8

Попытка № 158.

Я наконец научился управляться с карбид-вольфрамовым боевым топором. Могу пробить эндоскелет мимика одним движением запястья.

Чтобы побеждать даже самых опасных врагов, человечество создало клинки, вибрирующие на ультра-высоких частотах, молоты-пробойники, выплевывающие болты на бешеных скоростях до полутора тысяч метров в секунду, холодное оружие со взрывчаткой, основанное на эффекте Монро. Но у артиллерийских пушек есть недостатки. Заканчиваются патроны. Их заедает. Они ломаются. Если тонким лезвием нанести удар не под тем углом, оно разлетится на части. Рита Вратаски вернула на поле боя простой, но вместе с тем весьма эффективный топор.

Очень изящное решение. Каждый килограмм-метр в секунду инерции, порождаемой приводами Доспеха, превращался в чистую разрушительную силу. Топор можно было погнуть или даже раздробить, но возможность использовать его в качестве оружия по-прежнему оставалась. В ближнем бою более надежным было и будет оружие, которым можно сокрушить врага даже без патронов. Остро наточенные лезвия вроде катаны врезаются так глубоко в плоть врага, что потом их трудно извлечь. Есть легенды о воинах, специально притуплявших свое оружие камнем перед боем, чтобы избежать подобных проблем. Топор Риты раз за разом доказывал свою пользу и эффективность.

Мой взвод медленно полз к северному мысу острова Котоюси, Доспехи были переведены в спящий режим. Через пять минут наш командир отдаст сигнал об атаке. И сколько бы раз я ни переживал этот момент заново, напряжение оставалось колоссальным. Я понимал, почему Ёнабару болтал обо всем, что придет в голову. Феррел просто пропускал нашу трескотню мимо ушей.

– Говорю тебе, найди себе девушку. Если будешь и дальше тормозить, тебя навсегда вмуруют в один из Доспехов, и тогда будет поздно.

– Да.

– А как насчет Буйной Смертериты? Вы же разговаривали о чем-то во время тренировки? Ты бы не отказался с ней замутить, а?

– Да.

– Что-то ты не проявляешь энтузиазма.

– Да?

– У тебя еще такого ни разу не было, а ты спокоен, как опытная шлюха! Я в первый раз так нервничал, что, казалось, бабочки в животе торнадо устроили.

– Это же почти как обычный экзамен.

– Ты о чем?

– Ты что, в выпускном классе экзамены не сдавал?

– Я надеюсь, ты не думаешь, будто я помню все, что в школе было, а?

– Да.

Я сумел заставить Ёнабару задуматься о другом, сбил его с наезженной дорожки. Но мои мысли остались на автопилоте.

– Да.

– Что «да»? Я ничего не сказал.

Голос Ёнабару донесся до меня словно из тумана.

У меня было такое чувство, словно я сражаюсь на этом самом месте уже сто лет. Полгода назад я был мальчишкой в выпускном классе. Я плевать хотел на войну, которая медленно топила землю в собственной крови. Я жил в спокойном мире, где у меня были семья и друзья. Я даже не думал, что скоро променяю классные комнаты и футбольное поле на поле боя.

– Ты со вчерашнего дня странно себя ведешь.

– Да?

– Эй, не надо от нас отделяться. Если два парня из одного взвода поссорятся – что из этого получится? И я, кстати, хотел спросить, что это у тебя за металлическая фиговина? И какого черта ты собираешься с ней делать? Пытаешься подчеркнуть свою индивидуальность? Или ты это так, для красоты?

– Им крушить удобно.

– Что крушить?

– В основном врагов.

– Если подберешься поближе, для этого сгодится молот-пробойник. Или ты мне сейчас скажешь, что топор куда лучше? Может, нам лесорубов во взвод набрать? Хей-хо! Хей-хо!

– Так же вроде гномы приговаривали.

– Точно. Отличный довод. Один – ноль.

Тут в нашу пикировку встрял Феррел:

– Эй, вы двое! Не знаю, где он этому научился, но топором орудует отменно. Но, Кирия, это крайняя мера, только когда они подбираются вплотную и другого выбора нет. Не напрашивайся на неприятности. В современном оружии все-таки есть пули. Постарайся об этом не забывать.

– Да, сэр.

– Ёнабару…

Мне показалось, что сержант решил дать понять каждому, что он о нас беспокоится.

– Да?

– Действуй как обычно.

– Какого черта, сержант?! Кэйдзи вы, значит, напутствовать решили, а мне больше ничего сказать не можете? Тонкая душа, вроде моей, нуждается в ободряющих словах!

– С тем же успехом я бы свою винтовку мог ободрять – толку столько же.

– Вы знаете, как это называется? Дискриминация, вот как!

– Ты знаешь, Ёнабару, я все чаще вот о чем думаю, – произнес Феррел. Его голос звучал по внутренней связи искаженно, с металлическим дребезжанием. – Я бы свою пенсию отдал тому, кто найдет способ тебя заткну… черт, началось! Не наложите в штаны, парни!

Я бросился в бой. В шлеме, как всегда, затрещал доплер. Знакомо. Все как всегда.

Есть мишень.

Я выстрелил. Пригнулся. Копье просвистело мимо моей головы.

– Кто это там? Ты слишком сильно вперед выдвинулся! Хочешь, чтобы тебя первым грохнули?

Я притворился, будто выполняю приказ командира. Сколько бы жизней у тебя ни было, если тупо следовать приказам каждого офицера, едва закончившего академию, умирать из-за них надоедает.

Засвистели снаряды, крест-накрест расчертив небо; загрохотали взрывы. Я смахнул песок со шлема, покосился на Феррела и кивнул. Он моментально понял, что мое выступление и атака, которую я только что отбил, не дали врагу спокойно дождаться нас в засаде. Инстинкты подсказывали Феррелу – да что там, он нутром чувствовал, что рекрут по имени Кэйдзи Кирия, ни разу не бывавший в настоящем бою, солдат, на которого можно положиться. Он видел, что на самом деле скрывалось за моей бесшабашной смелостью, знал, зачем я рванул вперед. Подобное умение быстро подстраиваться под обстоятельства и помогало ему остаться в живых все эти двадцать лет.

Честно сказать, Феррел был единственным человеком во всем взводе, на которого мог положиться я. Другие солдаты успели побывать в двух, от силы трех боях. Даже те, кто выжил в прошлых сражениях, ни разу не умирали. Но если ты умрешь – учиться на ошибках поздно. Эти зеленые юнцы не знали, что значит идти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Они не знали, какая тонкая грань отделяет одно от другого, не знали, что на передовой, заваленной трупами, выжить легче всего. Страх, пронизывающий каждую клеточку моего существа, не знал жалости, он был жесток и оставался моей главной надеждой уцелеть в этой бойне.

Это единственный способ сражаться с мимиками. Я ни черта не знал о других войнах, да это мне было и даром не нужно. Мой враг был врагом всего человечества. Остальное не имело значения.

Страх не покидал меня никогда. Я дрожал всем телом. Если чувствовал присутствие противника вне поля зрения, мурашки бежали у меня по спине. Кто как-то раз сказал мне, что страх может просочиться в твое тело и поселиться в нем? Командир взвода? Или Феррел? Или, может, я просто услышал это во время тренировки?

Но страх, даже охватывая все тело, успокаивает меня, утешает. Солдаты, которые забывают обо всем под действием адреналина, не выживают. На войне страх – это коварная женщина, о появлении которой тебя предупреждала мамочка. Ты знаешь, что ничего хорошего она тебе не принесет, но и освободиться от нее нет никакой возможности. Вот и приходится искать способ с ней ужиться, потому что так просто она не уйдет.

Семнадцатая рота третьего батальона двенадцатого полка триста первой дивизии бронепехоты была пушечным мясом. Если бы бои на передовой были успешными, полчища мимиков, бегущие прочь от наших солдат, смели бы нас, как поток воды – сухой папоротник. Если бы атака провалилась, мы остались бы одни в бушующем море врагов. В любом случае наши шансы выжить были мизерными. Командир взвода знал это, и сержант Феррел тоже. Рота была полностью собрана из солдат, переживших побоище при Окинаве. Кто лучше сгодится для выполнения откровенно дерьмового задания? В операции принимали участие двадцать пять тысяч Доспехов. Так что, если даже одинокий взвод из ста сорока шести человек сотрут с лица земли, эта новость не попадет на стол командования в министерстве обороны даже в виде служебной записки. Мы были жертвенными ягнятами, кровь которых должна смазать колеса военной машины.

Все сражения делятся на три вида: дерьмовые, очень дерьмовые и дерьмовые сверх всякой меры. Так что паниковать из-за этого смысла нет. Хаоса будет и без того предостаточно. Те же Доспехи. Тот же враг. Те же друзья. Все тот же я и мускулы, по-прежнему не готовые к тем задачам, которые перед ними ставили, и нывшие так, что у меня темнело в глазах.

Мое тело не менялось, но операционная система, которая им управляла, подверглась существенной перестройке. Я был зеленым рекрутом, бумажной куклой, подхваченной ветрами войны. Я стал ветераном, который мог подстраивать войну под себя, управлять ею. Я нес бремя бесконечного сражения, как машина для убийства, в которую успешно превратился – в машину из плоти, крови и нервов вместо масла и проводов. Машина не отвлекается. Машина не плачет. Машина ходит с одной и той же горькой улыбкой – день за днем. Она молниеносно просчитывает ход боя, разворачивающегося вокруг. Ее глаза ищут следующего врага до того, как умрет предыдущий, а разум в это время уже задумывается о третьем. Так вышло не во зло и не во благо. Так просто было. И если так будет продолжаться вечно, значит, пусть продолжается.

Выстрелить. Перебежать. Переставить одну ногу, другую. Двигаться дальше.

Копье вспороло воздух в том месте, где за десятую долю секунды до этого был я. Оно ушло глубоко в землю и только тогда взорвалось, подняв в воздух фонтан грязи и песка. Можно передохнуть. Враг ничего не увидит сквозь падающие комья – в отличие от меня. Вот так. Раз, два, три. Я валил мимиков прямо сквозь импровизированную пелену пыли.

Я случайно сбил одного из своих – таким пинком обычно вышибают дверь, когда руки заняты. В левой я держал пулемет, в правой – боевой топор. Хорошо, что Бог даровал человеку две руки и две ноги. Если бы у меня было всего три конечности, я не смог бы помочь этому солдату, кем бы он ни был.

Повернувшись, я зарубил следующего мимика – одним ударом. Потом кинулся к упавшему солдату. У него на Доспехе был нарисован волк в короне – четвертая рота. Они здесь, значит, мы встретились с основной атакующей силой. Линия фронта постепенно сдвигалась.

У солдата дрожали плечи. Он был в шоке. Причины я не знал – может, страх перед мимиками, может, мой пинок. Он никак не реагировал на то, что происходило вокруг. Если бы я оставил его там, он стал бы трупом через три минуты.

Я положил руку на плечевую пластину и подключил контактный коммуникатор.

– Ты помнишь, на сколько очков мы обошли вас в той игре?

Он не ответил.

– Помнишь игру, в которой вас обошла семнадцатая рота?

– Ч… чего? – Слова застревали у него в горле.

– Ну, матч по регби. Забыл, что ли? Это был своего рода рекорд внутренних матчей, так что мы, наверное, вас обошли очков на десять – двадцать.

Я внезапно осознал, что делаю.

– Знаешь, забавно, что я сейчас так с тобой разговариваю. Как думаешь, она на меня не обидится за то, что я украл ее идею? Правда, вряд ли она успела ее запатентовать…

– Что? Ты о чем сейчас?

– С тобой все будет хорошо. – Парень быстро приходил в себя – он явно не зеленый новичок, каким был я. Я хлопнул его по спине: – За вами должок, четвертая рота. Как тебя зовут?

– Когоро Мурата, и ни хрена я тебе не должен.

– Кэйдзи Кирия.

– Странный у тебя подход к войне. Что-то он мне не по нутру.

– Аналогично. Будем надеяться, нам и дальше будет везти.

Мы стукнулись кулаками и разошлись.

Я повел головой слева направо. Побежал. Нажал на спуск. Тело давно перешло границы усталости, но часть меня по-прежнему сохраняла бдительность, невозможную при обычных обстоятельствах. Мой разум превратился в конвейерную ленту, на которой надо хорошие яблоки отделить от плохих – любая информация, не влияющая на выживание, автоматически отсеивалась.

Я увидел Риту Вратаски. О ее появлении возвестил рокот взрыва. Бомба с лазерным наведением отделилась от самолета, кружившего над головой, за пределами досягаемости врага. Расстояние до нас она преодолела меньше чем за двадцать секунд, и взорвалась ровно в том месте, куда ее направила Валькирия.

Рита устремилась туда, куда только что упала бомба, к невнятной мешанине из обломков и уцелевших тварей. Мимики потоком хлынули к ней из кратера. Она взмахнула боевым топором.

Даже посреди боя вид красного Доспеха Риты что-то пробудил во мне. Одно ее присутствие вдохнуло жизнь в наши неровные ряды. Как боец она не знала себе равных – результат усилий Войск специального назначения США по созданию солдата, рядом с которым другие попросту не нужны. Но дело было не только в этом. Она действительно была нашей спасительницей.

Один только вид ее Доспеха на поле боя заставлял солдат повысить отдачу и эффективность еще на десять процентов, даже если силы уже неоткуда было взять. Я уверен, что многие, увидев ее, сразу влюблялись, как мужчина и женщина на тонущем корабле, видящие друг друга сквозь волны. Смерть на поле боя могла найти тебя в любой момент, так почему бы и нет? Те гении, которые окрестили ее Стальной Сукой, наверное, долго подбирали слова.

По-моему, они совершили ошибку. Или же дело в том, что я и сам стал что-то испытывать к Рите. Это полностью меня устраивало. Я затерян в этой паршивой петле, у меня нет надежды влюбиться в кого бы то ни было. Даже если бы я нашел девушку, способную полюбить меня за один короткий день, уже на следующий этой девушки у меня не будет. Петля лишала меня всех приятных мгновений, проведенных с другими людьми.

Рита спасла меня однажды, давным-давно. Она помогла мне сохранить спокойствие своей болтовней о зеленом чае. Обещала мне быть рядом до моей смерти. Кто мог лучше подойти на роль объекта моей безответной любви, чем наша спасительница?

Операционная система продолжала действовать автоматически, несмотря на отвлекающие сигналы, подаваемые моими чувствами. Тело само повернулось. Я поставил ногу на землю. Мне не было нужды думать о битве, разворачивающейся у меня перед глазами. Мысли только мешали. Решать, как двигаться и куда, – это надо делать на тренировке. Если в бою ты потратишь время на размышления, тебя подкараулит смерть, в любой момент готовая взмахнуть косой.

Я дрался дальше.

Прошло семьдесят две минуты с начала боя. Танака, Маиэ, Убэ, Нидзю – все убиты. Четверо погибших, семеро раненых, пропавших без вести – ноль. Это у Нидзю над постелью висел тот плакат с девушкой в бикини. Маиэ был родом откуда-то из глубинки Китая. Он никогда ничего не говорил. О двоих других я почти ничего не знал. Лица тех, кому я позволил погибнуть, навсегда отпечатывались в моем сознании. Через несколько часов боль пройдет, но память останется. Как шип, засевший в сердце, она мучила меня, закаляя для следующего боя.

Каким-то чудом наш взвод продержался. Я слышал вдали скрежет вертолетных винтов. На сей раз их не смогли подбить. Пока эта попытка оказалась лучшей из всех. У командира взвода не было слов для рекрута, взявшего ситуацию в свои руки. В любой момент может начать стрелять Феррел, прикрывая меня.

И тогда я увидел его – того мимика, с которым дрался в первом бою, из-за которого и угодил в эту проклятую петлю. Я вогнал в него три болта из молота-пробойника в тот день. Не знаю, как я понял, что это он, но сомнений у меня не было. Внешне он ничем не отличался от остальных – такой же раздутый лягушачий труп, как и другие. Я проживал эту петлю уже сто пятьдесят седьмой раз, но без труда узнал мимика, убившего меня впервые.

И его будет ждать очень жестокая смерть.

Каким-то чудом я понял, что если смогу убить его, то перейду некую грань. Возможно, петля никуда не денется, и я так и буду сражаться раз за разом в этой битве, но что-тоизменится, пусть даже незначительно. Я был уверен в этом.

Стой на месте. Я иду за тобой.

Кстати, о границах. Я так и не продвинулся дальше в том детективе. Не знаю, почему мысль об этом тогда вдруг пришла мне в голову – так уж вышло. Я провел последние драгоценные часы своей настоящей жизни, читая книгу. И остановился на том моменте, когда следователь должен был раскрыть тайну. Наверное, уже около года прошло. Может, пора наконец дочитать роман… Если убью этого мимика и перейду на следующий уровень, то вернусь к той последней главе.

Я удобнее перехватил боевой топор. Послав к черту осторожность, бросился в атаку.

В наушниках что-то затрещало. Кто-то говорил со мной. Женщина. Наша спасительница, Стальная Сука, Возрожденная Валькирия, Буйная Смертерита. Рита Вратаски.

– И какая это у тебя по счету петля?