2

Слушать Лузая – это только зря тратить время. Потому что кто вел корабль? Я, Айгаслав. Вот вы меня и слушайте. И я говорю, что тогда было так: когда мы ночью ушли из Ярлграда…

Нет, не годится. Сначала я лучше расскажу вам про руммалийцев и про Верослава. А там было так. Посол, когда увидел перед собой раскаленный меч, не испугался, как мы все тогда ожидали, а вдруг сильно прикусил губу – аж до крови – и злобно закричал, и захрипел! А после зашатался и упал. Мы кинулись к нему, но он был уже мертвый. Я приказал, подали нож и разжали ему зубы. У него во рту были какие-то колючие осколки. Чурпан сказал, что это у них есть такая прозрачная глина, она называется стекло, они из этого стекла делают маленькие-премаленькие кувшинчики и носят в них яд. Он от яда и умер, закончил Чурпан.

Я встал и очень крепко задумался. А если честно признаться, то я тогда просто не знал, как быть дальше. Но тут кто-то из наших сказал, что надо было бы позвать Хальдера, он же как никто другой сведущ во всех этих руммалийских штучках. Но я гневно прервал эти слова, сказал, что Хальдер спит, а после тут же спросил, где остальные негодяи.

Сразу пошли за остальными. И быстро привели их всех. Когда они увидели мертвого и уже даже почерневшего от яда посла, то очень испугались и принялись кричать, что они ничего не знают и не понимают, что посол – это не их хозяин… Ну, и еще много другого, подобного. Я велел, чтобы их пытали. Я понимал, что это бесполезно, что его слуги и вправду очень глупы и ничего не знают. Но мои воины были тогда в ужасном гневе! Если посол вдруг взял да отравился, говорили они, то значит, это неспроста, значит, он что-то скрывал, что-то знал!

Слуги очень кричали – как дети. Я тогда не выдержал и велел, чтобы их скорей свели во двор и там отдали псам. И чтобы посла тоже отдали.

И так и было сделано. Тогда я велел, чтобы все ушли, а остались только воеводы. С ними я опять сел за стол. И только тогда уже сказал:

– Хальдер убит.

Они вначале ничего не говорили, а только смотрели на меня – очень внимательно. Потом Чурпан тихо спросил, как это было.

– Очень просто, – сказал я. – Отравили его, вот что!

– Но он же даже к столу не подходил! – удивился Чурпан.

– А и не надо подходить! – очень сердито сказал я. – Смерть сама, когда надо, придет. Так и к нему пришла.

– На чьих ногах?

– На руммалийских.

И я им рассказал, как это было. И гневно засмеялся, и сказал, что я теперь понимаю, почему посол был так настойчив, когда просил, чтобы ему разрешили передать поцелуй ярлиярла.

– Этой змеи! – так сказал я в самом конце.

– Хей! – гневно закричали они. – Хей!

Но я же видел, я же ведь не слепой, что одни мне поверили, а другие нет. Вот Чурпан, то видно, поверил, а Шуба не поверил. И Крыж не поверил, Вавыр не поверил… Но об этом я не стал говорить. А встал и сказал вместо этого вот что:

– Пойдем! Он там один скучает.

И я вернулся к Хальдеру, и привел с собой воевод. Хальдер, уже совсем распухший, лежал, широко раскинув руки. Мне помогли, я посадил его к стене, прикрыл его медвежьей шкурой, чтобы ему было тепло, сложил ему руки, как надо, и в правую дал меч, а в левую рог. Рог, кстати, принес с собой Шуба – он про рога и про вино никогда не забывает.

Но Хальдер не любил вино, и поэтому я велел – и нам принесли его любимую настойку, на грибах. Она не то чтобы горькая и крепкая, но зато очень хмельная. Кто пьет ее с непривычки, тот видит много всякого, пугается и кричит как безумный. Но Хальдер долго приучал меня к ней, я его настойки не боюсь – мне от нее только легко становится.

Но так мне было только раньше, когда Хальдер был еще жив. А теперь, когда он уже умер, да еще когда он сидел рядом со мной, всё получилось совсем иначе. Теперь я только и смотрел на Хальдера! Даже когда я пил из рога, я и тогда неотрывно смотрел на него. А после я вдруг как будто совсем потерял голову – и принялся рассказывать о той поре, когда был Черный Бунт.

– Вот здесь, – сказал я им, и даже показал рукой, где, – вот здесь я тогда лежал. А он вон там стоял, возле окна. И Бьяр был с ним. А бунтовщики были внизу, возле самого крыльца, и их было очень много. Поэтому Хальдер и Бьяр стреляли в них, даже не целясь, и все равно каждый раз попадали. А я… А что я? Мне тогда было только шесть лет, я был еще совсем никто! Вот я и лежал под его тюфяком, и не поднимал головы. Но потом я осмелел, вылез из-под тюфяка и тоже подошел к окну, и даже стал подавать им стрелы. А после… Вж! Вот так стрела пропела! И Бьяр упал, и лук его тоже упал – из его рук. А крови почти не было. Но я все равно закричал, мне было очень страшно! А Хальдер на это засмеялся и сказал:

– Щенок! Ты ярл или не ярл? А ну подними лук! И помогай! Ты что, не видишь, что я остался один!

Я поднял лук.

– Стреляй! – приказал он.

– Я не могу! – сказал я.

– Стреляй, я говорю! – гневно закричал он. – Вон, сколько их! Не промахнешься!

И он опять взялся стрелять. И каждый раз попадал. Тогда я тоже взял стрелу и заложил ее, а после… Рвал, натягивал – а лук не поддавался! Он был очень тугой для моих рук. Мне было очень стыдно за такую мою слабость. А тут еще Хальдер опять очень насмешливо сказал:

– Щенок! Противно на тебя смотреть!

И тут я очень разозлился! И снова потянул за тетиву – и тетива пошла, лук заскрипел и я прицелился. А после… Вж! И я попал в него! Тот человек упал! На нем была вот такая кольчуга – почти как на тебе сейчас, Вавыр. Но дальше! Хальдер увидел это, засмеялся, отбросил лук, схватил меня, прижал к груди и закричал:

– Ярл! Настоящий ярл! Твой первый враг убит твоей рукой! А я твой раб, ярл Айгаслав! И завтра все это увидят!

И завтра, так закончил я, да вы все это видели, и все это и сейчас хорошо помните, я вышел к вам, воссел в седло и поднял меч. Вот так я стал над вами настоящим ярлом!

Тут я замолчал. И все они тоже молчали. Но вдруг… Я же вам уже говорил, что настойка была очень крепкая… Вавыр зло выкрикнул:

– Мой брат!

– Что «брат»? – спросил у него я, будто я и вправду ничего не понял.

– Брат! – еще злее повторил Вавыр. – Это был мой брат. И ты убил его!

Он вскочил, и схватился за меч. Тогда и я вскочил, посмотрел на него и сказал:

– А сейчас я убью и тебя!

И я тоже схватился за меч. Тогда уже и все остальные вскочили и очень быстро расступились во все стороны. А мы с Вавыром подняли мечи, сказали нужные слова – и принялись биться. Он бился очень хорошо. Но я бился еще лучше. И я убил его! И он упал. Я сразу закричал:

– Рабы! Убрать его!

Пришли рабы и унесли Вавыра. Это большой позор, когда тебя убитого уносят не твои боевые товарищи, а какие-то грязные рабы. Но я тогда был очень зол на Вавыра и поэтому призвал рабов.

Потом, когда Вавыра унесли, а его кровь на полу посыпали песком, я велел – и мы опять сели. И долго мы молчали! Потом я поднял рог, сказал:

– Нальем еще. И не забудем про Хальдера!

– Но у него и так уже налито, – сказал Чурпан.

– А ты проверь! – сказал я.

Чурпан встал, подошел к Хальдеру, взял его рог, перевернул… И все увидели, что рог пустой. Я засмеялся и сказал:

– Он выпил за Вавыра. Налить ему еще! Он еще хочет пить. Вот только теперь за кого?

Чурпан опять налил – сначала Хальдеру, а после мне, а после всем остальным. Я поднял рог, спросил:

– Кто еще хочет говорить – после Вавыра?

Но, конечно, никто на это не отозвался. Тогда я сказал так:

– Значит, будем пить молча. И чокаться тоже не будем – чтобы Хальдер не услышал нас и больше не просил ему налить. Так или нет?

Все согласно закивали. Так мы и сделали – пили молча и не чокались. И вообще, это было забавное зрелище! Потому что вы бы только видели, как все они косились на рог Хальдера! Но рог пока что оставался полным до краев, они не знали, что им и думать и чем все это может кончится. А я два раза посылал гонцов к Забытым Заводям и принимал оттуда ответы, спускался вниз и раздавал распоряжения, и снова поднимался к ним, садился среди них и мы снова молча, не чокаясь, пили. Только уже под самое утро я отложил рог в сторону и лег – в ногах у Хальдера. А воеводам велел, чтобы они убирались прочь и ждали меня там, внизу. Они ушли, а я как лег, сразу заснул – и крепко, очень крепко спал до той самой поры, пока ко мне не заявился Верослав.

Как только он вошел ко мне, я сразу понял, какое именно дело он затевает. Но я по-прежнему лежал в ногах у Хальдера и не спешил вставать. А что? Я – это старший ярл, а он мой младший, он при моем стремени. А еще я знал, что он не так глуп, чтобы сразу приступать к самому главному.

И так оно и было. Сперва Верослав сказал мне нужные при таком случае слова, то есть он был почтителен и сдержан – как это ему и полагалось. Когда он замолчал, я пожелал, чтобы он сел. Он сел. Тогда я тоже сел, взял рог, потом я и ему дал рог, велел, чтобы нам принесли настойки и еды – и сразу отослал раба, налил себе и Хальдеру, а уже только после Верославу. Но Верослав пить не стал. Вместо этого он воткнул рог в пол и вдруг спросил:

– А если я сейчас тебя убью, что будет делать Хальдер?

– Он промолчит, – тихо ответил я. – Но рог его не пересохнет.

– Почему? – удивленно спросил Верослав. – Ведь это ты его убил.

– Нет, – сказал я. – Это не я его убил, а посол.

– Ложь! – тихо, но очень сердито сказал Верослав.

– Придержи язык! – сказал на это я. – Я говорю тебе о том, что было. И Хрт тому свидетель!

После чего, как это и положено, я сложил два пальца крестиком. Хрт – это указательный палец, а Макья – это средний. Если солжешь, то эти пальцы у тебя срастутся. И как ты тогда будешь стрелять из лука? Ведь между ними ты держишь стрелу, и ими же ты натягиваешь тетиву, а Хрт тебе в это время подсказывает, как надо брать прицел, выше или ниже, а Макья сетует – а надо ли стрелять, одумайся! Вот, все они такие, эти женщины – так думал тогда я…

– А он об этом знал? – спросил ярл Верослав.

– О чем? – спросил я и на всякий случай быстро развел пальцы.

Он заметил это, рассмеялся и сказал:

– Понятно! И вот за то я тебя и убью.

– За что?

– За то, что вы с послом стояли заодин и уморили Хальдера.

– Нет, – сказал я насмешливо. – Нас в этом деле было трое.

– А третий кто?

– Он, – сказал я и указал на Хальдера. – Он мне потом так и сказал: «Ты прав!»

– Прав! – очень сердито сказал Верослав. – А что еще он мог сказать? Он же умирал уже, наверное, когда это говорил.

– Да, умирал! – сказал я. – Но перед смертью разве лгут?

Верослав ничего на это не ответил, потому что тут возражать ему было нечем. А я опять сказал:

– Теперь о Руммалии. Хальдер желал, чтобы посла взяли на меч. Я так и сделал. Хальдер еще желал, чтобы на них был поход. И он будет! Вот только распростимся с Хальдером – и сразу выступаем.

Верослав сердито усмехнулся. Он мне, конечно, не верил. Тогда я тоже усмехнулся и сказал:

– Тут даже клясться незачем. Потому что по-другому теперь просто быть не может! Подумай сам: я – самолично – уморил посла. И его слуг. Сжег их корабль, а с ним всё их добро. К чему это?

– К войне.

– Вот то-то же! – строго сказал ему я, как старший младшему. И также строго, как бы поучая, продолжил: – И, значит, если я первым не выступлю, то тогда первым выступит он, темнорожий. Но лучше воевать не здесь, а там. Там и теплее, и сытней. Так ты рассказывал?

– Так! – ответил он очень сердитым голосом.

– Значит, так оно и будет, – сказал я. – А если я и он, – и тут я опять указал на Хальдера, – а если я и он схватились между собой и я взял верх, так это наше дело. Только наше! И Хрт тому свидетелем. И одобрителем! Потому что вот, смотри: я говорю и Хальдер меня слышит, но молчит. И рог у него полон!

Верослав невольно приподнялся и глянул в рог, рог и вправду был полон…

А я, воспользовавшись этим, вырвал у Хальдера его волшебный меч и, отскочив к стене, спросил:

– А если я сейчас тебя убью? Что ты на это скажешь?!

На это Верослав злобно оскалился и выкрикнул:

– Подменыш! Пастушок!

Я замахнулся…

И Верослав сразу упал. Но я не стал его рубить, только сказал:

– Так и лежи. Не смей вставать! А я буду сидеть и тихо говорить. Пусть те, кто пожелает нас подслушать, подумают, что мы говорим об очень серьезных и тайных делах. Потом, когда мне надоест, я разрешу тебе подняться. А пока, пес, лежи! Я так хочу! Понял?!

И он лежал. Он даже головы не поднимал, не шевелился – вот до чего они боятся меча Хальдера! А я сидел над ним и говорил. Всё говорил! Так, я сказал, что вот я отправлюсь в Руммалию и разобью там Цемиссия, возьму Город и отдам его на разграбление на десять дней. Пусть мои воины берут там всё, что им захочется! А сам же я возьму себе только жену. И я не буду ее долго выбирать, я даже не буду спрашивать, хороша ли она из себя. Я только скажу, что хочу взять в жены дочь Цемиссия! И так оно и будет, Верослав, Цемиссий сам мне ее приведет! И там мы свадьбу и сыграем, и будет она по тамошним обрядам. Потом, когда вернемся сюда, мы с ней придем к нашим кумирам, они нас благословят, и будет еще одна, теперь уже настоящая свадьба. А потом у нас будет много сыновей – ровно двенадцать. Двенадцать сыновей – это двенадцать младших ярлов. И я их посажу в Тэнграде, Ровске, Глуре, Уллине и во всех прочих ярлских городах. А вас, нынешних ярлов, то есть всех моих нынешних тайных врагов, я приведу на капище и там казню, сожгу, а ваш пепел прикажу развеять на ветру. Так будет, Верослав! Так завещал мне Хальдер: одна Земля – это одна семья, вот так! И он был мудр, Хальдер: хоть я убил его, но он меня простил. А если ты не веришь, что простил, так я потом еще раз у него спрошу – при всех спрошу, а ты послушай! А еще… Ну, и так далее, ну, и еще много других подобных слов было мной тогда сказано. Это, конечно, было очень глупо. Но я тогда был в очень сильном гневе! И со мной был волшебный меч, я ничего не боялся, я был очень храбр. Да и потом я уже знал, что первым я прикончу Верослава. И сделаю это сегодня же!

Но день тогда еще только начинался. Натешившись позором Верослава и рассказав ему всё, что хотел, я разрешил ему встать и сказал:

– Я мог убить тебя прямо сейчас. Но я не хочу спешить. Потому что прежде всего нам нужно распрощаться с Хальдером, а уже только потом наступит твое время. А пока иди и прикажи, чтобы уже начинали.

Он поднялся, как побитый пес, и так же, как побитый пес, то есть не глядя мне в глаза, вышел и закрыл за собой дверь. А я сперва закрылся на засов. Потом достал свой меч и опустил его в ножны Хальдера. Честно сказать, мне было очень страшно… Но его ножны приняли мой меч! Мне сразу стало весело. Я спрятал свои ножны под тюфяк, а ножны Хальдера – с моим уже мечом – приладил к поясу, потом одернул плащ, чтобы ножны были меньше заметны. Мой плащ…

Нет, не так! Плащ – это руммалийское слово. Всю прошлую зиму Хальдер нещадно донимал меня тем, чтобы я выучил их собачье наречие, толмач дневал и ночевал у нас, вот почему я никак не могу отвыкнуть от некоторых руммалийских слов… Но дальше! Так вот, мое корзно было обшито горностаем, и оно было достаточно длинное, так что Хальдеровых ножен из-под него почти что не было видно. Так, хорошо, подумал я тогда, я это очень ловко подменил…

Ха! «Подменил» – это я еще раз повторил про себя это слово. Вот и Верослав, тут же подумал я, только что назвал меня подменышем. А раньше он такого говорить не смел – страшился. Ну да теперь они все осмелеют. Да они же теперь только и ждут того, когда Хальдер уйдет и заберет с собой свой меч, которого все они просто до безумия боятся…

А вот дальше я об этом думать не стал! Потому что мне стало смешно! Потому что я уже подумал о другом – о том, что ножны остались при мне! И письмена на них! Вот то-то же! И я прошел к двери, открыл ее, склонился над лестницей и закричал:

– Поднимайтесь!

И там почти сразу ударили в бубны, завыли в рога…

Потом было много всякой неприятной суеты, которую я плохо запомнил. А потом мы несли Хальдера на кумирню. Я шел впереди всех и держал перед собой волшебный меч. Я знал, что пока он при мне, мне ничего не страшно. А что будет потом? Размышляя таки образом, я оглянулся на Хальдера раз, я оглянулся два…

И Хальдер улыбнулся мне. И мне сразу стало легко, потому что я подумал, что он, значит, и в самом деле простил меня. А если даже не простил, то он ведь все равно очень хорошо понимает, что только я один и могу удержать эту Землю в единой руке. А как только меня убьют, так тут сразу всё развалится. Первым от нас отложится Тэнград, а за ним сразу Ровск и Глур. А Владивлад, тот вообще пойдет прямо сюда, на Ярлград! И многие с ним станут заодин. Но Владивлад недолго будет тешиться, потому что уже следующей весной сюда придут большие корабли, а с них сойдут на берег никогда не виданные здесь воины, построятся в когорты и очень громко закричат на не слыханном здесь раньше языке. И на этот их крик по сходням с головного корабля мерно процокают копыта, и Цемиссий – а кто же еще?! – как всегда, на белой лошади и в красных сапогах, в красном плаще и в красных латах ступит на эту Землю. На мою Землю, Хальдер, слышишь?! И на твою, потому что это ведь ты ее собрал. Так помоги мне, Хальдер, не оставь меня! А я тебе за это…

Но что ему будет от меня «за это», я тогда так и не придумал.

И вот мы пришли на кумирню, поставили корабль. Какой-то черный, обожженный человек сказал мне: «Меч!». И он был прав, потому что и действительно уже было пора начинать. И я поднялся к Хальдеру и подал ему меч, шепнул ему: «Прости». И услышал: «За что?». «За всё», – сказал я. Он мне не ответил. Тогда я прошептал: «Хрт, Макья, не оставьте!» – и сложил пальцы крестиком, быстро спустился с корабля и приказал подать огня.

Но тут вмешался Верослав и начал требовать, чтобы вместе с Хальдером мы сожгли и его воинов. Меня это очень рассердило. Мы же никогда так не делаем, это не наш обычай, у нас каждый уходит только сам по себе. Быть может, Верослав хотел разгневать Прародителей, подумал тогда я. Или он затеял это для того, чтобы Хальдер отвернулся от меня, когда я откажу ему в этой жертве? Могло быть и так. А могло и иначе. Но я все равно сказал, что не позволю, чтобы вот так запросто жгли моих воинов. А Верослав опять сказал свое. И вот тогда я схватился за меч. Я был в ужасном гневе! Я думал: вот сейчас здесь всё и кончится и всё решится – я или он, пора!

Но Верослав вдруг оробел и согласился, сказал, что воинов мы жечь не будем. Эта его внезапная уступчивость меня тогда сильно удивила. Только потом уже, когда горел корабль, я понял, что его так напугало – это Хальдеровы ножны, вот что! Я же когда брался за меч, то распахнул корзно, и Верослав увидел их. И это его очень сильно поразило, лицо у него сразу стало белое, и он уже не смел мне перечить. Потому что он же тогда сразу понял, что Хальдер, как и прежде, на моей стороне, если он взял у меня только меч, а ножны оставил. А ведь мог их забрать, когда я поднимался к нему на корабль, или вообще он мог оставить меня там, рядом с собой. Вот как, наверное, подумал тогда Верослав. А, может, и совсем не так, я этого не знаю и, может, совсем никогда не узнаю. Но зато я вот что знаю совершенно точно: что Верослав тогда молчал. И молчали волхвы!

Зато Хальдер тогда не молчал! Хальдер стоял во весь рост и громко, как только это возможно, командовал: «Р-раз! Р-раз!» – и весла дружно поднимались, опускались. Я узнавал гребцов – Бьяр, Тса, Гермут, Ольми… А после Хальдер закричал: «Хей! Кто со мной?!» И – снова этот обожженный человек – вдруг бросился в костер. Мы его чуть остановили.

А Хальдера никто не останавливал! И Хальдер уходил не то что хорошо, а просто очень хорошо! Он, значит, рад был уходить! И я был рад. Я же тогда был уверен, что уж теперь-то ярлы не посмеют мне перечить. А если так, то нужно, не теряя времени, прямо сейчас, на капище, кого укоротить, а кого и вообще оставить здесь насовсем! Поэтому, как только догорел корабль, я велел, чтобы воины спускались к берегу и начинали пировать, а ярлы оставались здесь, под присмотром Хрт и Макьи. И воеводам тоже было сказано остаться, я им тогда доверял больше, чем ярлам…

А зря! Но кто не ошибается? Да и пока что всё тогда было спокойно, все воины ушли, я повернулся к Белуну – а это наш набольший волхв – и спросил у него, всё ли готово. Он сказал, что всё, и что нас уже ждут. И опять сразу ударили бубны и завыли рога. Я выступил вперед и первым прошел через Бессмертный Огонь, горящий между Хрт и Макьей, потом я поклонился Хвакиру и бросил ему кость (не настоящую, конечно, кость, а золотой диргем, но всё, что мы ему бросаем, называется костью), потом, уже в самом пороге, снял шапку и вошел простоволосым. В Жилище Прародителей никто не смеет входить в шапке.

Но ничего такого особенного в том Жилище нет. Наоборот, оно очень простое на вид: посредине стоит очень древний, грубо обструганный стол, а вокруг него такие же древние лавки, и древний очаг прямо напротив двери, и древняя лежанка в самом дальнем углу, а перед ней такая же древняя, как всё там, колыбель. Ни золота, ни самоцветов, ни ромейских покрывал, ни воздушной парчи и ничего тому подобного там нет и никогда не было. Хрт этого очень не любит. Он говорит:

– Зачем мне это всё? Его ни съесть, ни выпить. Только сжечь!

И поэтому мы всю его добычу сжигаем. Хрт этим тешится. А Макья смотрит на это и плачет. Потому, когда Хрт спит, мы тайно от него носим Макье всякие дорогие подарки. Она их с радостью принимает, примеряет на себя, а после прячет. Куда она их прячет, мы этого не знаем. Но, правда, Хальдер сказал мне, что всё это лежит за Хижиной. Там у волхвов, как он сказал, есть тайные хранилища. И поэтому если вдруг, а всякое случается, я соберусь в поход, а у меня в чем-то будет недостача, то я могу придти туда и попросить у них. У Хрт и Макьи, спросил я. Нет, сказал Хальдер, у волхвов. Но, продолжал он, нужно просить так, чтобы никто про это не знал. А после нужно обязательно вернуть, и вернуть не просто, а с лихвой. Хальдер всегда так возвращал – всё до последней крупицы. А силой никогда не брал и мне брать запретил. Вот так он говорил обо всем этом и так я запомнил.

А вот я в Хижине. В дальнем конце стола, у очага, плечом к плечу сидят наши Благие Прародители. Сами они из золота, а глаза у них выложены из зеленых самоцветов, а губы из красных. Зеленый – это зелень, жизнь, а красный – это кровь и, значит, тоже жизнь. А перед ними, как перед живыми, стоят мисы с кутьей и чаши. А в чашах – сурья, забродивший мед, настоянный на тридцати трех целебных травах. И также вдоль стола для нас уже были расставлены мисы и чаши. И мы прошли, расселись, соблюдая старшинство. Я, как всегда, сел рядом с Хрт, следом за мной сел Верослав, за Верославом Судимар, за ним… Ну и так далее. А по другую сторону стола, напротив нас, сели Гурволод, Миролав, Стрилейф, Шуба, Чурпан – и еще раз так далее до самого конца стола. То есть тогда за всем столом только одно место – место Хальдера, между Гурволодом и Макьей – пустовало. Также ни мисы ему не было дано, ни чаши. И это правильно, потому что он уже не с нами, а он уже далеко, его корабль плывет к его богам. А мы сошлись не для того, чтобы его кормить или поить, а чтобы всем вместе пожелать ему большой воды и острого меча и, конечно же, храбрых врагов. Белун так и сказал с лежанки.

Белун, набольший волхв, к столу никогда не садится, а он сидит на лежанке и с нее говорит. И вот он и сказал:

– Большой воды!

Мы встали, пригубили сурьи. Сели, отведали кутьи. Молчали. После набольший волхв опять сказал:

– И острого меча!

Мы снова выпили и снова закусили.

– Храбрых врагов!

Мы выпили. Но только стали закусывать…

Раздался скрип. Это скрипела колыбель. Она сама собой закачалась. Это был добрый знак! О таком знаке еще говорится: как колыбель качается, так и корабль плывет. Большой воды ему, острых мечей, храбрых врагов! Я встал…

Но волхв сказал:

– Сиди!

Я сел. А волхв опять сказал:

– Пускай себе плывет. А мы будем смотреть. Он держит путь к чужим богам. Пусть так! Сколько земель, столько богов. И это справедливо. И Хальдер тоже был справедливым. И вот за это я теперь дую в его парус, дую!

И волхв стал дуть на колыбель – и колыбель закачалась быстрее, и заскрипела громче, потом еще громче. Так другие колыбели не скрипят, так может скрипеть только эта, первая из всех колыбелей. У Хрт и Макьи было трое сыновей, три дочери, и был еще один, подкидыш. Они все семеро – из этой колыбели. А мы – от их детей и внуков, правнуков и праправнуков. Отец мой, Ольдемар, считается от старшего из сыновей, а Верослав от среднего. А я – так Верослав в Тэнграде на пиру кричал и мне об этом донесли – будто я от младшего, подкидыша!

– Подменыш – сын подкидыша! – вот каковы были тогда его слова!

Хальдер, узнав о них, сказал:

– Ладно, пусть пока что потешится! А мы пока что сходим в Руммалию, а после ты женишься, дождешься сыновей… А после Хрт надоумит, а Макья простит!

Но, видно, еще долго ждать тех сыновей. Пора уже! Вот о чем я тогда вдруг подумал – и снова встал!

Только Белун снова сказал:

– Сиди!

Но я сказал:

– Довольно. Насиделись! Я буду говорить сейчас. При Хальдере, пока он еще здесь, – и с этими словами я кивнул на колыбель, которая все еще продолжала раскачиваться. – Пусть Хальдер тоже слушает! А то, когда он придет к чужим, но для него своим богам, тогда зачем ему будет всё это?!

Белун подумал и сказал:

– Пусть так. Но прежде ты положишь меч. И остальные тоже.

Я задрожал от гнева, но сдержался. И обнажил свой меч, и положил его на стол. И все остальные сделали то же самое. А после они сели. Я стоял. И снова осмотрел их всех и усмехнулся. Но только я собрался говорить…

Как Верослав сказал:

– А ножны? Пусть положит ножны!

– Какие еще ножны?! – гневно спросил я.

– А те, которые ты подменил. Взял ножны Хальдера!

– Вот это уже правильней! – еще более гневно воскликнул я. – Взял, а не подменил. Вот эти, да? – и я снял ножны с пояса и показал их всем…

И положил рядом с мечом. Меня всего трясло! Потому что я знал, что теперь, пока наши Благие Прародители этого не пожелают, мне уже не поднять ни меч, ни ножны! Вот какой силой обладает этот стол! Однажды мой отец, разгневавшись на Вальделара, попытался хвататься за меч, но ничего у него из этого не получилось, он только напрасно гневался. А зато сразу после примирения он поднял меч будто пушинку и так же легко вложил его в ножны.

А я, подумал я тогда, теперь остался не только без меча, но даже без ножен. Ладно, подумал я, пусть будет так. И продолжал:

– Да, это ножны Хальдера. Но в этом нет ничего удивительного, потому что когда он уходил, он мне сказал: «Мой ярл! Когда я отыскал тебя, возле тебя лежал вот этот самый меч и вот эти самые ножны. Я долго думал, что всё это должно означать. А после я понял это так: ты – это мои ножны, а я – это твой меч. Сегодня меч уйдет к чужим богам, а ножны останутся здесь. Я так хочу! Мир ножнам! А мечу – храбрых врагов!». Вот что сказал мне Хальдер, когда умирал. И вот теперь уже я говорю: храбрых врагов тебе, Хальдер!

И я поднес чашу к губам. Белун сказал:

– Храбрых врагов!

– Храбрых врагов! – сразу сказали все, даже Верослав это сказал.

И они встали. И мы выпили. Потом все вместе сели и ели кутью. Белун, немного подождав, сказал:

– Сын мой, ты обещал, что скажешь слово.

Я посмотрел на Верослава, потом на мечи, которые были нам уже не подвластны, потом опять на Верослава… и он подал мне знак, и я ему так же ответил… И только потом уже сказал:

– Нет, я не буду говорить. Я передумал.

Тогда Белун сказал, что будут говорить другие. Так и было. Другие говорили о походах, в которые они ходили вместе с Хальдером. И ими было много сказано о храбром Хальдере, о мудром Хальдере, о щедром Хальдере, о грозном Хальдере, о хитром Хальдере, а так же обо всех других возможных Хальдерах. А после наши чаши опустели, и была съедена вся кутья. И уже никто ничего не говорил. Тогда Белун сошел с лежанки, заглянул в колыбель, покачал головой и сказал:

– Его уже не видно. Он у чужих богов.

И колыбель сама собой остановилась. Мы встали и легко, без всякого усилия, взяли со стола свои мечи, спрятали их в ножны и пошли к дверям. Верослав тихо спросил:

– Теперь к тебе?

– Ко мне, – ответил я. – И там нам уже никто не помешает…

Но тут Белун сказал:

– Сын мой!

Я обернулся.

– А ты пока останешься, – строго сказал Белун.

И они все ушли, а я остался.

– Дай руку, – сказал мне Белун.

Я дал. И он взял меня, как малого, за руку, провел мимо стола, подвел к очагу, и сказал:

– Смотри!

Я смотрел на огонь. Огонь – это тепло и жизнь. Огню подвластно всё – и вода, и железо, и мы. Потому что всё в этом мире смертно, один только огонь бессмертен. Огонь горел, огонь горит, огонь будет гореть, поэтому он помнит прошлое, знает настоящее и смотрит в будущее. И ты должен смотреть в огонь, любить его и веровать в него, не лгать ему и, может быть, тогда…

Но я не успел дальше додумать – я вздрогнул! Потому что я увидел Хальдера! Вот он стоит в огне и смотрит на меня, и машет мне оттуда рукой, зовет меня! И я сразу будто обезумел. Хальдер, подумал я, зовет меня – и я пойду к нему! И я уже шагнул туда… Но Белун схватил меня и удержал. Я отшатнулся от него и опять посмотрел на огонь. Но Хальдера в нем уже не было.

– Видел? – спросил Белун.

Я утвердительно кивнул, потому что сразу не мог говорить, и только уже потом, отдышавшись, я спросил, что это значило.

– Не знаю, – ответил Белун. – Потому что Хальдер уже не наш, он уже у чужих богов. Может, он тебя предупреждает.

– О чем?

– Об этом знают только его боги. А кто я им? Никто.

– Так как мне быть?

– Будь мудр!

Я усмехнулся. Хотя на самом деле я тогда был очень разгневан. Белун это сразу увидел. И поэтому он дальше сказал уже вот что:

– А чего мне еще тебе желать? Всё остальное у тебя уже есть. Или очень скоро будет! Это я говорю о врагах, о воде и о мечах. А вот мудрости тебе еще очень сильно недостает. Потому что сейчас будет как? Вот вы сейчас пойдете к тебе в терем и сядете за стол. Но вспоминать вы будете не Хальдера, а свои старые обиды. Потом возьметесь за мечи. И ты будешь желать прикончить Верослава, а после и других – всех, до единого! А твой отец, Ольдемар, поступил бы не так.

– А как?

– Это ты должен решить сам, – сказал Белун. – Потому что когда ярла зовут те, с кем он распрощался навсегда, ему ничего нельзя советовать. А оно само все сделается так, как это должно быть. Только одно скажу: помни о Хальдере и помни об отце. А теперь иди и не оглядывайся. Иди, я сказал!

И я ушел. Вышел из Хижины, надел шапку, бросил Хвакиру кость, прошел через Бессмертный Огонь и сразу увидел, что Верослав и все остальные стоят и ждут меня. Я им кивнул – и мы пошли дальше. Теперь я не запахивал корзно, и всякий, кто хотел, мог видеть ножны Хальдера, а в них мой меч. Мой меч скрывался в них не полностью. Кое-кто, наверное, тогда подумал, что это какой-то особенный знак. А на самом деле всё намного проще. Тут дело было вот какое. Когда я уже достаточно возмужал для того, чтобы отправляться в свой первый поход, Хальдер велел, чтобы мне вместо моего прежнего, отроческого меча, выковали новый – боевой. И в тот же день мы вместе с Хальдером явились в кузницу. Там Хальдер достал свой меч, показал его мастеру и сказал:

– Вот, посмотри внимательно! И сделай моему хозяину меч еще лучше этого. И чтобы он был длинней! Так, Айгаслав?

Я засмущался, но кивнул – да, так.

И мастер сделал мне действительно прекрасный меч, который оказался на целых два вершка длинней меча Хальдера. Вот отчего теперь получается так, что мой меч не может полностью скрыться в его ножнах. А если кто-то думает иначе, то это его дело – вот о чем тогда подумал я…

И больше мне ни о чем тогда не думалось! Не думалось, пока я шел по деревянной мостовой, которая тогда, как мне казалось, слишком громко скрипела. Не думалось и в теремном дворе, когда я шел через толпу, которая, как мне опять же казалось, слишком быстро передо мной расступалась. Не думалось и на крыльце, застеленном в тот день самыми дорогими руммалийскими коврами. Не думалось и за столом, когда мы уже сели за него. То есть времени у меня тогда уже почти совсем не оставалось, нужно было срочно что-то придумывать. И поэтому, когда были наполнены рога, я встал и сказал пока так:

– Пью за храбрых врагов!

– За врагов! – повторили они и разом выпили, и сели есть кутью.

А я стоял, молча смотрел на них всех и не знал, как мне быть дальше. Я только знал, что сейчас наступает очень важное время, в которое, как мне сказал Белун, я должен помнить об отце и Хальдере. Но это не так просто, как кажется. Потому что если об отце я помню мало, то о Хальдере наоборот очень много, может, даже много лишнего. Так как же среди всего этого обилия нужного и вместе с ним ненужного найти именно то, что мне сможет пригодиться именно сейчас? И еще вот что очень важно: как сделать так, чтобы все они, здесь собравшиеся, не мешали мне думать, не торопили бы меня и не перебивали бы? Я еще раз осмотрел их всех – и вдруг подумал вот что: чтобы мне никто не помешал, чтобы никто не встрял, я буду говорить и говорить! И я заговорил:

– Хальдер ушел. Это посол помог ему уйти. Но Хальдер счастлив! Белун сказал, что боги белобровых уже встречают Хальдера. А боги там, на севере, за Морем Тьмы, очень суровы. Там и земля такая же суровая. Там на деревьях нет листьев, потому что там могут расти только иголки. Вот до чего там холодно! И поэтому снег там лежит почти что весь год подряд, а море так же во все это время покрыто льдом. То есть там почти все время зима, море замерзшее и у кораблей нет по нему ходу. Так что, спрашивал я, вы зимой там не воюете? Нет, почему же, отвечал мне на это Хальдер, мы воюем, только совсем не так, как летом. Зимой, он говорил, белобровые ходят в поход на собачьих упряжках. Это весьма опасные походы! Потому что там зимой живут без солнца, зимой у них всегда темно и небо в тучах, и не видно ни луны ни звезд. И там часто бывает вот что: ушел в поход – и заблудился, и не вернулся обратно. Потом, уже весной, тебя найдут замерзшего. Зато зимой там можно легко добыть себе любой корабль! И это происходит вот от чего. Еще по осени, при первых холодах, они все свои корабли выносят на берег, снимают с них мачты и забирают весла. Зимой за кораблями приглядывают только сторожа, а все остальные к берегу даже близко не подходят, потому что им там нечего делать. Остальные всю зиму заняты тем, что сидят по своим хижинам, плетут сети, кольчуги, вспоминают о битвах и ждут весны. А если вдруг поднимется настоящий крепкий ветер и начнет мести снег, а потом начнется такая вьюга, что не видно своей собственной вытянутой руки… Но собаки из твоей упряжки все равно не собьются с пути, потому что они, если надо, учуют даже прошлогодний дым! И вот поэтому, а так же еще и по многому чему другому, но об этом сейчас не место вспоминать, ты беспрепятственно подъедешь прямо к сторожам, спрыгнешь с саней и крикнешь: «Хей! Руби!». Вот так! И эти корабли – сразу твои! Поэтому, как только Хальдер возмужал и отец два раза сводил его вместе с собой в поход, то уже на третий раз отец сказал ему вот что: «Довольно, ты уже не мальчик, пора уже тебе и самому думать о собственном пропитании» – и не пустил его на свой корабль. Тогда, оставшись дома, Хальдер купил себе самых лучших собак, каких там только можно было купить, потом, и тоже не жалея никаких денег, нанял себе в товарищи самых лучших тамошних воинов, таких, как, например, Бьяр и Ольми…

И так я говорил и говорил и говорил! А они все молчали и ждали, что же теперь будет дальше. Даже Верослав, и тот не решался меня перебивать, потому что таков у нас обычай – на тризне, вспоминая об ушедшем, ты можешь говорить ровно столько, сколько твоей душе угодно. Точнее, не твоей – а его, ушедшего, душе. Поэтому если я сейчас говорю, не замолкая, то, значит, так угодно Хальдеру. А я уже, конечно, тогда очень сильно устал, я же не имею привычки так долго говорить, но и замолкать было еще нельзя. И я опять говорил и говорил, а сам надеялся, что вспомню то, что надо – и вот тогда всё решится!

Но то, что должно было вспомниться, не вспоминалось и не вспоминалось. И я продолжал:

– И Хальдер соскочил с саней и крикнул: «Хей! Руби!». И они порубили сторожей. И добыча у них тогда была очень богатая – сразу четыре корабля. Лучшим из них был «Быстроногий Лис», поэтому они и запрягли его в свои упряжки. А остальные, думал я, они сожгли. Но Хальдер объяснил, что жечь корабли, даже своих самых злейших врагов, у них нельзя. У них ведь очень мало леса, и поэтому не то что корабли, но даже простые деревья они никогда не жгут, иначе их боги им этого не простят. А для очагов и костров у них есть особый черный камень, очень жирный, который, как известно, горит намного лучше самых сухих дров…

Вот что я им тогда говорил. И говорил еще многое другое. И всё это была истинная правда, потому что так мне рассказывал Ольми. А сам Хальдер очень не любил вспоминать прошлое, даже когда у него сильно о чем-то просили. Зато однажды, когда мне это было совсем не нужно, когда я даже хотел заткнуть уши, он вдруг очень настойчиво начал рассказывать о том, как взбунтовался Мирволод. Но я и без Хальдера прекрасно знал, чем закончился этот бунт – и не хотел о нем слушать. Я тогда даже отворачивался! А он все равно говорил – очень рассерженным голосом – вот что:

– Когда Мирволод вместе со своими братьями вбежал в опочивальню твоего отца, то отец уже успел проснуться и он даже уже схватил меч. Поэтому, я думаю, он вполне мог бы зарубить не только самого Мирволода, но вместе с ним еще и двух, а то даже трех его братьев. Но остальные всё равно бы его убили! А ты и твоя мать были уже убиты, люди Мирволода несли с собой ваши головы. И тогда Ольдемар, потому что это был настоящий ярл, встал, поднял меч и дал себя убить.

Это слова меня очень тогда поразили, я не удержался и спросил:

– Зачем он это сделал?!

– Затем, что умирать с мечом в руке совсем не страшно, – очень важным голосом ответил Хальдер. – Удар, – продолжил он, – и ты упал, и ты уже не здесь, а в далекой счастливой стране, и там ты опять ярл и всеми уважаем. А что было потом с Мирволодом, какая у него была смерть? Позорная! Его затравили собаками! И что с ним теперь? Теперь он там же, где и твой отец, в недоступной счастливой стране. Но он там – раб! И он будет там рабом всегда – пока светит солнце и пока течет вода, стоит земля и пылает Бессмертный Огонь. Вот так, мой господин! Запомни: порой лучше уйти, чем победить одного, зато потом опять придти и перебить их всех! Или даже пусть не сам ты, а уже кто-нибудь другой придет вместо тебя – это не так важно! А важно…

Но тут Хальдер замолчал, очень внимательно посмотрел на меня, потом даже улыбнулся, что с ним бывало крайне редко, после чего сказал вот что:

– А важно то, что ты когда-нибудь вспомнишь эти мои слова, и они тогда очень тебе пригодятся.

И вот теперь, а, вернее, тогда, за тем столом, я и в самом деле это вспомнил! И понял, зачем мне это было тогда сказано! Затем, что я, конечно, могу прямо сейчас сразиться с Верославом и зарубить его. Но и меня тоже зарубят. И тогда получится, что я уйду с мечом и Верослав тоже с мечом. А он недостоин этого! И я этого не допущу – чего бы мне это ни стоило! Вот о чем я тогда подумал и мне сразу стало легко. Я осмотрел их всех, улыбнулся им всем и сказал:

– Вот всё, что мне хотелось вспомнить! – и сел.

Они молчали. Я осмотрелся и увидел, что за окном уже стемнело. Вот как я долго тогда говорил! У меня во рту всё пересохло, очень хотелось пить. Я сделал знак…

И Верослав сразу, как будто он там был хозяином, велел:

– Налить ему! И всем налить!

Он думал, что я встану и скажу: «Как ты смеешь говорить здесь такое?! Я здесь старший и я здесь распоряжаюсь!»… Но я молчал. Налили мне, после налили всем. И Верослав, опять желая разъярить меня, насмешливо спросил:

– А теперь позволишь сказать мне?

Я не ответил, а только кивнул – да, позволяю. Тогда он встал и начал так:

– Хальдер ушел. И это хорошо, потому что когда уходят старые, тогда приходят молодые. Так и в лесу. Там, правда, не уходят, а падают. Там это вот как получается: стоял, стоял старик, всех заслонял, а после р-раз! – и упал. И солнце достается молодым, и они быстрей растут. А если старые долго стоят и падать не желают, тогда их приходится рубить. Так мы и делаем. И опять солнце достается молодым, которые до этого чахли в тени от стариков. Вчера один старик упал. Очень большой старик! И теперь всё его солнце, весь его почет, вся его власть достанется нам, молодым. И это справедливо. Так выпьем же за стариков, которые упали!

Мы встали, выпили и снова сели. А Верослав по-прежнему стоял. Он велел еще налить. Налили. И он опять заговорил:

– Ярл Айгаслав нам много рассказал о Хальдере. Рассказ его был весьма поучителен. Это потому, что я раньше ничего не знал о тех местах, откуда пришел Хальдер. И мой отец тоже не знал. И дед. Дед даже никогда не видел белобровых – ни одного за всю свою жизнь. Но говорил, что жил он без них хорошо – держал Тэнград, не бедствовал. Когда хотел, тогда охотился, когда хотел, тогда воевал с кем хотел. А потом к нам пришли белобровые. Дед, правда, не дожил до той поры, дед уже лежал в земле. Белобровых встречал мой отец. Встретил – и тоже лег в землю. С мечом! Меч был в крови. Отца убили белобровые. А я был еще мал, поэтому они не стали меня убивать, а привезли сюда, в Ярлград. Ярл Ольдемар принял меня как брата – у кумиров. А Хальдер хотел, чтобы меня ссадили в яму и держали бы там на цепи. Но Ольдемар сказал: «Это не наш обычай!» И я жил в этом тереме, и сидел за этим столом – рядом с Ольдемаром. И рядом с Хальдером, убийцей моего отца! Да он убил не только моего, но и твоего и твоего, и твоего! – вдруг стал говорить Верослав и при этом указывать на сидевших рядом с ним ярлов и воевод. И те кивали – да, убил. А я как будто ничего не слышал, сидел и ждал, когда речь пойдет обо мне.

Но Верослав не торопился – продолжал:

– Так прошел год, за ним еще один. Хальдер раздался и заматерел, теперь в тени его ветвей чахли уже не только мы, но уже и сам Ольдемар. И воеводы уже стали ему говорить: «Ярл, вот топор, а вон то дерево!». Но Ольдемар в ответ только гневался. Он говорил, что это не в его обычае. «А в чьем обычае, чтобы чужой был выше нас?» – говорили ему тогда все. И так они долго спорили, всю зиму, а потом Мирволод не стерпел и выступил. Но Хрт и Макья от него отвернулись. И мы бежали – кто куда. А ты, ярл Айгаслав, пришел. Хальдер привел тебя. Но твоей вины в этом нет. Он после и меня опять сюда привел – правда, уже в цепях. И ты, и я, и все мы, здесь сидящие, чахли в тени под этим чужим нам всем стариком. Но вот вчера ты взял топор… И это хорошо. И справедливо. И Хрт и Макья повернулись к нам, сказали: «Хальдер устал, Хальдер уходит далеко, к своим богам, и он уходит не один, а забирает с собой всех, с кем когда-то пришел сюда». И так оно и было! Вы же видели, как белобровые – все до единого – сошлись на его корабле, взялись за весла и отплыли. Большой им воды!

Все встали, и я встал со всеми. Все выпили, и я выпил тоже, а после мы сели. Один Верослав не садился, и он продолжал теперь вот как:

– Это вы все сегодня видели – они ушли. Одни! Потому что никто из наших не захотел уходить вместе с ними. Потому что зачем это нам? Мы живем здесь, а там, на севере, живут они. Мы остались у себя, а они ушли к себе, и это правильно, и так было всегда для всех. Только один Лузай – Лузай Черняк – хотел кинуться за ними в их огонь. Но кто такой Лузай? Он околдованный, это все знают! В прошлом году его околдовали в Руммалии, когда его всего, как головешку, обожгло их огнем. Вот почему он такой черный – это от того огня, от румалийского! Его тогда чуть оттащили! А сегодня он опять думал сгореть. Но Хрт не дал ему этого сделать, потому что он наш. А белобровые ушли, все до единого, потому что Хрт так хотел. И мы этого тоже хотели! А еще мы очень хотим, чтобы белобровые сюда больше не возвращались – никогда! Хотим?

Все сразу закивали. Один только я не кивал. Но и не спорил – промолчал. Верослав недобро усмехнулся и сказал:

– А если хотим, то нужно всё, что здесь осталось после белобровых, сжечь на Бессмертном Огне. Так?

И они опять согласно закивали. Тогда Верослав повернулся ко мне. Но я не стал дожидаться, пока он опять начнет говорить, я знал, что это не по обычаю, что его нельзя перебивать, что Хрт и Макья могут на меня очень сильно разгневаться… И еще много всякого другого я тогда тоже знал! Но все равно – и даже когда Верослав поднял руку – я на это только рассмеялся и сказал:

– Знаю я все это! И все это вижу! Но я вижу и еще кое-что другое, Верослав! Вижу, что ты задумал, хоть ты и виляешь, как трусливая собака! А ты не виляй, скажи прямо! Скажи, что тебе нет никакого дела ни до Хальдера, ни до всех других белобровых, которые сегодня с честью ушли вместе с ним. Они сгорели! А теперь ты хочешь, чтобы так же, как они, сгорели бы и ножны Хальдера. А для чего это тебе? Да потому что ты боишься их. И правильно боишься! Потому что это ножны от волшебного меча! И Хальдер для того и оставил их мне, чтобы они защищали меня, чтобы никто меня не одолел!

– Ложь! – крикнул Верослав.

– Ложь? – повторил я насмешливо и засмеялся. И продолжал: – А если это ложь, так подойди ко мне и сними их с меня, если сможешь. Я даже руки подниму. Ну, подходи!

И я действительно поднял вверх руки. Но Верослав стоял на месте. Я еще раз засмеялся и сказал:

– Не бойся, я не стану тебя убивать. Ты будешь еще долго жить. Если, конечно, сам этого захочешь!

Тогда он подошел ко мне. И потянулся к ножнам, замер, и с опаской посмотрел мне в глаза. Тогда я засмеялся еще громче, и громко крикнул: «Хей!» – и рубанул его! Ребром ладони! Прямо по ключице! И перебил ее! Он дико закричал и повалился мне под ноги! А я переступил через него и кинулся к дверям. Только не к тем дверям, которые ведут во двор, а к тем, которые на лестницу, на верх, к моим покоям и к покоям Хальдера. Я тогда всё уже решил! А им, наверное, подумалось, что это я перепутал со страху. И они кинулись за мной. И при этом они еще злобно кричали: «Бей! На меч его!». Вот так! То есть тогда не только взбунтовавшиеся ярлы, но и наши ярлградские воеводы жадно желали моей смерти! Все меня тогда предали – все до единого! Ладно, подумал я тогда, вернусь – и посчитаемся! А пока что забежал наверх, а там сразу к себе, а там…

Но об этом я пока рассказывать не буду. Только одно скажу: я выбрался из терема. «Тараканьей дорожкой, змеиной тропой» – так, кажется, поют, когда заклинают о бегстве. И я тогда почти так и уходил. И Хальдеру низкий за это поклон! Потому что когда он в первый раз привез меня в Ярлград и расспросил о том, как убивали нас с отцом, то сразу сам, не доверяя никому, устроил в моей горнице, в дальнем углу…

Но слушайте дальше! А дальше было вот так: я тайно выбрался из терема, тайно пробрался к кораблям, тайно нашел Лузая, тайно сказал ему о том, что я задумал. Лузай согласился. И мы пошли вверх по реке. Гребцы меня не видели, Лузай сказал гребцам, что он уходит в Глур – так надо, и никто не решился его о чем-либо расспрашивать. Гребцы споро гребли, Лузай сидел возле меня. А я лежал, накрытый мешковиной. Я думал, что теперь, когда они уже достаточно отошли от берега, они все-таки начнут интересоваться у Лузая, что же такое вдруг случилось, почему они должны так спешить. Но они продолжали молчать. Даже Лузай молчал, не командовал. Корабль будто бы плыл сам по себе. А потом меня, наверное, укачало, и я заснул.

Потом, когда было уже совсем светло, Лузай разбудил меня и сказал, что они остановились на привал. И мы с ним сошли на берег. Гребцы уже сидели возле костров. Когда они увидели меня, то очень сильно удивились и повставали со своих мест. Но они опять молчали. Вот до чего, подумал тогда я, Лузай их запугал. Но страх, как известно, это далеко не самый лучший помощник. Поэтому я сделал вот что: подошел к первому, ближайшему от нас костру, достал кошель, пошарил в нем – и выдал первому гребцу диргем. Диргем был новенький и полновесный, а не рубленый. Выдавая диргем, я сказал:

– А вечером я дам тебе еще. А потом, может быть, еще. И еще. И так далее. Если, конечно, они тебе нужны!

Гребец радостно заулыбался, но даже теперь ничего не сказал. Такими же, как он, молчаливыми оказались и все остальные тридцать девять гребцов, которые тоже получили от меня по диргему. И уже только после этого я сел к костру и поел.

А потом мы опять плыли вверх по реке. А вечером я опять раздавал диргемы. Потом назавтра делал то же самое – утром и вечером. И напослезавтра тоже. И еще два следующих дня. Гребцы были очень довольны. Поэтому когда мы миновали поворот на Глур и не свернули, никто из них даже бровью не повел. И на привале каждый из них получил уже по два диргема. А ночью, когда все уже уснули, Лузай спросил, сколько в мой кошель вмещается диргемов.

– Один, – сказал я.

Он не поверил. Тогда я засмеялся и сказал:

– Один – это очень удобно. Один легче носить и легче прятать. А когда нужно много, то можно сделать много.

Но он ничего не понял. Тогда я отстегнул кошель от пояса и развязал его, и вывернул. В траву упал всего один диргем. Я взял этот диргем, сжал в кулаке, потом разжал – и на моей ладони было уже два диргема. Один из них я передал Лузаю, а после опять сжал кулак, разжал… И у меня опять было два диргема! Лузай это очень сильно удивило. Он даже не мог раскрыть рта. А я сказал:

– Теперь ты веришь, что нам хватит денег?!

Лузай кивнул. Потом, правда, подумал и сказал:

– Хватило бы мечей.

– Не хватит – купим, – сказал я.

Но на это он уже ничего не сказал. Да он всегда был очень молчалив. Вот даже как тогда: сколько уже дней мы шли по реке, а он еще ни разу ничего не спросил у меня о Хальдере. А после того, как я показал ему неразменный диргем, он вообще так крепко замолчал, что потом молчал целых пять дней подряд. И все эти пять дней мы шли, минуя поселения и приставали к берегу только в совершенно безлюдных местах. Нас никто не тревожил. Я уже даже начал было подумывать о том, что бунтовщики совсем потеряли наш след…

Как вдруг на шестой день, уже после полудня, Лузай гневно воскликнул:

– Дымы!

И я тогда тоже увидел сигнальные дымы. Дымы оповещали: «Взять корабль!» Дымы быстро настигли нас, потом ушли вперед, на Владивладов Волок. Значит, Рубон для нас закрыт. Ну что ж, подумал я тогда, я и так выиграл немало времени, если они только сейчас хватились меня искать. Да и, к тому же, к белобровым можно дойти не только по Рубону.

Так мы и сделали: свернули в первый же приток – а это была Ржа – и двинулись дальше, на север. По Рже мы тоже шли, таясь. А после…