ЗАЛОЖЕНА В 2992

— «До твоего рождения, в году девяносто втором…» — прошептал он строчку из письма. — Не думаю, что это совпадение.

— В церквах обычно хранятся сведения о рождении, заключении брака и смерти, — заметила Ариста. — А если здесь состоялось сражение, в котором погибли люди, то, скорее всего, должна быть какая-то запись об этом.

Адриан потянул на себя тяжелые дубовые двери — они оказались заперты. Он постучал. Никто не ответил. Постучав еще раз, он начал бить кулаком в дверь. Наконец, когда Ройс уже принялся искать другой вход, двери отворились.

— Прошу прощения, но служба будет только завтра, — объявил пожилой священник.

Он был одет в традиционную сутану. Сквозь щель чуть приоткрывшейся двери они увидели испещренное морщинами лицо и облысевшую голову.

— Это не важно, я пришел не на службу, — ответил Адриан. — Я хотел бы взглянуть на церковные архивы.

— Архивы?

Адриан покосился на Аристу.

— Я слышал, что в церкви хранятся записи о рождении и смерти.

— О да, но зачем вы хотите их видеть?

— Я пытаюсь выяснить, что произошло с одним человеком. — Священник окинул его недоверчивым взглядом. — С моим отцом, — пояснил Адриан.

Священник понимающе покивал головой и пригласил их войти.

Как Адриан и ожидал, в церкви царил гнетущий мрак. По обе стороны от алтаря и в разных частях храма горели свечи, которые, однако, скорее подчеркивали темноту, нежели разгоняли ее.

— У нас здесь хранятся очень подробные архивы, — заметил священник, закрыв за ними дверь. — Кстати, я — монсеньор Бартоломью. Я слежу за церковью, пока его преподобие епископ Талберт совершает паломничество в Эрванон. А вас как зовут?

— Адриан Блэкуотер. — Он указал на Ройса и Аристу. — Это мои друзья.

— Рад познакомиться. Что ж, прошу за мной… — сказал Бартоломью.

Адриан редко бывал в церкви. Его угнетали мрак, пышное великолепие и глаза статуй, которые, казалось, неотрывно следили за ним. Везде — в лесу или в поле, в убогой хижине или в крепости — он чувствовал себя, как дома, но в церкви ему всегда становилось не по себе. Этот храм ничем не отличался от обычной церкви Нифрона — сводчатый потолок, поддерживаемый мраморными колоннами, каменные орнаменты в виде пятилистника и ажурная лепнина. Алтарь представлял собой резной деревянный кабинет с тремя широкими дверцами и мраморной крышей цвета морской волны. Адриан вспомнил подобный кабинет в замке Эссендон, где скрывался Магнус, гном, который ждал удобного момента, чтобы обвинить их с Ройсом в убийстве короля Амрата. С того дня и началась длившаяся уже несколько лет служба Ройса и Адриана у королевской семьи Меленгара.

Здесь горело больше свечей и лежали три толстые книги в позолоченных переплетах. В воздухе витал сильный, приторный аромат салифанового ладана. На алтаре возвышалась непременная алебастровая статуя Новрона. Держа в руке меч, он, как обычно, преклонял колено перед богом Марибором, который, возложив ему руку на голову, провозглашал сына правителем мира. Такая статуя имелась в каждой из церквей, где Адриану довелось побывать, и все они были копиями с оригинала, хранившегося в Коронной башне Эрванона, отличаясь только размером и материалом, из которого были изготовлены.

Священник взял свечу и повел их вниз по узкой винтовой лестнице. Спустившись, они остановились у двери, возле которой на крюке висел железный ключ. Священник снял его, вставил в большой квадратный замок и поворачивал до тех пор, пока не раздался щелчок. Дверь открылась. Священник повесил ключ обратно.

— Зачем вы храните его здесь? — осведомился Ройс.

Священник равнодушно посмотрел на ключ.

— Он очень тяжелый, не хочется носить с собой.

— Тогда зачем вообще запирать дверь?

— Иначе она открывается. Крысы сожрут весь пергамент.

За дверью располагался подвал величиной с половину залы наверху. Ряды полок снизу доверху занимали толстые книги в кожаных переплетах. На мгновение священник остановился, чтобы зажечь висевший возле двери фонарь.

— Здесь все в хронологическом порядке, — пояснил он.

Фонарь осветил низкий потолок и стены, выложенные мелкими камешками, отличными от крупных булыжников и кирпичей, из которых была построена церковь.

— Какой период вам требуется? Когда умер ваш отец?

— В две тысячи девяносто втором году.

Священник с сомнением посмотрел на Адриана.

— В девяносто втором? Это было сорок два года назад. В таком случае вы отлично сохранились. Сколько же лет вам было?

— Совсем мало.

— Что ж, прошу прощения, — сурово сказал священник. — У нас нет записей этого года.

— На угловом камне снаружи говорится, что как раз тогда была построена церковь, — вмешался Ройс.

— И тем не менее у нас нет записей о том, что вас интересует.

— Почему? — настаивал Ройс.

Священник пожал плечами.

— Наверное, сгорели во время какого-нибудь пожара.

— Наверное? Вы что, не знаете?

— Наши архивы вам не помогут, так что прошу пройти за мной. Я провожу вас к выходу.

Священник сделал шаг в сторону двери. Ройс преградил ему путь.

— Вы что-то скрываете.

— Ничего подобного. Вы попросили посмотреть архивы за девяносто второй год. У нас их нет.

— Вопрос в том, почему их нет.

— Причин может быть много. Откуда мне знать?

— Оттуда же, откуда вы, даже не проверив, наперед знаете, что у вас нет архивов за этот год, — понизив голос, ответил Ройс. — Вы нам лжете. Еще один вопрос: почему.

— Я священник. Мне не нравится, когда меня обвиняют во лжи в моей собственной церкви.

— А мне не нравится, когда мне лгут. — Ройс сделал шаг вперед.

— Мне тоже, — ответил Бартоломью. — Вы не ищете никакого отца. Не так уж я глуп, как вы считаете! Зачем вы снова сюда явились? Все закончилось несколько десятилетий назад. Почему вы никак не успокоитесь?

Ройс покосился на Адриана.

— Мы никогда раньше здесь не были.

Священник скривился.

— Вы знаете, о чем я говорю. Почему сереты все еще копаются в этом деле? Вы ведь куратор Траник, не так ли? — Он посмотрел на Ройса. — Талберт мне все рассказал о допросе, который вы ему учинили. Епископу церкви! Да знай патриарх, что творят его питомцы, вашу шайку мигом бы разогнали! Почему она вообще до сих пор существует? Ведь наследница Новрона давно уже на троне! Разве мы не должны в это верить? Вы наконец-то нашли потомство Новрона, порядок в мире восстановлен. Только вы никак не можете смириться с тем, что ваша задача выполнена, что вы нам больше не нужны. Если вообще когда-либо были нужны…

— Мы не сереты, — сказал Адриан, — и мой друг уж точно не куратор.

— Нет? Талберт в подробностях описал его: невысокий, худощавый, страшный, как сама Смерть. Только, должно быть, сбрили бороду.

— Я не куратор, — заверил его Ройс.

— Мы всего лишь пытаемся узнать, что произошло здесь сорок два года назад, — объяснил Адриан. — И вы правы. Я не ищу сведений о смерти отца, поскольку знаю, что он умер не здесь. Но он здесь был.

Священник колебался, глядя на Адриана и то и дело поглядывая на Ройса.

— Как звали вашего отца? — наконец спросил он.

— Данбери Блэкуотер.

Священник покачал головой.

— Впервые о таком слышу.

— Но вам точно известно, что произошло здесь сорок два года назад, — настаивал Ройс. — Почему бы вам просто не рассказать нам?

— А почему бы вам просто не убраться из моей церкви? Я не знаю, кто вы такие, и знать не хочу. Зачем ворошить прошлое, сейчас уже ничего не изменишь. Оставьте меня в покое!

— Вы там были, — пробормотала Ариста. — Сорок два года назад — вы ведь там были?

Стиснув зубы, священник сердито посмотрел на нее.

— Просмотрите записи, если хотите, — сдался он. — Мне все равно. Только дверь заприте, когда будете уходить. И обязательно загасите фонарь.

— Подождите, — быстро сказал Адриан, вытаскивая из-под рубашки медальон и держа его на свету.

Бартоломью прищурился и подошел ближе, чтобы лучше разглядеть его.

— Где вы это взяли?

— Мне оставил его отец. Он также написал мне стихотворение, что-то вроде загадки. Может, вы поймете, что он имел в виду. — Адриан вытащил пергамент и передал его клирику.

Прочитав письмо, тот прикрыл рот рукой. Адриан заметил, как дрожат его пальцы. Другой рукой священник нащупал стену и тяжело оперся о нее.

— Вы на него очень похожи, — сказал он Адриану. — Я не сразу это заметил. Прошло более сорока лет, а я знал его совсем мало, но у вас на спине его меч. А уж его-то я должен был узнать. Я все еще часто вижу его в кошмарных снах.

— Так вы знали моего отца, Данбери Блэкуотера?

— Тогда его звали Трамус Дан. Во всяком случае так он представился.

— Вы расскажете нам, что произошло?

Священник кивнул.

— Нет смысла держать это в тайне, ну… разве только для собственной безопасности. Пора, однако, признаться в своих прегрешениях.

Священник оглянулся и посмотрел на открытую дверь, ведущую на лестницу.

— Давайте закроем ее. — Он вышел, но вскоре вернулся и озадаченно сказал: — Ключ исчез.

— Он у меня, — сообщил Ройс, показывая зажатый в руке железный ключ. Прикрыв дверь, он запер ее изнутри. — Мне никогда не нравились комнаты, в которых я могу оказаться запертым.

Бартоломью выдвинул из-за полок небольшую табуретку и присел на нее. Он низко опустил голову, почти к самым коленям, словно вдруг испытал приступ тошноты. Им пришлось подождать, пока священник не успокоится, сделав несколько глубоких вдохов.

— На следующей неделе как раз исполняется ровно сорок два года с тех пор, как это произошло, — начал он тихим голосом, не поднимая головы. — Я ждал их много дней и уже начал беспокоиться, опасаясь, что их схватили, но дело было совсем в другом. Они ехали очень медленно, потому что она была беременна.

— Кто? — спросил Адриан.

Священник озадаченно поднял голову.

— Вы знаете, что означает амулет, который вы носите?

— Когда-то он принадлежал Хранителю наследника Новрона.

— Да, — спокойно ответил старик. — Ваш отец был главой нашего ордена — тайной организации, созданной для защиты потомков императора Нарейона.

— Теорема Старшинства, — сказал Ройс.

Бартоломью удивленно посмотрел на него.

— Да. В нее входили самые разные люди — торговцы, ремесленники, фермеры, все, кто из поколения в поколение хранил мечту восстановить справедливость.

— Но вы священник церкви Нифрона…

— Многим из нас советовали принять сан. Некоторые даже пытались вступить в орден серетов, чтобы знать достоверно, чем занимается церковь, что она ищет. Я был единственным человеком в Ратиборе, кто встречался с будущим императором и его хранителем. Видите ли, по прошествии столетий старшин становилось все меньше, и все меньше людей верили в историю о наследнике. В моей семье существование потомка императора Нарейона никогда не подвергалось сомнению, я верил в мечту о возвращении его на императорский трон, но, положа руку на сердце, никогда не думал, что это произойдет на самом деле. Иной раз мне даже казалось, что вся эта история — всего лишь красивая легенда. Дело в том, что старшины исключительно редко связываются с членами нашей организации, только в случае крайней необходимости. Бывает, случится несколько встреч, а потом несколько лет полного безмолвия. Да и то все, что нам тогда говорили, — это пара напутственных слов, напоминающих, что надо оставаться сильными. Мы никогда не слышали о наследнике ничего определенного, его никто не видел, равно как не слышал о каких-либо планах возведения его на престол, ни слова о победах либо поражениях. Я тогда был совсем мальчишкой, молодым дьяконом, только что прибывшим в Ратибор. Меня определили в старую церковь на Южной площади. И вдруг отец прислал мне письмо, содержавшее всего три слова: «Он едет. Готовься». Я не знал, что и думать. Лишь перечитав письмо несколько раз, я наконец понял, о ком идет речь. Сие известие повергло меня в полную растерянность. Наследник Новрона едет в Ратибор! Между тем никто не объяснил мне, в чем заключаются мои обязанности, поэтому я снял комнату в пансионе Брэдфорда и просто ждал. Надо было найти место понадежнее. Надо было…

Он на мгновение запнулся, снова опустил голову, глядя в пол, и вздохнул.

— Что же случилось? — спросил Адриан. Он старался говорить спокойно, опасаясь, как бы священник не прервал рассказ.

— Они появились в городе поздно, около полуночи, поскольку, как я уже сказал, его супруга вот-вот должна была родить, и они ехали медленно. Его звали Нарон, он путешествовал со своим хранителем, Трамусом Даном, и молодым учеником Дана, чьего имени я, к сожалению, не помню. Я проводил их в комнаты и по приказанию вашего отца сразу отправился на поиски повитухи. Я нашел молодую девушку и послал ее вперед, а сам пошел искать необходимые вещи. С полными руками я возвращался обратно, когда увидел марширующих по улице рыцарей ордена серетов. Они обыскивали каждый дом. Меня охватил ужас! Я никогда не видел серетов в Ратиборе. Они добрались до пансиона раньше меня. Обнаружив запертую дверь, принялись колотить в нее. Никто не ответил. Тогда они попытались выломать ее, но ваш отец преградил им путь. Завязалась настоящая битва! Я наблюдал за этим, стоя неподалеку на улице. Никогда в жизни не видал ничего подобного! Ваш отец и его ученик, выскочив из дома, сражались спина к спине, обороняя вход. Они убивали одного рыцаря за другим. Уже с десяток их лежали убитыми или ранеными на улице, но тут изнутри раздался вопль. Кто-то из серетов, видимо, пробрался в здание с черного хода. Ученик помчался внутрь, оставив вашего отца одного с рыцарями. Их было, наверное, еще около дюжины, а то и больше. Он держался ближе к входу и орудовал двумя мечами, сдерживая нападающих. Казалось, прошла целая вечность, и тут в дверях появился Нарон. Он был вне себя от ярости, весь в крови. Ваш отец пытался остановить его, но Нарон все кричал: «Они убили ее!», а потом, размахивая мечом точно одержимый, бросился на рыцарей. Ваш отец пытался заслонить собой Нарона, защитить его, но сереты окружили императора, и я видел, как они зарубили его. Ваш отец, сам окруженный рыцарями, закричал и уронил оба меча. Я решил, что он тоже ранен, ждал, что он вот-вот упадет, но Дан схватил бастард, который носил на спине, и тут началось такое кровопролитие, которого мне не доводилось видеть ни до, ни после. Своим гигантским мечом Трамус Дан рубил серетов на куски, повсюду летели руки, ноги, головы — кровь лилась рекой, брызги ее долетали до другого конца улицы Мифов, где я стоял, и оседали на моем лице. Когда пал последний из серетов, Дан бросился в дом, но через мгновение вернулся. По лицу его струились слезы. Он подошел к телу Нарона и обнял его, покачивая, словно ребенка. Признаюсь, я был слишком напуган, чтобы подойти или заговорить с ним. С ног до головы покрытый кровью, Дан выглядел, как сам Уберлин, его колотила дрожь. Меч лежал рядом. Через какое-то время Дан мягко опустил тело императора на крыльцо. Несколько рыцарей были еще живы, до меня доносились их стоны. Он снова схватил меч и принялся добивать их, будто рубил дрова. Затем подобрал оружие и ушел. Ужас словно приковал меня к месту — я не в силах был последовать за ним, не мог идти, не смел приблизиться к дому. Потом подошли другие люди, и вместе мы нашли в себе силы войти. Мы обнаружили молодого мечника — ученика вашего отца — мертвым в спальне наверху в окружении тел серетов. На кровати лежала заколотая насмерть женщина, у нее в руках — убитый новорожденный младенец. Больше я никогда не видел вашего отца и ничего о нем не слышал.

Несколько минут они сидели молча.

— Это объясняет многое из того, что я не понимал в отце, — наконец сказал Адриан. — Видимо, тогда же он пришел в Хинтиндар и сменил имя. Данбери… Даже его имя было загадкой. Значит, род Новрона пресекся?

Старый священник ответил не сразу. Он сидел неподвижно, и только его губы вдруг задрожали.

— Это моя вина. Семя Марибора исчезло. Дерево, которое веками столь любовно взращивали, засохло и погибло. Мне нет прощения. Если бы я только подыскал укрытие понадежнее, если бы проявил должную осторожность… — Он поднял голову. В свете фонаря лицо его блестело от слез. — На следующий день пришли другие сереты и сожгли дом дотла. Я подал прошение построить на этом месте церковь. Никто не понял, что таким образом я хотел отдать дань их памяти. Все считали, что я чту павших серетов. Так я и остался здесь на их могилах. Я все еще охраняю их. Только теперь берегу не надежду, но воспоминание о мечте, которой из-за меня не суждено стать явью.

В полдень жители Ратибора, оповещенные ударами городского колокола, собрались на Центральной площади. Толпа была столь велика, что возвращавшиеся из церкви Ариста, Адриан и Ройс поначалу не могли что-либо разглядеть. Наконец они увидели двенадцать человек в колодках. Все они стояли согнувшись, по колено в грязи. Их головы и запястья были в оковах. Над ними висели наспех сделанные дощечки с надписями «Заговорщик». Рыжеволосый юноша по имени Эмери был не в колодках, но подвешен на столбе за запястья. Он был обнажен по пояс, его тело покрывали многочисленные раны и синяки. Левый глаз распух и побагровел, нижняя губа была разбита и казалась черной от запекшейся крови. Рядом с ним висела та самая женщина из «Веселого гнома», что упомянула о том, как имперцы сожгли Килнар. Над обоими висели дощечки со словом «ПРЕДАТЕЛЬ». По мосткам, набросанным вокруг заключенных, расхаживал шериф Ратибора. В руках он держал короткую плетку из нескольких ремней с узлами на концах и угрожающе помахивал ею. Чтобы сдерживать разъяренную толпу, был стянут весь гарнизон городской стражи. На крышах расположились лучники, солдаты, вооруженные мечами и прикрывавшиеся щитами, угрожали каждому, кто отваживался подойти слишком близко.

Ариста узнала лица многих людей в колодках. Она помнила их с прошлой ночи. Она с изумлением увидела матерей, которые вчера, сидя на полу трактира, пели своим детям колыбельные песни. Теперь они были в колодках рядом с мужьями и горько всхлипывали. Дети тянулись из толпы к родителям. Больше всего ее напугало то, как поступили с женщиной из Килнара. Ее преступление заключалось лишь в том, что она сказала правду, а теперь ее подвесили на глазах у всего города и собирались хлестать плетью. Это зрелище было страшнее, потому что Ариста знала: если бы не Кварц, она могла бы оказаться на месте несчастной.

На площади появился суровый человек в одеянии судьи, сопровождаемый писарем. Когда они приблизились к арестантам, писарь протянул судье пергамент. Шериф призвал толпу к тишине. Судья поднял пергамент и принялся читать.

— За попытку заговора против ее королевского величества императрицы Модины Новронский, Новой империи, Марибора и всего человечества, за клевету в адрес имперского вице-короля, назначенного ее величеством императрицей, и за подстрекательство низших сословий к борьбе против господ эти преступники приговариваются к правому и справедливому наказанию. Все виновные в попытке заговора данным указом приговариваются к двадцати ударам плетью и одному дню в колодках без права освобождения до заката. Виновные в государственной измене получат сто ударов плетью и, если останутся в живых, будут оставлены висеть до тех пор, пока не погибнут от голода и жажды. Любой, кто совершит попытку оказать помощь или как бы то ни было облегчить участь преступников, будет также признан виновным и получит соответствующее наказание. — Он сложил пергамент. — Шериф Виган, можете начинать.

С этими словами он передал свиток писарю и быстро удалился. Шериф кивнул. Стражник подошел к первым колодкам и разорвал платье на спине одной из молодых матерей. Где-то в толпе закричал ребенок, однако это не остановило шерифа, который начал хлестать несчастную плеткой. Женщина молила о милосердии. Узлы впивались в бледную кожу. Она выла и вздрагивала от боли. Плетка со свистом рассекала воздух, нанося удар за ударом, пока стоявший рядом писарь вел точный подсчет. Когда все кончилось, спина женщины была багровой и мокрой от крови. Шериф вздохнул и передал плетку стражнику, который исполнил такое же наказание в отношении ее мужа. Шериф тем временем спокойно сидел рядом и пил.

Толпа и раньше почти не издавала звуков, но когда очередь дошла до женщины из Килнара, на площади повисла мертвая тишина. Женщина дико закричала. Шериф и его сподручные хлестали ее по очереди, поскольку на жаре это занятие было весьма утомительным — у них быстро уставали руки. Они отчаянно били женщину то по плечам, то по пояснице, иногда даже по бедрам. После первых тридцати ударов женщина перестала кричать и лишь издавала тихие стоны. Они продолжали хлестать ее, и к тому времени, как писарь досчитал до шестидесяти, женщина перестала двигаться и безвольно повисла. К столбу подошел лекарь, поднял ее голову за волосы и объявил мертвой. Писарь сделал пометку на пергаменте. Тело снимать не стали.

Наконец шериф подошел к Эмери. Юноша уже видел, какое наказание его ждет, однако не выглядел испуганным и держался храбрее остальных. Он вызывающе смотрел на приближавшегося к нему стражника с плетью.

— Даже если вы убьете меня, это не изменит того, что вице-король Эндрус — настоящий предатель, повинный в смерти короля Урита и членов королевской семьи! — успел выкрикнуть он, прежде чем первые удары плети заставили его замолчать.

Он не кричал, лишь глухо хрипел, стиснув зубы, пока узлы плетки превращали его спину в кровавое месиво. К последнему удару он тоже висел неподвижно и тихо, но все видели, что он еще дышит. Врач сообщил об этом писарю, а тот прилежно сделал соответствующую запись.

— Но ведь эти люди ничего не сделали, — сказала Ариста, когда толпа начала расходиться. — Они невиновны.

— Уж вы-то должны понимать, что это не имеет значения, — ответил Ройс.

Ариста резко повернулась к нему. Она открыла было рот, но ничего не сказала.

— Алрик приказал публично высечь дюжину человек за подстрекательство к беспорядкам, когда церковь выгнали из Меленгара, — напомнил он ей. — Сколько человек из них были на самом деле в чем-либо виноваты?

— Я уверена, это было необходимо для поддержания порядка.

— Вице-король скажет вам то же самое.

— Это было совсем другое. Матерей не пытали на глазах у детей, женщин не избивали до смерти перед целой толпой.

— Верно, — заметил Ройс. — Однако отцов, мужей и сыновей избивали до крови и некоторых, вполне возможно, покалечили на всю жизнь. Впрочем, признаю свою ошибку. Меленгар проявил поистине неслыханное милосердие.

Ариста мрачно смотрела на Ройса — ей нечего было возразить. Его слова причиняли ей боль, их было неприятно слышать, но она вынуждена была признать, что Ройс прав.

— Не казните себя за это, — сказал Ройс. — Сильные властвуют над слабыми. Богатые живут за счет бедных. Так всегда было, так всегда и будет. Просто благодарите Марибора, что родились и сильной, и богатой.

— Но это неправильно. — Она покачала головой.

— Что значит правильно или неправильно? Разве правильно, что дует ветер или сменяются времена года? Просто мир такой, какой он есть. Если бы Алрик не приказал наказать этих людей, возможно, им удалось бы поднять бунт, и тогда ликующая толпа избила бы вас с Алриком до смерти, потому что власть оказалась бы в ее руках, а вы оба стали бы слабыми.

— Вы и правда так равнодушны? — спросила она.

— Я предпочитаю считать себя практичным. Поживите в Ратиборе какое-то время и тоже станете очень практичной. — Ройс с сочувствием посмотрел на Адриана. С тех пор как они покинули церковь, тот не проронил ни слова. — Милосердие — редкий гость в Ратиборе, что сейчас, что сорок лет назад.

— Ройс… — начал Адриан и тяжело вздохнул. — Я, пожалуй, пойду прогуляюсь. Позже встретимся в Норе.

— С вами все в порядке? — спросила Ариста.

— Ну да, — неубедительно ответил он и скрылся в толпе.

— Мне его очень жалко, — сказала принцесса.

— Все к лучшему. Адриан наконец должен понять, как на самом деле устроен мир, и перестать цепляться за детское стремление к идеалу. Посмотрите на Эмери! Он идеалист, и вот что рано или поздно случается со всеми идеалистами, особенно с теми, кому повезло родиться в Ратиборе.

— Но он мог хотя бы на какое-то время изменить этот город, — возразила Ариста.

— Нет, он изменил бы только положение тех, кто у власти. Город остался бы прежним. Власть стремится вверх, как сливки, и сильные повелевают слабыми с жестокостью, замаскированной под доброту. Многие в это действительно верят. Однако с людьми так не бывает. Это естественно, как погода, и нельзя по своему желанию изменить ни то, ни другое.

Задумавшись на мгновение, Ариста подняла глаза к небу.

— Я бы не была в этом так уверена, — упрямо сказала она.