на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Дорогой господин.

Сообщаем Вам, что мы подготовили в настоящее время Второй международный конгресс писателей, который должен объединить выдающихся личностей всего мира.

Ввиду того, что мы создали Рабочее бюро из представителей каждой национальности, наш Секретариат очень желал бы, чтобы Вы могли приехать в Париж, где Ваше присутствие нам было бы очень <1 слово нрзб.>.От имени Генерального секретариата (Арагон, Ж. Р. Блок, Шамсон, А. Мальро)

Рене Блеш
[922].

Место проведения Второго антифашистского конгресса писателей было предложено испанцами, и уже 21 марта 1937 г. именно Испанию утвердило Политбюро ЦК ВКП(б) специальным закрытым постановлением «О Международном антифашистском конгрессе писателей»:

1. Согласиться с предложением испанских антифашистских писателей о созыве в Испании Международного антифашистского конгресса писателей в текущем 1937 году.

2. Для организации и созыва конгресса создать организационную комиссию по созыву антифашистского конгресса, составленную из строго проверенных антифашистских писателей.

3. Предусмотреть введение в состав организационной комиссии от СССР: тт. Кольцова, Эренбурга, Алексея Толстого и Вишневского[923].

Фактическим руководителем всей работы по подготовке конгресса был утвержден М. Кольцов, который отбыл в Париж для осуществления порученной ему деятельности.

Характерны показания, которые М. Кольцов дал на Лубянке (март-апрель 1939 г.) по поводу позиции Эренбурга касательно второго конгресса: «Он был против созыва второго антифашистского конгресса писателей, доказывая, что „сейчас не время, в России идут процессы, можно раздразнить троцкистов, они явятся на конгресс и тогда советским делегатам не поздоровится“. Спор мой с ним по этому поводу кончился в марте 1937 г. указанием из Москвы о желательности созыва конгресса в 1937 году Тогда он сказал мне: „Можно, значит еще протянуть до 31 декабря 1937 года“ (конгресс все же был проведен в июле). Он считал „недемократичным“ неприглашение Андре Жида на конгресс и излишними выступления, которые были сделаны советскими делегатами против троцкистов и правых»[924].

После 21 марта к вопросу о конгрессе в Испании Политбюро возвращалось дважды, но перед тем Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов заслушали доклад М. Кольцова о положении в Испании — по-видимому, это произошло 15 апреля 1937 г.[925], а 17 апреля 1937-го Политбюро постановило: «Отпустить в качестве помощи от СССР Международной ассоциации на проведение Конгресса и проезд иностранных делегатов 20 000 долларов». На расходы советской делегации из 15 человек было ассигновано 15 тысяч долларов (весьма значительная по тем временам сумма). 19 апреля 1937 г. Политбюро приняло решение о советской делегации: «Членам делегации выехать по вызову т. Кольцова, в зависимости от точного начала конгресса»[926]. Состав делегации в этом постановлении зафиксирован не был, но уже в письме Кольцова Ставскому 1 июня состав делегации будет фигурировать. Судя по названным именам, очевидно, что ни известность на Западе, ни знание языков, ни даже представление всех национальных литератур СССР, фактически не брались в расчет, главным критерием стала политическая надежность делегатов — это касалось и иностранных делегатов тоже.

Понимая свою личную ответственность перед Сталиным за «прокол» с Андре Жидом, М. Кольцов решил систематически и подробно докладывать о ходе подготовки к конгрессу писателей в Испании.

Шифротелеграмма Кольцова из Парижа т. Сталину 23 мая 1937 г.:

Есть немало желающих поехать на конгресс писателей в Испанию, но мы отбираем твердых антифашистов. Жид не поедет, его отговорил Мальро, который встречается и, по-видимому, потихоньку дружит с Жидом (сейчас Мальро в Испании). Эренбург просил меня освободить его от работы по подготовке к конгрессу, ссылаясь на усталость и порчу своих отношений с французами. В чисто личном плане он мне сказал, что по-прежнему не верит в возможность при нынешнем положении в Испании провести там конгресс, а кроме того он после истории с Жидом боится второй раз влипнуть. В этих условиях, без Мальро и Эренбурга, руководство подготовкой конгресса из Парижа взяли на себя Арагон и Блок, которые надеются справиться с этим делом. Фейхтвангер несколькими телеграммами потребовал встречи со мной. Я остановлюсь у него по пути в Испанию[927].

Кто знает, может быть, Сталин и чувствовал, что, прими он в июне 1936-го А. Жида, ему удалось бы его обольстить, и книга «Возвращение из СССР» стала бы несколько иной. И, конечно, он помнил о предупреждении Кольцова: отказ в приеме глубоко омрачит А. Жида (помнил, надо думать, и в тот момент, когда окончательно решил Кольцова уничтожить). Так или иначе, когда Лион Фейхтвангер приехал в СССР, Сталин его принял (8 января 1937 г.) и перевод книжки Фейхтвангера «Москва. 1937» в СССР издали. А Фейхтвангер вплоть до заключения советско-германского пакта в 1939-м значился в верных друзьях СССР. (Не исключено, что в 1940 г. Сталин мог выдать его Гитлеру, окажись Фейхтвангер в зоне досягаемости отца народов).

1 июня 1937 г. Кольцов отправил назначенному после смерти Горького генсеком Союза писателей В. Ставскому инструктивное письмо, в котором конгресс конспиративно именовался «спектаклем»:

Спектакль состоится, очевидно, в начале июля. Масса трудностей — и с отдельными участниками, и с гостеприимными хозяевами, и с организаторами. Мальро разъезжает из страны в страну, но по другим делам. Илья Григорьевич <Эренбург>, в начале отдыхавший на курорте, прибыв в Париж, просил меня освободить его от работы по подготовке спектакля, — как в Париже, ибо у него портятся отношения с франц. писателями, так и в Валенсии, т. к. у него испортились отношения с испанскими, особенно с Марией Тересой и Альб<ерти> (Марии Тересе, оспаривая ее слишком восторженные оценки Москвы, он сказал: «Ну, теперь в Москве так настроены, что если из Испании приедет даже корова, то ее примут за быка и будут чествовать». Конечно, женщина смертельно обиделась. Об этом случае рассказал мне он сам, объясняя, что эти слова у него вырвались случайно…). Подлинная причина самоустранения И. Г. — 1) его неверие во всё предприятие, 2) боязнь ответственности, особенно после истории с Жидом, 3) недовольство тем, что наши разногласия и конфликты, например, с тем же Жидом, портят его связи и «положение» в Париже, т. е. возможность дружить с французами и издаваться у них. При этом положении вся тяжесть подготовки легла на Арагона и Блока. Люди они, несомненно, хорошие и честные, но им очень трудно в такой обстановке. Я специально задержался в Париже, чтобы с ними поработать. И отсюда говорю с ними по телефону. У Фейхтвангера я был. Он и Генрих Манн обещают быть, если спектакль будет в июле. <…> Нужно приготовить речи, примерно распределив их так: соц. реализм — Фадеев, пролет, гуманизм и демократия — Ставский, Вишневский, проблемы лит. творчества — Толстой, Шолохов, нация и культура — Микитенко, писатели, дети, молодежь — Барто. (Мне намечена тема — роль писателя и общество). М. б. Вишневский возьмет тему об индивидуальности? Если не он, то Толстой. Это наметки и пожелания последнего заседания генсекретариата. Каждая речь — не больше (лучше меньше) 15 минут! Это строгое правило, особенно для тех, кто будет говорить по-русски, ибо перевод удваивает время. Кельин должен приготовить речь на чисто испанскую тему (желательно, историко-литературного порядка о каком-нибудь исп. классике, но не Сервантесе, о котором будут говорить все). Кроме того, надо быть готовым к маленьким агитвыступлениям по 5 минут и к полемическим, в случае появления где-нибудь врагов народа…[928] Вот пока все <…>. Речи должны быть непременно заранее написаны. Крайне желателен также готовый перевод на франц. язык, в 2–3 экземплярах. Учтите опыт первого конгресса, не делайте сухих, на газетном языке, выступлений. Учтите, аудитория — Испания! Меньше схемы, больше мыслей, образности[929].

10 июня посредственный литератор В. Ставский, по возможно неумолимой иронии судьбы оказавшийся в кресле Горького, переслал это письмо лично т. Сталину, сопроводив его такими словами:

Сообщаю, что из Парижа в Союз Советских Писателей поступила телеграмма от литераторов Мальро, Шамсона, Блока и Арагона. Товарищи сообщают, что окончательно установлен срок международного антифашистского конгресса писателей в Испании 2-го июля 1937. Товарищи считают, что не позднее 30 июня советская делегация должна быть в Париже с тем, чтобы дальше ехать вместе, коллективом.

Сегодня мною получено письмо от тов. Михаила Кольцова из Байонна-Тулузы, датированное 1 июня сего года. Из этого письма, прилагаемого при этом, вытекает, что: 1) срок созыва конгресса — начало июля — подтверждается, 2) на Илью Эренбурга надежда плохая, 3) конгресс готов более или менее, в частности — Фейхтвангер и Генрих Манн будут — о других участниках тов. Кольцов не сообщает, 4) срок выезда советской делегации тов. М. Кольцов считает около 22 июня, 5) выступления советских делегатов должны быть заранее написанными, тщательно и глубоко продуманными. Соображения т. Кольцова надо принять за основу. В связи с этим считаю крайне целесообразным: выезд части советской делегации (Вишневский, Толстой, Ставский) не позднее 20 июня с.г. с тем, чтобы в Париже провести ряд встреч и бесед с литераторами-антифашистами — участниками конгресса, а также проверить всю подготовку к конгрессу. Остальная часть советской делегации должна выехать не позднее 25 июня с тем, чтобы побывать на Парижской Выставке <…> Прошу указаний![930]

Шолохов от поездки на конгресс снова отказался. (Задним числом, 16 сентября 1937 г., Ставский писал Сталину об этом в связи со своей поездкой в Вешенскую для расследования тревожных сообщений о Шолохове: «Шолохов не поехал в Испанию на Международный конгресс писателей. Он объясняет это „сложностью своего политического положения в Вешенском районе“»[931]). Вместо Шолохова в делегацию ввели прозаика Виктора Финка, который с 1909 по 1916 г. жил, учился (окончил юридический факультет Сорбонны) и воевал во Франции, а в 1935 г. выпустил автобиографический роман «Иностранный легион» о Первой мировой войне; одобренный критикой и сделавший ему имя[932]. А. Н. Толстому было позволено прибыть вместе с молодой женой…

23 июня 1937 г. Кольцов записал в «Испанском дневнике» об отношении к конгрессу в Париже, где размещался аппарат Ассоциации писателей-антифашистов:

«Конгресс писателей все-таки состоится, хотя и с небольшим опозданием. Добиться этого было очень трудно. Правительства многих „невмешивающихся“ стран препятствуют проезду делегатов, отказывают в паспортах, волокитят, запугивают, отговаривают, увещевают. Но и в среде самих писателей нашлись такие, которые, именуя себя и левыми и антифашистами, всячески высказываются против конгресса и участия в нем. Они доказывают, что в Испании, в военной обстановке, трудно будет всерьез обсуждать писательские дела и литературные проблемы. (Разве трудно? Вовсе не трудно! во всяком случае это возможно.) Что конгресс выльется в одну сплошную демонстрацию сочувствия Испании. (А почему бы и нет?) Что затея слишком претенциозна и шумлива. (Не более, чем всякий другой конгресс или конференция). Что никто никогда не давал права таскать писателей под огонь и подвергать их жизнь опасности, а их семьи волнениям. (Вот это, пожалуй, довод; но никто их не тащит, кто едет — едет добровольно, да и вообще все будет сделано, чтобы избавить делегатов от самой отдаленной опасности и риска. Приезжали же сюда всякого рода парламентские и дамские делегации, вплоть до английских герцогинь, и ничего с ними не случилось!) Что этот конгресс раздразнит фашистов и дело кончится тем, что Франко соберет у себя конгресс с другими писателями, может быть, даже почище этого. (Тут уж можно только развести руками…) Арагон пишет из Парижа, что троцкиствующие писатели ходят по домам своих коллег и отговаривают их от поездки на конгресс в Испанию»[933]. Приведем еще одну запись Кольцова о последних днях подготовки к конгрессу в Испании: «29 июня 1937. Страшная суетня и бестолковщина в подготовке конгресса. Занимаются этим одновременно два правительства — центральное и каталонское, и в них по три министерства — иностранных дел, внутренних дел, просвещения — и, кроме того, военное министерство, и генеральный комиссариат, и Альянса писателей, и еще все, кому не лень. Со всеми ними Ассоциации писателей приходится спорить и торговаться. Бюрократизм в Испании ленив и наивно высокопарен. Главная забота министерских чиновников — скрыть от делегатов тот неприличный факт, что в Испании сейчас Происходит война. Для этого они придумывают тысячи мероприятий и ухищрений. Места для заседаний они предлагают в отдаленных и тихих районах, в загородных дворцах, укрытых парками. В программу экскурсий вставляют разную туристическую чепуху — рыбную ловлю, осмотр старинных развалин и стоянок доисторического человека. Я доказываю, что если делегаты искали бы тишины и развлечений, они, пожалуй, нашли бы сейчас более подходящую страну для конгресса. Чиновников это не убеждает. Мысль о поездке писателей в Мадрид приводит их в ужас. „Ну что они там увидят? Разрушенный, запущенный город. Какой смысл конгрессу уезжать из Валенсии? Здесь правительство, все министерства, здесь теперь столица, здесь все, что может их интересовать…“».


1.  Сомнительное решение проводится в жизнь | Писатели и советские вожди | 2.  Кольцов и Эренбург: хроника испанского конгресса