глава 18. И солнце, и ветер, и небо

Сидя в одиночной камере, Фудзио считал часы. Время тянулось медленно.

За решетчатой дверью над столом надзирателя был прикреплен светильник, и тот читал спортивную газету.

Мелодия модной песенки о безоблачной любви, доносившаяся из радиоприемника, сейчас вызывала у Фудзио дикое раздражение.

Сегодняшний допрос начался около девяти утра. В камеру Фудзио вернулся только после десяти часов вечера.

Раньше Фудзио приходилось тяжело трудиться, но он впервые устал столь сильно. У него от усталости даже кожу щипало. Так реагировала перенапряженная нервная система. Он чувствовал, как изнутри кожу и плоть прокалывают тысячи маленьких острых иголок. Ощущение полной незащищенности.

Камера была около девяти квадратных метров, может быть, чуть больше, какой-то странной формы. Пол здесь был выстлан плитами из коры пробкового дерева. Фудзио полагал, что в тюремных камерах на полу лежат циновки или пол деревянный. Но оказалось, что в недавно выстроенном здании полицейского управления Миуры в камерах предварительного заключения полы сделаны из звукоизолирующей и жароустойчивой пробки. Если на такой пол что-нибудь пролить, то и следа не останется.

В камере была электрическая лампа, чтобы ночью можно было регулировать освещение. Ночью свет давали приглушенный. Однако для Фудзио, привыкшего спать в полной темноте, даже слабый свет являлся раздражителем, и он не мог уснуть, просто лежал с закрытыми глазами. Читать было нечего, но даже если бы и было, читать при таком тусклом свете невозможно.

Окна в камере отсутствовали. Возможно, из-за этого он так и нервничает. Он был словно в ловушке, ни одного глотка свежего воздуха с того момента, как он попал сюда. Подышать можно было в течение несколько минут, предназначенных для утренней зарядки. И только когда его вели по коридору в комнату для допросов, он мог на какой-то миг увидеть солнце, взглянуть на синее небо, ощутить дуновение ветра. В комнате для допросов окон тоже не было. Небо он увидел в тот день, когда его повезли в прокуратуру в Йокосуке, — но тогда шел дождь.

До этого дня Фудзио допрашивали четверо следователей. Старший полицейский инспектор, младший полицейский инспектор и два сержанта. Младшего инспектора звали Кадзуо Такарабэ. Это он сказал Фудзио, что камеры предварительного заключения в полицейском управлении Миуры — просто рай. Фудзио решил ничего не говорить, а побольше выуживать из собеседника, поэтому он с деланной наивностью осведомился у Такарабэ: «Это почему?»

— В них микроклимат прекрасный — не холодно, но и не жарко.

Здание новое, так что у нас везде кондиционеры и отопление. Даже у вас дома таких удобств, наверное, нет, — гордо сказал Такарабэ. — Летом здесь просто чудесно, вам понравится. Вот у вас дома есть кондиционер?

Фудзио ничего не ответил. Ему не хотелось сравнивать нормальную жизнь и жизнь заключенного. К тому же он не мог взять в толк, что крылось за словами следователя, — хотел тот его поддержать или выказывал неприязнь. Может, условия здесь и райские, но жизнь в каменном мешке, вдали от солнца, ветра и неба, опустошала душу.

Этим утром Фудзио сообщили, что нашли улики по делу убийства школьника.

— Интересно! Но я не понимаю, о чем вы говорите. Я ведь тут газет не читаю и ничего не знаю, — рассмеялся Фудзио.

— Ребенок оставил предсмертную записку. Не помните? — сказал Такарабэ.

— Предсмертную записку?!

Младший полицейский инспектор Такарабэ относился к тому типу людей, которые весьма скупы на эмоции. А вот сержант Сиро Хигаки со своим проницательным взглядом вообще был похож на пройдох-полицейских, которых изображают в телесериалах.

— Так что же написал этот мальчик?

— Предсмертную записку. Он почувствовал опасность и написал предсмертную записку. Вы что, не видели этого, когда посадили ребенка в машину?

— Вы хотите сказать, что он писал, сидя в машине? Чушь какая.

— Так значит, он ничего не писал?

Фудзио почувствовал, что купился глупейшим образом. До этого он упорно отрицал свою причастность к гибели мальчишки. И теперь, когда Фудзио как бы косвенно подтвердил, что сажал мальчика в свою машину, он даже растерялся. Только сейчас Фудзио осознал, что с ним работают профессионалы. Но еще можно было выкрутиться, и Фудзио решил сосредоточиться.

— Ребенка, что, похитили? Какой же преступник позволит оставить письменную улику, это же глупо.

— Вы утверждали, что часто подвозили на своей машине родственников. А вы абсолютно уверены в этом? — спросил Такарабэ.

— Да, уверен. Когда матери нужно было в больницу, я ее всегда отвозил.

— Что у нее за болезнь?

— Да ерунда какая-то. То простуда, то расстройство желудка, то зубная боль. Давление мерить ездили.

— Ваша мать сказала, что давно уже ничем не болела.

Фудзио ощутил, как по жилам побежала горячая лава, внутри что-то словно взорвалось. Перед глазами поплыли черные круги.

— Хочу спросить вас о псе.

— О каком еще псе?

— До аварии вы ездили в Садзиму. Не заходя в кафе, вы купили сок в торговом автомате перед входом. Неподалеку лежал большой пес хозяев кафе. Я правильно излагаю?

— Сколько можно повторять одно и то же?!

— Но ведь там не было никакого пса. Он околел, за две недели до вашего приезда.

— Расскажите нам, когда вы подвозили на своей машине детей? — перехватил разговор сержант Хигаки, когда Такарабэ вышел из комнаты для допросов. Эта парная игра профессионалов не очень-то обрадовала Фудзио.

— Детей? Вы имеете в виду племянниц?

— Хорошо, расскажите о племянницах. Хорошие девочки?

— Не знаю. В последнее время я их почти не вижу.

— Не может быть! Вы же говорили, что вы — замечательный дядя! Вы же часто возили своих племянниц.

Фудзио молчал.

— Вы когда-нибудь подвозили на машине мальчика? Учащегося начальной школы?

— Нет, такого ребенка я никогда не подвозил, — Фудзио сделал вид, что задумался. — Пожилых женщин часто подвозил. У нас тут автобусная остановка далеко. Я их подбрасывал до деревни, и они были очень признательны.

— Похвально. А других женщин вы не подвозили?

— Женщин? Вы имеете в виду мать?

— Нет, посторонних женщин.

— Я возил Юкико Хату. Мы с ней катались на машине. Она обещала дать мне семена вьюнков.

— Мы побывали в доме Юкико Хаты.

— Вы?

— Да.

— Вы говорили с ней обо мне?

— Конечно. Нам нужно было проверить ваши показания.

Фудзио вновь охватила бешеная злоба, он вскочил и попытался ударить полицейского, но тот быстро перехватил руку Фудзио.

— Сядьте, успокойтесь, — совершенно спокойно сказал Хигаки. — Какие у вас отношения с Хатой-сан?

Фудзио сидел, сжав под столом руки в кулаки. Он ощущал себя жалким олухом. Но обсуждать отношения с Юкико было бесчестно по отношению к ней, поэтому Фудзио упрямо молчал. После довольно долгой паузы Хигаки, наконец, задал следующий вопрос:

— Насчет найденной в вашей машине саперной лопатки… Что и где вы копали ею?

Фудзио молчал.

— Где вы копали яму этой лопатой?

— Никаких ям я не копал, она просто лежала в багажнике.

Нет, копали. Вы плохо ее вымыли. Видно, что вы ею пользовались. И не в саду Юкико Хаты.

— Ну, так и вспомните за меня, где я копал яму этой лопатой! У меня с памятью проблемы. Поэтому я так и путаюсь, когда вы спрашиваете меня о том, что было. Вспомните за меня, вы меня очень обяжете.

— Хата-сан просила вам кое-что передать, — сказал Хигаки. — Она просила передать, чтобы вы скорее во всем признались. Хата-сан сказала нам, что вы никогда не помогали ей в саду.

Последние несколько дней Фудзио ломал себе голову, обдумывая, как ему выпутаться из этого дела. Нужно снять с себя подозрения, но как это сделать?

— Значит, Хата-сан передала, чтобы я сказал правду? — уныло переспросил Фудзио у Хигаки.

— Именно так она и сказала.

Фудзио сделал вид, что задумался.

— Наверное, она права, — пробормотал он после долгого молчания.

— Что вы имеете в виду?…

— Я говорю об аварии.

Хигаки лишь вопросительно уставился на Фудзио.

— Я все видел в зеркало заднего вида. Велосипедист встал, поэтому я подумал, что с ним все в порядке, и уехал. Я искренне считал, что это он был виновником столкновения.

— Вы это видели в боковом зеркале? У вас ведь сорвано зеркало заднего вида. Кто и почему это сделал?

— Я же вам говорил. Однажды я припарковался вплотную к другой машине и не смог выйти через правую переднюю дверь, а когда перелезал на левое сиденье, то держался за зеркало заднего вида, и, вероятно, слишком сильно нажал, вот оно и оторвалось.

— Вот как? А это сделал не ребенок?

— Какой еще ребенок? У ребенка сил не хватит оторвать такое зеркало.

Хигаки ничего на это не сказал. Если бы у него было больше фактов, то он продолжал бы давить на Фудзио. Но, очевидно, ничего конкретного он не накопал. Тем не менее подобные вопросы возникали постоянно, и это нервировало Фудзио.

— Почему вы решили сбежать? Была же какая-то причина? — Хигаки ждал ответа, глядя Фудзио в глаза.

— Я в тот день был слегка нетрезв.

— Вы же говорили, что не пьете.

— Обычно не пью. А тут настроение было плохое, я подумал, что не грех немного встряхнуться. Такое случалось со мной только пару раз. Если бы я затормозил, полиция меня все равно бы арестовала — за вождение в нетрезвом виде.

— Где вы пили?

— По пути купил банку в торговом автомате.

— Несмотря на то что не любите алкоголь?

— Я же сказал, что хотел поднять настроение. Лекарства тоже ведь ужасная гадость.

Казалось, Хигаки это убедило.

— Сколько вы выпили?

— Не очень много. Где-то около ста граммов. Я выпил только половину бутылки, больше не смог. Но к аварии это не имеет отношения. Я, конечно, виноват, но я не был пьян. Просто велосипедист не слишком пострадал, вот мне и захотелось сбежать, чтобы не попасться вам в лапы в нетрезвом виде.

Фудзио следовал своему сценарию: он говорил правду, поскольку Юкико просила его признаться. Он должен был сделать вид, что внял доброму совету. Фудзио считал, что его история звучит сравнительно неплохо.

— Значит, вы солгали нам насчет поездки? Что же вы делали в тот день? — спросил вернувшийся Такарабэ. Тут Фудзио опять рассвирепел.

— Я действительно ездил на побережье!

— Но пес-то околел.

— Господин полицейский! — взбесился Фудзио. — В той деревне, наверное, не одна большая собака?

— А как насчет земли на лопате? Вы утверждали, что копали ею в саду Хата-сан.

— Господин полицейский, я выразился иносказательно. Я — поэт. Я сказал то, что думал. Она была бы рада, если бы я ей помог.

— Не уклоняйтесь от темы! Вас же спрашивают не о стихах, — громко сказал Такарабэ.

— Господин полицейский, вы стихи-то хоть когда-нибудь читали? Возьмите и почитайте. Вы только о преступлениях и думаете, а о человеке забываете.

Хигаки пристально посмотрел на Фудзио и заметил:

— Кстати сказать, Такарабэ-сан хорошо разбирается в китайской поэзии. Он — лучший поэт в нашем управлении.

— Вот оно как… Приношу свои извинения.

— Чьи же стихи мне почитать? Порекомендуйте. Я ведь почти ничего не читал. Со школы только и делаю, что занимаюсь физическими упражнениями, тренируюсь.

— Наверное, вы были сорванцом…

— Я всегда предпочитал физический труд.

Фудзио мельком оглядел упругое тело Хигаки.

— Так где вы копали землю? — не унимался Такарабэ. Допрос он вел беспощадно.

— Как-то раз кое-что выкопал.

— Где?

— Где же это было?… Кажется, на плоскогорье у залива Коадзиро.

— И что вы выкопали?

— А вы когда-нибудь патрулировали на той дороге? Тамошние крестьяне высаживают капусту чуть ли не на проезжей части. Все побольше хотят получить.

— Это прежде так было. А теперь там все вокруг заасфальтировали, — Хигаки сидел как истукан. — Так на каком же поле вы копали землю?

— Я, признаться, сельским хозяйством не интересуюсь. Поле — оно и есть поле. Не болото же!

Однако Фудзио пережил настоящий шок, когда на третий день младший инспектор Такарабэ неожиданно закричал:

— Говори, ты убил ребенка?!

— Не знаю я никакого ребенка.

Фудзио был доволен, что не потерял хладнокровия.

— Хватит упираться! Мальчик оставил в твоей машине жевательную резинку, волосы и отпечатки пальцев.

Фудзио молчал.

— Как ты его убил?!

После этого Фудзио вовсе умолк, вспомнив о своем праве не отвечать. Сержант Хигаки тоже молчал и только сверлил Фудзио презрительным взглядом.

Эта ситуация затянулась на добрых три часа. Фудзио решил полностью замкнуться в себе. Правда, громкий голос Такарабэ мешал ему размышлять, но Фудзио выработал стратегию поведения.

Если Хигаки начнет угрожать, нужно будет немедленно потребовать адвоката. Фудзио уже просил какого-нибудь адвоката, но почему-то никто так и не появился. Но если он, Фудзио скажет, что признался под давлением и без адвоката, то полицейским не поздоровится.

Это Фудзио уяснил еще работая в отеле. Он свел знакомством с одним коммивояжером, поставлявшим мастику для полов. Хотя Фудзио и не пил, но вечерами часто сидел с ним в каком-нибудь баре и слушал его рассказы. У коммивояжера была судимость. В молодости он отбыл тюремное наказание за то, что, подпоив снотворным работавшую в его магазине семнадцатилетнюю девушку, изнасиловал ее.

— Она-то радовалась, что я куплю ей сумочку… Я тогда многое узнал. Адвокатов все уважают, но среди них немало прощелыг.

— А прокуроры не опускаются до такого?

— Да все они одного поля ягода. Некоторые прокуроры лебезят перед адвокатами.

— Почему?

— Прокурор может переквалифицироваться в адвоката. У адвоката статус выше. Вот многие молодые прокуроры и хотят поскорее выйти в отставку, стать адвокатами, зарабатывать бешеные деньги. Такие заискивают перед адвокатами, которые когда-то тоже были прокурорами. Они хотят жить хорошо.

Фудзио не знал, насколько это соответствует истине. Но у него не шли из головы слова о том, что нельзя надеяться на адвоката, что нужно самому бороться за себя.

Фудзио заявил, что обдумает ситуацию вместе с адвокатом, если ему предоставят эту возможность. Полицейские, вероятно, решили, что он хочет сделать признание, поэтому накануне его вызвали в комнату для свиданий, сказав, что пришел адвокат.

Комната для свиданий была такой же тесной, как и комната для допросов. Ее разделяла пластиковая перегородка, позволявшая слышать собеседника, но не позволявшая передавать заключенным какие-либо вещи.

— Я ваш адвокат, меня зовут Юдзо Тагами. Наш разговор должен происходить наедине, без свидетелей.

При этих словах охранник медленно вышел из комнаты для свиданий.

Фудзио послушно уселся на стул и посмотрел на адвоката.

На вид ему было далеко за семьдесят. Он был слегка лысоват, в очках, и явно страдал дальнозоркостью.

— Ко мне обратился Сабуро Морита. Я решил взяться за это дело и защищать вас в суде. Он ведь муж вашей сестры? — уточнил Тагами. У него был какой-то характерный выговор, но какой именно, Фудзио не мог определить.

— Да.

— Морита-сан обратился ко мне официально. Поэтому попрошу заверить личной печатью ваше заявление о том, что вы просите меня быть вашим адвокатом. Но должен предупредить: если вы хотите, чтобы я помог вам, вы должны говорить мне всю правду, без утайки. В противном случае вы окажетесь в сложном положении.

Фудзио молча смотрел на Тагами. Он заметил, что к пиджаку адвоката прилипли засохшие зернышки риса, испачканные соевым соусом. Фудзио подумалось, что такие вещи бывают довольно часто. Сам он редко носил галстуки, но знал, что многие мужчины считают галстуки чем-то вроде салфеток, на которые неизбежно летят капли бульона, когда они едят рамэн.^[46] Ничего нет необычного в том, что на лацкане пиджака адвоката остались зернышки риса; причем, засохли они еще несколько дней назад. Но сердце Фудзио пронзило отчаяние, острое, как льдинка.

— В обвинительном акте сказано, что 18 апреля в 19 часов 30 минут вы совершили наезд на велосипедиста на перекрестке Такады и скрылись с места происшествия. Это верно?

— Да.

— Почему вы тогда не остановились? Вы же видели, что сбили человека?

— Я не остановился, потому что он сам в меня врезался. Именно он был виновником аварии. Причем он тут же самостоятельно поднялся на ноги. Я что, должен был помогать этому дураку?

— Почему во время допроса в полиции вы не сказали об этом?

— Господин адвокат, будет вам, в самом деле! Во-первых, я здесь никому не доверяю. Может, вы и верите тому, что мы беседуем без свидетелей, но я не такой наивный. Вся эта комната наверняка утыкана подслушивающими устройствами. Поэтому я не хочу ни о чем здесь говорить.

— Однако нам больше негде беседовать!

— Ну, тогда не будем касаться подробностей.

Таками не пробыл в комнате для свиданий и двадцати минут. Причина была не в его безответственности, а в поведении Фудзио, который грубил и не желал отвечать прямо на поставленные вопросы.

Адвокат и подзащитный выходили из комнаты для свиданий через разные двери, поэтому Фудзио не смог толком проследить за Тагами. Он лишь мельком взглянул на удаляющуюся фигуру адвоката.

Казалось, что из Тагами ушли последние силы. Голос звучал глуховато. На лице не выражалось никакого интереса к происходящему. Даже походка у него была нетвердой, как у маленького ребенка, который едва начинает ходить. Чувствовалось, что Тагами с трудом передвигает ноги, хотя он был не настолько стар. Фудзио, конечно, не собирался расспрашивать адвоката о здоровье. Скорее всего, Тагами перенес инсульт. Возможно, ему давно надо бы уйти на покой. В душе Фудзио все кипело, когда он думал о том, кого прислал ему проклятый шурин.

Спустя некоторое время Фудзио вызвали на допрос. Его вел охранник, в руке у которого был лист бумаги. Допрос вел младший полицейский инспектор Такарабэ.

— Адвокат принес бумагу, чтобы вы ее подписали. Это заявление с просьбой назначить его адвокатом, — сказал Такарабэ, протягивая Фудзио бумагу.

— Я его не просил, — отрезал Фудзио.

— Почему?

— Зачем? У него уже и глаза-то не видят.

— Вы преувеличиваете, — неуверенно сказал Такарабэ.

— Точно, он ничего не видит. Даже не заметил, что держит бумаги вверх ногами. Делал вид, что листает их. Скажите ему, чтобы он бросил эту затею, все равно ничего путного не выйдет.

— Выписан еще один ордер на ваш арест, — сказал Такарабэ. — По обвинению в убийстве мальчика по имени Кэн Окада. Ты посадил его в машину, затем убил и бросил тело в заросли бамбука. Хорошенько подумай, прежде чем отказываться от услуг адвоката.

Фудзио молчал около минуты. Но не потому, что раздумывал, отказываться ему от адвоката или нет. Для него вопрос был решен.

— Мне не нужен этот старикашка! Недобросовестный, бестолковый и алчный…

— Вот что я могу вам сказать, — нарушил молчание сержант Хигаки. — Утро вечера мудренее. Ложитесь спать, а потом решайте. С такими вещами торопиться нельзя. Я для себя раз и навсегда уяснил, что важные решения нужно принимать на свежую голову.

— Спасибо за совет. Я так и сделаю. Только неудобно перед этим дедом.

Фудзио не доверял ни единой живой душе. Он давно привык вообще не доверять людям, и в этом смысле заключение не научило его ничему новому. Жизнь за решеткой вполне можно было терпеть. Из полицейских, допрашивавших его, Хигаки вызывал больше доверия, но Фудзио отнюдь не принимал его слова всерьез.

Когда около десяти часов вечера допрос наконец закончился, Хигаки сказал:

— Уно-сан, вы, наверное, и не подозреваете, что сейчас творится за стенами этого здания. Газеты и телевидение раструбили подробности вашего дела. Даже сейчас, в такой поздний час, перед управлением толпится человек тридцать репортеров. Ко мне домой приезжало пять или шесть человек. По вашей милости моей жене спать не дают. Дом-то у меня небольшой.

Фудзио напряг слух, но так и не расслышал на улице ни единого звука.

— Теперь вы, наверное, не будете считать себя в безопасности даже в камере. Выйди вы на улицу, журналисты растерзают вас. Может быть, вы хотите, чтобы мы усилили вам охрану?

— Да, я буду признателен.

— Послезавтра вас, наверное, повезут в прокуратуру. Естественно, вашего выхода будет ждать толпа журналистов, — как здесь, так и там. Помните об этом.

— Эти прохвосты, наверное, и домой ко мне добрались… — пробормотал Фудзио. В нем снова проснулась жажда убийства.

— Мне сегодня сказали в полицейском управлении, что ваш магазин закрылся, а родители уехали в Сидзуоку. Вам об этом известно?

В Сидзуоке младший брат матери Фудзио владел залом игральных автоматов.

— Семья вашей сестры тоже не смогла оставаться в своей квартире. Из-за преследований журналистов у детей случился нервный срыв, и они не могут ходить в школу.

— Я не хочу знать об этом. За это пусть отвечают журналисты.

— Поскольку вас повезут в прокуратуру, вам следует кое-что учесть. Если вы не хотите, чтобы люди видели наручники, мы накроем их платком, но ваше лицо я отказываюсь закрывать. У нас уже есть печальный опыт. Один подозреваемый не хотел, чтобы люди видели его лицо, и ему разрешили накинуть капюшон куртки. Из-за этого он плохо видел и не смог подняться по лестнице. Бывает и так, что подозреваемого приходится буквально тащить, держа с двух сторон. Но в тот раз подозреваемый покалечился, и на нас посыпались жалобы, поэтому впредь я решил не создавать опасных ситуаций. Если вы не хотите, чтобы вас фотографировали, просто наклоните голову.

Фудзио уже потерял счет времени, хотя нельзя сказать, чтобы в тюрьме он страдал от бессонницы. Прежде ночами он предавался самым диким фантазиям, в основном сексуальным. Хотя он противился им, они приносили ему странное удовольствие.

Однако сейчас он мог думать только о том, как вести себя в понедельник, когда он окажется под прицелом фотоаппаратов и видеокамер. Фудзио представил себе, как он проходит мимо журналистов с гордо поднятой головой. При этой мысли он ощущал потребность выпрямить спину. Однако сохранять такую позу было тяжело, и Фудзио мысленно горбился, как обезьяна.