I. ТАМОЖЕННЫЙ ТАРИФ

В дебатах по поводу пресловутого закона, поставившего вне закона немецких социалистов, г-н Бисмарк заявил, что для того чтобы раздавить социализм, недостаточно одних репрессий, что помимо того необходимы мероприятия для устранения бесспорных социальных неурядиц, для обеспечения упорядоченности труда, для предотвращения промышленных кризисов и мало ли для чего еще. Он обещал внести предложение об этих «положительных» мерах в интересах общественного благоденствии^[110]. Потому что, говорил он, человек, подобно мне руководивший делами своей страны в течение семнадцати лет, вправе считать себя компетентным судьей в вопросах политической экономии. Это похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал что достаточно питаться в течение семнадцати лет картофелем, чтобы быть знатоком агрономии.

Во всяком случае, на этот раз г-н Бисмарк сдержал слово. Он одарил Германию двумя крупными «социальными мероприятиями», и это еще не все.

Первым из них был таможенный тариф, который должен был обеспечить германской промышленности монопольную эксплуатацию внутреннего рынка.

До 1848 г. в Германии не было, по существу, крупной промышленности. Преобладал ручной труд, пар, машины встречались лишь в виде исключения. Потерпев в 1848 и 1849 гг. благодаря своей трусости позорное поражение на политической арене, немецкая буржуазия утешилась тем, что с пылом бросилась в крупную промышленность. Страна быстро преобразилась. Тот, кто с 1849 г. не видал Рейнской Пруссии, Вестфалии, королевской Саксонии, горной Силезии, Берлина, приморских городов, тот в 1864 г. их уже не узнавал. Повсюду вторглись пар и машины. Крупные заводы большей частью заняли место мелких мастерских. Паровые суда мало-помалу вытесняли парусные суда, сначала в прибрежном судоходстве, а затем в трансатлантической торговле. Множилось число железных дорог; на строительных площадках, в каменноугольных копях, в железных рудниках — везде царила такая активность, на которую тяжелые на подъем немцы раньше сами считали себя неспособными. По сравнению с развитием крупной промышленности в Англии и даже во Франции все это было еще не особенно значительно; но начало было наконец положено. И притом все это происходило без всякой помощи со стороны правительств, без субсидий или экспортных премий, и при таможенном тарифе, который по сравнению с тарифами других континентальных стран мог вполне сойти за фритредерский.

Отметим попутно, что это промышленное движение не обошлось без тех же социальных последствий, какие оно вызвало повсюду. Немецкие промышленные рабочие прозябали до тех пор в условиях, которые сохранились еще со времен средневековья. Вообще говоря, у них оставались некоторые шансы превратиться в мелких буржуа, в самостоятельных мастеров, во владельцев нескольких ручных ткацких станков и т. д. Теперь все это исчезло. Рабочие, становясь наемными рабочими крупных капиталистов, начинали составлять постоянный класс, подлинный пролетариат. Но кто говорит — пролетариат, говорит — социализм. К тому же сохранились еще остатки свобод, которые рабочие завоевали в 1848 г. на баррикадах. Благодаря этим двум обстоятельствам немецкий социализм, который до 1848 г. должен был ограничиваться тайной пропагандой и подпольной организацией, члены которой насчитывались единицами, мог теперь проявить себя открыто и проникнуть в массы. И вот с 1863 г. Лассалем возобновляется социалистическая агитация.

Наступает война 1870 г., мир 1871 г. и миллиарды. Если Франция отнюдь не разорилась, уплатив их, то Германия оказалась на волосок от гибели, получив их. Разбрасываемые щедрой рукой правительства выскочек по империи, которая сама была выскочкой, миллиарды попали в руки крупных финансистов, поспешивших извлечь из них выгоду на бирже. В Берлине возродились лучшие дни банка Credit Mobilier^[111]. Это была горячка учредительства акционерных или командитных обществ, банков, учреждений поземельного кредита и кредита под движимое имущество, компаний для постройки железных дорог, всякого рода заводов, судостроительных верфей, компаний, спекулирующих землями и постройками, и других дел, для которых внешняя форма промышленных предприятий была в действительности только предлогом для самого бесстыдного ажиотажа. Так называемая общественная потребность в торговле, путях сообщения, средствах потребления и т. д. служила только прикрытием для испытываемой биржевыми хищниками безудержной потребности пустить в оборот миллиарды, пока они были под рукой. Впрочем, Париж уже видел все это в славные дни Перейров и Фульдов; это были те же биржевые игроки, возродившиеся в Берлине под именами Блейхрёдеров и Ганземанов.

То, что произошло в Париже в 1867 г., то, что часто происходило в Лондоне и в Нью-Йорке, не замедлило произойти в Берлине в 1873 году: непомерная спекуляция завершилась всеобщим крахом. Компании банкротились сотнями. Акции тех компаний, которые держались, невозможно было продать. Разгром был полный по всей линии. Но для того чтобы иметь возможность спекулировать, необходимо было создавать средства производства и сообщения, заводы, железные дороги и т. д., акции которых служили предметом спекуляции. В момент же краха оказалось, что далеко превзойдены пределы той общественной потребности, которая служила предлогом для этого; что за четыре года было создано больше железных дорог, заводов, копей и т. д., чем было бы создано при нормальном развитии промышленности за четверть века.

Вслед за железными дорогами, о которых еще будет речь дальше, спекуляция устремилась главным образом в железоделательную промышленность. Заводы вырастали, как грибы; было даже основано несколько предприятий, которые затмили собой Крезо. К несчастью, в момент кризиса оказалось, что нет потребителей для этого гигантского производства. Большие промышленные компании очутились на грани банкротства. В качестве добрых немецких патриотов их директора обратились за помощью к правительству: они просили ввести покровительственные ввозные пошлины, которые обеспечили бы им эксплуатацию внутреннего рынка, охраняя от конкуренции английского железа. Но если требовали покровительственных пошлин на железо, то не было оснований отказывать в них и другим отраслям промышленности, а также и сельскому хозяйству. Таким образом, во всей Германии была организована шумная агитация в пользу таможенного протекционизма, агитация, давшая возможность г-ну Бисмарку ввести таможенный тариф, который должен был выполнить эту задачу. Этот тариф, получивший силу закона летом 1879 г., действует в настоящее время.

Но германская промышленность, какова бы она ни была, всегда развивалась на просторе свободной конкуренции. Возникнув позднее, чем промышленность Англии и Франции, она вынуждена была ограничиться заполнением тех небольших пробелов, которые оставили для нее ее предшественники: поставкой в больших количествах товаров, слишком мелочных для англичан и слишком грубых для французов; фабрикацией в небольших масштабах постоянно меняющихся продуктов, дешевых товаров низкого качества. Пусть не думают, что это только наше мнение, это подлинные выражения официального суждения о германских продуктах, выставленных в Филадельфии (1876 г.), суждения, высказанного официальным комиссаром германского правительства г-ном Рело, человеком с европейской научной репутацией^[112].

Подобная промышленность может удержаться на нейтральных рынках лишь до тех пор, пока на ее родине господствует свобода торговли. Если хотят, чтобы германские ткани, металлические изделия, машины выдерживали конкуренцию за границей, то необходимо, чтобы все, что служит им сырьем, бумажная, льняная или шелковая пряжа, необработанное железо, металлическая проволока доставлялись для них по такой же низкой цене, по какой покупают их иностранные конкуренты. Итак, одно из двух: или продолжать вывозить ткани и изделия металлообрабатывающей промышленности; в таком случае необходима свобода торговли с тем риском, что эта промышленность будет пользоваться сырьем, привезенным из-за границы. Или же — посредством таможенных пошлин покровительствовать производству металлов и прядению в Германии; в таком случае вскоре прекратится возможность вывоза тех товаров, сырьем для которых служит пряжа и необработанный металл.

Покровительствуя своим знаменитым тарифом прядильной промышленности и металлургии, г-н Бисмарк уничтожает последний шанс, который до сих пор имели для сбыта за границей немецкие ткани, металлические изделия, иглы, машины. По Германия, где в первой половине этого века сельское хозяйство производило излишки для экспорта, в настоящее время не может обойтись без добавочного ввоза иностранных сельскохозяйственных продуктов. Если г-н Бисмарк запрещает своей промышленности производить для вывоза, то чем же будут оплачивать этот ввоз, да и ввоз других товаров, нужда в которых не может быть устранена никаким тарифом в мире?

Для решения этого вопроса понадобился гений г-на Бисмарка в сочетании с гением его биржевых друзей и советников. Вот как это делается.

Возьмем железо. Период спекуляции и лихорадочного производства наградил Германию двумя предприятиями (Дортмундское объединение и Лаурахютте), из которых каждое в отдельности могло бы произвести столько, сколько необходимо в среднем для всего потребления страны. Затем имеется гигантское предприятие Круппа в Эссене, другое подобное же в Бохуме и бесконечное множество более мелких. Так что потребление железа внутри страны покрывается по крайней мере в три или четыре раза. Можно было бы сказать, что такое положение повелительно требует самой неограниченной свободы торговли, которая одна только может обеспечить сбыт этому огромному излишку продукции. Так можно было бы сказать, но не таково мнение заинтересованных лиц. Так как имеется всего-навсего какая-нибудь дюжина предприятий, с которыми приходится считаться и которые господствуют над другими, то образуется то, что американцы называют рингом: объединение для поддержания цен внутри страны и для регулирования вывоза.

Когда сдается с торгов подряд на рельсы или другие изделия их заводов, комитет назначает поочередно члена, которому надлежит взять подряд, и устанавливает ту цену, по которой тот должен его принять. Другие компаньоны предлагают более высокие цены, тоже установленные заранее. Таким образом, прекращается всякая конкуренция, налицо абсолютная монополия. Так же делается и с вывозом. Чтобы обеспечить выполнение этого плана, каждый член ринга вносит в комитет вексель на предъявителя на 125000 франков, который должен быть пущен в обращение и предъявлен к уплате, как только подписавший его нарушит свое обязательство. Таким образом монопольная цена, которую вымогают у немецких потребителей, дает возможность заводам продавать за границей излишек своей продукции по ценам, по которым отказываются продавать даже англичане, а расплачивается за все это — немецкий филистер (который, впрочем, того заслуживает). Вот каким образом вновь становится возможен немецкий вывоз благодаря тем самым покровительственным пошлинам, которые, по мнению рядовой публики, казалось бы, губят его.

За примерами дело не станет. В прошлом году одной итальянской железнодорожной компании, которую мы могли бы назвать, требовалось 30000 или 40000 тонн (по 1000 килограммов) рельсов. После долгих переговоров один английский завод взял подряд на 10000; остальные взялось поставить Дортмундское объединение по цене, которую отклонили в Англии. Один английский конкурент, которого спросили, почему он не предложил лучших условий, чем немецкое предприятие, ответил: кто же в мире может выдержать конкуренцию с банкротом?

В Шотландии собираются построить железнодорожный мост через морской рукав близ Эдинбурга. Для этого моста нужно 10000 тонн бессемеровской стали. Кто же соглашается на самую низкую цену, кто побивает всех своих конкурентов, и все это — на родине крупной железоделательной промышленности, в Англии? — Немец, покровительствуемый Бисмарком во многих отношениях, г-н Крупп из Эссена, «пушечный король».

Так обстоит дело с железом. Нечего и говорить, что эта прекрасная система может лишь отсрочить на несколько лет неизбежное банкротство этих составивших заговор крупных предприятий. А пока что другие отрасли производства им подражают, и они разорят—не иностранных конкурентов, а свою собственную страну. Кажется, что живешь в стране безумцев; однако все вышеприведенные факты взяты из германских же буржуазных фритредерских газет. Организовывать разрушение германской промышленности под предлогом покровительства ей, — да разве не правы те немецкие социалисты, которые давно уж повторяют, что г-н Бисмарк работает на пользу социализма, словно ему за это платят?