Глава двадцать первая Доктор Крылз

Когда я прибежал к лавке игрушек (сказал старик), все в ней казалось точно таким же, каким было, когда я уходил. Все стены по-прежнему в игрушках, весь пол по-прежнему в опилках и стружках, а за прилавком остались незакрытые банки краски, и по их бокам стекали тягучие радуги цветов. Кассу заплело паутинами.

– Эгей? – прошептал я, озираясь. Я рассчитывал, что из теней в любой миг вынырнет отец. – Паппо?

Но мне никто не ответил, и я закусил губу. Что же делать дальше? Больница была от нас всего в нескольких милях – я мог бы оказаться там за пару секунд, стоило мне захотеть, но что-то мне подсказывало, что Паппо ни за что не согласился бы лечь в больницу. Он сам выстроил эту лавку игрушек, в конце-то концов. Создал ее на ровном месте, и она держалась не одними кривыми кирпичами и кое-как положенным раствором. Ей не давало рухнуть и все, что в ней было, – все до единой игрушки на прилавках и полках. Он ни за что отсюда не уйдет, в этом я был уверен.

Из-за прилавка донесся какой-то скрип. Я поднял голову и увидел дверь – она выдвинулась на позицию и стояла приотворенная.

– Генри! – воскликнул я. – Дружище! Ты еще здесь!

Дверь укоризненно воззрилась на меня. В ней уже не чувствовалось былой теплоты и дружелюбности, а ведь когда-то мы с ней относились друг к другу очень хорошо. Теперь же она просто тихо стояла и показывала мне тусклую лестницу за собой. Я дошел до нее и посмотрел вверх, на спираль деревянных ступеней. А потом начал взбираться. Почуяв настоятельность момента, Генри вскоре обогнал меня, толкнув при этом, и вправился в стену, но остался плотно закрытым. Ручку повернуть, однако, он мне позволил. У нас в гостиной горел свет, и я вошел, а половицы заскрипели у меня под ногами.

Ничего здесь не изменилось. Кресла стояли на своих обычных местах перед камином, хотя, заметив, кто вошел в комнату, немедленно повернулись ко мне спинками. На комоде расставлены тарелки и чашки – но и они отвернули от меня свои ручки, чтобы за них труднее было взяться. В углу по-прежнему стояла вешалка – но, заметив меня, привстала на цыпочки всеми своими четырьмя лапами, исчезла в той комнате, которая когда-то была моей детской спальней, и закрыла за собой дверь.

Я ужасно огорчился, когда увидел, как разочаровались во мне все отцовские вещи.

– Охохонюшки! – произнес пожилой кролик, вынырнув из отцовской спальни, и подпрыгнул от неожиданности при виде такого редкого посетителя. Но затем расслабился и широко улыбнулся: – Ты пришел! Глазам своим не верю! Я тебя не сразу узнал. Ты стал гораздо старше.

– Здравствуйте, доктор Крылз, – ответил я, шагнул вперед и погладил кролика по ушам. Мне сельский врач всегда нравился – он лечил множество моих болезней в детстве. – Я получил ваше письмо и сразу прибежал.

– А, понимаю, – сказал доктор Крылз, отводя взгляд и закусив губу. – Я не знал, дойдет ли. Тебя же так долго не было.

– Да, меня отвлекали. – Я не мог смотреть кролику в глаза от стыда за свое себялюбие. Я старался быть послушным сыном, но это же правда – мне постоянно что-то мешало.

– Отвлекали? – переспросил доктор Крылз и нахмурился. – Столько лет? Пока твой отец старел и слабел? Вот так так!

– Простите меня за это, – ответил я и посмотрел в пол. – Но вот я здесь. Как он вообще? Ему лучше? Теперь я хочу остаться и ухаживать за ним, честно. – Я немного помялся – мне в голову пришла худшая мысль из возможных. – Он не… еще не…

– Охохонюшки, – печально ответил доктор Крылз и покачал головой, не переставая жевать морковку. – Добрался б ты сюда часом раньше.

– Я пытался вернуться домой! – объяснял я, а по всему телу у меня разливалась огромная тяжесть вины. – Как он вообще заболел? Когда я уходил, с ним все было отлично. Стареет – это да, но здоровье у него всегда было хорошее.

Доктор Крылз прищурился и задумчиво посмотрел на меня.

– Как по-твоему, сколько тебя не было? – спросил он.

– Несколько месяцев, наверное, – ответил я и покраснел. – Я так быстро теряю счет времени. Когда все время бежишь, мелькает множество разных часовых поясов, никогда толком не знаешь, где ты. Или когда.

– Мальчик мой, нелепее я никогда ничего не слыхал, – промолвил кролик, глядя на зеленые корешки, выпущенные морковкой. После чего сунул ее в рот и проглотил одним махом. – Вся суть в том, что тебя не было почти десять лет.

– Не может быть! – воскликнул я и посмотрел на часы, словно они могли так или иначе что-либо подтвердить.

– Уверяю тебя, это истинная правда.

– Значит, я пропустил десять дней рождения?

– Ты пропустил десять дней рождения своего отца, – подчеркнул кролик. – А все это время он говорил только о тебе. Каждую неделю читал газеты – следил за твоими подвигами.

– Я совершенно точно не собирался отсутствовать так долго, – сказал я. – В конце концов, я же обещал Паппо, что вернусь после Олимпийских игр.

– Но домой ты не вернулся.

– Нет, – вынужден был признать я. – Нет, не вернулся. Как он заболел?

Доктор Крылз ласково мне улыбнулся и покачал головой:

– Мальчик мой, он состарился, только и всего. Твой отец был очень пожилым. Всю свою жизнь он прилежно работал. Да он всего пару недель назад еще хлопотал в лавке. А потом у него начались обмороки, и я пришел его посмотреть, но ничего уже сделать не мог. Через несколько дней он упал и после этого совсем слег. Боюсь, тогда-то мы его и потеряли.

Я горестно вымолвил:

– А я-то думал, такого никогда не случится.

– Но мы же все стареем, – ответил кролик. – И ты тоже. Это происходит. Мальчики взрослеют и становятся мужчинами. А мужчины – стариками. Ты же сам это, конечно, знал.

Я кивнул. Я знал, что не стареет только одно – марионетка.

– Если бы пришел часом раньше… – грустно проговорил доктор Крылз.

– Всего час? Вы хотите сказать…

– Да. Он умер незадолго до того, как ты вернулся домой. Он там, на кровати. Можешь зайти повидаться, если хочешь.

Я выдохнул и медленно пошел к двери в спальню, лишь на миг помедлив перед тем, как туда заглянуть. Что же я увижу внутри, когда мои глаза привыкнут к сумраку? Шторы были задернуты, и вся комната тонула в вечерней полутьме. На тумбочке у отцовской кровати похрапывала маленькая лампочка, но, ощутив мое присутствие, стрельнула в меня глазами и тут же вспыхнула ярким светом – до того удивилась она этому зрелищу.

На кровати лежал Паппо. Будто крепко спал. Он был старше, чем я его запомнил, но выглядел очень покойным, и я выдохнул.

– Это я, Паппо, – прошептал я, шагнув поближе. – Я вернулся домой.

После того как Паппо похоронили, я недолго раздумывал, как мне нужно почтить его память. Свои беговые ботинки я повесил на гвоздик и решил, что вместо этого попробую заняться его делом. В конечном итоге, Паппо столько лет посвятил лавке игрушек, что жалко будет просто оставить ее, раз ее создателя и строителя больше нет в живых. Я помирился со всеми в лавке, кого разочаровал своим многолетним отсутствием, и мы дали клятву начать вместе все заново, как добрые друзья.

К счастью, в школе после переезда в эту деревню я научился множеству всего и потому теперь отлично знал, что нужно делать.

Каждое утро я поднимался в четыре часа и пять часов бегал, чтобы только держаться в форме. Потом открывал лавку. Когда покупателей не было – а не было их всегда, – я делал новые игрушки. Самые разные: поезда и автомобили, футбольные мячи и лодки, головоломки с буквами и кубики для азбуки. Но не марионеток – таких кукол я не делал никогда. Потом я их раскрашивал, определял им цену и ставил на нужную полку. Когда Александр бил шесть часов вечера, я снова переодевался для бега и отправлялся на несколько часов в какую-нибудь дальнюю деревню, а потом опять возвращался в лавку, запирал ее на ночь и уходил наверх ужинать. Макаронами, к примеру Или салатом. К полуночи я уже обычно лежал в постели – и снова поднимался в четыре. И так всю неделю.

В общем и целом это хорошая жизнь, уверял я себя. И каждый день старался не думать, насколько мне обидно от того, что я оставил Паппо одного, когда нужен был ему больше всего.