Дневник Бориса Поплавского

Из записей марта 1930

Сегодня опять такая весенняя погода, а то снова холодно было. Милое кремовое ателье Гука, где-то там далеко за Монпарнасом, где почти нет домов. Путешествие с огромной картиной, работа у Дины, пока не заснул, и масса пришло-грубого народу. Читаю Зелинского, какой волшебный мир все эти Селевки и Антигоны.

10-го работал целый день, был у врача, медитировал на улице вечером, тосковал в синема, где видел фильму с двойником Греты Гарбо и меня адски кусала блоха. Дина была милая, несчастная, когда притворялась, что садится в метро, а потом ведь пешком пошла.

9-го, в воскресенье поднялся с добрыми намерениями. Думал о том, что хорошо всю жизнь кирпичик приделывать к огромной Вавилонской башне. Наложил на себя длительную медитацию: 60 минут плюс 10. Думаю потом так и оставить.

Работал дома, читал Лейбница и писал о категориях — казалось мне, что делаю великие философские открытия. Потом солнце так ясно сияло и грело комнату, а я думал о золотой безнадежности. Медитировал мало, но день был очень, очень высокий.

Замечательный разговор с Диной о ебле. Рассказал, как Раису пихнул Терешкович, — ей противно, мне, говорю, совершенно безразлично, а у других мило. Она: «Нет не безразлично, одним дико нужно, а другим (ей и мне) — отвратительно, тяжело».

Долго ставил граммофон, и он таинственно утешал меня отчаянною мыслью о том, что «Аполлон Безобразов» — вещь на редкого читателя. Сегодня опять диктовал с редким увлечением. Не могу без ужаса думать как все это примут такие ослы, как Осоргин.