ГЛАВА 22
Я сел к компьютеру, набрал «Пэрис Бартлет» в качестве ключевой фразы сразу в нескольких поисковых системах и ничего не получил в ответ.
Тогда я попробовал «Плайа дель Соль» и английский перевод: «Солнечный пляж», мне выдали информацию про сотни курортов, разбросанных по всему миру. Коста дель Соль. Коста дель Амор. Плайа Негра. Плайа Бланка. Плайа Азул. Сан-Сити. Санрайз-Бич. Экскурсии, белый песок, голубая вода, только для взрослых, вместе с детьми. А еще какой-то сумасшедший сделал целый сайт, посвященный старой песне «Куанто кальенте эль соль». Радости информационного бума…
Я потратил на поиски несколько часов, а когда в полночь сообразил, что уже ничего не понимаю, решил сделать перерыв, съесть сандвич, выпить пива и принять душ, и только после этого вернулся к экрану. К двум часам ночи я изо всех сил сражался со сном и чуть не просмотрел статью трехлетней давности в «Резорт джорнал», когда сделал очередной запрос на «Плайа дель Соль». На сей раз я обратился к платной службе информации — в базу данных предприятий, куда я заглядывал прошлой осенью, когда собирался продать целую кучу муниципальных акций. Я ввел номер своей кредитной карточки и продолжил поиск.
И наткнулся на последнюю страницу журнала, где была помещена статья под заголовком: «Поиски хорошей жизни на далеких берегах: американцы, пытающиеся заключить сделки с иностранными предпринимателями, часто оказываются в проигрыше». В статье рассказывалось о сделках с недвижимостью, которые обернулись для участников поражением. Среди них проект в Байе под названием «Плайа дель Соль»: дома для пенсионеров-американцев, мечтавших жить в американской роскоши по мексиканским ценам. Было построено и куплено двести домов из запланированных четырехсот пятидесяти. Первые пенсионеры еще не успели въехать, когда мексиканское правительство ввело новые законы, конфисковало землю и продало консорциуму из Саудовской Аравии, а те, в свою очередь, превратили дома в отель. Компания «Плайа дель Соль лимитед», зарегистрированная на Каймановых островах, прекратила свое существование, а ее американское отделение, «Плайа энтерпрайзес», объявило себя банкротом. Пенсионеры потеряли денежки.
И никаких комментариев президента «Плайа энтерпрайзес» Майкла Ларнера.
Вспомнив весьма невнятные сведения, которые мне удалось почерпнуть во время своих первых поисков информации касательно Ларнера — в библиотеке университета мне тогда ничего путного найти не удалось, — я попытался узнать еще что-нибудь про бывшего директора «Школы успеха» и выяснил, что за последние пять лет он заключил еще несколько сделок.
Ларнер специализировался на объединении в синдикаты недвижимости — убеждал богатых людей вместе приобретать не доведенные до конца строительные проекты, с реализацией которых возникли проблемы. Многоэтажные дома в Атланте, умирающие загородные клубы в Колорадо и Нью-Мексико, лыжный курорт в Вермонте, поле для гольфа в Аризоне. Как только сделка была заключена, Ларнер забирал свою долю и выходил из дела.
Все последующие статьи звучали точно студенческие платные объявления. И ни слова о мексиканском провале «Плайа энтерпрайзес» или компании «Плайа дель Соль». Теперь компания Ларнера называлась «МЛ груп».
Ни одного упоминания ни о братьях Коссак, ни о богатых партнерах Ларнера, хотя кое-где возникали намеки на связи на Уолл-стрит и в шоу-бизнесе. Единственным именем, которое мне удалось найти среди персонала «МЛ груп», было имя сына Ларнера, Брэдли, исполнительного вице-президента компании.
Сделав запрос на «МЛ груп», я прошелся по всем поисковым программам и получил в качестве ответа те же самые статьи плюс еще одну: двухлетней давности, в журнале с яркой обложкой, под названием «Строительство баз отдыха на юго-западе».
В самом центре статьи располагалась цветная фотография: Ларнеры, отец и сын, яркий солнечный день в Финиксе, одинаковые голубые рубашки для гольфа, белые полотняные брюки, ослепительные улыбки.
Майкл Ларнер выглядел лет на шестьдесят пять. Красное квадратное лицо, большие очки в металлической оправе, превратившиеся в два зеркала под лучами аризонского солнца. Крупные зубы, самодовольная улыбка, нос любителя закладывать за воротник, большой живот и тщательно уложенные волосы.
По сравнению с отцом Брэдли Ларнер выглядел более худым, бледным и мелким — но был очень на него похож. Около сорока, тоже в очках, только он предпочитал узкие, овальные, в золотой оправе, едва прикрывавшие глаза. Прямые, воскового цвета волосы, которые быстро становятся седыми, ниспадают на спину. На лице не слишком радостное выражение и лишь намек на улыбку, хотя в статье говорилось, что Ларнеры оседлали птицу-удачу и процветают в своем бизнесе.
Брэдли Ларнер был похож на ребенка, которого в очередной раз заставили сниматься на дурацкую семейную фотографию.
На следующей странице я обнаружил снимок Майкла Ларнера, в кремового цвета костюме, голубой рубашке и розовом галстуке, рядом с белым «роллс-ройсом». Справа от отца на золотистом «харлее-дэвидсоне» удобно устроился сынок, весь в черной коже.
Внизу стояла подпись:
Разные поколения, но одинаковое отношение к предельным скоростям.
«Плайа дель Соль» означало, что «Пэрис Бартлет» скорее всего является посланником Ларнеров.
Таким способом они хотели предупредить Майло, чтобы он держался подальше от Кэролайн Коссак.
Потому что Ларнеры и Коссаки были связаны в прошлом.
Эти семьи объединяло и что-то еще: солидные сделки, которые терпели поражение. Однако обе семейки умудрялись оставаться на плаву, продолжали вести роскошную жизнь.
Предельные скорости.
Коссаков защищало унаследованное ими состояние. С другой стороны, Майкл Ларнер постоянно менял места работы и области применения своих талантов, оставляя за собой черный след скандалов и банкротств, но при этом всякий раз умудрялся подняться еще выше.
Улыбка, зубы, такие же белые и сверкающие, как его «роллс-ройс». Человек, готовый на все? Или друзья в нужных местах? А может, и то, и другое.
В далеком прошлом, когда Ларнер нарушил правила и принял в «Школу успеха» Кэролайн Коссак, ее братья были еще очень молоды, но уже занимались недвижимостью. По-видимому, сначала Майкл Ларнер имел дело с Харви Коссаком-старшим, но сохранил отношения с семьей и после его смерти. В результате получалось, что Ларнер начал работать на людей моложе себя на двадцать пять лет. И тут мне в голову пришла новая мысль: Брэдли Ларнер примерно ровесник братьев Коссак. Возможно, тут тоже существует связь. Может, их объединяют не только деловые отношения?
Когда Майло искал информацию о Кэролайн, ему не удалось найти ничего интересного в местных средних школах. Скорее всего потому, что все боятся связываться с законом, периодически смотрят телевизор и знают, что полицейский без соответствующих бумаг бессилен.
Или потому, что проблемы Кэролайн не позволили ей регулярно посещать обычную школу. Возможно, получить сведения о ее братьях будет проще.
На следующее утро я отправился в библиотеку и принялся изучать справочник «Кто есть кто?» Мне не удалось обнаружить там ни Боба Коссака, ни Брэдли Ларнера, а вот о Харви Коссаке рассказывалось довольно подробно: целый параграф хвалебных отзывов, но ничего нового по сравнению с тем, что я узнал в Интернете.
Кроме перечисления трудовых подвигов, имелись сведения и об образовании. Харви Коссак-младший проучился два года в колледже в калифорнийском государственном университете Нортридж, но не закончил его. Возможно, именно по этой причине он позаботился о том, чтобы было названо имя средней школы, где он учился. А также тот факт, что он являлся казначеем в выпускном классе.
Школа при университете.
Я сделал запрос и выяснил, что в библиотеке хранятся журналы за последние тридцать лет.
Найти нужный оказалось совсем не трудно. Я примерно предположил, сколько лет может быть Харви, и отыскал журнал со второй попытки.
С выпускной фотографии на меня смотрел круглолицый прыщавый парень восемнадцати лет, с длинными вьющимися волосами, в светлом свитере с высоким горлом. Между воротом свитера и мясистым подбородком примостилась бабочка в горошек. Хитроватая ухмылка на лице мне совсем не понравилась.
Под фотографией шло перечисление названий клубов, членом которых он состоял, «член правления» футбольной команды и что-то под названием «Королевская рать». И ни одного слова о казначее. На странице, посвященной всему выпуску, говорилось, что казначеем была девочка по имени Сара Бакли. Я пролистал три предыдущих журнала и обнаружил, что Харви Коссак никогда не являлся членом никаких ученических организаций.
Какое глупое вранье для миллионера среднего возраста! Тем более интересно.
Я обнаружил Роберта (Бобо) Коссака в предыдущем классе. Он решил сфотографироваться в черной рубашке с высоким воротником и впечатляющей цепью. Лошадиное лицо, волосы длиннее и темнее, чем у брата, мрачное выражение, полуприкрытые глаза. Сонный или накачался наркотиками — или делает вид. Попытки отрастить бороду и усы привели к появлению темного ореола на подбородке и жалких клочьев над верхней губой.
Под фотографией ничего, кроме «Королевской рати».
В том же классе обнаружился и тощий Брэдли Ларнер: в темных круглых очках, застегнутой на все пуговицы рубашке и с крашенными перекисью лохмами, скрывавшими половину лица. То, что было видно, выглядело столь же мрачно, как и у Бобо.
Еще один член «Королевской рати».
Я полистал журнал в поисках упоминаний о клубе, обнаружил его в списке школьных организаций, но никаких подробностей. Наконец в радостном отчете о празднике по случаю возвращения домой нашел следующие слова: пирушка, веселые розыгрыши (и прочие развлечения), которую устраивают члены «Королевской рати».
Следом шла фотография шести молодых людей на берегу, в плавках и полосатых шапочках, которые ухмылялись, принимали дурацкие позы, кривлялись, наставляли друг другу рожки. Пивные банки в руках были не слишком умело замазаны. На одной виднелась надпись «Миллер». Под снимком стояла подпись:
Серфинг — это хорошо! Но Королевская рать предпочитает другие жидкости! Пирушка в Зуме: Г. Коссак, Л. Чепмен, Р. Коссак, В. Коури, Б. Ларнер, Н. Хансен.
Судя по всему, в школе братья Коссаки вели активную разгульную жизнь, и вечеринка в Бель-Эйр пару лет спустя стала всего лишь продолжением любимых развлечений. А связь между ними и Ларнерами родилась на песке Зумы, а не в зале заседаний совета директоров какого-нибудь предприятия.
Возможно, идея спрятать трудную сестрицу Кэролайн родилась у молодого поколения, а не у их родителей.
Слушай, папа, отец Брэда работает в школе для извращенцев и придурков, он нам может помочь.
Я поискал в журналах фотографию Кэролайн Коссак.
Ничего.
Я ехал по симпатичным улочкам Вествуда и думал о Пирсе Швинне и о том, чего он хотел от Майло. Неужели я прав и старый детектив решил наконец поделиться тайнами, которые хранил двадцать лет, или на старости лет он предпринял собственное расследование и сумел раскопать новые факты?
В любом случае Швинн был вовсе не таким умиротворенным и спокойным, как считала его вторая жена. А возможно, и не таким верным: он ведь нашел кого-то, кому доверил свою «Книгу жертв» и поручил отослать ее для Майло.
Оджай — маленький городок, и вряд ли Швинн регулярно там с кем-то встречался, иначе Мардж об этом непременно узнала бы. Но прежде чем на ней жениться, он жил в дешевом мотеле в Окснарде. Мардж не сказала, в каком именно, зато сообщила, где Швинн работал, получая какую-то мелочь, — в лавочке Рэндалла «Ковбойская одежда». А еще у него не было машины. Значит, мотель находился где-то поблизости.
Лавочка на бульваре Окснард по-прежнему продолжала существовать.
Я добрался до места по пригородным дорогам, потому что ужасно не хотел выезжать на автостраду — пятнадцать миль государственных земель, сбегающих к океану и отделявших последний частный пляж в Малибу от Окснарда. Я любовался ослепительно синей водой под голубым небом и изумительными смуглыми телами на песке.
Оказавшись на дороге в Лас-Посас, я не стал поворачивать на восток, а продолжал ехать по шоссе номер один.
Вскоре красоты природы уступили место мрачным, печальным пейзажам, и через час пятнадцать после того, как вышел из дома, я въехал в Окснард.
Окснард — довольно забавное местечко. На городском пляже имеется собственная пристань для яхт и дорогие отели, здесь можно нанять лодку и отправиться ловить рыбу или на экскурсию на Нормандские острова. Но город появился на свет благодаря сельскому хозяйству и сезонным рабочим, которые снабжают нас едой. Уровень преступности тут довольно высок, а в воздухе пахнет навозом и пестицидами. Стоит немного отойти от пристани и пляжа, как вы попадете в ту часть бульвара, где притулились дешевые домишки и трейлеры, продают запчасти для машин, торчат дешевые магазинчики, забегаловки, в которых подают тако[18], кабачки с орущей мексиканской музыкой, а вывески по большей части сделаны на испанском языке.
Магазин Рэндалла «Одежда для ковбоев» размещался в красном сарае, устроившемся в центре бульвара, между «Батарейками Бернардо» и баром без окон под названием «Эль Гуапо». Позади довольно большая парковка, на которой стояли два пикапа и старый «Крайслер-300».
Внутри пахло кожей, опилками и потом, до самого потолка высились полки с джинсами и фланелевыми рубашками, стетсоны были сложены ровными рядами, точно вафли, а кроме того, в ассортименте имелись ковбойские сапоги и ремни; один угол занимали мешки с кормом, другой — пара седел и уздечки. Мягкий баритон Тревиса Тритта, звучащий из скрипучих колонок, пытался убедить какую-то женщину в своих благородных намерениях.
Обычный день в магазине для тех, кто трудится на ранчо. Ни одного покупателя, только два продавца, оба белые, лет тридцати. Один в сером спортивном костюме, другой — в джинсах и черной футболке с изображением «харлея-дэвидсона». Оба курили, не обращая на меня никакого внимания.
Я принялся оглядываться по сторонам, и мой взгляд остановился на ремне из выделанной воловьей кожи, который мне понравился. Я положил его на прилавок и расплатился. Меня обслужил Харлей в футболке, который не смотрел мне в глаза и не произнес ни одного слова. Когда он протянул мою кредитную карточку, я раскрыл бумажник и показал свой жетон консультанта полицейского управления Лос-Анджелеса с эмблемой конторы внизу. Вообще-то его следует прикалывать к одежде, и он ни на что не годится, в особенности если присмотреться повнимательнее и сообразить, что я даже не полицейский. Но мало кто это делает, и Харлей не стал исключением.
— Полиция? — спросил он, когда я закрыл бумажник. Он носил не слишком аккуратную стрижку, длинные усы, свисавшие до самого подбородка, и разговаривал гнусавым голосом. Тощие руки покрывала выцветшая татуировка.
— Я подумал, что вы сумеете мне помочь, — заявил я.
— Как?
Спортивный Костюм поднял голову. Он был на пару лет моложе Харлея: светлые волосы коротко острижены, квадратный подбородок, красное лицо. Приземистый, со спокойными глазами. Я решил, что он бывший военный.
— Я хочу задать вам несколько вопросов про одного человека, который у вас работал некоторое время назад. Его звали Пирс Швинн.
— Про него? — переспросил Харлей. — Его тут нет уже сколько… пару лет?
Он взглянул на Спортивный Костюм.
— Пару, — подтвердил тот.
Харлей выразительно посмотрел на ремень.
— Вы купили его, чтобы с нами подружиться, или еще зачем-нибудь?
— Я купил его, потому что он мне понравился, — ответил я. — Но я не против и подружиться. Что вы помните про Швинна?
Харлей нахмурился:
— Когда он здесь работал, он был самым настоящим отбросом. Что с ним случилось?
— Вы его видели с тех пор, как он перестал у вас работать?
— Может, один раз видели, — ответил он. — А может, нет. Если он и приходил, то скорее всего с женой… верно? — Еще один вопрос в адрес Костюма.
— Наверное.
— А в чем дело? — спросил Харлей. — Что он натворил?
— Ничего. Всего лишь внутреннее расследование. — Я почувствовал себя ужасно глупо, если не сказать — преступно. Но если Майло может рисковать и нарушать правила, значит, могу и я. — Итак, мистер Швинн работал здесь пару лет назад?
— Совершенно верно, — презрительно улыбнувшись, ответил Харлей. — Если это можно назвать работой.
— А что, нельзя?
— Приятель, — сказал он и облокотился о прилавок, — я вот что вам скажу: это был подарок. Ему от нашей мамы. Магазин принадлежит ей. Он жил в квартале отсюда, в «Счастливой ночи». Мама его пожалела и позволила у нас убирать, и даже кое-что платила.
— Мотель «Счастливая ночь»? — спросил я.
— В квартале отсюда.
— Значит, ваша мать его пожалела, — повторил я.
— У нее доброе сердце, — сказал Харлей. — Правда, Роджер?
Костюм кивнул, затянулся и усилил звук Тревиса Тритта. Великолепный голос певца звучал исключительно жалобно. Меня он убедил.
— У Швинна были друзья? — спросил я.
— Нет.
— А как насчет Мардж — той женщины, что вышла за него замуж?
— Она иногда приезжает за кормом, когда у нее заканчивается запас того, что она покупает оптом, — ответил Харлей. — Да, она вышла за него замуж, но это означает, что она стала его женой, а не другом.
И когда же ты намерен поступить в юридический колледж, приятель?
— Мардж познакомилась с ним здесь, — сказал я.
— Наверное. — Харлей нахмурился. — Ее я тоже довольно давно не видел.
— Может, она заказывает корма через Интернет, как и многие другие, — предположил Роджер. — Нам приходится с этим мириться.
— Да уж, — равнодушно поддержал его Харлей. — Слушайте, ну все-таки почему вы о нем расспрашиваете? Он что-то сделал?
— Нет, — ответил я. — Он умер. Упал с лошади несколько месяцев назад.
— Понятно. Она про это не говорила. Мардж не говорила.
— А когда вы видели ее в прошлый раз? Харлей посмотрел на Роджера.
— Когда я видел ее в прошлый раз? Роджер пожал плечами:
— Четыре или пять месяцев назад.
— Большинство здесь заказывают все, что им нужно, у поставщиков, — сообщил Харлей. — И по Интернету. У нас дела идут не так чтобы очень.
— Итак, Мардж была тут после того, как Швинн умер, но ничего про его смерть не сказала.
— Видимо… но поклясться не могу. Слушайте, я точно не помню.
Роджер снова пожал плечами.
— Мардж вообще не слишком разговорчивая. Точка. Тревис Тритт получил свою порцию аплодисментов, и
его сменила Пэм Тиллис, которая принялась рассказывать про «Неприступную королеву».
— Речь идет о наркотиках или что-нибудь вроде того? — спросил Харлей.
— А почему вы спрашиваете? Харлей заволновался.
— Вэнс имел в виду, — ответил за него брат, — что «Счастливая ночь»… ну, про нее все знают. Люди туда селятся, а потом уезжают. Хотите оказать нам услугу? Уберите их оттуда. Наш квартал когда-то был приличным местом.
Я оставил машину на парковке около магазинчика, а сам отправился пешком к мотелю. Серое здание на двенадцать номеров, оштукатуренное и выстроенное в форме буквы «С», имело внутренний дворик и выходило на улицу. Дворик был выложен потрескавшимися кирпичами и выглядел так, будто никто не предполагал, что сюда будут заезжать машины, однако я увидел четыре грязные малолитражки и такой же грязный грузовик с кузовом, накрытым брезентом. Контора располагалась справа — крошечная квадратная каморка, где пахло потом, как в спортивном зале; там сидел молодой бритоголовый испанец в расшитой стеклярусом голубой ковбойке с кроваво-красным кантом. Впрочем, жирные кляксы под мышками и россыпь пятен цвета кетчупа на груди несколько портили впечатление от столь грандиозного образца портновского искусства. Поверх рубашки красовался тяжелый железный крест на стальной цепи.
Когда я вошел, у двери звякнул колокольчик, парень посмотрел на меня и тут же взглянул под конторку. Чисто инстинктивно. Видимо, проверил, на месте ли пистолет. Или хотел показать, что он вооружен. Надпись на стене у него за спиной гласила: «Только наличные». Чуть ниже то же самое по-испански. Парень не пошевелился, но глаза у него забегали, а левое веко начало дергаться. Скорее всего ему было года двадцать два или три, и он еще вполне мог выдержать пару лет всплесков адреналина и скачков давления.
Я показал ему свой жетон, и он покачал головой. На конторке лежал комикс — черно-белые фотографии, а под ними короткие подписи, получалась история, рассказанная просто и доступно. Глядя на них наоборот, я все-таки сумел прочитать «sexualismo» и «con passion».
— Ничего не знаю, — проговорил парень с сильным акцентом.
— Я еще ничего не спросил.
— Ничего не знаю.
— Повезло тебе, — сказал я. — Невежество — это благословение.
Он тупо посмотрел на меня.
— Пирс Швинн, — продолжал я. — Он здесь жил. Никакого ответа.
Я повторил имя.
— Ничего не знаю.
— Старик. Белый, седые волосы, седая борода. Ничего.
— Он работал в магазине Рэндалла. Непонимающий взгляд.
— Магазин Рэндалла «Одежда для ковбоев», в квартале отсюда.
— Ничего не знаю.
— Тебя как зовут?
— Ничего не… — В карих глазах зажглось понимание. — Густаво.
— Густаво, а дальше?
— Густаво Мартинес Райес.
— Ты говоришь по-английски, мистер Густаво Мартинес Райес?
Он молча покачал головой.
— А кто-нибудь здесь говорит?
— Ничего не зн…
Ничего не скажешь — настоящий мастер-детектив. Но я ведь уже здесь, почему бы не побывать еще раз в Оджае — зайти в магазин, где Мардж купила голубые альбомы — «О'Нил и Чапин»… рядом с «Небесным кафе»… из Англии… больше нет… я купила последние три.
А вдруг нет? Или Швинн тоже делал там покупки — сам.
Я выехал на соседнюю автостраду и через несколько минут оказался на шоссе номер тридцать три. Воздух был холодный и очень чистый, расцвеченный самыми разными оттенками солнечного дня, и я чувствовал аромат созревающих в соседних садах фруктов.
«О'Нил и Чапин» расположились в удобном коммерческом центре, которых полно вдоль дорог. Этот устроился в тенистом районе города, в нескольких милях от поворота к ранчо Мардж Швинн. Магазин занимал крошечный, крытый дранкой и обшитый вагонкой домик, вокруг которого росли дубы. Домик был выкрашен в ярко-зеленый цвет. От передней голландской двери молочно-белого цвета до самого тротуара шла дорожка, выложенная булыжником. На витрине красовалась надпись, состоящая из букв, вырезанных из золотой фольги:
О'НИЛ И ЧАПИН, ПОСТАВЩИКИ ОТЛИЧНОЙ БУМАГИ И КРАСОК. ОСН. 1986
Окна были закрыты тяжелыми дубовыми ставнями, около одной из них я заметил объявление:
Уехала за товаром в Европу. Скоро вернусь.
Я осмотрелся по сторонам. Справа находился магазин, где продавали свечи, тоже закрытый. Затем «Марта, духовный наставник» и «Гуманос — теософский институт». Слева — одноэтажное здание, облицованное речной галькой: кабинет хиропрактика, офис нотариуса и страховой компании, туристическое агентство, специализирующееся на «экскурсиях для любителей природы». А рядом залитое солнцем глинобитное квадратное сооружение с деревянной вывеской на двери:
«НЕБЕСНОЕ КАФЕ»
Золотые звездочки резвились вокруг надписи. За голубыми льняными занавесками мелькали огни. Было уже почти три часа дня, а я так и не удовлетворил ни умственного, ни физического голода и решил, что в ситуации, подобной нынешней, булочки и травяной чай придутся очень даже кстати.
Однако, судя по рекламному щиту над открытой кухонной дверью, кафе специализировалось на французской кухне. И еще они предлагали настоящий кофе. Боже праведный!
Тихая музыка — звонкие колокольчики, флейта и арфа — лилась из динамиков, висящих около низкого потолка с деревянными балками. Голубые льняные скатерти на столиках. Женщина с аккуратно заплетенными в косу седыми волосами, в кожаной куртке, накинутой на мятое розовое платье, сидела за одним из столов и ела, судя по всему, рататуй. Официантов нигде не было видно, если не считать приземистой женщины с нездоровым цветом лица, в белом переднике и с голубой банданой. Женщина резала на кухне овощи.
Неподалеку от нее я заметил плиту на шесть конфорок, одна из которых горела, на ней стояла чугунная сковорода для блинов. На сковороде лежал очередной блинчик, и кухарка оторвалась от овощей, чтобы, взяв в руки полотенце, ловко перевернуть блин. Затем идеальной формы круг лег на тарелку, женщина положила сверху шпинат, смешанный со сливками, добавила немного мускатного ореха, завернула блинчик, поставила тарелку на прилавок и вернулась к овощам.
Седая женщина встала из-за стола и взяла блинчик.
— Очень красивый получился, Эйми.
Кухарка кивнула. На вид ей было около сорока: приплюснутое лицо, опущенные глаза. Из-под банданы выбивались светло-каштановые с серебристыми нитями волосы.
Я улыбнулся, но на лице кухарки ничего не отразилось, она продолжала резать овощи. Я прочитал меню.
— Как насчет блинчика с сыром нескольких сортов и кофе? Женщина повернулась и вышла из кухни через заднюю дверь. Я стоял и слушал перезвон колокольчиков и пение флейты с арфой.
У меня за спиной седая женщина проговорила:
— Не волнуйтесь, она вернется.
— Я сказал что-нибудь не то?
Она рассмеялась.
— Нет, просто Эйми очень стеснительная. Зато отлично готовит.
Эйми вернулась с небольшим кругом белого сыра.
— Вы можете сесть, — очень тихо предложила она. — Я вам все принесу.
— Большое спасибо.
Я снова попытался улыбнуться, у Эйми на мгновение дрогнули уголки губ, но она тут же принялась вытирать сковородку.
Женщина с седой косой закончила есть как раз в тот момент, когда Эйми принесла мне тарелку, кружку кофе и вилку с ножом, завернутые в тяжелую льняную салфетку. Сразу после этого она снова занялась овощами, а женщина с косой сказала:
— Получи, дорогая.
Она заплатила наличными. Я не видел, чтобы Эйми дала ей сдачу. И нигде не было написано, что тут принимают кредитные карточки.
Я развернул салфетку и посмотрел на тарелку. Два блинчика.
Не поворачиваясь ко мне, Эйми сказала:
— Вы должны будете заплатить только за один. Я сделала слишком много сырной начинки.
— Спасибо, — ответил я. — Они выглядят великолепно. Нож равномерно стучал по доске — тук-тук-тук.
Я отрезал кусок блинчика, откусил и испытал настоящее наслаждение. А такого великолепного кофе мне не доводилось пить уже давно. Что я и сказал Эйми.
Она продолжала резать овощи.
Я сражался со вторым блином, когда дверь распахнулась. В кафе вошел мужчина и сразу направился к стойке.
Невысокий, толстенький, седой, он был в застегнутом на «молнию» красном спортивном синтетическом костюме с широкими, болтающимися отворотами на куртке. Коротенькие ножки украшали малиновые сабо и белые носки. Маленькие ручки с указательными пальцами, похожими на шишечки, и розовощекое, хитрющее, но добродушное лицо — как у эльфа на покое — довершали картину. Кожаный галстук «боло» удерживал на месте большой, бесформенный пурпурный камень. На левой руке сверкало огромное золотое кольцо с кабошоном.
Выглядел он на шестьдесят, но я знал, что в действительности ему семьдесят семь, потому что мы с ним уже встречались раньше. Кроме того, мне было известно, почему он предпочитает такой цвет: единственный оттенок, который он различает в окружающем его черно-белом мире. Редкая форма цветовой слепоты являлась одним из множества физических отклонений, с которыми он родился. Некоторые из них — вроде слишком коротких пальцев — были видны, другие, по его словам, нет.
Доктор Уилберт Гаррисон — психиатр, антрополог, философ, вечный студент. Милый, очень порядочный человек. Даже психопат, помешанный на мести, это понял и пощадил Гаррисона, когда решил рассчитаться с врачами, которые, по его мнению, издевались над ним.
Меня он не пощадил, и мы много лет назад познакомились с Бертом Гаррисоном, пытаясь во всем этом разобраться. С тех пор мы время от времени — не слишком часто — созванивались.
— Привет, Берт, — сказал я.
Он обернулся и, улыбнувшись, крикнул:
— Алекс!
Берт кивнул в знак приветствия Эйми, та, не глядя на него, налила чай и выбрала пирожное с миндальной глазурью со стеклянной витрины.
Постоянный посетитель.
— Спасибо, милая, — поблагодарил ее Берт, уселся за мой столик, поставил чашку и тарелку перед собой и схватил мою руку обеими руками.
— Алекс, как я рад тебя видеть.
— Я тоже рад вас видеть, Берт.
— Чем занимался в последнее время?
— Все как обычно. А вы?
В добрых серых глазах загорелся огонек.
— У меня появилось новое хобби — народные инструменты. И чем менее они известны широкому кругу любителей, тем лучше. Я обнаружил электронный магазин — как здорово, глобальная экономика в ее лучшем проявлении. Я выбираю что-нибудь, жду, как ребенок перед Рождеством, когда прибудет моя посылка, а затем пытаюсь понять, как на них играют. На этой неделе я заказал диковинку с одной струной из Камбоджи. Не могу запомнить, как она называется. Продавец обозначил ее как «тинкамаджиг из Юго-Восточной Азии». Звук у него ужасный — как будто у кота расстройство желудка, но у меня ведь нет соседей.
Дом Гаррисона, пурпурного цвета, устроился на высоком холме над Оджаем. Его окружали оливковые рощи и пустые, незасеянные поля и прятали от посторонних глаз заросли агав. Старый микроавтобус «шевроле» всегда стоял на пыльной дорожке, но при этом сверкал как новенький. Когда бы я ни приходил в дом Берта, входная дверь была не заперта.
— Звучит забавно, — сказал я.
— Очень забавно.
Он откусил кусок пирожного, из которого потек крем, облизнул губы и вытер подбородок.
— Очень вкусно. А ты как развлекаешься, Алекс?
Я задумался, как бы лучше ответить, и, видимо, что-то изменилось в моем лице, поскольку Гаррисон положил руку поверх моей и стал похож на озабоченного родителя.
— Что, совсем плохо, сынок?
— Неужели так заметно?
— Да, Алекс. Очень заметно.
Я рассказал Берту про Робин. Он подумал немного, потом проговорил:
— Звучит так, будто мелочи вдруг перестали быть мелочами.
— Ну, не такие уж и мелочи, Берт. Она действительно устала оттого, что я постоянно ввязываюсь во всякие рискованные предприятия.
— Я имел в виду твои чувства. Твое беспокойство по поводу Робин.
— Я знаю, что веду себя как настоящий параноик, но постоянно возвращаюсь к тому времени, когда она ушла от меня в первый раз.
— Робин совершила ошибку, — сказал Берт. — Но заплатила за нее высокую цену, и тебе стоит подумать о том, чтобы постараться… ну, отодвинуться от ее боли.
— От ее боли? — спросил я. — Вы думаете, она все еще переживает, ведь прошло столько лет?
— Если она позволяет себе об этом думать, полагаю, она чувствует себя значительно хуже, чем ты.
Берт встречался с Робин всего дважды, однако я всерьез отнесся к его словам. Через несколько месяцев после того как сгорел наш дом, мы отправились в Санта-Барбару, чтобы немного развеяться, и наткнулись на Берта в антикварной лавке на Стейт-стрит. Он просматривал научные трактаты восемнадцатого века. На латинском языке. (Мое очередное хобби, ребятки.) При этом Берт перепачкал в пыли весь джемпер.
— Она очень сильно тебя любит, — сказал Берт. — По крайней мере любила, когда я видел ее в прошлый раз, а я сомневаюсь, что столь глубокое чувство может взять и пропасть. — Он откусил еще пирожного и собрал крошки миндаля с тарелки. — Язык тела… язык сознания, все было на месте. Помню, я тогда подумал: «Эта девушка создана для Алекса».
— Я тоже так думал.
— Береги то, что у тебя есть. Моя вторая жена была именно такой. Она принимала меня со всеми моими странностями.
— Вы думаете, Робин принимает меня таким, какой я есть?
— Будь иначе, она бы давно от тебя ушла.
— Но заставлять ее терпеть мою любовь к риску жестоко.
Берт сжал мою руку.
— Жизнь похожа на автобусную остановку, Алекс. Мы намечаем маршрут, но делаем короткие перерывы между приключениями. Только ты сам можешь выбрать свою дорогу — и надеяться на то, что Бог будет к тебе благосклонен. Ну и что же привело тебя в Оджай?
— Я приехал полюбоваться на пейзажи.
— Тогда пойдем ко мне, я покажу тебе свои новые приобретения.
Мы доели, и Берт настоял на том, чтобы заплатить по счету. Старый микроавтобус стоял перед кафе, и я поехал за Бертом в город, потом мы выбрались на Сигнал-стрит, миновали дренажную канаву, засыпанную мелкими камешками, тут и там через нее до самой дороги были перекинуты пешеходные мостки.
Дверь в пурпурный дом была не заперта и прикрыта видавшей виды ширмой. Берт быстро поднялся по ступеням и провел меня в гостиную, которая нисколько не изменилась с тех пор, как я побывал в ней последний раз: маленькая, темная, с дощатым полом, заставленная старой мебелью, повсюду разбросаны шали и подушечки, пианино по-прежнему на своем месте, в эркере ряд пыльных бутылок.
Только сейчас здесь негде было сесть: рядом с пианино стоял громадный, чеканной бронзы гонг. А на всех стульях и диванах — барабаны, колокольчики, лиры, цитры, дудочки и арфы и еще куча предметов, которые я видел впервые. На полу за стулом, примостившимся около пианино, лежала громадная шестифутовая конструкция, украшенная потрескавшимся деревом. Гаррисон провел палкой по ее краю, и я услышал громкую, но приятную мелодию.
— Бали, — объявил он. — Я выучился играть на ней «Старого Макдональда». — Он вздохнул. — Когда-нибудь наступит черед Моцарта. — Он расчистил место на диване и предложил: — Устраивайся поудобнее.
Усевшись, я заметил за диваном какой-то металлический предмет. Сложенное инвалидное кресло.
— Это моего приятеля, он попросил меня подержать его, — пояснил Берт и уселся на жесткий стул. Правой рукой он провел по арфе с педалью, но так легонько, что она не издала ни звука. — Несмотря на все проблемы, ты выглядишь неплохо.
— Вы тоже.
— Не сглазь. — Он постучал по краю арфы, и на сей раз в воздухе повис короткий звук. — Соль… немножко резковато. Итак, ты здесь проездом? В следующий раз позвони, и мы вместе поужинаем. Если только не хочешь побыть в одиночестве.
— Нет, я с удовольствием с вами встречусь.
— Разумеется, нам всем нужно иногда побыть наедине с самим собой, — кивнул он. — Чтобы обрести состояние равновесия.
— Вы живете один, Берт.
— У меня есть друзья.
— И у меня тоже.
— Майло.
— Майло и другие.
— Ну, это хорошо… Алекс, я могу тебе помочь?
— Нет, — ответил я. — Что вы имели в виду?
— Все, Алекс.
— Вы бы мне очень помогли, если бы умели раскрывать старые, сложные дела.
— Сложные дела, — повторил он. — Убийство. Я кивнул.
— Тело может остыть, а дело быть старым, — проговорил он. — Но мне кажется, что память о человеке остается. Не хочешь рассказать мне, что тебя беспокоит?
Я не хотел. Нет, очень хотел.