Шуршат пожухлые страницы,

Бумага желтая бледна.

Но сквозь заглавных букв ресницы

Какие смотрят времена!

С какой товарищеской лаской

В себя впивали новый мир

И этот корпус с блеклой краской,

И этот стертый эльзевир!

Наборные старели кассы,

Сбивались армии шрифтов,

Но бороной в людские массы

Врезались полчища листов.

И невозможно без волненья

Держать седой комплект в руках, —

Истории сердцебиенье

Я слышу в буквенных рядах.

Я помню: мерзнули чернила,

В шинели мерзнул журналист, —

Но даль грядущего манила

Всего себя влить в этот лист.

И мысль, исхлестанная болью

Гражданских бедствий и войны,

Рвалась со всей людскою голью

На ленинские крутизны.

И вот мы год за годом крепнем,

Неукротимо мы растем.

И если шаг наш старым щебнем

Замедлен — щебень разметем.

И если час случится хмурый,

Устанет мозг от маеты,

Милей нам всей литературы

Вот эти желтые листы.

1927