3

И снова Вариинга и Гатуирия направляются в сторону Золотых Холмов. Воздух прохладен и свеж. Вечереет. Трава в илморогском парке мягкая, зеленая. Густые и раскидистые кроны деревьев напоминают раскрытые зонты.

Гатуирия останавливает "тойоту" на обочине, им хочется походить по траве среди деревьев. Они взбираются на гребень холма, любуются лежащей внизу долиной, пшеничными и ячменными полями, принадлежащими пивоваренной компании "Тхенгета".

Вот оно, счастье: молодая кровь струится по долинам любви. Вариинга и Гатуирия стоят рядом, касаясь друг друга плечами, устремив взгляд на долину и горы на горизонте.

— Я всегда радуюсь, когда слышу те твои слова, которые ты сказал дома, — начинает Вариинга.

— А что я сказал? — спрашивает Гатуирия. — Всего уж и не упомню.

— Что нет ничего постыдного, когда девушка ждет ребенка. Что внебрачный младенец не прокаженный.

— Я просил тебя не возвращаться к прошлому. Будем счастливы сегодняшним днем и завтрашпим. Еще один рубеж преодолен: твоя мать нас благословила. Так радостно на сердце. Я счастливый человек: сочинил музыку, о которой долгие годы мечтал. А теперь мне достался особый приз — самая прекрасная девушка в мире!

— Ты как те воры из пещеры — так же хвастаешься своими "достижениями", — смеется Вариинга. — Подождал бы лучше, когда другие тебя похвалят.

— Но ведь это правда. Я готов петь от счастья. Одного только не хватает, чтобы моя радость прорвала плотины и вышла из берегов. Отгадай — чего?

— Не могу я прочесть письмо, запечатанное в конверте твоего сердца, — говорит Вариинга, а сама едва сдерживает смех: так же витиевато выражался босс Кихара. — Скажи же, чего тебе недостает, тогда я успею отскочить в сторону, чтобы меня не унес все сметающий поток твоей радости.

— Мне не хватает благословения моих родителей, отвечает Гатуирия. — Завтра в Накуру…

— А на кого из них ты похож?

Раньше Вариинга не спрашивала Гатуирию об этом. Он не знает, что ответить. В глубине души Гатуирия всегда стыдился родителей за их раболепие перед западной модой. Европа — вот их бог. Гатуирия не знает, как они завтра встретят Вариингу, как отнесутся к тому, что у нее ребенок от другого. Но одно он знает наверняка: как бы они ее ни приняли, Вариинга его суженая, избранница, невеста. Кроме того, неизвестно, как сама она отнесется к его родителям. Раскусит их и станет презирать. Она и к нему может перемениться, узнав, что в его отчем доме царят порядки, которые они оба много раз осуждали. Вот почему Гатуирия так и не показал Вариинге приглашение, которое его родители разослали знакомым.

При мысли об этой злосчастной открытке Гатуирия едва не плачет от стыда.

— Ты что, забыл, как выглядят твои родители? Отмалчиваешься, на вопрос не отвечаешь, — теребит его Вариинга.

— Зажмурься, — с наигранной веселостью говорит Гатуирия, — а завтра, в два часа пополудни, откроешь глаза и увидишь родителей Гатуирии. Тогда и решай, в кого я такой уродился.

Его рука обвивает талию Вариинги, она кладет голову ему на плечо.

— Завтра… скорее бы оно настало! — вздыхает Вариинга мечтательно. — Подымемся на заре, как ранние птички…

Слезы бегут по ее щекам, точно капли утренней росы по гладкой кожице спелого плода. Только сейчас не утро, а вечер, и солнце уже садится на Золотые Холмы.

— Что с тобой, моя любовь, почему ты плачешь? — беспокоится Гатуирия. — Какая тяжесть у тебя на сердце? Может, я обидел тебя?