VIII
Статский советник оказался прав: война началась уже на следующий день: девятнадцатого июля Германия объявила войну России. Франция незамедлительно выступила на стороне союзной державы. Все газеты вышли с кричащими устрашающими заголовками. Впрочем, эта новость обеспокоила иранцев меньше, чем появление над Тегераном неизвестного воздушного шара зловеще темного цвета.
Несмотря на то что несколько казаков из Его Величества Шаха бригады открыли по нему стрельбу из винтовок, он продолжал спокойно плыть по небу. Особенно впечатлительные тегеранцы бросились по домам, посчитав, что пришел конец света и к ним прилетел Деджаль[80], сменивший зеленого осла на «черный арбуз». Об этом громогласно заявил ваыз[81] мечети Сапехсалара. И лишь позже, когда муштаид[82] Тегерана сообщил, что шар принадлежал бахтиарскому вали[83] Сердар Ассаду, паника улеглась.
По вечерам в иностранных представительствах долго горел электрический свет. Было неспокойно и в русском посольстве. Незаметный в обычные дни телеграфист-шифровальщик сразу же стал важной фигурой. Он то и дело без стука влетал в кабинет Хворостовца с новой депешей от Певческого моста. Собрав весь штат, включая консулов и вице-консулов всех сатрапий (провинций), русский посол официально зачитал высочайший манифест о войне. Слушали молча. Да и о чем было говорить? Иван Яковлевич попросил коллег быть крайне осторожными, в особенности с учетом недавнего злодейского убийства коллежского советника Раппа. Рекомендовалось также избегать совместного нахождения с дипломатами враждебных России стран. В посольстве и консульствах было организованно круглосуточное дежурство. Отпуска отменили.
Буквально на следующий день Персия, заявившая о своем нейтралитете, раскололась на два лагеря: сторонников и врагов России. На самом деле такое размежевание существовало давно, просто раньше оно выглядело не столь явно.
Еще в 1882 году благодаря усилиям русского правительства в Персии появилась так называемая Персидская Его Величества Шаха бригада (казак-ханэ). Это воинское формирование набиралось из местного населения, главным образом из горных кочевников: курдов шахсевен, луров, бахтияр и частью жителей столицы. Принадлежность к казак-ханэ всегда было предметом гордости местных жителей. Бригадой командовал русский полковник. Под его началом служили три казачьих офицера и шесть урядников. Бригада жила по российским уставам. Ее численность составляла 1000 всадников и 500 пехотинцев при 250 персидских офицерах. Снаряжение и амуниция выписывались из России. Все казаки носили казачью форму. Пехота – форму пластунов, кавалерия – Кубанского Войска. Вооружение выглядело довольно солидно: скорострельные орудия системы Шнейдера и Крезо, вьючные пулеметы Максима и трехлинейки. За тридцать лет это войсковое соединение превратилось в весьма мобильное и боевое подразделение, игравшее довольно значительную роль в стране. Базировалась бригада в центре Тегерана. Она несла караул не только у шахского дворца, но и у иностранных посольств, охраняла русские и английские банки. Для поддержания спокойствия ее разрозненные отряды дислоцировались в Тавризе, Исфгане, Реште, Мешхеде и других городах.
В противовес ей в 1900 году англичане – вечные соперники России в Персии – сформировали жандармский корпус, первоначально состоящий из 250 человек, обученных шведскими инструкторами. В задачу жандармов входило обеспечение безопасности мирных граждан, охрана персидских учреждений и дорог. Но постепенно британцы утратили свое влияние. Между тем шведы – скрытые сторонники Берлина – и немцы стали использовать жандармский корпус в качестве козырной карты в политическом, а позже и в военном противоборстве Германии и Австро-Венгрии против России, Англии и Франции.
Покинув посольство, Клим Пантелеевич нанял экипаж. И вновь, как и день назад, он почувствовал за собой слежку. Доехав до улицы Эмин-эс-Салтанэ, он соскочил с коляски и пошел пешком в сторону южной части Хиабан Лалезар. Хвост не отставал. Ардашев юркнул в небольшой проходной двор и спрятался за ствол огромного платана, почти полностью перегородившего и без того узкое пространство между двумя высокими глиняными заборами. Вскоре послышались шаги, потом человек пробежал несколько саженей и остановился. Он потерял объект и беспокойно смотрел по сторонам, не понимая, куда мог деться русский дипломат. Усталый и замученный, он в изнеможении облокотился на забор. Ардашев узнал его. Это был министр из кабинета Мустафиоль – Мамалека, которого он уже дважды встречал: один раз в Шахском клубе, а второй – на приеме у мадам Ренни. Небольшого роста, он, как и большинство состоятельных персов, страдал ожирением. Чиновнику было жарко, и он дышал, как паровоз. Соглядатай носил аккуратные усы и подстриженную бороду; одет был по-европейски: котелок, пиджачная пара, светлая сорочка и черные лаковые туфли.
– Салям! – выговорил Клим Пантелеевич, появившись за его спиной.
– Вы здесь? – обрадованно воскликнул он на фарси. – Слава Аллаху! – Словно боясь, что его могут перебить, он затараторил: – Мне надо вам кое-что рассказать. Это очень важно. И опасно. Поэтому нас никто не должен видеть вместе. Я живу на улице Хиабан Абаси, 63. Ровно в восемь – через час – вы подойдете к калитке и толкнете ее. Она будет открыта. Потом не забудьте запереть замок. Слуг я отправлю домой. Заходите прямо в дом. Я буду вас ждать.
– Но, может быть, вы все-таки поясните, о чем собираетесь со мной говорить?
– Это касается дела, которое вы расследуете. Я имею в виду смерть господина Раппа.
– Хорошо, – согласился Ардашев, – я буду вовремя.
– А теперь расходимся в разные стороны… или нет, сначала я, а потом вы.
Он опасливо огляделся и торопливо зашагал обратно.
Статский советник подождал, пока министр скроется из виду и, выбрасывая вперед трость, направился к Хиабан Лалезар.
Прогулявшись до первого встретившегося на пути cafй, он сел за столик. Побаловав себя миндальным пирожным и выпив чашечку кофе, дипломат отправился на встречу.
Когда часы на мечети Сапехсалара ударили восемь раз, Клим Пантелеевич толкнул калитку дома № 63 по Хиабан Абаси. Она, как и обещал хозяин, была не заперта. Замок со вставленным в него ключом висел тут же.
Двор впечатлял. Прямо посередине в лучах заходящего солнца ровной гладью отливал бассейн. По краям на каменных бордюрах виднелись мраморные скульптуры в греческом стиле высотой в человеческий рост. Вокруг клумб с цветущими розами раскинулся широкий английский газон. Дом был большой, каменный, в два этажа, с изящными белыми колонами, соединенными между собой сводами. Фасад, украшенный воздушными виньетками, причудливыми узорами со звездочками и кругами, выдавал мавританский стиль. У самого входа важно расхаживал павлин в компании с журавлем, у которого, по-видимому, были подрезаны крылья. Идя по дорожке, Ардашев заметил, как шевельнулась оконная штора. Дверь отворил сам министр.
– Проходите, проходите, вот сюда, за мной, пожалуйста, – пригласил хозяин и провел внутрь. Его лицо носило отпечаток озабоченности, выглядело нездоровым и казалось вылепленным из воска. Он был одет просто, по-домашнему: светлая просторная сорочка, темные брюки, гиве. По коридору миновали михманханэ (комнату для гостей) и столовую. Одна из ее стен была увешана зеркалами, а другая – полностью состояла из громадных окон от потолка до самого пола. Они открывали взору сад с еще одним бассейном во внутреннем дворике. Больше всего Ардашева поразили две люстры из венецианского стекла. Прозрачные ягоды, точно гроздья волшебного винограда из сказок Шахерезады, свисали вниз, играя и переливаясь светом.
Убранство бируни (приемных комнат) дышало роскошеством: повсюду лежали толстые цветастые ковры с разбросанными подушками и мутаками; два дивана и стулья представляли европейскую мебель.
На второй этаж поднимались по витой металлической лестнице. Первая дверь вела в кабинет. Кроме книжных полок и дубового стола здесь располагались два мягких кресла, в одно из которых хозяин усадил Ардашева, а в другом расположился сам.
Министр слегка склонил голову и вымолвил с почтением:
– Дженабе-эли[84], мы с вами виделись всего два раза, но лично незнакомы. Позвольте представиться, меня зовут Реза Тихрани. Я, как вы, вероятно, знаете, вхожу в действующее правительство и занимаю пост министра народного просвещения.
– Я искренне польщен нашим знакомством. Меня зовут Клим Ардашев. Я дипломат.
– Да, – кивнул министр. – Более того, мне известно, что вы прибыли в Тегеран расследовать убийство вашего коллеги, господина Раппа. Это так?
– Вы правы.
Тихрани облегченно вздохнул.
– Это хорошо. Значит, я не ошибся. – Он внимательно посмотрел на статского советника и заговорил почти шепотом, будто боясь, что его может кто-то подслушать: – Говорят, вы были здесь еще до подписания российско-британского договора о разделе. И вы не совсем дипломат. Вероятно, вы – такой же, как господин Рапп. Да? Я понял это тогда, в Шахском клубе, когда вы с легкостью раскусили карточного мошенника. Я хочу вам помочь. Я люблю Россию. Вы так много сделали для моей страны, но не все это понимают… Зреет заговор. Я сообщил об этом господину Раппу и передал ему секретный план, который разработали турки и немцы. Но его убили. И следующей жертвой могу оказаться я, потому что некоторые документы скопированы мною собственноручно и они легко узнают меня по почерку.
– Выходит, это вы встречались с Раппом 11-го шаабана?[85]
– Да. Это была моя инициатива.
– А почему вы обратились именно к нему?
– Я виделся с ним несколько раз в Шахском клубе, и он внушал мне доверие.
– А вы не могли бы припомнить, о чем там говорилось?
– Речь шла о том, что планируется усилить пропаганду против России среди местного населения. К этому будет подключено духовенство. Одновременно по всей Персии в мечетях муллы начнут славословить Турцию и Германию, в то же время призывая к священной войне с Россией. Это должно привести к стихийным выступлениям против христиан. Десятки племен, промышляющих разбоем – бахтияров, кочевых курдов, теймуров и джемшидов, луров и дженгелийцев, – соберут под начало турецких и немецких офицеров. А для того чтобы выиграть время и как можно дольше держать Россию в неведении истинного положения дел, все возможные нападения на русские представительства или даже разгромы консульств кабинет министров объяснит восстанием жандармского корпуса. Мол, персидская жандармерия выступила против шаха. И якобы для их усмирения будет принято решение о посылке «казачьей» бригады против мятежников. В результате этого «казаки» должны быть разоружены, а затем и распущены. Из их числа будет сформировано новое, уже подвластное туркам соединение. Восемь с половиной тысяч жандармов и две тысячи полицейских под командованием шведского офицера Хальстрема станут костяком, вокруг которого начнут создаваться и другие части. Главным оплотом антирусского восстания должен стать Кум – место паломничества правоверных. Там предполагается создать так называемый Комитет национальной защиты ислама. В него войдут почти все депутаты меджлиса. По крайней мере фамилии тридцати человек мне уже известны. Их я и указал. Эта организация должна будет собирать деньги для формирования добровольческих отрядов. Султан-Абад и Хамадан так же станут центрами германо-турецкой агитации против России и Англии. Постепенно пожар джихада перекинется и на другие города страны. Все подступы к перевалу Султан-Булах будут укреплены. Оборонительная линия закроет собой и дорогу на Хамадан.
Инициативная группа министров во главе с председателем попытается уговорить молодого шаха переехать из Тегерана в Кум. Это будет означать, что правитель фактически поддержал «священную войну». К этому времени планируется подписать тайный договор между Персией с одной стороны и Германией, Австро-Венгрией и Турцией с другой. В Персию должны хлынуть германские деньги. И уже после этого правительство Мустафиоль-Мамалека объявит о своем участии в войне на стороне Германии и Австро-Венгрии. Таким образом, в результате всех эти мероприятий Россия получит второй, очень опасный участок Кавказского фронта. И это, несомненно, ослабит Петербург. Как я понимаю, Германия руками Турции собирается поднять против русских и британцев всю Азию, включая не только Персию, но и Афганистан, северо-западную часть Индии и даже Египет!
Министр помолчал немного, затем внимательно посмотрел на Ардашева и сказал:
– Смею заметить, что за все эти сведения, которые я передал господину Раппу, мне было обещано три тысячи английских фунтов. Но, в силу известных трагических обстоятельств, он мне их не передал…. Однако я надеюсь, что вы, господин Ардашев, как порядочный человек, сделаете это. – Хозяин тяжело вздохнул и, опустив глаза, добавил: – К тому же в ближайшие дни состоится встреча некоего представителя иностранного государства (личность его, к сожалению, мне пока не известна) и председателя правительства либо его доверенного лица. Где и когда это случится, я узнаю завтра. Если вас это интересует, то, – Тихрани хитро улыбнулся, – соблаговолите добавить к означенной сумме еще пятьсот фунтов.
– Возможно, это так. Но, согласитесь, одно дело – живые документы, другое – слова. Пусть даже это слова такого честного и порядочного человека, как вы. К тому же я не имею возможности в данный момент распоряжаться столь значительными суммами. Пока я могу предложить вам лишь четыреста фунтов. Но позднее ничто не помешает вам получить остальные деньги. Мы ведь только начинаем сотрудничать, правда? Для начала давайте увидимся завтра на базаре Голь-Бендек. В глубине третьего ряда есть чайханэ. Я буду находиться во второй отдельной комнате. Их там всего три. Так что вторая – посередине. В восемь утра…
– Так рано? Мейдан только открывается…
– Вот и прекрасно. В это время слежки обычно не бывает – филера отсыпаются, да и комнаты точно будут свободны.
– Как скажете.
– А теперь мне бы хотелось, чтобы вы поведали о месте и времени встречи с господином Раппом. Постарайтесь ничего не упустить. Возможно, вам запомнилось чье-то лицо в проезжавшей мимо коляске или, быть может, вы заметили что-то странное в поведении окружающих вас людей. Надобно припомнить все детали. Даже те, которые на первый взгляд вам могут показаться несущественными. Для меня это очень важно, поверьте.
– Да-да, безусловно. – Он поднял глаза к потолку и, будто считывая с него, произнес: – Мы увиделись в парке Зиль-Эс-Салтанэ. Напротив ларька по продаже фруктовой воды. Я пришел туда с портфелем, в котором и лежали эти документы. Нас никто не слышал. Рядом никого не было. Мы стояли за стволом старого платана. Господин Рапп забрал портфель и поблагодарил меня. Мы договорились о стоимости моей услуги и обсудили дату новой встречи. Она должна была состояться там же, на следующий день. Разговор был очень короткий. – Министр потер лоб и растерянно заметил: – Но ничего странного я не видел. Мимо проходили какие-то люди… Да. Но им было не до нас. А потом мы разошлись. Я зашагал к воротам Дервазэ-Доулет, а он – в обратном направлении, к Хиабан Шени.
– Это в сторону квартала «красных фонарей»?
– Ну да, – Тихрани пожал плечами, – по правде говоря, меня это тоже несколько смутило.
– Да-с, дела, – задумчиво выговорил Ардашев и вдруг поднялся. – Что ж, позвольте откланяться. Вы сообщили мне достаточно сведений, чтобы не заснуть до утра.
Статский советник, провожаемый министром, вновь миновал многочисленные покои особняка и вышел на улицу. Быстро темнело. Тегеран медленно засыпал.
Он пропустил два свободных экипажа и сел в третий. Покружив немного по городу, Ардашев доехал до Хиабана Алаэд-Довлэ. И только там он нанял автомобиль, который и привез его в Зергенд.
Уже отворяя калитку дувала, Клим Пантелеевич понял, что в доме кто-то есть. Сработала старая хитрость: едва заметная белая нитка, оставленная на деревянной ручке, слетела. Незваный гость этого не заметил. О том, что во двор проник один человек, он догадался сразу, как только увидел в лунном свете вдавленный след каблука, оставшийся на дорожке. Чуть дальше виднелся второй. Судя по всему, это был офицерский сапог, а не штатская туфля. Рука сама потянулась к «браунингу», и тихо щелкнул затвор. Вдруг откуда-то потянуло папиросным дымом.
– Бросьте ваш пистоль, Ардашев! А то еще пристрелите ненароком, как того бедного англичашку в Ялте, – раздался из темноты чей-то показавшийся знакомым голос.
– Господин полковник? Это вы?
– Я, слава богу! А вот залез бы сюда какой-нибудь Ахмед или Сиавуш и прикончил бы вас, как некогда укокошили бедного Раппа. Другое дело я: сижу у вас на айване, скучаю, пью французский коньяк и закусываю персиком. Вы уж простите, но в ваше отсутствие мне пришлось слегка похозяйничать: не смог отказать себе в удовольствии вновь отведать «Мартеля». Уж очень захотелось. Не оставалось ничего другого как забраться к вам в дом и отыскать волшебный шкафчик. Взял початую бутылку. Слишком велик был соблазн. А лучший способ избавиться от искушения, как известно, – уступить ему. – Он громко хохотнул. – Вот и персик сорвал без спросу. Нет, я бы с большим удовольствием закусывал коньяк сахарным лимончиком, как любит наш царь-батюшка, но где, скажите, мне его взять? И куда, кстати, подевался этот ленивый индюк – ваш лакей?
– Я отпустил Фероха. У него большая семья, шестеро детей, – зажигая керосиновую лампу, пояснил статский советник.
– Вы неисправимый альтруист! – покачал головой гость и затушил в блюдце папиросу.
– Так, может, все-таки лимончик? – предложил Ардашев.
– А чего уж там! Давайте! – махнул рукой Кукота. – Разговор у нас долгий, так что и вторую бутылочку заодно прихватите. Она там, на полочке.
Клим Пантелеевич исчез на некоторое время и вновь вернулся с подносом, на котором стоял еще один «Мартель», порезанный дольками лимон на блюдце, виноград, шоколад «Эйнем» и хрустальная пепельница.
– А вы, я вижу, большой мастер по части тайного проникновения. Так аккуратно вскрыли три замка, что просто диву даюсь, – сыронизировал статский советник.
– Три? Ах да, действительно, три: калитка, дом и буфетный шкафчик. – Полковник вытащил из кармана связку отмычек и бросил на стол. – Тут и ребенок справится. Это, как вы понимаете, неотъемлемое приложение к нашей профессии.
– Итак, я вас слушаю, – усаживаясь напротив, проговорил Ардашев.
– Нет уж, коллега! Это я теперь буду слушать! Давайте рассказывайте, как вместо того, чтобы объединить совместные усилия, вы сами пытаетесь вербовать агентуру и добывать ценные сведения.
– Помилуйте, Корней Ильич, кого вы имеете в виду?
– А то вы не знаете! Мало того что спелись со шведским консулом, так еще и взялись за эту француженку. А я, между прочим, уже полгода как ее обхаживаю. – Он налил рюмку и выпил залпом. – А тут появляетесь вы, как лавина в горах! Испортили мне всю операцию по проникновению, так сказать…
– Простите?
– Да что ж тут непонятного? – проговорил Кукота и повел удивленно бровью. – Мадам Ренни, если хотите знать, пользуется успехом не только у немецкого посла, но и у австрийского. Она может стать ценнейшим агентом. Я уже к ней почти подобрался… И вообще, зачем надо было разыгрывать передо мною всю эту комедию, если вы слеплены из того же теста, что и я? Да стоило мне только отправить в центр шифрованную телеграмму с запросом на вас, как в ответ я получил не просто короткую отписку с личными данными, а целый роман о ваших подвигах в Ялте. И все в сугубо превосходной форме: «в совершенстве владеет методами вербовки, хладнокровен, исключительно внимателен к мелочам, обладает уникальными энциклопедическими знаниями…» и так далее и тому подобное! А я-то расстроился после нашего разговора! Вот, думаю, чертовщина какая приключилась: вроде бы я пытался его завербовать, а получается, что это он меня вербует. Да уж и вцепился как судебный следователь в арестованного социалиста: «Извольте пояснить, с какой целью вы виделись с господином Красноцветовым на базаре 20 июня?» И что же мне оставалось делать?
Он вновь налил коньяк, выпил, закурил новую папиросу и сам себе ответил:
– А ничего! Подняться и уйти. А ведь правильно говорят на Востоке: «Если не знаешь, как поступить, то никак и не поступай. Время само подскажет». Вот потому-то я и сижу на этой веранде, пью «Мартель» и пытаюсь договориться с вами об объединении наших совместных усилий по ведению разведочной работы в Персии.
– И все-таки вы встречались с Красноцветовым на базаре 20 июня?
– Да. – Полковник расстегнул ворот. – Хотите знать, работает ли он на меня? И я отвечу: да! Потому что Святослав Матвеевич – настоящий патриот страны. И в тяжелую годину Великой войны он, как и миллионы наших соотечественников…
– Бросьте, – грустно выговорил Клим Пантелеевич и махнул рукой. – Не надо меня агитировать. Я даже знаю, на чем вы его взяли. На дочерях, да? Очевидно, пообещали оказать содействие в оплате за обучение…
– А что в этом плохого, если ваши бездушные чиновники МИДа палец о палец не ударили, чтобы помочь человеку? А мы решили этот пустяковый вопрос в течение нескольких дней. И, заметьте, без всякого бумагомарательства!
Кукота вновь выпил, сделал последнюю затяжку и нервными толчками затушил в пепельнице папиросу. Откинувшись на спинку стула, он спросил:
– Да неужто вы целого консула Казвинской провинции подозреваете в убийстве Раппа?
– Теперь уже нет.
– А вы, батенька, циник. Как же так? Столько лет знаете Святослава Матвеевича, и на тебе… – грозя статскому советнику указательным пальцем, он протянул нараспев, – по-до-зре-ва-ем?! Хотя все правильно. Работа у нас с вами такая. Никому нельзя доверять.
Военный агент вдруг посерьезнел, и хмель мигом сошел с его лица. Наклонившись к самому уху Ардашева, он провещал:
– Я, собственно, наведался в вашу обитель лишь для того, чтобы вас предостеречь: мне стало известно, что австрияки знают, кто вы на самом деле. И у них есть горячее желание отплатить вам за тот позор, который они перенесли в Ялте в позапрошлом году. Как говорится, остерегайтесь одинокого прохожего на ночной дороге. А еще лучше, заберите у Байкова «Форд». Вы, я вижу, неплохо научились водить автомобиль. Вот и катайтесь себе на здоровье, а об экипажах забудьте!
– Благодарю вас, господин полковник. Однако сдается мне, что это не единственная цель вашего визита.
Офицер кивнул.
– От вас ничего не скроешь. Вы словно оракул. Но как водится в нашей профессии, мы должны заключить некое «джентльменское соглашение». Я имею в виду работу с агентурой. Давайте для начала не будем мешать друг другу. А уж потом решим, на каких участках мы сможем объединить усилия. Согласны?
– Послушайте, Корней Ильич, я ведь совсем не кривил душой, когда сказал вам, что я прибыл сюда исключительно для того, чтобы расследовать убийство господина Раппа. Никакой другой задачи, связанной с разведочной деятельностью, руководство МИДа передо мною не ставило. И мне совершенно незачем это от вас скрывать. Что же касается господина Хольма, то я оказал ему небольшую услугу – помог дотащить его сломанный «Рено», а потом дал несколько уроков на бильярде. Он же в ответ, дабы отплатить добром, научил меня управлять автомобилем. Вот и все. А Лиди – просто красивая женщина, вокруг которой всегда будут виться мужчины, точно комары у абажура фотогеновой лампы. И один из них, если хотите, – я. Надеюсь, что мы больше не будем пускаться в обсуждения нравственности моих поступков, хорошо? Что же до вашей разведочной работы в Персии, то я, учитывая военное время, готов вам оказывать посильную помощь, но лишь советами. Другими словами, я не прочь обсуждать те или иные проблемы, которые время от времени будут у вас появляться. Но не больше. И не питайте иллюзий сделать из меня своего агента или порученца, договорились?
– Ну что ж, спасибо и на этом. Вы чертовски откровенны.
Полковник поднялся, застегнул верхнюю пуговицу и надел фуражку. Он сунул в карман связку отмычек, так и лежавшую до сих пор на столе, достал часы, щелкнул крышкой и проговорил:
– Мне пора.
– Но как же вы будете добираться в столь поздний час? Тут ведь и коляску сейчас отыскать невозможно. Хотите – оставайтесь. У меня полно места.
– Не беспокойтесь, с минуты на минуту за мной заедет автомобиль. Мой chauffeur обязан быть точен.
– Тогда позвольте вас проводить, – вставая, проронил статский советник.
– Не стоит. Я с удовольствием прогуляюсь навстречу машине. Честь имею.
– Честь имею.
Недавний гость зашагал по каменной дорожке в ночь. Полусонная луна совсем вышла из облаков, и ее мягкий свет ложился на землю ровно, будто все вокруг – трава, деревья и дома – облили синькой. Скрипнула калитка. Откуда-то издалека донесся урчащий звук автомобильного мотора. Он нарастал с неимоверной для простого одноконного экипажа скоростью и через несколько секунд слышался уже в каких-нибудь двадцати саженях. Протарахтев где-то за дувалом, он снова умчался вдаль, чтобы вскоре исчезнуть совсем. Все стихло. Осталось только стрекотание кузнечиков да крик одинокого филина, невесть как очутившегося рядом с домом, в раскидистых ветвях магнолии.
Клим Пантелеевич затворил калитку и усмехнулся, вспомнив набор отмычек. «Да, – подумал он, – странное существо – человек. Он выдумал массу взаимоисключающих вещей, которыми продолжает пользоваться, вместо того чтобы исключить из употребления одно из них: замок и отмычка, пуля и броневой панцирь, яд и противоядие… А сколько еще придумает? Технический прогресс будет развиваться, а вместе с ним появятся и новые методы умерщвления людей. Стало быть, тень Азраила всегда будет преследовать человечество? Видимо, да, но только до тех пор, пока будет существовать эта цивилизация».
Рука незаметно потянулась к заветной коробочке с надписью «Георг Ландрин». Ардашев достал красную конфетку, положил ее под язык и уселся в плетеное кресло. «Итак, пора подвести итог еще одного дня. Теперь ясно, что Рапп встречался с министром народного просвещения, который никак не может быть связан с его убийством. Несомненно, Тихрани слишком трусоват для этого, да это ему было и не нужно, поскольку в таком случае он бы лишился пешкеша[86] за свои услуги. Бесспорно, это так. Хотя, надо признать, что эта сумма смехотворно мала по сравнению с той, которая хранилась в сейфе у Раппа. Однако если даже допустить такой невероятный факт, что Тихрани – коварный душегуб, то в таком случае становится непонятно, зачем ему надо было искать встречи с русским дипломатом и передавать секретные документы, частью собственноручно переписанные? Сущий бред. И вывод несомненен: вероятнее всего, министр не имеет никакого отношения к этому злодейству».
И в тот самый момент, когда Клим Пантелеевич хотел подняться, чтобы выключить лампу, послышался стук копыт приближающегося экипажа. И почти сразу на пол веранды плюхнулся плоский голыш с привязанным к нему куском бумаги. Шум быстро удаляющейся пролетки свел на нет вспыхнувшее желание немедленно броситься к калитке. Понимая, что преследование бессмысленно, Ардашев осторожно отвязал веревку и развернул послание. Текст был написан вязью. Он гласил: «Если не хочешь, чтобы тебя считали безумцем, не ищи того, чего нельзя найти».