, по сравнению с ним выглядит настоящим геркулесом и по моим сведениям не стесняется «воспитывать» молодежь даже с помощью мер, хм, не предусмотренных уставом. До дедовщины не доходит, тут я сразу предупредил, что приму все меры. Но пара затрещин, пока я не вижу, вполне может Ростиславу прилететь. И пусть найдутся штатские «правоотщипники», которые меня за это осудят. Да, армия иногда требует крайних мер воспитания. Некогда тут всех и каждого уговаривать, воевать надо. А есть, увы, люди, до которых все доходит только после трепки. А для «тех, кто в танке», напомню, что ветераны и дедовщина еще в армии Рима процветали вовсю. Что не мешало этой самой армии быть первой в мире. Просто нельзя доводить до крайностей и вовремя давить все криминальные проявления, типа «молодые работают, а деды отдыхают», избиения и издевательства, и все. Сложно, но можно. Главное, чтобы и сержанты и офицеры заодно действовали.
Опять я от волнения не о том задумался. Блин, а ведь точно, пора бы нашим и появиться. Впрочем, что-то такое слышно на фоне фронтового гула. Точно, вот он характерный посвист вращающихся винтов и чуть слышный рокот турбин. Летят, бляха, оба летят!
Борта заходят на посадку и осторожно один за другим приземляются почти в центре поляны. Черт, показалось или действительно в борту «тридцать третьего» какие-то дыры? Ну-ка, бегом.
Точно, как минимум, три или четыре пробоины вижу. Похоже на мелкие осколки. А вон и бортач вылазит, рука перевязана, блин. Наткнулись на истребители или зенитки поработали?
– Серега, ты что?
– Да, иху мать, никакого взаимодействия, блин, нету. Понимаешь, на обратном пути как раз за пару минут перед нами по немцам ночной БШУ белорусы нанесли. Вот эти гады и стреляли по любому силуэту в небе, мля! Мой борт, видишь, мля, осколками посекло. Хорошо зенитка слабая, вроде нашей ЗУ-23, только и этого хватило. «Арбалет» в жопу, ПВД посекло, ДИСС, млять, не работает. Хорошо за ведущим дотянулись. Так что вашим парням работы, млять, привалило. Да и оружейников зови срочно, один НАР не вышел, млять, когда мы эту зенитку и все вокруг обрабатывали.
– Понял, Серега. Ты вон к медикам давай, а мы сейчас все сделаем. Так, всем от машины! Тягач убрать! Питание выключить! Смирнов, Васильев со своими, сюда! С правого пилона – невыход ракеты. Работайте!
Быстро оттаскиваем и маскируем первый вертолет. На нем почти никаких повреждений, осколки немного в районе хвоста обшивку посекли и все. Хм. Интересно, насколько я помню, у немецких зениток малокалиберные снаряды только контактные, а тут осколочки. Интересно, самоликвидаторы сработали? Впрочем, я не оружейник, всего-то любитель, могу и ошибаться.
Ладно, будем делать ремонт. Черт, а ведь на следующее задание мне лететь, «тридцать третий» точно на сутки, а то и больше выбыл. Н-да, чего-то я не учел. Замучаюсь ведь, не спамши. Днем ремонт и обслуживание, ночью – полеты. Надолго меня хватит?
Эх, уже светает скоро, на МПД лететь, а оружейники все возятся. Ага, наконец-то.
– Тарщ майор, все. Блок придется заново проверять, а НАР мы местным саперам отдали, они ее разоружат.
– Понял, Андрей. Молодцы. Так, все грузимся, сейчас на МПД эвакуируемся, а сюда белорусы прилетят. Так что не задерживаем, срочно, в темпе!
Улетаем, в иллюминатор успеваю заметить подлетающие белорусские «крокодилы», увешанные блоками и ракетами «по самое немогу», заходящие на посадку. Днем они отсюда работать будут, а мы сейчас домой, на место постоянной дислокации, ремонтироваться и отдыхать. Две группы заброшены, судя по довольному виду «бати» – успешно. Не завидую немцам, ха! Впрочем, и мне мало кто позавидует – впереди после практически бессонной ночи такой же день. Надо готовиться к завтрашнему «делу».
Да, забыл совсем сказать, что война – это когда очень хочется спать…